Глава первая

Было жарко, и Джоани Бруер включила в крошечной комнатке вентилятор, впрыснула побольше дезодоранта. Двуспальная кровать занимала почти все пространство, и ей пришлось перелезать через нее, чтобы добраться до туалетного столика, где лежали сигареты «Бенсон энд хеджиз лайт». Закурив, она глотнула немного водки, смешанной с кока-колой; неожиданно кислый вкус вызвал громкую отрыжку.

Из переполненного гардероба вываливались вещи, в комнате стоял тяжелый запах. У нее не было никакого желания работать сегодня вечером. Все, чего она хотела, это посидеть внизу с другими женщинами, попить, подымить и посудачить.

Летом здесь, вообще-то, неплохо, если не считать вони, исходящей от гнилого хлама и давно немытых детей; такое впечатление, будто ты за границей. Но у нее всегда было богатое воображение. Разумеется, это не Тенерифе!

Джоани улыбнулась про себя и подмазала губы сахарно-розовой губной помадой № 7. Если сегодня она хорошо заработает, то завтра обязательно сделает паузу — нужно немного отдохнуть.

Она слушала, как Боб Марли исполняет песенку «Нет, женщина, нет…». Тихонько подпевая ему, она начала краситься, что было необходимым условием ее работы. В эти дни Джоани решила не рассматривать себя в зеркале слишком пристально: те времена, когда она гордилась своей внешностью, ушли в прошлое. Жизнь брала свое, и денег, которые раньше текли рекой, теперь едва хватало. Не будь она такой ленивой — давно бы подыскала себе настоящую работу, хотя теперь, наверное, уже поздновато: ее преступные наклонности исключали даже самые непритязательные виды работы. Это был какой-то замкнутый круг.

Джоани тяжело вздохнула и вновь затянулась сигаретой. В юности она и представить себе не могла, что такой будет ее жизнь, но, как говорится, человек предполагает, а… Природная жизнестойкость заставляла ее мириться с этим грустным фактом.

В редкие часы отдыха она казалась изможденной. Глубокие морщины на лице делали ее почти старухой, хотя черты смазливой девчонки, которой она когда-то была, еще просматривались. Глядя на свое отражение в зеркале, она едва не разрыдалась. Но вместо этого она допила коктейль и выдавила из себя улыбку.

В этом был смысл. Если она не будет следить за собой, клиенты разбегутся. Она слышала смех Киры в коридоре и машинально улыбалась в ответ, хотя и не могла расслышать слов. Ее младшая — счастливый ребенок, она всегда шутит!

В комнату вошел ее сын Джон-Джон с большой бутылкой водки и кока-колой.

— Опохмелись, мама. Тебе ведь нужно прийти в себя?

Джоани отрицательно помотала головой.

— Все нормально. Я пойду с Моникой.

Он засмеялся:

— Я хочу сказать, не нуждаешься ли ты в валиуме?

Джоани ухмыльнулась.

— Бывает и хуже, сынок. Нет, спасибо. Я бы оценила твой жест, если бы ты не предлагал валиум направо и налево. Тебя заграбастают, Джон-Джон, поверь мне.

Джон-Джон не ответил — он был занят тем, что любовался собой в зеркале.

Она выпила залпом и поморщилась.

— Какая дрянь, Джон-Джон! Это что, ракетное топливо?

— Смирновская, с черной этикеткой. Карти гонит ее из особых трав.

Джоани хлебнула кока-колы и улыбнулась.

— Это то, что мне нужно.

Она говорила правду, хотя сын этого не знал. В ответ Джон-Джон улыбнулся, и она взглянула на него с восхищением. Он ненавидел ее работу, однако всегда приносил выпивку, чтобы хотя бы так поддержать мать. Он любил ее, и это несмотря на то, что над ним смеялись в школе, потому что она была распутницей, шлюхой или как там ее еще называли охочие до пересудов обыватели. И ни разу — ни разу, даже в порыве юношеского максимализма — он не упрекнул ее, потому что признавал: иначе бы они сдохли от голода.

— Побудь дома, присмотри за Кирой, хорошо? Очередь Жанетты идти, не забывай.

Он кивнул.

— Не нужно без конца повторять одно и то же, мама. Ведь я всегда делаю то, что должен. Так?

Он вышел из комнаты с видом оскорбленного достоинства: семнадцатилетние парни не переваривают нравоучений.

Чтобы ни говорили о нем, он хороший мальчик, даже если она, Джоани, единственная, кто так считает. Полиция его ненавидит; что бы ни случилось в округе, подозрение падает прежде всего на него. Джон-Джон может выкинуть что угодно, когда на него находит, но если бы они застали его за чтением!.. Он глотает все, что попадает под руку, а какие он знает слова!

Гордость Джоани за сына не знала границ. Она всегда гордилась своими детьми, несмотря на те пересуды, которые просто липли к их семейству. Джоани пропускала большую часть сплетен мимо ушей. Сплетни ее никогда не волновали, по крайней мере на людях она привычно шутила над своей профессией, да так, что ее остроты потом еще долго гуляли по всему кварталу, переходя из уст в уста.

Она также прославилась умением вести себя во время перебранок. Она болтала больше, чем все ее соседки, вместе взятые, она была чрезмерно доверчивой в пустяках и всегда охотно давала дружеские советы; но также умела держать язык за зубами и моментально определяла истину даже в самых досужих предположениях. И еще она никогда ни на кого не доносила; она знала: стоит ей открыть рот — и обыкновенной ссорой дело не закончится.

У Джоани были и другие достоинства. Она собирала каталоги, по которым женщины делали себе покупки (особенно часто на Рождество и в дни рождения), благодаря этому ей было известно финансовое положение каждой семьи. Джоани гордилась тем, что никому не задолжала и пенни, но ей самой не нравились люди, которые пользовались в своих целях ее добротой.

Она также гадала на картах Таро за небольшую плату, и это заметно повышало ее престиж в обществе, потому что соседки хотели знать, выберутся ли они наконец из этой беспросветной нищеты, а самое главное — когда это произойдет; не меньше они интересовались и тем, ждет ли их в будущем любовь. Поскольку мужчины ни у кого не задерживались надолго, ее предсказания пользовались колоссальным успехом. Сама Джоани смеялась: таких оптимисток еще поискать! Но она понимала, что им и полагается быть такими, с другим отношением к жизни быстро пойдешь ко дну.

Так или иначе, но у нее здесь была своя небольшая ниша. Жизнь, полагала Джоани, такая, какой ее создают, и она лепила ее по возможности лучше. Счастье, как она не уставала повторять детям, это состояние ума.

Втиснувшись в тугую черную мини-юбку и вызывающе просвечивающуюся блузку, она сунула ноги в туфли с невероятно высокими каблуками и с важным видом, выставив вперед грудь, вышла в коридор.

— Ой, мамочка, какая ты красивая!

Голос Киры дрожал от возбуждения. Она еще не понимала, что переизбыток макияжа и духов — это признак дурного вкуса. Мать в ее глазах была восхитительной.

— Спасибо, милая. У тебя есть деньги?

Кира кивнула; светло-голубые глаза излучали обожание.

— Ты вся благоухаешь!

— Когда она вернется, будет источать запах мужского туалета в Сохо.

Этот укол исходил от Жанетты, средней дочери Джоани.

— Ты, наверное, часто там бываешь, милочка? Раз уж даже запахи тебе известны…

Джон-Джон и Кира засмеялись. Джоани хохотала вместе с ними, хотя в глубине души ее обидело замечание Жанетты. Она лучше других понимала, с чем приходится ежедневно сталкиваться ее детям, и делала на это скидку.

Джоани зажгла сигарету и рассеянно поправила волосы, поджидая Монику.

В округе, как обычно, кипела жизнь, носились туда-сюда дети, ревело стерео, урчали моторы автомобилей, воняло чем-то кислым — здесь никогда не бывает других запахов. Но для них это был дом, и они старались любить его, насколько это возможно.

Она вздохнула.

— Эта Моника когда-нибудь опоздает на собственные похороны!

Кира засмеялась.

— Завтра мы с ней и Бетани собираемся в кино.

— Прекрасно, дорогая. — Джоани снова зажгла сигарету и прокричала: — Джон-Джон, дай мне еще выпить.

Джон-Джон следил за тем, как в микроволновке готовятся чипсы. Ему страшно хотелось есть. Услышав вопль матери, он затянулся травкой, плеснул в стакан и вышел в коридор, распространяя характерный запах.

— Неудивительно, что это дерьмо называют вонючкой, — язвительно заметила Джоани.

Он выдавил из себя улыбку.

Снова появилась Жанетта, исчезнувшая было в спальне.

Джоани вздохнула.

— Ты что, собираешься идти в таком виде?

У Жанетты было тело зрелой женщины, но полудетское лицо. Такое сочетание носило убийственный характер. Обе ее девочки пошли в мать. Даже у Киры наметились грудки, хотя ей всего одиннадцать. Сегодня Жанетта была разодета, как Бритни, и выглядела вызывающе.

— Ты такая пышная! — Кира вновь пришла в восторг. — Это что, сапоги твоего приятеля?

— Отвяжись, сапоги — мои собственные.

Кира сникла.

— Я только спросила.

— Нечего и спрашивать.

У Жанетты вечно не хватало времени на младшую сестру, она считала ее помехой.

— Не разговаривай с ней так, паршивка, — вмешалась Джоани. — В любом случае Кира права. Если ты не одолжила их у приятеля, откуда ты их взяла?

— Она снова вышла на большую дорогу. Ты что, занялась воровством? — усмехнулся Джон-Джон.

Жанетта откинула длинные вьющиеся волосы за плечо.

— Да хотя бы и так. Тебе-то какое дело? Ты что, мой отец?

Джон-Джон сделал шаг по направлению к ней, но Кира успела втиснуться между ними.

— Пожалуйста, не затевайте драку!

Джоани закончила пить и со стуком опустила стакан на стол.

— Хватит! Почему я никогда не могу нормально уйти из дому? Хоть раз в жизни дайте мне спокойно поработать!

Джон-Джон ткнул сестру не очень нежно в грудь и прорычал:

— Следи за собой, девочка.

Она засмеялась.

— Я тебя совсем не боюсь, дорогой!

Он пристально посмотрел ей в глаза, и Джоани увидела, что за бравадой дочери кроется истинный страх.

— А стоило бы бояться, Джен, очень стоило!

Кира была явно расстроена. Казалось, воздух вокруг наполнился злобой. В это время распахнулась входная дверь, и тяжелой поступью вошла Моника. От нее исходил прямо-таки африканский дух — смесь чего-то совершенно невообразимого.

— Я выпила здесь неподалеку, — прорычала она. — Ты готова, девочка, или как? — Она почесала свою огромную грудь, утянутую лифчиком из эластика. — Вот зараза, прямо изводит меня! — пожаловалась она.

— В следующий раз думай, что покупать, — саркастически заметила Жанетта.

Прежде чем Моника ответила, вмешалась Кира:

— Мне кажется, это выглядит…

Все присутствующие, включая Монику, закончили за нее: «Красиво» — и снова рассмеялись.

Поцеловав детей, Джоани пошла на работу в веселом настроении.

Кира спустилась вниз по крутой бетонной лестнице в пустующую прачечную. Прачечная была необорудованной, поэтому там вечно ошивались дети. Удобно было сидеть и болтать, слушая обрывки музыки, долетавшие из квартир. Единственное, что смущало, — огромные мусорные баки, находившиеся неподалеку. Вонь от них, особенно летом, стояла невыносимая. Но и из них можно было извлечь свою пользу. В прошлом году в одном из баков был обнаружен новорожденный ребенок, в котором едва теплилась жизнь. Дети услышали писк, вынули бедняжку и вызвали полицию, став героями дня. Матери новорожденного пришлось покинуть округу, но прежде ее хорошенько поколотили соседи, ребенка, понятное дело, отправили в приют. Об этом случае вспоминали до сих пор, и детей больше никто не гонял — пусть уж сидят!

Кире нравилось бывать здесь, это было ее любимое место. В отличие от других девочек, она не могла засиживаться подолгу. Мать потерпела неудачу, воюя с Жанеттой, но неудачи в случае с Кирой она бы не потерпела. Она, по крайней мере, старалась следить за ней. А когда на это не хватало времени, перепоручала дочь Джон-Джону. Кира воспринимала это как должное. В целом она была послушным ребенком и всегда поступала так, как ей говорили старшие. Сегодня, сидя на невысокой стене, она чувствовала себя счастливой.

Малыш Томми Томпсон наблюдал за болтающими девчонками сверху. Его балкон выходил на прачечную, и он прекрасно их видел. Он любил наблюдать за детьми — они смешили его своими проделками, особенно Кира и ее подружки. Он махал им рукой, улыбаясь, и девчонки робко отвечали ему тем же.

Он переехал сюда с отцом несколько месяцев назад. В 38 лет Томми страдал от ожирения и потому не мог работать. К тому же, как любил сообщать его отец каждому встречному, он не отличался большим умом.

Томми Томпсон ненавидел своего отца и после каждого его комментария бежал к холодильнику.

— Болезненное ожирение? — усмехался отец. — Любой на его месте заболел бы!

Томми пытался понять значение его слов, но это было ему не под силу: он всегда все забывал. Ему также не хотелось спрашивать об этом у врача, потому что рядом находился отец, и Томми приходилось довольствоваться ролью молчаливого слушателя, предоставлявшего возможность говорить своему мучителю. Так было всегда, даже когда была жива мама.

Он двинул своим грузным телом, не вставая с кресла. Он знал, что источает неприятный запах. Эта жара убьет его! Здесь было как в вакууме из-за близко стоящих друг к другу домов; единственным местом, где можно было ощутить хотя бы подобие прохлады, был балкон, поэтому Томми проводил там много времени.

— Как чувствуешь себя, толстяк?

Добродушный тон вопроса вызвал у Томми улыбку. В ответ он радостно замахал рукой, довольный тем, что его заметили. Он весь сиял, когда крикнул, глядя вниз:

— А вам не жарко?

Мужчина не ответил, и Томми на мгновение смутился. Он уселся поудобнее и принялся наблюдать, как внизу болтают девчонки. Он слышал громкий голос Бини-Мена, доносившийся из квартиры Киры, по этому голосу он догадался, что Джон-Джон все еще там, а его мать ушла на работу. Они наблюдают за ней, как ястребы, и для этого у них есть основания.

Эта мысль заставила его улыбнуться, но улыбка быстро исчезла с лица, когда он услышал, как хлопнула входная дверь.

Пришел отец. Томми Томпсон терпеливо ждал начала травли.

— Зачем мы приперлись так рано?

Голос Моники сделался невнятным, так как она чересчур часто прикладывалась к бутылке с дешевым бакарди.

— Это тебя доконает, девочка. Быстрее, чем ты думаешь. Бакарди — оно такое!

