Пески, Тафия, Четери

Владыка Четерии в делах и управлении городом был столь же прям, быстр и точен, как в бою. Советники знали, что он не терпит долгих разговоров и велеречивости и требует конкретных решений и расчетов. За провинности с должностей он снимал без сожаления, льстецов от себя удалял сразу. Чет понимал, что пусть у него нет эко-но-ми-ческого образования, но люди в городе — и жители Песков, и беженцы — должны иметь защиту, кров, воду, пищу, медицинскую помощь и не задыхаться от отходов. А еще нужно было довыполнить обещания, данные теще, чтобы, когда придет время уходить, он мог оставить Свету со спокойной совестью.

Но Тамара Алексеевна, которая вместе с отцом Светы и родными Матвея продолжала гостить в Тафии, была довольна и интеллигентно хвалила зятя. Правда, не слишком часто, "чтобы не перехвалить". Уже вовсю работали магазины с иностранными и местными товарами, открылся лазарет с родильным отделением, со стороны Йеллоувиня начали проектировать новую дорогу и тянуть телефонный кабель, а на крышах домов появились первые солнечные батареи. Часто теперь проезжали по улочкам Города-на-реке машины и грузовички — по большей части с йеллоувиньскими и эмиратскими знаками. Мастер иногда позволял себе сентиментально погрустить, глядя на отблески с крыш, — белоснежная Тафия становилась белоснежно-зеркальной. Но так было всегда: чтобы открыть путь новому, нужно изменить старое.

Этим Владыка и занимался, а глобальное планирование и политику оставил Нории и Ангелине. Занимался, не получая удовольствия, но четко следуя принципу, перенятому от Мастера Фери: "Неважно, какое дело назначила тебе судьба, — делай его хорошо и принимай как урок к совершенствованию".

С утра Четери согласовывал взносы, которые при заходе в порт Тафии должны были платить иностранные корабли, и слушал главу государственной речной строительной компании Йеллоувиня, который был приглашен с согласия Хань Ши, чтобы обсудить развитие этого самого порта. Хотя, конечно, "развитие" было преувеличением — если для пассажирских и туристических судов можно было еще использовать старые пирсы, то грузовой порт нужно было строить, и желательно в стороне, чтобы не портить кранами и контейнерами дивные виды Тафии и реки Неру.

Йеллоувинец, вопреки национальному менталитету, оказался человеком, тоже не терпящим долгих речей, — поэтому соглашение о начале проектирования было подписано быстро и к взаимному удовольствию.

В кабинет, где Четери просматривал указы, подготовленные советниками, уже заглядывала Света — пополневшая и цветущая. Она каждый день заходила и утром, и незадолго до обеда, целовала мужа в макушку, распускала ему косу, массировала голову. Как-то сразу приходило понимание, что пора отдохнуть.

— Ты не забыл про обед? — спрашивала она строго. — Через полчаса, Чет.

И Мастер подчинялся — в делах домашних он полностью уступил главенство жене и никогда не оспаривал ее решений. Она вела дом, пусть он и был побольше обычных, управлялась со слугами, хотя могла этого не делать, с радостью вместе с родителями занималась садом и следила, чтобы муж был накормлен и обихожен. Только поначалу она спрашивала его разрешения на переделку их покоев, например, или обустройство беседок в саду — потом Чет приучил, что это ей решать.

— Делай что хочешь, — говорил он, — только чтобы ты была довольна. И чтобы, — добавлял он, жмурясь, — у тебя всегда хватало времени на меня, Света.

У нее хватало. И так ему с ней было хорошо, так смягчала она его сердце, что он и понять уже не мог, как жил без нее пятьсот лет назад.

Только однажды он запретил ей что-то. Светлана часто в вечерние прохладные часы выходила с родителями погулять в город. Ее, конечно, сопровождали охранники, хотя вряд ли во всех Песках нашлись бы глупцы, способные тронуть жену Мастера. Но люди в Тафию прибывали разные, и Четери не желал рисковать.

Супругу Владыки узнавали, кланялись ей и сердечно желали здоровья и удачного родоразрешения, а то и подходили с подарками и прошениями. Света как могла старалась решать посильные ей проблемы жителей Тафии. А то, что было не в ее власти, передавала мужу.

Несколько дней назад, нежась в постели поутру, когда Чет уже вернулся с тренировки, она сказала, что встретила накануне вечером Вей Ши, несущего на закорках смешного старика. Что ученик выглядел голодным и сильно похудевшим. И попросила разрешения передать ему еду и одежду.

