Глава 1

7 лет назад, Иоаннесбург

Трудно сказать, с чего все началось. Потом, когда улеглись волнения, когда заговорщики были осуждены, а власть перешла в руки кабинета премьер-министра Минкена, объявившего себя местоблюстителем трона до момента появления монарха, народ с удивлением смотрел на себя и спрашивал — что за волна ненависти, дурости и абсолютной нечувствительности к доводам разума накрыла их? Что заставило собираться в толпы, бросать работу, детей, жен, рушить семьи и устраивать бессмысленные протесты? «Как бес попутал», — говорили многие. И были, как говорится, недалеки от истины.

Трудно сказать, когда именно и откуда в Рудлог пришел господин Фабиус Смитсен, стройный и невысокий человек с приятным лицом, обаятельной улыбкой и гигантским счетом в банке. Вернее, официальная биография человека под именем «Фабиус Смитсен» вполне доступна. Оставался вопрос, был ли этот Фабиус тем же самым, кто описан в этой биографии, которая в принципе не представляла собой до поры до времени никакого интереса: родился в Рудлоге, вырос, женился, родил четверых детей, работал геологоразведчиком и жил крайне скудно. Однажды он с группой геологов уехал на север, на границу с Вермонтом, искать редкоземельные металлы в горах. А вот вернулся один, пешком, неся за спиной рюкзачок, набитый редчайшими фиолетовыми бриллиантами.

Следствие установило, что вся группа ученых погибла под обвалом, а сам Смитсен чудом остался жив да еще в придачу нашел старинный клад, открывшийся в пещере после обвала. И вот, о чудо, простой горожанин даже после уплаты налогов стал одним из самых богатых людей Иоаннесбурга. Он оперативно развелся с женой, оставил ее и детей в их старой квартирке, а сам переехал в огромный дом на Дворцовой стороне. Ни с женой, ни с детьми он больше не виделся.

И в один прекрасный момент Смитсен стал заметной фигурой. Месяц назад его никто не знал, и вдруг имя медиамагната Фабиуса Смитсена оказалось у всех на устах. Вместе с ним появились новые газеты, журналы, кабельные каналы. Все в них было очень остро, честно и по делу. Там загибается ферма — позор чиновникам. Здесь аристократок обрюхатил горожанку и бросил ее — позор зарвавшейся аристократии. Тут дом престарелых с директором-тираном, а вот сенсационное расследование про траты королевской семьи и их роскошные балы, когда в стране кризис и почти голод.

Рудлог был обычным королевством, не лучше и не хуже других, со своими проблемами и узкими местами, а значит, весьма уязвимым для пропаганды. Увы, экономике свойственно развиваться волнами, и материк в данный момент переживал финансовый кризис. Кризисы были и раньше, и куда хуже — беспристрастные цифры говорили о том, что в правление Ирины-Иоанны Рудлог стал второй экономикой мира, а его жители — одними из самых обеспеченных жителей материка. Но людям свойственно смотреть не на цифры, а на свои доходы. И если цены растут, а продажи падают, если жена пилит, что ей не на что купить новую машину, а детей давно пора отвезти на море, то виноваты всегда не абстрактные экономические циклы, а проклятое государство.

Честнейшие и неподкупные новообразованные средства массовой информации били точно в болевые точки — в разницу между аристократией и горожанами, в привилегированное положение первых и трудности вторых. В коррумпированных чинуш, которые в любом государстве жируют на хлебных местечках. Истории о разорившихся предпринимателях были душераздирающими, хотя таких была дай боги десятая доля процента от всех дельцов королевства. Слухи и сплетни о королевской семье и ее окружении преподносились так, что юридически было не подкопаться, а практически народ ужасался и качал головой, читая о выходках избалованных принцесс или их распутной и равнодушной к страданиям простых людей матери.

Народ, спокойно живший при монархии и воспринимавший королевскую семью как национальное достояние и гордость, читая и смотря это, плевался, отворачивался, перелистывал страницы, но потихоньку упорно капающий яд стал разъедать самых нестойких.

В ход пошли и карикатуры, и анекдоты, и юмористические шоу, высмеивающие жизнь короны и аристократии. Однако пресса поддерживала видимость объективности — некоторые персонажи удостаивались хоть строгой и сдержанной, но похвалы.

Особое внимание уделялось бедственному положению армии. Честные офицеры и солдаты, до этого прекрасно переносившие стандартные тяготы военной службы, вдруг узнали, что им недоплачивают, их недокармливают и вообще не очень уважают. И нельзя сказать, что эти сочувственные статьи не находили отклика в отдельных сердцах.

Пока раскачался тяжеловесный аппарат министерства по делам прессы, пока тревожные звоночки слились в оглушающий набат, новоявленный властитель умов человеческих уже был в Рудлоге если не полноправным хозяином, то одним из самых влиятельных людей. Как его восхождение пропустил тогдашний начальник Управления разведки и госбезопасности, бессменный руководитель Зеленого крыла Игорь Стрелковский, непонятно. Возможно, он привык к тому, что страна у него под контролем. Хотя позднее анонимные источники утверждали, что часть агентов была перекуплена или запугана и информация к нему поступала с заметным опозданием.

А может, он просто пропустил появление внутренней угрозы, сосредоточившись на шпионских играх с коллегами из соседних королевств.

Как бы то ни было, когда Стрелковский спохватился, он уже мало что был в состоянии поменять. Сделал все, что смог, и даже больше… но чуть-чуть не дотянул до выигрыша.

Одновременно с Фабиусом Смитсеном в Рудлоге появилась моралистская секта Триединого. Эти товарищи с удрученными от постоянной аскезы лицами объявили себя истинными последователями Трехликого. Их идея, внедряемая в народ через открываемые молельные комнаты и храмы, а также через предоставляемые независимыми СМИ каналы, была очень проста: все проблемы человека — от его грехов, а проблема страны — от грехов ее правителей. Мысль была не новой — надо поменять правителя, и желательно на такого, который сам из народа и радеет за народ. Начавшиеся аресты подавались как страдания за правду, и люди стали поначалу тихо, а потом громко роптать, глядя, как кротких монахов с мученическими взглядами сытые и суровые полицейские «пакуют» в автозаки. Не обошлось и без красочных фотографий — огромный стражник избивает стоящего на коленях и плачущего старика монаха; или братья-монахи молятся, стоя на коленях, — фотография сделана сквозь решетки автозака на рассвете, и лучи восходящего солнца окутывают мучеников неземным светом…

Паровоз истории набирал ход и, срывая тормоза, катил под откос. И только очень проницательный рудложец в этот момент общего раздрая и крушения идеалов смог бы понять, что падение в бездну организовано и вполне управляемо.

— Как это понимать, Игорь? — королева подняла голову от газеты «Честный день», которую только что просматривала. Ее ухоженное красивое лицо выражало брезгливость, когда она аккуратно, как ядовитую змею, откладывала газету на журнальный столик в кабинете начальника разведки.

— Что конкретно вы не понимаете, ваше величество? — уточнил Стрелковский. Вопрос был лишним и играл скорее роль катализатора для выброса монаршего раздражения. А если бы раздражения не было, королева не примчалась бы сюда с утра пораньше, одетая в простые прямые светлые штаны и темно-синюю водолазку, вместо того чтобы вызвать облажавшегося по всем фронтам руководителя Управления госбезопасности к себе на разгон.

— Эта скотина опять распространяет чушь! В прошлом месяце, после Маринкиного выпускного, в этой газетенке написали, что моя дочь с подружкой перепились чуть ли не до зеленых чертей, шлялись по улицам без нижнего белья и приставали к прохожим. А теперь вчерашнее посещение Маринкой клиники описано так, будто она ездила делать аборт, хотя малышка просто забирала витамины для своих лошадей. Ну как люди могут вестись на этот бред? — и она, вскочив, схватила газету и кинула ее на стол Игорю Ивановичу.

Он посмотрел на проехавшуюся по его бумагам растрепавшуюся газетенку: на главной странице была фотография совершенно спокойно входящей в клинику шестнадцатилетней Марины, сопровождаемой охраной. Любой здравомыслящий человек, критически оценивающий то, что ему показывают, а не то, что услужливо написано снизу, не нашел бы в фотографии ничего, свидетельствующего о случившемся или планируемом аборте. Беда в том, что здравомыслящих людей в королевстве, кажется, не осталось. А в кадр будто бы «случайно» попала вывеска «гинекологическое отделение».

Огромный заголовок гласил: «Последствия выпускного, или принцесса Марина опять в беде?». А ниже — фотографии воодушевленной толпы с плакатами «Долой жирующих аристократов» и «Рудлог — народу» на фоне их королевского дворца. Подпись была следующей: «Народовластие уже идет».

— Игорь, — очень жестко сказала королева, необыкновенно привлекательная в этот момент со своими льняными волосами и воинственным выражением лица, — надо эту богадельню прикрывать. Хватит, наигрались в свободу слова. Я задницей чувствую, что в воздухе витает беда. Через неделю помолвка Ангелины, к воскресенью тут не продохнуть будет от августейших особ. И если, не дай боги, какая провокация случится, то социального взрыва не миновать. Ты же это понимаешь? И так неудобно будет перед коллегами за этот балаган с демонстрантами.

Игорь Иванович, знающий о надвигающейся грозе поболее королевы, и понимающий, что все его действия пока никак не купировали организованное наступление на дом Рудлогов, постучал пальцами по столу.

— Ваше величество, — повторил он уже многократно сказанное, — необходимо отозвать с застав армию и ввести в городе чрезвычайное положение. Без поддержки армии в городе я не могу сделать ничего. Аресты приведут только к усилению волнений. Вы же помните, на прошлой неделе, когда пришли обыскивать молельную комнату этих… моралистов, на полицейских попытались наложить проклятие гниения. Двое ребят, принявших основной удар на себя, умерли страшной смертью, врагу не пожелаешь такого. И виталист не помог. А только этих старичков стали вязать, набежали журналюжки с фотоаппаратами и камерами, и вуаля — народ возмущен: как так, смиренных монахов обижают. Когда включается инстинкт толпы, мозг людей отключается. И включить его можно только страхом за свою жизнь. Будет тут стоять армия — будет порядок.

Королева заколебалась. Стрелковскому она доверяла больше, чем кому бы то ни было, — он служил практически с начала ее правления и ни разу не дал повода сомневаться в своей верности.

— И попросите поддержки у Высокого Совета, — посоветовал Игорь Иванович, и глаза королевы снова полыхнули яростью, — польстите им, один раз за всю жизнь можно и поклониться этим старперам. Одна вы не выиграете.

Ее величество несколько раз перевела дыхание, успокаиваясь. Ей? Кланяться? Просить кого-то?

— Хорошо, — наконец сказала она, — я дам приказ маршалу Бельведерскому о выдвижении армейских частей к столице. Но армия в город зайдет только после того, как уедут последние царственные гости, чтоб их! А ты, Игорь, — она посмотрела на него холодным взглядом, пробравшим буквально до пяток, — избавь наконец меня от этих сектантов и от господина Смитсена тоже. Я устала жить как на пороховой бочке, ожидая, когда страна покатится к черту.

Стрелковский наблюдал, как она сжимает кулаки — красивые пальцы, ухоженные руки, — сколько раз он уже видел этот жест, которым королева пыталась усмирить свой фамильный гнев.

— Ваше величество, я сделаю все, что в моих силах. Но вам нужно быть осторожной. И подумайте о том, чтобы отложить помолвку Ангелины. В данных обстоятельствах мы не можем гарантировать безопасность гостей.

Взгляд Ирины снова заледенел, но она усилием воли справилась с собой и кивнула, соглашаясь.

— Я верю в тебя, мой друг. Ты сможешь защитить меня и девочек. И я буду очень благодарна тебе, если ты безболезненно выведешь страну из этой ситуации.

И она, эта непостижимая женщина, встала и вышла, как всегда — с прямой спиной и высоко поднятой головой, оставив за собой резкий и соблазнительный, как вкус апельсинового мороженого, запах духов.

Стрелковский, уже испытавший ранее и холод, и ярость королевы, в который раз подивился воздействию, которое она оказывала на окружающих. Особенно окружающих мужчин. Он доподлинно и точно знал, кто и когда побывал в ее постели, и хотя отмеченные благосклонностью молчали как заговоренные, во дворце шила в мешке не утаишь — всегда найдется тот, кто что-то видел или слышал. Удивительно, как это терпел муж, хотя какое ему, Игорю, дело. Его дело — выбить почву из-под ног господина Смитсена, принесла же того нелегкая в Рудлог.

И он в который раз стал просматривать досье Смитсена, пытаясь нащупать что-то важное, что каждый раз ускользало от него. То, чем медиамагната можно было подманить, подсечь и публично завалить как особо опасного зверя. Так, чтобы никто и пикнуть не посмел, что его арестовали не по делу. Тогда, лишившись источника и опоры в виде полноводного потока финансирования, рухнут и медиаубийцы, разойдутся по домам протестующие, исправно получающие от смитсеновских фондов горячее питание и одежду. Да и кроткие монахи без арендуемых молельных комнат и строящихся храмов тихо сойдут на нет, все-таки они питаются не святым духом, даром что аскеты.

Убрать олигарха, так сказать, физически, не представляло особой сложности, несмотря на его многочисленную охрану. Однако убийство ничего не решит — ну будет вместо Смитсена его заместитель Щеглов, и ничего не изменится, кроме того, что все подконтрольные смитсеновскому холдингу СМИ будут вопить о политическом заказном убийстве. Это никак не сдвинет чашу весов в пользу трона. Поэтому гибче надо действовать… пока есть время. Потом хочешь-не хочешь, а придется действовать грубо.

Но времени, как оказалось, практически не оставалось.

Ирина-Иоанна, уверенно шагая по дворцу в сторону Семейного крыла, где располагались ее с мужем личные покои и комнаты детей, прекрасно чувствовала — что-то в отношении слуг и придворных поменялось. Ей угодливо улыбались, кланялись, открывали двери, но как будто держали дистанцию. Страх витал во дворце, слабенький и игнорируемый, но вполне осязаемый. Все прекрасно понимали, что может сделать толпа, прорвавшись за ограждение парка, и два полка охраны успокаивали придворных чисто номинально.

Несмотря на то, что со стороны казалось — светская жизнь во дворце такая же активная, как и раньше, она все больше напоминала движение по инерции. На самом деле многие его обитатели больше всего на свете хотели уехать подальше и не возвращаться, пока все не закончится. Часть придворных так и сделала, предпочтя переждать заварушку в загородных имениях.

Святослав и дети уже ждали ее в обеденном зале. Завтрак подходил к концу — она специально просила ее не дожидаться. Муж встал при ее появлении, поцеловал в щеку, отодвинул стул. Девочки все были аккуратненькие, в домашних платьях, кроме, конечно же, Поли, предпочитающей штаны. Алина при виде матери спрятала книгу под стол и стала усердно мазать клубничный джем на хлеб одной рукой.

На высоком стульчике рядом с Алинкой сидела румяная, кудрявая, как ангелочек, четырехлетняя Каролина и под присмотром няни аккуратно ела серебряной ложечкой утреннюю кашу. При виде матери она заулыбалась и потянулась к ней.

— Алина, положи книгу на полку. Потом дочитаешь, — строго сказала королева, одновременно целуя Каролинку и вдыхая сладкий детский запах. Внутри от счастливого ребенка на руках будто отпустило сжатую пружинку. Она опустила девочку на место, села рядом и обвела остальных детей взглядом. — Какие у кого планы на сегодня?

— Мама, — с упреком сказала Ангелина, — мы же вчера обсуждали. Мы сейчас поедем по магазинам. Платья готовы, я хочу посмотреть аксессуары.

— Тебе все могут привезти во дворец, милая, — напомнила королева.

— Нет, я хочу развеяться. Меня все это нервирует, — парировала Ангелина. — Мы с Лоуренсом никогда не могли найти общий язык, и я совершенно не уверена, что помолвка что-то изменит.

— Я не поеду, — Марина умоляюще посмотрела на мать. — У меня соревнования через три дня, я не хочу пропускать.

— Конечно, солнышко, — улыбнулась Ирина-Иоанна, — не хочешь по магазинам — не надо.

— И я не поеду, — заявила Алина. — Я только устаю от этого перебора побрякушек. Лучше почитаю.

— Только на улице, чтобы подышать воздухом, и не забудь зонтик от солнца, Алиш, — кивнула королева.

— А я поеду, — Полинка уже доела и откровенно тосковала, — только я отдельно от Ани с Васькой буду, с ними скучно! Они как курицы, медленные!

— Полина, — одернула ее мать, — не груби сестрам.

Полина скорчила рожицу, но промолчала, а Василина укоризненно посмотрела на нее.

— Ангелина, — в сотый раз устало повторила королева, возвращаясь к разговору со старшей дочерью, — никто тебя не заставит выходить за него насильно. Но помолвка укрепит нашу связь с Инляндией, а нам это сейчас крайне важно — иметь поддержку такой сильной державы. Что сделаешь, если он единственный из ненаследных принцев, кто более-менее подходит тебе по возрасту? Не за его дядю Уильяма же тебя выдавать?

— Отчего же? — удивилась Ангелина. — Уильям хотя бы умеет себя вести, он порядочный и вежливый. И уж точно не доставит хлопот.

Легкая улыбка тронула губы королевы. Выбор мужей по принципу «не доставит хлопот» — это, видимо, их семейная черта.

— Ангелина, — подал голос принц-консорт Святослав, — дай матери поесть. Поезжайте куда хотите, но чтобы взяли с собой охрану. И давай уже закроем тему с твоей помолвкой.

— Как скажете, отец, — холодно сказала Ангелина и взяла булочку.

После завтрака девочки разбежались кто куда, а королева пошла в кабинет — проверять отчеты министра сельского хозяйства о собранном и планируемом урожае. Святослав ушел в парк. В данный момент принц-консорт, имевший архитектурно-дизайнерское образование, руководил возведением отдельного здания для дворцового музея, куда они, чего греха таить, решили отдавать бесконечные, часто сделанные с любовью, но, к сожалению, не всегда очень эстетичные или подходящие под интерьер дворца подарки верноподданных.

Конечно, муж королевы мог не заниматься этим лично, но праздность была не в его духе. Святослав и до женитьбы любил работать, но не считать же работой бесконечные приемы или благотворительность! И когда они поженились и встал вопрос о продолжении его деятельности, королева первая предложила ему должность главного дворцового архитектора и дизайнера.

Ирина-Иоанна, разбирая скучнейший, но полезный отчет, разговаривая с министром и его помощниками, ставя подписи под указами, периодически бросала взгляды в парк, где в пределах видимости возводился музей, иногда выхватывая среди рабочих и архитекторов статную фигуру мужа, и улыбалась. Святослав стал ее отдушиной, ее самым близким человеком тогда, когда она уже была готова сойти с ума. И пусть между ними так и не вспыхнула жаркая страсть или неземная любовь — его мягкое, понимающее тепло она ценила куда больше. Любовь у нее уже была, а страсти в ее жизни и так навалом, куда бы деть ее, эту страсть.

Ирина росла единственной наследницей королевского дома Рудлогов. Мама умерла, когда принцессе было всего три годика, отец, король Константин Рудлог, так и не женился повторно, предпочитая алкоголь и многочисленных любовниц. К дочери он относился со всей нежностью слишком занятого родителя, который еще и не очень представлял, что нужно делать с детьми, но очень старался.

Ирина с детства ходила за ним как привязанная — она всегда знала, где отца можно найти, если он был во дворце — а это бывало, увы, нечасто, — устраивала истерики няням, требуя выпустить ее из детской, и, если получалось, с радостным визгом бежала по коридору к отцовскому кабинету или через парк к казармам, если он в это время проводил смотр гвардейцев, или в королевские покои, заставая его величество с очередной бутылкой. Монаршее сердце обычно не выдерживало проявлений детской любви — и маленькая Ирина тихо как мышка сидела на коленях короля на совещаниях или важно глядела на гвардейцев с отцовских рук. Слушала, наблюдала и училась. Советники и министры, поначалу недовольно застывавшие при виде неподобающего поведения девочки, со временем соотнесли ее появление с отсутствием фамильных вспышек монаршего гнева и сделали свои выводы.

Константин был человеком хоть и вспыльчивым, но добродушным и сентиментальным. Он очень переживал из-за истерик дочери — одну из них король застал, когда няни пытались отодрать стремящуюся сбежать к отцу принцессу от двери и отвлечь ее. Узнал причину, растрогался от вида заливающегося слезами ребенка и велел приводить Ирину к нему, когда захочет. За исключением ночей, конечно. Со временем Константин стал брать ее с собой на все выезды — из-за занятости они очень мало общались, и он пытался хотя бы так компенсировать дочери недостаток внимания и отсутствие матери.

Маму Ирина помнила плохо — голос, тепло, прикосновения, любовь. И обожала, когда король рассказывал про нее.

Константин периодически впадал в запои, тосковал, приходил к маленькой Ире в детскую, сажал ее к себе на колени, и они гляделись в зеркало. «Мы с тобой — два одуванчика», — ласково говорил его величество, дыша перегаром. Король и его дочка и правда были белыми, кудрявыми — чисто одуванчики под летним солнцем.

Иногда отец ругался на министров и подданых, да так, что трясся дворец, но простые люди очень любили короля Константина, несмотря на бедственное состояние бюджета. Он внимательно слушал их, обладал превосходным чувством юмора, с легкостью принимал участие в народных праздниках, не чурался даже самых странных обычаев в разных уголках страны и помнил о своих обещаниях. И пусть он не был грозным или великим, но все знали, что он добр и великодушен. А что пьет — ну пьет, мужики всегда пьют.

Будущая королева ходила в обычную гимназию — так было заведено, и этой моде следовали все аристократические семьи, занималась танцами, верховой ездой, много читала. Никто не учил ее родовой магии — что-то получалось само собой, что-то Ирина подглядела у отца.

Она росла настоящей красавицей, купалась во всеобщем восхищении и поклонении. И с нетерпением ждала своих шестнадцати лет, чтобы дебютировать в свете. За три месяца до дня рождения Ирины ей начали шить бальное платье, в котором она должна была блистать на балу в честь своего праздника.