— Отвяжись, Лена, дай мне отдохнуть!

Лена, молодая шотландка, вздохнула и подняла брови, глядя на Джоани, которая покачала головой, давая понять, чтобы та занималась своим делом.

— Мне нравится это ожерелье, Лена. Оно что, новое? — заметила Моника.

Девушка приосанилась. Она только что завела нового сутенера, который пока не скупился на подарки; так всегда бывает с теми, кто помоложе.

— Нравится, но оно рассчитано на более тонкую шею.

Моника явно нарывалась на ссору.

Лена была толстовата, и, по правде сказать, изящное ожерелье смотрелось на ней диковато. Но Монику раздражало не само ожерелье, а то, что за ним стоит, и все это прекрасно понимали.

Лена засмеялась и добродушно сказала:

— Извини, я не настолько знаю Фрэнка Бруно, чтобы заимствовать его драгоценности.

Моника фыркнула:

— В этом-то и дело, развратница.

Лена в ответ лишь пожала плечами. Она прекрасно понимала, что возбуждает всеобщий интерес. Но это ее не волновало. По сравнению с той же Моникой она была в более выигрышном положении: у нее была крепкая поддержка. Ей казалось, что в свои четырнадцать лет она уже познала все, что может познать женщина. Единственное, что не укладывалось у нее в голове: почему мужчины с легкостью выгоняют ее работать на улицу?

Выкрики Моники были столь громкими, что Джоани рассмеялась.

— Да отвяжись от нее. Или скажи, чтобы помирилась с Тоддом МакАртуром — это в ее же интересах.

Тодд был молодым сутенером, не пропускавшим ни одной юбки. Он был симпатичным, ногти его почти всегда были чистыми, и он редко повышал голос. Все его девушки любили его, даже когда он сообщал им дурные вести. А дурные вести, если не считать мелких издержек вроде сифилиса, как правило, сводились к одному: «Все, дорогая, ты мне надоела — с сегодняшнего дня будешь работать как проклятая». Некоторые пытались сбежать или хотя бы перебраться к другому сутенеру, не такому алчному, как Тодд МакАртур, но это ни к чему хорошему не приводило. У Тодди был нюх: он мог найти беглянку в течение суток. А далее — избиение, страх перед повторением экзекуции и бесконечные клиенты, количество которых зависело от аппетитов сутенера. Бедная Лена — она пока еще не осознала до конца всего этого!

У обочины дороги остановился голубой «эскорт». Невысокий человек с наспех зачесанными назад седоватыми волосами улыбнулся Монике. Это был постоянный клиент. Направляясь к автомобилю, Моника, глядя на Лену, самодовольно ухмыльнулась. В свою ухмылку она попыталась вложить все, что надлежало знать молодой неопытной девушке: постоянные клиенты — вот то, что нужно. Они облегчают жизнь, они дают возможность расслабиться; это тебе не безумные ублюдки, с которыми ежедневно приходится иметь дело.

— Наконец-то она убралась, Джоани. Пьет как лошадь! — пожаловалась Лена.

Джоани вздохнула, но промолчала.

— Ой, гляди-ка! Эта малышка наверняка подсела на крэк. Шатает беднягу по-страшному.

Они понаблюдали за малознакомой девчонкой, которая появилась в их районе совсем недавно. По слухам, она была новой пассией МакАртура.

— МакАртур — мерзкий тип, правда?

Джоани кивнула.

Обе они рассмеялись, когда Пол Мартин (теперь они работали под его началом) изгнал наркоманку. На лице его было написано недовольство.

— Похоже, Тодд скоро откроет ясли. Эту девчонку он вытащил прямо из люльки, — подмигнула ему Джоани.

— Я размозжу ей башку, если она будет здесь шататься в таком виде! — Он оправил лацканы своего модного костюма. — Поедем в салон, Джоани.

Она улыбнулась. Ей нравилось работать в массажных салонах: по крайней мере знаешь, что тебя снимут наверняка и отымеют в приемлемых условиях.

— Хорошо, шеф.

— Садись в машину, только пошевеливайся.

В пользу Пола говорило то, что он умел пошутить, и девочки ценили его юмор. Во время потерянных вечеров он поднимал им настроение.

Не поворачиваясь, Пол прокричал:

— Лена, скажи этому придурку, если я увижу его потаскух на моей территории, обязательно сломаю ему шею.

— Хорошо, мистер Мартин.

В машине Джоани расслабилась. Это была удача, и она была готова насладиться ею сполна.

— У тебя счастливый вид, Джоани.

Пол улыбнулся — и Джоани растаяла. Он был потрясающе красив — копна темных вьющихся волос, глубоко посаженные большие глаза, чувственные губы, — и он знал это. Пожалуй, кое-кто назвал бы его грузноватым и не таким высоким, но было в нем нечто такое, от чего женщины сходили с ума. В его работе это был, несомненно, плюс. К тому же он рано узнал, что улыбка и своевременно сделанный комплимент позволяют получить от женщин все, что угодно.

Сидя за рулем, Пол гладил ей ногу выше колена, и Джоани счастливо смеялась. Он был ублюдок, но она прощала ему все. Она знала, что он дает ей жалкие крохи, но обладала достаточной мудростью, чтобы понимать: даже эти жалкие крохи позволяют ей прокормить детей, а остальное… остальное ее мало волновало.

Джоани работала с определенным типом клиентов. Она всегда выглядела жизнерадостной, что привлекало пожилых мужчин. Она считалась любимицей пенсионеров и ничего не имела против этого. Ей редко перепадало на чай, но зато все кончалось очень быстро, и это было огромным плюсом. Фактически она блестяще выполняла роль массажистки. Мужчины, посещающие салоны, были не только ленивы — они боялись, что их увидят кадрящими на панели. Все было дешево и сердито: девушки не рассчитывали на большое вознаграждение, клиенты — на изощренный секс, в результате все были довольны.

Пол был достаточно умен, чтобы понимать, кто из девушек сделает для него деньги. Не слишком симпатичные, но и не мымры — это сходило, когда девушек снимают прямо на улице, но для гостиниц и салонов требовались другие, чуть получше. Если девушки были красивыми, это отпугивало мужчин: красивые значит капризные, с ними просто так не перепихнешься. По мнению Пола, мужчинам без денег и положения нравились девушки средних параметров, и его «товар» полностью соответствовал требованиям клиентов.

Когда они остановились у салона, он зевнул.

— Спроси Джон-Джона, не хочет ли он поработать со мной. Я слышал, что он уже поднаторел во многих вопросах.

Джоани кивнула.

— Оʼкей. Сколько мне придется отработать?

— Одна из девушек куда-то запропастилась. Возможно, ее не будет несколько дней. — Пол помолчал, а потом добавил: — Вот сволочь! Я столько сделал для нее, а она удрала.

Джоани прекрасно знала, что именно он сделал для беглянки: то же самое он сделал и для нее — и вот до чего она докатилась.

— Не обижай ее, когда отыщешь…

Он не удостоил ее ответом. Вместо этого наклонился к ней и шепнул:

— Будь умницей, Джоани.

Она кивнула.

— Да, и сделай мне одолжение. Держи впредь свое мнение о моих методах при себе. Я обязан тебе, Джоани, как и остальным девочкам, но если я вдруг почувствую, что горю желанием узнать ваше мнение, то обращусь в психиатрическую больницу — пусть проверят, в своем ли я уме. Понятно?

Она промолчала. В его голосе чувствовался гнев, а уж ей-то было известно, что он мог перейти от слов к делу.

— Не понял.

Она кивнула еще раз.

Он завращал глазами.

— Приступай к работе, Джоани! Прямо сейчас!

Голос Пола был таким громким, что заглушал шум мотора. Джоани мгновенно выскочила из машины и засеменила в салон. Она была унижена, но самое плохое — это было заметно.

Джинор Коулмен, стоявшая в дверях, печально покачала головой.

— Этот человек — альфонс, — сказала она.

Как всегда насмешливо, Джоани ответила:

— Этот человек и должен быть альфонсом. Он же сутенер, в конце-то концов!

Женщины рассмеялись, и она почувствовала облегчение. Но ей было обидно, что он так разговаривал с ней, учитывая, что она отдала ему лучшие годы.

Она села рядом с девушками. Запах детского крема и сигаретного дыма был неприятен, но все же лучше, чем запах выхлопных газов и пьяная болтовня Моники.

Десять минут спустя ее снял первый клиент.

Рабочий день Джоани начался.

Кира, Бетани и малышка Катриона, которой было не больше семи лет, играли на улице и после захода солнца. Им не хотелось расходиться. Женщины вышли из домов и, сидя на табуретках, перемывали косточки соседкам. Атмосфера была доброжелательной. Кто-то даже принес бутылочку вина.

Джон-Джон наблюдал за сестренкой с балкона, закручивая очередную сигарету с марихуаной. Зазвонил мобильник. Зная, кто это, он не ответил. Вместо этого он крикнул Кире:

— Кончай, Кира, пора домой!

Она услышала его голос и огорчилась:

— О Джон-Джон, еще пять минут, пожалуйста.

Она умоляюще раскрыла глаза, и мать Катрионы, яркая 25-летняя брюнетка, рассмеявшись, крикнула:

— Я присмотрю за ней, Джон-Джон, она может переночевать у меня.

Катриона, когда Кира приходила к ней домой, не уставала жаловаться, что другие дети не хотят с ней играть. Она была слишком мала для большинства девочек, но Кире нравились малыши.

— Да нет, спасибо. Пошевеливайся, Кира!

— Всего пять минут, Джон-Джон!

Вновь зазвонил мобильник, и он крикнул:

— Пять минут, и не больше!

Одна из соседок прошептала:

— Что бы ни говорили о нем, но он хорошо обращается с сестрами.

Другие женщины одобрительно закивали. Кире было приятно, что они проявили доброту по отношению к брату. Обычно при одном лишь упоминании его имени либо удивленно поднимали брови, либо знающе ухмылялись, либо начинали шептаться, либо просто поливать грязью, и, по правде сказать, репутация брата в последние месяцы располагала к этому. Он считался твердым орешком и готов был поддерживать сложившийся имидж.

Спустя пять минут она поблагодарила мать Катрионы за предложение переночевать у них в доме и нехотя распрощалась с подругами. После чего одним махом преодолела четыре лестничных пролета и вошла в квартиру. Сделав бутерброд, она уселась на балконе рядом с братом, нетерпеливо ожидая, когда тот закончит кричать в трубку.

— Хорошо, Кира, теперь ложись в постель.

— Могу я доесть бутерброд?

Он рассмеялся.

— Конечно, можешь. Если ты не будешь приставать ко мне сегодня, я разрешу тебе посмотреть телевизор. Идет?

— Спасибо, Джон-Джон. Ты — лучший в мире брат.

— Приходится быть, чтобы сладить с тобой.

Она была счастлива, когда он болтал с ней. Он хороший, Джон-Джон, что бы о нем ни говорили. Он прекрасно к ней относится.

— А ты расскажешь мне что-нибудь?

— Не зарывайся, Кира!

Но его голос был добрым, и Кира знала, что у нее есть шанс. Джон-Джон умел рассказывать интересные истории. Но тут снова зазвонил мобильник, и она вздохнула. Он ругался и кричал, и она поняла, что рассказа не будет. Она вошла в комнату и надела пижаму.

Лежа в постели, она смотрела передачу «Странный народ — американцы», пока не уснула.

 

Глава вторая

Джоани, недавно вернувшаяся с работы, готовила себе кофе, когда в кухню вошел Джон-Джон.

— Как дела, мама? Удачная ночь?

Джоани кивнула. Она очень устала, и это было заметно. Под глазами обозначились темные круги, кожа стала серой. Она выглядела так, как и должна выглядеть женщина, в чьей постели (впрочем, постель была не ее) переспало слишком много мужчин за одну ночь, незнакомых мужчин, наслаждавшихся ее телом. Попался даже среди них какой-то неврастеник, сделавший свое дело и попытавшийся улизнуть, не заплатив. Этого ей еще не хватало — она хотела закрепиться в салоне. Деньги плыли неплохие, да и безопаснее, чем на панели…

Но она не спешила выкладывать все это Джон-Джону, потому что знала: у сына на уме совсем другое, но все же ей хотелось с кем-то поделиться. Она обслужила всех как надо и понимала это. Но она опасалась, что ее могут больше не пустить в салон, потому что, как ей было известно, Патси, верховодившая всеми остальными, недолюбливает ее. Причина в том, что Джоани общалась с Полом дольше других, а бедняжке Патси взбрело в голову, что именно она должна быть мисс Мартин номер два. Он ее просто дурачит, хотя Патси не хотела этому верить. Но Джоани плевать хотела на гнев соперницы. По правде говоря, Пол был уже женат. Его жена, толстая и набожная Сильвия, была воплощением респектабельности. И к тому же она была глупой — идеальное качество для его низкопробного бизнеса. Пол содержал жену и двоих дочерей в неплохих условиях и, как ребенок, радовался тому, что может провести черту между разными сторонами своей жизни. Если бы женушка узнала, чем он занимается на самом деле, это бы убило ее, полагал он. Правда, раз или два за все эти годы Джоани видела ее в том районе, где он вел свой бизнес. Она никому не говорила об этом, и уж, разумеется, самому Полу. Она знала, когда нужно помалкивать — это было одной из гарантий успешной работы.

Наконец она оживилась и сказала:

— Джон-Джон, я работала в салоне, это было что-то!

Джон-Джон промолчал, но она ожидала именно этого. Он никогда напрямую не говорил о том, чем она занимается, ограничиваясь лишь намеками, ни к чему не обязывающими замечаниями.

— Как вела себя моя малышка?

Он улыбнулся.

— Прекрасно, мама. Как всегда.

Джон-Джон заметил, как морщинки на ее лице при мысли о младшей дочери на секунду расправились. Он никак не мог установить гладильную доску. В тесной кухне это было нелегким делом. Джоани знала, что он собирался погладить Кире школьную одежду. Такой вот он хороший…

— Я выпью кофе, мама.

Она чувствовала, что сын еще как следует не проснулся. Он был красивый и добрый; об остальном она старалась не думать. Так было нужно, иначе бы она не сомкнула глаз днем, когда пыталась отоспаться (по ночам она пахала как прóклятая).

Когда Джон-Джон воткнул шнур в розетку, Джоани заявила как бы невзначай:

— Кстати, Пол велел передать, у него для тебя есть работа, если ты хочешь, конечно.

Когда до него дошли слова матери, он с удивлением посмотрел на нее, не веря ушам.

— Он что сказал?

В голосе мальчика сквозило удивление.

— Он хочет, чтобы ты работал на него.

Джоани знала, что будет дальше, но все же попыталась. Во всяком случае, если он согласится работать на Пола, она будет знать, где он находится и чем занимается.

— Ты поговори с ним, он не такой уж плохой…

— Пошли его подальше!