— Ты против, я уже вижу, — сказала она со вздохом, не успел дракон и рта открыть. — Я не стала бы делать это без твоего ведома, Чет. Но мне так жалко его.

Четери забрался к ней в кровать, обняв и прижавшись лицом к плечу, как мальчишка, — он очень любил ощущение уюта, которое появлялось рядом с женой, — и Света ласково поцеловала его в макушку.

— Ты навредишь, — прикрыв глаза, объяснил он. — Вей Ши не может сейчас принять это как должно: уязвленное самолюбие заставит его отказаться от помощи и тем самым обидеть тебя. В лучшем случае он решит отдать твой дар кому-то другому, что только укрепит его гордыню. Он не готов смиренно принять помощь и искренне поблагодарить за нее, Света. Я люблю твою доброту, но ты правильно сделала, что спросила меня.

Светлана снова вздохнула, но не стала спорить.

Она была теперь немного рассеянной, в глазах появился влажный блеск, походка стала более осторожной. Шел седьмой месяц беременности, сын уже вовсю ворочался в ее чреве, и она то и дело замирала, прислушиваясь к себе. И если драконицы в период вынашивания ребенка или высиживания яиц становились агрессивными, то Света с каждым днем наполнялась спокойствием и любовью. Аура ее, напоенная стихией Матушки-воды, стала немного мощнее, а в центре теперь сияло ровное сине-белое сплетение.

Такой — налитой, на пике своей женственности — Светлана возбуждала Чета еще сильнее. Он, конечно, не трогал бы ее, если бы ей было неприятно. Но Света сама тянулась к нему.

— Я теперь все время тебя хочу, — призналась она как-то страшным шепотом ночью, когда он, расслабленный, сытый и довольный, почти засыпал, аккуратно прижав ее к себе спиной. — Даже сейчас, опять… кажется. Ужас какой-то, никогда не думала, что в беременность стану такой ненасытной. Прохожу днем мимо твоего кабинета, а сама думаю, что надо зайти и… Чет, а ты все еще хочешь меня? Тебе не трудно?

Он издал сонный смешок, подгреб еще ближе и привычно потерся бедрами о ее ягодицы.

— Я тебе утром еще раз покажу, как хочу, раз возникли сомнения. Только не сейчас.

— Почему? — настороженно спросила Света.

— Мне же трудно, сама сказала. Старенький я у тебя, — весело буркнул Четери и снова потерся об нее. — А нет, уже снова молоденький…

— Чет, — застонала она, давясь от смеха.

Он захохотал ей в затылок.

— Ну как мне еще реагировать на эти глупости, Света? Не выдумывай. И еще, женщина. Как твой муж и Владыка, повелеваю: если днем тебя настигает желание объездить меня, ты не томишься, а идешь ко мне. Я соберусь, выгоню советников, разомну свои старые кости и сделаю тебя довольной. Должен же я отрабатывать твою заботу.

Светлана потянула к себе его пальцы и с улыбкой коснулась их губами.

— Ох, Чет, — сказала она с грустной нежностью. — Не могу представить, как бы я жила без тебя. Иногда я боюсь, что проснусь, а тебя нет. И всего этого нет. Приснилось, привиделось. Или что ты уйдешь на войну… уйдешь, я знаю. И не вер…

Четери мягко закрыл ей рот ладонью.

— Ты права, — сказал он, не дурачась боле. — Я скоро уйду. Но мы смертны. В любой момент можем умереть, поэтому есть ли смысл об этом печалиться и отравлять себе жизнь заранее? Нужно радоваться, что мы сейчас живы, и исполнять свое предназначение. Женщина, не хорони меня заживо. Ты не будешь плакать и истязать себя, а будешь ждать и верить, что я вернусь. Да, Света?

— Да, — сказала она, глотая слезы.

— И правда твоя стихия теперь вода, — сказал он ворчливо, поворачивая ее к себе. Поцеловал глубоко, нежно, чувствуя на губах соленые слезы, спустился ниже — прикусил шею, лизнул грудь над округлым животом, смял ладонями ягодицы. Света, прекратив всхлипывать, вздрогнула, заерзала — она стала очень чувствительной.

— Что ты делаешь?

— Утешаю тебя, конечно, — объяснил воин-дракон охотно. — Недоработал, раз у тебя силы остаются на страх и слезы.

