Не надо терять надежды…
— Пока, к сожалению, ничем не могу вас порадовать, — сказала Ксения Семеновна Вихрова.
Лицо Сахарова помрачнело. Он облокотился на стол и тяжело вздохнул.
Раз в полторы недели, а то и чаще Иван Антонович заходил после работы в отдел розыска Гороно.
Всегда приветливая и ласковая, инспектор Ксения Семеновна подробно рассказывала ему о том, что делается, чтобы отыскать его сына. Но ничего утешительного сказать она до сих пор не могла. Казалось, Алеша Сахаров пропал бесследно.
Ксения Семеновна с теплым сочувствием взглянула на своего собеседника.
— Пока, — она сделала ударение на этом слове, — ничего определенного еще нет. Но мне кажется, что скоро мы будем иметь данные…
— Почему вы так думаете? — оживился Сахаров.
— Поиски сейчас идут по линии отдела опеки. Вы это знаете. Я вам говорила, что мы запросили те районные отделы народного образования, где происходило усыновление маленьких ленинградцев. Нам прислали огромный список таких детей. Из этого списка мы выбрали Сахаровых Алексеев…
— Так, значит, не один Алеша Сахаров из Ленинграда остался без родных и был отправлен на «Большую землю»?
— Конечно, не один, — улыбнулась Ксения Семеновна. — Алексеев Сахаровых, вывезенных из Ленинграда и впоследствии усыновленных или взятых на опекунство, оказалось девять человек.
— Как много! — удивился Сахаров.
Ксения Семеновна кивнула и продолжала:
— Из них пять Алексеев Ивановичей. У четверых отчество другое, но, на всякий случай, мы их тоже приняли во внимание. Относительно всех девяти Алешей мы послали запросы на места. Нас особенно интересовало, где, когда и при каких обстоятельствах усыновили этих мальчиков. Мы просим возможно точнее выяснить все подробности…
— Ответа еще не было? — взволнованно спросил Сахаров.
— Из трех, самых ближних мест, уже поступили ответы. Но данные не подходят. А вот из дальних мест еще придется подождать ответ.
— Как всё это длительно!.. И как сложно!
— Разумеется, не быстро. Ведь расстояние значительное. И, кроме того, всюду надо поднимать архивы, устанавливать точные данные…
— Иной раз мне кажется: так мы никогда ничего и не узнаем, — грустно признался Иван Антонович.
— Вот это уж совсем напрасно! — воскликнула Ксения Семеновна. — Ни в коем случае не надо терять надежды. Да знаете ли вы, товарищ дорогой, какие труднейшие, запутанные случаи удавалось нам распутывать? Только на-днях мы нашли девочку. Разыскивал ее старший брат, теперь курсант. Приходит ко мне такой парень, грудь в орденах, и говорит: «Найдите мою сестренку. Одна она у меня осталась, самая наша младшенькая. Семья была большая и вся во время войны погибла». А обстоятельства были такие: дом разбомбило, погибли там многие… — Ксения Семеновна вздохнула. — Двухлетнюю девочку вытащили из-под развалин и отнесли в ближайший госпиталь. Документов при девочке, разумеется, не было никаких. Ребенок был испуган, ошеломлен бомбежкой. И что может знать и помнить двухлетняя крошка?
— И все-таки ее нашли через четыре с лишним года? — поразился Сахаров. — Но как? Каким образом?
— Единственной путеводной ниточкой, связывавшей девочку с прошлым, была вышивка на платье. Девочку, очевидно, собирались отправить на дачу с детским садом или с яслями. Но не успели… И вот на всей одежде ребенка — на платьице, на рубашке, на переднике, на чулках — было заботливо вышито: «Гусева Оля». Это было записано при поступлении девочки в госпиталь. И, само собой разумеется, был записан адрес того разбомбленного дома, из которого девочку принесли.
— И потом, когда девочку отправили в «Дом малютки», всё это взяли на заметку, — подсказал Сахаров.
— Да. Девочку принесли в госпиталь чужие люди. Неверно я сказала. Не чужие, а просто незнакомые. Как в большой семье, живем мы в нашей стране. Каждый готов позаботиться о другом. Вы думаете, Иван Антонович, что детский дом, откуда потерялся ваш сын, хоть на минуту забыл о нем? Конечно, они сразу же дали знать о пропаже мальчика и в детприемники и в угрозыск. Поисками вашего сына заняты многие люди. Так что запаситесь терпением, — добавила она, мягко улыбаясь.
— Спасибо вам, — всегда вы меня подбадриваете… — сказал Сахаров, прощаясь с инспектором.
Я его найду
Ося упрекал себя за то, что в последнее время он ничего не предпринимал для поисков Алика. Уж очень много интересного происходило кругом.
Недавно состоялось очередное комсомольское собрание, посвященное выборам в Верховный Совет СССР. Мальчики делали небольшие доклады. Ося рассказывал о выборах в капиталистических странах. Два вечера он просидел в читальне над газетами и брошюрами.
Немало времени отнимала работа в школьной мастерской наглядных пособий, где мальчики с увлечением вытачивали, клеили, раскрашивали разные приборы и макеты. Руководил мастерской учитель географии, веселый живой старик, организатор многих интересных дел. А Ося всегда был энтузиастом географии.
Экскурсии в музеи и за город! Шахматный кружок!
И ведь почти каждый день мальчики писали контрольную по какому-нибудь предмету: кончалась первая четверть.
Все эти дела и отвлекали Осю от поисков Алика.
Оська и Павлик сидели на диване и разговаривали вполголоса.
За круглым столом Оля занималась с Маней Крючковой, отстававшей по русскому языку.
А за письменным столом, наклонив голову набок, выводил буквы Димка.
Матвей Иванович сидел рядом в кресле и читал, часто приподнимая очки на лоб и издали заглядывая в димкину тетрадку.
— Павлушка, ну, как же быть-то? — понизив голос, взволнованно говорил Ося.
— Ты это о чем?
— Ну, ясно, об Алике. Ты не забываешь спрашивать в ремесленном?
— Своих уж всех спросил. Еще тогда. В соседнем ремесленном учится Сахаров, так он Петр, а не Алексей. Иван Антонович сам уже всюду узнавал. И через Гороно и в других местах. Да вот не находится. А по радио теперь не передают, кто родственников разыскивает. Во время войны, помнишь, передавали около шести часов утра… Да жив ли твой Алик? Ведь мы и этого не знаем.
— Жив, жив! — убежденно ответил Оська. — Мне даже кажется, что он где-то здесь, в Ленинграде.
— Почему? А вдруг в Казахстане?
— А вот почему. Ты ведь тоже уезжал на Урал, а вернулся, правда?
— Конечно, вернулся. Еще бы! Мы ведь ленинградцы. Матери каждую ночь Ленинград снился.
— Вот видишь! А ведь Алик тоже ленинградец. Постоянный… как это говорится? Коренной. Он тут родился. И, главное, отец его из армии сюда должен был вернуться, он же знал об этом. Теперь он большой парень, как мы с тобой. Нет, нет, он непременно должен был сюда стремиться!
Ося порывисто вскочил, потом снова сел верхом на стул и, опершись локтями на спинку, подпер кулаками щеки.
— Заданное условие: он живой. Спрашивается: как его найти? Вот задача! Потруднее всякой геометрии. Как ее решить? А, Павлушка?
Павлик в раздумье покачал головой.
Ося помолчал и зашептал, глядя на друга горящими глазами.
— Знаешь, Павлик, кто его сразу мог бы разыскать? Знаешь?
Павлик кивнул.
— Я понимаю, про кого ты говоришь. Но ведь нельзя же беспокоить. Если все будут к нему обращаться…
— Вот именно! Другого такого занятого человека на всей земле нет. Не понимаю я, что ли? Это уж я на самый-самый крайний случай говорю. Но я уж так и решил: если до весны ничего совсем не узнаем, напишу Сталину письмо. А все-таки его найдем!
Чья это книга?
Второй номер журнала «Пионерская дружба» решили непременно выпустить к Новому году.