Красивое лицо Джон-Джона исказила гримаса. Он пытался осмыслить, что это накатило на давшую ему жизнь женщину, раз она предлагает ему подобную глупость.

— Не разговаривай так со мной! Я лишь передала то, что он просил. Во всяком случае, он не такой плохой мужик.

— Конечно, торгует моей матерью… Да провалиться мне на этом месте, если я пойду и пожму ему руку!

Джоани обреченно закрыла глаза.

— Успокойся, сынок. Я не заслуживаю этого, ты и сам это знаешь.

Ее голос был тихим, в глазах стояла боль от прозвучавшего оскорбления, хотя слова Джон-Джона были правдой.

— Подумай о выгодах и заработках.

Джон-Джон хлопнул о доску утюгом.

— Я что, похож на сутенера? Скажи-ка мне, мама, на милость?!

Джоани поняла, что сморозила глупость, и теперь сожалела, что вообще затеяла разговор.

— Совсем не похож. Я только передала его слова, и все. — Она уже кричала на него.

— Впредь не делай этого!

— Ты мог бы преуспеть, работая с ним. Ему нужен человек с головой на плечах…

— Я ему совсем не нужен. Что бы ты обо мне ни думала, я не торгую женщинами!

— Заткнись, Джон-Джон, ты мог бы неплохо заработать с…

Он резко оборвал ее.

— Я знаю, мама, у меня больше недостатков, чем достоинств, но это не значит, что я — сутенер. Или мой отец был им? А? Только о нем никому не известно, правда? Даже тебе!

Он понимал, что зашел слишком далеко, и тотчас пожалел о сказанном.

— Мама, зачем ты изводишь меня? Ты же знаешь, как я отношусь к таким, как Пол.

Джоани вышла из кухни без ответа.

Джон-Джон продолжал гладить платье Киры, но думал совсем о другом. Он не мог прийти в себя. Сам факт, что мать посчитала, что он будет обдумывать предложение этого мерзавца, выворачивал душу наизнанку, хотя и нетрудно было догадаться, чем руководствовалась его мать.

Чашка с кофе Джоани по-прежнему стояла на столе. Он отнес ее в спальню.

— Вот, мама. Выпей и поспи пару часов.

Она печально улыбнулась ему. Теперь она выглядела старой и изможденной.

— Извини, Джон-Джон.

Он ерошил ей волосы, будто она была ребенком, а он — взрослым.

— Ничего, мамочка, ничего.

Оба понимали, что это не было извинением за проявленную твердость.

* * *

— Шевелись, толстый ублюдок!

Джозеф Томпсон наблюдал, как сын делает тщетные попытки заварить чай. Огромная масса сильно затрудняла исполнение этой миссии в ограниченном пространстве кухни. Томми обливался потом: было слишком жарко для человека таких размеров. Он выглянул из окна кухни и увидел детей, идущих в школу. Он почувствовал, что сзади стоит отец, и вздрогнул.

— Посмотрите-ка на них: маленькие девчонки разодеты, как дешевые шлюшки. Тебе интересно, да?

Томми было неприятно это слышать, но он, не повысив голоса, сказал:

— Я смотрю на них не поэтому, и тебе это известно. Просто мне нравится, как они непринужденно болтают, как хорошо проводят время, только и всего.

Джозеф презрительно усмехнулся.

— Ясное дело! Давай заваривай чай, толстяк! Через минуту мне на работу. Бутерброды готовы?

— Они в холодильнике.

Больше между ними ничего не было сказано. Спустя десять минут отец ушел, даже не попрощавшись. Томми неуклюжей походкой прошел в свою спальню и с трудом выдвинул ящик из-под кровати. Открывая его, он улыбался.

Ящик был заполнен куклами Барби. Некоторые были одеты, почти у всех не хватало головы. Под куклами лежал набор костюмов и аксессуаров — все, что нужно для того, чтобы всегда быть в форме: от потрясающих розовых мини-платьиц до изящных сумочек и сапожек. Но Томми обнаружил, что они мокрые, и, почувствовав запах мочи, понял, что произошло. Это было уже не в первый раз и уж точно не в последний.

Подавив рыдание, он принялся укладывать кукол в ящик, а костюмы, наоборот, вытащил, чтобы постирать. С его бровей обильно струился пот. Томми стер его мясистым кулаком, смахнув заодно и слезы.

Устанавливая на место головы, он неустанно бормотал одно слово: «Ублюдок».

Кира и Бетани сидели на лестничной площадке и хихикали. Они играли в «резиночку» и были вне себя от счастья.

В отличие от Бетани Кира играла впервые, и игра ей нравилась. Бетани же хотела остынуть и покурить.

— Послушай-ка, пойдем в библиотеку! — предложила Кира.

Подруга с сомнением покачала головой:

— Ты думаешь, это логично? Две школьницы в библиотеке в разгар занятий?

Кира вновь захихикала.

— Об этом я не подумала.

Прыгая, они слышали, как по радио передают лучшие песни. Они не переставали шутить, черпая вдохновение в том, что никто из взрослых не осмелится сдать их матерям. Это сулило бы большие неприятности.

— Пойдем в парк.

Бетани покачала головой и зажгла еще одну сигарету, затем втянула в себя мятный дым и попыталась сделать круги.

— Хочешь подымить?

Кира покачала головой.

— Нет, спасибо, не люблю курить.

Но тут открылась дверь, и высунулась голова Томми.

— Что вы здесь делаете?

У Бетани всегда был готов ответ.

— А как ты думаешь?

Томми оглядел ее: вид был не из приятных, но, одарив девочку ясной улыбкой, сказал:

— Хотите чаю?

Девочки переглянулись и ухмыльнулись.

— С удовольствием!

Хихикнув по случаю приглашения со стороны взрослого, они перешагнули порог его квартиры.

* * *

Пол издали заметил кудри Джон-Джона и посигналил ему. Джон-Джон сделал вид, что не услышал, продолжая путь к приятелю. Его карманы были полны «колес», он думал над тем, как бы бросить их поскорее. После сумасшествия девяностых годов цены на «колеса» резко упали. Лет пять назад он получил бы за партию приличные деньги, сбывая таблетки по 25 фунтов за штуку, однако теперь он был рад и 500 фунтам за тысячу.

Тем не менее он все-таки зарабатывал на жизнь, и это было главное.

К тому же он должен был решить еще один важный вопрос и собирался сделать это, прежде чем перейти к делу.

Он толкнул дверь квартиры Карти и крикнул:

— Это я.

— Заходи, дружище!

Карти возился на кухне, готовя партии крэка. Запах был тошнотворным, но в основном из-за переполненного мусорного ящика и нечищенной раковины.

Карти был бледным, и это обеспокоило Джон-Джона. Он еще понимал людей, принимающих таблетки с серотонином, но крэк… Это чудовищно! Кайф продолжается недолго, а после него наступает глубокая депрессия. Травка, по крайней мере, делает человека счастливым, располагая к общению, пусть и не совсем адекватному. Но лучше уж пребывать в мире счастья, чем в аду собственных навязчивых мыслей.

В прошлом Джон-Джон и Карти баловались кокаином и, взбодренные им, вели бессмысленные беседы, которые им самим казались верхом интеллектуальности. Но с тех пор как Карти подсел на крэк, он изменился. Кокаин — это так, шутка, это все понимают. Но крэк… Теперь вся жизнь Карти шла под откос, и именно об этом хотел поговорить с ним сегодня Джон-Джон.

— Слишком рано, даже для тебя, не так ли?

Карти вздохнул.

— Отцепись, Джон-Джон. Не учи меня жить, прошу тебя.

Он был раздражен.

— Карти, ты мой друг, но посмотри, как ты изменился за последнее время. Выглядишь хуже покойника и соответственно ведешь себя.

Карти проигнорировал слова Джон-Джона, вместо этого он отмеривал уже готовый порошок, задерживая дыхание и предвкушая то, что произойдет. Трубка с крэком валялась на столе, и Джон-Джон дотронулся до нее. Она была еще теплой, и он понял, что на сегодняшний день Карти полностью выключится.

— У тебя есть эс? — спросил Карти.

— Ну, есть. Кому он нужен?

— Марки Моргану. Он, кстати, оставил кое-что для тебя в морозилке. Хочет, чтобы ты сбыл дурь поблизости от его дома.

— Он слишком многого хочет. Позвони ему и скажи, чтобы он приехал сам, или я отвалю вместе с наваром. — Джон-Джон открыл пиво и стал пить, после чего сказал: — Вот наглец, да?

Но Карти уже погрузился в свой мир. Джон-Джон обвел взглядом грязную кухню. Она была полна штуковин, предназначенных для приготовления крэка, и оттого раздражала его еще больше. Джон-Джон понимал, что его могут накрыть за сбыт наркотиков, и, если это произойдет, он как-нибудь выкрутится, но он бы умер от стыда, если бы его застали за изготовлением крэка. По его понятиям, крэк был равнозначен смертельному приговору. Он не стал бы продавать эту дрянь даже самым отпетым наркоманам, которые заслуживали этой отравы. Нужно иметь какие-то принципы, и он полагал, что у него они есть, так как он в основном занимался легкими препаратами.

Вынув из холодильника еще одну бутылку пива, он окликнул Карти. Когда тот повернулся, Джон-Джон несильно толкнул его. Карти, однако, рухнул как подкошенный. Джон-Джон пнул его ногой, а затем стал бить, пока тот не затих. После этого он обыскал квартиру и забрал все имеющиеся деньги; вместе с деньгами он прихватил кое-какие наркотики посерьезнее. До крэка он не дотронулся. Карти понадобится взбодриться, когда он придет в себя. Джон-Джон ясно дал ему понять: дружба закончена.

— Я ведь тебя предупреждал, холера, — пробормотал он.

Вызывая такси, Джон-Джон насвистывал сквозь зубы, и в этот момент задребезжал мобильник. Он понял, что это Марки, который хотел получить свой эс. Пусть повертит задницей — за кого он его принимает в конце концов?

Когда такси прибыло, Джон-Джон почувствовал необыкновенную легкость.

Настало время чистки, и он начал со своего лучшего друга — вернее, бывшего лучшего друга.

Водитель такси знал его и, не спрашивая, повез на квартиру матери. Такова была репутация, которую заслужил Джон-Джон, и он наслаждался ею сполна.

— Откуда они у тебя?

Томми с гордостью улыбнулся, почувствовав благоговение в голосе Киры.

— Я собираю их долгие годы.

— Но это же куклы для девочек?

Бетани куклы не интересовали; это для нее пройденный этап. Кира же была в восторге.

— Томми, я люблю Барби, я думаю, что она замечательная!

Кира, любившая блеск, наконец нашла родственную душу.

Томми был на седьмом небе от счастья.

— Знаешь, Кира, ты немного похожа на нее…

Девочка была заворожена его похвалой.

Бетани тяжело вздохнула. Ненамного старше Киры, она приближалась по весу к шестидесяти килограммам и завидовала стройности подруги.

— Правда? Ты тоже так считаешь, Бет?

Бетани неохотно кивнула.

— Да, это так.

Томми неуклюже заковылял на кухню, чтобы угостить их чаем.

— Какой он чудной, правда, Кира?

Кира неодобрительно фыркнула.

— Не говори так. Он очень приятный, только немного…

Бетани изобразила гримасу и пришла ей на помощь:

— Толстый?

Кира наигранно засмеялась и проговорила:

— Нет, грустный.

Бетани, тряхнув волосами, забранными в хвостик, хихикнула.

— А ты ему понравилась.

Кира вздрогнула.

— Прекрати, я слышу его шаги.

Томми вошел в комнату и грузно опустился в большое кресло, стоявшее у кровати. Его пухлые руки без труда удерживали три чашки.

— Это для вас, девочки, чай.

Томми находился в своей стихии. Он любил гостей, а эти пичужки были такими гостями, о которых он и мечтать не мог. Девочки, маленькие девочки… Ему нравилось, как они разговаривают, как сидят, как взмахивают своими ручонками. Он еще не был уверен в отношении Бетани; ему казалось, что со временем она превратится в кобылу. Но Кира… да она — маленькая леди, настоящая Барби.

— Мне нравится Барби-Спящая Красавица, она — одна из моих любимых. А еще мне нравится Барби-стюардесса. И ее сиреневые футлярчики…

Кира от волнения говорила на высоких тонах.

Бетани зажгла сигарету, хотя Томми и нахмурился. Она помахала спичкой, чтобы загасить ее, и бросила на него красноречивый, как ей казалось, взгляд: «Нужна пепельница».

Он покачал головой и сказал:

— В коридоре.

Бетани вышла в коридор за пепельницей и задержалась там, чтобы осмотреться.

— Она не такая, Томми. Она лишь хочет казаться взрослой, — сказала Кира.

— Это ей не поможет. Просто она похожа на маленькую шалаву.

Кира не ответила: она не знала, что сказать. Вместо этого она взяла в руки Барби-Малибу и вздохнула от избытка счастья. Похоже, день удался.

Джоани перевернула карту. Женщина, сидевшая перед ней, ожидала, затаив дыхание.

— Ну давай же, Джоани!

— Король жезлов. Это он, точно.

Женщина успокоилась.

— Значит, он вернется?

Джоани кивнула, и обе рассмеялись.

— Не нужно было просить меня гадать на это, и так все ясно: он всегда возвращается.

— Знаю, но, может, в один прекрасный день он не вернется. Останется с той, с кем трахается, и бросит меня!

Джоани теперь смеялась по-настоящему.

— Если бы такое произошло, ты была бы потрясена больше всех, Сьюзи, и тебе это известно.

Сьюзи выложила на стол десятифунтовую купюру и с трудом оторвала от кресла грузное тело. Срок ее беременности был уже критическим, а муж Дики всегда исчезал, когда дело приближалось к семи месяцам. Это будет их седьмой ребенок, и Дики, как всегда, исчез.

— Оставь деньги себе, Сьюзи. Я не возьму их.

— Вот тебе и раз! Ты тут сидишь со мной битый час и втолковываешь мне то, что я и так знаю. Ты заслужила их своим терпением.

Джоани засмеялась.

— Спасибо, дорогая, но я спишу их с твоего счета в клубе, хорошо?

Сьюзи неуклюже сжала ее в объятиях.

— Благодарю, милая. Пойду, пожалуй, домой, посмотрю, как там мои.

Джоани проводила ее до дверей, а затем вернулась в комнату. Комната была чистой и опрятной, и это вызвало улыбку. Включив телевизор, она нашла программу «Домашний врач», которая началась несколько минут назад. Это была одна из ее любимых передач. В будущем, когда дети станут самостоятельными, она будет смотреть ее всегда. Такова была ее мечта.

Затем, опустившись на колени перед застекленным шкафом, в котором хранились фотографии и бижутерия, она выдвинула большой нижний ящик и достала оттуда свои сокровища. Уже много лет она собирала столовые приборы, и не просто ножи и вилки, а даже такие изысканные, как держатели для салфеток, — такие обычно бывают на званых обедах в высшем обществе.

