Глава 1

– Па-а-ап, скоро уже?

– Юля, не отвлекай отца!

– Ску-у-учно!

Сержант в отставке Марис Лонжак скрипнул зубами и снова нырнул под капот своего старого минивэна. Машина честно отслужила больше десяти лет, была перебрана руками отца семейства несколько раз и исправно возила большую семью бывшего военного по многочисленным семейным делам. Младших – в сад, старших – в школу.

Этим вечером они возвращались в поселок из супермаркета, закупившись продуктами на месяц вперед, и старый конь, видимо, не выдержал аппетитов семьи – заглох посреди дороги. Прямо на пригорке у окружного кладбища. Солнце уже садилось, на эвакуатор у них денег не было – да и где в этой глуши найти эвакуатор? Под ногами поскрипывал легкий снежок – на Севере зима наступала рано, потихоньку присыпая землю белым хрустким крошевом, – а сержант копался в начинке своего «Пузыря» и матерился сквозь зубы. Тихо, чтобы дети не услышали.

Он уже отзвонился своему другу – единственному, у кого был внедорожник, способный потянуть его минивэн, – но Петер работал в егерстве за поселком и прибыть мог минимум через час. Час в салоне с ноющими детьми сержант бы не выдержал, поэтому и осматривал двигатель, перебрасываясь репликами со старшим сыном, 16-летним Милошем, и стараясь не слушать раздраженные окрики супруги, занудное подвывание Юльки, писк близнецов и периодический плач годовалой младшей дочери.

– Может, топливо некачественное залили? – со значительностью в голосе размышлял сын. – С пылью или водой?

– Может, – коротко отвечал Марис, на всякий случай измеряя уровень масла длинным щупом и аккуратно вытирая его.

В салоне заревели – видимо, близнецы ухитрились подраться, – рявкнула супруга, открылись двери, и семейство высыпало на свежий воздух.

– Они меня сейчас с ума сведут, – тяжело сказала жена, поддерживая сидящую в рюкзачке-переноске младшую. – Мы пройдемся, круг вокруг машины сделаем. Может, на кладбище зайдем. Мы недалеко.

Вокруг расстилались поля, припорошенные белым снегом, чуть дальше начинался хвойный лес. Было еще светло, и местность с холма просматривалась как на ладони.

– Не потеряемся, – мягко сказала жена, увидев его размышления.

Сержант кивнул, и она, взяв за руки близнецов, медленно зашагала по парковочной площадке в сторону кладбища, расположившегося метрах в тридцати от дороги. Юлька недовольно плелась следом.

Кладбище это было местной достопримечательностью, так как первые захоронения тут начались чуть ли не шесть веков назад. На Севере говорили, что нет ни одной семьи, чей родственник не лежал бы на Тренском холме, и местные власти ухаживали за ним, организовали парковку, продажи ритуальных принадлежностей и цветов – магазинчик стоял прямо у входа; правда, работал он до пяти и сейчас был закрыт. У изгороди высадили зеленые ели и восстановили маленький старый храм – размером с крохотную комнатушечку, но с куполом и положенными статуэтками богов, – а внутри кладбища поставили скамейки, дорожки выложили узорчатой плиткой, окружили вечнозелеными кустарниками. Невысокие шестиугольные надгробные стелы с памятниками на них регулярно реставрировались, здесь же работали и археологи, и биографы родовитых семейств, проводились экскурсии для обучающихся искусствоведов и школьников – детям доставляло огромное удовольствие искать свои фамилии и захороненных дальних родственников.

Получился почти семейный парк памяти, и днем народу тут обычно было много. Хоронили здесь уже редко и только где-то на окраине, так что все воспринимали Тренские могилы скорее как музей. Был и сторож – он сейчас курил у крыльца своего домика, перебросился парой слов с женой Мариса и продолжал меланхолично выпускать дым.

Минут через двадцать раздался дружный рев близнецов, и злой, испачкавшийся в масле и грязи сержант увидел жену: она тянула за собой извивающихся детей – видимо, опять что-то не поделили. Рев становился ближе, сторож, поморщившись, ушел в свою будку, супруга остановилась, дернула пытающихся упасть на землю четырехлеток, в сердцах надавала им по задницам, отчего рев стал еще громче. Юлька, паразитка, даже не пыталась помочь матери – шла впереди с выражением брезгливости на лице.

Они уже вышли за ограду – Марис вытирал руки, поглядывая на шоссе – не едет ли друг от поселка, – а на центральной кладбищенской дороге показалось еще несколько фигур – видимо, поздние посетители.

Что-то царапнуло, и он нахмурился. Сын спешил к матери, чтобы помочь с братьями, а сержант закрывал капот и все хмурился.

Если это посетители, то где их машина? Не пешком же они пришли? Ближайшее поселение километрах в десяти отсюда.

Мимо проехал легковой автомобиль, водитель притормозил, сдал назад.

– Чем помочь, земляк?

– Не потянешь, – с разочарованием пробурчал сержант, – спасибо большое.

– Могу семью довезти, – предложил добродушный водитель. – Куда надо-то?

– В Перелесок, – ответил Марис с благодарностью. Ждать Петера без воплей детей будет куда проще. Младшие поместятся, а они с сыном подождут.

– Довезу, – решил остановившийся, и они оба поглядели на медленно приближающуюся семью сержанта. Дети бились в истерике, мать их успокаивала, а малышка в рюкзаке присоединилась к плачу.

– Тяжело тебе, – посочувствовал водитель. Лонжак только скрипнул зубами.

Фигуры за спинами его семьи становились ближе, ускорялись. Мелкие какие-то. Корявые.

Твою ж мать!!!

– Беги, дура! – заорал он так, что водила дернулся. – Беги, Машка!!! Милош, хватай младших, беги к машине!!!

Жена – дура баба! – непонимающе застыла на месте, а сын – выйдет-таки из него толк! – не стал раздумывать, ускорился: до матери оставалось метров десять.

– Ты чего это? – испуганно спросил водитель легковушки.

– Окно задрай, – рявкнул сержант, – нежить прет!

Марис метнулся к багажнику, открыл его, вытянул охотничий карабин, магазины к нему, зарядил и побежал навстречу семье. Сын уже домчался до матери, схватил братьев на руки – здоров бычок, – что-то крикнул, но сержант не расслышал.

– Бегите! – снова заорал он. – Нежить!

Расслышали. Юлька обернулась, завизжала и припустила к машине. Жена тяжело трусила следом, младшие орали, дочка плакала. Из будки на крики выглянул сторож – корявые фигуры уже шустро ковыляли снаружи, – дверь с грохотом захлопнулась.

Теперь Марис четко видел их. Стернихи – человеческие восставшие кости, обросшие неживой плотью. Он в свое время пару раз принимал участие в зачистке вдруг проснувшихся захоронений и четко знал, что поднимаются сначала единицы, но, если их не остановить, – все кладбище может восстать такими тварями. Размером с крупную обезьяну, с заплывшими бельмами глазами, безносые, черные и жирно блестящие, как пиявки, с вытянутой вперед зубастой широкой пастью, которая делила башку на две половинки – такая пасть легко может голову оторвать, – и длинными передними конечностями, заканчивающимися когтями-иглами: пришпилит к земле и сосет ими кровь.

– В машину, – скомандовал Марис резко, поравнявшись с родными, – окна все задраить. Милош, звони в полицию, сообщи, затем бери ружье, один не справлюсь.

Стернихи разделились: двое шустро направилась к домику сторожа, шестеро – за убегающей человечинкой.

Марис тщательно прицелился и выстрелил. Выругался, отступил немного, выстрелил снова. Патрон может разнести голову, и это единственный шанс остановить стернихов, но сумерки, да и зрение уже не то. Третий выстрел – башка одной твари лопнула черной слизью, тело упало навзничь, задергалось и стало расплываться темной лужей на белом снегу.

Позади хлопнула дверь машины. Значит, свои добрались; уже спокойнее.

Снова выстрел – тварь дернулась, – разнес плечо, но стая двигалась вперед, он уже слышал характерные горловые булькающие звуки. Отбежал назад, снова прицелился в ближайшую «пиявку». Выстрелил. На этот раз точно. Отбросил магазин, быстро зарядил вторым.

Тупые твари у дома сторожа нюхали порог, царапались в дверь: если не остановить – прогрызут, зубы как лезвия.

Выстрел сзади – это сын с ружьем, промахнулся. Сержант снова нажал на курок – уложил на землю еще одну пиявку.

Сбоку забабахали еще выстрелы – давешний водитель подбежал с пистолетом в руке и достаточно бестолково отстреливался. Что им эти пули?

Люди еще отступили, буквально прижавшись спинами к минивэну – внутри истошно голосили дети, плакала жена.

– В голову, – прорычал сержант, выцеливая. Десять шагов осталось. Девять. Восемь.

Бах! – и еще одна тварь растеклась по земле. Семь. Шесть. Целься, сержант, целься. Сбоку дернулся сын – опять промазал. Пять. Выстрел! Пиявка на земле. Водила стрелял рядом, ухитряясь перезаряжать пистолет с невероятной скоростью. Последняя оставшаяся тварь забулькала, вытянула иглы, прыгнула – Марис присел и выстрелил почти не глядя. Тяжелая туша врезалась в него, пробила иглами плечо, растеклась вонючей слизью прямо по телу. Он согнулся – его вырвало. Кровь, смешанная с черным гноем, текла на снег.

– Папа, – баском простонал Милош. – Еще бегут!!

Двое оставшихся, привлеченные шумом, уже быстро ковыляли к ним, и жирная черная кожа их окрашивалась красным в лучах уходящего солнца.

– В голову, – прохрипел сержант. Все вокруг кружилось, и желудок сжимался в бесконечных спазмах.

– Мужик, держись, – попросил испуганно водитель, быстро перезаряжая пистолет. Не остался ведь сидеть, вышел помочь, хотя мог и уехать.

Сержант Лонжак поднял карабин, оперся спиной на машину, преодолевая тошноту, и выстрелил.

Через полчаса на место происшествия прибыли военные листолеты с магами на борту. Потерявшего сознание сержанта принял виталист, додержал до приезда скорой. Военные с собаками, приученными выслеживать нежить, вооруженные огнеметами и винтовками с разрывными патронами, сопровождаемые двойками боевых магов, отрядами уходили на кладбище. Сторожа отпоили сердечными каплями и отправили домой. А минивэн с притихшими измотанными детьми и заплаканной Марией Лонжак отбуксировал в Перелесок доехавший наконец на помощь Петер.

30 октября, Иоаннесбург

Наутро после дня рождения королевы произошло сразу два совершенно невероятных события. Во-первых, не вышел на утреннюю зарядку капитан Байдек, и майор Васильев, подождав для приличия несколько минут, встал перед строем и зычно объявил невыспавшимся гвардейцам:

– Построились!! Смирно! Сегодня проводить физподготовку буду я!

– Разрешите обратиться, господин майор? – раздался неуверенный голос из строя.

– Разрешаю, – рявкнул вояка, уже зная, о чем будет вопрос.

– Вам известна дислокация капитана Байдека?

– Рядовой Малочкин! – майор грозно встопорщил усы. – Личная жизнь начальства вне нашей компетенции!

Гвардейцы понимающе заулыбались и немного расслабились.

– Команды «вольно» не было! – заорал майор. – Построились для бега! Десять кругов для разогрева! А тебе, – добавил он ехидно, – Малочкин, как самому любознательному, – двадцать!

Майор бежал перед строем и ухмылялся в усы, пока его не видели подчиненные. Ему-то доложили о том, что произошло ночью у покоев королевы.

А еще он думал о том, что как-то неприлично и не по уставу: его начальник – капитан. И пока он, Васильев, старший по званию, надо сделать представление ее величеству на повышение для Байдека.

Второй сюрприз ожидал сотрудников разведуправления, которые, придя на запланированное утреннее совещание к кабинету начальника, не обнаружили его на месте. И это было похлеще чудовища, выползшего из-под земли, потому что утренний и бодрый Тандаджи в кресле был чем-то незыблемым, как луна на небе.

Прибывшего Стрелковского пропустили в кабинет, и он, заметив и огромную бутыль в корзине, и бокалы – такое ощущение, что кто-то нес их к раковине, но не донес, сунув на полку с подшитыми делами, – и запах алкоголя, сделал совершенно верные выводы и позвонил начальству домой. Ядовитый женский голос ответил ему, что супруг изволит спать и разбудить его невозможно, потому что вы его в вашем Управлении совсем заездили, так что справляйтесь без него и вообще дайте отдохнуть. В результате собрание проводил Игорь Иванович, он же и взял на себя распределение дел и планирование.

Пятую принцессу Алину Рудлог разбудил звонок телефона, и она, нащупывая на столике очки, спросонья пыталась сообразить, кому понадобилась в такую рань. В комнате горел ночник, освещая ее аккуратную спальню, но за окнами еще было темно.

Наконец Алина нацепила очки на нос, нашла трубку и нажала «ответить».

– Малявочка, с тобой все в порядке? – пробасил в трубку Матвей.

– Вроде бы да, – с сомнением сказала принцесса, и, не удержавшись, зевнула. Тело было тяжелым; еще и закуталась в одеяло так, что неприятно взмок затылок. – А что случилось?

– Просто, – буркнул он с неловкостью, – показалось. Извини, что разбудил. Досыпай, принцесса.

– Матвей, погоди, – торопливо остановила его Алина. – Ты сегодня к Димке пойдешь?

Она размоталась наконец из тяжелого одеяла, глянула на часы – семь утра. Вчера читала допоздна, да так с книгой в руках и задремала. И снилась какая-то муть. И кстати, любопытно: зачем ночью заглядывала горничная? Просто открыла дверь, увидела читающую принцессу, извинилась шепотом и закрыла.

– Ага, – откликнулся Ситников почему-то радостно. – Ты со мной хочешь?

– Хочу, – призналась Алина. – Давай часов в десять, сможешь? Встретимся на крыльце лазарета.

– Конечно смогу, – бодро заявил семикурсник. – А ты давай спи. Я-то у мамки рано встаю.

– Я и так сплю, – пробормотала она, снимая очки и выключая ночник, и Матвей, поддразнив ее «сразу видно, не деревенская ты», отключился.

К завтраку вместе с Алинкой вышли только Каролина и отец; остальные, видимо, отсыпались после бала. Хотя если для сестер это было нормально, то отсутствие Мариана вызывало удивление.

Удивляться пришлось недолго – Святослав Федорович рассказал дочерям о вчерашнем происшествии. Ему доложил личный помощник, и отец уже успел пообщаться с охраной. Он хмурился, с тревогой глядел на девочек и говорил по-мужски, без прикрас, как передали. Может, хоть это заставит их быть осторожными и задумываться о последствиях своих поступков.

Каролина слушала, открыв рот, и, ненакрашенная, с аккуратными хвостиками, выглядела совсем малышкой. И, похоже, воспринимала она рассказ отца именно как сказку. Хотя подростки в этом возрасте вообще не умеют бояться смерти. У них другие глобальные проблемы.

А вот Алина теперь очень-очень жалела, что не пошла на бал. Да, было бы страшно, и ее попыткам сохранить инкогнито пришел бы конец, зато она имела бы уникальную возможность посмотреть на представителя фауны другого мира. Хотя… может, еще не всё успели убрать, и остался кусочек брони? Или кости, если у него были кости? Или на камерах слежения что-то запечатлено? Ужасно хочется посмотреть! Надо спросить у Тандаджи, установлены ли в зале камеры…

После завтрака Святослав – то ли в продолжение воспитательной работы, то ли не устояв перед напором младших дочерей – отвел их в бальный зал. Увы, он был уже убран. Но разрушения оказались колоссальными, и девочки застыли, ежась от гуляющего по помещению ветра и пытаясь оценить – что же это должно было быть за существо, чтобы нанести такой урон залу, размером не уступающему листолетному ангару. Разбитые витражи – их спешно закрывали пластиком, – вмятины на стенах, огромный провал посреди помещения, к которому охрана строго запретила подходить. Большая, в два человеческих роста, многоярусная люстра, украшавшая зал несколько поколений Рудлогов, неаккуратной грудой бронзы и хрусталя лежала у провала, похожая на осыпавшуюся блестящую елку. Она пережила переворот и пожар, но дождалась своего монстра.

Паркет весь был в каких-то неровных грязных пятнах, будто на него плескали слабой кислотой, пятна оказались и на стенах – их старались оттереть и дотерли до кирпичной кладки.

– Папа, мне страшно, – прошептала проникшаяся Каролина, и Святослав обнял ее. Алина прижалась с другой стороны, под культю. И подумала, что обязательно попросит у Тандаджи посмотреть записи.

Ректор МагУниверситета Александр Свидерский отжимался на полу палаты – стараясь не дышать громко, чтобы не разбудить свернувшуюся клубочком на соседней койке Викторию. Сдерживать стоны и сипы было трудно. Пусть мышцы обновлялись, как и все тело, но старческое иссушение и отсутствие нагрузки сделало их вялыми, и теперь он был тощим, как подросток. Тем не менее физическое восстановление шло быстрее, чем наполнение резерва, а Максов регенератор и вовсе сотворил чудо. Мышцы нарастут, надо только не жалеть себя.

Он и не жалел, несмотря на то что еще вчера валялся истощенным и ослабленным донельзя.

Вика зашла к Алексу поздно ночью вместе с Мартином, и, пока друг колол ему стимулятор и регенератор, пока мужчины разговаривали о случившемся на балу, задремала на соседней кушетке. Она казалась какой-то растерянной, молчаливой, будто никак не могла поверить в то, что видела своими глазами. И Март был не похож на себя: не глумился, как обычно, а укрыл ее тонким больничным одеялом, снял с волос заколку, сказал, что еще заглянет к Максу, и ушел.

Свидерский все-таки не выдержал – рухнул на холодный пол со стоном, весь взмокший, с дрожащими от напряжения руками, – но тут же собрался, поднялся, несмотря на шум в ушах, и побрел в душ. На себя он успел наглядеться с утра, да и не на что там было смотреть. Болезненно исхудавший молодой мужчина с тонкими руками и ногами, впавшими щеками и все еще седыми волосами. Седина не восстанавливалась – в волосах были живы только луковицы, – поэтому нужно будет сбрить, чтобы не ходить двуцветным.

Да, старость его не порадовала.

Вика спала и когда зашла медсестра с завтраком – Алекс шепотом попросил удвоить, а лучше утроить себе порцию и принести еще одну тарелку для подруги, – и когда на обход пришли врач и виталист – они оказались понятливыми и произвели осмотр тихо, – и когда уже после осмотра у него брали кровь. Врач на вопрос о выписке покачал головой и сказал, что посмотрит на результаты анализов. Вот он и терпел, отворачиваясь, чтобы не видеть иглу в вене.

Алекс, принимавший участие во многих боевых операциях, не переносил вида собственной крови. До дурноты. У каждого свой способ преодоления себя. Он преодолевал, учась не падать в обмороки от царапин и порезов.

Вика спала. И он, стараясь не смотреть на сгиб локтя, пошел в соседнюю палату, к Максу.

Максимилиан Тротт кривился, слушая уговоры добродушной медсестры поесть, и мечтал, чтобы назойливая женщина куда-нибудь испарилась. Голова болела страшно, но, во всяком случае, он уже не выпадал в темноту от любого движения или попытки сосредоточиться, и можно было спокойно все обдумать. А вот звуки по-прежнему раздражали, и свет все так же резал глаза, заставляя боль пульсировать в висках и глазницах.

Расстроенная несговорчивым пациентом медсестра выскочила за дверь – жаловаться врачу, а в распахнутую дверь вошел бледный и тощий Алекс, посмотрел на друга, улыбнулся.

– Ты даже на смертном одре будешь заставлять женщин от тебя шарахаться?

– И я рад тебя видеть, – пробурчал Макс, неловко, чтобы не потревожить разламывающуюся голову, приподнимаясь на койке. – Не рано ли ты решил двигаться, Данилыч?

– Раньше начну – раньше восстановлюсь, – объяснил ректор, присаживаясь рядом с Троттом и без зазрения совести утаскивая с подноса сладкую булочку. – Только есть хочется постоянно.

– Ешь, – Макс поморщился. – Я на глюкозе, да и организм не воспримет. И говори тише, Данилыч.

– Хреново, да? – сочувственным шепотом спросил Свидерский, протягивая руку за второй булочкой.

– Хреново, – признался Тротт. – И не ускорить никак, иначе до эпилепсии доускоряюсь. Март тебе рассказал про тха-охонга?

Алекс кивнул.

– Ты знаешь что-нибудь про этих тварей?

– В Бермонте коллега показывал панцирь, – хмуро сказал Макс, – напоминает по описанию смесь гигантского муравья со слизняком. По их словам, всего несколько таких прорывов было. А тут защищенный королевский дворец, где нет никакой сейсмоактивности. Ни один манок не дал бы ему сил пробить стихийные щиты. Ты же понимаешь, что это значит?

– Понимаю, – спокойно произнес Алекс, уже уничтоживший ползавтрака и глядевший на остатки с голодным блеском в глазах. – Но сейчас мы с тобой полудохлые, восстановишься – и поговорим.

Он снова посмотрел на поднос и стянул желтоватый, вкусно пахнущий кусок мягкого солоноватого сыра, виновато посмотрел на инляндца.

– Да ешь уже, – Макс махнул рукой и тут же поморщился, – порадуй медперсонал за меня.

Некоторое время в палате висело молчание: Алекс уничтожал завтрак, Тротт пытался справиться с головной болью и кривился от бликов света на плиточных стенах палаты. Еще и ветер за окном разгулялся, и оно ритмично поскрипывало, доводя инляндца до белого каления.

– Малыш, – вдруг серьезно спросил его друг, – скажи мне, когда ты с темным ментальными ударами обменивался… он должен был раскрыться. Ты его не смог прочитать?

– Нет. Не смог, – ответил Тротт сухо, и пауза перед ответом была заметна лишь ему.

В дверь постучались, она распахнулась с выносящим мозги скрипом, и огромный Ситников, возникший на пороге, гулко проревел:

– Извините, профессор Тротт, можно к вам?

– Ситников, не орите, – огрызнулся лорд Максимилиан. Сощурился – из-за спины семикурсника выглядывала Богуславская, оказавшаяся принцессой Рудлог. Увидела его, покраснела и спряталась обратно.

– Извините, – гулким шепотом попытался оправдаться Матвей. – Мы на минуточку. Узнать, все ли у вас в порядке, профессор. Извините, Александр Данилович, здравствуйте. Ух ты, вы здорово выглядите. Димка тоже очнулся, только к нему пока не пускают…

– Здравствуйте, – ухмыльнулся Свидерский, поглядывая то на мрачнеющего Тротта, то на очень внимательного студента.

– Я не в порядке, Ситников, – язвительно сообщил лорд Тротт, – но это не ваша забота. Прекратите ко мне бегать с Богуславской, как заботливые бабушки. Увидимся на занятиях, если решите заниматься дальше.

Матвей сдвинул плечи, набычился. Обиделся.

– Он болеет, – быстро и тихо зашептала Ситникову сзади первокурсница, гладя его по руке, – поэтому такой злой. Не расстраивайся.

Тротт почувствовал глухое раздражение, а уж голова заныла так, будто кто-то со всей силы врезал ему по затылку.

– Богуславская, ваш анализ восхищает. Вы точно тот университет выбрали?

– Я Р-рудлог, – сказала Алина резко, выступая из-за спины угрюмого Ситникова.

– Вы думаете, это сделает меня добрее? – усмехнулся Тротт.

– Макс! – сурово рыкнул Свидерский, перевел взгляд на раскрасневшуюся девушку. – Ваше высочество, простите нашу неучтивость. Лорд Тротт тоже очень сожалеет о своей резкости.

Алина покраснела еще сильнее, хотя, кажется, уже некуда было, стояла с совершенно несчастным видом. Матвей бросил на своего преподавателя тяжелый взгляд и потянул ее из палаты.

– Да-да, – холодно сказал Тротт им вслед, – приношу свои извинения, ваше высочество.

Она услышала, но не обернулась, только расправила плечи и презрительно фыркнула. Совсем по-детски.

Алекс подождал, пока закроется дверь, постучал пальцами по опустевшему подносу. Тротт лежал с закрытыми глазами, кривился и молчал.

– Макс, не забывайся, – предупредил его Свидерский. – Эта девочка – пятый человек в Рудлоге и представительница одной из самых могущественных семей в мире.

– Хватит нудить, Данилыч, – инляндец открыл мутные от боли глаза, – сам всё знаю. Если она Рудлог, что с ее аурой?

Ректор пожал плечами.

– Самому хотелось бы понять.

– Алекс, ты иди, – попросил вдруг природник глухо. – К себе.

Свидерский покачал головой, встал.

– Я попрошу для тебя обезболивающего.

– Бесполезно, – Макс бледнел на глазах. – Иди, не стой над душой. И еще, Данилыч… – он вздохнул, сжал зубы, – организуй Поляне регенератор, у Марта должны были остаться.

Уже закрывая дверь, Алекс услышал из палаты друга болезненный, сдавленный выдох-стон.

 

Глава 2

30 октября, Иоаннесбург

Служба королевского протокола была в панике. Накануне бала предполагалось, что высочайшие гости переночуют в подготовленных покоях, с утра примут участие в прощальном завтраке и разъедутся по домам. Но проклятое чудовище сорвало все планы, и теперь в срочном порядке нужно было организовывать завтраки, планировать совместный обед, украшать для обеда залы – отдельно для членов королевских семей и отдельно для их свит, – думать, чем развлекать и отвлекать аристократов, проснувшихся раньше своих сюзеренов, и молиться, чтобы этим закончились изменения в протоколах.

Однако молитвы эти услышаны не были, и около полудня выспавшиеся величества решили посетить раненых в лазарете. Шаг был, безусловно, достойный и политически оправданный, но замученные врачи уже даже не находили сил кланяться и приветствовать венценосных посетителей. Впрочем, к этому все отнеслись со снисхождением.

Не остались без дозы сладкого и придворные сплетники. Все отметили, что принц-консорт, как обычно, держится рядом с ее величеством и что улыбается она ему так же мягко и спокойно. Значит, гроза миновала, пусть даже разлад в правящей семье и всколыхнул надежды у отдельных интриганов – ведь если барон впадет в немилость, то возможность оказать влияние на королеву станет вполне реальной. Но Байдек по-прежнему возвышался рядом с супругой, как скала, и дураков, не понявших намек, не оказалось. Так что пришлось утешаться оставшимися от невостребованного ужина десертами и шепотом обсуждать вчерашнего монстра и произошедший скандал. И трудно было сказать, что именно взволновало придворных больше. Но пирожные и кексы, пусть чуть подсохшие, уничтожались со страшной скоростью, наглядно демонстрируя действенность сладкого для снятия стресса.

А Майло Тандаджи, разлепив глаза как раз к полудню, сидел на кровати, замотанный в полотенце, и со стоическим видом пил добытый где-то непривычно тихой супругой пенный кумыс. Окна оказались предусмотрительно занавешены темно-зелеными шторами, и в спальне был полумрак, не так бросалась в глаза раздражавшая хозяина дома яркая обстановка. Таби была с юга Тидусса, а там любили пестроту и разноцветье, в отличие от почти монашеской скромности пригорных районов, где родился Майло. Но за дом всегда отвечала женщина, а он не хотел ее обижать.

Напиток был кисловато-сладкий, он считался в Тидуссе лучшим средством от похмелья. Но голова все равно осталась тяжелой и гулкой, несмотря ни на принятую таблетку, ни на холодный до ломоты в зубах душ после пробуждения. И как это Кембритч ухитряется постоянно напиваться и оставаться при этом в рабочем состоянии?

Скромно опустившая глаза жена принесла прямо в спальню любимые оладьи Майло, как бы ненароком погладила его по бедру и выскользнула из комнаты. Матушка вообще не появлялась, и это было бы полноценное семейное счастье, если бы не пропущенное совещание. Хотя Стрелковский все-таки дозвонился и отчитался по итогам и текущей работе, ощущение было странным.

Тандаджи, несмотря на протестующий желудок, все-таки протянул руку за оладьей и незаметно для себя проглотил почти полмиски. Сразу стало хорошо и бодро.

На огромной кухне, совмещенной со столовой, шуршала посудой жена, и он вышел, сел на хозяйское место во главе стола, поймал ее взгляд – настороженный, даже опасливый.

– Таби, сделай мне кофе, – сказал он, – побольше и покрепче.

Она обрадовалась, достала зерна, ручную кофемолку – жена считала, что вкус у вручную перемолотых зерен и готового молотого кофе очень отличается. Ополоснула большую джезву кипятком, поставила в духовку просыхать. Это был целый ритуал, и Майло почти впадал в транс, наблюдая за процессом.

Первый раз она приготовила ему кофе наутро после брачной ночи. Кофе он тогда так и не допил – потащил смущающуюся новобрачную в спальню, – но вкус ее кожи, смешанный с горьковато-жестким, чуть дымным кофейным послевкусием, остался в памяти на всю жизнь.

Сейчас Таби оставалась такой же стройной и гибкой и совсем без седины, ухаживала за собой, и кожа ее была мягкой, и грудь высокой… и наряды она любила такие же – цветные, длинные, тидусские. И так же плела черную косу, только теперь она была гораздо длиннее – ниже ягодиц.

Поскрипывала кофемолка, пахло кофе и кардамоном, вскипала вода в джезве, куда клалось ровно две чайные ложки гречишного меда, а транс куда-то испарялся, оставляя вместо себя вполне приземленные мужские желания.

– Таби, иди в спальню, – сказал он сурово, и сам, не дожидаясь растерявшейся супруги, встал и пошел в их комнату. Растянулся на кровати, чувствуя спиной прохладный хлопок, прикрыл глаза.

– Ты будешь меня наказывать? – робко спросила жена от двери.

– Великие духи, Таби, ты о чем? – раздраженно спросил Тандаджи. – Подойди ко мне. Разве я тебя когда-нибудь бил?

– Но я ведь плохая жена, – сказала она грустно, подходя к кровати.

– Хорошая, – возразил он, сощурившись и наблюдая за ней.

– Старая, – пожаловалась она.

– Талия как у девочки, – и Майло обхватил супругу за эту самую талию, потянул на себя.

– Хотела уйти от тебя…

– Женщина, – произнес он строго и глухо, разматывая жену из ее цветных тряпок, – ты так хорошо молчала все утро. Ну вот, а я уже и забыл с этой работой, какая ты красивая.

С кухни послышалось шипение.

– Кофе, – дернулась она.

– Отставить! – рявкнул тидусс, торопливо сдирая последние тряпки.

– Кухня сгорит, Мали…

Он уже целовал ее оливковые руки, распускал косу – обнаженная, сидящая на нем сверху, укрытая черными волосами, жена была восхитительна.

– Куплю новую, – отрезал он, обхватывая ее за бедра, поднимаясь и касаясь губами ее груди и чувствуя, как тренированное ежедневными занятиями тело отзывается, как в юности. – Замолчи наконец, женщина. Разрешаю открывать рот, только чтобы называть мое имя.

– Какой ты строгий, Мали… о-о-о-ох…

На кухню, где плевалась пеной джезва и сильно пахло паленым кофе и специями, прокралась матушка, нахмурилась, покачала головой, выключила огонь. Затем с недоумением прислушалась к звукам из спальни сына и улыбнулась, став похожей на сморщенное радостное яблоко.

– Ну хоть сейчас все сделала правильно, – проворчала она и тихо ушла на свою половину.

Звонок от командира одной из групп раздался через два часа после попытки приготовить кофе. Лукаво поблескивающая глазами супруга, снова замотавшаяся в свое сари, готовила обед, а сытый во всех смыслах Тандаджи чувствовал себя почти героем. Во всяком случае, настроение было самое благодушное.

– Тандаджи, слушаю, – ласково ответил он, и звонивший поперхнулся словами. Но тут же исправился.

– Господин подполковник, это Рыжов. Мы сейчас в Теранови, это городок на юге Милокардер, заехали за припасами…

– Ближе к делу, – возвращаясь в привычное состояние собранности, оборвал его Тандаджи.

– Сюда прилетел дракон. Бред, начальник, но у него свадьба с местной девушкой. Жители запретили к нему подходить, тут целый город на площади, а глава поселения пригрозил, что если сорвем свадьбу, то их народ выйдет из юрисдикции Рудлога. И, по словам мэра, дракон передал письмо от ее высочества Ангелины для сестры. Обещают отправить во дворец, когда он улетит.

– Понял, – отчеканил Тандаджи. – Молодец, Василий. Не вмешивайтесь, но наблюдайте внимательно, постарайтесь сделать снимки и записи. И проследить, когда улетит. Срочно подключайте другие группы.

– Он еще дважды возвращаться будет, – сообщил сыскарь, – у них такие обычаи. Просил, чтобы передали ответ, и он отнесет принцессе.

– Сначала проверим письмо на предмет ядов и магических ловушек, – Майло хватило вчерашнего монстра. – Позвони мне, когда они отправят письмо, я распоряжусь перехватить у дворцового почтового телепорта.

– Будет сделано, командир.

Марина

Я с кислым видом посмотрела на себя в зеркало. Мало того, что проспала все на свете, так еще и опухшая, помятая, и тело вялое, как поникшая переваренная спаржа. И, похоже, бдение с сигаретами у открытого окна не прошло даром: горло саднило, в груди хрипело, нос был забит, да и глаза блестели как-то лихорадочно, так что, похоже, поднималась температура.

Часы, как свидетельство моей праздности, укоризненно показывали половину третьего дня. Неудивительно, конечно – заснула я после шести, – но первый раз такое было, чтобы меня не смогли поднять ни будильник, ни горничная. Я просыпалась поутру дважды. В первый раз рядом ворочался Мартин – у него непрерывно звонил телефон, – затем ответил, и тон мага из раздраженного постепенно становился почтительным.

– Девочка моя, – он чмокнул меня в макушку, но я только плотнее запахнулась в одеяло, – меня срочно жаждет видеть его величество Гюнтер, и я, как верноподданный, обязан поменять твою теплую постель на созерцание монаршего лица.

– Угу, – простонала я и снова провалилась в сон.

Во второй раз меня пыталась поднять горничная. Я даже выпила чай – она накрыла поздний завтрак. Но поесть не смогла – расчихалась, затребовала салфеток и капли в нос и свалилась на кровать, уплывая в сон. Мария, кажется, говорила, что я обязана присутствовать на посещении раненых и прощальном обеде, но в итоге махнула рукой, попросила разрешения сказать о моем недомогании и ушла.

Раненый меня интересовал только один, но идти с вирусом в лазарет – это надо быть совсем безмозглой. Хотя… можно ведь надеть маску и не заходить в палату, просто убедиться, что он жив.

«Да что с ним сделается, если его Луциус держит».

Накрывающая обед в гостиной Мария сообщила, что семья и гости уже отобедали, а монархов проводили со всеми почестями. Так что наш большой бедлам снова возвращался в состояние маленького и привычного фамильного бедламчика.

– Мария, – попросила я, – после обеда вызови ко мне виталиста и найди медицинскую маску.

Моя горничная – замечательная женщина. Кажется, даже если бы я попросила ее достать мне зуб глубоководной рыбы или личный гонг Его Священства, она бы отреагировала на это таким же каменным лицом и коротким кивком. Мне уже некоторое время казалось, что она подозревает о периодическом пребывании в моей спальне лохматого блакорийца. Во всяком случае, на его шевелюру в прошлый чинный визит, когда мы попивали чай в гостиной, она покосилась с выражением ученика, решившего сложную задачку.

Вяло перекусив супом, я выслушала виталиста: он попытался выжечь вирус, но только ускорил течение болезни – видимо, зараза вцепилась крепко, и проще было переболеть, чем тратить на исцеление большой резерв. Лейб-виталист вызвал врача, и они вдвоем развели вокруг раздражающую суету, закончившуюся выпиской лекарств, которые я и сама знала, и строгим пожеланием не перенапрягаться, лежать в постели и честно отболеть несколько дней.

Я с чистой совестью пообещала, что так и поступлю, выпила жаропонижающее – температура была уже ощутима, а уж нос мой не пробивали никакие капли, – нацепила маску и, чувствуя противную ломоту в костях и стараясь не чихать, поползла в лазарет.

По пути заглянула в бальный зал, впечатлилась. Интересно, хоть один большой праздник у нас пройдет без происшествий? Что у нас там следующее – день рождения Полли? Даже не знаю, что должно случиться, чтобы переплюнуть явление гигантского муравья или массовую драку на коронации Василины, которой предшествовало умыкание Ани.

Я брела по дорожке казавшегося черным из-за облетевших листьев парка, кутаясь от порывов ветра в куртку и обвязав шею огромным шарфом, и мне было одновременно холодно и жарко, сильно лихорадило – лоб был весь мокрый. За мной медленно, подстраиваясь под мой неуверенный шаг, шли охранники. Кажется, идея с посещением Кембритча оказалась глупостью. Но возвращаться не имело смысла – я уже прошла больше половины пути.

«И все равно ты хочешь его увидеть».

Увидеть не получилось. Я несколько секунд пялилась в стекло операционной, пока не сообразила, что он должен быть в реанимации. Пошагала туда, чувствуя, как свербит в переносице и между бровями, и опасаясь: а вдруг он будет в сознании? И увидит, что я пришла? И решит… да что решит-то, черт возьми? Я просто хочу убедиться, что с ним все в порядке, поэтому прекрати панику, Марина!

А вдруг решит, что я простила?

«Но ведь ты и на самом деле простила».

Однако не забыла, что его нужно опасаться. Тем более что он все еще помолвлен с Ангелиной. И спал с Катькой, чтобы выведать информацию о нас. И у меня есть Мартин. И…

«И еще тебе страшно».

– Добрый день, ваше высочество.

– Добрый день. Подскажите, пожалуйста, – голос у меня был замечательно гнусавый, будто я бормотала в бутылку, и дежурная медсестра взглянула на меня с впечатляющей смесью профессионального недовольства и почтительности, – в какую палату перевели после операции лорда Кембритча?