Тамара Хлопина, ответственная за сбор статей, уже всех донимала просьбами скорее приносить свои произведения. И она была права: до Нового года осталось всего недели полторы, а ведь и статьи, и стихи, и рисунки надо было еще переправить в Подгорную школу.
Было бы обидно сделать второй номер хуже, чем первый. А первый номер вышел на славу. Особенно всем нравились стихи одной девочки из пятого класса Вали Родионовой. Стихи назывались «Ленинграду».
Свои сочинения для первого номера журнала подгорновцы привезли с собой, когда приехали в Ленинград на ноябрьские праздники. Делегаты от обеих дружин побывали во Дворце пионеров на праздничном костре.
Оля очень любила Дворец пионеров. Но он никогда еще не казался ей таким красивым, как на этот раз. Показывая Ане Дворец, Оля и сама как-то по-новому им любовалась.
Аня притихла, — так ей всё нравилось. Кругленькие щеки ее разгорелись, а темные глаза блестели. Обычно сдержанная, Оля вся сияла, глядя на анину радость.
Они не расставались ни на минуту. Ходили и сидели рука об руку. Таня Чуркина позвала Олю танцовать, но Оля отказалась.
— Ну, еще бы! Ты только свою Аню и видишь! — обиженно сказала Таня.
— Тебя ведь я каждый день вижу, — возразила Оля. — А ее…
Не дослушав, Таня тряхнула белыми косичками-крендельками и убежала.
— Может быть, ты, и правда, хочешь туда пойти? — спросила Аня. — Я танцовать не умею…
— Нет, нет! — воскликнула Оля. — Совсем не хочу. Мне так хорошо с тобой. А танцовать мы тебя научим. — И они продолжали сидеть на диванчике у стенки.
Люстры сверкали ослепительно. Пестрая толпа ребят кружилась посреди громадного зала. Свежо и радостно алели пионерские галстуки.
Стоял веселый шум. То и дело раздавались взрывы смеха. И всё это не мешало, а наоборот, — как-то помогало подругам разговаривать.
Оля была скрытной девочкой, но почему-то Ане она просто и свободно рассказывала о самом сокровенном.
Ни с кем Оля не говорила о маме, даже с Матвеем Ивановичем. А вот Ане она рассказывала о том, как в блокаду представляла себе, что ее мама на фронте, и как от этого ей становилось теплее и есть хотелось гораздо меньше.
Девочки поговорили о том, кем они будут, когда вырастут.
Оля неизменно хотела стать врачом.
Немного помедлив, Аня призналась, что хочет быть… судьей. Оля удивилась: почему обязательно судьей?
— А мне нравился быть справедливым судьей, — сказала Аня. — Оля, знаешь, — вдруг вспомнила она. Один мальчик из нашей школы говорит, что он знает тебя.
— Знает меня?
— Да. Вернее, он знал тебя когда-то. Он услышал твою фамилию и даже… растерялся как-то. Он думал, что ты погибла в блокаду.
— Что же это за мальчик?
— Он говорит, что приходил на то место, где вы прежде жили, и увидел, что вашего дома нет.
— Может быть, это кто-нибудь из нашей школы.
— Он хотел тебе написать на дружину.
— Я не получала письма.
— Значит, он еще собирается написать. Он говорит, что, может, ты его забыла.
— А как его фамилия?
— Петренков. Алеша Петренков. Это тот самый мальчик, с которым я занимаюсь арифметикой. Я тебе говорила.
— Алеша Петренков? — удивилась Оля. — Ой, да что ты! Ведь с Алексеем Петренковым наш Оська играет в шахматы на открытках.
Девочки условились, что на зимние каникулы Аня обязательно приедет к Оле в гости на несколько дней.
* * *
После уроков, перед уходом домой, Оля забежала в пионерскую комнату. Она не могла уйти из школы, не заглянув туда хотя бы на минуту.
Едва Оля появилась на пороге, Вера сказала:
— А я уж хотела девочек за тобой посылать. Прочти-ка!
И Вера протянула Оле распечатанное письмо.
— Вслух, вслух читай! — раздались голоса девочек.
Оля стала читать. Письмо было от пионервожатой Подгорной школы. Марья Ивановна просила Веру сообщить, кто подарил для подгорновских школьников книгу А. Гайдара «Военная тайна». «Мне это очень нужно знать, — писала вожатая, — а вам легко будет установить, тем более, что эта книга приметная, на титульном листе есть надпись: «Моему сыну от папы. Вырастай большим и смелым».
— Можно посмотреть по записям, — сказала Оля. — Кто же эту книгу подарил?
— А зачем ей это надо знать? Вот интересно! — громко воскликнула Таня. — Погляди, Верочка, скорее, чья это книга.
— Погляди, погляди! — Вера с досадой посмотрела на Таню. — Точно я не смотрела. В том-то и дело, что эта книга нигде не записана.
Послышались удивленные возгласы:
— Как не записана?
— Почему не записана?
— А вот так не записана. Я уже два раза пересмотрела все записи.
— Фу-у, как глупо получилось! — разочарованно протянула Галя Снеткова. — Кто же это не записал?
Оля пристально посмотрела на подругу, и Таня испуганно подумала: «Неужели это я не записала? Быть не может…» Именно эту мысль Таня прочла в олином взгляде.
«Вот сейчас эта беспощадная Оля скажет: «Это Таня виновата».
Но Оля молчала. Зато Тамара Хлопина прищурила свои близорукие глаза и сказала решительно:
— Больше всех вела записи Чуркина. А она вечно занимается десятью делами сразу. И пишет, и болтает, и даже ест. Она и не записала.
Все глаза были устремлены на Таню.
Еще минуту назад Таня была уверена, что это она не записала книгу и даже почувствовала себя виноватой. Но тамарин тон ее обидел.
— А тебе что, если я пожую? — оскорбленно закричала она. — Да почему это непременно виновата всегда я? Вовсе не я.
Вера огорченно покачала головой.
— Боюсь, Татьяна, что это все-таки ты.
— А самое главное, — сказала Тамара Хлопина, — Марья Ивановна пишет: «Убедительно прошу сообщить». Убедительно. Значит, ей очень надо знать. А мы и ответить не можем. Всех эта Таня подвела.
— Все на меня! Все на меня! — крикнула Таня. — Да я и в глаза такой книги не видела! А все книги, когда записывала, я листала, листала без конца…
Сахаров и Димка
— Я теперь хромой на этот зуб.
Димка открыл рот и показал на белый зубок вдвое ниже остальных. Зуб вырос недавно на месте выпавшего молочного.
Было воскресенье. Морозный день голубел за окном. Матвей Иванович уехал куда-то по делу. Оля с девочками ушла на экскурсию в Русский музей.
Из всей «сборной семейки» Сахаров застал дома только Осю и Димку.
— Вот удача! — обрадовался Ося при виде Сахарова. — Иван Антонович, вы не очень торопитесь?
— А что, Ося? — спросил Сахаров, поглаживая пушистую голову Димки, подбежавшего к нему.
— Все ушли, и мне пришлось с Димкой сидеть. А у меня одно важное дело есть, которое я целый месяц собираюсь сделать.
— Всё понятно, — сказал Сахаров. — Делай свое дело. Мы тут отлично проживем сами. Верно, Димка?
— Вы добрейший человек, Иван Антонович! Никто не видел, где моя шапка? В кухне стоят суп и оладьи. Димка покажет. Разогревайте, питайтесь!
Разыскав за сундуком шапку, Ося усиленно потряс Сахарову руку и умчался.
Иван Антонович и Димка остались вдвоем. Они сидели на диване, и Димка важно говорил:
— Если бы вы пришли позднее, не застали бы меня дома. Оля меня отвела бы к Тане Чуркиной с Петькой и Лариской играть. Хотя нет, нельзя отвести. Таня на Олю сердится.
— За что?
— А за то, что Таня виноватая.
— Как? Сама виновата и сама сердится?
— Да, конечно. Они дружат. А тут случилось такое. Всем стало неудобно из-за Тани, понимаете?
— Пока еще нет.
— Таня не записала книгу, кто какую принес…
— Ну и что же?
