… Середина 90-х.
Карпыч подвел пацанов к залу и распахнул дверь. Марка там не было. Почесав в замешательстве затылок, усач запустил воспитанников внутрь и закрыл двеь. То, что танцор был где-то рядом, Карпыч не сомневался. В зале звучала фортепианная музыка, на вешалке болтался его плащ, а в воздухе пахло сладким запахом одеколона. «В туалете, наверное. Дымоход свой чистит», — усач усмехнулся.
Рассевшись на полу, пацаны невольно уставились в зеркало. Минуты шли, а учителя все не было. Кто-то скривил рожицу, кто-то захихикал, кто-то закричал. Один изобразил второго, третий рассмеялся и, началось. Мальчишки хохотали, цепляли и толкали друг друга. В зале воцарились суета и гомон. Подпрыгнув, крепыш Ромка прыгнул на спину высокому Леньке. Тонкие ноги пацана не выдержали и, оба сорванца кубарем покатились на пол. Ленька сопротивлялся и пытался встать, но ничего не выходило — Ромка крепко прижимал его к полу. Промучившись в бесплодных попытках, пацан замер и ждал, что победитель великодушно отпустит его. Но победитель вдруг решил иначе. Упиваясь победой, он закинул свой зад на поверженного и пахом прижался к ягодицам. Отпустил и вновь прижался. В зале все замерли — на что это было похоже, каждый прекрасно понимал. Понимал это и Ленька. Резко, размашисто, будто в нем лопнула невидимая пружина, он взбрыкнулся и легко скинул с себя обидчика. Слетев на пол, посягатель в довесок получил от Леньки мощный удар в пах.
— Ты чего, урод, совсем охуел?! — Ромка скорчился от боли.
— А ты чего?! В пидорасы вписался?! — Ленька сжимал кулаки.
— Сам ты — пидорас! Кто у козла того, лысого в джипе отсасывал? Думаешь, никто не видел?
— А ты не отсасывал, да? Хочешь, я и тебе за щеку ввалю! На, отсоси!
В подтверждение, Ленька вытащил из плавок сморщенный пенис и потряс им в воздухе. Не ответить — означало проиграть. Смачно, со знанием дела Ромка прицелился и плюнул. Слюни попали точно в цель, ошметками повисли на члене и медленно потекли вниз. Зал взорвался хохотом.
К новой атаке Ромка готов не был. Жалящими осами на него обрушились маленькие кулачки Леньки. Разбили, смяли, оглушили. В спасении Ромка сложился в коробочку и закрыл голову руками. Зал еще больше забурлил. Крики поддержки заставляли Леньку усилить натиск, кулаками выбить сатисфакцию.
— В челюсть бей!
— Вломи ему!
— По яйцам вмажь!
— Сосун херов!
Пацаны болели за Леньку. И это было ожидаемо. Как и то, что Ромке было уготовлено не только побои, но и всеобщее презрение. Он перешел черту, нарушил табу и должен был понести наказание. Табу подземных рабов было несложным: выезды к клиенту — одна жизнь, родной подвал — другая. И мужским утехам здесь не место. Даже Карпыч, заметив однажды, совсем не дружеские ужимки пацанов, показал кулак и твердо отрезал: «Увижу, что голубиться начали, яйца оторву!». Проверять достоверность никто не рискнул. А Ромкина выходка была даже не ужимкой, это было почти, как там, на ночном выезде у клиента. И посягательство на равного себе могло запросто соединить два мира. Что, конечно же, сами пацаны ни в коем разе не желали. Поэтому, Ромка был обречен, и пока Ленька лупцевал его от души, пацаны не вмешивались. Хотя кричали до хрипоты и сами хотели накостылять отступнику.
— Вмажь ему, Леньчик! Сбоку! Так! Дай я звездану!
Но, когда, осознав, что терять ему нечего, Ромка попытался встать, из толпы посыпались удары. Ромку стали бить все, и продолжаться это могло бесконечно долго, но тут в зал вошел Марк.
