На маленькой сейсмологической станции в горах на севере Блакории, на самой границе с Бермонтом, царило привычное этому месту сонное оцепенение. Солнце только-только поднялось из-за низкого «седла» - перевала между двумя пиками, и ослепительно белым и розовым блестел снег, а тени от вершин, скользящие по склонам, густеющие в лощинах, казались сочными, темно-фиолетовыми, как будто на мерзлое белоснежное одеяло щедро плеснули черничного соку. Два пожилых сотрудника станции, пришедшие в горы еще молодыми парнями, да так и не сумевшие уйти от этой красоты, попивали традиционный сладкий чай с обязательной доброй долей ягодной настойки и тихо обсуждали планы на выходные. Они были удивительно похожи, хотя один был блакорийцем, темным, кареглазым, а второй типичным инляндцем – рыжим, с голубыми глазами. Но тридцать лет горного солнца высветлило их глаза и волосы, собрало морщинами кожу у глаз, выкрасило лица кирпичным загаром, и походка у них была одинаковая – лыжная, расслабленная, и стать, и фигуры, подтянутые, с широкими плечами и узкими бедрами. И звали их похоже – Ульрих и Генрих, и женились они на сестрах – горы сплели их судьбы, сделав не только друзьями, но и родственниками. И так они сработались, что говорить им много теперь не нужно было – понимали друг друга с полуслова. Но все равно говорили. Уже и внуки пошли, и дети разъехались, а они каждое утро уж тридцать один год начинали с подъема к станции из маленького городка у подножия горы, заваривали себе чай и вели разговоры обо всем на свете – начиная от дел семейных и заканчивая полетом в философские высоты. Не забывая отмечать показания приборов и присматривать по собственной инициативе за склонами – не накопилось ли где-то чересчур много снега, который может сойти лавиной на их городок, не пора ли вооружиться ракетницей, проехаться по скрипучему белоснежному покрову и сбить зарождающийся снежный рыхлый нарост.

      Старший по станции, Ульрих Кенгшпитцен обладал уникальным чутьем – он чуял изменения погоды, готовые сорваться лавины, трещины в ледниках, и предчувствовал землетрясения. Вот и сегодня он с самого утра тревожился – грудь давило, в ушах стоял звон – явственные признаки грядущего бедствия. К сожалению, звон в ушах не приложишь к протоколу объявленной тревоги, поэтому приходилось ждать показаний сейсмодатчика. Зато в их городке все знали – если старина Ули мрачен, а глаз у него налит кровью – жди толчков. Примета была такой же верной, как цветение ольхи, после которого холодов уж не бывало.

      Двумя километрами левее и ниже от станции находился оживленный горнолыжный курорт – один из тех, которыми так славилась Блакория, и люди уже начали массово прибывать перед выходными – из окошка хорошо была видна россыпь мелких фигурок в ярких куртках и шапках, высаживающихся из фуникулера и ручейком тянущихся к административному зданию. К вечеру склон осветится огнями, и тысячи людей будут испытывать себя на спусках. Тысячи таких же влюбленных в горы, как они сами.

      Ульрих поморщился – звон в ушах стал нестерпимым, и тут же дрогнула гора, загудело, завыло вокруг, заверещал сейсмограф, вырисовывая на ленте резкую вертикальную черту – и пошел плясать дальше, расчерчивая график в виде затухающего треугольника.

      - Пять баллов, не меньше! – возбужденно крикнул старший по станции, добравшись до ленты – в первые-то секунды они с Генри на ногах не устояли, а друг его еще и ухитрился опрокинуть на себя кружку с чаем и теперь морщился, задрав штанину и поливая покрасневшую кожу спреем от ожогов. Станцию снова потряхивало – шли остаточные толчки, а Ульрих уже набирал тревожный номер и диктовал в трубку.

      - Красная тревога, красная тревога! Опасность схода лавин! Произошло землетрясение, мощность не менее 5 баллов. Закрывайте трассы, эвакуируйте людей, высокая вероятность повторных толчков!

      - Ули, смотри-ка, - обожженный напарник недоуменно чесал рыжую бороду, глядя в окно. Маленькая станция снова стала подрагивать, и он ухватился за подоконник. – Я такого еще не видел, что это?

      - Оптический обман? – неуверенно предположил старший, глядя на странное явление метрах в ста пятидесяти от строения. Генри взял фотоаппарат, начал увлеченно щелкать. Там, в густой тени, над бегущими вниз ручейками потревоженного снега раздувалась прозрачная радужная сфера высотой в четыре человеческих роста– создавалось полное впечатление, что кто-то дует в невидимую трубочку и выдувает огромный пузырь, начинающийся с переливающейся воронки и уходящий в склон горы.

      - Не похоже, - возразил его друг, забывший и про ошпаренную ногу и про толчки, все еще ощущающиеся слабым эхом под ногами. Он просматривал отснятое – а сфера все увеличивалась, пока «воронка» не дрогнула и не распалась несколькими «лепестками», придав явлению сходство с огромным прозрачным подснежником. – Слушай, Ули, пойду-ка я посмотрю, что за диво.

      - Снег неустойчивый, - больше для порядка возразил начальник, - не надо бы.

      Хотя ему и самому было любопытно. Лавина станции не грозила – здание стояло на широком каменном уступе, да и место было нелавиноопасное.

      - Ладно, - отмахнулся Генри, натягивая лыжные ботинки, - снегоход пройдет.

      Прозрачный «цветок» уже перестал расти и только подрагивал, внутри его колыхалась какая-то муть, будто серый туман едва шевелил ветерок. Ульрих глядел из окна в бинокль на своего товарища, медленно поднимающегося к странной сфере. Потом еще обязательно посмотрят на запись камер наружного наблюдения, любопытно же, как она появлялась. Не забывал он и про приборы, но тут все было привычно и отработано до автоматизма. Земля периодически вздыхала и ранее - собственно, для этого и была поставлена станция.

      Генри остановился почти у сферы, достал фотоаппарат.

      - Это что-то невероятное, Ули. Чудо какое-то, - прогудел голос напарника в наушнике – в бинокль старший видел, как тот снял перчатки, поднял очки. - Надо бы сообщить в магконтроль, как думаешь?

      Голос его в наушнике был трескучим, пропадающим – геомагнитные колебания всегда добавляли лишние шумы в эфир.

      - Что ты видишь?

      - Внутри туман какой-то, как сквозь запыленное стекло что-то видно. Двигается что-то, Ули.

      Нюх у начальника станции всегда был на высоте, и в голове снова зазвенело, предупреждая об опасности.

      - Уходи оттуда, Генри! – напряженно потребовал он в микрофон. – Немедленно!

      - Да подожди, - недоуменно и весело отозвался друг, - сейчас я.

      Инляндец увлеченно щелкал фотоаппаратом, заходя спиной к солнцу и отдаляясь от снегохода.

      - Уходи, кому сказал!

      - Иду, иду, - пробурчал товарищ, повернулся спиной к «цветку» и побрел к снегоходу, по ходу отсматривая кадры. Ульрих опустил бинокль, присмотрелся, нахмурился. Поднял его и выругался.

      - Бегом, Генри! Там какая-то хрень лезет! Бегом!

