Катерина, ночь с пятницы на субботу, 2–3 января
Катерине Симоновой было страшно до отупения. За тяжелой, черной от старости дверью тихо переговаривались охранники. Было холодно и голодно — еда, которую ей предлагали, не лезла в горло, да и организм требовал другой пищи, пусть и чувствительность к чужой ауре, болезненно обостренная ранее, была притуплена какой-то дрянью, которую ей вкололи, когда повторно привели сюда. А там, наверху, когда в комнату вошла Марина, Кате пришлось очень туго. Она выть была готова от голода.
Впервые герцогиня увидела Марину не как человека, подругу, изящную и немного нервную девушку с ехидно или сочувственно поблескивающими глазами — в зависимости от ситуации, — а как живой факел, согревающий особым теплом. К ней было невозможно не тянуться. Катя сдерживалась до боли в скулах и спазмов в диафрагме, и почти с облегчением позволила увести себя из помещения, где находилась принцесса Рудлог.
Сейчас, сидя в полутемной пещере — освещалась она только тусклым магическим светильником, — укутанная в шерстяное одеяло, Катерина в сонном отупении размышляла о том, что стало очевидным только сейчас. Что она, видимо, всегда ощущала это тепло. С Мариной рядом она становилась сильнее. Просто сейчас все чувства обострились — и она со всей ясностью поняла, что Мари, которую она помнила и смешной зареванной девчонкой, и тревожной неформалкой на своей свадьбе, и яркой дочерью дома Рудлог на балу — не просто человек. А, может, и вовсе не человек. Воплощенный огонь, притягательный и абсолютно противоположный ей, Катерине.
В доме похитителей ощущала герцогиня и холодноватые ауры находящихся рядом мужчин. Но они не вызывали никаких чувств — она оставалась равнодушна к их силе, как равнодушна кожа к воде такой же температуры. Разве что освежает немного. Их сила была слабым подобием ослепительной энергии змеептицы, которая в полете подзарядила Катерину не хуже мощного аккумулятора. И еще она точно, совершенно точно ощущала нечто подобное в своем сне в кабинете Александра. Что это было? Какая-то генетическая память о сильных мужчинах темной крови? Галлюцинации? Неизвестно. Но присутствие этого неизвестного оживило ее, подпитало — пусть немного, но все же этих сил хватило и на ритуал защиты, и на призыв птиц и змееподобного крылатого духа. И, самое главное, притушило голод в ее крови.
В коридоре за дверью раздались шаги, тихие мужские голоса, и Катя сжалась, подтянула под себя ноги. Хоть бы не сюда. Хватит с нее. И с Саши.
От препарата, который ей ввели, неумолимо клонило в сон. Но она боялась засыпать. Боялась, что потом не проснется и навсегда останется здесь, под землей.
Александр, прикованный к стене за руки, лежал неподвижно — лицо его было заострено, полуприкрытые глаза закатились, дыхание вырывалось со свистом, и ей все казалось, что ему ужасно холодно — но она даже не могла подойти и укрыть его. Потому что и ее приковали. Свободно, чтобы дать возможность прилечь или сходить в выставленное тут же ведро, но недостаточно, чтобы пересечь камеру.
Цепь была ржавой, тяжелой. Да и вообще, в этой пещере, когда Катя привыкла к полумраку, тут и там обнаруживались страшные старые предметы — крюк, вбитый в потолок, например, и почти источенный ржой, кольца на стенах, цепи, какие-то распорки. Когда Катерину конвоировали сюда, она видела в узком коридоре, по которому они шли, такие же небольшие пещерки и останки ржавых дверей. Были там и совсем узкие лазы, похожие на мешки, закрытые рассыпающимися люками, и она холодела, думая о том, с каких времен все это осталось и какие трагедии здесь происходили. Видимо, в истории Блакории было много такого, чего знать бы ей не хотелось. Больше всего эта система переходов и пещер напоминала старые шахты, вышедшие на естественные пустоты и использовавшиеся как страшная тайная тюрьма, из которой нет выхода. Почти все камеры были полузатоплены водой. Их пещера находилась чуть выше остальных, и хотя здесь чувствовалась влажность, воды не было. И дверь сохранилась. Видимо, поэтому их сюда и определили.
Шаги приблизились, и Катя зажмурилась, поспешно растянулась на ложе. Только чтобы не трогали ее больше.
— Как пленники? — спросил знакомый голос. Голос того, кто ее шантажировал. Теперь она знала его имя — Константин Львовский, но что это могло ей дать?
— Тихие, — ответил один из охранников. — Женщина сначала плакала, сейчас, похоже, спит.
— Ее можно было оставить наверху, — неуверенно сказал другой мужчина. Голос у него был совсем молодой.
— Брин хочет исключить возможность побега, — сдержанно объяснил Львовский. — Мы не понимаем природы ее силы. С ее мизерной долей темного наследия в крови она вообще не должна была инициироваться. Разве что связь со Свидерским так подействовала… Поэтому перестраховываемся. Здесь их никто не обнаружит, даже если щит разрушится.
— А если она подпитается от Свидерского? — также неуверенно спросил молодой.