Но судьба распорядилась иначе. За месяц до шестнадцатилетия дочери король Константин умер во сне во время одного из длительных запоев. У нее так и не случилось дебюта. После похорон Ирина была оглушена, растеряна и совершенно не готова к свалившейся на нее ответственности. Она в куклы-то перестала играть совсем недавно и еще не закончила школу. И огромной поддержкой для нее стал друг отца, герцог Виктор Ставийский, образованнейший человек, знавший Ирину с детства и принявший на себя все хлопоты после случившегося несчастья.

Он мягко направлял ее, подсказывал, слушал жалобы, отвечал на вопросы. Решал все проблемы, почтительно докладывая о результатах работы. И когда ей сообщили, что перед коронацией Ирина обязана выбрать себе достойного и высокородного мужа, она, не раздумывая не минуты, назвала имя герцога.

Именно Ставийский стал принцем-консортом и первым мужчиной ее величества Ирины-Иоанны. И получил место премьер-министра в королевстве.

Юная королева училась в университете, практически не принимая участия в решении государственных дел, боготворила мужа, рожала — сначала Ангелинку, через год после свадьбы, потом Васюту еще три года спустя.

Ирина была спокойна, довольна, всецело положившись на консорта. Пока не узнала, что Виктор изменяет ей с ее же фрейлиной, особо не скрываясь и одаривая любовницу различными привилегиями.

Именно тогда произошла первая ее мощная вспышка, по сравнению с которой детские и юношеские истерики показались совершенно незначительными. Вся злость, обида, непонимание, разочарование и чувство невероятного унижения вылились в бушующий ледяной шторм, заморозивший половину дворца.

После того как королева пришла в себя, последовали решительные действия, которых никто не ожидал от куклы на престоле. Любовница была вышвырнута из дворца, принц-консорт, залечивающий обморожения и переломы, лишен кресла премьера и отослан в свое имение, а королева, спорить с которой в таком состоянии мог решиться только слабоумный, распустила кабинет министров, заменила людей на всех основных должностях во дворце, армии и министерствах. Именно тогда занял свою должность Игорь Стрелковский, именно тогда Святослав Волков, нынешний муж Ирины, получил место придворного архитектора. Сама же королева принялась упрямо вникать в дела государства, учиться быть жесткой, холодной и отстаивать свои интересы перед Высоким Советом, вовсе не желающим делиться властью.

Ей, двадцатилетней женщине с двумя маленькими детьми на руках, было очень сложно. И именно тогда Ирина поняла, что обязана воспитать старшую дочь так, чтобы ей никогда не пришлось расплачиваться за свою мягкость и романтичность.

Муж, ссыльный принц-консорт, периодически предпринимавший попытки к примирению, продолжал жить в своем поместье. А через полгода после той вспышки, закончившейся ледяным штормом, у королевы произошел первый срыв, ввергнувший ее величество в панику. Благо, попавшийся Ирине под руку мужчина ничего не помнил. Придворный маг разводил руками — максимум, что он мог сделать — предложить женщине антидот, помогающий продержаться подольше.

Со временем королева смирилась с этими приступами. Других проблем было достаточно.

Через два года после своей отставки Виктор погиб при крушении листолета. Ирина не горевала. В конце концов, она вполне могла тогда убить его сама, и то, что он выжил, было чудом. А вот девочки тяжело переживали ее размолвку с отцом и его гибель тоже.

Второго мужа Ирина выбирала придирчиво и тщательно, рассматривая кандидатуры из других государств. Но в результате влюбилась в задиру и повесу Михаила Романовского, только появившегося при дворе после принятия графского титула. Они стали любовниками. Граф был безнадежно далек от власти, очень походил на ее отца — обожал скачки, алкоголь, охоту и азартные игры, был добр и нервен, великолепен в постели, ревнив и обидчив как ребенок. Именно он был ей нужен.

Через полгода отношений Ирина узнала, что беременна, и сама предложила Михаилу брак и титул. Приступы более не беспокоили ее, и королева решила, что это навсегда.

Но три года счастья закончились трагедией — Михаил сломал шею на охоте, упав с лошади. Смерть мужа вывернула ее наизнанку, заморозила и переломала. Собраться Ирина смогла только через год, и весь этот год с ней рядом был Святослав — деликатный, терпеливый, спокойный. Он-то и стал ее третьим супругом.

Задумавшись, королева даже чуть вздрогнула, когда хорошо поставленный голос камердинера объявил, что второй завтрак подан в малую семейную столовую. Она поблагодарила и попросила позвать Святослава, чтобы составил ей компанию.

Ирина-Иоанна с мужем, вопреки всем правилам, сидели и пили чай на мягком чайном диванчике с рукоятками-полочками, куда смело можно было поставить чашечку и блюдечко с десертом. Они любили так «похулиганить», когда их никто не видел. К сожалению, жизнь во дворце даже в семейных покоях накладывает определенные ограничения. Иначе потом сплетен не оберешься: королева-то, как простая горожанка, чай пьет, сорит крошками и оставляет пятна на мебели. А сплетен им и так хватало.

Святослав, допив чай, положил себе на колено стройную королевскую ножку и начал ее массировать, сняв туфельку. Королева благодарно улыбнулась ему и прикрыла глаза от удовольствия, делая еще один глоток и положив в рот мягкое, тающее во рту шоколадное пирожное.

— У тебя глаза чернеют и температура явно повышена, — отметил муж, прикоснувшись для уверенности к королевскому лбу рукой. — Скоро уже, да?

— Несколько дней еще есть, — отозвалась Ирина. — Продержусь, сколько смогу. Я надеялась, будет больше времени, все-таки почти полгода прошло, но нет, накрывает. Не вовремя это все, конечно, пережить бы приезд гостей.

— Я тебе в этот раз помочь не смогу? — сочувственно спросил Святослав, поднимая себе на колени вторую ногу жены и снимая туфлю.

— Ты и так помогаешь, Светик, — королева с любовью посмотрела на мужа, — спасибо тебе. Но сейчас мне нужен кто-то другой.

Их прервали. В дверь, выходящую на садовую веранду, ворвалась Алинка:

— Мамочка, там Ангелина… Ее нужно успокоить, а у нас не получается!

Королева метнулась к двери в коридор, чтобы не бежать по улице. Ее муж последовал за ней. Алинка неслась следом. Комнаты старшей дочери находились в конце Семейного крыла, и навстречу то и дело попадались испуганные слуги. Дверь в покои наследницы была распахнута, возле нее упрямо стояла мрачная охрана.

Королева издали заметила кровавые пятна у них на лицах и одежде, синяки под глазами и заострившиеся черты лица, но держались мужчины стойко. Увидев правящую чету, охранники немного расслабились и… вдруг попадали на пол, зажимая себе уши и изгибаясь в судорогах. Из носов и ушей их текла кровь. Из комнаты раздался, усиливаясь и заставляя вибрировать стекла в витражах коридора, оглушительный визг, который все нарастал и нарастал… Святослав споткнулся, прохрипел: «Беги!» — и сполз по стене коридора, поддерживаемый малышкой Алиной.

Королева быстро преодолела расстояние до двери. Старшая дочь, лежа на полу, билась в истерике и визжала на одной ноте, ее прижимали к полу Василина, с сосредоточенным, серьезным лицом что-то шептавшая Ангелине на ухо, и бледная, растерянная, рыдающая Маринка. Увидев мать, она заплакала еще сильнее.

Ирина-Иоанна подбежала к дочерям, схватила ничего не видящую и не слышащую наследницу за виски, приблизила к себе и резко подула ей в лицо. Дула она куда дольше, чем это мог бы делать обычный человек. У визжащей Ангелины перехватило дыхание, визг на секунду прекратился, она взглянула на мать — и в этот момент королева с силой произнесла: «Спи!» Наследница сразу обмякла, лицо ее выровнялось, глаза закрылись, и она заснула крепким сном счастливого человека.

Маринка продолжала тихо плакать, сидя на полу, пока Василина с матерью относили Ангелину в спальню, где обнаружилась испуганная, но живая и здоровая камеристка наследницы. Она, оказывается, спряталась в ванной и пережидала бурю там. Увидев, в каком состоянии находится ее госпожа, камеристка охнула и начала раздевать принцессу, чтобы та не спала в уличной одежде.

— Попробуй успокоить сестру, Васюш, — попросила королева, когда они вышли из спальни. Ее величество прошла мимо рыдающей Маринки, мягко погладила ее по голове. — Я сейчас вернусь, нужно проверить, как там охрана и отец.

Охранники, бывшие с наследницей чуть ли не с первого дня ее жизни, были калачами тертыми, чего ждать от принцессы, знали и все инструкции выполняли четко. Но, увы, от ментального неконтролируемого удара не спасает ни верность, ни стойкость. Ребята уже очнулись и вытирали все еще текущую кровь полотенцем, добытым тут же, на оставленной убежавшей горничной стойке со сменным бельем. Рядом с принцем-консортом суетился придворный виталист — маг жизни, останавливая кровь.

— Как вы, орлы? — королева подошла к охране.

— Нормально, ваше величество, — бодро отрапортовал старший, — сейчас нас подлечат, и будем как новенькие.

Виталист уже колдовал над его напарником, и мужчина оживал на глазах. Святослав, вполне живой и здоровый, общался с подошедшим начальником дворцовой стражи. Королева крикнула, чтобы сюда срочно вызвали Стрелковского. Она досадливо морщилась — после манипуляций с Ангелиной еще немного поднялась температура, и кожа стала чувствительной, и запахи ощущались острее. «Один день в минус», — подумала Ирина, жестом приглашая охранников войти в гостиную наследной принцессы. После них, запыхавшись, в комнату вошел обеспокоенный Стрелковский.

— Что случилось? — спросил он, обведя присутствующих внимательным взглядом. Королева кивнула дочери, Василина вздохнула и начала рассказывать. Иногда ее дополнял старший телохранитель, и рассказ выходил нерадостным.

После завтрака принцессы спокойно доехали до сверкающего рекламными экранами торгового центра, выгрузились. Полинка побежала сразу на верхний этаж, в игровую зону, и ее охрана за ней. А старшие сестры Рудлог в сопровождении телохранителей пошли по первому этажу.

В будни и утренние часы народу в центре было немного, но, конечно, девочки замаскировались в пределах разумного — волосы под модные длинные платки, на лице часто используемые аристократией простые, легкие тканевые полумаски в тон платкам. После случая с Мариной мать настояла, чтобы дети носили их на публике. Полинке, кстати, и маскироваться не надо было — мало кто мог связать угловатую девчонку в бандане, шортах и спортивной майке с четвертой принцессой Рудлог. Ее даже в сопровождении сестер часто принимали за какую-нибудь подружку или воспитанницу.

Ангелине нужно было купить перчатки — хотя их у нее было много, но из-за насыщенной светской жизни они теряли вид да и просто со временем выходили из моды. Выбрав перчатки, принцессы решили зайти в ювелирный магазин, работающий по лицензии от их королевского дома, но по пути попали в секцию с магазинчиками нижнего белья.

Ну и… какая девушка откажется выбрать новое белье, если и время, и финансы позволяют? Так что принцессы сначала долго и медитативно перебирали кружево, атлас и шелк, а потом пошли в кабинки примерять понравившееся. Телохранители расположились у входа в магазин, привычно сканируя территорию. По галерее, несмотря на все маскировочные ухищрения, уже сновали журналистики и фотографы с камерами, хищно ожидая, когда девушки выйдут. Видимо, они проследили автомобиль принцесс от дворца.

Василина быстро примерила выбранное и уже расплачивалась у кассы, когда их с продавщицей оглушил дикий визг, от которого пробивающая чек кассир сразу свалилась в обморок.

От кабинки наследницы метнулся человечек с юрким лицом, сжимающий фотокамеру, но метнулся он не к выходу, а куда-то вглубь магазина. Двое телохранителей бросились за ним, а двое — в кабинку к принцессе. Девушка была одета только в бюстгальтер, прикрывалась снятой блузкой и билась в истерике. Видимо, ушлый фотограф, каким-то образом попавший в магазин, сфотографировал ее, когда она уже примерила верх комплекта и готовилась примерить низ. Понятно, почему у принцессы случилась истерика, — достаточно было представить, что завтра ее фотография будет транслироваться по всем каналам и публиковаться во всех газетах и газетенках.

Королева недовольно поморщилась — в юности она была такой же пробиваемой и не могла сдержать себя в минуты стресса, поэтому учиться после коронации пришлось быстро. Надо будет Ангелине дать пару уроков.

А Василина продолжала. Услышав визг, в магазин ринулись фотографы, поэтому телохранителям пришлось жестко теснить их к выходу. Василина одела начавшую успокаиваться Ангелину, но как только они вышли, защелкали фотоаппараты, засветились камеры, и вторая принцесса со страхом увидела, как стекленеют глаза сестры. Она стала торопить охрану, и тут у наследницы начался второй приступ.

Журналисты падали как подкошенные, взрывались камеры и фотоаппараты, телохранители, преодолевая себя, тащили ломающееся тело принцессы к машине, но, уже садясь в автомобиль, не выдержали, попадали в обморок. Василине пришлось затаскивать здоровенных мужиков в машину, садиться за руль и вести.

— Я пробовала ее успокоить, мама, — сказала принцесса жалобно, — но она буквально на пару минут замолкала и снова начинала кричать. Видимо, сил мне не хватает.

Королева внимательно посмотрела на вторую дочь и мысленно поставила себе галочку вместе с Ангелиной начать поглубже учить и Василинку. В их возрасте она сама бы и пары минут покоя не смогла обеспечить. И тем более удивительно, что дочери этого никто не объяснял, она просто «считала» принцип действия, наблюдая за матерью.

У ворот, когда сзади уже видны были машины очухавшихся и жадно гнавших, как звери свою добычу, журналистов, принцесс встретила Марина, прощающаяся с подругой по конному клубу. Сразу поняв — что-то неладно, Марина заскочила в машину, проехала с девочками до дворца и помогла донести старшую сестру в ее покои, благо, можно было подъехать прямо к веранде, на которую выходили летние двери.

Очнувшиеся с прекращением мозгодробительного визга телохранители проскочили в паузу между приступами через покои, эвакуировали находящихся поблизости слуг и встали у дверей. Алина, читавшая в саду и видевшая все происходящее, прямо оттуда побежала к матери.

Пока Василина рассказывала, в покои принцессы, постучавшись, заглянул один из побежавших за фотографом телохранителей.

— Говнюка… э-э-э-э… простите, ваше величество, — извинился он, почувствовав суровый взгляд начальника, — задержали, фотоаппарат отобрали. Сдали журналиста дознавателям. Оказывается, там черный выход в магазине был, туда продавцы курить бегали.

— Почему заранее не проверили, вашу мать! — заорал Игорь Иванович, багровея. Трудно оставаться спокойным, когда твои подчиненные откровенно лажают. Подчиненные опустили головы — промах был их, и серьезный.

— Игорь Иванович, не ори, в соседней комнате спит Ангелина Викторовна, — тихо приказала королева, и он, сверкнув на нее глазами, опустил голову. — Дальше, — ласково попросила ее величество покрасневшего телохранителя.

— Когда вернулись, в коридоре как после взрыва все было, тела вперемешку, аппаратура… Ну, мы камеры у тех, кто там валялся, позабирали, доломали что смогли. Но к тому времени уже новые набежали, снимали нас издали. Но из лежащих никто еще в себя не пришел, так что, может, повезет и в газетах ничего не будет. Камеры наблюдения тоже почистили. Продавщицу, чтоб молчала, предупредили.

Но им, увы, не повезло. Видимо, кто-то из попавших под ментальную истерику принцессы очнулся раньше коллег и убрался вместе с записью от греха подальше. На следующий день все каналы облетело видео с одной из камер — как бледную Ангелину выводят из магазина, сверкают фотовспышки, она начинает визжать, впереди взрываются камеры, падают люди, и через пару секунд гаснет и эта камера. В журналах вышли интервью с честными журналистами, взволнованно рассказывавшими, как на них безо всякой причины напала принцесса, проявив немотивированную агрессию и явно запрещенную нестандартную магию.

Именно тогда в одной из газет впервые прозвучал намек на то, что королевская семья может быть черной, что королева и девочки — ведьмы. Проповедники секты моралистов получили новый повод для вдохновенного литья яда в уши прихожан. Задержанный журналистик, сфотографировавший принцессу в неглиже, воспевался как профессионал высочайшего класса, страдающий от деспотизма королевы за правду и истину.

А апофеозом стала фотография… нет, не принцессы без трусиков, хотя тут не знаешь, что было бы лучше. Как потом объясняла наследница, с омерзением рассматривая газетный расплывчатый снимок, сделанный с дальнего расстояния, — когда они вышли из машины, Ангелина вспомнила, что не надела полумаску. Резко развернулась… и споткнулась, наткнувшись на телохранителя. Тот вежливо поддержал ее и проводил обратно до автомобиля.

А на снимке с подписью «Перед помолвкой не нацелуешься» и «Наследственность превыше всего» было отчетливо видно — особенно людям, желающим это увидеть, — как запрокинувшая голову принцесса тянется губами к прижавшемуся к ней мужчине.

С утра после публикации снимка Ирине-Иоанне позвонил король Инляндии и вежливо предложил обсудить ситуацию на международном собрании. А чуть позже секретарь королевы проводил к ней премьера Северяна, который, пряча глаза, передал ей приглашение прийти завтра на Высокий Совет по вопросам поведения членов королевской семьи и общей ситуации в стране…

 

Глава 2

7 лет назад, Иоаннесбург

В конференц-зале дворца Рудлог придворный маг с внимательно слушающими его учениками настраивал Зеркало, выглядевшее как растянутая и выгнутая прозрачная стена. Из-за количества участников Международного совета стандартным размером было никак не обойтись.

Королева пришла заранее, вместе с мужем, и, сидя за столом, наблюдала за работой магов. Это успокаивало.

Международный совет, как его пафосно называли, на самом деле включал в себя только государства континента Рика, и лишь те, чьи королевские дома вели свои родословные от божественных первопредков. Таких государств всего шесть, хотя на континенте есть и другие крупные страны, а также княжества и великие герцогства — небольшие, условно независимые и идущие в фарватере крупных держав.

Участвовали в совете монархи, иногда подключались министры или маги, но часто это напоминало простой семейный междусобойчик — слишком тесные родственные связи были между королевскими и аристократическими дворами королевств.

Королева, подозвав стоящего у двери лакея, попросила принести ей чай. Вдобавок ко всем неприятностям она еще и простудилась, саднило горло, и болела голова. Обезболивающие, как правило, не помогали, а помогал долгий и спокойный сон часов на двенадцать. Только где же их возьмешь, эти двенадцать часов, когда страна катится в бездну?

Вот сегодня толпы народа, видимо, взбудораженные вчерашними фотографиями, заполонили площади, в том числе площадь Победоносца, расположенную перед дворцом. Через ограду уже летели камни с записками «Черным не место на троне» и «Власть — народу». Пока это были эпизодические случаи, но никто не гарантировал, что толпа в любой момент не сдетонирует и не начнется полномасштабное восстание.

Королева передала генералу Бельведерскому приказ подвести войска к столице и дождаться помолвки, чтобы ввести в столице режим тишины. Завтрашнее приглашение в Высокий Совет тоже немного беспокоило, как ноющий на периферии зуб. Но она привыкла решать проблемы по мере их поступления.

Первой в Зеркале появилась серенитская царица Иппоталия. Рядом с ней сидела старшая дочь Антиопа, которой Иппоталия планировала передавать власть. Обе женщины были в строгих темных нарядах-хитонах, без краски на лице, с собранными в узлы волосами. Прямые носы, идеальные губы, красивые брови, только Иппоталия все-таки чуть пофигуристее и постарше.

Увидев Ирину, она улыбнулась.

— Приветствую, ваше величество! Ты все такая же красавица, только выглядишь уставшей.

— И тебя приветствую, царица, — душевно ответила Ирина. С Иппоталией они всегда находили общий язык, не то что с правящими монархами других стран. — Все ли твои кобылки здоровы?

Царица Талия хохотнула.

— И кобылки, и жеребцы, милая, все прекрасно. А что у тебя там за безобразие творится? Совсем мужики от рук отбились? Ой, извини, Святослав, — бросила она, увидев, как поднял брови принц-консорт.

У серениток были весьма своеобразные представления об идеальной семье. Главенствовала всегда старшая женщина, которая могла официально иметь до трех мужей. Что сделаешь, если долгое время на острове Маль-Серене, отделенном от материка небольшим проливом, мужчин рождалось гораздо больше, чем женщин.

— Да, я обеспокоена, — подтвердила королева. — И еще очень интересно, зачем нас собрал Луциус.

— Сейчас все узнаем, — раздался бас короля Блакории. Этот мужчина был мощен, черноволос и бородат, с пронзительными умными глазами. — Приветствую вас, мои прекрасные дамы.

Иппоталия сверкнула глазами, а Ирина улыбнулась и кивнула — король Гюнтер был известным дамским угодником.

— И почему, интересно, — пробасил он, — мы собираемся дистанционно, вместо того чтобы посидеть вместе, пообщаться поближе… Талия, может, заглянешь ко мне после совета?

— Может, и загляну, — благосклонно ответила царица, завлекательно поводя полными плечами. Ирина вдруг вспомнила, как Иппоталия несколько лет назад, на двадцатилетии своего восхождения на трон, когда на острове собрались высокие гости со всего континента, хвасталась норовистыми жеребцами. И когда один из них по какой-то причине взбесился, вскочила на него и сама лично вот этими обманчиво мягкими руками так придушила бедное животное, что тот покорился и рухнул, роняя пену. Да уж, серенитским мужикам не позавидуешь. А вот Гюнтер мужик крепкий, его не сильно заломаешь. Ирина внутренне захихикала, представив себе, как вместо занятий любовью эти двое проверяют, кто сильнее. Настроение стремительно улучшалось.

В зеркале уже появился молчаливый король Вермонта, Демьян, кивнул присутствующим и уткнулся в газету. Талия сделала страшные глаза и одними губами пробормотала: «Суров!»

