Магуниверситет, четверг

Профессор Максимилиан Тротт проснулся ровно за семь минут до звонка таймера. В лаборатории дозревали капсулы с антидемоническим репеллентом, и нельзя было, чтобы они пересушились. Разлитые по неразбиваемым бутылочкам настои, мутно-бордовые и грязно-зеленые, радовали глаз, и он еще раз перепроверил магический фон, хотя делал это накануне вечером.

Затем принял душ, позавтракал и открыл Зеркало в тренировочный зал — заниматься с студентами.

Мальчишки были усердны и внимательны, и даже не косячили сильно, но он так сочился язвительностью, что к концу занятия семикурсники обозлились и, видимо, чисто на духе противоречия ухитрились сотворить парную Сеть, хотя это заклинание не входило в число базовых при обучении в университете. Имитировали атаку, они нападали, он опять защищался, и каждый раз, когда Тротт отбивал штурм, бедные ученики получали по полной.

Он понимал, что несправедлив, и что навредить они ему вряд ли смогут — слишком большая разница в возрасте и опыте, и что ребята реально лучше многих своих сверстников, и, даже, возможно, сильнее самого Макса — на тот момент, когда он учился на седьмом курсе, но сделать с собой ничего не мог.

Лорд Тротт нервничал перед вечерней операцией совместно с оперативниками управления госбезопасности Рудлога, и не желал признавать этого.

— Ситников, — кривился он, глядя на зло сжимающего зубы великана, только что пытавшегося убить его Водными Лезвиями — застывающими в полете, сверкающими бритвенно-острыми краями водяными дисками, — вы что, салют в мою честь решили устроить?

Лезвия взрывались на щите, и осыпались сверкающей ледяной крошкой.

— Почему отправили только одну волну лезвий? Почему не закрутили траекторию? Пока я отбивал бы те, что летят прямо, можно было бы подрезать меня сзади. Плохо, Ситников! Поляна!

— Что? — с плохо скрываемым раздражением отозвался второй ученик.

— Ваша задача — прикрывать напарника, и отвлекать внимание, пока он атакует. А что делаете вы? Почему щит теряет мощность, когда вы нападаете? Учитесь удерживать внимание на оба фронта. Полигон открыт для занятий, до следующего понедельника чтобы отработали связку. И не рубите вы Вертушкой прямо в лоб, у вас недостаточно резерва, чтобы это сработало. Направляйте на слабые точки щитов.

Он отвернулся, снял щит, чтобы дать фору.

— Повторяем. Затем отработаем боевой вызов по сигналкам и хватит на сегодня. И, Ситников, прекратите махать руками, будто вы тесто месите. Вам не хватает точности и изящества.

Сзади раздалось дружное негодующее сопение, затем полыхнуло жаром, засвистели Лезвия, и он улыбнулся, мгновенно выставляя щит. Наверное, из них выйдет что-нибудь путное. Если ему не наскучит заниматься.

Пятой парой в расписании первокурсников стоял его семинар, и до этого времени он успел встретиться с министром здравоохранения Инляндии, передать ему выполненные заказы, взять новые, выслушать заверения в своей гениальности и в счастии, которое испытывает корона от наличия такого подданого, и получить приглашение на сезон во дворец. От приглашения сразу отказался — не хватало еще тратить время на балы и прочую дребедень. Да и Вики там работала, не хотелось бы пересекаться чаще, чем нужно.

На паре он сухо и обстоятельно рассказывал тихим и уже приученным к порядку студенткам о повышающих мощность коэффициентах для базовых заклинаний, чертил схемы на доске. Девицы, хоть и прониклись дисциплиной, от выставления напоказ разных частей тела не отказались, и он едва сдерживался, чтобы не поязвить еще и по этому поводу. Хватит и того, что с утра оторвался на ученичках.

Раздался ор каменов, сообщающих студентам о радостном событии — завершении занятия, и профессор додиктовал домашнее задание, сообщил «Можете идти» и отвернулся к доске — протереть ее. И на какую-то долю мгновения почувствовал, как скользнула по спине холодной змеей знакомая энергия, как кто-то будто сжал затылок, пытаясь присосаться и тут же отпрянул, словно наткнувшись на препятствие. И даже показался тихий шепот, такой тихий, что слова не различить, возникший в голове и вибрацией прошедшийся по телу.

Макс застыл. Не может быть. Сделал еще несколько движений тряпкой и обернулся.

Студентки и редкие затесавшиеся среди них студенты спокойно собирали вещи, тихо переговаривались — побаивались преподавателя даже на перемене, кто-то выходил из аудитории, кто-то ждал собиравшихся у входа. Он быстро глянул ауры. Ничего. Запомнил тех, кто был в аудитории, потом запишет фамилии, узнает, кто из них живет в общежитии. В любом случае список сильно сократился, а, значит, можно будет обойтись и теми дозами реагента на темную кровь, что у него есть. И Алексу в понедельник не придется изображать жертву. Главное, чтобы сегодня все прошло без проблем. Потому что, судя по тому, что рассказал Тандаджи и Стрелковский, тот Темный, которого будут брать сегодня, не в пример общажному молодняку зрел и силен.

Хотя…и этот молодняк, судя по произошедшему, уже научился подпитываться не во снах, а при бодрствовании, и быстро маскироваться, пряча темную ауру. А это означало только одно — демон или демоны уже вступали в полную силу. И им нужна была энергия.

После пары он сразу перенесся к Алексу, передал ему список и тот дал задачу секретарю сверить и пометить тех, кто живет в общежитии.

— Обнаглели, — заметил Свидерский, когда Неуживчивая удалилась с листком, на котором было записано около тридцати фамилий. Ректор выглядел куда свежее, видимо, приостановил опустошение резерва и позволил себе немного восстановиться перед вечерним заданием. — Попробовать присосаться к тебе…либо тупые до невозможности, либо сильно торопятся.

— Тупая, — поправил педантичный Макс, поправляя манжеты и незаметно сканируя друга. Алекс заметил, но виду не подал. — Это женщина была. Не вовремя эти выходные, Данилыч. Завтра бы уже взяли кровь и имели бы результаты. Десяток доз у меня есть, должно хватить.

— В понедельник сделаем. Сейчас дам распоряжение о взятии анализов у первого курса, — сказал Алекс, — повесим объявление, чтобы не подозрительно было. Остается надеяться на то, что на выходные большинство студентов из общежития разъезжаются, и мы избежим массового истощения от подпитки. На всякий случай подежурю с Вики на выходных в общежитии.

«Если сегодня все пройдет гладко», — подумал Макс. Снова захотелось закурить.