— Это не повод для шуток, Чет, — прошептала она с упреком.

— Какие уж тут шутки, — сказал он серьезно, перекатываясь на спину и очень бережно помогая ей сесть сверху. — Моя женщина не должна бояться и плакать. И ничего смешного в этом нет.

Восьмое апреля, Пески, Тафия

Владыка Четерии любил нагружать тело ранним утром — когда сады Тафии были напоены темнотой и прохладой, ветерки лениво текли над остывшей землей и звонко пели птицы, радуясь скорому появлению солнца.

И в это утро он поднялся еще до рассвета, оставив потяжелевшую, крепко спящую Свету в кровати. Она перестала просыпаться вместе с ним, чтобы посмотреть на тренировки, и Чет ее не будил — мимолетно провел по плечу жены губами и направился в купальню, а оттуда — во двор, на ходу заплетая косу.

Босые ноги его коснулись холодной плитки, и через несколько секунд Мастер присел на бортик фонтана, зачерпнул свежей воды, напоенной силой, поднимающейся из глубинной жилы. Встал, прошептав короткую молитву Отцу-Воздуху и Матери-Воде, поклонился небу — и, уже начиная улыбаться, потек по плитке вокруг фонтана в гибком, размашистом танце, все быстрее, разминаясь и разогреваясь.

Когда пришло время доставать клинки, Чет на мгновение остановился, закрыв глаза и слушая вдруг наступившую тишину с мечтательным умиротворением. Над Тафией разливались тихий покой и счастье, и целый город сейчас спал так же сладко, как и весь последний месяц по утрам.

Четери знал, что в эти минуты тренируется не один. До рассвета на склон у обители Триединого выходит с шестом юный гордец. Он повторяет упражнения, которым его научил Мастер, выдерживает ритм дыхания — который ему ставил Мастер, улыбается от нагрузки, дающей телу отдохновение, и наконец-то отстраняется от страстей окружающего мира, погружаясь во внутреннее спокойствие. И погружая в него целый город.

Медитация начала даваться наследнику Желтой империи чуть более месяца назад. Для этого Мастеру пришлось попотеть: затупить его гордыню о служение простым людям и вымотать чрезмерной нагрузкой на органы чувств, болезненной для любого высшего потомка Желтого. Вей Ши должен был рано или поздно познать транс — а дело ускорили травы, которые предложили принцу в кальяне хлебосольные жители города. Но сам по себе, без предыдущей и текущей нагрузки, дурман бы не сработал. Как и не сработал ранее — вряд ли в семье Ши не использовали растения, расширяющие сознание, чтобы помочь наследнику.

Чету каждый день докладывали о том, что делает и как ведет себя ученик, и Мастер был доволен. От дождя новых впечатлений, возделываемая помощью страждущим и тяжелым трудом, через годик послушничества эта закаменевшая желтая глина снова станет мягкой, и прорастут в ней подавленные любовь к людям, сочувствие и сострадание. Вей Ши, неглупый, упорный, даже не желая этого, учился сквозь шоры своей заносчивости и исключительности, воспринимая новую информацию, узнавая людей и меняясь.

Мастер еще раз глубоко вдохнул сочащийся запахом ночных цветов и покоем воздух — эманации юного Ши в эти минуты заслоняли отголоски дальних боев и смертей, заставляющих тело дрожать и проситься в битву. Вдохнул и сорвался с места, продолжая тренировку.

Четери уже несколько дней ощущал, как подергивает в сердце тревога, словно призывая его прислушаться, присмотреться и понять, где он совсем скоро будет нужен. Война, идущая на северо-западе, звала его, распахивая черные руки, громадой поднимаясь за Милокардерами, и часто он беспокоился теперь, предчувствуя на губах привкус крови врагов, и скалился хищно время от времени так, что Света испуганно вглядывалась в него.

Но Мастер не поддавался, ибо война была его сутью, но он был больше, чем война. Чет продолжал ждать знака, который укажет ему путь. Вся натура его стремилась сейчас в гущу боев, но он легко справлялся с этим, терпеливо встречая каждый новый день.

"Вы — оружие, — говорил Мастер Фери, — но каждому оружию свое место и время. Нельзя использовать вместо молота клинок, нельзя ударить раньше или позже. Иначе вы выиграете бой, но проиграете битву".

