Глава 22

Марина, наши дни

Я кормила яблоком маленькую кобылку, которая аккуратно, с громким хрустом, кусала сочный плод, касаясь моих рук бархатистыми губами. Она жевала и закатывала глаза от удовольствия, а я обнимала ее, гладила по лбу с белой звездочкой и испытывала такое счастье, которое, наверное, можно ощущать только в детстве.

Раздался свист кнута, и Люк погнал лошадку по кругу. Она в ужасе скакала прямо на горящее кольцо, а я кричала, потому что знала, что случится дальше.

Лошадка прыгнула и вспыхнула огнем, а Люк, превращаясь в Смитсена, сказал многоголосым голосом: "Вот так-то лучше!" и потянул ко мне удлиняющиеся руки.

Я с трудом, как сквозь кисель, побежала от него, подбежала к умирающей кобылке, которая хрипела, билась и смотрела на меня мамиными глазами.

"Бей первой, дочка" — сказала она и…

— Марина Станиславовна, ваша смена!

Я с трудом отходила от кошмара, который был каким-то отрывочным бредом, замешанным на подавляемых страхах. Что-то не везет мне со снами в последнее время. До этого не снилось почти ничего, ну не считать же снами однообразные пейзажи, будто смотришь из окна поезда на чужую жизнь в мелькающих деревнях и городах, и на бесконечные поля с лесами. А тут как прорвало. Может, стресс от чрезвычайной ситуации так влияет?

"Отсутствие мужика на тебя так влияет" — фыркнул внутренний голос, и я мысленно показала ему неприличный жест.

— У меня уже есть мужчина, — сказала я себе в зеркало, активно работая зубной щеткой.

"Баловство у тебя есть, а не мужчина"

— Он мне нравится? — спросила я у себя и показала язык в пасте своему отражению.

"Пока будешь соображать, найдет себе другую кралю. И останешься без потрясающего секса. Курица"

— Потрясающего? Может, он в постели чурбан чурбаном.

"Угумс", — хмыкнул он внутри. "Именно поэтому ты ему чуть не отдалась вчера на холме"

— Чуть не считается, — пропела я, умываясь холодной водой из рукомойника.

"Целуется он так, что каждая клеточка твоего организма кричит "возьми меня!"

— Ну ты и дура, Марина, — сказала я себе на прощание, вытираясь полотенцем.

Настроение, несмотря на кошмар, было хорошее. А затем мне стало и не до кошмаров, и не до поцелуев. Началась смена.

Люк Кембритч клеил усы и бороду. Дело было серьезное, потому что его собственная щетина была иссиня-черной, и отрастала через пару часов после бритья. И нужно было наклеить так, чтобы ее было не видно, но при этом не выглядеть неестественно.

Прямо с утра ему принесли извещение от Старова Алмаза Григорьевича, который сообщал, что готов принять господина Инклера в 14 часов 15 минут, если тот займет у него не более 10 минут. Люк обрадовался и этому, потому что мага дома застать было невозможно. Но, видимо, оставленное письмо заинтересовало старого мага, и он снизошел-таки до встречи. А после — к Байдеку. Хорошо, что грим не придется наносить дважды, клей противненько сушит кожу, и под "бородой" начинается зуд.

С Мариной сегодня встретиться не получится, а жаль. Вчерашний вечер доставил ему удовольствие, пусть и странного рода, потому что не привык виконт Кембритч к такой длительной осаде. Хотя…тем слаще будет победа. И пусть она пока не в его постели, но крепость уже дрогнула, и это дело нескольких дней. И, может, его отпустит наконец. Потому что его собственное поведение далеко от рационального и взвешенного. Можно бесконечно отговариваться тем, что он не убежден ни сканированием, ни анализами, и поэтому следует за ней. Но это еще более нерационально. В мире не существует способа изменить ДНК и состав крови. Он это понимает. И, значит, его импровизационные маленькие проверки — просто ширма для себя самого, оправдание абсолютно несвоевременного и ненужного сейчас влечения.

А влечение, он точно знал, прекрасно лечится несколькими горячими любовными схватками на его простынях. Затем женщиной насыщаешься и становится неинтересно. Вот и сейчас хочется поскорее добиться своего, чтобы со спокойной совестью расстаться с неуступчивой медсестричкой и посвятить себя подготовке к унылому существованию в роли принца-консорта. Если их поиски закончатся успехом, конечно. Есть какая-то высшая ирония в том, что каждый шаг к выполнению задания все крепче сжимает на его шее брачное ярмо.

Алмаз Григорьевич долго не открывал, и Люк трезвонил в ворота, стараясь, чтобы это звучало деликатно. Получалось что-то на манер детской песенки. А то кто знает этого старого перечника, судя по тону его письма, он может из принципа не открыть, если вдруг гость покажется слишком настойчивым.

Наконец, когда Люк уже начал соображать, насколько он готов повторить студенческие подвиги с перелезанием через забор, и не подведет ли его нога в самый ответственный момент, калитка заскрежетала, и в проеме появился мрачный молодой человек в белом, заляпанном чем-то неаппетитным халате.

— Вы Инклер? К Деду? — спросил он тоскливо.

— Совершенно верно.

— Сочувствую. Спасибо за передышку, — буркнул тот, развернулся и пошел к миленькому двухэтажному дому, который мог бы принадлежать трепетной вдовушке, но уж никак не супермагу. Во всяком случае нежно-горчичный цвет его, обилие цветов и кружевных занавесок в окнах навевали вполне веселенькие ассоциации.

Алмаз Григорьевич сурово выговаривал двум стоявшим у двери, ведущей в подвал, заляпанным молодым людям, размахивая клюкой как оружием массового поражения. Поэтому Люк предпочел дождаться конца воспитательного процесса. Хотелось курить, но Инклер не курил, а он любил чистоту образа.

Наконец последние гневные рулады затихли, и молодые люди гуськом (к ним присоединился и встречавший его) отправились обратно в подземелье. Точнее, в подвал, но вид у них был такой, будто они спускаются в камеру пыток. А старый маг, подойдя к нему, хмыкнул, дернул себя за бороду и жестом пригласил пройти в дом. Он был гораздо ниже Люка, с окладистой седой бородой и седыми же волосами, простым щекастым лицом старичка из сказки. Но глаза его смотрели пронзительно, и двигался он так, будто клюка была ему нужна только чтоб колотить по спинам провинившихся помощников.

— Евгений Инклер? — сообщил Алмаз стенке, на которой было нарисовано нечто, напоминающее розовую собаку. Стенка раскрылась, оттуда вылетела бутылка виски и пара стаканов. Люк мысленно присвистнул, пока бутылка деликатно наполняла стаканы, смиренно замерев после на журнальном столике между ними. Маг, ничуть не стесняясь, отсалютовал прибалдевшему "писателю", и сделал глубокий глоток.

— Стажеры, — пояснил он так и не попробовавшему алкоголь Люку, — ухитрились перекормить единственный мой экземпляр Тина Локунас. Ему под корни нужно подкладывать строго определенное количество корма, иначе мгновенно начинает расти и пытаться сожрать доброхотов. А эти придурки решили поэксперементировать с составом. Пришлось выбирать между студиозами и моим любимчиком, и выбор был, честно признаюсь, нелегок.

— А что случилось? — спросил-таки Люк, пробуя великолепный виски.

— Взорвал я его, что случилось. Теперь вот оттирают…ученички.

Он снова хмыкнул. Поставил стакан.

— Молодой человек, и зачем этот маскарад?

— О чем вы? — "не понял" Люк. Возникло ощущение, будто его, как мальчишку, сейчас возьмут за ухо.

— Вы что, не знали, к кому идете? — он протянул вперед руку, растопырил пальцы. — Тааак, кто тут у нас? — отхлебнул виски. — Ага, близкое родство с Кембритчем. Отирался раньше при дворе, редкостный засранец. Сын?

— Но как? — Люк любил удивляться, но сейчас стало не по себе.

— Аура, молодой человек, это не внешность, ее не переделаешь. Да не сжимайте вы так бокал, так считать могут только несколько человек в мире. Приятное побочное свойство универсала. Волей-неволей запоминаешь ауры людей.

— У вас хорошая память, — пробормотал Люк, делая крупный глоток и думая о том, что еще этот могущественный старик успел "считать".

— У меня хорошие стимулирующие мозг магпрепараты, — довольно хохотнул Алмаз Григорьевич. — Но я давно ограничиваю круг людей, с которыми общаюсь. Ну-с, рассказывайте, с чем пожаловали, молодой Кембритч?

— Скажите, — лорда охватил азарт, в голове на мгновение мелькнула мысль, — а если, например, вы увидите кого-то из пропавших принцесс Рудлог, вы их узнаете? Даже если они сменили внешность?

— Конечно, — отозвался маг, делая пасс рукой. Бутылка поднялась в воздух, наклонилась, забулькала жидкость. Затем подлетела к стакану Люка. — Но зачем? Живут где-то девочки, да и пусть живут. И так настрадались, и я, старый дурак, не помог.

— Так они живы? — ну хоть что-то.

— Живы, живы, — успокоил его маг. — Если б ветвь пресеклась, нынешняя трясучка показалась бы легким поглаживанием. А так они хоть как-то сдерживают землю. Даже удивительно, без всех обрядов, слабенько, не держат.

И Люк, наблюдая, как наполняется бокал, решился и рассказал о своих поисках.

— Понятно, — сказал маг, сосредоточенно допивая бокал. — Вернуть наследницу на трон ради спасения страны, дело, конечно, благое. Но когда девчонок обливали грязью и убивали их мать, кто-то из страны вступился? Нет, проглотили. Я не говорю о Севере, конечно, мы всегда были верны короне.

— Так вы мне не поможете? Не расскажете об амулете?

— О каком амулете? — рассеянно спросил маг, думая о чем-то своем.

Люк вздохнул и повторил рассказ Стрелковского.

— Я практически уверен, что пойми я действие амулета и заклинания переноса, я их найду. Вы знаете, что это за артефакт?

— Конечно, знаю, сам его для ирининого папеньки делал, — отмахнулся маг. Затем встал.

— Вот что, молодой Кембритч, вы идите. А я подумаю. Ради того, чтобы усадить куклу на трон, я б и пальцем не пошевелил. Но есть у меня и свои соображения. Посоветуюсь кой-с-кем и напишу вам ответ.

Люк поклонился и вышел, сопровождаемый криком "Не трогайте розы, они усыпляющие". Остается надеяться на добрую волю старика-рентгена. Ему б в цирке выступать, цены б не было.

Алмаз Григорьевич, проводив виконта взглядом, плеснул себе еще виски и одним движением руки создал длинное Зеркало, разместившееся прямо над столиков. В Зеркале один за другим появлялись сильнейшие маги мира, занятые своими делами.

— Все пьешь, Алмазушко? — ехидно спросил один из них, похожий на ворона, похоже, занимающийся сейчас препарацией чего-то неживого.

— Не завидуй, Черныш, твоя печень уже три раза отказывала. Да и по делу я. Коллеги, надо обсудить один деликатный вопрос…

Марина

Возвращалась со смены я бегом, потому что впереди была встреча с Марианом, а я страшно не хотела опаздывать. Зять предупредил, что у него времени будет немного, перед вечерним дозором и проверкой постов, а мне очень хотелось побольше узнать о том, как живет Василинка, племяшки и вообще все их счастливое семейство.

Но сначала душ.

Вообще я иногда чувствовала неприятное и недостойное чувство зависти, когда думала о семье сестры. И ничего не могла с собой поделать. Одно время я даже была немного влюблена в Байдека, по-детски, конечно, но, тем не менее, некоторое смущение при общении осталось. Ее муж был тем, о ком могла бы мечтать любая женщина. Верный, сильный, серьезный, надежный. Я бы опасалась, не поддастся ли он чарам какой-нибудь дамочки, в изобилии вьющихся обычно вокруг офицеров, но он настолько любил Ваську, что просто не замечал других женщин. Точнее, замечал, но не воспринимал их как существ противоположного пола. Даже к собакам он, кажется, относился теплее, чем к женщинам. Кроме Васюши, конечно.

Из душа я вынырнула в полотенце, прикрывшись больничным халатиком — все равно нормально вытереться в помывочном блоке было нереально, а натягивать одежду на мокрую кожу было противно. Зашла в палатку.

На койке стояла огромная корзина дымчато-сиреневых цветов с темно-красными вкраплениями. Рядом лежала коробочка, оббитая темно-синим шелком, размером с альбом для рисования. Я, улыбаясь и снимая халатик, подошла, вытащила влажными пальчиками записку.

"На память о нашем закате. Завтра заеду за тобой. Люк".

Нет, каков наглец, а?

Совсем уже неприлично улыбаясь под негодующие вопли внутреннего голоса о разжиженных мозгах и тупых, падких на сладкое девицах, я наклонилась и открыла коробку.

И застыла.

На блестящей, сливочной подкладке лежали, словно брошенные небрежной рукой, светлые шелковые чулки с черной кружевной окантовкой. Очень длинное жемчужное ожерелье-капля — длинная нить, сложенная вдвое и перетянутая посередине драгоценной брошью. Если его надеть, украшение как раз бы заканчивалось "каплей" на уровне моего пупка. Легкий светло-розовый шарфик-пояс, почти прозрачный, сквозь который хорошо было видно ожерелье. И еще одна записка.

"Наденешь? Хочу увидеть тебя в этом. Только в этом".

Я словно услышала его ироничный хрипловатый голос, и дрожащей рукой потянулась к самому безопасному предмету — шарфику. Коснулась гладкой ткани…и шарфик рассыпался тысячами волшебных лепестков, которые медленной прохладной волной проскользили по моему телу вниз, щекоча особо отзывчивые места крошечными разрядами статики, и, достигнув кончиков пальцев на ногах, быстро поднялись вверх горячим, чувственным потоком.

Коленки подогнулись, задрожали, и пришлось опереться на койку, чтобы не свалиться.

Нет, он не наглец. Он наглая самоуверенная скотина!

В лицее девчонки шептались о таких штучках, изготовляемых под заказ за бешеные деньги магами воздуха. Творение называлось как-то типа "Медовый поцелуй" или "Письмо страсти", ну или что-то такое же слащаво-медовое. И дарить его было таким же неприличным, как…ну как дарить чулки и "каплю" с соответствующей запиской.

"Кажется, кто-то четко дает понять, чем закончится следующая встреча", — ехидно подтрунивал внутренний голос. Что-то я частенько начала разговаривать с собой.

— Да уж, понять по-другому я при всем желании не могу, — я аккуратно накрыла коробочку крышкой и отошла от нее.

"Зато ты точно знаешь, что он от тебя хочет."

— Но хочу ли этого я?

"Не ври себе, а?"

— Заткнись, — в сердцах сказала я и пошла одеваться, пока внутренний голос глумливо распевал строки древней любовной поэмы: "Отдайся дева белокрылая мучителю желанному ночей твоих бессонных…"

Мариан ждал меня на террасе летнего кафе, расположенного в доме рядом с палаточным егерским лагерем. Я безбожно опаздывала, автобус тащился медленно, и я разглядывала город, потому что посмотреть его нормально так и не получилось. Разрушений было, к сожалению, много. Прекрасные двух- и трех- этажные здания с обрушившимися крышами, упавшие на тротуар заборы, потрескавшиеся стены. И все это среди пышной зелени. Я в очередной раз удивилась и порадовалась тому, что никто не погиб.

Автобус тихо проехал центр, обогнул Часовую башню и подъехал к парку, где и стоял егерский лагерь. А вот и кафешка, через площадь. Миленько — изгородь с витой калиточкой, окружающая с десяток выставленных столиков, живые цветы, музыка.

Я издалека увидела мощную фигуру капитана Байдека, и ускорила шаг. Он, сидя за столиком, разговаривал с каким-то человеком, но видно было плохо. По площади туда-сюда шустро сновали автомобили, и пришлось обходить полукругом по тротуарам и светофорам, чтобы дойти, наконец, до вожделенной калитки.

Незадолго до этого собеседник Байдека встал, пожал ему руку и направился к выходу. Я с любопытством глянула на него — блондинчик, высокий, с бородой, на профессора — лингвиста похож. Он как-то странно посмотрел на меня, будто у меня зубная паста засохла в уголке губ (хотя, может, и засохла, собиралась я в состоянии сильного раздрая из-за чьих-то нахальных посланий). Вежливо придержал мне калитку, подал мне руку, — перешагнуть через небольшой водоотвод и ушел.

С Марианом мы проговорили почти час, и я просто млела рядом с ним. Как же повезло Васе! Хотя, с другой стороны, она сама укротила свое везение и заставила его делать так, как нужно было ей. И оказалась в выигрыше.

— Как думаешь, твои мальчишки скоро начнут перекидываться? — легко полюбопытствовала я. Об оборотнях я не знала практически ничего, и исследователь внутри меня не упустил возможности задать этот вопрос.

Мариан улыбнулся. Он вообще всегда улыбался, когда речь заходила о жене и детях.

— Как мне объяснил консультант, первые обороты чистых оборотней начинаются с половым созреванием, лет в 12–14. Не знаю, как будет у нас. В любом случае это будет не скоро.

— А как ты…? — я запнулась, постеснявшись спросить, как часто он оборачивается сейчас, и не пугаются ли дети. И не гоняет ли его Васька из дому в такие дни.

Последнее я бы, конечно, и так не спросила бы, потому что это девочкин вопрос, который можно обсудить с сестрой, валяясь в кровати, но мысли потекли именно в этом направлении.

Он понял мое любопытство, ответил, как всегда, медленно и спокойно:

— Я сейчас почти всегда могу контролировать оборот, Марина. Магконсультант, к которому я обращался, дал почитать пособие для подростков-оборотней. Они, оказывается, активно издаются, особенно в Бермонте. С картинками, — он усмехнулся. — Забавно было вернуться почти в кадетское прошлое и учиться тому, что истинные оборотни умеют сами по себе.

Мы еще поговорили, я передала горячие приветы Васюте, маленькие подарки для детей, и затем двинулись на выход. Барон Байдек проводил меня до первого светофора, крепко и радушно обнял и направился в часть. Ну а я — отсыпаться.

Но на прощание, когда я уже уходила, он тихо сказал:

— Марина, видела человека, с которым я разговаривал?

— Блондинчика? — я кивнула. — Столкнулись с ним на входе. А что такое?

— Он попросил меня дать ему интервью для книги. Якобы пишет про жизнь королевской семьи до переворота. Я, конечно, изложил ему официальные факты. Но я уверен, что он никакой не писатель. Похож на сыскаря. Я на них насмотрелся за время службы. Взгляд, повадки. Неосознанно тянется рукой к карману, играет ручкой как сигаретой, но сигарет нет. Бережет ногу, будто там мозоль или обувь не по размеру. Темные волоски на запястьях и светлые волосы с бородой. Слишком выверенный образ. По отдельности вроде и ничего, и объяснимо, но все мелкие детали вместе создают ощущение недостоверности. Может, я и перестраховываюсь, но попрошу своих людей за ним проследить. Не нравится мне это.

Я поежилась:

— Почему ты сразу не сказал, Мариан?

Он пожал плечами:

— Зачем? Мы с тобой прекрасно пообщались. А сказал бы сразу, ты бы стала дергаться и разговора бы не вышло.

Капитан был, как всегда, прав. А я, шагая обратно к автобусу, все выискивала глазами этого типа и нервно дергалась, будто ощущая на себе его взгляд. Совсем я забыла об осторожности с этим безумным режимом и морочащим мне голову лордом Кембритчем. Будто все мы уже были в безопасности. Будто и не было Смитсена, убившего маму, потока сыщиков, разыскивающих нас и постоянных переездов с места на место, чтобы только начать жить спокойно.

Сидящий в припаркованном старом автомобиле Люк, и не подозревавший о своем провале, медленно провожал удаляющуюся девичью фигурку глазами. Да уж, он чуть не спалился у входа, когда увидел перед собой Марину. Как ему удалось сориентироваться и не выдать себя, только Богам известно. И если факт посещения ею кафе нареканий не вызывал — мало ли, что ей там могло понадобиться, то вот ее общение с Байдеком, когда-то давно охранявшим вторую Рудлог и, по слухам, имевшим с ней роман, уже походило на очередное странное совпадение. Он видел, как долго разговаривали эти двое, как они обнимались. Было понятно, что их связывают теплые отношения. И помимо заходящейся в крике интуции он явно чувствовал на переферии сознания ядовитый шепоток ревности.

******

— Марина Станиславовна, там вас ждут!

— Подождут. Спасибо, Катюш.

Выходя с внеплановой вечерней планерки под любопытствующими взглядами коллег, я, зажав сумочку под мышкой, посильнее запахнула легкую куртку, в очередной раз пожалев, что не заехала перед командировкой домой за вещами. Если б не лорд Кембритч с его поцелуями, не мокла бы сейчас под дождем.

"Разве ты была против?"

— Заткнись, а?

Иссиня-черные тучи, зависшие над Лесовиной, отчетливо намекали, что готовят что-то поэффектней нынешнего моросящего дождичка. В глубинах наступающих грозовых облаков то и дело вспыхивали зарницы и глухо, далеко ворочался гром.

Люк ждал меня у машины, ничуть не смущенный капризами погоды. Высокий, худощавый, опасный. Для меня опасный, ага. Темные глаза, темные волосы, все тот же выдающийся нос, и узкое рельефное лицо. Ну вот ни разу не красавец. Что же ты нашла в нем, Марина?

Улыбнулся краешком губ, привлек к себе, скользнув теплыми руками по бедрам, ткнулся в мокрую щеку быстрым поцелуем с запахом табака и свежей туалетной воды. Открыл мне дверь, сам уселся за руль.

— Я боялся, что ты не придешь, — хриплый голос скользнул по мне, как давешние лепестки "Поцелуя страсти". Сам он смотрел на дорогу, сквозь работающие на полную мощность дворники, немного щурясь от огней проносящихся навстречу машин. В салоне раздражающе пахло новой кожей, сигаретами и Люком.

— Была такая мысль, — признала я. Была, была, что уж тут стесняться. Спрятаться, пересидеть у коллег, уехать гулять в город.

— Но ты все-таки здесь?

Пожала плечами, закручивая влажные волосы наверх. Куртка-таки промокла и неприятно холодила кожу.

— Не привыкла бегать от трудностей.

Люк хмыкнул, мазнул взглядом по моим бедрам. Да, милый, я в штанах.

— Ты надела чулки?

Да, вот так вот сразу проясняем диспозицию и планы на вечер.

— Нет, конечно, — я с удивлением глянула на него.

Засмеялся хрипло, с удовольствием.

— Я так и думал. А жемчуг?

— Отдала волонтерам. На помощь детям, пострадавшим при землятрясении.

Он кивнул, потом укоризненно покачал головой:

— Ты знаешь, что оно было изготовлено в единственном экземпляре и стоит больше, чем две такие машины?

— Вот видите, какой вы щедрый и как сильно любите детей, лорд Кембритч, — ядовито ответила я, и он снова тихо засмеялся.

— Ты такая кусачая, Марина. Голодная, наверное?

— Голодная, — призналась я. — И злая.

— То-то мне кажется, что ты сейчас прыгнешь и начнешь меня грызть. Сейчас уже приедем. Везу тебя кормить и задабривать.

— Опять в пафосное место, где столовые приборы стоят больше, чем я зарабатываю за год?

— А что, — проговорил он своим невозможным голосом, снова скользнув по мне острым взглядом, — неужели тебе не понравился наш закат, Маришка?

И было абсолютно ясно, что говорит он вовсе не про закат.

Я не стала на это отвечать, да и зачем? Вранье бы выглядело кокетством, а сказать правду означало дать ему возможность продолжить игру на его условиях. Да и лорд сам все прекрасно знал.

Достала из сумочки сигареты, прикурила. Люк нажал на какую-то кнопку, плавно скользнуло вниз окно, и дым потек наружу, к несущимся мимо домам, смешиваясь с дождем, туманом и светом вечерних фонарей.

В этот раз он привез меня в крохотный двухэтажный бар, где по запотевшим стеклам высоких окон струились потоки воды, официанты были мрачны, посетители громкоголосны, и во всю мощь играла тяжелая музыка. Разговаривать с таким звуковым сопровождением было невозможно. Кормили, впрочем, отменно, и я с удовольствием предалась чревоугодию, не обращая внимания на внимательный взгляд карих глаз Кембритча. Затем мы пили крепкий обжигающий кофе из маленьких чашечек, который вполне откровенно намекал на то, что ночного сна нам не видать.

"Соблазнилась-таки?" — шепнула ехидна в моей голове.

"Ты заткнешься, наконец, или нет?!!!"

— Ну что, готова к очередному сюрпризу? — спросил Люк небрежно, когда мы добежали до припаркованного авто и забрались внутрь.

— Я начинаю бояться твоих сюрпризов, — пробормотала я, но он услышал, усмехнулся.

— Обещаю, ничего неприличного. Тебе понравится, слово Кембритча. Поехали?

— Поехали, — а что мне оставалось делать? Кричать, чтобы отвез домой?

"Могла бы и покричать, если б не хотела…"

Ехали мы довольно долго, и я задремала, откинувшись на спинку кресла. Люк пару раз что-то спрашивал, я отвечала невпопад, и он, видимо, понял, что нужно дать моему насытившемуся организму время прийти в себя. Но когда доехали, долго тормошил, уговаривал, я бурчала и ругалась, но все-таки вскочила, когда он пригрозил, что сейчас доставит мой бесчувственный организм к себе в апартаменты и там коварно надругается. Знал ведь, чем взять. Я курила, злилась и улыбалась, потому что сердиться на этого наглеца больше не было сил.

Видимо, мы приехали куда-то за город. Машина остановилась под широким козырьком огромного круглого здания, и рядом с нами уже стояло несколько не менее шикарных авто. Опять какой-то клуб для богатеньких?

— Марина, — голос Люка оторвал меня от размышлений, и я, затушив сигарету, обернулась к нему. — Мне надо завязать тебе глаза.

Ага, счас.

— Я же обещал, что не будет ничего неприличного, — он верно истолковал скептическое выражение, появившееся на моем лице. — Обещаю, что даже пальцем тебя не трону. Тебе понравится, ну, не упрямься, Маришка.

— Ни за что, — я не отступила, хотя очень хотелось. — Я вам не доверяю, лорд Кембритч.

— Ну пожалуйста, — прошептал он хрипло, наклоняясь ко мне. — Я буквально совершил невозможное, договорившись о приезде в такое время. Всего несколько десятков шагов с завязанными глазами, неужто ты боишься?

Проклятый манипулятор!

Он аккуратно провел меня по гулкому коридору, открыл дверь. Запахло сухой кошеной травой, и еще чем-то, знакомым с детства. Еще несколько шагов, какое-то движение, стук. Еще не отошедшее от сна сознание отказывалось складывать окружающие меня звуки и запахи в единую картину.

— Протяни руку, — проговорил он ласково, и я послушно вытянула руку вперед. Люк перевернул ее ладонью вперед, вложил что-то округлое и гладкое. И тут же руки что-то коснулось, захрустело, зачмокало.

Я, чувствуя, как тело крутит волнами паники, сорвала повязку. Мы находились на крытом ипподроме. Передо мной стояла маленькая кобылка с белой звездочкой во лбу и, аккуратно, касаясь моей руки бархатными губами, с хрустом кусала яблоко.

Я перевела испуганный взгляд на обеспокоенное лицо Люка, чуть улыбнулась онемевшими губами, всхлипнула и упала в обморок.

*********

Я очнулась от раскатов грома. Мерзкая, вязкая тьма быстро отступала, и я приоткрыла глаза, часто заморгала от яркого света. Задрожала от холода, и по затекшему телу побежали болезненные иголочки, возвращая тепло и чувствительность. Тело было липким и влажным, видимо, от перенесенного адреналинового выброса. В ушах громко шумела кровь, и сердце колотилось, как безумное.

Постепенно глаза привыкали к свету, я приподнялась, оглянулась. Не моя палатка и точно не больница. Огромная комната в синих тонах, яркая люстра под потолком, большой телевизор на стене напротив, кресло с брошенной туда моей сумочкой, курящий мужчина у открытого окна. За окном творилась погодная катастрофа — стоял тяжелый гул от вспахивающего землю мощного ливня, барабанящего по подоконнику, не переставая, грохотал гром, а частые молнии высвечивали профиль Люка, придавая ему выразительности.

— Закрой окно, а то вдруг шаровая молния залетит, — попросила я, и он оглянулся, бросил недокуренную сигарету в окно, закрыл створку.

— Боишься грозы? — уселся в кресло рядом с кроватью, положил ногу на ногу.

— Боюсь, — ответила я, передернула плечами. Кожа противно зудела.

— И лошадей боишься? Интересно, почему?

— И лошадей. Детская травма, — я спустила ноги с кровати, оглянулась в поисках заветной двери.

— Извини, — Люк взял меня за руку, коснулся ее губами. — Я и не ожидал, что будет такая реакция. Хотел сделать сюрприз неуступчивой девушке.

— Считай, сделал, — я отобрала у него руку, потому что моя ладонь тоже была влажной, как у истерички после приступа. — Не зря я отбрыкивалась, как знала, что добром не кончится.

Оглядела еще раз комнату.

— Мы у тебя?

— Ага, — хрипло отозвался он, не сводя с меня странного взгляда.

— Покажи, пожалуйста, где ванна, и дай мне какую-нибудь футболку, — его брови взметнулись вверх, прищурился. Боги, я полудохлая, а у него мысли только об одном.

— И не смотри так, — фыркнула я, — мне просто жизненно необходимо смыть с себя адреналиновый пот и сменить одежду. И, раз я у тебя в гостях, организуй мне сладкий чай или шоколадку и апельсиновый сок, иначе минут через двадцать буду загибаться от мигрени.

— Будет сделано, моя госпожа, — он чуть насмешливо наклонил голову, встал, помог мне подняться.

Меня чуть-чуть шатало, но больше от слабости в ногах, иначе б в душ не полезла — кому охота повторить незабываемый опыт обморока? Так что я с наслаждением сняла противную, пахнущую моим страхом одежду и встала под горячие струи душа, прямо с головой. Переночую у него, а завтра с утра на работу. Не выгонит же.

"Вот и нашелся достойный повод остаться на ночь, да?"

— Не пори чуши. Мне сейчас противопоказаны любые нагрузки.

"Ну да, ну да", — противно хмыкнул внутренний голос.

Пока я приходила в себя в душевой кабинке, Люк деликатно сложил на плитку ванной у входа целый ворох одежды.

Промокнула волосы, натянула, морщась, свое влажное белье, но ощущения были такими мерзкими, что пришлось снять, застирать и повесить на горячий полотенцесушитель, скромно прикрыв полотенцем. Надеюсь, до завтра высохнет. Задумчиво посмотрела на склад одежды у входа. Таак, и что тут у нас? Весь гардероб богатого мальчика?

Остановилась на фиолетовой рубашке, которая из-за разницы в росте доходила мне чуть ли не до колен, влезла в серые спортивные штаны, которые повисли на мне, как шаровары. Пришлось затягивать тесьму, чтобы не сползали с попы, и закатывать штанины. Выглядела я довольно смешно, но, главное, одежда была чистой и приятно легла к телу. Сунула ноги в заботливо предоставленные хозяином апартаментов огромные мужские тапочки, взяла в охапку остальную одежду и в таком виде вышла из ванной.

Гроза все так же громыхала, а Люк снова курил. Обернулся, окинул меня нарочито ленивым взглядом, засмеялся.

— Ты похожа на беспризорника.

— Зато я чистый и бодрый беспризорник. Куда сложить? — кивнула на одежду у себя в руках.

— Кинь в кресло, с утра горничная уберет, — отозвался он, все так же разглядывая меня с каким-то нездоровым интересом. — Сладкое на столике. Только что принесли.

Лорд Кембритч весьма оригинально интерпретировал мой запрос о шоколадке. Уж не знаю, как ему удалось сделать это за то недолгое время, пока я блаженствовала в душе, но стоявший у стенки столик был сервирован так, будто мы и не объелись несколько часов назад в баре. Накрытое крышками горячее, закуски, выложенные рядами пирожные на длинном блюде, горячий чайник с чаем на пробковой подставке, вино, конъяк, кувшин свежевыжатого апельсинового сока.

— Внизу ресторан круглосуточно работает, — пояснил он, увидев мое удивление, — позвонил, принесли в номер то, что было готовым.

— Аааа, — промычала я, садясь на кресло у стены и кусая сладкое хрустящее пирожное. Глюкоза радостно побежала по венам, питая послеобморочный мозг. — Вкусно, спасибо.

