В замке начали зажигаться огни, над нами сияющими волнами восстанавливался погодный купол, а старый шаман за моей спиной внезапно громко всхрапнул. Я испуганно оглянулась на него – Тайкахе потер глаза, качнулся пару раз и медленно склонился на бок, продолжая храпеть. Незакрытая фляжка покатилась из его руки, и я заторможенно присела, подняла ее, поискала взглядом пробку и не нашла. И на всякий случай пощупав старику пульс, поставила емкость рядом с ним.

Пусть спит. Так прыгать – и молодой бы без сил упал.

К нам от дверей замка направлялся Хиль Свенсен.

– Телепорт для вас готов, – сказал он тихо и покосился на Игоря. Видно было, что берман хочет что-то спросить, но сдерживается.

– Спасибо, подполковник, – Василина взяла за руку задумчивую и расстроенную Алинку, которая все разглядывала шамана, посмотрела на меня. – Мариша, пойдем, обсудим все?

Я неохотно кивнула, сделала шаг – и опять оглянулась на Тайкахе.

– Подполковник, – позвала я просительно, – а можно его куда-то перенести? Тут холодно. Нехорошо, он столько сил отдал, а мы уходим, даже не сказав спасибо.

Берман блеснул зубами в короткой одобрительной улыбке.

– Не беспокойтесь, ваше высочество. Конечно, мы не оставим его здесь. Для почтенного Тайкахе приготовлены лучшие покои. А поблагодарите, когда отдохнет.

Мы направились по спящему замку к телепорту. Мне не хотелось ни о чем думать, мне хотелось курить и страдать, и поэтому я отстраненно слушала тихие разговоры родных, смотрела на спину идущего впереди Свенсена и ощущала себя так, будто меня на эшафот ведут.

* * *

– Игорь Иванович, – негромко обратилась к полковнику Василина, идущая рядом с хмурым Марианом. – Присоединитесь к нам сейчас? Нам нужно поговорить.

– Обязательно, моя госпожа, – голос Стрелковского был сдавленным, глухим. – Только прошу дать мне немного времени. Я схожу домой, приведу себя в надлежащее состояние.

– Конечно, – успокаивающе согласилась Василина. – Мы будем в семейной столовой. Я распоряжусь, чтобы вас провели к нам.

* * *

– Мне нужно сейчас побыть со своей семьей, – холодновато говорила Ани Нории. – Я вернусь, когда мы пообщаемся. И задам тебе вопрос, муж мой.

– Сердишься, шари? – с легкой насмешкой интересовался ее непробиваемый супруг. Я услышала, как она недовольно задержала дыхание, краем глаза увидела, как склоняется дракон к ее уху и что-то шепчет – и тут же отвернулась, потому что моя ледяная сестра начала краснеть.

Я усмехнулась. Если бы нужно было придумать лозунг к их отношениям, то я бы взяла мое вечное удивленное «Кто бы мог подумать?!».

Браво, дракон.

* * *

– Сейчас вам нужно идти спать, – толковал отец Алине и Каролинке. Младшенькие жались к нему, как цыплята к маме-курице. – Я вам завтра все расскажу. Алина, у тебя экзамен, нужно выспаться.

– Все равно не засну, – пробурчала наша студентка и зевнула. – Я все выучила. Отдохнуть, конечно, надо, а то у меня даже руки трясутся. Но ты ведь, как всегда, пропустишь самое интересное, чтобы не ранить нашу психику, – занудно добавила она. – Пусть Каролинка идет спать, а я послушаю.

– Я не пойду, – капризно надула губы младшая и тут же просительно заглянула отцу в глаза. – Папа, можно с вами, пожалуйста?

– Ты еще маленькая слушать о таких вещах, – строго сказал отец.

– Я все равно все поняла! – обиженно, повысив голос, заявила Каролина. – Мама изменила тебе с Игорем Ивановичем, и родилась Полина!

Мы все обернулись на нее – и пришел ее черед краснеть. Свенсен, идущий впереди, чуть ли не запнулся и ускорился, деликатно отходя подальше. Стрелковский помрачнел еще больше.

– Ой, замолчи ты ради богов, – устало сказала я опустившей глаза Каролине, подошла и взяла ее за руку. – Много ты понимаешь, малышня.

– А у тебя правда будет ребенок? – спросила она любопытным шепотом. Алинка молчала, но так же заинтересовано поглядывала на меня.

Я невесело вздохнула, спиной ощущая, как все прислушиваются к разговору.

– Может, старик ошибся.

Муж Ани посмотрел на меня и покачал головой.

– Не ошибся? – безнадежно поинтересовалась я.

– Нет, – пророкотал он – и снова улыбнулся нахмурившейся Ангелине.

– Спасибо, что не оставил мне надежды, – уныло поблагодарила я. Нории подбадривающе дернул губами и отвернулся. И от его этой улыбки и окончательного приговора мне вдруг стало невозможно спокойно. А что теперь нервничать?

* * *

У телепорта нас ждал пребывающий в извечной хандре Зигфрид. Открыл Зеркало Игорю, настроил переход в Истаил для Нории. Посмотрел на наши лица, понял, что он сегодня не главная звезда печали, и оперативно скрылся, переправив нас всех во дворец.

Беловолосые Рудлоги, топорща кружевные высокие воротнички и сверкая золотой вышивкой с одежд, укоризненно смотрели на меня со стен Семейного крыла. Сестры потерянно и сочувственно молчали.