– В восемнадцатую реанимационную, – угрюмо и устало ответила медсестра, – но теперь его там нет.

Ладони мгновенно стали влажными, и я с ужасом поняла, что открываю рот и не могу вздохнуть – словно нахожусь глубоко под водой, и грудь сдавливает удушающей тяжестью, вспарывает изнутри острой, невыносимой болью.

– …Инляндию. Хотя врачи были против! – сурово добавила пожилая медработница.

– Повторите, пожалуйста, – через боль сипло попросила я, ухватившись за стойку.

– Пациента транспортировали в Инляндию по распоряжению ее величества, – недовольно повторила медсестра. – Ваше высочество, – она поколебалась, – позвольте, вас посмотрит врач? Вас лихорадит.

– Благодарю, – просипела я, – меня уже осматривали. Извините за нарушение распорядка.

– Всегда рады помочь, – сдержанно улыбнулась моя собеседница.

Я дошла обратно до своих покоев и рухнула в кровать. Наглоталась микстур, и во рту стало кисло и вязко, задремала. Вирус буйствовал, поднимая температуру, тело ломало, и думать о чем-либо я не могла. Ко мне то и дело кто-то заглядывал, но общение получалось урывками: мозг отказывался соображать, а эмоции сменились болезненным равнодушием.

Очнулась оттого, что мне полегчало. Присмотрелась – рядом сидел Март и держал надо мной руки.

– Я тебя заражу, – сказала я жалобно. С ним можно было пожалеть себя.

– Тш-ш, – прошептал он, – я тут контрабандой. В гостиной твоя горничная, и, если что, полезу под кровать.

Я слабо улыбнулась, шмыгнула носом.

– А вообще у меня абсолютный иммунитет, – добавил он и подмигнул, – так что я могу, ничего не опасаясь, воспользоваться твоим безвольным телом.

– Я измажу тебя соплями, – пообещала я язвительно. Мартин тихо засмеялся, поглядывая на дверь.

– Всегда знал, что ты отличаешься от других женщин. Чем меня только ни мазали, девочка моя красноносая, но ты и тут соригинальничаешь.

Я достала руку из-под одеяла, потрогала свой распухший нос. Дышать после манипуляций Мартина стало куда легче, да и горло почти перестало саднить.

– Я так же жалко выгляжу, как ощущаю себя?

– Куда хуже, – успокоил меня фон Съедентент. – Как обкурившаяся улитка. Расскажи-ка мне, где ты ухитрилась подцепить простуду? Вчера ночью ты была вполне даже живенькой, в отличие от меня.

– Перекурила в открытое окно, – призналась я. – Переживала.

– Даже не буду льстить себе предположением, что переживала ты за меня, – пробормотал он с ехидством, и мне стало стыдно. – В следующий раз буду знать, что тебя надо сразу усыплять ну или по крайней мере брать в охапку и не пускать из кровати. Ты знаешь, что твоего Кембритча увезли в Инляндию? Луциус настоял, там при центральном храме Белого Целителя – лучшие виталисты на континенте.

– Знаю, – пробурчала я, даже не возмущаясь на «моего Кембритча». – А ты-то почему в курсе?

– Его величество Гюнтер отличается повышенной болтливостью и широтой души, – вздохнул Мартин. – Собственно, я за этим к тебе и заглянул, а тут ты с красным носом. Пришлось лечить – кто еще будет не давать мне высыпаться?

– Спасибо, – прогнусавила я.

– Увы, не за что, потому что валяться тебе еще минимум три дня.

Я вздохнула. Придется звонить завтра на работу, предупреждать, что не выйду. Хотя я и так думала просить Эльсена, чтобы он заменил меня кем-нибудь на две недели. Переживала, мучилась – как сказать, ведь работала всего неделю? – но все равно решила просить. Ведь теперь, когда я чувствую старшенькую, я могу привести к ней поисковую группу.

– Гюнтер предложил мне должность придворного мага, – вдруг произнес Мартин и потрепал ладонью волосы. – Разливался соловьем, что впечатлился моей работой против тха-охонга. Муравья этого, – дополнил он, увидев мое непонимающее лицо. – Ему надо защиту дворца проверить, придворных. Предложил титул ландграфа за год работы, земли, привилегии – все, что захочу. Сказал, что должность ректора МагАкадемии останется за мной, а работать могут замы.

– Так это же хорошо?

По кислой физиономии блакорийца было понятно: он не рад.

– Это мне воздаяние за то, что глумился над вашим Зигфридом, – сказал Март трагическим шепотом. – Это же собачья работа, Марин. Пусть Гюнтер предложил мне набрать сильных помощников, все равно: случись что, и плакали наши с тобой свидания. Одна радость – он вдовец, и дети у него еще не буйного подросткового возраста, так что у меня проблем будет на порядок меньше, чем у вашего придворного мага.

– Ты согласился? – спросила я с сочувствием.

– От таких предложений не отказываются, – вздохнул фон Съедентент. – Так что ухожу в рабство на год. Будем видеться по выходным, если не найдешь себе какого-нибудь знойного красавчика и не выгонишь меня, когда я, печальный и уставший, приду к тебе напиться и поплакать в твое крепкое плечо.

– У меня уже есть один красавчик, – сказала я серьезно, и Март погладил меня по волосам, потом поцеловал руку и ушел. И вовремя – буквально через минуту заглянула Мария, увидела, что я не сплю, и принесла поднос с чаем, стаканом горячего молока и разными закусками.

А еще через десять минут ко мне заглянули взволнованные сестры и отец – с известием, что от Ангелины пришло письмо.

Письмо было объемным, даже увесистым. Я с нетерпением ждала, пока рассядутся родные, пока Василина развернет его и начнет читать.

Ангелина писала деловито и сухо. И только к концу стало понятно, как она волнуется и скучает.

«Дорогие сестры, отец, Мариан.

Я нахожусь в пустыне, лежащей к юго-востоку от Милокардер, в стране Пески, в городе Истаил. Сразу хочу успокоить вас: со мной обращаются со всем уважением. Единственное, в чем я ограничена, – это в возможности вернуться домой…»

 

Глава 3

30 октября, Милокардеры

Следующий день после дня рождения королевы Василины-Иоанны

Энтери

Солнце вставало над Милокардерами, играя и искрясь в языках начавших расти к зиме ледников, освещая хвойный лес, высоко поднимающийся в горы, кривые росчерки бурных горных рек, белые террасы горячих источников и проплешины оползней и камнепадов. Чуть к северо-западу поблескивало огромное вытянутое озеро, которого раньше не было, – запруда, образовавшаяся при обрушении Драконьего пика.

С высоты драконьего полета городок Теранови выглядел игрушечным, а уж домик Таси – и вовсе крошечным. Энтери сделал круг над лесом, окружающим дом, тяжело опустился на поляну – полет был долгий, а он еще и с поклажей. Навстречу уже бежала младшая сестра Таисии, Лори.

– А Таська тебя в городе ждет на оглашение! – крикнула она прямо в озадаченную драконью морду. – Меня оставили предупредить, если ты не догадаешься!

Как, интересно, он должен был догадаться?

Энтери

– Ты лети, лети, – тараторила Лорик, – я на вездеходе подъеду. Заждалась она тебя-то!

Людей на площади между библиотекой и администрацией собралось так много, что казалось, будто площадь устелена пестрым колышущимся ковром. Горожане принарядились: мужчины крутили на головы праздничные химы, женщины вязали от лба до затылка красные и синие платки, подворачивали ими волосы и делали второй узел – уже на макушке. Было холодно, и люди притопывали в такт играющей музыке, пили горячительное из фляжек, болтали и вовсе не тяготились ожиданием, в отличие от Таси. Она, нарядно одетая, в справленной недавно теплой свободной дохе с капюшоном, стояла на помосте и вглядывалась в небо в ожидании своего дракона. Не забыл ли он ее в своей жаркой стране? Не перепутал ли дни, не усомнился ли в своем решении? Простоит до вечера, не прилетит – пойдет домой жить как раньше.

Позади Таси с торжественным видом стоял жрец Синей и радовался, глядя на людей, – давно уже свадьбы столько не собирали. Так много народу, что оглашение придется не в храме проводить, а здесь, на площади. А еще он совсем не волновался: Богиня ему шепнула ночью, что свадьба будет хорошей, а он уже давно научился отличать ее голос от надежды.

Энтери появился – белый, как птица, на голубом небе, и сердце Таси потеплело, нервно сплетенные руки расслабились, а народ заволновался, начал переговариваться.

– Гляди-ка, не врал старый Михайлис, и правда змей за Тасю свататься прилетел!

– То не змей, а теаклоциакль, темнота!

– Вот удивится матушка Вилайтис!

– Чего он не садится? Уже на второй круг пошел!

– Да куда ему садиться-то, столпились все! Эй, дайте жениху место для посадки!

– Эй, разойдитесь!

– Да дайте отцу невесты пройти!

Народ заволновался, отступил из центра площади, образовав круглую площадку, и змей, обдувая людей ветром от крыльев, приземлился, сбросил с себя сумки, обернулся молодым красноволосым мужчиной. Голым – только на запястье левой руки черной лентой вились тиньки с золотыми капельками на кисточках. Энтери мало оборачивался за эти месяцы, боясь, что тиньки развеются, и каждый раз при обратном обороте проверял, на месте ли они.

Женщины заахали, захихикали, зашептались, но дракон, ничуть не смущаясь, порылся в сумках, достал оттуда штаны, обувь и рубаху, оделся. И только потом обратился к окружающим:

– Здравствуйте, добрые жители Теранови!

– Здравствуй, змей небесный, – нестройным хором отвечали окружающие его жители. Сзади напирали любопытствующие, где-то в толпе протискивался к зятю старый Михайлис, а за разноцветными химами и платками на помосте Энтери видел Тасю – она улыбалась, глядя на него.

– Так это ж архиолох, – раздался изумленный старческий голос, и из толпы показался старенький пестренький Николис – из тех старичков, что они с Тасей встретили у библиотеки.

– Видать, змеи тоже архиолохами бывают, – глубокомысленно заметил кто-то.

– Эй, подвиньтесь! – наконец-то на свободное место вышел Михайлис, покачал головой, глядя на легко одетого змея. Замерзнет еще, простудится, зачем дочери болеющий муж? И так в прошлый раз едва вытянули с того света.

Старый охотник подошел, внимательно посмотрел на черные тиньки, хмыкнул, обнял дракона.

– Прилетел все-таки, – проворчал он. – Я уж за эти три месяца больше Таськи извелся. Она-то спокойна была, говорит: обещал – прилетит. А я думал: вдруг ошибся?

– Прилетел, – согласился Энтери, снова отыскивая взглядом Тасю.

Старик зажег трубку, обвел окружающих победным взглядом.

– Ну что, убедились? Хорош зять-то?

– Убедились, – проскрипел Николис умиленно. – Хорош! Рыжий разве что… – добавил он задумчиво, и Энтери расхохотался.

– Только он тебе еще не зять, – смешливо выкликнули из толпы, – пока загадок не решил да благословение не получил.

– Решит, – махнул рукой старик. – А это что у тебя за сумки, сынок?

– А это выкуп за дочь, – пояснил Энтери. – Ковры наши да золото. Большой мешок – на праздник для всего города, маленький – вам.

Он развязал большой мешок, показал сверкающие монеты. Михайлис сердито попыхивал трубкой.

– Вы, отец, не сердитесь, – сказал Энтери, – у вас свой обычай, у нас свой. Принято у нас выкуп платить за невесту. Вы лучше посмотрите, какие ковры красивые да теплые. Как раз вам в домик на зиму.

Он развернул один ковер, другой. Народ восхищенно зацокал языками, толпа подошла ближе.

– Это где ж такую красоту делают? – спросили из толпы.

– Это в моем городе, Истаиле, женщины плетут, – пояснил довольный Энтери. – К вам скоро придут торговцы из нашего народа, вы их не обижайте, они всякой красоты на продажу привезут.

– А что, – сказал кто-то, – пусть приходят, нам хорошие вещи нужны.

– Ну что же вы стоите! – крикнула какая-то женщина. – Невеста-то заждалась!

Люди расступились, и Энтери с дымящим трубкой Михайлисом пошли к помосту. Золото осталось на площади, люди к нему не прикасались: раз сказал змей, на праздник, значит, на праздник. Сейчас подойдет мэр города и заберет, а уж вечером напразднуются, если дракон не оплошает.

– Отец, – проговорил Энтери тихо, – у меня письмо тут. Надо его в королевский дворец отправить.

Михайлис хмыкнул, принимая толстый запечатанный бумажный пакет. На нем аккуратным почерком было выведено: «Королеве Василине Рудлог».

– Ты, что ли, принцессу похитил? – спросил он строго. – Таськи моей мало?

– Да вы что, – оскорбился Энтери, – брат это мой. Жениться захотел.

– А что ж не по-людски? – вопросил с видом допросчика Михайлис. – Наделал шуму на все королевство.

– Торопился очень, – объяснил Энтери. Когда же эта площадь кончится? Идет, идет мимо глазеющих горожан, и все не дойти до ждущей его Таисии.

– Торопился, – неодобрительно пробурчал Михайлис. – Торопливых, сынок, женщины не любят. Ты давай не оплошай. Иди, иди, дракон.

Он отстал, и Энтери буквально пробежал последние метры, вспрыгнул на помост, прижал к себе свеженькую, пахнущую хлебом и медом Тасю, поцеловал ее – в смеющиеся глаза, в щеку со шрамами, в губы.

– Какой ты стал! – Тася рассматривала его с восторгом. – Большой, Энтери!

– Отъелся, – улыбнулся он. – Дотерпели, Тасюш?

– Дотерпели, – согласилась она, прижимаясь к своему дракону. Ох, как она ждала. Как верила, как отбрасывала сомнения, как переживала, как смотрела на себя в зеркало и думала: ну зачем она такая, некрасивая, простая, со шрамами, – целому дракону? Если среди людей-то охотников на нее не нашлось?

Сзади закашлялся жрец, и они синхронно повернулись. Толпа притихла – начиналось оглашение.

– Верна ли ты была жениху своему, верна ли будешь, не сомневаешься ли сейчас? – строго спросил служитель Синей у Таисии. Голос строгий, а глаза добрые, понимающие.

– Верна, – громко произнесла Тася, поднимая левую руку: звонко лопнули тиньки, опали на помост. Люди одобрительно зашумели, поглядывая на дракона.

– Верен ли ты был невесте своей, верен ли будешь, не сомневаешься ли сейчас?

– Верен, – сказал Энтери, поднимая руку. И вторые тиньки лопнули и упали на пол, подтверждая: правду говорит обрученный.

– Тогда, – произнес радостно жрец, – волею Богини-Матушки нашей Живой Воды начинаю свадебный обряд.

– Подождите! – крикнули из толпы. – А испытать?

– Может, он не годится для нашей Таси! – поддержала какая-то женщина.

Энтери обеспокоенно глянул на жреца – тот стоял спокойно, улыбался; на невесту – она тихо шепнула: «Не переживай, это традиция».

– Не отдадим Таську, пока товар лицом не посмотрим! – кричали из толпы.

– Положим, товар лицом мы уже видели, – прозвучал задорный женский голос, – хорош товар!

Женщины засмеялись, Тася порозовела.

– У нас мужчина приводит женщину в свой дом, – громко и важно высказался толстяк в цветной химе, стоящий прямо у помоста. – Есть дом, куда невесту приведешь, дракон?

– Есть, – ответил Энтери. Приходилось почти кричать, чтобы все услышали. – Большой дом для большой семьи. В хорошем городе. Там живут добрые люди, такие же, как вы, только там всегда тепло, а часто жарко. И мы рады будем видеть вас в гостях. Может, кто-то захочет остаться – у нас нет врачей и учителей, и других спе-ци-а-ли-стов нет, мы всем будем рады.

Народ заволновался, и игра в вопрос-ответ вдруг пошла по нетрадиционному сценарию: дракону задавали вопросы про его родину, он отвечал, Тася тихо стояла рядом, держа Энтери за руку, и внимательно слушала.

– Ну хватит, – вмешался жрец через час, – потом поговорите, люди. Еще вопросы жениху есть?

– Пусть Тася загадки загадывает! – крикнули сразу несколько человек. – Змей красивый, богатый, но, может, недогадливый совсем!!!

Энтери уже не обижался: традиция была веселой, а испытания – совсем смешными.

– Загадки, – сказала его невеста весело. – Всего три!

– На каждую загадку по дню дается, – добавил жрец величественно. – Не отгадаешь сегодня – придется возвращаться завтра и снова пробовать.

– А если за три дня не угадаю? – неуверенно поинтересовался Энтери.

– Угадаешь, – заверил его священник с доброй-доброй улыбкой. – Неженатым от меня еще никто не уходил. Невеста, загадывай поскорее, пока жених совсем не растерялся.

– Что мужчина держит, а женщина оживляет? – начала Таисия. – Что важнее жены? Что дороже всего на свете?

Она улыбнулась, погладила озадаченного дракона по руке, ободряюще поцеловала его в уголок губ и отошла к священнику. Толпа зашумела: кажется, начали делать ставки – догадается до вечера или праздник перенесется на завтра. Музыка стала громче, и со стороны администрации раздался усиленный чем-то мужской голос:

– Уважаемые горожане, пока жених думает, предлагаю начинать готовиться к празднику.

Уважаемые горожане поддержали таинственный голос бурными выкриками, овациями, и за какие-то несколько минут площадь забурлила людскими потоками.

Энтери думал, переживал: ответы пришли на ум практически сразу же, но вдруг озвучит – и неправильно? И что, прилетать завтра? Он столько ждал, пока сделает чудесную, теплую как солнце девушку с гор своей женой, что просто не может ошибиться.

Поэтому дракон думал, для удобства усевшись прямо на помост и скрестив ноги, положив щеку на ладонь и медитативно наблюдая за начинающимся на площади безобразием.

Раскрасневшаяся Таисия озорно поглядывала на жениха, шепталась со священником, оглядывалась на снующих туда-сюда людей.

Из окружающих площадь домов тащили столы, посуду; рестораторы и владельцы кафетериев, приняв от мэра по горсти золота, срочно обеспечивали поваров работой, пересчитывали запасы алкоголя и напитков, готовясь выставить их на столы. Посреди площади на крепенький стульчик сел старый дудочник, завел плясовую – задорную, переливчатую. Кто-то пристроился рядом с бубном, подошли еще дудочники, и вот уже пошли плясать в двигающийся туда-сюда хоровод первые пары. Руки на плечах у мужчин, на талиях у женщин, все убыстряющаяся мелодия: кто первый споткнется, кто попутает шаги, собьет ритм? Два медленных шага влево, нога вперед, три быстрых шага вправо, присели, снова три шага вправо. Хоровод рос, делился на кольца, крутящиеся навстречу друг другу, – пестрые платки женщин и химы мужчин создавали огромное, пестрое солнце, катящееся по площади перед изумленным драконом.

Старый мэр Теранови сидел рядом с огромным мешком, на который можно было купить весь их городок, и чувствовал себя совершенно сказочно: наконец-то настал момент, когда не нужно следить за бюджетом, хватит и на праздник, и на весь будущий год – школу подлатать, стадион достроить, трамвайчик новый прикупить… Думал он также и о своей дочери, которая так и не нашла себе мужа по причине совершенно змеиного характера: не получится ли это сокровище вручить какому-нибудь еще дракону? Змея со змеем всегда найдут общий язык.

На улице был легкий морозец, изо ртов вырывался парок, люди раскраснелись, но солнце светило ярко, снегопада ничто не предвещало, поэтому праздник должен был удаться. А что холодно – так танцами и выпивкой согреются. Не так уж и холодно к тому же, только-только ледок стал на лужах тонким расписным стеклышком вставать. Но глядели на задумчивого дракона с беспокойством, пока какая-то сердобольная женщина не воскликнула:

– Да он же замерзнет, пока додумается, люди!

Хоровод катился, катился, пока мелодия не стала издевательски быстрой – один за одним выпадали из танца споткнувшиеся, со смехом подбадривали оставшихся, отбивая ритм ладонями. К Энтери подошел отец Таси, Михайлис, опустил ему на плечи тяжелую доху с теплым мехом внутри.

– Это тебе подарок от наших кожевников, – пояснил старик.

– Спасибо, – Энтери поглядел на дымящуюся трубку, вздохнул.

– Что, – будущий тесть скосил глаза на дымок, – дать подумать? Сейчас, сейчас. Под хороший табак думается быстрее, и то верно…

Он высыпал остатки курева на землю с помоста, ловко набил новым табаком трубку, поджег. Дракон с благодарностью принял «думательный» прибор, набрал в рот дым, выпустил, полюбовался на облачко.

– Ну, я пойду, – сурово произнес Михайлис, – а то скажут еще, что подсказывал.

К Тасе то и дело поднимались женщины, шептались с ней громко, бросая на курящего жениха взгляды, хихикали, она краснела, и дракон краснел тоже – все было слышно: и обсуждение его внешности, и пожелания с советами на брачную ночь. Кажется, никто не сомневался, что он угадает, кроме него самого. Затем и вовсе утащили невесту танцевать, пообещав, что вернут, когда надумает отвечать. Теперь Энтери снова искал взглядом Тасю – ее потянули к кругу танцующих, который только-только остановился: люди хвалили друг друга, поили горячим вином музыкантов – на площади уже дымили жаровни, на которых стояли котлы, и ответственные заливали в них вино прямо из бочек. Сильно пахло жареным мясом – он разглядел и вертела с целыми тушами, которые крутили над огнем, и огромные сковороды, куда выкладывали тушки цыплят и кроликов. Столы выставляли по периметру площади, между ними были небольшие проходы – чтобы каждый мог пойти танцевать, – накрывали разноцветными скатертями, ставили тарелки, приборы.

Перед драконом был веселый организованный хаос, и ему это нравилось.

– Сейчас перехват будут танцевать, – сообщил священник довольно. Энтери аж вздрогнул – он забыл, что не один тут.

– Что такое перехват? – поинтересовался дракон, глядя, как снова образовывается круг и Тася выходит в центр, снимает верхнюю одежду, остается в длинном платье и толстой шали. А дудка начинает выводить что-то быстрое, сразу чувствуется – местное, горное, потому что и плеск бурной реки в этой мелодии, и шум ветра, – и к ней присоединяется скрипка, барабаны, люди хлопают в ритм, и невеста, раскинув руки, как лебедь, медленно, горделиво идет – плывет по кругу, показывая себя: вот какая я, красивая, гордая, счастливая, полюбуйтесь! К Тасе выскакивает какой-то парень – Энтери хмурится, – и вот они уже кружат в паре, мужчина коршуном вьется вокруг женщины-лебедя, наскакивает, притопывает, а она только кокетливо поглядывает на него и уплывает, отворачивается: не для тебя я, парень, хоть хорош ты, и силен, и красив, и танцуешь славно.

А вот тебе другая пара – и Тася вплывает в цепочку хлопающих зрителей, меняется местами с какой-то девушкой. И уже новая лебедь плывет по кругу, уходя от коршуна, но затем к танцорам выходит еще мужчина, и первый парень, хлопнув второго по плечам, уходит из круга.

Так меняются мужчины и женщины, молодые и пожилые – вот уже танцует какая-то старушка, а счастливые люди подбадривают ее и хвалят, и старушка румянится, плывет величавой птицей, и на мгновение кажется, что не бабушка там, а молодая чернобровая красавица, озорная и гибкая, – потому что танец не знает возрастов, танец душу показывает.

– Понятно, почему перехват? – спрашивает служитель Синей. Глаза его горят, и он, махнув рукой на наблюдающего за этим ярким праздником жениха, спускается с помоста и через минуту сам присоединяется к танцующим под возгласы одобрения.

Энтери дал людям еще порадоваться – ему не жалко, – и ждал еще целый час, пока запыхавшаяся, раскрасневшаяся Тася не поднялась к нему. Взглянула вопросительно и улыбнулась: поняла, что готов отвечать.

– Готов? – недоверчиво спросил такой же румяный священник, поднимаясь на помост.

– Готов, – кивнул Энтери. – Мне как отвечать, громко?

– Нет, что ты, – испугалась Тася. – На площади много неженатых, им еще в свое время разгадывать. Мне ответишь, а отец Силайтис свидетелем будет.

На площади зашевелились, начали подходить к сцене – почуяли, наверное, что жених решился. Служитель Синей подождал, пока дойдут все желающие, и объявил громко:

– Жених будет отвечать, люди Теранови! Сейчас мы узнаем, готовить мне сегодня брачные покои в храме или нет!

Люди одобрительно зашумели.

– Говори, Таисия, – благосклонно кивнул священник.

– Что мужчина держит, а женщина оживляет? – спросила Тася, и голос ее вдруг дрогнул. «Тоже волнуется», – понял Энтери.

– Дом, – сказал он тихо.

Тася улыбнулась.

– Правильно? – строго поинтересовался отец Силайтис.

– Правильно, – подтвердила невеста, с нежностью глядя на дракона.

– Правильно! – закричали люди. – Правильно! Тогда поцелуй в награду! По-це-луй! По-це-луй!

Энтери шагнул вперед, мягко прикоснулся к теплым губам невесты, прижал ее к себе – Тася только ойкнула, – и наконец-то настойчиво, долго поцеловал, наслаждаясь вкусом свежести и меда и женским запахом, таким родным, совсем не забытым.

– А второй вопрос? – возмущенно и радостно кричали из толпы.

Тася спрятала голову у дракона на груди и тихо гладила его по шее. Энтери вдруг стали казаться лишними и эти вопросы, и этот праздник – схватить бы, унести поскорее, сделать своей!

– Второй, – настойчиво повторил священник.

– Что важнее жены? – тихо произнесла Таисия. Губы ее порозовели, глаза сверкали, обещая самую сладкую радость.

– Ничего, – сказал Энтери, и, не дожидаясь подтверждения, снова поцеловал ее – а что поделаешь, традиция! Народ хлопал в ладоши, топал ногами, шумел, но все было неважно, пока девушка, которую он разглядел не сразу, а разглядев, понял: вот оно – солнце для дракона, – радостно отвечала ему на поцелуй, снова делилась теплом и счастьем.

– Что дороже всего на свете? – задала невеста третий вопрос. Отец Силайтис уже не вмешивался – все пошло волей Богини само, как надо.

– Дети? – спросил Энтери тихо.

– Правильно! – радостно крикнула Тася, и дракон снова потянулся к ее губам – какой хороший обычай!

– Правильно! – обрадовал людей служитель Богини.

– Эйя! – крикнули в толпе. – Эйя! Эйя!

– Эйя? – прошептал Энтери в губы разомлевшей невесте, гладя ее по затылку, по шее. Косы ее, длинные, толстые, русые, лежали на плечах, а от волос вниз шел пушок – он помнил его, – шел по всему позвоночнику, мягкий, золотистый, почти незаметный. Сегодня он вдоволь насмотрится…

– Свадебная песня, – пояснила Тася, – на старом языке. Песня-молитва, пожелание всех благ молодым.

Народ уже запевал: пели одни мужчины, сначала тихо, низко, протяжно – слов было не разобрать, одни перекаты и вибрирующие голоса, – к ним присоединялись другие, кто выше, кто ниже, подхватывали песню, словно передавали из рук в руки огромную чашу, и каждый добавлял в нее что-то свое. И скоро уже торжественным гимном гудела вся площадь, сплетая стоявших на ней людей в единое целое, молящееся богам о счастье и благополучии для этой пары, и песня тяжелым, звонким языком колокола ударяла в купол неба, заполняя все вокруг чистой радостью.

Звук оборвался тогда, когда Энтери показалось, что невозможно больше выносить эту красоту, – он слышал в эйе песню драконьей стаи из тысяч голосов, слышал голоса родителей, друзей и сжимал затихшую в его руках Тасю.

Оборвался звук, и на площади стало тихо-тихо. Зашелестел ветерок, просыпая на город неизвестно откуда взявшиеся кристаллики льда: они тонким шлейфом налетели с гор, засверкали, запереливались алмазной россыпью на солнце – и вспыхнули над площадью вертикальными радугами, уходящими прозрачным семицветьем куда-то в небесные чертоги.

– Хорошая эйя получилась, – вполголоса произнес отец Силайтис. – В храм теперь, обеты приносить.

Радуги растворились в воздухе – и люди отмерли, заволновались, зашумели радостно. Вплотную к помосту несколько мужчин подкатили большую телегу, устланную синей тканью, и Тася, выскользнув из рук жениха, легко соскочила на эту телегу, уселась аккуратно, оглянулась на него весело – видимо, еще какая-то традиция.

– Ну, – громко сказал священник, – муж на себе всю жизнь и жену везет, и детей, и хозяйство. А мы сейчас посмотрим, сможешь ли ты только жену до храма довезти. Впрягайся, жених.

Энтери улыбнулся. Все-таки смешные у них обычаи. Но понятные. Спрыгнул с помоста под одобрительные крики и похлопывания по плечам, примерился к оглоблям, взял в руки и потянул. Телега двинулась легко, а он оглянулся на счастливую Таисию.

– Командуй, куда везти! – крикнул ей под смех людей.

– Прямо, – крикнула она в ответ. И дракон, как заправский тягловый жеребец, повез невесту в храм. Разве это сложно?

Энтери двигался быстро, почти бежал, не обращая внимания на изумленные возгласы жителей Теранови – ему что-то кричали про лошадь, но он все ускорялся, а то вдруг еще какое испытание придумают по пути. Телега становилась все тяжелее – Тасе передавали подарки, закидывали их к ней в ноги, и гора свертков все росла, да и дорога пошла вверх – но он вез, торопился. Впереди бежали дети – показывали путь, а за драконьей упряжью длинным хвостом шли люди: пусть все не поместятся в храме, зато смогут поприветствовать молодых, когда обряд закончится.

К концу Энтери немного запыхался, совсем чуть-чуть, но это не помешало ему вызволить невесту из груды подарков и спустить ее на землю.

– Ты такой сильный, – шепнула она весело. – Хороший ты мой.

– Справился? – спросил он не без гордости.

– Справился, – подтвердила Тася. – Но вообще обычно после нескольких десятков шагов жениха меняют на лошадь. Просто ты так бежал, что пронесся мимо нее, – закончила она смешливо.

Во дворе храма, в абсолютной тишине, под взглядами Великих Стихий отец Силайтис надел жениху и невесте на левые руки красные тиньки – с золотой вышивкой, с кисточками, – мазнул по лбам маслом розы – для любви, вручил по кинжалу с ножнами и поясами.

– На себя наденьте да при себе держите. Перед брачной ночью муж жене косы обрезает и в дар Богине приносит, – сурово наставлял он. – Режь как можно короче, не жалей. А жена мужу кровь пускает, с тремя маслами смешивает да в чашу Синей сливает. И чтоб не забыли обмыться потом, – грозно добавил он, – а то не будет вам благословения! И теперь муж – это жена, а жена – это муж; как хотите, чтобы вас любили, так и супруга любите, как хотите, чтобы вас слушали, так и вы слушайте, делите всё поровну – и беды, и счастье, и пусть Богиня даст вам долгую жизнь и детей так много, как вырастить сможете! Свершилось!

– Свершилось, – тихо откликнулись люди вокруг. – Счастья молодым! Счастья!

Толпа окружила их, понесла обратно на площадь: впереди был праздник, и только потом – желанная ночь.

К мэру Теранови подошел говоривший с ним утром человек из Управления безопасности Рудлога, стройный, с военной выправкой, представившийся капитаном Василием Рыжовым. Мэр только-только вышел из танца и утирал платком пот со лба, поглядывая на кружащиеся пары и жениха с невестой среди них. Увидел сыскаря и невольно пощупал толстое письмо, лежащее в кармане.

Теранови был условно независим, но это не означало, что не нужно уважать правила и запросы государства-протектора. Так что мэр храбрился, но известия о том, что телепортом прибыла еще группа сотрудников Управления, его нервировали. Такая хорошая свадьба, не сорвали бы!

– Хорошая свадьба, – вторя его мыслям, непринужденно заметил Рыжов. – Веселая.

Это он что, угрожает или намекает на что-то? Мэр Трайтис был человеком хозяйственного, а не политического склада и намеков пугался.

– Да, – ответил он скромно. – Не припомню такого же массового веселья. Главное, чтобы до конца все хорошо прошло.

– Вы не волнуйтесь, господин Трайтис, – доброжелательно сказал капитан, – даю слово офицера, что мы вмешиваться не будем. Только понаблюдаем. Вон, видите, наши люди даже танцуют.

И правда, в кругу танцующих мелькали нездешние лица – видимо, бойкие горожанки вытянули наблюдающих за собой и отпускать не собирались.

– Но вот если бы вы мне пораньше письмо отдали, – как ни в чем ни бывало продолжил Рыжов, – то я бы вам очень благодарен был. И отметил бы перед начальством ваше безусловное желание сотрудничать.

Мэр возмущенно глянул на своего собеседника, открыл рот…

– Господин Трайтис, даже если вы оставите письмо до момента, как улетит дракон, никаких санкций к вам применено не будет, – мягко уговаривал его сыскарь, – но, сами поймите, королева Василина – молодая женщина, у нее маленькие дети, целая страна на плечах, а тут пропала старшая сестра… любимая… представляете, как она переживает?

У мэра из живых родственников была только дочь, и, как он ее ни любил, он бы совсем не возражал, если бы она куда-нибудь пропала.

– Говорят, – капитан доверительно наклонился к нему, – что у нее даже молоко пропало и малышка принцесса несколько дней голодала… представляете, какой кошмар?

Мэр расчувствовался: у его супруги тоже как-то пропадало молоко, и Сенька орала как бешеная, пока не распробовала и не начала с голодухи принимать козье.

– И вот сейчас она знает, что для нее есть письмо, в котором, возможно, проясняется судьба сестры, а ждать ей до завтра. Она же изведется вся, господин Трайтис. Представляете, настроение и здоровье ее величества зависят сейчас от вас и вашего доброго сердца…

Успевший уже употребить теплого вина мэр тяжело вздохнул и потянул из кармана письмо. Рыжов просиял, принимая его.

– Но, если испортите свадьбу, – как можно суровее сказал Трайтис, – получите серьезные политические последствия.

– Вы не пожалеете, – заверил его капитан. – Вы всё сделали правильно. Корона не останется в долгу.

– Дай-то боги, – пробурчал мэр, отворачиваясь.

* * *

Телефонный звонок – и жена заботливо принесла Тандаджи трубку, заодно поставила перед ним чашку с наконец-то сваренным кофе. Тидусс погладил ее по спине. Чуть больше суток дома, а ощущение, будто в отпуск съездил.

– Тандаджи, слушаю.

– Письмо у нас, господин подполковник, – отчитался Рыжов.

– Дракон улетел?

– Нет, но удалось уговорить мэра отдать письмо раньше. Нам… предпринимать шаги по задержанию?

– Не нужно. Молодец, Рыжов. Он пока – единственная возможность для связи с похитителем. Если получится, вызовите его на разговор.

– Мы пытаемся подобраться, господин подполковник, но люди не дают.

– Не форсируйте события. Семенов установил камеры?

– Да, съемку ведем.

– Дай мне его.

Пауза.

– Не могу. Он танцует, господин подполковник.

– Танцует.

– Так точно, господин подполковник. Местные жители очень активно вовлекают нас в праздник. Налаживаем контакты и коммуникации…

– А ты, Рыжов, получается, некоммуникабелен?

– Я… да, то есть нет, господин Тандаджи. Мне пойти танцевать?

– Хм. Действуй по ситуации, капитан. И еще раз: молодец. Шли письмо, сейчас примем.

Капитан Василий Рыжов нажал «отбой», расстроенно выпил воды из бокала. Никогда не поймешь, издевается начальник или говорит серьезно. Но дважды молодец – это почти герой. Может, и повысят еще…

Вечером во дворце королевского дома Рудлог стояла тишина. Принцессы писали письма сестре. Ежесекундно зевая, пристроив лист бумаги на планшет, строчила принцесса Марина – она лежала в постели, напившись антигриппина, и почерк выходил странноватый, пляшущий. Хмурилась, выводя слова, Полина Рудлог – писать было стыдно, но лучше так, чем потом рассказывать лично. Нумеровала события пятая принцесса Алина – сначала набросала план с пометками по датам, а потом расписывала произошедшее. Сидела рядом с отцом младшая, Каролина, – Святослав Федорович уже закончил свое письмо и терпеливо ждал, пока дочь завершит свое.

У королевы Василины уже болело запястье, но она всё писала, писала, излагая события последнего месяца, и получался то ли крик души, то ли драматическое повествование.

Всем стало гораздо спокойнее, когда выяснилось, что с Ани все в относительном порядке и что похитители гуманны, и теперь главной задачей было договориться о ее возвращении. Василина нервничала и, не дописав пару абзацев, пошла в детскую – пообщаться с мужем.

Мариан читал мальчишкам какие-то военные детские рассказы, одной рукой держа книжку, а другой покачивая Мартинку на сгибе локтя. Дочка дремала, но иногда подавала голос, показывая, что тоже слышит папу.

– Тандаджи сказал, что дракон пробудет там до завтра, – сказала королева, когда муж поднял глаза от книги. – Я хочу поговорить с ним об Ани. Мариан?

Его имя прозвучало тревожно, словно она боялась, что он будет против.

– Конечно, – произнес Байдек спокойно, – я пойду с тобой. Сейчас позвоню Тандаджи, он должен быть в курсе.

После звонка принца-консорта начальник разведуправления посидел немного, пытаясь нащупать ускользающее благодушие. Затем нажал на вызов и снова поднес телефон к уху.

– Капитан Рыжов, слушаю!

Из трубки доносились смех, гул голосов, звуки музыки. Да и сам подчиненный дышал тяжело, будто после пробежки.