      Генрих оглянулся, замер на мгновение – и помчался, ловко перебирая ногами по начавшему осыпаться снегу. До снегохода оставалось метров пять, когда из бывшего «пузыря» полностью показалось это – длинная, тонкая тварь, похожая на чудовищное насекомое, с узким длинным хоботком, похожим на утиный клюв. Это мог бы быть паук или водомерка, если бы только пауки могли передвигаться на коротеньких ножках, иметь длинное тело, много глаз на круглой башке и «клюв».

      Заревел снегоход – чудовище, пробующее хоботком снег, подняло голову, присело, поджав ноги и вдруг прыгнуло – и опустилось аккурат на то место, где мгновение назад стоял горный транспорт. Старший снова бросился к телефону.

      - Тревога, тревога! Нужна помощь магов. Здесь чудовище, похожее на паука, нужна помощь, нужна помощь!!!

      - Ули, ты упился там, что ли? – раздался насмешливый голос оператора.

      - Да …. … ….! ….! – выругался блакориец, наблюдая, как по склону несется снегоход, а за ним прыжками двигается гигантский клювастый паук, скользит по снегу, катится кубарем, снова встает, оглушенно тряся башкой. – Я трезв как стеклышко! Тварь пытается сейчас раздавить Генри! Мать твою, Оливер, если ты не передашь информацию, я тебе шею сломаю!

      - Спокойно, Ули, - уже серьезнее ответил оператор. – Записываю. Еще раз, давай информацию.

      Огромная тварь припала на передние лапы – хоботок как-то вытянулся, потом сжался, как пружина – и «паук» плюнул длинной толстой нитью, врезавшейся аккурат в снегоход. Машина дернулась назад, Генрих полетел кувырком, матерясь в микрофон, поднялся и резво побежал к зданию – оставалось уже совсем недалеко. Паучище тоже приближался, и чем ближе, тем невероятнее казались его размеры – с три кабинки от фуникулера, не меньше. Если прыгнет на здание, мало что останется.

      - Увидели огромный радужный пузырь, будто из стекла, сразу после землетрясения, - быстро говорил Ульрих, вытаскивая из снаряжения толстенную трубку – ракетницу для сбивания лавин. – Генри поехал посмотреть, что там такое. Когда подъехал, оттуда вылезло чудовище. Похож на паука, только огромного, - он ногой открыл дверь, прицелился – тварь как раз прыгнула, и хорошо снизу было видно ее блестящее хитиновое брюхо. Друг бежал, что-то орал, но Ули не слушал – выцеливал, тщательно, потому что второго шанса не будет. – Сейчас пытается раздавить Генри. Будем в подвале. Быстро предупреди, иначе он пообедает нами и пойдет в город или к курорту.

      Щелкнул курок, ракетница с гулом вылетела из ствола, врезалась в блестящее брюхо – паук завопил, задергал в воздухе лапами, тяжело рухнул вниз и закрутился на месте, оттирая брюхо об снег. Товарищ забежал в дверь, лицо его было белое-белое, несмотря на многолетний загар.

      - В подвал, - скомандовал старший, захлопывая дверь – паук уже снова припадал на передние лапы, готовясь плюнуть, и буквально через пару секунд после закрытия в дверь гулко ударило снаружи, так, что она затрещала. Мужчины похватали рации, маячки, спустились в подвал, задраили его.

      - Ульрих, Ульрих, прием, - затрещало в микрофоне, - сигнал передан, держитесь.

      - Держимся, - напарники поглядывали друг на друга в тусклом свете единственной лампочки. – Поскорее бы….святые угодники!!!

      На домик обрушился удар – замигал свет, погас, сверху заскрипело, с грохотом посыпалось.

      …поскорее! Иначе сейчас пойдет к вам!

      Через пять минут после передачи сигнала в городке у подножия горы появился отряд боевых магов из подразделения оперативного реагирования. Жители городка спешно баррикадировались в подвалах – хотя земля еще подрагивала и высока была опасность повторных сильных толчков. Чудовищный паук прыжками спускался к поселению – на подходе его и «приняли», накрыв стазисом и вморозив в ледяную глыбу. И до конца дня к сверкающей глыбе – пока решался вопрос о том, что с ним делать – шли горожане и любопытствующие туристы. Выглядывали издалека, из-за оцепления, пытаясь рассмотреть что-то за толщей мутного льда, взволнованно переговаривались, строили версии – что произошло, и кто это там заморожен. Оператор Оливер на все вопросы отмалчивался и глубокомысленно, таинственно хмыкал.

      Сейсмологов откопали из-под завалов бывшей станции, осмотрели на предмет повреждений, и, не дав очухаться, провели допрос, изъяли съемки камер наблюдения и фотоматериалы. И отправили пострадавших во внеплановый отпуск с пожеланием не распространяться о произошедшем. Вокруг чудовищного экспоната был оперативно выстроен ангар, и туда через несколько дней лично в сопровождении ученых и магов прибыл его величество Гюнтер. Осмотрел – лед уже срезали, оставив прозрачный параллелепипед, задумчиво покачал головой – и разослал приглашения коллегам-монархам на внеплановый королевский совет. В Блакории это был первый случай появления такой твари.

      Лаунвайт, Инляндия, Люк Кембритч, пятница

      - Что такое, Доулсон? – спросил лорд Лукас Дармоншир, отрываясь от бумаг и разглядывая вошедшего в кабинет дворецкого. – У вас такой торжественный вид, что мне страшно. Опять вызывают во дворец?

      В кабинете было накурено, и бедный дворецкий, похоже, задержал дыхание. Или пытался разглядеть хозяина сквозь клубы дыма. Неплохо бы проветрить, да.

      Люк с утра корпел над оперативно добытой своим пенсионно-разведывательным батальоном информацией, уже имел разговор с начальником собственной службы безопасности Жаком Леймином, довольным от возвращения к работе, как старый конь, попавший на скачки. И медленно раздражался – потому что никакой системы в несчастных случаях, произошедших с родными королевской семьи Инландеров не видел, потому что ловил себя на желании позвонить Тандаджи и попросить совета, и потому, конечно, что ненавидел рутину.

      Дворецкий немного снисходительно (как показалось Люку) поглядел на хозяина и, чуть помедлив, не иначе как для пущего эффекта, объявил:

      - Пришел ответ от секретаря Ангелины Рудлог, ваша светлость. Ее Высочество готова встретиться с вами завтра, в 11 утра.

      - Отлично, - пробормотал Кембритч удовлетворенно. – Наконец-то. А что, Доулсон, - поинтересовался он, - забавен мир аристократии, не правда ли? Представьте, что вы бы договаривались о свиданиях со своей будущей женой через секретарей.

      - Тогда, боюсь, я до сих пор был бы холост, - невозмутимо сказал дворецкий. Он несколько настороженно принял ироничную манеру общения хозяина, но подыгрывал ему с видом терпящего муки святого. – Могу я идти, ваша светлость? Или, может быть, вы желаете чего-нибудь? Чай, кофе, коньяк?

      Последнее слово он произнес с интонацией санитара-искусителя.

      - Какой, к чертям, коньяк, - мгновенно вызверился Люк, - несите кофе, Доулсон. И побольше. Коньяк потом буду пить. Если разговор пройдет удачно. Впрочем, если неудачно, тоже напьюсь. И откройте окно, богов ради, потому что если я встану, я больше за этот стол не сяду.