В своих мечтах Джоани приглашала к себе знаменитостей и усаживала их за красиво сервированный стол. За эти годы она накупила много посуды из фарфора и богемского стекла. Она представляла себя в ярком платье, сидящей во главе стола, отпускающей остроумные замечания. Иногда ей казалось, что все это она уже испытывала — в другой жизни, быть может.

Заскрежетал замок в прихожей, и она стала поспешно складывать коробки в ящик, но в дверях уже появилась Жанетта, которая громко произнесла:

— Извини, я кажется помешала? Кто ожидается сегодня? Сидней Пуатье, надо полагать?

Когда дети были поменьше, Джоани рассказывала им о своей мечте, они охотно включались в игру: приглашали знаменитостей, составляли меню… Теперь они подшучивали над этим, и в глубине души Джоани обижалась, хотя и не показывала виду.

— Ты же знаешь, я и Сид!

— Ты чокнулась, мама. Ради Бога, выбрось ты все это или используй по назначению!

Джоани закрыла глаза и крикнула:

— Заткнитесь, мадам!

Обе рассмеялись.

— А где Кира?

— Хотела бы я знать! Наверное, с Бетани.

Настроение снова было испорчено. Жанетта считала, что Кира заняла ее место. Все говорили, что с возрастом она преодолеет ревность, но этого не случилось.

— Приготовь мне чашечку кофе, дорогая, пока я все это сложу.

— Не могу, я ухожу.

Жанетта вышла из комнаты мрачная.

Джоани вздохнула, прошептав:

— Вот какие они, детки, и на кой черт они сдались?

Бетани уже ушла, а Кира все играла с куклами. У Томми было все, что было нужно для Барби, и Киру охватил восторг, когда она все это разбирала.

— Ты счастливчик, Томми!

Он был рад, что Бетани ушла. Эта девчонка с уличными манерами совсем не нравилась ему. Ему нравилась Кира. Кира похожа на него. Разумеется, своей наивностью, и он соответственно реагировал на это.

— Я коплю деньги на то, что мне хочется купить, а затем отсылаю деньги и получаю вещь.

— Когда я вырасту, я тоже буду так поступать, — кивнула Кира.

Томми улыбнулся ей. Она была такая изысканная: высокие скулы, голубые глаза и светлые волосы придавали ей почти нордический вид. Через несколько лет она всех удивит своей красотой. К тому же она была очень женственной, и это также влекло его к ней. В отличие от большинства детей в их районе она не произносила бранных слов и главное — не пыталась во всем подражать какому-нибудь идолу из попсы. Она была исключительно приятным ребенком.

Они разодели кукол и теперь болтали. Томми был настолько поглощен этим, что чуть не упал в обморок, когда увидел, который час. Четверть шестого! Не позднее чем через десять минут появится отец! Если он увидит Киру, нагоняя не миновать.

— Тебе нужно идти, дорогая. Ты должна идти.

Настойчивость, сквозившая в его голосе, передалась девочке, и она вскочила.

— Оʼкей, Томми. Я могу приходить к тебе?

Его лицо смягчилось, он ухмыльнулся.

— Конечно, можешь.

Когда она ушла, он тупо огляделся. Беспорядок еще тот, чай не заварен, понятное дело — предстоят громы и молнии. Но его это не волновало. Он наслаждался чувством, что наконец обрел друга, нашел родственную душу.

Затем он помчался на кухню ставить чайник. До него только сейчас дошло, что он не успел пообедать.

Когда ключ отца заскрежетал в замке, он закрыл глаза и приготовился выслушивать очередную тираду.

Он отнюдь не чувствовал разочарования.

К пощечинам он привык, труднее было мириться с постоянным умалением достоинства.

Но что ему оставалось делать?

— Где ты была, гулена?

Кира робко улыбнулась, и Джоани, как всегда, смягчилась. Она часто думала: слава Богу, что ее дочка совершенно не похожа на своих родителей.

— Я заигралась, мамочка.

— Иди, поешь.

Жадно глотая картошку, Кира думала о том, как провела этот день, и пришла к выводу, что Томми ей нравится. Он был странным и толстым, но это не отпугивало ее.

Жанетта сидела напротив и молча пила чай. К ним присоединился Джон-Джон. Он спросил Киру, как прошел день в школе. Ложь далась ей нелегко, но, к счастью, у брата были свои проблемы.

Оглядываясь вокруг, она почувствовала, как по телу разливается приятное тепло. У нее появился друг, а у этого друга целая коллекция Барби. Что еще нужно маленькой девочке?

Жанетта была готова. К семи тридцати и у нее был сногсшибательный вид. Кира, которая пришла домой раньше, поругавшись с Бетани, печальным голосом спросила:

— Ты уходишь?

Жанетта кивнула.

— Посмей только проболтаться Джон-Джону или матери: узнаешь тогда, почем фунт лиха!

Кира вздохнула.

— А куда ты идешь?

Жанетта промолчала.

Оставшись одна, девочка насыпала себе чашку кукурузных хлопьев и уселась на балконе. На этот раз ничего примечательного не было. В кинотеатре «Ист файндерс» шел интересный фильм, и двор пустовал, по крайней мере до восьми тридцати.

Она наблюдала, как отец Томми шел в направлении паба, затем помахала подружке, которая вышла на улицу немного охладиться — стояла невыносимая жара.

Томми делал ей знаки, сидя за чашкой кофе, и Кира радостно кивнула в ответ. Не закрыв входную дверь, она помчалась к новому другу.

Сама того не ведая, она едва-едва разминулась с полицией, нагрянувшей с ордером на обыск.

В массажном салоне жизнь набирала темп.

Джоани провела очередного клиента в кабину и заискивающе улыбнулась. Он был приотвратной личностью, и ее выворачивало наизнанку при мысли о том, что ей сейчас предстоит.

Сняв одежду, мужчина резко запрыгнул на стол для массажа. Джоани вздохнула и обнажила груди.

— Эй, милашка, обслужи меня по высшему разряду! Только не спеши…

Она вскрыла пакет с презервативом, но мужчина решительно замахал рукой.

— Да нет же! Я не люблю резинок.

— Тогда обслуживай себя сам. Без презерватива не будет секса.

Мужчина сел. Ему было далеко за пятьдесят. Выглядел он неважно: землистого оттенка кожа, мешки под глазами, как у много пьющего человека, да и к тому же непереносимая вонь, — наверное, неделю не мылся.

— Послушай, сучка, тебе известно выражение: «Кто платит, тот и заказывает музыку?»

Джоани кивнула.

— А ты не слышал другое: «В чужой монастырь со своим уставом…»?

Шерри, работавшая в соседней кабинке, слышала обмен любезностями и стала смеяться. Джоани не удержалась и рассмеялась тоже.

Мужчина разгневался.

— А тебе никто не говорил, что ты слишком болтлива?

Джоани выбросила презерватив в корзину для мусора. Запихнув груди под короткую блузку, она сказала:

— Часто говорили. Но ты, приятель, уже не тянешь на настоящего мужчину. Понимаешь, что я имею в виду? А теперь вали отсюда!

Он раздражал ее, к тому же она вдруг увидела свою жизнь в истинном свете. Такого с ней и раньше не случалось.

Бросив ему одежду, она закричала:

— Ты что, приятель, с такой рожей, да еще и глухой? Убирайся, тебе говорят!

— А как же насчет орального секса?

— Занимайся им с пылесосом. Уверена: вы подойдете друг другу!

Понадобилась пятнадцатиминутная беседа, сдобренная водкой, чтобы она потеплела. Но, когда она наконец выпроводила его, у нее улучшилось настроение. Возможно, она и дрянь, но у нее осталось человеческое достоинство, и, пока она верит в это, она не опустится на самое дно, как это случалось со многими до нее.

Ее следующему клиенту было не больше двадцати, и он очень нервничал. Она успокоила его, обслужила по высшему разряду и получила на чай пять фунтов. Гнев Джоани прошел.

 

Глава третья

В двенадцать пятьдесят пять Жанетта поднялась по лестнице и увидела, что на двери висит большое уведомление красного цвета о предстоящем обыске.

Сердце застучало в груди с удвоенной силой, когда она поняла, что произошло. Да, уведомление об обыске — крупная неприятность, но, когда узнают, что она бросила Киру, поднимется ужасный шум. Брат спустит с нее три шкуры, не говоря уже о том, что скажет мать.

Она сорвала бумажку с двери. Скорее всего будут искать оружие или наркотики. Фараоны перевернут все вверх дном, причем на законных основаниях. Интересно, что натворил брат на этот раз?

Она сунула ключ в замок, но дверь неожиданно открылась.

— Вы здесь живете? — спросил ее молодой полицейский.

Жанетта проигнорировала его и прошла по комнатам в поисках Киры. Ее нигде не было видно.

— Где моя сестра?

Полицейский разговаривал с кем-то по рации и какое-то время не отвечал на ее вопрос.

— Какая сестра? — наконец спросил он.

— Моя младшая сестра — Кира.

В ее голосе сквозил теперь страх.

— Здесь никого не было. Мы приехали в семь тридцать девять, дверь была открыта. Где ваш брат Джон-Джон?

Она пожала плечами и вышла из квартиры.

— Куда вы идете?

Жанетта бросила на него тупой взгляд и проговорила:

— Вы пришли обыскивать? Вот и занимайтесь своим черным делом.

— Вы знаете, где ваш брат?

Она пошла дальше, не удостоив его ответом. Она пыталась дозвониться на мобильник Киры. Ничего не получилось, подключалась лишь служба информации. Она вновь вздохнула — это то, что надо, — и со злостью проговорила в телефон:

— Кира, это я. Плохи дела. Когда мама с Джон-Джоном узнают, что на квартиру совершен налет, а ты даже не соизволила сообщить им об этом, у тебя будут неприятности!

Она выключила телефон и почувствовала себя лучше. Возможно, Кира у кого-то из соседей. Спускаясь по лестнице, она передала оповещение об обыске на мобильник брата; такой же текст она передала матери. Но она умолчала, что не может найти сестру.

Полчаса спустя ей пришлось признать, что «не может найти» — выражение неточное. Киры нигде не было.

Жанетта забеспокоилась. Никто не видел ее сестру, не говорил с ней и вообще ничего не слышал о ней. Хотя было ясно, что фараонов они видели. Но, утешала она себя, Кира могла просто скрыться, когда прибыла полиция. Она должна быть где-то поблизости.

Телефон Бетани молчал, и Жанетта пошла к ее дому. Кира наверняка там! Когда она ее отыщет, она задаст ей такого жару за все пережитые треволнения!

Но внутри нее что-то сверлило, потому что сестра даже не попыталась позвонить ей…

Не исключено, что с Кирой могло случиться самое худшее. Она стала жалеть, что не осталась дома, как было оговорено. И надо же такому случиться, что именно сегодня все пошло наперекосяк!

Джон-Джон находился в спальном районе на Первой авеню. Вместе с Сиппи Марвелом он разрабатывал план доставки наркотиков из Амстердама.

Сиппи Марвел уже много лет снимал эту комнату, и время от времени ее использовали для деловых встреч.

Комната, забитая старой мебелью, была, по крайней мере, чистой — Джон-Джон терпеть не мог беспорядка, а здесь он чувствовал себя комфортно, не то что у Карти.

Хозяин заранее запасся выпивкой и травкой, поэтому выбегать куда-то не было необходимости. Телефоны обоих были отключены — на этом настоял Сиппи, и они работали, не отвлекаясь на «ерунду».

Сиппи был идейным Растой; Джон-Джона он считал полубелым Растой, которым тот и старался быть, — они понимали друг друга.

Джон-Джона интересовало, как это Сиппи удается сочетать свою философию с обыденной повседневностью. Ему нравились идеи Расты, хотя его собственная деятельность — продажа наркотиков — входила вразрез с ними. А тут еще и проблема с насилием. Достаточно для начала вспомнить, как он провел утро. Но он мог часами слушать рассказы Сиппи о Маркусе Гарви, пересыпанные цитатами из Священного Писания.

Джон-Джон чувствовал себя вполне удовлетворенным, когда Сиппи бормотал, готовя сигарету с марихуаной: «И произвела земля зелень, траву, сеющую семя по роду ея, и дерево, приносящее плод, в котором семя его по роду его. И увидел Бог, что это хорошо…»

Сиппи усмехнулся, глядя на Джон-Джона, и произнес:

— Это «Бытие», приятель. Библия, если хочешь знать.

Его сильный ямайский акцент придавал словам особый резонанс. Те же слова в южнолондонском произношении не производили такого впечатления.

— Нужно отсортировать самую качественную продукцию, Джон-Джон, а уж потом строить планы. Будь добр, позвони моему другу Джеймсу Грею и попроси его прийти для краткой беседы.

Ему нравился протяжный выговор Сиппи; голос был тихий, но более убедительный, чем если бы он выкрикивал слова во весь голос.

— Зная тебя, Сип, могу сказать, что твои предки были первыми поставщиками продукции!

Услышав такой комплимент, Сиппи рассмеялся.

— Мы курим, чтобы медитировать. Помни это, когда тебя отдубасят в Брикстоне! Это — религиозный обряд.

Джон-Джон засмеялся. Он включил мобильник, и в комнате громко зазвучал голос Жанетты. Он казался чужеродным в том маленьком мире, в котором они обитали.

Джон-Джон взглянул на Сиппи, и сказал:

— У меня крупные неприятности.

Сиппи пожал плечами.

— Решай свои проблемы, а я останусь здесь. Вечер только начинается.

Джоани сразу же поехала домой, как только получила сообщение от дежурной по салону. Жанетта в полном отчаянии в конце концов позвонила туда.

Когда она вошла в квартиру, она машинально выругалась. Уведомление об обыске валялось на полу, где, по мнению Джоани, ему и надлежало быть.

Она быстро спровадила за дверь полицейского, а затем, схватив старшую дочь за грудки, прорычала:

— Где Кира?

Жанетта покачала головой.

— Не знаю, мама. Я не могу найти ее.

— Фараоны забрали ее? Если ты оставила ее на попечение Джекси, такое могло произойти. А от «Общественных услуг» не приходили?

— Нет, был только ордер на обыск. Отпусти меня, мама!

Но Джоани не слушала; она закрыла глаза, делая над собой усилие, чтобы успокоиться.

— А что сказала полиция?

Она дернула Жанетту за жакет, и обе чуть было не потеряли равновесие.

— Ты будешь отвечать?

— Ее здесь не было, мама. Отпусти же меня!

Джоани толкнула дочь на софу. Затем пребольно ударила ее по голове. Жанетт, однако, даже не поморщилась от боли.

Зазвонил телефон. Джоани стремглав бросилась к нему.

