— Думаю, ваша королева скучает по ковену, — сообщил Харман на второй неделе пребывания Эммы в Киневейне.

— Да, я заметил это, — произнес Лаклейн, подняв голову от стола, заваленного бумагами. Эмма тосковала по семье, и это омрачало их счастье. Но вскоре это чувство должно было пройти. Как и ее заметный страх перед встречей с другими ликанами. Она сказала ему по этому поводу, что «шансы были один к трем в пользу ликанов», и она бы на его месте «не ставила на себя». Они приезжали через три дня.

— Но как ты это понял?

— Она затащила служанку в гостиную, чтобы поиграть в видеоигры. Затем они красили друг другу ногти на ногах. Синим.

Лаклейн откинулся на спинку стула.

— И как отреагировала девушка?

— Сначала испугалась, но затем начала все больше расслабляться. Как и все остальные. Королева действительно смогла завоевать их расположение.

С гордой улыбкой, Харман признался:

— Она зовет меня Мэнни.

На губах Лаклейна заиграла широкая ухмылка.

— Она даже не просила меня замолвить за нее словцо. А они всегда просят об этом, — озадаченно добавил Харман.

— У нее есть все, что ей нужно? — спросил ликан, хотя знал, Эмма ни в чем не нуждалась. Когда она была счастлива, то тихо напевала себе под нос. Он часто слышал ее голос, раздающийся из — как Эмма его звала — «лунария», пока она ухаживала за своим садом. Он готов был почти побиться об заклад, что жасмин ей нравился больше драгоценностей.

— О, да. Она, ээ, довольно умелый, дельный и, не побоюсь слова, агрессивный покупатель.

Лаклейн и сам заметил ее покупки. Ему даже показалось, что на душе стало как-то спокойнее. Эмма наполняла их дом привычными ей вещами, тем, что было ей необходимо. И это делало замок роднее для нее. Лаклейн чувствовал настоящее удовлетворение от того, что это место все больше обживалось. Притворялся ли он, что знает, для чего ей эти сотни бутылочек с лаком? Нет, но ему нравилось, что когда он целовал ее маленькие пальчики на ногах, то никогда не знал, какого они окажутся цвета.

Что же касается него самого, то раны все больше затягивались, с каждым днем он все больше крепчал. Нога практически излечилась, и силы к нему почти вернулись. Его собственное чувство удовлетворения — даже в свете всего, что произошло — было необычайно сильным. И все благодаря Эмме.

Единственное, что омрачало его счастье — это предстоящий отъезд. Этот факт сам по себе было тяжело вынести, но теперь Эмма настаивала на совместной поездке. Она сказала, что будет сражаться с ним бок обок и «не даст всей этой обретенной крутизне пропасть даром», в противном случае она вернется обратно в ковен.

Эмма отказывалась оставаться в стороне.

Он знал, что сможет отговорить ее, заставить отказаться от поставленного ультиматума. Ему наверняка удалось бы воззвать к ее здравому смыслу. И все же, чем сильнее она становилась день ото дня, тем слабее была его уверенность. Если Эмма все-таки не согласится, у него останется только два выхода: отказаться от мести или дать ей вернуться в ковен. Оба варианта были неприемлемыми.

Когда он и Харман закончили обсуждать деловые вопросы, и Харман вскоре после этого снова удалился, в дверь забарабанил Боу.

— Где стоит виски ты знаешь, — произнес Лаклейн.

Боу, по-видимому, шел с кухни, так как по пути к бару слизывал что-то сладкое на запах с большого пальца. Когда он налил бокал для хозяина замка, Лаклейн решительно покачал головой.

Боу лишь пожал плечами и поднял свой бокал:

— За существ, отличающихся от остальных.

— Они умеют разнообразить жизнь.

Лаклейн понял, что Боу почти не испытывает видимой боли.

— Тебе лучше?

— Ага. Недавно видел твою пару, ухаживающей за растениями внизу, и заметил, что ты заклеймил ее. Рад за тебя. — Сделав глоток, Боу продолжил:

— Ты укусил ее довольно… сильно, я прав?

Лаклейн нахмурился.

— Кстати, хотел спросить, ты случаем не знаешь, что такое «героиновый шик»? Она сказала, что мне следует знать — это уже прошлый век и вообще не модно, — когда Лаклейн, озадаченный, пожал плечами, Боу внезапно посерьезнел.

— Старейшины хотят знать, что с тобой случилось. Донимали меня вопросами.

— Да, понимаю. Когда они придут, я все им расскажу. Как бы там ни было, нужно это сделать, чтобы мы могли начать.

— Полагаешь, это разумно — оставлять ее так скоро?

— И ты туда же, — вырвалось у Лаклейна.

— Просто хотел подметить, будь я на твоем месте, то не пошел бы на такой риск, как оставить пару одну. К тому же Гаррета все еще не нашли.

Лаклейн провел ладонью по лицу.

— Я хочу отправиться в Новый Орлеан и выяснить, что вообще, черт возьми, происходит.

— Нужно проверить мое расписание, — начал было Боу, но, заметив взгляд Лаклейна, тут же добавил. — Хорошо. Отбываем утром. А теперь, не хочешь посмотреть на последние данные из мира вампиров? — с этими словами он бросил на стол папку.

— Любезно предоставлено Юлиамом и Манро, которые с нетерпением ждут встречи с тобой.

Юлиам и Манро были братьями и давними друзьями Лаклейна. Ликан был рад услышать, что они живы и здоровы, хотя оба так и не нашли еще своих пар. Наверно, для Манро это было и к лучшему, учитывая, что столетия назад провидец клана предсказал ему в пару старую каргу.