— Я не суров, дорогая Иппоталия, — раздался из-за газеты голос правящего монарха, и царица поморщилась — забыла, что у оборотней-берманов абсолютный слух. — Простите меня, но во дворце нет ни минуты покоя, я с утра так наговорился на собрании министров, что для меня счастье помолчать.

— Конечно, Демьян, — вразнобой ответили его коллеги и примолкли. Демьян был гораздо младше всех, но так их порой отчитывал, что непонятно было, кто тут младше.

Зеркало тем временем уже показывало императорскую чету Йеллоувиня, чинно расположившуюся на высоком шелковом диване, и их первого наследника, сидящего у ног отца.

Все присутствующие встали и синхронно с императорской четой поклонились друг другу по восточному обычаю. «Надо было и Ангелину сюда привести, раз коллеги своих детей не постеснялись», — подумала Ирина-Иоанна. Хотя кто знает, о чем пойдет речь, а сюрпризов она не любила.

— Мои глаза восхищены честью видеть вас, братья и сестры мои, Ирина, Иппоталия, Гюнтер, Демьян, — мягким голосом произнес худой и высокий очень пожилой император Хань Ши. — Но где же наш сегодняшний хозяин? Опаздывает!

Йеллоувиньский император был очень пунктуальным и не переносил опозданий.

— Я уже здесь, — послышался нетерпеливый голос инляндского короля Луциуса. Высокий, стройный, рыжий, он усаживался в кресло. — Простите, коллеги, один из учеников мага, настраивающего Зеркало, упал в обморок, пришлось все заново начинать.

Все опять стали здороваться, спрашивать друг у друга стандартное «Как у вас погода, как дети-жены», и это затянулось минут на двадцать, пока молчавший Демьян Вермонт не произнес громко:

— Луциус, давай вернемся к повестке дня, я не могу сидеть тут до бесконечности.

И у всех сразу появился деловой настрой. А у монарха Инляндии появилось виноватое выражение на лице.

— Коллеги, я собрал вас здесь, чтобы официально объявить: из-за недостойного поведения Ангелины Рудлог мой сын настоял на разрыве договора о помолвке.

После этого наступила оглушающая тишина. Демьян Вермонт с громким шуршанием сложил газету, всем видом показывая «Сейчас тут будет интересно», Гюнтер прошептал Талии: «Вот поэтому мы и собрались сегодня дистанционно», а королева Ирина-Иоанна преувеличенно ласково переспросила, чувствуя, как прекратившаяся было боль с новой силой застучала в виски:

— Лици, о каком недостойном поведении речь?

Луциус Второй, король Инляндии, опустил глаза, но твердо сказал:

— Ангелина крутит шашни со своим телохранителем. Народ не поймет, если второй принц станет принцем-консортом у б…

В глаза королеве ударила темная волна, и сквозь нее она видела, как Иппоталия привстает в возмущении со своего места, а кто-то, кажется, Гюнтер, кричит, срываясь в рычание: «Заткни свой поганый рот, Лици!»

Сзади Святослав положил руку ей на плечо, успокаивая, но Ирина этого уже не почувствовала. Плети неконтролируемой ярости ударили по зеркалу, заставив всех монархов выставить вперед руки в защитном жесте. Зеркало пошло волнами и помутнело, и придворный маг с учениками забормотали, двигая пальцами, пытаясь стабилизировать портал. С той стороны то же делали маги других государств.

— Иришка, успокойся, — кричал Гюнтер, а Талия что-то шипела Луциусу, сидящему неестественно прямо с выставленной вперед рукой и удерживающему защитный экран.

— Б…?! — орала королева, впавшая в фамильную рудложью ярость и хлеставшая зеркало проклятиями. — Ах ты сукин сын, тварь, дерьмо поганое! Да моя дочь хранит себя нетронутой, пока вы, суки, оттягиваете помолвку, а твой сынок свой стручок половине королевства всунул! Да если бы я знала, хер бы я шесть лет назад вам помощь в составе двух егерских полков отправила, может, сидел бы на троне очередной разбойник и не выпендривался!

Демьян Вермонт покачал головой, встал, легко удерживая щит, прошел сквозь нестабильное зеркало, вызвав восхищенный вздох у тех, кто был в адекватном состоянии. Под щитом зашел к ничего не видящей, кроме Луциуса, Ирине и, спросив взглядом разрешения у Святослава, резко нажал орущей королеве на виски. Она сразу осела, в глазах посветлело, стали проявляться лица ее коллег. Талия, обеспокоенная и сердитая, Гюнтер, раздраженно выговаривающий что-то Луциусу, сидящему с красными пятнами на скулах, император с легкой спокойной улыбкой на желтом лице и его сын с расширившимися почти до нормального состояния глазами.

И очень близко — лицо Демьяна. Он держал ее за запястье и отсчитывал… три, два, один, в норме!

— Спасибо, Демьян, — сказала Ирина уже спокойно, — ты очень помог.

Вермонт молчаливо кивнул, принимая благодарность, и ушел к себе через Зеркало.

— Луциус, ты задница и скотина, и извиняться я не буду, — уже совершенно твердым голосом сказала королева. — Я так понимаю, это окончательное решение, и уговаривать тебя бесполезно.

Луциус кивнул, глядя ей в глаза.

— Тогда поделись с нами истинной причиной. Про поведение моей дочери — не надо меня смешить, все вы, кроме тебя, Талия, и вас, уважаемый император Хань Ши, — поклонилась она в сторону четы, — знаете, что такое желтая пресса. Никогда не поверю, Лици, что Лоуренса Филиппа, который героем скандальной хроники чуть ли не каждую неделю становится, или тебя могла смутить какая-то статейка. А уж своим подданным объяснить ты сможешь что угодно, как я год назад объясняла, почему нареченный наследницы сфотографирован с двумя шлюхами в отеле. Так что, как я понимаю, это официальная причина. А какая реальная?

Король Инляндии смутился и сдержанно сказал:

— Я бы не хотел это сейчас обсуждать, коллеги. Ирина, мне очень жаль и за мои некорректные слова, и за разрыв помолвки. Я готов выплатить компенсацию и предоставить тебе батальон войсковой стражи в помощь. Думаю, она тебе понадобится.

— И выплатишь, Лици, не сомневайся, — жестко сказала королева. — Но прежде изволь сочинить добропорядочную причину отказа от помолвки, безо всяких намеков на бесчестность или порченость моей дочери. Иначе я, клянусь Красным, разорву все договоры о военном сотрудничестве.

— Согласен, ваше величество, — Луциус, казалось, был счастлив, что все обошлось.

— И все же, кузен, — подал голос Гюнтер Блакорийский, — прямо очень интересно, в чем причина этого спектакля и того, что малыш Лоуренс Филипп отказался от Ирининого Ангелочка? Да будь мои ребятишки постарше, я бы зубами вцепился в такую возможность для второго принца!

Лицо Гюнтера вдруг озарилось.

— Постой, он что, всунул кому-то, от кого откупиться не получилось?

Кислый вид Луциуса подтверждал эту версию.

— И кто это? — продолжал глумливо допытываться король Блакории, прямо-таки светясь от пикантности ситуации.

— Тери, — рявкнул Луциус, — я же сказал, что не хочу это обсуждать! Давайте лучше перейдем ко второму вопросу повестки дня…

— Коллеги, — раздался мягкий голос императора, и их величества примолкли, как нашкодившие дети перед дедушкой, — имея всю информацию, предположу, что причиной столь некорректной сцены стала прелестная Диана Форштадтская.

У Гюнтера сверкнули глаза, Демьян поморщился, а царица Иппоталия, не удержавшись, захихикала. Да, в Йеллоувине всегда была лучшая разведка в мире.

— Понятно, — протянула королева Ирина, — теперь все понятно. Или ты теряешь откупной за разрыв договора о помолвке, или весь Форштадт. Как ты не уследил-то, Лици?

— А ты как за своими девчонками не можешь уследить, что их постоянно ловят в неудобных ситуациях? — огрызнулся Лици. — Да, мы такими не были, к счастью.

— Были-были, ты просто одряхлел уже и ничего не помнишь, — усмехнулся Гюнтер и подмигнул виновнику скандала, вспоминая, как они с кузеном Лици в свои семнадцать лет ни одной юбки в летней резиденции Блакори не пропускали. И как матушка, внушительная женщина, застав их на важном международном приеме вдвоем с одной фрейлиной, долго и вдумчиво материлась, обещая отправить отпрыска и дальнего кузена мыть раком полы в казармах, пока мозг от наклона не переместится туда, куда положено.

Луциус, похоже, прочитал его мысли, потому что сглотнул и твердым голосом продолжил:

— Коллеги, предлагаю рассмотреть вопрос о принятии в совет эмира Персия. Эмират Тайтана сейчас, как мы знаем, вышел на приличный уровень экономики, ну а культурные различия не столь важны. Они давно уже подавали запрос. Что вы скажете?

Коллеги дружно проголосовали «за», потому что дружба с Тайтаной означала низкие цены на нефть и алмазы, а за это можно и потерпеть приторный запах духов эмира.

— И последний пункт на сегодня. Ирина, поведай, что творится у тебя в королевстве, хочется узнать из первоисточника, а не через разведку, и скажи, нужна ли тебе помощь?

Королева вздохнула и, преодолевая головную боль, кратко, почти по-военному, описала ситуацию.

— От помощи не откажусь, коллеги, — резюмировала она, — хотя в своих солдатах не сомневаюсь. Но всегда хочется иметь кого-то, кто долбанет по голове идиота с ружьем, идущего брать дворец, не терзаясь при этом сомнениями — вдруг это его родной племянник или брат жены?

— Я дам пятьдесят стрелков, больше не могу, прости, Ирин, — отозвалась царица Иппоталия.

— Этого более чем достаточно, дорогая сестра, спасибо, — благодарно улыбнулась королева.

— На меня не рассчитывайте, — Демьян покачал головой. — Я не поручусь, что мои воины не более опасны для вас, чем заговорщики.

— Конечно, ваше величество, это и так понятно, — успокоила его Ирина.

— Мои солдаты, увы, служат только мне, — сокрушенно произнес император. — Но я пошлю пятерку менталистов, пусть проверят и укрепят щиты.

— Вы очень добры, почтенный и великолепный император, — в общении с Хань Ши лести никогда не бывает мало, хотя сильных менталистов и у нее навалом. Император тонко улыбнулся и тут же снова сделал каменное лицо.

— Мой батальон завтра будет у тебя, — сказал уже повеселевший Луциус. А что печалиться: ни тебе крови, ни войны, одна бабская истерика — это он легко отделался.

— Мне нужно согласовывать с парламентом, — вздохнул Гюнтер, — а эти пустословы выводят меня из себя. Но если нужно, я могу отправить отряд личной стражи или оплатить наших частных телохранителей.

— Нет, не нужно, Терн, — улыбнулась королева. — Я не думаю, что в этом есть необходимость.

Их величества еще немножко посплетничали, и сеанс был закрыт.

* * *

— Я опять не сдержалась, Светик, — со вздохом сказала властительная королева, пока они шли на поздний обед. — Медитации, практики духовные, молитвы, духовники, мать их, приношения богам — все попусту. Не помогает. Гены берут свое. Сильно почернели?

Святослав остановился и заглянул ей в глаза.

— Сильно, — сказал он сочувственно. — Сколько еще вытерпишь?

— Не знаю, милый, — снова вздохнула она. — Уже чувствую — периодически прорывается, но пока могу гасить. И времени на это нет вообще… Ладно, буду действовать по обстоятельствам.

Генерал сухопутных войск Хофей Бельведерский молча рассматривал настоявшего на аудиенции гостя. Гость приехал в расположение штаба и просил встречи, утверждая, что у него есть крайне важная для генерала информация.

Гость Бельведерскому не нравился до такой степени, что он готов был встать и уйти, не начиная разговор. За свою более чем сорокалетнюю карьеру он видел множество людей, в том числе и тех, кто, обладая неприятной внешностью, являлся при этом прекрасным и добрейшим человеком. Но не в этом случае. Здесь, как вопила генералу интуиция, внешность была едва ли не лучше того, что скрывалось внутри. Во всяком случае, взгляд темных маслянистых глаз «гостя» на фоне «алкогольных синяков» под глазами вызывал неприятное ощущение, будто в тебя целятся проклятием.

— Слушаю вас, — наконец произнес Бельведерский, подумав, что чем скорее он разберется с делом, тем лучше.

— Господин генерал, у вас ведь есть внучка? — прошелестел гость, растягивая полные губы в приятной улыбке, от которой его передернуло.

— Я не собираюсь обсуждать свою семью с человеком, который даже не потрудился представиться, — отрезал генерал, встал и пошел к двери. Правильно ему интуиция говорила: наверняка журналистик какой или другая дрянь. Но шелестящий голос догнал его уже у выхода:

— Я могу ее вылечить.

Генерал остановился, помолчал немного, затем вернулся, сел в кресло и отрывисто приказал:

— Говорите!

— Знаю, что медицина в вашем случае оказалась несостоятельна, как и приглашенные маги и духовники. Однако я гарантирую вам, что если вы согласитесь на небольшое одолжение, уже сегодня ваша малышка, — он чуть ли не причмокнул, говоря это, — будет здорова.

— Что за одолжение? — требовательно спросил Бельведерский. — Вам нужен чин или охрана?

— Нет, что вы, — кажется, предположение генерала позабавило его гостя. — Все немного проще. Вам вообще не придется ничего делать.

— Не тяните! — перебил военный, доставая зажигалку и сигарету.

— Через несколько дней вам придет приказ от ее величества — выдвигать подконтрольные части в город, чтобы прекратить беспорядки. Так вот, я хочу, чтобы вы… немного задержались с исполнением приказа. На два часа.

Бельведерский выпустил дым и, прищурившись, посмотрел на гостя.

— Так вы хотите, чтобы я нарушил присягу?

— Не нарушил, что вы, — залебезил гость, — просто немного задержал исполнение…

— Вон! — гаркнул генерал, долбанув рукой по столу. — Пошел вон, мерзавец!

Гость выкарабкался из кресла, куда его шарообразное тело едва уместилось, и уже от двери сказал:

— Вашей внучке сегодня станет лучше. Но если вы не сделаете то, о чем я попросил, — она умрет. И, естественно, не стоит никому рассказывать о нашем разговоре.

— Во-о-он! — заорал генерал, вставая из-за стола.

— Да не кипятитесь так, милейший, — прошелестел гость из-за двери. — Если вы опасаетесь, что вас будут судить, то уверяю, мы не только с вами работаем, но и с другими членами правительства и парламента.

— Охрана! — Бельведерский зычно рявкнул в пространство. Тут же в проеме образовалась пара дежурных пехотинцев. — Проводите господина до ворот, он уже уходит, — приказал генерал, а сам сел в кресло и зажег вторую сигарету. И с какими это членами правительства они работают? Неужто какие-то глупцы готовят переворот?

…Вечером Бельведерский зашел к сыну домой. Глаза невестки светились пролитыми от счастья глазами. Лежачая Настенька, тихо угасающая от четвертой стадии рака и не принимавшая пищу уже второй день, утром попросила поесть. И сейчас она выглядела как совершенно здоровая трехлетняя девочка, если бы не обритая голова. Она играла с отцом в лошадки, носилась и хохотала. Вызванные врачи и виталисты разводили руками — настоящее чудо!

Откинувшись на дверной косяк, старый генерал почувствовал, как у него кольнуло и заныло сердце. Сукин сын подцепил его на надежный крючок.

 

Глава 3

7 лет назад, Иоаннесбург

На следующее после монаршей встречи утро королева, как и всегда, просматривала газеты и личную почту. В прессе наступила странная тишина, даже известие об отмене помолвки было дано в нейтральных тонах (если не считать откровенно желтых газетенок). Информация о предстоящей встрече королевы с Высоким Советом тоже давалась весьма скупо, даже без привычных фантазий на тему. И протестующие сегодня как-то попритихли, но это неудивительно — с утра началась настоящая летняя жара, а орать, требовать свободы и обвинять тиранов на жаре несколько труднее, чем в приятную комфортную погоду.

Среди утренней почты Ирина с удивлением увидела письмо от Талии, отправленное срочным курьером. Странно, вчера только виделись, что могло произойти? Но открыв послание острым ножиком для бумаг, она только горько улыбнулась. Талия единственная из всех глав государств прислала ей официальное приглашение на случай угрозы жизни при перевороте — для всей семьи, личных слуг и тех аристократов, которые захотят уехать. Приглашение позволило бы пройти через межгосударственный телепорт без предварительной заявки и ожидания решения погранслужбы. Личный королевский телепорт располагался в Семейном крыле, и попасть туда в случае чего можно было довольно быстро. Королева мысленно пообещала себе не забыть этот дружественный жест и, если все уладится, придумать, как достойно отблагодарить царицу Маль-Серены.

В парке и дворце, кстати, уже располагались присланные Талией стрелки. Коротко стриженные, в хитонах до колена, мощные и накачанные, вооруженные, они вызывали боязливый интерес со стороны мужской части охраны. Некоторые пытались заигрывать с мрачными воительницами, но получали суровый отлуп. У серениток с мужиками было строго, и инициатива всегда принадлежала женщине. Это вызывало забавные по сравнению с континентом перекосы — из-за малого количества женщин мужчины старались приукрасить себя вовсю, тогда как избалованные отсутствием конкуренции дамы относились к своему внешнему виду с явным пренебрежением. А зачем стараться, если будь ты трижды косая, лысая и хромая — к тебе все равно выстроится очередь из желающих связать себя узами брака?

Ирина всегда недоумевала, почему бедные серенитские мужики, которые, по материковым меркам, были настоящими сокровищами и умели буквально все — от готовки до выращивания роз, да и в битвах были хороши, — не уезжают через пролив в ту же Инляндию, где женщин, наоборот, в избытке. Видимо, играют роль какие-то культурные и традиционные заморочки.

Ладно, хватит расслабляться, что там на повестке дня?

Все уже позавтракали и разошлись. У Марины сегодня начинались соревнования по конному спорту, и она очень просила мать, если получится, прийти поболеть за нее. Ирина обещала постараться, но объяснила, что от нее мало зависит, а зависит больше от того, сколько будут вещать парламентарии.

Полли, оказывается, во время памятной поездки в торговый центр купила огромный батут. И теперь они с Алинкой, ради такого даже отложившей книги, прыгали и бесились на нем, установленном за верандой, под тревожными взглядами охраны, готовой ловить, если принцессы вдруг начнут вылетать с упругого полотна.

Ангелина с Василиной сегодня посещали дом престарелых, расположенный далеко в области, с подарками и своеобразной инспекцией, поэтому их ждали только к вечеру.

Ее величество задумалась о старшей дочери. Ангелина на удивление спокойно приняла известие об отмене помолвки, после того как королева, как могла деликатно, объяснила ей, что Лоуренс вынужден жениться на другой. Но принцесса прекрасно понимала, что этот отказ сродни оскорблению, ведь статус первой наследницы и будущей королевы был заведомо выше, чем у второго сына короля. И причины, побудившие Лоуренса отказаться, должны были быть сильнее желанного и почетного статуса принца-консорта.

— Видишь, желания исполняются, мама, — сказала Ангелина с коротким сухим смешком, подкрашивая губы сдержанной помадой цвета «утренняя роза». — Будем надеяться, что следующий претендент окажется более приятным.

Да уж, желания исполняются. Единственным желанием королевы было отдохнуть. Уехать куда-нибудь подальше и отоспаться там до опухшего лица и ленивости во всем теле. Но не в этой жизни, видимо. Вместо этого пришлось поднимать себя и идти в Высокий Совет.

Здание Высокого Совета входило в большой дворцовый ансамбль, но стояло особняком, практически у самой витой ограды, ограждающей площадь имени Победоносца от территории дворца. Располагающееся в десяти минутах ходьбы от дворца, оно представляло собой изящный образец средневековой архитектуры — в виде крытого круглого амфитеатра, украшенного снаружи кольцом из колонн с отдельными входами для членов королевской семьи, парламентариев и приглашенных граждан.

Внутри, перед расположенными полукругом рядами кресел, поднимающихся ступеньками вверх, и министерскими ложами второго этажа находилась невысокая площадка с трибуной для выступлений. Но, увы, эта трибуна была предназначена только для членов Совета. Величества с давних пор выступали с маленькой, размером со скворечник, ложи, расположенной слишком высоко, видимо, чтобы подчеркнуть их превосходство над аристократией.

По дороге в здание Совета, когда Ирина уже почти подошла к выходу из Семейного крыла, ее искусно перехватил спешащий Игорь Иванович. Он поклонился, взял королеву за локоток и настойчиво отвел в ближайший кабинет.

— Я тороплюсь, господин Стрелковский, — недовольно заявила она, — давайте позже. Меня ждут в Высоком Совете.

Он будто не услышал, насильно вручив ей тоненькую папочку.

— Подождут. Посмотрите, это не займет много времени, ваше величество.

— Что это? — спросила она, листая папку с фотографиями парламентариев, министров и генералов.

— А это, ваше величество, неполный список лиц, которых за последнюю неделю посетил некто Щеглов, заместитель господина Смитсена. Возможно, есть и другие. В большинстве случаев узнать о том, о чем они говорили, не представляется возможным. К счастью, среди них оказался мой старый должник, назовем его господин А., и он, поверьте, свой долг вернул с лихвой. Господин Щеглов настойчиво и прямолинейно вербует ваших подданных, используя в качестве пряника крайне необычные чудеса. Например, у нашего премьер-министра встала и пошла парализованная жена. А у одного моего должника внезапно умерла дальняя родственница, оставив ему крупное состояние, а он был в очень стесненных обстоятельствах.

Смитсен прокололся в том, что А. за последние годы стал крайне верующим и перво-наперво после его прихода и внезапного известия о наследстве побежал советоваться к духовнику. А духовник прямо сказал, что такая власть над жизнью и смертью может быть только черной природы, и посоветовал деньги отдать детям родственницы, а про посещение рассказать властям. Что он и сделал, прежде чем спешно покинуть столицу.

Лично его Щеглов за полученное наследство просил сегодня проголосовать за сокращение ваших полномочий, моя королева, и за возможность смены правящей фамилии.