Клинки пели, смеялись вместе с ним, когда Владыка уловил поспешные шаги за спиной, остановился и обернулся, улыбаясь. Его ослепил огонек высотой с молодую яблоню, причудливым образом танцующий вокруг и внутри раскрытого золотисто-фиолетового лотоса. Огонек этот набирал силу весь последний месяц, и все отчетливей очерчивалась в пламени родовая форма Желтых, усиленная красной кровью, ставшая прекрасным обрамлением для этого пламени и сдерживающая его буйство.

Безмятежная, умеющая видеть красоту, тонко чувствующая, редко вспыхивающая и быстро отпускающая даже самую сильную обиду — вот какой вырастала юная Каролина, принцесса дома Рудлог. И Четери, как ценитель гармонии и красоты, радовался возможности любоваться тем, как раскрывается этот цветок. Только Нории мог бы разделить с ним это ощущение. И правители Туры, конечно, прежде всего Хань Ши и его дети. О, Желтый император будет бесконечно тронут и восхищен, когда увидит эту девочку во время предстоящего через неделю визита Нории и Ангелины в Йеллоувинь. Чет был в этом уверен. Слишком равновесно и утонченно ее пламя, чтобы старый тигр не оценил его прелесть.

А вот у гордеца по имени Вей Ши лотос, сияющий желтым и фиолетовым — цветами стихии Разума, — поднимающийся выше самых высоких куполов Тафии, начал приоткрываться лишь недавно. И пламя, иногда вскипающее внутри, часто пробивало лепестки, сотканные из равновесия и гармонии.

— Доброе утро, Владыка, — звонко поздоровалась принцесса.

Маленькая Рудлог, одетая в длинное цветастое платье, с двумя косами, тяжелыми серебряными серьгами в ушах и браслетами на запястьях, остановилась перед Четом, поправляя на груди ремень, на котором висел сложенный чемоданчик с мольбертом и прочими таинственными художественными принадлежностями. Во второй руке она сжимала лист бумаги. Неподалеку тихими тенями застыли двое охранников с переносными магическими светильниками в руках.

— Доброе утро, девочка-огонек, — ответил воин-дракон, улыбаясь. Если у ее сестры Алины огонь, смешанный с сакральной тьмой Жреца, обратился в страсть к познанию, то у Каролины он воплотился в страсть к творению.

— Я хотела вам сказать…  — она запнулась и вздохнула. — Точнее, показать. Только не думайте… ох… я долго сомневалась, показывать ли вам плохое… но это важно.

— Я уверен, что важно, — ответил он, уже догадываясь, что речь может идти об одном из ее рисунков-видений. Ему о них сообщила Владычица Ангелина, попросив особо приглядывать за сестрой, пока не появится возможность нанести визит Хань Ши.

Каролина протянула ему лист бумаги, и Мастер, взмахом руки попросив у одного из охранников светильник, приподнял его и всмотрелся в рисунок.

На нем был изображен он, Чет: лежащий, запрокинувший голову, он пытался встать и не имел сил это сделать, заливаясь кровью из многочисленных ран — на груди, на лице, на голове. Художница с беспощадной точностью вырисовала испарину на теле, и влажные волосы, и исхудавшее лицо с провалившимися от усталости глазами, полными постбоевого экстаза и боли, и полубезумный оскал-улыбку, и руку, бессильно вытянутую к зрителю. И странную слизь, которая местами покрывала кожу.

В руках он сжимал свои клинки, тоже покрытые этой слизью, — один из них, что уж совсем невероятно, был обломан. Нет — Четери присмотрелся внимательнее — срезан. Неужели есть где-то оружие, способное разрушить клинки, выкованные им из собственной ауры, являющиеся его частью?

— Они не всегда сбываются, — виноватым шепотом попыталась ободрить его принцесса.

— Конечно, не всегда, — проговорил он с мягкостью. — Будущее — это сбывшееся из бесконечного числа несбывшегося. Самое вероятное и видят такие, как ты, маленький огонек разума. И знаешь, зачем нужно обязательно рассказывать о плохом?

— Зачем? — завороженно и тихо спросила Каролина.

— Чтобы дать тому, кому выпало предсказание, возможность изменить будущее. Если он хочет.

— Но разве это возможно? — В голосе юной художницы зазвучала взрослая горечь, и Чет задумался, сколько же всего увиденного она несет в себе, боясь показать и рассказать.

— Ты грустишь из-за дара, — сказал он, не спрашивая, и принцесса тяжело взглянула на него. — Не нужно. Любой дар — это клинок, который можно направить как во зло, так и во благо. Тебе просто нужно научиться властвовать над ним.

