В кафе «У Артура» Пол сел напротив Майка. Хозяин заведения расхаживал между столиками и рассказывал посетителям, чем их будут кормить. Тут же на столиках лежали меню, набранные темным курсивом на плотной желтой бумаге. Но как только вы становились завсегдатаями, Артур, всегда в белоснежных куртке и фартуке, сам заказывал вам обед. В кафе жара была просто невыносимой, но Майк героически поглощал гриль-микс, заказанный для него хозяином, тогда как Ситон проигнорировал огромное блюдо с мясной лазаньей, предпочитая потягивать кока-колу.

Помещение кафе представляло собой вытянутый прямоугольник. Узкие сиденья располагались по обе стороны от центрального прохода, поэтому посетители либо упирались взглядом в дверь кухни, либо сидели лицом к входу, между двух низких окон. За окнами находилась Кингсленд-роуд, и Ситон вяло наблюдал за уличным движением, если это можно было назвать движением. Над мостовой висело плотное облако выхлопных газов от автобусов и грузовиков, намертво застрявших в знойном мареве.

Пол почувствовал, что его брюки из тонкой шерсти прилипли к пластиковому стулу. Он допил кока-колу. Артур, проходя мимо, забрал стакан Ситона и расторопно протер тряпочкой стол. Затем он продолжил обход, подмигнув своим, как он всегда называл их, джентльменам из прессы. Он благоволил им до такой степени, что в конце календарного месяца, когда журналистские доходы были на нуле, угощал в кредит. Им даже не пришлось просить его об этом. В прошлом месяце Артур сам сделал такое щедрое предложение. Пол, родом из Дублина, и Майк, из городка Формби в Мерсисайде, были просто потрясены его щедростью. Когда начинаешь узнавать Лондон поближе, то понимаешь, что это не что иное, как большая деревня. В этой части города они чувствовали себя как дома.

Ситон подумал, что Артур мог бы стать прекрасной моделью для Пандоры Гибсон-Гор. У него было румяное, словно вырезанное из красного дерева, лицо. Лицо типичного столичного жителя. Его легко можно было представить вымазанным сажей трубочистом конца прошлого века, катящим на велосипеде со щетками за плечами. Он также был вполне уместен как персонаж старой кинохроники — ходячая доска объявлений, на которой изумленные зеваки читают сообщение о гибели «Титаника» и предполагаемых многочисленных жертвах. Кроме того, черты его лица имели еще одно свойство: они были невыразительными, что необходимо для каждого настоящего мага. Словом, с таким же успехом Артур мог бы выступить в роли гипнотизера на сеансе левитации, а доброволец из публики — симпатичная особа в ботиночках на пуговках — недвижно висел бы в воздухе, выставив напоказ нижние юбки. Такой снимок был вполне в духе Пандоры. Что-то неустойчивое, невероятное, образы, рождающие вопросы без ответов. Снимки в прочитанной Ситоном книге наводили на мысль, что она специализировалась в области, прямо противоположной той, для чего предназначено искусство фотографии, а именно — для раскрытия образа.

— Ты что, так и не попробуешь лазанью?

Ситон послушно взял вилку, отправил в рот немного политых соусом макарон и принялся пережевывать, не в силах отвлечься от мыслей о Пандоре. Он, словно наяву, видел ее обнаженное бледное тело, украшенное драгоценностями. Ее некогда прекрасную, а теперь дряблую от долгого пребывания в грязной воде кожу. Боже, как же надо было себя ненавидеть, чтобы броситься в Темзу? Часы «Картье», должно быть, остановились в тот самый момент, когда тело упало в воду. Бесполезная улика, ведь убийцей была сама жертва. Следовательно, время смерти несущественно. В разговоре с Бобом Холливеллом Ситона так и подмывало подбить детектива за дополнительный бонус изъять из сейфа вещдоки, снятые с тела Пандоры. Прикоснуться к ним означало бы прикоснуться к ней самой. Но какой в этом смысл? Разве что почувствовать себя грязным извращенцем!

— Ты знаешь, это одно из тех клише, которое находит подтверждение всякий раз, как мы сюда заходим, — донесся до него голос Майка откуда-то издалека, с другого конца столика.

— Какое же?

Пол увидел что Майк успел смести с тарелки все, оставив только лужицу яичного желтка. В кухне надрывался транзистор, настроенный, как обычно, на волну «Столица». Передавали песню группы «АБС». Мартин Фрай жеманно исполнял хит «The Look of Love».