Люк подошел, сел напротив, плеснул себе коньяка.

— Останешься со мной? — спросил хрипло и как-то выжидающе. Ну вот, опять. Я дожевала пироженное, аккуратно вытерла руки об салфетку.

— Лорд Кембритч, если вопрос в том, останусь ли я тут ночевать, то ответ-да. Если вопрос в том, буду ли я с вами спать — ответ — нет.

— Ну, хватит, — раздраженно сказал он, со звяканьем отставляя стакан на стол. Я пожала плечами, потянулась за вторым пироженным, когда меня дернули наверх, поставили на ноги и поцеловали.

Все-таки он невероятно эгоистичная скотина!

Разгорающаяся злость сменялась жаркой слабостью и снова возвращалась. Меня крепко держали за затылок и талию, не давая вырваться, и Люк, пахнущий сигаретами и крепким алкоголем, буквально сминал мою волю, то жестко впиваясь в мои губы, то нежно лаская их. Я кусалась и царапалась, дергала ногами, но все попусту. В какой-то момент он просто перехватил мои руки и вжал меня в стенку, продолжая свое нападение. В голове шумело, будто я тоже хлебнула конъяка. А он, хрипло дыша, уже тянул одной рукой наверх мою рубашку, второй настойчиво водя по боку, от бедра к подмышке, по чувствительной, покрывающей мурашками коже.

— Люк, нет, нет!! Я не хочу! Только по моей воле! Только по моей воле! — кричала я ему в ухо, барабаня кулаками по плечам и пытаясь опустить рубашку вниз. Он, словно не слыша меня, рванул ворот рубашки, посыпались пуговицы, и вместе с первым холодком меня окатила волна паники. Это не игра! Он же меня сейчас изнасилует! Голову сжал тяжелый обруч на грани потери сознания, ладони заледенели, стали покалывать.

— Боги, — прошептал он хрипло, рассматривая мою грудь, а затем приподнял меня и ткнулся носом в один из сосков. Лизнул, втянул в себя, и я замерла на грани истерики. А он, почувствовав, что я прекратила сопротивляться, глухо и самодовольно пробормотал куда-то в область моего солнечного сплетения:

— Я же говорил, что тебе будет хорошо, злючка.

Вернулась оглушающая ярость, да такая, что я зашипела, больно вцепилась в его плечо зубами. Он легко тряхнул меня, типа, не ломайся, все равно будет по-моему. Пылающий ком ярости в моей груди вдруг потек по немеющим рукам, излившись обжигающими призрачными плетями, и я с рычанием отшвырнула его от себя потоком чистой силы.

— Урррод! — запахнула рубашку, ноги подкосились, пришлось опереться на стенку. За окном грохотал гром. Люк поднимался на ноги, держась за спинку кресла, и в лице его не было раскаяния, только какое-то удовлетворение.

— Маленькая медсестричка полна сюрпризов, как я погляжу, — сказал он с насмешкой и медленно двинулся ко мне.

— Не подходи, — прорычала я, отступая по стенке. Он двигался параллельно мне, а входная дверь была прямо за ним. — Не пожалею. Тварь!

— Скажи мне, Маришка, — он внимательно следил за мной, и глаза были холодными, изучающими, — откуда в тебе столько тайн? Почему ты всегда так прямо держишь спину, даже когда вымотана после смены? Почему твоя речь такая правильная, даже когда ты выходишь из себя? Почему равнодушна к драгоценностям и не смущаешься мест, где человек твоего класса просто растерялся бы? Откуда девочка, обучавшаяся на дому, знает этикет на уровне лучших школ столицы?

Снова захлестнула волна паники, и я стала прикидывать, удастся ли мне сейчас, если метнусь, пробежать мимо него к выходу. В горле стоял ком, хотелось закрыть пальцами уши, заорать и заставить его замолчать. А он продолжал, и с каждым предложением становилось все страшнее:

— В ресторане, в который мы ходили позавчера, сервируют столы полной выкладкой, как делается только в домах высших пэров королевства, и то на праздники. А ты ни разу не ошиблась с приборами. Откуда в тебе эти знания, Марина? Откуда ты знаешь барона Байдека? И почему боишься лошадей, да до такой степени, что падаешь в обмороки?

Я смотрела на него и не верила, что этот холодный, угрожающий человек — знакомый мне Кембритч. Он словно парализовывал меня своими словами, и я тряслась, как мышка перед удавом.

"Теперь ты понимаешь, почему во сне он явился тебе Змеем?"

Внутри ревел поток, струясь по рукам, и от напряжения, чтобы сдержать его, перед глазами плясали черные мушки. Но мозг-таки выхватил фразу про Байдека, переварил, и меня осенило:

— Так это ты? Сыщик?

Он ухмыльнулся, и я, чувствуя, как темнеет в глазах от страха, ударила снова, со всей силы, так, что его просто смело и впечатало в стену, и он завалился набок со стоном. Жалости не было, этот человек угрожал мне и моей семье. Надо бежать. Надо собрать девчонок, отца и уезжать прочь из страны. Но как добраться в столицу? Через телепорт меня никто не пустит, без директивы от главврача госпиталя.

Я беспорядочно металась по комнате, втискиваясь в свою одежду, надевая туфли. Белье оставлю на память предателю, все равно мокрое. Схватила сумочку, подошла к нему. Наклонилась.

— Где ключи от машины?!!

Люк улыбнулся одними губами, а в глазах плясало безудержное веселье, будто он наслаждался ситуацией. Он не шевелился. Надеюсь, я сломала-таки ему позвоночник и эта скотина до конца дней своих меня запомнит.

Я полезла по карманам, раздраженно шипя, потому что ключей не было. Смяла ткнувшуюся в руку пачку сигарет, бросила на пол, растоптала ногой. Сунула в сумку телефон, сложенную пополам пачку денег. Ничего, не обеднеет.

Ключи нашлись в заднем кармане, и, чтобы достать их, пришлось перегнуться через него. И когда я уже отодвигалась обратно, он хрипло шепнул, заставляя мое глупое тело болезненно сжаться:

— Красивая.

Я зажмурилась и изо всех сил со злостью пнула его ногой в живот, так, что он судорожно выдохнул, сжал зубы. А потом еще и еще. За "Марина, вы мне очень нравитесь". За обжигающие поцелуи. За крушение своей жизни. И жизней сестер. За "наш закат". За проклятые чулки, лежащие в моей сумочке. За то, что мне было так хорошо с ним.

Ушла, не оглядываясь, и только в лифте, глянув в зеркало, поняла, почему "красивая". Ко мне вернулась моя внешность. Думала, хуже уже быть не может. Теперь я как живой маяк для сыскарей всех мастей.

Когда машина Люка, все так же пахнущая кожей, табаком и им самим, уже неслась по магистрали под бушующей ночной грозой в сторону Иоганесбурга, я, не в силах больше сдерживаться, орала изо всех сил, под басы ревущей роком аудиосистемы, пока не зазвенело в ушах, меня не затрясло и, наконец, не отпустило.

Люк Кембритч смог пошевелиться только через час. Дотянулся до растоптанных сигарет, нашел наименее пострадавшую, закурил, глубоко затянулся. Задание было выполнено. Она никуда не денется, а, значит, и сестры тоже. Сейчас только покурит, доползет до телефона и сделает нужные звонки.

В письменном столе, стоящем у окна, в закрытом ящике, лежало письмо от Старова Алмаза Григорьевича, которое принесли накануне вечером. Старый маг был лаконичен:

«Кембритч,

Я обсудил с коллегами вашу просьбу.

Оставив детали, возвращение ветви Рудлог на трон необходимо. Миру предстоят нелегкие времена. К сожалению, никакой возможности оставить их в покос нет — рано или поздно им придется делать свой выбор. И если сделать его слишком поздно, последствия будут катастрофическими. И трагическими для них самих.

Артефакт, как я уже говорил, изготовлен мной. Это простейшее, но мощное защитное заклинание, единственная цель и суть которого — при активации обеспечить абсолютную защиту для носителей королевской крови и их ближайших родственников. Оно переносит их в самое безопасное для них место, меняет внешность, обеспечивает непроницаемость для магического сканирования и физического изучения. Их ментальные и физические параметры не меняются, но аппаратура даст сбой при изучении, а сканирующие видят обычного человека. Только аура не меняется, потому что это невозможно.

Заклинание завязано на личный магический резерв каждой из принцесс и питается от него. Со временем становится немного слабее, но работать может годы и годы. Так как резервы у Рудлогов огромны, необходимо длительное физическое, психическое и мощное магическое истощение, наложенное на сильнейшие опустошительные эмоции, чтобы оно больше не имело ресурса для продолжения действия. Кроме этого способа, других не существует. Даже я не мог бы сейчас снять его, потому что за столько лет оно уже срослось с аурой девушек. Возможно, с несколькими коллегами мы могли бы попробовать.

Но они решают действительно глобальные проблемы, на фоне которых ваша — просто мелкое недоразумение, и отвлекать их невозможно.

Удачи в поисках. Не наделайте ошибок, Кембритч. Не заставьте меня пожалеть о своем поступке. Обязываю вас обеспечить их безопасность, иначе прокляну.

Кстати, одна из них сейчас в Лесовине, вряд ли старшая, слишком слабое для старшей, но пламя ауры рудлогов я ощущаю уже несколько дней, со своего возвращения.

Старов».

 

Глава 23

Марина

Я, нервно поглядывая на дорогу сквозь заливаемое ливнем стекло, быстро набирала телефон Валентины — нашей соседки. Видимость была почти нулевая, погода сошла с ума, и молнии, и редкие встречные машины, проносящиеся мимо, заставляли меня сжиматься. Слава Богам, что магистраль была широкая и почти прямая, иначе в какой-нибудь резкий поворот я бы точно не вписалась.

Все-таки я никогда не водила спортивные машины, и управление было сложным — чуть пережимаешь педаль и уже летишь так быстро, что не можешь сориентироваться. Да и шла машинка, в отличие от моей старушки, легко, реагировала на малейшее движение руля, и не грохотала и хрюкала, а с шипением скользила по дороге.

Да уж, проклятый Змей знает толк в автомобилях, гонщик все-таки. Урод лживый, лучше б он в той аварии шею сломал! Скотина подлая! Предатель! И почему изо всех миллионов жителей Иоаннесбурга мы встретили и решили подвезти именно этого подонка? Что за шутки Богов такие? Знала бы — пролетела бы мимо. Никогда. Никогда больше никого к себе не подпущу. Хватит, уже подставила всех так, что хоть выворачивай руль и в дерево.

При мысли о Люке меня снова затрясло, и я включила печку посильнее.

Будить Валю было стыдно, трое детей в доме, но предупредить сестренок и отца было важнее. Она долго не брала трубку, хотя телефон должен был перебудить весь дом. Затем что-то щелкнуло, и наступила тишина.

Странно. Я снова набрала ее телефон, но гудки не прошли. Видимо, отключила на ночь аппарат от сети. Что же делать?

Уже чувствуя тошнотворный привкус паники, набрала Василинку. Два номера, которые я знаю наизусть. Больше звонить некому.

Опять долгие звонки, но трубку сняли. Сонный голос горничной:

— Да?

— Это Марина. Позовите к телефону хозяйку.

— Но… госпожа спит, — растерянно произнесла трубка, и я, не сдержавшись, заорала:

— Позовите Василину быстро!!!!

Ойканье, торопливые шаги, тишина. Какое-то пиликанье в трубке — я глянула на нее, шел параллельный входящий звонок. Ага, сейчас. Так я и ответила.

Дождь стал еще злее, хотя, кажется, больше уже было некуда. Молнии вспарывали небо, а я упорно гнала вперед, слушая тишину в телефоне, периодически прерываемую входящими звонками. И кто это у нас такой упорный?

«А то ты не знаешь, кто…»

— Тварь ползучая!!!!

Я выругалась вслух, и удивленный тихий голос Васюши в трубке спросил:

— Марина, что случилось?

«Сестричка моя любимая…прости меня дуру…» Начала рассказывать, все, с нашей первой встречи, и меня прорвало, зарыдала на середине рассказа. Пришлось свернуть на обочину, иначе суицидальный план стал бы реальностью. Рассказывала, давясь слезами, а сестра слушала без слов, так, что мне иногда казалось, что связь прервалась, и я нервно спрашивала «Ты здесь?». «Здесь», — отвечал родной голос Васютки, и я продолжала плакать и рассказывать.

— Мариш, успокойся, — в голосе сестры проскользнули материнские нотки. — Где ты сейчас?

— Где-то в часе от Лесовины, Васюш. Еду к нам. Приеду, заберу девчонок, отца, если успею, и через границу. Там попросим убежища. Но, боюсь, не успею, если за нас взялись всерьез.

— Марин, разворачивайся. Приезжай к нам, Мариан нас защитит. Ангелинке позвоню сейчас.

Я снова почувствовала ревнивый укол в груди. «Мариан нас защитит» — сказала она. С такой спокойной, непоколебимой уверенностью. Ну почему ей достался идеальный мужчина, а мой первый опыт оказался таким грязным?

— Я уже звонила Валентине, она не берет трубку. Зря мы сэкономили на телефоне. Теперь расхлебываем.

— Марин, я сейчас позвоню мужу. Он что-нибудь придумает. А ты езжай, делать нечего. Надеюсь, все обойдется. Что за номер, новый твой? Я перезвоню, когда поговорю с ним.

И добавила уже мягче:

— Не накручивай себя. Мы все забыли об осторожности, но не повезло только тебе. Твоей вины здесь нет, просто случайность. Мы все знали, что когда-нибудь это случится, рано или поздно.

Легче мне не стало, но я хотя бы выговорилась. Попрощалась, положила трубку. Вытерла слезы, завела машину, хотя дождь не стал слабее.

Снова входящий вызов.

— Да?

— Бежишь, принцесса? — хрипловатая издевка самого ненавистного человека на Туре.

— Ты еще не сдох? Мало показалось?

— От тебя хоть удавку, злая девочка, — я зашипела, дернулась от пронесшейся навстречу машины, выругалась матом.

— Сбавь скорость, дурочка. Все равно не успеешь. Ты стране нужна живой. А лучше возвращайся. Больше не обижу, обещаю.

— Слушай, дойди до окна и выбросись из него, а? — боль и ярость от пережитого снова накрыли меня, да так, что перехватило дыхание.

— Не могу, — смешливо, словно забавляясь, отозвался он. — Ты сломала мне ногу. Повторно.

— Жалко, что не шею, — озвучила я, наконец, свою кровожадную фантазию и отключилась. Хотела выбросить телефон, но остановило то, что Васька обещалась позвонить. И я, упрямо нажав на педаль, ускорилась и понеслась вперед.

Сидевший на полу Люк Кембритч отнял трубку от уха, улыбнулся, откинул голову на столик, на котором стоял телефон, прикрыл глаза. Вместо того, чтобы звонить Тандаджи, и вызывать врача, он упорно дозванивался до Марины, зная, что у нее не выдержат нервы и она ответит. Скрыться она не скроется — во-первых, все телефоны следаков оборудованы маячками, во-вторых, ей некуда ехать, кроме как к своей семье, а там-то их и возьмут. И, действительно, только бы не разбилась. Этого он точно себе не простит.

Начал набирать номер начальника и не успел. С грохотом открылась дверь, и в номер один за одним стали входить вооруженные люди в форме Егерских войск Севера Рудлога. Заломили руки, отбросили трубку, подняли на ноги, и он чуть не заорал от боли. А за ними в номер быстрым уверенным шагом вошел знакомый ему капитан Байдек.

— Где Марина? — сухо и тяжело спросил тот, быстро осмотрев номер. Отметил и перевернутый столик, и разбросанную одежду, и стол, сервированный на двоих. И состояние Люка.

— Здесь женское белье, кэп, — сообщил голос из ванной. Нежданные гости деловито перерывали апартаменты, особо не церемонясь.

— А вы ей кто? — инстинкт охотника был сильнее боли.

— Знакомый, — буркнул барон. — Вы арестованы за похищение человека, виконт. Сейчас вас отвезут в управление, и там вам придется ответить на вопросы.

— Захватите мои сигареты, барон, — усмехнулся лорд Кембритч, кривясь от боли в сломанной ноге.

Получасом ранее барон Мариан Байдек слушал сухой отчет патруля, направленного проследить за Инклером. Машина его была оставлена у апарт-отеля «Сиятельство». В отель за последние дни въехал только один человек, и звали его Люк Кембритч. По словам отследившего его служивого, Кембритч заезжал в палаточный госпиталь и ждал там девушку, которая добровольно села в его машину. Скорее всего, у них близкие отношения. Их сфотографировали, и на фото Байдек с тревогой узнал Марину.

После их довели до бара, подождали там, проследовали до ипподрома. А вот из здания Кембритч выходил уже неся бесчувственную спутницу на руках. Довез ее до апарт-отеля и поднялся с ней в номер.

Этого было достаточно, и Байдек отдал приказ организовать группу захвата и выезжать на место.

К сожалению, возможности человеческого организма не безграничны, и под утро у меня стали слипаться глаза. Я гнала всю ночь, и до Орешника оставалось чуть менее трехсот километров, когда буквально начала клевать носом. Пришлось заехать по отходящей от магистрали лесной дороге, припарковаться, посетить кусты и поспать хотя бы пару часов.

Задержка была смерти подобна, но меня немного обнадеживал тот факт, что часа через два после нашего разговора до меня дозвонилась Василинка и сообщила, что Змея Кембритча арестовали. Мариан, как всегда, оказался на высоте. Он обещал продержать сыскаря под замком так долго, как позволяет закон. И оставалось надеяться, что проклятый лжец не успел сообщить никому информацию обо мне. То есть о нас. Все-таки мало я его приложила.

Мысли естественным образом перешли к внезапно проснувшейся силе. Раньше мне казалось, что я самая бездарная из всех сестер, даже перекидываться училась почти месяц, тогда как сестры освоили это за день. Даже Алина, в которой меньше всего было от Рудлогов, научилась быстрее меня. Единственное, что мне было дано — настройка на сестер. Я всегда могла почувствовать, где они в данный момент находятся. Впрочем, в той или иной степени мы все друг друга ощущали, поэтому и игра в прятки у нас как-то не прижилась. Но я была настоящим живым компасом. Почти как мама — от нее-то спрятаться было нереально.

Это немного грело душу и утешало самолюбие, потому что Ангелина уже давно умела зачаровывать, Василина — успокаивать, и обе старшенькие, когда сердились, становились опасными для окружающих, вызывая локальные атмосферные аномалии. Пол и Али вообще научили нас всех метаморфии, хоть и после того, как Полли чуть навсегда не осталась с лошадиной физиономией и другими частями тела. А я была бездарь бездарем.

И тут надо же — плети проклятий, как у мамы. И потоки силы. Именно такими она била Смитсена, и теперь я тоже так могу.

Или не могу?

Я проснулась около восьми утра, и организм отчаянно требовал спать дальше. Подняла себя любопытством — смогу ли снова вызвать призрачные плети. Увы, в лесочке не шелохнулось ни деревца, как я ни старалась вспомнить и повторить ощущения, поэтому не стала больше терять время, села за руль и поехала дальше. Может, у меня это прояляется только в расстроенных чувствах, как ментальные атаки у Ангелины во время истерик?

Зазвонил телефон, незнакомый номер.

— Да?

Недоуменная пауза, мужской голос.

— Милая дама, разбудите Кембритча, будьте добры. Передайте, что с ним очень хочет поговорить его друг Майло.

— Не знаю никакого Кембритча, — буркнула я и отключилась. Телефон звонил еще несколько раз, но я не отвечала.

Очень хотелось есть и пить, но я боялась быть узнанной. Это в кино героини надевают черные очки, закутывают платком голову и смело ходят мимо ротозеев-сыщиков. Нет, может, этот способ и сработал бы, но вот беда — не было ни платка, ни очков. Разве что куртку на голову намотать. Тогда уж точно запомнят. Слава Богам, что по дороге попадались автоматические заправки без обслуживающего персонала. Машинка хоть и обладала дополнительным магическим усилителем топлива, все же только на нем ехать не могла.

По той же причине и по причине отсутствия документов на машину, я решила ехать не через Иоаннесбург, где патрули на каждом шагу, а по окружной, хоть это и прибавляло километров пятьдесят к пути. И выдерживать скоростной режим, хотя за ночь я к машинке привязалась и перестала бояться скорости. Но не хотелось попадаться по глупости. И так уже…попалась. Так попалась, что стоит подумать об этом, и сразу начинали сжиматься зубы. О нет, я не ненавидела этого негодяя. Я просто мечтала сделать ему больно, за то, как он поступил со мной. За то, что я выдала семью. Больнее во много-много раз, чем было мне. И сломанная нога мою кровожадность никак не успокаивала.

Так размышляла я, хмурясь и кусая губы, и аккуратно ведя малышку по ровной дороге под светлым, солнечным утром. До Орешника оставалось около трех часов пути, а Иоаннесбург плавно утекал далеко влево от окружной, когда дорога передо мной пошла волной, машина запрыгала, как заяц, я в ужасе вжала педаль тормоза в пол и унеслась на обочину. Деревья вокруг шатались как от сильного ветра, машины на трассе подбрасывало, крутило и выносило в кюветы, а земля все тряслась и тряслась, вызывая ощущение какого-то нутряного животного ужаса. Я несколько раз приложилась лбом об руль и головой об крышу машины, и от серьезных травм спас только ремень безопасности.

Вот это да…

Если в Лесовине было столько разрушений, то что же творится сейчас в столице? И не задело ли и Орешник?

Два раза еще землю беспокойно, но слабенько потряхивало. Разумно было бы переждать, но я и так потеряла сорок минут. Беспокойство за родных заставило меня снова выехать на трассу, аккуратно огибая развернувшиеся и разъезжающиеся машины. Быстро ехать не получится, но хоть ползком, но к ним, забрать и уехать. Будем надеяться, что стихия отвлечет ищущих нас и даст нам время. Хоть немного времени.

Снова набрала Валентину. Тишина. Что хоть происходит-то вокруг?

Радио шипело и плевалось, и я понажимала кнопки в поиске новостного канала. Ага, вот что-то похожее…:

— … премьер Минкен собирает экстренный парламентский совет и комиссию по чрезвычайным ситуациям. Все расчеты спасателей уже работают на расчистке завалов. По предварительным данным, на данный момент погибло 18 человек, более 160 ранены. Больше всего пострадал спальный район «Дубы». Многие раненые сами добираются до больниц, но врачи в первую очередь оказывают помощь тем, кому она нужна в экстренном порядке. Военным и егерским частям, за исключением тех, кто поддерживает порядок в Лесовине, приказано выдвигаться в столицу для помощи спасателям».

А еще через полчаса к бесконечно прокручиваемым новостям о разрушениях, жертвах и работе спасателей добавилось обращение премьер-министра к гражданам страны. И, прослушав его, я с тоской и злостью поняла, что уйти нам не позволят.

«Уважамые сограждане, жители Рудлога. Сегодня для страны наступил страшный день. Склоняем голову перед многочисленными жертвами стихии и обещаем, что все службы отработают по максимуму. Вынуждены сообщить, что, скорее всего, это страшное землетрясение не последнее. Семь лет назад наш народ совершил ужасную ошибку, позволил оболгать королеву Ирину-Иоанну и совершить переворот. Королева была убита, принц-консорт и ее дочери, включая наследницу престола, исчезли. Сейчас мы все расплачиваемся за свое равнодушие и доверчивость.

Если мы не восстановим линию Рудлог на троне, наша страна прекратит свое существование. Именно благодаря родовой магии монархической семьи Рудлог земля наша была так стабильна.

Поэтому мы, в надежде, что нас услышат, обращаемся к принцессам и принцу-консорту Святославу Федоровичу.

Ваши Высочества! Мы просим Вас вернуться и занять то место, которое принадлежит Вам по праву рождения. Мы гарантируем возвращение всех прав и Вашу полную безопасность. Умоляем Вас не оставить свою страну в такой тяжелый момент и простить нас за то горе, которое мы вам принесли».

И за этим через короткое время последовали быстрые сообщения новостных агентств. «Совет магов поддержал обращение премьера». «Его Священство Храма Всех Богов подтвердил, что нестабильность земли — следствие смещения потомков Красного с трона».

В Орешник я въезжала с ощущением, что нас обложили со всех сторон и скоро ловушка захлопнется.

Люк Кембритча привезли в управление по чрезвычайным ситуациям, где он допрыгал до камеры, старательно держа на весу сломанную ногу и ощущая острую боль при каждом движении. Носилки ему никто предоставлять не собирался. Хорошо, что есть койка, и что сигареты не отобрали. Он развалился на узком ложе, закурил измятую марининым каблуком сигарету, которая была почти целой. Ну и что, что отсутствовал фильтр, это ему сейчас не мешало.

Досадная задержка, но ему нужен всего один телефонный звонок, и Тандаджи его вытащит. Барон ой как не вовремя решил поиграть в защитника обиженных девиц. А вот и он, легок на помине, идет к камере и разговаривает с кем-то по телефону. А за ним еще двое подозрительных мужиков.

— Да, да, я понял. Ложись спать спокойно, — произнес он в трубку и отключился.

Открыл камеру, зашел внутрь. Люк сел, дернувшись от невыносимой боли, начал с любопытством разглядывать его. Ну, с чего зайдете, капитан?

— Виконт, сейчас вас осмотрят врач и виталист, произведут необходимые манипуляции. После мы пообщаемся. Постарайтесь отвечать честно, мы здесь, на Севере, не очень-то любим шпионов.

— Мне нужно позвонить, капитан, — Люк знал, что ему откажут, но хотел послушать обоснование.

— Позвоните, когда поговорим.

— Почему вы не спрашиваете, где Марина? Вам ведь уже известно, где она?

— Ее местоположение мне неизвестно, — спокойно ответил барон и ушел.

Пока ему сращивали кость и растягивали гематому, Люк пытался догадаться, где же его обвели вокруг пальца. И только погружаясь в целительный сон, он с раздражением вспомнил, что организм после вмешательства виталиста всегда отсыпается, если повреждение серьезное. Еще минус как минимум четыре часа к срочной информации. Да Тандаджи его без приправ сожрет и будет прав.

Утром он проснулся, глянул на часы и не без привычного уже раздражения обнаружил, что проспал не четыре часа, а все шесть. Нога противно ныла и болела, и наверняка придется снова носить фиксирующий щиток, но если б виталист не сработал на свежий перелом, он надолго оказался бы в гипсе.

— Итак, лорд Кембритч, с какой целью вы приехали в город?

«Вы действительно думаете, что я вам отвечу правду, Байдек?»

— Собрать информацию для книги, барон.

— Почему вы представлялись Евгением Инклером?

— Простые люди охотнее откроются Инклеру, чем лорду, барон.

— На кого вы работаете?

— Не понимаю вашего вопроса.

— Спецслужбы, госбезопасность, частные конторы?

— Да что вы, — засмеялся он, — я сам по себе.

— Кому вы хотели позвонить?

— Маме. Я очень люблю свою маму, барон. Не хочу, чтобы она волновалась.

Люк, прищурившись, глядел на Байдека, но тот словно не замечал издевательского тона, внимательно смотрел на него и никак не хотел выходить из себя.

— Каковы ваши отношения с Мариной Богуславской? «А какие у вас отношения с ней, барон? Кто она вам, что вы так подставляетесь по службе из-за нее? Повод для задержания смехотворный, девушку в номере не нашли, ни о каком похищении речи быть не может.»

— Она симпатичная девушка, я за ней ухаживаю.

— Что случилось вчера вечером?

— Я хотел сделать сюрприз, покататься на лошадях. Марина упала в обморок. Я принес ее к себе в номер.

— Почему вы не отвезли ее в больницу?

Пожал плечами.

— Да как-то не подумал, барон.

— Что случилось в номере?

— Я повел себя слишком настойчиво, она испугалась и убежала.

— Вы пытались принудить ее к интимным отношениям?

Люк широко открыл глаза.

— Боги с вами, барон, я бы никогда так не поступил. Просто позволил себе немного сократить дистанцию.

Неправда. Был момент, когда у него сорвало крышу, а игра перестала быть игрой. И если б она его не отшвырнула…он бы за себя не поручился. И это было удивительно — работа с объектами никогда не заставляла его терять голову. Всегда где-то на периферии сознания оставалась часть хладнокровного Люка, который контролировал процесс.

— Как вы сломали ногу? Почему в номере перевернута мебель?

— Споткнулся об столик, упал, сломал ногу. Пока полз до телефона, перевернул остальную.

Ну-с, непрошибаемый капитан, что вы скажете? Допрос казался бесконечным, шел уже по третьему кругу в разных формулировках, и он иногда для развлечения добавлял новые детали или чуть менял версии. Но Байдек словно не замечал этого. Наконец глянул на часы и сухо сообщил:

— Вопросы закончены. Сейчас вас проводят в вашу камеру и дадут телефон.

И, хромая по направлению к камере, лорд Кембритч вдруг понял, что целью капитана егерских войск было вовсе не выведение его на чистую воду. Он просто тянул время.

Через полчаса после окончания допроса и быстрой планерки с подчиненными, к капитану Байдеку вошел начальник местной полиции и сообщил, что из центра пришла задача как можно быстрее освободить некоего лорда Кембритча и отправить телепортом в столицу, в королевский дворец.

Мариан сдержанно улыбнулся. Значит, все-таки госбезопасность. Могло бы быть и хуже. Времени он выбил сколько мог, не нарушая закон, теперь дело за Мариной. А с человеком, принесшим столько боли его невестке, он разберется потом.

Немногим позже, когда Кембритча конвоировали к телепорту, он невозмутимо сказал прихрамывавшему лорду, опирающемуся на костыль:

— Виконт, понятия чести не позволяют мне бить раненого человека. Но за вами будет долг, и как только вы выздоровеете, я его стребую.

— Всегда к вашим услугам, барон, — криво усмехаясь и не спрашивая, о каком долге речь, ответил Люк, и зашел за ограждение телепортала.

Наш Орешник был основательно потрепан, и я быстро, с тревожным чувством, катила к дому под удивленными взглядами отрывающихся от работы по разбору завалов местных жителей. Большая часть домов выстояла, но были и разрушенные, в основном в деревенской части, там, где дома были хлипкими самостроями. Безмятежная золотящаяся осень, играющая солнцем за стеклом, и дома с рухнувшими крышами, расколотые, с треснувшими окнами, испуганные люди, рыдающие, обнимающиеся, кого-то откапывающие, машины спасателей и скорые — все это создавало какой-то жутковатый контраст. Мне казалось, я насмотрелась на это в Лесовине. Но там был чужой город, и я была занята пациентами, было не до сантиментов.

Видимо, к Орешнику я все-таки привязалась, поэтому и было так больно. И страшно за Ангелинку, Каролишу и отца. По идее, сестры на момент катастрофы должны были быть уже в школе, а вот отец оставался дома.

Я издалека увидела, что нам не повезло. Дом раскололся почти напополам, крыша съехала на землю, и в темной трещине, как белесые внутренности какого-то больного животного, виднелись наши вещи, посуда, печка, присыпанные осколками потолка и белой штукатуркой. Очень символично и вовремя, обратного пути нет. Затем я заметила огни скорой во дворе, и сердце сжалось.

Кто?

Подъехала, выскочила из машины, не закрыв дверь, рванулась к дому. Отец стоял, обнимая Каролинку, а около него жались друг к другу трое сыновей Валентины с зареванными мордахами. Сама она лежала на носилках в салоне скорой, бледная, как мел, без сознания. Судя по всему, черепно-мозговая.

— Марина? — отец напряженно глянул на меня, удивленно на машину, — Что случ…

— Нас нашли, отец, — перебила я, он непонимающе нахмурился, потом побледнел. — Надо уезжать, пока не поздно. Где Ани?

— В школе. Она прибежала, привела Каролину, и убежала обратно. Там рухнула крыша спортзала, под ней физрук и стажерка. За частью детей не пришли родители… А я остался за няньку, видишь. Думали пока в Валентинином доме переждать.

— Я поеду за ней. Собери что сможешь, по минимуму.

— Марина…что произошло?

— Потом, отец. Все расскажу потом.

Опять малышка петляла между снующих туда-сюда людей и выезжающих скорых, а я неожиданно и не к месту задумалась, что я очень привязалась к машинке. Видимо, так перенервничала, что мозг решил подкинуть нейтральную тему для ослабления напряжения. Нет, она определенно была создана для меня. Подтянула кресло к рулю, потому что Змеище длиннее меня раза в два, и все, мое. Ни за что не отдам. Пусть это будет первая приятная мне компенсация от мерзавца. Точнее, вторая, если считать эндорфины, которые я получила от соприкосновения своих ног с его животом.

