Воскресенье, 13 декабря 2015 года,

12 часов 22 минуты дня

– …Таким образом, если «азаз» переводится с древнееврейского как «сила», а «эль» – как «Бог», это аргумент в пользу того, что «Азазель» в данном случае означает «силу над Богом»… И здесь говорится, что так называемые темные твари, такие как летучие мыши, змеи и дикие собаки, «в особенности могут служить вместилищем для нечистых духов».

– Пожалуйста, давайте сменим тему, – жалобно произнесла Кертис с водительского сиденья, сворачивая с федеральной автострады, – если честно, то вы меня начинаете пугать.

Переключая утром на телевизоре каналы, Руш наткнулся на одно из бесчисленных выступлений пастора Джерри Пилснера и теперь целый день гуглил их удивительного подозреваемого.

Невероятным усилием воли Бакстер заставила себя не вмешиваться и проспала почти всю дорогу.

Они покатили по проселочной дороге, где к одиноким машинам тянули свои узловатые пальцы ветви голых деревьев.

– Хорошо… нет, вы только послушайте! – взволнованно сказал Руш, скользя пальцем по экрану телефона.

Кертис раздраженно фыркнула.

Бакстер проснулась и вытерла скопившуюся в уголке рта слюну.

– «Преследуемый архангелом Рафаилом, падший Азазель избавился от своих почерневших крыльев и рухнул в самую глубокую и мрачную пропасть из всех, которые когда-либо сотворял Бог. Погребенный под остроконечными скалами в самой далекой и суровой пустыне земли, он лежал в могиле, выложенной измочаленными перьями его загубленной мантии, обреченный больше никогда не видеть света и в день Страшного суда сгореть в адском огне».

– Спасибо за информацию, – зевнула Бакстер.

– Руш, я вас ненавижу, – сказала Кертис, поеживаясь.

– Еще пару слов, и все, – пообещал тот и прокашлялся: – «В этой непреходящей тьме Азазель впал в безумие. Неспособный разорвать цепи, он оторвал дух от скованного тела, чтобы вечно блуждать по земле тысячей разных душ».

Руш положил телефон на колени и сказал:

– Теперь мне и самому стало страшно.

Когда они свернули на заиндевевшую подъездную дорожку к дому Бентхема, на ветровое стекло машины осторожно опустились первые снежинки. Синоптики обещали во второй половине дня обильный снегопад, а ближе к утру и вовсе пургу.

Кертис подъехала по оставленной ими вчера колее к гаражу. Бакстер посмотрела на дом – он выглядел таким же необитаемым, как и накануне, разве что на лужайке виднелась цепочка глубоких следов.

– Здесь кто-то был, – с надеждой в голосе произнесла она с заднего сиденья.

Руш остановил машину, и они вышли на холод. Руш заметил, что из дома напротив за ними с любопытством наблюдает соседка, но надеялся, что она не станет их трогать. Однако женщина направилась в их сторону, дважды поскользнулась и чуть не упала на подъездной дорожке.

– Вы двое – вперед, – сказал он коллегам.

Кертис и Бакстер направились к входной двери, а он двинулся навстречу не в меру любопытной соседке, прежде чем она сломает себе ногу – это задержало бы их еще неизвестно насколько.

– «Чем могу вам помочь?» – прошептал Руш, уверенный, что назойливая соседка сейчас обратится к нему с этим стандартным приветствием.

– Чем могу вам помочь?

– Мы просто хотели повидать доктора Джеймса Бентхема, – сказал он и улыбнулся, как бы давая понять, что разговор окончен.

Кертис позвонила в дверь. Соседка окинула ее подозрительным взглядом, не выказывая ни малейшего намерения уйти.

– Холодно, – произнес Руш, тонко намекая, что женщине лучше вернуться в теплый, уютный дом и заняться уже своими делами, черт возьми.

Не получив ответа, Бакстер громко постучала.

– Дом хорошо охраняется, – прямо сказала соседка.

– И правда – ответил Руш и вытащил свое удостоверение, – целых трое полицейских у порога.

Несмотря на посиневшие руки, которые выглядели так, будто могли в любой момент отвалиться, женщина тут же оттаяла.

– Вы звонили им на мобильный? – спросила она, доставая телефон.

– Да.

– А номер Терри у вас есть? – спросила она, поднося к уху аппарат. – Милейшая женщина. И дети ее тоже. Мы здесь привыкли присматривать друг за другом…

– Заткнитесь! – завопила Бакстер от входной двери.