— Стереотип ирландца, — пояснил Майк. — Кельтского чародея-златоуста. Хочу сказать, что, когда ты жонглируешь своими заклинаниями, тебя порой трудновато понять. Но лично я для тебя — благодарная аудитория. Заметь, всегда был готов слушать твои словоизлияния. Мне любую лапшу можно на уши навешать.

— Прошу прощения, — улыбнулся Ситон.

— Закажи-ка мне тоже кока-колы. И выкладывай, что у тебя на уме, — заявил Майк, посмотрев на часы.

Все дело в том, что он словно побывал там. Постоял на мокрой гальке у причала Шадуэлл, увидел накрытый брезентом труп у грязной пенистой кромки прилива, а еще вереницу барж, которые тащил коренастый буксир, пускавший клубы дыма в низкое ноябрьское небо. Вдохнул запахи реки, мокрых габардиновых полицейских плащей, прокисшей от сырости плоти, насыщенного серой и копотью воздуха. Там шел дождь. В то утро, когда нашли мертвое тело Пандоры, в Лондоне шел дождь.

С большим трудом Ситон перенесся обратно. Обратно в кафе «У Артура». Обратно в здешнюю духоту.

— Много нарыл за сегодня?

— Хорошенького понемножку, — скривился Майк. — После «зверского злоумышленника» можно спокойно почивать на лаврах. Или уйти на пике славы. В разгар игры всегда надо уметь вовремя остановиться. Я о той сумасшедшей мартышке. В общем, как профессионал, я вряд ли продвинусь дальше.

— Могло быть и хуже. Скажем, благотворительные пенни, брошенные в пабе.

— Смотря кто благотворитель, — заметил Майк. — В прошлый вторник вечером в «Якоре надежды» это была дамочка, когда-то танцевавшая в «Прислужниках Пана».

Они помолчали. Ситон взял вилку, но затем снова положил ее на стол и отодвинул от себя нетронутое блюдо.

— Так что ты делаешь сегодня вечером?

— Самую скучную работу в мире, — ответил Майк. — Повезу фотокамеры на сервис. А это значит, мне придется тащиться к проклятому Лондонскому мосту. — И, посмотрев в окно, добавил: — В этих чертовых пробках. По этой чертовой жаре.

— А что, поближе ничего нет?

— Есть, конечно. Но Эдди пользуется только услугами одной фирмы: той, что обслуживает нашу контору еще с начала века.

— Традиция, — кивнул Ситон, вставая и нашаривая в карманах мелочь, чтобы расплатиться за обед.

— Не только, — ответил Майк. — Эта мастерская всегда считалась самой-самой, и мастера там тоже самые-самые. Поэтому самые-самые фотографы обращаются только туда. Это, конечно, замечательно, если ты снимаешь «Хассельбладом» или «Лейкой» и твои работы потом появляются в «Нэшнл джиографик», но абсолютно лишено смысла, если у тебя тридцатипятимиллиметровый объектив «Пентакс» и нацеливаешь ты его на лыбящегося Сида Джеймса, который открывает какое-нибудь семейное торжество в саду под деревцами. Или делаешь портрет напроказившей обезьяны.

Ситон снова сел. Он вынул из пиджака блокнот и пододвинул его Майку вместе с ручкой.

— Напиши мне, пожалуйста, адрес этого места, — попросил он.

— Его не так-то просто отыскать, — ответил Майк, взяв ручку. — Мастерская находится за обшарпанной зеленой дверью в кирпичной развалюхе, совершенно задавленной многоэтажными монстрами. Их в шестидесятые везде понатыкали как попало. Объективы шлифуют там исключительно швейцарские гномы, а паяют древние шотландцы. Средний возраст персонала в фирме «Фогель и Брин» — что-то около девяноста. Наш Эдди по сравнению с ними — просто мальчик в коротких штанишках. — Майк засмеялся. — И все-таки, зачем тебе туда, Пол? Неужели чинить «Кодак инстаматик»?

— Не мне. Моей девушке. Люсинде.

У Люсинды был хороший фотоаппарат, и Майк это знал.

— Надеюсь, она сохранила гарантийный талон, — заметил Майк, записывая адрес. — Мастера там, может, и старорежимные, но берут за услуги совсем не дешево. Люсинде придется выложить целую стипендию только за то, что мастер снимет крышечку с объектива.