      Дворецкий, который после своего приключения с переодеванием стал относиться к новоиспеченному герцогу с неожиданной заботливостью, как к чудаковатому недорослю, который еще и слегка не в себе, с едва заметным неодобрением качнул головой, распахнул створки высокого окна – в кабинет мгновенно потянуло сыростью и прохладой - и вышел. А Люк, тоскливо поглядев на бесконечный лаунвайтский дождь, снова закурил и погрузился в бумаги. Тринадцать смертей. Самая близкая к трону – гибель сестры Луциуса, принцессы Анны, с детьми. На тот момент она была четвертой в списке наследования. Самая дальняя – графа Уэфри, двадцать четвертого в списке. Проблема была в том, что никак невозможно было определить точку отсчета – вполне вероятно, что часть смертей была не убийствами, а действительно несчастными случаями. Так-то все было бы просто – бери следующих за погибшим, занимающим самое дальнее место от трона и проверяй на причастность. А здесь…нельзя было исключать участие и тех, кто остался в живых внутри списка. Хотя Люк никак не мог представить себе в качестве убийцы старенькую герцогиню Сольви, которая шла девятой, или девятнадцатого – молодого виконта Кинтерсли, который ударился в восточные экоучения и основал свою фолк-группу. Хотя кто их знает? Всякое бывало, и благообразные старушки, и молодые парни с невинным взглядом творили страшные вещи.

      Информация, ему отчаянно не хватало информации. Может, и стоило согласиться на предложение Луциуса и получить архивы по делам от ведомства Розенфорда. Это бы сильно сократило время расследования, а времени как раз у Люка и не было. Но если начальник разведки Инляндии причастен – это было бы самой большой ошибкой. Пусть роют землю нанятые им старички. В этом случае он теряет время, но получает уверенность, что о его изысканиях пока никто не будет знать.

      И, самое главное – чем мог помешать он сам? Или эти случаи вообще не связаны?

      Словно в ответ на его размышления зазвонил мобильный.

      - Ваша светлость, - зазвучал в трубке деловитый голос Билли Пса, - приветствую вас.

      - Да, Билли, - нетерпеливо откликнулся Кембритч. В кабинет зашел дворецкий, выставил на столик кофе, закрыл окно и удалился.

      - Поспрашивал я то, о чем вы просили. Глухо, лорд Кембритч. Никто ни о чем не слышал, соколики ваши, убиенные, залетные, с севера. Шушваль какая-то. Могу сказать точно – из наших вас никто не заказывал. Ищите выше, в своих кругах. Или дальше. За границей.

      - Мало, за те деньги, что я плачу, Билли, - ровно произнес Люк. – Ищи еще.

      - Хорошо, - прохладно согласился Билли. – Однако, должен вам попенять, лорд Кембритч. От меня ушла Софи. Наутро после вашего посещения. Сказала, - тут он вздохнул с нервным раздражением, - что хочет начать новую жизнь. Я расстроен, ваша светлость. Сижу размышляю, не навестить ли ее, чтобы уговорить вернуться?

      - Ты не на опасную дорогу ли встал, Билли? – проникновенно спросил герцог Дармоншир.

      - Может быть, - печально согласился владелец мужского клуба, - но бизнес всегда рискован, мой дорогой друг. Инвестиции должны окупать себя, а в Софи я вложил много. Что скажете?

      - Сколько, Билли? – поинтересовался Люк.

      - Вы так плохо обо мне думаете, ваша светлость, - пожаловался Пес.

      - Сколько? – нетерпеливо повторил Кембритч и с удовольствием глотнул кофе. – Не кокетничай, Билли. Это работа твоих девочек.

      - Что мне деньги, Дармоншир, - скромно ответил Доггерти. – Тут дело такое. Вы у меня машину увели, понимаете? Буквально на час мы с вами разминулись. Отдадите мне «Колибри» - и Софи будет свободна.

      Люк скрипнул зубами. Машиной он еще не наигрался.

      - Ее на тебя переоформят, Уильям, - сказал он сухо. – И не дай Боги ты ее разобьешь или оцарапаешь.

      Судьба у него такая, что ли, отдавать машины за женщин?

      Доггерти тихо засмеялся, закашлялся в трубку.

      - Серьезно, лорд Кембритч? Готовы отдать ее мне за старую шлюху?

      - Опять кокетничаешь, Пес? – хрипло поинтересовался Люк.

      - Любопытствую, - покаянно признался владелец «Поло». Впрочем, его интонациям не нужно было верить – так может ласкаться хорек, прежде чем впиться в лицо. – Люблю удивляться, знаешь ли. Так мало вокруг добрых людей, - теперь его голос звучал сокрушенно, ну чисто священник, плачущийся о несовершенстве бытия.

      - Я не добрый человек, Билли, - жестко сказал Люк, - поэтому прекращай комедию.

      - Ладно, - Пес хихикнул в трубку. – Сойдемся на половине миллиона, лорд Кембритч. Софи, понимаете ли, мне очень дорога. Оставьте машину себе. Я тоже иногда жажду побыть великодушным.

      Люк присвистнул – за эти деньги можно было особняк в центре Лаунвайта купить.

      - Деньги завтра будут у тебя, - он сделал себе пометку и добавил задушевным голосом: – Только ты уж будь добр, присматривай за Софи. Чтобы твои конкуренты вдруг не решили привлечь ее к делу. Отвечаешь за нее. Понятно?

      - За полмиллиона, ваша светлость, я ей круглосуточную охрану организую, - пообещал Доггерти таким же радушным тоном. – Приятно было пообщаться. И по информации, если что раздобуду, сообщу.

      Люк положил трубку, в один глоток допил оставшийся кофе. Подумал, что неплохо бы провериться – едва не ушедшая из рук «Колибри» терпеливо ждала хозяина в гараже Дармоншир-холла, а на скорости ему всегда думалось лучше. И все-таки досмотрел справки о погибших, подготовленные Леймином, до конца, и только после этого заглянул к себе в покои и спустился в гараж. И отлично покатался за городом – и мысли выстроились в стройные ряды, и идеи появились, как будто только и ждали, пока он сядет за руль. Да, у него нет возможности запросить архивы дел по несчастным случаям. Но ведь если они все связаны, необязательно дергать за все ниточки. Достаточно потянуть за одну, другую – расследует одно дело, и другие раскроются.

      Вернулся он к обеду, голодный и повеселевший, и, поднимаясь наверх, к своим покоям, очень удачно наткнулся на дворецкого. Тот, как всегда при появлении хозяина, встал еще прямее, и даже складки на благообразном морщинистом лице, казалось, легли симметрично.

      - Доулсон, - сказал Люк нетерпеливо, поигрывая кожаными перчатками, - я тут подумал, что мне надо дать бал. В честь великолепия моей светлости и занятия пустующего герцогского трона. Во мне внезапно взыграло тщеславие.

      - Да, милорд, - чинно ответил старый слуга, перед этим проверявший, достаточно ли блестят латунные ручки у дверей гостевых комнат. – Когда вы хотите устроить это мероприятие?

      - Завтра было бы идеально, - мечтательно протянул лорд Лукас, полюбовался на вытянувшееся лицо дворецкого и добавил: - Не пугайтесь вы так. Посмотрите на неделе, когда есть окно в сезоне. Но чем скорее, тем лучше.

