Полина, Бермонт, пятница

Последняя неделя октября выдалась в Бермонте сухой и солнечной. Обычно в эту пору в предгорьях уже стояли туманы, спускающиеся холодными языками в долы, да и облака часто давали отдых своих раздувшимся от влаги брюхам на склонах гор, чтобы потом долго изливаться дождями на головы обитателей долин.

Обитель Богини, носящая в народе название Белой и Женской была расположена у большого озера, в долине меж двух пиков, среди хвойных лесов и разместившихся ниже пашен. Тут били горячие источники, выдавливаемые тяжестью горы с неведомых глубин. Сюда со всей страны приходили женщины — молодые и пожилые, и даже совсем старушки. Они шли, ведомые отчаянием и одиночеством — кто-то долго пытался забеременеть, но врачи поставили страшный диагноз бесплодие, кто-то потерял мужа или остался совсем один. Обитель принимала всех, кто был готов доверить свою судьбу Богине и оставить, частично или полностью связь с внешним миром. Выходить за пределы обители и возвращаться могли только женщины, уже вышедшие из детородного возраста. Остальные могли уйти только раз — обратно ворота Обители уже не пускали.

Ворота эти были чудесные, и про них в народе ходило много легенд. Будто открываются они только перед теми женщинами, которым нечего терять, а также перед теми, кому очень нужна помощь. Открывались они и перед мужчинами. Ежедневно сюда приходили десятки мужчин, и каждый пытал счастья перед волшебными воротами. Распахивались внутрь Ворота редко, и только перед теми, кому действительно нужно было благословение Богини. И тогда первая встреченная вошедшим во дворе Обители сестра должна была подарить ему ночь любви.

Случайно за воротами никто не встречался. А поутру мужчина уходил, открыв для себя что-то нужное и важное.

Иногда ворота обители открывались и наружу. Для обитательниц келий, которые возвращались в большой мир с ребенком на руках и которых ждали снаружи их мужчины. Для тех, кто решил уйти навсегда. Для тех, кто вдруг оказывался нужнее в большом мире, чем здесь.

Остальные могли лишь поговорить с теми, кто остался снаружи, через маленькое, размером с мужской кулак, окошко в тяжелых, черных, созданных будто из мятого кем-то в приступе гнева чугуна воротах. Потому что даже если они распахивались для кого-то наружу, ждущий снаружи не мог войти. А если внутрь — то никто из Обители выйти не мог.

Обитель была огромной и места в ней хватало на всех. В одной, дальней, половине был расположен большой областной госпиталь с санаторием — многие приезжали отдохнуть, полечиться на водах и горячих источниках, ну и заодно хоть краешком прикоснуться к чудесам этого места. В санатории работали обыкновенные врачи, и прочий светский персонал, но ходу им внутрь обители не было, как и пациентам. Другая половина, передняя, огороженная высокой стеной и Воротами, была закрыта. Здесь жили сестры. Здесь стояла статуя Синей Богини, словно выходящей из дымящегося парком небольшого озерца, питающегося от лениво пульсирующего бурунами источника. Богиня была обнажена, и одной рукой отжимала волосы, наклонив голову к плечу, а второй бережно поддерживала огромный живот, на котором отчетливо проступали очертания пинающейся изнутри детской ножки.

Маленькая покровительница женщин улыбалась и смотрела словно внутрь себя, и пары, стелющиеся вокруг, делали ее фигуру живой и движущейся.

Сюда, в маленький внутренний лазарет, находящийся прямо перед озерцом, приносили самых тяжелых пациентов, которым очень нужно было выжить. Современное медицинское оборудование и квалифицированные врачи — это прекрасно, но иногда к ним нужно добавить и каплю божественной благодати. Сюда принесли и Полину Рудлог, когда ее в середине октября доставили с воспалением легких, красными и гноящимися порезами на руке и боку, лихорадкой и истощением. И только через три дня слабенькая и тихая Поля пришла в сознание. И на удивление быстро пошла на поправку. Так, что сестры только диву давались.

Сейчас она сидела на низенькой скамеечке у источника и грела ноги в целебной воде. Было утро, и она улыбалась, подставляя лицо солнышку и слушая веселые разговоры подметающих двор послушниц и сестер. И думала — о том, что нужно дать знать о себе сестрам, потому что они наверняка с ума сходят, и закончить дела с конторой учителя, и продолжить учиться, если получится выбраться отсюда. О своей встрече с Демьяном Бермонтом она тоже думала. И ей было очень стыдно.