— Невозможно, Дуглас, — резко ответил его спутник. — Мы вкололи блокиратор. А для подпитки нужна концентрация. Открывайте дверь!
Завизжала с трудом отодвигаемая щеколда, и у Катерины дыхание перехватило так, что она едва не закашлялась. Она боялась открыть глаза и только слушала — как зашли в камеру и остановились прямо над ней, постояли, хмыкнули. В голове словно пробежались перышком.
— Не спит, — сказал Львовский. — Боится. Ваша светлость, прекратите сопротивляться. Все равно уйдете в сон, но если не будете противодействовать препарату, избавите себя от головной боли.
Катя молчала и глаз не открывала, умирая от страха и беспомощности.
— Оставь ее, Костя, — резко проговорил Дуглас. — Брин ждет. Подстрахуй меня. Если вдруг хлебну больше, чем надо — коли.
— Постарайся не оплошать, — предостерегающе попросил Львовский.
Молодой человек напряженно проворчал что-то себе под нос. И почти сразу же громко заскрипел зубами Александр, застонал, заворочался на своем ложе. Катя слушала эти стоны и мелко дрожала под одеялом. Перед глазами плясали пятна — но она слушала и молилась, чтобы они не убили Алекса. В конце она не выдержала, открыла глаза — и с ужасом увидела, как корчится и выгибается напротив Свидерский, а от него к молодому человеку идет поток силы.
— Все, — придушенно простонал Дуглас, — все. Под завязку. Мне надо уходить. Не могу… еще хочу.
Он почти выскочил из камеры. Львовский не спешил уходить. Он пощупал у Свидерского пульс, покачал головой, чуть поколебался — и воткнул ему в предплечье очередной шприц.
Катерина не смогла удержаться от вскрика, получившегося похожим на придушенный писк. Константин обернулся к ней, сощурился, сделал несколько шагов и прикоснулся холодными пальцами к виску. И Катя провалилась в сон.
Видения во сне были мучительными. Ей не хватало воздуха, и чудилось, что лежит она на куске прозрачного льда, и медленно, непреклонно поднимаются вверх по телу тонкие побеги морозных кружев, приковывая ее к обжигающему холодом ложу, впаивая в лед — и скоро уже закроет замерзшая вода и ее глаза, и нос, и она совсем не сможет дышать. Двигаться не получалось, позвать на помощь тоже — из груди вырывалось только какое-то мычание, язык не слушался. Сколько она лежала так, непонятно. Казалось, что прошла вечность.
Щеку обожгло теплом, и она рванулась к этому теплу, забилась, не в силах проснуться.
«Катя, — зашуршал в голове едва слышный шепот. — Катя, просыпайся. Нужно проснуться. Ты мне нужна».
Она замычала, чувствуя на щеках горячие слезы и снова начала дергаться. Лед держал крепко, не пускал.
«Катюш, постарайся. Проснись. Давай. Открой глаза. Ты можешь».
«Не могу!» — хотелось крикнуть ей. Веки были налиты свинцом и будто смерзлись.
«Катя! — в мужском голосе послышалось едва уловимое отчаяние, отдающее в ее голове терпкой болью. — Мне тяжело… Кать, постарайся. Попробуй пошевелить пальцем. Я почистил тебя как смог».
Шепот прерывался, словно говорящий испытывал чудовищные перегрузки. Ей было жалко и его, и себя, и она попробовала сжать кулак.
Но разве лед даст это сделать? Холодные побеги, словно почуяв, что она может ускользнуть, потянулись вверх быстрее, заползая в рот, в нос, затыкая уши.
«Нет никакого льда. Ты спишь. Ты достаточно сильная, чтобы проснуться! Двигайся!»
Окрик подействовал, как всегда на нее действовал мужской гнев — она дернулась, и пальцы на руках сжались. Мгновенно ушло ощущение сковавшего ее холода, лопатки ощутили каменную плиту, ноздри судорожно втянули затхлый и влажный воздух пещеры, за веками начало светлеть — и она вспомнила, что сбоку висит магический светильник. Щеку ласкало теплом.
«Еще усилие, Кать. Еще, девочка, давай».
Она со стоном разлепила веки и почти ослепла от сияния светильника — так обострилось зрение. Повернула голову — исхудавший, с ввалившимися глазами Александр смотрел прямо на нее, закусив губу. Белки его глаз были ужасающе красными — будто у него разом полопались все сосуды. Лицо его блестело от пота, из носа текла кровь. Зубы были плотно сжаты. И все же после нескольких уколов наркотиков, после того, как его пили, он все равно смог как-то выйти из опьянения. Боги, как же чудовищно он должен быть силен!
«Молодец. Сядь».
Губы его не двигались.
«Тихо сядь. Не говори ничего. Я усыпил охранников… но не сильно. Могут очнуться».
Она медленно, заставляя мышцы работать и едва сдерживаясь, чтобы не кричать, села.
«Мне нужно… освободиться. Я вытащу нас. Тихо только. Кать. Тебе нужно от меня подпитаться».
Она всхлипнула.
«Нет!»
«Кать, послушай. Катюш. Просто сделай это. Тогда ты сможешь уничтожить цепь и освободить меня. Не теряй время».