– Зато обряд почти удался, – бодро провозгласила я. – Немножко ещё потерпеть, и Поля будет с нами.

Тишина стала еще ощутимее – радоваться на самом деле было рано,и мне нестерпимо захотелось курить. Я уныло посмотрела на двери в свои покои, мимо которых мы как раз проходили, и направилась дальше, в столовую. Там остановилась, прислонилась плечом к стенке, глядя на рассаживающихся родных. Вася уже было хотела что-то сказать, но я остановила ее, просяще сдвинув брови.

– Давайте опустим ту часть, в которой будет говориться о моей безответственности и глупости, – попросила я настойчиво. – Ани, не хмурься. У тебя скоро будет не три племянника, а четыре, представляешь?

– Я не из-за тебя, – сурово ответила моя старшая сестра, и я даже немного обиделась. Хмыкнула.

– Как мы все понимаем, завтра я выхожу замуж.

– Я поговорю с Дармонширом, – сообщил Байдек угрюмо.

– Нет, Мариан, – настойчиво сказала я. – Мы с ним вполне разумны, даже если вам в это не верится, – тут Алинка подбадривающе кивнула мне, – и способны решить это самостоятельно. Тем более, что это я отбивалась всеми силами от брака, ему-то только дай меня заковать в браслеты…

– Марина, – осторожно и обеспокоенно проговорила Вася, – если ты не хочешь жить с ним или сомневаешься, то скажи. Мы что-нибудь придумаем.

– Ты же говорила, что выдашь меня за него, – удивилась я и почесала нервно зудящий нос.

Она грустно покачала головой.

– В конечном итоге важно твое счастье.

– Василина, ты не только сестра ей, но и глава семьи и государства, – жестко перебила ее Ани. – Не допускай слабости. Естественно, ей придется заключить брак. Здесь уже некуда деваться.

– И все же, – твердо проговорила Василина, – я свое слово сказала.

– Спасибо, Вась, – поспешно, пока сестры не стали спорить, вмешалась я, – но Ани права. Это не тот случай, когда нужно прятаться от реальности. Так что завтра с утра я поговорю с Люком, и затем проведем церемонию. Что сказать прессе, придумаете, обсудите с Люком. Ангелина в этом мастер.

Ани одарила меня ледяным взглядом, но ничего не сказала.

- А официальную по новой семейной традиции сделаем позже, – коварно продолжила я, сладко улыбаясь ей. – Скажем, что осознали долг перед нашими странами и решили заключить союз.

– Ребенок родится через девять месяцев, – напомнила Ани.

– Сейчас срок не больше двух недель, – улыбка моя стала совсем милой, хотя я внутри холодела от ужаса. – Так что если мы устроим церемонию ещё через пару недель, то это при должной подаче станет не скандалом, а сенсацией. А дети рождаются в разные сроки.

«Дети».

Глаза опять защипало, и я вздохнула – закружилась голова. Мариан без слов встал, налил в стакан воды, подал мне.

– Сядь уже, – тихо сказал он, – никто тебя расстреливать не собирается.

– Это верно, – со смешком согласилась я, подходя ко столу, – для расстрела у нас сегодня Стрелковский.

Уловка сработала – семья переключилась на Святослава Федоровича.

– Отец, а ты давно знал? – поинтересовалась Ани.

Святослав Федорович кивнул.

– Не смейте судить мать, – строго сказал он, обводя нас требовательным взглядом. – Ирина была очень сильной и очень страдала из-за обратной стороны этой силы. А у меня, – он на мгновение опустил глаза, – не было возможности ей помочь.

– Отец, – мягко попросила Василина, – мы ведь не понимаем, о чем ты. Расскажи.

Святослав Федорович покосился на Каролину, вздохнул – младшенькая сделала упрямое лицо. Раздались шаги, открылась дверь – в наш совещательный штаб зашел Игорь Иванович, поклонился и застыл у двери. Лицо его было тусклым.

– Садитесь, Игорь Иванович, – пригласила Василина. – Вас наш разговор касается напрямую. Отец?

– Я не много в этом понимал, – продолжил Святослав, подождав, пока Стрелковский сядет рядом с ним. Они то и дело поглядывали один на другого, будто вели тайный разговор о чем-то, понятном только им двоим. – Но, кажется, все дело в вашей родовой силе. Почему-то чем больше Ирина пользовалась ею, тем больше накапливалось… – он замолчал, подбирая слово.

– Отдача, – тихо сказал Игорь Иванович. – Как у огнестрельного оружия.

– Да, – кивнул Святослав. Мы тревожно затаив дыхание, слушали их, и было очень страшно, что о маме сейчас узнаем что-то неприглядное и плохое. – Отдача. Только энергетическая. И Ирине со временем становилось трудно управлять собой. Невозможно. И тогда ее влекло к мужчинам. Помимо ее воли, помимо желания. Это случалось редко… бывало, несколько лет держалась. Но когда происходил такой срыв, она себя не контролировала. Ночь проводила с мужчиной, а наутро уже приходила в себя. И те, с кем она была, тоже ничего не помнили.

– И вы тоже? – деловито спросила Алинка у Игоря, разряжая повышающееся напряжение. Глаза ее блестели от любопытства. – Вообще ничего?

Стрелковский неохотно кивнул.

– Так получается, у нашей семьи есть и ментальные способности! – возрадовалась Алинка. Я не выдержала, хихикнула. Боги, какой она еще ребенок.