      - Да, милорд, - обреченно проговорил Доулсон и мельком взглянул на страдальческое выражение своего лица в начищенную до блеска круглую ручку.

      - Приглашения, уж извините, на вас. Раз уж у меня до сих пор нет секретаря.

      - Если вы позволите, мой лорд, - застенчиво сказал Доулсон, - я бы предложил вам в помощники своего младшего сына, Майки. Он почти пять лет работал секретарем, сначала у графа Свиткасла, затем у лорда Бейкингсейла, а сейчас полгода уже не может найти себе место. Он очень ответственен, ваша светлость, хоть и молод – ему нет еще и тридцати.

      Люк внимательно посмотрел на слугу, ухмыльнулся.

      - И не жалко вам сына, а, Доулсон? Со мной размеренной работы не получится. И гундеть над ухом мне нельзя, я очень раздражаюсь, когда меня пытаются подстроить под график. Да и признавайтесь – есть в нем ваша авантюрная жилка?

      - Он вообще похож на меня. И очень деликатен, не сомневайтесь, лорд Дармоншир.

      - Хм, - сказал Люк подозрительно и весело, - а отчего же он без работы? В чем подвох, Доулсон? Он алкоголик или любитель посмотреть в замочные скважины?

      Дворецкий поколебался.

      - Младший сын Бейкингсейла выстрелил в него из пневматики, милорд. Ребенку было пять лет, он не хотел вредить, я так думаю. Но попал в глаз. У сына нет одного глаза, милорд. А одноглазый секретарь…нереспектабелен.

      Кембритчу стало несколько неловко.

      - Тогда это то, что мне нужно, - сказал он с убежденностью, которой не чувствовал. – Приглашайте его пообщаться. А пока его нет, займитесь организацией бала. Через десять минут зайдите ко мне в кабинет, кстати.

      - Скоро ужин, милорд, - напомнил старый слуга.

      - И это великолепно, Доулсон, - с воодушевлением произнес Люк. – Уверен, вы проследите, чтобы суп и отбивные никуда не скрылись.

      Он расстегнул кожаную куртку (дворецкий взирал на нее с неодобрением) и взбежал вверх по лестнице. Ему всегда было легко, когда появлялся четкий план действий.

      Не переодеваясь, Дармоншир заглянул в кабинет, еще раз просмотрел справки о погибших, особое внимание обратил на родных, выписал знакомые имена. Ровно через десять минут в кабинет вошел дворецкий.

      - Вы очень пунктуальны, Доулсон, - Люк дописал последнее имя, встал, протянул слуге лист с записями. – Вот. Проследите, чтобы на бал в числе прочих были приглашены эти лица. Да, и посмотрите в светской карте, нет ли там уже приглашений от них же. И сообщите мне.

      - Конечно, милорд, - сдержанно ответил дворецкий. Взглянул на лист и пошел звонить сыну.

      Обед был превосходен, и Люк расслабленно курил после, полный сытого удовлетворения. Оставалось только дождаться результатов слежки за главредактором газеты, в которой вышла статья про Серебряный бал. На выходных ребята Леймина должны были установить прослушку на рабочие и домашние телефоны редакторов и журналистов, получить распечатку входящих и исходящих звонков на мобильные телефоны главреда и его заместителей.

      Он бы, может, и забыл про эту статейку – при здравом размышлении Люк признал, что была вероятность, что материал не заказной, что просто кто-то из гостей разнес сплетню, а журналисты подхватили. Небольшая вероятность, конечно, да и инстинкты вопили, что все не так просто. И самое главное - они затронули Марину.

      Мысли мигом перескочили на третью Рудлог, и он докурил задумчиво, прикрыв глаза и периодически дергая уголком губ. Если бы его видел Тандаджи, он бы точно понял, что бывший подчиненный замыслил какое-то безобразие.

      Безобразие требовало вдохновения, и лорд Лукас Дармоншир плеснул-таки себе коньяка, пригубил его, и сделал еще несколько звонков в Иоаннесбург. В цветочный салон, где его уже узнавали по голосу - заказал цветы и поинтересовался, нет ли у них нужных ему контактов. Через полчаса список телефонов был у него. И только в третьем агентстве после некоторых колебаний ему сказали, что могут все организовать так срочно, как ему надо – если он готов платить за работу магов и материалы.

      - На полночь, - подтвердил Люк, после того, как описал заказ. - Секунду в секунду, сверим часы. И держите меня в курсе о готовности. Время и место должны быть те, что я указал. Штрафы я беру на себя.

      Он поговорил еще немного – большая часть времени ушла на убеждение директора компании, что в случае проблем с законом он оплатит все издержки и что оплату переведут прямо сейчас, немедленно – и положил трубку, с удовольствием ощущая внутри разгорающиеся предвкушение и азарт. Вновь закурил и усмехнулся сам себе – даже с некоторым сарказмом по поводу своего поведения.

      Да, так, оказывается, бывает. Женщины тобой изучены вдоль и поперек, и думалось, что нет и не может быть в них ничего нового. Скажи тебе кто-нибудь еще три месяца назад, что ты будешь так носиться с одной-единственной - и ладно бы для того, чтобы затащить в постель – ты бы расхохотался. По сути, ведь все это не нужно. Марина уже готова, достаточно протянуть руку и взять. Но мысли все о ней, и изнутри что-то подталкивает делать глупости и безумства. Почему?

      «Хочется», - ответил он себе, останавливая опасные размышления, и недовольно покрутил головой.

      Тебе скоро тридцать шесть, вокруг тайны, враги и расследования, герцогские обязанности и обещания, данные отцу, Богам и его величеству Луциусу. А тебя волнует не завтрашний разговор с невестой, не то, что Тандаджи, когда узнает – а он, безо всякого сомнения, узнает – оторвет тебе голову, не то, что ты эпатируешь и провоцируешь нездоровый интерес у целого города, а то, улыбнется ли твоей внезапной выдумке девушка со светлыми глазами и огненным цветком на спине.

      Ее Высочество Ангелина Рудлог, Иоаннесбург

      Так тоже бывает. Чуть меньше двух месяцев назад ты готовилась принять корону и встать во главе государства, чтобы править достойно и справедливо – как учили тебя с самого детства. Но корона досталась младшей сестре, тебя похитил дракон – а по возвращении ты понимаешь, что без тебя прекрасно справляются. И пусть своего личного дракона ты победила, хоть и далась эта победа с кровью и горечью, и пусть дела тебе нашлись сразу после возвращения. Но те люди, которые трепетали перед тобой и смотрели с надеждой и почтением, теперь кидают совсем другие взгляды, когда думают, что ты не видишь. С боязливым нездоровым любопытством, с жадным интересом, с жалостью или злорадством. Сплетничают, строят домыслы – а дворец такое место, что шепотки проникают даже сквозь самые толстые стены.

      Чем прогневила старшая Рудлог Красного Воина, что он предпочел ей ничем особо не блиставшую, да еще и вышедшую замуж за захудалого барона Василину? Может, она уже не дева – семь лет-то хранить чистоту в самом женском возрасте никому бы не удалось. Или где-то есть тайный муж из простолюдинов, и развод оформили быстро – но обмануть можно людей, не Богов? Высказывались и вовсе смелые идеи, что-де Ее Высочество рождена покойной королевой не от первого мужа, а от кого-то со стороны, вот и настиг принцессу матушкин грех. Но этим болтунам обоснованно возражали, что принцесса на отца похожа, если присмотреться, да и по основной линии она все равно чистая и первородная Рудлог, так что дело точно не в этом.