— Я бы хотела, чтобы я была совсем обычной и ничего такого не умела, — буркнула принцесса совсем тихо.

— Не нужно, — Чет улыбнулся. — Твой дар — это часть тебя. Без него ты будешь кем-то другим. А судьба очень не любит, когда человек пытается быть кем-то другим, Каролина. И всеми силами возвращает его на свое место.

Принцесса совсем опечалилась, и Чет поспешил ее приободрить:

— Ты спрашиваешь, возможно ли изменить будущее. Не все возможно изменить. Какие-то события неизбежны, они как гвозди, которые держат ткань бытия, — выдерни гвоздь, и мир рухнет. Но, благодаря твоему дару, все можно попытаться изменить. Спасибо тебе. — Он торжественно поклонился ей. — Ты правильно сделала, что показала мне.

— Правда? — Лицо ее просветлело. — Хорошо. Ой, — она посмотрела в небо, которое едва заметно начало светлеть. — Я все-таки опоздаю. Еле встала, — пожаловалась она. — Опять не успею к обители до рассвета.

— Не опоздаешь, — проговорил он. — Ты оказала мне большую услугу, девочка. Отойди-ка в сторону, я обернусь и отнесу тебя.

— Ну зачем, — она смутилась. — Это совсем пустяк… поделаю пока наброски.

— Это совсем не пустяк, — улыбнулся Чет с нежностью. — И совсем не равная оплата. Прошу, если ты увидишь что-то еще, касающееся меня, не бойся показать. Ты мне очень поможешь, девочка-огонек.

Мастер не стал объяснять, что этот ребенок дал ему в руки, так точно изобразив его падение и бессилие. Карту его слабых мест, портрет умений его будущего врага. Тип оружия, нанесшего раны, силу удара противника. Принцесса дала ему план тренировок и отработок — и за это он был готов хоть каждое утро носить ее до обители и обратно.

Этот дар следовало беречь и огранять, как драгоценный камень.

Вей Ши не прекратил тренировку, когда в светлеющем небе раздался звук взмахов больших крыльев, не остановился и когда с приземлившегося неподалеку дракона соскользнула знакомая девчонка в цветастом платье, что-то крикнула и поспешно бросилась в сторону Вея, к воротам обители. Сейчас разложит свой мольберт у ворот и снова выпадет из реальности, пока не взойдет солнце.

Девчонка, пробегая мимо по мощеной дороге, широко улыбнулась, махнула рукой, но наследник, как всегда, не отреагировал, продолжая отрабатывать выпады и прыжки с оборотами. А когда она пошла дальше, хмуро посмотрел ей вслед, пытаясь решить загадку, которая мучила его последние дни.

Вслед за девчонкой к месту его тренировки не спеша приблизился Мастер Четери. И только тогда Вей Ши остановился и поклонился, опираясь на шест.

— Продолжай, — приказал Четери, опускаясь на землю и скрещивая ноги. Он был бос, в одних широких тренировочных шальви, перемотанных длинным поясом, и линии ауры на теле едва заметно мерцали в утренних сумерках.

Вей снова поклонился и с места ушел в разворот — загудел, застонал рассекаемый шестом воздух. В душе разливалось ликование: Мастер не отвернулся, не ушел, даже заговорил с ним и решил посмотреть, как он тренируется.

— Не о том думаешь, — рыкнул дракон, и Вей Ши мгновенно выбросил все лишние мысли из головы, сосредотачиваясь на упражнениях.

Через несколько минут Четери вдруг поднял руку и сам поднялся единым движением.

— Замри.

Вей остановился — в глубоком выпаде коленом вперед, с шестом, вибрирующим над головой почти параллельно земле.

— Так тебе порвут жилы плеча, выбьют запястье, даже если заденут шест по касательной. — Дракон подошел, поправил захват, сдвинув ладонь по шесту чуть вперед. — А вот так нет. Чувствуешь? Покачай, запомни баланс. Продолжай.

Уже потянулись первые посетители в храм, взошло солнце, разогревая влажную траву, а неожиданный урок все продолжался, пока не раздался звук гонга, призывающего на молитву. Вей не останавливался, отчаянно желая урвать еще немного умений учителя, продлить общение. Но Четери сам остановил его.

— Хватит, — сказал он. — Иди в обитель. Сейчас там твои главные уроки, юный Вей.