«Не получится. Я едва чувствую тебя. В голове хаос»
«Сосредоточься на мне».
«Я боюсь, что не смогу остановиться. Я боюсь, что убью тебя»
«Сможешь. Давай! Не думай обо мне!»
Его аура засветилась ярче, и Катерина чуть наклонилась вперед, вглядываясь в нее. Тепло, действительно тепло.
Жалость утихала, заглушаемая голодом — и герцогиня потянулась к источнику энергии. Алекс смотрел на нее своими ужасающими красными глазами. Лицо его ничего не выражало.
От него оторвалась первая светлая нить и потекла к ней, потом вторая, третья, сворачиваясь в толстый канат — и Катерина едва сдержала стон, когда канат этот коснулся ее — и затем уже пила по полной, захлебываясь, чувствуя, как темнеет в голове и как хочется больше, еще больше.
«Остановись».
Она едва слышно застонала. Какое там — тут столько энергии. Пульсирующей, сладкой. Ее рука вдруг стала свободной — она посмотрела на запястье — кандалы рассыпались ржавым прахом. Теперь можно подойти и взять столько, сколько хочется.
Она мягко, как кошка, пригибаясь к полу, подползла к нему, прижалась щекой к груди, почти урча от жажды. Он снова тяжело дышал и напрягал мышцы, стараясь не стонать. Его выгибало — а ее руки суетливо искали свободную от одежды кожу — чтобы впиться, чтобы ближе был источник — и одежда расползалась под ее прикосновениями.
«Остановись. Прошу. Ты можешь».
Ладонь мазнула по мокрому, теплому и тут же обострилось обоняние — в нос шибануло запахом крови. Кровью пахли ее роды и выкидыши, кровью и страхом воняла она после побоев мужа — и такими же липкими, красными были ее ладони, когда она умывала лицо и рассматривала наливающиеся чернотой синяки. Катерина отшатнулась, в ужасе глядя на свои пальцы и начала суетливо вытирать их о камень. Приподнялась, вгляделась — Алекс спокойно смотрел на нее. Под его щекой уже натекла целая лужа, отливающая багровым, и кровь не останавливалась. Руки, посиневшие, сжатые, поднятые вверх, были скованы цепью, прикрепленной к крюку в стене.
Эти руки и спасли ее. И его. Вспомнилось, как крепки и нежны они могут быть, как ласково он наглаживал ее по плечам и спине, как обнимал. Что-то полыхнуло в голове, и в сознании установилась абсолютная ясность.
«Это свой. Нельзя».
Свой же. Свой. Нельзя.
Удерживая эту мысль, Катерина коснулась пальцами цепи. Та мгновенно расползлась темными хлопьями, как и тяжелые кандалы.
И герцогиня тут же отползла обратно, тяжело дыша.
«Что теперь?»
«Теперь тебе нужно открыть дверь. И найти мне молоко. Или хотя бы ключевую воду. Растопленный снег тоже подойдет».
Она едва не рассмеялась.
«Вода, Кать. В ней много силы. Тебе нужно отпереть дверь камеры и найти мне чистую воду. Я не могу сосредоточиться. Не встану. Еще немного и отключусь. Сделай это. И я вытащу тебя отсюда».
Он закрыл глаза и замолчал. И Катерина, чувствуя ладонями холодный камень пола, оттолкнулась от него, поднялась и неуверенно пошла к двери. Провела рукой по месту, где с другой стороны была щеколда, собирая в кулак ржавую пыль и отбрасывая ее. Потом еще раз. Старое, пережившее столетия железо рассыпалось мгновенно, но с каждым разом поддавалось все неохотнее, словно она часть своей разрушительной силы тратила на его уничтожение. Наконец, она смогла просунуть пальцы в образовавшуюся дыру, кое-как подцепила щеколду и сжала ее. По коже сыпалась крошка, и щеколда таяла невообразимо медленно — а герцогиня уже чувствовала снова подступающий голод и ровное сияние лежащего позади Александра.
Еще немножечко, чуть-чуть. И поскорее — потому что тепло манило, тепло звало ее обратно.
Железо сжималось в ладони куском сыпучего льда — и, наконец, дверь скрипнула, приоткрылась, и Катерина осторожно толкнула ее наружу. Осторожно, потому что помнила жуткий скрип, с которым створка двигалась ранее.
Но то ли боги обратили сейчас в эту сторону Туры свои взгляды, то ли судьба решила, что хватит неудач отдельно взятой женщине, но дверь открылась почти бесшумно, не потревожив охранников.
Мужчины стояли с открытыми глазами, и Катерина испугалась, что они видят ее. Но находившийся напротив смотрел прямо, зрачки были большие, расслабленные, и дыхание ровным. И тот, кто был сбоку, тоже не шевелился.
Она осмотрела их — нет ли где-то бутылки с водой, но при охране ничего не оказалось. Прикрыла пострадавшую дверь, и, поправив дырявую юбку, пошла по темнеющему коридору — света много было только у их камеры.
Только бы никто не решил сейчас проведать пленников!