— А теперь спрашивают, кто эту книгу подарил, а ответить и нельзя. И всем очень неудобно.
— А зачем надо знать, кто книгу подарил?
— А как же! Хотят знать. Надо им очень. А в этой книге еще надпись есть: «Моему сыну от папы. Вырастай большим и очень храбрым».
Сахаров вздрогнул.
— Ты не помнишь, какая это книга? — негромко спросил Сахаров. — Не «Военная тайна»?
— Правильно! Как вы хорошо умеете отгадывать.
— А кто спрашивает про эту книгу? Зачем?
— Так ведь всё равно никто не помнит, — откуда ее взяли. Не пойти ли нам в кино?
— Подожди, Дима. Скажи, родной, зачем понадобилось узнать, кто подарил эту книгу? Вспомни. Ведь Оля об этом говорила.
— А пионервожатая просит из той школы, куда девочки возили книги.
— А ей зачем знать, кто подарил книгу?
— Очень надо. А зачем, Оля забыла сказать. Иван Антонович, я что-то есть захотел.
— Сейчас я тебе разогрею суп. У меня в кармане шинели колбаса и конфеты. Я забыл достать. Сейчас, сейчас…
Сахаров спустил Димку с колен, встал и прошелся по комнате.
— Димка, милый, а ты не знаешь, куда отвозили книги?
— За город! В школу… — Димка перевернулся на диване через голову.
— Да я знаю, что за город; но где эта школа?
— А ее все называли Подгорная школа. Значит, и адрес: Подгорная школа.
— Это не адрес. Ну, пойдем на кухню обед греть.
Через некоторое время Димка сидел за столом, ел суп, закусывая его бутербродом с колбасой, и огорчался, что Сахаров не ест.
— Нет у меня аппетита, Димка.
— А если бы вы узнали, где эта школа, у вас бы и аппетит настал? — лукаво спросил Димка.
— Может быть, — ответил Сахаров.
— А я знаю, как узнать, где школа.
— У Оли спросить? Это и я знаю. Так ведь Оля когда еще придет…
— А вот и не у Оли! Нужно на шахматных открытках у Оськи посмотреть. Вот! Я догадался, а вы и нет!
— Ты просто хитрый мальчишка. Наверно, давно догадался, а молчишь. Ну, давай открытки.
Димка вылез из-за стола и с важным видом стал ходить около письменного стола, где лежали учебники Оси.
Наблюдая за ним, Сахаров воскликнул нетерпеливо:
— Димка, ну что ты в самом деле?
Димка почесал кончик носа.
— Не найти открытки… Их Оська в книжки закладывает.
— А где эти книги?
— Оська их в библиотеку сдает.
— Так ты смеешься надо мной, поросенок?
Сахаров схватил Димку и посадил на плечо. В восторге Димка хохотал и дрыгал ногами.
— Вот что, — отпуская Димку, сказал Сахаров серьезно. — Давай искать.
На столе у Оси был хаос. Сахаров перебирал каждую тетрадку и книгу и складывал их в аккуратные стопки. Попадалось много и открыток и писем. Но все они были от осиной матери и не имели никакого отношения к шахматам. Сахаров убедился в этом с первого взгляда.
— Придется ждать Олю, — пробормотал Иван Антонович.
— Есть! Есть! — вдруг закричал Димка пронзительно.
Подскакивая от возбуждения, он пальцем показывал под стол. На полу и в самом деле валялась открытка. Откуда она выпала, неизвестно. Сахаров поднял открытку.
„Лh4 — h8 фc8 — b7…“
Да. Это шахматная. Обратный адрес: Район… Поселок Подгорное. Нижняя улица. Алексею Петренкову.
Рассмотрев открытку, Сахаров переписал адрес в записную книжку.
— У вас настал аппетит? — спросил Димка.
— Вот что, Димушка. Сейчас я напою тебя чаем. Живенько уберем со стола, чтобы был порядок. И… уроки у тебя выучены?
— Конечно, — сказал Димка.
— Тогда почитай что-нибудь. Уже совсем скоро Оля придет…
— Вы уедете? Оставите меня одного? — Надув губы, Димка отвернулся и пробормотал обиженно: — Знал бы, не искал открытку…
— Я сегодня еще к вам приду. А самолет, который мы начали клеить? Забыл про него? Вот ты его и смастери к моему приходу.
Сахаров говорил ласково, но таким тоном, что Димка смирился.
— Только приходите непременно сегодня!
Убрав со стола и строго-настрого приказав Димке ничего не разрезать на маялку и не устраивать никаких «диверсий», Иван Антонович быстро ушел.
Два Алексея
«Важное дело», о котором Ося сообщил Сахарову, было свидание с Алексеем Петренковым.
Полтора месяца они играли одну шахматную партию. Оба старались послать ответ немедленно. Расстояние было небольшое и почта быстро доставляла открытки. Каждые день-два приходилось раздумывать над следующим ходом.
Сначала на открытках Петренкова значились беспомощные ходы. Ося отвечал смело. Вскоре Петренков потерял коня. Тогда Ося проникся жалостью к своему противнику и, вместо открыток, стал отправлять письма со множеством советов, вычитанных им из «Самоучителя шахматной игры».
И вдруг всё изменилось. Игра Алексея Петренкова стала изобретательной и неожиданной. Казалось, это играет другой человек. Что с ним случилось? Может быть, он достал замечательную книгу по теории шахматной игры? Или ему помогает какой-нибудь опытный шахматист? В таком случае, это свинство. Ведь Осе решительно никто не помогает.
Единственный способ выяснить причину внезапного превосходства Алексея Петренкова был — доиграть партию очно.
И Ося твердо решил без предупреждения нагрянуть к Петренкову.
С поездом Осе очень повезло. Едва он сел в вагон, как поезд тронулся и мимо окна поползли вокзальные здания.
Протаяв на заледеневшем стекле кружок, Ося с любопытством смотрел в окно в надежде увидать следы боев. Но под снегом ничего нельзя было разглядеть.
Тогда Ося вытащил карандаш и клочок бумаги и принялся обдумывать возможные шахматные комбинации. Он так углубился в это занятие, что чуть не проехал нужную станцию, но успел соскочить на ходу.
Обойдя небольшое здание вокзала, Ося вышел на дорогу и сразу пожалел, что не приехал сюда раньше. Перед ним величаво высилась огромная гора. Казалось, она взлетает к белым облакам, плывущим в голубом небе, и только торчащие на горе островерхие елки удерживают ее от взлета.
А под горой виднелись холмы и холмики, на которых раскинулись дома.
Там, где падали на снег солнечные лучи, он был усыпан тонкими вспыхивающими искрами, а в тени прозрачно голубел.
Ося глубоко вдохнул морозный воздух.
— Вот бы где на лыжах-то покататься!
Он пошел по дороге, любуясь природой, и даже забыл на минуту, зачем сюда приехал.
Но вот он услышал смех и оглянулся. По другую сторону дороги шли две девочки лет четырнадцати. Они смотрели на Осю и, смеясь, о чем-то переговаривались. Что девочки нашли в нем смешного?
Сделав безразличное лицо, Ося решительным тоном окликнул их:
— Эй, девчата, где тут у вас Нижняя улица?
Девочки сейчас же перебежали дорогу и остановились перед Осей. Вертя головами в теплых платках, они принялись ему объяснять, как пройти к Нижней улице. Собственно, они могли бы и не объяснять, так как всё равно шли туда же…
— Мы вам покажем — нам в ту сторону.
Они переглянулись и рассмеялись, как будто было сказано что-то смешное.
— Да я бы и сам нашел, — независимо заметил Ося, искоса поглядывая на своих спутниц.
— А вам кого надо на Нижней улице?
— Петренкова.
Девочки обрадованно затараторили:
— Петренков наш агроном. Вы к нему из города, да?
— Он сейчас, должно быть, дома.
— Конечно, дома.
— Вы из Ленинграда приехали?
— Из Месопотамии я приехал, — отозвался Ося.
Девочки раскатились смехом.
— А почему же на вас галстук красный? — живо возразила одна. — В Месопотамии не бывает пионеров.