Соседка явно оскорбилась. Через мгновение Эмили повернулась к Кертис:

– Слышите?

Она села на корточки и открыла почтовую щель, но звук уже прекратился.

– Позвоните еще раз! – крикнула она навязчивой соседке.

Несколько мгновений спустя вновь послышалось жужжание телефона, вибрировавшего на твердой поверхности.

– Телефон в доме, – крикнула Эмили Рушу.

– Странно, – сказала соседка, – Терри всегда берет его с собой, на тот случай, если понадобится ребятам. Значит, она дома. Может, она в душе?

Руш заметил на лице женщины неподдельную тревогу.

– Бакстер! – крикнул он. – А сейчас что-нибудь слышно?

Он вытащил телефон, набрал номер, по которому пытался связаться с доктором накануне, и замер в ожидании.

Бакстер вновь прижалась ухом к узкой щели и напряженно прислушалась.

– «О, какой снегопад ужасный…»

Эмили в испуге отпрянула – мелодия рождественской песенки Фрэнка Синатры доносилась прямо из-за двери.

– «Но в камине огонь прекрасный…»

Руш повернулся к озадаченной соседке и закричал:

– Идите отсюда!

И ринулся к дому, выхватывая на ходу оружие. Кертис ударила ногой, пытаясь выбить замок.

– «Нас сегодня никто не ждет…»

Кертис ударила снова. На этот раз дверь с грохотом распахнулась, отшвырнув телефон вместе с лившейся из него веселой мелодией под великолепную наряженную елку.

– «Снег идет, снег идет, снег идет!»

– ФБР! – закричала она, перекрывая последние слова припева. – Здесь кто-нибудь есть?

Руш и Бакстер последовали за ней. Руш побежал наверх, Эмили двинулась по коридору на кухню.

– Доктор Бентхем? – донесся откуда-то сверху до ее слуха голос коллеги.

В доме было тепло. На столе посреди огромной кухни, выдержанной в деревенском стиле, стоял четыре тарелки с холодной недоеденной едой. Поверхность ярко-оранжевого супа покрывала толстая пленка.

– Есть кто дома? – крикнула Кертис уже в другой комнате, в то время как Руш все еще шарахался наверху.

Бакстер посмотрела на остатки золотистых булочек возле трех тарелок, перевела взгляд на пол и увидела цепочку крошек, тянувшихся к выходу. Она последовала по пути, выложенному крошками, вышла в коридор и оказалась у чего-то, напоминавшего узкую дверь кладовки.

– Эй! – позвала она, потом осторожно потянула ее на себя, открыла и увидела перед собой деревянные ступеньки, круто уходившие вниз и терявшиеся во мраке. – Эй!

Эмили шагнула вперед и стала шарить по стене в поисках выключателя. Под ее небольшим весом скрипнуло дерево.

– Кертис! – позвала она, вытащила телефон и включила фонарик.

Лестничный пролет озарился ярким белым светом. Она сделала еще два осторожных шага. С каждым дюймом свет отвоевывал у тьмы в подвале все новую и новую территорию. Поставив ногу на следующую ступеньку, Эмили поскользнулась, подвернула лодыжку и грохнулась на пол у холодной каменной стены.

– Бакстер? – позвала ее Кертис.

– Я здесь! – простонала она.

Эмили неподвижно лежала на влажном, пыльном, заплесневелом полу, мысленно оценивая ущерб, нанесенный каждой из ее конечностей. У нее было несколько ушибов, в падении она ободрала себе лоб, лодыжка пульсировала и немного побаливала, но в целом, похоже, ей удалось отделаться лишь незначительными повреждениями. Телефон лежал двумя ступеньками выше и выхватывал из темноты булочку, на которой она и поскользнулась.

– Черт, – вздрогнула она и села.

В проеме появилась Кертис.

– Бакстер? – позвала она.

– Я здесь, – махнула рукой Эмили.

Над ее головой загрохотали тяжелые торопливые шаги Руша.

– С вами все в порядке? – спросила Кертис. – Надо было включить свет.

Бакстер уже собиралась съязвить в ответ, но в этот момент Кертис протянула руку и дернула за веревочку у двери. Раздался жизнерадостный щелчок.

– Похоже, я нашла что-то интересное, – начала было Кертис, но Бакстер ее не слушала.

Она широко распахнутыми глазами вглядываась во мрак, не осмеливаясь даже сделать вдох. Одинокая запыленная лампочка, свисавшая с потолка, ожила, распространяя вокруг рыжеватое сияние.

