Пятница, 18 декабря 2015 года,

6 часов 21 минута вечера

Дверной проем обрамлял разросшийся плющ, его листья дрожали в такт первым каплям холодного ночного дождя.

Бакстер собралась постучать, но застыла с поднятой рукой, отчетливо осознав, что она близка к тому, чтобы уничтожить их с Рушем профессиональные отношения.

Между покоробленной деревянной створкой и косяком скользил одинокий оранжевый луч и упирался ей в плечо. Эмили оглянулась на Эдмундса, занявшего позицию через дорогу, неуверенно улыбнулась и опять повернулась к дому.

– Ну, хорошо, – прошептала она и резко стукнула в дверь.

Не дождавшись ответа, стукнула сильнее.

Наконец до ее слуха донесся стук шагов по деревянному полу. Щелкнул замок, и створка осторожно приоткрылась на несколько сантиметров. Бакстер увидела в проеме над туго натянувшейся металлической цепочкой лицо Руша.

– Бакстер?

– Это я, – сказала она со смущенной улыбкой, – прошу прощения, но по таким пробкам до Уимблдона я буду ехать черт знает сколько, а мне уже сейчас страшно хочется писать.

Руш ответил не сразу, его лицо на какое-то время скрылось из виду, уступив место ободранным обоям на стене и частичкам пыли, сталкивавшимся друг с другом в неуемном желании бежать из этого умирающего дома прочь.

Перед Эмили опять возник глаз.

– Честно говоря… Сейчас не самое подходящее время.

Бакстер сделала шажок вперед, по-прежнему улыбаясь, словно считала подозрительное поведение коллеги нормой:

– Клянусь, я только туда и обратно. Максимум две минуты.

– Элли… подхватила в школе какую-то заразу, ей теперь нездоровится и…

– Вы вообще помните, что я вас везла через весь Лондон? – перебила его Бакстер и сделала еще шаг в сторону щели.

– Помню, конечно! – быстро ответил Руш, прекрасно понимая, до какой степени невежливо он себя ведет. – Знаете, что? Чуть дальше по дороге есть «Теско». Там наверняка есть туалет.

– «Теско», говорите? – спросила Бакстер без энтузиазма, придвигаясь ближе.

– Ну да.

Руш увидел, что с ней произошла резкая перемена, заметил, с каким упорством ее глаза вглядывались в тот кусочек пространства, который он не мог загородить своим телом.

Несколько долгих мгновений они неподвижно смотрели друг на друга.

– Ну что же, пойду туда, – произнесла Бакстер, не сводя с него глаз.

– Да. Прошу прощения.

– Не переживайте, все в порядке. – ответила она. – Ну, я пошла?

– Спокойной но…

Бакстер бросилась вперед на дверь; дверь с силой ударила Руша. Вырванная из деревянной створки цепочка отлетела в сторону.

– Бакстер! – заорал Руш, перегородил дорогу и стал ее теснить. – Остановитесь!

Эмили просунула в дверь ногу, толкнула ее и увидела огромное пятно засохшей крови, глубоко въевшееся в выскобленные доски пола.

– Впустите меня, Руш! – закричала Бакстер, пока он давил дверной створкой на ее сапог.

Проем становился все уже. Он был сильнее.

– Оставьте меня в покое! Прошу вас! – в отчаянии воскликнул он. Последним, отчаянным усилием он всем весом налег на дверь и захлопнул ее. – Уходите, Бакстер. Ради всего святого! – взмолился изнутри его приглушенный голос.

– Твою мать! – крикнула она, услышав еще один щелчок замка. – Все, что сейчас произойдет, случится по твоей вине!

Она пнула покалеченной ногой запертую дверь и заковыляла по подъездной дорожке. На половине пути к ней подбежал Эдмундс и предложил опереться на него, заранее зная, что она откажется.

– Там на полу кровь, – объявила она.

– Ты действительно этого хочешь? – спросил Эдмундс, набирая номер диспетчерской.

Ему ответили сразу.

– Бакстер? – прошептал он, прикрыв рукой телефон. – Ты уверена? В таком деле нельзя ошибиться.

Она на мгновение задумалась и ответила:

– Я не ошибаюсь. Вызывай спецназ.

Дверь сдалась без боя, слетев с петель, брызнув в разные стороны дождем осколков и шурупов. Внимая приказам, первые бойцы группы немедленного реагирования ворвались внутрь, чтобы схватить человека, спокойно сидевшего в коридоре на голом полу.

Руш не двинулся с места и даже не поднял головы.

– Оружие есть? – без всякой на то необходимости заорал на него командир отряда, осторожно осматривая пустые карманы агента ЦРУ.

Тот покачал головой.

– Пистолет разобран, – пробормотал он. – Там… на кухонном столе.