Ирина-Иоанна сжала зубы.

— Смену фамилии, значит, им, да, Игорь? — прошипела она, внимательно разглядывая лица в папке. — Что ж, спасибо за работу. Это крайне важная информация.

— Ваше величество, уезжайте, — попросил он. — Давайте скажем, что принцесса очень переживает несостоявшуюся помолвку и вы поедете лечить ей нервы в загородную резиденцию. А лучше — подальше, на море! Я никак не могу понять, что творится, я не могу спрогнозировать, когда рванет и рванет ли, и мне это не нравится. Если мы имеем дело с магом или черным огромной силы, это может угрожать лично вам, детям, слугам ближнего круга. Мне будет спокойнее работать, зная, что вы в безопасности.

Королева пристально посмотрела на него.

— А к тебе он не подходил, Игорь Иванович?

Лицо начальника разведуправления словно окаменело.

— Подходил, Ирина Константиновна.

— И что предлагал, интересно?

— Ничего, что я не смог бы преодолеть, ваше величество, — сказал он сквозь зубы.

«Вы ведь хотите быть с ней? — искушал омерзительный человек напротив. — Бросьте копать под мистера Смитсена, и через неделю вы уедете вместе…»

Взгляд королевы проник, казалось, до самого его затылка, но она вовремя опустила глаза.

— Я в тебе никогда не сомневалась, Игорь. А по поводу отъезда ты прав. Сегодня отправлю телепортом слуг и распущу придворных, а завтра с утра уедем мы с семьей. Старшие сегодня до вечера в отъезде, сегодня уже не успеем. Распорядишься? А то я не знаю, сколько времени займут у меня эти болтуны.

Стрелковский снова поклонился:

— Конечно, моя госпожа, сейчас же распоряжусь.

Ирина благодарно кивнула, пошла дальше, и тут ее скрутило по-настоящему. Кожа вспыхнула, в глазах зажглось красное марево, тело отяжелело и заныло. Она с хрипом согнулась пополам. О Великая Богиня, как же не вовремя!

Сзади ее подхватили уверенные руки, и сквозь свое тяжелое дыхание королева услышала:

— Ирина, что с вами?

— Игорь… не трогай меня, — прохрипела она, усилием воли пряча глаза. — Отведи меня к Савелию, быстро. Только держи за одежду, прошу.

— У меня есть перчатки, сойдет? — спросил он.

— Да-а-а-а, — почти прорычала Ирина, — быстрее!

В своих покоях придворный маг, заставший еще ее отца, быстро оценил ситуацию и, не касаясь королевы, вколол ей двойную дозу антидота. Ирину быстро отпускало, но кризис никуда не делся — она уже одной ногой была в нем. Черт бы побрал этого придурка Луциуса с его озабоченным сынком и ее несдержанность! Так бы она точно до конца недели продержалась, а там уже на море нашла бы кого-нибудь побезопаснее… А тут… Игорь снова чуть не попал…

— Ваше величество, — обеспокоенно сказал маг, — я бы настоятельно рекомендовал вам никуда сегодня не ходить. До завтра антидота должно хватить, но чем дольше вы противитесь, тем сильнее потом отдача.

— О чем речь? — спросил стоящий у двери во время процедуры Стрелковский.

— Игорь, уйди, бога ради, тебя это не касается! — в голосе ее величества прозвучали стальные нотки.

— Да? — серьезно проговорил он, и в его глазах она со страхом увидела отблески воспоминаний. — А мне кажется, что касается.

— Пошел вон! — крикнула она в смятении.

— Простите, ваше величество, — Стрелковский опустил глаза. — Я клянусь, больше не скажу ни слова. Но позвольте мне проводить вас до зала Совета. Как человек, отвечающий за вашу безопасность, я обязан это сделать.

До здания Совета они дошли молча. У выхода из дворца к ним присоединились личные телохранители королевы, и к Совету шли уже вчетвером, но Ирина остро чувствовала только одного мужчину сзади.

— Я буду здесь, — сказал Игорь ей в спину, когда они зашли в здание, и она остановилась перед входом в зал Совета. — Дождусь вас.

Заждавшиеся парламентарии гудели как гнездо растревоженных ос. Увидевший королеву снизу взволнованный спикер с облегчением выдохнул и объявил в микрофон:

— Прошу встать. Ее величество королева Рудлога Ирина-Иоанна!

Она расправила плечи и вошла в свою ложу, спокойно улыбаясь и оглядывая зал. Ирина чувствовала себя немного оглушенной после приступа и успокоительного действия антидота. Зал был заполнен едва ли наполовину, часть министров в министерской ложе тоже отсутствовала. «Побежали крысы с корабля», — зло подумала она. Зато в гражданском отделении на третьем этаже Совета кто-то был. Присмотревшись, Ирина узнала в стоящем на галерке человеке надоевшего ей до мозга костей господина Смитсена. Рядом с ним расположился грузный, рыхлый коротышка с лицом забулдыги.

В крови, сдерживаемая антидотом, забурлила ярость, и тут же тело вспыхнуло, заныло. Усилием воли она остановила себя, холодно смотря прямо в глаза врагу. Эх, долбануть бы по тебе проклятием, скотина, чтобы ты под себя ходил и кровью блевал, за все, что ты с нами и со страной сделал. Но нельзя. Во-первых, если она использует магию, то и антидот не спасет, во-вторых, если это сделать на глазах аристократии, то ее от свержения ничего не убережет, спасибо, если в тюрьму не посадят. Рисковать нельзя.

Ответивший на взгляд королевы высокий приятный медиамагнат, словно прочитав ее мысли, издевательски поклонился и приподнял шляпу. Она позволила себе презрительно искривить губы и величественно наклонить голову и с удовлетворением отметила, как полыхнули злостью глаза противника.

Господин Смитсен обладал внешностью человека, сразу располагающего к себе. Высокий, изящный, но не тощий, сдержанно одетый, с чисто выбритым, не считая аккуратных «кавалерийских» усов, лицом и мягкой, даже где-то застенчивой улыбкой, он был похож на почтенного учителя или профессора средних лет. Тот самый возраст, когда вся юношеская дурь уже позади, а старость еще далеко впереди. Тем удивительнее было то, что, имея безусловный успех у женщин — и из-за внешности, и из-за манер, и, конечно, из-за безумного количества денег, — никто и никогда не видел его с дамой, и в отчетах агентов ни разу не упоминалось, что у него дома была женщина.

Спутник Смитсена, наоборот, производил впечатление абсолютно разложившегося в моральном плане человека. Он был толст, но не здоровой полнотой зажиточного горожанина: его тело было одутловатым и рыхлым. Лицо с висящими щеками и подбородком, синяки под глазами, сами глазки-щелочки, и весь он был как будто мокрый или намасленный, непрерывно вытирающий лоб и лицо платком.

Сравняв счет с Смитсеном, королева наконец-то села, позволяя сесть и застоявшимся парламентариям.

Место монарха, или, как она едко называла его про себя, насест для королевы, было маленьким, жестким и неудобным. Видимо, чтобы монарх, общаясь с дворянством, не забывал о том, что расслабляться и терять бдительность нельзя.

Пока спикер оглашал повестку дня и порядок выступления, Ирина изрядно заскучала. Никогда она не думала, что смещение монарха — такое обыденное и нудное дело. Но вот на трибуну поднялся премьер-министр Северян. Достал блокнот, немного нервно протер очки и начал:

— Уважаемые коллеги, уважаемые парламентарии, ваше величество! Мы все видим, в какой непростой ситуации находится сейчас наша страна! Производство и потребление падает, люди теряют рабочие места, задыхаются от налогов. По статистике, в этом году количество нищих выросло на двенадцать процентов, беспризорников — на семь процентов, оставляемых в роддомах детей — тоже на семь процентов. Социальные кухни при храмах и храмовых комплексах испытывают острую нехватку продуктов и не могут накормить всех нуждающихся, потому что число их увеличивается.

Из пятидесяти миллионов наших граждан за последний год почти три миллиона стали жить за чертой бедности, в основном это происходит в маленьких провинциальных городках и деревнях. Беднота уходит в крупные города искать лучшей доли, но при этом увеличивает социальную нагрузку в самих городах. Увеличилось на тридцать восемь процентов количество тяжких и особо тяжких преступлений, а воровство выросло почти вдвое! Народ бунтует, требует снижения налогового бремени, улучшения помощи населению!

Он перевел дыхание и снова наклонился к микрофону:

— И, к сожалению, все чаще эти угрозы и недовольство выливаются на королевскую семью и лично на вас, ваше величество! Люди считают, что вы живете в недопустимой роскоши, что ваша семья слишком много покупает и тратит. Народные парламентарии, представители бунтующих, предлагают переформировать систему управления государством и сделать парламент не только аристократическим, но и представительским от нетитулованных граждан, с возможностью формировать кабинет министров и дворянами, и простыми гражданами. Также… — тут Северян запнулся и посмотрел вверх, на Смитсена, — должность премьер-министра должна быть выборной и без социальных барьеров, а часть обязанностей королевы, которые вы несете с большим трудом и, как видно из ситуации, не всегда из-за сильной загруженности можете справиться с ними, должна перейти к нему.

Северян замолчал и со страхом посмотрел на королеву.

— О каких обязанностях идет речь? — ласково спросила Ирина.

— Утверждение бюджета, финансовой политики, назначение министров, управление армией, налоговыми органами…

— То есть, — все так же смиренно проговорила ее величество, — вы любезно предлагаете мне снять все обязанности по управлению государством, оставить только декоративные и представительские функции, а фактическое место главы государства уступить премьер-министру?

Замысел Смитсена стал ясен. Урод явно хотел пробиться в премьеры. Но вот зачем все это? И она еще раз внимательно взглянула на него, пока премьер собирался с силами для ответа. Непонятно. Власти у него и так чуть ли не больше, чем у нее. Министры и аристократы либо куплены, либо запуганы. В чем смысл?

— Д-да, — наконец ответил Северян и умоляюще посмотрел на королеву. Ей бы непременно стало его жалко, если бы он не был предателем. Хотя в чем-то она его даже понимала. Что такое долг вассала перед монархом и перед родиной против счастья любимого человека? Если бы с детьми или со Светиком случилось что-то непоправимое, то что она могла бы сделать, на что пойти, чтобы это исправить? Не дай боги оказаться перед таким выбором.

— И что, — королева нарочито благожелательно оглядела напряженно взирающих на нее подданных, — все эти… свежие предложения поддерживают? Может, проголосуем? Господа, встаньте, пожалуйста, те, кто согласен с предложением премьера.

Очень медленно и неохотно зал стал вставать. Аристократы и высокие советники краснели, бледнели, потели, тряслись, но поднимались, словно их сверху кто-то тянул за невидимые ниточки. На королеву не смотрел ни один. Смитсен же с интересом поглядывал вниз, словно отмечая в голове галочкой встающих.

Из почти сотни присутствующих сидеть осталось меньше трети.

Пока ее величество наблюдала за организованным предательством, она вдруг почувствовала легкое касание. Как будто кто-то набросил на нее сверху мягкую и почти невесомую сетку. Невольно дернувшись, Ирина даже заметила переливчатое свечение нитей, похожих на растекающуюся бензиновую пленку на поверхности воды. Нить от сетки тянулась к Смитсену, и он не мигая глядел на королеву, делая при этом вращательное движение рукой. Будто закручивая бутылку.

Затылок начало жечь, глаза заслезились. Ирина, конечно, могла бы снять с себя проклятие одним всплеском силы, но тогда приступ начался бы прямо здесь. И она терпела, чувствуя, как острые нити сетки до боли стягивают ее тело, заставляя мышцы сжиматься в судорогах, пока не сработала защита королевской ложи, сетка не полыхнула, а черный не отлетел к стенке ложи от отдачи. Услышавшие стук подняли головы вверх и быстро опустили их обратно. Да уж, знатно он их запугал.

— Я поняла вас, господа, — сказала Ирина с улыбкой. — Можете садиться.

— Каково ваше решение? — спросил премьер с натугой.

— Я еще не знаю, — отмахнулась королева. — Сами понимаете, господа, решение очень серьезное, мне нужно подумать несколько дней, условия прописать, посоветоваться с семьей, с юристами. Давайте соберемся через неделю в это же время, и я вам его озвучу?

Северян покосился наверх, и Ирина-Иоанна краем глаза увидела, как поднявшийся Смитсен кивнул ему.

— Конечно, ваше величество, пусть так и будет, — засуетился премьер-министр. — Тогда заседание можно объявлять закрытым?

— Постойте, — повелела ее величество. — Я не услышала альтернативы. Что будет, если я не проявлю, как вы сказали, здравомыслие и добрую волю и откажусь?

В зале установилась мертвая тишина. И вдруг несколько человек, из тех, кто не поднялся, захлопали. Пусть их аплодисменты прозвучали не очень внушительно в огромном полупустом зале, но на сердце стало как-то легче, ведь даже маленькая поддержка спасает от отчаяния.

— Э-э-э… Ваше величество, вы же разумная женщина, — заблеял окончательно потерявшийся Северян. — Народ разгневан, может произойти что угодно.

— Понятно, — улыбнулась Ирина. — Значит, либо отход от управления государством, либо переворот. А в живых меня и детей оставлять планируется?

— Ну что вы такое говорите, ваше величество, — почти натурально возмутился премьер.

— Понятно, — произнесла королева еще раз. — Ну, тогда я буду думать. Благодарю всех за встречу, это было очень… познавательно.

И она встала и вышла, ощущая на себе все эмоции зала — страх, жалость, раздражение, восхищение и угрозу, исходившую от приятного человека, стоящего на галерке.

* * *

— Моя госпожа, — сказал мрачно идущий позади мчащейся ко дворцу королевы Стрелковский. Телохранители профессионально чуть подотстали, давая им возможность поговорить. — Ваше величество, так я распоряжаюсь об отъезде?

Она остановилась, взглянула на него, и в глазах ее было столько злости и решимости, что его будто в стену впечатало.

— Нет, Игорек, мы еще повоюем, — в голосе Ирины слышались какие-то даже безумные нотки, как у командира последнего гарнизона перед решающей битвой с многократно превосходящими силами противника. Начальник разведуправления с тревогой посмотрел на свою королеву. Ее болезненный азарт ни к чему хорошему привести не мог, но Ирина явно решила поставить все на победу. — Собери мне через три часа тех, в ком ты уверен. Не важно, пусть это будет не министр, а третий помощник секретаря министра. Мне нужны единомышленники, которые не продались. Да, тем, кто далеко, не звони, вдруг прослушивается. Хотя… извини, не мне тебя учить.

— Они дали вам неделю, ваше величество, — напомнил он.

— Ну и что? Сдаться, позволить связать руки и всю жизнь проработать церемониальной куклой? Не-е-е-ет, мы еще повоюем! — Она снова пошла вперед, и только нервные подергивания плеч, как у разгоряченной лошади, и взмахи льняных волос показывали накал ее нервозности. — Зато все маски уже сброшены. Теперь мы знаем врага в лицо. Игорь, — Ирина-Иоанна снова остановилась, подождав, пока он подойдет поближе, — дай задачу агентам, я знаю теперь, что нужно искать. Смитсен — черный, очень сильный. Пусть поищут у него в доме доказательства. Мы его уроем, этого урода! Как бы ни накручивал он толпу, опротестовать арест демона не сможет никто. Да! И подыщи мне консультанта по темным. Не такого, что демонов видел только в своих бесконечных диссертациях и единственное занятие его — бренчать регалиями. Мне нужен практик, опытнейший и лучший среди лучших!

— Хорошо, ваше величество, — Игорь Иванович поклонился и быстро зашагал к противоположному от Семейного Зеленому крылу. Он знал, к кому обратиться. И хотя в душе безопасника все буквально восставало против авантюры королевы, за долгую работу на нее он прекрасно уяснил, что в таком состоянии лучше не спорить, а по-военному четко выполнять приказ. Поспорить можно будет потом. А пока… надо продумать запасные варианты эвакуации. Настоять, чтобы большинство слуг и придворных покинули дворец и уехали в загородную резиденцию, например, объяснив для публики, что они должны подготовиться к приезду королевской семьи через неделю. Собрать агентов, выслушать отчеты, составить план действий. И поприсутствовать на стратегическом собрании королевы, чтобы знать хотя бы примерно, чего ждать и от чего ее потом спасать.

Святослав, встречающий супругу у входа, был как всегда с закатанными по локоть рукавами и пятнами земли на коленях — опять, наверное, лично ползал по объекту, проверяя уровни и разметку. Он сразу понял, что ее величество изволит гневаться. Поэтому заседающих в столовой младших принцесс, напрыгавшихся до дрожи в ногах и набесившихся на хороший второй завтрак, он быстро отправил в детскую вместе с плюшками и чаем, заодно проверил, как ведет себя Каролинка (они с няней разучивали какой-то детский танец). Вернувшись в столовую, принц-консорт попросил слуг удалиться, сам налил ее величеству чая, добавив тоника из личных запасов, и сел слушать.

Святослав мало понимал в политике, но искренне переживал из-за травли, устроенной его семье и детям. И если бы им пришлось пообщаться со Стрелковским, он бы горячо поддержал его предложение уехать и оставить разборки с врагом профессионалам. Но Ирина закусила удила, и ее было не остановить.

Выслушав рассказ королевы, принц-консорт испугался. За нее. И, обычно мягкий и спокойный, потребовал:

— Ира, эти игры не для тебя. Отдай приказ арестовать всех предателей. Введи в столицу войска, разгони этих бездельников, установи комендантский час. В армии, уверен, большинство офицеров верны тебе и исполнят свой долг достойно. Невозможно взять и купить триста тысяч человек. Не нужно играть по его правилам и на его поле, ты — суверен огромной страны, в твоей власти казнить и миловать. И не время сейчас рисковать или умничать, извини. Ты уже как тень, на тебе лица нет. Сколько ты еще продержишься?

— Светик, — сказала Ирина устало, раздосадованная его напором, — я не смогу держать большую часть дворян королевства под арестом. У них у всех есть частные армии, пусть маленькие, но то, что ты предлагаешь, приведет как минимум к кровопролитию, а как максимум к развалу страны. Самое безопасное и бескровное — уйти, как они и предлагают, сохранив лицо. И может, я бы и поступила так — чтобы уберечь тебя и девочек, если бы не нападение Смитсена на Совете. И если бы я понимала, ради чего он это делает. Ну нет ему смысла рисковать так и соваться под суд и обвинения в измене, если только за всеми этими манипуляциями не стоит какая-то непонятная нам цель. Смитсену даже для воздействия на законодателей не нужно лезть в кресло премьера — он легко может купить принятие любых законов, пролоббировав их через свои каналы так, что я не смогу их не подписать, — иначе очередная толпа дураков тут же соберется перед нашими воротами. И зачем ему лишать меня власти? Не понимаю, и это меня нервирует. Я не хочу оставлять страну неизвестно на какую судьбу, хоть сейчас эта страна и повернулась ко мне задницей.

Принц-консорт хотел еще что-то сказать, но Ирина остановила его, подняв ладонь вверх:

— Все, не спорь со мной. У меня нет на это сил. Надо набросать свои мысли к собранию, а от антидота я отупевшая, как курица.

И добавила, видя, как муж сжал губы:

— Извини, милый, но я на последнем издыхании. Не обижайся. Принеси мне лучше прямо сюда ручку и бумагу. И… просто посиди со мной, ты придаешь мне уверенности.

 

Глава 4

7 лет назад, Иоаннесбург

О чем говорилось на секретном королевском совещании — неведомо, ибо проходило оно за закрытыми дверями и тройным щитом придворного мага. Все присутствующие предварительно подписали договор о неразглашении полученной информации. Но зато когда двери открылись, любопытствующие слуги смогли увидеть выходящего начальника разведуправления, мрачного и качающего головой; руководителя государственного канала с парой журналистов, что-то взволнованно обсуждавших тихими голосами; начальника охраны дворца, главврача Королевского лазарета и даже известного певца Василия Луча. Были там и другие, не столь известные персоны. Все расходились с выражением некоей растерянности и задумчивости на лице. А уставшая и почти сорвавшая голос на убеждениях и уговорах королева сидела в пустом кабинете на столе и жадно пила воду из бутылки. Заглядывающие немногочисленные придворные видели, что Святослав что-то взволнованно говорит ей. Сама же королева словно похудела вдвое и буквально почернела. До вечера у нее должна была состояться еще одна встреча — с вызванным Стрелковским магом, специалистом по черным. А сейчас была возможность немного отдохнуть, переодеться, принять душ и пообедать.

Маг должен был появиться ближе к вечеру. И можно было бы, наверное, выделить время и успеть заехать к Марине на соревнования, но заставить себя отвлечься от напряженной работы ее величество так и не смогла. Поэтому она попросила мужа взять младших девочек, кроме Каролинки, благополучно после обеда уложенной спать, и съездить вместо нее.

Маришка наверняка расстроится, но она уже большая девочка и поймет объяснения матери. А времени просто нет, и терять его смерти подобно.

Мага звали Старов Алмаз Григорьевич и жил он на окраине второго по величине города в Рудлоге — Великой Лесовины. Королевство Рудлог исторически делилось на три огромные части — Центр, Юг и Север. Лесовина была столицей Севера, и люди, проживающие в ней, отличались крайней степенью честности и нелюбознательности. Соседи не лезли в жизнь друг друга и ничему не удивлялись, и именно поэтому в городе нашли прибежище чудаки, отшельники, художники, ремесленники и философы со всего королевства. В Лесовине не было многоквартирных домов, только частные, в большинстве своем необычные и яркие, и поэтому она расползлась своими улочками и районами по окрестным лесам как дрожжевое тесто.

Жители Севера были заядлыми охотниками, грибниками, рыбаками — местность недаром называлась «Страной тысячи озер».

Иоаннесбург выглядел примерно так же еще сто лет назад, но столица развивалась бешеными темпами, а вот Лесовина осталась прежней.

Пожилой маг с чрезвычайно светлыми, словно прозрачными глазами и копной седых волос вызывал у королевы почти благоговение. Он был очень сильным, она буквально видела свечение его ауры, и если у обычных магически одаренных это свечение было тусклым, как свет свечи в дальней комнате, то у Алмаза Григорьевича оно просто било в глаза как прожектор.