— Алло. — Ее голос звенел. — Да, кто это? Где, черт возьми, моя девочка…

Жанетта увидела, как с лица матери спала напряженность.

— О, слава Богу! Да, спасибо. Я сейчас буду.

Она положила трубку и без сил опустилась на пол.

— С ней все в порядке, мама?

В голосе Жанетты сквозила искренняя озабоченность.

— Тебя не за что благодарить, сука!

Дрожащими руками Джоани зажгла сигарету. Она с трудом удерживалась от того, чтобы не нанести дочери еще один удар. Бог свидетель — она напрашивалась на это!

— Пойду заберу ее. А ты начни прибираться. Когда я вернусь, задам тебе головомойку! Единственный раз попросила тебя об услуге, а ты так подвела. Жди, пока не придет брат; он-то всегда присматривал за маленькими сестрами. В том числе и за тобой, ленивая эгоистичная шлюха!

— А где она?

Ответа не последовало; Джоани уже выходила из комнаты.

Единственным утешением для Жанетты было то, что Джон-Джон наверняка не придет сегодня ночевать. Во всяком случае, пока будет действовать этот ордер. Поэтому у нее есть передышка.

— Она здесь весь вечер.

Джоани смотрела на неестественно толстого человека, даже не замечая, что улыбается. Кира спала позади него на ветхой, но по крайней мере чистой софе.

Томми накрыл ее одеялом, подоткнув края, как это сделала бы заботливая мать. На ветхом столе валялись и пустые банки из-под кока-колы, и недоеденный бутерброд. Видимо, он был внимателен по отношению к Кире, и Джоани была ему благодарна.

Высокий голос, так не вязавшийся с его полнотой, звучал спокойно.

— Так вот, сижу я на балконе. На улице пекло. Вижу, ваша старшая дочь вышла из дому. Спустя какое-то время я пригласил Киру на чашку чая. Затем приехала полиция, и я не знал, что предпринять. У Киры не было с собой мобильника, а наизусть она помнит лишь номер домашнего телефона, но я не хотел звонить, пока не убедился, что полицейские ушли. Я хочу сказать, отсюда видно, что происходит в вашей комнате, если занавески не задернуты… — Последнее он произнес с некоторым волнением.

Джоани ухмыльнулась.

— Спасибо, дружище. Ты сделал так, как нужно.

Он вышел на кухню, чтобы приготовить чай. Джоани возблагодарила Бога за то, что Он послал ей этого человека. Сам того не ведая, этот человек отвел большую беду. Эти назойливые дамы из «Общественных услуг» забрали бы Киру, обнаружив, что она одна. Нет, этот толстяк оказал ей огромную услугу.

Томми вернулся с чаем.

— Послушайте, если у вас возникнет необходимость, я могу присмотреть за ней. Она — хорошая девочка. Ее манеры безупречны, как заметила бы моя покойная мама.

По какой-то странной причине он притягивал к себе Джоани.

— Спасибо, дорогой. Я приму это во внимание.

Фактически она не рассматривала такую возможность, но не хотела ставить его в известность. Сегодня он сделал ей огромное одолжение, и она должна быть тактичной. К тому же чай настроил ее на благодушный лад.

Давно уже она не чувствовала себя такой умиротворенной. От него исходило спокойствие. Она догадалась, что такая манера поведения, должно быть, компенсировала проблему излишнего веса. Не выказывая эмоций, он чувствовал себя хозяином положения.

Прочитав ее мысли, Томми высказался просто:

— Это гормональное, но, кроме того, я переедаю, так что есть не буду.

Его лицо было таким открытым, что на мгновение Джоани охватила жалость.

— Знаете, вы прекрасно воспитали свою дочь.

Джоани улыбнулась, услышав комплимент. Он сам был похож на большого ребенка. На очень большого.

— Пожалуй, я отнесу ее домой. Еще раз спасибо вам, Томми.

— Как вам угодно, миссис Бруер.

— Называй меня как все — Джоани. Кстати, а где твой отец?

На мгновение Томми почувствовал себя неловко.

— Иногда он ночует в другом месте. Не знаю где и не люблю спрашивать.

Вот наивный, улыбнулась Джоани. От соседей она слышала, что Джозеф Томпсон постоянно третирует сына. Вроде Томми даже убегал из дому. Неожиданно ей стало до слез жалко этого неухоженного… мальчика.

— Приходи завтра к нам на чашку чая, хорошо?

Его лицо расплылось в улыбке, он даже вспотел от нахлынувшей на него гордости.

— С удовольствием приму ваше приглашение!

Она снова улыбнулась, а затем взяла на руки свою девочку. Кира была как пушинка. Она прижалась к телу матери. Джоани почувствовала запах сыра и лука. Боже, какое счастье, что Кира здорова и невредима!

Джоани шла домой быстро. Чем меньше будут знать соседи, тем лучше. Люди ведь знают лишь то, что им рассказывают. Ее мать постоянно вдалбливала ей это, когда она была еще ребенком, и это — правда. Умение держать язык за зубами всегда помогало ей в жизни. Особенно с тех пор, как она живет здесь.

Джон-Джон сидел в следственной комнате полицейского участка.

— Не имею понятия, о чем вы говорите. О каком насилии идет речь?

Он покачал головой и забарабанил пальцами по коленям.

— Хватит валять дурака! Твой лучший друг в реанимации. Люди видели, что ты с утра был у него. И после этого ты хочешь убедить нас, что ничего не знаешь?

Джон-Джон ухмыльнулся.

— Тоже, нашли друга. Я сказал, не знаю, о чем речь, и это так. Я был с Черизой, своей девчонкой. Покажите мне того осла, который видел меня с Карти!

Окружной констебль раздраженно ухмыльнулся.

— Не хами, парень.

— Если бы меня действительно видели, я бы уже давно сидел под арестом, ведь так? Я знаю свои права, не забывайте этого.

— Джон-Джон, мы тут недавно проверили твой счет… Насколько мне известно, ты не работаешь?

Джеффри Каллингтон, солиситор Джон-Джона, поднял руку и произнес:

— Можешь не отвечать на этот вопрос, Джон-Джон. Обыск не дал никаких результатов, поэтому они не могут инкриминировать тебе что-либо. Итак, джентльмены, если вы не возражаете, мы пойдем. Мой клиент пришел сюда по доброй воле…

Окружной констебль с шумом чмокнул губами, прерывая его.

— С солиситором на буксире!

Каллингтон презрительно взглянул на него, сказав на этот раз более громко:

— А разве это противозаконно? Если да, то раньше мне что-то не доводилось слышать об этом. Учтите, мы можем дать делу ход. Вы без конца цепляете моего клиента, и каждый раз впустую. — Он холодно улыбнулся. — Как я понимаю, мы можем идти?

Окружной констебль в ответ саркастически улыбнулся:

— Оставайся, Джон-Джон, будешь моим гостем.

Джон-Джон усмехнулся:

— Нет, спасибо, я, пожалуй, пойду домой.

Каллингтон сухо кивнул, и они вышли из комнаты.

Когда за ними закрылась дверь, окружной констебль проговорил сквозь зубы:

— Он ночевал у девчонки!

Ди Бакстер, обремененный двадцатилетним опытом работы, язвительно произнес:

— Ничего подобного! Это — ложь!

— Но у него алиби, сэр. Мы проверили. Девчонка, как и ее родители, готовы официально оформить подтверждение.

Женщина-полицейский была готова усомниться в вине подозреваемого:

— Но кто же, по вашему, напал на потерпевшего, сэр? Мне кажется, этот юноша, он…

— Не знаю, что вам кажется, но обвинение легче предъявить замшелому профессору, сидящему в библиотеке со времен убогой юности. Этот малыш — такой хитрюга… но я доберусь до него! Скоро я призову его к порядку. Черный ублюдок!

Ди Бакстер протер уставшие глаза.

— Надеюсь, Карти не выживет. Тогда мы одним выстрелом уложим обоих.

На лице окружного констебля наконец засияла надежда.

— Вот было бы здорово!

Джоани уже в десятый раз поправляла одеяло на спящей Кире. Никогда прежде она не испытывала такого страха. Проклятая репутация! Ну кто сказал, что проститутки — никудышные матери. Да, ей приходится зарабатывать на жизнь собственным телом, но зарабатывает-то она на жизнь своих детей. Ей хочется, чтобы они были не хуже других. Может, с Джон-Джоном и Жанеттой что-то не получилось, но Кира… Нет, эта девочка — ангел. За этого ребенка она будет биться из последних сил, даже ценой жизни.

Войдя в комнату, она увидела старшую дочь. Жанетт с потерянным видом пыталась раскурить сигарету. Ее руки тряслись. Джоани на мгновение почувствовала прилив жалости.

Эта несносная девчонка — злейший враг самой себе. Даже в детстве она отличалась строптивостью. Вдруг ни с того ни с чего начинала грызть ногти, дерзила, обманывала учителей, сбегала из дому, правда ненадолго… Джоани знала: случившееся сегодня испугало старшую дочь, и испуг пошел ей на пользу.

Джон-Джон может позаботиться о себе, да и Жанетта в этом плане не отставала от брата. Оба они по своей природе тянутся к улице, но младшая — совсем другая. Ее, конечно, нельзя считать умственно отсталой, но она испытывает, как говорят, трудности с обучением. Кира посещает обычную школу, но с трудом поспевает за остальными детьми. Ее природная жизнерадостность компенсирует многое, это известно Джоани, но девочку нельзя оставлять одну. Она не понимает, что такое уличная жизнь, и это больше всего волновало мать.

— Как же ты могла оставить ее, Джен?

Лицо Жанетты сморщилось в тугой мяч, и она захныкала:

— Ну, мама, пойми меня. Не могу же я без конца сидеть с ней. Мне четырнадцать, я хочу общаться с друзьями.

— Вернее, трахаться с ними. Знай — мне все известно.

За толстым слоем макияжа Жанетта казалась такой юной, что сердце матери растаяло. Девочка очень испугалась, и это было заметно.

Джоани задержала взгляд на профиле дочери: она была бы симпатичной, если бы не налет вульгарности.

Она попыталась обнять Жанетту, но та отстранилась.

— Отстань, мама, прибереги нежности для своего ребенка.

Они с минуту сидели молча, после чего Жанетта спросила:

— Может, хочешь выпить?

— Да, принеси, пожалуйста.

Со стороны Жанетты это была просьба об извинении. Джоани знала об этом и простила ее. Одна дочь знает слишком много, другой не дано знать необходимого. Бог пошутил над ними, она была уверена в этом. Ей же хотелось, чтобы она могла пошутить над собственной жизнью.

Кира вскрикнула во сне, и она мигом вскочила, но Жанетта опередила ее.

Джоани наблюдала, стоя в дверях, как ее старшая дочь пестует младшую, и у нее отлегло от сердца.

Она поняла, что готова расплакаться. Она многое повидала в жизни.

Трудно сохранять счастливый вид, когда внутри идет процесс разрушения.

Малыш Томми был счастлив или, по крайней мере, близок к счастью. Приятно просыпаться, зная, что у тебя есть дело. У него рандеву, но не с доктором, как это обычно бывало, а с другим человеком. Но он никому не должен говорить об этом.

— Чего ты ухмыляешься? — Отец грубо прервал его мечтания.

— Просто радуюсь наступившему дню.

Отец засмеялся:

— И чего же ты от него ждешь? Больше еды?

Томми был сокрушен, но не клюнул на удочку.

— Еще налить чаю, папа?

— Наливай, сынок.

На мгновение Джозефа обуяло чувство вины. Он слишком строг по отношению к сыну, но ведь жить с ним — тяжкое испытание. Его сын такой чудной, в нем нет ничего, чем можно было бы похвастаться, а Джозеф не может без хвастовства — такова его природа. Никто на работе не знал о Томми, вернее, о его болезни — он позаботился об этом.

У Джозефа была приятельница, и она хотела, чтобы они жили вместе. Это такая проблема… Презрение, которое он питал к своему сыну, не способствовало ее решению. Но сегодня утром он не изыскивал повода для насмешек. Когда он ушел, атмосфера была на удивление спокойной.

Томми следил за отцом с балкона, пока тот не скрылся за углом. Затем он стал осуществлять свой план. Сначала — душ, после душа — облачиться в лучшую одежду и ровно в десять тридцать нанести визит своим новым друзьям. О, как он был счастлив! Такого в его жизни еще не было, и он хотел, чтобы все прошло без сучка без задоринки.

Он сожалел, что матери нет в живых. Она бы гордилась им. Бруеры — такие милые.

— Прекрати, Джон-Джон, пожалуйста!

Кира испугалась, когда брат выволакивал Жанетту за волосы из постели.

— Отвяжись, Кира!

Жанетта пыталась отцепить пальцы брата. Она заливалась слезами. Он буквально выволок ее в соседнюю комнату и, грубо толкнув на софу, заорал:

— Тебе что говорили, стерва, а?

Он был так разгневан, что глаза чуть не вылезали из орбит. Он наверняка что-то принял — и уж точно не легкую дурь.

— Что тебе, стерва, говорили? Никогда, слышишь, никогда не оставляй ее одну!

Кира была перепугана разворачивавшейся перед ее глазами сценой.

— Со мной все в порядке, Джон-Джон. Я прекрасно провела время! Томми позволил мне поиграть с Барби, а потом угостил чаем.

Джон-Джон в отчаянии ухватился за свои кудри.

— Ты только послушай ее, Джен! Она прекрасно провела время с великовозрастным типом, который до сих пор играет в куклы!

— Он хороший, Джон-Джон. Только слегка чудаковатый.

От Джоани, как всегда, исходил голос разума. Она понимала, что сын вполне способен изуродовать Жанетту, находившуюся в его руках.

Он залепил сестре пощечину и снова заорал:

— Барби! А что дальше? В следующий раз ты оставишь ее под присмотром Мерилина Менсона?

Он рвал и метал.

— Неужели до тебя не дошло, что вчера ее могли сцапать и на несколько недель упрятать в хренов приют? Эти подонки на все способны! Им было бы приятно сделать нам гадость. И где ты шлялась, когда весь дом стоял на ушах? Выкладывай, с кем спишь, и я разобью ему башку!

— Но ее же не сцапали. Так что успокойся.

Джон-Джон приблизился на шаг, и Кира вскрикнула. Только это остановило его от нападения на рыдающую сестру.

— Вот что, мама. Она будет теперь сидеть дома до второго пришествия. — Он погрозил Жанетте пальцем. — И только попробуй ослушаться!

Она вскочила и закричала; при мысли о том, что ее не выпустят из дому, весь страх улетучился.

— Не тебе решать, а маме! Скажи ей, пусть завязывает со своей работой. И вообще: если ты такой умный, почему ты не содержишь нас?

Ей ответила Джоани:

— Я никогда не брала от Джон-Джона ни пенни и впредь не возьму. Знайте это. В конце концов, это мой дом, и содержать его буду я.