«Вас найдут по машине в два счета».

— И правда…

Затормозила у школьного участка, побежала к зданию школы. Она почти не пострадала, а вот крыша спортзала сложилась «домиком», и стены пошли трещинами. У школы суетились учителя, ученики старших классов. На травке, чуть в отдалении от школы, сидели дети помладше, и смотрелись так одиноко и потеряно, что у меня сжалось сердце. Кто-то был перевязан, кто-то нет. И опять поразил контраст между свежестью травы стадиона, золотом деревьев, мирными песнями птиц и их совсем взрослыми, тревожными лицами.

Не люблю детей. Но как я могла не понять их горя? Я словно увидела себя. Когда неизвестно, что с родителями, когда твой мир сотрясается и рушится по чьей-то злой воле. Только в их случае это был злой каприз природы.

Ангелина шла от школы к детям с несколькими полотенцами, бутылками воды, и аптечкой, увидела меня, чуть затормозила, но даже не моргнула. Выдержка у нее всегда была на высоте. Мне же хотелось заорать «Бежим, что же ты так медленно идешь?!!», но я вовремя сдержалась. Зачем привлекать лишнее внимание? Подошла ближе, пока она раздавала воду. Дети тянулись к ней, как к единственной опоре в мире. Тихо сказала:

— Ани, нас нашли. Надо бежать.

— Поняла, — произнесла она серьезно, наливая воду на полотенце и пытаясь оттереть спекшуюся кровь с лица одного из мальчишек.

«Рассечение», — машинально подумала я, и руки сами потянулись к аптечке. Пока я обрабатывала шишки, ссадины и рассечения, я поняла, что такое шизофрения. Это когда одна часть тебя кричит «Что ты делаешь, дура, быстро взяла сестру за шкирку и поехала», а вторая спокойно себе смачивает стерилизатором марлевые тампоны, ощупывает головы-руки-ноги, и вообще ведет себя так, будто нас не накроют с минуты на минуту.

— Слышала заявление премьера? — спросила я у сестры, когда мы в какой-то момент снова оказались рядом.

— Нет, когда? — хладнокровно ответила Ани. — Что-то интересное?

Приходилось говорить так, чтобы мальцы ничего не поняли.

— Умоляют вернуться. Утверждают, что так можно остановить землетрясения. Гарантируют безопасность и прочее.

Ангелинка презрительно хмыкнула, выразив и мое мнение об этих гарантиях и просьбах.

— Как нашли?

Я опустила глаза, внутри все сжалось — так бывает, когда разбиваешь окно соседа, и надо идти признаваться.

— Я виновата. Расскажу потом. Надо ехать, Ани. Еще нужно думать, как будем забирать Пол и Алинку.

— Хорошо. Алину они не тронут ближайшие семь лет, у Магунивера универсальная защита для студентов. А Пол так и не появлялась.

Еще десяток драгоценных минут на то, чтобы объяснить встревоженным деткам, что Ангелина Станиславовна должна уйти, вызвать коллегу, объясниться с ней, отговорившись разрушенным домом и необходимостью обихаживать детей соседки. Недоверчивый взгляд старой учительницы, чуть дольше, чем нужно, задержавшийся на мне, и ее напряженное, вспоминающее лицо. И, наконец, едем к дому, а я кратко и сухо пересказываю Ангелинке историю своего общения со Змеем, избегая интимных моментов и особых эмоций. Рассказала и про открывшуюся и пропавшую вновь силу, и что после ночного столкновения с Люком слетела моя «маскировочная» оболочка. Было очень стыдно говорить.

— Почему ты так спокойна, Ани? Я повела себя, как безмозглая идиотка и подставила нас всех.

— Мариша, — сестра задумчиво покачала головой, — мы все слишком расслабились. Рано или поздно кого-то из нас бы вычислили. Твоя встреча с сыскарем — простая случайность.

Она повторила почти слово в слово то, что мне сказала ночью Васюша, но стыд никуда не ушел, он жег внутри кислотой, и горло сжималось, и глаза уже были на мокром месте. Лучше б она на меня наорала или обозвала как-нибудь.

Боги, а это еще что такое? Не успели…

Над нашим расколотым домиком висели три военных листолета с нашим гербом на бортах, и с трапов во двор быстро спускались люди, оцепляли по периметру. Отца и детей я не видела. Затормозила в начале улицы и тупо наблюдала, как рушатся планы на нашу свободу. И почему я не настояла на срочном отъезде? Гуманизм меня погубит. Хотя вряд ли это нам что-то дало, кроме захватывающей погони по магистрали. Листолет в три раза быстрее самого быстрого автомобиля

— У них Каролинка и отец, — твердо произнесла Ангелина. — Мы не можем уехать.

Я медленно кивнула. Конечно, не можем.

Мы затормозили у ворот, у которых уже собирались любопытные соседи, прошли во двор под внимательное молчание группы захвата. Их было человек пятьдесят, целая маленькая армия на нас. Просто комплимент какой-то.

Отец устало сидел на лавке, Каролина настороженно поблескивала глазами из-под его руки. Он о чем-то говорил с высоким темноволосым человеком, и на мгновение мне показалось, что это Люк, сердце ёкнуло, и в голове снова вспыхнула ярость. Но отец что-то сказал ему, кивнув на нас, человек обернулся — это точно был не он. Чуть ниже ростом, смуглый, невозмутимый, старше его лет на 15. С погонами подполковника секретной службы Рудлога. Пошел к нам, не улыбаясь, с каким-то высокомерным выражением на лице, впился взглядом в меня. Ангелина, грозная, с прямой спиной, выступила чуть вперед, словно закрывая меня от него.

«Сейчас прикажет нас схватить» — отстраненно подумала я.

Но подполковник опустился на одно колено, склонил голову.

— Ваше Высочество кронпринцесса Ангелина, Ваше высочество принцесса Марина. Меня зовут Майло Тандаджи, я руководитель подразделений государственной безопасности Рудлога. Позвольте заверить вас в моей верности. Я начал службу еще при вашей матушке, и все эти годы служил в надежде на ваше возвращение. Пожалуйста, выслушайте меня.

— А если не выслушаем, — звонко и зло произнесла Ангелина, — эти милые люди, — кивнула на заполнивших наш участочек солдат, — помогут вам перенести нас туда, где выслушать придется?

Офицер поднял голову, в глазах его на миг мелькнуло недоумение.

— Ваше Высочество, это ваши гвардейцы. Они, как и я, никогда не причинят вам вреда и не поступят против вашей воли.

— И если я прикажу убираться отсюда и оставить нас в покое? Не боитесь рисковать шеей? Премьер и парламент вам этого не простят.

Она испытывающее глядела на Тандаджи, но лицо тидусса было таким спокойным, будто не он сейчас решал судьбу королевства.

— Ваше Высочество, я прошу только об одном разговоре. Никто из правительства, включая премьер-министра, пока не в курсе, что мы вас нашли.

Слишком долго искали, и только удача одного из сотрудников позволила мне сейчас стоять перед вами. Марина, та самая нежданная «удача», зашипела, и наследница взяла ее за руку.

— Если вы откажетесь, обещаю, мы доставим вас туда, куда вы пожелаете.

— Извините, подполковник, но я не верю вам, — сухо ответила Ангелина. — Наш опыт не располагает к доверию. Встаньте, будьте добры.

Начальник разведуправления медленно поднялся, словно размышляя о чем-то. За его спиной отец серьезно поглядывал на принцессу, что-то тихо, успокаивающе говоря Валентининым мальчишкам. И справа от него был их разрушенный дом, а за ним — дом Валюхи. А вокруг — полуразрушенный Орешник. И другие городки области, в которые пришло горе. А на двести километров на северо-восток — сердце страны Иоаннесбург, отходящий от удара стихии и оплакивающий своих мертвых.

— Что я могу сделать, чтобы убедить вас, Ваше Высочество?

Ангелина покачала головой. Ничего. Наверное, ничего.

— Я могу поклясться на крови на проклятие, принцесса. Этой клятвы будет достаточно? — и смуглый тидусс замер в ожидании ответа.

Наследница помолчала, и молчала так долго, что любой бы начал дергаться. Но не этот невозмутимый тип. Сестра недоуменно сжала ее руку, чуть потянула, намекая, что надо бы уходить и думать тут нечего.

— Я приму от вас и ваших людей клятву верности, если вы посчитаете нужным ее принести. И только после этого выслушаю. У вас есть необходимый инвентарь? — наконец сказала она.

«Инвентарь», вообще-то запрещенный законами королевства, как и любая атрибутика Темных ритуалов, нашелся. Видимо, секретной службе законы были не писаны, а Тандаджи заранее был готов к тому, что принцессы не кинутся ему на шею с криками «Спаситель наш!». Ангелина хмуро подумала, что недооценила офицера. Хотя когда это в секретной службе были простые люди?

Странное это было действо — когда к Ангелине, державшей в руках плоский черный камень с небольшой иголочкой посередине подходили один за одним солдаты и офицеры, отдавали кровь, шипящую на холодном камне, как на раскаленной сковороде, и произносили короткую клятву: «Я клянусь, что верно служу и буду служить королевскому дому Рудлог, и никогда не сделаю ничего им во вред». Это выглядело, будто ей приносят жертву, как какой-то языческой богине.

Марина стояла по правую руку, отстраненно глядя на все это, и кулачки ее были сжаты.

Когда все закончилось, Тандаджи забрал кровный камень, и Ангелина с облегчением выдохнула. Этот предмет будто вступал с ней в противодействие, слишком чужая, слишком тяжелая энергия тянула руки к земле, и ощущение было, будто держишь отвратительную, холодную, склизкую пиявку. Хотя, по своей сути этот камень и был пиявкой.

— Теперь вы позволите с вами поговорить, Ваше Высочество? — Тандаджи аккуратно завернул камень в черную плотную материю, передал подошедшему офицеру.

— Да. Но прежде, — она оглядела притихших и насторожившихся гвардейцев, — кто у вас старший?

— Майор Васильев, моя госпожа, — поклонился невысокий, усатый мужчина, который больше был похож на пекаря, чем на военного.

— Майор, мы пройдем в дом соседки, чтобы не мозолить глаза жителям Орешника. Разговор будет долгий, поэтому прошу вас организовать своих людей на помощь в разборе завалов и вывозе раненых. Используйте листолеты, раз они уж так удачно тут оказались, потому что скорых не хватает. В километре ниже школа, там тоже нужна помощь. У школы дети, которым некуда идти, в городке много семей, оставшихся без всего. Нужно, чтобы у них был кров и питание, пока они не восстановят дома.

— Будет сделано, моя госпожа, — сдержанно ответил майор.

А Марина подумала о том, насколько же высок у этих людей авторитет Тандаджи, что они без всякого сомнения приняли тот факт, что эта уставшая, полная женщина и есть их властетельная госпожа, и имеет полное право принимать клятвы и отдавать приказы.

Марина

Ангелина, Тандаджи и Святослав Федорович сидели за столиком в Валькиной кухне, которая, несмотря треснувшее стекло, попадавшие на пол предметы и распахнутые шкафчики, была все еще уютной и безмятежной. За окнами майор строил людей и зычным голосом отдавал приказы. Соседи уже разошлись, и правильно, своих дел полно.

А я вспомнила, что безумно голодна, и, раз сестра зачем-то решила оттянуть момент отъезда, начала готовить — надо было накормить детей, тихо, как мышата, сидевших в гостиной перед телевизором. Взбивая яйца и натирая в миску сыр, я краем уха прислушивалась к разговору. И он мне, как и настрой старшенькой, не нравился. Ангелина никогда не была сентиментальной или доверчивой, но сейчас я не видела на ее лице даже малейшего скепсиса. Хотелось бы верить, что она просто сдерживает эмоции. Ведь верить этим… лицемерам глупо и опасно. Я уже в этом убедилась.

— … Несколько недель назад стало известно, что переворот и убийство вашей матери спровоцировали не только ослабление магического фона, но и постепенное падение Стены, Ваше Высочество…

О какой Стене они говорят? Я снова глянула на сестру и отца — по всей видимости, они понимали, о чем идет речь.

— …в результате мы практически оказались без первой линии сдерживания возможных вторжений. Но не это самое неприятное. В Милокардерах проснулись драконы, сдерживаемые тем же алтарным камнем, что и Стена…

Драконы? Он это серьезно?!! Может, сотрудников наших спецслужб поражает какое-нибудь заболевание мозга? А Ангелинка-то молодец, даже не улыбнулась. Смотрит серьезно, пьет чай.

На руку плеснула капелька горячего масла, и я сжала зубы, чтобы не привлекать внимание и не перебивать тидусского сказочника. Что только не придумают, чтобы заманить Ани обратно на каторгу.

— … а наша страна оказалась под угрозой уничтожения. Если вы не примете решение вернуться на свое законное место, землетрясения будут происходить все чаще, пока весь Рудлог не превратится в руины.

Понятно. Они все там проклятые манипуляторы. А я-то думала, это мне уникальный экземпляр попался.

— Да, я слышала эту версию, — холодно согласилась Ангелина. — Кто может подтвердить, что необходимо именно возвращение на трон? Есть ли возможность в частном порядке решить этот вопрос? Я могу тихо приезжать на Алтарный плац раз в несколько лет, отдавать кровь и уезжать. И все это без короны у меня на голове.

— Я могу вызвать сюда ректора Магуниверситета, Александра Свидерского, — спокойно предложил Тандаджи. — Именно он с коллегами забил тревогу и выяснил, что пустой трон и катастрофы взаимосвязаны.

Вообще, они были сейчас чем-то похожи, моя сестричка и этот непростой товарищ. Невозмутимостью, наверное.

— Знакомы, — кивнула наследница. — Пообщаться с ним необходимо, сделаем это позже. Итак, предположим, я соглашаюсь. Что я еще должна знать?

Майло Тандаджи чуть изменился в лице, едва уловимо, и я насторожилась.

— Для того, чтобы ваша кровь имела необходимую силу, вам придется не только короноваться, но и выйти замуж. На тех же условиях, что и ваша матушка за первого мужа.

Я увидела, как нахмурился отец. Он, как и я, слушал молча, но не скрывал напряжения. Зато Ангелина будто и не слышала. Или слышала, но не придала значения, как чему-то несущественному.

— Еще что-то?

— Все, моя госпожа.

Я плюхнула куски омлета на тарелки, добавила хлеб, побежала в гостиную, к мерцающему телевизору, быстро отдать еду детям и бежать обратно, только бы не пропустить ничего. Кажется, шли новости. Я вручила младшим мальчишкам обед, развернулась за еще двумя тарелками, мимоходом глянула на экран.

— Ангелина, иди сюда, — позвала я, глядя на траслируемую картинку.

Сестра зашла, застыла за спиной, как и отец. На экране показывали то сверху, будто с высоты птичьего полета, то приближаясь, огромную площадь Победоносца, расположенную перед Высоким Советом и нашим дворцом.

И эта площадь была сплошь заполнена людьми. Наверное, там были десятки, а то и сотни тысяч. Мужчины и женщины, старики и дети. Они молча стояли. Почти все на коленях. На крупной, неудобной брусчатке плаца. Держали свечи и молчали. Камера выхватывала напряженные лица, руки, держащие нарисованные от руки на тетрадных и альбомных листиках плакатики.

«Простите нас».

«Спасите нас».

«Мы хотим жить».

У меня закружилась голова, будто я летела под откос, и ничего не могла с этим сделать. Повернулась к сестре, желая понять, не собирается ли она сделать глупость, но там все было очевидно.

— Нет! — крикнула с злостью, перевела взгляд на маячившего в двери кухни подполковника. — Ани, это наверняка они и организовали! Не поддавайся, умоляю! Это же очевидный эмоциональный шантаж! Ты не можешь приносить себя в жертву ради этих людей! Ты не можешь решать за нас! Никто из них и пальцем не пошевелил, когда убивали маму! Разве они стоят этого?

Я уже знала ответ, но хотелось рвать и метать. В горле стало горько, словно я хлебнула полыни.

— Люди стали приходить сразу после заявления премьера Минкена, — сказал Тандаджи, никак не реагируя на мои обвинения. — Вы нужны им, принцесса. Вам необходимо встретиться с министрами и парламентариями.

— Да заткнитесь же уже! — рявкнула я, схватила сестру за руку, прижала к себе.

— Ангелиночка, пожалуйста…мы уедем…не надо…. Моя старшая сестра отняла руку, будто я была ей чужой, повернулась к тидуссу.

— У меня будут условия, которые не понравятся парламенту, подполковник.

Он неуловимо улыбнулся.

— Я очень рассчитываю на это, моя госпожа.

Майло, конечно же, кое-что утаил. Рано или поздно информация о том, что предполагаемый супруг будущей королевы — тот самый Кембритч, который повел себя с младшей Рудлог, как бультерьер, дойдет до Ангелины. Но сейчас было важно не испортить момент, а эта пикантная подробность могла не просто испортить — обрушить все его усилия, свести их к минус бесконечности. Сейчас нужно было умолчать, а потом, когда она уже увязнет во всей этой монархической суете — рассказать. И пусть рассказывает кто-нибудь другой, не он. Вот, Минкен дипломат, пусть сам и разбирается.

Он вспомнил, как впервые в жизни орал на Кембритча, задавая один и тот же вопрос — какого хрена он полез со своими проверками? Почему было просто не сообщить о своих подозрениях и о письме мага? Почему не подумать мозгом, которого в тупой голове лорда меньше чайной ложки, к каким политическим последствиям это может привести?

На самом деле он понимал, почему Люк решил сам дожать этот орешек. Это была его охота, а он был слишком азартен и самолюбив, чтобы прийти к начальнику просто с предположениями. Но это не отменяло того, что он чуть не пустил к демонам самое важное дело в его жизни.

И еще кое-что его насторожило. Обычно ехидный и спокойный как мул, даже под начальническим гневом, Кембритч, отпускающий покаянные шуточки в ответ на выговоры, молчал. И выглядел каким-то потерянным. Молча выслушал его: «А теперь пошел вон, лечиться», развернулся, и, сильно хромая, вышел. И Тандаджи нюхом старого разведчика чувствовал витающую в воздухе недосказанность, сильно нервировавшую его. Он не любил упускать что-то важное, а ощущение было именно такое.

А Люк, приехав домой, первым делом набрал номер с кодом Лесовины и долго слушал гудки, звонил снова и снова, пока трубку не сняли.

— Дом безумного мага, — мрачно проскрипел юношеский голос ему в ухо.

— Алмаз Григорьевич может подойти? Это Евгений Инклер, у меня важная информация.

— Он в лаборатории и ноги мне оторвет, если я его потревожу. Извините.

— Он вам ноги оторвет, если не потревожите, это я гарантирую. Слушайте, молодой человек, и передайте в точности и прямо сейчас. Их нашли, и, скорее всего, через два-четыре часа они будут в Высоком Совете. Думаю, им не помешает авторитетная поддержка.

— Неееет, — протянул парень, — я в логово к Деду точно не полезу. Я не самоубийца.

Люк тихо втянул в себя воздух. Все-таки даже для его хваленой выдержки наступает предел

— Как вас зовут, молодой человек?

— А вам зачем? — не сдавался практикант. Кажется, Люк стал понимать, почему для Алмаза выбор между растением-людоедом и любимыми студентами был так непрост.

— Сделаете, что сказал — получите компенсацию за моральные страдания. Пятьдесят тысяч руди. Клянусь Богиней.

Студент помолчал.

— Меня зовут Дмитро Поляна, я учусь в столичном Магунивере на седьмом курсе. Сейчас все передам. Если останусь жив, ищите меня там.

Люк положил трубку, чувствуя, как разнылась проклятая нога. Сейчас в душ, а потом он напьется. Со смаком и размахом. Завтра все уже будет по-другому.

Через два часа в кабинете ректора Магического Университета Александра Свидерского открылось Зеркало, и оттуда шагнул самый невыносимый из всех его преподавателей. И пребывал он отнюдь не в хорошем настроении.

— Отлично, все бестолочи здесь, — пробурчал он, окинув взглядом мирно пивших до его прихода чай бывших учеников, а ныне ректоров, придворных магов и титулованных ученых. Те смотрели на него, как на оживший ночной кошмар.

— Алмаз Григорьевич! — Виктория подскочила, бросилась к нему обниматься.

— Все такая же эмоциональная, — недовольно высказался старый маг, тем не менее приобнял повисшую на нем выпускницу его лучшего курса. Виктория улыбнулась, а он, обойдя ее, глянул на застывших с чашками мужчин.

— Я говорил, Свидерский, что твой образ жизни тебя до добра не доведет, — сварливо сказал он, цепко оглядывая сильно постаревшего ученика. — Потом зайдешь ко мне, поговорим. Мой кабинет не трогали?

— Нет, — Александр с трудом поднялся, пошарил в ящике своего стола, протянул ключ. — А вы какими судьбами, Алмаз Григорьевич?

— Решил провести с тобой индивидуальный практикум по считыванию ауры, ученичок, — ехидно отозвался старый кошмар, пролевитировав к себе ключ. — Но раз вы все здесь, практикум будет групповой. Отправь птичку в Высокий Совет, там вот-вот появятся девицы Рудлог, надо поприсутствовать, придержать дураков. Как каркнет — зови меня. Я работать, пока не будет информации, не мешать, а то прокляну.

И он вышел из двери, оставив после себя неприятное впечатление, будто и не было этих многих лет после выпуска, достижений, регалий и прочей чепухи, бледнеющей рядом с этим могущественным стариком.

 

Глава 24

В парламенте царило уныние, иногда прерываемое кратковременными ссорами между досточтимыми мужами и дамами. Все были на пределе, и дело явственно шло к совсем не благородному мордобою. Делегаты разных партий плевались друг в друга оскорблениями, хватали за грудки, оппозиция, выступая, порицала премьера Минкена, принявшего решение известить население страны о поиске принцесс, да и еще и раскрыть все карты, униженно моля сбежавших девчонок вернуться. Ведь под такие гарантии ими будет сложнее управлять!

Премьер, наблюдавший за дебатами с каменным лицом, в очередной раз сравнивал парламент времен королевы Ирины, где он был далеко не первым членом лоялисткой монархической партии, и нынешний бардак, больше напоминающий битвы грузчиков в порту. Все-таки твердая рука для эффективной работы необходима, особенно этим, упивающимся собственной значимостью, аристократам. Иначе — потерянное впустую время, интриги и тормозящее на каждом шагу законотворчество. Да и как может быть иначе, если большинство находящихся в зале думает прежде всего о своей выгоде и о том, как ослабить конкурентов, и мало кто готов работать ради страны и для страны. Слава Богам, что такие люди оставались, их было около трети, и это примиряло премьера с остальными пустословами.

Над делегатами, словно насмехаясь, нависала пустая защищенная королевская ложа, сверкая мерцающим гербом рода Рудлог. И море людей, стоявших за окнами со свечками, тоже совсем не добавляло спокойствия. Потому что испуганный народ непредсказуем.

Народу подвезли туалеты, регулярно делались объявления, что на поиск принцесс направлены все силы, но люди все прибывали. И это мощное народное движение, произошедшее без организаторов и финансирования, на одной вере в чудо, порождало в отдельных высокородных делегатах то банальную зависть, то злорадство «пока все было хорошо, никто и не вспоминал о девицах Рудлог», то высокомерие и снисходительность по отношению к простому люду. Ведь практически у всех аристократов были имения в других странах, и эвакуироваться они успели бы. В отличие от тех, кому не повезло родиться в роду с голубой кровью.

Министр Минкен прекрасно понимал, что эвакуировать 50 миллионов человек населения страны невозможно. Однако Генеральный штаб с первых известий о возможной катастрофической серии землетрясений работал над планами спасения, договаривались с соседями о размещении беженцев, проверяли телепорты, грузовые листолеты. Пусть это будут не миллионы, а сотни тысяч, он сделает все, что сможет, если не случится чудо и не состоится явление принцесс народу и последующая коронация. А сам он уйдет последним, если получится, как и положено капитану тонущего корабля.

Минкен любил свою страну, хотя и никогда бы не произнес этого вслух, чтобы к эпитетам, в изобилии сыпавшихся на него от оппозиции, не прибавилось что-то типа «пытающийся снискать дешевую славу у народа». Он едва заметно поморщился. Вот и сейчас с трибуны вещал, артистично подыгрывая себе жестами — то жестко рубя воздух, то воздевая руки к небу, лидер аристократической либеральной партии, Кембритч. Он грозно гвоздил кабинет министров, разведслужбу, армию и лично Минкена за недостаточные, половинчатые, смехотворные усилия по поиску принцесс, говорил о необходимости устроить облаву по всей стране, пусть это неэтично, но ради спасения государства просто обязательно, и медленно, но верно двигался к предложению о смещении премьера.

«Какой же идиот, — подумал премьер, быстро, чтобы не терять время, просматривая сводки о погибших и раненных, — страны скоро не станет, а он все лезет наверх, словно нет ничего важнее».

Сегодня импичмент ему не грозил, потому что Кембритч никак не мог договориться с небольшими внепартийными фракциями о разделе портфелей и должностей после его смещения, но это точно было дело ближайших дней.

— …коллеги, — надрывно вещал Кембритч, — наш долг перед народом просто требует активных действий! Необходимо перевернуть каждый дом, каждый город, и найти, наконец, беглых, уклоняющихся от долга перед государством принцесс. Нам нужна наследница! Никто не считает возможным заставлять ее после обнаружения управлять государством, пусть пройдет все необходимые обряды, выйдет замуж, восстановит Стену, и занимается, чем хочет! Я даже бы сказал, что ее присутствие в политической жизни было бы нежелательным и опасным!

Часть его однопартийцев одобрительно гудела, часть их противников гудела неодобрительно. Чисто две пчелиные семьи у одного стакана с патокой. Гудение нарастало, и премьер с раздражением почувствовал первые пульсирующие признаки ослепляющей мигрени.

И когда вдруг наступила оглушающая тишина, он даже не понял сразу, что случилось. У входа, перед лестницей в королевскую ложу, позади разоряющегося Ксмбритча, в окружении нескольких гвардейцев стоял Майло Тандаджи. А рядом с ним — две женские фигурки, в одной из которых он узнал принцессу Марину.

От невыносимого облегчения закололо сердце, сдавило грудину, и он потянулся в карман, за сердечными таблетками. Быстро кинул парочку под язык. Ай да Тандаджи. Вот же ж сукин сын!

Фокусник хренов, тихушник недоделанный. Погоди у меня, скотина тидусская, я тебе покажу, как сюрпризы устраивать.

Наклонился к микрофону.

— Лорд Кембритч, все вами сказанное, безусловно, представляет художественную ценность. Однако предлагаю закончить речь, чтобы начальник разведуправления мог представить своих спутниц. Кембритч обернулся, как-то невнятно булькнул, и Тандаджи оттеснил его от трибуны.

— Господа парламентеры, счастлив представить вам Их Высочеств кронпринцессу Ангелину и принцессу Марину.

Девушки стояли и смотрели в зал, зал в оцепенении смотрел на девушек, пока в полной тишине не раздался издевательский смех графа Кембритча.

— Минкен, всегда знал, что вы готовы пойти на подлог, чтобы не потерять кресло. Коллеги, вы действительно верите, что это они? А где тогда остальные?

Он говорил без микрофона, но его было хорошо слышно.

— Ладно, — он снова оглянулся на девушек, — молоденькая действительно немного похожа на среднюю дочь королевы. Но старшая….!

Часть оппозиционной фракции вышла из оцепенения и угодливо захихикала, выкрикивая что-то типа «Нашли дураков!».

Ангелина чуть нахмурилась, и в зале повеяло морозцем. Старожилы парламента, заставшие еще ураганы ярости королевы, моментально и инстинктивно сориентировались, вцепились в кресла, зашикали на разошедшихся коллег. Только Кембритч не успокаивался, что-то орал, потрясая руками, пока старшая из прибывших не поморщилась раздраженно и не подошла к нему, встав лицом к лицу и тихо сказав застывшему от такой наглости лорду:

— Спать!

Скандалист всхрапнул и мешком свалился на трибуну, а та, кого назвали Ангелиной, повернулась и обвела притихший парламент строгим взглядом, от которого ежились даже самые молодые и наглые.

— Меня заверили, — произнесла она звучно и спокойно, — что страна стоит на пороге катастрофы, и я не имею права оставаться в стороне. Я оставила налаженную жизнь, и это решение далось мне крайне нелегко, не говоря уж о том, что по известным причинам я в принципе не чувствую перед вами каких-либо обязательств. Я пришла не ради вас, а ради них, — и, несмотря на то, что она не сделала ни жеста, все поняли, что принцесса говорит о сотнях тысяч людей, молча стоящих на площади Победоносца.

Ангелина оглядела парламент. Старики смотрели на нес с опаской и надеждой, молодежь с любопытством. И все без исключения — с недоверием и настороженностью.

— И что я вижу? Вместо напряженной работы — балаган и ругань. Спасибо этому господину, — она чуть склонила голову в сторону мирно спящего Кембритча, — теперь я понимаю, какое будущее меня ожидает. И я сразу хочу предупредить, что мечты этого оратора так и останутся мечтами. Да, лорд Стаховский?

— Госпожа, — вставший старейший член оппозиционной партии так и не назвал ее по титулу, — простите нас, но вы должны понять наше недоверие. Ваша внешность…

— Моя внешность изменилась в результате действия последнего заклинания матери, которое перенесло нас из дворца, — жестко сказала она, не дав скептику договорить. — И снять его не получается.

Парламентер немного смутился при упоминании королевы, но не отступился.

— Еще раз прошу извинить нас, — повторил он под тихий одобрительный гул части смелеющих на глазах коллег, — но дело настолько важное, что мы должны исключить любую возможность подлога. Даже после той впечатляющей демонстрации, которую мы наблюдали. Как мы можем быть уверены, что вы и есть Ее Высочество Ангелина, а не просто обладаете некоторыми магическими способностями?

— Коронация не состоится, если я не Рудлог, — невозмутимо напомнила она. — Обряд просто не начнется.

— Мы не знаем, как поведет себя обряд, если линия прервалась, — возразил упрямый оппозиционер под громкие шепотки уже почти расслабившихся парламентариев. — Возможно, он примет новую линию, как произошло в Блакории.

— В Блакории короновали второго принца инляндских Инландеров, это королевская семья, — уже немного раздраженно напомнила наследница, испытывая острое желание развернуться и уйти. Судя по успокаивающему голосу Тандаджи, что-то объясняющему тихо ругающейся Марине, не она одна хотела уйти.

Но сделать этого ей не дали. Сзади раздалось легкое потрескивание, словно растянули металлическую пластину. Ангелина, обернувшись, увидела мерцающую ртутью плоскость большого Зеркала, из которого один за другим, чуть не наступив на спящего, вышли знакомые ей Старов Алмаз Григорьевич, с трудом узнанный ректор Свидерский, и еще трое незнакомых ей людей. Марина смотрела на это явление магов народу с таким же изумлением, как и она сама. А парламент в очередной раз замолк — Свидерского знали все, а старая гвардия прекрасно помнила и придворного мага отца королевы.

— Здравствуйте, Ваше Высочество, — произнес старый маг, оглядывая ее. — Мда, наверное, перестарался я с амулетом.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась она. — Немного перестарались, правда, хотя это было оправдано. Но, к сожалению, сейчас это создало некоторые трудности с идентификацией.

— Принцесса, пожалуйста, подождите секундочку, — попросил Алмаз, словно не замечая напряженно молчащий совет. Ангелина кивнула, чувствуя на своей спине несколько сотен изучающих взглядов. Старик тем временем поманил к себе хмурых спутников.

— Смотрите в область солнечного сплетения, и на руки, ступни, голову, через второй интеррационный спектр. На солнечное сплетение, Мартин! Не отлынивай, не экономь силу, иначе не увидишь ничего. А теперь медленно переводите в первый теневой спектр. На границе должны увидеть основные линии ауры, пять линейных потоков от сплетения к конечностям и макушке. Есть? Это клетка ауры.

— Есть, — отозвался Свидерский.

— Есть.

— Есть.

— Да, вижу.

— Теперь расфокусировали зрение. Сейчас появится свечение и уникальный рисунок.

Лица уважаемых магов горели азартом, словно у подростков-школьников перед уроком про пестики и тычинки. А Ангелина спокойно стояла, расправив плечи, будто это изучение было вполне уместно и лучшего времени найти было нельзя.