Тело все еще ломало, крутило суставы, но кашлять она перестала, раны начали затягиваться. Вокруг был такой покой, что казалось, что мира за пределами обители просто не существует. Горы сверкали заснеженными пиками, ели и сосны, темно-зеленые, высокие, разогрелись на солнце и в воздухе витал приятный запах смолы и хвои. К ней на скамейку тяжело прыгнула пузатая кошка — для окрестных котов, по всей видимости, Ворота преградой не являлись, замурчала, прижалась теплым боком, и Полина начала ее наглаживать, постепенно входя в состояние абсолютной гармонии с окружающим миром. Для нее, привыкшей жить двойной жизнью, это было непривычно и пугающе. Но и приятно тоже.

Тем необычнее было услышать громкий стук в Ворота — кто-то колотил специально подвешенным молоточком по мятым дверцам снаружи, и гулкий, будто колокольный звук нарушил покой благословенного места, сорвал мирно прохаживающихся по двору воробьев и синиц в воздух, заставил Пол встрепенуться и насторожиться. К Воротам прошла настоятельница, о чем-то тихо заговорила с пришедшим. Раз или два она оглядывалась на Полли, и та поняла, что пришли за ней. Видимо, камеры в бермонтской тюрьме все же не избежать.

Настоятельница договорила, отошла от Ворот. Подошла к Полине, села рядом, задумчиво погладила кошку.

— Это военная полиция, — сказала она, — говорят, ищут преступницу. Называют твое имя, описывают девушку, похожую на тебя. Разве это возможно, девочка моя?

Полина тяжело вздохнула, улыбнулась как можно бодрее.

— Возможно, матушка. Наверное, надо идти, не хочу, чтобы у вас были неприятности из-за меня.

— Куда это ты собралась? — спросила настоятельница строго. Она была еще красива, хоть ей и было сильно за 50, но в лице ее было что-то светлое, как у строгой, но любимой всеми детьми учительницы. — Мы тебя еще не долечили, а в тюрьме какая там медицина? Тем более что правил никто не отменял. Вот откроются перед ними ворота — пустим, а пока пусть стоят.

— А если штурмовать начнут? — осторожно поинтересовалась Полли.

— Что штурмовать? Обитель? — настоятельница так искренне удивилась, что даже всплеснула руками. — Да ты что, там же самоубийц нет. К тому же…неужто ты натворила такое, что за это могут начать штурм?

— Могут, — уныло кивнула Полина. — Натворила.

Матушка внимательно посмотрела на нее.

— Рассказать не хочешь?

Полина повертела головой, сжала руки на коленях.

— Неа…Теперь выдадите, да?

— Глупая девочка, — улыбнулась настоятельница. — Отсюда мы «выдать» никого не можем. Ворота либо открываются, либо нет. Если очень захочешь — попробуешь. Но пока — лечись, а то там их целая толпа расположилась, злые все, нервные какие-то. Мужчины, одним словом. Ты подожди, сейчас они еще лагерь разобьют, отдохнут, выспятся. И начнут себя у Ворот пробовать. Вот тогда повеселимся.

Четвертая принцесса смотрела на женщину, чуть ли не открыв рот, и та рассмеялась.

— Ты что, думаешь, ты первая нарушительница закона, которую скрыла обитель? Не бойся, девочка. Сюда просто так никто не попадает. Значит, на то была воля Богини. И выйдешь ли ты отсюда — тоже решит она.

Полли невольно глянула на спину статуи маленькой и сильно беременной Божественной воды. Впадинка позвоночника слегка напоминала знак вопроса. Вопросы крутились и у нее в голове. А еще внезапно очень захотелось есть, так, что желудок забурчал.

— Пошли, — улыбнулась матушка, — попрошу у поварих, покормят тебя.

— А как же эти? — Пол мотнула головой в сторону ворот.

— А куда они денутся? Хотя…, - женщина задумалась, — и правда…Надо попросить старую Умилу вынести им еды и питья. Жалко их, голодные, наверное, потому и злые. А ночью холодно будет…

— И одеял, — попросила Полли.