      Много неприятных и некрасивых слухов ходило по дворцу, но Ани привычно не обращала на них внимания – во владениях Нории ей ежедневно приходилось игнорировать ненависть, а это было куда труднее. Но взгляды она отмечала, как и шепотки, и говоривших запоминала.

      Так, на всякий случай.

      К ее удивлению, через несколько дней своего пребывания во дворце она перестала встречать часть особо усердствующих дам, а смотреть в ее сторону и вовсе перестали – почтительно приседали в книксенах, либо кланялись, и спешили по своим делам. Она не сразу сообразила, что произошло. А когда догадалась, зашла к Мариану в кабинет и попросила его не усердствовать с репрессиями в отношении сплетников.

      - На их места придут новые, и все начнется заново, - сказала она мрачному Байдеку. – Пусть наговорятся. Слухи, как плохой запах, выветриваются со временем.

      Он покачал головой – очень уверенно.

      - Нет, Ангелина. Дисциплина либо есть, либо ее нет. Каждый в этом гадюшнике, каждый, от министров до поломоек, должен знать, что если он откроет рот в твою сторону – или, не дай Боги, в адрес Василины или других твоих сестер – потеряет место. Только так. Иначе мы утратим контроль над ситуацией и начнутся интриги, подковерные игры. Они и сейчас есть, - Ангелина понимающе кивнула, - но пока они играют друг против друга, нам они не опасны. Это дело семьи. Для меня дело чести. Крыс в своем доме я не потерплю.

      Она с удивлением поняла, что он уже принял дворец Рудлог своим домом. А если так – и правда не потерпит.

      Всего пять дней прошло с ее возвращения в страну, а она уже вся была в делах. Иначе было нельзя – или снова можно было обнаружить себя возле окна, бездумно глядящей на заснеженный, мерцающий огнями парк. Василина рассказывала ей о том, что успела сделать, просила ее присутствовать на совещаниях – и Ани, поколебавшись, согласилась, но на них молчала и слушала, и только после отвечала на Васины вопросы, осторожно давала советы, растолковывала суть того или иного предлагаемого закона. Сестричка быстро училась. По сути, ей не нужен был костыль в виде Ани, довольно было и существующих советников, но то ли участие старшей придавало ей уверенности, то ли она так пыталась втянуть ее в государственные дела…кто знает?

      В любом случае сестра была счастлива – и все, кто видел идущих по коридорам вместе старших Рудлог, невысоких, светленьких, прямых – отчетливо понимали, что никакого напряжения между наследницей и королевой нет. Еще Ангелине очень нравилось, что Василина не принимала ее советы сразу и безоговорочно, раздумывала, даже спорила. Васюша вообще сильно повзрослела и стала как-то строже, сдержанней и внимательней, и пусть в кругу семьи она была так же мягка и спокойна – нередко теперь в деловых разговорах даже с родными у нее проскальзывали уверенные и властные нотки, да и держалась она свободно. Кто бы другой возмутился, а Ани это успокаивало. Значит, справится без нее. Как справлялась все прошедшее время.

      А вот что Ангелине не нравилось – так это задумчивые взгляды, которые на нее стали бросать участники совещаний. Дураков в правительстве Минкена не было, и не нужно было быть провидицей, чтобы предсказать, что вскоре потянутся к ней посетители с просьбами поддержать тот или иной проект, повлиять на молодую королеву. А то и чтобы попытаться прощупать ее отношение к выбору короны – вдруг затаила оставшаяся без трона наследница злость и обиду и не против будет создать в королевстве еще один центр силы. Когда номинально будет править Ее Величество, а реально – ее доверенная советница, первая принцесса дома Рудлог.

      Иногда ей, наоборот, казалось, что Василина бы с радостью отдала ей и власть, и право принятия решений. И тогда внутри кто-то искушающе спрашивал: «А почему бы и нет?»

      «Нет», - говорила она себе. И отвечала равнодушием на почтительные и вопросительные улыбки царедворцев, словно выжидающих, когда она сама себе скажет «да».

      В пятницу утром королева пригласила ее после совещания в свой кабинет. Бывший мамин – все было на своих местах, но и все уже было другим. И там, дождавшись, пока уйдет секретарь, принесший им чаю, предложила:

      - Ани, я до Полининой свадьбы уезжаю на Север, по военным частям. Конечно, надо бы дождаться лета, но эти люди оставались нам верны в смутные времена, и надо выразить им признательность и уважение. И так времени много прошло, пора уже. Останешься здесь пока наместницей? Вряд ли у меня там будет время решать срочные дела, а я с ужасом думаю, что когда вернусь, меня будет ждать куча работы.

      Она серьезно и спокойно ждала ответа. И очень не хотелось сбивать ее настрой – и надо было. Потому что наместничество де-факто означало бы ее отстранение от дел.

      - У тебя есть Минкен, Вась, - сказала Ангелина. – Он же справляется?

      - Справляется, - подтвердила королева. – У меня нареканий нет, мне кажется, он вообще куда больше меня работает. Но ты - часть семьи.

      - По сути я никто, - Василина нахмурилась, собралась что-то возразить, - подожди, Василина. Не обижайся, послушай меня. Ты прекрасно справляешься, вокруг тебя достойные помощники – я в этом убедилась. Не нужно обижать Минкена, его преданность стоит не меньше, чем верность северян. Да и знаний, и опыта у него, признай, куда больше, чем у меня. Практического опыта, не теоретического. Ты думаешь, я не могу наломать дров? Вся разница между мной и тобой - в образовании, а этот пробел закрывается быстро. На практике. Практику не заменит ничто.

      Сестра слушала ее, хмурясь. Затем неохотно кивнула, вздохнула.

      - Я совсем ведь не поинтересовалась, чего хочешь ты, Ани, - произнесла она покаянно. И взглянула с неожиданным сочувствием – хотя откуда ей бы знать о том, что съедает старшую принцессу изнутри? – Прости меня. Я так обрадовалась, что ты со мной, что решила свалить на тебя все подряд. Но ты права. Ты ведь…ведь не будешь со мной всегда, Ани? Выйдешь замуж…

      - Я пока не собираюсь замуж, - резче, чем нужно, ответила Ангелина и снова увидела этот сочувственный и проницательный взгляд. – Нет, Васюш, - на незаданный вопрос нужно было ответить, - кроме тебя еще есть младшие. Каролина.

      Сестра снова кивнула. Каролинка практически не отлипала от Ангелины после ее возвращения.

      - Но она вырастет, сестричка. До окончания школы четыре неполных года. Что тебе останется потом?

      - Я что-нибудь придумаю, - убежденно сказала старшая сестра и захрустела сладкой булочкой. Вася беспокойно посмотрела на нее, но ничего не сказала – тоже потянулась за выпечкой. Некоторое время в королевском кабинете стоял весьма невеличественный хруст. Сестры молчали, раздумывая каждая о своем.

      - Дай мне должность в министерстве иностранных дел, - решилась Ани, когда чай был допит. - Там я не буду мешать тебе, да и пригожусь куда больше, как человек, знающий о Песках больше, чем кто-либо в Рудлоге. Нам необходимо наладить с драконами постоянный контакт. Поверь, на этой позиции я принесу куда больше пользы, чем в качестве твоего советника. Вопрос нужно решать, а мы медлим. Пойдешь мне навстречу?