— Что тут у вас?! А-ах! — Марк замер от ужаса. — Прекратить! Я вам приказываю, немедленно прекратить!
Гнусавый вопль потонул в громких криках. Марк уже и забыл, когда так сильно напрягал голосовые связки, но это не помогало — его никто не слышал. Он кричал, но дети не реагировали — его для них просто не было. Марк затрясся — то, что происходило, напоминало ему петушиный бой. Мальчики дрались. Его лапочки и молодцульки, дрессированные месяцами, мордовали друг друга до крови. «Боже мой! Они опять взялись за старое. Вспомнили уличные привычки и устроили зверское побоище. Или, может, опять — этот бешеный?!» Мимолетный взгляд узрел Пашку в углу. Мальчик даже не смотрел на драку: сидел и чему-то улыбался. Марк удивился еще больше: «Тогда кто?!».
Он подбежал к толпе и энергично принялся расталкивать пацанов. Болельщики расступались, но драчуны, как бультерьеры, отпускать друг друга не хотели. Поняв, что в одиночку ему не справиться, Марк кинулся в коридор, подбежал к лестнице и громко заорал.
— Карпыч! Карпыч, ты где?! Сюда быстрее! Они там, — Марк задыхался от охватившего возбуждения. — Они калечат друг друга!
Услышав вопли, подвальный комендант подскочил и, как двадцатилетний молодец, в мгновенье ока слетел по лестнице. Распахнув дверь, громко рявкнул: «Стоять!». Но и появление Цербера пацаны не заметили. Дерущийся ком из рук и ног по-прежнему извивался и издавал крики и вопли.
— А-а-а!
— Сука, пусти! Тварь, на!
Время на разговоры Карпыч тратить не стал. Резко дернул драчунов за конечности и, словно щенки, они покатились в разные стороны.
— Гондоны! Ублюдки! Я вам, бля, покажу!
Мальчишки сразу смолкли. Тяжелое дыхание Карпыча, его, налитый кровью, взгляд говорили красноречивее слов. «Косяк» был налицо, и кто-то должен был быть наказан. Только кто?! Зачинщики, еще не остыв, все еще сверлили друг друга волчьим взглядом и не думали об этом. Всех остальных охватил страх.
— Недоноски! — Марк истерично нагнетал обстановку. — Мужланы малолетние! Вы еще изуродуйте друг друга, тогда вас с кривыми фэйсами ни одна собака не заберет. Так и придется на органы пустить! Я… Я вам покажу!
Восстанавливая дыхание, Карпыч ждал указаний. Но танцор только вопил и, конца его истерике было не видно. Устав, надзиратель решил действовать сам: схватив драчунов за шеи, потащил их в коридор. Те не сопротивлялись, адреналин в крови уже растворился. Марк проводил Карпыча взглядом и закрыл за ним дверь.
— Прямо, триллер какой-то! Шок! Ну, я не знаю — не мальчики, а петухи! Ничего, сейчас он их воспитает! Мало не покажется! — Марк уже не кричал, а быстро-быстро говорил, успокаивая себя пустыми выражениями. — Ничего, ничего. И не таких. Кто ж думал-то?!
— Марк Сигизмундович! — Громко, чтобы его услышали, Максим прервал учителя. — А занятие сегодня будет?!
— Что?! Ах, да! А как же?! — Будто вспомнив, зачем он здесь, танцор замер. И сразу преобразился. — Конечно, Максимчик, ты же сам понимаешь, что война войной, а занятия по расписанию. И тебя это больше всех касается. Способности нужно тренировать.
— Тогда, давайте начнем, — Максим смущенно опустил глаза.
— Конечно. Конечно, мой мальчик. — Марк встал и решительно хлопнул в ладоши. — Ребята, встали. Позиция номер два.