От смущения, которое Ося старался всячески скрыть, обе девочки казались ему очень похожими одна на другую. Он не смотрел в их розовые лица, а спутницы разглядывали его без всякого стеснения.
— А зачем вам наш агроном нужен?
— Уж это разрешите мне знать, — нахмурился Ося.
«Отец у Алексея, видно, агроном», — подумал он и осторожно вздохнул:
— Они, наверно, инспектор из райзо! — И обе прыснули как по команде.
Осе очень захотелось забросать насмешниц снежками, но в этот момент девочки остановились.
— Вот тут наш Федор Петрович проживает. — И они показали рукавичками на небольшой деревянный дом.
— Спасибо. До свиданья, — сказал Ося.
— До свиданьица.
Снова смех, и девочки толкнули перед ним калитку.
Ося почти добежал до крыльца и, ловко перескочив через три ступеньки сразу, тихонько постучал в одностворчатую низкую дверь.
Подождал и постучал еще. Ответа не было…
— Да вы идите себе! Там в избе разве слышно, как вы тут шабаршите? — раздалось от калитки. — Дверь-то ведь не заперта…
Кровь бросилась Осе в щеки: его ревностные проводницы, оказывается, до сих пор не ушли.
Не оглядываясь, он с силой толкнул дверь. Она поддалась с неожиданной для него легкостью, и Ося оказался в сенях.
После яркого света на улице ему показалось здесь совсем темно. Дверь за собой он поспешно закрыл, отрезая себя от бойких спутниц. Куда итти, Ося не знал. Он двинулся наугад в потемках и два-три шага ступил удачно. Потом что-то звякнуло и с грохотом полетело: он сшиб ведро.
«Хоть бы пустое», — подумал Ося.
В глубине сеней распахнулась дверь, и полоса света прорезала темноту. Оказалось, что дверь совсем не в той стороне, где ожидал Ося. В светлом четырехугольнике виднелась чья-то фигура.
— Здесь живет Петренков? — спросил Ося. — Я, кажется, у вас что-то опрокинул.
— Здесь. Проходите сюда…
Пожилой человек в косоворотке, с острой бородкой и в очках, придержал дверь. Ося переступил высокий порог избы.
Он оказался в небольшой теплой, чисто прибранной комнате.
На столе была разостлана вышитая скатерть. Со стены смотрели на Осю портреты Сталина и Калинина. А на другой стене веером расположились фотографии. Всё это Ося увидел мельком.
Человек с бородкой, прихрамывая, простучал от двери к столу. Вместо одной ноги у него была деревяшка. У стола он сел на табурет, оперся руками в расставленные колени и, немного склонив голову набок, смотрел на Осю.
— Видите ли… — Ося снял шапку и мял ее в руках. — Я тут играл в шахматы на открытках с Алексеем Петренковым…
— Э-э, да ты Ося! — воскликнул человек. — Отлично, брат, играешь! Совсем было Леньку загнал в кусты. Ну, давай знакомиться. — И человек протянул Осе руку.
— А вы, наверно, агроном Федор Петрович Петренков? — пожимая жилистую и очень теплую руку, спросил Ося.
— Абсолютно точно. А ты откуда знаешь?
— Мне девочки ваш дом показали.
— Это хорошо, что тебя девочки проводили. Да что же ты не садишься? Садись, будь гостем! Молодец, что приехал! Ленька здорово обрадуется. Да только его сейчас дома нет.
— Вот это обидно, — сказал Ося.
— Придет, наверно, скоро. Он к товарищу пошел. Не так далеко. А мы с тобой, Осип, пока чайку напьемся. И… — агроном с удовольствием потер руки, — и сразимся. Я ведь тоже шахматист заядлый. Последнее-то время мы с Ленькой вместе против тебя сражались, — добавил он, с ласковой и какой-то детской усмешкой поглядывая на Осю из-под седоватых бровей.
— Ну, конечно! — вскричал Ося. — Так я и знал, что кто-то ему помогает.
— А-а, значит, заметил, что игра усилилась? — очень довольный, спросил агроном. — То-то, брат!
— Но ведь это несправедливо! Так не полагается! — горячо сказал Ося. — Он должен был написать, что теперь двое против меня одного. Мне-то никто не помогает.
— Да ну? Вот как оно, значит… — Агроном виновато приподнял брови. — Верно, пожалуй! А мы как-то не подумали. Сидим по вечерам и ходы обмозговываем. И советы твои с удовольствием читали. А ты, значит, рассердился? Да ты одного Леньку давно бы побил. Ну, не сердись, брат, — Петренков миролюбиво положил узловатую руку на оськин рукав. — Дело прошлое, теперь не воротишь. Раздевайся живенько, усаживайся. Чай пить будем. И не сердись…
— Да я и не сержусь, — скидывая пальто и вешая его на гвоздик у двери, тихо сказал Ося.
И правда, ни злости, ни досады он уже не испытывал. Наоборот, ему было даже лестно, что против него играли двое, а все-таки не обыграли.
Шумный, веселый, подвижной, несмотря на свою деревянную ногу, Федор Петрович всё больше нравился Осе. На морщинистом сухом лице Петренкова то и дело появлялась веселая усмешка. Что-то детское было в выражении его светлых небольших глаз. Глядя на Федора Петровича, Ося почему-то вспомнил няню, добрую и ласковую ворчунью. И даже то, что Петренков называл его Осипом, как никто никогда не называл, нравилось Осе.
Федор Петрович напоил Осю чаем с какой-то особенного приготовления моченой брусникой и с домашними ржаными ватрушками.
Ося сильно проголодался: пообедать дома он не успел, а взять с собой завтрак забыл. Ватрушки и брусника были необыкновенно вкусны.
Агроном просто сказал:
— Не стесняйся, ешь на здоровье. Теста наготовлено полная квашня, а все разбежались, как нарочно. Жена пошла к соседке, Алексей в город уехал…
— Как в город уехал? — Ося в недоумении захлопал глазами. — Вы же сказали, что он к товарищу недалеко пошел.
— Так то Ленька, а Алексей, старший, в город уехал.
— Подождите я не понимаю… Ведь я в шахматы с Алексеем играю? Он всегда подписывается: Алексей Петренков.
— Что верно, то верно: Ленька у нас Алексей.
— Выходит, что у вас оба сына Алексеи? Так не бывает.
— Почему не бывает? — усмехнулся Петренков. — Раз факт налицо, значит, бывает. Ну, давай, давай сразимся.
Проворно достав с полки шахматную доску и ящичек, он сдвинул тарелки, разложил на столе доску и стал торопливо расставлять на ней фигуры.
В шахматы Федор Петрович играл тоже по-особенному и всё время что-нибудь приговаривал.
— А зачем тут стоит этот белый слон? Не лишний ли этот — белый слон? Н-да. Вроде как лишний. — И он живо снимал своим конем осиного белого слона. — Ой, что-то замышляет этот молодой человек! — говорил он затем с комическим вздохом. — Что же он замышляет, как вы полагаете, граждане? Готовится серьезная атака! Гм! Ваш ходишечка! — ласково обращался он к медлившему Осе. И вдруг вскрикивал с мальчишеским задором: — С-су-дорожная борьба пешек противника приходит к концу!
Ося смеялся. И хотя он проиграл довольно быстро, ему не было обидно.
Федор Петрович свертывал козью ножку.
— Еще, а? Расставляй фигуры.
— Что-то не идет ваш Ленька, — сказал Ося.
— Придет. В крайнем случае у нас заночуешь.
— Ну да! А в школу?
— С первым поездом поедешь. Разбудим.
— Все-таки как вы могли обоих сыновей назвать одинаково? — с любопытством спросил Оська.
— А это вовсе не я.
— Жена ваша?
— И не жена.
— А кто же?
— Видишь ли, Осип, тут история прямо сказать — своеобразная… Один-то Алексей наш, да не совсем.
— Как — не совсем?
— А так. Не родной он нам. Подобрали мы его однажды.
— Где? А который не ваш?