Лаклейн пробежал глазами файл, ошарашенный тем, какие изменения претерпела Орда за последние сто пятьдесят лет.

Кристоф, лидер повстанцев, захватил замок «Горное Облако» — одну из пяти цитаделей Орды. До Лаклейна доходили слухи об этом вампире. Тогда поговаривали даже, что Кристоф приходился Деместриу племянником. Теперь клану было многое о них известно.

Кристоф был законным правителем Орды. Уже через несколько дней после его рождения, по приказу Деместриу была предпринята попытка убийства новорожденного. После чего принца тайком вывезли из Хельвиты и спрятали. Воспитываемый опекунами, он столетиями жил среди людей, пока не узнал правду о том, кем являлся. Его первое восстание произошло семьдесят лет назад и завершилось провалом.

— Значит легенда об Обуздавших Жажду правдива? — спросил Лаклейн. Они были не просто трезвенниками. Обуздавшие жажду являлись армией Кристофа, армией, которую тайком собирали еще с античных времен.

— Ага, он создавал ее из людей. Покидая одно поле битвы за другим, он искал самых смелых, тех, кто все-таки пал в бою. Иногда он обращал целые семьи достойных братьев. Только представь, ты человек, лежишь в темноте на последнем издыхании — как по мне, так денек уже не задался — и тут появляется вампир, обещающий бессмертие. Как ты думаешь, сколькие из них вообще слушали условия этого темного предложения — вечная жизнь за вечную верность?

— И каковы его планы?

— Никто в Ллоре этого не знает.

— Так мы не можем даже предсказать, окажется ли Кристоф хуже Деместриу?

— А что, можно быть хуже него?

Лаклейн откинулся назад, обдумывая возможные исходы. Если Кристоф захватил Облако, тогда он нацелен и на трон Хельвиты. Конечно, оставалась еще вероятность, что Кристоф убьет для них Деместриу.

Все же, был возможен и другой поворот событий. Облако было укрытием Иво Жестокого, заместителя главнокомандующего Орды. Столетиями он имел виды на Хельвиту и ее корону. И вполне очевидно, что он пережил взятие Облака. Даже имея собственное владение, Иво положил глаз на Хельвиту. А теперь, потеряв свое, он, очевидно, будет еще сильнее жаждать заполучить Хельвиту. Но пойдет ли он на риск, даже зная, что Орда признает лишь того лидера, в котором течет королевская кровь?

Три непредсказуемые силы, три вероятных исхода. Лаклейну было известно, что вампиры Иво преследовали валькирий по всему миру. Совершенно очевидно, что они искали одну из них, но действовал Иво по приказу Деместриу или же это была его собственная инициатива? А вдруг это оскорбит Кристофа, и он сам отправится на поиски столь важной для Орды мишени?

И хотя было множество догадок, никто не мог сказать, кто был их целью.

Лаклейн боялся, что знал ответ. Одна или две из этих фракций искали последнюю оставшуюся в живых женщину-вампира.

***

Ночью, пока он спал, его руки продолжали сжимать Эмму. Его объятия были крепкими как тиски. Казалось, Лаклейну снилось, что она оставляет его. Когда на самом деле это он собирался покинуть ее. Чувствуя тревогу, она провела клыком по его груди и впилась в него, надеясь обрести покой. Лаклейн тихо застонал.

Поцеловав место, из которого она только что пила, она погрузилась в тревожный сон, полный видений.

В одном она видела кабинет Лаклейна его глазами. У двери с печальным выражением лица и папкой в руках стоял Харман.

Голос Лаклейна звучал в ее голове так, словно она сама была в этой комнате.

— Харман, никаких шансов. У нас не будет детей, — произнес он.

Практичный Харман хотел подготовиться к появлению детей, потому что, как он сказал:

— Если у вас появятся маленькие вампирята, им потребуются специальные условия. Мы не можем быстро все подготовить, — он выглядел взволнованным, словно уже опаздывал с выполнением этой задачи.

Лаклейн верил, что у него с Эммой были бы изумительные дети — великолепные девчушки с ее красотой и прекрасные, хитрые мальчишки с его характером. На какой-то миг он, возможно, почувствовал сожаление, но затем представил ее, спящую в его кровати. Как она довольно вздохнет, когда он присоединится к ней, и как он уговорит ее выпить во сне из его шеи.

Она даже не подозревала об этом — зачем он это делал?

«Должен сделать ее сильнее», — услышала она его мысли.

Наблюдая за тем, как она спит, он часто думал «Мое сердце беззащитно перед тобой».

Эмма отодвинулась, чувствуя стыд. Ее слабость заставляла его постоянно беспокоиться о ней, переживать так сильно, что ему порой становилось плохо. Он был таким сильным, а она — обузой для него.

Он не говорил ей, что любит, но его сердце болело — Эмма чувствовала это — от любви к ней, к его Эммалин.

Дети? Ради нее от готов отказаться от всего.

Но отказался бы он и от мести? Если он это сделает, то станет лишь тенью самого себя…

Сон изменился. Лаклейн был в темноте, грязном месте, в котором пахло дымом и серой. Его тело, которое она ощущала как свое, было комком агонии. Он попытался бросить пристальный взгляд на двух вампиров с кроваво-красными, светящимися глазами, но сам с трудом мог видеть. Вампир с побритой головой был Иво Жестокий. А высокий блондин, которого Эмма знала благодаря ненависти Лаклейна, был Деместриу.

При виде него тело Эммы напряглось. Почему он показался ей знакомым? Почему он всматривался в глаза Лаклейна так, будто видел… ее?

И тут ее кожи коснулись языки пламени…