– Конечно, есть, – невозмутимо сказала Ани. – Я могу внушать. Вась, а ты?

Василина неуверенно качнула головой.

– Не пробовала, Ани.

– Попробуй, – непререкаемо скомандовала старшая. – Полезное свойство, – она усмехнулась. – А еще, неужели только у меня при сильном… волнении крик оглушает окружающих?

– Это ты так свои истерики назвала? – ехидно спросила я.

– Марина, не ерничай, – одернула она меня.

– У меня так было, – смущенно призналась Алинка, и мы все удивленно уставились на нее. Я облегченно откинулась на спинку стула, глотнула воды. Про меня уже все забыли. Хорошо, что получилось затесаться среди других шокирующих новостей.

А нет, не все. Мариан поглядывал на меня и так наглядно играл желваками, что понять, о чем он думает, было очень легко.

– Это когда? – строго поинтересовалась Василина.

Алинка смутилась еще больше, заморгала и начала медленно, отчаянно заливаться краской.

– П-получилось так, – объяснила она, запинаясь. – П-перенервничала, к-когда преподаватель с-строго спрашивал.

– Он хоть не калекой остался? – со вздохом спросила Василина.

– Д-да что ему сделается, – буркнула красная как рак Алинка. Мариан, единственный столп спокойствия в нашей семье, опять встал и опять налил в стакан воды. Теперь уже для Алиши.

Игорь Иванович наблюдал за нашими семейными бурлениями с таким терпением, что очень напомнил мне Тандаджи. Дождался, пока все затихнут, и продолжил:

– Так получилось, что почти двадцать лет назад ее величество пришла ко мне. Так появилась Полина. А догадался я гораздо позже, и ни за что бы не сказал вам, если бы не обстоятельства, поверьте мне.

– Интересно, – задумчиво и суховато пробормотала Ани, даже недовольно как-то. – Нам это тоже грозит? Не хотелось бы.

Василина о чем-то напряженно раздумывала.

– Нет, не грозит, – сказала она и быстро погладила Мариана по руке. – Я… я тебе потом скажу, – она зарумянилась и добавила шепотом. – Я общалась с Талией.

– А Поля тоже не знает? – поинтересовалась я.

– Нет, – коротко по-военному ответил Игорь Иванович.

– Да если бы знала, она бы ни за что не удержалась, рассказала бы, – прошептала мне Алинка.

Каролина все выглядывала из-за отца, рассматривая Стрелковского в упор.

– А вы ведь очень похожи, – взросло и серьезно сказала она. – Я могла бы сама догадаться, если бы нарисовала вас, Игорь Иванович. Очень похожи.

Мы дружно уставились на мужественно выносящего наши взгляды Стрелковского – и я почувствовала, как словно по волшебному щелчку с глаз спадает пелена. Потому что одна за другой в глаза бросались черты его лица, которые были просто невозможно похожи на Полинины. Рядом потрясенно вздохнула Василина. Стрелковский улыбнулся – и мы все замерли. Мне снова захотелось плакать. Улыбка у них была тоже очень похожа.

– Поля же все время тянулась к вам, – вдруг сказала Ангелина. – Я помню. Дядя Игорь то, дядя Игорь се. А мама то смеялась, то ругалась, чтобы Полли не мешала вам работать.

– Она не мешала, – с неловкостью сказал Игорь.

– Но почему же мама вам не сказала? – тревожно спросила Василина. Ани посмотрела на нее. «Правильно не сказала», – говорил ее взгляд.

– Ирина… ее величество была в своем праве, – ровно объяснил Игорь. – Ей часто приходилось делать не то, что хотелось, а что надо.

– Это правда, – грустно сказала Василина.

Мы все впали в странный транс – и, перебивая друг друга, начали делиться воспоминаниями о нашем детстве и маме. Смеялись, плакали, вздыхали, молча нетерпеливо ждали, когда вызванный слуга накроет стол, потому что от нервов и новостей проголодались, снова горячо принимались обсуждать прошлое. Я иногда осекалась, натыкаясь на больной взгляд Игоря Ивановича, и внутри что-то екало, какое-то глубинное, терзающее меня понимание и жалость, и мне хотелось попросить всех замолчать, разойтись, не тревожить его. Но разошлись мы, наверное, часа через два, уставшие до невозможности.

Я почти бегом добежала до своих покоев, достала из сумки пачку, прикурила сигарету – и посмотрела на себя в зеркало. И тут меня как током ударило. Видимо, мозг от шока впал в ступор.

– Черт, – сказала я зло, затушила сигарету, нервно побродила по гостиной, смяла пачку. Выкинула ее в мусорку. Пошла в душ.

Когда вернулась, еще более раздраженная, чем до этого, ожесточенно выгребла пачку из ведра, выкинула ее за окно и туда же швырнула пепельницу. И с грохотом закрыла створку.

Завтра я сначала убью Люка. Потом прощу, конечно. И выйду за него замуж.

«Отличный план, Марина».

* * *

Стрелковский, вернувшись домой, только скинул ботинки – и прямо в одежде забрался в кровать, к спящей Дробжек. Капитан сонно провела рукой по его спине, ниже, удивленно открыла глаза.

– Вы напились что ли, Игорь Иванович?

– Нет, – буркнул он тихо.

– Расскажете, что случилось?

– Потом, Люджина.

Северянка замолчала, закрыла глаза и ровно задышала рядом. Так прошла минута, другая.