— Хорошо, девочка, — серьезно согласилась настоятельница. — Не уйдут они, сказали. Ждут, что ли, чего-то?

— Или кого-то, — пробормотала принцесса, обхватывая себя руками. Она-то точно знала, кого они ждут.

Вояки действительно расположились лагерем, и теперь из-за стен слышалась громкая мужская речь, загадочные звуки, звоны, тянуло запахом костра. Кто-то купался в озере, подходящем почти к стенам, слышались плески и охи. Вода-то была уже свежее некуда. Хотя, наверное, для закаленных бермонтцев, у которых зима начинается в ноябре, а заканчивается в апреле, она была в самый раз.

Женщины обители тоже прислушивались к этим голосам, переговаривались, улыбались как-то выжидательно. Вообще в воздухе вдруг сильно повеяло весной, хотя октябрь никто не отменял. Полина недоумевала, но наблюдала с удовольствием.

Днем она долго спала, все-таки организму нужно было восстанавливаться. А когда вечером после ужина и уколов снова вышла во двор, обстановка опять изменилась. Женщины почти все разошлись по кельям, хотя, по предположениям Пол, они должны все были толпиться у Ворот, чтобы «поймать» первого, перед кем они откроются. Так что во дворе было пусто и тихо. А вот с той стороны слышался мужской смех и подбадривания. Видимо, пробы Ворот шли полным ходом. Иногда кто-то выкрикивал ритуальную фразу, и потом устанавливалась такая тишина, что слышно было, как ветерок гуляет в кронах елей да озерная вода плещется у берега. И потом разочарованный гул, похлопывания — видимо, по плечу неудачника, ободряющие слова. Проходило некоторое время, и снова какой-то отчаянный пытался получить благословение Богини.

Полли даже заскучала, да и попытки становились все реже, то ли запал кончился, то ли осознали серьезность момента.

— Ну-ка, я попробую, — раздался с той стороны голос, и вояки опять расшумелись, правда, несколько удивленно.

— Богиня, прими меня в Обитель и дай свое благословение! — рявкнул тот же голос, будто отдавал команду, и вот Полина на месте Богини бы струхнула. Ворота, видимо, тоже испугались, заскрипели, застонали, и стали открываться внутрь, а за ними обнаружился застывший военный лет сорока пяти, с непередаваемым выражением обалдения на лице. Он так и стоял, и стоял, и смотрел внутрь, пока не зашумели его соратники: «Ну же, командир, иди! Иди, раз открыл!»

Тот шагнул внутрь, и Пол, сидевшая как раз напротив ворот, несколько напряглась. Но мужчина словно не видел ни ее, ни других женщин во дворе. Он уверенно прошагал в сторону келий и скрылся за дверями. А Ворота с таким же душераздирающим звуком стали закрываться.

— Интересно, к кому она его повела? — тихо спросила одна из сестер, и вторая пожала плечами.

— Узнаем.

Полине тоже было очень любопытно, но она постеснялась проверять. Вместо этого пошла в свою комнату — разболелись мышцы, и хотелось поваляться, почитать. Так и заснула, слушая редкие выкрики бойцов и равнодушное молчание Ворот.

А с утра она снова проснулась от гулкого звука молотка. Полежала, послушала. Мимо окна быстро прошла настоятельница, о чем-то заговорила у ворот. Разговаривала долго, терпеливо, Полина и умыться успела, и одеться, и в столовую сходить, и рентген сделать, и утренний укол в попу получить. А когда вернулась — матушка ждала ее в келье.

— Девочка, знаешь, кто к нам приехал? Никогда ведь не приезжал, а тут приехал, — с любопытством спросила она, разглядывая принцессу так, будто она была невиданной диковинкой.

— Знаю, — Полина невольно улыбнулась, такой странный взгляд был у матушки.

— Просит поговорить с тобой. Пойдешь?

— Нет, — принцесса покраснела. Опять стало стыдно. Да и что она ему скажет? Извини, что пыталась тебя обокрасть? Спасибо, что не убил и не обесчестил? Отпусти меня, я больше не буду?

— Точно? — настоятельница тяжело глянула ей в глаза, и Полина совсем смутилась. — Ворота ему не открылись, так что от тебя все зависит.

— Точно, — твердо сказала она. — Не пойду. Пусть уезжает.