– Рыжов, завтра с утра в Теранови прибудет ее величество для разговора с драконом. Сейчас к вам направляю спецбезопасников и снайперов. Вы и все находящиеся в городе поступаете в распоряжение к командиру. За ночь нужно обеспечить прикрытие ее величеству. Найдите место для общения, такое, чтобы, если дернется или проявит агрессию – сразу снять.

– Так точно, господин подполковник, – капитан отдышался, уточнил: – Мэру сообщать?

– Пока не нужно. Утром сообщите, но корректно, не спровоцируйте панику. Главное, чтобы дракон не улетел.

– Не улетит, товарищ подполковник, – бодро отрапортовал Рыжов. – Отсыпаться будет. И потом, у них по обычаю на второй день еще колобки пекут и едят.

– Колобки.

– Да, подполковник, это сладкие кругляши с творогом и изюмом, похожи на наши сырники. Только больше. И круглые.

– Как интересно.

– Символизируют солнце и долгую счастливую жизнь.

– Да ты эксперт, Рыжов.

– Кхм… спасибо, подполковник. Извините, подполковник. Разрешите идти выполнять задачу?

– Разрешаю, Рыжов. Хорошей вам ночи.

* * *

Вечером над празднующим городком одна за другой стали появляться звезды – в горах они крупные, лохматые какие-то, будто каждая окружена мерцающей шерсткой из лучиков. Стало холодать, со склонов потянул ветерок, но праздник продолжался: кто-то уходил, кто-то приходил, уже и есть не могли – наелись на неделю вперед, и плясать – ноги держали только самых упорных, – а все равно оставались за столами, разговаривали, пели песни, пили за молодых.

Тася украдкой зевнула, и Энтери обхватил ее рукой, прижал к себе. Жена уткнулась носом ему в грудь, подняла блестящие глаза.

– Пойдем? – спросил он тихо.

– Пойдем, – ответила она серьезно, взяв его за руку.

Их никто не останавливал, хотя за столами замерли. Музыканты, притомившиеся за вечер, завели медленную переливчатую мелодию: пронзительно пела волынка, желая молодым счастья, ей тихо вторила скрипка – словно две птицы перекликались трелями. Так и прошли новобрачные через площадь, держась за руки. И только когда они скрылись за зданием администрации, грянули тосты – за удачную ночь, за детей и за благосклонность Великой Богини.

Отец Силайтис встретил их у входа в храм, одобрительно кивнул: не пьяные, пришли не поздно, серьезные, и дракон вон как жену за руку держит, и смотрят друг на друга, как на чудо. Провел их на половину Синей, в брачные покои, оставил у двери и удалился. Ему в храме делать было уже нечего.

В покоях парила большая ванна, почти до краев заполненная горячей водой, заботливо лежали свежие полотенца на стуле, подготовлена была светлая чистая одежда на широкой крепкой кровати. В комнате царила темнота – только в ванной горел свет да маленький ночник стоял на полу у алтарного угла. Пахло разогретым в солнечный день хвойным лесом – покои были обиты сосной, и едва уловимо – розовым маслом от статуи Богини Любви в углу. Богиня стояла, прикрыв глаза, чтобы не смущать молодых, и улыбалась.

Молодые не смущались. Особенно не смущался дракон – целовал жену у входа, не сняв верхней одежды. Они оба были такие смешные и неуклюжие в толстых дохах, но это не мешало чувствовать и разгораться мужским нетерпением. Уже скоро. Совсем скоро.

Тася вздыхала и краснела, обнимала его за шею, гладила. Руки были холодные.

– Замерзла?

– А ты нет?

Энтери засмеялся.

– Я днем от солнца напитался. И утром, пока летел. Пойдем тебя греть?

Ванна такая большая, что они легко могут поместиться в ней вдвоем. В помещении пахнет чистотой и влагой, какими-то травами, и так тепло, что одежда кажется лишней. Энтери первым забирается в воду и, раскинув руки на бортики, выдыхает довольно, смотря, как аккуратно и чуть испуганно раздевается Тася. Поворачивается спиной со страшными шрамами, снимает белье – и пальцы его на бортиках чуть сжимаются, когда она наклоняется, чтобы спустить трусики.

– Тасюш, – зовет он сипло и нетерпеливо, – без тебя вода кажется холодной.

Она поворачивается, чуть краснеет, красноречиво смотрит на парок, поднимающийся от поверхности.

– Просто погреемся пока, – говорит Энтери успокаивающе.

Мягкая девушка, его жена, гладкая, с острой грудью, лежит у него на плече, почти дремлет, и русые косы колышутся в воде, а он легко гладит ее тело, чувствует робкие прикосновения мягкой ладони, и так ему хорошо, что можно пробыть здесь вечно, и вечность эта не надоест.

– Жалко обрезать твои косы, – он осторожно сжимает ее грудь, касается кончиками пальцев соска, поглаживает его, целует влажные волосы. Вода тихо плещется о края ванны, и все вокруг подернуто дымкой, будто нереальное.

– Вырастут, – отвечает Тася глухо, ладошка ее замирает у него на животе, и дыхание замирает тоже.

Соски у нее не плоские, набухшие, совсем еще девичьи, и просто невозможно не трогать их, не смаковать прикосновения, и очень хочется попробовать эту роскошь на вкус, но он сдерживается. Подтягивает супругу на себя и долго, настойчиво целует, сжимая большими ладонями ягодицы, ощущая все ее тело, пока Тася не обмякает и не начинает постанывать ему в губы, низко, как кошечка.

– Кошечка, – говорит он ей в шею, – моя Тася. Тас-с-ся-я-я-я.

Она испуганно смотрит ему в лицо.

– У тебя глаза красные, Энтери.

– Да и вообще я дракон, – отвечает он весело и снова целует, чтобы не переживала из-за глупостей. Она смеется, выворачивается, садится на него верхом и снова глядит в глаза.

Тася

– Я вышла замуж за чудовище.

– Чудовище, чудовище, – кивает дракон. Главное, что она уже не боится. Смех разбивает напряжение, и все становится легко и как-то правильно. Правильно сесть так, чтобы она обхватила его ногами, и попробовать грудь на вкус. Сладко. И дать рукам волю, чтобы глаза любимой подернулись поволокой и стала она расслабленной и покорной. И потереться об нее – ее плоть такая обжигающая, что вода и правда кажется холодной, когда отодвигаешься, чтобы не взять ее здесь и сейчас.

– Надо выходить, – шепчет он Тасе в макушку. Надо, а то останутся они без благословения богини – и она простит своего сына, потому что выдержка драконья трещит по швам.

– Угу, – сонно отвечает жена и не двигается с места, только крепче обхватывает его за шею. – Мне так хорошо…

Он выносит ее из ванны на руках, вытирает – Тася стоит розовая, теплая, смущенная, влажная, – вытирается сам и за руку ведет к статуе богини.

– Жалко, – она стоит спиной и только вздрагивает, когда острое лезвие отрезает одну тяжелую косу, потом другую. Энтери не дает им упасть – аккуратно кладет перед статуей, кланяется своей великой Матери.

– Жалко, – говорит она, сжимая кинжал, и дракон берет ее руку и помогает разрезать свою ладонь. Тася закусывает губу, ахает, а Энтери капает кровью в жертвенную чашу и смотрит, как жена доливает масла в углубление, зажигает ароматические палочки, что-то шепчет богине тихо.

Рану он залечивает сразу, шагает к девушке, целует в затылок, вдыхая запах чистоты, и наконец-то спускается губами вниз по позвоночнику, по ее золотистому мягкому пушку, становясь на колени, и просто задыхается от этого: держит Тасю руками за бедра, целует в спину, лижет ямочки над ягодицами, прикусывает мягкую кожу, прижимается лбом и снова целует. Она поворачивается в его руках, гладит своего дракона по голове, а его губы уже на животе, и он вжимается в него лицом, вдыхает судорожно.

– Тассся, Тасенька… только не бойся ничего.

– Я не боюсь, – говорит она хрипло – уж слишком смелы его язык и руки.

– Не надо…

– Не боюсь, Энтери…

Широкая кровать, хрустящие простыни и мерцающий орнамент на теле дракона. Он весь дрожит и уже не может сдерживаться, жадно целует, шепчет ее имя, раздвигает бедра – тело под ним мягкое, глаза ее огромные, темные, утыкается губами в висок, придерживает и начинает движение. Замирает, слыша приглушенный жалобный стон, чувствуя, как сжимает она болезненно его плечи, как напрягается, и снова движется, шепчет «тихо, тихо», целует ее в уголок губ. И не может остановиться. Внутри у нее влажно и горячо, и дыхание рваное, прерывистое, и вся она теперь принадлежит ему – на всю ту вечность, которая у них есть.

 

Глава 4

31 октября, Иоаннесбург-Теранови

Василина

– Василина, пожалуйста, возьми меня с собой, – просила Алина, стоя у загорающегося телепорта. – Там же дракон! Василина…

– Али, хватит, – отрезала старшая сестра. Она была немного бледна и волновалась, поэтому и говорила резче, чем обычно. – Тебе в университет пора. Я туда не на экскурсию иду. Это может быть опасно, а с тебя довольно опасного.

– Ну Васюш, ну пожалуйста, я ведь могу стенографировать ваш разговор, – Алина попыталась подойти с деловой стороны.

– Алина, – спокойно произнес барон Байдек, – нет.

Пятая Рудлог вздохнула, но спорить с Марианом не решилась. Постояла, глядя, как исчезает в телепорте делегация, стукнула каблучком об пол в расстройстве и побрела к Зигфриду – попросить доставить ее в университет.

Почти пятьдесят лет городок Теранови не видел столько высоких гостей. Последний официальный визит сюда совершил дед нынешней королевы, Константин Рудлог, и оказался столь тронут радушным приемом (и местными пивом и медовухой, кои так хорошо распробовал, что задержался в городке на два дня дольше оговоренного), что помимо заверенного протектората дал право местным медоварням носить статус королевских и поставлять продукцию в столицу с соответствующим знаком качества. Терановийцы были ему сильно благодарны и расстарались на памятник.

Каменный дед, положивший одну руку на эфес шпаги в знак протектората, со свитком исторического указа во второй руке, стоял напротив городского телепорта и величественно глядел на появившуюся оттуда внучку, тут же зябко поправившую воротник. Она вышла последней – Мариан уже оглядывался вокруг, к Тандаджи спешил какой-то офицер с докладом, охрана рассредоточилась по периметру площадки телепорта. От ограждения платформы перехода к ним шла небольшая группа людей – видимо, местная администрация.

– Какой веселый городок, – произнесла Василина, с восхищением рассматривая разноцветные остроконечные крыши Теранови. – Прелестный.

Она еще раз оглядела разместившееся на горном склоне пестрое поселение, перевела взгляд на подходящих мужчин и мягко улыбнулась им. Подошедшие представились, обменялись рукопожатиями с принцем-консортом.

– Ваше величество, – заговорил дрожащим голосом мэр Дори Трайтис, – это такая честь для нас всех! Так неожиданно, и как жаль, что не сообщили заранее, – горожане бы вас встретили с радостью! А сейчас, – он смутился, – после свадьбы еще спит народ. Не можем поприветствовать должным образом…

– Господин Трайтис, это мне жаль, что мы доставили вам волнение своим внезапным появлением, – успокоила его Василина. – Визит неофициальный, поэтому окажите мне любезность – проведите меня по городу, он воистину очарователен. И, пожалуйста, расскажите о драконе. Мне не хотелось бы нарушить радость праздника, но сами понимаете, поговорить нам просто необходимо. Вопрос, – она доверительно улыбнулась, – семейный и очень важный для меня.

– Конечно, конечно, понимаю, – пробормотал мэр, тронутый вниманием мягкой маленькой королевы. Мариан смотрел на жену и вспоминал, как она так же естественно и легко много лет назад очаровала солдат его отряда, и они носились вокруг нее, как курицы вокруг цыпленка. Да и он сам от них не отставал.

– Ваше величество, – почтительно окликнул Василину Тандаджи, – нам известно, где сейчас дракон, и его могут доставить к вам на переговоры в течение получаса. Крайне вежливо, конечно. Помещение для общения подготовлено.

Королева покачала головой, отметив беспокойство, промелькнувшее на лице мэра. Они шли мимо невысоких домов, изредка навстречу попадались люди в местных одеждах, разглядывали их маленькую процессию, вежливо здоровались.

– Господин Трайтис, как нам правильно поступить? – задумчиво проговорила она. – Вероятно, будет не очень хорошо, если молодоженов разбудит охрана?

Мэр тяжело вздохнул, смиряясь с неизбежным.

– Если позволите, – он снова вздохнул, – я сам поговорю с драконом. Через полтора часа у нас проводы молодых. Чувствуете, – мэр потянул носом воздух, – колобки пекут?

В воздухе действительно слышался сладкий запах выпечки, и королева кивнула, не поняв, впрочем, при чем тут колобки. Тандаджи, шедший позади, загадочно поблескивал глазами.

– А мы их у ворот храма встречать будем, – продолжал мэр, – там и поговорю. А пока, – он вдохновенно махнул рукой, и охрана напряглась, – ваше величество, разрешите угостить вас нашими местными пирогами! Нигде таких пирогов не делают, сами увидите!

Василина чуть смешливо подумала, что мэр времени зря не теряет и, возможно, скоро тут поставят и ее статую, в руках которой будет красоваться указ о присвоении терановийским пирогам статуса королевских.

Впрочем, пироги действительно оказались великолепны – из сладкого мягкого теста, с зеленью и овечьим острым сыром внутри. А что до указа – пожалуй, это небольшая плата за возможность узнать о сестре.

* * *

– Энтери… Энте-ери-и-и, просыпайся, – теплые губы касались драконьего уха, а ладонь жены гладила его по груди. – На проводы опоздаем.

Он, не открывая глаз, нащупал рядом мягкую Тасю, прижал к себе, повернулся лицом к лицу.

– Думаешь, нас так спешат выгнать? – пробормотал Энтери сонно и едва слышно, утыкаясь носом в короткие волосы супруги и вдыхая ее запах.

– Традиция, – объяснила она бодрым голосом, – потом хоть до вечера можешь спать.

– Все-таки надо было тебя украсть еще тогда, летом, – вздохнул дракон сокрушенно, а руки уже гладили ее, сжимали теплые бедра, и организм вдруг заявил, что он проснулся и готов к свершениям.

Ночью после страсти мужа она, влажная и тихая, просто заснула, пригревшись на его груди, – устала за день, и Энтери не решился будить Тасю, хоть и очень хотелось. Смотрел на ее макушку и насмотреться не мог, гладил по щеке со шрамами – потому что силы в себе чувствовал столько, что мог взлететь, – по спине, потом обнимал, примостив руку на грудь, и сам не заметил, как провалился в сон.

Жена закинула на него ногу, потерлась, вздохнула как-то сокрушенно – рука Энтери прошлась по внутренней стороне бедра вверх, дракон крепче прижал супругу к себе, аккуратно разжигая пальцами тянущее желание, – и Тася выгнулась, чтобы ему было удобнее, чуть дернулась от нажатия.

– Больно? – спросил он сипло, замирая. – Тасюш, больно?

– Хорошо, – выдохнула она. – Ох, Энтери… наверное, все-таки опоздаем…

Только в ванной, когда молодожены спешно принимали водные процедуры, очень стараясь, чтобы они не превратились в процедуры куда более приятные, Тася заметила, что ее страшные шрамы исчезли. Долго рассматривала себя в зеркале, затем недоверчиво покосилась на Энтери, всхлипнула горько.

– Тась, ты чего? – дракон испуганно гладил ее по спине, заглядывал в глаза. – Не плачь, Тасюш. Тася, ну не смогу я их вернуть, придется ходить так.

Жена засмеялась сквозь слезы, потянулась к нему, обняла крепко и поцеловала.

Пропали и тиньки. Вместо них по запястьям вились тонкие красные брачные татуировки. Богиня приняла дары и благословила пару на долгую счастливую жизнь.

Воздух снаружи был очень свежим, по-утреннему холодным, но солнце уже сияло радостно, и тепло одетый народ встретил их, щурящихся в лучах света, поздравлениями и шутливыми выкриками. Людей оказалось куда меньше, чем вчера, может, человек пятнадцать – среди них были и мэр, и старик Михайлис, и священник Силайтис.

– Остальные собираются на площади, – сообщил отец Таси. – Запоздали вы, дети.

Дети немного смутились.

– Господин дракон, – окликнул Энтери мэр, – пожалуйста, мне нужно сказать вам несколько слов.

Он очень волновался.

– В Теранови прибыла ее величество Василина Рудлог, – сказал Трайтис тихо вмиг посерьезневшему дракону, – сама лично привезла письмо, ответ сестре. И она хочет с вами встретиться, поговорить. Вы ведь не откажетесь? – попросил он с нотками паники в голосе. – Она обещала полную безопасность…

Энтери усмехнулся. Седрик тоже обещал. Если старшую, Ангелину, он знал, то чего ожидать от второй сестры, было непонятно. Дорожит ли она своим словом, или ему ждать пленения и обмана? Брат Владыки – хороший заложник для обмена на сестру королевы. Равновесный. С другой стороны, защититься он сможет. Выставит щит, чтобы выиграть время на случай вероломства, а уж на оборот ему доли секунды хватит.

– Энтери, – тревожно вздохнула Тася, – я боюсь.

Народ, ожидающий, чтобы проводить молодоженов на праздник, недоуменно косился на их троицу.

– Уважаемый Трайтис, – сказал Энтери, – конечно, я поговорю с ее величеством.

Мэр украдкой выдохнул, посветлел лицом.

– Но как же проводы? – продолжил хитроумный дракон. – Да и некрасиво не пригласить такую высокую гостью на праздник. Оскорбительно. Прошу вас, передайте мои заверения в том, что я готов рассказать все, что пожелает королева, и озвучьте нашу с женой просьбу присоединиться к нам за столом. Там и поговорим, и уважение выкажем, и традицию не нарушим.

Дори Трайтис поднял глаза к небу и с тоской пошел к воротам храма. Пока дойдет до администрации, где разместили высоких гостей, как раз успеет подготовить уважительную речь для ее величества.

А королева согласилась. Несмотря на хмурый взгляд мужа, и на чуть обеспокоенного Тандаджи, попытавшегося объяснить ей опасность такого решения, и на засуетившихся охранников. Похоже, дракон побаивался ее так же, как она его. Но не будет же он в самом деле похищать ее, когда рядом молодая жена, на глазах целого города?

Аргументы вряд ли убедили мужчин, но Рудлоги во все времена были упрямы, а Василина тоже имела в предках Красного Воина.

О прибытии королевы народ уже знал – слухи распространились молниеносно, – и, когда маленькая светловолосая женщина в сопровождении угрюмого мощного консорта, мэра городка и охранников шла мимо длинных столов, люди вставали, кланялись, приветствовали ее, – Василина ласково улыбалась, кивала в ответ и неторопливо двигалась дальше, к столу молодоженов. Дракон, высокий, с короткими красными волосами, тоже встал, поклонился учтиво, придерживая за руку молодую жену так, чтобы она оказалась позади него.

– Ваше величество, – сказал он, не улыбаясь, – спасибо вам, что согласились присоединиться к нашему празднику. Это честь – видеть здесь вас и вашего супруга.

Байдек выдвинулся чуть вперед, почти отзеркалив дракона и прикрыв собой супругу. Мужчины на какие-то мгновения скрестились взглядами, напряглись, оценивая друг друга, и почти одновременно расслабились.

– Я люблю народные праздники, – легко произнесла королева, не заметив только что произошедшего безмолвного мужского диалога. Муж отодвинул для нее стул, и она аккуратно и изящно села рядом с молодоженами, подняла голову, улыбнулась. – Спасибо вам, что не отказались пообщаться. Для меня это очень важно.

Энтери чуть не затряс головой от изумления. Такая маленькая, меньше его Таси, в меховой шубке, с розовыми щеками, кудрявая. Совсем не похожа на Седрика, разве что волосы почти такие же светлые. И на сестру тоже: не только внешностью – самой манерой общения, мягкой и деликатной. Если старшая Рудлог говорила как полководец – строго, сильно, непререкаемо – даже в личной беседе, и окружающим хотелось подчиняться, то эта женщина расслабляла и грела.

Дракон покосился на усевшегося рядом с женой принца-консорта и решил, что с таким мужем даже королева может позволить себе быть слабой женщиной. Вся сила в их семье у него, ей она не нужна. И как легко было бы сейчас Нории, если бы эта сестра оказалась свободной…

Мэр, напряженно наблюдающий за знакомством, выдохнул, встал. Народ разливал горячий ягодный кисель – под свадебные колобки самое то – и ждал речи. Желтые, прожаренные, блестящие масляными боками кругляши размером с кулак, с черными круглыми изюминами, пирамидками лежали на огромных подносах и пахли очень аппетитно.

– Колобок, – важно и вдохновенно говорил Дори Трайтис, и Василина очень старалась не улыбаться, – это маленькое солнце, символ счастья и благоденствия. Но в жизни бывают не только солнечные дни, но и непогода. Каждый, кто съест это угощение, подарит молодоженам еще один солнечный день, да и сам получит кусочек счастья от благословения богини…

Речь мэра выслушали с почтением, а когда она закончилась – началась настоящая вакханалия. Подносы стремительно пустели, народ ел усердно, сосредоточенно, пытаясь запастись счастьем впрок. Ели и молодые, и гости – и только когда каждый выполнил свой долг по поеданию символа счастья, пришло время для разговора.

– Я привезла письмо, – сказала королева тихо. – Вы ведь передадите ей?

– Обязательно, – кивнул Энтери. Тася, прижавшаяся к его плечу, с любопытством прислушивалась и поглядывала на ее величество. Она тревожилась все время, пока не увидела молодую правительницу. Увидела – и сразу успокоилась. Характер человека не скрыть – он всегда на лице и в глазах. Бывает, что собеседник тебе улыбается, но улыбки в его глазах нет. Или пытается казаться добрым – но между бровей вертикальная складка, значит, часто сердится, и уголки губ опущены вниз, и взгляд колючий…

Королева Василина не пыталась казаться, и не было противоречия между ее улыбкой и выражением глаз. Тревога в них была – да, но она как раз объяснима.

– Мы еще собрали Ангелине одежду, – словно это было самым важным, продолжала королева, – письменные принадлежности, косметические, – дракон не выдержал, улыбнулся: не представлял он, как первая Рудлог проводит время в наведении красоты, – книги… вы правда все сможете отнести? Вы ведь с женой домой полетите? Сестра просила еще учебники передать…

Точно! Энтери вспомнил, что в его сумках, оставленных среди кучи подарков на телеге в храмовом дворе, есть список, составленный принцессой. Он совсем забыл про него, а ведь сам предложил купить все необходимое в Теранови…

– Не беспокойтесь, ваше величество, – сказал он немного расстроенно, – я много могу увезти, когда оборачиваюсь. Мы очень большие.

– Я видела, – спокойно ответила Василина, – на коронации. Когда похитили Ангелину. Как ваш брат смог пробить стихийный купол?

– Торопился очень, – сдержанно пояснил Энтери второй раз за сутки. Королева склонила голову, рассеянно крутя в руках чашку с дымящимся киселем – только что ее молчаливый муж бросил взгляд на чуть покрасневшие от холода руки жены, нахмурился и налил ей горячего.

– Ангелина написала, что Владыка пообещал отпустить ее через две недели, – произнесла она наконец. – Он отпустит?

– Если она захочет – удерживать не станет, – осторожно ответил дракон, и Василина взглянула на него с тревогой.

* * *

В полукилометре от них, на противоположном конце площади, за красноволосым мужчиной через прицел винтовки внимательно следил опытный снайпер из команды Тандаджи. Он расположился на чердаке администрации, а его напарник дублировал защиту из окна невысокого дома справа. В наушниках был слышен ровный голос Тандаджи, завершающего инструктаж после изменения позиции из-за неожиданного решения ее величества присоединиться к празднику. Всё к лучшему – удобнее, чем выцеливать объект через стекло окон переговорной.

Оружие, каждый угол и изгиб которого стрелок знал лучше, чем линии на своей ладони, привычно и спокойно ждало своего времени. И его владелец ждал. Так он мог лежать часами, не двигаясь с места и никакого волнения по этому поводу не испытывая. В снайперах вообще истерички не задерживались, и тем более не имелось таких в Управлении госбезопасности.

Но если время действовать наступит – рука не дрогнет.

Хотя вот парадокс – это на войне и в полиции снайперы гордились количеством уничтоженных единиц противника.

В деле охраны операция считалась успешной, если оружию так и не приходилось заговорить.

* * *

– То есть может случиться, что сестру поставят в такие условия, при которых она не захочет возвращаться? – Василина сжала теплую чашку, пытаясь не показывать тревоги. Ведь кроме прямого принуждения есть и другие приемы: обман, шантаж… Видимо, сомнения все-таки отразились на ее лице, потому что дракон покачал головой и решил говорить прямо, пока вежливый обмен короткими фразами не заставил додумать что-то страшное:

– Ваше величество, клянусь: никакого принуждения к вашей сестре применено не будет. Да, нам нужен этот брак, – Василина сердито сверкнула глазами – маленькая гроза в облике светловолосой женщины, – очень нужен, и брат мой обязан спасти не только Пески, но и наш народ… сестра ведь написала вам об обстоятельствах и причинах похищения?

Королева кивнула расстроенно и чуть сместилась назад, к мужу. Едва заметно, но тот сразу придвинулся ближе, коснулся ее плечом – и она видимо успокоилась.

– Драконов осталось очень мало, – продолжал Энтери, – весь наш народ поместился бы в одном из ваших пятиэтажных домов. У нас нет детей, нет будущего. Брак Владыки с вашей сестрой – редкий и невероятный шанс на выживание и нашей земли, и наших людей. Поэтому вы должны понимать: мой брат сделает все, чтобы принцесса Ангелина согласилась стать его женой. Но мое вам слово – там нет никакого насилия, наоборот, он ухаживает за ней очень терпеливо, исполняет все ее желания, она ни в чем не знает нужды. Мы все надеемся, что она останется с нами. Но… если ее высочество решит иначе – Нории отпустит.

Народ за длинными столами вовсю общался, где-то уже играла музыка, а в светло-голубых глазах маленькой королевы столько всего было – и страх за сестру, и неподдельное, огромное сочувствие, и размышления над услышанным.

– Мне очень жаль, – тихо сказала она. – Если бы от меня зависело решение вашей беды…

Василина не закончила, но Энтери уже сам видел – эта Рудлог легко пошла бы на замужество ради исправления прошлого зла.

– Вы расскажете мне, из-за чего случилась война? – попросила она. – Мужчины нашей семьи всегда были несколько воинственны, но мне трудно представить, что должно было случиться, чтобы мой предок решился истребить целый народ. А документов того времени почти не осталось.

– Началась из-за нелепости, – Энтери пожал плечами. – У нас была засуха, такое иногда случается – природа берет свое, несмотря на божественную кровь, ее обуздывающую…

Василина кивнула: и в Рудлоге очень редко, раз в столетие, но происходили извержения вулканов и небольшие землетрясения, несмотря на Стену, – земле все равно требовалось дышать. И наводнения были, несмотря на силу владычиц Маль-Серены, и сильные ветра на континенте, и неожиданные холода.

– Тогда Владыка Владык обратился к королю Седрику с просьбой отдать Рубин в Пески на год раньше положенного, – продолжал красноволосый. – Вы знаете, что такое Рубин? Это артефакт, усиливающий божественную кровь. Просьба не была необычной, редко, но необходимость такая возникала у всех королей и никто не раздумывал, идти навстречу или нет, ведь любому государству континента могла однажды понадобиться помощь. Было и такое, что монархи друг друга на дух не переносили, но Рубин передавали – это считалось выше конфликта. Однако Рудлог заупрямился и сказал, что должен обдумать свое решение. А на следующий день Рубин пропал. Ваш прадед обвинил в этом нас.

– Вы не крали? – серьезно спросила королева, глядя прямо в зеленые драконьи глаза.

– Нет, – сказал ее собеседник, не отводя взгляда. И она, чуть помедлив, кивнула.

– Седрик был несдержан, – осторожно добавил Энтери, – легко впадал в ярость. Его можно понять: если бы кража действительно имела место и мы были бы причастны, то это чудовищное оскорбление. Заверения Владыки его не убедили, Седрик высказался крайне резко, и драконы покинули дворец Рудлогов. А через месяц на нейтральной полосе произошло нападение на наш гарнизон, было много погибших. Седрик привел армию за Рубином. И наших послов он не послушал. Уверен был, что мы виноваты. Мы могли переждать за Стеной – но ведь есть еще широкая полоса между двумя Стенами, вы ведь знаете?

– Знаю, – подтвердила Василина. Стены не соприкасались, между ними всегда была полоса из нескольких десятков километров. Маги объясняли это тем, что при ближайшем расположении стихийные плетения Стен могли вступать в конфликт и провоцировать природные катастрофы или поглощать друг друга.

– Рудлог выманил нас тем, что стал нападать на поселения, расположенные на нашей стороне Милокардер. Началась война. Длилась она почти два года, – Энтери говорил сдержанно, коротко: для него это все происходило недавно и все еще было очень страшно. – Пока не произошло решающее сражение у гарнизона Ниппа, где с обеих сторон полегло столько солдат, что холмы окрасились в красный цвет, а земля не могла больше впитывать кровь. Из-за магических дуэлей воздух искрил силой, вспыхивали пожары, поджаривая трупы, начались сухие грозы с мощными молниями. Запах паленой человеческой плоти, трупная вонь… похоронить всех было невозможно. Вороны не могли взлететь – ходили обожравшиеся, а лекари и помогавшие им драконы падали от усталости: раненых было столько, что они умирали, не дождавшись помощи.

Василина смотрела и холодела – глаза дракона пустели, он говорил монотонно, словно погрузившись в себя. Муж сзади грел ее и не позволял начать всхлипывать. И громкий шум людских голосов, празднующих свадьбу, почти затих, словно они перенеслись под полог страшных воспоминаний.

Молодая жена Энтери обеспокоенно тронула дракона за плечо, и он очнулся, посмотрел на нее – лицо его разгладилось, посветлело.

– Страшно было, ваше величество, – сказал он с горечью. – Но после этого армия Рудлога была практически уничтожена, и Седрик предложил подписать мирный договор. Мы поставили условие, что договор должен быть магическим и что соглашение кровью заверят все аристократические рода обоих государств. Для нас это был праздник, победа и обещание мира, и полетели все: полет должен был быть долгим, церемония подписания из-за количества участников могла растянуться на много дней, поэтому взяли с собой и жен, и детей – кто-то нес семью на себе, кто-то мог лететь сам. А когда мы прилетели на оговоренное место, нас заковали в гору. И чудо, что камень выпустил нас сейчас. Не всех. Не всех, – повторил Энтери и сжал зубы.

То, что было для драконов чудом, стало трагедией для их семьи. Но не права ли Ани? Может, смерть мамы и предшествующее ей угасание рода Рудлог предопределены поступком их далекого прадеда?

Василина молчала, обдумывая услышанное. О многом написала Ангелина, но важно было послушать лично, посмотреть в лицо, понять.

– У нас давно нет войн, – сказала она. – Слава богам. Не представляю, что вы пережили. И мне жаль, очень жаль.

Королева снова замолчала.

– Я подготовила предложение для Владыки Нории о встрече для решения конфликта, – проговорила она ровно. – И готова содействовать восстановлению Песков на международной арене, если сестра действительно вернется в целости и сохранности – или если я буду убеждена ею, что она остается в вашей стране не по принуждению, а по собственному желанию. Противиться этому не буду. Но заставить ее я тоже не могу. Однако я признаю наш долг перед вашим родом и обещаю приложить все усилия, чтобы в нынешних условиях исправить ситуацию.

Энтери склонил голову. Он ошибся. Она очень сильна.

– Прежде всего, – добавила королева, – нужно наладить телепорт-сообщение между нашими странами. Как только закончатся эти две недели и я увижу сестру, я бы хотела снова встретиться с вами. Готова отправить к вам магов, чтобы они на месте оценили возможности. Все это я намерена повторить Владыке лично. Пожалуйста, передайте ему на словах, что я жду нашего разговора. Подробности – в письме и далее при личных встречах.

– Конечно, передам, ваше величество, – подтвердил Энтери, глядя, как неуверенно направляется через площадь к их столу мэр Трайтис. Василина Рудлог тоже заметила, ободряюще улыбнулась волнующемуся главе города и снова повернулась к дракону.

– Господин Энтери, думаю, я получила свои ответы. Благодарю вас за прямоту и честность. Куда мне распорядиться отнести вещи сестры?

– В храм, – немного растерявшись, ответил дракон. Он надеялся, боги не обидятся, что по его вине святое место превратилось в склад вещей.

– В храм? – ее величество подняла брови, затем кивнула. – Хорошо. И письма, – она обернулась к мужу, и тот передал ей охапку конвертов. – Это от всей семьи, – пояснила она, заметив повеселевшее лицо дракона, – а это – лично для Владыки Нории. Только как мы свяжемся, если будет ответ? От сестры или от Владыки?

– Я доставлю, обещаю, – успокоил ее Энтери.

Королева снова кивнула, поднесла к губам кружку с киселем. Но не отпила.

– Как бы я хотела полететь к ней с вами, – проговорила она расстроенно, словно все это время держала эмоции в узде, но они все-таки прорвались. За ее спиной нахмурился и качнул головой принц-консорт, глядя дракону в глаза. Но Энтери не нуждался в такого рода предупреждениях.

– К сожалению, у меня нет таких полномочий, ваше величество, – сказал он мягко.

– Понимаю, – отозвалась королева, поглаживая покрытые глазурью ноздреватые бока большой коричневой кружки, – и у меня нет такой возможности.

Музыка стала громче, к столу добрался-таки ежеминутно останавливаемый сытыми и развеселившимися горожанами Дори Трайтис. И выглядел он как-то виновато.

– Сейчас танцы будут, – произнес мэр учтиво и нервно, но из-за шума голосов и усердия музыкантов приходилось орать, поэтому получилось даже чуть угрожающе. – Ваше величество, меня попросили просить… э-э-э-э…. просить вас станцевать с нами первый танец. Молодые открывают перехват, а мы продолжаем…

И как ответить, чтобы не обидеть? Сидящие за столами даже притихли, пытаясь услышать, что скажет маленькая королева.

– Я с удовольствием, – произнесла она, поглядывая вопросительно на мужа – тот кивнул едва заметно, – только я, к сожалению, не знаю местных танцев. И, почтенный Трайтис, мы уже закончили разговор и готовились прощаться. И так доставили вам хлопот и волнений молодоженам.

Молодая драконья жена что-то смешливо шептала на ухо мужу. И улыбалась королеве. Так, что невозможно было не улыбнуться в ответ.

– А! – махнул рукой повеселевший мэр. – Там ничего сложного! Благодарю за честь, ваше величество! Мы не посмеем вас задерживать, но как хорошо будет, если вы поучаствуете в перехвате!

– Поучаствую, – согласилась Василина. Хорошо хоть, что это просто танец, а не нечто более экзотическое. Она вспомнила о бане на Форелевой заставе и чуть покраснела.

Терановийцы, уловившие ответ королевы, зашумели одобрительно, радостно, стали выкрикивать тосты за здоровье ее величества.

– Ваше высочество, – куда более осторожно обратился мэр к суровому барону Байдеку, – а вы присоединитесь?

– Непременно, – ответил консорт, ухитрившись это сделать одновременно угрюмо и любезно. И всем, кто слышал его ответ, стало понятно, что не стоит усердствовать в перехвате рядом с королевой.

* * *

За происходящим на площади с каменным лицом наблюдал в большой бинокль подполковник Майло Тандаджи и думал о том, что снайперы, наверное, переплевались все – попробуй отследи цель в танце, в окружении хлопающих в такт людей. Еще он думал, что надо поговорить с Байдеком – ее величество как раз сменила невесту, поплыла немного застенчиво вокруг красноволосого дракона под вздохи и аплодисменты толпы – о том, чтобы объяснил наконец жене базовые правила безопасности. Как целиться, когда в прицеле то и дело мелькает светлая головка государыни?

Они временно разместились на третьем этаже опустевшей администрации, судя по всему, в бухгалтерии. Капитан Рыжов тоже поглядывал в бинокль и вел запись на камеру. Для отчета. Ну и для истории – чтобы потомки могли увидеть будни королевской четы. Изредка комментировал, и Тандаджи едва уловимо морщился – то ли от фраз подчиненного, то ли от нелепости происходящего. Воистину, с момента возвращения Рудлогов на трон его служба периодически стала напоминать комедию.

– В круг выходит его высочество принц-консорт Мариан Байдек, – голосом профессионального диктора на параде провозгласил Рыжов. – В перехвате обыгрывается древняя традиция погони нескольких женихов за невестой. Как рассказывали местные жители, восходит она к драконьим обычаям…

– Рыжов, – спокойно попросил Тандаджи, не опуская бинокль, – вы не могли бы заняться озвучкой после? Я выделю вам время, кабинет и даже оплачу премиальные за ваш этнографический труд.

– Так точно, господин подполковник, – радостно отчеканил капитан и больше рта не открывал. И хорошо – а то быть бы любознательному Рыжову сосланным на окраину Рудлога, изучать местные обычаи.

* * *

Барон танцевал серьезно, не боясь выглядеть смешным или нелепым. На Севере тоже танцевали нечто похожее на свадьбах, только танец назывался ухадка – «ухаживание», и женщины не менялись: одна невеста, а вокруг нее друзья жениха. В конце концов, он солдат и офицер, раз надо – значит надо. И Мариан двигался в паре со своей королевой, убегающей, кидающей на него лукавые взгляды – Василина раскраснелась, разогрелась и была необыкновенно хороша. Она веселилась – разве мог он испортить ей неожиданный отдых? И Байдек сам не заметил, как стал улыбаться в ответ, и как загорелся огнем ее взгляд, и как музыка и ритм танца вдруг превратили его в охотника, а его жену в меховой шубке, с ее голубыми глазами и светлыми кудряшками, – в самую желанную добычу, и танец стал тем, чем он был изначально, – демонстрацией мужской доблести и женской красоты и мягкости.