— У всех Рудлогов рисунок ярко-алый, с вкраплениями белого. Стихийные спирали видите? Посмотрите на Ее Высочество Марину, сравните, характерный рисунок, — все по команде перевели взгляд на хмурую третью принцессу. — Не перепутаете. Ну, хватит, основу поняли, дальше сами.

Маги нехотя поднимали головы, подходили ближе к краю трибуны.

— Господа парламентеры, — произнес Свидерский, — мы свидетельствуем, что перед вами стоит наследница Рудлог, Ее Высочество Ангелина. Соответствующее заявление готовы сделать для телевидения и подписать необходимый документ. Предлагаю не терять времени и перейти к сути. Ваше Высочество?

— Спасибо, Александр, — с некоторым облегчением сказала Ангелина и снова повернулась к Высокому Совету. — Господа, я подготовила список условий, при выполнении которых я соглашусь на коронацию. Господин Тандаджи сейчас озвучит их и раздаст вам письменные экземпляры. Вы можете обсудить их, но на это я даю не более часа. Время я терять не намерена. Затем определитесь с участниками переговоров. Мы будем ждать вас в Оранжевом зале.

Минкен встал, чуть ли не с отеческой гордостью глядя на принцессу. Он мысленно аплодировал ей. Любопытно, что там за условия, но в любом случае, спор предстоит жаркий и по существу. Сердце уже отпустило, и он точно знал, что теперь все будет хорошо.

Марина

Мы сидели за большим овальным столом в зале переговоров, стены которого, видимо, для умиротворения договаривающихся сторон, были выкрашены в нежно-персиковый цвет. А окна, в отличие от зала Высокого Совета, выходили в королевский парк, за которым находился наш дворец. Туда я старалась не смотреть.

Оранжевым его можно было назвать только с большой натяжкой, но, наверное, «оранжевый» для именовавших его звучал солиднее, чем «персиковый». А, может, наша элита считала недостаточно брутальным подписывать важнейшие договоры в зале цвета дамского будуара.

Я машинально отметила, что мозг опять начал думать о всякой ерунде, и что меня снова начало клонить в сон. Видимо, организм решил, что с него хватит, и отпустил в откат после нервозности последних суток.

Буквально через пару минут после нашего с сестрой прихода в зал зашли и господа маги, так удачно (или неудачно, но моя точка зрения была в меньшинстве) появившиеся ранее в Зале Совета. Свидерский, по всей видимости, остался на растерзание парламентариям. Старик Алмаз нас представил, сам сел шушукаться о чем-то с Ангелиной, отведя ее в уголок, на высокие кресла. А его сопровождающие принялись сверлить меня взглядами, то хмуря лоб, то расслабляя веки, и выглядело это как встреча слабовидящих, страдающих нервными тиками.

— Может, мне встать и покрутиться? — спросила я, когда мне это надоело. Ангелина из своего угла бросила на меня укоризненный взгляд. Да, надо бы постараться придерживать свой ехидный язык, раз предстоит снова возвращаться к столь «желанной» роли принцессы крови.

— Простите, Ваше Высочество, — мягко улыбнулась мне единственная женщина, Виктория Рыськова. — Профессиональная привычка, невежливо получилось.

Ее коллеги, черноволосый и рыжий, сидели по обе стороны от нее, как разноцветная стража. Симпатичные такие, на заумных профессоров вообще не похожи. И разные. Тротт — холодный, породистый инляндец, который будто и не слышал моих слов, продолжая свои упражнения и что-то записывая на лежащей тут же писчей бумаге. Второй — барон с труднопроизносимой фамилией — лохматый, широкий, с веселым взглядом, тут же прекратил импровизированный гипноз, извинился, улыбнулся. Я невольно улыбнулась в ответ. Очень обаятельный мужчина. Очень. Ректор, ага. Я бы на месте родителей поостереглась студенток в его заведение отдавать.

«Был уже один обаятельный»

Да, кстати, теперь, после присутствия при зажигательном выступлении Кембритча-старшего, я поняла, в кого сынуля такой мерзавец.

Из Зала Совета, дверь в который находилась напротив входа в Оранжевый зал, поначалу не доносилось ни звука — две двери и коридор надежно изолировали нас от бурных обсуждений внутри, но, видимо, градус дискуссии там неуклонно повышался, потому что периодически я стала слышать возмущенные крики и тревожный гул.

Дверь в наш зал открылась, шум на мгновение стал громче, а в помещение шагнул премьер Минкен. За ним две девушки — официантки вкатили тележку, заставленную едой.

Они начали сервировать стол, а премьер остановился на пол пути от двери, легко поклонился.

— Ваши Высочества, мы не знакомы лично. Позвольте представиться, Ярослав Минкен. Я исполняю обязанности премьер-министра Рудлога и местоблюстителя вашего трона.

Ангелина благожелательно улыбнулась.

— Рада приветствовать, лорд. Вы хорошо справляетесь, судя по всему.

— Как я могу не справляться? — галантно ответил Минкен. — Я всегда верил, что вы вернетесь, и мне не хотелось стыдиться того, в каком состоянии я передам вам страну.

— Благодарю, лорд, — Ангелина кивнула на кресло рядом с собой. — Присаживайтесь, поговорим.

— Я взял на себя смелость распорядиться, чтобы накрыли легкий полдник, если вы не против.

Я скептически посмотрела на девушек, расставляющих закуски. Если даже Ангелина была бы против, не заставлять же их убирать все обратно?

— Не боитесь лишних ушей? — с любопытством спросила сестричка, поглядывая на суетящуюся прислугу.

— Это девочки Тандаджи, — сдержанно улыбнулся премьер. Официантки, словно не слыша их, закончили сервировать стол и вышли.

— Вы решили не принимать участие в обсуждении условий, лорд?

Он пожал плечами.

— Не вижу смысла. У нас нет выбора, а ваше желание обезопасить себя от повторения того, что случилось семь лет назад, вполне оправдано. Собственно, камнем преткновения стали только пункты о возвращении магически заверенной вассальной клятвы и согласования с вами назначений всех высших должностных лиц. Остальное со скрипом, но принято. Сейчас они там покричат, поругаются, выплеснут возмущение, и придут торговаться с встречными предложениями.

— Любопытно, с какими же?

Мне тоже было любопытно.

— Это уж как фантазия моих коллег разыграется. Скорее всего, они попробуют сохранить за собой право назначать глав комитетов, инспектировать детельность правительства. Позвольте совет — примите хотя бы несколько из их условий. Тем самым вы позволите им сохранить лицо и отступить, оправдавшись тем, что хоть что-то они отстояли.

— Чтобы выиграть в большом, пожертвуй малым, — пробормотала я, чем заработала одобрительный взгляд от премьера. Ну чисто добрый дядюшка. Зря Ангелина так расположена к нему, ведь все равно он ведет свою игру. Или она это понимает?

— А какой для вас интерес поддерживать нас, премьер? — не хотела ведь открывать рот, но вся ситуация меня раздражала до безумия.

Он снисходительно улыбнулся, отчего раздражение только усилилось.

— Меня бы сместили в ближайшие дни, Ваше Высочество. А в моем возрасте наблюдать то, как самолюбивые недоучки рушат то, что ты строил и сохранял столько лет, очень непросто. Поэтому даже если я не останусь на посту, я хотя бы буду уверен, что страна останется в надежных руках.

Льстец и хитрец.

— Останетесь, — твердо пообещала Ангелина, и он склонил голову:

— Как вам будет угодно, моя госпожа.

Все уже переместились за стол. Алмаз Григорьевич подсел к своим магам и они стали снова обсуждать ауры, спектры и прочую околомагическую лабудень, периодически поглядывая то на меня, то на Ангелинку. Я пила кофе, игнорируя их, и вообще впала в какое-то пограничное между сном и явью состояние. Голоса жужжали с обеих сторон — с одной коллег распекал Григорьевич, с другой тихо общались сестра с премьером, но я не понимала ни слова. Пока в ушах не прозвучало имя. Люк Кембритч.

— Вы серьезно? — сердито и резко говорила Ангелина Минкену. Когда это они успели начать спорить? — Неужто других кандидатур не нашлось? У меня сложилось крайне негативное мнение об этом человеке. Он абсолютно некорректно повел себя с Мариной. Да и его отец не вызывает у меня желание видеть его в семье. Я категорически против, Ярослав Михайлович.

О чем это она? Голова просто отказывалась соображать.

— Странно, — задумчиво сказал премьер, — его рекомендовал Тандаджи как одного из лучших агентов. И при общении он показался мне очень достойным человеком, безусловно, преданным стране. Это не его отец, поверьте. Собственно, без него мы бы вас и не нашли.

— Это тоже не придает ему очков, — холодно ответила Ани.

— Выбор небольшой, моя госпожа. Кембритч наиболее родовитый из неженатых дворян страны. А если он где-то вызвал негатив…к сожалению, я совершенно не в курсе того, что случилось…то, возможно, это было допустимо в нынешней критической ситуации?

— Значит, я выйду за менее родовитого. Или поищем в других королевских семьях. Человек, который станет принцем-консортом, по крайней мере, не должен быть мне неприятен, и тем более у него не должно быть конфликта с кем-то из моей семьи.

Понятно. Значит, Змея прочат в супруги моей сестре. Прямо водевиль какой-то получается.

Я должна была бы злиться, и поддерживать сестру, но была так измотана, что даже обида и злость казались какими-то тусклыми и тихими, будто покрытыми толстым слоем запыленного стекла.

— Ваше Высочество, — это Алмаз Григорьевич решил вмешаться в разговор, в своей неподражаемой манере наплевав на этикет. — Хочу напомнить, что чем знатнее род вашего супруга, тем сильнее его кровь, а, значит, сильнее ваши будущие наследники. К тому же с Кембритчем я общался, он не показался мне чудовищем. Немного самоуверен и нагловат, но это свойство молодости. При этом въедлив, методичен, последователен.

Я все-таки покраснела и наконец-то разозлилась, вспомнив, как методично и последовательно этот «достойный человек» преследовал меня, изображая влюбленность, играя на жалости, симпатии и любопытстве.

— Ваше Высочество, — немного озадаченно вторил Минкен, — естественно, никто не пойдет против вашей воли и не будет навязывать вам нежеланного мужа. Но, во-первых, насколько мне известно, единственным подходящим кандидатом из других королевских семей был инляндский принц, ныне женатый на Форштадской Кристине. И, во-вторых, мне все-таки кажется, что произошло какое-то недопонимание или недоразумение. Повторюсь, что когда я обратился к Майло Тандаджи с просьбой найти вас, из нескольких тысяч агентов государства он порекомендовал мне именно Кембритча. А Майло не тот человек, который стал бы втягивать в это дело того, кому не доверял бы полностью.

Ангелина недовольно молчала, напряженно поглядывая на меня. Я старательно и равнодушно пила кофе.

— Сами понимаете, что никаких утечек о процессе поиска или ненадежности исполнителя мы позволить себе не могли. Потому что это могло бы привести к вам тех, кто не желает возвращения монархии и не верит в предстоящую катастрофу. Кембритч-младший с Тандаджи сработали настолько чисто, что никто, ни Кембритч-отец, ни я, не знали об их успехе.

«А если бы я была осторожней, то и не узнали бы»

— Перед заданием я просматривал его досье. Он, являясь для света лишь бездельником и мотом, успешно на протяжении шести лет вел двойную жизнь и ни разу не засветился. На его счету два десятка заданий повышенной государственной важности, и при этом до последнего я не знал об его отношении к секретной службе.

— Вы ничего не потеряли. Я вот была бы счастлива и дальше не знать, — ну кто тянет меня за язык?

— Надеюсь, Тандаджи поделится со мной деталями этой операции, — с интересом глядя на меня, сказал премьер.

— А я надеюсь, что не поделится, — огрызнулась, опять ловя недовольный взгляд Ангелинки.

— Тем не менее, он блестяще справился с заданием, принцесса.

— У него была хорошая мотивация — стать вторым человеком в стране, не так ли? — немного совладав с собой, едко произнесла я.

Минкен покачал головой.

— Решение по кандидату было принято оппозицией шесть дней назад, после чего его поставили в известность и получили его согласие. И он сам сообщил нам об этом решении, давая возможность оценить последствия. А ваши поиски мы ведем с середины лета. Больше двух месяцев.

Я мысленно положила в копилочку своей ненависти информацию о том, что он уже знал, что предназначен сестре, когда обнимал меня, соблазнял своим ненавистным голосом и пытался затащить в постель. Ах, это же недоразумение и «допустимые в критической ситуации методы». Он уже оправдан в глазах политиков, и мое мнение не в счет.

Я прекрасно понимала, что у них не было другого выбора, кроме как искать и найти нас, у Ангелины нет другого выхода, кроме как вернуться на трон и спасти Рудлог, а моя злость просто от бессилия. Но простить ему свой страх, свою глупость и свою слабость я не могла.

Ангелина с сомнением смотрела на меня, а я, сжав губы, на нее.

— Кстати, — будто ни к кому не обращаясь, пробурчал Алмаз, — ведь именно Кембритч позвонил мне и сообщил, что вам потребуется поддержка.

Наступила пауза.

— Решать тебе, Ани, — наконец вполне светским тоном сказала я. — Если он так блестящ, умен и прекрасен, то сами Боги велели использовать этот экземпляр для обогащения нашего семейного генофонда. В конце концов, безопасников у нас в роду еще не было. Я обещаю быть с ним смирной и вежливой. Но сильно надеюсь, что наше общение будет сведено к минимуму, потому что методы лучшего агента не произвели на меня впечатление.

По-моему, у меня получилось. Я бы сама себе поверила.

**********

— Ваше Высочество, но вассальную клятву отменил еще вас прапрадед в качестве жеста доброй воли после перехода на парламентский тип правления!

— И мы все видели, к чему это привело, лорд Билецкий, не так ли? — холодный голос сестры, как ледяная водичка для умывания.

Я в очередной раз разлепила глаза и придала лицу суровое выражение. От меня ничего не требовалось, кроме как не спать и маячить живой укоризной парламентариям. Но торговля сильно затягивалась, за окнами уже темнело, массивные люстры зала сияли огнями, неприятно раздражая глаза, официантки несколько раз меняли опустевшие бутылки с питьевой водой и закуски, а договориться все не получалось. Я прикидывала, насколько шокирую почтенное собрание, если достану сигарету и выйду покурить, потому что никотиновая ломка вызывала учащающиеся приступы злости и держать язык за зубами становилось все труднее.

— Я настаиваю, — продолжала сестра, — чтобы все главы аристократических семей взяли на себя наследуемые и распространяемые на всех членов рода вассальные обязательства по отношению к монарху. В ином случае я не представляю возможным нашу будущую совместную работу.

Делегация зашла в Оранжевый зал ровно через час после того, как мы удалились из Зала Советов, и выглядели делегаты так аккуратно и величественно, будто не было всей этой жаркой ругани за дверьми Высокого Совета. Десять человек — лидеры партий, фракций, старейшие члены парламента, и тяжело ступающий за ними Александр Свидерский, который сразу направился к коллегам. Величественность почтенных мужей, правда, немного терялась на фоне светло-персиковых стен, и я, кажется, начала понимать замысел дизайнера.

С ними был и внеурочно выспавшийся Кембритч-старший, который, дождавшись своей очереди представления, очень мило и покаянно извинился перед Ангелинкой и мной, рассыпался в сожалениях, оправдываясь нервами, кризисом, тем, что уже не верил в чудо, собственной бестолковостью и самонадеянностью, и так далее и тому подобное. Пока он упражнялся в самоунижении, я окончательно убедилась в том, что яблочко от яблони недалеко падает, и что Люк — настоящий сын своего папаши. Это ж надо так искусно притворяться. Жаль, что у него хватило ума попытаться исправить первое впечатление. Глупый враг всегда предпочтительнее умного и умеющего правильно оценивать ситуацию.

Ангелина с улыбкой приняла его извинения, но глаза ее оставались холодными. Кажись, сестричка вполне уже освоилась в лицемерном мире политики и интриг. А вот мне такой высший пилотаж был недоступен, что, в принципе, было неудивительно. До июльского переворота я успела закончить школу, и в июне мне исполнилось 16. Я только-только начала выезжать и участвовать в дипломатических и официальных мероприятиях, тогда как Ани имела уже семилетний опыт за плечами.

— …также я не понимаю, почему я должна отказываться от права утверждать кабинет министров. Это принципиальный инструмент для синхронного управления страной.

— Но мы предполагали, что вы будете слишком заняты для прямого управления, — деликатно озвучил Билецкий предложение оставить политику опытным мужам и сохранить представительскую функцию.

— Господа, — жестко сказала наследница, — я хочу, чтобы вы меня услышали. То, что я вообще оставляю Высокий Совет как законотворческий орган — это свидетельство моей доброй воли. По справедливости я должна распустить вас и сосредоточить всю полноту власти в своих руках. Поэтому вы либо принимаете этот пункт, либо дальше мы не идем. В свою очередь могу предоставить вам право квартальных инспекций работы министров и подготовки отчетов для меня.

По лицам переговорщиков было понятно, что это было слабым утешением. Они вообще проигрывали по всем статьям, и если Ани где-то и шла на уступки, то несущественные. Никогда не думала, что сестричка обладает такой волчьей хваткой.

Снова захотелось курить, и я поднялась, прихватив сумочку. Пусть думают, что мне срочно приспичило, тем более, что то один, то другой участник торгов периодически степенно удалялись в коридор, чтобы вернуться через некоторое время заметно повеселевшими.

У дверей дежурили «девочки Тандаджи», и я попросила показать мне место, где можно предаться пагубной привычке, не опасаясь, что меня кто-нибудь увидит. С каменным лицом меня препроводили на узенький балкончик, заросший пологом вьюна, и я с наслаждением раскурила сигарету, вдыхая успокаивающий и приводящий мысли в порядок дым. Напротив, за парком, в сгущающемся полумраке белело здание нашего дворца, и я отрешенно глядела на него, не желая впускать в голову настойчиво стучащиеся воспоминания.

— Не помешаю, Ваше Высочество?

Лохматый веселый маг с теплыми карими глазами напугал меня так, что я еле сдержалась, чтобы не закричать. Он, видимо, понял по моему лицу, что не стоило так подкрадываться.

— Извините, пожалуйста, не хотел вас пугать.

Григорьевич попросил сопроводить вас, чтобы избежать возможного нападения.

— Ничего страшного, — я взяла вторую сигарету. — Просто задумалась.

— Зачем вы курите? — спросил он, проходя на узкий балкон. — Это же дрянь, только травите свой молодой и красивый организм.

Широкий такой, крепкий. И голос уверенный, но мягкий, никакой душераздирающей хрипотцы.

— Алмаз Григорьевич, случайно, не попросил вас меня заодно удочерить? — в отсутствие дипломатов ведь можно и не сдерживаться, правда? — А то я себя почти как перед папочкой почувствовала.

Он, видимо, не ожидал такого отпора, потому что поднял руку, озадаченно потер макушку, отчего прическа пришла в еще больший беспорядок. Окинул меня внимательным взглядом и снова улыбнулся самой классной улыбкой на свете.

— Простите, принцесса. У меня сегодня привычка, наверное, выработается перед вами извиняться. У меня студентки курят, и я их иногда отчитываю, вот и тут… не удержался. Сам знаю, как эта гадость затягивает и как трудно потом бросить.

— Вы курили? — скорее для поддержания разговора полюбопытствовала я.

— Лет двадцать назад, — махнул он рукой. Вообще, я заметила, он был очень подвижный. Потянул плечи назад, разминая мышцы, покрутил головой из стороны в сторону.

— Задолбался там сидеть, — признался он, увидев мой взгляд. — Вы тоже?

Я кивнула, улыбаясь. Барон фон какой-то там был простым и игривым, как добродушная собака, и прекрасно осознавал свою привлекательность. Так и тянуло погладить.

— Барон, к сожалению, не запомнила вашего имени…

— Мартин фон Съдентент, леди, — представился блакориец. — Можно просто Мартин, не мучайте себя моей фамилией. К моему прискорбию, предков не выбирают, как и имя рода. Сколько людей уже сломало о него язык, не перечесть.

— Барон фон Съдентент, — он усмехнулся, — может, опишете, как вы видите мою ауру? Я краем уха слышала ваши упражнения, очень любопытно было бы увидеть ее со стороны.

— Нууу… — он облокотился рядом со мной на балкон, и пришлось вежливо выдыхать дым в сторону, — она выглядит как ровный бутон пламени в три ваших роста, в клетке потоков. Начинается от ступней, закручивается в области солнечного сплетения, касается ладоней и темени и стремится ввысь. В ней, как снежинки в свете фонаря, то появляются, то исчезают родовые узоры. Белые спирали, плетеные ажурные структуры, и большой ярко-золотой знак огня. Это очень красиво.

— Вы стихами не балуетесь, барон? Очень поэтично получилось.

— Было по молодости, — откликнулся он, — но не в этом причина. Хороший маг не может не быть поэтом.

Когда видишь мир через призму магических спектров, поначалу задыхаешься от невыносимой красоты и яркости сущего. Потом привыкаешь, но описать это сухими словами невозможно. Хотя…у Макса получается.

— Макс — это ваш коллега? Рыжий и чрезмерно серьезный?

— Да, в точку. Он самый. Мы все учились у Григорьевича, с тех пор прошло уже бесчисленное количество лет, а старик нами так же помыкает. Но и делится знаниями, когда в настроении. Нам до него как котятам до дракона.

— А мне он показался милым, — рассмеялась я.

— Просто у вас похожее чувство юмора, принцесса. Поверьте, его до сих пор в Магунивере вспоминают с ужасом. А уж практиканты к нему попасть боятся больше, чем быть отчисленными. Самые отчаянные идут.

— Ладно, — сказала я со вздохом. С магом было легко и весело, но нужно было возвращаться в банку со скорпионами. — Пора возвращаться, спасибо за компанию.

— Это было для меня удовольствием, — подмигнул мне блакориец, пропуская меня вперед.

— И для меня, — в тон ему ответила я, чувствуя, что в груди медленно расслабляется напряженный нервный ком, застывший там со вчерашнего вечера.

— …ни в коем случае! Мои сестры должны иметь полную свободу. Никаких договорных браков. Никакого участия в политической работе. Только если они добровольно захотят этим заняться, и то, я подумаю. Раскрывать их местоположение я тоже не собираюсь. Я не настолько доверяю вам, господа, чтобы до вассальной клятвы давать вам в руки такой мощный инструмент давления.

Ангелина сердилась, она была очевидно уставшей и выйти покурить не могла. Я на секунду почувствовала укол вины, что оставила ее одну с этой стаей старых коршунов. Но коршуны тоже были изрядно поникшие и потрепанные, и в глазах их была капитуляция. Ярослав Минкен, сидевший по левую руку от Ангелины, смотрел на них с плохо скрываемым торжеством.

— А как насчет вашего замужества, Ваше Высочество? Вас устраивает наш кандидат? — это Кембритч, можно было и не смотреть.

— Вашего сына, — с плохо скрываемым сарказмом произнесла Ангелина, — мне рекомендовали с самых разнообразных сторон.

— Д-да, — немного растерялся старый интриган, — он очень разносторонний человек. Умеет вести себя в свете, этичен (я хмыкнула), спокоен. Он будет хорошим мужем и не посрамит трон Рудлог. И наша семья отвечает всем условиям. Брак необходимо заключить как можно скорее, чтобы остановить катастрофы. Каково ваше решение?

Да, каково, сестричка?

— Я не могу решать, не пообщавшись с кандидатом, — ответила Ани, — к сожалению, не имела удовольствия общаться с ним до переворота. Завтра мы можем встретиться и поговорить. А сейчас давайте уже подпишем конечный документ, сделаем заявление для прессы и успокоим людей.

И все посмотрели на горящую сотнями тысяч огней площадь Седрика Победоносца.

— Марина, — тихо сказала мне сестра, когда мы шли в пресс-центр. — Одно твое слово, и я откажусь от этого брака и не стану с ним встречаться. Но времени на поиск других кандидатов очень мало. Ты что-то чувствуешь к нему?

И я, и она знали, какой будет мой ответ. Но если это нужно для успокоения твоей совести, сестренка, то я возьму это на себя.

— Нет, конечно, Ани. Я с самого начала говорила, что его поведение для меня подозрительно, и не подпускала его близко. Он просто преследовал меня, и я не всегда имела силы проявить характер. Жаль, что он оказался таким настырным и теперь мы не можем жить, как раньше.

— Случилось все, как случилось, Марин. Возможно, нам просто пришла пора вернуться туда, где наше место по праву рождения. Столько случайностей, начиная от вашей встречи, мне уже кажутся закономерностью.

— Возможно, — эхом пробормотала я.

За час до пресс-конференции все новостные агентства, телеканалы и радио, в том числе и заграничные, запустили объявления о приближающемся чрезвычайном включении, связанном с безопасностью государства. Люди на площади передавали информацию из уст в уста, и вскорости площадь уже гудела, тревожно-выжидательно, с надеждой вглядываясь в светящиеся в темноте окна Высокого Совета и прислушиваясь к потрескивающим и периодически проверяемым техниками репродукторам. Люди в столице, уставшие от переживаний и слез сегодняшнего дня, разместились перед телевизорами. В больницах раненые, способные ходить, сползались в общие холлы для просмотра обещанных новостей, в палаточных лагерях оставшиеся без крова собирались под громкоговорителями. Страна замерла в ожидании.

Люк успел уже изрядно набраться ко времени начала конференции, и сквозь туман в голове слушал сначала выступление господина Минкена, который объявлял о том, что наследница нашлась. Затем заявление титулованных магов во главе со знакомым ему Алмазом о том, что внешность принцессы изменена в следствии маскировочного заклинания и снимается оно только при наличии определенных условий, которые невозможно воссоздать из-за нехватки времени. Вот принцесса Марина случайно выполнила условия, посмотрите, еще одно доказательство их словам. Они со всей ответственностью подтверждают, что стоящая рядом с ними женщина и есть Ее Высочество принцесса Ангелина-Иоанна, обладающая всей полнотой силы и родовой магией дома Рудлог.

И, наконец, слова самой кронпринцессы Ангелины. О том, как ей жаль, что возвращаться приходится в такой трагический момент. О том, как она глубоко сочувствует родным жертв этой ужасной трагедии. Что, несмотря на ее личную трагедию, произошедшую семь лет назад в ее семье, из-за которой она и живет с чужим лицом, она не могла остаться в стороне. Что она приложит все усилия, чтобы как можно быстрее произвести необходимый для успокоения земли ритуал. Что впереди напряженная работа, и она рада, что члены парламента единогласно поддержали ее предложения, которые позволят государственному аппарату работать слаженней и эффективнее.

Члены парламента стояли рядом, как нахохлившиеся грачи в своих строгих костюмах, и вид у них был кислый. Но они достаточно вдохновенно подтвердили все сказанное принцессой, не примянув, правда, намекнуть, что спасительницу страны нашли в основном их стараниями и чуть-чуть работой спецслужб.

Люк ухмыльнулся, опрокидывая еще стакан коньяка. Значит, это и есть его будущая жена. Жесткая, как сталь, и крепкая, как камень. Несмотря ни на что, приятная внешность, прямая спина, уверенный голос. Даже через экран чувствуется исходящая от нее сила, и окружающие ее люди это ощущают, немного отступают, не будучи в состоянии находиться рядом. Любопытно будет встретиться с ней. Интересно, если она сама откажется от брака с ним, будет ли это считаться закрытием долга перед Его Священством и его господами?

Его взгляд то и дело обращался к Марине, которая, отступив в сторону от остального народа и микрофонов и отвернувшись, о чем-то говорила по телефону. Его телефону.

Какая же она невероятная, ошеломительная красавица, а с ее характером — просто обжигающее пламя. Сгоришь и не заметишь, как потеряешь себя.

По телевизору журналисты начали задавать вопросы, а за окном вдруг — блистать и разрываться разноцветные фейерверки. Народ выдохнул, поверив в свершившееся чудо, и самые нетерпеливые уже вышли праздновать. Гуляния продлятся всю ночь, несмотря на руины домов и неспящих врачей в больницах, а люди на площади, начавшие рыдать и обниматься с первых слов Минкена, транслируемых через громкоговорители, дождутся конца конференции, споют многотысячным хором государственный гимн, а потом начнут потихоньку расходиться с верой в то, что именно они вымолили у небес это чудо.

И, возможно, они будут не так уж неправы.

А Люк, прихватив с собой целую бутылку виски и пару пачек сигарет, побредет в свою спальню, чтобы пройти через волшебную дверь на южные пшеничные луга с далекими, темнеющими синью Милокардерами и садящимся багряным солнцем. Там он будет сидеть до поздней ночи, напиваясь до звона в голове, пока милосердный алкоголь, наконец, не разгонит бессвязные, но от этого не менее пугающие мысли.

Василина и Мариан, уже уложив детей, тоже смотрели новости, и ей было тревожно за сестер, а ему — за нее. Раздался звонок, и горничная сообщила, что звонит госпожа Марина. На экране Марина говорила по телефону, а Василинка слушала ее в трубке, чувствуя сзади крепкое и надежное тело мужа.

— Васюш, — говорила Марина тихо, — не могу долго говорить. Прошу тебя, не говори Ани о том, что я рассказала тебе про отношения с Кембритчем. И никому не говори. Прошу, не нужно. Обещаешь?

— Мариан знает, — сказала Василина, не понимая, чем вызвана просьба сестры.

— Твой муж болтать не будет. А ты? Обещаешь?

— Хорошо, Мариш. Как Ангелина? Как отец, Каролинка?

— Отец остался с младшенькой в Орешнике, Васюш. Нечего ей тут делать. А Ангелина в своей стихии. С ней все будет хорошо. Потом расскажу, как она сделала старых политиканов, не моргнув и глазом.

— А с тобой? С тобой все хорошо, сестричка?

И Василине очень не понравилась пауза перед тем, как Марина ответила утвердительно.

— Надо ехать к ним, Мар, — произнесла она задумчиво, после того, как они уже выключили телевизор и переместились в спальню. — Девочкам нужна поддержка. Ты отпустишь меня?

— Я возьму отпуск, — ответил се муж.

А она и не сомневалась.

 

Глава 26

Нории в последний раз облетел ночной город, вернувшись с далекого полета на юг. Они поделили Рудлог на сектора и методично, каждую ночь, прочесывали их, двигаясь по часовой стрелке и отдаляясь все дальше от столицы, но пока поиски успехом не увенчались. Времени оставалось все меньше, он уже чувствовал зов Белого Города, но вернуться без искомого не мог.

Конечно, можно было бы летать туда-сюда, напаивая город своей силой и возвращаясь в Иоаннесбург на поиски, но полеты на такие расстояния тоже не давались легко, что бы ни придумывали люди о драконах. И сила, отданная Пескам, восстанавливалась далеко не мгновенно.

Поэтому и спешил дракон облететь как можно дальше и больше, и они, двигаясь с севера, уже почти дошли до юга. Но время текло неумолимо, а оставалось еще больше половины страны. Неужто не могли Рудлоги захапать поменьше земли под государство? Хотя, помятуя Седрика, они не привыкли отдавать то, что попало им в руки.

Владыка мягко приземлился на крышу гостиницы, обернулся и пошел спать. Завтра будет новый день и новые поиски. Он не отступится, и стребует с семени Рудлог их долг.

Светлана уже неделю существовала в каком-то безумном режиме. Днем она работала, вечером закрывала смену, ехала в круглосуточную библиотеку, и там старательно изучала всю доступную информацию о королевской семье, надеясь найти хоть намек, куда они могли подеваться. Возвращалась в гостиницу поздно, когда драконы уже летели, расправив крылья, над страной, и ворочалась в холодной кровати, пахнущей гостиничным порошком и кондиционером, открывала окна, вглядываясь в небо и дыша свежим осенним воздухом. Город мигал тысячей огней, а где-то там ее драконы (она уже привыкла так называть их) искали свою принцессу.

И она одновременно хотела, чтобы ее нашли, и боялась этого, потому что тогда ее сказка должна была закончиться.

Зато под утро, когда она, укутавшись в два одеяла, уже давно и крепко спала, потому что никогда не получалось дождаться его на ногах, а за окном черное покрывало ночи начинало светлеть и мерцать белеющими звездами, кровать прогибалась под весом вернувшегося мужчины, пахнущего осенью и ветром, и становилось тепло и спокойно. А потом горячо, и сладко, и безумно хорошо.

