Семнадцать лет назад

Юг Рудлога, Верхолесье

Макс чуть подотстал от группы, буквально на пару шагов. Ждать уже было невозможно: чем ближе они подходили к центру, тем сильнее его начинало знобить, а светлые дымки вокруг друзей становились отчетливей, и все чаще взгляд задерживался на них.

Едва заметный поначалу голод, сдерживаемый инъекцией, сушил губы, заставлял тяжело дышать, контролируя себя, и рос, рос.

Все молчали, слава богам, иначе дрожащий голос Тротта бы точно выдал.

Они прошли мимо кладбища, о котором говорил Саша, – там было тихо-мирно, только мгла текла меж надгробий. Свернули в переулок за захоронением…

У Макса в сумке на поясе лежал весь его запас настойки на храмовых травах – около двадцати шприц-тюбиков, – но с момента последней утроенной дозы прошло не больше часа, и нужно было терпеть, подавляя панику, потому что неизвестно, сколько времени займет решение нынешней проблемы. И если Михея все-таки сорвало, то лучше он, Макс, справится со своим страхом, чем потом другу не хватит какой-то дозы препарата.

Он терпел, пока не понял, что у него трясутся руки, а Светлячок, летящий сбоку, приобретает вытянутую форму – еще немного, и потечет к нему светящимся ручейком на глазах друзей. Страх смел все доводы, и Тротт отстал, якобы рассматривая, нет ли чего в проулке, мимо которого они проходили, подождал, пока бдительный Мартин скользнет по нему вроде бы рассеянным взглядом – и, замедлившись, сделал себе укол в бедро.

Его затрясло сильнее. Казалось, организм отторгает препарат. Укол все-таки подействовал, но слишком слабо, и Макс открыл сумку, судорожно вскрывая дополнительный шприц. Друзья спокойно двигались вперед, на счастье, не оборачиваясь, и инляндец вколол себе еще дозу, потом еще – голова закружилась от облегчения, и он привалился к стенке дома.

В голове билась мысль, что нужно собраться и идти, что сейчас повернется Алекс или Мартин – странно, что до сих пор этого не произошло, – и за ним вернутся, и придется давать объяснение своему состоянию. Но в голове мутилось, накрывая дурнотой, и Тротт буквально на пару секунд закрыл глаза, размеренно дыша. Голод, проклятый голод змеей отползал внутрь, пока не скрылся совсем.

А когда Макс открыл глаза, впереди он увидел только стену тумана, освещаемого четырьмя Светлячками. Не было видно огней над группой, не было слышно шагов друзей. Тротт, проклиная себя за страх и слабость, зажег целую иллюминацию: от него рассыпалось дорожкой не меньше двадцати сияющих шаров, просвечивая туман на сотни шагов вперед, поорал в надежде, что его услышат, послушал глухую пустоту и бросился вперед. Не могли они далеко уйти.

Макс пробежал переулками по обозначенному на карте маршруту и остановился в конце. Никого. Перевел дыхание, соображая, что делать дальше.

«Макс, беги… – болезненно шепнул туман. – Беги… не выдержишь… Пусть другие…»

Впечатление было такое, что говорящий корчится от боли. Но ментальный канал тут же прервался, а по нервам плеснуло чьим-то зловещим ожиданием.

– Может быть, и надо бежать, – нервно пробормотал Тротт и пошел вдоль стены ближайшего дома, задирая голову. Светлячков он почти всех потушил – теперь в них не было нужды, а тратить энергию было лишним. Один из оставшихся искрящихся шаров поднялся выше, освещая вывеску с названием улицы и номером дома, и инляндец достал карту, сверился и нашел конечную точку.

Дом Михея находился почти в конце кривого переулка, в начале которого Макс и стоял. Туман перед ним плеснул волнами в стороны, расступился, встал двумя плотными стенами, открывая путь как раз в ту сторону, куда ему нужно было, – и тут же снова сомкнулся, закрутился дымными вихрями и через пару секунд опять расступился, образуя совсем узкую дорожку.

И Тротт, накрывшись щитами, очень быстро пошел вперед. Чем дальше, тем нереальнее он себя ощущал. Голода больше не было, но с каждым шагом казалось, что Макс приближается к источнику восхитительно родственной энергии. Она захлестывала его, заставляя вздрагивать от удовольствия. Тело покалывало, и он уже почти бежал вперед – так невольно ускоряет шаг сильно замерзший человек, почувствовавший впереди тепло.

На середине пути завибрировала сигналка, настроенная на Алекса. Позади Макса в небо врезался огненный столб, растекаясь по куполу. Инляндец обернулся, глядя, как столб постепенно тухнет, поколебался, но все же пошел дальше. Затем начала подрагивать Викина нить. Макс сжал зубы и приказал себе не поворачивать. Сейчас в приоритете – справиться с основной проблемой. Помочь Михею – и все остальное сразу нормализуется.

* * *

Оказалось, что Мартин ушел далеко от основного маршрута – и хоть убей, он не мог понять, в какой момент начал грезить наяву и реальность сменилась наведенным сном. Барон глотнул Максова тоника – после присосавшейся к нему лже-Вики резерв хорошо так просел (да и просто душа просила алкоголя, а инляндец спирта для настойки не пожалел), взглянул на карту. Над домами полыхнуло, будто где-то справа прокатился и затих пожар, красными всполохами осветивший внутреннюю сторону щита над городом.

Барон запустил россыпь Светлячков, еще раз взглянул на карту. Последний ориентир, о котором говорил Саша, – кладбище в «красной» зоне – как раз располагалось в стороне, где произошла вспышка.

Мартин из чистого любопытства попытался открыть Зеркало, но это предсказуемо не удалось – слишком сильны были стихийные искажения под щитом. И блакориец направился в сторону кладбища.

Он торопился. Сигналка Алекса перестала дрожать, и непонятно было: то ли он справился сам, то ли помощь запоздала. По пути в ноздри начал пробиваться странный запах – и через сотню шагов вовсю несло гарью. Барон ускорился и на улочку, с другой стороны которой находилось кладбище, выходил уже сверкающий щитами.

И тут в нос шибануло вполне определенной ацетоновой вонью. Над кладбищем сквозь туман красными углями мерцали остовы деревьев, кое-где продолжался пожар. Светлячки понеслись вперед, освещая пятна черной слизи, в которую превратилась уничтоженная нежить, и человека в тонких доспехах, лежащего на боку. Прямо к нему тянулся крюком остановленный в полушаге замороженный стерних.