Ситон кивнул и убрал блокнот и ручку. Пандора Гибсон-Гор использовала фотокамеры «Лейка». Она вовсе не была нуждающейся и, вероятно, владела ими до конца жизни. Да, она прекратила профессиональную карьеру, не публиковала больше своих снимков. А что, если продолжала пользоваться фотоаппаратом для себя? Или просто держала их дома? Сдавала ли она их время от времени в мастерскую хотя бы в силу привычки? Может быть, сервисная компания располагала и располагает ее более поздним адресом?

— Спасибо, — сказал он Майку.

Было очень жарко. Пол, чувствуя, как между лопатками течет струйка пота, бросил взгляд на стол.

— Я заплачу. Запишите на мой счет.

Он позвонил в мастерскую, как только добрался до своего редакционного стола, и по совету Майка спросил мистера Брина-младшего.

«Мистеру Брину-младшему никак не меньше ста семидесяти лет, что не лишает его сердечности. Разумеется, в допустимых пределах. Имени у него, кажется, нет. Только фамилия. Впрочем, у них у всех так. Если ты будешь достаточно почтителен и постараешься выглядеть посолиднее, он, пожалуй, снизойдет до фотоаппарата Люсинды и примет заказ примерно на следующий год».

Пол был один в отделе новостей. Остальные репортеры обычно ходили обедать в паб за углом. После выпитой пинты пива они играли в пул, слушая в музыкальном автомате «Клэш» и не обращая внимания на сохнущие на тарелках булочки и сэндвичи с ветчиной и сыром.

В мастерской возле Лондонского моста попросили к телефону мистера Брина-младшего. Пол услышал в трубке сначала кашель, а потом старческий голос с едва заметным абердинским акцентом:

— Чем могу помочь?

— Я собираю материал для статьи об одной из первых женщин-фотографов. О Пандоре Гибсон-Гор.

Повисла долгая пауза.

— Вот как…

— Я из журнала «Фэйс».

Но мистеру Брину-младшему название «Фэйс» ничего не говорило.

— Я хотел узнать, обслуживала ли компания «Фогель и Брин» мисс Гибсон-Гор.

Снова повисла долгая пауза. Затем Пол услышал.

— Почему вас это интересует?

— Ее работы отличаются необычной техникой исполнения.

— Это все ее глаз, мистер Ситон. Ее талант. Он не имеет ничего общего с выбором камеры или пленки, — хихикнул мистер Брин-младший.

— Вы утверждаете это с таким знанием дела, — только и мог сказать Ситон.

— Опытный образец тридцатипятимиллиметровой «Лейки» был собран в тысяча девятьсот тринадцатом году. Но мировая война помешала запустить новую модель в производство. Это случилось лишь в тысяча девятьсот двадцать четвертом. Через год ее уже продавали по всему миру. Мисс Гибсон-Гор приобрела два таких аппарата. И вы совершенно верно предположили, что она доверила именно нам их обслуживание. К слову сказать, один из них, кажется, до сих пор у нас.

Ситон почувствовал, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

— Если не ошибаюсь, она жила на Чейн-уок?

— Да, в Челси, — произнес мистер Брин, и сердце у Ситона ухнуло куда-то в пустоту, — но не на Чейн-уок. В последние годы жизни она оставляла нам другой адрес.

— Не могли бы вы подсказать, где она жила?

Он слышал, как по лестнице с грохотом поднимаются вернувшиеся из паба репортеры. До него донесся запах пива и табака, намертво впитавшийся в их одежду, волосы и дыхание.

Мистер Брин-младший выдержал паузу.

— Вы желаете узнать, где некогда проживала Пандора Гибсон-Гор. А теперь скажите на милость, зачем вам это понадобилось?

— Видите ли, мистер Брин, я просто хочу создать как можно более целостную картину, а для этого мне необходима самая подробная информация, какую только удастся раздобыть.

— Ясно. Что ж, хотя мне не совсем понятно, какую пользу можно извлечь из такого рода сведений, я все же полагаю, что не будет особого вреда, если я их вам сообщу. Итак, я готов поделиться с вами необходимой информацией, но не по телефону. Приезжайте сюда лично. Спросите меня. Представьте ваше журналистское удостоверение. И я дам вам адрес.