— Я… это было очень давно, — казалось, Дмитрий начал терять выдержку.

— Сколько тебе было лет, когда всё началось?

Он прочистил горло.

— Семь. С семи до девяти.

Ещё такой невинный малыш. Желание защитить Дмитрия взорвалось внутри, как инферно.

— Этот человек был вашим опекуном? — Тот, кому надо было доверять.

— Да. Его фамилия была… Орлов. — Кулаки Дмитрия сжались. — Он… домогался меня и многих детей до этого. И мальчиков и девочек. Он мучил Максима, избив и заперев на несколько месяцев в тёмном подвале.

Я наклонилась к нему.

— Мне очень жаль, Дмитрий.

— Не знаю, хочу ли я сейчас всё тебе рассказать. Не выношу жалость.

— Не нужно ничего говорить, если ты ещё не готов, но знай, что я вовсе не жалею того мужчину, которым ты стал сейчас.

Успокоившись, он продолжал:

— Орлов не был нашим первым мучителем. Мой отец был жестоким алкоголиком. Самые ранние воспоминания — как он бьёт меня, братьев и нашу мать. Особенно по ночам. А зимой ночи бесконечны.

Боже мой. Неудивительно, что он и его братья почти не пьют.

— Когда мне было почти шесть, я проснулся однажды от страшных криков. Отец пришёл в ярость от какого-то незначительного проступка Максима и Алекса, и собирался жестоко их наказать. Я никогда не слышал, чтобы он был так разъярён. Мать бросилась на него, отчаянно пытаясь защитить сыновей. Он столкнул её вниз по лестнице. — Голос у него стал совсем глухим. — Никогда не забуду внезапно наступившую тишину. Я почувствовал, что её больше нет, но не мог к ней пойти, опасаясь отца. Он оставил маму там, чтобы я нашёл её следующим утром.

Я бы всё на свете отдала, чтобы изменить его прошлое! Представляя Дмитрия, напуганного до смерти мальчика, мне хотелось его обнять, но выглядел он так, словно готов был сбежать в любую секунду.

— Лишь недавно я сказал братьям, что она умерла, защищая нас, — хрипло сказал он.

«Бесконечное терпение, безусловная любовь и защита ценой собственной жизни», говорил Дмитрий. Его мать отдала свою жизнь, защищая сыновей.

— Наверное, тебе ужасно её не хватает.

Его лицо стало злым:

— Пойми, она ничего не могла сделать. Приютов там не было. Если бы она сбежала с нами, наш могущественный отец всё равно бы её отыскал. И даже если бы ей удалось ускользнуть от него среди зимы с тремя детьми, ей всё равно было бы некуда пойти.

Он думал, я буду осуждать маму, которую он так любил.

— Дмитрий, тогда было другое время и место, которые я и представить себе не могу. Я бы никогда не осудила её за то, что случилось, — но осудила бы её мучителя.

Удовлетворившись моим горячим ответом, Дмитрий продолжал:

— Когда Алексу было всего восемь, отец попытался проделать с ним то же самое. Но Алекс смог за себя постоять, в результате убив отца. Опасаясь попасть за решётку, он сбежал, бросив нас с Максимом. И вскоре приехал Орлов.

Столько жестокости и ужаса.

— Вот почему ты так долго не общался с Алексом. — Ведь его не было рядом, когда Дмитрий так в нём нуждался. В семилетнем возрасте ему нужен был защитник.

Он кивнул.

— Алекс был мне как отец. А потом он… исчез. Своим детским умом я воспринял это как предательство. Он бросил нас и забыл своё несчастливое прошлое, а потом его усыновил очень богатый и благородный человек, биологический отец Натали — Ковалёв.

Значит вот как познакомились Алекс и Натали?

— Его наградили новым отцом, а нас с Максимом наказали пребыванием с монстром. Во всём, что с нами случилось, я винил Алекса. Максим чувствовал то же самое, хоть и в меньшей степени. Логически рассуждая, я понимал, что Алекс не виноват, но моей ярости это не уменьшало.

— Он думал, что с вами всё будет в порядке?

— Da. И гораздо лучше, чем было при нашем отце. Он и предположить не мог, что с нами случится. Узнал обо всём лишь два года назад.