– Твою ж мать, – барон бегом рванул вперед. Светлячок высветил багровое пятно крови под рукой Алекса, его тонкие доспехи. Мартин перевернул Свидерского на спину, со злости испепелив замороженную тварь, потряс, провел над телом рукой. Глаза друга были открыты, зрачки оказались сужены в точку. Они двигались, но на происходящее он не реагировал.

Алекс явно был отравлен трупным ядом, который и послужил причиной быстрого паралича, и из раны на руке кровь уже не хлестала – свернулась черными комками. Маленький тюбик с антидотом был вколот в руку над раной, но выдавлен только на треть.

Мартин доколол лекарство, добавив еще дозу из своих запасов, аккуратно осмотрел Александра на предмет назамеченных ран, поднял глаза и столкнулся с осмысленным взглядом бывшего друга.

– Как это ты так, – буркнул барон недовольно, доставая фляжку и промывая рану, удаляя отравленную кровь. – Наведенное же было.

– Не заметил, – признался Свидерский, старательно не глядя на руку. – Потом понял, что в глазах все расплывается и с реакцией проблемы, как во сне. Проверил – а тут целый ментальный купол. Но поздно сообразил. Где Вики и Макс?

– Найдем и Вики, и Макса, – проворчал фон Съедентент. – Сейчас тебя, подранка, на ноги поставлю, и пойдем искать. Только, – он закончил залечивать рану и закрутил головой, – оттяну подальше. А то у меня от вони уже слезы бегут. И тебе расходиться надо. Быстрее подействует.

Барон закинул здоровую руку Александра себе на плечо, поднялся с усилием и потащил его к переулку, из которого пришел.

– Не было искушения меня там оставить? – с болезненным смешком поинтересовался Алекс.

– Было, как не быть, – буркнул Мартин. – И добить сразу. А потом воскресить и снова добить.

– Ты прости меня, – вдруг сипло сказал Свидерский. – Слышишь, Март?

– Брошу, – угрожающе пообещал барон, поморщился и ускорил шаг.

– Я тогда думал, что ты все, перегорел. А ей нужна была помощь. Хотя… что тут говорить. И хотел я ее. Прости, Мартин. Погано я поступил.

– Да заткнись ты, – рявкнул фон Съедентент и неаккуратно почти сбросил бывшего друга на землю у стены дома. Ткнул ему в руки флягу с водой, отвернулся. Сделал несколько шагов назад, потер пятерней черные волосы, выругался болезненно, грязно и вернулся.

– Как я тебя ненавижу, – яростно и горько выплюнул он. – Какая же ты сука, Алекс. И понимаю, что права на нее никакого не имею, и винить тебя тоже не могу, а как подумаю – убить тебя хочется. Не потому что она с кем-то другим была, а потому что ты был моим другом!

– Прости, – в третий раз тихо попросил Свидерский. Взгляд он не отводил, на скулах играли желваки. – Второй раз я бы так не поступил, Мартин.

– Мне одного хватило, Сань, – безжалостно припечатал барон. – Хватит соплей. Ничего ведь не исправить и как прежде уже не будет. Встать можешь? Даю десять секунд и иду искать Вики сам.

Они вдвоем шли по маршруту; Александр, ковылявший поначалу и сжимающий зубы от боли – тело отходило от паралича, – действительно расходился, пришел в себя, да и антидот подействовал. А вокруг них по переулкам и палисадникам, залетая настолько далеко, насколько хватало резерва, носились поисковые маячки. Минут через пятнадцать, когда маги дошли до конца маршрута и вернулись обратно, Мартин почувствовал сигнал.

Викторию друзья нашли в тупике буквально в пяти домах от места, где пришел в себя Мартин. Она сидела, бессильно привалившись к глухой стене, и плакала навзрыд. Шагов их она то ли не услышала, то ли не могла услышать.

– Вики! – позвал Мартин. Она вскинулась, начала слепо озираться. Зрачки ее были с булавочную головку.

– Где ты? Я тебя не вижу! – в голосе была паника.

Александр присел перед ней, поморщился и аккуратно дотронулся пальцами до висков. Волшебница заморгала, закрываясь дрожащей ладонью от Светлячков; взгляд ее прояснился, и она, всхлипнув, бросилась Свидерскому на шею.

– Я так испугалась, – плакала она, – Саш! Я никогда в жизни так не боялась!

Алекс прижал ее к себе, с неловкостью обернулся. Мартин поморщился и отвернулся.

– Когда отрыдаешься, Кусака, – сказал он со смешком через плечо, – можешь вспомнить, что тут есть еще и я. А где-то в городке бродит Малыш, которого тоже нужно спасать.

Виктория со злостью посмотрела на него, вытерла слезы и глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

– Что случилось, Вик? – поинтересовался Александр, пока она плескала себе в лицо водой из фляги.

– И резерв, оказывается, почти полон, – сипло проговорила она и подняла глаза на Свидерского. – По пути расскажу, Сань. Мартин прав, надо идти за Максом.

* * *

Чуть ранее детский плач вывел Викторию в переулок, заканчивающийся глухим тупиком. Резерв ее постепенно восстанавливался, но куда медленнее, чем должен был с накопителем. В тупике, на ступеньках дома с темными окнами, под мглой тумана сидели двое детей – мальчик лет пяти и девочка лет трех, – а рядом с ними горел огонек свечи на блюдечке. Мальчик прижимал девочку к себе, она-то и плакала. Впрочем, и у старшего лицо было зареванным.

– Мама, мама…

Дети испугались подлетевшего Светлячка, с настороженностью глядя, как из тумана выходит незнакомая женщина. Девочка затихла, прижимаясь к брату; они были очень похожи.

– Не бойтесь, – как можно спокойнее проговорила Вики, останавливаясь неподалеку. – Я помогу. Что с родителями? Спят?

Девочка снова заплакала.

– Мама лежит и не дышит, – гундосо, совсем детским тонким голосом проговорил пацан. – Мы проснулись, а здесь темно и никого нет. Танька вон испугалась. А я вышел со свечой, думал, может, увидит кто огонек. Хотел фонарик, а он не работает!