Он взял ее на третий день их знакомства и вторую ночь после его танца с Богом, и она не сопротивлялась, так как уже все для себя решила. Второго такого ей не найти, а тратить драгоценное утекающее время на сомнения и игры в кокетство глупо. Пусть, пусть он думает, что она такая же, как ее подруги. Зато у нее в жизни будут хоть эти несколько дней счастья, ее личного волшебства. А, может, ей невероятно повезет, и от красноволосого воина со светящимися татуировками на теле у нее останется крохотное чудо — сын или дочка.

Наутро после их поездки в храм Света проснулась одна, с больной головой, кое-как привела себя в порядок и пошла на работу, игнорирую многозначительные переглядывания других администраторов, заметивших, как она кладет ключ от номера гостя в соответствующую ячейку. Целый день она, как робот, отдавала ключи, улыбалась, принимала номера у выезжающих, заводила анкеты гостей в базе, и думала о случившемся. Не выдержала, проверила, не съехали ли ее необычные знакомые, но номера все еще числились за ними. И она мучилась любопытством, гадая, где же они, и смущалась, думая о том, как вести себя с Четери. И вообще, нужна ли она им дальше, такая трусливая и обычная.

Но страхи оказались напрасны — к концу смены гуляющие где-то целый день драконы вернулись, тепло с ней поздоровались и уселись напротив стойки, на мягких диванчиках у низкого стола. Чет сидел к ней лицом, и она с волнением ловила его взгляды и ленивые улыбки, краснея, как дурочка и сердясь на себя за это. Потому что он же все видел и все понимал, понимал, как действует на нее, и делал это специально!

— Проголодалась? — спросил он, вставая навстречу ей, когда Светлана подошла к ждущим се драконам, обнял, будто так правильно и нужно, поцеловал теплыми губами в висок. Она в смущении выглянула из-за его руки — но остальные не смотрели на нее с презрением или упреком, а, наоборот, вполне себе одобрительно улыбались.

— Ага, — она расслабленно прижалась к нему. Пусть смотрят девочки, пусть смотрят гости. Пусть даже се уволят за неподобающее поведение, но она не в состоянии вырываться из его рук.

— Мы тоже. Отвезешь нас туда, где вкусно и много кормят? А мы расскажем, что ищем. Точнее, кого.

— Машина же осталась около храма, придется забирать ее оттуда, — пробормотала Светлана.

— Ну и прекрасно, — пророкотал из-за спины Чета Валерий, которого на самом деле звали Нории. — Заодно занесем Красному жертву, чтоб не сердился больше.

И в ресторане Четери сидел рядом, обнимая ее. Медленно, словно нехотя водил пальцами по спине и плечу, отчего в голове становилось пусто и она никак не могла сосредоточиться на том, что рассказывал Нории.

— Мы с Энти вчера ночью, после того, как ушли из храма, решили наконец-то полетать над городом. Столица с высоты глазами моего дракона — это огромный узор из дымок аур разных цветов, там, где много домов — это пестрый ковер сияния, там, где мало — отдельные пятнышки. Какие-то огоньки сильные, высокие, это значит, что там живет маг, или аристократ, или очень одаренный человек. Но большинство слабые, почти прозрачные, как у всех обычных людей.

— У той, кого мы ищем, огонь так силен, что других рядом с ней просто не заметно. Но в городе ее нет. Зато в районе магического университета, который ты нам показывала позавчера, я увидел маленький огонек такого же цвета, который я ищу. Это не могла быть принцесса, но, скорее всего, кто-то из младших родственников. И сегодня днем мы съездили посмотреть поближе. Совсем маленькая девушка, но точно родственница, скорее всего младшая сестра.

Это хорошая зацепка, если проследить за ней, обнаружим и старшую.

— Принцесса? — Светлана вынырнула из неги, растекающейся по телу от теплой руки на спине и недоуменно переспросила. — Какую принцессу вы ищете?

— Пропавшую наследницу Рудлог, конечно, — ответил за рассказчика Четери. — Нории надумал жениться, видишь ли.

— Так, — сказала она твердо, отстраняясь от него, чтобы вернуть рассудку ясность. — А теперь расскажите-ка мне все с самого начала.

И они рассказали, в перерывах отдавая должное долгожданному ужину и запивая его прекрасным вином. И про 500 лет заключения, и про вымирающий драконий род, и про то, что только старшая Рудлог может спасти их народ и превратить Пески в то цветущее государство, которым они были раньше. К концу рассказа Светлана спросила:

— А вы не боитесь мне это рассказывать? Вдруг я пойду к властям и сдам вас? Я же чужой вам человек, а вы так откровенны. Это очень неосторожно.

— Ага, — Четери встал, одной рукой поднял ее, второй схватил неоткупоренную бутылку с вином. — Пошли уже, чужой человек.

— Гроза…Чет… — предостерегающе начал Энтери.

— Никогда против воли, сколько можно напоминать? — весело огрызнулся воин-дракон, увлекая Светлану за собой к дверям ресторана.

— Боишься? — спросил глухо у дверей номера, обнимая сзади за талию и уткнувшись губами ей в макушку, пока она дрожащими руками пыталась вставить ключ.

— Нет, — постаралась, чтобы голос звучал уверенно, хотя внутри все тряслось от страха и предвкушения.

— Ну и правильно. Не нужно меня бояться, Светлана.

Ключ никак не хотел вставляться, и Четери взял его из ее слабеющих рук, вставил, нажал, зашел в номер. Она застыла на пороге, просто не зная, как себя вести и наблюдала, как он достает с полок бокалы, открывает вино. Обернулся.

— Нет, так дело не пойдет. Иди ко мне, девочка.

И так как она осталась на месте, подошел сам, поднял за попку, заставив обхватить его бедра ногами, прижал к двери крепким горячим телом, так, что ей стало нечем дышать. Подождал немного, словно чтобы она привыкла к нему, а затем поцеловал так, что она поплыла, хватаясь за его плечи, сжимая его ногами, только чтобы он не отпускал ее больше никогда.

— Вкуууснаяяя, — пророкотал он уже не человеческим голосом, и посмотрел на нее наливающимися вишневым цветом глазами.

Она заскулила, но не от страха, а от возбуждения, и снова потянулась к нему, потому что он тоже был очень вкусным и был нужен ей, как воздух, для того, чтобы продолжать жить дальше. Целовала, и стаскивала с него футболку, боясь, что он отступится и все закончится, не начавшись, и гладила его обжигающую кожу, и крепкие руки, держащие ее.

— Не боишься? — прорычал он ей в губы, задирая юбку и срывая трусики. Она отчаянно замотала головой, пока он целовал ее в шею, а его руки творили такое, отчего она кричала и билась, покрываясь испариной, не в силах вынести его движений.

Он взял ее там же, у двери, так и не сняв с нее одежду, глядя в глаза и не позволяя отвести взгляд, заполнив собой все пространство вокруг нее и внутри нее. Он был безжалостным ураганом, сметающим ее волю и поднимающим ее в небо, бушующей грозой, пронзающей ее тело, и теплым летним ветром, успокаивающим и ласкающим после последних судорог и всхлипов. И в любви, как и в бою, он тоже был воином, неутомимым и веселым, в чем она убедилась, когда после первой яростной битвы они переместились-таки в постель.

В эту ночь братья-драконы опять летали одни, потому что Четери принадлежал только ей.

******

Нории проснулся от резко ударившего в голову чувства опасности, спрыгнул с кровати, готовясь отразить нападение, развел руки, устанавливая щит. В номере никого не было, за окном мирно светило солнце, не дошедшее еще до полудня. Он досадливо тряхнул волосами, отчего вплетенный ключ хлопнул его по разгоряченной адреналином коже. Двинулся к ванной, не лезть же в кровать обратно, хоть он и вернулся с облета под самое утро. И был сбит с ног мощным толчком, сотрясшим гостиницу, а потом еще и еще одним.

Летели на пол бокалы, справочники с полок и телефон, кровать, трясясь, съезжала почти на середину комнаты, качалась люстра, угрожающе звеня хрустальными подвесками. Приоткрытое окно хлопало и дрожало, но стекло оставалось целым. Кричали от ужаса люди где-то в соседних номерах, а земля гудела и свистела, будто закипающий чайник. Светопреставление закончилось, и Нории поднялся на ноги. Необычное чувство беспомощности, однако. Почти забытое.

Чета в соседнем, не менее разгромленном номере, не было, и Нории рассеяно подобрал чудом уцелевший единственный бокал, аккуратно ступая по разбитому стеклу, достал из бара бутылку вина, налил и сел на подоконник — ждать. Через минут десять раздались шаги — сначала друг заглянул, по всей видимости, к нему, затем зашел к себе.

— Со Светланой все в порядке? — спросил Владыка. Нетрудно догадаться, куда в первую очередь поспешил Четери.

— Испугалась, ушиблась, в остальном нормально, — легко откликнулся Чет, хватая бутылку и отпивая прямо из горлышка.

Владыка внимательно посмотрел на него. Четери и выбит из равновесия? Так обеспокоился за свою очередную девчонку?

— Что ты собираешься с ней делать?

Красноволосый воин пожал плечами, снова отхлебнул вина, но не ответил.

— С каких это пор земля под Рудлогом неспокойна, Нори?

— С тех пор, видимо, когда людишки решили посягнуть на наследников Красного. Помнишь, Седрик приглашал нас на ритуал питания Стены? Он говорил, что это держит землю. Я тогда не понял, зато сейчас все ясно.

— Не помню, — пробурчал Чет. — Я тогда был занят. Точно, был занят. Двумя не очень застенчивыми фрейлинами Его Величества.

— Что будем делать, если не найдем ее, Нории? Если ее нет в живых?

Хозяин Белого Города помолчал, глядя в окно. Он вспоминал иссушаемые зноем его земли, измученных солнцем людей, тем не менее, сохранивших ему верность.

— Вы — ничего не будете делать, Четери. У меня есть возможность оживить еще два-три Города и земли вокруг них. Если отдам себя до капли.

— Даже не думай, — зло процедил его друг. — Оставишь наше племя без Владыки?

— Новый родится рано или поздно, ты же знаешь.

— Пока он вступит в силу, Песок снова заберет Города. Бессмысленная жертва.

— Не заберет. Не в этом случае.

— Даже не думай, — повторил воин-дракон. — Иначе я тебя сам убью.

Нории улыбнулся, с тоской глядя в окно. Неужели все зря и надежды нет?

— Энтери следит за девушкой?

— Да, но она никуда не выезжает. Только в университете и в общежитии находится. Даже в город не выходит.

— Пора бы с ней пообщаться. Дождемся Энти и решим, как вывести ее на разговор. Надо подружиться, завоевать доверие. Только как подружиться с совсем молоденькой девочкой?

— Я пас — я по девочкам постарше, Нории, — хохотнул Чет, но тут же посерьезнел, словно что-то вспомнив, отпил вина.

— Или похитить и заставить говорить?

— Это крайний случай, друг. Не хотелось бы копаться в голове и пугать ребенка.

— Надеюсь, и не придется, — мрачно проговорил Владыка-дракон, снова уставившись в окно. Там выли сирены, машины остановились, не давая проехать скорым и пожарным, люди, выбежавшие из многоэтажных домов, либо стояли, застыв в шоке, либо рыдали, либо собирались группами и бурно общались. Каждый выплескивал произошедшее, как мог.

Через полчаса в номер Чета позвонила Светлана и, волнуясь, попросила включить телевизор. Они молча прослушали заявление премьер-министра страны, затем его повтор. Новостные картинки сменялись одна на другую, являя хаос, людское горе и разрушения.

— И что теперь? — спросил Чет через какое-то время

— Теперь будем ждать, — Нории улыбнулся. — Если она жива и кровь Красного в ней не менее сильна, чем в Седрике, обязательно вернется. За свое Рудлоги бьются, не жалея себя, — он помедлил, — и других.

А еще через несколько часов он заворожено смотрел с крыши гостиницы на огромный, выше домов и деревьев, столб бушующего пламени, который быстро двигался сквозь город к центру. Даже начавшее клониться к закату солнце меркло рядом с ним, и владыке-дракону хотелось перекинуться, расправить крылья и подлететь к нему, искупаться в нем, согреться. Точно такое чувство он испытывал рядом с Седриком. Это была его будущая жена, абсолютно точно. Ведь никто другой не мог пылать ярче, кроме самого Красного воина.

— Я полечу, — сказал он Чету и Энти, потому что позвоночник уже кололо предвкушением и сдерживаться сил почти не было.

— Сможешь удержать отвод глаз? — серьезно спросил брат, принимая одежду, которую снимал Владыка.

— Пока смогу. На несколько дней сил хватит.

И он прыгнул с крыши, на лету оборачиваясь в гигантского белого дракона, чуть не задел крылом провода, когда разворачивался, чтобы взмыть вверх. Люди внизу попадали от мощного потока воздуха от его крыльев, задирали головы, смотрели, но ничего не видели.

Владыка за несколько минут добрался до центра, некоторое время парил над площадью, наблюдая за невиданным скоплением кающегося народа, затем подлетел к зданию Высокого совета, над которым переливалась алым и белым аура сильнейшей Рудлог. Сел на крышу, расправив крылья и чувствуя, как огненная стихия проникает внутрь и пьянит, как прекраснейшее вино на свете. И стал ждать. Когда-нибудь она выйдет из здания.

На крыше гостиницы двое красноволосых мужчин некоторое время молча наблюдали за удаляющимся Владыкой, понимая друг друга без слов. Наконец-то слабая тень надежды превратилась в уверенность, что раскаленные песчаные барханы снова станут пышными зелеными лугами с пасущимися на них стадами овец, верблюдов и лошадей, иссохшие солончаки вернут себе славу чистейших лазурных озер с ключевой водой, люди перестанут умирать от голода, солнца и болезней. Белые Города снова начнут жить, а их драконий род будет избавлен от угасания и забвения.

Энтсри ушел спать — он летал всю ночь, а утром поехал следить за студенткой магуниверситета, а Четери зря прождал Светлану в своем номере. Иногда она приходила к нему сразу после смены, перед тем, как уехать в библиотеку, краснела, застывала у дверей, а он наблюдал за ней, наслаждаясь ее смущением и желанием. Ему нравилась эта игра, нравилось и то, что следовало далее. Сегодня она не пришла, и дракон чувствовал, что раздражается. Да хоть пусть небо упадет на землю, но он должен быть на первом месте. Подождал еще, поражаясь своему недовольству и нетерпению, ругнулся сквозь зубы и пошел вниз сам.

В холле гостиницы стояла толпа заезжающих туристов, которым все было нипочем. Девочки-администраторы сбивались с ног, объясняя, что часть номеров повреждена, в них выбиты стекла, стояли красные, растерянные, окруженные недовольными гостями.

— Сейчас в целые номера переносят по третьей и четвертой кровати, извините пожалуйста, придется подождать, пока вы можете пройти в ресторан, там бесплатный шведский стол специально для вас, вам будет компенсирована разница в стоимости, обязательно, — тараторила Светлана раз за разом. А туристы громко возмущались, ругались, отпускали язвительные и оскорбительные замечания, требовали жалобную книгу, клялись, что больше сюда ни ногой, а Светлана все извинялась, успокаивала и объясняла, пока у него не лопнуло терпение.

Он пробился через галдящую толпу, обогнул стойку и громко спросил у нее:

— Света, кому и сколько нужно заплатить, чтобы тебя заменили?

Она скривила губы, ничего не ответив и не смотря на него, и он понял, что девушка на грани истерики.

— Люди, — гаркнул он зычно, перекрывая гомон толпы,

— тихо!

Народ притих, настороженно глядя на странного красноволосого человека.

— Тем, кто рассядется по диванам в фойе и будет терпеливо ждать своей очереди на заселение, я полностью оплачу аренду номера за весь тур.

Туристы неуверенно оглядывались на диванчики, а Света напряженно застыла у монитора, и ему почему-то показалось, что она злится. Остальные администраторы с любопытством поглядывали то на него, то на свою коллегу.

— Я не шучу, — добавил он уже тише. — Девочки, подсчитаете и выдадите мне счет.

— Хорошо, — кивнула одна из администраторов, наблюдая, как туристы, волоча за собой чемоданы и сумки, ручейками потекли к мягким креслам и диванам. А он схватил Свету за руку и потянул за собой.

— Почему ты злишься? — недоуменно спросил в лифте, потому что она была напряжена и громко сопела, отводя взгляд. — Разве я не спас тебя от этих шакалов? Она вздохнула, словно успокаиваясь, потом еще раз и еще.

— Четери, — таким тоном, как маленькому, — это моя работа. Я обязана с ней справляться. Ты сейчас осложнил мои отношения с коллегами, потому что я ушла, а они остались работать и за меня тоже. Показал куче народу, что ты платишь за мое время. Как я буду смотреть в глаза гостям и девочкам? За кого они меня примут? За очень дорогую шлюху?

— Ты говоришь глупости, Света, — уверенно сказал самый непонятливый дракон на свете, обнимая ее. Но она не расслабилась, как обычно рядом с ним, а уперлась руками ему в грудь, подняла глаза и в них был гнев.

— Ты улетишь со дня на день, — крикнула она звонко и зло, так, что он даже услышал эхо в шахте лифта, — а мне здесь оставаться, работать с этими людьми! Терпеть насмешки, сочувственные взгляды, шепотки! Хорошо, если не вызовут к управляющему, и не уволят! Ты совсем не думаешь обо мне, Чет!

Щелкнули двери лифта, раскрываясь, и он схватил ее на руки, понес в номер.

— Я думаю о тебе, Светлана, — прорычал ей на ухо, а она грустно покачала головой. Он тоже начинал злиться, ведь он помог ей, а она не оценила, да еще и накричала за что-то непонятно-женское.

— Ты о себе думаешь, — сказала тихо, когда он уже занес ее в номер, стал нетерпеливо срывать с нее и себя одежду, зная единственный способ помириться и доказать ей, как сильно он о ней думает. Девушка покорно поднимала руки, переступила через юбку, но опять не глядела на него, и от этого внутри что-то скручивалось и болело.

Унял желание, потянул к себе, усадил лицом к себе на колени, начал гладить по спине, так, как она любит.

— Светааа, посмотри на меня. Чего ты хочешь?

— Тебя, — призналась так же тихо и печально, поднимая на него серые глаза.

— Так я же здесь, — он нетерпеливо уткнулся ей в плечо, провел языком, поцеловал, сжал руками ее бедра, притягивая к себе.

— Это ты сейчас здесь, — прошептала после долгой паузы, совсем неслышно. Он понял, напрягся.

— Светлана, Светочка. Я же ничего не обещал. Я думал, ты понимаешь.

— Я все понимаю, — сказала она уже спокойно и улыбнулась. — Не переживай, я просто устала. Обними меня крепче, Чет.

И он обнял, и поцеловал, и долго, сладостно любил ее, пытаясь вернуть былую легкость их отношениям, но они вдруг перестали быть игрой, и болезненная нотка ее будущего одиночества неприятно колола его, не позволяя полностью и безудержно, как раньше, отдаваться настоящему.

Светлана в этот вечер не пошла в библиотеку — все государственные учреждения были закрыты. Вместо этого она побродила по улицам, заглянула в маленький, совсем не богатый храм, где статуи Богов были в половину человеческого роста и стояли не на земле, а в специальной нише, на возвышении.

Там она долго молилась о том, что известно только ей одной, а Богиня воды и любви ласково смотрела на нее чуть раскосыми глазами и немного укоризненно косилась на Белого целителя жизни. Но, возможно, ей это только казалось.

И после храма она не вернулась в гостиницу ждать своего дракона, а села на автобус и уехала на окраину города, к родителям. Еще днем она звонила, спрашивала, все ли в порядке, и папа с мамой ее успокоили. А она поняла, что очень соскучилась, и решила приехать.

Обеспокоенные долгим отсутствием дочери, ее добрые, такие домашние родители, поили се самодельным травяным чаем с ягодами, собранными летом, кормили приготовленными папой пирожками, обнимали дочурку, расспрашивали о работе и немного волновались ее отстраненности. Спать она легла в своей детской, и ей снился белый тусклый город, занесенный сыпучим песком, шепчущим ее имя, и по-матерински обнимающая ее Синяя Богиня, прохладная и текучая, которая гладила ее по волосам и обещала, что у хороших девочек все обязательно будет хорошо. А уходя из ее сна, Богиня-вода вручила ей тонкий тяжелый ключ, очень похожий на тот, что был вплетен в волосы Нории-Валерия, который льдинкой поместился в ее ладошках и медленно там растаял.

Четери же, дождавшись осенней ранней темноты, привычно воспарил с крыши в расцвеченное фейерверками небо, отправившись на поиск Владыки. Нории, совершенно голый, сидел на крыше дворца, и Четери, обернувшись, приземлился чуть позади.

— Не удалось ее увидеть, — сказал хозяин Белого Города, не оглядываясь. — Внизу масса охраны и сигналок, а она переместилась из Совета прямо во дворец. Буду ждать. Лети обратно, я позову, когда вы будете нужны.

— Я сменю тебя утром, — ответил Чет, помолчав. Он тоже чувствовал тепло ауры красной принцессы, но видел се смутно, как полупрозрачные потоки горячего воздуха.

— Нет, не нужно, — холодно произнес Владыка. — Я хочу все сделать сам.

— Я прилечу, — настойчиво повторил Чет, — под самое утро, когда все еще будут спать. И сейчас подожду. Она ведь спит?

— Спит.

— Тогда не изображай тут петуха на насесте. Отлучишься на часок, поешь, в туалет сходишь. Или будешь охрану удивлять, мочась с крыши им на головы?

Нории поморщился, Чет иногда бывал по-солдатски грубоват и прямолинеен.

— Если упустишь ее, — сказал неохотно, признавая правоту старейшего из них, — накажу.

— Не пугай, — рассмеялся неугомонный воин, — и так на тебя страшно смотреть.

Четери вернулся в номер незадолго до полуночи, надеясь, как всегда, обнаружить там замерзшую Светлану и согреть ее так, как ей нравилось. Но ее не было, и он снова разозлился, заказал такси с веселым, радостным таксистом, подпевающим гимну страны, который крутили по радио, поехал к библиотеке, чтобы забрать ее от ненужных уже газет, но двери заведения были закрыты. Поехал обратно, проверить, не вернулась ли. Не вернулась. Забеспокоился до чесотки в лопатках, ведь если она не пришла к нему, значит, точно что-то случилось. Подошел к ночному администратору на стойке, широко улыбаясь, и выпросил се телефон. Он так и не удосужился взять номер у девушки, хоть они и прикупили себе по трубке еще на второй день.

Долго шли звонки, и, наконец, сонный мягкий голос недовольно пробормотал в трубку:

— Алло?

— Светлана, ты где? — облегчение и злость, и жалящие мысли о том, где она спит и с кем она спит. Он же ничего о ней не знает, может, она замужем давно и у нее пятеро детей?

— А кто это? — немного растеряна, видимо, не отошла еще ото сна.

— Это Четери, Света, — так, надо успокоиться и не думать о том, что она его не узнала.

— Чет? — теперь удивление и беспокойство. — Не думала, что ты позвонишь. Что-то случилось, нужна помощь?

— Я тоже хочу узнать, что случилось, — процедил он в трубку. — Где ты? Почему не осталась у меня?

— Я у своих родителей, Четери, — устало сказала она, словно мягко упрекая, что он разбудил ее из-за такой ничтожной причины, а он вместо вины почувствовал облегчение. Не у мужа, не с детьми. — Я и сама не думала, что поеду к ним, поэтому не сказала тебе. Завтра буду на работе.

Он помолчал, прислушиваясь к себе.

— Чет? — позвала напряженно, словно чувствуя, как он злится.

— Диктуй адрес, — наконец произнес он, — и открой окно.

— Не сходи с ума, — попросила она.

— Адрес, Света.

Он прилетел через пятнадцать минут, прыгнул в окно, около которого она, замерзшая и недовольная, ждала, ругаясь про себя на неугомонного дракона и боясь того, что услышат или войдут родители. Как был, обнаженным, схватил ее в охапку, сжимая до боли, словно наказывая за отсутствие. И понес в кровать, яростно доказывать что-то непонятное даже для него самого.

Светлана так и не поспала нормально этой ночью. Просто периодически проваливалась в сон в перерывах между его жадными ласками, когда он отдыхал и гладил ее влажное тело, устав не кричать и сдерживать стоны от его напора, и всматриваться в его лицо с горящими вишневым глазами, пытаясь найти там что-то важное и необходимое ей. И только под раннее утро, когда он ушел, подарив ей легкий поцелуй, и до звонка будильника оставалось не более полутора часов, она, свернувшись калачиком в ставшей сразу холодной постели, мгновенно уснула, измотанная так, как никогда в жизни.

Марина

Пресс-конференция наконец-то закончилась, Ангелина величественно всех поблагодарила, поднялась и вышла. А за ней потянулись и остальные — дипломаты, маги и я.

— Ну что, нужно это отпраздновать, — жизнерадостно сказал, кажется, князь Василевский, когда мы снова оказались в Оранжевом зале. На столе, весело подмигивая округлыми хрустальными боками, уже стояли наполненные фужеры с шампанским, окруженные чашами с клубникой, фруктами, икрой и корзинами с подсушенными пресными хлебными уголочками к ней. Я мысленно застонала. Нет, еще и алкогольного праздника я точно не выдержу.

— Праздновать будем, когда убедимся, что земля успокоилась, — охладила направившихся к столу дипломатов Ангелина, и ее ледяной тон словно заморозил их на месте.

— А просто перекусить можно, — милостиво добавила сестра, но, по всей видимости, аппетит она уже им перебила.

— Ярослав Михайлович, можно вас на пару слов? — обернулась она к премьеру.

Минкен подошел, и они вполголоса начали что-то обсуждать.

Краем глаза я увидела, как маги во главе с Алмазом, обойдя пристыженных дипломатов, как ни в чем не бывало набрали себе тарелки с закусками, шампанского, и начали все это уминать. Правда, это совсем не походило на празднование, скорее, на объедание. Алмаз сказал, что они ставили охранки вокруг дворца, пока Ангелина отвечала на вопросы, а бедный лохматый Мартин в это время держал щит перед сценой — вдруг в толпе журналистов оказался бы убийца или маг-наемник? Так что они восстанавливали энергию.

А вот и фон Съдентент, помахал мне рукой, широко улыбнулся, тряхнул темными волосами. Я легонько кивнула, насмешливо глядя на него. Смотреть на мага было, откровенно говоря, приятно. Этот мужчина просто распространял вокруг себя волны сокрушительного обаяния. Правда, они явно не действовали на стоящую рядом смуглую Викторию — она посмотрела на него, скривила губы, затем на меня и подмигнула. Типа: «Ну мы-то с вами способны не поддаваться ему».

Не знаю, как она, а насчет себя я была не уверена.

«Ну-ну, оказывается, нам нравятся плохие мальчики?»

«Этот мальчик хороший»

«Ну-ну»

Ангелина тоже заметила наши переглядывания, прищурилась. Ну и ладно, будет лишнее доказательство, что к Кембритчу я равнодушна. Кто с разбитым сердцем стал бы флиртовать с другим, когда от момента разбиения прошло менее суток? «Ты, например».

Внутренний голос набирал обороты, а я постепенно уходила в себя, почти засыпая, но при этом упорно и вежливо улыбаясь, когда ко мне подошла Ани и потянула за собой.

— Нам приготовили наши комнаты, Марина. Минкен сказал, что они начали восстанавливать интерьеры с момента начала наших поисков, чтобы мы сразу могли въехать. Горничных наняли, охрану, поваров. Весь персонал, если кратко.

— Какая предусмотрительность, — пробурчала я, двигаясь за ней к двери. В другом состоянии я бы и за все сокровища мира не вернулась туда, где все напоминало о маме и нашей прошлой жизни. Но сейчас меня можно было положить прямо на стол, между икрой и клубникой, на глазах изумленных верноподданных, и я бы заснула без всяких угрызений совести.

— Ваши Высочества, извините, что дергаю, старый совсем, памяти нет, забыл сказать кое-что, — умирающим голосом проскрежетал сзади Алмаз Григорьевич, когда мы не дошли до спасительной двери буквально пары шагов. Старый маг, от одного взгляда которого немного бледнели профессора и придворные маги, оторвался от четверки своих спутников и вполне себе живенько нас догонял. На лицах его коллег царило непередаваемое облегчение.

— Дамы, — сказал он уже нормальным тоном, — я настоятельно не рекомендую вам до принятия вассальной клятвы, а лучше до коронации и свадьбы, выходить на улицу. Будем использовать Зеркала, но предупреждаю, поначалу может мутить немного.

— Зачем такие предосторожности, Алмаз Григорьевич? — недоуменно спросила Ангелинка. — Минкен заверил меня, что во дворце и вокруг полно охраны, да и щиты вы поставили, и сигналки…

— Знаете, — заговорщически проговорил он, открывая дверь и предлагая нам выйти, — я всегда учу своих обалдуев, что хороший маг должен доверять не только фактам, но и интуиции. А я хороший маг, — скромно добавил он.

Дед определенно нравился мне все больше.

— И интуиция буквально кричит мне, что нужно перестраховаться. Эти красавцы — он мотнул головой на последовавших за нами охранников, конечно, хороши, но против снайпера или взбесившегося Темного ничего сделать не смогут.

Я вспомнила, как замертво падали на пол Зала Телепорта наши телохранители, пытающиеся защитить нас от Смитсена, и у меня закружилась голова, как перед давешним обмороком. Зачем, зачем мы снова в это полезли? Стоило ли столько прятаться, чтобы сейчас подставляться?

— Вы не преувеличиваете? — криво и недоверчиво улыбнулась Ангелина. Нервы у нее всегда были покрепче моих.

— Я весь вечер ощущаю, будто над нашими головами нависает опасность, — серьезно и строго сказал он, и сестра кивнула.

— Мне тоже не по себе. Затылок покалывает.

А вот мне было нормально, во всяком случае ничего сверхъестественного я не чувствовала, кроме желания покурить и заснуть. Но это были совсем обычные и привычные желания. Даже родные, можно сказать.

— И кто будет нас водить через Зеркала? — поинтересовалась сестра, когда мы прошли через коридор и зашли в маленькую аккуратную комнатку с рядом кресел и экраном проектора на стене.

— Сегодня и завтра, перед вассальной клятвой — я. Дальше как получится, но, скорее всего, кто-то из моих учеников, Виктория или Мартин. И, если вы позволите, я возьму на себя поиск придворного мага.

— Конечно, — благосклонно ответила сестра, наблюдая, как появляется мутное высокое Зеркало. Наши охранники стояли сзади, безразлично наблюдая за постепенно становящейся зеркальной и блестящей поверхностью.

— Так, глаза закрываем и вперед. Некоторое время не будете чувствовать опоры под ногами и понимать, где верх-низ. Глаза пока не открывайте, надо привыкнуть. Ваше Высочество, идете? — это он к Ангелине.

— Прошу прощения, принцесса, но сначала мы, проверим, что на той стороне. Обратно пройти сможем? — пробасил один из охранников, видимо, главный, и Алмаз кивнул, посторонился. Через минуту немного позеленевший телохранитель вылез обратно и пробурчал «Чисто все, можно идти».

Когда-то на заре моего жокейского опыта я недостаточно крепко закрепила подпругу, и милая кобылка Лаванда, резко затормозив, перекинула меня через голову. Я только чудом ничего не сломала, но ощущение, когда летишь кувырком и не можешь сгруппироваться, потому что теряешь ощущение тела в пространстве, запомнила. Вот при переходе через Зеркало было то же самое, только крутило подольше и не швыряло об землю.

— Вот и отлично, — бодро сказал маг, выходя из Зеркала последним. Мы стояли у наших комнат, в семейном крыле, в коридоре, по которому убегали в тот день. — Спокойной ночи, Ваши Высочества. Если возможно, то уделите мне завтра несколько минут перед вассальной встречей в церемониальном зале, я бы очень хотел узнать, как сработал амулет и куда вы попали.

— Конечно, — произнесла Ангелина, и маг удалился. Удивительный старик. То дурачится, как дитя, то запугивает своих «обалдуев», то общается на уровне лорда первой крови. Наверное, в его возрасте и при его могуществе можно позволить себе быть тем, кем хочешь.

«А вот кем хочешь быть ты, Марина?»

Моя кровать стояла на том же месте, занавески и обои были того же цвета. Даже фотографии с моими кубками и маленькой мной сохранили и развесили по стенам, как и было. Были там и наши общие фотографии с мамой, но я не стала подходить ближе и смотреть. Почти все выглядело, как раньше, но это уже был не мой дом.