Наследник отчаянно вздохнул, пытаясь скрыть разочарование.

— Мастер, окажи мне честь, — проговорил он тихо, — дай мне бой.

Чет покачал головой.

— Я и так даю тебе бой, юный Вей. С тех пор как кнут коснулся твоей спины. Выиграй его, или я не смогу учить тебя дальше. Знаешь ли уже, что должен сказать мне?

— Нет, Мастер, — глухо ответил Вей, стараясь не показывать то, что поднялось у него в душе. Четери коротко хмыкнул.

— Ты еще полон злости и непонимания. Плещут в твоем сердце стыд и обида, когда я говорю про взыскание, что дал тебе.

Вей Ши поднял глаза на учителя, выпрямился, сжимая зубы.

— Да, и сейчас, — неумолимо продолжил Четери. — Считаешь, что я был несправедлив и жесток, и упорно отказываешься осознать, что я наказал тебя мягче, чем это сделала бы судьба. Но я все равно доволен тобой, — сказал он неожиданно тепло. — Тем, как ты несешь свое наказание. Поэтому можешь задать мне сейчас один вопрос. Или попросить о чем угодно, кроме как вернуться в ученичество.

Гомонили люди, проходя мимо и разглядывая дракона и послушника, белые стены обители окрашивались в нежно-розовый, и уже слышался приглушенный напевный славослов Триединому из храма в центре обители.

Вей Ши задумался. Он столько хотел бы узнать, но, как всегда бывает, в нужный момент все глобальное вылетело из головы. Он хотел спросить про девчонку, но даже если с ней связана какая-то тайна, Мастер ни за что не раскроет ее. И наследник остановился на том, что весь последний месяц нашептывало ему любопытство.

— Ты велел мне заботиться о феби Амфате, Мастер.

— Да, — улыбнулся дракон, но глаза его были внимательными. — Хочешь отказаться от него?

— Нет, — буркнул Вей и вдруг с удивлением понял, что действительно не хочет. — Мне не сложно его носить и помогать ему… теперь. Но я не могу понять, почему он то ходит, то нет. Объясни, Мастер. Я знаю его историю, но я не понимаю. Никогда о таком не слышал.

Четери кивнул, рассеянно любуясь с холма наливающейся красками рекой Неру, что широким полотном обнимала белоснежную Тафию и несла свои могучие воды дальше.

— Есть ящерицы, что отбрасывают хвост, если он раздавлен, потому что боль невыносима. Если хвост останется, тело умрет от мучения раньше, чем от гниения. У почтенного Амфата раздавлено сердце, но он не может его отбросить. Поэтому тело его отказывает от боли. Но иногда что-то или кто-то помогает отстраниться от прошлого, накрыть его тишиной и смирением — и тогда он снова начинает ходить. И последнее время он делает это все чаще, правда? — Мастер с одобрением взглянул на Вея.

— Это я ему помог? — после небольшой паузы спросил наследник. — Моя родовая сила?

Дракон опять хмыкнул.

— И она, юный Вей. Но прежде всего ему помогли твое участие, внимание и терпение. Отсутствие одиночества и опека над тобой. Доброта. Нет в мире силы больше ее. Хотя многие считают ее слабостью.

— Разве я добр? — глухо и резко сказал наследник. — Ты знаешь, что мой дед отказался от меня. Но не знаешь, за что.

— Это не так важно, — улыбнулся Мастер. — Ты по крови своей должен уметь вникать в суть вещей и видеть суть людей. Рано или поздно осознаешь и свою. И расскажешь мне все, что должен. Когда поймешь, что стыдишься своего поступка больше, чем кнута. А сейчас иди.

Девчонка была на прежнем месте — но она даже не обратила на принца внимания, когда он проходил мимо. Глаза ее были затуманены. Она рисовала.

Вей Ши все последние дни глядел на бесконечные цветные наброски — розовое, золотое, фиолетовое, зеленое. В мешанине пятен трудно было угадать величественную и прекрасную Тафию, поднимающуюся из серебряной Неру, но он видел город так отчетливо, будто сам смотрел над мольбертом на белоснежные крыши, зелень и широкую реку.

Продолжала гостья Мастера рисовать и тогда, когда Вей вышел с молитвы, убрал двор, помог раздать пищу тем, кто пришел в столовую. Но на сей раз она уже болтала с кем-то из прихожан, и звонкий голос ее привычно резал уши. А на скамье за ее спиной лежал знакомый альбом.