В кратком досье, предоставленном Стрелковским, было написано, что он более десятка лет назад ушел с позиции ректора Магического университета, которую занимал около тридцати лет, и ударился в философию и изыскания. Какое-то время даже работал придворным магом при ее отце, Константине Рудлоге. Написал несколько толстых книг, понятных лишь специалистам, и то не всем. Периодически брал на стажировку студентов, половина из которых этой самой стажировки не выдерживала из-за неуживчивого нрава руководителя и сбегала.

Неизвестно, каким образом Игорь смог разыскать его, уговорить оторваться от своих дел и доставить в такое короткое время, но Ирина понимала, что общение с этим человеком будет очень полезным.

Но перво-наперво, не успели провожатые выйти из кабинета, а она — открыть рот, Алмаз Григорьевич оглядел ее с ног до головы и сварливо заметил:

— Что ж вы сжигаете себя, ваше величество? Если срочно не сбросите энергию, так и в сумасшедший дом попасть можете!

Он покачал головой, а потом как собака втянул носом воздух.

— Руки поотрывать тому магу, кто колет вам антидот! Блокаторы работают как мины замедленного действия, вы не сможете себя контролировать, если сорветесь. Умеете сбрасывать энергию?

— Да оно как-то само получается, почтенный, — усмехнулась от такой отповеди королева.

Алмаз Григорьевич пригляделся, чуть скосив глаза. Выглядело донельзя забавно.

— Да уж вижу, — он приглушенно выругался, — ничего не умеете. Папаня ваш такой же был. Сколько раз я говорил — приезжай ко мне на недельку, научу, пьянство это не доведет до добра. Он как раз излишки энергии в выпивке сбрасывал…

— А… сейчас меня научить не сможете? — с надеждой спросила королева, только час назад узнавшая о том, что сердитый профессор был знаком с папенькой, из-за бесконечных запоев слишком рано закончившим свои дни.

Старов покачал головой, потеребил бороду.

— Простите, ваше величество, но для того, чтобы научить гигиеничному сбросу энергии, не хватит нескольких часов. Так что в этот раз сделаете как умеете, только не дотягивайте до приступа, прошу, иначе последствия могут быть печальными. Не для вас, конечно, вам ничего не грозит. А потом приезжайте ко мне в Лесовину, я еще при вашем батюшке, в самом начале его правления, служил придворным магом и о некоторых ваших родовых… особенностях осведомлен лучше, наверное, чем кто-либо в королевстве.

Ирина-Иоанна расстроенно подумала, что в ее ситуации «потом» может и не случиться. А вслух сказала:

— Уважаемый профессор, собственно, для того, чтобы я могла со спокойной душой приехать к вам, мы и позвали вас. Я бесконечно благодарна, что вы смогли приехать, это огромная честь…

Алмаз Григорьевич махнул рукой.

— Давайте к сути дела, милая. Не будем терять время на официальщину, поверьте, я ее наслушался в свое время по самое горло.

Ирина с некоторым раздражением и восхищением подумала, что только человек, поднявшийся над повседневностью, может позволить себе подобным образом общаться с королевской особой. Хотя с чего ему благоговеть, если он старше ее раза в три и знал ее отца, когда она еще не родилась?

— Я хочу понимать, с кем имею дело, почтенный.

И Ирина подробно рассказала историю господина Смитсена: о чудесах, с помощью которых он воздействовал на ее подданных, о его неожиданном богатстве и его сегодняшнем нападении.

— Понимаете, — закончила она, — я не встречалась с черными, хотя в свое время, пытаясь понять природу нашей родовой магии — ведь мы тоже умеем проклинать и воздействовать на сознание, — читала то, что удалось найти про них. И у меня создалось впечатление, что подобная сила крайне нетипична для черного мага. Ведь когда он бросил в меня удушающей сетью, я чувствовала, что он просто балуется или проверяет мои возможности, что для него это так же легко, как высморкаться. Я хочу понимать, достаточно ли у меня сил на щит от него и вообще — кто он такой?

— Эх, молодежь коронованная, — вздохнул профессор, — да и папеньке вашему спасибо, что так рано отошел в мир иной и ничему вас не научил толком. Почему вы меня раньше не нашли, спрашивается?

Королева пожала плечами.

— Да я как-то и не думала, что вы настолько осведомлены, — признала она.

— Ваша семья и многочисленные родственники, ваши многоюродные братья-сестры и так далее никоим образом к черным не относятся, потому что происходите вы от Красного Воина Огня, ваше величество, — произнес Старов торжественно. — Это магия крови, родовая. У вас способности по большей части стихийные, проявляются неожиданно или в минуты стресса, но вам не нужно подпитываться от других людей, чтобы их использовать. Вы скорее, — тут он хмыкнул, — используете людей, чтобы сбросить излишки энергии. А черные происходят, как нам известно, от Черного Жреца Смерти. И их отличительная особенность — они берут энергию не как вы, из своей крови, а вытягивают ее из других людей. Кстати, всегда думал, что любопытно было бы поставить эксперимент — взять потомка Красного за источник, а потомка Черного — за поглотитель источника. Считаю, что силы второго выросли бы многократно, если не до бесконечности. Такая вот у вас кровь, да… Так о чем это мы? — опомнился он.

— Вы можете сказать, кто такой Фабиус Смитсен? — напомнила Ирина.

— Сказать не могу, предположить могу, — профессор подошел к окну, полюбовался парком. — Я, с вашего позволения, останусь сегодня во дворце, только пошлите сообщение моим ученикам, что я вернусь завтра. Мне бы надо посмотреть на него, прощупать. Вы удивительные вещи рассказали про случаи исцеления, — Старов покрутил пальцами нос, задумавшись. — Ведь если смерть легко устраивается ядом или проклятием, то восстановление парализованного человека или излечение от уже почти разрушившей тело болезни, к сожалению, ни магии, ни медицине неподвластно.

— Ну и? Кто это? — у королевы никогда не хватало терпения на долгие разглагольствования.

— Скорее всего, демон, — легко сказал профессор, и Ирина непонимающе посмотрела на него. — Но еще раз повторю: я могу ошибаться и хотел бы ошибаться. Я сам встречался с демонами всего дважды, очень давно. И хотя знаю про них поболе остальных, все равно остается много белых пятен. Я предполагаю, что демоны — это духи из другого, Нижнего мира, которые прорываются к нам и по каким-то причинам вселяются в носителей черной крови. В таком случае человек может сойти с ума, но даже если не сходит, личность его меняется — и биография господина Смитсена это подтверждает. Демонический дух усиливает способности потомков Черного, а в них, как нам известно, входит способность убирать тяжелые болезни, восстанавливать материальное тело, останавливать эпидемии. Но дело в том, что для прорыва духов из Нижнего мира нужно очень много энергии. Все же необходимо посмотреть на него — проявившиеся черные обладают весьма характерной аурой. И интересно было бы понять, если моя гипотеза верна, — как он проник к нам?

— В досье говорится, что перед тем, как вернуться сюда, группа Смитсена попала под обвал, их накрыло в какой-то пещере, — напомнила королева.

— Мало! Камнепад или даже оползень не может сгенерировать проход, — поморщился профессор. — Нужно мощнейшее землетрясение, да и то такой проход очень недолговечен, закрывается через несколько минут после самого мощного толчка. Еще вулканы, разломы — там да, там могут быть более-менее стабильные проходы. Но через них обычно сначала лезет безмозглая, хоть и крайне опасная нижнемировская живность. И то такие случаи крайне редки. А проявлений демонов вообще я могу припомнить единичные случаи за всю историю наблюдений. Ничего хорошего они не несут. И всегда есть причина для их поступков.

— И… какая же причина может быть в нашем случае? — обеспокоенно спросила Ирина. От обилия информации и новостей об их таком знакомом и относительно безопасном мире у нее снова разболелась голова.

— Спланированная диверсия? — предположил маг, внимательно глядя на нее. — Мы для них не только источник энергии, но и тела для проживания в уравновешенном мире. Хотя где демон, там уже о равновесии говорить не приходится. Возможно, Смитсену нужна энергия для того, чтобы открыть проходы для других духов, а кто обладает энергией большей, чем носитель королевской крови? Но, — Старов спохватился, — это все может быть лишь моей фантазией, не более. Давайте, как решили, я завтра на него посмотрю, и потом продолжим общение.

— Давайте, — проговорила растерянная королева. Демоны, маги и другие миры — этого оказалось слишком много для одной монаршей особы. Нужно было разложить все по полочкам, записать появившиеся вопросы и, воспользовавшись тем, что профессор остается до завтра, вытянуть из него как можно больше информации. Особенно о своей семье. Отец умер, когда Ирине было пятнадцать лет, и ничему научить особо не успел.

Она распорядилась, чтобы профессора разместили со всеми почестями и удобствами, выполняли все желания, а сама села набрасывать список вопросов. Солнце уже клонилось к закату, должны были вот-вот вернуться старшие принцессы, когда в комнату ворвалась Алина.

— Мама, мама! — закричала она.

— Подожди, милая, — попросила королева, дописывая мысль. Иначе потом забудет. — Что такое?

Оказалось, девочки со Святославом вернулись с соревнований и, пока отец общался с конюхами (принц-консорт был страстным любителем лошадей), решили поиграть в прятки. И вот уже двадцать минут Алина с Мариной не могут найти Полинку. Внутренний компас ведет их в конюшню, но найти там сестру они не могут, на крики и просьбы выйти она не откликается.

Все это королева слушала, уже быстро вышагивая рядом со скачущей вприпрыжку Алиной по направлению к конюшням. «Боги, неужели ее похитили? Только не это», — внутри королевы все сжалось от страха за своего ребенка.

У конюшен уже суетились вызванные Святославом охранники, слуги прочесывали окрестный парк. Однако невидимая нить притяжения от ее девочки явно тянулась в конюшню, рассеиваясь там, где, по идее, должна была прятаться Полина.

— Ничего не понимаю, — говорил встретивший их на входе в конюшню Святослав. — И Алина, и Марина в один голос утверждают, что их тянет сюда. Не под землю же она провалилась!

— На крыше смотрели? — спросила королева, входя в конюшню.

— Да. Может, она ударилась обо что-то и теперь без сознания? — предположил принц-консорт.

В стойлах был полумрак — яркий свет в вечернее и ночное время делал лошадей тревожными. Обеспокоенные обилием чужих людей животные тихо фыркали и переступали с ноги на ногу. Марина с расстроенным видом стояла в центре конюшни, но пока держалась, не плакала.

— Как соревнования, милая? — ласково спросила мать и королева, обнимая ее. Дочка несколько раз шмыгнула носом.

— Заняла третье место, мам. Жалко, что ты не видела. А теперь вот и Полли пропала, — и она всхлипнула.

— В стойла заходили? — спросила Ирина, осторожно открывая первое и внимательно оглядывая его. Тут оказался жеребец Святослава, и спрятаться было некуда. Во втором стояла кобылка Полинки и жеребенок. В третьем было пусто.

— Ничего не понимаю, — повторила она слова мужа. — Я ее тут чувствую. Должна быть здесь.

— Мам, — Марина тронула ее за руку, — спасибо, кстати, за жеребенка. Она такая красавица!

Королева почувствовала, как сильно забилось ее сердце.

— Я не покупала никакого жеребенка, Мариш, — сказала она медленно, возвращаясь ко второму стойлу. Маленькая лошадка стояла, забившись в угол, и дрожала. — Святослав, — позвала она, чувствуя, как в ней поднимаются ужасные подозрения, — ты не покупал?

Он отрицательно покачал головой. Подозванный конюх тоже не смог объяснить, откуда в стойле взялась новая лошадка.

— Ой-ёй, — тихо сказала королева, зашла в стойло, не обращая внимания на недовольно метнувшуюся лошадь, подошла к жеребенку.

— Полли? Девочка? — неуверенно позвала она.

Кобылка мотнула головой и вдруг заплакала крупными слезами, покатившимися по рыжей шерстке, как маленький ребенок, и стала тыкаться носом в руки королевы. От осознания простой истины Ирина похолодела. Здравствуйте, седые волосы, удивительно, если в зеркале завтра она не увидит, что поседела по крайней мере наполовину. Ирина обняла малышку и сама не удержалась от слез.

— Светик! — крикнула она. — Я не знаю, что делать! Я никогда с таким не сталкивалась! Это Пол, она каким-то образом превратилась в животное или кто-то ее превратил! Пожалуйста, вели позвать срочно остановившегося у нас профессора магии, может, он сообразит, как вернуть ее обратно!

К моменту прихода Старова ревела вся семья, обнимая и гладя лошадку и обещая, что все будет хорошо. Принц-консорт поочередно успокаивал жену и дочерей и сердился на задерживающегося мага. Он, женившись на Ирине, уже привык, что от жены и детей можно ждать чего угодно удивительного или непостижимого. Его собственная родовая магия была очень слабенькой, направленной на понимание растительного мира: где какому дереву или цветку будет хорошо или почему болеет лес. Но превращения в животных или истерики старшей принцессы (или жены) — это что-то непостижимое, конечно.

— Эх, молоде-ежь, — недовольно покачал головой маг, увидев плачущих женщин. — Так, развели тут сырость, пре-кра-тить! Что случилось?

— Вот, — королева показала на лошадку, — я думаю, что это моя дочка. Она как-то перекинулась и, наверное, не знает, как перекинуться обратно. И я не знаю.

— М-да, — профессор подошел к жеребенку, схватил его за мордочку, посмотрел в глаза. — Вашего отца действительно стоило бы воскресить и хорошенько выпороть за то, что он не потрудился вас обучить. Вы не в курсе, что все Рудлоги — полиморфы?

— Поли… что? — спросила королева, с тревогой наблюдая, как профессор что-то шепчет лошадке на ухо и она кивает ему в ответ.

— Полиморфы, — повторил профессор. — Вы можете принимать форму любых живых и неживых существ, мимикрировать под них, если проще.

— Я-я-я? — от удивления королева даже начала заикаться.

— И вы, ваше величество, и ваши дочери, это наследственная способность, — как дурочке пояснил профессор Алмаз Григорьевич. — О боги, как можно так жить, вообще ничего о себе не зная? Только для полиморфов, насколько я знаю, есть ограничение — в ином состоянии можно находиться не более получаса, максимум — сорок минут, иначе сознание начнет меняться. Можно навсегда остаться в теле перевертыша. — И он ласково потрепал Пол по носу. — Будешь перекидываться обратно, милая?

Лошадка снова кивнула, и все затаили дыхание.

— Тогда найди внутри себя узел энергии у солнечного сплетения, это называется «якорь полиформы». И рассей его мысленным усилием. Эй, только не так резко!

«Лошадка» буквально на глазах перетекала в стоявшую на коленях голенькую девушку. Это выглядело как изменение формы капли воды — никаких отпадающих хвостов и отрастающих волос, просто перетекание. Пол стояла с закрытыми глазами, вся вспотевшая и трясущаяся, и тоненько визжала от страха.

— Вот умница, молодец, — Старов деликатно отвернулся, а Святослав снял рубашку и одел ее на дочку, затем поднял принцессу на руки и понес к дворцу. Остальные пошли за ним. Ирина же шла рядом с профессором, сокрушавшимся, что такая могущественная семья фактически глуха, слепа и безрука из-за безалаберности ее отца и дедов. Королева договорилась, что они обязательно приедут к магу всей семьей, чтобы научиться всему, что он помнит о способностях представителей дома Рудлогов.

У входа во дворец Ирина еще раз поблагодарила Алмаза Григорьевича, и он ушел к себе в покои.

Пока лейб-медик и придворный виталист проверяли Пол, пока приехавшим старшим сестрам рассказывали, что случилось, пока четвертая Рудлог объясняла, как это у нее получилось… «Я просто захотела спрятаться и представила, как здорово бы было, если бы я стала лошадкой, мам, и никто бы меня не сумел найти»… И пока все отпивались от стресса чаем с молоком и отъедались горячими булочками, прошло немало времени. Королева, добравшаяся в конце концов до постели, уснула сном смертельно уставшего человека.

А с утра началась полномасштабная контратака по всем информационным фронтам. Точнее, она началась еще вечером, с разведки боем, когда вернувшиеся после совещания с королевой работники телевидения запустили по государственным каналам двухчасовой фильм о достижениях Рудлога за время правления Ирины, особенно по сравнению с другими государствами.

Популярный певец Василий Луч вышел вечером на многотысячном своем концерте в футболке со словами поддержки в адрес королевы. А перед самой кассовой песней объявил, что он с помощью ее величества запускает по всей стране музыкальные школы и школы искусств с питанием и проживанием для одаренных, но бедных детей, и что благодаря королеве все его концерты в следующем году будут бесплатными.

Надо ли говорить, что об этом гудела вся страна?

Конечно, подвластные Смитсену СМИ сразу постарались опошлить этот шаг, задав вопросы: «А почему этого нельзя было сделать раньше?» и «Интересно, сколько денег в карман положит певец за поддержку режима Рудлогов?». Но сразу после концерта Василий Луч дал интервью, в котором рассказал, что программа готовилась давно и половина суммы — личные средства королевы, а половина с его помощью собрана у спонсоров и меценатов. Тут же показали счастливые лица бедно одетых детишек, которым предстояло учиться в школах, несколько интервью с их достойными многодетными родителями, взяли крупным планом наполненные слезами глаза простой бедной горожанки… в общем, королева повела в счете.

А с утра во вторник, после извлечения Полли из конюшни, отлично выспавшаяся и ничуть не седая Ирина-Иоанна с дочерьми вышли на трибуну перед протестующими. Королева выглядела простой и понятной в черной водолазке, с забранными в хвост волосами и минимумом косметики. Принцессы были юны, печальны и трогательны.

Недавно проснувшаяся толпа застыла перед королевской семьей от изумления. И пока она не очухалась, Ирина начала говорить.

Она говорила о том, что разделяет и понимает желание протестовать в сложных условиях жизни, но при этом уверяла, что делает все для преодоления кризиса. Королева описала, как болит ее сердце, когда она видит стольких неустроенных, но социально активных людей, и поблагодарила за то, что они своей активностью донесли до нее проблемы в государстве, которые не всегда доносил кабинет министров во главе с премьером.

Она сказала, что имеет возможность, но не хочет отправлять их по домам силой, и поэтому для всех протестующих будут оборудованы палатки для сна — чтобы не спали на голой земле, мобильные душевые кабинки, организовано горячее питание. А для тех, кто потерял работу, сейчас же будет установлен стол от службы занятости со списком доступных вакансий — чтобы безработные снова смогли работать и кормить семьи.

— Долой! — вдруг раздался крик из толпы, и несколько голосов поддержали его, но крикнувших быстро «замолчали» слушающие.

А королева продолжала. Она льстила, подспудно угрожала, обращалась к родительским чувствам, к долгу и достоинству. Она сказала, что из-за тяжелого положения в бюджете все на площади будет установлено на деньги, полученные от продажи их с принцессами личных драгоценностей, за исключением исторических или религиозных символов короны. И что каждый, абсолютно каждый человек на площади может оставить ей жалобу или просьбу в специальном ящике для писем, с которыми она обязуется разобраться. И это касается всех протестующих во всех городах.

И пусть Ирину провожали не бурными овациями, а всего лишь одобрительными аплодисментами, этот раунд она тоже выиграла. Естественно, выступление ее величества транслировалось в прямом эфире, и на особо спорных моментах камера демонстрировала очаровательную Каролинку, смущенно прячущуюся за мать.

«Королева испугалась и пошла на уступки и подкуп протестующих!» — завопила смитсеновская пресса.

«Сколько же мужества в хрупкой женщине, не побоявшейся без охраны с детьми выйти на площадь, полную ее недоброжелателей», — возражали им прокоролевские медиа.

И не то чтобы там не было охраны — на самом деле вся площадь была под перекрестным прицелом снайперов и охраной гвардейцев и боевых магов, переодетых в штатское. Но ведь знать об этом никому не обязательно, правда?

Вопли воплями, а возможность поспать в нормальной постели, поесть горячей еды, помыться и получить работу всегда убедительнее, чем эфемерные лозунги о справедливости и смещении власти. Если, конечно, вопящие не делают это за большие деньги.

В тот же день, через час после выступления, королевская семья в полном составе дала развернутое интервью с ответами на прямые вопросы телезрителей. Были там и неприятные, и даже хамские. Однако все они были встречены улыбками и понимающим киванием.

— А как вы объясните тот случай, когда принцесса Ангелина черной магией чуть не убила нескольких десятков людей?

Королева печально улыбнулась в камеру.

— Конечно, уважаемый спрашивающий, никакой черной магии там не было. Всем известно, что аристократические семьи обладают различной врожденной родовой магией. Наша сила, сила семьи Рудлог — от воплощенного в тело человека божественного первопредка, Красного Воина. Ангелина — стойкая девушка, но то, что пришлось пережить ей и мне как ее матери, я никому не пожелаю! Вот у вас, — обратилась она к сидящим в студии людям, — у многих есть дети.

Слушатели закивали.

— Представьте, что ваших детей постоянно преследуют, освещают не только официальные моменты, но и личные, интимные. Вот вы, уважаемая, — Ирина обратилась к расположившейся на первом ряду полной женщине с лицом, вызывающим доверие, — что бы вы сделали, если бы в примерочную вашей дочери прокрался фотограф и сфотографировал ее голой?

— Да я б прибила его собственными руками! — возмущенно пробасила женщина. В зале раздались одобрительные выкрики, а королева кивнула:

— Я знала, что мать всегда поймет другую мать. За своего ребенка мы отдадим все. А что же делать бедной девочке, когда она оказалась одна, без защиты, и мама далеко? Ангелина — трепетный, очень впечатлительный ребенок (камера выхватила, как Ангелина покраснела и потупилась), естественно, подобное хамство ввергло ее в истерику. Признаться, и я была выбита из колеи. А в истерике сработала и родовая магия, которая к черной не имеет отношения.

— Но как мы можем быть уверены в этом? — настаивала ведущая.

— На вас серебряные серьги? — спросила в ответ королева. — Не дадите на несколько минут?