Вода была в затопленных камерах, но Катя сомневалась, что ее можно пить — такой неприятный запах от нее шел. Вода точно была в доме. Но там — похитители. И вокруг дома было много снега. Если она не заблудится в коридорах и сможет найти выход наружу.
На первой развилке герцогиня поколебалась, выбрала одно из ответвлений и пошла дальше, бормоча шепотом причетки из бабушкиной тетрадки — вдруг пригодятся? Эхо подхватывало шепот, откликалось насмешливым и настойчивым шелестом из уголков и провалов. Как назло, из головы вылетела причетка-потеряшка, хотя она была первой, что бабушка заставила заучить. Как же там было?
«Узелок, узелок, раскрутись, развяжись, дорогу верную покажи, заклинаю…» А что дальше?
Снова развилка — и ни одного светильника. Катя, постукивая каблуками — чудо, что они уцелели! — пошла в темноте. Глаза снова перестроились, стены каменного коридора стали объемными, бархатными.
«Узелок, узелок…»
Опять разветвление. Никаких пометок, никаких следов. Откуда-то потянуло табачным дымом, но Катя, как ни принюхивалась, не могла определить, из какого рукава тянет. Пошла туда, где запах показался сильнее.
Ну как же звучит причетка?!!! Еще две фразы, она точно помнила. Как так, как она могла забыть?!
Катерина уперлась в тупик. Пошарила руками по стене — здесь был обвал, и Катя поспешила обратно. Если засыплет ее, то Саша умрет там, в камере. И девочек своих она больше не увидит.
От воспоминаний о дочерях перехватило дыхание, и она застонала чуть слышно. Издевательское эхо тут же подхватило этот стон, усилило, сделав похожим на вой умирающего зверя, и она насторожилась, прислушалась. Сердце забилось чаще, и успокоилось только когда стих вой.
«Узелок, узелок…»
Здесь сворачивала? Или не здесь?
Катя поняла, что заблудилась, минут через десять. Проклятая причетка не давалась, и герцогиня прислонилась лбом к каменной стене, пытаясь понять, что делать дальше. Затем решительно дернула себя за волосы. Дергала и дергала, ойкая от боли, пока в руках не оказался целый пук из ее шевелюры. Скатала его в ладонях — плотно, крепко.
Если не помнишь, остается только придумать, не так ли?
Она пошла дальше, касаясь пальцами стены, и через несколько минут нащупала-таки остренькую кромку камня. Ладонь резать не решилась — руки могли еще пригодиться, — прислонилась плечом, так, чтобы кромка впилась в кожу и, выдохнув, рванулась по ней вперед.
Из глаз брызнули слезы, плечо сразу защипало, и потекла по нему горячая кровь. Осталось только вымазать кровью клубок из волос. Положить на землю, очертить верным знаком. И прошептать:
— Узелок, узелок, развяжись, раскрутись, дорогу верную покажи, заклинаю, к воде покажи, к чистой, свежей, заклинаю, кровью своей заклинаю…
Мокрый клубочек лежал неподвижно, и она смочила палец кровью, обвела ею контуры знака и упрямо зашептала снова. И сработало — самодельный артефакт поднялся в воздух, вращаясь, снова шлепнулся на землю, обрастая мохнатыми тенями, как пылью и расширяясь до размера детского мяча — засветился и быстро-быстро покатился куда-то в обратную сторону, откуда она пришла. Катя бросилась за ним — и тут не выдержал каблук. Схватила туфли в руку, сразу чувствуя холодный камень под ногами — и побежала, мгновенно ударившись обо что-то, оцарапавшись, порвав чулки.
Клубочек катился и катился вниз, протискивался в какие-то щели, притормаживал, когда она отставала, и начинал нетерпеливо подпрыгивать на месте. Катя бежала, стараясь не думать о том, что он, очевидно, увел куда-то очень далеко от обитаемых коридоров. Несколько раз она наступала на острые камни, и ноги кровоточили, и плечо болело, и так гнетуще было в этих подземных ходах, так страшно, что ей казалось — еще немного, и она потеряет сознание.
А волшебный проводник все катился вперед. Внезапно на стенах начали появляться светящиеся мхи, и сами ходы расширились — теперь это была система пещер, одна больше другой, и пол Кате показался теплым — шла она час, или два, и в какие неизведанные глубины спустил ее артефакт, лучше было не думать. С потолков свисали причудливые сталактиты, ноги скользили по буграм на полу, и она старалась идти тихо, как мышка, чтобы не дай боги какой-нибудь из наростов не решил упасть от звука. Появились уже и целые белые колонны, похожие на высокие стопки блинов, облитых застывших маслом, и вскорости Катерина шла уже среди целого известнякового леса, иногда встававшего так плотно, что приходилось протискиваться с большим трудом.
Только бы вернуться обратно. Только бы выжить. Только бы снова увидеть дочерей.
Клубочек замедлился, свернул куда-то за зубья сталагмитов… И исчез в клубах пара.