Вернувшись в лабораторию, он поколебался. Но все-таки набрал в плоскую емкость репеллент, добавил туда усилитель и проявитель. Опустил в жидкость круглый, широкий, размером с крышку от банки шприц с почти сотней коротких иголочек, повторявших контуры круглого знака абсолютной защиты с знаком воды посередине. И, морщась, выбил свежие знаки на обоих предплечьях. Затем протер сочащуюся сукровицей, покрасневшую кожу спиртом, и затем — закрепителем. Так было надежнее. Репеллент в капсулах действовал ограниченное время.

Руки его от локтя до плеч сплошь были покрыты защитными знаками. Выцветшими и свежими. Места не хватало, и последние он вбивал уже поверх существующих.

Алина Рудлог

Пятая принцесса с утра четверга была в приподнятом настроении. Она вчера купила Матвею подарок, принципиально на свою стипендию, и теперь волновалась, но волнение это было приятным — как он отреагирует? Понравится ли?

Матвея она видела на большой перемене — он перехватил ее на выходе из лекционного зала и повел в столовую, кормить и ухаживать. Было приятно. И от его заботы, и от взглядов одногруппниц — таких, что хотелось показать им язык, а потом спрятаться за спину Ситникова. После пар он собирался переносить на базу продукты и выпивку, сообщил, что купил ей кучу лимонада на выбор, и пообещал, что будет весело. С ними едут не только гитаристы, но и его друган-диджей с установкой, так что можно будет не только попеть, но и потанцевать.

Еще она приобрела платье и туфельки на невысоких каблучках, и даже разорилась на тушь и помаду, и весь вечер после ужина училась краситься. Выходило не очень, но Алина была упорной девочкой, и ко всему подходила обстоятельно. Так что и эту науку освоила.

Мышцы болели после первого занятия с тренером — Мариан попросил об услуге пожилого сержанта, занимающегося с новобранцами гвардейского корпуса, и тот, стараясь быть деликатным (получалось плохо, но смешно) проверил ее физподготовку, назвал ее после задохликом и цыпленком, извинился, смутился, и пообещал, что через месяц хотя бы пару раз подтянуться принцесса сможет. Если, конечно, Ее Высочество не хочет выбрать кого-нибудь поприличнее. Потому что он, сержант, привык с солдатами работать, и, хотя капитана очень уважает, боится оскорбить слух принцессы крепким словцом. Натуру-то за дверью не оставишь.

Алина ободряюще улыбнулась и сказала, что ее все устраивает, и уверена, что сержант Лазарев справится и с ее тренировками, и с приличием речи. После чего они распрощались, вполне довольные друг другом.

После пар она подошла к каменам — попрощаться на выходные, привычно пройдя уже мимо лектория, из-за дверей которого слышался холодный голос профессора Тротта. Опечалилась немного — из-за нахождения дома так и не смогла продолжить занятия с Поляной, но пообещала себе все нагнать и перегнать. В конце концов, попросит Зигфрида. Хотя тот говорил с сильным акцентом и был постоянно занят, просить она умела.

— Ты, козочка, смотри, — наставлял ее Аристарх с интонациями воспитательницы школы благородных девиц, — блюди себя. Раз там, как ты говоришь, будет куча семикурсников, а это все ж молодые мужики, гормон играет, да под градусом…

— Если что, сразу бей по причиндалам! — дребезжащим голосом крикнул сзади Ипполит, и неприличное слово эхом пронеслось по длинному коридору, наверняка порадовав сидящих в аудиториях студентов.

Алина покраснела.

— Этому…ухажеру твоему тоже воли не давай, — напутствовал ее Аристарх, смеривший своего другана выразительным взглядом.

— Матвей не такой! — возмутилась Алина, которая уже минут пятнадцать слушала указания каменных нянек.

— Все мужики такие, козюлечка, — тоном стервозной старой девы произнес сзади Ипполит. — Просто одни сразу, а другие чуть погодя. Или ты думаешь, он с тобой за ручку год гулять будет? Этот здоровый организм?

— Мы вообще-то пока просто дружим, — сообщила принцесса, обидившись за Матвея.

— Вот-вот, — проскрипел Ипполит, — а потом от такой дружбы дети заводятся.

— Злые вы, — пробормотала Алина и надулась.

— Ну-ну, крохотулечка, не обижайся, — забеспокоился Аристарх. — Мы ж не со зла. Переживаем просто. Нехорошо как-то в университете стало, тяжело. Вроде все так же, да не так. Драк больше, студенты уже и гомонят не так весело, ругаются чаще, чем обычно. Преподаватели двойки ставят часто. Вон и ты позавчера попала…Катька хочь и стерва, но кулаками никогда не махала. Ровно Темные влияют, да не видим мы их.

— Ой, — Алинка забыла обижаться. — А что вы о Темных знаете, а? Они что, могут людьми управлять? Отсюда и общая раздражительность?

— Училось тут несколько, но неопасных, из легальных, — сказал Аристарх, таинственно вращая глазами. — Они к духовникам ходили постоянно. Люди как люди, только что полукровки и темным даром не пользовались, только другими стихиями. Одна даже у нас после окончания универа преподавала, хорошая девочка. Умненькая была, как ты. Вот с ней мы тоже говорили, и она нам много интересного поведала. Давно это было… Злобность эта общая, козочка, не от управления бывает. Просто там дар такой, что души расколупывает, если активный. Вот и лезет всякое… Наследники Черного Жреца, как-никак…

— Ничего не поняла, — честно призналась принцесса.

— Что тут понимать? — серьезно проскрипел сзади Ипполит. — Вот у носителей дара Зеленого все вокруг цветет и живет. В Бермонте урожаи знаешь какие, даром что на севере. Наследники Белого Целителя болеют редко и окружение их тоже. В Синих влюбляются постоянно, да и рождаемость в округе растет, если сильная. В присутствии Красных ускоряются и усиливаются заклинания, мощь магов. Ненамного, но все же. Черные же влияют на окружающих так, что те теряют самоконтроль. Если ты добрая, то и рядом с Темным доброй останешься. А если внутри зависть, злость, раздражение, то все наружу полезет. Вот и думаем мы, что где-то тут Темный ходит и силу набирает. Иначе с чего бы?

— А ректору вы почему не сказали? — поинтересовалась пятая Рудлог.

— Он нас не спрашивал, — грустно ответил Аристарх. — С нами вообще мало кто говорит, козочка ты наша. Мимо ходють и все…

Вечером ее, уже переодетую и с пакетом вещей — а вдруг будет холодно? а вдруг пойдет дождь? а вдруг колготки порвешь? — уговаривала ее Василина, с газовым баллончиком в сумочке — его всучила Полли, пожелав повеселиться, но если что — прыскать обидчику в рожу и бежать, довезли до общежития. У входа уже ждал Матвей, курил, сидя на скамеечке. Просиял, увидев, как она выходит из машины, забрал у нее пакет и тут же открыл Зеркало.