Представляю, какую он почувствовал вину.

— Ты расскажешь, что случилось после приезда Орлова?

Дмитрий колебался.

— Вначале… он был ко мне добр, не делал ничего особенного. А когда он начал меня трогать, это было настолько не похоже на прежнее жестокое отношение, что я принял его поведение за искреннюю привязанность. Он говорил, что всех мальчиков в моём возрасте целуют и гладят их опекуны.

Под одеялом у меня сжались кулаки.

— Максим чувствовал, что что-то не так. Он спросил, не обижает ли меня Орлов, и я честно ответил, что нет, потому что тот никогда не делал мне больно. Он бы скорее умер, чем причинил боль своему «сладкому мальчику». — Дмитрий содрогнулся от омерзения.

Я сглотнула ком в горле и представила, как Орлов горит на костре из покрышек.

— А потом он принялся увольнять прислугу, ещё сильнее изолируя нас. В то же время он вынуждал меня делать то, на что я никак не мог согласиться. Тогда он пригрозил убить Максима. Я, наконец, понял, что представляет собой Орлов. Он внушил мне такую злость и отвращение к себе, что мой разум и мысли начали от него отстраняться. Иногда я отключался надолго.

— Как это обнаружил Максим?

— В канун Рождества брат пробрался в мою комнату, чтобы положить подарки, но меня там не было. Он нашёл меня в постели Орлова.

О, боже.

— Тогда Орлов его избил? Потому что брат попытался тебя защитить?

Дмитрий кивнул.

— Орлов исполосовал его спину и на несколько месяцев запер в подвале.

Я даже и не подозревала об ужасном прошлом Максима. Сейчас он выглядел уверенным человеком, который находится в мире с собой и с Люсией.

— Как же вы сбежали? Орлова взяли под стражу?

— Нет, он… умер. За нас стала отвечать пожилая женщина, но заботился обо мне Максим, и мне стало лучше. Так, по крайней мере, казалось до подросткового возраста. — Он потёр ладонью лицо. — Чувствуя сексуальное удовольствие, я начинал отключаться. Я сопротивлялся всеми силами, но не мог ничего поделать. После секса я ничего не помнил. Это делало бессмысленным сам акт, и с каждым разом уплывать становилось всё легче.

Теперь я лучше понимала то, что случилось в нашу первую брачную ночь. Он боялся, что потеряет контроль.

— Ты обращался за помощью?

Он оскалился.

— Я перепробовал всё. Любую существующую терапию. Годами я изучал суть своей проблемы и как мне с этим жить, но диссоциации продолжались. Каждый день я чувствовал себя обворованным; каждый день я вспоминал, что ущербен. С прошлым я бы мог разобраться, но настоящее всякий раз добавляло свежую боль.

Я даже представить не могла, что это значит — десятилетиями жить с открытой раной.

— Рассуждая логически, я пришёл к выводу, что однажды я уже не вернусь. Мне было двадцать пять, когда я решил, что не смогу быть ни с кем в отношениях. А значит, Орлов на мне оставил свой знак, именно он смеялся последним. Это меня просто взбесило. Много лет я не чувствовал ничего, кроме гнева. В каком-то роде я был невольно ему верен, и придумал, как сбросить проклятие этого монстра навсегда, — он потёр шрам.

Самоубийство. Кульминация ужаса, жестокости и боли.

— После того, как Максим вмешался, он заставил меня лечь в клинику. Врач предложил таблетки, которые помогали бы мне оставаться в реальности, однако у них был один побочный эффект. Они убивали либидо. У меня был выбор. Вменяемость и воздержание или безумие и секс. Таблетки и отсутствие секса позволили мне сконцентрироваться на работе. Таким образом я прожил несколько лет.

— Когда последний раз ты был с кем-то до меня?

— Довольно давно.

Я видела, как он не хотел распространяться на эту тему.

— Насколько давно?

— Прошло несколько лет.

— Сколько именно?

Он расправил плечи.

— Я полностью воздерживался восемь лет.

Я ничем не выдала изумления. Это многое объясняло в его поведении, начиная от нашего первого вечера… удивление на его лице, когда он изучал моё тело в туалете пентхауса.