– Бакстер?

Сердце Эмили забилось вдвое быстрее, когда первая выхваченная светом из мрака тень приобрела очертания человеческой фигуры. Следом за ней еще одна. Обе лежали на земле лицом вниз, их головы скрывали окровавленные холщовые мешки. Бакстер уже собиралась уходить, но тут лампочка достигла расчетной мощности, и какой-то инстинкт подсказал ей, что это еще не все. Она встала на колени и увидела чуть дальше еще два тела, лежавшие в той же позе с такими же окровавленными мешками на головах, но вдвое меньше, чем взрослые.

– Что там? – встревоженно спросила Кертис.

Бакстер поползла вверх по лестнице, обессиленная от ужаса и боли в лодыжке, вывалилась в коридор, захлопнула за собой ногой дверь и попыталась отдышаться. Ее сапог с силой упирался в створку, будто она опасалась, что вслед за ней из подвала выберется кто-то еще.

Кертис держала наготове телефон, предвидя, что им понадобится подкрепление. Руш опустился рядом с Эмили на колени и стал терпеливо ждать объяснений. Бакстер повернулась к нему, он почувствовал на своем лице ее тяжелое дыхание:

– К-кажется… я нашла… Бентхемов.

Руш сидел на крыльце, наблюдая, как вереницу машин, заполонивших длинную дорожку, засыпает белыми хлопьями. Поймав невесомую снежинку, он растер ее в пальцах, превратил в небытие.

Ему вспомнилась картина: его дочь, совсем еще маленькая, играет в саду, закутанная с ног до головы, и пытается ловить пушистые кристаллики льда языком. Она завороженно смотрит вверх на белые облака, которые рассыпаются на нее мягкими хлопьями. Потом, без малейшего намека на страх в голосе, она спрашивает: «Это падает небо?»

Ему почему-то запал в душу этот сюрреалистический образ – быть свидетелем крушения мира, беспомощно наблюдая за происходящим и ловя снежинки. Облака кровоточили в вышине, и он понял, что теперь, когда ему довелось стать свидетелем непостижимого акта насилия и жестокости, разыгравшегося под разбухшим от накопленной влаги небом, это воспоминание приобрело совершенно новое звучание.

Руш был уверен: впереди их ждут новые преступления, но никто из них не может ничего сделать – им остается лишь наблюдать.

Набитый полицейскими и освещенный лампочками последнего поколения, подвал приобрел вид самого обычного места преступления, с той лишь разницей, что многие профессионалы не могли сдержать слез и то и дело просились «на минутку выйти». Выездная бригада криминалистов занялась нижним уровнем, а их коллеги отправились на кухню, где семья последний раз в жизни собралась вместе за столом. Из комнаты в комнату переходили два фотографа, фиксируя что только можно, бригада кинологов уже успела прочесать весь дом.

Бакстер и Кертис работали наверху. Они уже целый час искали улики, способные помочь расследованию, не перебросившись даже парой фраз.

Явных признаков борьбы обнаружено не было. К их удивлению, на груди убитого доктора было вырезано слово «Кукла», а не «Наживка», а на других трупах никаких надписей не было вообще. Членов семьи оглушили ударом, а затем по очереди убили выстрелом в затылок. По оценкам экспертов, с момента смерти прошло от восемнадцати до двадцати четырех часов.

Если жертвами преступлений становились дети, то атмосфера всегда особенно накалялась. Бакстер чувствовала это, как и все остальные, хотя своих детей у нее не было, заводить их она не собиралась в принципе и вообще старалась по возможности держаться от них подальше. Люди работали как обычно, но к профессионализму примешивалось подогреваемое яростью исступление. Они готовы были не есть, не спать и не видеться со своими семьями ради решения стоящих перед ними задач. Вероятно, именно поэтому Бакстер так вскинулась, когда увидела, что Руш сидит на крыльце и бездельничает.

Невзирая на боль в лодыжке, она скатилась по лестнице, выбежала в открытую дверь, вцепилась в него сзади и потащила в дом.

– Ох! – застонал он, переворачиваясь на живот.

– Какого черта, Руш? – завопила она. – Все вокруг из кожи вон лезут, чтобы помочь, а вы тут просиживаете штаны!

Вдали на них яростно залаяла немецкая овчарка. Обходивший периметр кинолог из группы быстрого реагирования остановился и приказал ей замолчать.