      - Конечно, - тепло ответила Василина и улыбнулась понимающе. Так, что захотелось сжать зубы и долбануть чашкой об пол. Драконий амулет на груди привычно похолодел, принося с собой успокоение.

      - И еще… Васюш. Помнишь, я просила узнать по поводу возможного нашего проклятия? Ты не приглашала специалистов?

      - Наш придворный маг посмотрел, сказал, что никакого плетения не видит, - беззаботно ответила королева. – А ему уже под восемьдесят, его рекомендовал Алмаз Григорьевич. Думаю, если б что-то было, он должен был бы увидеть.

      Ани с сомнением покачала головой. Кляйншвитцер казался ей немного чудаковатым, и она сомневалась, что он в состоянии увидеть проклятие, даже если сунуть его ему под нос. Тем более что она пару раз ощутила от него запах алкоголя, так что занесла его в список не заслуживающих доверия придворных.

      - Я все-таки найду кого-нибудь перепроверить, - настойчиво произнесла она. – Если ты не против.

      - Все это так странно, Ани, - вдруг пожаловалась королева. - То, что ты спрашиваешь моего разрешения, то, что я решаю, как тебе быть. Странно. И неправильно.

      Она хотела еще что-то сказать, но запнулась – и осторожно глянула на старшую сестру. Словно спрашивая - ты ведь не обижена на меня? Ты ведь все равно со мной, Ани? Я ведь не хотела этого, прости меня, пожалуйста. Я очень переживаю, что ты затаила обиду.

      - Тебе некуда деваться, Васюш, - строго сказала первая Рудлог. Разговор назревал с момента встречи, и хорошо, что случился сейчас, а не позже. И что вообще случился. – Произошло то, что произошло, так что срочно избавляйтесь от чувства вины, Ваше Величество. Корона твоя. Это неизменно. Возможно, - добавила она успокаивающе, - мне приготовлена совсем другая судьба. Дослужусь до министра иностранных дел, подсижу Кинкевича…

      Вася неуверенно улыбнулась, тряхнула своими кудряшками.

      - Сейчас подготовлю указ о переводе тебя в МИД, - пообещала она уже весело. Оглядела кабинет, бросила взгляд на часы – до обеда еще была уйма времени. – Кстати, Ани, - она помрачнела. - О замужестве. Мне звонил Луциус. Просил дать ответ по поводу вашей помолвки с Кембритчем. Ты ведь не выйдешь за него?

      - А стране разве это не нужно? – шутливо полюбопытствовала Ангелина. Она и забыла – действительно, на следующий день после ее возвращения секретарь сообщала ей о просьбе жениха о встрече. То ли замоталась с делами, то ли ей это было совершенно не важно – но она совершенно забыла об этом. А впереди была свадьба Пол, и герцог обязательно будет среди гостей. И по статусу он обязан ее сопровождать. Нужно решить этот вопрос.

      - Укрепить связи с соседями никогда не лишнее, ты же знаешь, - Вася не улыбнулась, нервно постучала пальцами по столу, поколебалась. – Но видят боги, я бы не хотела его в мужья никому из моих сестер. Он, безусловно, много сделал для Рудлога, но мне он кажется лишенным вообще каких-то моральных принципов. Хотя Мариан его защищает.

      Ани помолчала – мысль зацепилась за какое-то слово в речи сестры. Что-то ее насторожило.

      - Ты знаешь, он ведь пытался защитить меня, когда Нории…дракон летел за мной, Вась, - проговорила она медленно, все еще проматывая слова королевы в голове. – Это достойно уважения. Я знаю о его роли в поиске нас, он мне ответил на все вопросы, и я осталась удовлетворена. Конечно, есть неприятные моменты, но я не склонна драматизировать его род занятий.

      - Вопрос не в роде занятий, Ани, - сказала Василина настойчиво.

      Ангелина кивнула рассеянно, пытаясь поймать ускользающую мысль.

      - Что значит – не пожелала бы в мужья никому из сестер? – спросила она, поняв, наконец, что ее насторожило. – У него еще на кого-то планы?

      Василина тяжело вздохнула и посмотрела в глаза сестре.

      - Тебе нужно поговорить с Мариной, - сказала она. – Обязательно. Все куда сложнее и неприятнее, чем ты думаешь, Ани.

      - Они встречаются? – суховато поинтересовалась старшая Рудлог.

      - Не думаю, - ответила Василина печально.

      - Расскажи, Васюш.

      - Я обещала, Ани.

      - Расскажи, что можешь. Ты же знаешь Марину. Упрется, разозлится, и слова из нее не вытянешь. А я должна понимать, с чем имею дело. И чего ждать.

      Королева размышляла, глядя в окно, и Ани терпеливо ждала. И дождалась – Василина заговорила-таки. Стараясь сдерживаться, но получалось плохо – возмущение очевидно проскальзывало в ее тоне, в жестах, в сжатых губах. Говорила о выходках виконта, позорящих имя невесты, о его поведении на посольской встрече – пусть это было частью задания по раскрытию заговора, но он перешагнул грань. О том, как Марина дала умирающему виконту кровь, о чем королева узнала не от сестры – от Тандаджи. О том, как Василина застала их в марининых покоях – после того, как Кембритч уже просил прощения за свое поведение. Разве может быть ему вера? О газетных публикациях после Серебряного бала, затрагивающих имя младшей сестры. О том, какой достойный человек барон фон Съедентент и как бы она хотела, чтобы именно с ним Марина нашла свое счастье. О том, что дала почитать Маринке дело виконта – но вряд ли это принесло результат.

      - Это бесполезно, - заметила Ани, когда сестра закончила. – Марина пока не набьет своих шишек, будет глуха к доводам разума. Но я сделаю все, что могу. Обещаю.

      - Она нас возненавидит, Ани.

      - Это уж точно, Вась.

      После разговора с сестрой Ангелина не сразу пошла к себе в кабинет. Она заглянула к Мариану, потом к Тандаджи, задала один и тот же вопрос – что они думают по поводу Люка Кембритча. Выслушала мнения, не столь эмоциональные, как у королевы, скорее, профессиональные, и в глубоких раздумьях отправилась к себе.

      - Снова звонили от герцога Дармоншира, миледи, - сообщил секретарь. – Он напоминает о своей просьбе о встрече с вами.

      - Да, - сказала она задумчиво. – Да. Назначь на завтра, на одиннадцать. Я готова пообщаться.

      Марина

      - Всем доброго вечера, - сказала я жизнерадостно, оглядывая собравшуюся за ужином семью. Стыдно сказать, но накрытый стол я была рада видеть едва ли не сильнее, чем родных. Эльсен сегодня зверствовал и язвил, взялся проверять отделение, нашел кучу нарушений, и попало всем, включая меня. Так что пообедать не пришлось, и домой я не шла – бежала. И все равно опоздала. В носу до сих пор стоял запах хлорки, глаза слезились – не помог ни душ, ни переодевание. Что делать, принцесса ты или нет, а когда главный хирург требует убрать свинарник, в который превратилось отделение – бери тряпку и работай.

      Интересно, когда мне будет семьдесят, я тоже наработаю себе кучу проклятий от окружающих?