– Вот я и увидела, – волшебница соображала, как это может быть: все спят или мертвы, а детей не коснулось? Но решения этой загадки не было, и она отложила ее на потом. – Я вас выведу. Пойдемте за мной.

– Танюшка ногу порезала, – буркнул мальчик. – Я замотал, как мог, но идти не может. А то сам бы ее вывел.

– Дашь посмотреть? – мягко попросила Вики, садясь рядом с девочкой на крыльцо. Малышка, вытирая слезы ладошкой, застенчиво посмотрела на взрослую чужую тетю, но кивнула, протянув замотанную каким-то полотенцем ногу. А потом и вовсе перебралась на руки к Виктории, пока та осматривала ступню и залечивала ее. И в конце уже обнимала за шею, доверчиво прижавшись к груди волшебницы. Она явно замерзла – кожа была очень холодной. И мальчик придвинулся ближе – тело его тоже было замерзшим, и он постепенно вжался в Вику, ежась худенькими плечами.

Ей жалко было детей до слез. Девочка от покалывания в ступне ойкала, дергалась, и Вики гладила ее свободной рукой по голове. Может, и правда не нужно больше этих битв и риска? И друзья правы, только она сама себя обманывает? Ее задача – лечить, а спасают пусть другие.

Нужно было выводить детей, и волшебница пошевелилась. Задремавшая на груди малышка тоже подняла голову, улыбнулась сонно.

– Не болит? – спросила Виктория.

– Нет, – серьезно ответила девочка. И обняла крепче. – Тетя хорошая!

Вики засмеялась.

– Надо идти.

– А куда идти? – со страхом спросил пацан, тыкаясь лбом Вике в бок. – Посмотрите! Выход закрывают!

Голос его понизился, завибрировал, и Виктория удивленно взглянула на мальчишку, затем – на улицу. Ее Светлячки, освещающие тупик, тухли один за другим, успевая высветить глухую стену, перекрывающую путь, откуда она только что пришла. Она подняла голову – над ней тоже была плита. Повернулась – двери и окна в доме исчезали, затягиваясь камнем.

Девочка на руках всхлипнула, прижалась сильнее. Сбоку вжался мальчик. Погас один из трех оставшихся Светлячков, а Виктория даже руки не могла расцепить, чтобы как-то защититься или хотя бы зажечь новые. Тело слабело, мысли в голове путались.

– Тетя, мне страшно! – пискнула девочка, обнимая Вики за шею. Руки ее потяжелели, стали совсем ледяными. И перед тем как погас предпоследний Светлячок, Виктория увидела, как прелестный ребенок на руках превращается в омерзительного стерниха, сжимающего ее плечо широкой зубастой пастью.

Бывший мальчик захрюкал, поднимая белесые бельма и впиваясь в бок волшебницы лапами-крючьями.

И волшебница, в полной уже темноте, испепелила их и, рыдая от страха и отвращения, вколола себе антидот, залечила раны, а потом со всем оставшимся резервом попыталась разбить появившуюся стену.

Но ничего не получалось. Вики билась до тех пор, пока снова не иссякла – сил не хватило даже на освещение. Села на землю в полной темноте – крыльцо, как и все вокруг, исчезло – и заплакала от собственной никчемности и бессилия.

* * *

Туманный туннель, по которому шел Макс, закончился недалеко от дома Михея. Вокруг него на сотню шагов тоже не было никакой мглы. Просто темнота и тишина. И мертвые птицы на мостовых.

Михей с супругой жили на втором этаже, в небольшой квартире, и друг совершенно не страдал от этого. «Я все равно большую часть жизни провожу не дома, – говорил он. – Вот если решимся на ребенка или отойду от дел, куплю себе дом, а сейчас-то зачем»? Тротт же настолько привык к одиночеству в своих инляндских владениях, что искренне не понимал, как можно делить жизненное пространство с соседями. Если ему хотелось общества – он выходил к людям, если желал женщину – использовал свою иоаннесбуржскую квартиру. Терпеть кого-то рядом не хотелось.

Дверь в квартиру Севастьянова была распахнута, и Тротт, поколебавшись, все же вколол еще дозу. Чисто для самоуспокоения. И, добавив себе щитов, вошел внутрь.

В гостиной, в которой они столько раз сидели, было тихо. Макс осмотрелся: стул у стола опрокинут на пол, дверь в спальню тоже открыта. Он осторожно запустил туда Светлячок, вызывая над ладонью Ловушку – на случай, если придется атаковать, – и выругался, быстро прошел в комнату, остановился у кровати, кривясь от жалости.

На полу валялись использованные шприцы с препаратом. На самой постели застывшей статуей лежала жена Михея, Анна. Обнаженная, с запрокинутой головой, словно силилась вздохнуть, и в кулаках была зажата простынь, а в мертвых глазах ее застыл ужас. Макс провел над женщиной рукой, сканируя, хотя смысла в этом не было, и потом аккуратно, бережно накрыл ее покрывалом.

В квартире Михея не оказалось. Макс вышел на улицу, пытаясь понять, где искать друга. Осмотрелся.

«А где бы ты попытался найти спасение»?

И он вспомнил. Тут, за углом, шагах в пятидесяти от дома Михея, стоял маленький храм Триединого. И когда Макс свернул на узкую улочку, он понял, что не ошибся.

К храму, напоминающему перевернутую чашу, со всех сторон текла призрачная светлая дымка, видимая даже в немагическом спектре, и из круглого отверстия в крыше, стандартного для всех храмов Творца, струилось едва заметное сияние. Одна створка дверей была открыта.

Звук собственных шагов казался Тротту слишком громким. Внутри храма перекатывалось белое сияние, и Макс некоторое время тяжело дышал, укрепляя щиты: давление было сравнимо с влиянием ауры королевы Ирины. И все-таки вошел внутрь.

В храме царил хаос. Чаши со священным зерном, стоящие обычно по кругу, были перевернуты, и пшеница рассыпалась почти по всему полу, за исключением центра. Знаки Триединого на стенах – золотые колеса с шестью спицами – едва заметно светились, закрывая храм сияющим кольцом.

А в центре, на полу, там, где не было рассыпано зерно, сидел страшно исхудавший Михей, обхватив колени руками и уткнувшись в них головой. Светлая дымка, струящаяся в храм, волной поднималась над золотистым охранным кольцом и водопадом текла к полковнику, создавая вокруг него сияющий кокон.