– Не спите, – сказала она совсем бодро.

– Нет, – усмехнулся он.

– В вашем возрасте, Игорь Иванович, – легко и наставительно проговорила капитан, – режим сна очень важен. Так что стягивайте штаны и прекратите изображать дикаря.

– Не хочу, – упрямо, совсем по-мальчишески проворчал он.

– Хочется, чтобы я над вами похлопотала, – ласково проговорила Люджина. И погладила его по спине, по голове, потянулась к ремню. – Мне не трудно, Игорь Иванович.

Он перехватил ее руку, прижал к губам.

- А поцеловать меня трудно, Люджина?

Она задумалась, будто вопрос был невообразимо важным.

– Нет, – сказала северянка очень серьезно. Села – в темноте он едва видел ее силуэт, – подняла руки вверх, стянула легкую сорочку и прижалась к Игорю всем телом. – Не трудно, Игорь Иванович, – повторила она шепотом и коснулась его губ губами. И когда он сжал ее, перекатился, осторожно прижимая к постели, добавила: – И остальное с вами тоже не трудно. Особенно если это так нужно, как сейчас.

* * *

Василина и Мариан проводили старшую сестру к телепорту, и Ани обняла их, подождала, пока засияет серебром гладь перехода, и шагнула во внутренний двор своего уже дворца. С удовольствием вдохнула травяной и цветочный запах, но тут же нахмурилась и быстро, уверенно направилась в их с Нории покои.

В спальне пахло негой и розами, и ветерок чуть слышно шелестел занавесями на больших окнах. Муж лежал на кровати, закинув руки за голову – и когда она вошла, открыл глаза, безмятежно улыбнулся и потянулся всем своим большим телом так, что на несколько мгновений Ани застыла, любуясь игрой мышц в свете тусклых ночников. Нории приподнялся, опираясь на локти, предвкушающе, понимающе щурясь – супруга его сложила руки на груди, принимая невыносимо грозный вид.

– И почему, – сказала она ледяным тоном, – мой муж не сказал мне, что моя сестра беременна?

– Ты сама понимаешь, почему, – отозвался он с улыбкой. – Иди ко мне, шари, я успокою тебя. И мне нужно коснуться тебя, я потратил много сил.

– Нории, – произнесла она раздраженно, не двинувшись с места, – я не могу в один момент отказаться от заботы о своих сестрах. Да и вряд ли когда-то смогу. И каково мне узнавать такие новости и понимать, что ты, прекрасно видящий беременных, промолчал?

Дракон ещё раз с удовольствием потянулся и встал.

– Не подходи пока ко мне, – сурово предупредила Ани. Он не послушал – приблизился вплотную, так, что пришлось задрать подбородок, чтобы смотреть ему в лицо.

– Предположим, – пророкотал Нории мягко, проводя большими ладонями ей по плечам, по рукам вниз, – муж твоей сестры мог бы чувствовать беременность. Хотела бы ты, чтобы он сказал ей раньше, чем ты?

– Это разумный и правильный довод, – сверкая глазами, ответила Ангелина. Ей очень хотелось улыбнуться, и она поджала губы, – но мне все равно. Если что-то касается моих сестер, я хочу это знать.

– Упрямая женщина, – усмехнулся дракон. – Сама посуди – как мне понять, что ты ещё не в курсе? Это секреты другой семьи и другого правящего дома. Не дело мне туда вмешиваться.

– Нории! – проговорила она угрожающе. Он спокойно смотрел на нее сверху вниз, оглаживая, успокаивая – и все равно в груди билось, полыхало недовольство. Но молодая владычица вздохнула, пытаясь взять себя в руки, и сменила тон.

– Прошу тебя, – сказала она тихо и коснулась его щеки, – я понимаю, что я несправедлива к тебе. Но мне это очень важно. Кроме положения Марины… видишь ли ты что-то еще, что мне следует знать?

Дракон задумался.

– У твоей младшей сестры в ауре, помимо слабого огня Рудлог, есть и желтое сияние. Как и у ее отца. Но у нее сильнее. Видимо, ваша кровь усилила наследие Разума.

Ани кивнула.

– У Святослава Федоровича бабушка из Йеллоувиня, Нории. И что это значит?

– Пока трудно сказать, – отозвался он, – девушка еще совсем маленькая. Но судя по всему, у нее будут расти ментальные способности. Возможно, прорицательские. Это лучше узнать у Χань Ши, а лучше бы познакомить их, чтобы он сам посмотрел.

– Как бы он не решил попросить ее в жены кому-нибудь из внуков, – проворчала Ани озабоченно.

– Не думаю, – Нории легко коснулся ее лба губами, – не знаю, как сейчас, но в наше время Желтые крайне трепетно относились к чистоте своей крови. Они, как и Бермонты, предпочитали жениться на аристократках из своих, и принцам Ши жен воспитывали с младенчества.

– Да и сейчас так же, – согласилась Ани. – Давным-давно одна из наших принцесс ушла в дом Ши. Но мы пламя, они – равновесие, трудно ей было. Больше к нашим женщинам из Йеллоувиня не сватались.

– Мудро, – засмеялся Нории, и принцесса мстительно шлепнула его ладонью по плечу.

– Еще что-то, Нории?

– Ваша Алина в ауре помимо огня несет и темную суть, шари, – так же спокойно сказал он. Его супруга замерла. – У Марины странно скачет ее пламя, то меньше, то больше. А королева становится все сильнее.