— Наши уже все тут, — сказал он, беря ее за руку и делая шаг в подергивающуюся гладь перехода, — сейчас покажу тебе твою комнату, и пойдем.

База была старенькой, трехэтажной, с маленькими комнатами, в которых был минимум мебели, и удобствами на этаже. Им выделили первый этаж, и основное веселье разворачивалось в холле, который, видимо, для приличных постояльцев служил местом просмотра телевизора, а для студентов — местом грандиозной пьянки.

— Брат удивляется, — гулко рассказывал Матвей, пока Алинка снимала пальто за дверью шкафчика и подкрашивала губы, глядясь в тусклое зеркало. — Обычно в это время вообще никого нет, а тут оба верхних этажа занято. Ну, это нам не помешает. Ого!

Алина вышла из-за дверцы и смутилась, увидев лицо Ситникова. Платье она купила совсем простое, черное, чуть выше колен.

— Какая ты…девушка, — сказал, наконец, семикурсник, тоже смущаясь. — Я тебя с распущенными волосами не видел. Пойдем скорее.

— Подожди, Матвей, — Алинка достала из пакета квадратную коробочку с подарком, протянула. — Поздравляю. Вот. Открывай скорее, а то я переживаю.

Ситников осторожно своими большими лапами открыл коробочку. Достал оттуда широкий и крепкий кожаный ремень, такие носили военные. Алинка подсмотрела у Мариана, и купила такой же, только на куда больший размер. И теперь очень волновалась.

— Спасибо, малявочка, — пробасил Ситников, примеряясь. Размер подошел, и даже дырки еще остались. Вдел его в петли брюк, застегнул — и даже подтянутей как-то стал, строже. Алина живо представила его в форме. Да, наверное, армия для него самое то. — Спасибо, — повторил он, обнял ее и поцеловал куда-то в макушку.

Последующие несколько часов слились для Алины в один сплошной водоворот из музыки, смеха, поздравлений, тостов, откупориваемых бутылок, теплых рук Матвея, почти постоянно находившегося рядом, запаха сигарет — курили на лоджии, но так много, что дым проникал в холл. Гости верхних этажей на удивление не жаловались и не бегали с требованиями выключить музыку, которая становилась все громче и громче. Ди-джей, попивая пиво, зажигал, проводил какие-то конкурсы, в них с удовольствием участвовали, но она отпиралась и отказывалась, а Ситников, наливая себе какого-то крепкого алкоголя, гулко требовал не трогать его малявочку. Сидевший с другой стороны Дмитро Поляна болтал с ней в те моменты, когда Матвей отходил.

Алинка пила лимонад, потом попробовала красное вино, ей понравилось. Тело было легким, и даже не раздражало то, что здесь каким-то образом оказались и ее соседки, Ленка с Наташей, и Эдик, который обнимал Янку, и сидящие на диванах холла, глазеющие на нее однокурсники и однокурсницы Матвея. Бывшей не было, слава Богам, и она через пару часов совсем расслабилась, и даже не протестовала, когда Ситников схватил ее на руки и понес танцевать под первые звуки медленной песни.

Он был такой большой, что ее макушка не доставала ему до плеч, и Матвей осторожно обнимал ее, поглаживая по спине своей лапой, и казалось, что ноги не касаются пола. Было так хорошо, что она уткнулась ему в грудь и просто позволила вести себя под хриплый голос певца, то почти шепчущий, нежно, ласково, то громкий, надрывный, мощный, поющий о первой любви. И было даже немного страшно поднять голову, потому что она чувствовала, как объятья становятся все сильнее, и как почти незаметно ведущий в танце Ситников касается ее волос губами.

Голова кружилась, и хотелось и вырваться и сбежать, и одновременно остаться. Анализировать свое состояние не было никакого желания. Все потом. Сейчас только музыка и волшебное ощущение полета и чего-то еще неизведанного, но манящего.

— Жарко тут, — пробормотал Ситников глухо, когда песня закончилась, — пойдем воздухом подышим?

— Угу, — сказала она, не поднимая взгляда, поправила очки. Алине казалось, что на них все смотрят — и на то, как он накидывает свою куртку ей на плечи, и как берет за руку и ведет на лоджию.

На улице было уже темно, наверное, время подходило к одиннадцати, холодный воздух неприятно прошелся по разгоряченному лицу, по ногам в тонких колготках, и, несмотря на теплую куртку, она поежилась.

— Иди сюда, мерзлячка, — засмеялся Матвей, — погреешься.

Притянул ее к себе, она даже пискнуть не успела, обхватил руками и так и замер, теплый и большой, глядя куда-то в сторону, в ночь. Погладил по спине, по волосам. Снова замер. Выдохнул, наклонился, снял с нее очки и поцеловал. Легко, простым касанием губ, потом еще раз и еще.

— Ой, Матвей, — он глядел серьезно и решительно, и ничего не говорил. Что делать в такой ситуации? Поцеловать самой? Или спросить…да что спросить? И Алина поступила, как много-много запутавшихся и немного испуганных девушек до нее. Она сбежала, промямлив что-то о том, что ей нужно в туалет, забыв и про очки, и про то, что нужно отдать куртку.

В уборной было пусто, и она, закрыв дверь на защелку, пошла к зеркалу. В глазах все расплывалось, и принцесса приникла к отражающей глади почти вплотную, недоверчиво разглядывая свое лицо. Посидела на фаянсовом изделии, опустив крышку, подумала. Забывшись, ополоснула лицо холодной водой, и, конечно, тут же потекла тушь — увидела черные пальцы, стала умываться, оттирать, но только размазывала. Еще и мыло попало в глаза, и она моргала, промывала, глядела в зеркало, пытаясь определить, остались ли потеки туши или нет.

И, когда в очередной раз подняла голову и глянула в зеркальную гладь, ей показалось, что сзади, почти вплотную к ней кто-то стоит.

Стало страшно, Алинка оглянулась. Никого.

Неприятное чувство продолжало покалывать затылок, и сердце колотилось, как сумасшедшее. Точь такое же чувство преследовало ее по ночам, когда просыпалась от ужаса, от ощущения, что кто-то стоит у кровати и смотрит на нее.

Она торопливо протерла лицо салфеткой, не закрывая слезящиеся от мыла глаза, потянулась к защелке — поскорее на выход, туда, где есть люди, где слышен смех, музыка и голоса.

И тут в помещении погас свет.

Погас, оставив ее в совершенной черноте, и она всхлипнула, пытаясь нашарить защелку и не находя ее. Пальцы скользили по холодной плитке, разум твердил, что здесь должна быть дверь, и надо просто успокоиться и найти ее.