Катя, чувствуя, как хлюпает под ногами теплая вода, осторожно двинулась вперед. И открылась перед ней темная огромная пещера, похожая на дворец подземного великана. Как тысячи люстр свисали с потолка свечи сталактитов, упираясь в широкий козырек, опоясывающий пещеру до половины на уровне ее глаз. Светили мхи, карабкающиеся под потолок, но все равно большая часть пустоты была заполнена тьмой. А внизу лениво ворочалось и булькало, исходило паром гигантское озеро. Такое большое, что видны были на его поверхности течения и водовороты, и волны его бились о берег, хотя не было тут ни ветра, ни иного движения, способного вызвать волнение.
По ее ноге что-то ползло — Катя вскрикнула и тут же зажала себе рот рукой, ибо эхо тут было оглушающее. Усиливающийся звук бесновался несколько минут, срывая с потолка известняковые столбы и обрушивая их в озеро, а Катерина забилась под козырек и молчала, вздрагивая от очередного оглушительного падения — и вызванных уже им обвалов поменьше.
Наконец, цепная реакция закончилась. Герцогиня зажала в ладони мокрый клубочек — именно он напугал ее до крика — и пошла искать, во что набрать воды.
Тьма вокруг шевелилась, успешно съедая едва брезжущий свет, и от переживаний, и от всего случившегося на Катерину напала банальная икота. Она присела, чтобы попить.
Вода была вкусная. Сильная. И как это она сразу не почувствовала?
Катя зашла в озеро по грудь и закрыла глаза. И тут же хлынула в нее стихия Синей Богини, питая и успокаивая, делая чувствительнее, залечивая раны. Оторваться было невозможно.
А когда она-таки привычно уже остановила себя и обернулась, из темных клубов пара на нее смотрели десятки змеептиц-сомнарисов. Скалили острозубые пасти, били хвостами, шептались о чем-то — большие и маленькие, совсем крошечные, старые, серебристые, и молодые, цвета темной тины.
— Кровьссс… Жссссживаааяссс кроооовьсссс…
— Нассссшшшааа кроооовввввссссь…
— Вкуссссснаяяяяссссс…
— Меня нельзя есть, — жалобно сказала Катя. От испуга икота сразу прошла. — Не дам согласия!
— Чссселоввеек одииинсссс, никхтоооо не уссссзнаааетссссс…
— Зссссапрещеноооосссс безсс ссссоглассссия…
— Я невкусная, — вспомнила Катя, отступая в глубь озера и невольно пригибая голову — сверху висел огромный сталактит. — Меня уже один из ваших пробовал.
Они словно не слышали ее.
— Кровьюсссс паххссснеееетссссс…
— Вкусссснооооо…
Шипение заполонило пещеру. Катя двигалась в темной воде вдоль берега, страшась упасть в какую-нибудь яму, а сомнарисы вытягивали шеи, принюхивались, но отчего-то не нападали. Если выйти чуть дальше, то там лежит разбитый сталактит, расслоившийся на изогнутые лепестки известняка. И, может, получится набрать в один такой воды и принести обратно Саше….
Она вышла — сразу стало зябко. Как могла отжала одежду и потянулась к груде известняка.
Удалось отыскать что-то похожее на широкую тарелку, но оно было таким тяжелым, что тащить обратно придется очень долго. Но герцогиня все равно зачерпнула воды. Поморщилась, поднимая — туда поместилось литра два. Спина сразу заныла, заболели плечи. Осталось немного — пройти сквозь клубок сомнарисов, выйти на сухую землю и снова начертить знак кровью — и тогда волосяной проводник, примостившийся на плече, отведет ее обратно, к Саше.
И герцогиня осторожно, замирая от страха, ступила меж шелестящих змеептиц. Сделала шаг, другой, с трудом удерживая тяжелую каменную «тарелку». Прикоснулась к одному из них бедром — кожу тут же закололо знакомой энергией. Духи шептали, переговаривались, раскрывали зубастые пасти — и Катерина вертела головой, приказывая себе не бояться.
А как тут не бояться, когда то и гляди набросятся на тебя и выпьют всю кровь?
— Подожсссдиии, — прошелестел один из серебристых сомнарисов, когда она уже дошла до середины. — Дайссс нам кровисссс… Мы поможсссеемммссс…
— Вы же меня убьете, — дрожащим голосом ответила Катя. Темные тела перед ней сомкнулись, закрывая проход.
— Капляяясссссс… кажсссдомууу… большссеее не возссссьмемсссссс… дайсссссс… дайссссс… оссссвободииии насссс… Нам не выбратьссссяаааа отссссюда безсссс темнойссс кровисссс…
— Почему? Вы же можете проходить сквозь пространство?
— Ссссилаааа изссначальнаяссс сссслабееет и мы сссс неюссс…
— А если дам крови, сможете меня с еще одним человеком вынести наружу? Сквозь гору? — заинтересовалась Катерина.
— Нетссс, — тревожно зашептал серебристый, — не пройдетессс ссссквозьссс каменьсссс… но я покажуссс выход…
Тяжелый известняк оттягивал руки, и Катя решилась, положила его под ноги, протянула ладонь.
— Только немного. По капле!
Зашипел, засуетился клубок — каждый стремился успеть первым, и Катя испугалась, что ее сейчас затопчут. Но нет — первым коснулся ее ладони тот, кто говорил с нею, проколол клыком и лизнул совсем немного. И чудовищные духи, по очереди, как дошколята к вазе с конфетами, подходили к герцогине, касались ледяными языками немеющей руки, слизывая выступающую кровь и отходили. И сразу же исчезали, истаивая черным туманом.