– Что значит темную суть? – Ани говорила медленно, почти заторможенно.

– Один из ее родителей – потомок Черного Жреца, – объяснил Нории.

– Святослав? – удивилась Ангелина.

– Нет, – успокаивающе проговорил дракон. – Он ей не отец.

– Боги, – прошептала Ани, пребывая в таком удивлении, что даже осознать сначала сказанное не смогла. Схватила Нории за руку, не замечая этого, больно впилась ему в кожу ногтями. Дракон даже не поморщился. – Алина? Немыслимо. А если ей грозит одержимость? Нужно же сказать ей, нужно сообщить Василине. Нет, как же сказать, что и ей он не отец… это слишком. А с другой стороны, неправильно, если она не будет знать…

– Сейчас? – мягко поинтересовался Нории, аккуратно спуская с плеч жены платье. Оно задержалось на локтях, открыв аккуратную грудь в строгом белье.

– Завтра, – неохотно отступила владычица, рассеянно глядя куда-то в область живота мужа, пошевелила запястьями – одежда с шелестом скользнула вниз. – С утра. Нет, у нее экзамен, не нужно сбивать. Вечером. В конце концов, до сих пор же ничего страшного не случилось. А сейчас нужно подумать…

– А сейчас, – твердо пророкотал дракон и прижал ее к себе – жена наконец-то осмысленно посмотрела на него, – мы идем в постель, шари.

– Нории!

– Завтра, Ани-эна, все завтра. И ни слова больше. Иначе, клянусь, я сделаю тебе столько детей, что у тебя не будет возможности думать о чем-то еще.

Ани фыркнула, высвободилась из его рук – и, выпрямив плечи, избавилась от белья. Тряхнула короткими волосами.

– У моей матери нас шестеро, – сказала она, снисходительно улыбаясь под его багровеющим выжидающим взглядом, – это не мешало ей править. Ну, целуй же меня, муж мой.

– С этого и следовало начать, – пророкотал Нории довольно, прижал ее к себе крепко, почти до боли – и склонился к охотно подставленным губам.

* * *

Алина Рудлог, попрощавшись с родными, не сразу пошла спать, хотя устала невозможно. Она задумчиво уселась в кресло в гостиной, потерла глаза и потянулась к конспектам. Некоторое время в покоях пятой принцессы слышался шорох страниц и приглушенное бормотание – она бросала взгляд на список вопросов, проговаривала начало ответа и листала дальше. Но взгляд ее был рассеянным, и она несколько раз подносила руки к вискам, то ли напряженно обдумывая что-то, то ли пытаясь убрать усиливающуюся и нудную, как сверло стоматолога, головную боль. Пришлось вызвать горничную, попросить принести кувшин горячего молока с медом – то ли Алинка подмерзла во время ритуала, то ли нервы наложились на измотанность от учебы, но по коже бродил озноб, и мышцы едва заметно ломало, будто отголоском будущей простуды.

Наконец, когда перед глазами все стало расплываться, она посмотрела на часы, ужаснулась – четыре утра, и пусть завтра не с утра на экзамен, надо же ещё выспаться и повторить! – и направилась в ванную. Там, педантично вычистив зубы, принцесса оперлась ладонями на мраморную столешницу и, хмурясь, посмотрела на себя в зеркало.

Откровения по поводу матери подняли в душе прошлые ее страхи, когда маленькая Алинка напряженно раздумывала, почему же ей единственной изо всех достались зеленые глаза, если материнское наследие во внешности доминирующее. У всех сестер голубые, а у нее зеленые. И если рассуждать логически, то классического магического дара среди принцесс и принцев Рудлог тоже не бывало. У их детей, если не наследовали престол или не становились королевами других государств – да, но никогда у потомков первой крови.

Алина вздохнула, опустила голову и побрела натягивать пижаму и спать.

Она очень любила отца, часто ластилась к нему, с удовольствием проводила с ним время, и мысль о том, что и она может быть не его, ее очень огорчала.

– Прекрати придумывать, – проворчала она себе, натягивая повыше еще одно одеяло. – Для выводов нужны факты, а их у тебя слишком мало. И вообще вопросы нужно решать в порядке их приоритетности. Пока у тебя приоритет – экзамен. У Тротта.

Принцесса повернулась на бок, кутаясь в одеяла, закрыла глаза.

«Тротт, Тротт», – шептал испуганный разум, и кончики пальцев леденели, и сердце билось, когда она думала – вот войдет в аудиторию, увидит высокомерный взгляд лорда Максимилиана, услышит что-нибудь уничижительное и наверняка ведь от страха все забудет.

«Параметры стихийных усилений разработаны профессором… профессором… Земля к воздуху в стабильных формулах относится как 2,16 к 1…»

Шумел за окном ветер, уже теплеющий в предчувствии весны, а Алинке после сегодняшего разговора вспоминалось, как попала она в дом инляндца, и как разнесла все там, и ворочалась она, и в полудреме почти ощущала запах его геля для душа. Принцесса очень хотела спать, но не могла – смущалась, переживала, злилась, и сама не заметила, как ей стало почти жарко – и тогда она, наконец-то, заснула.