      Полли помахала мне рукой, Алинка рассеянно кивнула, остальные чинно поздоровались, и я наконец-то заняла свое место перед прекрасным, горячим супом, требующим немедленно взять ложку и начать его есть. Съела ложки три, а четвертая мне в горло не полезла – что-то было не так. Я подняла глаза и наткнулась на внимательный взгляд Ани. Рядом сидящая Василина тоже как-то странно на меня поглядывала.

      - Что? – спросила я настороженно. – Вы что-то добавили в суп и ждете, когда подействует? Я вам уже надоела?

      Пол прыснула, закашлялась, и все переключились на нее. Больше меня, словно диковинку заморскую, не разглядывали, и ужин шел по привычной колее – Поля доставала всех стонами по поводу того, что портные не успевают с платьем, ее утешали, а я ела, ела и ела, пока не почувствовала себя почти дирижаблем. И конечно, меня потянуло в сон. Но я держалась – рассказала несколько баек о своей работе, пожаловалась на зверя-начальника, мстительно осилила десерт, проверяя желудок на прочность, и покатилась к себе в покои, где и рухнула на кровать, не раздеваясь. Бобби прыгал вокруг меня, требуя внимания, но мне лень было даже встать покурить.

      Через несколько минут в спальню постучали.

      - Да, - ответила я сонно.

      В дверь заглянула Ани, улыбнулась, глядя на меня.

      - Поговорим?

      - Ага, - согласилась я вяло, перекатилась к середине кровати, похлопала по нагретому мной месту. – Присаживайся.

      Сестричка, проигнорировав мой жест, села в кресло, выпрямилась – и внутри меня зазвенел тревожный звоночек. Точно такую же позу она принимала, когда выговаривала мне за мои побеги из дома и грубость. Наивный Бобби попытался пригласить ее поиграть – встал на задние лапы, прыгнул несколько раз. Он не знал, с кем связался.

      - Сидеть, - сказала она ровно. Щенок обиженно вякнул и ушел в угол. – Марина, завтра я встречаюсь с Кембритчем. И сегодня имела занимательный разговор с Василиной.

      - Вася долго продержалась, - фыркнула я невесело. И все-таки встала, пошла в гостиную за сигаретами. Там же прикурила, прихватила пепельницу и вернулась, плюхнувшись обратно на кровать. Курила молча, собираясь с мыслями. Как сказать? Как объяснить так, чтобы это не звучало ужасно?

      «Так и скажи – пока мы не знали где ты и что с тобой, я, вместо того чтобы переживать, крутила шашни с твоим женихом».

      - Все рассказала? – спросила я.

      - Увы, не все. Но она сделала то, что должна была сделать ты, Мари. И я все еще надеюсь на честный рассказ. Начиная с самого начала, - и Ани замолчала, глядя на меня своим фирменным дознавательским взглядом.

      Я вздохнула – сестра была права. Нужно было сразу поговорить с ней. Посмотрела на нее – и встретила настороженный взгляд. Будто она ожидала, что я начну кричать и бросаться пепельницей. А было-то всего один раз, по юности и глупости.

      - Только не делай скорых выводов, Ангелина, - попросила я, потушив окурок в пепельнице. – И извини. Все это выглядит очень некрасиво, я знаю. Но мне никуда не деться…я старалась. Правда, старалась.

      Было стыдно и боязно.

      Она чуть расслабилась, улыбнулась как-то странно.

      - Ты влюблена в него, Мариш? – кажется, или в ее голосе прозвучало сочувствие?

      - Я как раз пытаюсь это выяснить, - буркнула я с нервной смешинкой. Такая Ангелина была мне непривычна. – Сейчас, Ани. Сейчас. Черт, - вздохнула я с отчаянием, - я не могу делиться этим ни с кем, Ани. Это только мое, понимаешь?

      «С Мартом ты делилась».

      «Это совсем другое. Это как с собой говорить».

      - Понимаю, - сказала она после небольшой паузы. Так, будто действительно понимала. И это удивительным образом привело в порядок сумятицу в моих мыслях и чувствах.

      - Меня тянет к нему, - проговорила я четко, - очень тянет. Я думала, что справлюсь с этим. Не справилась. Люк сложный человек, Ани. Я не дура и прекрасно понимаю, что с таким, как он, не создают семью и не рожают детей, что это все временно. Да и не хочу я сейчас никакого замужества. Я работать хочу. Хочу выучиться на хирурга, оперировать. Хочу жить отдельно – только не говори Васе, ради Богов, я сама скажу. И его хочу, Ани. Пусть временно. Пусть на один раз. Мне все равно.

      - Почему ты не сказала мне перед коронацией, Марин? – Ангелина встала с кресла, пересела ко мне на кровать, погладила по руке. - Я сделала тебе больно.

      - Ты мне, я тебе, - пробормотала я невесело. – Квиты, да? Хотя ты не специально. Если бы ты знала, то ты никогда бы не пошла на помолвку, да, Ани? А я знала. Знала!

      - Тихо, тихо, - она гладила меня по голове, и я поняла, что почти кричу. Кажется, я ненавидела себя в этот момент.

      - Все началось, когда он пришел ко мне в больницу, - сказала я. И рассмеялась, отстраненно слушая свой нервный смех. – Черт, да чего я вру опять! Все началось, когда я увидела его на парковке у гипермаркета. Я еще лица его не видела, а уже знала, что он перевернет мою жизнь.

      Слова полились сами собой, вперемешку со слезами и сигаретным дымом, с длинными паузами, когда я сипела, пытаясь восстановить срывающийся голос – уж не знаю, что Ани поняла из моих излияний, потому что конкретики там было мало, все больше эмоций и бессвязности со всхлипами. Я не смотрела на нее – так было легче, да и боялась увидеть там приговор, как в глазах врача перед умирающим, или осуждение. Так смертельно стыдно мне было только один раз – когда я отсутствовала дома три дня, и Ангелина нашла меня пьяной в каморке, где репетировали ребята из музыкальной группы, с которыми я тусовалась. Стыдно даже не из-за того, что я повела себя подло по отношению к ней, а из-за того, чем я делилась. Скажи она что-то осуждающее – и мы бы поссорились, потому что я, наверное, впервые в жизни показывала ей то, что обычно прятала внутри, что не могла разделить ни с кем – кроме Мартина. То мягкое, незащищенное, слабое, самую сердцевину себя, самую потаенную суть, в которую и сама-то заглядывать боишься. Ударь туда один раз – и ничего уже не исправить в отношениях. Ничего не починить.

      Но она молчала. И когда я говорила, и когда выговорилась, и мы лежали с ней в обнимку, дыша синхронно, как близнецы, под одним одеялом – к концу меня стала колотить дрожь, и я залезла туда и потянула ее за собой.

      За окном мерцали фонарики, и я перевела взгляд на ее лицо, присмотрелась.

      - Ты что, плачешь? – спросила я с удивлением. – Из-за меня, Ани? Прости, сестричка, прости меня, пожалуйста!

      - Нет, - сказала она тихо, - не из-за тебя. Спасибо, что поделилась, Марин. Я, правда, почти ничего не поняла, - добавила она и всхлипнула, а я засмеялась и полезла целоваться. – Но главное я уловила.

      - Ты ведь не выйдешь за него? – спросила я настороженно.