Ведущая сняла серьги, королева взяла их в руку, сжала в кулак, подержала так секунд тридцать, разжала. Рука была без опалин и ожогов. Серьги она отдала Ангелине, та тоже подержала в кулаке и передала дальше сестрам. Черные, по поверьям, не терпели серебра и если краткие прикосновения еще выносили, то долгие давали ожоги и боль.

— Ну, мне кажется, тут даже нечего спорить, — улыбнулась ведущая.

— А вдруг у вас не серебро! — крикнул кто-то из студии. — Давайте еще проверим для надежности.

Королевская семья перетрогала все серебро, бывшее в студии, на чем тема о природе их магии была закрыта.

«Королева пытается снискать дешевую популярность», — голосили просмитсеновские газеты и каналы.

«Королевская семья становится ближе к народу», — возражали им оппоненты.

После интервью Ирина-Иоанна встретилась с Алмазом Григорьевичем.

Профессор снова осмотрел ее, недовольно хмыкнул, но ничего не сказал по поводу ее состояния.

— Посмотрел я на вашего оппонента, величество, — произнес он, кривясь, — точно говорю — он черный, проявившийся. Очень аура похожа на ауру одержимого. В любом случае, я на вас и девочек установлю щиты, он подойти к вам не сможет. Мой щит, конечно, не будет держаться все время, его нужно обновлять, но первые дни сработает. А вот то, что черного этого нужно из мира нашего убирать, — это точно. Не место иным сущностям на этой планете.

— А вы можете его убить? И как вообще это делается? — спросила королева, до последнего надеявшаяся, что Смитсен просто жадный и беспринципный делец со способностями мага, а не какое-то там вселившееся существо.

— Я могу, — улыбнулся Алмаз Григорьевич, — но я вам вряд ли понадоблюсь. Я очень занятой человек, простите меня, но прыгать как заяц туда-сюда я не могу. По имеющемуся опыту скажу — демона можно ослабить присутствием духовников, и тогда справиться с ним сможет сильный боевой маг. Одержимые живучи, и чтобы их уничтожить, надо разрушить физическую оболочку до такого состояния, чтобы он не смог ею управлять. Лишить головы или в нескольких местах перебить позвоночник. У вас сильный придворный маг, нужно лишь попросить Его Священство из Храма Всех Богов прислать вам духовников на подмогу. Сделаете, милая?

— Конечно, — со смешком сказала королева. Уж очень ее забавлял покровительственный тон профессора и его непочтительное к ней отношение.

Маг недовольно покрутил головой, потеребил бороду и все-таки не сдержался.

— Легкомысленная девочка, как и все Рудлоги. Все тянете? Ждете, пока накроет и управлять собой не сможете?

— Да я как-то… — королева опустила глаза. — …Стесняюсь… уж проще, когда накроет. Тогда вроде как и не я…

— Считайте это лечебной процедурой, и нечего ее стесняться, — строго сказал Алмаз Григорьевич.

— Хорошо, — королева вздохнула, — отправлю куда-нибудь семью и попробую сама.

— Вот и умница, — маг почти по-отечески потрепал ее по голове.

Дети с радостью, а Святослав с некоторой тревогой восприняли мысль на вторую половину дня уйти телепортом на море, в их семейное имение — Лазоревое. Но королева их уговорила, с тем условием, что после купания вечером родные будут готовиться к завтрашним интервью и встречам, а завтра с утра вернутся во дворец. Сама она провела еще несколько интервью, посетила съемки кулинарного шоу, встретилась с министрами и к половине десятого вечера еле доползла до кровати. Сняла макияж, приняла душ и провалилась в сон, забыв и про предупреждение мага, и про свое обещание.

Сны обычно ей снились, полные какой-то чепухи, но не страшные. Сейчас же, стоило закрыть глаза, она сразу поняла, что попала в кошмар. Вокруг нее были зеркала, и в них отражалась маленькая девочка. У девочки были ее глаза и волосы. Ирина моргнула — девочка моргнула в ответ. Ирина помахала рукой — ей помахали в ответ.

— Ты кто? — спросила она детским голосом, и многократно усиленное эхо понесло ее вопрос по лабиринту из зеркал.

— Я — это ты, — сказало одно из отражений и на глазах начало расти… стареть… рассыпаться в прах.

Ирина отвернулась, ей стало плохо. В зеркале напротив она увидела себя обнимающей окровавленную, переломанную Марину. Отражение подняло глаза и внезапно с улыбкой подмигнуло ей настоящей.

— Нет! — крикнула королева с болью.

— Да, да, да, — зашептали зеркала, надвигаясь на нее и закручиваясь в водовороте. Ее взгляд выхватывал страшные картинки: вот Полина и Алина вспыхивают как свечки и падают, корчась, на пол, вот Ангелина выходит замуж, поднимает фату, а вместо лица — череп, вот Святослав, раненый, без руки — из плеча торчит обугленная кость, а изо рта идет пена, вот Игорь Иванович, дергающийся в судорогах, вот она сама, с выжженными волосами и бровями, с кровью, идущей из глаз и носа. Мерзкие картинки словно танцевали вокруг под чей-то отчетливо слышимый радостный мужской смех.

— Сгинь, нечистый, — произнесла королева, с усилием выталкивая слова из непослушного, схваченного судорогой горла, и выплеснула чистую силу наружу, выжигая кошмар синим пламенем. Она постаралась дотянуться до источника смеха и даже услышала, как взвыл словно ошпаренный ее недоброжелатель, но тут сон лопнул, будто мыльный пузырь, и королева проснулась.

Игорь Иванович Стрелковский тоже валился с ног. Со вчерашнего совещания он не уходил домой, отсыпаясь в комнатке за кабинетом. Удалось немного поспать и перед вечерним совещанием с агентами. Нужно было максимально оперативно собрать компромат на тех членов Совета, которые пошли на поводу у Смитсена, и проверить, что им важнее — парализованная жена или собственная жизнь, например. Конечно, многое было уже готово, но в таких делах лишняя информация никогда не помешает.

Двое агентов были внедрены в дом Смитсена под видом слуг и честно работали там уже три и четыре месяца соответственно, в удобные моменты обыскивая дом и пытаясь найти что-то, что позволит надолго и прочно усадить медиамагната за решетку. Да, они сильно рисковали, но их работа в принципе предполагает риск. Зато оплата соответствующая.

Нужно было окончательно согласовать с начальником охраны стратегию защиты дворца на случай атаки, план эвакуации королевской семьи и придворных. Новость о том, что их противник чуть ли не демон, мало беспокоила начальника разведуправления. Окажись господин Смитсен хоть самим Черным Жрецом — его, Игоря Стрелковского, задача — обезвредить врага, и вопрос состоял только в подборе исполнителей и наличии рабочего плана. И он быстро писал, раскладывая заметки, проекты приказов и планы по разным папкам, стараясь не упустить ни одной мелочи.

Начальник разведуправления дописал распоряжение об усилении штата «слухачей» «болтунами», потянулся, закинув руки за голову, и продолжил писать, когда услышал далекий стук каблучков в коридоре. Никого, кроме него, в Управлении не должно было быть, коридор длинный, темный, и свет из-под его двери в конце помещения Управления казался маяком.

Цок-цок-цок-цок — уверенно стучали каблуки по мраморному полу, и гулкое эхо повторяло этот стук в длинном коридоре. Игорь Иванович, мало чего боявшийся в этом мире, почувствовал, что у него увлажнились ладони, а в животе закрутился холодный страх, как перед опасным заданием или прыжком с парашюта. Стрелковский помнил этот стук очень хорошо. И оказался совершенно не готов к тому, что услышит его снова.

Перед его дверью шаги замедлились, остановились… и он не знал, чего хочет больше — чтобы она открыла дверь или чтобы развернулась и ушла.

Но дверь открылась, и мужчина опустил глаза, чтобы не смотреть ей в лицо.

— Ты же ни к кому не приходишь дважды, — сказал Игорь Иванович, упорно глядя в стол.

— Посмотри мне в глаза, Игорь, — хрипло попросила она, и в ее голосе он услышал мурлыкающие вибрации, на которые тут же отозвалось его тело.

— Нет, — Игорь Иванович для надежности закрыл глаза. — Уходи, Ирина.

Ее величество тихо и низко засмеялась, отчего волоски у него на затылке встали дыбом, а руки сжались в кулаки.

— Я не уйду, — шепнула она, и по звуку шагов он понял, что она обходит его сбоку. — Открой глаза, — прошептала королева ему на ухо, касаясь губами раковины, берясь тонкими пальчиками за подбородок Игоря и с силой поворачивая его лицо к себе. — Не вынуждай меня заставлять тебя.

— Нет! — прорычал он, рывком поднимаясь с кресла, и, перехватив руку, толкнул Ирину лицом к стене. — Я не хочу так! Не нужно играть со мной, ваше величество!

Он точно знал, что будет, если он посмотрит ей в глаза — сейчас чернее ночи, как воронки, они лишали воли. Мгновения ослепительной страсти, такой, что не помнишь себя, а затем холод, пустота и одиночество. И сны, наполненные запретными воспоминаниями, и ощущение, что сходишь с ума, потому что тело кричит — было, а память шепчет «не помню».

Ее тело, прижатое к стене, было очень горячим, почти обжигающим, она была одета в какое-то тонкое летнее платье на голое тело, и эта близость и доступность сводили с ума, а от волос пахло так, что у него помутилось в глазах и захотелось попробовать их губами. Пальцы в его руке дрогнули, погладили ладонь и вдруг больно впились в кожу острыми коготками.

— Игорь, — промурлыкала она, подалась назад и потерлась о тело мужчины, — неужели ты думаешь, что можешь удержать меня?

От нее вдруг ударило разрядом, да так, что он отлетел, перелетел через стол и упал за ним, больно стукнувшись затылком и на мгновение потеряв ориентацию. Королева присела, опираясь на руки, и прыгнула за ним как кошка. Приземлилась сверху, практически вышибив из него дух, и зажала его руки над головой.

— Посмотри мне в глаза, черт возьми! — почти прорычала она ему в лицо. — Игорь, посмотри мне в глаза!

— Я сказал — нет! — рявкнул он упрямо, с силой отталкиваясь от пола и переворачиваясь вместе с ней. Она оказалась зажатой между ним и полом. Игорь предусмотрительно отвернул голову от ее лица и внезапно почувствовал, как она зашипела от злости и вцепилась зубами в его предплечье. Острые зубки терзали кожу сквозь рубашку, а он почти блаженствовал, остро чувствуя и извивающееся желанное тело под собой, и ее тоненькие руки в своих, и сбившееся вверх от их борьбы платье, и горячий, острый запах возбужденной женщины.

Кажется, она все-таки укусила его до крови, потому что вдруг стала зализывать ранку, прямо поверх ткани, а потом почти умоляюще попросила:

— Игорь, ну пожалуйста…Ты мне так нужен…

— Нет, — ответил он глухо, поднимаясь и поднимая ее за собой.

Королева молча встала, поправила платье и вдруг, размахнувшись, с яростью влепила ему пощечину, отчего его голова дернулась вбок. Замахнулась дать вторую, но он перехватил ее руку и, чувствуя, как срываются внутренние запреты, схватил за волосы у затылка, рванул на себя и жадно впился в губы, сминая и словно заявляя права на ту территорию, куда сам себе запретил ходить. Ирина тут же отозвалась, застонала, закинула на него ногу, и он, не прекращая поцелуя, забрался под шелковое прохладное платье, жесткой рукой сжал бедра, чувствуя жар и влагу заветного местечка.

Ждать больше не было сил, и он подхватил ее, сделал несколько шагов, не переставая жадно целовать, опустил на стол, прямо на бесценные отчеты и папки с аналитикой. Королева лихорадочно расстегивала ему брюки и шептала в губы: «Быстрее, пожалуйста, быстрее», и от этого шепота он окончательно сошел с ума, схватил ее за бедра, наверняка оставляя синяки, пододвинул к себе и с размаха вошел, слыша возле уха ее хриплый вскрик и, наверное, крича сам.

В этой близости, во влажном дыхании и стонах, в исцарапанной спине, отлетающих с рубашки пуговицах и сорванном платье, во влажных шлепках и болезненных поцелуях не было ничего нежного или заботливого — они пользовали друг друга, как животные, рыча, кусаясь и царапаясь и стараясь не потерять ритм, затягивающий их под цунами наслаждения. И взрыв был невероятно острый, горько-сладкий, как и вся любовь начальника разведуправления к своей королеве.

— Я люблю тебя, — сказал он ей, неся свою обессилевшую госпожу в комнату за кабинетом.

— Я знаю, Игорь, — прошептала она, улыбаясь и целуя его в грудь. От этой простой ласки он вздрогнул и чуть не выронил ее. Возбуждение, которое после прошедшего урагана должно было спокойно спать, снова проснулось в нем, учащая дыхание и делая мучительно чувственным прикосновение ее обнаженного тела к его.

— Ты невыносимо прекрасна, моя королева, — хрипло прошептал он в ответ, опуская ее на кровать и становясь перед ней на колени. — Я никогда не видел никого прекраснее.

Затаив дыхание, Ирина следила, как этот невероятно сильный и выдержанный мужчина, словно поклоняясь ей, прикасается губами к ее телу, посасывает и покусывает соски, вдыхает воздух между ее грудей. Поворачивая голову, касается мягких полушарий губами, гладит бедра со следами его страсти и длинные ноги, целует пальчики на ногах, щекочет пятки — она заливисто смеется и отползает, — прикусывает внутреннюю сторону бедер зубами, ложится щекой ей на живот и, прикрыв глаза, вдыхает запах их яростной любви. А она запускает руки ему в волосы и гладит по голове, пропуская между пальцами короткие пряди.

Разомлевшие, они лежали, медленно лаская и изучая друг друга, пока она вдруг не оказалась на животе, снова кричащая от восторга и удовольствия, а Игорь сверху, с силой опускающийся на нее в извечном ритме, доводящем обоих до исступления.

После они пили вино, ели в полутьме какое-то обнаруженное в ящиках стола засохшее печенье, долго смотрели в окно на спящий подмигивающий огнями трасс и бодрствующих квартир город. Игорь стоял сзади и целовал ее волосы, зарывался в них носом, а затем внезапно спросил:

— Полина моя дочь?

— Да, — после небольшой паузы ответила Ирина, и руки, обнимающие ее, на миг стали жесткими.

— Почему ты не сказала мне? — глухо произнес Игорь, но объятий не разомкнул, только притянул ее теснее.

— А как? — сказала она тихо. — Ты не помнил ничего. Как мне подойти к тебе и признаться: «Прости, я оттрахала тебя без твоего ведома и забеременела, вот твой ребенок»? Ты ведь жениться тогда собирался… Почему ты не женился?

Он так долго молчал, что ответ стал очевидным, и она испугалась силы его чувств. Плечи покрылись мурашками, и вдруг стало понятно, что в комнате холодно.

— Как это… происходит с тобой? И почему? — спросил Игорь наконец.

— Не знаю, — ответила королева со вздохом. — Это как-то связано с тем, как часто я колдую. Если вообще не использовать магию, то, наверное, ничего не будет происходить. А если использую… меня в один прекрасный момент начинает всю ломать, я горю, становлюсь как кошка мартовская и вижу, кто мне нужен, чтобы… ну, снять приступ…

— У тебя глаза черные в эти моменты, — заметил он. — А сейчас не черные. Значит ли это, что сейчас ты со мной не потому, что тебе нужно «снять приступ»?

Вместо ответа королева повернула голову и поцеловала его, нежно, долго, и Игорь ответил со всей силой и пылкостью давно и безнадежно влюбленного человека.

Пытаясь насытиться ею в эту ночь, когда ее любовь принадлежала только ему, Стрелковский не хотел думать о том, что завтра будет больно и, возможно, гораздо больнее, чем когда бы то ни было. Но едва осязаемая горечь предстоящей разлуки все равно заставляла Игоря спешить, и вот он уже разворачивает ее к себе лицом, подхватывает под колени и прижимает спиной к прохладному стеклу окна. И снова водоворот, снова шепот и вскрики, снова горячая плоть любимой женщины, запрокинувшей голову и кусающей губы от силы его любви, ее дрожь и страстные мольбы, судорожно сжимающиеся на его плечах пальцы, головокружительный запах волос, вкус кожи и волны ее наслаждения, когда она бьется в его руках и выкрикивает своим невероятным, сорванным от страсти голосом его имя. Это навсегда останется с ним, что бы с ними ни было дальше.

До утра было еще несколько часов, и Ирина погрузилась в легкую дремоту, лежа поверх тела Игоря, крепко обняв и уткнувшись носом ему в шею. Стрелковский не спал, он гладил королеву по спине, перебирал волосы, вдыхал ее запах и думал о том, что же ему делать дальше.

Утром у них была еще пара часов для любви, но все имеет свойство заканчиваться, и вот уже вызванная горничная с каменным лицом принесла королеве платье, завезла им завтрак. Они пили горячий чай и молчали — каждый о своем, а может, об одном и том же, кто знает?

Перед уходом Ирины Игорь крепко, до боли, обнял ее и упрямо прошептал:

— Я люблю тебя.

Королева печально улыбнулась, поцеловала его в последний раз и ушла, унося с собой весь воздух, которым ему можно было дышать, и все то, ради чего это стоило бы делать.

 

Глава 5

7 лет назад, Иоаннесбург

Дни мчались за днями, а королева, будто получившая второе дыхание, с поражающей всех энергией продолжала свой отчаянный бой. Она почти не ела и спала урывками. Святослав, правильно понявший произошедшие с ней изменения, радовался тому, что она больше не срывается в приступы, но и беспокоился за ее моральное состояние. Их отношения были построены на таком доверии и близости, что он никогда бы не сказал ей ни слова упрека. Ревновал ли он? Поначалу — да. Сейчас Святослав скорее считал это несчастьем любимой жены и был готов на все, чтобы ей не приходилось терпеть боль. Однажды, в один из первых приступов, она просто отшвырнула его, когда он, испуганный состоянием Ирины, попытался остановить ее на выходе из спальни. Обошлось сломанной рукой и сотрясением мозга.

Наутро они поговорили, и Ирина, напуганная своим поступком, пообещала ему больше не поддаваться приступам и просила в следующий раз привязать ее к кровати и держать, пока не выдохнется. Закончилось тем, что она билась в путах, с воем и плачем, с судорогами и температурой всю ночь, и он, не в силах это вынести, сам развязал ее и отпустил. Принц-консорт знал, что она не променяет его ни на кого — слишком ценными были их отношения, и готов был пойти на все, чтобы она не мучилась больше так, как в ту страшную ночь. И знать не хотел, кто был жертвой в тот раз. Главное — Ирина снова была здорова, насколько ее возбужденное состояние вообще можно было назвать здоровым.

Остальные члены семьи тоже находились в состоянии, близком к истерическому. Совместные и личные интервью, выступления, поездки по городам, снова выступления, посещения больниц, школ, детских садов, армейских частей. Иногда они ухитрялись побывать в шести-десяти местах за день. Телепортисты работали посменно круглые сутки, а придворный маг с учениками выдали королеве, наверное, годичный запас тонизирующей настойки. Повара держали блюда горячими день и ночь, а горничные сбились с ног, готовя одежду, уместную по каждому поводу. Казалось, она за короткий срок решила наверстать все, что упустила за прошлые годы в деле поддержания лояльности народа. И день за днем медленно, но верно настроения в королевстве улучшались, толпа перед дворцом рассасывалась, а уж футболки с надписями «Я люблю королеву» и «Единственная Ирина для нас» разлетались со скоростью пятничного пива.

Его Священство, настоятель Храма Всех Богов милостиво согласился несколько раз упомянуть о королевской семье в своих проповедях, но этой самой семье пришлось отстоять длинную и занудную службу. И благодать не спасала от зевоты, пришлось обращаться к помощи заветной настоечки. Зато значительная часть верующих тоже оказалась на стороне Ирины.

Во дворце немногочисленные оставшиеся придворные начали шарахаться и прятаться по углам, если слышали настигающий их стук каблучков ее величества — любой праздношатающийся бездельник тут же получал выволочку и приспосабливался к какому-нибудь делу. И только один человек был бы счастлив услышать ее шаги и хоть несколько секунд поговорить наедине. Однако со Стрелковским они виделись теперь только на общих совещаниях и обязательных утренних планерках, после которых королева убегала. Он тоже пахал по-черному и почти не спал, агенты летали как заведенные, «слухачи» собирали слухи и сплетни в барах, кафе, фитнес-клубах и прочих присутственных местах, а срочно сорванные с остальных заданий «болтуны» распространяли нужную информацию, перебивая негативные разговоры.

В его сейфе лежали и ждали своего часа аккуратно подшитые папочки с компроматом на значительную часть продавшихся парламентариев, в том числе и на премьер-министра. Час икс наступал накануне обещанного срока, и собранный материал должен был заставить предателей задуматься над своим поведением.

А вот Смитсен был прозрачен как лед, и никаких зацепок для компромата, могущего оправдать его арест так, что даже принадлежащая магнату пресса его не смогла бы обелить, найти не удавалось, отчего Игорь Иванович скрипел зубами и мысленно желал ему просто сделать им всем великий подарок и помереть от какого-нибудь инфаркта.

Внедренные агенты ежедневно докладывали, что успех не достигнут. И это было очень, очень плохо. Потому что если не подсечь эту рыбку, все остальное не имеет смысла. Конечно, у них были инструкции на крайний случай и необходимый инструментарий, чтобы все выглядело естественно и не вызвало шума. Но, во-первых, это практически наверняка означало бы смерть исполнителя — посмертные проклятия весьма действенны и не очень эстетичны, а во-вторых, враг должен быть сломлен так, чтобы его дело уже не могли продолжить. Тут хоть самому меняй внешность и пытайся устроиться в дом, чтобы найти средство воздействия. Но, увы, времени не оставалось, приходилось работать в тех условиях, которые у него были.