— Ладно, — кивнула женщина и вышла. Полинка подбежала к окну, стала наблюдать. Даже боль в теле стала незаметной, так она волновалась

Опять матушка долго разговаривала у Ворот, в чем-то убеждала, уговаривала, затем отошла, покачала головой. Уселась на скамеечку, на ту самую, на которой они накануне сидели с Полиной, положила голову на ладонь, как старушка. Будто что-то ждала.

— Полина! — вдруг заревел знакомый голос за стеной, и принцесса вздрогнула. Матушка повернула голову и посмотрела на нее смешливым взглядом. — Полина, выходи. Надо поговорить!

Во двор стали выходить привлеченные криками женщины из келий, и скоро там собралась целая толпа. Еще бы, король Бермонта давал бесплатное представление. Пол представила себе лица его подчиненных, военных, и чуть не прыснула. Ситуация была до смешного нелепой.

— Полли, — не унимался Демьян, и ей стало его очень жалко. Но с места не двинулась. — Полли, пожалуйста, выходи!

Женщины во дворе оглядывались на окна ее палаты, переговаривались, хихикали или, наоборот, бросали сочувственные взгляды за стену. Матушка улыбалась чуть ли не с умилением.

— Полюшка, — ревел он настойчиво и мощно, — пожалуйста! Поговори со мной! Полина!

Она заметалась по келье. Ну зачем он так унижается из-за нее? Закрыла руками уши, зажмурилась. Но слышно все равно было.

Так, надо улетать отсюда. Она вышла из кельи, постояла. Настоятельница повернула голову и с любопытством уставилась на нее. Даже Богиня, кажется, выжидательно скосила глаза.

— Полина. Полина! Полина! — вдруг хором грянули солдаты, так, что аж стены затряслись, и женщины на выдержали, начали смеяться. А ей хотелось плакать. Ну что за балаган, а?

— Спасибо, бойцы, — тихо поблагодарил голос за стеной.

Она подошла к Воротам, глянула быстро в окошко. Темно-русые волосы, болотного цвета глаза — и не поймешь, зеленые или светло-карие, «фамильный» бермонтовский квадратный подбородок с ямочкой посередине, тяжелая челюсть. Высокий, крепкий. Демьян был там, очень близко, стоял вполоборота, и она дернулась, спряталась, прислонилась к двери рядом с отверстием.

— Ты здесь? — спросил его голос совсем рядом. Видимо, он тоже вплотную подошел к воротам. — Полина, — уже настойчивей и нетерпеливей, — я знаю, что ты здесь. Выйди, пожалуйста. Все будет хорошо.

— Ты меня в камере запрешь, — сказала она со вздохом. — Не отпустишь ведь.

— Запру, — согласился он насмешливо. — Только не в камере. И не отпущу, ты права. Сестер повидаешь и обратно.

— Ты их видел? — Полина аж подпрыгнула. Потом расстроилась. — Ты все рассказал, да?

— Нет, — Демьян понизил голос. — Полюшка, выходи ко мне. Не бойся, я ничего тебе не сделаю. Плохого, — добавил он после паузы.

Он ее уговаривал, как ребенка.

— Мне стыдно, — призналась она.

Короткий и нервный смешок, она даже удивилась — так несвойственно это было тому Демьяну, которого она знала. Раздался какой-то шорох, она не выдержала, глянула — он стоял, опустив голову, по-видимому, упершись лбом и руками в черные створки.

— Мне тоже. Я тебя напугал.

— А я тебя почти обворовала, — печально произнесла она.

— Полин, выходи, пожалуйста, — голос его еще понизился, стал похож на тихий рык, только не страшный, а завораживающий. — Я тебя не трону. Не надо от меня прятаться.

— Нет, — упрямо произнесла она и уселась на землю, обхватив руками голову. Куда она выйдет? Ей нужно завершить дела с учителем, и тогда уже, оставив позади все противозаконное, можно идти в новую жизнь. Может, даже, встретиться с Демьяном. Но не сейчас.

— Полюшка, — рычал он у Ворот почти умоляюще, — Полина…Я столько тебя искал. Ну пожалуйста, не упрямься.

Она молчала.

— Сестры твои очень переживают. Я тебе обещаю, приедем в Ренсинфорс, отдохнешь, и сразу пойдем через Зеркало в ваш дворец. Выходи, Полюш…

— В какой дворец? — спросила она резко, подскочила, вгляделась в окошко. Бермонт смотрел на нее своими темными болотными глазами, криво улыбался, и ей стало жарко и неудобно. — Ты о чем, Демьян?