Альбом этот пролежал в келье у принца неделю, когда Вей четко осознал, что он не вор и быть им не хочет. И вернул его девчонке на следующее утро вместе с остальными принадлежностями.

Жаль, что ее признательность не могла быть потише — она так многословно благодарила, улыбаясь и листая альбом, что наследник поморщился, уже жалея о своем поступке, и пошел подметать у противоположной стены обители.

— Ой, а это ты нарисовал? — крикнула она удивленно ему в спину.

Он промолчал.

— Красиво. У тебя легкая рука.

А через день она опять забыла альбом и карандаши на скамье, и Вей, досадуя на глупость и рассеянность гостьи Мастера, прихватил его в келью. Перед сном полистал в свете свечи и остановился на той странице, где ранее в уголке нарисовал крошечную ветку рябины. Сейчас на ней сидела синичка размером с муху, склевывая ягоды, глаз-пуговка внимательно и лукаво смотрел на наследника, и, несмотря на размер, исполнена она была так мастерски, что казалось, сейчас взлетит.

Вей Ши нахмурился и отложил альбом. Ему вдруг стало очевидно, что он забыт не случайно. И что девчонка над ним подсмеивается.

На следующее утро Каролина выжидательно поглядывала на него — но он игнорировал эти взгляды, пока она не надулась и не уткнулась в свои наброски. Возвращенный им альбом она со скамьи так и не забрала, и он лежал там два дня, укоризненно светя раскрывшимися от ветра рисунками. А на третий Вей возвращался с охоты, сытый и сонный, и рука сама потянулась прихватить его. Как и сама потом уже в келье взяла карандаш и дорисовала к синичке на грозди тонкую, звенящую рябинку с почти уже облетевшей листвой и тяжелыми россыпями ягод.

Утром он отнес альбом на скамью и ушел на целый день помогать феби Амфату, чувствуя себя донельзя глупо. Они с сестрами так играли в детстве, по очереди расписывая тушью окошечки шелковых ширм сценками из дворцовой и сельской жизни, и сейчас он остро вспомнил те безмятежные дни, когда его все любили и баловали и никто, в том числе и сам Вей, не знал еще, что он навсегда порчен красной кровью.

Он не видел реакцию девчонки, но на следующий день на страницу альбома добавился мощный кряжистый дуб: поместилось всего несколько ветвей и дупло, из которого выглядывали бельчата.

Так и началось его странное безмолвное общение с говорливой девчонкой-простолюдинкой. На развороте альбома они рассказывали друг другу историю осеннего леса — появился там родник, прыгающий по круглым валунам, и пятнистый олень с мощными рогами, пьющий студеную воду, и волк, с голодной осторожностью следящий за ним из-за кустов малины. Выросли еще деревья, полетели птицы, запрыгали зайцы и белки, лиса понесла в нору мышку, сел на пенек старик, похожий на Амфата, в широкой йеллоувиньской шляпе, с дудочкой. Закружилась перед ним в танце беловолосая девочка, совсем не похожая на гостью Мастера с тяжелым именем Ка-ро-ли-на, хотя Вей рисовал именно ее.

Иногда поверх альбома на скамье стояла новая баночка с мазью для его спины — Вей Ши теперь молча брал и ее, потому что рубцы она смягчала и залечивала превосходно. Между страниц находил он то тонкую пачку бумаги, то грифели, то кисти и краски. Но сын Желтого не мог принимать подачки, как какой-то бедняк, и поэтому отдаривался, чем мог, — складывал из бумаги кружевных животных, стрекоз и птиц и возвращал с альбомом обратно. И снова и снова рисовал на листах, не в альбоме, чтобы она не увидела, говорливую и надоедливую гостью Владыки, с недоумением разглядывая ту, что раз за разом выходила из-под его грифеля. Тонкую девочку со светлыми, кудрявыми, как пух, волосами, чуть раскосыми глазами и лицом-сердечком.

Сейчас, уже без стеснения взяв альбом со скамьи, он не удержался, посмотрел в спину художнице. Никогда раньше не случалось с ним подобного, и поди пойми, почему рука выводит не то, что видят глаза. То ли его воображение так воспринимает ее суть, то ли девочка на самом деле выглядит иначе, а сейчас находится под мороком? Может, ее прячут здесь от какой-то опасности?