Вокруг вдруг стало очень тихо. Звеняще тихо. Будто она была не за тонкой дверью, а в бункере, глубоко под землей. И кричи-не кричи, никто не услышит.

Алина закусила губу, снова и снова упорно ощупывая стену. Вот умывальник. Слева от него — рулон с бумажными полотенцами. Угол. Стена. Вот здесь должна быть дверь. Где же она? Мамочки, где же она?

Тишина обволакивала, стелилась вокруг застывшим перед прыжком зверем, касалась напряженного тела, звенела и пульсировала тьмой. И в темноте этой вдруг раздался короткий тихий смешок. Жуткий в почти осязаемом безмолвии.

Она развернулась на этот звук, таращась в темноту. Здесь точно кто-то был. Кто-то смотрел на нее.

Затылок сдавило болью, начали слабеть ноги, и она сжала зубы, продолжая ощупывать стенку позади себя. Какая-то часть ее заходилась от ужаса, добавляя и так бешено колотящемуся сердцу адреналинового топлива, но мозг не переставал думать. Понятно, что это какой-то морок. Скорее всего, это и есть та самая «демоническая» подпитка. Значит, либо ее сейчас «выпьют», либо надо бороться, не поддаваться, выбираться.

Тьма струилась по телу мягкими пушистыми поглаживаниями, шепотом в голове уговаривая расслабиться, закрыть глаза и не бояться, ведь она совсем не опасна, она почти своя, и Алина закричала изо всех сил, от бессилия шлепая ладонями по стене. Голос сорвался, ноги подкосились, зашумело в ушах, и она сползла вниз, кутаясь в куртку Матвея. Слезы потекли сами собой, капая в чернильную пустоту, попадая в рот, и их горький соленый вкус издевательски смешивался с клубничным ароматом помады.

Где-то далеко она слышала гулкие удары, чей-то рассерженный рев, ее качало, затем раздался оглушительный треск, в глаза ударил свет — распахнулась дверь, которая была прямо за ее спиной, большие руки подхватили ее, потянули из страшной комнатки, а она моргала и никак не могла сфокусировать зрение, только всхлипывала и дрожала.

— Малявочка, — басил над ухом знакомый голос, — что случилось?

Матвей прижимал ее к себе, и она вцепилась в него, не веря, что все закончилось. В коридоре было светло, все так же играла музыка, и слышны были голоса, и видны были пьянствующие студенты в холле.

— Ну прости, — говорил он гулко, — я обещал, что не буду приставать, ну что же ты…разве нужно из-за этого плакать? Алина, — он надел на нее очки, вытер рукавом рубашки мокрые щеки, заглянул в лицо, — я тебя обидел, да?

— Нет, что ты, — принцесса снова огляделась. Страх никуда не ушел. Как же глупо с ее стороны было поехать сюда. И как неправильно не предупредить Матвея. — Матвей, мне надо тебе рассказать кое-что…

Музыка вдруг оборвалась, со скрежетом, кто-то закричал, потом взвизгнула Наташка «Эдик, не надо!», в холле что-то засверкало, и Ситников нахмурился, шагнул туда. Алина вцепилась ему в руку. Ничего не закончилось!

— Матвей, надо бежать…пожалуйста!

Из холла прыжком выбрался какой-то человек, виден был только силуэт на фоне синеватых всполохов, побежал к ним, что-то крича на бегу, и принцесса узнала Дмитрия Поляну. Его шатало, вокруг поблескивал купол защиты.

— Щит ставь! — орал он. — Быстро, Сита! Щит!!!!

Ситников недоуменно шевельнул пальцами, и их накрыло щитом.

— К окну! — командовал Поляна, — Бегом, хватай малявку и шевелись!!!

Алина снова будто оглохла и странным образом дистанцировалась от происходящего. Будто это не ей страшно до боли в груди, будто она смотрит кино. Вот Матвей хватает ее на руки и несется к окну в конце коридора. Она запрокидывает голову, смотрит в сторону холла, сзади бежит, оглядываясь, Дмитро, на ходу укрепляя щит за спиной, а за ними — еще далеко — шагают две фигуры, мужская и женская, и вокруг них белесым туманом клубятся, ощупывая стены, стремясь вперед, щупальца стихий. В холле никто больше не кричит, и только раз за разом скрежещет по ушам звук заевшего диска на установке, и иногда в этом скрежете слышны слова из припева игравшей до этого танцевальной песни … приходи ко мне…бржжжж…. приходи ко мне…жжжжжж….приходи…

Слышен звон стекла — это Ситников выносит окно плечом, хватает ее и неожиданно ловко для такого крупного парня выпрыгивает в промозглую ночь, из окна опять видны всполохи, и она замирает, переживая за Поляну, но через несколько секунд тот тоже вываливается на землю, встает, трясет головой и хрипит, пытаясь восстановить дыхание: «Чего встал, придурок? Беги!!! К лесу!!!» И сам стартует параллельным курсом, но чуть позади, поглядывая на нее и периодически оглядываясь на окно. Сумасшедший бег продолжается, большие руки крепко держат ее, поблескивают щиты, в тишине окружающего леса слышно надсадное дыхание парней, а сзади веет той самой тьмой, что пыталась выпить ее в обьятьях морока.

Люк Кембритч

Виконт Кембритч докурил сигарету, глянул на часы. Половина десятого. Надо ехать.

Машина с водителем уже ждала его, права ведь так и не вернули, и он погрузился на заднее сиденье, наблюдая, как открываются ворота, как выезжает автомобиль на освещенный изящными, невысокими фонарями переулок.

По итогам прослушки и слежения за подозреваемыми, коих он запомнил за карточным столом Соболевского, было понятно, что именно сегодня планируется своеобразное общее собрание всех заинтересованных лиц. И он, Люк, будет на этом собрании чем-то вроде пропуска в новую, беспроблемную жизнь для тех, кто и так является ее хозяевами. И которым почему-то помешала королева Василина, которая еще и толком-то взяться ни за что не успела.

Он вспомнил на мгновение мелькнувшие в глазах прекрасной королевы боль и растерянность — когда он оскорблял ее и Байдека, и снова испытал неприятное чувство вины. Оно было лишним, и Кембритч снова сосредоточился на предстоящем захвате.

Люк знал, что вокруг дома Соболевского уже расставлены по позициям снайперы, что ждет своего часа группа захвата, в составе которой есть маги. Теперь все зависело от него. Хорошо сыграет — предотвратят покушение и накроют всю компанию с очевидными доказательствами. Плохо — умрет.