Не говоря уж о том, с каким странным энтузиазмом его родные восприняли его интерес ко мне.

— Большую часть времени я работал, — сказал он, как бы оправдываясь. — И я страдал не в одиночку; Максим воевал с собственными призраками. Его спина была покрыта шрамами, и после того, что он вытерпел в том подвале, он не выносил чужих прикосновений.

Неудивительно, что самые длительные отношения у Максима длились всего час.

— Брат был покрыт шрамами снаружи так же, как я — изнутри. Я решил, что мы оба останемся такими навсегда, не желая иметь ничего общего с Алексом, вдвоём несущие эту ношу.

— А потом он встретил Люсию, — пробормотала я. Дмитрий говорил, что ему была ненавистна сама мысль о ней. — И ты вновь почувствовал себя преданным.

Он со свистом втянул воздух.

— Да.

Я накрыла его руку своей.

— Это нормально. Я чувствовала бы то же самое. И любой на твоём месте.

— Я был так в нём разочарован. — Под моей ладонью рука Дмитрия сжалась в кулак. — Мы с ним ставили разум и логику превыше всего, но он поклялся, что чувствует с ней связь, которую невозможно было объяснить ничем рациональным. Мой безжалостный циничный брат начал нести какую-то чушь о грёбанных родственных душах.

Всё как рассказывали Натали, Люсия и Джесс.

— Я смеялся над Максимом, решив, что он стал таким же безумным, как я. Но когда он ради Люсии рискнул своей жизнью, я понял, что он и правда в это верил. А я — по-прежнему нет.

Чёрствая часть меня тоже относилась к этому скептически, но пример моих родителей…

— Максим мог почему-то выносить только её прикосновения. Он мог проспать всю ночь напролёт, обнимая эту девушку. Он смеялся. Даже помирился с Алексом. — Голос Дмитрия погрубел. — С момента его свадьбы я ещё никогда не чувствовал себя так одиноко.

Я вспомнила, как Дмитрий стоял в одиночестве на террасе, устремив взгляд на луну. Люсия сказала, что он по натуре волк-одиночка. И как это бывает с чудищами в сказках, Дмитрий вовсе не хотел таким быть.

Обхватив его кулак обеими руками, я запечатлела на нём поцелуй.

— Больше нет.

Его брови сошлись на переносице.

— Больше нет.

— Продолжай, пожалуйста. Я хочу узнать тебя лучше.

Приняв решение поделиться прошлым, Дмитрий продолжил:

— Мне не было ещё и тридцати, когда я заработал огромное состояние, которое не приносило удовлетворения. Деньги были подобны какому-то гротескному существу, увеличиваясь гораздо быстрее, чем я успевал их тратить. Богатство словно издевалось надо мной, потому что чем богаче я становился, тем сильнее тосковал о том, чего нельзя было купить за деньги: ясный рассудок, дружеское общение, собственная семья.

Это объясняло его стойкое желание тратить деньги.

— В конце концов, я понял, что являюсь единственным препятствием на пути Максима к счастливой жизни, его крестом. Год назад я оформил документы на постоянное проживание в Калифорнии, но по дороге сюда решил, что пора с этим завязывать. Бессмысленно проживать жизнь без удовольствия. Этим я был сыт по горло.

Год назад он снова планировал покончить с собой?

— И что случилось?

— По погодным условиям самолёт вынужденно сел в Лос-Анджелесе. Пришлось задержаться до следующего утра. Я подумал, почему бы не провести здесь выходные, напоследок упившись до беспамятства?

— Ты снова пытался себя убить?

Он покачал головой.

— Той ночью у меня случилось прозрение, будто луч света озарил все самые тёмные закоулки моей души. Я не мог перестать думать: а что, если я тоже смогу получить всё то, что есть у Максима? Наверное, прозвучит странно, но мне тоже хотелось, чтобы было ради кого пойти под пули.

Сумасшедший прекрасный мужчина.

— Максим полностью изменил свою жизнь, получив стимул: Люсию. Точно так же на Алекса повлияла Натали. Что если моя женщина существует и, ну, только и ждёт, чтобы я её нашёл. Я пообещал себе, что исправлю свою жизнь и стану достойным мужчиной для такой, как ты.