Макс сунул руку в сумку, достал шприц. Михей поднял голову. Глаза его светились ядовитой зеленью, а лицо было застывшим, как после чудовищной боли.

– Боги, Макс, – прошептал он измученно. – Зачем ты пришел… Я ведь опасен… очень опасен…

– Я помогу, – Тротт опустил заготовленную Ловушку, дрожащими пальцами быстро достал из сумки шприц.

– Не подходи! – прошептал Михей и даже попытался отодвинуться. – Просто беги… беги…

Его начало трясти, и полковник со стоном сжал пальцами голову. Вокруг него заворачивался настоящий стихийный хаос.

– Потерпи немного, – попросил Тротт, аккуратно шагая к другу. – Сейчас… сейчас… все будет хорошо…

Севастьянов не реагировал, сжавшись, будто закаменев, и Макс, пройдя по скрипящему зерну, сделал другу укол в плечо, затем еще один. И еще. Он проколол весь имеющийся препарат, и ему казалось, что с каждым уколом Михей расслабляется, и дымка вокруг него успокаивается, застывает… начинает рассеиваться…

Полковник поднял голову – зелень в глазах медленно гасла, сменяясь безумной надеждой, – и вдруг рухнул на пол. Его забили судороги, изо рта потекла пена. Рассеявшееся стихийное возмущение рвануло к корчащемуся от боли человеку, сжалось вокруг, впиталось – и взорвалось потоками энергии.

Стены храма разлетелись как лопнувший воздушный шар, с грохотом врезаясь в окружающие дома, снося сухие деревья. Макс, оглушенный, отлетел назад, на улицу, и тут же вскочил, побежал обратно. Светлая дымка заворачивалась водоворотом – а Михей стоял в его центре, запрокинув голову и сотрясаясь от безумного смеха. Волна, ушедшая от него секундами ранее, возвращалась, неся с собой потоки энергии, высосанной у людей под щитом.

Макс издали кинул усиленный Стазис – нужно было любым способом нейтрализовать друга, чтобы иметь возможность доставить его в монастырь Триединого, – но заморозка подействовала на какое-то мгновение и лопнула. Михей дернул рукой, и Тротта протащило по полу храма, по обломкам, подняло в воздух – он застонал, чувствуя, как чужая воля пытается подчинить мозг, как ломаются все его блоки. На шее будто сомкнулись чьи-то жесткие пальцы, Макс открыл глаза – и засипел от изумления. За спиной у Михея отчетливо подрагивали два огромных черных полупрозрачных крыла. Тротт перевел взгляд на лицо друга – сияющий взгляд его был чуждым, холодным, – и со всей отчетливостью осознал, что это существо – не Севастьянов.

– Что с тобой? – просипел Макс, пытаясь вывернуться. – Что ты такое?

– Я, – просвистело-прошипело существо в облике Михея, – тот, кого вы называете демонами, Малыш… Малы-ы-ыш, – он засмеялся, жутковато, с хрипами. – Но я не демон. Я, – он сглотнул, и энергия заструилась к нему еще быстрее, – и есть Михей. Точнее, я его дар-тени. И мне очень по нраву этот мир. Он сытный… теплый…

Одержимого снова затрясло от судорог, хватка ослабла, и Макс рухнул на пол, восстанавливая почти бесполезные щиты. Хоть какая-то защита.

– Я не могу тебя выпить, – с трудом продолжал Севастьянов, – но я могу вернуть тебе твою половинку. И тогда… вдвоем… мы сможем выйти из храма… а когда выпьем магов, что пришли с тобой… и сломать щит.

– Нет, – сквозь зубы проговорил Тротт и ударил Тараном, вложив в этот удар всю силу, все отчаяние, всю жалость к другу, которые в нем были. Дар-тени спиной впечатало в осколок стены храма.

Но он все же устоял. И снова захохотал сипяще, безумно.

– Глупец, – прошелестел он, – разве ты, твой дар-тени не заслуживает большего, чем жалкое существование в том мире? Разве тебе, ополовиненному, не хочется воссоединения? Ты просто не представляешь себе, что это такое, Макс. – Он с удовольствием втянул ноздрями воздух, улыбнулся улыбкой счастливого ребенка. – Мы внизу, и мы здесь живем, словно слепые, глухие, бесчувственные. И не понимаем этого. Только сейчас я понял, Макс. Понял… и я освобожу нас всех…

– Ты сошел с ума, Миха, – процедил Тротт, поднимаясь и осторожно двигаясь назад, чтобы иметь возможность увернуться. – Михей. Прошу тебя. Вспомни, кто ты. Остановись. Ты можешь, ты сильный… ты сильнее меня.

– Ты так и не понял, – с жалостью прошелестел дар-тени; его голос становился все крепче, а движения тела – уверенней. – Я и есть Михей. Мы одно существо, Макс, одна личность. И больше не существуем по отдельности. А чтобы понять, тебе просто нужно почувствовать это самому. И ты почувствуешь.

Сияние вокруг него усилилось и рванулось к Тротту, оплетая коконом, вторгаясь в ауру, заставляя дергаться от беспомощности, от того, что воля ломалась и рассыпалась в пыль. Затянул внутри свою едкую песню голод, пытаясь пробить заслон препарата из храмовых трав, и Макс закричал – от ощущения, что его сейчас разорвет. И вдруг давление ослабло; он смог вздохнуть, скорчиться, приходя в себя.

– Миха, ты что, свихнулся? – услышал он изумленный голос Марта. Барон скручивал в руке второй Стазис – первый растекался по застывшему дар-тени, а за спиной блакорийца стояли Вики и Александр и с не меньшим недоумением смотрели на происходящее.

– Осторожнее! – просипел Макс, пытаясь справиться со слабостью: тело не слушалось, перед глазами плясали черные точки. – Это не Михей!

Поздно: одержимый сжег Стазис за какие-то доли секунды, и от него опять плеснуло силовой волной, срывая щиты с друзей. Алекс прыгнул в сторону, обрастая доспехами и вытягивая цепь, и тут же, не думая, хлестнул по защите Михея. Март поднял руки, накрывая всех щитами, отклонился и метнул в противника мощные огненные Лопасти. Виктория, не отставая от него, скользнула в другую сторону, кастуя мощнейший Стазис.