Жанетта мерзко засмеялась.

— Вот и скажи ему об этом, потому что он считает, что это его дом.

С криком «Мне нужно готовиться к школе» она убежала в спальню.

Джон-Джон закричал ей в след:

— Ну и дела! Ты собираешься в школу?!

— Оставь ее, Джон-Джон, она получила урок. Кира, перестань плакать, дорогая. Что ты хочешь на завтрак?

— Мамочка, что я могу пожелать?

— Все, что хочешь, в рамках разумного, — улыбнулась Джоани.

Джон-Джон закрыл глаза от отчаяния. Кира красивая. Блондинка с голубыми глазами. Когда вырастет — будет супер. Но умом никогда не повзрослеет. Об этом, не хотелось думать.

Даже после этой грандиозной заварухи она оставалась совершенно спокойной. Ее восприятие настолько ограничено, что все неприятности будут забыты с первой же ложкой хрустящих кукурузных хлопьев.

Он прошел за ними на кухню.

— Жанетта права, мама. Может, тебе и вправду стоит бросить работу? Я как-нибудь сумею вас прокормить.

Джоани, наливая молоко, не ответила ему. Он знал, как она относится к наркотикам, а она знала, как он относится к проституции. Ситуация была тупиковой.

— Она испугалась, сейчас отойдет. — Без всякой связи Джоани продолжила: — Знаешь, он такой забавный. Довольно приятный, но очень уж толстый! Честно говорю тебе.

Кира засмеялась.

— Можно мне бывать у Томми, мамочка? У него дома так много интересного: Барби, сладости…

— А чем вы с ним занимались?

Джон-Джон, видимо, проявлял искренний интерес.

Кира серьезно размышляла несколько секунд, ее личико даже сморщилось от напряжения.

— Ну… мы играли с Барби, а затем смотрели «Спящую красавицу». У Томми много фильмов; ему, как и мне, нравятся принцессы. Было так здорово! Мы пили кока-колу, ели бутерброды, конфеты. В общем, замечательно провели время!

Джоани взъерошила волосы дочери.

— Он неплохой парень, да поможет ему Бог. И честно говоря, Джон-Джон, мы ему обязаны.

— Думаю, что да. Ну мы ведь о нем ничего не знаем, ведь правда?

Джоани пожала плечами.

— А что знать-то? Он здорово помог нам, а для меня этого достаточно. Он какой-то заторможенный. — Она кивнула в сторону дочери. — Думаю, поэтому они и подружились.

Джон-Джон печально кивнул.

— Понимаю тебя, мама. Ты поддаешься интуиции, видишь то, что хочешь увидеть. Для нас он остается неопознанным объектом.

Джоани обвила рукой талию сына.

— Ты избил Карти, сынок?

Он кивнул.

— Мне пришлось, мама, он подсел на крэк. Мне больно было видеть это.

Джоани откинула с глаз волосы и улыбнулась.

— Я слышала, ему здорово досталось.

Она пыталась казаться объективной.

Джон-Джон пожал плечами.

— Ему нужно было думать об этом раньше, не так ли? Я не люблю, мама, иметь дело с людьми, которые губят себя. Особенно с жертвами крэка.

Тема была закрыта. Джоани подивилась на сына, который может быть таким заботливым по отношению к сестрам и семье и одновременно таким жестоким к близкому другу.

Она не хотела слишком много думать об этом и сделала то, что привыкла делать всегда: стала шутить. У Киры кололо в боку от смеха, когда она ушла в школу со старшим братом.

После этого Джоани приняла валиум. Просто для того, чтобы взбодриться. Она внушала себе это многие годы.

 

Глава четвертая

Моника испуганно смотрела на огромного мужчину перед собой. Уж очень он большой. Но, видно, хороший парень, которому во что бы то ни стало хотелось проявлять любезность, — по этой причине на него было больно смотреть.

Будучи крупного телосложения, она знала, какую борьбу ему приходится выдерживать дома, и не только с самим собой, но и с внешними силами. Хотя она и подтрунивала над ним вместе с Джоани, он ей очень нравился. Томми был добрым и сострадательным.

Она видела, что, несмотря на габариты, он на удивление легок на ноги. Это было второе, что бросилось ей в глаза: ему удавалось быстро передвигаться. У него это получалось даже лучше, чем можно было ожидать, судя по его комплекции, хотя он и пыхтел при этом, как паровоз.

Со своей стороны Томми испытывал блаженство. Рядом находились две женщины, которые разговаривали с ним как будто он — стоящая личность. Человек, с которым считаются и который принадлежит к их миру. Это был уже его третий визит, и он чувствовал, что его здесь и уважают, и ждут. Первое радовало его больше всего. Джоани теперь была для него богиней, и, поскольку она принимала его в своем доме, соседи смотрели на него совсем по-другому, особенно после того, как Джон-Джон однажды при всех потряс ему руку. Как и его мать, он, видимо, не судил о людях по внешнему виду. Томми сразу же решил, что мальчик ему нравится. Конечно, у него было право старшинства в семейных вопросах. Он был по отношению к сестрам как бы отцом, следившим за ними не хуже ястреба.

Теперь, благодаря Бруерам, люди приветствовали сидящего на балконе Томми, и он даже стал ежедневно совершать длительный поход в магазин. Уже одно это было трудным делом, но усилия не пропадали зря, так как теперь люди заговаривали с ним. Даже интересовались им. У него появилась собственная ниша в жизни округа.

К тому же у него появился неограниченный доступ к Кире, что для него было важно. Он любил ее, любил бывать с ней. Она была для него всем, но самое главное — она тоже любила его. Она сама сказала ему об этом. Девочка сообщила ему и о том, что семья сковывает ее инициативу, но он попытался разъяснить ей, какое это счастье, когда тебя окружают люди, искренне заботящиеся о тебе, и, как он понял, она догадалась, что он имеет в виду. Во всяком случае, он надеялся на это.

Джоани усмехалась, глядя на него: у нее такое приятное лицо. И ей не чуждо чувство собственного достоинства. Он не заметил этого во время их первой встречи, но через некоторое время оно воссияло. Он знал, что у нее тяжелая жизнь, и сочувствовал ей. Больше, чем другие.

— Значит, ты хочешь получить работу?

Томми осклабился во весь рот.

— Да, очень. Это было бы счастьем.

Он сделал взмах рукой, вызвав у Моники взрыв смеха. Но это был дружелюбный смех, отнюдь не злобный, не ущемляющий его честь. Это смех, к которому может присоединиться и он, а также все присутствующие. Он находился в своей стихии, даже несколько поощряя дух панибратства.

— Теперь нам остается лишь договориться насчет денег.

Томми сник.

— Прошу тебя, Джоани, я не могу брать деньги от друзей.

Джоани улыбнулась ему. Она понимала, что он действительно так считает, и ценила это, но ведь ему нужно платить. Достойную сумму.

— Послушай-ка, ты будешь получать несколько фунтов. И покончим с этим, идет?

Он улыбнулся и кивнул, довольный тем, что ее решение не входило вразрез с его собственным. Вот будет дело, когда он скажет отцу, что у него есть работа! Настоящая работа. Не то, чем он занимался раньше. Домашней, работой, рутинной, изнуряющей душу. Бесконечные часы, потраченные на изготовление коробок.

Теперь отец задумается.

— Хорошо, Джоани, как скажешь.

Он ликовал по поводу того, как все обернулось. Джоани позволила Томми приготовить чай, так как знала, что это доставит ему огромное удовольствие. Он парень неплохой, только одинокий. А она лучше других знала, что такое одиночество.

Но тут лицо Томми омрачилось. Вдруг отец воспрепятствует его присмотру за ребенком? И он тихо произнес:

— Единственным камнем преткновения является мой отец.

Моника встретила это гомерическим хохотом и громко произнесла:

— Да плюнь ты на него, Томми! Если нужно, Джон-Джон замолвит за тебя словечко. Так что не беспокойся об этом.

Но хотя он и улыбнулся, они увидели страх на его открытом лице. Затем страх исчез как по дуновению ветра. Джон-Джон разберется. Даже отец не посмеет перечить Джон-Джону Бруеру.

Женщины заметили, как изменилось выражение его лица, и оно вновь стало излучать счастье.

— Я поговорю с ним, Томми, не беспокойся.

Говоря это, Джоани скорчила Монике рожу, от чего та вновь расхохоталась.

— Он — жалкий старый ублюдок. Вот что, Джоани, я тебе скажу: давай называть его Крестным отцом. Он выглядит слабоумным, и мы сделаем ему предложение, о котором он и не вспомнит!

Все вновь расхохотались — только Томми смеялся над дерзостью прозвучавших слов не потому что они были смешными.

Если бы только отец знал, что является объектом насмешек! Его бросило в холодный пот при одной мысли об этом. Но все же он не считал зазорным смеяться над ним, проходиться на его счет.

У Томми есть друзья, и отец ничего не может с этим поделать. Во всяком случае, пока не раскроет тайну.

Он отогнал эту мысль, как только она пришла ему в голову. Теперь все это — дело прошлое, как любил говорить отец. И до чего приятно находиться в этой кухне с людьми, которые принимают тебя таким, какой ты есть, независимо от внешности!

Впервые после смерти матери Томми познал себе цену, понял, что он нужен.

От этого голова шла кругом.

Пол сидел дома и доедал завтрак. Он всегда завтракал поздно, и каждый раз его обслуживала жена Сильвия.

Сильвия была крупной женщиной, толстой и плотной. У нее было симпатичное лицо, а отсутствие вкуса к одежде целиком устраивало Пола. Она никогда не посещала масонские развлечения и была верной прихожанкой. Она к тому же замечательно исполняла материнскую роль.

Обе его дочери — одиннадцатилетняя Паулина и девятилетняя Жаклин — были истинными представительницами среднего класса, с подобающими прическами, подобающей одеждой и подобающими особенностями характера. У них не было ни малейшего шанса заняться семейным бизнесом, во всяком случае, пока он тратил на их обучение кругленькую сумму.

Ему нравилась его семейная жизнь, она ему подходила. И сегодня ему не хотелось покидать лоно семьи, так как он чертовски устал и надеялся приударить за старушкой Сильвией. Она была достойна его внимания, и оба знали это.

Полу везло в жизни. Он полностью контролировал все вокруг себя. Так чего же еще желать?

Он налил себе еще кофе и улыбнулся жене.

Сильвия наблюдала за мужем, подавляя смех, который, накапливаясь внутри, угрожал прорваться наружу. Он, видимо, самый неосведомленный в мире человек. Она знала о нем все, но не собиралась выдавать свои секреты, и если он полагает, что дотронется до нее сегодня, то его ожидает огромное потрясение. Когда-то она любила его, но это было много лет назад. Теперь она не могла определить своего отношения к нему.

Хотя единственное, в чем она была уверена, так это в том, что он хороший добытчик, а это было для нее важнее всего. Она не собиралась кончать жизнь так, как ее мать, которая на склоне лет жила прошлой славой, прозябая в благородной нищете.

Поэтому Сильвия создала для себя отдельную жизнь, и Полу было невдомек, что она постепенно отдаляет его от своей жизни и жизни дочерей.

Она все больше времени проводила в их «загородном уединении». Этот роскошный дом был в Кенте, выдержанный в псевдоготическом стиле. В доме было четыре спальни, но одна из них всегда пустовала. Достаточно того, что этот кретин, который называется мужем, живет с нами в городе, считала Сильвия, — а здесь ему делать нечего.

Теперь они все более походили на посторонних людей, которые вынуждены жить под одной крышей. За крышу он, понятно, платил. Она же выполняла свои супружеские обязанности лишь по инерции, а еще потому, что она — хорошая жена. А она действительно хорошая жена, хотя он не всегда был хорошим мужем. В общем, Сильвия знала, как вести себя в данной ситуации.

Теперь, когда он с вожделением поглядывал на нее, она поспешила отвести взгляд в сторону. Мужчины, она всегда это знала, такие предсказуемые. Ну что же, Пол будет в шоке — сомнений быть не может!

Жанетта была с Джеспером, объектом своих мечтаний. Как всегда, о школе было забыто, и она пребывала в комнатушке, которой пользовались его друзья. Для нее он был все и вся. Его глубоко посаженные голубые глаза магнитом манили к себе начинающую женщину, и он знал это обстоятельство. И пользовался им.

Джеспер Коупс нравился девушкам. Он был красивым и самоуверенным. А что еще им нужно?

Единственное, что его смущало, — это то, что Джеспер и его друзья были расистами. Они принадлежали к новой касте скинхедов. А у Джон-Джона отец был ямайцем, и это не располагало к Жанетте, хотя сама она отвечала стандартам «чистой» расы. Даже девчонки искоса поглядывали на нее, когда судачили между собой об их отношениях с Джеспером.

В глубине души Жанетта ненавидела этот притон, но Джеспер любил бывать здесь, и она следовала за ним, как послушный ребенок. Она знала: если Джон-Джон узнает, с кем она встречается, убийства не миновать, но Джеспер цепко держал ее в руках. Во всяком случае, ей казалось, что, если он бросит ее, жизнь потеряет для нее всякий смысл.

Она ежедневно молила Бога, чтобы Джон-Джон и Джеспер нашли общий язык. Но это было бы таким чудом, которое вряд ли совершил бы даже Иисус.

Она задержала взгляд на плакате националистической партии и постаралась отвлечься от расистских измышлений, звучавших вокруг. Она чувствовала себя изгоем, но, поскольку любила Джеспера, старалась не придавать этому значения. Ей, правда, не хотелось чувствовать себя как дома в таком месте. Эти люди были невежами и грубиянами, и не только на людях, но и в душе.

Она не могла разобраться, что же в Джеспере такого, что заставляет ее закрыть глаза на его образ жизни. Да, он — лидер, человек, которого все слушаются. Иной раз он даже пугал ее. Но наедине с ней он становился мягким, и она успокаивалась. Возможно, он не такой уж плохой?

Один из его друзей, Пол Дженкинс, вывел ее из задумчивости, громко спросив:

— Что, фараоны еще не добрались до твоего братца?

— И не надейся.

Она разговаривала с ним как с идиотом, и это не осталось незамеченным. Иметь такого брата, как Джон-Джон, было большим плюсом: люди осторожничали. Помогало и то, что она — подружка Джеспера.

Атмосфера накалилась на несколько секунд, и она заметила, как Джеспер усмехнулся. Ему нравилось, когда Жанетта оборонялась.

Жанетта вздохнула. Они продолжили разговор о своем кумире Нике Гриффине, и она вновь отключилась. Спустя 10 минут она произнесла:

— Я ухожу, Джеспер.

Разговор касался теперь африканских иммигрантов в Нортгемптоне в контексте угрозы СПИДа. Жанетте показалось, что названное количество заболевших — около тысячи человек за последние полгода — явно преувеличено.

Джеспер улыбнулся ей.

— Подожди минутку, дорогая.