О, Дмитрий.

— Я перестал принимать лекарства. Они были небезопасны и запрещены в большинстве стран. Одно лишь это значительно улучшило моё состояние. Начал заниматься спортом и лучше питаться. Изучать секс, чтобы компенсировать мой ограниченный опыт.

А пирсинг сделал его «другим» — в отличие от того мальчика, которого растлевал Орлов.

— Ты удалил шрам.

Он кивнул.

— Не хотел, чтобы моя женщина стыдилась меня на публике. Я привёл бизнес в порядок, эффективнее выстроив процессы, чтобы освободить больше времени для удовольствия, которое, как я надеялся, ожидает меня впереди. Купил этот дом, приготовив всё для жены и жизни, которой пока не имел.

Он приготовил себя для меня. Ну, не персонально для меня, а для будущей жены.

— И послал Алексу оливковую ветвь.

— Da. Я начал понимать важность семьи. Выступать единым фронтом — очень мощная штука, не так ли? Потом, несколько месяцев назад, я проглотил гордость и попросил его помощи в чрезвычайно важном для меня вопросе, связанном с бизнесом. Он с радостью использовал своё влияние и связи, чтобы мне помочь. В процессе совместной работы я узнал подробности о его жизни на улице перед тем, как его нашёл Ковалёв. У Алекса были свои сложности. Мы пришли к пониманию, и с тех пор он мне помогает.

— Чтобы найти меня, понадобился год?

— Мы с тобой познакомились год спустя. Всё, о чём рассказывал Максим — и что я считал идиотской чушью — оказалось правдой. Однажды я спросил его, как мне узнать свою женщину. В теории. Он ответил: «ты почувствуешь, что тебя будто молния ударила». Это было ещё мягко сказано. Как только я увидел тебя — я понял всё.

Первое, что сказал мне Дмитрий: «Ты…» Этот мужчина действительно верил, что я предназначена ему судьбой.

— Вика, раньше я тебе не подходил. Ты бы едва меня узнала. — Он полностью развернулся ко мне. Мне показалось, что сейчас он и физически и эмоционально готов открыть свои секреты. — Даже после всех перемен мне бы хотелось больше времени на подготовку к встрече с тобой; я по-прежнему боюсь уплыть. Я ни разу не получал сексуального удовлетворения с кем-либо без диссоциации. Чем сильнее удовольствие, тем глубже отстраненность. Но вот появилась ты.

— Когда мы были в ванной…

— Мне хотелось верить, что на тебя я буду реагировать по-другому, но всё же я решил не искушать судьбу и не кончать. Но ты меня слишком возбуждала. Мне нужна была разрядка. Я обезумел, но совершенно по-другому… — он смотрел мне в глаза, — …и помню каждую секунду, проведённую с тобой.

Я резко втянула воздух.

— Неужели раньше у тебя такого не было?

Он покачал головой.

— То же самое случилось, когда я кончил в твоей квартире: чистое наслаждение. Но в нашу брачную ночь, когда ты опустилась на колени и принялась ласкать меня языком, я понял, что существуют новые высоты.

— Поэтому ты остановился.

— Да. Я пожаловался Максиму, потому что он обещал, что когда я встречу свою женщину, всё пойдёт по-другому. Я сказал, что не могу пойти на такой риск: диссоциировать навсегда и больше никогда тебя не знать. — Дмитрий не смотрел на меня, — мне просто нравится… быть с тобой.

Мне тоже нравится быть с тобой.

Он вновь перевёл на меня взгляд.

— Но Максим сказал: «Твоя жена заслуживает полноценную жизнь со всем, что к ней прилагается». И я решил, что у тебя будет настоящая брачная ночь, даже если это меня убьёт. Впервые удовольствие другого человека было более важным, чем моё собственное. Ничто не могло мне помешать обладать тобой. Так что после стольких лет сопротивления диссоциации, я остановился.

— Ты решился на это ради меня, рискуя навсегда себя потерять? — Решился ради женщины, которую к тому моменту знал лишь несколько дней? — Либо он был самым сумасшедшим мужчиной на свете, либо самым отважным.