— Алексей, конечно. Ленька-то наш. Он и похож на меня, как вылитый. Ах, да ты его еще не видел.
— Как же вы его подобрали? Расскажите, Федор Петрович. Интересно!
Петренков задумчиво погладил бородку.
— Ты парень, видно, душевный, Осип. Я таких люблю. Сейчас Алексея дома нет, так рассказать можно, а при нем это уж никак бы… Напоминать только… Ну, слушай!
Рассказ агронома Петренкова
— Из поселка мы уехали в Ленинград с последним поездом, — вздохнув, начал свой рассказ Петренков. — Схватили из вещей что попало — и ходу. Немцы уже были близко… Зиму прожили в Ленинграде, а весной двинулись на «Большую землю».
— И мы весной, — вставил Ося. — В конце мая. Через озеро на катере.
— Ну, вот и мы так же. Да-а. В пути останавливались, понятное дело, не раз. Из-за тревог и бомбежки. Да ты всё это не хуже меня знаешь. И вот подъехали мы к Вологде, остановились. Дочка за кипятком на станцию пошла. Я-то уж за пайком, да за кипятком не очень ходил. Из-за ноги. Пока там слезаешь, да через рельсы скачешь, а поезд стоит-стоит да вдруг и тронется. Идет это Варя обратно, чайник тащит. И мальчика какого-то за руку ведет. Мальчик маленький, худенький, бледный, в длинном пальто. На пальто грязь. Я спрашиваю: «Это кто такой?» А дочка рассказывает: «Иду я, а он возле кипятильника стоит… «Ты чей?» — спрашиваю. А он говорит: «Мы ехали, а поезд ушел». И вижу — его шатает даже. Папа, давай его накормим». Отчего же не накормить? Накормить можно. Тем более, что тогда уж мы с едой разошлись во-всю…
— Да, да, — перебил Ося. — Ленинградцев по дороге на «Большую землю» прямо откармливали. Хлеба, супу, каши у нас даже оставалось.
— Втащили мы мальчонку в вагон. Усадили. Варя ему скоренько супу подала. Он ложку взял, ко рту понес, а рука у него дрожит, на себя пролил. До чего же мне его жалко стало! Ручонка тоненькая… Поел он и вроде порозовел чуть-чуть. Тогда я стал его спрашивать: «От поезда, значит, отстал? С кем ехал?» А откуда ехал, уж и не спрашивали: по лицу видно, что из Ленинграда. А тут и другие вагонные жители к нам подошли. «Из детского дома он, видно», — говорят. «Из какого ты детского дома?» Помолчал мальчик и говорит: «Не знаю». «Как же ты отстал-то?» «Все из вагона вылезли, — говорит. — Стреляли сильно…» И взяли мы этого мальчика с собой. Хотели было на станции дежурному сдать, да пока разговаривали, поезд тронулся. А следующую станцию проезжали ночью. А потом дети — Варя особенно — стали просить: возьмем его с собой, у него мать погибла, а отец на фронте — это уж они его расспросили. Бумаг при нем никаких не было. Уж потом, в деревне, мы ему выправили через сельсовет справку для школы. И так этот Алексей всем нам приглянулся. Славный мальчишечка, тихий, как девочка. Слова, бывало, не вымолвит, пока не спросишь. Мы его тогда в поезде спросили, как между собой посоветовались: «Хочешь с нами ехать? Будешь мне за второго сына», — говорю. «Ехать с вами хочу, а сын я папин», — говорит. Понравилось мне это. А после оказалось, что вовсе он безродный…
Во время неторопливого рассказа Петренкова Ося вел себя беспокойно: вертелся на табурете, хватал себя рукой за переносье. Но тут он не выдержал: протянул разочарованно:
— Безро-одный? Простите, Федор Петрович, а как была прежде фамилия вашего Алексея?
— В школе его, конечно, Петренковым называют. В бумагах у него две фамилии, поскольку я его усыновил. А отцовская его фамилия…
Стук в дверь помешал Петренкову ответить на осин вопрос.
— Входите! — крикнул он.
Дверь открылась. Взволнованный рассказом Петренкова Ося так и подскочил на табуретке.
— Иван Антонович! Вы откуда?
В заиндевелой шинели, вместе с клубом морозного пара, ворвавшимся за ним, вошел в избу Сахаров.
— Простите, что беспокою вас, — сказал он. — Мне надо разыскать пионервожатую Подгорной школы, но сегодня воскресенье и школа закрыта. У меня был ваш адрес, и я позволил себе побеспокоить вас. Сахаров Иван Антонович.
— Петренков, — представился агроном. — Садитесь, пожалуйста.
— Ося, ты-то как здесь? — спросил Иван Антонович, снимая меховую шапку и садясь на табуретку. — Кстати, я должен перед тобой извиниться. Пришлось мне основательно прибрать у тебя на столе, отыскивая шахматные открытки.
— Значит, вы адрес по открытке узнали? — весело спросил Ося. — Вот здорово! Иван Антонович, а зачем вам пионервожатая?
— Надо, — сдержанно ответил Сахаров.
— А мне тут Федор Петрович что рассказал! — громко и возбужденно, блестя глазами, заговорил Ося… — Иван Антонович, у Федора Петровича приемный сын — Алексей. Он тоже от детского дома отстал, как…
— Алексей? — быстро переспросил Сахаров.
«И зачем я сказал? — спохватился Оська. — Напомнил ему только, а ведь у этого Алексея нет родителей…»
— Подожди, Ося, — Сахаров наклонился к Петренкову, глядя на него в упор расширенными от волнения глазами:
— У вас приемный сын… Алексей? А как фамилия мальчика?
— Сахаров его фамилия, — с недоумением разглядывая нежданного гостя и тоже волнуясь, хотя еще ничего не понимая, медленно ответил Федор Петрович.
— Алексей Сахаров! — заорал Ося, вскакивая и размахивая руками. — Так это Алик! Алик! Иван Антонович, Алик нашелся! А зачем же вы сказали, что он безродный? — вопил Ося.
Петренков стукнул об пол своей деревяшкой и прикрикнул:
— Помолчи, Осип!
Ося затих, только темными, как сливы, горящими глазами смотрел на Сахарова и Петренкова.
Иван Антонович сидел бледный и лицо его слегка вздрагивало.
— Расскажите скорей, — пробормотал он. — Откуда у вас мальчик?
— Ничего я не пойму, товарищ дорогой, — решительно сказал Петренков. — Почему вы в смятение такое пришли? Вы мне лучше расскажите, почему вам про нашего Алексея знать надобно? Тогда уж я расскажу.
— У меня сын потерялся, Алеша Сахаров. Увозили его на «Большую землю» с детским домом. Он около Вологды пропал…
— И этот Алексей тоже весной сорок второго года… — не удержался Ося. — А мы его ищем, и ищем…
Агроном метнул на Осю грозный взгляд.
— И вы, значит, думаете, что наш Алексей — ваш сын?
Федор Петрович с глубокой жалостью посмотрел на Сахарова.
— Так ведь отец нашего Алексея на фронте погиб! Доподлинно знаем. Эх ты! — с досадой покосился он на Осю. — Как человека смутил!
— А откуда вы знаете, что он погиб? — нетерпеливо спросил Сахаров.
— Запрашивали мы военкомат. В Москву писали. Первый раз не ответили нам. А второй раз ответили: «Пропал без вести». И бумага эта есть. Вот только где… — Петренков оглянулся и привстал, намереваясь итти искать справку.
Ося прижал кулаки к глазам и всхлипнул.
Иван Антонович удержал Петренкова, положив руку ему на плечо.
— Карточку Алексея можно посмотреть?
— Карточки нет, — виновато сказал Петренков.
— Как зовут отца мальчика? Сахаров… имя, отчество?
— Сахаров Иван Антонович. Помню, как же.
— Так ведь это я! — Сахаров вдруг улыбнулся такой ясной и в то же время грустной улыбкой, что не спускавший с него глаз Петренков как-то сморщился и засопел. — Я был сильно ранен, меня подобрали санитары другой части.
— Пра-авда?.. — Ося блаженно улыбнулся.