Дар-тени двигался нечеловечески быстро, уворачивался от ударов, зависал в воздухе, расправляя крылья, и атаковал сам с такой мощью, что у нападающих мороз бежал по коже. Впервые за несколько десятков лет они встретились с превосходящим их противником. Его щиты, пробиваемые оружием Александра, восстанавливались будто сами собой, по ним тек огонь, рассыпались с хрустом ледяные гигантские Лезвия. Вот он дернул рукой – отлетела назад Вики, зависнув в воздухе; ее защита сминалась, рушилась, и волшебницу уже окутывал светящийся кокон, от которого энергия потоком хлынула к Михею. Март, молотящий по противнику Таранами, на мгновение отвлекся – и его щит, и щит Алекса тут же рассыпались осколками от страшного удара, и двое друзей застыли в Стазисе. Дар-тени развернулся, будто что-то бросая, – и в Марта, который находился ближе всего, понеслись размолотые осколки стен храма.

Дальнейшее длилось какие-то мгновения. Макс попытался встать и застонал от бессилия. Стазис вокруг Александра первым полыхнул, исчезая, – все-таки Свидерский был сильнее блакорийца, – и ректор МагУниверситета мотнул цепью, отбивая первые камни, рванулся к Марту, выставляя перед собой щит, но не успел. Его снесло назад. Часть ударов пришлась на только-только начинающий набирать силу щит, часть – на доспехи. Но несколько острых осколков прошили и их, оставив зависшего в воздухе, начавшего истекать кровью Александра скованным светлой дымкой, как Вики.

Март не успел снять Стазис – и его тоже приподняло в воздух, зафиксировало.

Они были в сознании, удерживаемые на разной высоте светящимися щупальцами, дергались, пытаясь освободиться, – но движения были замедленными, – и мычали от боли, выгибаясь от того, с какой силой исходил из них резерв.

– Да! – захохотал одержимый, поднимая вверх лицо. К черному куполу над Верхолесьем рванула воронка чистой энергии, и он разлетелся, как незадолго до этого – стены храма. Тут же резануло по глазам дневным светом. Макс заморгал, затряс головой, убирая слезы.

Нет, это были не слезы. Над городком шел проливной дождь.

– А теперь, – сказал Михей, останавливаясь прямо перед Максом, – мы закончим с тобой, Малыш.

Светлые волосы дар-тени намокли, по лицу текла вода. Тротта тоже вздернуло в воздух, и он застонал сквозь зубы. Михей, окутанный светлой дымкой чужой энергии, ничего не делал, просто смотрел ему в глаза – а инляндец отчетливо ощущал, как растет температура, как начинает подергивать вены, будто скачет давление. Внутри вместе с поднимающейся голодной волной плескался дичайший, первобытный страх: неужели и ему судьба стать вот таким? Убивать людей, сосать энергию из близких?

Тротт закрыл глаза и равномерно, глубоко задышал, отстраняясь от происходящего, ощущая, как темная волна внутри замедляется, как давит на него со всех сторон восхитительно теплая, живая энергия. Только возьми, сдайся, ослабь контроль немного, дрогни! Ты не будешь виноват, это твоя природа. Не проклятие, а щедрый дар. Посмотри, как вкусно! Ты будешь сильнее всех в мире, Малыш…

Не сразу он понял, что это уже не его мысли. В голове зазвенело; Макс закашлялся, и изо рта плеснуло кровью, кровь потекла и из носа. Попытался поднять руку, чтобы вытереться, – не получилось. Зато вышло перевести взгляд на свое мокрое от дождя запястье и увидеть, как чудовищно выпирают на нем вены, став почти черными и крупными, словно пиявки.

Кокон энергии вокруг него стал жестче, нетерпеливее.

– Ну же, не противься, Малыш, – прошипел дар-тени, – иначе я убью их!

Существо протянуло руку в сторону дергающихся в конвульсиях друзей. Макс очень медленно повернул голову. Его почти в транс ввел контраст между мирными двухэтажными домиками старой постройки с резными ставнями и витыми заборчиками – и зависшими в воздухе над разрушенным храмом тремя друзьями. Шумел дождь, и в этом ровном гуле застонал Мартин, выгибаясь под секущими струями так, что у него позвоночник должен был сломаться. Алекс, вокруг которого каплями и крошечными дрожащими шариками зависла его собственная алая кровь, взбиваемая дождем, согнулся пополам. А Вики засипела и закричала от боли, сжимая голову руками. Лицо ее было белым, словно мел, а глаза – огромными от страдания.

Тротт закрыл глаза и отвернулся.

Дышать. Свежим дождевым воздухом. Вдох-выдох. Вдох-выдох.

За его спиной снова закричала-заплакала Виктория. Звон в голове стал сильнее, перерастая в чудовищную мигрень. Тело начало ломать, горло перехватило – Макс даже закричать не мог, – кожа стала подергиваться, как у животного. Из носа кровь хлестала так, что давно должна была вся вытечь.

Макс сглотнул свою кровь – и вдруг будто что-то лопнуло в нем, внутри, и наступила тишина. Стало очень спокойно и почти равнодушно. В нем, внутри, клубилась и росла непривычная, но ставшая сразу понятной и родной сила – Тротт двинул плечами, до странности легко сбрасывая с себя кокон энергии, вздохнул и опустил над ними с Михеем плотный щит, перерезая светящиеся «щупальца», которыми дар-тени удерживал друзей и через которые лился к нему их резерв. Судя по гулкому стуку за спиной и блакорийским ругательствам, не все приземлились удачно.

– Удивительно, – проговорил крылатый одержимый, вглядываясь в глаза Макса. От него шла мощная ментальная волна, выворачивающая мозг, заставляющая подчиняться. – Решил потрепыхаться, Макс?

«Я не дам тебе жить в этом теле. Я не дам тебе внести хаос в этот мир».

Дар-тени поморщился – ощутил встречный ментальный удар, разлившийся в стихийном хаосе вокруг них желто-фиолетовыми волнами, – и усмехнулся: «Ты слаб, Малыш. Смирись. Сейчас ты ощутил лишь малую часть того, на что будешь способен».