По-прежнему целясь в человека, и не думающего сопротивляться, командир отряда послал одного оперативника на кухню. Остальные рассыпались по обветшалому жилищу.

Вслед за последним полицейским Бакстер с Эдмундсом вошли в дом и задержались у входа, осматривая кровавое пятно. Сколько литров крови требуется, чтобы пропитать такую большую площадь? Под их ногами качнулась выбитая дверь, они переступили через нее и вдохнули спертого, пыльного воздуха. Свисавшая с потолка одинокая желтая лампочка выхватывала из мрака ободранные обои, которым на вид было как минимум лет сорок.

Бакстер с первой минуты почувствовала себя как дома. Именно в таких местах она проводила большую часть рабочего времени: постигая прогнившую правду, спрятанную за запертыми дверями, и всматриваясь во мрак, таившийся за пеленой нормальной жизни. Это было место преступления.

Она повернулась к Эдмундсу.

– Вот видишь, я не ошиблась, – сказала она, стараясь придать голосу пафоса, но не в состоянии скрыть причудливую смесь чувств из облегчения и тоски.

Они прошли вперед. Справа от них за открытой дверью располагалась пустая комната, по стенам которой тянулись вверх пятна влаги. На полу растеклись дождевые разводы. Бакстер двинулась дальше по коридору и переступила через Руша, старательно игнорируя его взгляд, явно обвиняющий ее в предательстве.

Когда она подошла к подножию широкой лестницы, дом показался ей еще запущеннее, чем у входа. Облупившаяся штукатурка зияла глубокими трещинами. Несколько ступенек насквозь прогнили; на них крестиками краски были помечены места, куда нельзя было ступать. На первом этаже была кухня; здесь все выглядело как после взрыва – в голове Эмили тут же всплыли недавние нью-йоркские образы, которые она мечтала однажды забыть.

– Иди наверх, я посмотрю здесь, – сказала она Эдмундсу.

Она бросила еще один взгляд на Руша. Он явно давно сдался. Он сидел на полу между ними, закрыв руками лицо; рубашка сзади побурела от грязи его собственного дома.

Когда Эдмундс, рискуя жизнью, двинулся играть в рулетку с лестницей, Эмили прошла на засыпанную строительным мусором кухню. Перегородка, отделявшая ее от соседней комнаты, давно развалилась и теперь лежала на полу. В буфете на паре чудом сохранившихся полок выстроились в ряд унылые банки консервов и пакеты какой-то растворимой дряни.

Из-под разбитой плитки в некоторых местах торчали оголенные провода, предлагая легкий выход каждому, кто по несчастью пришел бы в этот дом на ужин.

– Чертовы свиньи, – тихо прошептал оперативник, – разве можно так жить?

Проигнорировав его замечание, Бакстер подошла к двери на террасу, выглянула в погруженный во мрак сад и увидела яркий, аккуратный домик для детей – вот идеал, к которому этому обветшалому родовому гнезду следовало бы стремиться. Крохотные стены опутала высокая трава, грозя поглотить домик без остатка.

Эдмундс наверху слышал, как оперативники обыскивают комнаты по обе стороны от него. Огромные участки штукатурки отвалились и рухнули на пол, где их потом втоптали в старый ковер. Где-то над головой капала вода. Алекс подозревал, что, если бы на улице еще не стемнело, через прорехи в крыше наверняка можно было бы увидеть дневной свет.

Через лестничную площадку тянулся длинный белый провод, заканчивавшийся стоявшим прямо на полу на вершине лестницы автоответчиком – первый признак того, что в доме никто не живет. На светодиодном дисплее мигало предупреждение:

Для новых сообщений нет места

Эдмундс двинулся дальше, оставив коллег позади, и с чувством смутной тревоги приблизился к закрытой двери в дальнем конце коридора. Серебристая полоска света, пробивавшаяся из-под беленых досок, заставила его сердце забиться быстрее. Его охватило знакомое предвкушение. На фоне мрачного дома эта дверь сияла, маня его к себе, точно так же, как одинокая лампочка, горевшая когда-то над Тряпичной куклой.

Алекс понимал, что у него нет никакого желания заглядывать за эту дверь, что бы за ней ни скрывалось, но она знал, что копилка его кошмаров пока относительно пуста по сравнению с Бакстер. Ему предстояло впустить в свою жизнь этот новый страшный образ – который будет преследовать по ночам не его подругу, а его самого.

Эдмундс собрался с духом, повернул ручку с замысловатым орнаментом и медленно толкнул створку…

– Бакстер! – заорал он, что было мочи.

Было слышно, как она опрометью ринулась вверх по опасной лестнице. Эдмундс вышел в коридор и жестами показал оперативникам, что с ним все в порядке.