Потом все быстро спрашивали друг друга и быстро отвечали.
— Бывают, бывают такие вещи! Экая оказия! Вот оно как! — растерянно бормотал Федор Петрович и снова рассказывал Сахарову, как Варя привела мальчика в вагон, и они повезли его с собой, и как жили в Алтайском крае.
— А какое ты имя упомянул? — вдруг подозрительно спросил Петренков у Оси.
— Алик! Алик!
— Такого не слыхал, — покачал головой Петренков. — Так Алексей себя не называл. Но это не удивительно. Зачем ему говорить? Он лишнего ничего не скажет. Такой характер. Ведь вот когда получили мы о вас извещение, Алексей на речку убежал и полдня его не было. Еле-еле его Варя разыскала… А все-таки бывают совпадения… Вы очень-то не обнадеживайтесь, товарищ Сахаров. Фамилия у вас простая. И имя тоже не заморское.
— Но как же он не пришел на прежнюю квартиру? Почему? — спросил Сахаров.
Федор Петрович развел руками.
— Мы ему говорили, жена особенно…
— А называет он вас как?
— «Папаша» и «мамаша» называет, — покосился Петренков на Сахарова. — Поскольку мы ему родители, хоть и приемные. А «папа» и «мама», — это он не говорит… Да, так вот жена моя ему не раз говорила: «Пошел бы ты, Алеша, на старую квартиру свою. Может, вещи материны остались. Всё память». А он отмалчивается. Я и говорю жене: «Не настаивай, не надо. Пожалуй, ему еще тяжелей будет — так лучше не стоит». И в самом деле, родных уж всё равно не воротишь, так что веши… — Петренков махнул рукой.
Вернулась домой Александра Николаевна. Узнав обо всем, она разволновалась и заплакала.
— Да неужто правда у Алешеньки отец нашелся? — повторяла она. — Уж очень это чудно, не верится. Вы меня простите, дорогой товарищ, но мне сдается, просто однофамильцы вы. Пока мальчика не увидите, вы заранее не радуйтесь…
— И я говорю, — кивнул Петренков.
— А когда он приедет? — спросил Сахаров.
— Он в Ленинград к сестре Варе поехал. С последним поездом, должно быть, вернется. Ой, да что же я! — вдруг вспомнила Александра Николаевна. — Ведь Алексей предупредил, что ночевать у Вари останется.
— Я поеду туда, — решил Иван Антонович. — Дайте мне адрес.
И вот крупными шагами он шел на станцию, подняв воротник пальто и даже не оглядываясь на бежавшего сзади Осю.
В поезде Ося сказал:
— Ой! А про пионервожатую забыли. Вы же ее видеть хотели.
— Теперь мне уж не надо пионервожатую. Я хотел ее спросить… Ведь книгу «Военная тайна» я подарил в школу.
— Во-от оно что! — протянул Ося.
Остальную дорогу они молчали. У Сахарова было такое лицо, что Ося не решался с ним заговорить, только поглядывал на него и вздыхал.
Когда они сошли с поезда, Ося умоляющим тоном сказал:
— Я поеду с вами!
Сахаров машинально кивнул.
Варя Петренкова, а теперь, по мужу, Круглова, жила недалеко от Технологического института. Ося не замечал улиц, по которым идет, так быстро они шли.
Наверно, Сахаров хорошо знал этот район. Ни у кого не спрашивая дороги, он и в городе, как в поселке, шагал крупно и быстро.
На нетерпеливые звонки им открыла дверь седая старушка, варина соседка. Ни Вари, ни ее мужа-механика не было дома. Когда они придут, соседка не знала.
— Мальчик у них был сегодня? — спросил Сахаров.
— Это брат Варвары Федоровны? Был-был, — сказала соседка. — Они не так давно все вместе вышли.
— Несчастье какое! И тут его не поймать! — вырвалось у Оси.
— Может, передать что-нибудь? — Старушка с любопытством вглядывалась в настороженные, взволнованные лица Сахарова и Оси.
— Ничего не надо передавать, — сказал Сахаров. — Я еще приду.
Когда они вышли из подъезда, крупными хлопьями пошел снег.
— Иди домой, Ося. Ты измучился, прозяб. А я еще похожу… Я невольно обманул Димку, обещал еще сегодня прийти. Но я не могу. Я завтра приду…
Из снежной мглы голос Сахарова звучал как-то глухо. И вот его не стало рядом с Осей, точно он растаял в летящем снеге.
«Какой человек! — подумал Ося. — И сейчас о нас думает».
Он помчался к трамваю.
Странный мальчишка
В это же самое время Таня Чуркина ехала в трамвае.
Она стояла лицом к заиндевевшему стеклу, и губы ее были обиженно поджаты.
Настроение у Тани было самое скверное. Сегодня семиклассницы ходили на экскурсию в Русский музей. Но картины, которые ей так хотелось увидеть, померкли для Тани. А из объяснений экскурсовода она не поняла толком ни одного слова. И всё это из-за того, что девочки опять стали упрекать ее за ту книгу, которую она будто бы не записала.
Экскурсия была для Тани испорчена. Чтобы утешиться, она поехала из музея не домой, а в гости к тете на Международный проспект. Тетя очень обрадовалась племяннице и в честь ее прихода стала печь в чудо-печке пирог.
Поджидая обеда Таня сидела на диване и держала на коленях громадного ангорского кота Фому. Она прижималась головой к голубоватой мягкой шерсти, похожей на дым, и шопотом жаловалась Фоме:
— Вот видишь, какие несчастья бывают на свете. Разыскивают хозяина книги, а хозяина-то и не найдешь. И еще обзывают Суматохой Ивановной. А мое отчество как раз Георгиевна. И я совсем не виновата, совсем, совсем…
Кот лениво потянулся на таниных коленях и на секунду приоткрыл зеленые глаза с черной вертикальной черточкой-зрачком. На мордочке Фомы, окруженной усиками словно пышным голубоватым веером, было ясно написано: «Не обманывай, матушка, сама знаешь, что виновата».
— Дурачок ты, Фома, — вздохнула Таня. — Ничего не понимаешь, а туда же прикидываешься.
Отличный танин аппетит не пострадал и от огорчений. Уплетая за обе щеки вкусный пирог с повидлой и запивая его кофе, Таня выкладывала тете домашние новости: все здоровы, папа целые дни на работе, мама с «малышней» и по хозяйству, Таня старается ей помогать, Сони никогда нет дома, от Юры пришло письмо из плавания, Петька и Лариска вздуривают, как всегда.
— Хоть бы твои родители выбрались когда ко мне, — сетовала тетка. — Хорошо ты навестила! А что они сегодня делают?
— Сегодня папа с мамой в театр пойдут.
Только Таня это сказала, как вскочила, точно в нее воткнули иголку.
— Ах, беда какая! Ведь я совсем забыла, что обещала маме из музея сразу вернуться домой.
Хотя она и говорила тете, что старается помогать маме, но это было не совсем так. Таня обещала маме накормить ужином и уложить спать «малышню» и чуть не обманула ее.
Попрощавшись с тетей, она выбежала на улицу и села в первый попутный трамвай. Рядом с ней сидел подросток и читал книгу. Блуждая недовольным взглядом по сторонам, Таня заглянула в нее сбоку.
«Тогда, усевшись на подушку, Алька рассказал ей сказку про гордого Мальчиша-Кибальчиша, про измену, про твердое слово и про неразгаданную военную тайну…»
«Да это «Военная тайна!» — подумала Таня. И ей стало еще обиднее: точно нарочно, чтобы лишний раз ей напомнить о неприятностях, мальчишка читал у нее под носом именно эту книгу.
Трамвай сильно тряхнуло на повороте. Книга вырвалась из рук мальчика. Сидевший рядом с ним пассажир подхватил ее.
— Наверно, интересная, — улыбнулся он. — Раз в трамвае и то читаешь.
Прежде чем вернуть книгу, пассажир открыл ее на титульном листе и посмотрел название. И вдруг Таня ясно увидела надпись:
«Моему сыну от папы. Вырастай большим и смелым».