Выпуская сигаретный дым в открытое окно, я со всей отчетливостью поняла, что хочу вернуться в свою больницу, отучиться и работать дальше, и никогда-никогда не возвращаться во дворец. Но сейчас я просто не могла оставить Ангелинку одну.

Тело чесалось, видимо, на нервной почве и требовало помыва.

Душевая в тех же цветах, зеркало на том же месте, полотенца в наших цветах — красном и белом, с нашими вензелями. Я тупо стояла под струями воды, и спать уже не хотелось, видимо, перегуляла пик сонливости. Затылок ломило, а в голову настойчиво лезли картинки нашего бегства и страха. Эти стены просто довлели надо мной, и из неврастенички я хорошими темпами превращалась в параноика.

В результате я, как маленькая, пробралась к сестре в комнату под ничего не выражающими взглядами охраны и попросилась поспать с ней. Мне показалось, что она обрадовалась. Наверное, не мне одной было здесь плохо и тяжко. Только вот ей не сбежать обратно, как мне. И все равно придется нести эту ношу одной.

Обнявшись, как в детстве, мы, наконец-то заснули.

Церемония принесения вассальной клятвы была назначена на полдень, в Большом Церемониальном зале, и дворец с самого утра оживал, заполняемый суетящимися слугами и прибывающими аристократами.

После легкого завтрака на нас напали модистки и стилисты, которым предстояла непростая задача выбрать и подогнать подобающие случаю платья за несколько часов, а также сделать из неухоженных принцесс нечто блистающее и впечатляющее. От них исходил азарт, от меня — раздражение. Пачка сигарет, лежащая на тумбочке у кровати, мозолила глаза, мозг требовал кофе и шоколадку, а примерки все продолжались. Беда была в том, что на официальные церемониалы требовалось одеваться в цвета рода, но при этом не выглядеть как национальный флаг. И если Ангелинке, как наследнице, был допустим еще и желтый с золотым, то я должна была выбирать между красным и белым. Благо, цвет аксессуаров был не регламентирован.

Это был день Ангелины, поэтому я решила не выделяться и выбрала белый. Мне он, как блондинке со светлой кожей и ярко-голубыми глазами, категорически не шел, и запаренные модистки искали тот самый оттенок, который позволит мне не выглядеть, как привидение в саване или как трепетная невеста перед обмороком.

Остановились на блеклом, светло-жемчужном платье из мягкой драпированной ткани, закрывающем колени и руки на три четверти. Максимально допустимый у-образный вырез, аккуратный запах на груди. Единственная дань королевским цветам — светло-коралловый широкий пояс с золотыми бляхами по бокам.

Что ж, за местного доктора в белом халате меня никто не примет, но и выделяться не буду.

Модистки убежали подгонять платье и подбирать обувь и украшения к нему, а я, сердито мотнув головой на приближающуюся стилистку, метнулась к тумбочке, открыла окно и наконец-то закурила.

Набрала с змеева телефона номер Валентины, вдруг отец рядом и ответит?

— Алло?

— Отец, это Марина. Видел новости?

— Видел, и Ангелина вчера звонила, рассказала все вкратце. Просила приехать на церемонию. Но я не поеду, Марин, Валентина в больнице надолго, за детьми некому смотреть. Справитесь без меня?

— Конечно, — улыбнулась я в трубку. Отец наконец-то мог от души о ком-то позаботиться, а то когда мы все повзрослели и разлетелись, одной Каролинки ему явно не хватало. Иногда я поражалась, сколько же в нем терпения и любви к нам ко всем, хотя родной ему была только младшенькая.

Как-то я спросила, почему он к нам так относится, а он пожал плечами и ответил «Вы ее дети, значит и мои».

Великая любовь. Наблюдая такую, просто невозможно не сравнивать и не желать, чтобы тебя любили так же бесконечно сильно.

— Как соседи, не достают?

— После вчерашнего эфира с Ангелиной все как с ума сошли. Приходят делегациями, любопытствуют, просят помощи. Гвардейский отряд им хорошо помог, теперь вот считают, что я всесилен. Оставленная охрана для них не помеха, чуть ли не через заборы перелезают, поэтому я попросил не мешать, успокоятся когда-нибудь.

— Потерпишь? После коронации посмотрим, что сделать для них можно.

— Конечно, потерплю. Марин, забыл сказать, с утра приезжал твой главврач, искал тебя. Очень переживал. Я ему ничего не сказал. Что делать будешь?

Я задумалась. Олег Николаевич мне плохого ничего не делал, даже предлагал обучение.

— Я позвоню ему позже, папа. Спасибо. Надеюсь, скоро увидимся.

— Пусть защитят вас Боги, дочка, — глухо произнес он и отключился.

Я положила трубку, взяла дотлевающую сигарету, затянулась, когда он зазвонил снова. Я немного нервно взяла телефон, но номер был Васькин, и я нажала на «ответить».

— Привет, сестренка!

— Привет. Вы где сейчас, Марин?

— Во дворце, — откликнулась я, — нам подготовили комнаты.

— Я так и думала. Мы приезжаем, Марин.

Я сначала и не поняла, куда они приезжают. А когда сообразила — испугалась. Ладно мы, но у Василинки трое малышей, и подставлять их под возможный удар безответственно.

— Васюш, здесь нас охраняют так, будто вокруг кружат полчища врагов. На улицу не выходим, сидим в своих покоях. Я даже курю в окно, — и я, затянувшись, медленно выпустила дым в распахнутую створку. — Да и Ангелина настояла, чтобы нас не привлекали к государственным делам. Думаю, вам не надо светиться.

Я оглянулась, стилистка расставляла на столике перед зеркалом бесконечное количество баночек с тенями, помадами и тонами и делала вид, что нас не слышит.

— Я уже все решила, Мариш, — сестра не растеряла нашего фамильного упрямства. — И Мариан меня сопровождает, он только что от командира, взял отпуск. Едем к телепорталу Лесовины. Мы побудем до коронации и уедем обратно. Мальчишек оставили на Симона, а доча со мной.

— Сестренка, я как-то могу тебя отговорить?

— Нет. Ты бы тоже приехала.

— Приехала бы, — признала я, нервно жуя фильтр сигареты.

— Скажи Ани, что мы скоро будем. И прикажи нас встретить, через полчаса будем на вокзале телепорталов.

— Хорошо, Васюш.

Отключившись, выглянула в коридор, попросила охранников организовать доставку баронессы Василины Байдек с мужем и дочерью во дворец, в покои второй принцессы. Заглянула к Ангелине. Та сидела перед зеркалом, и строгая стилистка укладывала ей волосы. Пожилая, ухоженная, суховатая личная ассистентка зачитывала ей план дня.

— Вася приезжает, — сообщила я, когда сестра повернулась. — С малышкой и мужем. Я уже распорядилась, их встретят.

— Я так и думала, что она не станет скрываться, — ответила она, улыбаясь, а я в очередной раз поразилась тому, как мои старшенькие похожи, — Вероника Сергеевна, — ассистентка подняла голову, — в покои второй принцессы срочно нужны модистки, горничные и няня. Попросите кого-то из ваших помощниц, пусть ассистирует принцессе и введет ее в курс дела. И еще, вы слышали, Ее Высочество будет с мужем и ребенком, поэтому пусть немедленно добавят в обстановку то, что необходимо.

******

Через час королевский листолет доставил во дворец барона и баронессу Байдек с дочкой. Василина, в отличие от сестер, смотрела на дворец и не чувствовала тоски. Это было как возвращение в разрушенный дом после войны — даже если тут развалины, даже если мама мертва, здесь она ближе к ней и к себе, чем где бы то ни было. И она поставила себе первым делом сходить на семейное кладбище, навестить мамину могилу и попрощаться с ней по-настоящему.

Барон Байдек, сидящий в листолете в кресле напротив, наблюдал за кормящей дочку и поглядывающей в окно женой с легкой тревогой. Он понимал, зачем она поехала к сестрам — их привязанность друг к другу, готовность защищать и помогать всегда бросалась в глаза. Но что, если она решит остаться здесь? Он, конечно, будет с ней, что бы она ни решила, и не позволит себе давить на нее, но их такая налаженная, хорошая, уютная жизнь в лесном имении его предков останется в прошлом.

А упорно сторожащий свою добычу дракон ошеломленно наблюдал, как приближается к нему еще один огромный и издалека согревающий столб пламени. Они были так похожи, что он поначалу даже подумал, что это наследница, и был готов действовать. Но вовремя заметил, что пламя было уже окольцовано и усмирено, и в нем виднелись темно-фиолетовые всполохи того оттенка мудрости, который женская аура может приобрести только после состоявшегося замужества и рождения детей.

Мариан

Барон Байдек, держа затисканную при бурной встрече тетями дочь на руках, наблюдал, как суетятся вокруг жены модистки. До церемонии оставалась пара часов, и бедолаги пребывали на грани истерики, пытаясь за короткое время подобрать наряд на пышную фигуру его Василины.

Хотя он искренне не понимал, зачем это — в ее дорожном костюме она и так выглядела прекрасно.

— Разрешите? — к дочке робко протянула руки няня.

Он уже осмотрел се с ног до головы, отмечая чистые короткие ногти, светлые белки глаз — значит, не болеет ничем, свежую, аккуратно выглаженную одежду, отсутствие мелких пуговиц и украшений, здоровые зубы, уверенные движения. Возраст няни приближался к возрасту его матери, и он, поколебавшись, все-таки передал Мартину Софье Сергеевне. Малышка даже не проснулась. А он должен был кое-что проверить, потому что понимал, что здесь его женщинам куда опаснее находиться, чем в их имении. Ангелина, выслушав его ранее, дала добро и отдала необходимые распоряжения.

— Василина, — принцесса повернула голову, — я отлучусь на полчаса.

Супруга кивнула, улыбнулась, и он тоже улыбнулся в ответ.

Он вышел, сразу подошел к двум стоящим у дверей телохранителям.

— Приветствую, ребята. Кто у вас начальник охраны?

— Нет его, — неохотно пробурчал один из охранников. Пока всем заправляет Тандаджи.

— Где его можно найти?

— В Зеленом крыле, противоположном этому.

Барон Байдек быстро прошел сквозь дворец, отмечая и суету, и расставленную охрану, провожающую его настороженными взглядами. Он был в форме егерских войск короны, а северян здесь видели редко. Назвав свое имя, спросил у сидящих сотрудников на входе в крыло, где кабинет Тандаджи. К нему за спину сразу пристроились двое парней, проводить, ну и скрутить в случае чего. Мариан не возражал, пусть каждый делает свою работу.

У входа в кабинет обыскали, но корректно, без нахальства. И только потом один из них, постучав в дверь и дождавшись короткого «Да!», заглянул и сообщил, что к начальнику прибыл барон Мариан Байдек.

— Пропустите, — уверенно приказал хозяин кабинета, и капитан Байдек наконец-то попал в святая святых Зеленого Крыла.

Аскетизм, темные тона, накурено, как в кабаке, душно, и сам начальник управления госбезопасности — смуглый, в возрасте, но почти без морщин, с равнодушным лицом и темными миндалевидными глазами.

Он в кабинете оказался не один — в кресле, дымя сигаретой, сидел его недавний знакомый, лорд Люк Кембритч. Значит, его догадка верна, и ниточки тянутся сюда, в госбезопасность. Что ж, операция и правда проведена блестяще, что, правда, не умаляет его желания поучить виконта общению с девушками с помощью кулаков. Но это подождет.

Кембритч, опираясь на трость, встал, исподлобья посмотрел ему в глаза. В этом взгляде было и недоумение оттого, что здесь делает северянин, и воспоминания об его пребывании в камере, и общая, неприкрытая неприязнь.

— Барон.

— Виконт.

Они не подали друг другу рук, и разбить вязко застывающее между мужчинами напряжение, как и заставить отвести взгляды смог только голос Тандаджи:

— Люк, сядь, тебе вредно много стоять.

Кембритч нервозно дернул подбородком, но сел, закурил новую сигарету. Господин начальник, не обращая внимания на раздраженного подчиненного, перевел взгляд на Байдека.

— Барон, мне передали пожелание будущей королевы. Но я, признаюсь, не уверен, что ваша компетенция позволяет оценивать уровень охраны дворца. Уверяю вас, я все предусмотрел.

— Я не претендую на то, чтобы контролировать вас, господин Тандаджи, — спокойно ответил капитан Байдек. — Я приношу свои извинения за то, что своей частной инициативой отрываю вас от дел. Но я обязан заботиться об их безопасности, как единственный дееспособный мужчина в семье. У меня свежий взгляд, большой опыт охраны, и, возможно, я увижу то, что пропустили ваши люди.

— В чьей семье вы единственный мужчина? — Люк сощурился, повернул голову сначала на Байдека, потом на начальника. Тандаджи, явно забавляясь, откинулся на спинку кресла.

— Разрешите, барон?

Мариан кивнул. Какая разница, сейчас или через пару часов, когда об этом узнает все королевство.

— Люк, позволь представить тебе мужа второй принцессы Василины-Иоанны Рудлог.

Вместо того, чтобы разозлиться, Ксмбритч оглядел его с ног до головы, весело ухмыльнулся:

— Охренеть. Значит, о том, где могут быть принцессы, вы не знали, представления не имели, и крайне удивлены, что к вам обращаются с такими вопросами? Ай-ай, барон, разве кодекс чести вашего народа не говорит, что врать — нехорошо?

— Наш кодекс чести ставит защиту своих женщин во главу угла. И, по крайней мере, я не довел одну из них до истерики и обморока, пытаясь трахнуть у стенки, — ледяным тоном парировал Байдек, глядя Люку в глаза. Да, подлый прием. Да, его противник замер, дернул уголком рта, затянулся. Но удовлетворения это не принесло, а, скорее, неприятное чувство того, что не сдержался, когда нужно было, ответил на провокацию.

— Это было оправданно, барон. И я получил за это сполна, — наконец произнес лорд Кембритч, похлопывая себя по сломанной ноге тростью. — Уж поверьте.

— Не оправданно и не сполна, виконт. За вами долг.

— Я уже сказал — в любое время, барон.

— Хватит, — холодно оборвал их Тандаджи, постукивая карандашом по столу. — Барон, присаживайтесь. Убьете его потом. Что конкретно вы хотите увидеть? Байдек остался стоять.

— Я обратил внимание, когда мы подлетали к дворцу, что на крыше нет охраны. Я бы поставил там снайперов, которые поддержат охрану парка, наблюдение за окнами и закрыл возможность подниматься из дворца.

Тандаджи покачал головой.

— Лестница заблокирована, пройти во дворец никто не сможет, как и выйти наверх. На крышу попасть невозможно.

— Ничего невозможного не бывает, господин Тандаджи. При должном умении можно забраться туда из окон третьего этажа. Снять охрану парка, затем спуститься к комнатам Их Высочеств.

Господин Тандаджи снова побарабанил карандашом по столу.

— Вы правы. Что-то еще?

— Мне нужен план дворца и парка, и схема расстановки охраны.

— Вы их получите, барон.

Марина

Принять вассалитет у более чем семисот дворянских семей — примерно как провести две сложные операции на сердце, одну за другой. Необходимо, срочно, вопрос жизни и смерти, но утомляет так, что не чувствуешь ног, спины и времени суток. Вот и я, стоя справа от сидящей на троне Ангелины, старалась не переминаться с ноги на ногу и периодически перебрасывалась с Василиной фразами, так, чтобы это не выглядело, будто мы сплетничаем о подходящих к трону по очереди аристократах. Ани выглядела грозно и величественно, в длинном платье, темнокрасном, цвета крови, явно выбранном с намеком. Ее темные волосы были уложены «короной», на которой была закреплена сверкающая белым и красным диадема.

Светло-золотистый зал, с высокими окнами, задрапированными красными занавесками, с гербовыми знаками Рудлог на стенах, был полон народу, и стоять напротив нескольких сотен изучающих тебя людей было неприятно.

Я то и дело ловила на себе взгляды. Любопытные, раздраженные, усталые, недоумевающие. Но Ваське было хуже. Ее представили прямо перед церемонией, вместе с Марианом, и только способный заморозить огонь взгляд Ангелины остановил шепотки и разговоры, медленно переходящие в гул. Я не слышала, что они говорили, но прекрасно понимала. Какой скандал! Мезальянс! Почему она так выглядит? Говорят, у нес трое детей, по стопам матушки пошла… Барон не дурак, воспользовался ситуацией, повезло… А это точно Ее Высочество, ведь магическая пятерка подтвердила подлинность только двоих принцесс?

Понимала и наливалась яростью, в отличие от спокойно улыбающейся Васьки и Мариана, стоящего с каменным лицом. Скандализировало возмущенную толпу и то, что Василина выбрала платье в цветах Севера, небесно-голубом и коричневом, демонстрируя, что она прежде всего жена своего мужа, а потом уже вторая принцесса и Рудлог. И, когда, наконец, в зал вошли запаздывающие господа маги, я готова была порвать и их, и волнующуюся аристократию.

— Простите, Ваше Высочество, — покаялся Алмаз, — чрезвычайное происшествие в университете, пришлось отлучиться. Мы готовы.

Ангелина наклонила голову, и маги снова подтвердили подлинность принцессы, теперь уже второй. Так что, когда началась церемония, нервы у всех были на пределе.

«Я клянусь в моей верности быть преданным с этого мгновения монархической семье Рудлог и хранить всем ее членам перед всеми и полностью свое почтение по совести и без обмана. И вся моя семья клянется в верности и невозможности навредить вам прямо или косвенно, по злому умыслу, и если это случится, пусть проклята будет моя семья во веки веков, если только не простит нас монарх или кровью не смоем предательство».

Глава рода прокалывал палец и прикладывал каплю крови к магическому договору, заверяющему клятву, который лежал тут же, на треноге.

«Я принимаю вашу клятву и обещаю не применять ее к вам во зло или для принуждения к нечестивому», — ритуально отвечала Ангелина, и аристократ с поклоном отходил, чтобы выразить свое почтение уже нам с Василинкой. «Счастлив видеть Вас, Ваши Высочества». Мы кивали, надеюсь, получалось благосклонно, перебрасывались парой вежливых, ничего не значащих фраз, а в это время церемониймейстер уже объявлял следующего лорда или леди, если главой семьи была она.

Я наклонилась к Василинке, спросила с любопытством:

— А почему я не вижу никого из баронов Севера, сестра? Разве они освобождены от клятвы?

— Все мужчины Севера проходят военную службу, когда им исполняется двадцать, Мариш, — шепотом ответила Василина, вежливо кивая очередному проходящему лорду. — Бароны приносят военную клятву, которая не была изменена, и является немного адаптированной вассальной клятвой. Ну и еще это знак почета, знак, что мы помним, что они не признали заговорщиков и остались верными нашему дому.

— Граф Джон Уильям Кембритч! Виконт Лукас Бенедикт Кембритч!

Прекрасно, он еще и Лукас Бенедикт. К трону, явно обрадовано, спешил Кембритч-старший, а за ним, медленно, сильно хромая — самый ненавистный человек на свете.

Мне было приятно, что он хромал. Лучше бы он полз, конечно, с перебитыми ногами. Но и так неплохо. Василина предупреждающе сжала мою руку, и я поняла, что оскалилась, как перед прыжком. Надеюсь, для толпы сплетников и лицемеров напротив это выглядело, как улыбка. Довольно с нас шепотков на сегодня.

«Я, лорд Джон Уильям Кембритч, клянусь…»

Люк не смотрел на меня, а я никак не могла оторвать взгляда. Все такой же некрасивый, худой, нескладный. Все такой же привлекательный. Ненавижу!

«Я принимаю вашу клятву…»

Он мазнул по нам взглядом, задержавшись, почему-то, на Мариане, и снова почтительно опустил голову. Глаза у него были потухшие и уставшие, с темными кругами под ними, будто он не спал и пил всю ночь. Хотя, скорее всего, это так и было.

— Ваше Высочество, — это опять старший Кембритч, — позвольте представить вам моего сына, виконта Кембритча.

Толпа замерла и затаила дыхание. И я тоже.

— Рада познакомиться, виконт, — спокойный голос Ангелины, — я наслышана о вас.

Он еще сильнее опустил голову, будто ожидая чего-то.

— После церемонии жду вас в кабинете, обсудим наше дальнейшее…взаимодействие.

— Как скажете, Ваше Высочество, — склонился почтительно. Толпа взбудоражено выдохнула. А они уже шли к нам.

— Ваши Высочества, позвольте выразить вам наше почтение, — приторный голос лорда-старшсго, будто выигравшего только что вагон зефира.

Люк поднял голову, посмотрел прямо на меня.

— Как ваше здоровье, виконт? — почти ласково спросила я.

Он усмехнулся одними глазами и произнес своим невозможным, хриплым, царапающим душу голосом: — Благодарю за заботу, Ваше Высочество. Ничего страшного.

«А жаль», — подумала я. И он явно прочитал это на моем лице, потому что глаза его сверкнули прежним азартом, прежде чем потухнуть снова.

 

Глава 27

Ангелина

У Ее Высочества кронпринцессы Ангелины-Иоанны затекло все тело. Болели ноги в туфлях на каблуках, которые она не носила уже много лет, тугой корсет, с помощью которого ее округлости упаковали в платье, нещадно натирал и врезался в тело. Диадема оказалась тяжелее, чем она помнила, и ощутимо напрягала шею. От тяжелых серег опухли и горели мочки ушей, а кольца передавливали пальцы. Да и филейная часть на жестком троне уже почти потеряла чувствительность.

Раньше все это как-то переносилось незаметно.

Но и тогда, и сейчас никто бы не подумал, что принцесса испытывает какие-то неудобства. Держать спину прямой, а лицо спокойным — именно этому их с Василинкой учили с младенчества. И старые навыки никуда не делись, откуда-то выплыл и величественный наклон головы, и царственные жесты, и строгий взгляд.

Только вот она променяла бы все это на свои старые тапочки и потертые домашние штаны. Если б это было возможно.

И когда многочасовая церемония закончилась, кронпринцесса намеренно неспешно покинула зал. Никакой слабости перед подданными.

Впереди был поздний обед в почти семейном кругу, и перед ним хотелось переодеться в что-то более удобное. На обед был в качестве гостя приглашен Алмаз Григорьевич, не из-за особого расположения, а потому, что перед церемонией поговорить, как планировалось, не получилось, а после обеда весь день был расписан по минутам. Хотя она куда с большим удовольствием пообщалась бы с сестрами и Марианом, покачала бы крошечную, пахнущую молоком и особым, сладким детским запахом племянницу, нацеловала бы ей пальчики и наворковала бы кучу взрослых глупостей. Но это потом. Сначала дела.

Пока с нес снимали се красное платье и корсет, и после, под быстрым контрастным душем, Ани вспоминала, как рождались младшие сестры. Василинкино появление Ангелина помнила очень смутно, потому что сама была почти младенцем. А вот вечно кричащая и требующая внимания Маринка ввергла семилетнюю принцессу в ужас. Казалось, мама все время уделяла ей, потому что средненькая отказывалась есть, спать и играть, если королевы не было рядом. В результате Ирина сдалась и носила маленькую террористку в слинге с собой на все совещания и дипломатические встречи, пока та не подросла, кормила ее грудью дольше всех дочерей. Наверное, поэтому их связь с Мари была настолько крепкой.

Полли была активной, крепкой и любознательной, и почти сразу начала держать голову. Она и села, и поползла, и пошла раньше сестер, и при этом могла долго заниматься сама с собой, играть и тихо гукать, повышая голос только когда нужно было сменить пеленки. А Алинка, наоборот, была слабенькой и постоянно жалобно хныкала, но старшей принцессе шел уже тринадцатый год, и она с любопытством ощущала в себе отголоски взрослого материнского чувства, и с удовольствием возилась с младшенькими, пока ей не пришла пора выезжать. На начало ее светской жизни в 16 лет как раз пришлось рождение Каролины, и ей она уже не могла уделять столько внимания. Но для Каролины всегда были рядом младшие.

Ангелина вышла из душа, и горничная накинула на нее мягкий, впитывающий воду халат, отмечая некую рассеянность и усталость Ее Высочества. Еще бы, столько часов высидеть на троне, так и с ума сойти можно. Лучше уж вот такой честный труд, чем бесконечные церемонии и разговоры. Так думала горничная, смывая остатки косметики с лица своей госпожи.

А принцесса думала о том, как тревожно, что от Полли и ее группы до сих пор нет вестей, и что нужно будет после коронации придумать, как видеться с Алишей, не раскрывая ее инкогнито. Иначе никакой учебы у девочки не получится, замонают просьбами, навязыванием дружбы, завистью и подколками. Жаль, что у сестры нет телефона, с другой стороны, можно попросить кого-то из пятерки магов передать ей письмо и трубку. Или того же Алмаза Григорьевича, решено. А пока связываться с ней слишком опасно, впрочем, Алинка девочка умная и сама высовываться не будет.

За обедом Алмаз примерил на себя роль души компании и веселил сестер и сдержанно улыбающегося Мариана байками о своих практикантах. А Ангелина, переодетая в удобные туфли на плоской подошве, мягкие брюки и элегантную трикотажную блузку, расслабленно ела, стараясь не думать о том, что в ее кабинете ее давно уже ждет чужой высокий человек с холодными и пустыми темными глазами и упрямым ртом, которому предстоит стать ее мужем.

— Алмаз Григорьевич, — напомнила она наконец, — вы хотели узнать о том, как подействовал материнский амулет переноса.

— Да-да, Ваше Высочество, — ответил он рассеянно, — извините, увлекся. Дело в том, что амулет создавал я, и главным условием было — обеспечить мгновенную и максимальную безопасность членам королевской семьи. Как я понимаю, это и было достигнуто. Внешность ваша изменилась, это я понял. А вот куда вы территориально попали в результате его активации? Очень любопытно.

— В поместье к барону Байдеку, господин Старов.

Маг пожевал губами, что-то прикидывая.

— Удивительно. Я бы мог предположить, что вас перенесет за границу, к дружественному сильному монарху, или к кому-то из ваших родственников, ведь амулет автоматически считает кровных родственников наиболее безопасными. Или к тому, кому абсолютно доверяла королева. Но почему к вам? Извините, барон. У вас в предках не было никого из Рудлогов?

— Абсолютно точно нет, — кратко ответил капитан Байдек.

— Вы…ээээ…не были тогда помолвлены с Ее Высочеством Василиной? Это могло бы стать якорем амулета…

— Нет. Мы не виделись до этого три года, — нехотя произнес барон. — И я никак не мог претендовать на то, чтобы быть доверенным лицом королевской семьи.

— Но что-то же должно быть, — упорствовал старый маг. — Алгоритм действия амулета крайне прост, он завязан на близости и доверии между теми, кто переносится, и принимающей стороной.

Василина немного покраснела, глянула на мужа.

— Я лечила барона своей кровью, Алмаз Григорьевич. Могло ли это как-то повлиять?

— Конечно! — радостно воскликнул маг, а сидящая рядом с ним Марина с недоумением посмотрела на Васю. Потом она обязательно расспросит, при каких таких обстоятельствах она его лечила, и как именно их кровь это делает. И почему сестра молчала об этом?

— Конечно, — повторил Алмаз Григорьевич уже сдержанней. — Кровная связь самая сильная, ведь предполагается, что вы доверяете человеку настолько, что добровольно отдаете самое ценное, что есть у членов семьи Рудлог. Оригинальное решение, и непредсказуемое, что важно, — увлеченно продолжил он.

— Господин Старов, — Ангелина отложила приборы, взяла стакан с минеральной водой. — Все это прекрасно, но как снять изменение внешности? Я уже поняла, что вы этого сделать не можете. А кто может?

— Не кто, а что, — снова он забыл, что перед ним не его студенты, и тон поменялся на ворчливо- лекционный.

— Кстати, Кембритч тоже интересовался амулетом и принципом его действия. Буквально за пару-тройку дней до того, как вас нашли. Я так понимаю, он вычислил именно вас, Ваше Высочество? Судя по тому, что вы единственная со своей внешностью? — обратился он к Марине с любознательной непосредственностью.

Средненькая что-то невнятно промычала, напрягся Мариан, а Ангелина нахмурилась. Не нравилась ей реакция третьей сестры на имя Кембритч. Что бы она ни говорила. И почему муж Василины так сверкает глазами?

— Я описал ему, что заклинание держится на силе вашей ауры, и из-за силы этой может работать бесконечно. И только крайнее моральное, физическое, психическое или магическое истощение, сильнейший стресс или испуг, перерезает питание. Все силы уходят на поддержание организма, и в этом случае любые заклинания просто слетают.

— Ах, вот оно что, — пробормотала Марина с непонятным выражением на лице. — Совершенно верно, уважаемый Алмаз Григорьевич, видимо, благодаря этому знания, которое вы ему любезно предоставили, мы и сидим сейчас здесь.

— И это хорошо, — совершенно серьезно ответил старый маг. — Каждый должен быть на своем месте, тогда и мир перестанет болтать. А ваше место — именно здесь. Я в свое время не осознал полностью опасности, которая грозила вам и недооценил противника, посчитав, что дворцовые и приглашенные маги прекрасно справятся с блокировкой любого Темного. И в том, что погибла Ее Величество Ирина, и в том, что вам пришлось бежать, есть и значительная доля моей вины. Но нельзя все время бегать от себя. И если моя информация, данная Кембритчу, привела к тому, что в Рудлоге восстанавливается законная монархическая династия, то я могу только порадоваться.

— Мы тоже все очень рады, господин Старов, — вежливо сказала Ангелина, справедливо опасаясь, что Мари ответит поучающему деду что-нибудь резкое. Но средненькая только сильнее поджала губы и поднесла ко рту чашку с чаем. Что же такое произошло у них с Кембритчем, что слетело заклинание амулета? Как там говорил Алмаз…истощение, испуг, стресс?

Кембритч действительно ждал ее в кабинете, под присмотром ассистентки. Встал, медленно, неловко, поклонился.

— Ваше Высочество.

Она жестом отпустила помощницу, отметив про себя, что он старается не морщиться, хотя и бледность, и слишком крепко сжатые на набалдашнике трости пальцы показывали, что ему больно.

— Виконт Кембритч. Присаживайтесь, пожалуйста. Спасибо, что дождались.

Он иронично улыбнулся одними губами, словно говоря «Разве я мог не дождаться?», но сел. Ангелина тоже прошла за стол, расположившись напротив. Помолчала, глядя на него, и се будущий муж не опускал глаз.

— Виконт, — наконец сказала она, — почему вы дали согласие на женитьбу на мне? Каковы ваши мотивы? Вам импонирует роль принца-консорта, или вы хотите поддержать партию отца?

— Ни то, ни другое, Ваше Высочество, — спокойно ответил он. — Таким образом я отдаю свой долг за помощь в вашем поиске. Я дал обещание и намерен его выполнить. Если вам будет угодно, конечно.

— Обещание отцу? — пронзительный взгляд, буквально подчиняющий своей силой.

— Нет, отец не при чем. У нас не настолько близкие отношения, чтобы он имел на меня влияние.

— Тогда кому же?

Кембритч помолчал, постучал рукой по карману, словно собираясь достать что-то, отдернул руку.

— Простите, Ваше Высочество, — хрипловатый серьезный голос, — но мне не давали благословения говорить об этом, поэтому я лучше промолчу. Могу лишь заверить, что от таких долгов не отказываются.

Ангелина снова рассматривала его, и он не дергался под ее взглядом. Значит, силен и не истеричен, уже хорошо, и нервы крепкие.

— Если бы не было этого договора, как бы вы отнеслись к возможному супружеству, лорд?

Он снова улыбнулся, уже более расслабленно.

— А как бы вы отнеслись к нему, принцесса, если бы не существующие обстоятельства?

Не подобострастен. Тоже хорошо.

— Я вас поняла, лорд Кембритч. В таком случае возникает вопрос — насколько комфортным может быть наш союз? Я не имею возможности отвлекаться на возможные проблемы со стороны мужа. Мне нужна будет безусловная поддержка. Вы должны понимать, что я не потерплю ни измен, ни дебошей.

— Я понимаю свой долг, моя госпожа, — проговорил он, чуть наклонив голову. Что было в его глазах? Упорство? Печаль? Смирение? — Уверяю вас, я никогда не заставлю вас жалеть о вашем решении.

— Очень надеюсь на это, виконт. Как вы относитесь к детям?

Кажется, она все-таки прошибла его, потому что в темных глазах плеснуло недоумение.

— К детям?

— Да, к детям, — нетерпеливо произнесла она, внимательно глядя на лорда. — Свадьба предполагает определенные супружеские обязательства и появление наследников. И им, наравне с матерью, нужен хороший, авторитетный и достойный отец, способный воспитывать их.