— Примешь мой подарок? — спросил тот в ответ. — Я тебе все расскажу, только обещай, что сейчас наденешь и будешь носить.

— Это шантаж, — буркнула она недовольно.

— Шантаж был бы, если б я заставил тебя взамен выйти, — возразил он спокойно, снова становясь похожим на себя самого. — А это просто подарок. В знак того, что я не имею к тебе претензий и готов все забыть. Протяни руку, я лучше сам надену, чтобы быть уверенным.

Принцесса, поколебавшись, сунула руку в окошко. Из-за узости отверстия она не видела, что делает Бермонт, зато прекрасно чувствовала. На палец скользнуло кольцо, затем на запястье захлопнулся тяжелый браслет. Он вдруг погладил ее по кисти, и ее пальцы дрогнули, вздохнул, повернул руку, прикоснулся к ладони губами. Девушка отдернула руку, недоумевающе посмотрела на кисть. На средний палец было надето серебряное кольцо с каким-то растительным орнаментом. От него к запястью отходили две тоненькие цепочки, соединявшие его с браслетом по обеим сторонам руки.

Она прекрасно знала, что это такое. У матери Демьяна была такая же серебряная пара.

— Ты с ума сошел, — устало сказала она, недоверчиво глядя на него. — Точно с ума сошел.

— Не буду отрицать, — низко шепнул Бермонт у окна. Глаза его блестели как осенняя листва на солнце. — Теперь я хотя бы буду знать, где ты. Слишком долго тебя искали, Полюш. Я как узнал, что нашли, сразу же выехал, в горы ведь не попасть Зеркалом…Как же ты так ухитрилась влипнуть? Расскажи…я помогу тебе…

Принцесса сжала зубы. Снова стало стыдно.

— Ты про сестер обещал рассказать, Демьян.

— Да, — откликнулся он. — Первого октября твоя сестра Василина была коронована и теперь является правящим монархом Рудлога. Сестры твои и отец вернулись во дворец. Василина просила меня найти тебя…Поля…Полюшка…выходи, я обещаю, пальцем тебя не трону. Сразу пойдем к твоим, как доедем до дворца. А потом поговорю…подтвержу намерения.

— Нет, Демьян, нет, — сказала она, отступая. — У меня еще осталось одно дело. Не ищи меня, пожалуйста.

— Остановись, — попросил он настойчиво. — Остановись, Пол! — рявкнул громко и зло, ударил кулаком в Ворота, отчего те гулко застонали. Но она уже оборачивалась, взмахивала крыльями и летела в сторону той самой сопки, где был тайник с ее вещами. Там, по договоренности, если она не возвращалась до середины октября в Рудлог, каждый четверг и воскресенье должен был ждать ее учитель. И это было хорошей возможностью поговорить с ним и узнать условия, на которых он отпустит ее.

Если Демьян сказал правду, и ее семья действительно вернулась на трон, ни в коем случае нельзя, чтобы правда о ее прошлом вскрылась. Это будет не просто скандал — позор. Нужно сделать все, чтобы не допустить этого. И почему на троне Василина? Что с Ани? Неужто случилось какое-то несчастье? И почему она сначала делает, потом думает! Надо было расспросить, а потом уже лететь!

Она размеренно махала крыльями, низко летя над предгорьями на запад страны и не торопилась, чтобы не перегружать и так ноющие суставы. Воскресенье было только завтра, время было и долететь в щадящем темпе, и отдохнуть. И вообще, по-хорошему, можно было на ночь остаться в Обители, но она очень испугалась, что поддастся и выйдет к нему. Очень уж хотелось вцепиться в него и пожаловаться, рассказать обо всем, попытаться оправдаться. Тем более, что Демьян, кажется, не сердился.

Но она представила, как он едет с ней на переговоры с учителем, и как тот рассказывает про все ее «дела», и не смогла. Хороша невеста.

Невеста. Невеста. Невеста!

Белая огромная птица взмыла вверх, к солнцу, и несколько раз кувыркнулась в воздухе, хрипло и противно вопя от восторга, как дурная чайка над рыбной шхуной.