* * *

Бермонт

Его величество Демьян, прижимая к себе мирно спящую жену, быстро и мягко шагал мимо деликатно отводящих взгляды гвардейцев. Король почти не замечал их. Он направлялся в скальную часовню в изножии замка, чуть ссутулившись, удерживаясь от оборота, и весь был сосредоточен на ровном, глубоком дыхании Пол и ее слабо разгорающейся огненной ауре. Она уже не была без сознания, нет – его королева была погружена в очень глубокий, крепкий сон. Но разум ее, которого он осторожно и настойчиво касался, хоть и был заполнен картинками вольной медвежьей жизни, работал как нужно. Как у человека.

Варронты, каменные медведи, дежурившие у входа в часовню, со скрипом повернули головы, уставились на него и Полину светящимися зеленым глазами – и Демьян кивком поздоровался с верными стихийными духами, прошел в темное помещение, пахнущее влагой и мхом.

Впрочем, медвежьему сыну и не нужен был свет. За его спиной со скрипом закрывалась дверь, а Бермонт положил супругу на алтарь, подошел к изваянию Хозяина Лесов, уверенно ступая во тьме, коснулся его ног ладонью и прошептал короткую приветственную молитву. И почтительно, медленно вылил в чашу у ног первопредка можжевеловое и яблочное масла – из кувшинов, стоявших тут же.

В часовне мгновенно запахло старым заброшенным садом и летним хвойным лесом. На полу и стенах, рассеивая кромешный мрак, начали потихоньку разгораться стрельчатые звездочки-цветки сочных мхов, и в глазах Великого Бера будто затлели болотные гнилушки – тускло-зеленым цветом. А Демьян, вернувшись к Полине, не выдержал – провел носом по ее шее, по руке, почти не соображая, что делает – от радости, и надежды, и свирепого желания дозваться, поговорить, увидеть, как посмотрит теперь она на него. Жена пахла здоровьем. И грудь ее обнаженная вздымалась равномерно, и дыхание было чистым, и кожа – гладкой. Разве что похудела сильно. И никак не хотела просыпаться.

Демьян просительно взглянул на изваяние Хозяина лесов, погладил супругу по животу и там и оставил руку, второй впечатавшись в каменное ложе алтаря, вытягивая из земли силу и вливая ее в Полину. До предела, столько, сколько она могла вынести. И затем, когда мышцы ее уже начали подрагивать, а дыхание стало частым, тревожным, навис над ней, почти улегшись сверху, и проговорил-прорычал в ухо:

– Поля. Просыпайся. Я так тебя жду.

Она слабо пошевелилась, но глаз не открыла.

– Полина, – снова позвал он и лизнул ей висок, тоскливо заурчал от знакомого вкуса, от нежности. – Я так соскучился, отважная моя жена, любовь моя. Просыпайся. Уже пора.

Полина Рудлог, словно и не болталась столько времени между небом и землей, и не была практически мертва, недовольно пробормотала что-то, не размыкая губ, прижалась к мужу и опять глубоко, мирно задышала, подтягивая ноги и ежась, будто замерзла. Не было в ее движении ни опаски, ни настороженности – и Бермонт обхватил ее крепче, улегся рядом и снова начал звать.

Только бы она откликнулась. Только бы услышала его. Чудо уже то, что она здесь, рядом с ним, в человеческом облике – хоть аура ещё дрожит, ещё неустойчива, и вот-вот произойдет оборот, и только влитая стихия удерживает Пол от него. Он будет звать столько, сколько понадобится, и готов всю жизнь себе раскаленные иглы под кожу загонять. Только бы проснулась.

Долго король Бермонта говорил, рычал, приказывал и уговаривал очнуться супругу, чувствуя, как покалывает тело родственная стихия, изливающаяся из алтаря. Аккуратно тряс за плечи, качал, покусывал за плечи и мочки ушей, щекотал, целовал, рассказывал, что покажет ей такие удивительные места, каких она никогда не видела – и прыгающих косаток в студеном море, и настоящие ледяные волны, похожие на застывшее цунами, и целый замерзший город, оставшийся со старых времен. Только проснись. Замолкал, шептал, как виноват он и как не простит себя никогда. Полина жалась к нему, морщилась, порывалась проснуться – и не могла.

И когда он почти заскулил от невозможности разбудить ее, вздохнула и через силу открыла мутные голубые глаза. Сонные и удивленные. Рука ее с неженской силой сдавила его запястье – и Полина моргнула раз, другой, сфокусировала на муже взгляд…

– Живой, – просипела она изумленно, дернулась к нему – и жалобно, по-звериному заревела, оборачиваясь в медведицу.

– Живой, – подтвердил Демьян затихшей жене, встал, с усилием потер глаза, пытаясь успокоиться. Полина снова спала, и бока ее размеренно вздымались. Король обернулся к первопредку, молчаливо наблюдавшему за сыном, просительно склонил голову.

– Отчего же ты поторопился? – раздался в его голове утомленный рык. – Не послушал меня, сам решил все делать. Знай же: в Михайлов день я мог бы тебе помочь. А теперь все зависит от тебя и тех троих, кто заклятьями Тайкахе будет ее к этому миру пришивать. Если никто не дрогнет, если крепки будут нити, то вернется она к тебе. А мне сейчас не время тратить силу, сын.

– Тогда дай хотя бы свое благословение, отец, – тихо проговорил Демьян – и тут же покачнулся от разлившейся по часовне мощи. От изваяния отделилась тень большого полумужчины-полумедведя – он потрепал Демьяна по холке, приблизился к алтарю, ласково провел над медведицей рукой – мохнатая королева чуть подернулась туманом, но осталась в зверином обличье.