Громко топая, Эмили подбежала к нему и встревоженно спросила:

– В чем дело?

– Ты ошибалась.

– Что ты такое говоришь?

– Ты была неправа, – ответил он и кивнул на открытую дверь.

Она вопросительно посмотрела на него, прошла вперед и переступила порог небольшой, но красивой комнаты. Стена за узкой, заваленной мягкими игрушками кроватью, была украшена искусной, выполненной вручную росписью. На полках сверкала гирлянда, придавая волшебное очарование рядам компакт-дисков с поп-музыкой.

В углу этой уютной комнаты стоял домик Барби. На подоконнике разместились три фотографии: широко улыбающийся Руш, еще без седины, у него на плечах – хорошенькая веселая девочка с мягкой игрушкой в руке; опять Руш, но совсем еще молодой, с красавицей-женой держат вместе их крохотную дочку; та же девочка на снегу рядом со знакомым домиком, но в совершенно незнакомом саду. Судя по всему, пытается ловить языком снежинки.

Наконец Бакстер опустила глаза и посмотрела себе под ноги. Она стояла на спальном мешке, расстеленном на пушистом ковре возле кровати. В изголовье лежал синий костюм Руша, аккуратно разложенный, чтобы не нарушать царившего в комнате идеального порядка.

Она вытерла глаза.

– Но… он же все время им звонит, – прошептала она, испытывая почти физическую боль, – его жена ответила мне по телефону, да и потом, ты сам говорил, что слышал…

Тут она поняла, что Эдмундса рядом нет, и осеклась.

Она взяла с кровати пингвина с глупой рожицей и узнала в нем мягкую игрушку с фотографии. На нем была оранжевая шерстяная шапочка, очень похожая на ее собственную.

Мгновение спустя в пустом доме зазвучал женский голос:

– Здравствуй, любимый, ты даже не представляешь, как мы по тебе соскучились!

Бакстер положила пингвина на кровать, в замешательстве прислушиваясь к смутно знакомому голосу, который становился все ближе – до тех пор, пока на пороге комнаты не встал Эдмундс с мигающим автоответчиком в руках.

– Элли, пожелай папе спокойной ночи…

Наконец короткий звуковой сигнал возвестил об окончании сообщения, и Бакстер с Эдмундсом остались в гробовой тишине.

– Твою мать… – вздохнула Бакстер и пошла к лестнице.

– Всем покинуть дом! – приказала она.

В дверных проемах появились недоуменные лица.

– Вы не ослышались: всем покинуть дом!

Вместе с недовольными оперативниками она спустилась по лестнице, прошла мимо сидевшего в коридоре Руша, проводила их до выхода и выставила на улицу под дождь. Эдмундс, уходивший последним, остановился у выбитой входной двери и спросил:

– Тебя ждать?

– Нет, – сказала она, благодарно улыбаясь, – поезжай домой.

Когда они остались одни, Эмили, не говоря ни слова, села на грязный пол рядом с Рушем. Он, по всей видимости, был мыслями так далеко, что ничего не заметил. В отсутствие двери яростный дождь принялся заливать дальний конец коридора.

Несколько минут они сидели молча, потом Бакстер все же набралась смелости и решительно заявила:

– Я дерьмо! Полное и безоговорочное дерьмо.

Руш повернулся и бросил на нее взгляд.

– Этот рыжеволосый ботаник, этот зануда, который только что отсюда ушел, – начала Эмили. – Он единственный, кому я могу доверять во всем этом гребаном мире. Вот так. Больше никому. Я не доверяю даже своему парню. Мы уже восемь месяцев вместе, а я по-прежнему ему не доверяю. Я получаю отчеты о его финансах, потому что боюсь, что он может использовать меня, может причинить мне боль или… даже не знаю, что еще. Я жалкое существо, правда?

– Да, – задумчиво кивнул Руш, – действительно жалкое.

Они улыбнулись. Бакстер еще крепче обхватила себя руками, чтобы согреться.

– Это произошло вскоре после того, как мы купили эту развалину, – начал агент, обводя глазами полуразрушенный дом, – поехали в центр. Элли… снова заболевала… ее маленькие легкие… – он умолк, глядя, как дождь в конце коридора набирает силу. – Четверг, 7 июля 2005 года…

Бакстер ахнула и закрыла рукой рот – эта дата прочно сидит в памяти каждого лондонца.

– Мы ехали к врачу на Грейт-Ормонд-стрит. Сидели в метро, как самые обычные пассажиры. И тут все перестало быть обычным. Люди кричали. Кругом дым и пыль, они разъедали глаза. Но все это не имело значения, потому что я все еще держал дочку на руках – она была без сознания, но дышала. Ее маленькая ножка неестественно выгнулась…

Руш остановился, чтобы собраться с духом.