* * *
Участь драчунов была предрешена. Не в глобальном, конечно, смысле, а в смысле наказания. Карпыч подтащил их к дальней двери и швырнул на пол. Вздохнул, вытер пот со лба, достал ключи. Пацаны не шевелились, страх взял власть и над ними. Со смиренностью святых они ждали. Что находилось за этой дверью, каждый прекрасно знал. Отстойник, карцер, изолятор — у комнаты было много названий, но суть ее от этого не менялась. Комната страха, боли и унижений, оказаться здесь никто не хотел.
— Заваливайте! — Карпыч распахнул дверь и выжидающе взглянул на драчунов. — На шконки, легли, быстро!
Пацаны поднялись и робко вошли в комнату. Тусклая лампочка под потолком. Пол в бурых пятнах. Набрызганные шубой стены. Вентиляции в команте не предусматривалось, отчего на бетонных стенах висели тонкие капли влаги. Воздух пах землей и кровью. Увидев на дужке кровати наручники, Ромка непроизвольно сжался.
— Ложитесь!
Пацаны в нерешительности переглянулись.
— Быстро! — Карпыч отвесил Ромке оплеуху. От удара пацан пролетел пару метров и врезался в кровать. — На шконку, сучок!
Ромка быстро лег.
— А ты, хули стоишь?!
Ленчик метнулся на кровать. Жесткая фанера вместо матраса кололась занозами, но сейчас их лучше было не замечать. Карпыч подошел и наручниками пристегнул Ленькины запястья к дужке. Потом, оттянув, окольцевал ноги. Растянутое на фанере тело напряглось и сразу заныло. Ленчик зажмурился, но промолчал.
Ромке пришлось еще хуже. С меньшим ростом, даже в струнке он не доставал до конца. Но Карпычу было все равно. Он дернул мальчика за ноги и защелкнул стальные браслеты. Ромка выпустил слезу, но также, как и Ленька, кричать не решился. Мучитель посмотрел на него, сплюнул и пошел на выход. Хлопнула входная дверь, в карцере воцарилась тишина. Но страх и боль все равно остались. Через минуту последний стал исчезать, а боль напротив — нарастала. Растянутое тело и деревянные иглы в нем — когтями они расцарапывали мозг. Не давали успокоиться и смириться со своим незавидным положением. Ленчик тихо прошептал.
— Все из-за тебя, козла!
— Я ж просто пошутил, а ты сразу с кулаками!
— Пошутил?! Совсем дебил?! Я такие шутки в гробу видал!
Слово за слово, диалог петушков быстро стал набирать обороты. Разделенные лишь метром, теперь мальчишки кидались оскорблениями. И боль нехотя, но притупилась. Мальчишки опять, пусть и словесно, но дрались.
Первым их услышал Марк. Слова русского мата всегда ассоциировались у него с видом грубого быдла, а те же слова, воспроизведенные мальчишеским фальцетом, и вовсе вызывали неприкрытое бешенство. Отчасти потому, что мальчики эти — были его учениками. Детьми, в воспитание которых он вкладывал свою душу, силы и кое-что еще. Проходя по коридору, танцор замер и выражение — «пошел ты на хуй» кайлом бухнуло в его рафинированное сознание.
— Карпыч! — Марк постучал в дверь у лестницы. — Карпыч, ты здесь?!
После недолгой паузы дверь отворилась. Карпыч вопросительно уставился на Марка.
— Карпыч, эти двое. Кажется, опять.
— Что опять?
— Опять нам мешают.
— Как это? Я ж их прицепил. На дыбе голубки.
— Вот тебе и голубки. Воркуют так, что уши вянут. Сам послушай, — Танцор уткнул руки в бока и ждал. — Слышишь?
— Не разберу только….
— Я так не могу! Заставь их замолчать! В конце концов, это — невыносимо!
— Ладно. — Карпыч устало вздохнул. — Сейчас, все решим.