Долго длилось это странное пиршество. Было тихо, иногда только Катя со шлепаньем переступала затекшими ногами и несколько раз с грохотом падали в воду сталактиты. Наконец, Катерина осталась один на один со старым серебристым сомнарисом. Он посмотрел на нее, склонил голову на длинной шее.
— Сссслабаяяяя… носсс нам хватилосссс…
— Ты обещал! — напомнила она. — Помоги. Мне нужно отнести воды моему… мужчине. Он в пещере где-то наверху.
— Посссмотрюсссс, — прошелестел дух и тоже истаял.
Вернулся он через несколько секунд. Молча проскользил в озеро, раскрывая широкие крылья — вокруг него теплую воду сковывало ледяным узором — нырнул и вынырнул с большим куском льда в зубах. Размером с немаленькую кастрюлю.
— Садиссссь, — прошелестело у нее в голове. — Отвезуссс… Тамссс раньшессс былиссс людиссс… мы сссслушалисссс… училиссс говоритьсссс…
И снова Катя обхватила холодное тело полузмея руками и ногами — и замелькали мимо нее пещеры и стены коридора. Сомнарис словно скользил над полом, сужаясь и расширяясь, но ни разу не пришлось ей подтягивать ноги, чтобы не удариться о камень. Он несся так быстро, что стал полупрозрачным, и снова в нее втекала родная, знакомая сила, оставляя Катерину сытой и сонной.
Остановился он в освещенном коридоре — в нескольких метрах от них стояли застывшие охранники. Повернул голову, аккуратно положил лед на пол.
— Подождуссс… дашссс еще кровисссс?
— Бери, — согласилась Катя. И протянула руку.
Свидерский так и лежал на боку, в почерневшей уже луже, и Катя так испугалась, что он умер, что, не подумав, прикоснулась к нему. Нет, дышит. На удивление не шибануло голодом, и она на всякий случай приложила руку к своей одежде. Юбка не расползалась. Черт знает что за сила. Как она действует?
Александр вздохнул, открыл красные глаза.
— Вовремя, Катюш… я еле держал охрану уже.
— Сейчас, сейчас, — засуетилась она, — потерпи еще немного, Саш, хороший мой, потерпи…
Нашла какой-то камень, застучала по глыбе льда, и стала вкладывать откалывающиеся кусочки Алексу в рот. Он тяжело вздыхал, глотал с видимым усилием. Но дыхание становилось легче — и глаза, когда он открывал их, светлели — уходила краснота. Наконец смог сесть. Протянул руки.
— Дай мне.
Она подтащила к нему лед, и Александр почти без усилий поднял его, запрокинул голову — под его ладонями лед таял, вода так и лилась, — и начал жадно пить. Сияние вокруг него уплотнялось и становилось ярче на глазах.
— А теперь, — сказал он уже привычно твердо, — пойдем наверх.
— У меня есть кому отвести, — прошептала герцогиня. Алекс нахмурился, глядя на что-то за ее спиной, выдернул из воздуха светящуюся цепь, приподнялся — и Катя оглянулась и прыгнула на Свидерского, повисла на руке.
Из двери выглядывала длинная шея любопытного сомнариса.
— Это помощник, — сказала она быстро, — не надо. Он мне помог. Он выведет нас, Саш. Не трать силы.
— Егосссс не возсссьму… — укоризненно прошелестел дух, — выпьюссс…
— Уходи, — велел ему ректор, и Катя даже немного обиделась за змеептицу. Но та ничуть не расстроилась. Отступила в коридор и растаяла клочьями тумана.
— Пойдем, — повторил Свидерский и попытался открыть Зеркало. Нахмурился. — Слишком глубоко, горы искажают, а я не в полной силе. Придется подняться наверх.
— Саш, — сбиваясь, позвала Катерина, — там наверху моя Марина, принцесса. Надо ее спасти.
— Я вернусь за ней, — отозвался он. — Но сначала выведу тебя.
Свидерский оживал на глазах. Вышел из камеры, прикоснулся по очереди к охранникам — те засияли тонкой дымкой стазиса. Оглянулся на Катю — та стягивала с себя чулки, разорванные и грязные, — и снял с одного из охранников рубашку.
— Что ты делаешь? — Екатерина от удивления так и застыла с не до конца спущенным чулком.
— Тебе нужно накинуть что-то сверху, — пояснил он, — юбка совсем дырявая. И на ноги нужно что-то надеть.
— Я его вещи не возьму, — сказала она поспешно, — не могу, Саш, противно. Лучше свою мне отдай.
Он внимательно посмотрел на нее. Покосился на свою рубашку — заляпанную кровью, потрепанную, испачканную землей.
— Не противно?
— Нет, — твердо ответила она и посмотрела ему в глаза.
Через минуту она уже красовалась в рубашке, полы которой закрывали юбку, а Алекс драл рукава у конфискованной.