Застыли гости, наблюдая за кружившейся парой и гадая: поймает? не поймает? Замерли ждущие своей очереди женщины – разве можно разорвать этот танец? Радовались музыканты, старательно выводя переливчатую быструю мелодию на волынках и скрипках. Стучали каблучки королевы по брусчатке площади, и им вторил гулкий стук сапог ее супруга. И в какой-то момент хищный ястреб почти настиг свою пушистую лебедушку – но она извернулась, юркнула в толпу со смехом, и вышла вместо нее другая девушка. Робко, скромно, даже испуганно – а ну как захочет этот широкий, мощный мужчина прервать перехват, пойти за женой?

Но перехват не был разорван – иначе ведь быть беде! – дотанцевал высокий гость, не показав своего недовольства, если даже оно и было, и, как положено, ушел из круга, никого не обидев, и сменил его другой парень. А королева с супругом радовались, как все, и хлопали, и смеялись, стоя рядом с молодоженами, а потом попрощались вежливо, поблагодарили жителей за теплый прием неожиданных гостей, поздравили еще раз молодых и пообещали обязательно навестить Теранови с официальным визитом.

Королева ушла в сторону телепорта, сопровождаемая мужем и охраной, и даже не поняла, что одним танцем завоевала любовь людей целого города.

* * *

Праздник в Теранови продолжался еще несколько часов. Энтери удалось отлучиться в храм, после перехватить мэра Трайтиса, уже приложившегося к местной медовухе, и показать ему список принцессы Ангелины. Мэр клятвенно обещал, что все найдут, купят и доставят к остальным вещам.

Тася немного грустила, и он обнял ее, прошептал на ухо:

– Не хочешь лететь ко мне?

– Хочу, – сказала она грозно, – что ты выдумал! Переживаю просто о новом месте. Что я там делать буду, Энтери?

– Будешь хозяйкой в доме, – он легко поцеловал ее в нос, – а освоишься – решишь. Не захочешь в городе жить – построим дом за городом, там земли будет много, можно фрукты выращивать, овец разводить. А нет – так в городе найдешь себе занятие. А если совсем плохо тебе там покажется, – добавил он неуверенно, – то вернемся сюда.

Она покачала головой.

– Жена должна быть там, где муж. Я привыкну, Энтери.

Веселая круговерть праздника не хотела отпускать, но солнце давно перешагнуло через полдень, а лететь домой было долго. Тася немного грустила, обнимаясь с сестрой, а Энтери, уставший от необычайно буйного веселья, вдруг обнаружил себя рядом со старым Михайлисом, отцом Таси. И с трубкой в руках. Мужчины курили и молча смотрели на танцующих людей.

– Я тебе там табачка донес мешок, – нарушил молчание старик. – Закончится – прилетай, у меня запасы большие. И не обижай мне Таську.

– Может, с нами полетите? – спросил Энтери. – Дом большой, и вам, и Лори места хватит. Заодно за дочку сердце спокойно будет. Там тепло, зелени много в городе. Захотите своим домом жить – так будет свой.

– Э-э-э, – отмахнулся Михайлис, – куда мне на старости лет переселяться. Я горы эти люблю, здесь родился, здесь и помирать буду. Затоскую без снега, без сосенок, без охоты. Да и у Лорки вроде как складывается, – он качнул головой в сторону стола, где молодой крепкий парень глаз не сводил с Тасиной сестры. – Глядишь, и вторую дочь замуж выдам. Ты лучше скажи мне, как это ты ей шрамы убрал? Таська поделилась.

– Это я от счастья, – смущенно признался дракон. – Удивительно, вы первый спросили, отец.

– Да чего уж тут удивительного, – Михайлис выпустил дым, поглядел, как облачко рассеивается в прозрачном холодном воздухе. – И не такие чудеса случались. У нас одна девушка пошла за охотника, на которого двумя годами ранее дерево упало. Все, что ниже пояса, отнялось, сам понимаешь, куда там жениться. Хирурги и виталисты позвоночник собрали, а не действуют ноги, и всё. Руками разводили, потому что по показаниям все цело, а не работает. А она медсестрой у нас в госпитале работала, ухаживала за ним. Так и слюбились, и свадьбу в коляске сыграли, и в храме переночевали. А наутро он на своих ногах вышел. Вот, двое пацанов у них. Так что увидели все, а болтать о таком – богиню гневить.

Они снова помолчали, попыхивая трубками.

– А в гости к нам прилетите? – Энтери глянул на старика. Тот прищурился.

– Конечно. Проверю, как Тасе с тобой живется, и обратно. Вот через пару месяцев и прилетай за мной. А пока родственники для молодых только помеха.

Энтери докурил, аккуратно вытряхнул пепел из трубки, постучал по ней ладонью.

– Пора, – сказал он.

На то, как нагружают поклажей огромного белого дракона, пришел посмотреть, наверное, весь город. Большие сумки закрывали на молнии, заклеивали скотчем и попарно привязывали к красным шипам драконьего гребня – издалека казалось, что на шее у ящера завязаны уродливые пестрые банты.

Энтери стоически терпел и погрузку, которой командовала Тася, и толпу детей, жаждущих посидеть на драконе, – аттракцион получился знатный, хоть билеты продавай. Да и некоторые взрослые вежливо просили разрешения взойти по крылу. Как им отказать?

Наконец Тася, обнявшись с родными, чмокнув своего дракона в нос – на хороший полет, – закуталась в доху и уселась на свое законное место – на холку мужу. И они полетели, оставляя внизу восторженно ахающих горожан.

И, хотя жители Теранови были, без сомнения, добры и широки душой, отлет свой Энтери принял не без облегчения.

В Истаил он прилетел к вечеру. Шея уже побаливала – большие сумки натирали и мешались, да и скорость из-за них снизилась. Несколько раз делал остановку для Таси в оазисах, и она с любопытством оглядывала бесконечное море песка, чахлые пальмы, зелень с длинными корнями – чтобы достать до подземной влаги.

Когда Энтери приземлился в Истаиле, жена уже дремала, и пришлось аккуратно тыкать ее носом, грозно шуметь ноздрями, чтобы проснулась, и спускать на землю.

Новобрачная старательно оглядывала свои владения, и серые глаза ее были испуганными: высокий белый дом с арками и выглядывающими из окон цветными занавесками, огромный сад – еле-еле угадываются за деревьями очертания соседних домов, – шум странного города за воротами, фонтаны, оглушающие сладкие и пряные запахи.

Пока молодая жена приходила в себя, Энтери с наслаждением обернулся – сумки остались лежать рядком, как арбузы на грядке, – взял супругу за руку и повел в дом: знакомить со слугами, кормить, мыть и укладывать спать.

Ему было странно и необычно видеть в этом доме Таисию – будто времена наложились одно на другое, – и ей тоже все казалось странным. И наличие слуг, радостно приветствовавших хозяйку дома и преподнесших им по случаю свадьбы сладкий кускус с изюмом, и непривычная еда, и купальни с большими бассейнами.

Впрочем, в купальне красноволосый дракон, дорвавшись до жены, вмиг забыл, что у него и шея болит, и плечи, и что он устал, как вьючный верблюд. И Тася забыла про пока еще чужой дом, и переживания о будущем, и грусть по оставленным в Теранови родным.

Они расплескали воду на цветной мраморный пол, утопили в огромной ванне несколько горшочков с мылом, чуть не заснули там же после бурной любви – и, уставшие, посмеивающиеся и зевающие, пошлепали по залитому полу в спальню, устланную коврами, с высокими окнами, выходящими в сад, сказочными светильниками на ножках и круглым потолком.

Дом, опустевший более пяти веков назад, оживал и радовался, заполняясь запахами пищи и печного дымка, свежего белья, голосами людей и солнечной, счастливой и жаркой любовью, которая любой дом делает теплым и добрым к его обитателям.

 

Глава 5

1 ноября, Пески

Ангелина

Принцесса Ангелина едва сохраняла спокойствие. Полдень! Энтери вернулся вчера – Нории сообщил ей об этом за завтраком. Улыбнулся, увидев, как раздавила она в раздражении виноградину, попросил подождать.

– Не злись на него, – сказал он насмешливо, – у него своя женщина рядом. Он, наверное, забыл обо всем.

Принцесса сердито подумала, что младший брат Владыки может забывать о чем угодно – но только не о письме от ее родных. Но Ангелина терпеливо ждала. Вечером ей предстояло посетить праздник в честь Синей Богини, и принцесса очень надеялась, что дракон сумеет оторваться от молодой жены до этого времени.

Энтери появился к обеду, когда Ани уже вся извелась, пытаясь занять себя хоть чем-то: поговорила с Ветери о планируемой переписи населения, показала ему список вопросов, которые нужно осветить, договорилась, что он найдет писцов, способных провести учет населения. Поболтала с заглянувшей Зарой – девушка тоже собиралась на праздник, так как одна из ее дальних родственниц выходила замуж. И дождалась-таки запоздавшего молодожена. И даже вежливо его поприветствовала.

Впрочем, Энтери был таким спокойным и приятным в общении, что на него невозможно было сердиться. Он рассказал о свадьбе – принцесса нетерпеливо поглаживала толстую пачку писем, – удивил ее известием о том, что Василина прибыла пообщаться с ним. Кратко передал содержание разговора, испытующе глядя на Ани. Принцесса выслушала вежливо, не моргнув глазом. Решительная у нее сестричка, однако. Молодец. Может, действительно все хорошо? Может, есть возможность пусть не остаться… подумать над тем, чтобы остаться здесь? Нет, сначала вернуться в Рудлог, потому что она очень соскучилась по семье. А потом, возможно, уехать сюда.

Да о чем она вообще думает?!

Энтери попрощался – он должен был зайти еще и к брату, и Ани стала торопливо вскрывать конверты. И читать, читать, читать…

«Ангелина, мы очень скучаем. Тандаджи организовал поиски, но они не дали результатов, поэтому я безумно рада, что ты нашла возможность передать письмо. Я очень боюсь за тебя, хотя ты и пишешь, что нет причин для беспокойства. У нас все уже хорошо. Были кое-какие неприятности…

…Слава богам, заговор раскрыт. Но, судя по всему, это не конец, и проблема приобретает международный масштаб. Очевидно, что кому-то нужна кровь нашей семьи, и понятно, что нападения на королевские дома континента продолжатся. Неясны цели, неизвестно, кто станет следующей мишенью. Мариан усиливает систему безопасности; скоро мы будем ходить, увешанные следилками, и бояться собственной тени…

…Видела бы ты это чудовище, Ани! Никогда в жизни я так не боялась. С ужасом думаю, что бы было, если бы в рог дунул кто-то из моих сыновей, ведь подарок был для них. Если бы не помощь других монархов – не знаю, справилась ли бы я…»

«Ангелиночка, ты только не переживай. Я знаю, что я совершила много глупостей, но с одним ты можешь меня поздравить – я все-таки выйду замуж за Демьяна Бермонта! А теперь я хочу рассказать тебе, как мы с ним встретились. Только не переживай, пожалуйста, сейчас уже все хорошо…»

«После твоего похищения мы с Васютой оказались в больнице. Она напоила алтарный камень своей кровью, да так, что едва не умерла. Веселое наследие нам оставили предки. А у меня пропала сила. Правда, сейчас уже вернулась – после произошедшего на Васином дне рождения…

…Иногда мне кажется, что девиз нашей семьи не „Пламя, ввысь!“, а „Ни дня без смертельной опасности“…»

«Рада, что ты в добром здравии. Я скучаю, сестренка… Рассказывать очень много, поэтому напишу оглавление, а потом подробности по пунктам.

1. Учеба в университете.

2. Коронация Василины.

3. Поиски Полины и ее будущая свадьба.

4. Памятник маме.

5. Марина вышла на работу.

6. Наш придворный маг.

7. Каролина начала краситься!

8. Демоны (только не пугайся, все уже хорошо!).

9. Тха-охонг.

10. Вопросы по поводу устройства жизни у драконов и их строения.

Пожалуйста, напиши как можно подробнее! Я записала интересующие меня вопросы. Было бы здорово, если бы ты смогла привезти образец пера или клык…»

«Дочка, Каролина нарисовала тебе несколько картин. Она прекрасно рисует, но стесняется пока показывать это сестрам. Я занимаюсь с ней после школы. У нее несомненный талант. Она очень скучает – сильно привязана к тебе. Поначалу даже плакала тихо, когда думала, что я не вижу. Очень надеюсь, что ты вернешься. Ты нужна нам».

С листов бумаги на нее смотрели нарисованные рукой младшей сестры Василина с детьми, строгий Мариан в военной форме, Алинка с книжкой, Полли, завязывающая длинные волосы в хвост, Марина с короткой стрижкой и сигаретой, глядящая в окно, и сама Каролина со Святославом Федоровичем.

Ани с жадностью вглядывалась в измененные – точнее, вернувшиеся – лица сестер. Только Алинка и младшенькая остались под мороком. Ну и она сама.

Повзрослели. У Полли немного резкие черты лица, нос с горбинкой, острый взгляд – красота ее сильная, чуть насмешливая. Марина с короткими волосами и огромными глазами выглядит совершенно неземной. Просто насмотреться нельзя – красота ее стала утонченной, притягивающей взгляд. И не скажешь, что эту девушку Ангелина как-то вызволяла из полицейского участка, куда их загребли всей общажной компанией.

И Василина. Малышка с кудряшками, твердым взглядом и фамильными рудлоговскими скулами. Очень похожая на мать.

А она, Ангелина, уже забыла, как выглядела до переворота.

Праздник Синей Богини прошел для принцессы как в тумане. Она улыбалась, говорила поздравления новобрачным, ела вместе со всеми жирный и горячий мясной плов, благословляла, принимала участие в молитве. Люди радовались ее участию, трепетали на ветру разноцветные ленты, украшавшие город, звучала музыка, дымились кальяны, Нории сидел рядом и периодически обращался к ней – и она даже отвечала, но потом не могла вспомнить, о чем был разговор.

Снова и снова Ангелина обдумывала письма родных. И когда вернулась во дворец, первым делом перечитала их. Потом еще раз и еще, пока почти не выучила наизусть.

Служанка Суреза, испуганная молчаливостью и задумчивостью госпожи, принесла ей с кухни свежих медовых лепешек, заварила чаю. И нарадоваться не могла – шеен-шари рассеянно уничтожала одну за другой, пока не взглянула изумленно на последнюю, уже откушенную, потом на опустевшее блюдо и не отложила ее. Встала и вышла из своих покоев. И куда пошла ночью?

Ани прошла по коридору к покоям Нории, открыла дверь – старый слуга Зафир изумленно вскинулся из кресла, но она остановила его жестом. Шагнула в темную спальню, села в кресло напротив кровати со спящим Владыкой города.

– Зачем ты пришла? – глухо спросил он через некоторое время.

– Я хочу домой, Нории, – ответила она. – Отпусти меня. Пожалуйста.

Он сел, тяжело опершись кулаками на кровать. Посмотрел на нее внимательно.

– Ты вернешься ко мне?

– Я не знаю, – сказала Ангелина честно. – Не знаю.

Орнамент на драконьем теле тускло светился, мерцал, и то ли от мерцания этого, то ли от общей усталости в глазах защипало, невыносимо и больно. Сморгнула – и с удивлением почувствовала на щеках влагу.

– Не плачь, – произнес он рокочуще – увидел? или ощутил запах? – Иди ко мне. Расскажи, что случилось.

Ани сжала рукоятки кресла и не двинулась с места. И Нории встал, вытянул ее с сидения и усадил к себе на колени.

– Расскажи, – пророкотал он ей на ухо, чуть поглаживая по спине рукой.

Глупая ситуация, глупое положение, но ей было все равно. Они ведь договаривались, что она может уйти раньше?

– Семья без меня не справляется, – сказала Ани тихо. – Беды идут одна за другой. Начиная с коронации и того момента, как ты меня унес…

Он слушал, слушал внимательно, и Ангелина говорила: ей просто не с кем больше было поделиться страхом за родных; и как так оказалось, что не нашлось здесь ближе человека, чем ее похититель? Говорила долго – Нории успел положить ее голову себе на плечо, обхватить крепко; прохладный и спокойный, он утешал ее одним своим присутствием. Она ведь могла позволить себе одну слабость, всего одну – перед тем как уйти? И казалось, что он все понимает.

– Ты отпустишь меня? – повторила Ангелина после рассказа.

– Ты обещала мне месяц, – сказал Нории ровно. И принцесса подняла голову, выпрямилась.

– Обещала, – подтвердила она сухо и попыталась встать. – Но мне нужно в Рудлог.

– Зачем? – поинтересовался дракон, отпуская ее. – Ведь сейчас все в порядке? Твоя сестра правит достойно, опасностей удалось избежать, враги побеждены. Что изменят эти две недели?

Она глядела на него и понимала: нет, не отпустит.

– Я просто беспокоюсь за них, – тихо произнесла Ани.

– Дай им жить своей жизнью и делать свои ошибки, – требовательно пророкотал Владыка.

Она молчала, кусая губы, затем покачала головой.

– Наверное, ты прав. Извини, что разбудила, Нории. Две недели ничего не решат.

Дракон испытующе глянул на нее, склонив голову.

– Ты ведь знаешь: я хочу, чтобы ты осталась навсегда.

– Я не могу решить это сейчас, Нории.

– У тебя есть еще две недели, Ани-эна.

Ночь была тяжелой и неспокойной: Ангелина сомневалась в принятом решении, размышляла, как оно скажется на семье. Перечитывала письма, плавала в бассейне и думала, думала, думала. Заснула под утро, совершенно измучившись, и проснулась только к обеду.

Отвела урок у нани-шар. Слуги Энтери занесли учебники, книги, и девушки радовались, как дети, с восторгом рассматривая картинки, бо́льшую часть изображенного на которых они не понимали, пробовали ручки и тетради. Учеба сразу пошла легче и веселее, и она даже отвлеклась немного.

А после обеда Ангелина нашла Нории и попросила отвезти ее на море.

Что может отвлечь лучше, чем теплая лазурная вода?

На этот раз он пошел в воду с ней – и она не отворачивалась, – нырял, доставал ей со дна причудливые большие зубчатые раковины с притаившимися внутри моллюсками, разглядывал ее откровенно и прямо – и она не опускала взгляда, касался – и она не отходила в сторону. Мягкие волны успокаивали, уговаривали расслабиться, и Ангелина лежала на спине, бездумно уставившись в небо, а прибой покачивал ее и уносил куда-то далеко, туда, где ничего не нужно решать и нет необходимости выбирать.

Светило солнце, и во рту было горько от морской воды, и насмешливо и сочувственно шумело море.

Ани перевернулась на живот и поплыла к берегу. Вышла на песок, закуталась в полотенце, не глядя на идущего следом дракона, и направилась в тень – под пальмы. Разлеглась на покрывале, не смыв соль с тела, и закрыла глаза. Как же она устала.

Нории уселся спиной к пальме, разлил лимонад. Она слышала его, но не открывала глаз. Не хотела вставать, не хотела что-то делать.

– Тебе хорошо? – спросил он гулко.

– Да, – слово вылетело, как комок грязи, и Ани поморщилась, облизала сухие губы, чувствуя засохшую соль в уголках. – Пить хочу.

– Иди ко мне, – предложил Нории насмешливо, – я тебя напою.

Она встала, поморгала – перед глазами плясали фиолетовые пятна. Поправила полотенце и подошла. Потянулась за лимонадом – закружилась голова, потемнело в глазах, – и упала бы, если бы дракон не поймал ее и не притянул снова к себе.

– Слишком много на солнце пробыла, – пояснил он, проводя рукой по ее волосам – от ладони шла прохлада, и вспыхнувшая было боль уходила, растворялась. – Я забыл, что вам, людям, солнце может вредить. Пей, Ани-эна.

Она жадно пила, а Нории смотрел на нее, и принцесса чувствовала и его бедра под своими ягодицами, и крепкую руку, поддерживающую ее за спину. И странный взгляд зеленых глаз, и то, как близко его лицо находится к ее лицу.

Было тошно.

Она отставила стакан. Повернулась, встретившись с ним взглядом, нервно передернула плечами. Он улыбнулся краешком губ, скользнул ладонью по ее спине до затылка и притянул принцессу к себе.

Жадно, как она только что пила воду, дракон пил ее, не позволяя вырваться, ласкал губы и обещал большее, и Ангелина отвечала ему так же жадно и беззаветно, совершенно утонув в его напоре, в игре его языка, в биении сердца, в руках, движущихся по телу, в совершенно откровенном возбуждении. И, когда ей стало казаться, что еще немного – и она просто растворится в нем, потому что нет в ней и никогда не было силы противостоять его мощи – пусть он и давал такую иллюзию, – Ани испугалась. Дернулась. Открыла глаза, встретив дымчатый взгляд вишневых глаз, и сжала зубы.

– Спи, Нории, – сказала она и успела еще увидеть, как буйствующая жажда в его глазах сменяется яростью и пониманием.

Раскрылся. Поверил. Ментальная защита слетает в моменты сильнейшего испуга и безумной страсти.

– Спи, – добавила Ани, хотя в этом уже не было нужды. И разрыдалась от ломающей сердце боли.

Она быстро обмылась – слезы всё текли и текли, – связала в узел свою одежду, добавила туда бурдюк с водой. Постояла с закрытыми глазами, определяя направление. Кинула взгляд на спящего дракона, вытерла ладонью слезы. Перекинулась в белую верблюдицу и побежала. На север, к своей семье.

* * *

Четери снова ночевал у себя в доме, на своей земле. У него появилась навязчивая потребность возвращаться сюда. Может быть, потому что здесь он часто видел сны о Светлане. А может, потому, что в нем плескалась сила – и было совершенно очевидно, что всплески происходят именно после этих снов, и после ночей в доме Чет чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя кормящая мать – когда грудь распирает от молока и физически невозможно сдержать его.

Он поил землю своей силой, и она отвечала побегами кипарисов, родниками и зелеными лугами.

И пусть зеленая зона расширялась на какие-то пару десятков метров. Зато каждый раз удавалось оживить чуть больше, чем в прошлый.

Это было невероятно, и подобного никогда раньше не случалось.

Но Четери не мог не обращать внимания на изменения, происходящие с ним. Он стал быстрее – и в бою, и в полете. Но только Владыки могли ускоряться так, как теперь мог он, – мчаться стремительной стрелой, преодолевать за короткое время огромные расстояния.

Он стал сильнее ощущать наследие Белого Целителя: люди приходили к нему за помощью, и если раньше целительский дар был довольно слаб – все-таки Четери жил воином, и в этом было его призвание, – то теперь он лечил страшные ожоги, спасал от укусов змей и тарантулов. Выдыхался каждый раз, приходилось отпаиваться кровью, и люди уже знали: идешь к дракону за помощью – бери с собой барана в жертву. Но все-таки лечил.

И ауры стал видеть четче. И отблески эмоций начал ощущать.

Если бы Чету не было больше сотни лет, если бы впереди было его совершеннолетие, то он бы решил, что в нем просыпается сила Владыки.

Но это было невозможно, потому что такого не случалось никогда.

И все же он должен был поговорить с Нории. Понять, что с ним происходит и почему.

Четери прилетел домой рано, вымотанный как никогда. Пока Владыка Истаила был занят на празднике Синей, ему пришлось вычищать гнездо песчаников – твари напали на рабочих, обошлось без жертв среди людей, но вот защищавших их драконов потрепало. Слабаки, а не воины. Если бы остались в живых хотя бы пятеро воинов из его Крыла, не приходилось бы все делать самому. Но они погибли в проклятой горе.

Заснул рано – и проснулся чуть позже полуночи, опять переполненный силой, опять после сна о Светлане. Тяжелого сна, потому что не было в нем любви, а женщина казалась потухшей, тоскливой и потерянной. Он снова требовал: «Жди меня» – но она то ли не слышала его, то ли не верила ему.

Что это было? Их связь? Или голос совести?

Кто оставил женщину на растерзание королевским палачам? Кто не подумал, что ее схватят и могут казнить за помощь им?

Какому тупоголовому дракону открыла глаза красная принцесса, которую он воспринимал не иначе, как суженой жертвой для возрождения Песков?

Энтери говорил, что в Рудлоге нет смертной казни, но разве легче от этого? Нет большего стыда для мужчины – не суметь защитить свою женщину. И не нужно оправдываться приказами Владыки, потому что, кроме приказов, для воина есть еще кодекс чести, который превыше всего.

Блюди чистоту и во сне, и наяву.

Сражайся каждый раз, как последний в жизни.

Не предавай доверие.

Мастер Клинков, чувствуя, как пульсирующая в нем сила просится в землю, вышел из дома в темную, влажную южную ночь, подошел к кромке воды. Черным зеркалом блестело озеро, плескала мелкая рыбешка, звучно стрекотали цикады. Посмотрел на свои руки, на тело – красные и зеленые линии орнамента светились так ярко, что ослепляли, отражались в воде, изгибаясь дрожащими дугами, сотворяя светящуюся дорожку, идущую навстречу лунной.

Закрыл глаза, а когда открыл – в воде озера не было его отражения. Четери присел, плеснул ладонью по водной глади – побежала рябь, и виден был стоящий над головой полумесяц, просвечивающий через него.

Там же, над Четом, было небо – перевернутая чернильная чаша, способная простором своим успокоить давно отучившегося удивляться воина. Небо зовущее, небо вечное приняло в свои объятья белого дракона, который, сделав круг, пролетел над озером – дабы убедиться, что его действительно не видно.

Еще одно умение, которого у него не должно быть.

Четери задумчиво парил в восходящих от прогревшегося за день песка потоках теплого воздуха, ласкающего и щекочущего крылья и живот, затем развернулся на север. И ускорился.

Он только посмотрит. Только убедится, что с ней все в порядке.

* * *

На окраине спящего Иоаннесбурга, в пятиэтажке напротив окон отслеживаемого объекта, смачно зевнул сидящий в кресле агент. Скука была смертная – месяц тупого наблюдения за экранами, на которые выводились изображения с камер, установленных на окнах снятой квартиры, и перемещений за молодой учительницей, каким-то невероятным образом оказавшейся связанной с похищением наследницы трона.

Напарник спал на кушетке тут же, и завидно было до злости.

Внизу, под окнами, вдруг завыли сигнализации нескольких машин, и агент, оживившись, выглянул наружу, но ничего не увидел. Фонари над проезжей частью светили ярко, по тротуару напротив, далеко от точки наблюдения, шла какая-то развеселая компания и гнусно орала песни.

Все как обычно.

Он ушел на кухню, сыпанул себе дрянного растворимого кофе в заскорузлую кружку, плеснул туда теплой воды из почти остывшего чайника, щедро добавил сахара и вернулся на место.

* * *

Чет долго кружил над столицей Рудлога, опасаясь снижаться – вдруг полог невидимости перестанет работать? Но, раз за разом пролетая над знакомой пятиэтажкой с угловым окном, в которое он ворвался месяц назад, дракон не выдержал. Снижался мягко, сложив крылья, целясь на крышу – было бы удобно изогнуть шею и заглянуть в окошко, – но в последний момент подумал, что хлипкое строение может и не выдержать драконьего веса. Спустился на проезжую часть, аккуратно, стараясь не задеть хвостом ничьи окна, но все же толкнул лапой припаркованную машину, чуть не споткнулся, тяжело и гулко стукнул по тротуару. Заверещали машины, противно, на высоких нотах, на все лады, как безумный оркестр, и он сжался прямо посреди дороги, потому что стали загораться в окнах огни, сонные люди выглядывали, щелкали ключами от сигнализации, отключая воющие автомобили.

Когда улица затихла, Чет развернулся, чувствуя себя червяком в тесном яблочном ходу, встал на задние лапы, оперся передними о Светланин дом, и, изогнув шею, повернув голову боком, заглянул в ее окно.

Там, за тонкими занавесками, в знакомой кровати спала его Света, и он как щенок стал тыкаться носом в стекло, прижимаясь ноздрей к щелкам между окном и рамой, пытаясь почувствовать ее запах.

Жива. Спит. Дома.

Пахло и другими людьми, ее родителями, он проверил – пожилая пара мирно спала в другой комнате на широкой кровати. Окна заперты надежно, только на кухне одно вертикально приоткрыто – в эту щель мог пролезть котенок, но никак не дракон.

Поскребся тихо когтем в стекло к Светлане, но звук все равно вышел душераздирающий – он прижал уши, оглянулся. И вовремя – у ног его шли люди, воняющие алкоголем, шумные, шатающиеся, первый наткнулся на дракона, упал, ошарашенно посмотрел по сторонам. Дракон поднял лапу, пропуская упавшего и ржущих над ним товарищей, затем приподнял и вторую. Балансировать было трудно, да и облицовка здания в тех местах, где он опирался на него передними конечностями, угрожающе поскрипывала и крошилась.

Снова поскребся, прислонился глазом к стеклу – Светлана спала крепко, сжавшись в комочек – опять мерзла, наверное.

Обернуться и подняться к ней? И что? Позвонит он в дверь, а если откроет кто-то из родителей? А он не одет, в этом мире так не принято.

Четери старательно чиркал ногтем по стеклу, но Света не просыпалась. Походил задумчиво по дороге туда-сюда, расставляя ноги и пропуская проезжающие машины под брюхом.

Сила утекала, как вода сквозь песок, и нужно было решаться, и он уже поглядывал на дверь подъезда, когда в голове раздался Зов Владыки Нории. Слабый, тихий, но даже на таком расстоянии было понятно, что хозяин Истаила в бешенстве.

Чет мотнул головой, преодолевая необходимость прямо сейчас срываться с места и лететь, потянулся зубами к своему крылу, вырвал небольшое пушковое перо у самого сгиба. И еще с минуту, наверное, аккуратно просовывал его в щель окна на кухне – так, чтобы оно точно оказалось внутри.

Зов повторился, и воин-дракон взмыл в ночное столичное небо, сбросил высоко над городом ненужную уже невидимость и, ускоряясь, полетел к своему Владыке.

* * *

Света проснулась рано. За окном было серо и мокро, и кружилась голова, и на работу совсем не хотелось, и мутило противно. Полежала немного, слушая, как на кухне хлопочет мама, спустила ноги в теплых носках на пол и пошла в ванную.

Зубная паста показалась такой вкусной, что она высосала чуть ли не полтюбика, а вот от запахов еды становилось еще хуже. Но поесть надо было, иначе опять будет темнеть в глазах на уроках и подступать к горлу желчь.

Мама подметала пол, а в пыли у совка лежало большое, со Светину руку, пушистое белое перо. Она застыла в дверях, забыв о дурноте.

– Смотри, – мама ткнула шваброй в перо, – ничего себе, какие птицы у нас водятся. Дочь, ты чего?

Дочь, опустившись на пол, прижимала к лицу легкий пух, щекочущий ноздри, и с совершенно неадекватным видом улыбалась. Вскочила, метнулась к окну кухни, выглянула в него, побежала в свою комнату, отдернула занавески, всхлипнула. Встревоженные родители следовали за ней по пятам. И очень удивились, увидев на стекле коряво выведенное неровными буквами-царапинами слово.

«Жди».

– Мама, папа, – сказала Света, волнуясь, – мне очень надо вам кое-что рассказать.

Рассказ получился долгим и трудным. К концу на маленькой кухоньке сидело два очень удивленных родителя и одна беременная дочка, прижимающая к себе пушистое перо.

Сколько раз повторялась эта сцена в разных семьях, на разных кухнях, маленьких и огромных, роскошных? Без перьев, конечно. Да и отсутствующие потенциальные зятья были попроще и поменьше размером.

– Ну, что скажете? – настороженно спросила Светлана у задумчивых родителей. Большие часы, стоящие на холодильнике, показывали, что на работу она уже опоздала. Придется придумывать отговорки. И позвонить надо, конечно.

– Это очень неожиданно, дочка, – растерянно произнесла мама и посмотрела на отца в поисках поддержки.

– Да ладно, Тамара, зато какой генофонд! – попытался приободрить ее отец. – Ты же знаешь, дети от разных рас очень красивые получаются. И умные…

Мама поправила салфетки в салфетнице, подтянула скатерть так, чтобы плетеный кружочек встал точно посередине стола. Прислушалась к жужжанию холодильника. За окном шумели машины – люди спешили на работу.

– Доча, – сказала она, – а ты точно не придумываешь?

– Мама! – возмутилась Света. – Честное слово, все так и есть!

Мама вздохнула.

– Тебя могут арестовать в любой момент, потому что ты помогала похитителям наследницы и влюблена в ящера, который жил больше пятисот лет назад! Светочка, это же колоссальная разница в менталитете, во взглядах на жизнь, в образовании. Есть ли оно, это образование?

– Писать точно умеет! – жизнерадостно вставил папа. – Криво, правда. Надо, кстати, стекло поменять. И чем он его так изрезал? Прекрасный аналог стеклорезу был бы! Интересно, а как он добрался до окна? В воздухе парил?

– Ваня, прекрати, – сурово сказала мама. – Доченька, ты не сердись. Какой бы ни был, препятствовать не будем. Меня беспокоит то, что тебе грозит оказаться в тюрьме. Может, нам в деревню уехать? Там воздух свежий, ребенку польза, и нам спокойнее будет: ты все время рядом.

– Да все равно выдернут откуда угодно, – покачала головой Света. – И если Чет прилетит снова, как он узнает, где я?

– А мы ему бумажку на окно изнутри приклеим, – весело предложил старый изобретатель, – с картой и адресом. Писать умеет? Значит, прочесть тоже должен.

– А с работой как же? – грустно спросила Светлана, поглаживая пух – щекотно и приятно ладони. – Я месяца не отработала, у меня уроки, детей жалко. Да и зарплата вот-вот должна быть. Нет, не надо в деревню.

– А давайте мы поменяем окна так, чтобы они и внутрь, и наружу открывались, – продолжал фонтанировать идеями бывший инженер. – Тогда сможет зайти в гости…

– К Свете в спальню, – с той же интонацией подхватила мама.

– А мы на кухне это сделаем! – не растерялся папа. – И прилично, и перекусить сможет с дороги.

Света представила себе, как с утра на кухне обнаруживается голый Четери, перекусывающий колбасой, и засмеялась. И мама, похмурившись для приличия, присоединилась к ней.

* * *

Сменщик агента, дежурившего ночью, успел отобедать, когда внимание его привлекло какое-то движение в квартире отслеживаемого объекта. Приманка сегодня не пошла на работу, хотя встала вовремя, ходила туда-сюда по квартире, потом снова улеглась спать. А отец ее ковырял оконную раму. Похоже, стекло треснуло. Из-за чего, интересно?

Больше по причине отсутствия других дел, чем из-за интереса, агент взял бинокль, подкрутил резкость и начал следить за пожилым мужчиной. Хоть какое-то развлечение.

Странные трещины привлекли внимание, и он приблизил видимость. И выругался сквозь зубы. Прошляпил-таки напарничек эту ночь. Не зря он, проработавший на наружке больше десяти лет, не хотел брать его в команду. Но с приказом не поспоришь.

Следующий час агент прокручивал записи с камер. Отметил появившиеся вмятины на облицовке дома, выглянул в окно – точно, вмятины имелись. Посмотрел в записи на мигающие машины, на отлетающую облицовку и потом несколько раз с глубоким чувством удовлетворения (и приятным предчувствием возможной премии) проглядел на замедленной прокрутке, как штрих за штрихом появляется на стекле одно слово и как мелькает в щели кухонного окна что-то белое, очень похожее на перо.

– Господин подполковник, может, уже брать девчонку? Хоть какой-то рычаг давления на ту сторону. Заложника за заложника, а?

– Не торопись, майор, – Тандаджи знал агента давно и был с ним чуть более ласков, чем с молодняком. – Продолжай наблюдение. Через несколько дней решим.

Майло Тандаджи положил трубку и задумчиво уставился на вяло шевелящих плавниками рыбок в аквариуме. Байдек пересказал ему разговор между ее величеством и драконом. В отличие от молодой королевы, начальнику разведуправления по долгу службы приходилось не верить никому на слово. И он вычленил из разговора две важные вещи. Первая – принцессу обещали вернуть через две недели. Но неизвестно, что с ней это время собирались делать. Тандаджи не склонен был предполагать добрую волю у похитителей, особенно если учесть насущную необходимость согласия первой Рудлог на замужество. Значит, будут заставлять. И отсюда вытекал второй вывод. Дракон пообещал, что, если принцесса напишет ответ, он его доставит. Не написать она не могла. Значит, надо в ближайшие дни ждать обратной почты. И уж если ее не будет – то подозрения о насильственном удержании подтвердятся. Тогда придется дергать за единственную ниточку, что у них останется, – арестовывать Никольскую, окружать Управление боевыми магами, ждать ее пернатого ухажера и торговаться.

Тандаджи смущало только одно: зачем вообще был организован этот обмен письмами? Хотя ответ, возможно, прост. Письмо от похищенной – гарантия неприкосновенности для красноволосого жениха и его невесты. Ведь не будь этого послания, высока была вероятность того, что королева согласится наплевать на политические последствия и даст добро на задержания во время свадьбы. Ради жизни сестры. Как бы доверчива она ни была, а семейные дела для Рудлогов всегда в приоритете.

Королева Василина в этот момент беседовала со Святославом Федоровичем. Кто, как не он, знавший их мать куда ближе, чем дочери, мог дать совет или рассеять ее сомнения? А сомнения были. Мариан в ответ на ее слова коротко сказал: что сделано, то сделано, и ему лично дракон показался честным и без хитрецы. Но муж был военным, а не политиком.

Поэтому и пришла Василина к отцу после обеда в студию, полюбовалась на наброски, на картины, на черновики проектов зданий, подождала, пока он дочертит какую-то сложную схему. Терпения в ней всегда было много. И, когда Святослав Федорович закончил, пересказала ему разговор с Энтери.