Они застыли почти лицом друг к другу: зеленые глаза напротив голубых, два внезапных врага, два лучших друга, объединенных одной тайной. Шумел дождь, растекаясь по потрескивающему от всплесков стихии Разума щиту, добавляя безуминки в происходящее. Полыхнула молния, загрохотал гром – зрачки Михея дернулись, и Макс воспользовался его секундной слабостью. Он давил, пытаясь пробиться в сознание одержимого, найти ту точку, тот якорь, который поможет вернуть им Михея. И плевать на то, что он сделал. Отстоят, защитят, прикроют. Главное – вернуть друга и отправить свихнувшуюся его половинку обратно в Нижний мир.

«Миха. Пожалуйста. Я знаю, что ты слышишь меня. Помоги. Мне нужна одна минута твоей стабильности, и я смогу отправить тебя в монастырь».

Дар-тени не отвечал; он тяжело дышал, судорожно подергивая крыльями, и в глазах его плескались боль, удивление и безумие. Макс нажал еще – и вдруг провалился в чужие воспоминания, которые от плотности контакта воспринимались как свои.

* * *

…Вот ты перед сном делаешь себе инъеции. Препарат Макса помогает, и паника, так оглушившая утром, кажется чрезмерной.

– Все-таки Малыш – гений, – бурчишь ты успокоенно, наблюдая, как медленно настойка из шприца уходит в вену. Но на тумбочке у кровати оставляешь несколько шприцев. На всякий случай.

Вот ты ложишься в постель с женой. Аня теплая, и хорошо пахнет, и прижимается к тебе, рассказывая что-то важное и смешное, и тебя переполняет умиротворение, горчащее из-за чувства вины перед супругой. Она молода и игрива; вот и сейчас стягивает с себя сорочку, ложится сверху и начинает нацеловывать, тереться змейкой.

– Целыми днями на работе, – шепчет она, – я скучаю.

Ты улыбаешься, целуешь ее в ответ – и следом идут горячечные картины чужой любви, возбуждением бьющие и по самому Максу. Он скрипит зубами, восстанавливая покой, и смотрит дальше.

Хриплый Анин стон, полный не удовольствия – боли. Ты, полностью потерявший контроль на время пика, открываешь глаза и с ужасом обнаруживаешь, что она уже без сознания, а ты тянешь из нее энергию. Вскакиваешь, хватаешь со столика шприцы, вкалываешь себе… натягиваешь стянутые до колен пижамные штаны и пытаешься открыть Зеркало, чтобы уйти, спастись самому, спасти супругу и окружающих. И тут тебя накрывает по полной.

Когда приходишь в себя, со всех сторон полноводным потоком льется чужая энергия. Аня уже не дышит, и ты замираешь от горя, не веря, что ты все-таки не успел, что это случилось.

Тело ломает, в голове сумбур, и внутри, словно в ловушке, бьется чье-то чужое сознание. Этот другой обезумел от страха и непонимания. Тебя захлестывают невозможные, невероятные воспоминания о чужой жизни, в висках – чужие панические мысли, и ты почти перестаешь контролировать себя.

Зеркало открыть не получается – переход рушится от стихийного хаоса, – и ты делаешь единственное, что может помочь. Выбегаешь из дома в окружении виты, льющейся к тебе рекой, и бежишь в маленький храм Триединого – тот самый, в который ежемесячно ходил все это время. Все труднее становится управлять собственным телом. Тот, кто внутри, захлебывается от энергии, просит еще, укрепляясь и усиливаясь, удивляется, зачем убегать, – и ты понимаешь, что он почти свихнулся от обилия силы, как человек, который умирал от жажды и вдруг попал туда, где бесконечно много воды.

Но нужно остановить себя, защитить горожан, нужно сделать так, чтобы в случае окончательного срыва твой двойник из другого мира не имел свободы передвижения.

Тот, кто внутри, кажется, понимает, что ты задумал, и пытается остановить. Уговаривает, шепчет, требует. Подавлять его волю и желания все труднее. Тело слабеет, перестает слушаться, и последние метры ты ползешь, хватая ртом воздух. Еле получается открыть тяжелую створку, но ты преодолеваешь и это препятствие.

В глазах – темные вспышки, губы пересохли, дыхание похоже на хрип. Кусаешь себя за ладонь, чтобы прийти в сознание, – боль помогает подняться на ноги и сделать последний рывок к ближайшей чаше с зерном. Ты насухо глотаешь горсть священного зерна со вкусом воска от свечей, которые горят тут же; оно помогает всего на несколько мгновений – так сильно и безнадежно ты уже увяз. Из последних сил опрокидываешь все чаши, чтобы поставить хотя бы такой заслон и уберечь от себя людей, и в отчаянии просишь у Триединого помощи.

То ли в ответ на молитву, то ли из-за проснувшейся и набравшей силы темной сущности стены храма начинают светиться. И теперь тебе не выйти. Тот, кто внутри, полностью завладел твоим телом, и вы всё больше сливаетесь, и он пытается выбраться наружу, но свечение не пускает, отбрасывает обратно, в центр, и зерно жжется – не пройти по нему, над ним.

Голод внутри становится невыносимым, и ты понимаешь: все, проиграл. Вытягиваешь из воздуха Лезвие и, сжав зубы, пронзаешь себе сердце.

Боль заполняет тело.

Тебя сгибает. Лезвие рассыпается осколками. Льется кровь. Ты давно должен быть мертв, но ты жив, дышишь, харкая кровью, – и нарастающий голод внутри становится невыносимым, и от тебя по городку расходится первая мощная волна, выпивающая жизнь. Ты почти теряешь сознание. Приходишь в себя, когда волна возвращается, принося с собой чудовищное количество силы. Дар-тени со стоном – стон раздается из твоих губ – впитывает ее, и эмоции скачут от счастья к ужасу, от смеха к слезам. Рана на груди затягивается.

В тебе плещется невиданное количество энергии. Ты почти бог, и ты не можешь убить себя, не можешь контролировать голод. Еще немного – и того, в кого ты превратился, не сдержат ни стены храма, ни остаточные действия инъекций… по какому-то наитию ты впечатываешь ладони в обжигающее огнем зерно и, от боли на мгновение восстановив контроль, изливаешь впитанную чужую стихийную силу в примитивный и крепкий щит.

Защитить мир от себя.