Она покачала головой.

— Я ухожу. И на этот раз я не шучу.

Она внимательно взглянула на него и поняла, что он не знает, как реагировать. В конце концов он просто пожал плечами.

— Поступай как знаешь.

Жанетта вышла на улицу и попала под струю свежего воздуха. Она с удовольствием сделала несколько глубоких вдохов, чтобы прочистить легкие от зловония. Вдогонку ей прозвучал громкий смех, и она догадалась, что кто-то пустил шутку в ее адрес.

Опечаленная, она побрела в сторону дома. Эти люди больны, и ей не хотелось иметь ничего общего с ними, даже с Джеспером. Она не знала, как там будет дальше, но сейчас ей нравилась собственная твердость. Джеспер ей не нужен, никто ей не нужен. Годы, проведенные в отсутствии настоящей заботы со стороны взрослых, сыграли свою роль. Разум подсказывал: «Уходи от него». Если она будет цепляться за Джеспера, это убьет ее. Если бы только Джон-Джон знал… От этой мысли ее бросило в дрожь.

И тем не менее, когда Джеспер догнал ее пятью минутами позже, она почувствовала необъяснимое удовольствие. Он побежал за ней. Это само по себе уже кое-что. Это доказывает, что он действительно думает о ней, — она хотела в это верить.

Когда он улыбнулся, сердце Жанетты оттаяло.

Он не так уж плох. Во всяком случае, лучше, чем он сам думает о себе. Иначе он не был бы сейчас с ней.

Она шла все дальше, а он — за ней. Наконец-то она взяла верх в их взаимоотношениях, и это здорово. Она надеялась, что так будет и дальше.

Спустя 20 минут она уже лежала в его кровати, грязные простыни которой распространяли зловоние. Его мать, как всегда, отсутствовала. Карен Коупс обычно коротала послеобеденное время в пабе.

Самое странное, что Жанетта отнюдь не получала никакого удовольствия от секса, но если секс необходим, чтобы удержать его, то так и быть.

Она сделала то, чего хотел Джеспер, и сделала это не колеблясь.

Кира и Томми теперь были закадычными друзьями, а сознание того, что она имеет неограниченный доступ к его коллекции кукол, делало ее безгранично счастливой. Отец Томми неплохо к ней относился, хотя она часто ощущала напряженность между ним и сыном. Но у Джозефа Томпсона всегда было для нее доброе слово, и она понимала, что, когда она с Томми, жизнь толстяка облегчается.

Она приходила к нему почти каждый вечер после школы просто для того, чтобы взглянуть на Барби. Томми только и занимался тем, что гладил кукольные платья; они даже имели крошечные вешалки. Когда он наблюдал за тем, с каким восторгом Кира включается в игру, он не мог сдержать улыбку.

Он выжал ей стакан апельсинового сока и отыскал на закуску пакетик чипсов. Он теперь знал ее вкусы, и это его также радовало.

Его отец следил за ними и качал головой.

— Нам нужно проявлять осторожность, Томми, не забывай об этом.

Он кивнул.

Он надеялся, что отец перестанет к нему цепляться. Он сам говорил, что всё в прошлом. Для них обоих это было новым началом.

Джон-Джон услышал Пола, прежде чем увидел его. Вздохнув, он осушил стакан. Через секунду Пол оказался рядом.

— Ты чем здесь занимаешься, сынок?

Голос Пола был дружелюбным, но настороженным. Он знал, что Джон-Джон не расположен к нему, но жаждал изменить это отношение. В конце концов он знает его с детства, и парень всегда ему нравился. Он помнил, что когда-то тоже нравился Джон-Джону. Нужно отдать должное старушке Джоани — она с ним не оконфузилась.

Но люди говорят, что этот малыш неплохо зарабатывает, а Пол никогда не упускает свой шанс.

Джон-Джон ответил спокойно:

— Пью.

Ирония не прошла незамеченной для обоих.

— Значит, теперь ты уже совсем взрослый?

Вопреки себе Джон-Джон улыбнулся.

— Я посещаю это заведение с четырнадцати лет.

Как и Джон-Джон, Пол не мог не взглянуть на себя в зеркало бара. Он поправил волосы и спросил:

— Может, тебя угостить?

Не ожидая ответа, он сказал улыбчивой высокой блондинке без бюстгальтера:

— Два больших коньяка, дорогуша.

Пол оглядел бар, засек каждую женщину и оценил каждого мужчину. Он одарил улыбкой всех присутствующих дам от шестнадцати до тридцати пяти и махнул рукой паре приятелей.

— Так как же чувствует себя красавчик Супермен в наши благословенные дни? Жив, здоров и снимает особняк на юге Лондона? — Говоря это, он потянул Джон-Джона за кудри.

— Отвали, Пол.

Теперь улыбка сошла с лица Пола, и он ответил серьезно:

— Я убиваю за куда меньшую грубость — не забывай об этом. Но ради твоей матери сделаю вид, что не слышал. — Он немного помедлил и добавил: — Во всяком случае, на этот раз.

Его слова звучали предупреждением, и Джон-Джон понимал это. Он не ответил. Кем бы ни был Пол, он считался плохим человеком. Конечно, не таким головорезом, как местная легенда Джон МакКлелан Верзила, но тем не менее он умел постоять за свои интересы, и Джон-Джон понимал, что лучше действительно не забывать об этом.

Включили музыку, на заднем плане запела Гаррет Гейтс. Несмотря на раннее время, в пабе стоял гул голосов. К шести паб будет заполнен. Джон-Джон поднял свой стакан и выпил за Пола.

— Мама говорила тебе, что я хотел повидаться с тобой?

Джон-Джон покачал головой. Пол знал, что это ложь. Если он скажет своим девочкам раздеться догола и пробежать по Парк-Лейн, они выполнят его требование.

Джон-Джон смотрел куда-то вперед, и на мгновение Пол почувствовал неодолимое желание отвесить ему пощечину, задать унизительную трепку. Как смеет этот пацан воротить от него нос? А по всему выходит, что это так.

Вместо этого он хлебнул коньяк и сказал:

— Послушай, недоумок, я хочу лишь знать, во что ты вляпался. И, понятное дело, я не из тех, кто остается внакладе. Будешь скрытничать, твои дружки переключатся на меня. Посмотрим тогда, как ты перекрутишься.

Джон-Джон почувствовал, как его бросило в жар от унижения. Наблюдая за ним, Пол почти жалел мальчишку. Ему нравилось его безрассудство. В возрасте Джон-Джона он и сам был таким. В шестнадцать лет он уже имел женщину, правда, о том, что это была его собственная мать, он старался не вспоминать. Она жила в Истборне и наслаждалась покоем. Он избегал ее как чумы, что не мешало встречаться с ней ради пары фунтов. Он знал, где главное.

— Итак, Джон-Джон, давай возобновим беседу. Только на этот раз ты будешь более общительным, а я — менее агрессивным. Как, согласен?

Он улыбнулся, и Джон-Джон понял, что попался. Но когда-нибудь… когда-нибудь он сможет отбить этому человеку яйца. Он еще молод, спешить некуда. Пока он будет ждать. А когда придет время, он с удовольствием заставит Пола заткнуться.

Они взяли коньяк и перешли к столу, который чудесным образом освободился, хотя до этого был занят. Если Джон-Джон и ненавидел Пола, ему нравилось, что он пользуется таким уважением. Неплохо было бы добиться этого и для себя. И особенно для матери. Он понимал: чем бы ни занималась Джоани, у нее были для этого серьезные основания. Он напоминал себе об этом с восьмилетнего возраста.

Он заговорил с Полом, когда они наконец уселись за стол. Действительно: выбора у него не было.

Джоани вернулась на панель, и это заставило ее страдать. Сегодня вечером она решила взять выходной. Болел зуб, она смачивала вату в чесночном растворе на коньяке и подносила к дуплу. Кроме того, она выпила большой стакан водки с кока-колой, и потому была пьяна, когда вышла на улицу посудачить с женщинами.

Кира с Бетани бегали рядом, их радостный смех звенел в летнем воздухе. Напротив Джоани сидела рыжеволосая девушка. Она была очень симпатичной и неплохо одетой.

— Кто это?

Голос Джоани был невнятным.

— Это сестра Каролины. Она поживет здесь несколько дней — ушла от своего старика.

— Да? Она кажется знакомой.

Барбара Максон, соседка Джоани, возвела глаза к небу:

— Неужели ты ее не помнишь? Ее маленькую дочку убили в прошлом году. А может, в позапрошлом…

— Ах да. Теперь припоминаю. Надо же случиться такому несчастью!

— Можно сойти с ума.

— Хорошенькая, правда?

Барбара утвердительно кивнула. Женщины наблюдали, как сестра Каролины встала и направилась к подъезду. Перед входом она повернулась и посмотрела на них, после чего скрылась из виду.

Настроение было мрачным, и Джоани залпом осушила стакан.

Зазвонил мобильник.

— Что? О черт возьми…

— Что произошло, милая? — всполошилась Барбара.

— Монику повязали. Она просит, чтобы я взяла на ночь Бетани. Эта дуреха избила детектива из магазина. С ней просто сладу нет!

Снова зазвонил мобильник. Джоани прослушала и коротко ответила:

— Оʼкей.

Затем она встала и потянулась.

— До встречи.

Поднимаясь по лестнице, Джоани позвонила Жанетте и велела ей идти домой. Из-за Моники теперь придется выходить на работу, несмотря на зубную боль.

Лучше бы ей остаться… Она уже вдребезги пьяна, а ночь будет длинной, она знала это наверняка.

Ладно еще, когда ты в норме, но когда тебя качает из стороны в сторону — хуже не придумаешь.

Она даже не удосужилась принять ванну.

Джеспер был раздражен, и это чувствовалось.

— Зачем тебе сидеть с ней? Пусть за ней присмотрит Толстяк. — Они только что пережили оргазм, но его голос был злой. — Я рассчитывал провести ночь с тобой, Джен.

Жанетта быстро приняла решение.

— А, пошла она подальше! Толстяк и в самом деле посидит. Я остаюсь.

Она понемногу успокоилась и выбросила из головы мать, брата и сестру. Наверняка поднимется хай, но она выпутается, не привыкать.

На данный момент она чувствовала себя счастливой.

Через час Джоани узнала, что дочь не придет домой, и позвонила Томми. Ожидая ответа, она молча проклинала Жанетту. Она не хотела объясняться с Томми в случае, если ему надоест приходить к ним так часто. Даже если, как она знала, он всегда с удовольствием откликается на ее просьбы.

Жанетта снова подвела ее… С одной стороны, она понимала, что ее старшая дочь — всего лишь подросток, а подростки и не бывают другими, но полнейшее пренебрежение интересами семьи, а Кира в какой-то мере была в центре этих интересов, начинало действовать на нервы. Если Жанетте понадобятся деньги на этой неделе, она их не получит.

Она задумалась, с кем сейчас ее старшая дочь. Жанетта стала такой скрытной — Джоани и не рассчитывала выудить из нее информацию. Надо сказать Джон-Джону, чтобы он поразнюхал, что к чему. Посмотрим, кого она выбрала.

Кира уже готовилась спать и, затаив дыхание, ждала Томми. Джоани улыбнулась, глядя на нее. Слава Богу, она — хорошая девочка. Она знала, что с Кирой у нее не будет и половины тех неприятностей, которые возникали с Жанеттой.

Одно это уже повод для радости. Она не смогла бы пройти все сначала — ни за что на свете.

* * *

Пол и Джон-Джон обнаружили, что перемирие между ними имеет свои положительные стороны. Фактически они были похожи, да к тому же, когда Джон-Джон был еще ребенком, Пол проявлял к нему доброту. Теперь-то Джон-Джон понимал, что Пол просто хотел заполучить его мать в свою конюшню, но он давно уже примирился с этим. Если ему драться со всеми, кто когда-либо пользовался ею, не останется времени для сна. И он забывал, что Джоани стала торговать собой по собственной воле, хотя это отнюдь не означает, что выбор матери ему нравился.

Джон-Джон не мог не восхищаться проницательностью и деловой хваткой Пола. У этого человека было чему поучиться. И если пораскинуть мозгами, с его помощью он мог бы вызволить мать из унизительного бизнеса.

Ранее из разговора он понял, что при содействии Пола его доходы увеличатся как минимум в десять раз. И это только при нынешних темпах. А вообще, наткнувшись на жилу, заработаешь бешеные деньги.

— Это ты изуродовал Карти?

Голос Пола был тихим, располагающим к беседе.

Джон-Джон, пожав плечами, не ответил; на его лице не отражалось ничего.

Пол улыбнулся.

— И правильно сделал. Я слышал от своих людей, что он всю прибыль спускал на себя.

Джон-Джон нахмурился.

— И кто же это такой осведомленный?

Ему было неприятно думать, что он — объект обсуждений. Он кипел от злости при мысли, что его бизнес стал достоянием гласности; он еще больше порадовался тому, что разделался с Карти, этим ничтожеством. Очевидно, его бывший друг и был источником информации. Когда Карти выйдет из больницы, он вновь туда загремит — Джон-Джон об этом позаботится.

Пол снова засмеялся.

— Успокойся, тигр!

Он допил свой коньяк, а затем сказал:

— Ничего страшного, я услышал об этом от человека, которому доверяю.

Реакция мальчишки ему понравилась. Он не жалеет о своем поступке и даже гордится им, но умеет держать язык за зубами, а это важно для Пола. К тому же контролирует свои эмоции, а это дано далеко не всем.

Нет, ему нравится этот парень! Он несомненно умен, но при этом чист, как ребенок. Он, Пол, может стать его учителем. У мальчика врожденная склонность к бизнесу, он гребет деньги уже в семнадцать лет. Под его опытным руководством он станет силой, с которой придется считаться.

Что же касается вспыльчивости, то это тоже неплохо. Джон-Джон может влепить при необходимости пощечину, тем самым завоевывая еще большее уважение к себе.

Пол бросил на стол пятидесятифунтовую банкноту.

— Иди расплатись, сынок, и оставь себе сдачу.

Джон-Джон сделал так, как ему было велено.

Пол наблюдал затем, как мальчик прокладывает себе путь через толпу народа, и снова улыбнулся. У Джон-Джона не отнять некоторого высокомерия, это прослеживается в его походке, манерах. Он задумался над тем, кто мог быть отцом мальчика, так как из уст Джоани он не слышал даже намека. Она — жертва обстоятельств. Так всегда было и будет впредь.

Внезапно Пол увидел, как в компании невысокой брюнетки в бар вошел один из его парней. Вернее, бывших парней. Гремела музыка, и Полу пришлось кричать, чтобы привлечь внимание. Когда мужчина наконец заметил его, Джон-Джон уже сидел за столом.

— Ты что-то хотел, Пол?

Он был высоким, атлетического сложения и явно нервничал.

— Послушай, приятель, ты получил мои деньги?