      - Я подумаю, - шутливо ответила она, - я тебя наслушалась и почти влюбилась сама.

      Я фыркнула.

      - Что поделаешь, - сказала она через некоторое время. – Я понимаю Васю и ее беспокойство, Марин. Но она забыла, что она сама выбрала себе мужчину. И Поля тоже. Мы, наверное, все такие. А кто я, чтобы идти против нашей натуры? Только зубы обломаю. Так что это твой путь, тебе идти по нему и тебе ошибаться, если суждено. Но это не значит, что я не проверю его, Марин.

      Я пожала плечами. Какая разница? Все равно я все уже решила.

      - А ты? – спросила я тихо. – Ты выбрала себе мужчину, Ангелина?

      Она только вздохнула и покачала головой.

      - Мой путь с вами, Марин. Только с вами.

      Что-то было в ее тоне такое, что у меня сжалось горло, и я заревела ей в плечо.

      Мы так и заснули в обнимку – хотя не было еще и девяти часов. Проснулась я от настойчивого и громкого звона телефона. Ангелины рядом не было. Бобби радостно подлаивал веселенькой мелодии, так что у меня не было никаких шансов не проснуться. Зато я могла игнорировать звонок, надеясь, что у позднего абонента включится совесть или что ему просто надоест.

      Мелодия затихла – я перевернулась на другой бок, укуталась поплотнее – и тут же снова зазвучала. Пришлось вставать и брести в гостиную, искать в темноте свою сумку – свет было включать лень, искать в сумке телефон.

      - Кто это такой терпеливый, - бурчала я, вытряхивая содержимое сумки в кресло. Телефон радостно светил экраном.

      - Ну, привет, - сказала я угрожающе, - угадай, что я делала?

      - Неужели спала? – хрипло поинтересовался самый бессовестный человек на Туре.

      - А что еще можно делать, - я посветила экраном на часы, - без минуты двенадцать, Люк?

      - Посмотреть в окно, например, - сказал он со смешком.

      - Ты мерзнешь у меня под окном? – я подошла к окну, глянула вниз – никого не было. – Тебя тут нет.

      - В следующий раз буду, - пообещал он, - обязательно. Как погода?

      - Люк, - спросила я угрожающе, - ты разбудил меня, чтобы о погоде поговорить?

      - Снег не идет? – спросил он весело.

      - Нет! – рявкнула я в трубку.

      - Прекрасно, - сказал он, и я почувствовала, как он улыбается. – Все для тебя, Маришка.

      Небо засветилось нежно-зеленым и дрогнуло, опадая вниз огромными призрачными цветами. Разноцветные, легкие, они медленно опускались вниз, касаясь крыш домов и вершин деревьев и стекая по ним цветными пятнами. Где-то громыхнуло раз, другой, третий, и под тонким полумесяцем полились вниз фонтаны фейерверков – а я стояла, открыв рот, и не знала, плакать мне или смеяться. Снова громыхнуло – и с небес пошел золотой дождь, превративший виднеющийся мне город в драгоценную поделку, изменивший наш парк до неузнаваемости – все словно покрылось сверкающей позолотой, а в струях дождя летел ввысь огромный алый сокол, все увеличиваясь – я распахнула окно, чтобы расширить обзор, высунулась наружу, не обращая внимания на мороз и ветер – сокол таял где-то высоко, размером с полнеба, прекрасный и величественный. Он таял, а в свете полумесяца, между безумствующими цветом и огнем фейерверками, под непрерывный грохот канонады, в окружении появляющихся и кружащихся над землей цветов шиповника одна за другой вспыхивали огромные буквы. М. А. Р…

      Марина.

      Марина.

      Марина.

      Уже отгремели последние залпы – в городе стали слышны сирены полицейских машин, в коридоре – взволнованные голоса охраны – и буквы медленно гасли, а я все стояла у окна и слушала в трубке его дыхание. А сама, кажется, не дышала.

      - Спокойной ночи, Марина, - сказал он серьезно.

      - Да, - ответила я глухо. – И тебе, Люк.

      Волшебное небесное представление не оставило равнодушными и старших Рудлог. Младшие, увы, пропустили его – Алина, вымотанная физической нагрузкой и учебой, спала как убитая, Каролина рисовала, надев наушники, и отвлечь ее от этого дела не смогли бы все салюты в мире. Счастливая невеста Полина-Иоанна затащила самого терпеливого в мире бермана под душ и в очередной раз испытывала его выдержку. И ей точно было не до чьих-то чужих любовей.

      А вот королева Василина от грохота канонады проснулась, как и Мариан, и первым делом побежала в детскую – проверять, не испугались ли сыновья и Мартинка. И за красочным ночным шоу наблюдала уже из детской. А много позже, когда снова заснули дети, и Мариан, прижимая ее к себе, успокаивающе бормотал ей на ухо, что со всем разберется, молодая королева все злилась и, зевая и отвлекаясь на поцелуи мужа, очень по-женски возмущалась и шипела. Виновник был определён сразу же – да и трудно было не догадаться, глядя на алого сокола Рудлогов, на цветы шиповника и на светящееся огромное имя, кому это было предназначено, и кто заказчик. Только у одного человека хватило бы наглости и бессовестности в очередной раз нарушить все нормы приличий. Опять предстояла волна слухов - вряд ли в Рудлоге найдется ли хотя бы один гражданин, который не сможет сложить знаки Красного рода и имя Марина и не понять, кто был адресатом громкого послания. Очередной скандал для их семьи. И совершенно неэтичная демонстрация по отношению к Ангелине.

      - Я надеюсь, она его завтра в пыль сотрет, - сказала она зло и потерлась щекой о бороду мужа. – Я и так пошла против своего слова, разрешив их встречу на территории Рудлога.

       Мариан гладил никак не могущую успокоиться супругу по спине и думал о том, что из некоторых людей дурь не выколотить и что только жизнь может научить их ответственности. И еще – Байдек бы никогда не признался в этом Василине – но в чем-то он безумного герцога понимал. Хотя сам никогда бы не стал оказывать знаки внимания одной женщине, будучи связанным словом с другой.

      Жена все не унималась, пока он не скомандовал тихо и строго: «все, василек, спать». Только тогда замолчала послушно, но так тяжело вздыхала и так крутилась, что он сначала улыбался в темноте, слушая ее шебуршание и вздохи, и чувствуя гладкость ее кожи и мягкие кудри, то и дело задевающие его лицо и губы. А потом уже стало не до улыбок – он прижал затаившую дыхание супругу грудью к простыням, задрал тонкую длинную сорочку до талии, на мгновение замер, вдыхая запах у ее затылка и чувствуя ладонью тонкую кожу под ее согнутым коленом, и частящий пульс, и острые зубки на своей руке, в которую она уткнулась лицом, и всем телом ощущая ее нетерпеливый изгиб спины – и как настоящий солдат сразу бросился в бой, и долго утешал ее до того самого, совершенно расслабленного умиротворения, когда нет сил даже пошевелиться и остается единственное желание – вжаться в своего мужчину и заснуть.

      Первая Рудлог, Ангелина, тоже наблюдала за магическим представлением, укутавшись в плед и спокойно допивая принесенное горничной горячее молоко. Она не злилась и не была возмущена, так как свои выводы о герцоге Дармоншире уже сделала. Осталось только воплотить свое решение в жизнь, и это было труднее всего.