Услышав скрежет дверного замка, пленники сразу притихли. Кто мог их посетить, оба прекрасно знали. Это мог быть только он. И ждать от этого визита чего-то хорошего не приходилось. Еще до того, как в комнате зажегся свет, в возникшем силуэте они увидели статную фигуру и кончики усов. Наихудшие опасения оправдывались. Ленчик заметил, что усач что-то держит в руках, но что именно разглядеть не удалось. Через секунду лампа на потоке вспыхнула, и пленники увидели в толстых руках Карпыча медицинский шприц.
— Что, хуесосы, не спится? Сейчас, я вас, блядь, успокою!
Усач прошел под лампу, поднял шприц на свет и начал выдавливать из него воздух.
Ромка зарыдал, отчетливо сознавая, что сейчас будет, но надзиратель был чужд сантиментов. Усевшись на худые ноги, он воткнул иглу в детский живот и нажал на поршень.
— Пожалуйста, не надо…. А-а…
Мальчик вскрикнул, дернулся, но стальные браслеты держали его намертво. Оставалось лишь терпеть. Опустив поршень наполовину, Карпыч вытащил иглу. Встал и подошел к Леньке. Всегда боявшийся уколов, пацан сейчас предпочитал молчать. Закрыв глаза, с силой стиснул зубы: «Только бы не закричать. Мм-м. Только бы…». Острое металлическое жало быстро проткнуло кожу и, подобно змеиному зубу, исторгло желтую жидкость. Карпыч встал, но Ленчик по-прежнему не открывал глаз. Боль от инъекции еще не отступила, но гораздо страшнее был вид усача. Себе Ленчик даже поклялся, когда все закончится, больше не подаваться Ромкины провокации, а просто лежать и молчать. «И пусть он говорит что хочет, пусть обзывает последними словами, я все равно будет нем. Ведь все, что говорит Ромка, он говорит от обиды и бессилия. А, значит, неправду».
Усач крякнул, поднялся и поплелся на выход. Уже в проеме пробасил.
— Еще раз вякните, приду с топором! — Ребром ладони Карпыч рубанул по стенке. — Сначала ваши стручки, а потом и башку! Все понятно?
Пацаны молчали. Ленчик лежал с закрытыми глазами, а Ромка от страха уже и говорить не мог.
— У-у, блядь! — Усач вдарил в стенку кулаком. — Уроды малолетние!
После укола как-то сразу стало спокойнее. Перед глазами Ромки поплыли радужные круги, и сознание стало погружаться в молочную пелену. Мальчику увиделась мать. Она крепко прижимала его к себе и ласково просила: «Ромочка! Сыночек, сходи на рынок. Спроси у тети Клавы десять рублей. Она еще семечек тебе обещала дать». Мать говорила медленно, будто нараспев. Пару раз она и вовсе замолкала, будто засыпала на ходу, но Ромка знал, это — не сон, от героина мать часто висла и через несколько секунд должна была придти в себя. «Сходи, сыночек».
Его сосед — Ленчик, не помнивший матери, видел себя в зоопарке. Однажды, наперекор правил, его свозил туда жалостливый клиент. Мальчик остановился у клетки с павлином и долго смотрел на птицу. Павлин был красив: он гордо прохаживался по клетке, демонстрируя посетителям узор на хвосте, и тряс хохолком. Ленчик кинул ему кусок булки, но павлин даже не взглянул на подачку.
— Правда, красивый?!
Клиент — румын или чех, смешно говоривший по-русски, улыбался и кивал: «Да-да». Потом купил Леньке мороженное и пообещал в следующий раз непременно увезти его с собою. Прождав почти год, мальчик все еще надеялся, что бородатый дядя Карл выполнит свое обещание. Но Карл все не приезжал, а надежда оставалась. Ленчик все еще ждал.
С уходящими минутами напряжение медленно, но отступало. Завернутое в красивые картинки, сознание блекло в приятном забытье. Шершавая фанера, холодная сталь — они уже не беспокоили. Да и тело, растянутое на кровати, казалось чужим. Пленники удалялись в страну иллюзий.