Странная эта была ситуация — когда двое равнодушных друг к другу людей спокойно, как деловую сделку, обсуждают вопросы совместного проживания, нахождения в одной постели и появления детей. Странная и неловкая, но необходимая, чтобы потом не получить сюрпризов.

— Я не много общался с детьми, — ответил, наконец, Кембритч, — и совершенно не умею этого делать. Просто нет опыта. К чужим детям меня никогда не тянуло. Как будет со своими — не знаю. Нужно пробовать, а я пока даже представить не могу, что это такое.

Принцесса кивнула, словно благодаря за честность.

— Спасибо, лорд. Правильно я понимаю, что вы готовы работать над тем, чтобы мы прожили жизнь без эксцессов, во взаимном уважении? Со своей стороны я готова взять на себя те же обязательства, которые требуются от вас. Никаких истерик, измен, спокойное разрешение конфликтов, уважительное отношение личному пространству другого, поддержка в трудных ситуациях.

— Да, Ваше Высочество.

Снова молчание, но уже такое, будто самая сложная часть переговоров пройдена, и осталось обсудить мелочи.

— У вас есть какие-то тайны, привычки или пороки, о которых я должна знать? Пристрастие к наркотикам, к играм, алкоголю, извращениям, связи с преступным миром, дети от других женщин, тайные браки?

Он усмехнулся, и принцесса, несмотря на строгость тона, тоже легко улыбнулась в ответ. Разговор все более походил на собеседование при устройстве на работу.

— Я принимал наркотики очень давно, более шести лет назад. Курю, употребляю алкоголь, но не алкоголик.

В извращениях не замечен, связи с преступным миром только в рамках работы. Детей и жен нет. Увлекался гонками, но сломанная нога не позволяет к ним вернуться.

— Хорошо, — Ангелина вдруг снова посерьезнела, словно что-то вспомнила, тон стал холодным. — Виконт, вам придется объясниться. Я очень немного знаю о вашей роли в раскрытии нашей семьи. Знаю, что вы случайно встретили сестер у торгового центра, они подвезли вас и заночевали у вас дома. Знаю, что вы несколько раз встречались с Мариной, последовали за ней в Лесовину, и там произошло что-то, о чем она рассказывать отказывается, но что послужило толчком для снятия заклинания амулета. Старов сказал, что это возможно только при сильнейшем переутомлении, истощении или эмоции — страхе, истерике. Что произошло на самом деле? Я вижу, как негативно реагирует на вас сестра, и должна понимать, насколько глубокие она имеет для этого основания. Никаких конфликтов в семье быть не должно.

Люк

Люк Кембритч под испытывающим взглядом своей будущей королевы, супруги и госпожи выпрямился, поиграл желваками, снова поискал пальцами сигареты и, наконец, медленно и неохотно, но заговорил. Раз уж разговор настолько откровенен, надо разбираться до конца, чтобы потом никаких недомолвок не было.

И все-таки насколько же подавляет ее сила, сейчас-то он привык, а поначалу хотелось уткнуться глазами в колени и молчать. Трудное ему предстоит время, да.

И как же хочется курить!

— На следующий день после того, как ваши сестры подвезли меня до дома, я дал задачу своей охране выяснить, кто они такие. Дело в том, что мне сразу бросилось в глаза несоответствие изысканных манер девушек, их умения поддержать беседу, знание этикета, и их одежды и материального состояния.

Стало просто любопытно, а я привык удовлетворять свое любопытство.

Его собеседница снова спокойно кивнула, словно принимая во внимание эту черту характера и предлагая продолжить.

— И тут, буквально через час, мне предлагают принять участие в поиске сестер Рудлог, имена четырех из которых совпадают с именами моих гостий. И последовательность старшинства такая же. Я не мог не увидеть вопиющего совпадения и решил разрабатывать и эту версию. Чтобы, если не повезет, отбросить ее и идти дальше.

Кембритч снова поводил пальцами по карману, ощущая под пальцами пачку сигарет, сжал руку, положил ее на трость. Покачал ей туда-сюда. Было очень сложно описывать то, что происходило, отбрасывая эмоции — азарт погони, вдохновение, любопытство, интерес к тайне, желание, сомнения, нервное ожидание от того, сработает очередной ход или нет, удовольствие от этого. Но это личное, то, что не выразить словами и чем никогда и ни с кем не поделишься так, чтобы поняли правильно.

— Я решил сблизиться с Мариной, чтобы проверить ее. И, чтобы не вызывать подозрений, сыграл влюбленного. Хотя, признаться, она все равно не поддавалась и подозревала. Она упоминала, где работает, поэтому найти ее не составило труда. Договорился с ее начальством, чтобы взяли у персонала анализ крови, проверил ее менталистом и пластическим хирургом. Все указывало на то, что это не она, и я решил, что версия закрыта. Но, когда мне пришлось ехать в Лесовину, встретиться с Алмазом Григорьевичем и бароном Байдеком — мы проверяли всех, кто имел какое-либо отношение к вашей семье, я знал, что она тоже там. И интуиция буквально заставляла меня продолжать проверки.

Пару раз мы встретились, а потом была моя встреча с Алмазом Григорьевичем. Который объяснил мне принцип действие амулета. То, почему ни анализы, ни сканирование не показало истины. И то, как можно его снять. Вы ведь в курсе?

— Да, виконт, — Ангелина тоже погрузилась в молчание, обдумывая его сухую речь.

— Я напугал ее дважды, Ваше Высочество. Ведь страх — это самая сильная эмоция, самая искренняя и неконтролируемая. Она уже была измотана своим графиком и количеством раненых в Лесовине, и требовалось только создать ситуацию, в которой она не сможет контролировать эмоции и раскроется. Сначала я привез ее на ипподром, вспомнив, что она до переворота занималась конным спортом, а потом, во время штурма дворца, толпа сожгла конюшни. Я предполагал, что ей станет неприятно, хотел выбить ее из равновесия, но не ожидал, что это будет настолько действенно, что она упадет в обморок.

Ангелина нахмурилась, сжала губы.

— Но это не все?

— Не все. После того, как она пришла в себя, я решил дожать ее, и заставил поверить в то, что я собираюсь ее изнасиловать.

Жесткий взгляд от наследницы, в комнате загулял ветерок, щеки закололо морозцем.

— А вы собирались, виконт?

— Нет, конечно, — прямо ответил Люк, глядя в глаза принцессе. — Никакого сексуального насилия в планах не было. Впрочем, Марина сумела постоять за себя, немало меня удивив. Видимо, страх не только вернул ей внешность, но и каким-то образом спровоцировал выброс силы, такой сильный, что она смогла отшвырнуть меня, как котенка. Собственно, — он невесело усмехнулся, — перелом ноги — это подарок от нес.

— Легко отделались, — кривя губы и размышляя о чем-то, Ангелина покачала головой. — Вам повезло, что это была Марина. Будь на ее месте я или Василина, могли бы и живым не уйти, или жить дальше со спекшимися мозгами. Но я рада, что у сестренки проснулись родовые способности. Пусть и благодаря вам.

Снова помолчала.

— Вы страшный человек, виконт. Я понимаю ваши мотивы, но, скажите, разве вам не было се жалко?

Он хотел сказать, что да, было, но под взглядом этих холодных глаз покачал головой:

— Ваше Высочество, я не святой, и за время работы на Тандаджи вел множество объектов. Изображал друга, покровителя, родственника, влюбленного, охваченного страстью. Ко многим привязываешься, но цена слабости обычно очень велика. Чуть ты даешь слабину и позволяешь себе что-то не сделать необходимое в данной ситуации, задание с треском проваливается. А в этом случае у нас просто не было времени на дальнейшее хождение вокруг да около. Мне, скажем так, полуразрушенная Лесовина служила наглядным напоминанием о том, что жалость — недопустимая роскошь. Простите, но говорю, как есть. Мне очень жаль, что пришлось так поступить, но…

— …но если бы можно было бы вернуться в прошлое, вы бы все равно поступили так же, да, лорд Кембритч? — принцесса закончила за него фразу, и он опустил голову, подтверждая.

Он ждал, что она сейчас скажет, что брак в таких условиях состояться не может. Но Ангелина сказала совсем другое:

— Вы умеете ставить интересы государства выше личных интересов и чувств, виконт. Я вас понимаю, несмотря на то, что вашим, как вы выразились «объектом» стала моя сестра. Думаю, мы сможем поладить.

И, пока последняя надежда избежать женитьбы осыпалась звенящими осколками, заменяемая долгом и данным словом, добавила:

— Но вы сейчас же поговорите с Мариной и постараетесь добиться ее прощения. Вы входите в нашу семью, и обид быть не должно. Прессе и придворным о состоявшейся помолвке можно объявить вечером, и чем скорее состоится свадебный обряд, тем меньше вероятность, что стихия ударит еще по какому-нибудь крупному городу.

В голове пусто, и будто кто-то другой встал, с поклоном предлагая заготовленное фамильное кольцо, и другой произнес нужные слова:

— Согласен, Ваше Высочество. Так вы окажете мне честь и станете моей женой?

— Да, виконт. Прелестное кольцо, — она покрутила его в руках, рассмотрела. — К сожалению, на мои нынешние пальцы оно не налезет, даже на мизинец. Я сохраню его, а для демонстрации подданным использую что-то из имеющегося.

— Конечно, Ваше Высочество.

— Ангелина, лорд Лукас. Жаль, что все так быстро и нелепо, но нам надо приучать себя называть друг друга по имени.

— Конечно, Ангелина.

Перед тем, как нанести визит Марине, Люк Кембритч долго и с наслаждением курит на гостевой террасе, меняя одну сигарету за другой. А оставленная в кабинете наследница после ухода будущего супруга позволяет себе несколько минут слабости и остается сидеть в кресле, зябко обхватив плечи. Но расслабляться времени нет, и она вызывает ассистентку, чтобы организовать ужин в честь помолвки и короткое интервью счастливой пары журналистам.

Сидящий на крыше Владыка-дракон вовремя услышал поднимающихся в его убежище людей. Скрытый пологом невидимости, мягко отдаляясь и переступая босыми ногами, когда кто-то подходил слишком близко, он внимательно следил за тем, как небольшой отряд рассредотачивается по периметру крыши, оборудует позиции, расчехляет и устанавливает какое-то оружие, в котором он пока не разобрался, и системы наблюдения, похожие на бинокли, которые он уже видел в кино.

Убежище переставало быть уединенным, но находиться за спинами людей, сидеть, прислонившись к кирпичной стенке крышной надстройки было даже забавно. Улетать он не собирался — тепло аур двух сильнейших Рудлог давало достаточно сил, ну а физиологические потребности решит ночью, когда на смену прилетит Чет или Энтери. Они, конечно, не смогут приземлиться, но парить высоко над парком и дворцовым комплексом, следя за передвижениями едва видимых для них аур смогут. И если только появится возможность проникнуть во дворец, или старшая выйдет на улицу — они будут действовать. Забавно, но после почти суток наблюдения он стал выделять в огне двух пылающих аурофакелов слабый, подавляемый ими огонек. Еще одной сестры, видимо. Он был гораздо больше, чем у девочки из магуниверситета, подавляюще больше, чем у большинства людей, но все же не шел ни в какое сравнение с огромными кострами старших сестер.

Тем не менее он иногда ощущал его робкое касание, но не смел греться, чтобы не поломать. Слишком мало энергии для того, чтобы насытить дракона.

Он стал различать оттенки и вкус огня. У старшей он был холодноват и тревожен, но горел с такой мощностью, что грел, как солнце, и хотелось расправить крылья и просто парить в нем, поднимаясь в небо. Напитавшиеся линии его ауры ночью светились так, что он мог бы работать маяком где-нибудь в гавани, и только полог невидимости спасал его от обнаружения. А у второй сильнейшей огонь был теплый, страстный, сильно напоенный мужской энергией, поэтому он старался не трогать его, хотя это было практически невозможно. И тогда, если он начинал дремать, в его сознание врывались горячие картины чужой близости, заставляющие его любящее женщин тело напрягаться и просить разрядки. Вторая, безусловно, была любима и счастлива. И муж ее был еще тем счастливчиком, получившим доступ к этому богатству.

А сейчас, когда начинало смеркаться, он терпеливо ждал брата, надеясь, что он не пропустит группу людей на крыше, и догадается остаться в небе. Там они и обменяются новостями, прежде чем Нории оправится отдыхать.

Марина

— Госпожа, лорд Лукас Кембритч просит о встрече.

Выдохнуть, закрыть глаза, успокоить вспыхнувшую белым светом под веками ярость.

— Спасибо, Мария. Я не принимаю.

Прошло несколько минут, и я с интересом прислушивалась к двум голосам за дверями гостиной моих покоев. Снова вошла Мария.

— Госпожа, простите меня, но он настаивает. Говорит, что усядется у порога и будет ждать вас там. Мне попросить телохранителей, чтобы его удалили из королевского крыла?

Ну кто бы сомневался, что он добьется своего. Он же всегда добивается.

— Проси войти, Мария. Затем сделай нам кофе и уйди.

— Хорошо, госпожа.

Я сидела в кресле у открытого окна, рядом с кофейным столиком, на котором свидетельницей моего пагубного пристрастия стояла красивая пепельница с некрасивыми окурками. Второе кресло стояло с другой стороны столика, так, что сидевшие располагались друг к другу вполоборота. Буквально несколько минут назад в этом кресле сидела Василинка, кормя Мартинку, пепельница же была безжалостно выставлена за окно, и я все переживала, что даже в проветренной комнате остается никотин, вредный младенцу. Розовая круглая племяшка, как маленький котенок, причмокивала, закатывая глазки с сытой поволокой, урчала и хрюкала, теребила ручкой бусы на груди сестры. И глядя на то, как склоняется и смотрит на нее Василина, мне, наверное, впервые в жизни захотелось взять в руки карандаш и бумагу и нарисовать их. Рисовать я умела — в школе нас учили. Но никогда не делала это для себя.

Хотя нет, лошадок своих я рисовала. Но это было давно.

И визит человека, которого я видеть не хотела, оторвал меня от карандашного наброска. Пусть это были лишь контуры, но эскиз дышал умиротворением, которого у меня в душе не было. Открылась дверь, раздались неровные, тяжелые шаги. Кажется, он подошел достаточно близко, потому что я почувствовала запах его табака и туалетной воды, но я упорно дорисовывала руки Василины, которые поддерживали малышку с такой лаской и силой, будто оберегая ее от всего мира.

— Спасибо, что согласились принять меня, леди Рудлог, — сказал он совсем близко, и пришлось поднять глаза. Выглядел он, как и в зале церемоний, неважно.

— Вы не оставили мне выбора, — сухо ответила я, переворачивая рисунок. — Было бы нелепо начинать наше пребывание здесь со скандала. Что за дело привело вас ко мне?

Он постоял, опираясь на трость.

— Можно мне сесть, моя госпожа?

Я почувствовала укол стыда, и чуть не передернула плечами, отгоняя это неуместное чувство.

— Садитесь. Вы как-то оробели, лорд Кембритч. Раньше вам не требовалось мое разрешение на ваши действия.

Он понял, что я не о разрешении сесть, потому что, опустившись в кресло, внимательно посмотрел на меня. И я ответила спокойным взглядом.

— Ваша сестра согласилась стать моей женой, Ваше Высочество.

— Поздравляю, — я так же в упор смотрела на него, и он не отводил взгляда. И снова, как в первую встречу, я с ужасом почувствовала, как мир сворачивается в свистящий пространственный тоннель, в котором есть только мы двое и бесконечное, быстро расширяющееся пространство между нами. Моргнула неловко, опустила голову, но сразу же подняла.

— Рада узнать, что ваши усилия не остались без достойного вознаграждения, лорд.

— Я работал не за вознаграждение, леди Рудлог. Конечно. Это было по велению души.

— Тем не менее, это приятный бонус, не так ли? «Меньше эмоций, Марина!»

— Это большая честь для меня и моей семьи, — почти равнодушно ответил он.

— Не сомневаюсь, лорд Кембритч. Так зачем вы пришли?

Зашла горничная с кофе, аккуратно расставила чашки, шоколад, сливки. Мы молчали, наблюдая за ней, и Люк постукивал пальцами по рукоятке трости. Звучало раздражающе. Наконец она присела в книксене и вышла, и я перевела взгляд на своего нежеланного собеседника.

— Вы курите здесь? — спросил он вместо ответа.

Я кивнула на пепельницу, сама потянулась за сигаретой.

— Не стесняйтесь.

И, проигнорировав протянутую зажигалку, сама прикурила, приводя мысли и чувства в порядок.

— Ее Высочество Ангелина высказала пожелание, чтобы я извинился перед вами. Так как я сам собирался это сделать, не счел возможным откладывать.

И зачем мне его извинения, если он вес равно не раскаивается? Или предполагается, что я поверю, что он поступил бы иначе? Спасибо, ему я уже верила.

— Вы заранее прощены, — холодно ответила я. — Можете не утруждаться. Мне уже объяснили, что вы действовали в интересах государства. Я обещаю, что не стану создавать вам проблем. А после свадьбы я уеду, так что вы будете избавлены от моего общества.

— Куда вы собираетесь? — он аккуратно стряхнул пепел, взял чашку, глотнул кофе, а я смотрела на его пальцы и вспоминала его руки на себе.

Я хотела ответить, что это не его дело. Но сказала другое:

— Ани любезно разрешила нам самим строить свою жизнь. Вернусь на работу, выучусь на врача. Это все, — я обвела взглядом гостиную, — не для меня. Мне нужна свобода.

Люк усмехнулся и стал похож на себя прежнего, живого.

— Я вас понимаю.

Помолчал, наблюдая, как я подношу к губам чашку с кофе.

— Мне бы хотелось, чтобы все было иначе, Марина.

Хрипловатый голос, разбивающий в прах всю броню моего самообладания. Видят Боги, мне стоило огромных усилий сдержать слезы.

— Сейчас об этом говорить поздно, лорд Кембритч. Тем более, — я постаралась улыбнуться с превосходством и уйти с опасной темы, — я получила с вас компенсацию. Прекрасная машина.

— Спорткар последней модели, блакорийский, — с грустью сказал он. — Модель прокачивали специально под меня.

— Да? А мне показалось, что под меня. Вы ведь не будете требовать, чтобы я се вам вернула?

Он покачал головой, и в глазах его было…восхищение?

— Я переоформлю на вас документы, принцесса. Хотя, — добавил он после паузы, — я хотел, чтобы хотя бы эта девочка осталась со мной.

Ну зачем же ты так со мной? Ну зачем, Люк?

— Закажете себе такую же, лорд.

— Такой же уже не будет, принцесса.

Разговор-прощание, разговор — прощение выдохся, и мы долго молча курили, пили кофе, подливая его из кофейника, снова курили, и было вполне уютно, несмотря ни на что, и не было неловкости или потребности что-то сказать. Да и что тут говорить? Что теперь уже скажешь?

Он ушел, тихо попрощавшись, а я даже не отреагировала. За окном темнело, красное солнце играло с ветвями дубов и ив. Я ела шоколад, и не плакала, и думала о прошлом и будущем, пока меня не выдернула из темного морока моих мыслей горничная, пришедшая помочь переодеться к ужину в честь помолвки наследницы.

«Сегодня вечером Ее Высочество принцесса Ангелина-Иоанна Рудлог и виконт Лукас Бенедикт Кембритч объявили о своей помолвке, — жизнерадостно вещала с экрана сильно накрашенная и одетая в вечернее платье репортерша. — В королевском дворце в данный момент продолжается торжественный ужин, на котором, помимо жениха с невестой присутствуют члены королевской семьи и пэры королевства. По понятным обстоятельствам эта помолвка станет самой короткой за всю историю первейших домов материка. Завтра в полдень состоится коронация Ее Высочества, которая, по традиции, пройдет в воинском амфитеатре, там, где всегда короновались властители дома Рудлог

Напомним, что по традиции, будущий король перед тем, как принять корону, должен был выдержать бой с теми, кто заявит свое право на трон. А если корону наследовала женщина, то сражаться должен был ее избранник, что доказывало его право и его силу.

И только после того, как все претенденты были повержены, начинался обряд коронации… Сейчас, конечно, эта варварская традиция не соблюдается, последний бой, судя по летописям, был несколько сотен лет назад. Но обычай коронации на арене для боев под ликом Красного Воина, покровителя и первопредка семьи Рудлог, остался.

Сразу после коронации королева и ее избранник сочетаются узами брака….»

Я выключила телевизор. Смотреть было не на что, я там присутствовала. Правда, сбежала с ужина так быстро, как только позволяли приличия, шепнув сестре, что разболелась голова и я пошла спать. Чуть позже ушли и Василинка с Марианом — я слышала их тихие голоса через дверь. А бедная Ани осталась там одна. Но, извини, сестренка, я честно отсидела пресс-конференцию, отвечая на редкие вопросы — всех в большей степени волновали жених с невестой, а не я, но несколько любопытствующих нашлось и на меня. Честно отсидела почти полтора часа на ужине, стараясь не смотреть на спокойное лицо Кембритча и восхищаясь тем, как ты безмятежна и доброжелательна. Хотя, я представляю, как тебе одиноко и страшно. Прости, я должна была остаться и поддерживать тебя так, как ты всегда поддерживала меня. Но в какой-то момент я почувствовала, что просто не выдержу сейчас этих тостов за здравие, этой толпы, где нет ни одного человека, который мог бы сесть со мной, выслушать, обнять и сидеть так всю ночь, и чтоб не надо было бы ему бежать к детям, к мужу, к делам, и закричу во весь голос.

«Опять расклеилась, тряпка»

«Отвали».

«Хватит страдать, ты же Рудлог. У тебя просто слишком много нерастраченной энергии. Тебе надо размяться, снять напряжение»

И правда. Я выспалась, и, хотя на часах уже было около одиннадцати, не было привычной тяжелой головы и слипающихся глаз. Работа моя ранее предполагала серьезные физические и эмоциональные нагрузки, и сейчас мне катастрофически не хватало привычного движения и адреналина. Хоть иди прыгай в ледяную ванну, чтоб получить необходимую встряску и отвлечься.

Рука сама потянулась к сигарете, я распахнула окно, и в проем ворвался влажный осенний воздух. С парка пахло сыростью и свежеопавшей листвой. За окном была свобода.

«Не дури»

«Я только посижу немного»

Выключила свет, накинула на плечи теплый кардиган, залезла на подоконник, свесила ноги вниз. В двух метрах под окном темнела земля, и очень хотелось спрыгнуть и погулять там, где гуляла еще маленькой. Но я сдержалась, помятуя о том, что нужно быть благоразумной. Пусть будет хоть такая иллюзия свободы. Ну ничего, скоро я уеду и свободы будет столько, сколько захочу.

Дым белесой призрачной лентой стремился ввысь, вдоль стен дворца, а я сидела, привалившись к раме и мысли текли свободно, ни на чем особо не задерживаясь. Удивительно, но я не боялась больше оставаться в своей комнате. Куда страшнее было бы сейчас пойти спать в комнату к сестре и думать, что завтра она уже будет спать здесь не со мной.

— Ваше Высочество, это вы?

— Нет, не я, — пробормотала я, пытаясь разглядеть стоящего под окном человека. Ах, да, барон фон Съедентент, собственной персоной. — Вы что тут делаете, барон?

— Проверяю сигналки, принцесса, — он подошел ближе, и его лицо оказалось на уровне моих лодыжек. — А вы, значит, хулиганите?

— Да какое там, — грустно отозвалась я, рассматривая его макушку и блестящие в темноте глаза. — Тут даже шагу нельзя в сторону сделать. Душно в комнате, а выйти нельзя.

— Это для вашей же безопасности, Ваше Высочество, вы же знаете.

— Знаю, конечно, — ответила я, болтая ногами. Внутри крепло желание, которое меня очень давно, еще с неформальной моей юности, не посещало: вытворить что-то безбашенное, типа прыжка с вышки или похода ночью на кладбище. Что-то, что даст мне необходимую дозу адреналина и позволит забыть о завтрашнем дне.

— Хотите, я вас украду? — добродушно предложил он, словно в шутку.

— Хочу, — в тон ему ответила я, — но, боюсь, мне это не поможет.

— А что поможет?

Внимательные глаза, поблескивающие в темноте, светились участием, которого мне так не хватало. Или мне казалось, что светились, что там, в темени-то разберешь. И я решилась.

— Барон.

— Слушаю, принцесса, — сказал он с ироничной почтительностью. Будто мы играли в игру, где все было понарошку.

— А вы можете сами создавать Зеркала?

— Конечно, — кивнул он в темноте. — Вам нужно куда-то попасть?

— Я оставила машину в пригороде, у дома отца. Хочу забрать се.

— Прямо сейчас? — ну вот, и в его голосе появилось смешливое удивление, как будто он потешался над моим сумасбродством.

— Почему бы и нет? Машина проедет в Зеркало?

— В Алмазыча — может быть. В мое — точно нет.

— Понятно, — протянула я расстроено.

«Что на тебя нашло? Ты на самом деле собиралась куда-то ехать?»

— Ноя могу доставить вас до вашего дома, а обратно — доберемся на машине. Хорошая хоть машина-то? — он оперся на стенку, поглядывая на меня.

— Ваша, блакорийская. Птенец, кажется.

Барон фон Съедентент присвистнул.

— Ого. За такой машиной и не грех сходить. Они же только на заказ выпускаются, под конкретного владельца. Стоят бешеных денег, я так и не решился потратиться.

— И зря, — мы уже болтали, как старые знакомые. — Она того стоит.

— Да я больше по мотоциклам, — пояснил маг, отступил от стенки, протянул руки.

— Прыгайте, поймаю. Пойдем за вашей машиной.

— Сейчас, только ключи возьму.

И я прыгнула.

Зеркало вывело нас в наш двор. Было тихо и промозгло, от земли тянуло сыростью. Наш дом стоял, как разрубленный топором сундук, светя белыми мазаными стенами и темнея разломами. Окна Валентининого дома не светились, видимо, отец и дети уже легли спать. Я не стала их тревожить. Машинка стояла у въезда во двор, и я тихонько завела ее, радуясь привычному ласковому урчанию. Барон оставался снаружи, осматривал автомобиль, затем залез на соседнее сиденье, покачал лохматой головой.

— Обалдеть. «Птенец» этого года, с ускорителями, планерами и магическими аккумуляторами. Откуда она у вас?

— Подарили, — коротко ответила я, запуская аудиосистему. Вот не надо расспросов, а?

Он, видимо, понял, потому что замолчал, оглядывая салон и приборную панель.

Я медленно выехала из засыпающего Орешника на трассу, и там уже вдавила педаль газа по полной, улетая вперед, обгоняя под басы роковых композиций медленно ползущие машины, наслаждаясь мелькающими мимо огнями и смазанными полосами оград. Я просто отдалась скорости, сосредоточившись на управлении, понимая подсознательно, что легкий толчок или поворот руля — и я потеряю управление. Но прибавляла и прибавляла скорость, пока в крови не вскипел, наконец, адреналин, и не пошел откат — слабость в мышцах и гул в голове.

До города, до которого на своей машинке я ехала не меньше двух часов, мы добрались за полчаса, и я, признаться, совсем забыла про своего спутника. Вспомнила только, когда аккуратно выруливала по проспектам города, покосилась на него. Не испугался ли?

Он заметил мой взгляд, улыбнулся широко, встряхнулся.

— Мне нужно будет вам отомстить, Ваше Высочество. Так страшно мне даже в первую практику с нежитью не было. Придется покатать вас на моем байке. Вот там будет скорость!

— Запросто, — согласилась я, опять чувствуя себя семнадцатилетней оторвой. — Ловлю на слове.

Он снова взглянул на меня, и теперь уже совсем по-мужски, с интересом, который ни с чем не спутаешь.

— Договорились. Вот после свадьбы и покатаемся. Слово «покатаемся» у него вышло очень порочным. «Ой, дура!»

Машинка мягко подкатила к ограде дворцового парка, я закрыла ее и шагнула в открытое Зеркало. Вышла у своего открытого окна. Криков «где она?!» слышно не было, значит, авантюра прошла удачно.

Забыла отступить от переходника, и вышедший Мартин буквально ткнулся мне в спину. Я бы полетела лбом в стену, если б он не поддержал меня за талию.

Теплые мужские руки, мужчина, прижавшийся к спине. До одури захотелось повернуться и поцеловать его, так, чтобы забыться, стереть все из себя и с себя. «У тебя адреналиновое пике, идиотка, оно всегда на отходе сопровождается возбуждением!»

Дыхание, шевелящее волосы на затылке.

Нет.

Не те руки, не тот мужчина.

— Я вас подсажу, держитесь, Ваше Высочество, — сказал он спокойно, отступая назад. Понял, почувствовал? Или сам решил, что интрижка с высочеством может дорого обойтись?

Присел, сложил руки замком, и я, оттолкнувшись, завалилась на подоконник, подтянула ноги.

— Спасибо, барон, что не оставили девушку скучать.

— Я получил удовольствие, Ваше Высочество.

Он поклонился и удалился, а я, посмеиваясь от собственной глупости, пошла в душ.

В темноте ночи, высоко над королевским дворцом парили два белых дракона.

«Коронация завтра в 12, брат. Будет там же, где Седрик принял корону. И сразу после этого свадьба» «С кем?» — если б спящие внизу люди могли слышать переговаривающихся драконов, они оглохли бы от рева.

«С каким-то местным аристократом. Они торопятся» «Я не допущу этого. Есть древний обычай, он признается Богами.»

«Поединок за руку королевы?»

«Да!»

«Но она нужна нам в Песках, брат»

«Разберемся, Энти-эн».

«Тебе надо отдохнуть перед боем. Я подменю тебя и сообщу, если что-то будет не так»

«Хорошо, брат».

 

Глава 28

Марина

— Господин Тандаджи, вы не перегибаете с конспирацией? — это возмущенный голос старшей сестры, которой, как и всем нам, еще до восхода солнца сообщили, что время церемонии переносится на четыре часа ранее. — Мало того, что мне еще нужно упаковаться в пыточную конструкцию, по недоразумению считающуюся свадебным платьем и дорисовать лицо, у меня на 11 утра планировалась встреча с главами королевских домов материка!

— Они уже здесь, моя госпожа, — успокаивающий и ровный голос Тандаджи, как тепленький ромашковый чай. — Их разместили со всеми подобающими почестями, пообщаться вы сможете после свадьбы. А время мы меняем, чтобы запутать возможных злоумышленников…

— Вы меня путаете, черт подери!

Я улыбнулась, меланхолично глядя на себя в зеркало. Парикмахер старательно крутила на моей голове что-то кудряво-зыбкое. Ангелина нервничала, и в своем раздражении звучала точь-в-точь как мама, распекающая не вовремя попавшего под руку подданного. Это у нас у всех общая черта характера — держим лицо до последнего, но из-за какой-нибудь мелочи можем сорваться в совершенно женский скандал.

Сегодня мы все должны были быть в красном, и только Ани — в золотом.

В дверь пухленьким бочком скользнула Василинка, одна, без дочки. Она была уже с прической, и напоминала упитанную светловолосую богиню плодородия, из тех, что изображаются лениво возлежащими на поляне в окружении жадно глазеющих на них лесных духов. Платье ей тоже подобрали под стать — похожее на серенитский хитон, только длинное и с закрытой грудью.

— Твой стилист — поклонница средневековой живописи? — я хихикнула, а Васька озабоченно покрутилась перед высоким зеркалом, установленным в углу гостиной.

— Что, так плохо?

— Наоборот, хорошо, сестренка. Так и хочется отщипнуть от тебя кусочек, — и я сделала кровожадное лицо, но тут же вернула вежливую маску обратно — чтобы не сердить парикмахера. Она и так хотела обрезать мои длинные светлые волосы, чтобы «уложить по моде». Кто семь лет проходил брюнеткой с волосами чуть ниже плеч, меня поймет — блондинистая и некрашеная грива до попы до сих пор приводила меня в восторг, хоть и была жутко неудобной. Поэтому я разрешила только подровнять и придать форму.

— Мариан тоже так говорит, — мягко улыбнулась сестра, и я, не сдержавшись, тяжело вздохнула. Чуткая Вася поймала мой взгляд в зеркале.

— Марин. Все в порядке?

— Нет, — ей я не могла врать, — но это пройдет.

Она покачала головой.

— Дай мне поговорить с Ани, пока вы не совершили ошибку и…

— Ни в коем случае, — прервала ее я. — Ты обещала, Васют.