Нервозности добавлял тот факт, что милейший Роман Дмитриевич оказался демоном. Люк с проявившимися наследниками Темного не встречался, но услышал от Тандаджи достаточно, чтобы понять степень риска. И в очередной раз поблагодарить свою удачу — иначе совершенно непонятно, как родовой дар Люка смог противостоять мощи очень не слабого Темного.

Он постучал пальцем по запотевшему стеклу, за которым проносился ночной Иоаннесбург, подышал, нарисовал рожицу, и тут же стер ее взмахом ладони.

На этот раз его снабдили передатчиком в виде тяжелой мужской броши на шейный платок. Аляписто и безвкусно, но зато все разговоры будут слышать люди Тандаджи. Главное — не думать об устройстве, убрать беспокойство, не дергаться…

Страх смешивался с азартом, напряженность с предвкушением, и весь этот коктейль в его крови совершенно восхитительным образом преображал Люка, заставлял его мозг работать быстро и четко, а тело — чувствовать так остро, как никогда в жизни.

Хотя нет…он уже чувствовал подобное. Только тогда не было страха, было возбуждение. И холодный ветер, и высота, и девушка с огненной татуировкой на светлой, золотистой спине.

Люк покрутил головой, разминая шею, закурил, чуть приоткрыв окно. Сигаретный дым медленно клубился в салоне, и он созерцал его, отстраняясь от ненужных мыслей и эмоций. Потом. Все потом.

Вечеринка была в самом разгаре, и как и в прошлый раз — с одной стороны зала были выставлены карточные столы, с другой — играл оркестр, танцевали пары, и он даже заметил Крис с какой-то новой жертвой, похоже, аристократом — лицо было знакомое. Рядом с ними стоял Роман Дмитриевич, улыбался, что-то говорил, потом подошел к одному из карточных столов, за которым сидели магнаты и чиновники, охваченные единым игровым безумством. Сказал какую-то любезность, по всей видимости, похлопал по плечу одного из игравших и пошел дальше.

Люк встал у окна, попивая поданный расторопным официантом коньяк. На него поглядывали, но без настойчивости, и он старательно играл в равнодушие и презрительность — так, чтобы наблюдателям было видно, что это напускное. Чтобы казалось, что виконт Кембритч переживает из-за того, примут его в этом обществе как раньше, или начнут подтрунивать и смотреть снисходительно и с усмешками.

Соболевский направлялся к нему, приятно улыбаясь, и Люк отстранился, показательно напрягся: вот стоит виконт, впавший в немилость королевы, что ему сейчас скажет хозяин? Как примет?

— Кембритч, — Соболевский протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Люк расслабил тело, улыбнулся криво. — А что же вы не играете?

— Настроения нет, — развязно ответил Люк, и закинул себе в рот остатки алкоголя. — Прекрасный у вас коньяк, Роман Дмитриевич.

— Мне очень приятно, что такой человек, как вы, оценил его, — вежливо ответил Соболевский. — Предложу вам все-таки короткую партию, пока я договорю с коллегами в переговорной, и затем обязательно присоединюсь к вам.

— И сейчас работаете? — высокомерно и немного обиженно поинтересовался Кембритч.

Роман развел руками.

— А что делать, дорогой виконт. Бизнес — дело такое, круглосуточное.

Люк играл уже третью партию, громко шутил, пил, комментировал ходы противников, не обращая внимание на некоторое раздражение, исходящее от них. И отслеживал обстановку. Соболевский не появлялся. Зато из зала один за другим исчезли с десяток интересных персон. Крис почему-то тосковала одна, поймала его взгляд, повела томно плечами. Он усмехнулся. Инстинкты неистребимы.

В зале наконец-то появился Роман, снова стал обходить гостей, опять подошел к Крис с партнером, отвел мужчину в сторону, что-то сказал ему. Валенская бросала на него недоуменные взгляды, затем обиженно отвернулась к подружкам, взяла еще бокал шампанского.

— Кембритч, — раздался над плечом Люка голос хозяина дома, — как ваши успехи?

— Проигрался, — честно и беззаботно, чуть пьяно произнес виконт. — Не везет мне в последнее время.

— Это временное, — уверил его Роман. — Господа, — обратился он к остальным игрокам, — вы не против, если я украду у вас партнера? Хочу показать ему коллекционный коньяк. Виконт любитель хорошего алкоголя.

— Это да, — с наслаждением протянул Люк.

Партнеры были очень не против и восприняли уход слишком шумного игрока с видимым облегчением.

— Заодно увидитесь с моими друзьями, — сообщил Соболевский легко, шагая рядом с Кембритчем мимо танцующих пар, мимо оркестра.

— Надеюсь, речь пойдет не о делах? — брюзгливо осведомился Люк.

«Эти люди — твои друзья, им можно доверять», — раздался в его голове уверенный голос. Хозяин дома шел рядом, не поворачивая головы.

— Нет, виконт, разве я могу утруждать вас своим бизнесом? — любезно ответил Темный. — Просто поговорим, опробуем мои запасы. Они давно ждали такого ценителя, как вы.

— С удовольствием, Роман Дмитриевич, — покладисто согласился Люк.

В переговорной было шумно и жарко, и уже красовался на столе ящик с коньяком, и все сидящие оглянулись, рассматривая его — пока он здоровался, пожимал руки, разваливался в кресле, и все это время был настороже. Здесь были и те, кого они подозревали, и совершенно неожиданные люди — и Люк подавлял интерес, не давал ощущениям переродиться в мысли, которые могли быть прочтены. Голос в голове уговаривал расслабиться, послушать разговоры, помочь хорошим людям, ведь они так тебе нравятся, они вызывают доверие, как старые друзья, как ближайшие родственники…сейчас ты их выслушаешь и ничто тебя не насторожит, не позволит отказаться… И одновременно прощупывал воспоминания, болезненно тыкался в закрытые участки — и Люк тут же подсовывал нужные картинки, Роман чуть хмурился, с сомнением поглядывал на него, но продолжал рассказывать про достоинства хорошей компании. Компания поддерживала шутки,

— Как вы себя чувствуете, Кембритч? — спросил он.

— Превосходно, — ответил Люк, — мне кажется, я вас всех знаю уже давно. Приглашаю всех на охоту в свое загородное имение, господа, — радушно и с небольшой долей аристократического превосходства произнес он, — буду счастлив вас видеть и принимать.

— Обязательно, — кивнул отец Нежана Форбжека, задумчиво сверливший его взглядом. — А скажите-ка, Кембритч, что за недоразумение произошло в прошлую пятницу у вас и нынешнего принца-консорта?

Люк вызвал в голове картинки произошедшего, наложил на них злость, обиду, страх, чувство унижения. Взгляд Соболевского сейчас ощущался как прикосновение.