Не спал Стрелковский еще по одной причине. Стоило ему закрыть глаза, как он видел дрожащую от страсти спину своей женщины, ее запрокинутую голову, длинные светлые волосы, намотанные на его кулак, ягодицы, сминаемые под его напором, чувствовал вкус и запах ее кожи и прикосновение обжигающей плоти, слышал хриплые крики «Игорь, Игорь!». Были и другие сны, выворачивающие его наизнанку от оглушающей ревности, когда он видел ее с мужем или с другими мужчинами, имена которых давно знал наперечет. И над всем этим шуршал тихий омерзительный шепот: «Прекратите копать под Смитсена, и через неделю вы уедете вместе».

Осознав после нескольких изнуряющих дней и ночей, что их враг нащупал его единственную слабость и теперь прицельно бьет в нее, Стрелковский лично съездил к Алмазу Григорьевичу и попросил его поставить ему щиты от ментального воздействия черных. Старый маг смотрел насмешливо и немного сочувственно, качал головой, ворчал: «Так и знал, что теперь ко мне весь дворец как к себе домой заглядывать будет», но просьбу, как ни странно, исполнил, и теперь начальник разведки мог хотя бы немного поспать — сном без сновидений. И непонятно, что было легче — быть ближе к ней каждую ночь хотя бы во сне или вообще не видеть ее.

В четверг с утра Ирина-Иоанна, одетая в простое светло-голубое платье, терпеливо ждала, пока камеристка уложит ей волосы, и недовольно хмурилась, слушая Марью Васильевну Сенину. Сенина работала статс-дамой уже много лет и научилась игнорировать недовольство своей королевы, особенно если это было нужно для дела. У двери комнаты терпеливо ждал личный секретарь ее величества, общение с ней которого статс-дама невежливо прервала, настойчиво пытаясь попасть к королеве на прием.

— Почему ты мне раньше не напомнила? — раздраженно говорила Ирина, стараясь не дергать головой и не мешать укладке.

— Так не поймать вас никак, ваше величество, — Сенина развела руками. — Я уж стара, не угнаться мне за вами.

— Погоди, — перебила ее королева. Она закусила губу и задумалась.

— Ваше величество, не кусайте губы и не хмурьтесь, будут морщины, — мягко упрекнула ее статс-дама. Ей было можно — она в свое время учила юную принцессу Ирину этикету.

— Да погоди ты, не мешай думать, Марья Васильевна, — королева, забывшись, тряхнула головой и тут же извинилась перед застывшей камеристкой. — Не вовремя этот бал, как же я забыла, — пробормотала она. — Устраивать в нынешней ситуации бал — опять начнут писать про растраты и поливать нас грязью, сейчас повод давать никак нельзя.

— Но уже почти все готово, деньги все равно потрачены, — сокрушенно сообщила Марья Васильевна, по знаку королевы чинно усевшаяся в кресло напротив. Начавшие седеть волосы, которые она упорно не красила, лежали «бараньими» кудряшками вокруг маленького, тоже немного овечьего лица с робкими голубыми глазами за стеклами очков. Не знающие Сенину вряд ли могли предположить, что эта дама обладает стальным характером и акульими зубами. Другие карьеру при дворе не делали.

— Так, — приняла решение королева, послушно опустившая голову по просьбе камеристки. — Будем менять концепцию. Во-первых, — обратилась она к секретарю, — объяви и проследи, чтобы журналисты быстро опубликовали, что в воскресенье у нас теперь ежегодный День Единения с народом. Во-вторых, сообщи приглашенным, что вход на бал будет платным, а сборы пойдут на помощь… ну, пусть малоимущим. Или детским больницам, подумай сам.

— Но это моветон — требовать плату за давно объявленный бал, — возмутилась статс-дама.

— Дурной тон — это послать псу под хвост все мои усилия ради того, чтобы аристократы могли пожрать и напиться бесплатно, — отрезала королева. Сенина поджала губы: ей не нравились вульгарные выражения. — Ничего, — продолжила Ирина, — пусть раскошеливаются, не развалятся. — Она снова повернулась к секретарю. — Заодно сообщи, что на балу пройдет аукцион с возможностью приобрести драгоценности королевской семьи. Мы с девочками отберем то, что хотим отдать, главное — не забыть быть на балу без них. Раз обещала народу, надо исполнять. Деньги от продажи тоже на благотворительность. Да, и если кто-то из аристократии захочет присоединиться и выставить какие-то свои вещи — пусть.

Секретарь быстро записывал поручения в маленький блокнотик.

— Далее. Разошли приглашения богатым купеческим семьям и заметным фигурам, пусть примкнут к нам. Их лояльность мне не повредит. А аристократы покрутят носами и смирятся. Да, давай сделаем не просто бал, а бал-маскарад, чтобы не было разделения по классам — а то соберутся в одном углу аристократы, в другом купцы, и будет нам сплошное и натуральное единение. Сообщи губернаторам, пусть оперативно подготовят народные гуляния, на дворе лето, пусть сцены поставят, ярмарку устроят, певцы-танцоры-фокусники повыступают. Фейерверки пусть организуют, не самые шикарные, но красивые. Тогда народ не так остро отреагирует на бал.

— Но им на подготовку всего три дня, — удивился секретарь.

— Успеют, — отмахнулась королева. — А не успеют, так полетят с кресел. Так и передай.

Агент Таша быстро шла по ночному Иоаннесбургу. Работа заканчивалась поздно и приходилось долго идти пешком до ближайшей автобусной остановки. Она, конечно, могла бы позволить себе вызвать такси, но уборщица, уезжающая на такси, точно не прибавила бы легенде достоверности.

Сегодня они с Тандаджи наконец нашли то, что искали. В личной спальне Смитсена, куда прилежную и чуть глуповатую горничную допустили буквально накануне, они обнаружили вторую дверь в шкафу. За ней оказалась маленькая комнатка, почти абсолютно пустая, но чисто убранная. Вделанное в стену матовое выгнутое внутрь черное зеркало из вулканического обсидиана размером в две ладони было похоже на круглый глаз. На зеркале — странные знаки по окружности, при взгляде на которые начинала болеть голова, а они сами словно прыгали в глазах, кривляясь и изгибаясь. Это был запрещенный артефакт, позволяющий вмешиваться в сны человека. Присутствовали тут и другие магические предметы, недопустимые к использованию, — самый безобидный мог подчинить человека, если у владельца имелась хотя бы капля его крови.

Крупнейшая коллекция нелегальных артефактов — то, что нужно.

На выходе из комнаты они чуть не попались. Ничего удивительного в присутствии там самой Таши не было, но Тандаджи работал дворником и обязан был находиться вне дома.

Помощник Смитсена, так не вовремя вернувшийся домой, скользнул по целующейся у комнаты хозяина парочке острым взглядом и потребовал прекратить блуд в доме, пообещав рассказать обо всем начальнику. «Хозяин этого не терпит, — проскрипел он, — так что считайте, что вы уже уволены».

Тандаджи в своей роли тидусского имигранта, плохо знающего язык, коверкая слова, заявил «Хас-зяину сам мусчин, он миня паймета» и с достоинством удалился, поэтому отдуваться пришлось Таше. Опустив глаза, приседая, кланяясь и извиняясь, умоляя не рассказывать Смитсену, как и положено бедной работнице, она чувствовала внимательный взгляд помощника и старалась вовсю. Кажется, он поверил. Во всяком случае, ощущение опасности ушло.

Таша не сильно расстроилась из-за предполагаемого увольнения. Конечно, лучше было бы ей продолжать работать, пока дело не решится, но уволят — так уволят. Дальше дело уже за официальным обыском в присутствии магов и духовников, и агент Таша спешила в Управление, чтобы сообщить начальнику о результатах работы. Игорь Иванович лично приказал при появлении каких-либо новостей сразу же сообщать ему.

Ночной город приветливо мигал глазами фонарей, обдувал теплым ветерком, а до прибытия автобуса оставалось минут пять, когда она подошла к остановке и закурила в ожидании транспорта. Улицы были на удивление пустынны, хотя столица обычно не спала круглые сутки. По шоссе мчались машины, а вот людей практически не было.

Каким чудом Таша почувствовала нападение, сказать сложно. Видимо, не прошли даром ни тренировки по развитию интуиции, ни занятия боевыми искусствами. Вот она стояла и курила — и тут же метнулась в сторону, развернулась, впечатала первому нападающему сигарету в лицо, проскользнула мимо второго и побежала, наклоняя голову и ожидая выстрела. Это только в приключенческих романах одна героиня легко раскидывает семерых мужиков, при этом еще и успевая многословно думать, а частенько и длинненько поболтать с ними о том, как они дошли до жизни такой. В реальности все проще — мозг отключается, тело работает на рефлексах, а ум даден, чтобы понимать, когда нужно бежать. Благо, бегом агенты тоже активно занимались.

Она уже довольно далеко убежала, когда услышала, что один из нападавших что-то выкрикивает ей вслед, и догадалась-таки нажать кнопку тревоги, вделанную в манжет курточки. В следующую минуту наведенное проклятие сбило ее с ног, парализуя, перемалывая кости, иссушая и высасывая жизнь.

Агент Тандаджи, известный у Смитсена как Ману, работал, в отличие от Таши, с проживанием в доме и со Стрелковским виделся в редкие выходные. В эту пятницу его не отпустили, а он и не настаивал. Связной всегда служила Таша.

Дворнику выделили маленькую пристройку у гаража, и он с утра до вечера махал метлой, намывал дорогу перед гаражом и крыльцо, убирал и сжигал листья, следил за кошками хозяина и исполнял мелкие поручения. Вставал Тандаджи рано, в пять, чтобы успеть убрать двор до появления медиамагната, и ложился, соответственно, тоже рано. И прокравшимся в каморку людям с приказом брать его живым для допроса это было прекрасно известно.

Сухощавый сутуловатый дворник дернулся, замычал, когда ему, зажав рот и приставив к шее нож, ловко вязали руки. Здесь обошлись без заклинаний, тидусс явно был напуган и, пока его вели на допрос, с ужасом повторял: «Я ничего ни краль, добруе господины, нет-нета, не краль я».

Привели его в комнату на втором этаже, где уже ждал, привалившись к столу, господин Смитсен и его помощник Щеглов. Увидев хозяина, тидусс завопил еще громче и неразборчивей, пока его привязывали к стулу, кричал «Я честна!» и «Крошка чужу никогда не браль». Смитсен недовольно нахмурился и посмотрел на толстяка — тот вполголоса проскрипел: «Говорю тебе, наверняка он с девчонкой заодно, хоть в комнате и только ее следы были».

Смитсен подошел к застывшему в ужасе дворнику, сжал его виски руками, брезгливо поморщившись из-за обильного пота, заливающего от страха лоб служащего. Тандаджи показалось, что ему буквально проткнули голову. Он вполне натурально завизжал, а Смитсен, вглядываясь в его глаза, будто не слыша криков, произнес:

— Не могу прочитать, желтые и коричневые мне неподвластны, там другие духовные практики.

— Тогда, — подал голос толстяк, морщась от криков дворника и заверений в своей преданности, — может, стандартным способом?

Щеглов облизнулся. И столько надежды было в его голосе, столько предвкушения, что медиамагнат покачал головой и сказал:

— Ну давай, вызывай Симеона, но сам присутствовать не будешь.

Щеглов опустил уголки рта и как-то осунулся, но послушно вышел в дверь — видимо, за таинственным Симеоном. Хотя ничего таинственного для Тандаджи в этом не было, намеки вполне прозрачны.

Он, не прекращая всхлипывать и бормотать с тидусским акцентом: «Хос-зяин, я нисего не сделаль, честна слова, клянуся крылями богини», еще раз просчитал обстановку. Двое охранников у двери, с пистолетами и шокерами. Двое у стен, сам Смитсен у стола, на единственном окне решетка. Значит, выход только через дверь, и нужно ловить момент позже, когда его поведут — если поведут — по коридору в пыточную.

— Может, сами все расскажете? — спросил Смитсен, с насмешкой глядя на него. — Ваша игра очень убедительна, честное слово. Но утомляет. Расскажете — избавите себя от боли, а меня от неприятного зрелища. — И он, наклонившись к отшатнувшемуся в страхе дворнику, доверительно добавил: — Понимаете, не люблю вида крови. И насилия. А приходится звать мастера-дознавателя…

— Хос-зяин-на, — всхлипывал дворник, — богиняй клянуся, не браль я нисего! — и мелко трясся, очень достоверно.

Смитсен внимательно посмотрел на него, покачал головой и, больше не обращая внимания, сел за стол, включил стоявший в углу телевизор, переключил на правительственный канал. Там королева как раз пекла детскую творожную запеканку, заодно рассказывая про своих детей и их воспитание. Гости студии сидели, открыв рты.

— Что делает, а, стерва, — с восхищением сказал Смитсен и вдруг, погрустнев, покачал головой и снова произнес: — Как я не люблю насилие…

За дверью раздались шаги, и в комнату вошли два человека — Щеглов и крепкий, плечистый невысокий мужик в возрасте.

— А, Симеон, — медиамагнат поманил его к себе, — смотри, это наш дворник. Он, к сожалению, не хочет нам ничего говорить. Зачем его подружка залезла туда, куда не следует, на кого он работает, успел ли передать сведения или нет. Пусть скажет, хорошо? Позовешь, когда заговорит. Только… давай сначала без крови попробуем.

И Смитсен, толкнув застывшего в надежде на то, что его забудут, Щеглова в спину, понукая того выйти, аккуратно затворил за ними обоими двери комнаты. Тандаджи понял, что выводить отсюда его никто не будет. И что если он и покинет эту комнату, то только вперед ногами, потому что слишком много сказал при нем Смитсен, чтобы оставлять его в живых.

«Мастер-дознаватель», а по-простому палач, не обращая внимания на бледного от страха дворника, расстелил вокруг него целлофан, насвистывая, открыл сумку, достал инструментарий. Прикрепил пару электродов на виски задержанному, пару на тыльную сторону рук. Присоединил их к какому-то аппаратику с разноцветными кнопочками.

Аппаратик был агенту Тандаджи знаком по курсу «Ментальное воздействие и дознавательское дело», и знакомиться с ним ближе, на собственной шкуре, очень не хотелось. Достаточно было неприятного казуса с мокрыми штанами однокурсника, который вызвался опробовать его прямо на профильной лекции.

Аппарат не калечил, не убивал — во всяком случае, напрямую, но от страха вполне могло остановиться сердце или переломаться руки-ноги из-за попыток выбраться, уйти от боли.

Известно, что инфразвук вызывает у части животных приступы неконтролируемого страха, когда инстинкт заставляет бежать со всех ног, подальше от места излучения. Человек мало чем отличается от животных, поэтому и принцип работы был прост — зачем причинять боль, чтобы вызвать страх, если можно напрямую воздействовать на сознание человека? Инстинкт выживания всегда сильнее любого другого, в том числе тренированного навыка. И нет опасности, что объект допроса помрет от потери крови или прочих травм, несовместимых с жизнью.

— Итак, — скучно сказал «мастер-дознаватель», — что вы искали в комнате хозяина? Кому успели передать информацию?

И нажал на кнопку, наблюдая, как начинает корчиться, дергаться и орать связанный обливающийся потом тидусс.

Через час в особняк Смитсена ворвалась оперативная группа с закрытыми лицами, в форме без знаков различия, сопровождаемая несколькими оперативниками с камерами. Уложила охрану, прочесала комнаты и вытащила Тандаджи. Тидусс отделался сломанными от судорог запястьями и сорванным голосом. Зато отснятого видеоматериала — в том числе и в тайной комнате — хватило, чтобы старший следователь тут же, при включенных телекамерах, арестовал Смитсена и его помощника за незаконное удержание человека, применение к нему пыток и занятия черным ведовством. Смитсен не сопротивлялся. Он с насмешливой улыбкой позволил заковать себя в наручники и послушно ушел за оперативниками.

Игорь Иванович, получивший в конце вечера сигнал тревоги от Таши и информацию от группы поддержки о том, что обнаружено ее тело, не стал ждать. Он понимал, что просто так ее убить не могли — значит, они с Тандаджи что-то обнаружили. Что-то, что можно было скрыть, убрав агента. И раз убили одного, то вероятнее всего убьют и другого, и тогда полученная ими информация до него так и не дойдет.

Времени готовить и внедрять к Смитсену других агентов просто не было. Ну а закрытую форму оперативники надели ради той ничтожной вероятности, что ничего указывающего на принадлежность Смитсена к черным найти не удастся, и тогда придется просто вытаскивать агента, не оставляя доказательств того, что ворвавшиеся служат короне.

В субботу утром вышла разоблачающая программа с кадрами, снятыми в доме магната и известием об его аресте. Его адвокаты, однако, заявили, что все это подстава и арест вызван политическим преследованием. Народ был в раздумьях, но лететь на площадь с требованием освобождать узника не спешил. Тем более что впереди был праздник.

— Имя?

— Лоран Фабиус Смитсен.

— Возраст?

— Сорок восемь лет.

Изящно одетый мужчина сидит напротив старшего следователя и доброжелательно улыбается.

— Род занятий?

Мужчина задумывается.

— Род занятий?!

— Ну, пишите — владелец газет, телеканалов и журналов, — усмехается Смитсен.

— Дом по адресу Императорский переулок, 36 принадлежит вам?

— Да.

— С какой целью вы похитили и пытали служащего у вас дворника?

— Дворника? — задумчиво спрашивает Смитсен.

— Ману Тандаджи у вас служил?

— Да.

— Его нашли в комнате через одну от вашего кабинета привязанным к стулу, в окружении ваших охранников, с вашим служащим, который допрашивал его с помощью аппарата «Смык-1813».

— Понятия не имею, о чем вы, — с удовольствием говорит Смитсен. — Я целый день работал, криков не слышал. Самоуправство, наверное.

Следователь, нехорошо прищурившись, смотрит на Смитсена. В разговор вступает стоящий за ним штатный маг Зеленого крыла.

— За вашим кабинетом обнаружена комната с запрещенным магическим инвентарем, господин Смитсен. Тоже понятия не имеете, о чем это мы?

— Не-е-ет, — растягивая слова, словно издеваясь, говорит Смитсен.

— На Черном зеркале ваши отпечатки, господин Смитсен.

— Понятия не имею, как они туда попали, господин дознаватель.

И Фабиус Смитсен тихо, с удовольствием смеется, пока ему надевают наручники, чтобы отвести в камеру под Зеленым крылом, — будто ему нравится то, что с ним происходит.

Королевский бал-маскарад и созданный для того, чтобы его не отменять, День Единения с народом, обещали стать событиями года. С самого утра воскресенья дворец напоминал растревоженный улей. Вернулись большинство придворных, заняв отведенные им покои.

Дамы щебетали, обсуждая свои наряды и порядок танцев. Кавалеры использовали момент, чтобы уничтожить дворцовые запасы коньяка и поговорить о делах, и заодно подумать, кого из понаехавшего дамского цветника можно будет на маскараде зажать в уголке, пользуясь относительной анонимностью. Швеи и костюмеры дошивали последние маскарадные костюмы, повара сбивались с ног, готовя закуски, декораторы доводили залы до совершенства, ответственные за фейерверк проверяли оборудование, церемониймейстер пил утиные яйца, чтобы, не дай боги, при объявлении приезжающих высоких гостей не заскрипел или не сорвался голос.

В городе у простых горожан тоже было неспокойно, но как-то радостно-неспокойно. Еще в субботу на площадях открылись ярмарки с торговыми теремками, в которых можно было купить все — от расшитых красными и черными петухами передников до искусных изделий ювелиров; поесть тут же на выставленных длинных дубовых столах запеченное на углях мясо, запивая его горячим вином, чтобы согреться вечером, или холодным пивом, чтобы охладиться жарким днем.

Торговля шла бойко, несмотря на кризис. А между поставленных полукругом столов и окружающих их палаток приготовили деревянный настил для танцев, собрали сцену, окружили их светящимися ночью фонариками и аппаратами для цветомузыки. Днем на сцене выступали популярные артисты, планировалось выступление цирка и конкурс танцевальных групп, соревнующихся в национальном рудложском танце — болерне — бойком, веселом, с притопами и парными кружениями.

В полдень должно было начаться карнавальное шествие по главным улицам всех крупных городов, а в мелких городках люди просто надевали маски, костюмы и выходили веселиться в центр. Равнодушным не остался практически никто.

В вычурных купеческих домах тоже царил переполох. Тонкие и пышные, бледные и румяные, купеческие дочки мечтали выйти замуж за аристократа, а купеческие сыновья — окрутить дамочку голубых кровей. Отцы семейств наставляли отпрысков, дабы те не опозорили их вольным поведением. Многие на этом не ограничились и срочно, как только в четверг доставили приглашение, вызывали консультанта по этикету, который проводил экспресс-курс обучения правилам высшего света. Купеческие жены томно вздыхали, надеясь уломать мужа на покупку какой-нибудь королевской драгоценности, а их мужья довольно похлопывали по тугим кошелькам кулаками и новыми глазами смотрели на своих возбужденных будущим балом жен.

Готовились и столичные дворяне, недовольно сообщая друг другу, что им, о ужас, придется платить за то, чтобы тереться в одном пространстве с простолюдинами, и что королева, кажется, сошла с ума из-за планируемого отречения. Но надвигающийся бал они бы ни за что не пропустили. Отчасти из-за вечного желания себя показать и других посмотреть, отчасти из-за любопытства — увидеть, как держится королева, да и ради новых сплетен: как перенесла принцесса Ангелина Рудлог разрыв помолвки, чем закончится противостояние королевы и парламента, кто что из драгоценностей продал, а кто купил.

Были среди них и те, кто был готов разбавить свою кровь купеческой ради восстановления фамильного благосостояния, поэтому дети аристократов тоже наставлялись приглашенными консультантами — как не испугать потенциального супруга чрезмерным высокомерием и сухостью.

Готовилась и королевская семья. Воскресенье должно было стать днем помолвки Ангелины, и королева прекрасно понимала, что старшая дочь будет привлекать особое внимание и вызывать шепотки за спиной, как и она сама. Поэтому они все должны были выглядеть безукоризненно и даже чуть холодно, чтобы буквально вызывать благоговение.