Закрыв книгу, человек подал ее мальчику, и тот, поблагодарив соседа, сейчас же погрузился в чтение.
Но что сделалось с Таней! Она сильно покраснела, побледнела и опять покраснела. Сомнений не было: это та самая книга, из-за которой ее столько бранили! Надо же! Мысли вихрем закружились в таниной голове.
— Мальчик, — слабым от волнения голосом сказала Таня. — Извините, пожалуйста, чья это книга у вас в руках?
Помолчав, мальчик коротко, сдержанным тоном ответил:
— Моя.
— Вы неправду говорите, мальчик, — торопливо и слегка сдавленно, так как в горле у нее почему-то запершило, сказала Таня. — Эта книга библиотечная, а прежде…
— Она моя.
— Но она, конечно, библиотечная! — уже громко и возмущенно возразила Таня. — Из библиотеки Подгорной школы.
— Книга моя, — упрямо повторил мальчик.
Пассажиры уже смотрели на них с любопытством и прислушивались. На лицах появились улыбки.
Мальчик сунул книгу подмышку, повернулся к Тане спиной и стал продвигаться к выходу.
Таня пробиралась за ним.
Мальчик сошел с трамвая, а следом за ним соскочила с подножки и Таня.
Немного потеплело. Шел крупный снег. Пухлыми хлопьями он сыпался с черного неба. Кружась, хлопья ярко белели в широких полосах света от фонарей.
Таня торопливо осмотрелась. Это была улица Халтурина. Марсово поле, оцепленное огнями, простиралось за снежной завесой.
Мальчик стоял на остановке, вглядываясь вдаль, откуда должен был прийти трамвай. Ну, конечно! Он вышел из трамвая, чтобы не отдать книгу.
— Мальчик, — подойдя вплотную к подростку, решительно сказала Таня, и снег сразу попал ей в рот. — Отдайте мне эту книгу!
Мальчик сбоку посмотрел на Таню и пожал плечами.
— Какая ты странная, девочка! С какой стати я вдруг отдам тебе книгу?
— Она мне очень нужна!
— Так возьми в библиотеке.
— Да ты не понимаешь! Мне вот эта книга нужна, которая у тебя подмышкой. Ее все ищут-ищут: то есть не самую книгу ищут, а того, кто ее подарил подгорновцам.
— А кто ее подарил?
— Фу, какой ты непонятливый! — рассердилась Таня. — В том-то и дело, что неизвестно. А узнать надо.
— Ты, наверно, из 174-й школы?
— Конечно. Отдай мне книгу!
— Не могу. Я взял ее из школьной библиотеки и должен туда вернуть.
— А зачем же ты говорил, что книга твоя?
— Я не врал. Она, и правда, моя… была. Ты знаешь в 174-й школе Олю Хрусталеву?
— Еще бы мне не знать Олю Хрусталеву! Она у нас начальник штаба дружины.
— А ты не знаешь, Оля Хрусталева жила когда-нибудь на Геслеровском?
— Я не знаю. Дом, где она прежде жила, бомба разрушила. А ты, должно быть, из Подгорной школы? Как твоя фамилия?
— Моя фамилия Сахаров, а в школе меня называют Петренков.
— Как у Ивана Антоновича у тебя фамилия, — заметила Таня. — Он тоже Сахаров.
— Какой Иван Антонович Сахаров? — сказал Алеша растерянно и схватил Таню за рукав. — Девочка, ты видела его когда-нибудь? Какой он с виду?
— Видела, — кивнула Таня, с изумлением глядя на мальчика. — А с виду он нестарый, ну, может быть, уже немножко пожилой. И он такой… хороший, добрый. Вот и книги тоже подарил.
— Ты могла бы… — голос странного мальчика дрогнул, — показать мне этого… Сахарова?
— Как же я тебе его покажу? Ведь я не знаю, когда он будет у Хрусталевых. А живет он, кажется, где-то на Гулярной. Мы шли раз с Олей, и она мне показала: вот тут Иван Антонович живет. Но я вовсе не помню номера дома и…
— Поедем туда! — перебил мальчик. — Только ты вызови его, будто тебе надо. А я… я посмотрю.
— А книгу отдашь?
— Отдам.
Подошел трамвай, и они вошли в вагон. Мальчик крепко держал Таню за руку, точно боялся, что она от него убежит.
— А зачем тебе Сахаров? — спросила Таня, когда они пробирались в толпе пассажиров.
Странный мальчишка не ответил и отвернулся. Таня успела только заметить, что губы его дрожат.
Отец и сын
Иван Антонович Сахаров, как вернулся домой, так и ходил из угла в угол по комнате, не снимая пальто и шапки. Он не мог ни за что приняться.
Возможно ли? Алик! Его мальчик. А вдруг это не он? Где уверенность, что воспитанник Петренкова именно его сын? Фотографии он не видел… «Нет, это он, он! — говорил себе Сахаров. — Подобрали его у Вологды, имя, фамилия, всё сходится… Но сколько людей живет на земле, чьи обстоятельства жизни очень похожи! И сколько Сахаровых Алексеев!»
Вдруг он подумал, что надо непременно купить вторую кровать. В этой мысли было что-то такое радостное, что он даже улыбнулся. И сейчас же спохватился, нахмурился, остановил себя: «Подожди, подожди…»
Что сейчас предпринять? Ехать опять к Варе бесполезно: она вернется поздно, может быть, в театр ушла. Снова поехать в Подгорное? Вдруг мальчик уже там… Ах да! Ведь мальчик хотел остаться ночевать у Вари. Мальчик! Он еще не решался сказать «сын»… Нет, надо снова ехать к Варе. Он позвонит, извинится и, если ее всё еще нет, будет ждать на лестнице. Да, сейчас он пойдет…
Через дверь Сахарова окликнула соседка:
— Вы дома, Иван Антонович?
— Да. А что?
— Вас спрашивает какая-то девочка.
— Пожалуйста, пусть войдет.
В комнату торопливо вошла толстощекая девочка. Меховая шапочка сбилась набок, льняные растрепанные волосы выбивались из-под нее.
— Здравствуйте, Иван Антонович, вы знаете, что случилось? — залпом начала девочка.
— Здравствуй!.. — Он вдруг забыл имя этой олиной подружки.
— Иван Антонович, ах, если бы вы знали, что произошло! Целое происшествие!
Громкий, быстрый, даже слегка захлебывающийся, от торопливости голос девочки заставил его вспомнить не только ее имя, а и прозвище: Суматоха Ивановна.
— Садись, Таня.
— Что вы, садиться!.. Такой странный мальчишка, вы знаете! Он взял книгу в библиотеке, ту самую. А сейчас хочет на вас посмотреть. Он там стоит, в кухне. Тогда он книгу отдаст…
Таня сыпала слова, как из переполненного мешка зерно.
— Какой мальчик? Что-то я ничего не пойму, Танечка.
— Покажитесь ему, пожалуйста! Он не пошел сюда. В кухне стоит.
Иван Антонович пошел в кухню. Пустившаяся за ним вприскочку Таня застыла в изумлении, раскрыв губы.
Понурившись, мальчик стоял у плиты. Но едва Иван Антонович показался в дверях, он весь подался вперед, и крикнул тонким, срывающимся, мальчишеским голосом:
— Па-апа-а!
На миг Сахаров прикрыл веки и прислонился к двери, но в следующий момент он протянул руки, обхватил голову сына, прижал ее к себе и заплакал, не чувствуя, что плачет.
— Что такое? Что это? — растерянно спрашивала Таня.
И вдруг пронзительно завизжала:
— Это Алик! Алик! Как я сразу не догадалась! Подумайте! Я его нашла!
— Нашла-нашла, — бормотал Сахаров. — Мальчик, мой мальчик!..
* * *
Сахаров смотрел на сына. Чудо! Уж не снится ли ему? Счастливая, немного растерянная улыбка не сходила с лица Ивана Антоновича: сын был такой большой, его уже нельзя было взять на руки или посадить на колени.
Уже светало, а они всё рассказывали и рассказывали друг другу.