— Боюсь, я не сдержался, — признался он со смешком, — не могу смотреть — какой-то низкородный баронишка в роли консорта. Позорище, господа! — он снова отхлебнул коньяк, оказавшийся действительно превосходнейшим. — Все больше убеждаюсь, что страна катится в пропасть. Но что сделаешь, — он загрустил, — приходится жить по новым правилам.

— И что же вы будете теперь делать? — поинтересовался Роман Дмитриевич. Люк вспомнил разговор с отцом, и заметил на губах Темного едва уловимую понимающую усмешку.

— Вынужден извиниться, — пробурчал он мрачно, оглядывая «друзей» хозяина дома в поисках насмешки или иронии. Но никто не смотрел издевательски, все сочувственно качали головой. — И не скажу, что это меня радует. Но придется. В эту субботу, на балу в честь дня рождения королевы.

«Мы тебя понимаем. Мы тебе сочувствуем. Мы друзья. Друзьям нужно помогать. А теперь спи …и не реагируй на разговоры…»

Люк завалился на стол, выронив стакан из руки. Отпустил сознание в полет, задышал глубоко. Холодное щупальце чужого внимания продолжало копаться в голове, и это было невыносимо сложно — нельзя было думать, нельзя было бояться, нельзя было принимать решения. Он представил себе жемчужную нить на женской спине, скользящую под его пальцами, и действительно почти погрузился в дрему.

— Ну что господа, — раздался над его головой спокойный голос, — продолжим? По-моему, лучшей возможности нам не найти. На праздник собираются главы всех государств. Уберем всех сразу, с наследниками будет уже проще. Рудлогов я возьму на себя.

— Вы уверены в нем абсолютно? — спросил кто-то другой.

— Абсолютно я уверен только в себе, — тяжелым голосом ответил Соболевский, и Люк буквально почувствовал страх сидящих за столом людей. — В любом случае он не жилец. Вассальное проклятие сработает раньше, чем его успеют допросить. Не получится — попробуем предыдущий вариант.

Колебания, страх, снова колебания, чья-то тоска, будто мысли о том, зачем человек в это ввязался. Восприятие стало необыкновенно острым.

— Роман Дмитриевич, — еще чей-то голос, — не поймите меня неправильно. Но мы так и не знаем, зачем это нужно вам. А в делах, сами знаете, недостаток информации может обернуться крахом.

— Мои мотивы — мое дело, — резко сообщил Темный, — но могу поклясться, что вам это никак не повредит. Зато вы получите всю полноту власти. Не этого ли вы хотели, господа? Составить новое правительство, стать публичными владельцами этой страны, уйти от конкурентов далеко вперед?

Легкое оживление, жажда наживы, страх, звенящие монетами мечты дельцов.

— Кембритч! — крикнул вдруг Соболевский, и если бы не скользящая жемчужная нить, поблескивающая молочным перламутром, Люк бы дернулся. А так даже дыхание не сбилось.

— Видите? — спросил Роман. — Все получится. Не заставляйте меня сомневаться в вас, господа.

Снова осязаемый страх окружающих, почти до истерики.

— Хорошо, — промямлил кто-то.

— Отлично, — с удовлетворением произнес Соболевский.

«Просыпайся. Друзьям нужна помощь»

Он пошевелился.

«Просыпайся, просыпайся»

Почти ласковый голос. Очень довольный.

Люк поднял голову, оглядел присутствующих мутным взглядом.

— Я что, отрубился, господа?

— Разве что на секунду, виконт, — улыбнулся хозяин дома. — Ничего страшного, ночь на дворе.

— Мне и правда не помешало бы выспаться, — сказал виконт капризно, делая вид, что сдерживает зевок.

— Я чуть-чуть задержу вас. Попрошу об одолжении. Поможете?

— Конечно, — с воодушевлением заверил Кембритч.

— Дело в том, — доверительно наклонился вперед Роман, — что нам бы тоже хотелось порадовать Ее Величество подарком. С сопроводительной запиской, с выражением уважения и просьбой о встрече.

Люк скривился.

— Понимаю, понимаю, — усмехнулся Соболевский, — но это только для бизнеса. Никакого удовольствия нам это не доставит. И я прошу вас передать королеве наш подарок.

«Будешь просить прощения, выбери момент, когда рядом будут монархи соседних стран и преподнеси коробку»

— Поможете, виконт?

— Без единого сомнения! — горячо подтвердил Люк. — Буду счастлив помочь вам, друзья.

Друзья расслабились.

Соболевский достал «подарок» — небольшие золотые каминные часы, упакованные так, что был виден циферблат.

— Благодарю вас, — мягко сказал Темный, наблюдая за тем, как Люк вертит в руках подарок, — вы нам очень помогли. А теперь — еще по стакану, господа? За удачу?

Холодное щупальце вдруг пропало из головы, а Роман с недовольством взглянул на запястье. Отставил стакан, поднялся, и со словами «Прошу прощения, я на минутку» направился в сторону коридорчика, в котором находилась дверь в уборную.

Через тридцать секунд сидящие за столом вдруг застыли, с ужасом глядя друг на друга — никто не мог пошевелиться. Дверь с сухим шелестом рассыпалась прахом, в ней показался седовласый маг, сверкающий щитами, за спиной его еще трое, в том числе и женщина.

Свидерский будто принюхался, повел руками, прикрыв глаза покачал головой.

— Темного тут нет.

Отступил, в переговорную ворвались оперативники, скрутили всех присутствующих, быстро вывели, включая Люка. Тандаджи, стоявший в коридоре, ехидно поглядел на злого Кембритча. А как же, и тут конспирация. Его недавние собутыльники реагировали по-разному, кто-то благоразумно помалкивал, кто-то требовал объяснить происходящее, кто-то исходил руганью в адрес слишком много позволяющего себе тидусского иммигрантишки. Золотыми часами со всей осторожностью занялся штатный специалист.

В игровом зале тоже слышались возмущенные возгласы — видимо, оперативники настойчиво просили гостей на выход.

Их быстро развели по разным комнатам — Тандаджи любил использовать фактор неожиданности, в переговорной, на случай возвращения Соболевского, оставались маги. А Люк хмурился, потирал освобожденные от наручников руки. Взяли всех, кто был замешан по-крупному. Мелочь поймают с помощью ментального допроса — если откажутся сотрудничать. Но самая зубастая и самая опасная рыбка, словно почуяв опасность, уплыла. И выплыть теперь, и натворить бед могла где угодно.

Во дворце Иоаннесбурга недавно заснувшая королева Василина проснулась с криком, и тут же включился рядом свет ночника, Мариан подхватил ее, прижал к себе, чувствуя, как заходится в груди жены сердце.

— Что-то с Алиной, — прошептала она, тяжело дыша. — Приснилось…

Отстранилась, взяла трубку, набрала телефон младшей сестры.