– Что тебя тревожит? – спросил бывший принц-консорт, усаживаясь на высокую табуретку. На стене студии висел его автопортрет с допереворотных времен. Яркий и улыбающийся мужчина, изображенный в полный рост, с шикарными усами, молодой, с некоторой даже мечтательностью во взгляде. И совершенно не похожий на него сейчас худой однорукий Святослав с начавшими седеть висками и усталым взглядом. Разве что рост остался тот же.

Василина вздохнула.

– Я все время сравниваю себя с Ани, пап, – призналась она тяжело. – Думаю: как она бы поступила? Как решила бы тот или иной вопрос? Со вчерашнего дня обдумываю этот разговор. Она ведь ничто не принимает на веру и мне постоянно говорила, что я слишком эмоциональна и что в политике это вредно. Она бы точно не приняла на себя долг, не имея всей информации. А я… – Василина снова тяжко вздохнула, – …расчувствовалась. Взглянула на него – и сразу решила, что он хороший человек и ему можно верить. А если нельзя? Если ей там сейчас плохо? А письмо написала, потому что заставили?

Святослав покрутил в руке тонкую кисть, оставленную на столе Каролиной – надо напомнить ей, что свое рабочее место нужно держать в чистоте, – покачал головой.

– Василина, не надо сравнивать, это путь в никуда. У вас разные характеры. Ты никогда не станешь Ангелиной, ты Василина Рудлог. Но и она никогда не будет тобой. Я вас обеих люблю, вы мне давно родные, и поэтому послушай меня: в любом характере есть сильные и слабые стороны. Может, то, что ты считаешь слабостью, и есть твоя сила? Твои чувствительность, открытость, спокойствие… Ирина была больше похожа на Ани, это да. Но корона ведь уже решила, кто из вас лучше для Рудлога.

Он перевел дыхание – давно так много не говорил. И давно не ощущал свою нужность кому-то, кроме младшей дочери. А сейчас Василина слушала Святослава внимательно и серьезно, и он продолжил:

– Твоя мать часто рассказывала мне про твоего деда Константина. Что он был отзывчивым и открытым. Народ его любил… несмотря на известный недостаток.

Василина кивнула – мать и ей это говорила. И отмечала, что характером она пошла в деда.

– Он неизвестен свершениями, – заметила королева.

– Зато его правление прошло мирно и спокойно, – возразил Святослав, – и в каждой области ему стоят памятники, и помнят его как Доброго короля.

Она вспомнила памятник в Теранови и улыбнулась.

– Хотя Рудлога в нем было много, – добавил отец, – и приступы гнева бывали, и раздражительность… Прими себя, дочка. Возможно, ты никогда не станешь могущественной владычицей. Но страна будет крепка любовью к тебе.

Святослав Федорович

Василина помолчала.

– А если я ошиблась? – спросила она. – Если навредила Ангелине своей доверчивостью?

– Даже боги ошибаются, – напомнил Святослав известную присказку. – Дочка, главное – чтобы она была жива и здорова. А с остальным… сама знаешь, с остальным Ангелина способна справиться сама.

 

Глава 6

2 ноября, МагУниверситет

Алина

– Лучше бы что путное делать научил, малец, – проскрипел Ипполит, скептически глядя на огромную водяную змею, только что сотворенную Алиной прямо в коридоре университета из трехлитровой бутылки воды. Действовала она под руководством Матвея и теперь восторженно рассматривала морду змеи, поднеся ее чуть ли не к очкам. Змеица, даром что сотворенная, реагировала с унынием, хотя поначалу и пыталась уползти. А камены изгалялись как могли.

– А она укусить может? – спросила Алинка у стоявшего рядом семикурсника. – Клыки вон какие!

– Если приказать – укусит, – кивнул Ситников, – но без яда, конечно. Просто ранки парные останутся.

– А говорить? – продолжала допытываться принцесса.

– Хм, – Матвей озадаченно погладил бритый затылок. – Возможно, если дополнить модель речевыми характеристиками. Но тут мы используем базовую. Только стихию в формуле замени – и можно сотворить и воздушную, и земляную, и огненную тоже…

– Мо-о-ожно, – вредным и противным голосом снова вмешался Ипполит, – но зачем? Бесполезная вещица.

– Красивая, – не согласилась Алинка, аккуратно поглаживая уныло болтающуюся у нее на шее змею по переливающейся рябью шкурке. Проходящие мимо студенты глядели с любопытством, но не останавливались.

– Малышка взрослеет, – голосом томной классной дамы вздохнул Аристарх, – становится настоящей женщиной.

Матвей покраснел.

– Это почему? – не подозревая подвоха, поинтересовалась Алина.

– Невинный ты ребенок, – фыркнул Ипполит. – Только женщины считают красоту преимущественной перед пользой.

Принцесса посмотрела на змею и вздохнула. Все равно красивая.

– Ну и пусть, – сказала она тихонько. Повернулась к Матвею, который чуть ли не с отеческим умилением взирал на них со змеей.

– Любую жидкость можно так переформировать?

– Только ту, в которой воды не меньше семидесяти процентов, – пояснил Ситников. – То есть из бензина или подсолнечного масла нельзя. А вот из сметаны, – он широко улыбнулся, – можно. Мы как-то из борща сделали… первокурсников пугали.

Он смутился под строгим Алининым взглядом.

– Хулюган, – одобрительно протянул Ипполит. – А как я шуткую, так смотрит, будто кувалдой вмазать хочет.

– Тебе каждый первый вмазать хочет, – сварливо откликнулся Аристарх, – потому что язык без костей.

– Каменный! – похвастался Ипполит и показал оный язык в доказательство. Алина прыснула, и змея на ее шее зашуганно дернулась. Принцесса с сожалением поглядела на нее и приказала лезть обратно в бутылку, чтобы деактивировать.

Вот только пить оттуда она точно не будет. Представила – передернулась.

Алина хотела еще рассказать каменам про день рождения Матвея и про тха-охонга и порасспрашивать их, но возле университета уже ждала машина и пришлось прощаться.

– Завтра у нас показательный урок для первокурсников, – сказал Ситников, когда они подошли к гардеробу, – принял курточку Алинки, подержал, чтобы она надела, и принцесса от смущения долго не могла попасть рукой в рукав. – Вам не говорили еще?

– Не-а, – куртка наконец сдалась, и Алина застегнула молнию, подождала, пока оденется друг. Очередь у гардероба стояла небольшая, но на них все равно косились. В огромном холле было много народу; у окон принцесса заметила семикурсницу Мамаеву, которая напала на нее на стадионе. Странно, что эта злыдня еще здесь. Девушка смотрела на принцессу с брезгливостью. Очевидно, ждала, пока на нее обратят внимание, – что-то сказала подружкам, и вся компания заржала, как полоумные пони.

Алина отвернулась. Все-таки правильно она настояла, что продолжит учиться как обычная студентка. Не хватало еще скандала с участием пятой Рудлог и агрессивной семикурсницы.

Матвей тоже глянул в сторону окна, обнял Алинку за спину и повел к выходу.

– Ее оставили до первого нарушения, – сказал он. – Если что – сразу вылет с запретом заниматься магической наукой. Не полезет.

– Матвей, – серьезно спросила принцесса, подняв на него глаза и отстраняясь – они уже вышли на крыльцо в холодный ноябрьский день, – а как ты с ней встречался? Она же злобная и неприятная.

Ситников поколебался, закурил.

– Алин, трудно мне с тобой об этом говорить. Она красивая, яркая, громкая. Умная. Так и запал. А потом… красивым многое прощаешь. К тому же немало хорошего у нас с ней было, врать не буду, и мне она подлостей не делала. Только к концу мы, наверное, устали уже друг от друга, от того, что мы разные, и шантаж этот ее и нежелание разделить со мной мою судьбу все решили. Я теперь ученый, малявочка, – он усмехнулся, осторожно дотронулся до ее плеча.

Алинка кивнула, наморщив лоб, и открыла рот, чтобы спросить, любит ли Матвей Мамаеву до сих пор, но не решилась. Вместо этого напомнила:

– Ты говорил о показательном уроке.

– Да, – Ситников кивнул, – нас на нежить натаскивают. Ждут, пока проявится где-нибудь, или в места постоянного обитания отвозят, и отрабатываем там связки. А первые курсы возят посмотреть. Проникнуться и испугаться. Куратор сказал, на юге, в низинах, скотовий могильник зашевелился, его в основном армейские почистили, огородили для нас площадку. Завтра все пойдем туда. Вроде как даже ототоны там появились.

Алина попыталась вспомнить классификацию нежити.

– Это те, что на двух лапах и с крюками на передних конечностях? Из коров?

– И лошадей, – добавил Матвей. – Ты не бойся, они медлительные, но орут дай боги, завораживают жертву звуком. Вы далеко будете, не попадете под волну.

Принцесса дернула плечами.

– Страшно.

– Весело, – уверил ее семикурсник. – Жалко, Димку только в конце недели выписывают, он очень хочет поучаствовать.

– Кстати! – вспомнила Алинка, поглядывая на ожидающую ее машину. – Матвей, вас с Димкой награждать будут. За мое спасение, – добавила она совсем тихо и покраснела. – Это я заранее тебе говорю, а приглашение придет еще. Ждут, пока все из госпиталя выпишутся.

– Да какое спасение, – мрачно произнес ее огромный друг. – Если бы не лорд Тротт и его сигналки… его тоже будут?

– Всех, – поспешно сообщила принцесса. – И его тоже. Ты не подумай, что я не благодарна, Матвей, – добавила она грустно, – просто он такой противный…

Ситников уже посадил принцессу в машину, пошел к общежитию, думая о том, что за такое умение и такие знания противность можно и не заметить.

Алина в машине открыла свой блокнотик, просмотрела заметки, размышляя, что нужно сделать в первую очередь. И по приезде сразу пошла в Зеленое крыло, к начальнику разведуправления.

– Я на секунду, – предупредила она сразу, как только услышала из-за двери «Войдите». Сотрудники поглядывали на нее со сдержанным любопытством. Алина поправила очки и смело зашла в кабинет к Тандаджи, который вчитывался в содержимое толстенькой папки. Наверняка с очень секретным содержимым.

В кабинете пахло какими-то благовониями, терпко и резко, и сразу захотелось чихнуть. И еще у принцессы аж ладони зачесались – так любопытно стало, что же он читает.

– Ваше высочество, – поприветствовал ее тидусс, вставая. – У вас появились еще вопросы?

Сказал ровно и спокойно, но все равно казалось, что он иронизирует.

– Д-да, – Алина села в кресло у стола и постаралась, чтобы голос звучал уверенно. И не заикаться! – Господин Тандаджи, я хочу посмотреть на записи из бального зала. С момента, как появился тха-охонг, и до того, как его уничтожили. Пожалуйста, – добавила она, глядя в невозмутимое смуглое лицо, и, спохватившись, попросила: – Садитесь, господин Тандаджи!

– Благодарю, – с той же неуловимой иронией тидусс склонил голову и снова уселся в ужасно удобное даже на вид кресло. Наверное, здорово в нем себя ощущаешь. И работа интересная.

Алина вздохнула. В мире вообще слишком много интересного и восхитительного для одной человеческой жизни.

– Ваше высочество, – подал голос Тандаджи, наблюдающий за ней с блеском в глазах, – дело в том, что это секретная информация. И без согласия королевы я не могу вам ее предоставить.

– Звонка будет достаточно? – поинтересовалась принцесса. – Я ведь еще образец брони́ хотела попросить.

– Брони́, – сказал Тандаджи и качнул головку фарфоровой собачки на столе. Покосился на рыбок – рыбки были равнодушны к его страданиям, открывали рты и просили жрать.

– Только не говорите, что вы ее не сохранили, – возмутилась пятая Рудлог и подергала себя за косичку. – Не поверю. Только не вы, подполковник!

Майло Тандаджи

– Есть броня, – кивнул тидусс. – Если ее величество даст согласие…

– Даст, – уверенно заявила пигалица в очках и встала. – Спасибо вам за помощь.

– Всегда рад, ваше высочество, – очень, очень искренне заверил Тандаджи, тоже вставая.

* * *

Он пытался сосредоточиться на отчете Стрелковского о допросе заговорщиков, когда зазвонил телефон. Подполковник посмотрел на него, как на змею. Не может быть, чтобы мелкая пиранья так быстро добежала до сестры. Или может?

Трубку взял и поморщился, когда в ответ на традиционное «Тандаджи, слушаю» раздался возмущенный хриплый голос:

– Майло, какого черта?! Как ты мог позволить меня забрать!

– Быстро же ты очухался, – ответил Тандаджи, и, хоть тон его был ядовит, слышалось в нем и едва заметное облегчение.

– Я лежу, спеленутый по рукам и ногам, как слюнявый младенец, – хрипел Кембритч в трубку, – и меня кормят овсяным отваром. Отваром, Майло!

– А как же ты звонишь? – коварно поинтересовался бывший начальник непочтительного виконта.

– Это художественное преувеличение, – не смутился Люк. – Майло, разлепляю я сегодня глаза – голова чугунная, перед глазами картинка, как тварюшка размером с листолет протыкает мне потроха, – а вокруг все белое, музыка играет тихая, в рюшечках занавески, в цветочках обои. Я думал, уже на том свете, в слащавом раю. Правда, овсяный суп и дебильно улыбающиеся, разговаривающие по-инляндски медбратья меня быстро убедили в обратном. Что произошло? Они молчат, мать приезжала, но она ничего не знает.

– Тебя назначили помощником посла в Инляндии по личной просьбе Луциуса, – сообщил Тандаджи спокойно.

– Сукин сын! – злобно рыкнул Люк в трубку.

– Но умеет использовать момент, согласись, – благодушно похвалил инляндского короля тидусс. – Жди требования принять титул в обмен на долг жизни. Он тебя держал все это время.

– И про титул знаешь, – проворчал Кембритч и вздохнул. – Курить хочу.

– Терпите, ваша светлость, – ласково произнес подполковник и с удовольствием послушал, как Кембритч матерится в трубку. Да, ранение сделало его еще несдержаннее. – Могу подсластить пилюлю загадкой для ума. Хочешь?

– Давай, – Люк снова ругнулся, и Майло вдруг понял, что это не от злости – от боли.

– Как считаешь, какой королевский дом вероятнее всего атакуют следующим?

– Думаешь? – после некоторой паузы проговорил Люк.

– Серенитки и желтые слишком организованы под власть, – пояснил Тандаджи. – Так что тебе будет где покопаться. Если решишь не шляться по бабам, а заняться делом.

– Какие бабы, – прохрипел Кембритч, – окстись, начальник, я несчастный инвалид. У меня даже язык заплетается. Хорошо, что эта тварь так удачно пырнула, а то чуть ниже – и вопрос о принятии титула для производства новых виконтов и маркизов был бы снят навсегда.

– Плохо, что ты в очередной раз, как идиот, полез геройствовать, – холодно сказал тидусс, – хоть и заработал себе медальку. Было бы грустно крепить ее на твою могилу. Так что ешь свой отварчик и думай, Кембритч. Я всегда на связи, если нужна будет информация.

Тандаджи положил трубку и подумал о том, что с неугомонными и не знающими дисциплины высочествами Рудлог скоро полстраны будет носить ордена за их спасение. А самое страшное в этих девицах – то, что приходит им в голову, когда оказывается нечем заняться.

Полина

Принцесса Полина и не подозревала о провидческих мыслях начальника разведуправления. Она снова бегала по парку и при этом просто изнывала от ничегонеделания. Все имеет свой предел, нельзя заниматься спортом целый день – да и какова цель пятидесятого круга? Подразнить охрану или довести до истерики парковых белок?

Без цели жить скучно, без азарта – неинтересно.

Но сейчас она вышла на пробежку, чтобы подумать. Почему-то мысли упорядочивались, и решения находились, и спокойствие приходило именно во время бега.

Она с грустью признала, что криминальный опыт оставил-таки на ней свой отпечаток: Пол привыкла к сложным задачам, к ловушкам и четкой, слаженной работе ума и тела и теперь тосковала без знакомого напряжения.

Нет, ни за что на свете она не вернулась бы теперь к нелегальному прошлому. Но легальных задач никто не предлагал. Да и как отнесется к этому Демьян? Одобрит? Или запретит? А если запретит – сможет ли она пойти против него?

Полли расстроенно пнула ногой позднюю сыроежку, улетевшую в прелую, уже почерневшую листву, и побежала дальше по дорожке мимо оголенных, освещенных солнцем деревьев. Было хорошо и свежо; совсем скоро парк заметет снегом, и он станет еще прекраснее. Василина, наверное, захочет возобновить традицию, и на лужайке за дворцом построят целый снежный городок и еще принесут цветные фонари, отчего по вечерам снег начнет отливать розовым, зеленым и лиловым, а заснеженные деревья будут выглядеть совершенно сказочно.

Полина думала пойти учиться, чтобы хоть чем-то себя занять. К тому же королева без высшего образования – нонсенс, позор. Но куда идти, если до ее отъезда в Бермонт осталось чуть больше месяца? И какая специальность пригодится в новом статусе? Чтобы ей было интересно. И чтобы двигаться много…

От невеселых мыслей о своей будущей судьбе Полли плавно перешла к делам семьи. Вася правит, Маринка болеет, а когда не болеет – работает, Алинка с Каролиной учатся, а Ани и вовсе у драконов в плену. И только она ничем не занята. Навещает старую учительницу, анонимно переводит деньги на опекаемый ею в институте собачий приют, ждет вечерами Демьяна. Как странно, что она так быстро привыкла к нему и так сложно теперь заснуть одной, когда он не может прийти.

Кстати, о драконах. Ангелина упомянула в письме о давней войне Песков с Рудлогом. И Василина накануне, за ужином, рассказала наконец о разговоре с драконом во время посещения Теранови.

Алинка дулась, что ее не взяли, но слушала внимательно, как и все, кто сидел за столом. Полина тоже хотела бы посмотреть на пернатого ящера… и, может, попросить полетать на нем. Но она, в отличие от младшенькой, уже понимала, что политика выше личных интересов. Даже самых-самых желанных.

Ангелина просила найти всю информацию об отношениях их предка с драконами, о произошедшем конфликте, о Рубине, таинственном древнем артефакте, и Василина, покачав головой, сказала, что поиски сведений ведутся с момента похищения и что удалось найти какие-то обрывки, косвенные упоминания, совершенно не проясняющие ситуацию. Такое ощущение, что по всей стране намеренно уничтожили все свидетельства о периоде войны. Исторических документов, записей современников, хроник монахов Триединого было очень много, но все они касались других временных отрезков.

То, что Иоаннесбургская библиотека сгорела, понятно, но обязательно остались бы копии хроник в библиотеках провинций, документы в архивах дворянских семей, свитки в храмовых хранилищах. Искали и в архивной части библиотеки дворца Рудлогов. Но нет, ничего. Смотрители проглядывали свитки и в их личном, семейном хранилище – огромном укрепленном помещении в подвале дворца. Там бережно хранились личные вещи всех Рудлогов от благословенного Иоанна Красного до их матери, Ирины Рудлог, дневники предков, записи, оригиналы хроник придворных летописцев, портреты, уникальные сохранившиеся подарки от глав других государств.

Личные записи были особой ценностью. Предки были людьми разными: и жестокими, и кроткими, хотя последние оставались в явном меньшинстве – Рудлоги всегда отличались несдержанностью и агрессивностью. И не будь дневников, никто бы и не узнал, что краткий конфликт с Инляндией пару сотен лет назад случился не из-за «вероломного нападения инляндских баронов на нашу часть нейтральной полосы», а по позорной причине – далекий дедушка Вениамин был азартным игроком и как-то под добрый инляндский ром проиграл тогдашнему Инландеру фамильную корону. Понятно, что эту причину не озвучишь народу. Как не будешь озвучивать, почему младшую дочь того же Вениамина поспешно выдали за одного из недавно получивших титул баронов. Историки в учебниках подводили целую доказательную базу – мол, таким образом король добился поддержки могущественной прослойки военных дворян. А на самом деле барон, пусть новоявленный, куда лучше конюха, от которого принцесса ухитрилась понести. И его величество в своих дневниках по этому поводу весьма нелицеприятно проходился.

Семья хранила свои секреты. И тем удивительнее было, что среди этих секретов не нашлось ответа на загадку исчезнувших хроник войны.

Были ведь в хранилище и портрет далекого прадеда Седрика – невысокого беловолосого крепкого мужчины с надменным лицом и почти прозрачными голубыми глазами, – и его вещи, и целый сундучок со свитками личных записей. Но они обрывались больше чем на два года и возобновлялись без всякого намека на то, почему был допущен перерыв. Или перерыва не было, а записи кто-то уничтожил? Или их спрятали? И лежат они себе где-то и истлевают, если уже не рассыпались в прах.

Если бы она, Полли, была властительницей Рудлога и ей бы потребовалось спрятать информацию, то куда бы она ее дела?

Четвертая принцесса в очередной раз пробегала мимо семейного кладбища, расположенного далеко от дворца, когда ее внезапно озарило. Так озарило, что она замедлила шаг и свернула с привычного маршрута. Позади раздавалось натужное дыхание охранников, с облегчением воспринявших внеурочную остановку. А Полина уже шла мимо усыпальниц, внимательно вглядываясь в каждую из них. И вспоминала свое детство. Когда она убегала от няни и пряталась в парке. И частенько приходила сюда, на кладбище. Было жутковато и интересно.

Тогда здесь работал сторожем и хранителем старый-престарый дед. Он угощал ее сухариками, курил вонючие терпкие папиросы – от них шел желтоватый дым, да и сам он был сморщенный, потемневший весь от прожитых лет и бесконечного курева. И рассказывал Полине истории и сказки. Про огромные фигуры над курганами, встающие по ночам. Про дух одной из ее прапрабабушек, которая покончила жизнь самоубийством. И про старый подземный ход, ведущий из дворца прямо на кладбище, в один из склепов. В ходе том, по словам старика, были заперты несметные сокровища и удивительные артефакты, однако туда никто не смел заходить, чтобы не прогневать духов. И даже показывал он ей этот склеп. Тогда, давно. Когда ей было то ли шесть, то ли семь лет.

Полина дошла до старой скамейки, расположенной на центральной линии кладбища, остановилась, присела на нее. Вот, точно – тут она сидела, болтая ногами и не обращая внимания на истошные крики второй няни, посланной ее искать. Тогда их еще не сопровождали охранники – казалось, что за оградой королевского парка безопасно и ничего здесь случиться не может.

Полли сидела, слушая тонкий и слабый стариковский голос и чихая от дыма; впрочем, сторожа это не смущало, он продолжал курить и дымить. И говорить.

– Во-о-он туда посмотри, принцессочка, – дребезжал старик таинственно, помахивая папиросой. – Видишь, старые липы будто арку отсюда образуют? Во-он арка, во-о-он! А как липовым духом пахнет, густо, сладко, э-э-эх… там, где липы, нежить не встанет – солнечные они, живые…

Она кивала, видя волшебные зеленые ворота из колышущейся солнечной листвы и сплетенных ветвей, и черные толстые стволы, и светлую, прозрачно-желтую россыпь липового цвета.

– Во-он там, за склепом Славина, где сокол держит дубовый лист, – видишь, символ крепости, две маленькие башенки? Похоронены в них твои, принцессочка, пратетки. А наискосок от левой башенки и будет усыпальница, в ней-то ход потайной и сделан. Только найти его нелегко. Э! Куда собралась?

– Сокровища искать, – честно призналась Полина, уже успевшая отбежать на десяток шагов.

– Не тревожь покой мертвых без надобности, – серьезно и весомо сказал старик, меланхолично выпуская дым. Он весь был какой-то скукоженный, этот сторож, маленький, сильно усохший с возрастом. – Духи праздного любопытства не любят, влупят, несмотря на то что несмышленыш и родная кровь. Да и говорили мне, что там ловушек от таких любопытных носов, как твой, понаставлено. Пропадешь – мама плакать будет. А если дверь обратно открыть не сумеешь? Так и останешься в подземелье, помрешь ведь, принцессочка.

Пол представила себе плачущую маму, и ей стало очень стыдно, вообразила себя, запертую в темноте, – и покрутила носом, надула губы: себя было жалко. Хотя с духами пообщаться очень хотелось.

– Ваше высочество! – вопила издалека несчастная няня, увидев беглянку из-за ограды кладбища. – Вернитесь! Матушка ваша уже о вас спрашивала!

Пол вздохнула и медленно побрела к няне. Только именем матери четвертую принцессу можно было призвать к порядку.

Сейчас Полина сидела на той же скамейке, медленно остывая после бега, и искала взглядом старые липы.

Их не было – неужели срубили? Зато легко просматривались вершины двух изящных башенок – какие только причудливые формы не использовали для усыпальниц! И она пошагала туда, обдумывая появившуюся идею. Конечно, версия о том, что недостающие записи Седрика Победоносца спрятаны в подземелье, притянута за уши. Поля и в существовании-то тайного хода сомневалась. Но за неимением другого развлечения сойдет и это.

Четвертая Рудлог остановилась на мгновение у двух широких, размером с круглый столик, почерневших пней, огляделась вокруг. А лип-то не видно. Высадили клены, молоденькие дубки, тополя, а старые деревья порубили. Зачем? Или уже сами подошли к концу своей жизни? Липа долго живет, если не болеет; Полина смутно припомнила, что старый сторож, обожавший широкие раскидистые деревья, говорил, будто высадили липовую аллею чуть ли не при самом Седрике, а это больше четырехсот лет назад…

Охранники легко шагали следом, а принцесса прошла мимо левой сестринской башни, обошла несколько склепов, серых, блестящих каменными гранями на солнце, с обязательным опустившим крылья траурным соколом Рудлогов на крыше, с памятными табличками на стенах. Где же может быть вход в подземелье?

– Пратетушка Эвелина или прабабушка Александрина? – пробормотала она себе под нос, разглядывая два близко расположенных друг к другу строения. Придется проверять оба.

Но то ли старый сторож все же придумывал про тайные ходы и подземелья, то ли она ошиблась – говорил он много, и сколько стерлось из памяти! – но в тускло освещенных помещениях не было ничего похожего на проход под землю. Только зря просила охранников помочь открыть тяжелые кованые двери усыпальниц – скрип и скрежет стояли такие, что духи, ежели они наблюдали за неугомонной дальней внучкой, в ужасе должны были смыться за высокий Иоаннов курган, расположенный в старой части семейных захоронений.

Внутри усыпальниц было пусто. Стояли возле дальних от дверей стен каменные плиты, под которыми покоились останки тетушки и бабушки; сами почившие леди укоризненно взирали на далекую правнучку с потемневших портретов. Стены были ровные, каменные – никаких рычажков, никаких западающих кирпичей, которые открыли бы спрятанный проход.

Полли упорно простучала стены под недоумевающими взглядами охранников, потопала по полу, пощупала могильные плиты в поисках знаков или – а вдруг? – стрелочки с подписью «тайный ход здесь». Все оказалось покрыто толстым слоем пыли, и следы от пальцев смотрелись неряшливо. Подумала, что надо в знак извинения прийти, протереть тут все тряпочкой. И масел ароматических принести, капнуть, какие там у нас для мертвых? Розмарин и можжевельник, да.

Двери с тем же душераздирающим скрипом закрыли, и Полина, тряхнув длинным светлым хвостом, покрутила плечами, попрыгала на месте, мягко опускаясь пружинящими подошвами на подмерзшую землю, – и, почти услышав тяжелый дружный вздох сопровождающих ее мужчин, побежала обратно, ко дворцу, мимо бесчисленных траурных соколов, охраняющих покой почти ста поколений ее предков.

За ужином надо обязательно рассказать семье о своих мыслях и сообщить, что она собирается заняться поисками недостающих свитков из дедова наследия. И с Алинкой поговорить – сестренка наверняка будет в восторге и захочет присоединиться к поискам. И со Стрелковским. Ведь если в одном из склепов существует выход из подземного хода, то где-то в бесконечных подвальных помещениях дворца наверняка должен быть вход. А кому еще быть в курсе о тайнах дворца, как не человеку, много лет служившему начальником Управления госбезопасности?

Алина уже вернулась из университета, когда Пол, взмыленная, даже не забежав к себе переодеться и принять душ, ввалилась к ней в покои.

Пятая Рудлог была не одна. На узком диванчике перед большим телевизором вместе с будущей волшебницей сидела и Каролинка. Девчонки следили за происходящим так зачарованно, что даже не поприветствовали сестру – мазнули по ней взглядами и отвернулись. Полли прошла в гостиную, заглянула в экран и хмыкнула почти горделиво. Там ее Демьян как раз впечатывал в жуткого тха-охонга огромный молот, и она залюбовалась будущим мужем – настоящим воином, сильным, бесстрашным. Все-таки как ей повезло.

Алинка держала на коленях большую коробку с чем-то, сильно напоминающим черную треснувшую яичную скорлупу – только вот яйцо это должно было быть от очень большой курицы. Полина присмотрелась и скривилась, заметив сочленения и чешуйки.

– Добытчица, – поддразнила она сестренку, усаживаясь рядом, – уже успела достать?

– Как я тебе завидую, что ты его вживую видела, – несколько невпопад ответила пятая Рудлог. – Это же чудо! Невероятное что-то!

– Это чудо вполне могло порезать нас всех на фарш, – резковато ответила Полина, вспомнив свой страх и огромную башку с шевелящимися жвалами и тупыми блестящими глазами, бьющуюся о сотрясающиеся щиты. – Столько людей погибло, Алин. Эта дрянь, поверь мне, совсем не то, что стоит видеть вблизи.

Алина упрямо взглянула на нее, и Пол вдруг поняла: не понимает. Не ощущает. Для нее это развлечение, возможность удовлетворить свой жадный до знаний ум, расширить знания о мире. Как бы ни была сестренка логична и рассудительна, сейчас через стекла очков на Полину смотрел ребенок, не знающий неприглядную сторону жизни, не видевший вблизи распоротый живот гвардейца, второго охранника, наискосок разрубленного лапами-лезвиями чудовища, виконта Кембритча, висящего на этом лезвии, и кровь, и вонь, не слышавший крики страха и паники бегущих к выходу людей.

Наверное, впервые в жизни Полина вдруг ощутила себя гораздо взрослее Алинки. Не чувствовала она раньше этой разницы, хотя и была старше почти на три года. А сейчас… Как будто она уже перешагнула какую-то важную ступень в осознании себя и своей ответственности, а младшенькая – нет.

Они досмотрели запись с камеры наблюдения, а потом Полли все-таки рассказала об идее, пришедшей к ней на фамильном кладбище, о памятном разговоре со стариком сторожем и о таинственных подземных сокровищах – или утерянных свитках прадеда Седрика. И поняла, что пришла к их семейной умнице не зря – Алина потеребила свои косички и предложила радостно:

– В нашем музее есть старые планы дворца. И в архивах можно попросить посмотреть! Давай я в архив сбегаю? Только позанимаюсь в спортзале с сержантом Ларионовым, а то перед Марианом неудобно будет. А ты в музей.

– А я? – недовольно спросила Каролина. – Я тоже хочу сокровища искать!

Старшие сестры задумчиво поглядели на нее. Пауза затянулась.

– Мы тебя с собой в подземелье возьмем, – поспешно пообещала Полли – Каролинка уже надула губы и выглядела обиженной. – Если хочешь, сходи в музей, пофотографируй планы дворца, подвальные помещения. Хочешь? А мне есть чем заняться. Я с Игорем Ивановичем поговорю.

– Хочу, – глухо буркнула шестая принцесса. Ей было и обидно, что приходится напрашиваться, и радостно одновременно. Хоть какое-то приключение. А то со всеми из их семьи что-то происходит интересное. Но только не с ней.

Полли так и не смогла поговорить со Стрелковским – он срочно уехал в Бермонт. Пришлось обуздать свое нетерпение и ждать завтрашнего дня. И в отсутствие дел снова читать о традициях страны, где ей предстояло стать королевой.

 

Глава 7

2 ноября, Бермонт

Игорь Стрелковский

Накануне отъезда Игорю Ивановичу позвонил лечащий врач Люджины. Сообщил, что состояние раненой стабилизировалось, что она уже сидит и пытается ходить, несмотря на запреты, и вполне пригодна к транспортировке. И что ей предстоит длительное выздоровление, с обязательным массажем, физиопроцедурами, восстанавливающей гимнастикой и наблюдением врача, с сеансами у виталистов.

– Если провести интенсивную реабилитацию, – сказал он в трубку, – то пациентка полностью восстановится через месяц. Его величество распорядился обеспечить для нее все необходимое, поэтому мы можем оставить ее на этот месяц у себя. Если же вы решите увезти ее в Рудлог, обязательно дайте мне возможность переговорить с лечащим врачом и обсудить перечень процедур и препаратов. Ей нужен обязательный круглосуточный присмотр – могут быть остаточные судороги, онемения, сильные головные боли. Что вы решите? Сможете обеспечить надлежащий уход?

– Конечно, – уверенно ответил полковник. – Когда вы ее напишете?

– Завтра подготовлю все документы, – с легким неодобрением высказался врач. Его можно было понять – разумнее оставить капитана Дробжек на попечении доктора, который оперировал и наблюдал ее с самого начала. Но это был вопрос принципиальный – Управление госбезопасности не бросало своих сотрудников в чужой стране. Дома и стены помогают. А знание того, что о тебе позаботятся в случае несчастья, – залог лояльности агентов.

Тандаджи, выслушав соображения Игоря с невозмутимым лицом, кивнул, мгновенно подписал указ о предоставлении капитану Дробжек оплачиваемого отпуска на реабилитацию и оплате всех необходимых процедур и лекарств. И словно невзначай поинтересовался:

– Ты ее куда возвращать собрался? В ведомственное общежитие? Или…

– Или, – сухо ответил Стрелковский, и тидусс чуть улыбнулся – самыми уголками тонких губ.

– Будешь забирать Дробжек – позвони Кляйншвитцеру, – сказал добрый начальник разведуправления, – он сориентируется по тебе и заберет вас через Зеркало. Я уже договорился.

– С меня коньяк, – отозвался Игорь Иванович, с удовольствием наблюдая, как отчетливо поморщился Тандаджи.

Ренсинфорс встретил агента Стрелковского белыми, чуть заснеженными кривыми улицами, легким морозцем и прозрачным чистым воздухом, в котором яркие высокие дома столицы Бермонта с их праздничной архитектурой казались невероятно четкими и веселыми от осеннего низкого солнца. Машин было много, и до королевского лазарета Игорь добирался долго, разглядывая настенную живопись и многочисленные выставленные у подъездов многоквартирных домов резные фигуры животных в натуральную величину. Видимо, резьба по дереву была здесь чем-то вроде национального вида спорта.

Он проезжал мимо огромных деревянных лосей, «щиплющих траву» по обе стороны от дверей, оленей с очень натурально выполненными рогами, рысей, зайцев и лис с волками. Но, конечно, количество медведей побивало все рекорды. Медведи на задних лапах, на четырех, ловящие рыбу, держащие в лапах фонари, спящие, играющие медвежата… Они были везде. И на флагах, и на наклейках дверей ресторанов, и на административных зданиях.

Тяжеловесный и мрачный замок Бермонт с шагающим медведем на трепещущем на шпиле центральной башни флаге смотрелся в этом ярком городе чуждо, как бронетранспортер среди лакированных розовых и голубых дамских машин. Впрочем, характер бермонтцев был под стать замку. Ну а цветные крыши домов, многочисленные фонари, резные фигуры и яркие рисунки на стенах: цветы, трава, летние пейзажи – ответ длинной и холодной зиме, попытка расцветить белое безмолвие, в которое погружалась страна почти на пять месяцев.

Игорь доехал до лазарета, дождался врача с обхода и наконец-то направился в палату к Люджине. Ее перевели из реанимации в терапию, и в коридоре, по которому шагали полковник с доктором, уже не чувствовалось той глухой и заставляющей понижать голос тревоги, которая была разлита на этаже реанимационного отделения. Там стояла тишина, а здесь слышались голоса и смех пациентов, ворчание медсестер, кто-то говорил по телефону, кто-то смотрел телевизор.

Люджина сидела на аккуратно застеленной кровати, с папкой медицинских документов рядом, на зеленом покрывале. Собранная, бледная, чуть похудевшая, с внимательными синими глазами, пробивающейся черной щетиной на обритой голове и кривым розоватым шрамом, пересекающим макушку. И в какой-то бежевой пижаме.

Как это он не подумал, что нужно приехать с одеждой?

– Полковник, – сказала она радостно и попыталась подняться навстречу. Позади него сердито вздохнул доктор.

– Люджина, вставать я вам разрешил только через неделю. Полковник, пожалуйста, проследите за этим. Пациентка упорно хочет продлить себе срок реабилитации. Сейчас сюда подвезут коляску, и вы сможете транспортировать ее. А уж в Рудлоге только на вас вся надежда. Где Люджина будет наблюдаться?

– В Королевском лазарете. Завтра прием у врача. И, конечно, прослежу, – пообещал Игорь. Капитан Дробжек сидела смирно, но руки ее дрожали.

– Тремор будет сохраняться до месяца, – пояснил хирург, – как и некоторая раскоординированность движений. Потом все встанет на место. Еще нормативы чемпионские сдаст, если предписания будет выполнять. Все мои рекомендации в папке. И, если возникнут вопросы, обязательно звоните. Не забудьте дать мой номер лечащему врачу!

Они обменялись рукопожатием, и доктор ушел. А Игорь с Люджиной остались ждать медсестру. И Стрелковский молчал, думая, как начать разговор. И капитан молчала, вопросительно и немного удивленно глядя на него.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он, когда пауза стала чересчур очевидной.

– Слишком слабой, – хрипло ответила Люджина. – Как старушка. Руку поднять – и то тяжело. Вы думаете, как сказать, что я уволена, полковник? – без всякого перехода поинтересовалась она.

Женщины. И когда только успела напридумывать?