Короткий кивок.

— И когда я вот так распахнул свой разум, приготовившись пропасть навсегда, ты проникла в каждую клеточку моего тела. Захватила мысли. Ничто не могло выдернуть меня из реальности, потому что я занимался любовью с моей женой. Каждый твой вскрик, запах волос или невообразимая мягкость кожи — всё это приковало меня к тебе.

— Ты говоришь так, словно я стала ключом к твоему выздоровлению, — обеспокоенно произнесла я.

— Я много трудился. Научился справляться. Но у меня просто не было стимула, чтобы принять по-настоящему пугающее решение.

Там, у обрыва, он сказал «пусть кровоточит».

Я вновь посмотрела на его руку.

Дмитрий был мрачен.

— Ты веришь, что я стал теперь совсем другим?

— Никогда больше так не делай, Дмитрий. Никогда-никогда. Пообещай мне.

— Очень хорошо, я могу это пообещать, — согласился он, добавив, — пока ты жива.

— Дмитрий! — я отпустила его руку и сжала свои виски.

— Это я тоже не должен был говорить вслух?

Что же я буду делать, если он узнает, сколько лжи я ему наговорила? Разве я не поступила как Орлов, хитростью сблизившись с Дмитрием, обманывая его, используя и предавая? Внутреннее чутьё требовало как-то выпутаться из этой ситуации. Но капкан уже захлопывался.

Дмитрий сказал, что успел познать столько сомнений и неуверенности, что этого хватило бы на целую жизнь. И хотя мне меньше всего хотелось бы добавлять ему новых, это казалось неизбежным. Что бы я не предприняла, это так или иначе причинит ему вред.

Он вновь прочистил горло.

— Теперь, зная мои секреты, ты будешь по-другому ко мне относиться? — Мой муж затаил дыхание.

Он только что весь передо мной открылся. Несмотря на такое травмирующее начало (отцовская злоба, убийство любимой мамы, страдания братьев, ужасающее поведение опекуна) Дмитрий Севастьянов умудрился вырасти благородным, сильным, мужественным и замечательным.

— Зная о твоём прошлом, я ещё больше хочу заботиться о тебе, Дмитрий. — Он усмехнулся. — Зная, на какой ты пошёл риск с момента нашего знакомства, я понимаю, какой ты смелый.

Он усадил меня к себе на колени — так, будто пообещал себе, что сделает это, когда выполнит свою задачу.

— И какой ненормальный?

Разве? Ну, иногда. И я не собиралась подслащивать пилюлю.

— Ну, немного ненормальный, здоровяк. — Своей ладонью я накрыла его сердце. — Но я по-прежнему предпочту честного безумца разумному лжецу.

Он обвил меня своими сильными руками.

— Я рад, что ты не стесняешься называть меня ненормальным. В отличие от всех остальных. — Он прижал подбородок к моей макушке, обхватив меня крепче. — Только знай, что на этот риск я пошёл не потому, что безумен, а потому, что кроме тебя всё остальное неважно. Я одержим тобой. И то, что я чувствую, никогда не пройдёт.

У меня сердце перевернулось в груди, но моя тёмная сторона заставила произнести:

— Откуда ты знаешь, если никогда не чувствовал этого раньше?

Поцеловав меня в макушку, он вдохнул запах моих волос.

— Я уверен, что когда мужчина встречает предназначенную ему женщину, её запах для него ассоциируется со счастьем. В самых дальних уголках его разума появляется мысль: «Эта женщина олицетворяет счастье. Она — мой дом». И всякий раз, когда он чувствует её запах, эта связь лишь усиливается. — Новый поцелуй. — Мой счастье — это ты, Виктория. Ты мой дом. Именно потому, что я никогда раньше ничего подобного не испытывал, сейчас я это понимаю.

Глаза защипало от слёз, и я порадовалась, что он не видит моё лицо.

«Пробыв столько времени во тьме, ни с чем не спутаешь свет», сказал он.

Может, он и правда отыскал родственную душу. Иногда происходят странные вещи, правда? Но это меня не успокоило. После всего того, что он вытерпел, моё предательство его просто уничтожит…