Несколько минут слушала гудки, кусая губы, затем с отчаянием повернулась к Мариану.

— Я все сделаю, — сказал тот, — сейчас подниму Тандаджи и Кляйншвитзера.

— Может, просто сон? — сказала она с сомнением. — А телефон просто не слышит? Разговаривали же час назад, все было хорошо…

— Может, — согласился Байдек, набирая телефон Тандаджи. — Но лучше перепроверить.

Алина Рудлог.

Бег продолжался, уже медленней, ребята выбивались из сил. Казалось, они бегут уже долго, а база все еще была видна сквозь деревья. На всех этажах горел свет. Но никакого движения в окнах. Будто там не осталось никого живого.

Вокруг же была темнота, еще и дождь моросил влажной занавесью, не позволяя разглядеть что-то позади, кроме окон здания.

Алине было страшно, еще и щека побаливала — оцарапало хлестнувшей веткой дерева, и она слышала, как тяжело дышит Матвей. Он пытался спросить что-то у Дмитрия, но тот рявкнул «не сбивай дыхание» и помчался дальше.

На самом деле прошло не больше десяти минут. Но десять минут прыжков по корчам в темноте и чемпиону по бегу будут трудны.

Их окликнули, и сердце дернулось от страха, но Поляна отрывисто выдохнул «Свои, патруль». Замедлились, остановились. Матвей поставил Алинку на землю, наклонился, уперся руками в колени, пытаясь отдышаться. К ним бегом приближались несколько вооруженных человек, и она уже успела обрадоваться — кажется, их спасут.

Рано обрадовалась.

Бегущие вдруг стали падать, как подкошенные, без вскриков, тихо, страшно, Поляна матерно выругался, с отчаянием, встал вплотную к Алине, Матвей поднялся, закрыл с другой стороны.

— Зеркало? — тихо спросил Дмитрий, поднимая руки — Алина увидела, как укрепляется спаренный щит, становится виднее, четче.

— Не могу, — процедил Ситников — он тоже укреплял щит, — одновременно. Надо снимать щиты.

— Нельзя, — уверенно сказал Поляна.

Вокруг было тихо. Ужасающе тихо. Кажется, даже звук падающих капель пропал, хотя дождь шел, и она чувствовала влажную взвесь на своем лице. Щеки горели, очень хотелось пить. И жить.

— Дмитрий, а…, - начала она жалобно.

— Тихо, — прошипел Поляна настороженно, вглядываясь в темноту. — Сита, никого не жалей. Бей сразу по полной.

— Да уже понял, — шепотом прогудел Матвей.

Алина скорее почувствовала, чем увидела, как тьма, расползающаяся вокруг, меж деревьев, ударила в первый раз, словно пробуя на крепость щиты. Парни, зажавшие ее меж спин, синхронно дернулись, но выстояли.

«У меня же есть переноска», — вспомнила она. Как она могла забыть о ней? Видимо, от страха мозги перестали работать.

Она могла просто раздавить ее в руках и оказаться во дворце. Но как можно было оставить Матвея? И Димку? Их же тут убьют!!!

«А так тебя убьют вместе с ними. Ты им только мешаешь», — искушающе уговаривал трусливый голос внутри. Или это был голос разума?

Меж деревьев, беззвучно качающих голыми сырыми ветками, снова пронесся жуткий смешок. Точно такой же она слышала в напугавшей ее тьмой уборной.

«Ты можешь перенестись и позвать на помощь Зигфрида», — убеждал разум. «Он не будет знать, куда открыть Зеркало», — возражал аналитик внутри.

Снова удар, теперь уже мощнее, снова матерящийся Поляна, перебирающий пальцами в воздухе.

— Лезвия, — сказал он тихо, — как увидишь, сразу бей. Я удержу за двоих.

— Понял, — пробасил Ситников.

Алина, решившись, дернула переноску. Зигфрид что-нибудь придумает.

Ничего не произошло.

— Я блокирую спектры переходов, — сообщил язвительный голос Эдика. — Не сбежите…еда моя.

Его самого не было видно. Дмитро вскинул руку, и над ними взметнулся Светлячок, осветив пространство вокруг. И на самом краю освещенного кусочка леса стоял Рудаков, крепко держа за руку зареванную Наташку. И глаза у них светились зеленью.

Наталья не сопротивлялась. Вокруг нее так же, как и вокруг Эдуарда, змеились полупрозрачные щупальца стихий. Они оплетали парный щит, шарили по нему, пробовали пробить, и пока не получалось. Но понятно было, что только пока, и что эта отсрочка недолгая.

Ситников выдохнул, и в сторону Темной пары сверкающими в свете Светлячка линиями понеслись тысячи Лезвий. Алинка завороженно наблюдала за их смертоносным полетом. Наташка вскрикнула, попыталась отклониться — видимо, ее задело. Эдик дернулся, но выставил руки вперед, выставляя Тьму стеной, и Лезвия стали взрываться и осыпаться снежной крошкой, бесшумно, медленно.

— Справимся, — убежденно пробормотал Дмитро.

Рядом с Темными вдруг вспыхнула переливающаяся гладь Зеркала, и к их врагам присоединился еще один.

Высокий, приятный, страшный, улыбающийся. Он спокойно оглядел застывших под щитом семикурсников, покачал головой, посмотрел на парня и девушку, стоящих около него.

— Поторопился? — спросил он резко у Эдика, и тот опустил глаза. — Не вовремя как.

— Сорвало, — хрипло объяснил Эдик.

— Бывает, — усмехнулся мужчина. Перевел взгляд на постанывающую Наталью, зажимающую плечо рукой. Меж пальцами виднелась кровь.

— Матвей, укрепляй щит, — одними губами шепнул Поляна, пока новоприбывший проводил рукой над раной первокурсницы, останавливая кровь.

— Угу, — буркнул напряженный Ситников. Спаренный щит стал похож на переливающееся мутноватое толстое стекло, а парни все лили и лили в него силу. Алина сидела тихонько, как мышка и остро переживала и свою несостоятельность, и бессилие. Страха то ли не было, то ли его было так много, что она впала в какую-то бесчувственную прострацию. Только слезы готовы были хлынуть, когда она думала, что же станет с защищающими ее парнями. И что случилось с теми, кто остался в холле.

Она почему-то сразу поняла, кто этот человек. И вспомнила, как так же спокойно вел себя демон, убивший маму.

Мужчина погладил излеченную Наташку по голове, обернулся к застывшим под щитом ребятам, улыбнулся, неуловимо двинул пальцами, и загудела вокруг силовая волна, заворачиваясь водоворотом, сжимая, продавливая, а затем и ломая усиленный парный щит, бросая парней на колени, буквально вдавливая их в землю.