Поставить заслон следующим иссушающим волнам. Первая была самой мощной – и теперь у дар-тени не наберется столько сил, чтобы сломать этот щит самому, даже если получится вырваться отсюда.

Ослабить безумца, в которого ты превратился.

Но тот уже вполне освоился в тебе, сознание двоится, и ты почти не в состоянии понять, чьи мысли – злые, жадные – текут в голове. Каким-то образом волей дар-тени в щит вплетается ловушка. Твои воспоминания стали вашими общими, и он точно знает, что твои соратники придут спасать тебя. Ловушка поможет выиграть время, набрать побольше энергии из оставшихся под щитом людей. И потом можно будет выпить тех, кто были друзьями в этом мире, сломать храмовый заслон и большой щит.

Последующие часы сливаются для тебя в вечность, потому что все это время ты ведешь бой воли с подавляющим безумным чужаком, то выныривая и беря верх, то почти забывая себя. Дар-тени становится все сильнее, и, когда твоя воля проигрывает, по городу прокатываются очередные иссушающие волны.

Через вечность или две твое обострившееся чутье ощущает друзей на улицах городка. И битва за владение телом и сознанием набирает новую силу – но ты уже слишком слаб и можешь лишь беспомощно наблюдать за тем, как твое второе «я» пытается ослабить близких, давно ставших родными людей, чтобы потом легко сломать их…

* * *

…«Михей. Помоги. Миха. Помоги, черт тебя подери!!!»

Из носа у одержимого тоже потекла кровь. Взгляд его прояснился.

«Макс…»

– Миха, держись, я сейчас открою Зеркало, – Макс дернулся, чтобы снять щит, но друг перехватил его руки, зашептал болезненно, как в бреду:

– Не смей! Макс, ничего не поможет, ничего… мы единое целое, понимаешь? Ничего… убей меня.

Его снова затрясло, затухшие было глаза начали наливаться зеленью.

– Убей! – зарычал он. По щекам текли слезы, смешиваясь с кровью. – Я хочу умереть человеком! Убей!

Щит вокруг стал трескаться – сознание Севастьянова начало снова затуманиваться. Макс в панике дергал за одну ниточку осмысленности, за другую, удерживая, как мог, пока не пропустил сокрушительный ментальный удар. В голове задергало, заплескало огнем, и Тротт невольно надавил в ответ.

– Жалость – удел слабых, Малыш, – прошипел дар-тени. Задергался и вновь скорчился, хватаясь руками за голову.

– Убей! – рявкнул Михей и заорал от боли.

Светлая дымка энергии вокруг начала затекать под купол сквозь трещины в щите, Михей хищно улыбнулся, втянул носом воздух – и моргнул, и сжал зубы, глядя прямо Тротту в глаза с безмолвным приказом. И Макс, выдернув Лезвие из воздуха, закрыл глаза и снес лучшему другу голову. В лицо брызнула горячая кровь, и инляндец повалился на землю без сил, рядом с рухнувшим телом. И завыл от отчаяния.

Игорь Иванович Стрелковский сразу, как щит был снят, решил, что проблема решена, и с группой боевых магов въехал в город на машинах. Оставил группу помогать людям на улицах, а сам направился чуть дальше, в сторону свечения в центре. Там он застал последние минуты действа и даже попытался оказать первую помощь рухнувшим на мокрую мостовую магам.

Правда, потом вокруг вибрирующего и покрывшегося трещинами купола начала в брызгах воды взрываться брусчатка, и защищали уже его: хмурый блакориец накрыл Стрелковского щитом, резко бросил Виктории «не вздумай вмешиваться» и склонился над раненым Александром, останавливая тому кровь и докачивая резерв.

Свидерский, бледный как мел, ухитрился приподняться, выругался, глядя на купол. Они все слышали и последние слова Михея, и просьбы Макса держаться – голос инляндца звучал глухо то ли из-за того, что он стоял спиной, то ли из-за сдерживаемых эмоций.

«Миха, держись…»

Когда купол треснул и рассыпался, Макс лежал на спине, глядя в серое небо пустыми глазами, и по лицу его текла кровь Михея, смешанная с дождем. Вики охнула, захлопотала рядом с ним, вытирая лицо, что-то тихо говоря, уговаривая встать. Она сама опять плакала. Макс не реагировал. Алекс, придерживаемый Мартином, вопросительно посмотрел на блакорийца, и тот, понимающе кивнув, аккуратно провел над телом Михея рукой, создавая небольшой щит. И, оставив Алекса на руках Игоря Ивановича, дернул Тротта вверх и силой, почти агрессивно заставил инляндца выпить несколько доз его же тоника.

– Что тут произошло, Макс? – спросил барон сорванным, хриплым от пережитого голосом, когда наконец оттащил безмолвного Тротта в сторону от тела. – Расскажи. Что случилось с Михой? Говори! – он тряхнул Макса, потому что тот смотрел в сторону и молчал. – Говори!

Друг молчал, и Мартин, поморщившись, влепил ему пощечину, останавливая беззвучную истерику.

Тротт дернулся, судорожно вздохнул и опустил голову. И через несколько секунд заговорил – глухо, безэмоционально:

– В Михея, – слова давались тяжело, – вселился демон. Вы не знали, а я давно знал, что Миха – темный. Легализованный.

Он рассказал почти все: о том, что он, Макс, увидел в воспоминаниях друга и как полковник пытался спасти от себя город. И о случившемся в храме до появления друзей.

А вот о том, что и он темный, Тротт не упомянул, и о своих препаратах тоже.

После того как он закончил говорить, наступила мертвая тишина. Которую и прервал Стрелковский, уточнивший:

– Получается, полковник Севастьянов – причина аномалии? Демон?

Тротт с силой втянул в себя воздух и отчеканил:

– Полковник Севастьянов – тот, кто сумел противостоять демону и до последнего боролся с ним. Только благодаря его воле и силе мне удалось уничтожить вселившееся существо.

– Но он же был темным, – озадаченно проговорил молодой начальник Зеленого крыла.

– Это не делает его преступником, – парировал Макс агрессивно. – Темные не равно демоны и не опасны сами по себе. Демон – чужая сущность, которая подселяется в человека и тянет чужую энергию. И будь тут хороший духовник или служитель Триединого, уверен, его бы удалось остановить раньше.