Теперь ведь она стопроцентно сможет откупиться. Расскажет все сестрам, они, конечно, не будут в восторге, но точно не бросят ее в беде. Надо только узнать сумму. А потом? Может, какой-нибудь придворный маг сможет вернуть ее внешность? А пока перекрасит волосы, линзы вставит, очки будет носить…Хотя опытных «коллег» эти ухищрения, конечно, не обманут. И всегда будет оставаться угроза, что о ее прошлом узнает пресса… Значит, просто не будет светиться, затаится и станет искать возможность вернуться к своему лицу.

Демьян, Демь-ян. Она то и дело перекатывала его имя в голове, как прохладный камешек в ручейках мыслей. Как все это странно. Разве так бывает?

Серебряная обручальная пара ощущалась на крыле так, будто она могла ее видеть. Только бы все получилось! Возможно, она сможет на нем покататься. Ей всегда этого хотелось, когда она глядела на Васю и Мариана, только она стеснялась просить об этом мужа сестры. А теперь у нее будет свой собственный медведь. Если все получится.

И если он не прибьет ее, когда найдет. А он найдет, точно найдет. Он всегда был упорным. Демь-ян!

Светлая птица снова заклекотала во все горло, запела на своем птичьем языке, и слава Богам, что никто не слышал эти душераздирающие звуки.

Снизу бесконечно шли леса, редкие хутора, поля с пасущимися на них выносливыми чернобокими бермонтскими коровами, рассыпанные каплями озера, болота, пустыри с сопками, серые ленты дорог с редкими автомобилями, железная дорога с снующими туда-сюда электричками. Городок она пролетела только один, совсем небольшой, с низенькими домами и вяло текущей жизнью. Справа в гряде гор медленно смещался назад вулкан, на котором она проходила практику. Совсем потухший, надо же.

Через пару часов принцесса спустилась на склон холма, перекинулась, разлеглась на теплых валунах погреться. Серебро на ее руке тускло мерцало и она крутила кисть и так, и этак, рассматривая его. Ни за что не снимет. И постарается не уставать, чтобы не потерять вместе с одеждой во время оборота. Хорошо, что она перед выходом во двор оделась и позавтракала, а то было бы совсем трудно. Тело после болезни все еще ломало, но без озноба, и грудь больше не болела. А остальное можно вытерпеть.

Король Бермонта постоял еще немного у ворот, разглядывая вмятины и выступы на чугуне. Наверное, это следы от кулаков тысяч мужчин, которые несколько сотен лет приходили сюда за своими упрямыми женщинами, не желающими выходить по своей воле.

Он закрыл глаза. Устал страшно. Вчера после полудня ему позвонили и сказали, что нашли. Что власти маленького поселения сообщили о двух местных жителях, которые обнаружили на своем поле сильно истощенную и явно нездоровую девушку, и опознали ее после на фотографии. Девушку отвезли в лазарет Белой Обители, и отряд военной полиции, прибывший на место, получил подтверждение, что она получила медицинскую помощь и находится под защитой Синей Богини.

После получения известия он сразу же сорвался из дворца, перенесся с несколькими охранниками в ближайший равнинный городок, и оттуда уже ехал к Обители на внедорожниках — почти весь вчерашний день и часть ночи. Так быстро, как мог двигаться автомобиль, потому что опасался, что за это время она еще куда-нибудь денется.

Не делась, но и не вышла, улетела. И что он сказал или сделал не так?

Он снова стукнул по Воротам, чувствуя, как наваливается тяжелая усталость. Ничего, поспит в машине. Надо ехать.

«Иди за ней скорее, — шепнул теплый хвойный ветерок женским голосом. — Скорее, сын Хозяина Лесов…»

— Почему ты не открыла мне? — сердито и зло спросил он у Богини. — Знал бы, сломал бы твои проклятые Ворота!

Ветерок больно хлестнул по щеке порывом, как ладошкой за дерзость. Потом сразу погладил, по-матерински взъерошил темно-русые волосы, окутал смоляным терпко-сладким запахом.

«Ты бы мог сломать, но зачем? Красных нельзя принуждать, глупый медвежонок. Иди скорее…»

Бермонт помотал головой, разгоняя усталость. Оглянулся — солдаты и офицеры стояли чуть в отдалении, и во взглядах было и благоговение, и сочувствие.

— А где Хиль? — спросил он недоуменно.