– Благословляю, – шепнула тень бога, и мхи с алтаря быстро-быстро поползли вверх, опутывая спящую медведицу так, что через минуту она стала похожа на большой фигурный куст. Только черный нос торчал наружу. Королева заворочалась, чихнула – и укутавшие ее мхи расцвели сияющими огоньками и впитались в шерсть белой пыльцой. И тень Хозяина Лесов исчезла, ушла из часовни. А король Бермонта подхватил тяжеленькую жену на руки и понес ее в супружескую спальню.

* * *

Люк

Не подозревающий о том, что его судьба уже решена, герцог Дармоншир в змеином обличье уныло возлежал на пустой скале в горах Блакории. Один возлежал. Изволив захандрить, спустил с окрестных склонов несколько лавин, лениво поохотился на коз, то и дело поглядывая на скалу, и снова вернулся на нее. Одному ему летать было не так интересно.

Луциус не проявлялся целый день и сейчас, ночью, не прилетел, и это было куда неприятнее, чем если бы король действительно решил арестовать его, Люка, или размазать по стенке за взлом сейфа. Герцог прождал полночи, вздохнул, потерся щекой о ласкающийся ветерок и полетел в Дармоншир.

Вернувшись в свои покои, Люк оделся, покурил, размышляя, не стоит ли завтра прийти к королю с повинной и просьбой не бросать уроки, подумал, что и так слишком испытывает терпение монарха… и подошел к зеркалу, понимая, что опять нарывается на неприятности.

В королевском кабинете никого не было, а вот в материнской спальне определенно спокойно спал тот, кого он сегодня прождал несколько часов. Люк шепотом выругался, отвернулся – лежащего к нему лицом короля со спины обнимала материнская рука, а когда повернулся, чтобы закрыть проход, увидел, как в упор с кровати смотрит на него его величество Луциус.

– Рудники, – тоскливо пробормотал Люк, отступая, – как минимум.

Король повелительно двинул ладонью, останавливая его, поднялся, накинул на плечи халат, что-то тихо и успокаивающе проговорил заворочавшейся леди Шарлотте – Люк едва ли не краснел, видя в темноте очертания ее плеча, руки и спутанных волос. Луциус подошел к зеркалу, остановился, глядя на Люка с нехорошим задумчивым прищуром.

– Каков наглец, – наконец, почти удивленно проговорил он. Вполголоса. – Есть ли предел вашей неразумности, лорд Дармоншир?

– Простите, ваше величество, – на всякий случай привычно уже покаялся Люк. – Не хотел вас будить.

– А что ты хотел? – с той же леденящей сухостью вопросил король. Леди Шарлотта снова заворочалась, подняла голову – и герцог поспешно отступил в сторону.

– Лици, что случилось? – раздался ее сонный голос.

– Ничего, милая, – отозвался его величество. – Покурить захотел. Я выйду в гостиную.

Зеркало помутнело и закрылось. Люк успел дойти до кресла, когда позади раздались шаги. Обернулся – у зеркала уже в его покоях стоял король Инляндии в небрежно наброшенном халате (что никак не умалило его величественности), дымил сигаретой, и монарший взгляд был недобрым.

– Вы не прилетели, – поспешно объяснил Люк, – и я понимаю, что у вас есть повод гневаться, ваше величество…

– Ты меня очень разочаровал, Лукас, – сухо перебил его Луциус. – Не вижу смысла дальше учить тебя. В тебе нет ни грамма стратегического мышления. Ради женской прихоти ты отказываешься от возможностей, которые нужны не только тебе, но и твоим потомкам. Молчи!

Люк развел руками и проглотил то, что хотел сказать.

– Я не хочу тебя больше видеть, – продолжал король веско, – не смей попадаться мне на глаза.

– Я понял, ваше величество, – смиренно откликнулся Люк. – Уроков больше не будет.

– Тебя, как и прежде, волнует только то, что касается тебя, дурной мальчишка, – рявкнул король раздраженно. – Или ты думал, я прощу тебе проникновение на мою территорию? Я и так многое прощал тебе, на многое закрывал глаза, и не потому, что ты чем-то выделяешься – я не хочу волновать твою мать. Но ты преступил черту. Я запрещаю тебе возвращаться в Лаунвайт, Лукас. Останешься в Дармоншире, пока не начнешь приносить стране хоть какую-то пользу. Видят боги, как я жалею, что твои родители и дед, как и обучение в училище, не вбили в тебя хоть немного ответственности!

Люк от этого выговора, от раздраженного тона, от того, что он стоит тут навытяжку, начал злиться.

– У меня своя точка зрения на эту ситуацию, ваше величество, – сказал он по возможности почтительно. Хотя все равно терять уже было нечего. – И я сделал то, что посчитал правильным.

– Да молчи, молчи же! – зашипел Луциус, зверея на глазах. – Ты, идиот, сделал глупость. Неужто ты думал, что я храню важные документы в одном экземпляре? В чем был смысл твоего дерзкого поступка, если вторая папка с фотографиями спокойно лежит у меня в сейфе спальни? Да, ты забрал накопитель, да и боги с ним – растиражировать можно и так.

Люк грязно выругался. Χорошо хоть, что почти неслышно.