Добиться этого при почти полном отсутствии драгоценностей было трудно, но недаром модельеры Королевского модного дома пользовались особым расположением семьи. То, что терялось с отсутствием камней, компенсировалось качеством и дороговизной тканей, оригинальным покроем, украшениями платьев. Маскарадные костюмы было решено не надевать, ограничиться масками, все равно от подданных не укрыться и членов королевской семьи узнают под любым костюмом.

С утра девочки во главе с матерью ушли в дворцовый термальный комплекс, после которого их кожа сияла, глаза блестели, светлые волосы всех оттенков переливались золотом и серебром, а маникюр с педикюром заставил бы удавиться от зависти всех дворцовых модниц.

Обед был легким, переходящим в послеобеденный сон, чтобы не клевать носом на балу. После того как они оделись, пришлось сделать общую фотографию — фотограф был приглашен заранее, на помолвку, и его тоже забыли отменить. Ко дворцу уже съезжались гости, ведь бал начинался в семь вечера. Королевская семья должна была появиться в девять, когда все соберутся.

Три центральных бальных зала, украшенных цветами, задрапированные воздушными тканями, сияющие огнями, были соединены между собой высокими арками, увитыми лентами и бантами. На сцене в главном зале играл оркестр, но благодаря колонкам его было слышно и в самых отдаленных уголках. По периметру стояли столы с закусками, ледяными фонтанами и напитками. У стен — диванчики для притомившихся гостей, между которыми были выставлены стеклянные подиумы с драгоценностями короны. Лаунж для мужчин манил запахами дорогих сигар и коньяка. В дамских комнатах терпеливо ждали горничные — на случай, если их госпожам понадобится помощь — поправить платье или сменить поехавший чулок. Бал набирал обороты, гул усиливался, огни сверкали, музыка играла, гости прибывали.

Они подъезжали к центральному входу дворца, расположенному между четырьмя разноцветными крыльями. Сверху он был похож на цветок клевера. Вереница дорогих сверкающих автомобилей, мигая огнями, непрерывно въезжала в центральные ворота, медленно приближаясь ко входу. Вежливые молчаливые шоферы выходили из машин, открывали двери, почтительно кланялись. С сидений вставали главы дворянских и купеческих фамилий, одетые в дорогие костюмы или офицерскую форму — если они были военными, — сопровождаемые супругами в модных маскарадных платьях и отпрысками с горящими глазами, аккуратно и шикарно одетыми в костюмы героев разных эпох. Все были в полумасках.

Гости поднимались по длинной лестнице с широкими плоскими ступенями, покрытыми золотым бархатом, проходя мимо горящих по краям лестницы фонариков. Останавливались пообщаться друг с другом у входа, раскланивались, целовали руки дамам и, сопровождаемые любезными королевскими распорядителями, заходили внутрь.

В зале прибывшие фланировали от столиков с закусками до диванчиков, от лаунжа до скамей фрейлин, возглавляемых Сениной, которые записывали в дамские танцевальные карточки порядок приглашений на будущие танцы и распределяли по парам тех, кто остался без партнера. Никто не должен был быть обиженным.

Молодые светские львы подходили к краснеющим под масками девушкам, ждали, пока общие знакомые их представят, и просили предоставить им право танцевать с юными девами свободный танец. В воздухе ощутимо пахло любовью и выгодными браками.

Купцы и дворяне, не сталкивавшиеся ранее, знакомились и осторожно обменивались своими матримониальными планами. Танцы должны были вот-вот начаться, как раз тогда, когда все наговорятся, наедятся и будут готовы развлекаться.

Наиболее родовитые семьи приезжали позже всех, и церемониймейстер добавлял в объявление прибывших все больше торжественности, пока его голос не стал чистым пафосом, летящим над присутствующими. И вот настал момент, когда ему нужно было продемонстрировать глубокое дыхание и выдержку.

— Ее королевское величество королева Ирина-Иоанна Рудлог! Ее высочество кронпринцесса Ангелина-Иоанна Рудлог! Ее высочество принцесса Василина-Иоанна Рудлог!

Пока шло казавшееся бесконечным представление королевской семьи, Ирина с мужем и дочерьми спокойно стояли у входа в главный зал, улыбаясь и благожелательно кивая знакомым и незнакомым гостям, образовывающим цветастый и пестрый коридор по обе стороны от входа. Дамы присели в реверансах, кавалеры склонились в поклоне, и вдруг в наступившей почтительной тишине зазвучали первые звуки королевского тансо — величественного парного танца, когда партнеры словно парят по залу под торжественную мелодию, то убыстряясь, то замедляя шаг, будто качаясь на морских волнах.

Святослав Федорович повел жену открывать бал. Первый круг они протанцевали вдвоем, а затем к ним начали присоединяться гости. Младшие принцессы, еще не дебютировавшие, вежливо дождались окончания танца родителей и ушли с няней в детскую комнату. А старшие тоже танцевали, даже Маришка, которую пригласил молодой лейтенант.

Одна мелодия сменяла другую, гости пили, веселились. Королева будто поймала кураж — кружась в объятьях галантных кавалеров, заверявших ее в своей преданности и своем восхищении. Ее наконец отпустило напряжение прошедших дней. И все это — море света, цветов, маски и разноцветные костюмы, почтительные поклоны аристократов и членов купеческих семей — подействовало на нее как пузырящееся шампанское на морозе. Кажется, она снова почувствовала себя счастливой.

И вот зазвучали первые аккорды медленного тируме — этот танец исполнялся партнерами так близко, что незамужним девушкам и юношам запрещено было принимать в нем участие. А перед отдыхающей королевой склонился высокий мужчина в полковничьем мундире и черной маске, закрывающей верхнюю половину лица.

— Торжествуете, моя королева? — глухо спросил он возле ее уха, когда они прошли первые шаги танца, и мелодия подхватила их, унося в мир, где существовали только двое.

«Ох, Игорь, Игорь»…

— Благодаря тебе, — королева говорила так же тихо, чувствуя его дыхание на своей щеке, — я могу торжествовать. Я победила.

— Не скромничайте, моя королева, этот триумф исключительно ваш. Что вы будете теперь делать?

Она чувствовала тепло его крепкого тела, и ей хотелось оказаться совсем в другом месте — там, где они были счастливы.

— Завтра двор перебирается в летнюю резиденцию. А послезавтра я выставлю свои условия на Совете. Затем мы с девочками тоже уедем.

Касание рук, касание тел, дрожь по позвоночнику и синхронно бьющиеся сердца.

— Игорь, я хочу наградить тебя. Графский титул будет в самый раз, правда?

Чуть сжавшиеся пальцы и снова теплое дыхание возле уха.

— Не нужно, ваше величество. Для меня счастье служить вам, моя королева.

«Вы невыносимо прекрасны, моя королева…»

«Игорь, Игорь, что же мне с тобой делать?»

Безмолвный разговор-воспоминание, разговор-обещание. «Опять королева говорит о делах», — шушукались затюканные за прошедшую неделю придворные. Никто, увидев эту пару, не подумал бы, что за сжатыми губами ее величества и серьезным лицом начальника разведуправления стоят вопросы меньше чем государственной важности. И только принц-консорт, внимательно наблюдающий за танцующими, на одно мгновение прикрыл глаза, словно отгораживаясь от реальности.

— Я бы хотела, чтобы все было по-другому, — сказала она с тоской, растворяясь в его надежных объятьях.

«Да, чтобы мы с тобой были не теми, кто мы есть, а просто мужчиной и женщиной, Игорем и Ириной. Чтобы могли спокойно, как все люди, любить друг друга, не быть постоянно на виду, не прятаться как воры и не красть часы и минуты счастья у судьбы, чтобы надо мной не висел долг перед государством, перед детьми, перед моим мужем — моим любимым и незаменимым другом. И пусть от него я не горю, как от тебя, и ноги не слабеют, и сердце не бьется как сумасшедшее, но он не заслуживает того, что я хотела бы сделать. Он моя опора, мой дом, моя крепость. Но видят боги, как я хочу быть с тобой!»

Она не произнесла этого вслух, но ему и не нужно было слышать, чтобы понять.

— Я всегда буду рядом, моя госпожа, — произнес он, почти касаясь ее щеки губами, и от этих простых слов по ее телу разлилось тепло, а сердце сладко замерло от счастья.

Поздно ночью притомившиеся и изрядно выпившие гости вышли на огромную террасу — наблюдать за фейерверком и пиротехническим шоу. В парке крутились огненные колеса, били разноцветные фонтаны из искр, волшебные световые звери плавали между деревьев, окрашивая стволы и листву в красные, синие и желтые цвета. Кружили огромные бабочки, поднимаясь в небо, они увеличивались в размерах до тех пор, пока не рассыпались водопадом холодных искр, льющихся с неба до земли. В небе танцевали хороводы из звезд, складываясь в кружевные рисунки и постепенно затихая. Высокая публика встречала каждое новое чудо ахами и аплодисментами.

Фабиус Смитсен из своей камеры тоже любовался фейерверком. Он вообще любил красоту этого мира и восхищался выдумкой людей, создававших различные диковины. Люди оказались очень занятными существами с вкусными, сытными эмоциями. И этот мир очень не походил на его мрачную, безрадостную родину, наполненную борьбой за выживание.

Смитсен улыбался. В последнее время улыбка практически не сходила с его лица, охранники даже забеспокоились — часом, не двинулся ли медиамагнат от ареста. Нет, не двинулся. Так мог бы улыбаться человек, который точно знает, что дело всей его жизни скоро будет сделано.

На следующий день к вечеру дворец снова опустел, но пустота эта была не тревожной, как раньше, а легкой и праздничной. Слуги убирали покои и бальные залы, а стук каблучков королевы, доделывающей дела, звучал как победная дробь барабанов. Она отпустила няню, и вечер они провели с семьей, купаясь в огромном бассейне термального комплекса, греясь на медленно опускающемся к горизонту солнышке, обсуждая семейные дела и планы.

День Единения с народом прошел на ура, и рейтинги королевы взлетели до небес. Она подготовила условия, на которых проголосовавшие за сокращение ее полномочий не будут обвинены в госизмене и даже останутся на своих постах. И весь вечер она чувствовала, как внутри словно играют фанфары, предвкушала, как вытянутся лица предателей и как она, слово за слово, вобьет их в землю. А потом милостиво простит. Да, она была мстительна, как любая женщина, гордость которой уязвили. Однако здесь дело было не только в мести, но и в уроке на будущее, чтобы сохранить государство от дураков.

Но выступить на Совете Ирина не успела. С утра, когда народ, собираясь на работу под включенный телевизор, периодически поглядывал в него, все каналы внезапно прервал экстренный выпуск новостей. И премьер Северян, запинаясь и пряча глаза, поведал, что ее величество в рамках борьбы с кризисом намерена поднять налоги, отменить все социальные выплаты и привилегии, вернуть обязательную службу в армии и давным-давно отмененный сбор десятой доли заработанного у горожан.

Все это звучало так невероятно на фоне событий прошедшей недели, что вместо работы большинство горожан пришло на площадь перед дворцом — требовать объяснений от королевы. И когда со стороны дворца раздались выстрелы и люди, одетые в форму гвардейцев, демонстративно перезарядив ружья, выстрелили еще раз и еще, после чего скрылись в направлении дворца, толпа озверела.

Кровь на брусчатке, тела погибших, передаваемые на руках по направлению к прибывшим реанимобилям, крики «Долой кровавую королеву!», и кто теперь разберет — кто кричал: сами оглушенные случившимся граждане или проплаченные провокаторы? Толпа ринулась штурмовать дворец, сломала ворота, и не остановили ее ни стрелки Талии, ни маги, ни охрана комплекса. Ворвавшиеся во дворец озверевшие люди стали крушить все вокруг, избивать испуганных слуг, метаться в поисках той, которая, по их мнению, отдала приказ стрелять.

Фабиус Смитсен, услышавший выстрелы в отдалении, с усмешкой встал, одним движением руки расплавил замок на дверях камеры и вышел, уложив метнувшихся к нему охранников. Прогулочным шагом он двинулся в сторону личных покоев королевы, а за ним, как за кровавым сеятелем, оставались тела пытавшихся остановить черного стражей.

Королеву разбудил стук в дверь.

— Ваше величество, — Стрелковский был собран и мрачен, как никогда, — немедленно берите детей и идите к телепорту. Я не знаю, насколько задержит толпу стража. У нас максимум десять минут. Быстрее! — рявкнул он, видя, что она спросонья ничего не понимает и собирается что-то спросить.

— Ты приказал Бельведерскому выдвигать части в столицу? — Ирина быстро натянула на себя первое попавшееся платье, по иронии судьбы — то же самое, в котором она пришла тогда к нему. Принц-консорт тоже быстро оделся, пошел за детьми.

— Сразу как получил донесение о случившейся провокации, — Игорь взял королеву за локоть, невежливо потянул к двери. — Нас предали, Ирина, войска не придут.

Телохранители и с десяток стражей во главе с начальником охраны стерегли вход в личные покои, а во дворце уже слышался звук бьющихся стекол и рев толпы. Девчонки, испуганные и молчаливые, сгрудились в коридоре у двери. Святослав держал хнычущую Каролинку на руках. Они, прикрываемые со всех сторон, двинулись к залу телепорта, расположенному в самом конце Семейного крыла.

Стрелковский ушел назад, проверить, не остался ли кто из придворных в своих покоях. В зале у телепорта уже хлопотал придворный маг с учениками, рядом с ним суетились боевики, присланные Алмазом Григорьевичем, но арка и не думала светиться, хотя запуск телепорта осваивал даже маг-первокурсник. Члены королевской семьи в нерешительности остановились посреди зала, рядом с замершими тут же духовниками, не понимая, что делать дальше.

— Выбиты кристаллы, — крикнул придворный маг в смятении, — сейчас заменим. Две минуты, ваше величество.

— Не торопитесь, милейший, — раздался спокойный голос из-за спин королевской семьи. Смитсен стоял в дверях и благожелательно оглядывал присутствующих, затем выставил вперед руку и что-то прошептал.

Ирина с ужасом и зарождающейся буйной яростью увидела, как падают один за другим ее охранники, как захлебывается кровью почерневший начальник охраны. Как Святослав, отдавший Каролину старшей принцессе и оттеснивший их за телепорт, рванулся к медленно выступающему вперед Смитсену и, напоровшись на какое-то взрывающее заклинание, покатился по полу. Левой руки у него уже не было, из плеча хлестала кровь, лицо и грудь были в крови.

Ирина видела, как ее проклятия, сбивающие обычного человека с ног, развеиваются, не долетая до Смитсена. Она видела, как духовники, синхронно создавшие полупрозрачную цепь и шагнувшие вперед, синеют и задыхаются, оседая на пол. Как разбиваются его проклятия о щиты Алмаза Григорьевича, и те тускнеют, слабеют, истончаются. Видела, как группа магов во главе с придворным, окружившие королевскую семью защитным куполом, хлещут по медленно продвигающемуся вперед черному всеми возможными заклинаниями, но ни одно из них не достигает цели, в отличие от проклятий самого Смитсена, обращающих противников в прах.

Он обошел телепорт по кругу и уже приблизился к семье, когда сзади раздались выстрелы. Стрелял Игорь, пробивая в груди Смитсена кровоточащие дыры. Черный махнул рукой — Стрелковский отлетел к стене и замер там поломанной куклой. Враг приближался, шатаясь, — все-таки человеческая оболочка уже была мертва.

— Девочки, все мне за спину, — быстро сказала королева, разводя руки в стороны. Черный дошел до защитного купола и остановился, трогая его с кривой ухмылкой. Так, кружа по залу, переступая через трупы, они дошли практически до того места, где лежал ее муж. Он был еще жив, даже пришел в сознание и теперь сидел на полу, зажимая культю рукой. Бледный и раненый, Святослав был ей не помощник. Сзади рыдали в два голоса Каролина и Маринка. Ирина явственно чувствовала страх дочерей и отчаянно хотела их спасти, выгрызть врагу горло, сражаться за них как кошка за своих котят.

— Зачем тебе все это? — спросила она, желая выиграть время и вспомнить точную вязь мощного проклятия. Не было уверенности, что оно подействует, ведь ее враг был черным, а проклятия — их стихия.

— Ваше величество, — рассмеялся Смитсен, ощупывая как слепец защитный купол, — считайте, что я восстанавливаю историческую справедливость.

— Не понимаю, — произнесла она, отбивая в голове ритм проклятия.

— И не нужно, — произнес черный, пытаясь найти тонкое место в защите. — Если бы не ваше желание сохранить трон, сегодня не было бы крови. Это только ваша вина, королева. Ваша и вашей немереной гордыни. Но вы еще можете сдаться. Подумайте. Я оставлю вам жизнь, если вы согласитесь на мои условия…

Краем глаза Ирина видела, что лежащий у стены Игорь шевельнулся, неуверенно поднялся. Одна рука у него висела, видимо, сломанная, изо рта шла кровь. Занятый распутыванием защитного заклинания черный ничего не заметил. Он поддел пальцем одну из светящихся нитей купола, что-то прошептал — и защита лопнула со звенящим звуком как мыльный пузырь. В этот же миг королева накрыла детей своим щитом и ударила по врагу со всей мощью, так, что в зале посыпались стекла, а бегущего к ней Игоря сбило с ног.

Смитсен остался стоять, хоть и выглядел теперь как обугленная головешка, а глаза его, утратившие все человеческое, сверкали змеиной зеленью сквозь спекшиеся глазницы того, кто был некогда Фабиусом Смитсеном.

— Упрямая, — прохрипело это существо и, падая в агонии, выпустило в сторону королевы шипящую черную кляксу, стремительно врезавшуюся ей в область груди. Дети закричали. Ирина, понимая, что не успевает, уже сгибаясь от невообразимой боли, дернула амулет, висевший на груди, раздавила хрупкое стекло в руках и прокричала, давясь кровью, несколько слов, намертво зазубренных еще в глубоком детстве.

Сзади воцарилась мертвая тишина.

Умирая, она видела бегущего и падающего перед ней на колени Игоря. И сквозь льющиеся от мучительной боли и осознания скорой смерти слезы, судорожно комкая влажной рукой то самое платье, пропитанное кровью, она все-таки успела прошептать ему: «Игорь… тоже тебя люблю».

Алмаз Григорьевич Старов проснулся от настойчивого звонка в дверь. «Кого еще нелегкая принесла», — ворчал он про себя, проходя через ночной двор и открывая ворота. Увидев стоявшего напротив человека, он скривился, но жестом пригласил его войти.

О чем они разговаривали, неизвестно, но к себе Старов поднялся, качая головой и периодически тяжело вздыхая. Гость прожил у него две недели и уехал так же неожиданно, как появился, получив то, за чем явился: амулет, позволяющий обмануть защитные сигналки и отвести глаза тем, кому нужно.

Тем временем в стране было сформировано новое правительство, возглавляемое премьером Северяном. Часть дворян покинула Совет и разъехалась по своим владениям. Народу, взбудораженному смертью королевы и предшествующими событиями, объяснили, что Ирина-Иоанна пала жертвой своих интриг и понесла заслуженное наказание от неизвестного мстителя, безусловно, потерявшего голову от смерти своих родных на площади перед дворцом. Похоронили ее тихо и быстро на закрытом фамильном кладбище, и никто не видел, как через две недели после похорон на могилу королевы пришел человек, молча просидевший там несколько суток.

Агенты, работавшие на Стрелковского, в большинстве своем поувольнялись, не желая работать на предателей, и его место занял один из тех, кто голосовал против Ирины на памятном Совете. Были и попытки найти королевскую семью, которые не увенчались успехом. Несколько месяцев нанятые ищейки безрезультатно прочесывали страну. Рудлог был большим государством, и девочки с принцем-консортом словно канули в воду. Дружественные страны разорвали с Рудлогом дипломатические отношения, а Талия вообще грозила войной, и только уговоры короля Блакории позволили избежать полноценного военного конфликта. Верные королеве офицеры уходили со службы, Север объявил автономию и заявил, что преклонит колени только перед носителем крови Рудлогов. Королевство медленно впадало в хаос, потому что верные монархии люди не желали мириться с существующим порядком, а их противники у власти использовали все имеющиеся возможности, чтобы заткнуть им рот.

Еще через пару месяцев в Иоаннесбурге произошло первое убийство. Премьер-министр Северян, возглавивший правительство после смерти королевы и уничтожения монархии, был найден застреленным у себя дома, в своей спальне. На пропитанной кровью подушке следователи нашли игральную карту — красную королеву. Вслед за ним в течение месяца были убиты новый спикер Совета, два министра, заместитель Смитсена Щеглов и новый руководитель разведуправления. Сыскари сбились с ног, разыскивая неведомого убийцу, собирающего кровавую жатву и оставляющего рядом с жертвами свою красную королеву. Но тот словно был невидимым, обходя каким-то чудесным образом и охрану, и щиты.

Генерал Бельведерский сидел в кресле библиотеки, когда открылось высокое окно веранды и в библиотеку вошел знакомый ему человек. Он был страшен — исхудавший, высокий, с заросшим бородой лицом. Только глаза горели яростным огнем фанатика, огнем без тепла, огнем поломанной души.

— Я ждал тебя, — сказал генерал и поднял голову. — Я это заслужил. Давай.

Человек поднял пистолет — и тут в библиотеку вбежала коротко стриженная девочка четырех лет с криком: «Деда, я не лягу, пока ты мне не почитаешь!» Увидев вооруженного мужчину, она притихла, молча подошла к генералу, настороженно блестя черными глазами, положила голову ему на колени. Человек с пистолетом перевел взгляд на книгу — это были детские «Сказки про бурундучка и мешок бобов».

— Анюш, иди ложись, я сейчас договорю с дядей и приду, милая, — мягко произнес Бельведерский, подталкивая ребенка к двери.

— Точно придешь? — смешно шепелявя, спросила девочка.

— Точно-точно, котенок, иди. Нам нужно с дядей поговорить.

Девочка недоверчиво фыркнула, но убежала. Бельведерский перевел взгляд на гостя.

— Жизнь за жизнь, — объяснил он. — Я готов.

— Да пошел ты, сука старая, — процедил человек сквозь зубы. Глаза его потухли, он отшвырнул пистолет и вышел в ночной осенний сад.

Генерал остался сидеть в кресле. Руки его дрожали.