— Так внутри, Ваше Величество, — помявшись, ответил один из офицеров. — Ворота его впустили, вчера вечером еще…

Он не выдержал, сощурился, оглянулся на черный чугун. В ушах зазвучал прозрачный женский смешок, словно Богиня забавлялась над его недоумением.

— Ждать не можем, — сказал он резко. — Тарнрид, берете на себя командование. Максимально быстро собирайте лагерь, уезжаем. Нам нужно на запад, в сторону Лосиных порогов.

Подполковник Хиль Свенсен появился из Ворот аккурат тогда, когда уже зазвучали моторы и машины стали осторожно разворачиваться на пятачке между озером и стеной Обители. Он был одет по форме, чисто выбрит, но так тих и задумчив, что у Бермонта не повернулся язык высказать свое недовольство. А вот спросить, кого он встретил там, очень хотелось. Но он не стал. Вместо этого уступил подполковнику место на первом сидении, а сам разместился на заднем и практически сразу же уснул. А его подчиненный, который начал служить еще при Бермонте-отце, и был тем, кто сообщил о смерти короля наследному принцу, сидел, уставившись в одну точку, и вспоминал.

… Он уже приходил раз к Черным Воротам, больше пятнадцати лет назад, когда служил в охране Бойдана Бермонта. Но тогда ворота не открылись, словно намекая: то, что он ищет, до сих пор находится в большом мире. Он это знал и все равно попробовал, потому что счастье было рядом, да взять его он не мог.

Увы, ответа ему не дали, и он с головой окунулся в карьеру, быстро продвинувшись до поста начальника военной полиции Бермонта.

Десять лет назад король Бойдан решил отпраздновать свой сорокалетний День Рождения на горнолыжном курорте. Праздник был неофициальный, скорее, гулянка для сослуживцев и друзей, поэтому королева с наследником остались в Ренсинфорсе. И там, на второй день праздника, на глазах Свенсена Его Величество с частью соратников были накрыты мощной лавиной.

Их пытались найти долго, копали многометровый слой снега с валунами и изломанными стволами деревьев, потому что берманы живучи, а уж Его Величеству сами Боги велели выбираться из-под любых лавин. Но природа оказалась сильнее потомка Зеленого. Его изломанное тело нашли два дня спустя, он даже не успел обернуться. Вместе с ним погибли шестеро офицеров, в том числе и старый, единственный друг Хиля, возглавлявший охрану дворца.

Подполковник Свенсен вспоминал, как он сообщал о находке рыдающей королеве и бледному, взрослеющему на глазах наследному принцу. Девятнадцатилетний мальчишка — как он мог справиться с подданными, часть из которых была куда опытнее и матерее его? Однако он выиграл все бои, на которые отдельные безумцы, забывшие про то, что означает первая кровь, вызвали его, и стал управлять Бермонтом железной рукой. Иначе никак нельзя было утихомирить самолюбивые и буйные кланы, готовые броситься в войну при малейшей слабости короля. Постепенно все лидморы — вожди берманских кланов были безжалостно умиротворены, собраны в Совет кланов и если и грызлись, то тихонько, чтобы не дай Боги не прознал новый король. А все, кто и прежде верно служил его отцу, стали преданными помощниками сыну.

А вчера, когда они злые, уставшие, как собаки, прибыли к Обители, и настоятельница отказалась выдавать девчонку, от которой их спокойный, сильно заматеревший к своим 29 годам король просто с ума сошел, подполковник был готов брать Обитель приступом. Но Бермонт по телефону приказал относиться к святому месту со всем положенным уважением, и ждать его.

Подполковник Хиль скрипя зубами согласился. Люди были голодны и заведены. Поэтому он быстро занял их работой по обустройству лагеря, а потом какая-то важная старушка начала таскать из-за Ворот, обидно щелкающих створками перед носами желающих заглянуть внутрь солдат, котлы с горячим рыбным супом, пироги и жаркое, и ей помогали, хвалили, благодарили, делали комплименты. Старушка краснела, светло улыбалась и вздыхала: «Эх, сынки, пришли б вы хоть лет тридцать назад…»

А чтобы среди горячих, насытившихся берманов и людей, служивших под его началом, не начали вспыхивать драки, он разрешил и купание в ледяной воде, и соревнования — кто быстрее оббежит вокруг озера, и дурацкое развлечение у Ворот. И как-то и сам поддался общему веселью, и хохотал над очередным неудачником, и решил попробовать сам — так, в шутку, чтобы подчиненным не было обидно — ведь если даже начальство не пустили, то и им не надо сердиться.