– Не говорите глупостей, – резковато ответил Стрелковский, – почему вас должны уволить?

– По служебному несоответствию, – спокойно сказала капитан. – Я слишком слаба как боевой маг.

– Люджина, – Игорь потер пальцами переносицу. – Вы остаетесь в Управлении. Вас отправили в отпуск, все реабилитационные процедуры будут оплачены. А думаю я о том, как сказать вам, что вы будете продолжать лечение в моем доме. Чтобы вы не заупрямились и не отказались.

Облегчение в ее глазах сменилось хмурым недоверием.

– Зачем это вам, полковник? Мне не нужна благотворительность.

– Это не благотворительность, а здравый смысл, – жестко произнес Стрелковский. – И мое удобство в том числе. Выслушайте меня, не перебивайте, – скомандовал он – северянка пыталась что-то сказать, но послушно замолчала. – Я крайне занят сейчас на работе, и у меня нет времени заезжать в общежитие, проверять ваше состояние. Но я обязан это делать как ваш командир. Вам на коляске ездить до реабилитационного центра и обратно, даже при наличии сиделки и машины, будет тяжело. Дом у меня большой, неудобства от соседства со мной вы испытывать не будете. Все процедуры можно проводить на дому, занятия тоже.

– Это все? – серьезно спросила Дробжек.

– Нет. Вы пострадали из-за моей недальновидности. Я ответственен за вас. Поэтому и задача поставить вас на ноги ложится на меня, капитан.

– Чувствуете себя виноватым? – усмехнулась она. – Я уже давно отвечаю за себя сама, полковник. Вы подумали, что скажут в Управлении? Какие слухи пойдут?

– Вас это смущает? – поинтересовался Игорь. Она задумалась, покачала головой.

– Нет.

– Вы согласны?

– Так точно, Игорь Иванович. Вы оставите меня работать с вами? – Люджина глядела на него прямо, испытующе, и на бледном лице отчетливо был виден разливающийся по щекам румянец.

– Об этом вы должны сейчас думать меньше всего, – сказал он и оглянулся – зашла медсестра с коляской, поздоровалась. Стрелковский достал телефон и набрал придворного мага. И не увидел, как нервно сжала пальцы его напарница.

Дом Игоря Ивановича оживал. Он был двухэтажным, очень удобным, но при этом слишком большим для одного человека. Стрелковский купил его, когда собирался жениться. Планы завести семью ушли в прошлое, а дом остался. И он все-таки привез сюда женщину, пусть не хозяйкой, а гостьей – ну хоть на это сгодился.

Кляйншвитцер открыл Зеркало прямо ко входным дверям. И хорошо – в своей пижаме напарница наверняка бы замерзла. А так даже нашла в себе силы оглядываться, рассматривать небольшой сад у дома. И он тоже посмотрел, будто заново увидев. Последние дни было не до этого: работа захватила его с головой, и Игорь целыми днями торчал в Управлении, впахивал, пил кофе, уставал как собака – и недоумевал, как почти семь лет обходился без этого напряженного труда.

Уже подровняли разросшийся газон, побелили деревья в саду, поставили новые скамейки. Вымыли окна, подкрасили стены, почистили крышу. Внутри все еще кипела работа: нанятые слуги приводили дом в порядок, повар, получив карт-бланш, колдовал на кухне, а горничные уже должны были подготовить комнаты на первом этаже для Люджины и сиделок, распаковать массажный стол и установить его.

– Я пошлю за вашими вещами в общежитие, – сказал Игорь напарнице. – Сейчас познакомлю вас с сиделками и горничными. И прошу, нет, приказываю, капитан: подумайте, что вам нужно из вещей. Вечером зайдет экономка, она поедет завтра за покупками. Подготовьте для нее список и не смейте ущемлять себя. Понятно?

Он вез Дробжек по коридору, устланному синей ковровой дорожкой, и смотрел на ее бритую голову – на страшный шрам, на аккуратные уши, сильную шею, плечи.

– Понятно? – повторил он, потому что Люджина молчала.

– Не пережимайте, полковник, – отозвалась она хрипло. – Деньги мне выдадут, вы сами сказали.

– Люджина, – она с трудом повернула голову, взглянула на него синими уставшими глазами, – вы уже согласились принять мою помощь. Мне нужно ехать в Управление, не заставляйте тратить время и убеждать вас. Все равно мне некуда и некогда тратить свое состояние. И вряд ли вы сделаете меня нищим.

– Я все верну, – произнесла северянка.

– Вернете, – покладисто согласился Стрелковский. – А пока выполняйте приказ. Может, есть нечто, что вы хотите прямо сейчас?

Она хмыкнула.

– Спать. И шоколада. А вообще – дайте мне прийти в себя, Игорь Иванович. И не забывайте, что я с Севера. Там неженок нет.

– Дробжек, – сказал он мягко, открывая дверь в ее комнату, – меньше всего вы похожи на неженку. Будет вам шоколад. Осваивайтесь. И не вздумайте вставать!

– Неделю потерплю, – ответила Люджина, рассматривая комнату, пока он вез ее к кровати. И Игорь тоже огляделся. Горничные постарались, получив указание подготовить покои для гостьи. Но Люджина среди нежно-розовых и белых обоев и тканей, кресел с цветочной обивкой, резного дамского будуара с большим зеркалом и множеством ящичков для украшений и косметики, изящной мебели – среди всего этого женского великолепия – смотрелась чуждо. Как солдат в спальне для маленькой принцессы.

– В кровать или в кресло? – спросил Игорь.

– К креслу, – как-то рассеянно отозвалась капитан, – належалась уже. Полковник! Что вы делаете? Я вешу не меньше вас!

– Не говорите ерунды, – пробурчал он ей в бритый висок – пахло от напарницы больницей и лекарствами, а под руками его чувствовались налитые мышцы бедер и спины. – Как иначе вас пересадить, если вам нельзя вставать?

– Подтянулась бы и перелезла, – недовольно высказалась Люджина, устраиваясь в кресле. – Спасибо, командир. На руках меня с детства не носили. А вот мне, – она усмехнулась, глянула на него синими глазами, – приходилось. Солдатика вытаскивать.

Он познакомил Дробжек с персоналом, отдал экономке указания исполнять все пожелания гостьи, покосился на часы – рабочий день подходил к концу, ехать или нет? Решил ехать.

Крутил руль и все думал: есть что-то крайне неправильное в том, что женщины, все равно какие – мягкие или твердые, сильные, синеглазые, – должны служить и рисковать собой. Их место – среди шелка и кашемира, и не должны на их телах появляться шрамы, а воевать и выполнять боевые операции – дело мужчин. Женщины пусть ждут мужчин дома. Чтобы было ради кого возвращаться.

Неизбежно вспомнилось, что до сего дня единственной, кого Игорь держал на руках, была его королева.

И он привычно задохнулся от боли, которая семь лет тонкой ледяной змейкой жила у сердца. Свернул на обочину, остановился, чтобы переждать.

Врут, когда говорят, что время лечит. Он давно привык к боли, к ощущению, что изнутри вырвали кусок мяса и рана дергает, саднит и не заживает. Свыкся. И все же каждый раз, когда вспоминал, холодная змея вгрызалась еще глубже, остервенелей, и ледяное кольцо в груди сжималось крепче – до потемнения в глазах и холодного пота на затылке.

Тогда, в зале телепорта, он долго держал ее на руках – светло-голубые глаза безучастно глядели в потолок, – и укачивал, прижимал, звал, и руки были в красном, липком, горячем, и на губах солоно от слез и ее крови. Во дворце бесновался народ, пахло дымом, и нужно было уходить и уносить ее с собой. Нельзя было оставлять тело на растерзание толпе.

Но не смог. За Смитсеном, как, видимо, и было спланировано, пришла команда зачистки – то ли помочь уничтожить королевскую семью, то ли арестовать, – и Стрелковский хладнокровно выпустил в появившихся в зале телепорта остаток обоймы и выпрыгнул в окно, пока за дверью готовились к штурму.

Смитсен хорошо его приложил, но Игорь нашел в себе силы добраться до гаража. Пылали конюшни, занимался огнем дворец, истошно ржали лошади, а сотни людей громили стекла, мебель, рвали занавески. Со стороны Зеленого крыла слышались выстрелы – видимо, сотрудники организовали оборону. Он мысленно пожелал им продержаться и выжить. И догадаться спрятать документы в тайник.

Потом был звонок домой с приказом распустить слуг, поездка в Лесовину, к Алмазу Григорьевичу Старову. Почему к нему? Игорь был уверен: даже если найдутся те, кто решит сунуться к этому старику, чтобы узнать, куда скрылся начальник разведуправления, обратно они не вернутся.

Старов принял его без лишних слов. Только подергал себя за бороду при известии о смерти королевы и о чем-то тихо выругался. Сказал, что принцессы, скорее всего, живы, но точно сказать он не может. И что Игорю, раз он собирается обратно, лучше не знать лишней информации. Если его схватят, то жизнь королевских детей снова окажется под угрозой.

И Стрелковский с ним согласился.

Этой же ночью он впервые почувствовал ледяную змею, сжавшуюся вокруг сердца.

Как он потом не сошел с ума от боли, чувства вины, злости, желания пустить себе пулю в висок, всепоглощающей ненависти? К себе, к тем, кто стал причиной ее смерти, к людям, которые проходили за оградой дома старого мага и смели жить, смеяться, разговаривать, когда она осталась там, в зале телепорта? От снов, где он успевал – успевал! – ее спасти, а потом просыпался, и реальность била осознанием необратимости произошедшего? От снов, где не успевал, и руки снова были в крови, и на ее груди под оплавленным платьем чернел страшный ожог, истекающий красным, горячим, и из-под сожженной плоти проглядывала кость ребра?

Через две недели он вернулся в Иоаннесбург. Пришел попрощаться со своей королевой на кладбище – не мог не прийти, хоть и рисковал. Но то ли заговорщикам было не до того – делили власть, – то ли боялись они старого захоронения Рудлогов и гнева предков убитой дочери Красного Иоанна – никто туда и близко не подходил.

Игорь остановился у Дорофеи Ивановны, старушки-ликвидаторши, торгующей молоком и присматривающей за штабом Управления. Вопросов она не задавала, показала ему свой тайник с оружием, открыла сейф с деньгами, выдала чистое белье и совершенно спокойно воспринимала его ночные отлучки и уменьшающееся количество магазинов для пистолета.

Игорь делал то, что должен был сделать до смерти Ирины. Он зачищал предателей. Девятнадцать трупов, и никакого сожаления. Двадцатым должен был стать генерал Бельведерский.

Но его он оставил в живых.

Что-то надломилось внутри, когда Игорь увидел глаза внучки старого предателя. Он мог пролить реки крови, но вернуть Ирину было невозможно.

На смену ненависти пришла опустошенность. В ту ночь, когда Стрелковский шел убивать Бельведерского и не сделал этого, он так и не вернулся в штаб. Вместо этого пошел в центральный храм столицы, сел на влажный после дождя песок и тупо глядел на чернеющие статуи Великих Стихий. Почему они не помогли, не предотвратили?

Под утро во двор храма вышел Его Священство и увел Игоря в монашескую часть комплекса. Принял его исповедь, благословил жить здесь столько, сколько понадобится для излечения души – при условии участия в молитвах и соблюдения добровольно наложенного на себя обета.

«Воздержание – путь к благости духа, – сказал он Стрелковскому. – А муки при выполнении обета помогают залечить боль души. Тут много тех, кто пришел за излечением».

Игорь выбрал обет молчания. И семь лет он молчал, прислуживая в приюте для бездомных при храме: стриг вшивые головы, стирал грязную одежду, варил еду, делал перевязки, собирал пожертвования – благо монашеская одежда с низким капюшоном позволяла прятать лицо. Иногда помогал в похоронных обрядах, и ему платили – отказываться было нельзя. На эти деньги он заказывал цветы и оставлял их ночью у ограды кладбища с запиской для сторожа.

Молчать было легко, но боль никуда не уходила, и он привык, закаменел, принял свою новую жизнь и все реже вспоминал о том, кем был до храма. Но часто думал о пропавших принцессах. О своей дочери. И молился о ней. И мучился тем, что не стал сразу разыскивать их, сосредоточившись на мести. И сомневался: а если бы, найдя, привел к ним убийц?

Семь лет Игорь делал вид, что может забыть о том, кто он есть. И если бы не разбередившая память просьба Его Священства о помощи Кембритчу… Если бы не случайная встреча со Святославом Федоровичем на кладбище… Молчал бы он до сих пор, стирая одежду какого-нибудь бродяги.

Жизнь за пределами монастыря оказалась наполнена радостью и страхом, встречами со старыми знакомыми, ждущим его домом, вкусной пищей и терпким алкоголем, делами, которые он обязан был довести до конца. Ответственностью за дочь и за всех принцесс, в каждой из которых продолжала жить его королева; синеглазой северянкой, смотрящей на него как на божество, и восхитительной золотой осенью, плавно уходящей в зиму. Жизнь продолжалась. Жизнь яркая, брызжущая, разная. И мысли вернуться становились все неуверенней, пока вовсе не превратились в смутное сожаление, не имеющее, впрочем, над ним власти.

Полковник Стрелковский наконец поднял голову, отцепил влажные ладони от руля, посмотрел на проносящиеся мимо машины. Оказывается, он припарковался прямо у моста через реку Адигель. Против всех правил, мешая потоку и рискуя получить удар в бампер.

Включил аварийку и вышел на тротуар, подошел к перилам и перегнулся, наблюдая за закручивающейся у мощных бетонных опор моста водой, за пятнами водоворотов и светлыми полосами течений. Когда-то давно, когда он еще был стажером в столичной полиции, их вызвали на самоубийцу – мужик перелез через ограждение, встал пятками между черных прутьев перил и непрерывно сглатывал, глядя вниз, на воду. Так и прыгнул – на глазах десятков зевак, под ругань полицейских и метнувшегося к нему переговорщика.

Адигель, как любая женщина, неохотно отдавала свои жертвы. Мужика так и не нашли.

Проезжающие машины зло сигналили нарушителю, но высокий мужчина в темно-сером коротком пальто и с ежиком светлых волос не оборачивался.

Как просто – сделать один шаг и не задерживать дыхания. Убить ледяную змею, извергнуть ее с последними пузырьками воздуха в холодную, быстро движущуюся воду. Покориться течению, прекратить бултыхаться и изображать, что он жив. Смерть не так страшна. Она милосердна и ласкова, она дарит встречу с теми, кого ты любишь.

«Живи, Игорь. Живи за нас двоих».

«Я не хочу больше, Ирина. Устал».

Завибрировал в кармане телефон, и он вздрогнул, потянулся за ним.

– Полковник, – хриплый и резковатый от смущения голос Дробжек, – звонила мама. Она планирует навестить меня, приедет на пару дней. Может, будет удобнее, если я вернусь в общежитие? Не хочется вас стеснять.

Игорь Иванович помотал головой – так разителен был контраст между затягивающей его рекой, манящей в благословенную, темную бесконечность, и простыми бытовыми проблемами.

– Не говорите ерунды, – повторил он раздраженно – не на нее, на свою слабость, – я распоряжусь, чтобы для Анежки Витановны подготовили комнату. И встретили ее. Ваша родительница не откусит мне голову за то, что я вас компрометирую?

– Мама может, – со смешком произнесла Люджина, – главное, чтобы не взяла с собой ружье и не заставила вас жениться на мне. Спасибо, командир.

Он поглядел на трубку, потом на реку. Трус и слабак. Умереть легко; попробуй жить, как мужчина.

Телефон снова завибрировал – незнакомый номер.

– Игорь Иванович!

И голос смутно знакомый, и интонации, но из-за искажений связи никак не сообразить, кто это.

– Игорь Иванович! – почти кричали ему в трубку, радостно и возбужденно. – Вы меня слышите?

– Слышу, – сказал он сухо и недоуменно.

– Это Полина! Извините, что беспокою…

– Ваше высочество, здравствуйте.

– …Но мне нужна ваша помощь. Вы сегодня уже не будете в Управлении?

Река снова стала тем, чем она была, – просто потоком текущей воды.

– Буду, – ответил он, – через полчаса подъеду. Где вам удобнее встретиться?

 

Глава 8

Начало ноября, Иоаннесбург

Марина

Было так жарко, что я задыхалась, и сумрак комнаты подрагивал, взрывался радужными пятнами; из глаз текли слезы, в висках пульсировала боль, и дыхание туманным лиловым облачком струилось к потолку, разливалось дымными мерцающими струями и спускалось, сплетаясь в страшные образы.

«Это бред, Марина».

Реальность в виде голой, дрожащей, свернувшейся клубочком в грязи Алины глядела на меня зелеными мерцающими глазами.

«У тебя жар, температура».

Черный человек со сложенными за спиной крыльями рассекал воздух сверкающим мечом, и красная кровь текла из его ран, расплываясь каплями по комнате.

«Открой глаза. Открой».

Царица Иппоталия выла в голос и царапала лицо ногтями. Седые волосы ее падали на обнаженную грудь.

Я разлепила веки, повернула голову – руки были раскинуты крестом, с ладоней сочилась кровь, заливая белые простыни. Отвернулась, подняла глаза к потолку, которого не было, судорожно сглатывая совершенно сухим ртом.

Ни потолка, ни стен, ни парка вокруг. Я была пришпиленной к поверхности букашкой, маленькой точкой на ровном изгибе земли, омываемой воздухом и дождем. Надо мной крутился невероятной величины ураган, поднимаясь чудовищной своей спиралью в стратосферу, собирая в свое чрево стремительно несущиеся к нему облака со всего мира. И тело белого змея воздуха с изорванными крыльями возносилось ветром к чернеющему, подмигивающему холодными звездами оку тайфуна, уходящему туда, где живому не бывать.

«Марина. Дыши. Марина».

Ангелина висела в прозрачном терновнике, и длинные иглы пили кровь из ее дергающегося тела. Губы сестры двигались, и я потянулась туда, к ней, чтобы услышать, чтобы спасти.

«Слишком поздно», – прошептала она мне на ухо, и я с размаху упала обратно на кровать.

«Бред… на фоне температуры… происходит из-за интоксикации организма и является продуктом воспаленного сознания, не имеющим отношения к реальности…»

На моей груди лежала голова огромного змея, сам он обвивался вокруг меня прохладными кольцами, укачивал, шипел, утешал и щекотно прикасался раздвоенным языком куда-то в область ключицы.

Комната постепенно принимала свои очертания.

– Ты все-таки оказался у меня в постели, – просипела я и рассмеялась хриплым, каркающим смехом, проваливаясь в сон без сновидений.

Я вышла на работу в четверг, отболев обозначенные Мартином три дня. Дрянь всякая мне больше не мерещилась, и слабости никакой не было. Как рукой сняло.

– Сегодня у нас язва, – недовольно сообщил мне Эльсен в курилке. – Вы как-то неудачно заболели, Марина Михайловна. Уж постарайтесь меня больше не подводить так. В моем возрасте, – он отхлебнул из кружки с надписью «Злой я», – очень трудно менять привычки.

– Извините, – покаялась я, пряча улыбку. Но он заметил, хмыкнул. Знал бы Сергей Витальевич, что я собиралась ехать на поиски Ани и оставить его на совершенно неопределенное время, – наверное, выпорол бы, несмотря на статус.

Вечером в среду я на семейном ужине предложила отправиться в пустыню в составе поисковой группы. Сестренку я чувствовала, и очень хорошо, но казалось, что она как маятник передвигается туда-сюда за Милокардерами. Сейчас Ангелина была ближе к горам, чем ощущалось ранее, и, кажется, двигалась в сторону Рудлога. Экскурсии она по Пескам, что ли, посещает?

Но Вася, несмотря на то что сама просила меня помочь с поисками, покачала головой. И эта ее нерешительность кольнула в груди злостью и разочарованием.

– Мариш, нам обещали вернуть ее через десять дней. Смысла нет. Со дня на день я жду ответа от нынешнего Владыки на предложение о переговорах.

– А если не вернут? – спокойно спросила я. – Если они тянут время? Я могу провести за собой маленькую армию, и драконам придется нас выслушать. Собрать отряд боевых магов и дойти до Ангелины.

– Если не вернут, тогда будем решать, – твердо сказала Василина. – Я не хочу обострения старого конфликта. Войны нам только не хватает. Они очень большие, Мариш. Боюсь, маленькая армия их не впечатлит, а только разозлит.

Мариан хмурился, но в разговор не вступал. Я обвела взглядом притихших родных. Может, Василина права. Но картинки вчерашнего кошмара стояли перед глазами, и мне было страшно. И противно от своего бессилия.

– Что мы станем делать, если окажется, что мы потеряли время? – Откуда эти истерические нотки, Марина? – Ты готова взять на себя ответственность, если с ней что-то случится?

Сестра побледнела.

– Это и так моя ответственность, Мари.

Байдек аккуратно положил вилку у тарелки и поднял на меня предупреждающий взгляд.

Сестры упорно смотрели в тарелки. Мне было стыдно, мне было гадко от себя самой, но в ушах стоял шепот.

«Слишком поздно».

Наша королева права, но и правота бывает фатальной.

– Теперь я буду знать, что, если меня похитят, рассчитывать на тебя не придется. Да, Васюш?

Мерзкие, намеренно причиняющие боль слова, которые уже не затолкать обратно. И хочется вскочить из-за стола – то ли бежать к ней извиняться, то ли отступить в свою комнату и поплакать.

– Марина, – резко вступил в разговор Мариан, и я с трудом заставила себя посмотреть на него, – если у них вместо одной заложницы окажутся две, то обстановка усложнится еще больше.

У него было такое лицо, будто он сейчас зарычит и долбанет кулаком по столу. И тогда все, равновесие в семье треснет, рассыплется. Не будет больше легкости на семейных обедах, и не смогу я снова прийти к нему за помощью и советом.

Василина молчала, бледная, с холодными глазами, почти незаметно пододвинулась к мужу, потянулась к нему. За поддержкой. Ведь у нее всегда есть кому поддержать.

Я вдруг осознала, что Вася – не только моя старшая мягкая сестра, она еще королева Рудлога, и нет у меня права перечить ей.

Отец и младшие глядели на меня с укоризной.

Тишина стала удушающей, и я не выдержала. Сняла с колен салфетку и трусливо сбежала в свою комнату.

Вечером, после метаний по комнате, пачки выкуренных сигарет и ругани на саму себя я поскреблась к Василине в покои. Зашла, наткнулась на строгий взгляд Байдека, умоляюще посмотрела на него.

– Она в спальне, – сухо сказал Мариан и кивнул на дверь.

Вася сидела перед зеркалом, расчесывая свои кудряшки, повернулась – я стояла, нервно сжимая руки – и она посмотрела без злости, улыбнулась грустно и понимающе. Сразу захотелось зареветь от того, какая же я тварь.

– Васюш, – всхлипнула я, подошла, опустилась на пол, уткнулась носом ей в колени, – прости. Я так боюсь за Ани. Не сердись на меня, пожалуйста. Я так бою-ю-юсь!

Она погладила меня по волосам, как маленькую, прижала к себе – и напряжение, сковывавшее мое тело, растворилось от этого тепла и любви, от того, что она все равно со мной и все равно моя, что бы я ни натворила.

Я рыдала ей в ноги, выплакивая свой страх и свои кошмары, а она обнимала меня, как мама в детстве, и не было сейчас никого ближе ее.

– Я тоже боюсь, Мари, – сказала наконец сестренка тихо и как-то потерянно. – Все время боюсь что-то сделать не так, принять не то решение. Но теперь не имею права действовать из страха.

Я сжала ее крепче, пытаясь впитать силу, которой никогда не замечала ранее. Хотя все должно было быть наоборот. Семья – та скала, на которую опиралась Василина, из которой должна была черпать уверенность, и не имела я права расшатывать эту опору.

Что такое мои дерганья по сравнению с той неподъемной ношей ответственности, которая легла на ее плечи?

– Все будет хорошо, – шепнула она мне в макушку, – обязательно будет, Мариш.

И на тот момент я ей поверила.

Эльсен откашлялся, привлекая мое внимание, и я поняла, что так и зависла – с сигаретой во рту и зажигалкой в руке. Прикурила, облокотилась на прохладную стену, стараясь не улыбаться, глядя на руководителя.

С утра я узнала, что нам завезли новую форму от неизвестного спонсора. Форма оказалась, мягко говоря, пестренькой, и настолько, что могла спровоцировать приступ эпилепсии у чувствительных пациентов. Но Эльсен был невозмутим в светло-голубом комплекте с какими-то абстрактными фиолетовыми и розовыми разводами.

– Я тут на днях имел занимательный разговор, – сообщил мне хирург, хмуря кустистые брови над спущенными чуть ли не на кончик носа очками. – Позвонил главврач Королевского лазарета. С оч-чень, кхм, заманчивым предложением. Предложил мне должность заведующего отделением и недурственный оклад. При условии, что я уйду на новое место не один, а с ассистентами и медсестрами. Как вы думаете, кому я обязан столь щедрым предложением на старости лет?

Мне стало неловко.

– Я тут ни при чем, Сергей Витальевич, – серьезно ответила я. – Скорее всего, инициатива службы безопасности. Я поговорю, чтобы вас больше не беспокоили. Или вы согласились?

– Хрм, хрм, – недовольно покашлял хирург и повторил: – Я слишком стар, чтобы менять привычки, Марина. Деньги мне не нужны, пациентов своих я не оставлю. Туда же, к вам, простым смертным не попасть?

Я покачала головой.

– Вот-вот, – пробурчал Эльсен. – Борзые все слишком. Пойди, Эльсен, туда, пойди, Эльсен, сюда… А я здесь уже двадцать три года. Ты, кстати, учиться собираешься?

– Опоздала я учиться, Сергей Витальевич.

– Ну-ну, – он снова поглядел на меня, отхлебнул шумно кофе из кружки. – Мне же лучше. Все метят в хирурги, а хороших медсестер не найти. Я тебе вот что скажу, Марина Михайловна. Мне с тобой оперируется легко. И гладко все проходит. Давно приметил. Так что думай. Операционную практику тебе минимум десять лет нарабатывать, нужно ли?

Мне не хотелось обижать старого ворчуна, и я неопределенно пожала плечами. В любом случае, времени подумать теперь много – до следующей осени, когда будет новый набор.

Вечером я сидела в кресле в гостиной и задумчиво крутила по гладкой поверхности столика свой телефон. Позвонить? Не позвонить?

Трубка зажужжала, поехала в сторону, и я протянула руку – в животе что-то сжалось, ухнуло вниз. Но это был Мартин.

– Я заперся ото всех в каморке и все-таки позвонил тебе, – сказал он своим теплым мужским голосом, и я улыбнулась.

– Тяжелы будни самого востребованного человека в Блакории? Приходи ко мне, я напою тебя чаем и пожалею. Поглажу по голове, подержу за руку…

– Не могу, девочка моя, – ответил он покаянно и смешливо. – Боюсь, что, попав в твои нежные ручки, я вспомню о том, что такое свобода, и наплюю и на титул, и на договор. И будешь ты прятать у себя беглого преступника.

– Я тебя защищу, – пообещала я, и Март фыркнул, засмеялся.

– Воинственная принцесса. А если серьезно, то мы четвертый день проверяем дворец, и меня сейчас ждут помощники. Бывший придворный маг чуть ли не руки мне целовал и смотрел как на избавителя. Бедный старикашка. Тут все очень запущено, странно, что придворных до сих пор не начала отлавливать в коридорах какая-нибудь нежить. Я и раньше подозревал неладное, но и не представлял, сколько тут работы. Опять буду ставить заплатки на местную прохудившуюся защиту, а придворные дамы станут бросаться ко мне своими декольте и склонять к нехорошему.

– Хочешь, я тебя поревную? – предложила я, посмеиваясь. – Тебе будет приятно.

– Мариночка, – проникновенно и низко произнес он в трубку, и я чуть прикусила губу – хорош же, подлец! – если бы ты действительно меня ревновала, я был бы счастливейшим парнем на Туре. Не терзай мое старое сердце, жестокая. А то влюблюсь окончательно и придется вызывать твоего виконта на дуэль.

– Покусаю, – сурово сказала я.

– Его или меня? – ехидно уточнил Март. – Кстати, хочешь немножко новостей о твоем герое?

– Мартин, точно покусаю, – пригрозила я трубке. – Вот только появись у меня, целым не выйдешь.

– Я буду отбиваться букетом, – я расхохоталась, – или куплю тебе огромного плюшевого медведя и спрячусь за него. Пусть невинному пушистому зверю достанется. Ну, скажи: Мартин, ты самый классный, любимый и красивый…

– …Провокатор, – закончила я со смешком. – Самый-самый!

– Всегда замечал: стоит женщине меня похвалить, и я становлюсь покладист, виляю хвостом и выбалтываю все секреты, – шутливо пробурчал он в трубку. – Жив твой герой, пришел в себя, находится в Лаунвайте, в лазарете. Во дворце Инландеров Виктория придворным магом, и, заметь, ради тебя я заработал несколько недоверчивых взглядов – с чего это я интересуюсь целостностью Кембритча. Можно сказать, рискнул репутацией, даже страшно подумать, что ей пришло в голову – она меня и так не жалует.

– Ты мой хороший, – с придыханием проворковала я, – добытчик…

– Умеешь же, – похвалил он меня, – я размяк и улыбаюсь как идиот, несмотря на десятки лет практики и иммунитет к женскому коварству. Но увы, пора в суровую реальность. До выходных, девочка моя. Да, и насчет медведя я не шутил!

Он отключился, а я еще долго сидела, откинувшись на спинку кресла, и улыбалась.

* * *

Полина ждала Стрелковского в его кабинете, нетерпеливо похлопывая ладонью по бедру. Обернулась, когда он вошел, улыбнулась.

– Игорь Иванович! Наконец-то!

– Я спешил, ваше высочество, вы меня заинтриговали, – ответил он, снимая пальто и вешая его на крючок у двери. – Что-то серьезное? Проблемы из прошлого?

– Что-то интересное, – сказала она, немного покраснев. – Полковник, скажите, вам никогда не попадались упоминания о тайных ходах из дворца, ведущих на кладбище?

Игорь сел в кресло, посмотрел на принцессу. Глаза ее блестели, и он вспомнил, как часто она прибегала к нему в детстве с какой-нибудь возмутительной идеей. «Игорь Иванович, а научите меня стрелять!» Или: «А вы знаете, как сделать порох? А давайте вы покажете, как глушить рыбу гранатой. В нашем пруду. Пожалуйста!»

– У вас просто интерес, или это действительно важно? – спросил Стрелковский. И выслушал умозаключения четвертой принцессы. Фантастические. Но это не означало, что смысла в проверке нет.

– Наверное, я могу вам помочь, – задумчиво сказал полковник, и Полли просияла, тряхнула радостно головой. – Раньше камеры для заключенных были не только под Зеленым крылом, но и под центральной частью дворца. Сейчас они используются как хозяйственные помещения. В свое время мы обследовали всю подвальную часть. И оказалось, что есть еще и нижний ярус. Маленький коридор с тупиком. Я не понял его предназначения, но сейчас думаю: вполне вероятно, что там может брать начало ход в подземелья. Но это вовсе не значит, что вы найдете там что-то еще, кроме пыли и плесени, ваше высочество, – добавил Стрелковский, глядя на обрадовавшуюся принцессу.

– Но ведь надо проверить и убедиться, – с нажимом произнесла Полина. – Покажите мне этот ярус, пожалуйста!

Игорь улыбнулся. Кое-что не меняется даже с годами.

– Ваше высочество, я не имею права делать это без санкции начальника разведуправления. И ее величества Василины.

– Как всегда, – разочарованно протянула будущая королева Бермонта. Интересно, понимает ли Демьян масштаб непоседливости своей невесты?

Через десять минут Майло Тандаджи положил трубку телефона и посмотрел на посетителей: настороженную четвертую Рудлог и ехидно улыбающегося Стрелковского.

– Вы хотите обследовать подземелья? – уточнил он еще раз, хотя королева только что отдала недвусмысленный приказ поспособствовать начинанию сестры, обеспечив при этом охрану и безопасность. «Пусть лучше ищут приключений во дворце», – сказала она. Как, интересно, ее величество себе это представляет – обеспечить безопасность в старом подземном ходе, где никто не бывал, наверное, больше сотни лет? Если его вообще обнаружат, конечно.

– Совершенно верно, – кивнула принцесса. – Вы ведь не против?

– Что вы, – сухо сказал тидусс, – я всей душою за. Это так увлекательно.

Полина недоверчиво посмотрела на него и нахмурилась.

– Когда вы хотите приступить к осмотру? – поинтересовался Тандаджи. Фарфоровая собачка улыбалась ему, высунув язык. Какое счастливое животное. Кивай себе головой и улыбайся.

– Сегодня можно? – спросила торопливая принцесса.

– Ваше высочество, боюсь, мы не успеем подготовить отряд сопровождения…

– Тогда завтра, – решительно заявила она. – Хотя, – она задумалась, – девочки тоже хотят поучаствовать. Может, в субботу?

Тандаджи посмотрел на Игоря, на принцессу – оба сидели, положив ногу на ногу, чуть наклонившись вперед, высокие, светлые, с горбинками на носах.

– В субботу ваша помолвка с его величеством Бермонтом, – ласково напомнил начальник разведуправления.

– Тогда до субботы, – быстро и немного смущенно произнесла Полина. – Чего ждать?

– Нечего, – согласился Тандаджи покладисто, глядя на подрагивающие губы Стрелковского. – Вот Игорь Иванович и возглавит отряд сопровождения. Да, полковник?

– Буду счастлив, – сказал Стрелковский и укоризненно посмотрел на ехидно прищурившегося начальника.

Младшая принцесса Каролина честно пришла в королевский музей, чтобы сфотографировать карты дворца. Время посещений и экскурсий уже закончилось, и смотрительницы выпроваживали к центральному входу, расположенному, как и у Королевского лазарета, за парковой оградой, последних посетителей.

Большой музей семь лет назад начал строить Святослав Федорович, но до переворота успели заложить только фундамент. Недострой выглядел безобразно на фоне совершенного, пусть на тот момент зияющего пустыми окнами и покрытого копотью дворцового ансамбля, и премьер Минкен, приняв на себя пост местоблюстителя трона Рудлога, распорядился поднять чертежи принца-консорта и достроить. Стройка шла почти два года параллельно с реставрацией разгромленного и опаленного дворца. И сейчас длинное двухэтажное здание с классическими колоннами на фасаде, с широкой лестницей и статуями двух приготовившихся взлететь соколов у входа выглядело так гармонично, будто было здесь всегда.

Посетитель, заходя в музей, начинал осмотр с залов, посвященных первым Рудлогам, и двигался дальше, по кругу, от прошлого к настоящему, проходя мимо парадных одежд, портретов наследников Красного, копий фамильных реликвий, небольших моделей Иоаннесбурга – чтобы было понятно, каким был город, когда только начинался с приземистого кремлина и поселения вокруг, и как разрастался, перестраивался, вытягивался вдоль реки, соединялся мостами и трассами.

Имелись там и подарки от правителей других стран, и произведения искусства, и отслужившие свое магические амулеты, принадлежавшие государям, и копии хроник, и гравюры со сценками из повседневной жизни дворца, и военные трофеи… Много чего было, что раньше лежало в подвалах дворца, а теперь выставлялось на всеобщее обозрение. Заканчивалась экспозиция на втором этаже – залом покойной матери нынешней королевы и выставкой современности, недавно пополненной кривым мечом и лазурными шароварами, преподнесенными в дар принцу-консорту эмиром Тайтаны, и некоторыми подарками с прошедшего дня рождения ее величества.

Торопливый директор музея, получив, не иначе как телепатически, новость о том, что заведение изволила посетить ее высочество Каролина Рудлог, лично провел ее по залам, указывая на карты разных эпох. Каролина прилежно фотографировала, слушая импровизированную экскурсию – очень вежливо. И скучала.

До тех пор пока ей на глаза не попалась статуя эпохи Седрика – высокая, выполненная из черного блестящего камня, изображающая полуобнаженного воина из личной гвардии короля в момент атаки. Так были напряжены каменные мышцы, такая ярость искривляла рот гиганта, так удалось неизвестному скульптору передать движение навстречу смерти, что у шестой принцессы перехватило дыхание.

Директор музея рассказывал Каролине о том, что статуя выполнена в полный рост и что в личной королевской гвардии все были огромными, умелыми воинами. Принцесса долго ходила вокруг скульптуры, затем попросила у директора лист бумаги, планшет и карандаш, уселась на деревянную скамью в зале и начала зарисовывать, перенося на бумагу и разворот плеч, и крепко сжатые на рукоятке меча пальцы, и напряженную шею с резко выступающими жилами, и широкую, как бочонок, грудь с пластами мышц.

И была при этом совершенно счастлива.

 

Глава 9

Начало ноября, четверг

Окрестности городка Мальвы на юге Рудлога

Алина

Принцесса Алина сжала воротник своей куртки, сморщила нос – несмотря на то что они находились на юге страны, ветер был холодным, влажным. Группа первокурсников расположилась метрах в пятидесяти за оцеплением, выставленным у могильника. Рядом с пятой Рудлог стояли Ивар с Олегом, о чем-то негромко переговариваясь. Впереди находились преподаватели – кураторы групп, строго предупредившие: во время показательного урока не орать, не убегать в панике, за оцепление под угрозой исключения не заходить, затычки из ушей не вынимать.

Затычки не очень-то спасали – низкий, вибрирующий рев-вой, от которого слабели ноги, а тело словно прихватывало судорогой, проникал в уши и сквозь защиту, заставляя кривиться и плотнее натягивать шапки и капюшоны.

Давнее захоронение скота после эпидемии коровьей кровянки находилось в заболоченном углублении, успевшем зарасти за прошедшую сотню лет чахлым лесочком, у заброшенной деревеньки в окрестностях Мальвы. Было облачно, над влажной землей могильника стоял плотный туман, в котором иногда мелькали то ли тени, то ли затаившаяся нежить, и из этого тумана торчали верхушки облетевших осин и скрюченных редколапых елочек. Что тут можно будет увидеть?