Бакстер не двигалась и молча ждала продолжения, все так же прикрыв рукой рот.

– Потом я увидел жену, она лежала недалеко под грудой обломков, в том самом месте, где на нас обрушилась крыша. Я знал, что спасти ее уже нельзя. Знал наверняка. Но все равно должен был попытаться. Тогда еще можно было вынести Элли. Люди побежали по туннелю в сторону Рассел-сквер. Но ведь без боя сдаваться нельзя, да? Я хватаюсь за эти железные листы без всякой надежды хотя бы сдвинуть их с места, хотя в действительности должен как можно скорее вынести Элли. Везде был дым и копоть: она не смогла с этим справиться. А потом, как это всегда бывает, обваливается еще один фрагмент крыши. Все, кто остался, запаниковали. Я тоже. Я хватаю Элли и бросаюсь в тоннель за остальными, но в этот момент кто-то кричит, что рельсы все еще могут быть под напряжением. И все остаются на месте. Я знаю, что могу вынести ее и спасти, но просто стою и жду, потому что никто не уходит. Никто. Толпа приняла решение, и я бездумно ей подчинился. Я не вытащил ее вовремя. Мог… но не вытащил.

Бакстер не могла говорить. Она вытерла глаза и просто неотрывно смотрела на Руша, удивляясь, что он нашел в себе силы жить дальше после всего случившегося.

– Я знаю, вы обвиняете меня в том, что я бросил Кертис в той жуткой церкви, но…

– Нет! – перебила его Бакстер. – Уже не обвиняю, нет.

Она нерешительно дотронулась до его руки. Ей было грустно, что она такая неловкая, – ей очень хотелось его обнять, но она не решалась.

– У меня просто не было права повторить второй раз ту же самую ошибку, понимаете? – сказал Руш и провел рукой по своим седеющим волосам.

Бакстер кивнула. В этот момент сработал таймер, и в углу зажглась лампа.

– Ну что же, теперь ваша очередь, – с вымученной улыбкой произнес он.

– Я отпустила Волка… простите, детектива Коукса, – уточнила она, – отпустила, и все. Сначала надела на него наручники… Подкрепление было уже на подходе… а я дала ему уйти.

Руш кивнул с таким видом, будто и сам это подозревал.

– Почему?

– Не знаю.

– Неправда, знаете. Вы его любили?

– Не знаю, – честно ответила она.

Руш тщательно обдумал следующий вопрос:

– Как вы поступите, если когда-нибудь встретите его опять?

– По идее, мне полагается его арестовать. Я должна бы его ненавидеть. Убить его своими руками за то, что он превратил меня в такую параноидальную развалину.

– Я не спрашивал вас, что вы должны сделать по идее, – улыбнулся Руш, – Я спросил, как вы поступите.

Бакстер покачала головой.

– Вот честно… не знаю, – ответила она, закругляя свою исповедь. – Расскажите мне о пятне крови на полу у входной двери.

Агент ответил не сразу. Он спокойно расстегнул манжеты на рубашке, закатал рукава и показал запястья – на каждом был глубокий розовый шрам.

На этот раз она его обняла. Ей почему-то вспомнилась мудрость, которой Мэгги поделилась с Финли в тот вечер, когда узнала, что у нее возобновился рак: «Порой то, что чуть нас не убивает, является нам в виде спасения».

Эту мысль Эмили оставила при себе.

– Через пару дней после моей выписки из больницы, – пояснил Руш, – жене стали приходить поздравительные открытки – был ее день рождения. Я просто сидел у двери, читая их одну за другой, и… Но тогда мое время, похоже, еще не пришло.

– Я слишком много пью, – выпалила Эмили, уверенная, что теперь у них с Рушем не должно быть друг от друга секретов, – в общем… ну, много.

Руш засмеялся. Это было явное преуменьшение. Бакстер сначала обиделась, но не смогла сдержать улыбку.

У них обоих все шло наперекосяк.

Несколько минут они просидели в тишине.

– Полагаю, для одного вечера откровений достаточно, пойдемте, – сказала Бакстер, поднялась на ноги, протянула ему замерзшую руку и помогла встать.

Потом вытащила ключи, сняла один из них со связки и протянула агенту.

– Что это? – спросил Руш.

– Ключ от моей квартиры. О том, чтобы оставить вас здесь, и речи быть не может.

Он открыл рот, чтобы ей возразить.

– Вы окажете мне огромную услугу, – сказала она, – Томас будет на седьмом небе от счастья, когда я сообщу, что некоторое время поживу у него. Мой кот уже там. Это идеальная комбинация. Даже не пытайтесь спорить.

У Руша возникло ощущение, что она права.

Он взял у нее ключ и кивнул.