– Игорь Иванович, – очень спокойно проговорил Александр. Он уже держался на ногах самостоятельно, но был очень бледен и зрачки были сужены от боли. – Вы слышали, что тут произошло, и видели достаточно, чтобы понять, что Макс не врет. И поймете, почему мы не позволим трепать имя нашего друга.

Лицо Стрелковского закаменело.

– О произошедшем все равно будут говорить. И я обязан доложить о случившемся королеве.

– Вот и доло́жите, – еще спокойнее посоветовал Алекс, – что полковник Севастьянов ценой своей жизни спас страну от катастрофы. Это и есть правда.

Игорь Иванович сощурился, глаза его стали ледяными.

– Предлагаете мне пойти на преступление перед короной и скрыть факты?

– Именно, – буркнул молчащий до этого блакориец.

– Мы будем вашими должниками, Игорь Иванович, – добавила Вики, и взгляды четырех магов скрестились на руководителе Зеленого крыла.

– Или, – свистяще закончил Тротт, – моих сил хватит, чтобы заставить вас забыть о том, что вы здесь видели, Игорь Иванович.

– Вы еще и угрожаете, – без испуга проговорил Стрелковский, оценивающе глядя на четверку магов. Такие разные, вставшие сейчас единой стеной, они не отводили взглядов и, похоже, реально могли его прикопать рядом с тем, кто чуть их не убил и стал причиной трагедии в этом городке.

«Не он. Демон. Одержимый», – поправил Игорь себя мысленно, пытаясь осознать все эти околомагические сложности и понять, что делать дальше.

Он перевел взгляд на безголовое тело в центре разрушенного храма. После того как Игорь Иванович возглавил Управление, ему приходилось быть не только офицером и слугой короны, но и политиком и понимать последствия своих решений. Если сейчас озвучить, что один из прославленных боевых магов королевства стал причиной несчастья и нескольких десятков – в лучшем случае – смертей, это не только нанесет урон репутации военно-магической службы, но заставит относиться предвзято к достижениям и разработкам Севастьянова. Темных, даже легализованных, запретят принимать в армию и в магуниверситеты, начнется настоящая охота на них. Народ и так полон суеверий и страха, а если сообщить про случившееся, точно возникнут погромы.

– Так что, Игорь Иванович, – сдержанно позвал Александр, – вы пойдете нам навстречу?

Он колебался еще несколько секунд, глядя, как дождь барабанит по брусчатке. Если раскроется, Ирина его в пыль сотрет за обман. И все же сказал:

– Да. В таком случае что здесь произошло, господа и леди?

– Думаю, прорыв недоброго и мощного стихийного духа Смерти, Игорь Иванович, – озвучил версию Свидерский. – С которым полковник Севастьянов вступил в неравный бой и погиб, уничтожив и духа. Похоронами нашего друга и его супруги займемся мы. Насколько мне известно, живых близких родственников у них нет.

– Хорошо, – кивнул Игорь. – А если этим заинтересуется МагКонтроль?

– Событию же присвоен гриф «секретно», Игорь Иванович. Они не полезут в вашу вотчину, – напомнил Александр. – Но если что, мы все подтвердим ваши слова.

И Игорь повторил свое «да».

Через день Михея Севастьянова с супругой похоронили на кладбище того же городка, который он чуть не уничтожил. Неизвестно, как жители узнали о предстоящих похоронах, но его провожали как героя.

Командир части, где служил Михей, приказал похоронить его со всеми воинскими почестями. И четыре друга, которых вновь сблизила эта смерть, молча стояли под непрекращающимся дождем, наблюдая, как под звуки салюта опускается в свежевырытую могилу гроб, укрытый флагом Рудлога, как могилу под траурный марш засыпают землей и устанавливают сверху шестиугольный надгробный камень. Пришел провожать ученика и Алмаз Григорьевич Старов, ректор МагУниверситета и их учитель.

После этих событий жизнь четверки магов изменилась. Вики вернулась из Эмиратов в Рудлог. Макс закрылся в своем поместье, оставив преподавательскую и академическую деятельность, прекратил контакты со всеми, кроме друзей (да и с ними общался редко и неохотно), и перестал обращать внимание на женщин. О событиях этого августовского дня они рассказали только Алмазу Григорьевичу, и старый маг, горюющий наравне с учениками, с проклятиями высказался, что все его знания и весь университетский курс демонологии ничего не стоят.

А через месяц после похорон к Александру, восстановившемуся после ранений, пришел Мартин. Поставил на стол целый ящик пива, открыл две бутылки – и они молча стали пить.

Бутылок через пять блакориец начал говорить. Сначала – о Михее, много. Они вспоминали его, и это сближало, и боль становилась легче, переносимее. Потом – о себе, о Виктории, о том, что было с ним с момента окончания университета и о чем он не рассказывал друзьям. Почти прикончив ящик, он уже орал на Алекса, отшвырнул стол и несколько раз таки вмазал другу по лицу, пока не застонал, тряся кулаком, и не стал швыряться стульями и бутылками, рыча от ярости.

– Отошел? – поинтересовался Свидерский, когда блакориец затих. Алекс говорил гундосо, зажимая пальцами нос. – Ну прости меня, Март. Прости.

– А-а-а-а! – барон напоследок зло пнул стол. Рухнул в кресло, схватил бутылку, начал пить. И, чуть не подавившись, закашлялся, поймал выжидательный взгляд Алекса и признался сипло: – Еще тогда простил, Данилыч. Когда ты меня закрывал. Да и так бы простил… Хотя ты скотина, конечно. Но что делать, если кроме тебя, Вики, которой я не нужен, и Макса, которому еще хреновей, чем нам троим вместе взятым, у меня нет друзей? Сейчас погиб Михей… и что, нам так и рассы́паться по миру, забыв друг о друге? Есть что-то посильнее обид, Алекс…

Тихо тренькнула сигналка, и в гостиную к Александру из Зеркала вышла Виктория, сжимая в руке бутылку вина.

– Никак не могу уснуть… – Она осеклась, увидев Мартина, рассмотрела распухший нос Александра, обвела взглядом разрушенную комнату. – И что здесь происходит?

Мартин пьяно осмотрел ее и усмехнулся.

– Ты как раз вовремя, Кусака, чтобы направить нас на путь истинный. Проходи. Кстати, ты знаешь, что твои ноги восхитительно смотрятся в этих брюках?