Сыну Ши не пристало умирать от любопытства, но Вей бы очень хотел иметь возможность залезть гостье Мастера в голову и узнать, кто она на самом деле. Увы, дед закрыл внуку не только способность видеть ауры и течения стихий, но и ментальные способности, сказав, что он слишком незрел, равнодушен к другим людям, взрывоопасен и безответственен, чтобы свободно распоряжаться ими.

Почти год после этого Вей ощущал себя калекой — потому что давление эмоций окружающих, эманации толпы он ощущал все так же, но узнать, что именно вызвало ту или иную эмоцию, прочитать мысли больше не мог. А потом привык. Пришлось научиться смотреть в лица и на жесты людей, чтобы понимать их слова правильно, пришлось слушать их речь, чтобы услышать и понять, пришлось учиться отличать правду ото лжи, не прибегая к ментальному сканированию. Пришлось учиться общаться и договариваться, а не давить родовой силой.

Когда ты с детства можешь заставить других повиноваться, очень сложно осознать, почему ты не должен этого делать. Только отсечение способностей и служба в армии с ее жесткой структурой и необходимостью выполнять даже самые спорные приказы помогли Вею встать на место тех, кому приходилось подчиняться ему, и понять ценность свободы воли. Это было неприятно и болезненно. Но полезно — он наконец-то увидел не только мир вокруг, но и людей во всем их разнообразии, — и поэтому признал правоту деда.

И все же все эти несколько лет он непроизвольно тянулся "слушать" окружающих. Так человек, лишенный руки, забывает об этом и раз за разом пробует двигать ею. Вей привычно стремился к сознанию людей, ничего не слышал, и это сводило с ума.

Но после того как наследник научился погружаться в транс, ему стало казаться, что стена, которую поставил дед, истончается.

Теперь до него иногда доносились обрывки чужих мыслеобразов, приглушенные, словно издалека. И сейчас Вей сообразил, что припев веселой песенки на рудложском, который глухо и назойливо звучит у него в голове, ему незнаком и никак не может принадлежать его сознанию.

Он потянулся за этим звуком, отстраняясь от всего окружающего. Девчонка вдруг потерла висок, мотнула головой, поведя лопатками назад, словно ей стало зябко, и Вей поспешно отвернулся. Мало того, что он уже несколько минут стоит и таращится на нее, как какой-то простолюдин, так еще и если выйдет проникнуть в голову, с непривычки может сделать больно. Надо потренироваться, а потом уже аккуратненько посмотреть, кто она.

Вей Ши направился в келью оставить альбом, который так и держал в руках, и обмотать голову, чтобы не напекло распаляющимся к лету солнцем Песков.

В его комнатке было тихо и прохладно. Он любил отдыхать здесь. Толстые белые стены и аскетичность обстановки: циновка, маленький столик, сундук — дарили измученным красками и звуками органам чувств покой. Вей задержался на несколько минут, чтобы перевести дыхание, — сел на циновку, откинулся на прохладную стену, закрыл глаза, погружаясь во внутреннюю тишину. Глубоко уходить он не стал — хотя во время долгих медитаций научился бродить по своим воспоминаниям или создавать прекрасные места, где разум, измотанный ежедневным соседством с толпой, мог отдыхать, любуясь невероятной высоты водопадами, тонким мостиком над озером меж двух зеленых гор и другими воплощенными образами, окруженными легким ментальным туманом. Ночами, когда Вей не охотился, он тоже уходил в транс и иногда ощущал мягкое ментальное касание деда или отца — будто Хань Ши или Цэй Ши посещали созданные им лакуны и, не показываясь, тихо наблюдали за наследником. Они хорошо подготовили его в теории, и Вей многое смог освоить на практике.

Открытие умения, которое всем предыдущим Ши давалось так же естественно, как способность дышать, примирило его с собой, научило спасаться от давления окружающих и тем самым помогло спокойнее относиться к ним. И подточило запреты, которые наложил дед.

Вей выдохнул, выходя из своей тишины, и открыл альбом, который лежал у него на коленях. Несколько секунд недоуменно разглядывал разворот с осенним лесом. А затем неожиданно для себя мягко улыбнулся и засмеялся.

Рядом с танцующей девочкой под звуки дудочки, широко расставив когтистые лапы в одной из фигур известного йеллоувиньского танца, плясал тигрище в шелковом халате и с таким высокомерным выражением морды, что даже Вею стало кисло. И очень весело, будто он хлебнул молодого вина.