— Знала бы, что увижу тебя такой, не обещала бы, — очень строго и серьезно произнесла моя старшая сестра.

— Какой, Васюш?

— Такой же погруженной в себя, как после смерти мамы, Мариш. Мне страшно за тебя. В прошлый раз тебя сорвало…

Я выразительно глянула на ненужную при этом разговоре парикмахершу и сменила тему. Тем более, что я не хотела об этом говорить.

— Мы так и не сходили к ней на могилу.

— Я была, Марина.

— А мне страшно, Васюш.

— И мне было страшно. Но нужно, Марин.

— Да… после свадьбы….

— Я схожу с тобой, перед тем, как мы уедем.

— Спасибо, сестренка.

Амфитеатр был заполнен до самых краев. Невыспавшиеся пэры, их жены и дети, приглашенные промышленники и воротилы бизнеса, которых тоже в предрассветный час озадачили переносом церемонии на 8 утра. Но пришли все. Королевские семьи материка, сидящие в ложах, украшенных в их цветах. Многочисленная охрана. Маги, закрепляющие над чашей амфитеатра поблескивающие и переливающиеся щиты. Статуя Красного Воина, на пьедестале перед которым лежала корона двора Рудлог. Рассевшиеся на коленях полукругом около статуи священники Триединого и Младших Богов, с ритуальными гонгами в руках. Красные круглые ковры, на которые вставали будущая королева с се избранником, покрытые символами долголетия, процветания и плодовитости — им было не менее двух сотен лет, и использовались они только для коронации.

Я вышла из Зеркала вслед за сестрами и Марианом и тут же увязла в светлом влажном песке, который, быть может, прекрасно подходил для боев, но совсем не подходил для девушек на каблуках. Но что сделаешь, традиция. Впереди Байдек аккуратно поддержал жену, чуть не свернувшую себе ногу на этом импровизированном пляже. Ангелина же, в тяжелом парчовом платье, цвета темного старого золота, с забранными наверх темными волосами, будто не чувствуя неудобства, медленно приблизилась к ожидающей ее царице Иппоталии.

Так как мамы не было, довести невесту до избранника и представить Богу как будущую королеву должна была знатнейшая из присутствующих женщин. И я заворожено глядела на эту мощную женщину, которая, несмотря на возраст — она была даже старше мамы, сохранила какую-то тягучую гибкость и привлекательность. Я видела ее в детстве всего пару раз, и увидеть ее снова было очередным приветом из прошлого.

Зазвучали гонги, и над амфитеатром установилась мертвая тишина. Только пронзительный, режущий уши, многократно повторяемый звук. Царица ласково улыбнулась Ани, что-то сказала ей и протянула руку. И, под мерный перелив звуков, перекликающихся друг с другом эхом, повела мою сестру к ожидающему ее у расстеленных ковров Кембритчу. А мы остались стоять позади, на положенном месте, в пятнадцати шагах от статуи Бога-Огня.

Было по-осеннему зябко, дул свежий ветерок, звонили гонги, народ на трибунах напряженно молчал, а я заставила себя смотреть, как он берет ее за руку и поворачивается к Красному Воину. Царица, поклонившись Богу и произнеся ритуальную фразу представления наследницы, отступила к нам. Люк тоже был одет по традиции — в красный камзол, символизирующий его вступление в дом Рудлог, белую рубашку с широким воротом, штаны, заправленные в высокие сапоги, и выглядел как герой карнавала. Ну или мне так хотелось. На самом деле он смотрелся очень впечатляюще, и казался старше и спокойнее, чем я помнила его.

На миг он дернул головой, словно почувствовал мой взгляд и собрался оглянуться, и я словно приросла к земле рядом с нахмурившейся Василиной и ее мужем. Не смей на меня смотреть. Не смей, Люк!!! Мы уже попрощались. Теперь твоя судьба рядом с тобой.

Звуки гонгов слились в непрерывный звон, и Его Священство, встав с колен, начал петь молитву-обращение к Красному. Голос у него был слабый, но удивительным образом возносился над звоном, и древние слова слышали все, даже на самых дальних рядах амфитеатра.

Один за другим вставали остальные священники, оставляя гонги стоять на земле, и присоединялись к песне-молитве.

И вот вокруг лежащей у ног Красного Бога короны начало разливаться марево, сначала полупрозрачное, словно просто колышащийся над мостовой жаркий воздух, постепенно превращающееся в ревущее божественное пламя, охватывающее статую и превращающее ее в яркую огненную фигуру с горящими глазами. Одновременно с этим сам по себе звякнул первый оставленный на песке гонг, затем другой, и вот они уже взмыли в воздух перед поющими жрецами и начали отбивать ритм. Тааам-бон-бон. Тааам-бон-бон. Тааам…

Я смотрела на спину сестры и пыталась представить себе, что она чувствует сейчас, будучи так близко к изначальному пламени нашего первопредка? Страшно ей? Любопытно? Все равно?

Я же была в эйфории, это было первое божественное чудо, которое я видела сама, и когда это так наглядно и так близко, становятся жалки и смешны как и наши споры с лицейскими дружками-атеистами, так и философствования почтенных профессоров богословия. Все не так сложно, все близко и понятно. Я тянулась к этой обжигающей стихии, хотела прикоснуться к ней, почувствовать ее. И чувствовала себя обиженной маленькой девочкой, которой показали торт на высоком столе и сообщили, что его сейчас съест кто-нибудь другой.

На другом конце города взбешенный Владыка врезал в челюсть ворвавшемуся в номер и разбудившему его брату, и, страшно рявкнув, выпрыгнул из окна, на лету разворачиваясь в огромного дракона. Уже не стесняясь ничего и никого, не слушая криков ужаса видящих его снизу людей, огромный ящер молнией полетел к амфитеатру, в ярости обещая себе разорвать проморгавшего перенос церемонии Энти, если он не успеет и коронация состоится.

— Других претендентов на руку принцессы нет! Время выбора истекло! Можно начинать коронацию! Благослови дочь свою на трон и наследие твое, Красный Отец! — торжественно объявил Его Священство, кланяясь Огню и выливая в него драгоценное ароматное масло. Огонь взмыл выше статуи, соглашаясь, и корона, светящаяся, будто раскаленная, медленно поднялась в воздух под ритмичный звон гонгов и двинулась к Ангелине.

— Красота, — выдохнула рядом со мной Василинка, и я молча кивнула. Корона, как лепестками цветка, была обвита танцующим и меняющимся белым, красным, оранжевым, золотым пламенем, двигалась высоко — на уровне глаз пылающего Бога-Огня, и не спеша, позволяя проникнуться красотой момента, двигалась к старшей сестре.

Огненный Бог развел руки и проревел:

— Благословляю сильнейшую дочь свою!

Я почувствовала, как на глазах от восторга вскипают слезы, а в низу живота легкими крыльями порхают страх перед сверхъестественным и неземное счастливое возбуждение, не имеющее отношение к сексуальному. Скорее, это было так, будто я долго-долго о чем-то мечтала, и, наконец, получила. Захотелось упасть на колени от счастья и восторга.

И в этот момент по ушам ударил резкий звук, будто лопнула огромная струна. Сверху заблистали разряды, но я не могла поднять головы. Потому что пылающая корона Рудлог пролетела над застывшей Ангелиной и направилась ко мне. Ани обернулась, и я увидела се огромные непонимающие глаза и бледное лицо.

Завизжали люди, а я, каменея, беззвучно крича от ужаса и предвкушения, смотрела на приближающуюся корону, опаляющую меня нестерпимым жаром. Неужели…? Протянула к ней руку…

… но меня отшвырнуло, будто котенка, позарившегося на хозяйские сливки. Я упала на спину и увидела, как, остывая и постепенно принимая нормальный цвет, сияющий венец опускается на голову оставшейся стоять Василины.

Дальше взгляд выхватывал только куски происходящего.

Выгибающаяся дугой и закатывающая глаза Василина, падающая на руки Мариана.

Бегущие к нам Ангелина и Люк. Что-то кричащая нам царица Иппоталия. Застывшее Его Священство и звонящие гонги.

Огромная белая крылатая тень, стремительно летящая вниз.

Полный ужаса крик людей, оборачивающийся Люк, выхватывающий пистолет и начинающий стрелять. Крик не приходящей в сознание Василины, повышающийся до невыносимого, и красное свечение, окутывающее ее фигуру, жгущее руки крепко прижимающего ее к себе мужа.

Угрожающий рев остывающего Бога, застывшего с поднятым вверх кулаком.

Зубастая пасть, подхватывающая Ангелинку за тяжелую юбку и уносящая ввысь.

Начинающие падать вокруг люди, от набирающего оборота крика новой королевы. Ее тело бьют судороги, она выгибается, с нес падает корона, но это ничего не меняет и у Мариана не получается зажать ей рот. Он прижимает ее телом к песку и что-то кричит мне, но я не слышу его и вижу только открывающийся рот. Читаю по губам.

— Помоги! — кричит он. — Помоги же!

Я, пошатываясь, подползаю к ним, хватаю обжигающе горячую, не прекращающую кричать сестру за голову и судорожно пытаюсь вспомнить, как это делала мама. Как замыкала выброс на себе.

— Вася, Васенька, — кричит Мариан, и в его голосе столько страха, что я начинаю рыдать. Прижимаю ладони к вискам бьющейся и выгибающейся сестры и представляю, как забираю себе лишнюю энергию. Ничего не получается, проходит мгновение, второе, и вдруг она открывает совершенно черные глаза, у нее начинает меняться лицо, а в мои ладони словно бьет убийственная электрическая дуга, выжигающая все внутри и ослепляющая мозг белоснежным искрящим светом. Я отшатываюсь, успеваю увидеть, как отлетает Мариан, и теряю сознание.

В божественных чертогах неспокойно — Красный в ярости крушит хрупкие призрачные стены, выжигает пламенем их с Водой дворец, и в небесах над столицей начинает ворочаться темная гроза. Богиня-Вода плывет к нему сквозь бушующее пламя, а братья держатся чуть позади, не решаясь подойти к обезумевшему брату.

— Чем ты недоволен? — спрашивает она, опускаясь перед ним на колени и заглядывая в лицо супругу.

— Вы пошли против меня! По традиции королевой должна быть старшая! — ревет он, замахиваясь на нее, но останавливает кулак у ее спокойного лица и, пошатываясь, смотрит на нее с виной и ужасом. Ударившего не простит, это они знают точно.

— По Правилу ей должна стать сильнейшая, — мягко говорит его божественная супруга и трется щекой о кулак, умиротворяя и успокаивая. Как и всегда. — Правило сильнее традиции. Ты сам установил Правило!

— У нее трое детей, брат, — говорит подошедший Белый Целитель, — и муж, который причастился и усилился ее кровью. Их брак произошел по древнему обряду.

Ее ветвь сильнее. Ее огонь горячее.

— Старшая может родить детей и стать сильнее ее, — рычит окружаемый со всех сторон Огонь. — Я устроил ей мужа с сильной кровью!

— Может и не родить, — говорит Желтый, вставая рядом с братом. — Вторая сейчас пылает ярче. Пусть ее Огонь меньше, но он греет мощнее. Правило не учитывает возможного будущего. Отступись.

— Ты должен им пятьсот лет и много сотен жизней. Отступись — повторяет эхом Зеленый Пахарь, кладя руки на плечи их божественной супруге, все-таки сейчас его сезон. Но Богиня-Вода не обращает на него внимания, ласково гладит огненного мужа по бедрам, трется об него телом.

— Отступишься? — спрашивает она искушающее, и в голосе ее обещание. — За тобой долг, возлюбленный муж мой.

Зеленый медленно шагает назад под горящими глазами брата и качает головой. Они все любят свою божественную сестру, но только двое из них способны убить за право быть с ней. И один стоит перед ним.

— Обряд весь нарушен, — ворчит Божественный Воин, угасая, в который раз покоряясь этой женщине.

— Ничего, — веселясь, отвечает Белый, и его глаза смотрят сквозь пространство, — сейчас его выполнят до конца.

— Посмотрим, или…? — спрашивает Богиня, улыбаясь мерцающим красными огнями глазам супруга. Тот рычит, хватает се за волосы, поднимает рывком, а она смеется, льнет к нему в поцелуе, оборачивается вокруг него водяным вихрем, и они исчезают под печальным взглядом Зеленого.

— За мной будет долг, брат, — доносится до него рев Красного, а Белый обнимает его, отвлекая от скрывшихся любовников, и обещает, что сейчас будет весело.

Василина

Приходящие в себя на трибунах люди с недоумением наблюдали, как поднимается в воздух, словно паря, молодая женщина с очень светлыми волосами и в заметно большом для нес платье. Ее руки были разведены, и она медленно крутилась вокруг своей оси, а затем опустилась на землю. И тут же прыгнула, приземлившись у статуи застывшего в угрожающей позе Бога, оказавшись лицом к растерянным, испуганным людям.

С небес тянуло сухим жаром, сверкали молнии, и стеной надвигался дождь, а раскаты грома напоминали вибрирующие стоны и рокочущий смех. Женщина тоже смеялась, поднимая лицо к небу, и ее тонкая фигурка словно светилась изнутри. Далеко за ее спиной пришел в себя ее муж, завертел головой, ища взглядом супругу, поднялся и побежал к ней. Рядом с очнувшимся бароном виконт Ксмбритч придерживал на руках принцессу Марину, обтирая ей лицо, тряся и зовя се.

Королева Василина, с улыбой оглядывая притихших подданных, вдруг протянула к ним руки и прошептала:

— Идите ко мне.

И этот сладкий, манящий шепот отдался безумным желанием в телах ближайших мужчин. Вот Алмаз Григорьевич Старов делает два шага вперед и застывает, словно пытаясь совладать с собой. Вот Его Свящество падает и корчится, борясь с невыносимым для просветленного плотским желанием. Жрецы опускаются на колени, ползут к ней, останавливаются, снова ползут, и молятся, молятся хриплыми голосами, пытаясь найти защиту у божественных господ. Двинувшиеся было вперед маги под резкие окрики справившегося с собой Старова ставят ментальные щиты и зажимают уши.

— Идите, — снова ласково прошептала она, но теперь ее было слышно даже на дальних трибунах. Там начали подниматься неженатые мужчины, стремясь вперед, к своей королеве. Матери и сестры хватали их за руки, висли на шеях, пытаясь не пускать, но они упорно шли вперед, ведомые одним желанием — быть с этой женщиной.

— Гюнтер! — отчаянно и пронзительно прокричала царица Иппоталия, становясь перед пребывающей в трансе Рудлог и выставляя щиты. Сколько она сможет удержать, непонятно. — Нам нужны все! Сейчас будет бойня! Я не удержу щит против всех!

Старов попытался помочь ей, но все, на что его хватило — это накрыть щитами ползущих священников, которые, почувствовав, что наваждение спало, начали приводить в чувство Его Священство.

— Идем, Тали, — проревел в ответ блакорийский король из ложи. Но королевские ложи высоко и далеко, а приближающиеся очарованные мужчины близко. Огибая щит серенитской царицы, мимо зовущей других жены пронесся барон Байдек, встал у щита, снимая мешающий камзол и рубашку. К нему уже бежали с намерением снести препятствие на пути к желанной женщине

— Не подходить! Моя! — прорычал он в лица ближайших, но его не услышали, напали, и он с размаху впечатал кулак в лицо первому бросившемуся на него. В толпе мужчин тоже тут и там вспыхивали драки, все пытались обойти или отшвырнуть соперников. Но первая волна отбивших свое место уже накатывалась на занявшего оборону барона.

— Уходи за щит! Продержимся чуть-чуть! — прокричала ему царица, но он завертел головой и ударил следующего, потом еще и еще, вертясь и рыча. Мужчины падали, как подкошенные, но на него все нападали, мешая друг другу, дерясь и друг с другом тоже, толкаясь у щита. Их было слишком много, и не все они были слабаками, но он, словно обезумев, бился за свою женщину, не желая, чтобы хоть кто-то коснулся ее.

— Идите, — опять прошептала она из-за его спины, и заливисто расхохоталась, и он пропустил удар, от которого на мгновение в глазах потемнело, сплюнул кровь.

Краем глаза он с удивлением увидел вставшего плечом к плечу рядом с ним Кембритча, который почему-то избежал общего безумия. Виконт, неловко припадая на сломанную ногу, тоже орудовал кулаками, сломанная трость валялась под ногами, но ему было куда тяжелее, и удары он пропускал чаще.

— Гюнтер! — снова закричала царица. — Нейтрализатор! Она же сейчас весь город с ума сведет!!

Сверкали молнии, хохотала королева, маня к себе мужчин, сквозь ряды которых, как волнорез, двигался блакорийский король, на ходу бормоча заклинания. За ним клином шли Демьян Вермонт и Луциус Инландср, но все они были еще далеко. Император Хань Шу неподвижно смотрел на творящееся безобразие из своей ложи, положив одну руку на колено, а другой держа за загривок своего старшего сына. Гремел гром, Кембритч качался, пропуская удары, по лицу его текла кровь, смешанная с дождевой водой, а сзади опять раздалось зовущее:

— Идите!

Барон заревел, в ярости и отчаянии выворачиваясь из-под нападающих, задрал голову к небу и обернулся гигантским медведем, расшвыривая тех, кто оказался поблизости. Глаза его были залиты кровью, и он был готов убивать за нее.

— Не убивай, — тревожно закричала сзади царица, а окровавленный мужчина рядом изумленно прохрипел что-то нецензурное. Но он едва слышал их, взбудораженный запахом крови и агрессии, но все-таки не бил когтями, отшвыривая посягнувших на его самку тыльными сторонами лап, угрожающе ревел, обнажая клыки. Инстинктивный страх сильнее вожделения, и кто-то уже пятился назад, кто-то просто останавливался, приходя на мгновение в себя, но сзади все еще напирали и дрались люди. Рядом с ним вдруг, тяжело дыша, упал на землю его неожиданный помощник, и запах его крови неприятно резал ноздри.

Протолкнулись, наконец, вперед Их Величества, и он снова предупреждающе зарычал, качнулся вперед к новой угрозе. Но перед ним встал Демьян Вермонт, показывая пустые ладони, поднятые вверх.

— Мы не тронем твою женщину, брат. Мы хотим помочь. Пропусти, — и в его голосе тоже слышен рык большого зверя. — Тихо, брат, тихо. Я свой. Я такой же, как ты.

Медведь опустился на четыре лапы, наклонил голову, словно прислушиваясь и косясь налитыми кровью глазами, несколько раз рыкнул, раздувая ноздри, но пропустил тройку королей к держащей щит царице. Снова поднялся на задние лапы, скаля зубы на застывших перед ним мужчин. Раненые у его ног стонали и пытались отползти.

Он не оборачивался, охраняя свой рубеж, только ступил чуть вперед, чтобы закрыть собой и хрипло дышащего Кембритча, пытающегося встать на ноги. Минутная заминка у его противников закончилась, и на него снова начали бросаться самые храбрые, молодые дворяне и офицеры, кто-то из охранников, и их глаза были пусты.

За его спиной три главы первых домов материка окружили сияющую королеву, и она зашипела, ее глаза вспыхнули зеленым, а у рук начало клубиться темное пламя.

— Не смотрите ей в глаза, — предупредила Иппоталия, стоящая к ним спиной, а добродушный басок Гюнтера сообщил:

— Не мальчики, знаем. Не суетись, Тали. Сейчас мы ее нейтрализуем.

Королева развернулась и хлестнула проклятиями по сторонам, словно проверяя силы, и клубящиеся мглой плети оказались неожиданно мощными.

— Никак не замкнуть контур, — нервно бросил Луциус, пока остальные, так же, как и он, старались дотянуться друг до друга, удерживая при этом персональные щиты от атакующей Рудлог. Но попытки проваливались одна за другой.

— Император! — гулко заорал Гюнтер, получив чувствительный тычок в грудь и проехав назад на ногах несколько метров. Василина захохотала, поворачиваясь к упершемуся в землю рыжему Луциусу и раскручивая клубящуюся плеть уже в его сторону. — Хорош отсиживаться! Нам нужен стабилизатор!

Император Хань Шу, недовольный непочтительным обращением, скривил губы, но все-таки не спеша встал в своей ложе. С его плеч красиво соскользнула меховая накидка, и он, прежде чем начать действовать, наставительно сказал пришедшему в себя сыну:

— Держи свои глаза открытыми.

Тонкий, седой, узкоглазый и изящный, он величественно протянул вперед сухую руку и от его пальцев змеей заструилось желтое свечение, разливаясь в широкую реку поверх голов дерущихся с рычащим медведем, и волнистым водопадом опускаясь на треугольник монархов.

— Старый позер, — проворчал блакорийский король, чувствуя, как стабилизируется и синхронизируется их энергии. По лицам двоих его коллег было понятно, что они того же мнения.

Треугольник вспыхнул четким контуром, и Василина внутри получившейся фигуры замерла. Царица Талия устало отпустила щит — теперь он держался сам по себе. Дерущиеся мужчины разом обмякли. Кто-то упал без сил, кто-то сразу начал оказывать помощь тем, с кем только что бился насмерть. К ним уже бежали их родные, убедиться, что все в порядке и никто не погиб в этой эпической битве за королеву.

Демьян Вермонт, отряхивая руки, быстро подошел к замершей виновнице чудовищного переполоха, нажал ей на виски и начал обратный отсчет, как и семь лет назад с ее матерью. Она дернулась, и от нее к нему побежал мощный избыток силы, от попыток сдержать который бермонтский король заскрипел зубами, выдыхая воздух, как ошпаренный. И, наконец, отшатнулся от нее, успев-таки завершить начатое. Королева с жалобным стоном упала на песок.

Медведь повернулся на ее крик и начал биться об щит, пытаясь попасть к ней, и проломил-таки, под ошарашенными взглядами королей и царицы. Он на ходу обернулся в обнаженного мощного мужчину, схватил свою жену на руки, втягивая носом воздух и скалясь на обалдевших монархов.

— Она жива, жива, — успокаивающе прошептал бледный как смерть Вермонт, — сейчас очнется.

— Это потому что она была не запечатана! — возмутилась Талия с заметными истерическими нотками в голосе, и мужчины зашикали на нее, чтобы не раздражать медведя.

Но Мариан баюкал жену на руках, шептал «Василина, Василина», прижимал к себе, оставляя на ней следы своей крови. И, наконец, она открыла глаза, щурясь и со страхом глядя на окровавленного мужа. У него была рассечена бровь и сломан нос, и волосы запеклись от крови — видимо, кто-то хорошо приложил по голове. Василина задрожала, из глаз потекли слезы:

— Мариан, что же я натворила?

— Все хорошо, малышка, — сказал он ей, улыбаясь, — теперь уже все хорошо.

Где-то вокруг них жрецы и маги помогали пострадавшим, монархи тоже не брезговали целительством, Алмаз Григорьевич вызвал виталистов. Министр Минкен тут же на песке бойцового поля требовал организовать поиски старшей принцессы. Виконту Кембритчу обрабатывали раны и он, посмеиваясь, переговаривался с кем-то из знакомых, который совсем недавно стоял против него и одновременно требовал у Минкена включить его в поисковую миссию. Далеко от них по его просьбе осматривали так и не пришедшую в себя принцессу Марину. Немного взъерошенный Тандаджи двигался от группы к группе и предупреждал о сохранении государственной тайны, благо, журналистов на таинства никогда не приглашали.

Но подробности коронации все равно долго еще гуляли по стране, обрастая совсем уж невероятными деталями и прибавляя правящей чете почти полубожественный статус.

Четери услышал зов Владыки, когда Света только-только ушла из его номера. Он все еще был расслаблен и умиротворен, как после напряженного выигранного боя, руки хранили ее запах, в душе было спокойно и хорошо. Светлана ночыо была тревожной, тихой и привычно отзывчивой на его страсть, но ничего не спрашивала и ни о чем не просила. А он так и не смог определиться. Он решил, что обдумает все утром, когда лишающая его способности внятно мыслить девушка уйдет.

Но оказалось, что времени не было.

— Света, — быстро сказал он в трубку, когда она ответила своим теплым голосом, — все поменялось. Мне нужно улетать сейчас.

— Конечно, — ответила она тихо.

— Светлана, — заговорил он, торопясь, — пожалуйста, дождись меня. Я вернусь за тобой. В номере оставляю деньги на оплату номера. Дождешься?

В голове снова прозвучал Зов, теперь угрожающий и раздраженный, и сопротивляться ему не было сил. Он прыгнул в окно, оборачиваясь, трубка полетела на мостовую, и он не слышал, что ответила его женщина.

— Ты не вернешься, — печально повторила Света в замолчавшую трубку, даже не оборачиваясь на крики людей на улице. Третий белый дракон за последние полчаса рядом с их гостиницей. За это время успело приехать телевидение, но новость о выпрыгивающем из окна красноволосом мужчине, оборачивающемся в огромного ящера, была показана только на следующее утро, потому что сегодняшний день весь был посвящен сенсационной коронации.

Зато на следующий день в народ просочились слухи о похищении драконом старшей принцессы, и, сложив два и два, журналисты весь день крутили уникальный ролик, доводя народ до паники, а коллег Светланы — до визга и восторга.

Правда, Светлана восторгов коллег уже не застала. Держащее нос по ветру начальство вовремя смекнуло, что к чему движется и уволило ее задним числом, за неподобающее поведение и нарушение профессиональной этики. А на выходе из гостиницы ее арестовали сотрудники управления госбезопасности — за госизмену и пособничество похитителям.

Но Четери ничего этого не знал. Он стремительно несся над страной за Владыкой, закинувшим драгоценную добычу себе меж крыльев, держась чуть позади и снизу, чтобы защитить от возможного нападения или преследования или сменить, когда кончатся силы. И что было у него на уме, Владыку не интересовало. Он летел домой, на юг.

А вот что было на уме у похищенной принцессы, Нории интересовало, и даже очень. Но если бы он сумел прочитать ее мысли, вряд ли бы они ему понравились. Возможно, послушав выразительную ругань своей потенциальной супруги, он бы даже немного усомнился в правильности своего решения и предстоящей счастливой семейной жизни. Потому что Ангелина была в крайней стадии раздражения, и от убийства дракона ее удерживало только осознание, что получись у нее его проклясть — и падать они будут вдвоем. Поэтому она завернулась в верхнюю плотную юбку своего свадебного платья, чтобы хоть немного согреться, вцепилась одной рукой в костяной гребень, спускающийся по шее похитителя, и старалась не думать о том, что будет делать, когда захочет в туалет или спать. Дракон был теплый, но перекаты мышц работающих крыльев под ней сильно укачивали и заставляли все время сжимать ноги и балансировать, чтобы не свалиться. Она думала о неудавшейся коронации, и ей было грустно, о несостоявшейся свадьбе — и ей было легко. Она переживала за Ваську и свалившийся на сестренку неподъемный и нежеланный груз. И еще ей было немного страшно — от того, что ждало ее впереди.

Брат Владыки тоже летел позади и думал о том, что сделает с ним Нории, когда они вернутся в Белый город. И ему тоже было страшно, но не за себя, а за Таисию, которая могла его и не дождаться.

Королева Василина, сидящая на троне в Церемониальном зале и принимающая поздравления от немного потрепанных и сильно удивленных подданных, из числа тех, кто не оказался в лазарете, не боялась, а тосковала. По оставленному дому под Лесовиной, по сыновьям, по их спокойной и совсем не публичной жизни, по себе, не являющейся источником опасности для окружающих. Буквально несколько минут назад она чуть не снесла выбросом силы огромную, заставшую еще ее прапрадеда люстру, просто потому, что стоявший сзади министр Минкен, наклонившись, о чем-то внезапно спросил ее из-за плеча. Пэры и придворные побледнели, но не отступили и стали поздравлять ее в усиленном режиме. И пусть ее царствующие собратья и старый маг Алмаз Григорьевич пообещали обучить ее, сейчас приходилось контролировать каждое движение и мысль. И ей, в отличие от Ангелины, это давалось с трудом.

Не было страшно и ее мужу, принцу-консорту Мариану Байдеку, стоящему у нес за спиной и цепко оглядывающему зал. По сравнению с теми минутами, когда он чувствовал ужасающую, непривычную беспомощность, будучи не в силах спасти супругу от ломающей и подчиняющей ее изнутри силы, и моментами боя, когда на мгновение показалось, что не сможет отстоять ее от обезумевших мужчин и доказать свое право владеть ей, их новый статус был ерундой. Главное, что с ней снова все было в порядке, а со всем остальным они справятся. И даже угрожающе качающаяся и кружащая с жалобным звоном люстра не вызвала в этом мужчине сомнений.

Сомнения в данный момент одолевали Полину Рудлог, которая была не в курсе произошедших с ее семьей перипетий, зато была в курсе, что за то, чем она занималась в данный момент, в этой стране грозила смертная казнь. Вермонт был самым закрытым государством на материке, и в туристических буклетах статьи о нем пестрели предупреждениями «Очень опасно!» и «Обязательно придерживайтесь маршрутов». Да и туристы сюда ехали больше немного сдвинутые на риске, чем любители достопримечательностей. Пока ей везло, но рассматриваемый объект охранялся почище, чем их семейная сокровищница, и она беспокоилась и тревожилась.

Тревожно было и ее младшей сестре Алине. Мало того, что не все получалось в учебе, теперь ей все время казалось, что за ней кто-то следит. Сон не приносил облегчения, хотя она усердно занималась вечерами и, несмотря на гуляющую общагу, примерно ложилась спать в десять вечера. А теперь, когда она узнала, что сестер нашли, о коронации, о похищении Ангелины, вопрос сохранения инкогнито встал с новой силой. Вряд ли у нее получится спокойно доучиться, если в универе узнают, кто она. Алина, чтобы успокоиться, как всегда, набросала план действий, и тревога немного ушла, сменившись необходимостью браться за домашние задания.

Для Люка, виконта Кембритча, насущной необходимостью в данный момент было смиренно молчать и слушать разоряющегося Тандаджи, словно потерявшего после скандальной коронации и промаха с похищением наследницы все свое хваленое спокойствие. В принципе, ничего нового он не услышал. На вопрос, к какой поисковой группе он может присоединиться, ему было сказано, что присоединиться он может только к толпе слюнявых идиотов, потому что только идиот может ради хорошей драки полезть под кулаки и получить вдобавок к снова поехавшей ноге еще и трещины в ребрах. И что, возможно, эту ногу стоит просто отрезать, чтобы сотрудник был избавлен от драк и обиженных женщин, а смирно сидел в кабинете и думал головой. Которая, как ни странно, осталась цела, хоть он и получил по ней сегодня много раз. И что пока виконт, раз уж он счастливо избежал участи принца-консорта, освобожден от работы, пока не станет снова лицом похож на человека, а не на попавший под автомобиль баклажан.

Тандаджи так расстраивался, что Люк осмелился предложить ему курнуть пару щепоток тидусской травы, которую, он точно знал, начальник всегда носил с собой. За это он и получил еще с десяток нелестных эпитетов, во время озвучивания которых успел дотянуться до пачки и закурить. Тем не менее, глава управления госбезопасности приоткрыл окно королевского лазарета, достал самокрутку и затянулся-таки. И, наконец-то вошел в то самое невозмутимое состояние, в котором обычно пребывал. И даже пообещал не отрывать голову после выздоровления, а еще раз подумать о новом задании. Если к тому времени неугомонный Кембритч не сломает себе еще что-нибудь.

В соседней с ним палате лежала принцесса Марина. И ей не было ни страшно, ни тревожно, ни весело. И курить ей тоже не хотелось. Потому что она еще не пришла в сознание, после сокрушительного, выжигающего удара от своей сестры.

А за окном продолжалась гремящая гроза, такая, каких никогда не бывало осенью. Только летом, в самый зной, так крутятся и клубятся свинцовофиолетовые тяжелые тучи, непрерывно сверкая молниями и грохоча сухим долгим громом. А косые мощные струи дождя словно обновляют мир, смывая старое, пыльное и высохшее и обещая, что все теперь будет по-другому. Только после таких гроз воздух чист, свеж и животворящ, как в первый день после сотворения мира. И пусть скоро эта гроза пройдет, оставив после себя над столицей прозрачное, высокое, светлое осеннее небо, но катаклизмы на этом не закончатся.

В мире, невидимая простому глазу, закручивалась новая гроза, несущая и страх, и огонь, и разрушения. И пусть не все переживут ее такими, какими были до нее. Все равно люди всегда жили и будут жить с верой, что все грозы когда-нибудь уходят, оставляя после себя солнце, чистоту и обновление.