Хмурые солдаты стояли вокруг захоронения с огнеметами, попарно, на расстоянии шагов тридцати друг от друга – нужно было охватить большую территорию, – и Алине вдруг стало их очень жалко. Понятно, что тренировать будущих боевых магов необходимо. Но холодно же! А они со вчерашнего дня тут ждут студентов. Меняются, наверное, но от этого не легче: она всего пятнадцать минут слушает этот вой, а ей уже хочется сбежать. И такой вот судьбы хочет себе Матвей? Есть приказ – и иди, хоть в болото, хоть в каменоломни, и зимой, в холод, и летом, в зной.

В стороне семикурсники внимательно слушали что-то объясняющего им боевого мага, по всей видимости, командира операции, кивали. Матвей был заметен издалека, большой, сильный, серьезный – что ему какие-то ототоны? Но Алина все равно переживала и хотела, чтобы это поскорее закончилось.

– По позициям! – скомандовал маг, и студенты, разбившись на группы, рассредоточились вокруг могильника. – Очищаем обзор!

Семикурсники зашевелили руками, выплетая какую-то простую формулу, – кураторы и преподаватели внимательно следили за ними, что-то записывали в блокноты. Туман вдруг дрогнул, взметнулся белесыми фонтанчиками, похожими на пики из взбитых сливок; зашумели вершинами деревья, громче и громче, и вдруг белая пелена вздыбилась огромной, с пятиэтажный дом, волной и пронеслась над застывшими от восторга первокурсниками. Обнажилось широкое углубление, заросшее пролеском, – будто кто-то вдавил в землю гигантскую суповую тарелку с широкими краями. Рев из лесочка стал громче, надсаднее, от низких вибраций Алинку стало подташнивать, и она заморгала, сняла очки, потрясла головой.

Среди деревьев что-то хлюпало, билось, и мелькало тускло-желтое, раздутое. На открытое пространство плюхнулась первая тварь, затем вторая, третья… сколько же их? Больше всего они были похожи на омерзительные огромные личинки, наполненные светло-желтым гноем, трясущимся под кожей при движении. Или на искалеченных крокодилов – безглазых, с прозрачно-желтоватой, раздутой изнутри плотью, с узкой пастью, заканчивающейся пульсирующей присоской. Опирались чудища на передние конечности с крюками, которыми они цеплялись за землю и подтягивались вперед судорожными, дергаными движениями. За неживыми, противоестественными созданиями оставался толстый слой слизи, задние лапы волочились за телом, но при необходимости ототоны могли оттолкнуться этими лапами и прыгнуть на жертву.

Алину затошнило еще больше. Судя по бледным лицам однокурсников, им лицезрение нежити тоже не доставляло удовольствия.

– Первая группа пошла! Проверить щиты!

С десяток семикурсников, среди которых был и Матвей, двинулись вперед, сверкая щитами и держа шахматный строй, медленно, внимательно.

– Поляков, Хлопушку на ближайшую!

Первая тварь вдруг разлетелась ошметками дергающейся слизи, словно ее сверху прибили гигантской мухобойкой. Оставшиеся заревели, поплюхали своими жирными телами вперед, вгрызаясь крюками в землю. Из леса выползали все новые и новые «черви», и вой становился невыносимым, до черных пятен в глазах. Как же держатся выпускники, если ей и здесь плохо?

– Терлецкий, Лезвия!

Василий-гитарист пижонски махнул рукой, и вторую «личинку» разрезало на сегменты, извивающиеся лентами и медленно растекающимися по болотистой почве.

– Лоунова, Зажигалку!

Тонкая девушка суетливо зашевелила пальцами – вперед понесся поток огня, и твари лопались с хрустом; занялся лесок, зашумело пламя, взбираясь по мгновенно высушенным деревьям.

– Переборщила! Ситников, повтори Хлопушку!

«Личинки», не обращая внимания на уничтожаемых собратьев, вдруг поменяли движение, потянулись, быстро покатились боком одна к другой, как сливы, слипаясь, увеличиваясь в размерах.

– Что за хрень? – отчетливо прошептал куратор их группы.

– Отступаем! – истерически орал командир. – Огнеметы наизготовку! Из круга не выступать! Отступаем, салаги! Бегом!

Гигантский ревущий червь, собравшийся из ототонов, поднялся на хвост – выше самых высоких деревьев! – и с гулом ударил толстенным телом с множеством отростков-присосок прямо позади убегающих студентов. Затряслась земля, брызнула слизь, попала на спины отступающих, и кто-то заорал, упал на землю, пытаясь содрать с себя куртку, а червь поднялся снова, снова ударил – теперь гораздо ближе.

– Уходим! – скомандовал куратор, и первокурсники зашевелились, побежали назад за руководителем к уже открытому кем-то из преподавателей Зеркалу. Алина дернулась было за всеми – и осталась на месте: от рева стало трудно дышать, от близости нежити кружилась голова, и, если бы сделала шаг – упала бы. Ее охранники, успевшие отбежать, вернулись, потянули ее за собой, но принцесса мотнула головой – ее сильно тошнило. Она тяжело дышала, расстегивая куртку – молния никак не хотела поддаваться, – и смотрела, как Матвей останавливается и пытается поднять упавшего однокурсника, как накрывает его вторым щитом затормозивший Василий. Как швыряет чем-то огненным в снова поднявшегося «червя» еще один семикурсник, отчего желтоватая плоть обугливается, лопается, сворачивается побелевшими лепестками. Как бегут студенты к оцеплению, как синхронно встают в строй боевые маги и начинают поливать высшую нежить огнем – а огромная обугливающаяся «личинка» все двигается, ударяет налево, в строй магов – и там прыскает красным, раздаются крики, – поднимается, ударяет по убегающим студентам – и кого-то задевает. У Алины расплывается в глазах, вернувшийся куратор орет ей на ухо: «Богуславская! Пошла!» – а она не слышит и всматривается за оцепление, ощущая ступнями дрожь земли и всем телом – вибрирующий рев многих глоток червя.

Студенты становятся полукругом вокруг задетых нежитью, ставят щиты, а принцесса вглядывается и не может понять, кого же ранило. Как будто глаза видят, а мозг обработать не может. И в тупом оцепенении наблюдает, как снова раскручивает свое тело высший ототон, сжимаясь, словно готовясь прыгнуть, как открывается перед щитами студентов Зеркало, и оттуда выходит рыжеволосая фигура и застывает на миг от открывшегося зрелища, как рядом с Алиной и трясущим ее куратором открывается второй переход. Из него появляется ректор Свидерский в пижаме, орет, мгновенно сориентировавшись: «Макс, спаренным стазисом!» – и летит во вжимающуюся для прыжка тварь перламутровая дымка, затем другая, полыхает огненный гриб – так, что лицо принцессы опаляет жаром, и высоченный черный треснувший стручок рассыпается вонючим пеплом, разлетающимся по могильнику.

Желудок сжался, Алинка согнулась, давясь горькой желчью и сплевывая ее. Было жутко стыдно, но в глазах сразу же посветлело – и она успела еще увидеть, как лорд Тротт оседает на землю, хватаясь за голову, когда Ивар наконец сгреб ее в охапку и потащил к Зеркалу.

* * *

Ректор Свидерский, ничуть не смущаясь своего экзотического вида, быстро прошел к группе старшекурсников. Его выписали два дня назад, назначив постельный режим и усиленное питание, однако Алекс в первый же день вышел на работу – разгребать завалы. Правда, позволил себе приходить в университет не к первой паре, а ко второй.

Он успел только почистить зубы, когда его вызвал один из кураторов седьмого курса, быстро сообщив по телефону о происходящем и о том, что нужна помощь.

Раненых уже осматривали преподаватели и вызванные виталисты, шагах в пятидесяти от них над телами магов суетились их коллеги – кажется, там были не только раненые, но и убитые.

Открылось Зеркало, оттуда вышли несколько человек в форме безопасников отдела МагКонтроля, направились к командиру операции, хмуро осматриваясь вокруг. Лес горел, солдаты сомкнули круг и держали огнеметы наготове – на случай, если какая-то тварь все-таки уцелела. Хотя что могло уцелеть под Огненным столбом, выжигающим все живое и неживое на десятки метров под землей?

– Химические ожоги, ушибы, один перелом, – сказал Свидерскому университетский виталист. – Ситников вообще чудом уцелел, удар прямо по нему пришелся. Там вон, – мужчина мрачно кивнул в сторону группы магов, – два трупа, кости, черепа в осколки, а этому хоть бы хны. Уникум какой-то.

Бритоголовый уникум сидел на земле и курил: одежда расползлась в лохмотья, на теле розовели ожоги от слизи «червя», уже зарубцевавшиеся – виталисты времени зря не теряли. Терлецкому залечивали спину, еще одному семикурснику накладывали фиксатор на ногу, остальных из первой показательной группы тоже осматривали на предмет ожогов.

– Ну как, господа выпускники? – серьезно спросил у потрепанных студентов Свидерский. – Получили незабываемый опыт?

– Что это было, Александр Данилыч? – хмуро поинтересовался Матвей. – Нам о таких трансформациях не рассказывали…

– Это высший ототон, Ситников. Существует гипотеза, что если масса нежити на единицу площади превышает некий критический предел, то особи могут объединяться в одно функционирующее создание. Гипотеза подтверждения не нашла и была отвергнута. А теперь мы увидели это подтверждение. Я не припомню подобных случаев за всю историю наблюдений за неживым. Так что опыт у вас действительно уникальный…

Ситников невежливо хмыкнул, затянулся, и Александр оставил его в покое – в истерике никто не бьется, все живы. Повернулся к Тротту – тот уже стоял, шатаясь, и видок у него был пострашнее нежити. Бледный, мокрый от пота, с пульсирующими венками на висках, набухшими, раздувшимися.

– Только начал восстанавливаться, – сказал он, морщась – глаза у него были в красных прожилках, зрачки сжаты до размеров точки, – и тут опять сигналка от этого птенчика. Второй раз за неделю. Я нанимался твоих студентов спасать, Алекс?

Курящий «птенчик» покосился на преподавателя снизу вверх.

– Можете убрать сигналку, – буркнул он зло, протянул руку.

– Обязательно, – едко ответил Тротт и не двинулся с места. Скривился, сжал зубы. – Алекс…

– Сейчас, – успокаивающе сказал ректор и открыл Зеркало.

* * *

В университете первокурсников разместили в большом лекционном зале, и куратор прошелся по отставшим у могильника и закатившим истерику – оказывается, не на одну Алину напал ступор, да и девичьи всхлипы до сих пор слышались со всех сторон, – жестко пояснил, что непредвиденные происшествия случаются, вплоть до гибели студентов, и что магия в принципе опасна. И если кто-то понял, что не готов, то лучше освободить место и идти в немагическое заведение. Потому как с шестого курса у них начнется боевая практика, на которой случиться может всё что угодно, несмотря на все меры безопасности.

Удивительным образом суровый выговор подействовал, как лучшее успокоительное, и первокурсники ушли заедать стресс в столовую и обсуждать увиденное, а после разбрелись по парам – занятия никто не отменял.

Алина дергалась весь остаток учебного дня. От переживаний разболелась голова. Каждую перемену она звонила Матвею – трубку никто не брал. Ректора в университете не было, куратор, к которому она подошла в конце дня, поглядел на нее сочувственно и сказал, что информацию озвучат только завтра, когда разберутся, что произошло. И добавил, что старшекурсников перевели в амбулаторию отделения МагКонтроля: лечат пострадавших и опрашивают как свидетелей появления высшей нежити. Погибших среди студентов нет, есть раненые. А ей, Богуславской, будет очень трудно, если она не научится мгновенно реагировать на приказы и справляться со слабостью, потому что иначе военную кафедру она не пройдет. То, что однокурсники вернулись за ней, им в плюс, а ей в минус, так как в реальной боевой обстановке она своим неумением справляться со страхом могла бы привести к гибели группы.

Алина обиделась, буркнула, что справится, и ушла жаловаться каменам. За Матвея было страшно: неужели это на него обрушился удар ототона, и насколько серьезно он должен быть ранен?

Каменные морды охали, переспрашивали, ругали куратора, обидевшего маленькую козочку, и так трогательно переживали за нее, что на душе посветлело.

Но после пар Алина попросила водителя высадить ее у Королевского лазарета. Вдруг Матвея отвезли туда?

Однако дежурная медсестра сказала, что пострадавших сегодня не поступало, в палатах только те, кто не выписан с прошлой пятницы. И, с материнским умилением глядя на расстроенное высочество с косичками, добавила, понизив голос, что из ее знакомых одного готовят к завтрашней выписке, а вот второй из палаты пропал с утра, переполошив персонал. Но вернулся в сопровождении ректора Свидерского, которому самому не мешало бы остаться на укрепляющие процедуры до конца недели, и теперь пропажа лежит под капельницей и ведет себя совершенно несносно.

– Видала я трудных пациентов, – добавила словоохотливая женщина, – но этот уж ни в какие рамки.

Через минуту Алина остановилась у двери в палату Тротта, приоткрыла ее тихонько, посмотрела: инляндец лежал, закрыв глаза. То ли спал, то ли ненавидел весь мир. Она потопталась на пороге, вздохнула чуть слышно. Про Матвея очень нужно узнать, но разговаривать с желчным магом ой как неохота. Так и не решившись, повернулась, чтобы уйти.

– Богуславская, – произнес лорд Максимилиан у нее за спиной, – вы сопите как буйвол. Чем обязан визиту?

Голос у него был сиплый, скрипучий, будто ржавой пилой водили по жестяному листу. И глаз он не открывал. И хорошо, а то увидел бы, как покраснела пятая принцесса дома Рудлог.

– Я х-хотела узнать, что с Матвеем, – сказала Алина, глядя на его бледную руку – пальцы были судорожно сжаты. – Вам очень больно, да?

Он поморщился.

– Нет. Ситников жить будет. До свидания, ваше высочество.

Она шмыгнула носом. От этого «жить будет» стало еще страшнее. Вдруг вспомнились и утренний кошмар, и выговор от куратора.

– Только не говорите, что собираетесь плакать, – недовольно процедил Тротт.

– Не собираюсь, – резко сказала она и сжала зубы – слезы уже были на подходе, но ни за что не станет плакать!

Природник с трудом разлепил веки, повернул голову, посмотрел на нее мутными и тусклыми голубыми глазами – с выражением то ли отвращения, то ли бесконечной усталости. Стало стыдно.

– Извините, пожалуйста, – пробормотала Алина и зачем-то сняла очки.

– У него небольшие ожоги. Ничего страшного. Завтра наверняка будет в университете, – холодно и очень медленно, как неразумному ребенку, пояснил Тротт.

– Спасибо, – произнесла она неуверенно.

Профессор снова закрыл глаза, скривил губы и не ответил. Алина, стараясь не топать громко и почти не дыша – сопит она как буйвол, надо же! – вышла, прикрыла за собой дверь, аккуратно, тихо. И только там, за дверью, в раздражении сжала кулаки и топнула. Подышала глубоко, чтобы успокоиться, и, решительно мотнув головой, пошла проведать Димку Поляну.

У палаты семикурсника ее отвлек телефонный звонок.

– Али, ну где ты пропадаешь? – негодующе кричала Пол в трубку. – У нас же приключение! Мы с Каролинкой ждем только тебя!

Алина прислонилась к стене, вздохнула, потерла ладонью лоб. Приключений больше не хотелось.

– Вы идите без меня, Пол. Я скоро буду дома, но я не очень хорошо себя чувствую.

– Ты что, – изумленно проговорила старшая сестра, – заболела? Когда это ты отказывалась от возможности узнать что-то новое? Что случилось, Алиш?

– Устала на занятиях, – ответила Алина совершенно честно. – Сегодня как-то всего слишком много для меня.

Полина недоверчиво хмыкнула. Она всегда чувствовала, если что-то было не так.

– Вечером поговорим, – пообещала сестренка после многозначительной паузы. – И не надейся, что отвертишься!

Дмитро выглядел вполне здоровым – даже чересчур здоровым и очень-очень тоскливым.

– Я уже весь организм отлежал, – пожаловался он, клацая пультом от телевизора – там шел какой-то ужастик, и Алина с отвращением отвернулась, – со вчерашнего дня прошу выписать, но тут не врачи, а звери. Странно, что Сита не заглянул, он мне обещал зайти развлечь. Как прошел показательный урок?

По мере рассказа Поляна хмурился все больше и глаза его загорались нездоровым азартом.

– Я пропустил самое интересное, – сумрачно подвел он итог. – Да и Матюхе спину некому было прикрыть…

– Поверь мне, – с чувством сказала Алинка, – это совсем не то, что хочется видеть вблизи.

И только потом, когда пятая Рудлог в сопровождении охраны потерянно шла ко дворцу по холодному парку, она вдруг поняла, что слово в слово повторила ответ Полины на свое сожаление по поводу того, что не увидела тха-охонга.

* * *

Тандаджи и Стрелковский стояли у окна кабинета Майло и пили кофе. Вдалеке, понурив голову и чуть ли не шаркая ногами, брела принцесса Алина, за ней не менее грустно тащились охранники.

– Как-то приуныли молодцы, – сурово высказался Тандаджи, – надо бы потренировать их. Для оптимизма.

– Главное, чтоб начальник не унывал, – серьезно кивнул Игорь и сделал глоток кофе, скрывая улыбку. Он присутствовал при утреннем телефонном разговоре Тандаджи со студентами, охраняющими пятую принцессу, и получил неизгладимое впечатление от того, как неподвижное лицо начальника разведуправления становится еще неподвижнее.

– Ты так материться и не научился? – сочувственно спросил он у Майло после того, как тот повесил трубку.

– Я поддерживаю в Управлении высокий культурный уровень, – сухо ответил руководитель и едва заметно покосился на ящик стола, в котором стояла новоприобретенная бутыль коньяка. – Поздравляю тебя, Игорь Иванович. Единственный человек, который может прочитать задержанных – и по делу о нападении на базе отдыха, и по делу заговора, – снова лежит в состоянии овоща. Опять спасал студентов. Подумай, кого еще из специалистов мы можем привлечь.

– Ты же не хотел сливать информацию непроверенным людям, Майло, – сдержанно напомнил Стрелковский.

– А что делать? – монотонно вопросил Тандаджи и посмотрел на телефон, как на врага. – Упускаем время, Игорь Иванович, сам ведь все понимаешь. Сидят у нас в темницах красавцы закупоренные, в голове информация ценой в судьбу континента, а мы ждем. Теряем, теряем время… Раз ты этим занялся, то тебе и искать доброго менталиста, способного нам помочь. Если что, молчать заставим. Заодно собери на него всю подноготную – родные, слабости, увлечения.

– Не учите, господин начальник, – ответил Игорь вежливо. – Все сделаю.

«Господин начальник» еще некоторое время наблюдал за медленно движущейся ко дворцу пятой принцессой и невозмутимо пил кофе. И только когда она уже дошла до входа в Семейное крыло, не спеша отставил кружку на подоконник, подошел к столу и взял трубку телефона. Подождал, пока ответят.

– Ваше величество, – проговорил он ровно, – прошу прощения за беспокойство. Вы просили уведомлять, если с кем-то из семьи происходят… эксцессы. Да, дело касается ее высочества Алины. С ней все в порядке. Происшествие было с утра, сейчас у меня достаточно информации, чтобы доложить, – он помолчал. – Извините за задержку, но я не могу позволить себе сообщать вам непроверенные сведения. Вы сами можете убедиться, что принцесса цела – она только что вошла во дворец…

Стрелковский слушал, глядя в окно. Тандаджи, конечно, прав, что не стал оповещать королеву с самого утра. Пока сестра вернулась бы домой, Василина с ума бы сошла.

И все-таки ему в свое время было поспокойнее. Несмотря на то, чем это спокойствие обернулось.

Не дав додумать про спокойствие, завибрировал уже его телефон.

– Игорь Иванович, – бодро проговорила Полли в трубку, – а мы вас ждем. А вас нет.

– Я сейчас подойду к вашим покоям, ваше высочество, – ответил он, поймав ехидный взгляд Тандаджи – тот только закончил отчитываться. – Извините, что заставил ждать.

– Мы как эстафету друг другу передаем, от высочества к высочеству, – проворчал начальник разведуправления. – Оружие с собой возьми. И пару боевых магов. И… – он глянул на Игоря и качнул головой. – Я в курсе, что все знаешь, Игорь Иванович. Не обижайся. Привык все контролировать.

– Понимаю, – сказал Игорь серьезно. – Все правильно, подполковник. Ты на меня не обращай внимания, делай как привык. Ведь если что – тебе отвечать.

Королева Василина после разговора с Тандаджи посмотрела на терпеливо ожидающего премьера Минкена, вздохнула.

– Ярослав Михайлович, не хочется прерывать наше общение, но нужно. Давайте подведем промежуточный результат: бюджетные выплаты мы в этом месяце выполнили в полном объеме, курс руди устойчив, что позволит пересмотреть бюджет на следующий год с учетом профицита. И в этом случае мы сможем расширить социальные программы, список которых мне предоставят через неделю, с вашими рекомендациями. Правильно?

– Совершенно верно, ваше величество, – почтительно ответил Минкен.

Последний месяц – с момента восшествия Василины-Иоанны на трон – он чувствовал себя отцом-наставником. Хлопотно, отнимает время, но приносит необыкновенное чувство удовлетворения. Да и важность близости к королеве никто не отменял. Молодая правительница ему доверяла, и он мог спокойно продвигать важные для страны проекты, не вступая в споры или дебаты. И не опасаться, что его подсидят дышащие в спину конкуренты из других партий.

Иногда он допускал крамольные мысли, что, стань королевой Ангелина Рудлог, его работа была бы куда труднее.

– Тогда давайте прощаться, – вежливо и мягко произнесла ее величество, и Минкен, поклонившись, ушел.

Василина подождала, пока за премьером закроется дверь, сняла с себя строгий жакет, оставшись в платье жемчужно-сливочного цвета, вытащила ноги из туфель. Мелькнула мысль поговорить с Марианом, но муж отсматривал новобранцев в королевскую гвардию, и не хотелось его отвлекать. Хотя нет, хотелось. Но нельзя же все время все вешать на него. И с Алиной нужно пообщаться. Но пусть сестричка отдохнет, переоденется, а она пока решит важный вопрос.

– Зоя Павловна, – проговорила Василина в коммуникатор ожидавшей за дверью помощнице, – мне необходимо срочно поговорить с ректором МагУниверситета Александром Свидерским. Дозвонитесь до него и соедините. И сделайте мне чай с мятой, пожалуйста.

Ректор ответил, когда чай уже был выпит, заботливо поданные печенья съедены, а помощница раза три отчиталась, что Свидерский недоступен. Но Василина терпеливо ждала, повторно изучая краткий отчет, принесенный премьером.

– Александр Данилович, – сказала она в трубку, когда наконец-то прошло соединение и ректор поздоровался, извинился за ожидание, – мне сообщили, что сегодня на первой паре чуть не случилась беда. Возможно ли как-то на будущее оградить мою сестру от опасности?

Маг помолчал, совсем немного, но выразительно.

– Ваше величество, – тяжело произнес он, – я бы и рад пообещать вам. Но простите меня и позвольте говорить прямо…

– Обязательно, – заверила его Василина. – Я вас слушаю.

– Магия вообще опасна. Не только на боевых практиках, не только из-за возможных встреч с нежитью или чрезвычайных происшествий. Они как раз периодически случаются, и это, увы, неизбежно. Недостаточно иметь талант к управлению стихийными потоками. У будущего мага должны быть особая организация сознания, самодисциплина, отличная память и чутье. И все равно, несмотря на строгий отбор, студенты ежегодно получают ранения, иногда гибнут из-за неосторожности или невнимательности. Это все равно что оперировать множеством емкостей с опасными или взрывчатыми веществами. Чуть не так соединил потоки – и может произойти стихийный выброс.

Он перевел дыхание и продолжил:

– Я разделяю ваше беспокойство за Алину Святославовну. Но даже если бы не было необходимости держать ее статус в тайне, мы никак не могли бы уберечь ее от каждодневного риска. Это то, с чем живут все маги. Такие происшествия – повседневность. Мы даже пары не отменяем в заведении: студенты обязаны привыкать, что подобные ситуации не могут выбивать из колеи. Маг должен уметь справляться и со страхом, и с усталостью, знать, что в любой момент может случиться непредвиденное, уметь реагировать на неожиданности и работать дальше. Иначе он погибнет после окончания университета. Возможно… если диплом для принцессы не принципиален, но присутствует желание просто овладеть магической наукой, есть смысл пригласить к ней наставников по учебным дисциплинам. Но если Алина Святославовна останется в университете, я не смогу выделить ее из остальных учащихся, отстранив от практики. Тогда обучение не будет иметь смысла, да и экзамены она не сдаст. Простите за прямоту, ваше величество.

– Я вас поняла, Александр Данилович, – задумчиво проговорила Василина. – Благодарю за консультацию. До свидания. Надеюсь увидеть вас завтра на церемонии награждения.

В такой же задумчивости королева проследовала до покоев младшей сестры, зашла внутрь. Алина лежала на кровати, обхватив подушку, без очков, с красными глазами. Посмотрела на сестру, шмыгнула носом.

– Доложили уже, да? – спросила она грустно. – Из университета не уйду, Васюш.

Василина покачала головой, присела рядом с сестричкой. Протянула руки и стала расплетать ей косичку – пусть голова отдохнет.

– Испугалась? – сказала она сочувственно.

– Очень, – призналась Алина и потерла ладонью глаза. – Одна радость, что я не собираюсь в боевые маги. В лабораториях чудовищ не водится.

– Все равно опасно, – осторожно возразила королева – в ушах еще звучали слова Свидерского.

– Все профессии опасны, Васюш, – устало ответила Алина. – Ты знаешь, что опаснее всего работать сельхозработником? Я как-то смотрела статистику для интереса. Да и в офисе может током ударить или крыша обвалится. А уж какая у тебя… А знаешь, наверное, врет статистика. Если судить по проценту правителей, умерших не своей смертью, то монархи точно занимают первое место…

Она говорила это так горько и одновременно так увлеченно, что Василина, несмотря на неприятную и вполне актуальную тему, улыбнулась. И не стала уговаривать оставлять обучение. Только попросила быть очень осторожной. И в любой опасной ситуации – использовать амулет-переноску.

 

Глава 10

Начало ноября, четверг, дворец дома Рудлог

Полина

Подвалы родного дворца были сухими, хорошо освещенными и совсем не страшными. До скукоты не страшными. Полли и Каролинка с группой сопровождения шли по длинному коридору, куда выходили двери бывших темниц. Сейчас на дверях висели описные листы – с круглыми синими печатями, подписями кастеляна. Пол ради интереса остановилась у одной, прочитала: «Стулья с обивкой изумрудного цвета для приемов в Салатовой гостиной».

Скривилась и пошла дальше.

Каролина с любопытством поглядывала на сопровождение – два боевых мага, четыре вооруженных охранника и спокойный Игорь Иванович, который вел сестер по пересекающимся крестами коридорам подвала. Все они создавали столько шума, подхватываемого тихим эхом, что пауки и крысы, если они тут и обитали, должны были разбежаться в ужасе.

– Вот это место, – сказал Стрелковский, остановившись у огромного, выкрашенного красным рычага в конце коридора, заканчивающегося глухой стеной. – Подойдите ближе к стене, здесь опускается пол.

Принцессы послушно прижались к стенке, Игорь с силой потянул вниз рычаг – загрохотало, заскрипело, словно гигантский заржавевший часовой механизм вдруг начал работу, понеслась какофония оглушающих звуков по тихому подвалу, и часть каменного пола стала медленно опускаться. Пока не образовался широкий пандус, упирающийся в пол нижнего яруса.

– Этот тупик был заложен кирпичом, – объяснил Игорь Иванович, пока маги запускали вниз Светлячков, а охранники спускались по пандусу с оружием наготове. – Когда-то тут была дверь, но потом и ее заложили. Обнаружили совершенно случайно – уборщик наехал на стенку поломоечной машиной, и открылся проем. Разобрали, а тут рычаг. Удивительно, что до сих пор работает.

– И правда тупик, – разочарованно сказала Пол, по третьему кругу обходя маленькое высокое помещение – опустившийся пол занимал его бо́льшую часть. Каролина откровенно скучала, сопровождающие стояли на пандусе и не мешали любознательной принцессе метаться от стены к стене. – Но это же бессмыслица! Зачем оно вообще тогда нужно? Зачем строить сложный механизм? Чтобы сделать вход в этот скворечник?

– Может, тут тоже держали заключенных? – предположил Игорь. – Хотя куда проще было вырыть яму и скидывать в нее неугодных.

– Заключенных бы давило опускающимся полом, – недовольно высказалась Полли. Игорь предостерегающе поднял брови, кивнул едва заметно на Каролинку – младшая сестра стала бледной, и глаза были огромными. Слушала она их с ужасом.

– Каролиш, – Полли взяла ее за руку, – может, обратно пойдешь? Тут, сама видишь, делать нечего. Я из упрямства постучу тут еще, но это будет долго и скучно.

Шестая принцесса поколебалась, затем кивнула с несчастным видом. Обещанное приключение оказалось пустой тратой времени, а прогулка по бывшей тюрьме заставила переживать и представлять себе ужасы, которые здесь творились. Каролина обладала живым воображением, и там, где Пол видела лишь дверь в склад, младшая Рудлог рисовала себе сырую и мрачную темницу без окон, где медленно умирал какой-нибудь заключенный. И сколько их было, этих дверей, и сколько прошло через эти стены пленников? И пока наверху ее предки давали балы, жили, обедали, развлекались и правили, здесь царили отчаяние и несчастье.

Перед глазами Каролины вставали длинные серые коридоры из каменных блоков с горящими на стенах факелами, гулкие шаги стражников, вонь, стоны и холод.

К концу прогулки ее уже подташнивало от низкого потолка над головой, от отсутствия окон, и казалось, что дворец своей массой давит сверху, и в любой момент потолок может обрушиться. И шагала она дальше только из нежелания признаться, что с нее хватит. Поэтому предложение сестры пришлось как нельзя кстати.

– Вас проводят, ваше высочество, – мягко сказал Игорь, – а мы скоро поднимемся следом.

Каролина ушла в сопровождении двоих охранников и, пока они не вышли из подвалов, все ускоряла шаг – так ей было противно. И вроде бы ничего не произошло, а ощущение на душе было мерзкое.

Младшая из сестер Рудлог попыталась сесть за уроки, но алгебра не шла и уравнения никак не решались. Вместо этого перед глазами стоял серый коридор с чадящими факелами и почти осязаемой безнадежностью в воздухе, приправленной затхлым и сладковатым запахом близкой смерти.

И не отпускали ее эти образы до тех пор, пока Каролина не взяла бумагу, карандаш и не нарисовала увиденное, торопясь, быстро чиркая грифелем, запечатлевая тени, закопченный потолок, фигуры стражников, решетки на дверях. А потом порвала рисунки и с наслаждением выбросила их в корзину, чувствуя, как светлеет внутри.

– Тук-тук-тук, – сказала Пол стенке, задумчиво глядя на каменную кладку, расположенную напротив пандуса. Строители дворца постарались на совесть: блоки были аккуратные, квадратные, очень плотно пригнанные один к другому – так, чтобы ни одна даже очень любящая загадки принцесса не заподозрила, что тут где-то есть вход в подземелья. – Я знаю, что ты где-то здесь. А можно больше света? – она повернулась к магам, вопросительно посмотрела на них.

Мужчины наблюдали за девушкой – без насмешки или скучающего выражения, терпеливо, пока не наиграется. Но дополнительные Светлячки создали, и ни одна щель не осталась неосвещенной.

– Видите, Игорь Иванович? – Полли кивнула на многократно ощупанную стену. Стрелковский подошел ближе, всмотрелся, наклонил голову. Блоки были идеально квадратными, но по цвету отличались. Совсем немного. Светло-серый и просто серый.

– Как огромная шахматная доска, – сказал полковник, – забавно.

– И в высоту восемь блоков, и в ширину, – поделилась принцесса. Остальные мужчины тоже подошли, присматриваясь к рисунку. – Вы ведь играете в шахматы, Игорь Иванович?

– Уважаю, – кивнул Стрелковский.

– Я тоже люблю, – обрадовалась Полина, и он усмехнулся грустно. – Раз других гипотез нет, давайте думать. Если это и есть вход, то подобные тайники устроены стереотипно. Проход открывается либо нажатием рычага – но рычага мы тут не видим. Либо ключом – но тут нет ни одной скважины для ключа. Либо нажатием на панель или группу панелей, одновременным или последовательным. По одной мы их почти все уже понажимали. Вряд ли для открытия мои предки прыгали под потолок. Значит, это в пределах человеческого роста. Та-а-ак, – она сделала несколько шагов и остановилась посередине стенки, – попробуем еще раз. Самое простое, то, что сразу в голову приходит. Где тут у нас место для короля?

Принцесса отсчитала три блока справа по полу, присела на корточки и нажала на четвертый в нижнем ряду. Ничего не произошло. Вдавила два рядом – там, где должны были стоять король и королева, будь это реальной шахматной доской.

Ничего.

– Я бы поставил на стражника, – произнес Игорь за ее спиной. – Если уж проверять идеи, приходящие в голову.

– Стражника? Но нет такой фигуры, – растерянно обернулась Полина.

– Это старое название коня, – пояснил Стрелковский, тоже подходя к стене и присаживаясь. – Рыцарь или страж. Они в легком облачении и верхом охраняли ворота снаружи, отсюда и название. Вот так, попробуем, – он нажал на вторую «клетку» справа. – Нет, не двигается.

– Так их же два, – сообразила Пол, двигаясь к краю «доски». – Давайте одновременно?

Нажали. Чуда не произошло.

– Не-е-ет, – азартно протянула принцесса; глаза ее блестели, она раскраснелась, притопывала на месте от возбуждения, и Игорь сам ощутил этот восторг новизны и желание разгадать сложную загадку, – это же тайное место. Не может быть, чтобы кто-то, кроме монарха, знал о нем. А это значит… это значит, что открыть проход сможет один человек. Длинноруких у нас в роду точно не имелось, – она фыркнула, посмотрела на свои длинные руки. – Какие еще варианты? Получается, панели должны быть на ширине расставленных рук, не больше.

– Или рук и ног, – шутливо добавил Игорь, любуясь дочерью. Но она шутки не оценила, замерла, потом подпрыгнула.

– Вы гений, Игорь Иванович. Ну-ка, ну-ка…

Она встала, уперлась носком ноги в клетку стражника, куда только что нажимала. А рукой отсчитала три блока вверх и один вправо.

– Ход конем! – звонко объявила она и одновременно нажала ногой и рукой.

Ничего не произошло.

– Еще раз, – не расстроилась Полли и переместилась влево, словно конь сделал ход не к краю доски, а к ее центру. Нажала – и покачнулась, потому что блоки сдвинулись с места одновременно, легко, как по маслу, почти без шума, и за ними поехали другие блоки, открывая Г-образный проход. В темень.

Некоторое время в помещении царила тишина. Будто никто не мог поверить, что простые рассуждения привели к результату.

– Я молодец! – заявила горделиво четвертая принцесса, улыбнулась широко, посмотрела на охранников, на магов, на Игоря Ивановича, и снисходительно добавила: – Вы тоже молодец, полковник. Без вас ничего бы не получилось. Пойдем?

– Подождите, ваше высочество, – строго остановил ее Игорь. – Сначала Сергей с Артемом. Мало ли кто там завелся за сотни лет. Или вообще это кладовка.

Пол возмущенно глянула на него, но ничего не сказала. Маги в сопровождении Светлячков прошли внутрь. Осветился длинный коридор, и принцесса победно посмотрела на Стрелковского.

– А я пока, – продолжил Игорь, не обращая внимания на задранный нос Полины, – оставлю знак на случай, если дверь вдруг захлопнется.

Он достал из небольшой сумки, прикрепленной к поясу, маленький баллончик, пометил красной краской блоки на открытой двери, которые нажимала принцесса.

– Охрана пойдет впереди, – наставлял он нетерпеливую девушку, – пожалуйста, держитесь ближе ко мне. Если увидите что-то настораживающее или интересное – говорите мне: сначала проверим, потом будем изучать. Хорошо?

– Хорошо, – буркнула Полина и протиснулась мимо него в проход.

Этот коридор оказался узким, арочным, темным, и камни стен были грубыми, покрытыми наростами мха, светящегося ядовито-зеленым светом, и пол был весь склизкий, неровный. Периодически под ногами начинало хлюпать. Вода проникала сквозь кладку, и стены влажно поблескивали. Попадались целые цепочки огромных то ли грибов, то ли колоний плесени, размером с люстру, а то и больше, – в свете Светлячков казалось, что черные шары двигаются, будто кто-то ворочается изнутри. Прикасаться к ним не хотелось.

С потолка свисали тонкие корешки растений, ухитрившихся пробиться сквозь камень даже на такой глубине, и напоминали они спутанную бахрому. Под ногами иногда похрустывали кости каких-то мелких грызунов – то ли крыс, то ли кротов.

Кое-где каменные блоки выпали из стен, и Игорь с тревогой поглядывал наверх – опасался обвала. Но потолок выглядел крепким.

Через несколько десятков метров коридор свернул вправо, пошел чуть вверх – сразу стало суше. Полина молчала, вертела головой. Засмотрелась на пятнышки светящегося мха на стене, пожалела, что Алина отказалась – ей было бы безумно интересно. Даже если они не найдут записи прапрадеда, все равно интересно!

Еще принцессе казалось, что она слышит едва уловимое сопение, и несколько раз девушка с подозрением приглядывалась к сопровождающим: у кого это нетренированная дыхалка? Прислушалась в очередной раз и не сразу заметила огромную плотную паутину, в которую угодила лицом.