— Не надо, — попросила Катя неуверенно, когда он направился к ней, сжимая в руках бывшие рукава. — Саш, я боюсь прикосновений.
— Смогла сдержаться ранее, сдержишься и сейчас, — Свидерский опустился перед ней на корточки, и она задохнулась от близости его тепла. — Потерпи. Нужно скорее уходить, а ты не сможешь быстро идти босой. По моим ощущениям, сюда уже скоро придут проверить нас и с дозой для меня. Не хочется вступать в бой в закрытом пространстве.
Он говорил, уверенно обматывая кусками ткани ее ноги — Катерина сжала зубы и смотрела в потолок, и от напряжения по щекам ее текли слезы. Алекс отодвинулся, заметил ее мокрые щеки и отошел на несколько шагов назад.
— Встань, походи. Нигде не давит, не натирает?
— Нет, — поспешно всхлипнула она и буквально выбежала из пещеры. Свидерский пошел следом, обогнал ее, запустил несколько Светлячков, осветивших коридор, и быстро направился вперед. Оставив ее за спиной, словно совсем не боялся, что она может снова присосаться.
— Как ты понимаешь, куда идти? — спросила Катерина через несколько минут, когда он остановился у одной из развилок, принюхался и уверенно свернул в левый коридор, потом поднялся вверх по крутому естественному пандусу, который она в своих блужданиях парой часов ранее не заметила и прошла мимо.
— Я же охотник, — усмехнулся Алекс, — много лет проработал боевым магом. Нас этому еще в университете учили. По воздуху определяешь, где есть выход на открытое пространство. Потому что в таких катакомбах приходилось работать, что если не уметь найти выход или издалека почуять нежить, погибнешь.
В намотанных на ноги портянках шагалось легко, и Катя слушала мага и смотрела на его спину. Под кожей наливались синяки, кровоподтеки, но он словно не чувствовал их. И появляющаяся за спиной темнота уже не страшила ее так, и вдруг появилась уверенность, что все будет хорошо, все закончится — и организм сразу захотел есть, пить, спать и прочее, что нужно нормальному человеку. А еще она поняла, что поступила совершенно правильно, назначив Сашу опекуном девочкам. Пусть он никогда не узнает об этом, но если бы что-то с ней случилось, никто бы лучше не позаботился о них.
Она, погрузившись в свои мысли, спохватилась только тогда, когда голод внутри снова начал тяжело ударять в виски и требовать взять еще немного силы от источника впереди. Катя медленно, незаметно, начала отставать от Свидерского, чтобы, если она сорвется, Алекс успел среагировать. И постаралась отвлечься разговором.
— Где сейчас мои дочери, Саш?
— У Мартина, — он оглянулся, увидел, что она отстала, нахмурился и подождал, пока Катя подойдет к нему. Делала она это с неохотой. — У него безопасно. Я думаю, его щиты вообще никто не способен вскрыть. Надо будет попросить, когда все закончится, поставить защиту и на тебя. И детей. Тогда сможешь нормально жить.
— Я никогда уже не смогу нормально жить, — сказала она с неожиданной злостью и застыла в нескольких шагах от спутника. — Если все получится, Саш, отправь меня прямо в монастырь Триединого. А потом доставишь ко мне моих девочек. И не подходи ко мне, — она отчаянно выставила руки вперед, потому что Свидерский двинулся к ней, — Саш, мне так трудно… не приближайся, пожалуйста. И не трогай меня. Я сейчас с ума сойду. Я сама не своя становлюсь. Пожалуйста!
Боль в ее голосе и снова потекшие слезы заставили его остановиться.
— Не отходи далеко, — только и сказал он и двинулся дальше.
Невероятно, как он находил скрытые в нишах лестницы, подъемы и выбирал верные повороты. Шагал легко, периодически останавливался, прикладывал руку к земле или гладил воздух и снова шел вперед. Светлячки роились вокруг них, как ласковые котята — Катя всхлипнула, и один из них вдруг подлетел к ее лицу, нежно потерся о щеку, заставив зажмуриться от сияния. Он был теплый и упругий, и Симонова невольно улыбнулась — и заметила, как Алекс едва уловимо повернул голову в ее сторону и тоже улыбается. Пальцы его чуть шевелились. Протянула руку, чтобы погладить шарик — и тот замерцал, впитываясь в ее ладонь, и потух.
Катерина тяжело вздохнула и пошла дальше. Алекс сотворил еще несколько Светлячков, отправил к ней — но она больше не касалась их. Так и шла, погрузившись в свои невеселые мысли. И не заметила, как спутник остановился, почти налетев на него.
— Что за?! — выругался кто-то, и Катерина из-за спины Свидерского только и успела увидеть вспышку света — и двух застывших мужчин посреди коридора. Вокруг них таяли странно продырявленные щиты. Один из магов вскинул руки в защитном жесте, второй касался запястья, словно рвал невидимый браслет. Алекс подошел к нему, провел над рукой ладонью.
— Отмычка, — сказал он ровно, заметив, как Катерина разглядывает дыры в щитах. — Разъедает слабые щиты на раз. Будешь учиться — на третьем курсе ее проходят. Поспешим, Кать. Этот, — он кивнул на мага, — успел-таки активировать сигналку. Скоро здесь будет многолюдно.