Но Ворота распахнулись, и он испугался. Так испугался, что хотел бежать. И только понимание, что после этого он не будет иметь права командовать — разве трус может быть авторитетом для мужчин? — заставило его сделать шаг во двор Обители. А потом еще и еще. Пока он не очнулся перед серой деревянной дверью кельи, за которой слышалось тихое женское пение. Какая-то незатейливая веселая народная песенка с повторяющимся припевом, и по голосу никак нельзя было определить, молода ли женщина за дверью или стара, красива или нет.

Он решился, открыл дверь и замер. На него смотрели золотые и очень удивленные глаза вдовы его погибшего друга, пропавшей почти сразу после смерти мужа. Тарья-Катарина, такая же простая и красивая, как и тогда, когда он увидел ее в ее восемнадцать, много-много лет назад. Холодная и гордая, настоящая дочь Бермонта, с русой косой, заплетенной вокруг головы, с мягкими губами и плавной линией плеч, с неторопливыми движениями, которыми она вышивала какую-то картину. Играло радио, и, видимо, ему она и подпевала минутой ранее.

— Баронесса Лифтор, — сказал он сипло и опустился на одно колено.

— Здесь я просто Тарья, — ответила она после паузы. Отложила пяльцы, аккуратно сложила руки на коленях. — Зачем ты пришел сюда?

Он поколебался. Можно было еще уйти, и это было бы правильно. Но все-таки ответил ритуальной фразой.

— За благословением Великой Богини. Ты примешь меня?

Пропавшая баронесса молчала очень долго, и Хиль не поднимал глаза.

— Встань и возьми, — произнесла она наконец. Очень тихо, почти неслышно.

Кто же называл тебя холодной, прекрасная? Кто этот глупец? Кто твердил себе, что ты горделива и заносчива? Кто почти перестал посещать дом лучшего друга после вашей свадьбы?

Тот, кто никогда не пробовал твоих губ вкуса первого летнего меда и твоей кожи, сладкой, как молоко. Тот, кто был безумно влюблен в тебя и никогда не показывал этого. Кто мечтал распустить твои косы и снять с тебя одежду, кто желал тебя все время, пока ты была рядом, кто рвал себя между верностью другу и любовью к его жене.

Кто знал, что ты так отзывчива и покорна с мужчиной, что ты вздыхаешь так тихо, сладостно и нежно, что твои глаза так темнеют и наливаются истомой, что ты так ложишься и льнешь к телу, будто тут всегда должно было быть твое место?

Не было этой ночью в келье Обители ни титулов, ни воспоминаний, были только Тарья и Хиль, и воля Великой Богини.

— Уходи со мной, — просил он ее с утра. — Я буду тебе хорошим и верным мужем, Тарья.

Но она качала головой, снова заплетая свои длинные волосы в венок вокруг головы.

— У меня уже был один муж. Одним он и останется. Я все еще люблю его, Хиль.

— Я не прошу любить меня, — говорил Свенсен, а внутри все рвалось и горело, — достаточно, что я люблю тебя. Просто будь со мной. У тебя еще могут быть дети, а я буду счастлив быть их отцом. Тарья, будь со мной, пожалуйста.

Она доплела косы, глядя ему в глаза, опустила взгляд, раздумывая.

— Если эта ночь принесет плоды, я выйду к тебе. Обещаю. Но если нет — никогда не приходи больше, Хиль.

Он все-таки схватил ее и поцеловал, и на мгновение она снова стала мягкой и покорной, и прильнула к нему, как ночью.

— Я вернусь через месяц, — сказал он очень жестко, — и ты выйдешь ко мне, беременная или нет. Обещай, женщина.

Взгляд ее дрогнул, и ему этого было достаточно.

— Если не выйдешь, — добавил он, — я зайду внутрь, чего бы мне это не стоило, и заберу тебя из этой самой кельи, Тарья.

…Подполковник обернулся и глянул на молодого короля Бермонта. Сумасшедший, как и он сам. Надо бы забежать по пути в храм и подать жертву Хозяину Лесов, чтобы их дорога была удачной.