Скучающий в переговорной, очень раздраженный Максимилиан Тротт — только зря потратил репеллент на команду захвата и друзей — недовольно глянул на запястье, пробормотал что-то резкое сквозь зубы.

— Что такое? — поинтересовался Свидерский. Он вышагивал по помещению, «слушал» его, хмурился. Только что отсюда вывели последнего арестованного, и шаги звучали приглушенно — стены и пол были обиты звуконепроницаемым материалом.

— Студенты балуются, — пояснил Тротт сквозь зубы. — Сигналку обучающую не снял.

Снова поморщился, дернул рукой.

— Пойду проверю.

— Надери уши — хоть душу отведешь, — с ухмылкой посоветовал Мартин, качающийся на стуле и наблюдающий, как друг открывает Зеркало.

— Вернусь — тебе надеру, — мрачно пообещал оторванный от лаборатории Тротт, исчезая в Зеркале.

И тут же его оглушил, сбивая дыхание творящийся вокруг свистящий силовой ад, не хватало воздуха, хотелось хватать ртом кислород. Макс мгновенно среагировал, выставляя огромный второй щит и ударяя во все стороны чистой силой. Две стихии, столкнувшись, заревели сильнее, выворачивая остатки деревьев с корнями, изливаясь в небо ослепительно сияющими, сплетенными, грызущими друг друга жгутами.

У его ног пытался подняться накрытый еле держащимся персональным щитом Ситников, прижимающий к себе всхлипывающую Богуславскую, чуть поодаль валялся без сознания Поляна, лицо его было в крови. А неподалеку от щита стояло трое Темных.

И Макс повторно ударил, широкой дугой, чтобы задеть всех, без раздумий, потому что слишком хорошо помнил, что бывает, если колебаться. Девушка отлетела, парень охнул и согнулся, а старший только поморщился, и тут же ответил, так мощно, что щит затрещал, как будто по нему врезали тараном, стал чернеть и осыпаться.

Рядом с Максом появился удивленный Мартин, тут же выставил руки, укрепляя защиту.

— Ни хрена себе тут у вас баловство, — крикнул он, выпуская сразу с десяток Вертушек. — Они полыхали, взрывались на щитах противников, и вокруг творилось настоящее светопреставление. — Как тут, бл*дь, их обратным щитом накрыть?!!! Теоретики сраные!!!

Макс молчал, сосредоточенно пытаясь дотянуться до сознания старшего Темного. Убрать его — с младшими справятся.

«Куда ты полез, мальчик?» — насмешливый шепот в голове.

— Макс! — предостерегающе крикнул Мартин сбоку. Лорд Тротт медленно приближался к краю щита, а навстречу ему шагал Темный с светящимися зеленью глазами.

Краем глаза Макс успел заметить появившегося Свидерского, начавшего сразу же раскручивать Ловушку, Викторию, бросившуюся к лежащему Поляне. Справятся.

Они встретились за защитой Мартина, остановившись только когда приблизились почти вплотную. Щиты обоих искрили, пытаясь продавить друг друга, блокируя любые внешние действия. А эти двое, застыв, просто глядели друг на друга. Глаза в глаза. Серо-голубые против зеленых. И когда-то подобное уже было.

«Ты слаб, малыш»

Взметнулось вокруг пространство, искривляемое менталом, где-то крикнул Алекс, мимо снова полетели Лезвия, затем огромная Сеть, удушливо жег носоглотку едкий дым, и почему-то очень отчетливо были слышны сдавленные всхлипывания Богуславской.

Макс сжал зубы. Больно.

Голову сдавливало тисками, боль плескалась в глазницах, потекла кровь из носа, из ушей. От незримо бьющихся менталистов вдруг с тонким, невыносимым звоном пошли одна за одной силовые волны, и окружающие снова попадали, зажимая уши руками.

«Сдавайся, и я убью тебя не больно»

Сзади навзрыд плакала Богуславская.

Соболевский вдруг захрипел, с удивлением глядя в серые, ставшие обжигающе-ледяными глаза противника, как-то дернулся, сжался и начал заваливаться набок. Щит его лопнул, и Тротт, тоже почти теряя сознание, сжал в руке Лезвие, взмахивая рукой и падая рядом сам. Успел увидеть, как тускнеет зеленый свет в глазницах отрубленной головы и отключился.

Он уже не видел, как Март накрывает-таки обратным щитом яростно отбивающегося Эдика, и тот визжит «Не надо!!», бьется изнутри, пытаясь проломить откачивающий энергию купол, а его подружка лежит рядом без движения. Как бледный, шатающийся Алекс, потративший на Эдуарда много сил, сдерживающий его, пока Март создавал щит, буквально складывается пополам и валится с хрипом, как кричит Виктория, пытающаяся помочь Дмитрию Поляне, как сидит на холодной земле, обхватив голову руками, мелкая Богуславская, как неуверенно держащийся на ногах Ситников трясущимися руками пытается напитать Свидерского стихией жизни.

Как, наконец, затихает и со стоном теряет сознание одержимый семикурсник, и Мартин, связав обоих Темных Сетью, страшно, лающе ругается по-блакорийски, докачивая Алексу источники, пытаясь восстановить внутренний резерв друга и одновременно оглядывается на лежащего Макса.

Как открывается в измочаленном битвой лесу Зеркало, и оттуда выходит изумленный Зигфрид Кляйншвитзер, которого тут же припахивают к помощи раненным. Как появляются рядом оперативники во главе с бледным Тандаджи, как пытаются увести Алину, а она яростно кричит «Никуда я не пойду без них!!» и вырывается.

Как переносят Макса и других пострадавших в королевский лазарет, и сонные, срочно вызванные виталисты и врачи быстро распределяют неожиданных пациентов по палатам.

Как ругается с главным штатным виталистом фон Съедентент, отстаивая свое право помогать при реанимации Тротта. Как Виктория держит за руку Алекса, которому ставят капельницы, над которым колдуют виталисты, и продолжает упорно докачивать ему резерв, и сереет на глазах, губы трескаются, краснеют глаза.

Как держится Богуславская за руку прислонившегося к стене Матвея, и глядит, как завозят Поляну в операционную.

Как быстро стучат по коридору лазарета каблуки королевы Василины, за которой тяжело и мрачно идет принц-консорт, как со вздохом облегчения обнимает она поцарапанную, угрюмую младшую сестру, как бегут следом принцессы Марина и Полина, шагает Святослав Федорович, расспрашивают, ругают, радуются спасению, и каким больным взглядом смотрит на это Ситников.

Все перевернуто сейчас в этом мире, где рука об руку идут жизнь и смерть, любовь и понимание того, что не будешь рядом, дружба и долг, праздник и горе.