Катя сразу поняла, что они уже очень близко к выходу — и путь весь занял минут десять, не больше. Потянуло свежим воздухом, да и голове стало легче — будто массив горы стал меньше давить на нее.
Но наверху их уже ждали.
— Тихо, — прошипел Алекс, неуловимо бросился к ней, толкнул к стене, накрывая щитом — Катерина не ударилась, спружинила защита — и тут же прыгнул обратно, в накрывшую их вспышку.
Катя вжалась в стену, затем и вовсе сползла вниз. В периодически высвечиваемом добела подземелье она видела множество людей, слышала их крики — и Алекса, двигающегося так быстро, что она даже найти его взглядом за короткую вспышку не могла. Вокруг ревели боевые заклинания, щит ее сминался, но держался, сверху на него сыпались камни, да и гора, кажется, подрагивала. Катерина прикрыла руками и зажмурилась, успев увидеть, как появившийся прямо перед нападающими Свидерский раскидывает руки — и их просто сносит, как колоду карт порывом ветра, и тут же накрывает перламутровой дымкой стазиса.
И тут же все умолкло. Тихо сыпалась на щит каменная крошка, тихо шел к ней, почти оглохшей и ослепшей, Александр.
— Все, Кать, — спокойно проговорил он и протянул ей руку, но она замотала головой, с трудом поднялась сама. — Вставай. Чуть дальше отойдем, а то тут еще фонит после боя.
— Ты так быстро, — пробормотала она сипло.
— Магические бои долго не длятся, — усмехнулся он. — Особенно если силы неравны.
Она шагала, пытаясь не смотреть в сторону нападавших — слишком страшно и неестественно лежали тела. А вот Александр остановился у одного, вгляделся.
— Надо же, — сказал он и вздохнул, провел над сердцем молодого мужчины ладонью. — Учился у меня десять лет назад. Не темный. За идею, значит. Или за деньги.
— Они все мертвы? — слабым голосом все-таки спросила Катерина.
— Вряд ли, — отозвался Свидерский. — Переломаны, это да. Разве что кому-то не повезло. Но они знали, на что шли. Если нападаешь — будь готов получить в ответ.
Они прошли еще несколько десятков метров, остановились.
— Я отведу тебя в монастырь Триединого на побережье, — Алекс открыл Зеркало. — Туда уехали несколько семей темных, с которыми я поддерживал контакт. И настоятель мне знаком. Девочек приведу к тебе как смогу.
Мгновенное головокружение — и они вышли среди каких-то построек. Двор был убран от снега, а прямо перед ними прыгали по земле десятки нахохлившихся воробушков, поклевывая высыпанные в длинную кормушку зерна. Неподалеку с умиротворяющим плеском изливался в широкую мраморную чашу, вкопанную прямо в землю, родник из небольшого холмика. От воды исходило едва заметное сияние.
Катерина с наслаждением вдохнула свежий морозный, чуть приправленный морем воздух. Небо было светло-серым, наливающимся розовым. Оказывается, здесь, наверху, уже наступило утро. Чистый воздух принес облегчение — а, может, уже начала действовать магия святого места — сразу поутих голод, и мышцы расслабились, и захотелось улыбнуться.
Краем глаза она заметила, что из окна маленького дома выглядывает какой-то пожилой человек. Посмотрела на Александра — тот тоже заметил, приветственно поднял руку. Через несколько мгновений в домике открылась дверь и к ним, опираясь на палку, поспешил старик в одеянии служителя Триединого.
— Отдыхай, — сказал ей Алекс тихо и привлек к себе — она даже воспротивиться не успела. — Не стесняйся ничего просить. Здесь с радостью помогут тебе. Девочек приведу завтра.
Он коснулся ее лба поцелуем и задумчиво погладил по голове. Катя улыбнулась, рассматривая его лицо, ставшее старше, резче. Как могла она подумать, что он похож на мужа? Ничего же общего.
— Доброе утро, Александр Данилыч, — чопорно проговорил старик, остановившись рядом. Оглядел Катерину, поднял брови, и ей сразу стало неловко и за свои голые ноги в обмотках, и за грязную юбку, и за рубашку. — Что случилось? Первый раз ты приводишь нам… гостью в таком состоянии.
— Доверяю вам пострадавшую, отец Виталий, — коротко проговорил Свидерский. — Это ее светлость Катерина Симонова. Темная кровь, нужны соответствующие обряды. Выделите ей где жить, завтра сюда прибудут ее дети. Катя у вас надолго.
— Все сделаю, Александр, — величественно кивнул священник и протянул руку. — Пойдем, дитя.
— Иди, — приказал Свидерский. Ей очень не хотелось от него отцепляться. — Иди, Кать. Я вернусь сюда. К тебе. Ваше священство, — он кивнул в сторону родника, — мне нужно восстановиться. Можно?
— Конечно, — проговорил тот. Без страха взял Катерину за руку, и она послушно пошла за стариком, оглядываясь на Александра. Тот, склонившись над чашей, пил из нее воду, затем умылся, подержал руки в воде, открыл Зеркало и исчез.