Обо всем узнал Сахаров: как сын считал его погибшим, какие хорошие люди Петренковы. Узнал Сахаров и о том, что Алик все-таки приходил один раз на эту квартиру, только Федор Петрович и не знает об этом.
— Ты, может быть, есть хочешь? — Этот вопрос Иван Антонович задавал в десятый раз. — Значит, сейчас они думают, что ты у Вари ночуешь. А Варя думает, что ты домой поехал. До утра не будут беспокоиться. И ты останешься у меня!..
Иван Антонович жадно разглядывал сына. Тонкое с нежной кожей лицо. Знакомое и незнакомое. Выражение совсем не то, что четыре с лишним года назад. Глубокие синие глаза. А волосы те же.
Удивительным было сходство Алика с матерью.
«А характер скорее мой, — думал Сахаров. — Да нет, — свой собственный. Выдержке у него, пожалуй, можно поучиться…»
Вот его сын… Вот он сидит, двигается по комнате, берет со стола фотографию матери и долго смотрит.
Затылок у него попрежнему светлый. Но нет уже детского вихра на макушке.
И Иван Антонович всё смотрел и смотрел на сына.
Кто же нашел Алика?
Наступили зимние каникулы. Аня Бодрова приехала в гости к Оле в Ленинград.
Ося и Димка с любопытством разглядывали эту девочку, о которой Оля так много рассказывала. Присматривался к Ане и Матвей Иванович.
Круглолицая, небольшого роста, застенчивая Аня всем очень понравилась. Крошечные, едва отросшие косички были у нее аккуратно связаны на затылке ленточкой. Глаза блестели; и, заглянув Ане в лицо, люди невольно улыбались. Сквозь застенчивость в каждом движении Ани проскальзывала радость.
Стояла отличная ясная погода с небольшим морозом. Оля показывала Ане Ленинград. Девочки съездили на Исаакиевскую площадь, потом постояли возле памятника Петру I. Нева просторно лежала перед ними. А по другую ее сторону высились стройные здания.
— Как жаль, что я не умею рисовать! — сказала Аня.
Мечеть возле Кировского проспекта, поднимавшая к небу свои голубые тюльпаны-купола, привела Аню в восхищение.
— Что же тебе больше всего понравилось из того, что ты видела? — спросила Оля.
— Просто улицы, — ответила Аня. — Всё вместе… Да всё… такое большое, широкое, красивое… Так, значит, я увижу алешиного отца? — спросила Аня. Она спрашивала это не в первый раз.
— Непременно, непременно увидишь, — отозвалась Оля.
* * *
Вечером в комнате Викентьева было шумно и тесно.
— Ведь мы только самых близких сегодня созвали, — сдвигая к столу все стулья и табуретки, какие только у них нашлись, мимоходом сказал Ося Матвею Ивановичу. — А смотрите, сколько народу!
— Вот и отлично, значит, друзей у нас много, — отозвался Матвей Иванович.
Оля, Аня и Таня хозяйничали. Таня уже не сердилась на Олю.
За столом Димка сидел рядом с Иваном Антоновичем. Подняв голову, он снизу вверх заглянул в лицо Сахарова и спросил обеспокоенно:
— Вот вы Алика нашли. А все-таки вы и мой немножечко, да?
Иван Антонович обнял Димку.
— Ну, конечно, малыш!
Он всё поглядывал в ту сторону, где светлела голова сына.
Ося никак не мог привыкнуть, что Алик оказался совсем не таким, как он его себе представлял. Он искал худенького, бледного, слабенького мальчика. А в стоявшем перед ним подростке чувствовались скрытая сила и большое упорство.
— А с кем же Аня будет теперь заниматься арифметикой? — вдруг воскликнула Таня.
Аня покраснела, вопросительно глядя в лицо Алеше. Сама она стеснялась об этом заговорить.
Недавно Алеша переехал к отцу. Все знали, что после каникул он будет учиться в ленинградской школе.
Прощаясь с Петренковыми, Алеша обещал приезжать к ним часто. Александра Николаевна расплакалась.
— Рада я, что так получилось, — говорила она, вытирая слезы. — Но пусто у нас без тебя будет.
Федор Петрович торопливо курил, дергал себя за усы и посмеивался, как-то странно морщась.
— Да, лишаемся сынка. Если не будешь к нам приезжать, я сам приеду в Ленинград и… попадет тебе от меня. Не посмотрю, что у тебя родной отец есть.
— Что вы, папаша! Разве можно вас забыть! И всегда сдержанный Алик, как маленький, двумя руками обхватил Петренкова за шею.
— Ну ладно-ладно!.. — поглаживая по спине приемного сына, пробормотал Федор Петрович. — Я знаю, что ты нас не забудешь, это я так…
— А ты, Ленька, как у тебя свободное время, сразу ко мне приезжай! Весь Ленинград объездим! — блестя глазами, говорил Алеша.
Иван Антонович долго тряс руку Петренкову и его жене.
— Что мне сказать вам?.. Да разве это словами выразишь!
Всё это еще раз вспомнил Сахаров, глядя на сына.
Алик повернулся к Ане.
— Прости, Аня, что я сразу тебе не сказал. Ведь мы уже обо всем говорили с Марьей Ивановной. Пока с тобой будет заниматься Леня Петров. Он гораздо лучше, чем я, сумеет тебе помочь.
— Нет, Алеша, ты помогал хорошо, — поспешно сказала. Аня.
— А скоро организуют такую группу из трех-четырех мальчиков и девочек, которые будут сдавать экзамены за пятый класс. Учителя будут с вами заниматься. Марья Ивановна так сказала.
Когда сели за стол, и Матвей Иванович разлил всем понемногу красного вина, Таня сказала:
— Предлагаю тост за того, кто нашел Алика!
— А кто же его нашел? — спросил Павлик.
— Как кто? — подняла белые брови Таня. — По-моему, я! Я же его привела к Ивану Антоновичу.
Ося покраснел и отрицательно замотал головой.
— Особенно хвастаться мне нечем. Много я делал промахов в жизни. Но все-таки, мне кажется, что я гораздо больше нашел Алика, чем ты, уважаемая Суматоха Ивановна. Ты лишь случайно взяла его на абордаж. Если бы я не поехал к Алексею Петренкову… Вернее, если бы я не играл с Петренковым в шахматы, то Иван Антонович не узнал бы адрес Петренкова и не поехал бы туда… Нет, нет, если бы я не поехал туда, то не начался бы разговор об Алике и…
— Если бы! Если бы! — перебила Оля. — Запутался совсем. Причина, что Алик нашелся, — в дружбе двух школ: нашей и Подгорной.
— Это я нашел Алика! — закричал вдруг Димка. — Я сказал про открытки, и всё получилось.
Димкино заявление вызвало громкий смех. Потом заговорили все сразу.
— А Павлик тоже нашел. Конечно! — говорила Оля. — Он сказал наш адрес Ивану Антоновичу.
— Сам Иван Антонович нашел Алика, — кричала Таня. — Он подарил ту книгу. Ничего бы не было, если бы он книгу не подарил.
— Но ведь всё-таки я обнаружил этих двух Алексеев, — ероша волосы, возразил Ося. — А это было самое главное во всей этой… цепи…
— А пионервожатая Подгорной школы тоже причастна! — вспомнила Таня. — Зачем она про ту книгу спрашивала?
— Главный тут, конечно, Федор Петрович, — сказал Сахаров. — Он Алика вырастил.
— Но нашел-то, нашел-то не он! — кипятилась Таня. — Он сохранил. А нашел…
— Алик, кто тебя нашел? — спросил Димка.
Улыбаясь, Алик ответил:
— По-моему, все.
— Вот это верно! — сказал Иван Антонович. — Не будем спорить. Алика нашли все. Да и не могло быть иначе! Не мог потеряться человек в нашей советской стране.
Иван Антонович привстал и через стол протянул руку Викентьеву, которую Матвей Иванович крепко пожал.
— Ура-а! — крикнула Таня. — Нашли! Все нашли!
А найденный Алеша-Алик смотрел на всех и улыбался своей тихой, сдержанной улыбкой.