– Я надеялся…

– Ты недооценил опасность и чуть не погиб, – жестко впечатывал слова король, сверля его пронзительным блекло-голубым взглядом, – ты недооценил противника и оказался в еще худшем положении, чем раньше! Да, – вдруг тон его смягчился, – похвально то, что ты не сдаешься, и я ценю твою отчаянность и смелость. Но есть разница между упорством и глупостью, Лукас! Нельзя мыслить столь местечково и ограниченно. Я дал тебе в руки возможность безболезненно склонить эту Рудлог к браку, при этом вся ответственность лежала бы на мне, и все недовольство было бы направлено на меня. И что я вижу? Прекраснодушного осла!

Дармоншир чувствовал себя ровно так же, как когда его примерно в тех же выражениях отчитывал Тандаджи. Но главное он ухватил.

– Не нужно фотографий в прессу, ваше величество, – сказал он настойчиво, ощущая, как оглушающе противно звучит поражение. – Уничтожьте их. Клянусь, завтра Марина Рудлог станет моей женой.

– И почему я должен тебе поверить, Лукас? – внимательно поинтересовался король. Люк пожал плечами и немного даже высокомерно ответил:

– Я даю вам свое слово, ваше величество. Считайте, что я проникся государственной необходимостью.

Инландер курил, прислонившись спиной к зеркалу, задумчиво разглядывая опального герцога.

– Даю тебе время до вечера, – проговорил он. – Фотографии я сожгу сегодня поутру, как вернусь во дворец. Считай это авансом моего к тебе доверия. И не разочаровывай меня еще больше, Лукас.

– Вас опасно разочаровывать, ваше величество, – едко усмехнулся Люк. – Не представляю, отчего вы меня ещё терпите.

Король сунул окурок в пепельницу, подошел к Люку.

– Потому что, – сказал он неожиданно ровно, – мы очень похожи, Лукас. Мы оба не любим давления, но через года вспоминаем именно тех учителей, которые заставляли нас жилы рвать, чтобы чего-то добиться. Нам не свойственна организованность, и поэтому, когда в ней возникает нужда, она превращается в педантичность. Я вижу в тебе потенциал, Лукас, а в твоих прошлых метаниях вижу себя. У тебя много сил, которые ты тратишь на ерунду. Поэтому тебя нужно обуздывать, направлять в нужную колею – иначе ты израсходуешь себя впустую. Тебе это кажется жестокостью? Пусть. Когда-нибудь ты вспомнишь меня и скажешь спасибо. Как я говорил спасибо отцу, хоть он и ломал меня, молодого обалдуя, через колено. У него случались ошибки, но по сравнению с тем, что он дал мне – пусть вопреки моей воле, – это ничто.

Он на мгновение сжал пальцами плечо Люка, обалдевшего от этого тона и подтекста, поколебался, словно желая что-то сказать, поморщился, развернулся и ушел к зеркалу.

* * *

Луциус Инландер вернулся в дом женщины, стойко выносящей его невыносимый характер, задумчиво покурил в гостиной и, тихо открыв дверь в спальню, скользнул в кровать. Повертелся, приподнялся на локте, рассматривая леди Шарлотту. Ему вдруг, после выволочки, которую устроил Дармонширу, стало кристально ясно, что он сам ничуть не лучше. Сегодня днем пройдет церемония памяти Магдалены. Он соблюдет все внешние приличия, но ждать дальше смысла нет.

Его величество аккуратно откинул черную прядь с лица леди Шарлотты, посмотрел на морщинки у ее глаз, у рта, резкие сейчас в свете ночника, и погрузился в воспоминания. Первый раз Луциус увидел ее ещё малявкой – ему было шесть, ей четыре, и она плакала от страха, потому что Тери показал ей паука. Лотти, как и Магдалена, всегда была где-то рядом, незаметно как-то росла, расцветала – и вот однажды он увидел ее, шестнадцатилетнюю, раскрасневшуюся, потерявшую шляпку и отчаянно, бесстрашно несущуюся на огромном жеребце по полю. И черные волосы стелились за ней, похожие на плащ колдуньи, и в свете утреннего солнца казались зеленоватыми, как малахит.

Какой юной, смешной и свежей она была. Как пугалась поначалу его внимания и как доверяла ему потом.

– Лотти, – позвал он тихо и нетерпеливо. Раз решение принято, нужно же его озвучить?

– Что, Лици? – глухо и сонно, не открывая глаз, отозвалась графиня. Подтянула на плечи одеяло.

– Завтра утром мы поженимся. Станешь моей женой, Шарлотта?

– Удивительно, что ты еще интересуешься моим мнением, – пробормотала она насмешливо и придвинулась ближе, сдерживая зевок.

– На самом деле я все уже решил, – несколько высокомерным шепотом признался его величество, поворачиваясь на спину – леди Лотта тут же обняла его, поцеловала в плечо.

– Я так и подумала. Можно было и не будить меня, Луциус.

– Пока брак будет тайным. Служитель умеет молчать. А через год сделаем официальную церемонию. Если…

– Что «если», Лици?

«Если божественный отец мой поможет дожить до той поры и изменить судьбу».

Впервые за долгое время он смотрел в будущее и не видел ничего. Ни удушающего последние месяцы ощущения близкой смерти, ни счастья. Можно ли это принять за надежду?

– Ничего, Шарлотта. Может, наконец-то у нас все будет нормально. Может, ты мне еще детей родишь, а?

Графиня с горькой нежностью улыбнулась ему в плечо.

– Спи, Лици, – сказала она. – Все будет так, как ты хочешь. Отдыхай.