– Я не могу работать с детскими трупами, – откровенно сказал он, встал и посмотрел на собаку, которая потеряла к ним интерес и пошла дальше.

– А кто может? Думаете, кто-то из нас был рад здесь оказаться? Но это наша работа!

Руш ничего не сказал и лишь стал отряхиваться от снега.

– Вы ведь знаете, что я работала по делу Киллера-Крематора? Тогда нам с Волком… – Она осеклась, пожалев, что произнесла имя своего скандально известного бывшего напарника. – …тогда нам с Волком пришлось иметь дело с двадцатью семью мертвыми девочками за двадцать семь дней.

– Послушайте, у меня был печальный опыт… во время расследования одного дела, и с тех пор я просто не могу иметь дело с трупами детей… никогда, – объяснил Руш. – Я не могу. Я лучше отсюда прослежу за тем, чтобы все было в порядке, хорошо?

– Нет, черт бы вас побрал, ничего хорошего! – гневно крикнула Бакстер и схватила с земли горсть снега вперемешку со льдом.

Руш передернулся. Мгновение спустя ему в голову врезался здоровенный снежок.

Когда место преступления опечатывали на ночь, на улице уже было совсем темно. В полном соответствии с прогнозом начался обильный снегопад, белые пушинки искрились на фоне черного неба в саду, залитом ярким светом прожекторов. Выйдя из дома, Бакстер и Кертис увидели, что Руш скрючился в той же позе и на том же месте, что и раньше.

– Оставляю вас наедине, – сказала Кертис и поспешно удалилась.

Эмили натянула на голову шерстяную шапочку, села рядом и уставилась на безмятежный сад. Краем глаза она заметила на лбу коллеги неприятного вида порез.

– Простите, – сказала она, выпустив изо рта облачко пара.

Она смотрела, как мигает рождественская гирлянда на соседнем доме, перекликаясь с проблесковыми маячками полицейских машин.

– Не стоит извинений, – улыбнулся Руш, – вы же не знали, что он меня поранит.

– Я вложила в снежок ледышку, – с виноватым видом призналась она.

Руш улыбнулся, и оба рассмеялись.

– Что здесь без меня было интересного? – спросила она.

– Снег шел.

– Спасибо. Об этом я догадалась.

– Ничего не понимаю, – со вздохом произнес Руш. – Теперь они начали убивать своих? И как это вписывается в нашу схему? Я сказал работающим по делу командам, что главное сейчас – выявить всех психотерапевтов, и запросил в Гремерси полный список пациентов Бентхема. А еще приказал провести полный анализ крови всех Кукол.

В этот момент Руш вспомнил, что Бакстер ничего не знает о запретных лекарственных средствах в крови Гленна Арнольдса. Позже вечером надо будет обязательно поговорить об этом с Кертис.

– Просто так, на всякий случай, – добавил он, увидев, как заинтриговали Бакстер его слова, – но главным для меня был сбор улик.

Руш показал на небольшой тент, натянутый в девственно-белом саду, и сказал:

– Следы нашего убийцы.

– Мы не можем быть до конца в этом уверены.

– Еще как можем.

Руш достал телефон, нашел фотографию, сделанную им днем, и показал ее Бакстер: украшенное искрящимися белыми снежинками небо, а под ним – темный, неподвижный дом, который теперь будет преследовать ее по ночам. Перед гаражом стоит машина ФБР, на которой они приехали, за ней в снегу тянется аккуратный след. Цепочка отчетливых следов, теперь уже исчезнувших под слоем снега, пересекала сад.

– Это мог быть сосед или почтальон, – предположила Бакстер.

– Не мог. Смотрите внимательнее.

Она увеличила картинку.

– Следы идут только от дома!

– Именно, – сказал Руш. – Минувшим вечером снег здесь не шел, я проверил. Я обошел дом перед тем, как прибыла подмога. Исключил ваши следы, мои, а также следы Кертис и той приставучей соседки. Осталась только одна цепочка.

– Но это значит… что убийца вчера был здесь! В то самое время, когда мы стучали в дверь! – ахнула Бакстер. – Твою мать! Мы могли его взять!

Она вернула телефон.

Какое-то время они сидели молча.

– Думаете, этих людей убил тот, кто дергает за ниточки? – спросила она. – Ваш Азазель?

– Не знаю.

– Боже мой, Руш. Что, черт возьми, происходит?

Он печально улыбнулся и протянул руку в метель.

– На нас падает небо.