К ее чести, не завизжала, не упала в обморок – лишь раздраженно дернула плечами, снимая с себя белые липкие нити, посмотрела на белесого безглазого паучка, убегающего по руке, стряхнула его.

– Это всего лишь паутина, – пояснила Полина, встретив удивленный взгляд Игоря Ивановича. Знал бы он, где ей приходилось прятаться и каким образом она иногда попадала в дома заказанных «клиентов» – не изумлялся бы. После того как она ползком преодолела низкий чердак с мышиными гнездами и множеством возмущенно пищащих грызунов, ее мало что могло испугать. Уж не безобидные зверушки с насекомыми точно.

– Ого, сколько тут паутины! – выдохнула Полина.

Дымные светлые полотна, сплетенные пещерными паучками за сотни лет, клочьями свисали с потолка, чуть колыхаясь от потока воздуха, едва заметно идущего навстречу.

– Артем Павлович, убрать сможешь? – тихо спросил Стрелковский у следующего за ним мага. Игоря что-то беспокоило, но он никак не мог сообразить, что не так. Маг кивнул, мотнул рукой – впереди одно за другим вспыхивали паучьи полотна, но горели неохотно, скорее оплавлялись, образуя проход. И к лучшему, потому что дым оказался едким, неприятным, щипал в носоглотке, заставляя двигаться быстрее.

Опять поворот, и снова пол чуть поднялся – будто тут неподалеку выход на поверхность.

– Игорь Иванович, – нерешительно обратился к начальнику один из охранников, – я тут подумал… если ход был заперт сотни лет, то почему паутина свисала клочьями? Она явно разодрана. Будто здесь кто-то ходил…

Стрелковский скрипнул зубами, напрягся. Посмотрел на пол – песок весь в каких-то вмятинах. Следы?

– Всем быть настороже, – процедил он, останавливаясь. – Ваше высочество, сами все слышали. Боюсь даже представить, кто может бродить по закупоренному веками подземелью. Нужно поворачивать обратно.

Пол поникла и кивнула. Назад так назад. Она ведь послушная девочка. Будущая королева. Сделала несколько шагов, остановилась. Да что же это такое?

– Кто так сопит? – не выдержала она, и мужчины посмотрели друг на друга, огляделись.

Бухнул огненный шар, врезаясь в стену, и от кладки отпала, вереща противным тоненьким голосом, шестилапая, раздутая мохнатая тварь, похожая на зубастый мяч со слепой звериной мордой. Стрелковский дернулся к принцессе, прикрыл ее собой. Впереди, на пути к выходу, что-то взрывалось, полыхало, выстрелы грохотали оглушительно, и впивался в голову тонкий писк, сменяющийся каким-то чавканьем и утробным рычанием.

– Нежить! Кротовники! Слишком много! – крикнул один из магов. – Назад! Бегом! Надо искать укрытие!

Снова полыхнула огненная стена, снова раздалось рычание, переходящее в тонкий вой, и люди помчались обратно – мимо оплавленной паутины, по коридору, вверх, прочь от дворца. А за ними – Пол точно увидела, хотя нельзя, нельзя было, убегая, оглядываться, – по стенам и потолку неслась орава шестилапой нежити. Сколько же их, если не всех смог уничтожить огонь?

– Быстрее! – прорычал Стрелковский рядом. Вокруг нее засверкали щиты, снова вспыхнул огонь сзади, писк и треск ударили по ушам. Коридор опять завернул – и уткнулся в толстую, почерневшую от времени деревянную дверь. Охранники начали стрелять, Игорь Иванович толкнул старые доски плечом – они негодующе заскрипели, но поддались, – залетел Светлячок, осветив большое помещение, и убегающие один за другим отступили в укрытие, наградив напоследок жителей подземелий еще одним огненным ударом.

Охранники стояли, упираясь спинами в подрагивающую дверь, один из магов корчился на полу, отдирая от себя вцепившуюся в затылок тварь, а та упоенно, давясь кровью и хрюкая, рвала острыми мелкими зубами кожу вместе с волосами – пока Стрелковский не зажал подчиненного коленом, не прижал ладонью его лицо щекой к полу и не выстрелил, разнеся кротовника в ошметки.

Полину начало ломать, перед глазами все расплывалось, и она дышала, дышала, пытаясь успокоиться и не допустить оборота, в то время как отцепляли от головы мага лапы нежити, поливали рану водой из фляги и перевязывали, разодрав рубашку Игоря Ивановича.

Один из охранников, удерживающих дверь, что-то быстро говорил в рацию. Полина подошла к стенке, оперлась – в толстые дверные доски, к которым прижимались мужчины, долбились из коридора, будто сыпался крупный горох, и выли, рычали, словно грызлись друг с другом. Прислушалась к разговору.

– …Закрыты в помещении метрах в восьмистах от входа. Тут крупная стая кротовников, нужна срочная зачистка. Вход открыт, могут проникнуть во дворец. Да, один раненый. Да, господин подполковник, сейчас телепортируемся…

– Я не могу создать Зеркало! – крикнул второй маг. – Тут какие-то сильнейшие стихийные возмущения, просто щелкает и пропадает. Не рискну вести!

– Зеркало создать невозможно. Продержимся, господин полковник. Ее высочество цела.

* * *

В Зеленом крыле Тандаджи, слушая подчиненного, протянул руку и сжал в кулаке маленькую фарфоровую собачку, кроша ее в пыль. Дождался конца связи и потянулся к телефону.

– Вересов, отряд быстрого реагирования с огнеметами и пятеркой боевых магов в подвалы дворца срочно. Командуешь ты. Задача – найти и вытащить ее высочество Полину Рудлог. Связь каждые десять минут.

– Есть, господин подполковник.

Завыла по дворцу сирена – сработала сигналка на проникновение нежити.

– Байдек, слушаю.

– Капитан, срочная эвакуация королевской семьи. Во дворец, возможно, проникла нежить. Щиты стоят, но предлагаю перестраховаться. Полина заперта под землей, идем на выручку. От тебя нужен отряд гвардейцев для прикрытия и эвакуации персонала. Мои помогут. Нужно блокировать первый этаж и подвалы.

– Жива?

– Пока да. Уводи своих.

– Все сделаю, Майло.

– Внимание! – сотрудники Зеленого крыла поднимали головы, прислушиваясь к голосу начальника в динамиках. – Высший уровень тревоги! Всем боеспособным сотрудникам Управления вооружиться и присоединиться к гвардейскому корпусу. Выполнять немедленно! О ходе операции докладывать мне в информационный центр.

Байдек, только что вернувшийся в кабинет из казарм – проверял, как устроились новобранцы, – коротко передал охранникам приказ об эвакуации и бегом направился в семейное крыло.

В покоях Василины не оказалось, из детской выходили телохранители с мальчишками и с плачущей Мартинкой на руках. Сердце Мариана дрогнуло, но он отвернулся – искать жену. Однако это не понадобилось: она в сопровождении охраны уже быстро шла навстречу, держа за руку Алинку – видимо, была в покоях младшей сестры, – позади них шагал взволнованный Святослав Федорович, он что-то успокаивающе говорил Каролине.

– Свяжемся, – сказал Мариан тихо, и Василина кивнула, глядя на него тревожными голубыми глазами.

Он позволил себе проводить ее взглядом, увидел, как бережно, прямо на ходу принимает она из рук телохранителя дочку, развернулся и побежал к месту сбора гвардейского корпуса.

Тандаджи отдал еще несколько распоряжений, тяжело поднялся, вытер кровоточащую руку о мундир и прошел к связисткам. Горели все экраны, показывая, как выстраиваются перед главным входом во дворец гвардейцы и подбегающие сотрудники Управления, как уводит майор Вересов отряд в сторону подвалов.

Байдек вышел на крыльцо и стал отдавать команды – быстро, четко. Построение зашевелилось, разделяясь на отряды, которые один за другим заходили во дворец, распределялись по этажам, блокируя испуганных придворных и персонал в покоях и хозяйственных помещениях.

В подвале камер не было, и тидусс мог лишь наблюдать за вспышками огня и играющими отблесками на открытых дверях.

– Зачистка подвального помещения окончена, – раздался четкий голос Вересова в динамиках. Семь минут. Значит, наверх пробрались не единицы, а десятки. – Раненых нет. Спускаемся вниз. Страховочный отряд ждать не будем, пусть блокируют выход.

– Страховка на подходе, – сообщила связистка в микрофон, глядя на экран – гвардейцы двигались в сторону подвала.

– Мы внизу. До связи.

* * *

Первый гулкий удар затаившиеся в странном, освещаемом лишь яркими фонариками людей помещении услышали минут через пятнадцать после того, как прошла связь с Тандаджи. Кротовники за дверью притихли, зацокали и вдруг совершенно замолчали – после их стайного рычания и писка тишина наступила оглушающая. И в этой тишине четко раздался второй удар – такой, что содрогнулись стены. Потом, почти без паузы, третий. Четвертый. Пятый.

Казалось, что в подземелье работает огромный таран, быстро долбит по сводам и приближается к укрытию.

Стрелковский, словно не слыша удары, обходил помещение. Полина вяло следила за ним, не забывая размеренно дышать. Охранники перезаряжали оружие, маг помогал сидевшему на полу товарищу – кровь, несмотря на перевязку, не останавливалась, и мужчина, держа руки над головой пострадавшего, пытался залечить рану.

Игорь шел по кругу. Комната большая. Совершенно пустая. Непонятна ее функция: подземный ход идет дальше, за дверью, по направлению к кладбищу; зачем нужно было делать ответвление?

На противоположной от двери стене свет фонарика выхватил темный проем. Пол, покрытый камнем, уходил под сильным наклоном вниз. Игорь подошел ближе – и в лицо пахнуло теплом, будто снизу работала батарея. Мелькнула мысль отойти по найденному проходу, но он оставил эту идею на крайний случай. Кто знает, что может подстерегать их там?

Очередной удар раздался совсем близко, с потолка посыпалась земля, затрещала кладка, с гулким стуком упали несколько камней, и Стрелковский застыл, опасаясь, что их накроет обвалом.

– Как ты, Сергей?

– Сражаться могу, – коротко ответил маг, тяжело поднимаясь на ноги. – Но чую яд, парализует где-то через час.

– До нас совсем скоро дойдут, – уверенно произнес Игорь Иванович.

Удар.

Стрелковский достал пистолет, проверил обойму. Кто-то тронул его за плечо, он оглянулся – за ним стояла бледная, закусившая губу Полина и протягивала что-то на ладони.

– Я могу обернуться, – сипло простонала она, – еле держусь. Это кольцо-ориентир от Бермонта. Сохраните его, Игорь Иванович.

Грохот раздался совсем рядом, затрещала старая дверь, надуваясь пузырем. Полковник сунул кольцо в карман, кивнул охранникам – те отскочили. Пятеро мужчин отошли вглубь комнаты, встали перед принцессой полукругом.

– Тандаджи, – тихо сказал Стрелковский в рацию, – к нам ломится какая-то внушительная тварь. Быстрее.

– Держись, полковник, – проскрипела рация голосом тидусса, – вы разворошили осиное гнездо. Отряд метрах в трехстах от вас. Пробиваемся.

Оглушительный удар. Дрогнул пол под ногами, запрыгали пятна света от фонариков по стенам, зашипела осыпающаяся струйками земля с потолка, покатились огромные каменные блоки – один упал совсем рядом, и Пол сжала кулаки, дыша часто-часто, как собака в жару.

Дверь снова выгнулась и лопнула, а в помещение, дрожа, как в припадке, стало с чавканьем протискиваться темное, мерцающее пятнами зелени существо. Больше всего оно было похоже на ящерицу ростом выше человека, скрещенную с многоножкой. Тупая огромная морда – скошенный лоб, несколько часто моргающих от света глаз, большие наросты по обеим сторонам от пасти, похожие на навершия молота. Тварь дергала башкой туда-сюда, ударяя «молотом» по стенам с ошеломительной силой, и все ползла, ползла и билась об стены, оставляя выбоины, поднимая тело вверх, под потолок, качаясь, как гигантская кобра на ножках, – много тонких лап, пасть, полная зубов, непрерывно двигающийся язык.

Подробнее рассмотреть не удалось. Маги ударили огнем синхронно, охранники начали стрелять. Чудище корчилось в потоках пламени, трещало, дергало лапами и башкой и продолжало вползать внутрь.

Посыпались камни, один за другим.

– В проход! – рявкнул Стрелковский.

Пол дернулась назад. Перед глазами потемнело. А в следующий момент обернувшиеся на злое тявканье мужчины уже наблюдали ревущего маленького медвежонка, который, путаясь в лапах, убегал вниз по ходу.

Охрана рванула за перекинувшейся принцессой, маги влепили по бьющемуся в конвульсиях об стены чудовищу Лезвиями – полетели лапы, из ран хлынула вязкая белесая слизь. Сверху уже не сыпалось – валилось, перекрывая дверь, шмякая по впавшей в неистовство «многоножке».

– Бегом! – проорал Стрелковский из прохода.

Они снова долго бежали, а за ними, сотрясая стены, пусть далеко, но уверенно ползла раненая нежить, и коридор, уводящий куда-то вниз, все не кончался. Впереди в свете фонариков мелькала мохнатая задница улепетывающей принцессы, становилось все жарче, словно они спускались в гигантскую сауну. Дышать было все труднее, пот заливал лица, но отирать было некогда – сзади чавкало и билось о камни чудовище, и Игорь молился только об одном: чтобы впереди не было тупика, иначе их просто раздавят тут и сожрут.

Но тупика не было.

Они вылетели в огромный, дышащий жаром зал, подсвеченный красноватыми отблесками. Камни под ногами были горячими, и это ощущалось даже сквозь подошвы, но не обжигающими. Медведица, дергая лапами, осторожно шагала вперед, принюхивалась и поскуливала.

– Боги, – прошептал один охранник, – что же это за место?

Зал размером с футбольное поле, абсолютно круглый, спускался чашей к центру. И стены поднимались полукругом, ровные, словно выплавленные. На них виднелись почерневшие, облупившиеся от времени фрески – вставали вокруг маленьких людей огромные смутные фигуры в длинных одеждах. Они держали мечи и щиты, и их строгие лица мерцали красноватыми бликами.

Больше всего зал был похож на гигантское яйцо, и на донышке этого «яйца», сверкая оранжевым и золотым, дымясь серым парком, вязко, медленно двигалась по кругу огненная лава, иногда плеская пузырями или струйками пара, шипя, как паровоз, покрываясь тонкими черными пузыристыми корочками, которые тут же утопали в вечном водовороте. Над лавой порхали какие-то искорки, словно язычки пламени отрывались, отправляясь в свободный полет.

Над колодцем с пылающей и обжигающей кровью земли висел шестиугольный плоский обелиск, покрытый полустершимися письменами.

А на нем лежал человек. Он сиял мягким светом, и у него были длинные белые волосы. Высохший, но не мумифицированный, словно живой, но очень истощенный. И Игорь, сделав несколько шагов вперед, вдруг ощутил то, что он чувствовал только в храме на общих молитвах. Небесный восторг, струящийся лаской по венам, снисходящую божественную благодать. Захотелось упасть на колени и вжаться в пол, ведь то, что они вообще оказались здесь – это чудовищное святотатство, куда хуже, чем смерть от монстра.

– Надо забрать принцессу оттуда, – тихо сказал Стрелковский, кивнув на любопытную медведицу – та косолапо шествовала к центру, задрав голову. Мужчины медленно двинулись за ней, оглядываясь и на проход за спинами – оттуда слышались приближающиеся удары и гулкое чавканье.

– Что же она делает, – простонал один из магов. – Это же искрянки! Духи огня!

Игорь остановился в нескольких шагах от усевшейся на попу медвежьей принцессы. Она клацала зубами, иногда смешно подпрыгивала, пытаясь поймать круживших вокруг нее бабочек. Огненных бабочек, больших, размером с тарелку, не с крыльями – с язычками пламени вокруг полупрозрачного тельца и трепещущими усиками. Их было не меньше полутора десятков, и вся красно-золотая, пышущая жаром стая зависла над медведицей, которая решила поиграть с красивыми и яркими игрушками.

– Игорь Иванович, – прошептал маг, – не шевелитесь, богов ради. Достаточно одного прикосновения искрянки, чтобы от человека осталась горка золы.

– Полина, – негромко позвал Игорь, – Полли, девочка, иди ко мне…

Медвежонок рявкнул недовольно, отвернулся, снова развалился на заднице, махая передними лапами.

– Полиночка, они опасны, – уговаривал полковник это неразумное медвежье дитя, – будет больно. Иди к нам…

Медведица застыла, застыли и мужчины, сжав кулаки, – на задранный черный влажный нос села «бабочка», и мохнатая непослушная девочка скосила глаза, стараясь рассмотреть неожиданный подарок, взвизгнула от восторга. Превращаться в золу она явно не собиралась.

Сзади из прохода выползала раненая «многоножка», заревела, увидев людей, и побежала к ним, быстро-быстро перебирая лапками, оставляя за собой след из белой слизи.

– КТО ПОСМЕЛ?! – завибрировал от низкого гулкого рева зал, плеснули вверх остролистым цветком фонтанчики лавы из колодца, и бабочки заметались по залу, чудом не задевая людей. – КТО?!!!! СОЖГУ!!!

Мужчина на похоронном камне вспыхнул столбом белого ослепительного света, и из света этого, медленно остывающего в красный, как раскаленный добела металл, начала уплотняться огромная фигура – с молотом в руке и горящими глазами. Медвежонка, прыгающая за разлетающимися «бабочками», в изумлении плюхнулась на задницу, прижала уши к голове и тихо заскулила – то ли от удивления, то ли от страха. А люди попадали на колени, сраженные мощью сошедшего Красного: стихийная огненная сила гневающегося бога гнула к горячим камням, заставляя распластываться на них, вжиматься в пол.

Внутри у Стрелковского все трепетало от почти экстатического восторга, из глаз текли слезы, и он, касаясь губами обжигающего камня, начал хрипло шептать давно выученную молитву:

Его затылка словно коснулась ласковая рука, и над лежавшими охранниками пронесся пламенеющий молот; только хлюпнула и зашипела подползающая тварь, превращаясь даже не в золу – в темный дым.

Раздался тяжелый шаг, потом другой. Игорь рискнул поднять голову – Красный бог, опустившись на корточки, чесал кончиком указательного пальца урчащую медведицу по спинке и хмурился, но как-то не страшно уже.

– ХОРОШАЯ ДЕВОЧКА, – пророкотал он умильно. – А ЧТО ЖЕ МУЖ ТВОЙ ЗА ТОБОЙ НЕ СЛЕДИТ?!!! ЗАПРЕЩУ!!!!

Полли жалобно заскулила, задрала мордочку и просительно лизнула огромную огненную ладонь.

– СЮДА! – рявкнул Красный, пространство вдруг сгустилось, потемнело, взметнулось огнем – и на месте только что полыхнувшего до потолка костра оказался немного побледневший Демьян Бермонт, который, впрочем, быстро оценил ситуацию и бегом рванулся к подставляющей голову под огромный палец невесте.

– НЕ СЛЕДИШЬ! – загрохотал Красный, поднимаясь.

Демьян оскалил зубы и зарычал, хватая Полли за шкурку обеими руками и оттягивая от стоп Вечного Воина. Пол извивалась и протестующе тявкала, за что и получила пятерней по мохнатой попе. Затихла, обиженно поскуливая.

– ЩЕНОК! НА КОГО ПАСТЬ ОТКРЫВАЕШЬ? – бог топнул ногой, и жаркая лава снова взметнулась короной вокруг похоронного камня.

– ТЫ НЕ СЛИШКОМ ШИРОК СЕГОДНЯ, БРАТ? – раздался другой голос, рычавший, словно множество деревьев шумело и трещало под грозовым ветром. – КТО ПОЗВОЛЯЛ ПЕРЕНОСИТЬ МОЕГО СЫНА?

Вторая фигура – огромная, медвежья, полупрозрачная, светящаяся мягким зеленоватым светом, – явилась за спинами людей, и повеяло травяным сладким ветерком, и запахло теплой влажной землей, и прелой листвой, и хлебом.

Демьян, словно зная, что сейчас будет, потащил Пол за шкирку дальше, к стене зала. А мужчины, лежавшие на полу, с трудом поднялись и, согнувшись, побрели за ним.

Два бога стояли друг напротив друга, как перед боем, и потоки силы закручивались между ними в вихри, раздувая искры над лавой.

– Я В СВОЕМ ПРАВЕ! – раскатистым громом проревел Красный. – Я ОТДАЛ ТЕБЕ СВОЮ ДОЧЬ, А ЕЕ НИКТО НЕ ОБЕРЕГАЕТ!

Пахарь-Медведь оглянулся, укоризненно глянул на Демьяна, и тот опустил голову.

– ПРИЗНАЮ, – сказал Зеленый умиротворяюще. – ПРОСТИ ЕГО.

– ДЕРЗОК СЛИШКОМ, – уже спокойнее заворчал Красный.

– ЗАЩИЩАЕТ СВОЮ ЖЕНЩИНУ, – возразил бог Земли. Оглянулся, потянул медвежьим носом воздух. – СЫН МОЙ?

Демьян Бермонт опустился на колени и уперся рукой в пол.

– Простите, – сказал он. – Я прослежу, чтобы ничего с ней больше не случилось.

– ТО-ТО, – проворчал Красный. И вдруг гулко рассмеялся, ударяя себя по бедрам. – НЕТ, БРАТ, ТЫ ПОСМОТРИ НА НЕЕ!

Медвежонок Полли, широко расставив лапы и наклонив большую голову, стояла перед опустившимся на колени женихом, визгливо и угрожающе рыча на своего первопредка.

– ЗАЩИЩАЕТ! – объявил Красный, все еще хохоча. – СЛАВНО ПОГУЛЯЕМ НА СВАДЬБЕ!

И две Великие Стихии, даже не посмотрев на людей, почти одновременно растворились в воздухе.

Некоторое время оставшиеся в усыпальнице потрясенно молчали. Только маленькая медведица недовольно поворчала еще немного, и, словно забыв о явлении огромных богов, снова поскакала к колодцу с лавой – играть с бабочками. Бермонт, тяжело вздохнув, поднялся с колен, пошагал за ней, накрыв себя щитом. Обхватил со спины за пузо, прижал к себе, не обращая внимания на растекающихся пламенем по полусфере щита искрянок, и понес дрыгающую лапами невесту обратно, к безопасной стеночке.

– Смирно лежать! – рыкнул он негромко и спокойно, опуская ее на пол и придерживая за загривок. Поля насупленно посмотрела на него черными блестящими глазами-пуговками. Фыркнула, разлеглась у его ног и уткнулась носом в пол.

– Что с ним? – спросил Демьян у Стрелковского, глядя на мага с перевязанной головой. – Как вы вообще здесь оказались?

Стрелковский очень коротко пересказал события последних часов. Бермонт слушал его, хмурился и почесывал обиженно дергающего головой медвежонка по лбу.

– Рация здесь не берет, – закончил Игорь, – надо подниматься наверх. Ваше величество, вы можете ее как-то… обратно в человека превратить?

– Нужно вернуть ее в привычную обстановку, – объяснил Бермонт, – там успокоится, адреналин в норму придет, и сразу обернется. А пока будет в таком виде.

– Кстати, – Стрелковский достал из кармана кольцо, протянул Демьяну. – Полина просила сохранить его, ваше величество.

Демьян улыбнулся, надел кольцо на мизинец. Огляделся, поднял голову, всмотрелся в огромные высокие фрески, перевел взгляд на место упокоения беловолосого мужчины.

– Вы даже не представляете, какая это честь для меня – попасть в усыпальницу Красного Иоанна. И остаться живым после этого. Это же сакральное место, доступ в которое может быть разрешен только носителям Красной крови или священнослужителям. И то только в памятные дни для совершения молебнов. Мы место упокоения Михаила Бермонта держим в строжайшей тайне.

– Так вы думаете, это Иоанн Рудлог? – Игорь мельком глянул на похоронный камень, подсвеченный снизу красной лавой, окруженный порхающими искрянками, опустил глаза – даже смотреть туда казалось недостойным.

– А кто же еще? – удивился король Бермонта. – И, Игорь Иванович, вы правы, нужно уходить. Я бы не стал дальше испытывать терпение Вечного Воина, несмотря на то что он не взыскал с вас за нарушение тишины в святыне. Если свою кровь он готов привечать, то нам следует удалиться.

Он выразительно посмотрел на большое пятно копоти на каменном наклонном полу – все, что осталось от прорвавшейся в усыпальницу нежити. И добавил:

– А мне необходимо как можно скорее вернуться в Ренсинфорс. Я пропал прямо с построения в честь Дня Вооруженных сил Бермонта. Представляю, какой в стране сейчас переполох.

* * *

Мерцали экраны в информационном центре, динамики тренькали, поминутно озвучивая отчеты сотрудников.

– Второй этаж – спокойно.

– В подвале спокойно.

– Господин Тандаджи, придворный маг на связи, – обратилась к начальнику одна из связисток.

Тидусс наклонился к микрофону.

– Господин Кляйншвитцер, есть чем нас порадовать?

– Увы, нет, – раздался сокрушенный голос придворного мага, – я пытаюсь пробиться к ней, но Зеркало просто лопается. Скорее всего, они в пространстве сильнейших стихийных возмущений.

– Кто-то из ваших коллег обладает достаточной силой, чтобы преодолеть эти возмущения? – поинтересовался Тандаджи спокойно.

– Не думаю, – виновато произнес Зигфрид. – Возможно, получилось бы у Свидерского, но я не могу гарантировать. Это практически самоубийство. Тем более что для ориентира по Зеркалу нужны координаты либо опыт личных встреч с человеком, к которому прокладывается проход, а насколько мне известно, Алекс не встречался с ее высочеством…

– Благодарю вас, господин Кляйншвитцер, – холодно сказал Майло, – продолжайте попытки. Свяжите меня с ректором МагУниверситета Свидерским, – отдал он приказ одной из связисток, поглядывая на экраны.

Снова затренькали динамики.

– Это Байдек. Есть новости?

– Пока нет.

– Понял.

– Свидерский на связи, господин Тандаджи.

– Александр Данилович, здравствуйте.

– Вы тоже по поводу Алины Рудлог? – мрачно спросил ректор МагУниверситета.

Тандаджи уже успел забыть об утреннем происшествии.

– Нет, у нас другая проблема. В подземельях дворца пропала ее высочество Полина с сопровождением. Наткнулись на нежить и не смогли вернуться. Придворный маг не в состоянии сформировать к ней Зеркало, объясняет это сильными стихийными возмущениями, что бы это ни значило. Я прошу вашей помощи.

– Я сейчас в отделении МагКонтроля, – устало сказал Свидерский, – тут собирают показания. Но даже если попробовать, то у меня нет ориентира.

– С ней Стрелковский, – произнес Майло.

– Не отключайтесь, – глухо пробормотало в динамиках.

Прошло около минуты, и снова раздался голос ректора:

– Нет, структуру прохода просто распыляет, как вихрем. Даже в горах и около геоаномалий такого нет. Извините, господин Тандаджи, и удачи вам в поисках.

– Спасибо, – сухо ответил тидусс и снова посмотрел на экраны.

Зашумел динамик.

– Господин подполковник, это Вересов. Мы нашли выломанную дверь, здесь следы боя. Судя по всему, ее высочество с охраной укрывались именно тут. Но в помещении произошел обвал, земля с потолка до сих пор сыплется. Голосов мы не слышим. Вышлите отряд для разбора завала.

– Понял, Вересов, сейчас распоряжусь. Зачистка закончена?

– Подземный ход уходит дальше. Считаю необходимым пройти до конца и выжечь нежить. Они вылупляются из черных наростов на стенах, подполковник, по пути следования мы всё выжгли, но дальше могут быть еще гнездовья. Какие будут указания?

– Я отправлю подкрепление. Пока ждите спасателей.

– Так точно.

Девушки-связистки сидели почти не дыша. Начальник разведуправления отдал все необходимые распоряжения и теперь ждал. Глядел на напряженные спины подчиненных и мысленно просил многоглазого духа Иниру, приглядывающего за миром, чтобы случилось чудо и принцессу Рудлог извлекли из-под обвала живой. И его людей заодно. Если случаться чуду, то не наполовину же?

Прошло еще около двадцати минут, когда в ровный гул отчетов ворвался голос Игоря Стрелковского.

– Тандаджи, слышишь меня? Прием. Прием.

– Слышу, – сказал тидусс и несколько раз моргнул. От облегчения.

– Мы за завалом. Слышим голоса бойцов.

– Все живы?

– Светлов ранен. Нужна срочная помощь виталиста, уже начало парализовывать. С нами Бермонт. Он говорит, что может сделать проход. Пусть с той стороны все отойдут.

– Он-то что там делает? – с не свойственным ему изумлением медленно выговорил Майло.

Полковник помолчал.

– Ты не один?

– Да, я в инфоцентре.

Связистки усердно делали вид, что их здесь нет.

– Это попадет под гриф «секретно», – наконец сказал Стрелковский. – Потом обо всем доложу лично. До встречи, Майло.

* * *

В подземелье у мешанины камней и земли Демьян опустил тихую медведицу на пол.

– Не убегай никуда, – попросил он серьезно, – хорошо? И не отвлекай меня. Господа, – обратился он к стоявшим рядом мужчинам – двое охранников поддерживали потерявшего сознание мага, – ничего не говорите. Мне необходимо сконцентрироваться, а если что-то отвлечет, окажемся погребенными под тоннами породы.

Мужчины кивнули. Мохнатая принцесса фыркнула с самым невинным видом, отошла на несколько шагов и улеглась, пристроив голову на лапы и наблюдая за будущим мужем. Тот касался ладонью стен, поглаживал их, прикрыв глаза. Затем присел, положил руки на землю – и от него рванула во все стороны плотная сила, тугим потоком прошедшая сквозь замерших людей. Затряслась почва, мелко, со скрипом и скрежетом, и Бермонт медленно, словно штангист, удерживающий в руках слишком тяжелый вес, начал вставать, поднимая руки; дышал он страшно, с сипами, на висках вздувались вены, и пальцы подрагивали. И вместе с ним поднималась многотонная мешанина завала, открывая проход к раздробленной и опаленной двери и к коридору, из которого молча выглядывали бойцы спецназа.

– Пошли! – прохрипел Демьян, подняв руки над головой. – Все вперед меня!

У него подгибались колени, по лицу катился пот, а дыхание было как у раненого зверя или человека в агонии – громким, со стонами и хрипами.

Медвежонок Полли, в несколько прыжков преодолевшая расстояние до коридора вслед за людьми, оглянулась на Бермонта и заскулила. И он, не видя уже почти ничего из-за лопающихся сосудов и уплотняющейся красной пелены в глазах, сделал шаг вперед на этот скулеж, потом второй, продолжая удерживать на себе невыносимую тяжесть. Третий. Четвертый. Пятый.

Полина тявкала, пыталась дернуться к нему, но тут же отступала, повизгивая просительно и жалко, беспрерывно, и ее поскуливания отчетливо напоминали плач маленького ребенка. И когда Демьян рухнул в коридоре – и вместе с ним с гулом и скрежетом, сотрясая землю, шмякнулась вниз удерживаемая Бермонтом масса земли, окончательно перекрыв проход, – медвежонка подползла к нему и стала вылизывать все, до чего могла дотянуться: щеку, ухо, русые волосы.

Демьян приподнялся на трясущихся руках, сел, сграбастал невесту в охапку и уткнулся в ее шерсть носом. И, несмотря на невыносимую слабость и головокружение, улыбнулся, когда Пол извернулась-таки и лизнула его прямо в губы.

* * *

Дворец медленно возвращался к привычной жизни. Рассаживались по своим местам сотрудники Управления, сновали по залам и коридорам расторопные слуги, на кухне царило оживление – нужно было срочно доготовить ужин. Отряд спецназа благополучно прошел до конца подземного хода, обрабатывая огнем стены и уничтожая обезумевшую нежить. Гвардейцы на всякий случай продолжали нести усиленную охрану, хоть в этом и не было необходимости.

Пострадавших переправили в Королевский лазарет – кроме парализованного мага из сопровождения Полины оказались ранены еще несколько бойцов, и врачи с виталистами, привыкшие к авралу последних дней, действовали оперативно, уничтожая яд и зашивая раны. Демьян от помощи отказался, отнес медвежонку в ее покои, оставил кольцо-ориентир на столике и, пообещав, что скоро вернется, ушел через телепорт в замок Бермонт – успокаивать собственный народ.

Королевская семья возвратилась во дворец в полном составе, и медведица была затискана младшими до такой степени, что спряталась от них под кровать. Василина, убедившись, что с сестрой все в порядке, не считая некоторой лохматости, собрала мини-совещание, на котором Стрелковский рассказал ей, Байдеку и Тандаджи обо всем произошедшем в подземельях. О шахматной стене-загадке, о кротовниках и невероятных размеров ящерице-многоножке. Об усыпальнице Красного и о явившихся богах.

– Получается, вы попали под Иоаннов курган, – сказала королева, когда в кабинете наступила тишина. – Это настоящее чудо. В семье не знали об усыпальнице. Мы вообще, – добавила она горько, – слишком многого о себе не знаем.

– Вы будете восстанавливать проход? – осторожно спросил Игорь.

– Пока нет, – Василина покачала головой, – пусть он покоится с миром. Позже. Когда мы сможем собраться всей семьей и оказать все возможные почести. Спасибо вам, Игорь Иванович, – мягко произнесла она, глядя на Стрелковского. – И вам, Майло, за вашу работу. Понимаю, как вам нелегко с нами.

– Что вы, – очень серьезно сказал Тандаджи с каменным лицом, – для меня служить вам – честь, ваше величество. Ничего сложного.

Королева Рудлога ласково и понимающе улыбнулась ему, и суровый начальник разведуправления как-то растерянно дернул губами в ответ.

– А сейчас, – проговорила Василина, – мне нужно поговорить с Бермонтом. Поблагодарить и его. Еще раз спасибо вам, господа. Вы можете быть свободны.

* * *

Полли обернулась к ужину – то ли проголодалась сильно и унюхала вкусные запахи, то ли успокоилась окончательно. Переживания все-таки сказались на ней: ела она за троих, успевая рассказывать внимательно слушающим родным о своих приключениях в подземелье.

– Как жаль, что я не пошла, – сказала Алина, но как-то неуверенно. Помешала ложечкой чай и вздохнула. Василина сочувственно поглядела на нее.

– Как хорошо, что я ушла, – испуганно и тонко произнесла Каролинка и прижалась к отцу, сидевшему рядом.

– Интересно, у нас будет хотя бы один спокойный день? – вопросила Марина ехидно. – Мне уже страшно просыпаться. Умываюсь и гадаю, кто из нас сегодня впутается в неприятности.

Вопрос завис в воздухе. А разговор, поплутав вокруг подземелья и усыпальницы Красного, ушел к поискам Ангелины, завтрашней церемонии награждения, помолвке и будущей свадьбе Полины.

Демьян появился поздно, когда Полли уже устала его ждать и забралась в постель. В сон клонило неимоверно, но стоило закрыть глаза – и начинали мелькать в голове омерзительные кротовники, залитый кровью маг, огромная многоногая ящерица и фрагменты воспоминаний из того периода, когда она была в теле медведицы. Полина то проваливалась в сон – и оказывалась снова в темном, освещенном только светом фонариков подземелье, и неслась, неслась прямо на нее по стенам и потолку волна нежити, – то выныривала из жутковатой дремы и усердно таращилась в окно. И, когда услышала тихие шаги у кровати, тихонько выдохнула от облегчения.

– Не спишь? – теплое тело прижалось сзади, Демьян обхватил ее руками, притянул к себе, как обычно. – Заноза моя, – он зарылся лицом в ее волосы, потерся о них. – Ну ты и натворила сегодня.

– А ты меня шлепнул, – отозвалась она обиженно. – Я помню! Сильно!

– А ты знаешь, – шепнул он невесте на ухо со смешком, – как медвежат призывают к порядку? Вот так, – Бермонт сдвинулся чуть вниз, прикусил кожу у основания шеи. Подвигал головой туда-сюда с приглушенным рычанием, от которого Полина совершенно разомлела. – Или так, – он скользнул ладонью ей под сорочку, сжал ягодицу, потом несильно шлепнул, погладил, урча на ухо. – Ты непослушный медвежонок, Полюшка моя. Почему не рассказала, что собираешься делать?

– Это казалось вполне безопасным, – призналась Пол, выгибаясь под его поглаживаниями. – Я и так была хорошей девочкой, не пошла одна, всем все рассказала.

– Кроме меня, – напомнил он сурово.

– Тогда бы я была слишком хорошей девочкой, – сказала Полина вкрадчиво, поворачиваясь к жениху лицом. – И вообще, я на тебя обижена. Хоть ты и герой. Мой герой хочет награду? – тихо спросила она и провела губами по его подбородку.

– Кто-то пытается меня отвлечь, – прошептал Демьян сурово.

– Кто бы это мог быть? – пробормотала Полли и лизнула его в губы.

Затихал королевский дворец. Он был похож на раскинувшего крылья лебедя, улетающего в холодную ноябрьскую ночь. Тихо барабанил по старым стенам, так много знающим о буйных детях дома Рудлог, ледяной дождик со снегом – зима медленно, но верно наступала, подготавливая землю к своему белому сезону. Шелестели деревья, сбрасывая последние черные листья, поскрипывали стрелки на Константиновских часах, приближаясь к полуночи. В такие ночи хорошо иметь кров – дворец или простую хижину, – лежать под одеялом, прижавшись к тому, кто любит тебя, и медленно засыпать, чувствуя себя в безопасности от ветра, холода и жизненных невзгод.

А далеко на юге, задыхаясь от жары, упрямо шла по пескам старшая наследница красной крови, Ангелина Рудлог. Шла домой. Туда, где она была нужнее всего.