Мужчина даже не успел открыть рот, чтобы ответить, как взвившийся кулак Пола опрокинул его на спину. Вскочив, он начал бить упавшего в лицо и грудь. Затем поволок его по полу и бросил к ногам визжавшей брюнетки.

— Получи свое, сволочь.

Это произвело на Джон-Джона большое впечатление, но его лицо, как всегда, оставалось беспристрастным.

Пол вырос в его глазах еще больше, когда сел за стол, ни словом не обмолвившись о том, что произошло; вместо этого он возобновил разговор с того момента, на котором они остановились.

Пол преподал урок — оба они понимали это. Намотали на ус и все присутствовавшие в баре — никто и не попытался помочь избитому мужчине. Даже умолкнувшая наконец брюнетка оставила его там, где он лежал.

— Итак, к чему мы пришли?

Пол и Джон-Джон сделались в тот вечер друзьями, хотя никто из них не признался бы в этом.

Для посторонних они заключили просчитанное во всех деталях перемирие.

 

Глава пятая

После визита Джон-Джона пришедший в сознание Карти неожиданно выразил желание сделать заявление, которое полностью снимало вину с его друга. Карти действительно выглядел неважно, но в глубине души Джон-Джон не чувствовал сожаления. Это было необходимо и случилось бы неизбежно.

Он почувствовал облегчение, когда все формальности были утрясены. Неважно, что думает полиция, важно, что она ничего не докажет. А это, как он познал с детства, — самое главное.

Карти набрался смелости и попытался возобновить с ним отношения, но Джон-Джон не хотел связывать себя с наркоманом! В бизнесе, да и в других делах, Карти будет для него тормозом. Его больше не существует — Джон-Джон поставил на нем крест, и Карти в результате принял это как должное. Он был запуган, и это чувствовалось.

Джон-Джон, правда, надеялся, что время, проведенное в больнице, позволит Карти преодолеть порок, пока порок не преодолел его.

В конце концов он не склонен к мстительности.

Выйдя из больницы, Джон-Джон сделал несколько звонков, договорился о встрече, а затем вернулся к матери обычным для него видом транспорта — незарегистрированным такси.

Джон-Джон умел водить машину, но экзамены пока не сдавал. Он понимал, что езда без правил для него непозволительна — зачем нарываться на незапланированную встречу с полицией? Он не уважал людей, которые сидели в тюрьме за нарушения правил дорожного движения. В тюрьму можно сесть за что-нибудь другое, а он сдаст экзамены, застегнет ремень безопасности и… Но еще до этого оплатит налог и страховочные. И он не будет превышать скорости, потому что с полицией надо дружить. А поскольку он теперь работает с Полом, шансы на приобретение хорошей машины с каждым днем возрастают.

Он думал о том, как Джоани отреагирует на его согласие работать с Полом. В глубине души он чувствовал себя предателем, но такую возможность не стоило упускать. И, хорошо зная мать, он не сомневался, что она поймет его.

Так или иначе, он наконец продвигается вверх.

И это было приятно.

Джоани, как обычно, смеялась. Кира влезла в ее старое платье, а Жанетта, на короткий миг став примерной девочкой, помогала сестре краситься. Помешивая в кастрюле мясной суп, Джоани слушала их болтовню. Раньше Жанетта часами рылась в ее гардеробе, примеряя платья, пользуясь косметикой и духами. Нет, она все-таки была замечательным ребенком!

Джоани жалела о том, что время прошло так быстро. Когда дети были маленькими, она с ними составляла единое целое. Теперь она радовалась только Кире. Правда, надо отдать должное Джон-Джону — он иногда обнимает ее, когда знает, что она нуждается в его ласке. Он уже столько времени был почетным мужчиной в доме. В какой-то мере он заменял ей мужа, которого у нее никогда не было!

При этой мысли она рассмеялась — смеяться было не над чем. Отцы ее детей даже не догадывались о ее беременности. Но она не сделала аборта и теперь была рада этому. В конце концов, дети — единственное, что у нее останется. Джоани старалась не напоминать себе, что они всегда были единственным, что она имела.

Джоани повернулась и взглянула на Киру, вошедшую в кухню. Улыбка тут же сошла с ее губ.

Кира походила на взрослую женщину, и это пугало. Ее глаза были сильно подведены, губы намазаны блестящей помадой, щеки — коричневыми румянами. Ее белокурые волосы, зачесанные назад, казались густыми, вызывающими желание. Можно было представить, какой она будет через десять лет, особенно если забыть о том, что девочка навсегда останется инфантильной.

Кира, уловив настроение матери, сникла.

— Что-нибудь не так, мама?

Джоани обняла ее и громко сказала скорее для себя, чем для дочери:

— Нет, нет, милая. Просто непривычно видеть тебя такой взрослой.

Кира в свою очередь обняла ее.

— Можно мне в таком виде показаться Джон-Джону и… другим?

Джоани отрицательно покачала головой, при этом подумав: Джон-Джон придет в ярость, если увидит такое зрелище!

— Нет, дорогуша. Иди умойся. Скоро будет обед.

Кира кивнула и вернулась в спальню. Джоани слушала, как колотится в груди сердце. Кира была похожа на взрослую девушку, причем на красивую девушку. Хуже всего, что она была миниатюрной копией самой Джоани в ее возрасте.

Она залпом выпила стакан красного вина и глубоко затянулась «Бенсоном». Выглянув из окна, она увидела, что опускаются сумерки, и возрадовалась этому. В темноте легче работать…

Жанетта вошла в кухню, сама похожая на разодетую кошечку, и весело бросила матери:

— Она выглядела фантастически, правда, мама?

Гордость, звучавшая в ее голосе, едва не вызвала у Джоани слезы. Но все же она кивнула. Жанетта так редко занималась младшей сестрой, и ей не хотелось испортить картину.

— Она выглядела как маленькая женщина. Но прошу тебя, Джен, не наряжай ее так слишком часто.

Жанетта тряхнула густыми каштановыми волосами и нежно произнесла:

— Не беспокойся, мама, не буду. Я и сама была поражена, когда увидела ее в таком виде. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Понимаю, дорогая. Честно говоря, это меня испугало.

— Чтобы доставить ей удовольствие, я несколько раз сфотографировала ее, а затем отправила в ванную, пока Джон-Джон не узрел. Но ты бы видела, как она позировала! Столько страсти на лице… Прямо артистка…

Джоани взъерошила волосы Жанетты:

— А ты у нас прямо дурашка.

Жанетта засмеялась, но не оттолкнула ее, как обычно, и Джоани воспользовалась ситуацией, чтобы обнять дочь. Вскоре к ним присоединилась умытая Кира — ее фарфоровое личико теперь светилось чистотой. В эту минуту в кухню влетел Джон-Джон.

— Можно принять участие во всеобщем ликовании, или вход только для членов?

— Каких членов?

Голос Киры был заинтересованным, но Джоани ответила шуткой:

— Это зависит от того, у кого ты спрашиваешь, милочка.

Все рассмеялись, включая Киру, которая просто купалась в счастье.

Джон-Джон готов был поддержать благодушный лад, и Джоани была благодарна ему за это. Смех был громким и продолжительным. Она уже давно не была такой счастливой.

Когда, спустя время, Джоани подавала на стол, она, бросив взгляд на детей, почувствовала прилив гордости. У нее — отличная семья. Во всяком случае, они любят друг друга, заботятся друг о друге. Ну, по большей части.

Вечерний ветерок был прохладным; Моника и Джоани болтали, ожидая машину.

К ним подошла одна из девушек Тодда МакАртура. Она была высокой, как каланча, лицо ее, обтянутое гладкой кожей, казалось серым.

— А, вот и ты, дорогая, — сказала Джоани.

Девушка едва кивнула. Ее расширенные зрачки говорили: она не в себе, так выглядят когда очухаются после анестезии. Или вмажут приличную дозу!

Джоани вздохнула. Бедняга не в состоянии работать сегодня.

— Пойдем, проводим тебя до дома.

Девушка отрицательно качнула головой, но было очевидно, что она все-таки сообразила, что к чему, и сообразила по-своему: конкурентки хотят от нее избавиться.

— Оставь ее, Джоани, кончится тем, что МакАртур свернет тебе шею.

У Моники был скучающий голос.

Джоани схватила девушку за руку.

— Ой, напугала! Да она ведь не способна ни на что. Не соображает, что делает!

Девушка попыталась вырваться, но смогла лишь слабо тряхнуть головой.

— Лови такси, Мон.

Теперь уже Моника качала головой.

— И не подумаю, какого хрена нам за нее отвечать!

Джоани повела девушку к ближайшему пабу. Та едва ковыляла, спотыкаясь на каждом шагу.

И что за чудовище этот МакАртур! Настоящий подонок! Говорят, от него отрекся даже отец, мотавший длительный срок за убийство. А мать — приятная женщина респектабельного вида, Джоани видела ее, — скоропостижно скончалась.

Когда она вела девушку через улицу, раздался визг тормозов. Из остановившегося «мерседеса» вышел сам Тодд МакАртур. Его разгневанный вид не предвещал ничего хорошего.

— Куда, черт побери, ты ее тащишь?

Его голос был громким и злым.

Джоани попыталась оттолкнуть его в сторону, но он крепко стоял на ногах. Его ботинки ручной работы выглядели нелепо на фоне грязных презервативов и шприцев.

— Я спрашиваю, куда ты ее тащишь?

Джоани знала, что он гордился своими физическими данными, и, хотя гордиться было чем, ее от этого передергивало.

Моника с опаской наблюдала за происходящим; вокруг собрались несколько женщин, готовых постоять за Джоани.

На лице МакАртура отразилось недоумение. Это, должно быть, шутка, решил он. Чтобы потаскушки — да взбунтовались?!

— Я сам разберусь. Убери от нее руки!

Услышав крик сутенера, девушка затряслась. Тодд МакАртур тянул ее за волосы в машину. Женщины, окружившие Джоани, не знали, что делать. Моника, которая всегда думала только о себе, под шумок прыгнула клиенту в автомобиль.

Джоани вдруг обуял приступ гнева.

— Отвези-ка ее лучше домой, — сквозь зубы сказала она Тодду.

Женщины закивали как бы в знак одобрения. Тодд, почувствовав их настроение, обеспокоился. Однако уличный инстинкт подсказал ему, что эту проблему надо решить с позиции силы, иначе он лишится уважения, а без уважения его бизнес невозможен.

Он оставил девушку и, повернувшись к Джоани, прорычал:

— Кто ты такая, чтобы указывать мне?

Девушка без сил опустилась на мостовую. Казалось, ей было все равно, что происходит вокруг. Джоани не очень вежливо ткнула МакАртура в грудь и тихо произнесла:

— Я помню, как ты, подонок, бегал по улицам без штанов. Похоже, ты так и не понял, каким должен быть настоящий сутенер. У тебя карман всю жизнь будет дырявым, потому что ты не умеешь зарабатывать бабки. Да и с фараонами неприятностей тебе не избежать!

Тодд МакАртур был в шоке. Назвать его подонком?! Да еще прилюдно… Нет, нужно с этим кончать.

Накрашенные лица женщин казались зловещими, но это его не остановило.

Он размахнулся и ударил Джоани. Она отлетела назад, лишь чудом не стукнувшись затылком о бордюрный камень. Но и этого Тодду было мало. Он достал финку и двинулся к ней.

Женщины пришли в ужас.

— Ах ты, сука, — раздался знакомый голос.

Джон-Джон? Но как он здесь оказался?

Одна из женщин помогла ей подняться. Обнявшись, они с трепетом наблюдали, как Джон-Джон избивает распластавшегося на земле сутенера.

Затем Джоани увидела Пола Мартина и все поняла.

Пол Мартин медленно подошел к ней. Ухватив ее за подбородок, он взглянул ей в глаза.

— Ну ты даешь, старушка! Затеяла бузу… Ладно, с Тоддом давно надо было разобраться. А сынок твой хорош, боюсь, Тодд не выживет!

Он улыбнулся ей, передавая безукоризненно чистый носовой платок.

— Кстати, с сегодняшнего дня ты постоянно будешь работать в салоне.

Пол дал знак прекратить избиение, и Джон-Джон с жалостью посмотрел на мать. Она казалась ему такой маленькой, с разбитым кровоточащим лицом, сникшим от боли и от унижения. В этот момент он осознал, как сильно любит ее. Кем бы она ни была, она дала ему жизнь, и он был бесконечно благодарен ей за это.

Подойдя к Джоани, он крепко прижал ее к себе.

— С тобой все в порядке, мамочка?

Пол наблюдал за ними, чувствуя странную печаль. Его собственные дети уже много лет не обнимают его просто так. Им подавай шмотки, деньги и прочие житейские блага…

Мимо проезжала полиция. Пол дружески помахал рукой. Машина проехала дальше.

— Давай-ка, старушка, отвезем тебя домой.

Он помог Джоани сесть на заднее сиденье, а затем, обращаясь к женщинам, пошутил:

— Закажите для него катафалк. А заодно и службу в церкви. Правда, таких, как он, в рай все равно не пустят.

Моника вернулась на пятачок, как только машина уехала. Она взглянула на МакАртура, услышала, что произошло, и ее огромные черные глаза стали еще больше от изумления.

Чудесам нет конца!

И она жалела, что опоздала на представление. Десятифунтовая банкнота, заработанная за это время, ни в какое сравнение не шла с унижением Тодда. Об этом еще несколько лет будут говорить на панели!

Томми был потрясен, увидев, что Джоани вернулась так рано, да еще в сопровождении Джон-Джона и незнакомого мужчины. Ее раны расстроили его.

— С тобой все в порядке?

Джоани выдавила из себя улыбку.

— Да как видишь, небольшое происшествие.

Пол с удивлением смотрел на этого крупного человека, от которого исходило нездоровое обаяние.

Джон-Джон, как всегда, прошел в комнату Киры, чтобы убедиться в том, все ли с ней в порядке. Она была заботливо укрыта одеялом и счастливо улыбалась во сне. Он нагнулся и нежно поцеловал сестру в шелковистые волосы. Затем он сунул 20 фунтов в руку Томми, и тот быстро ушел. Он знал, когда бывает лишним.

— Кто это был? — спросил Пол.

Джоани в ответ рассмеялась, да так заразительно, что Пол тоже не смог удержаться.

Это была своего рода разрядка, в которой нуждались все. В их мире принято было смеяться над обстоятельствами. Это было единственным способом выжить.

Пол обнял Джоани за плечи, и они, хохоча, сели на софу. Джон-Джон наблюдал за ними, понимая, что за этим что-то есть, и его мать связана с Полом особыми отношениями, однако в любом случае он не входит в их круг. Он приготовил им выпить и ушел на кухню.

Проснувшаяся Кира в цветастой пижамке, как мышка, проскользнула в комнату. На ее лице был написан ужас.

— Мамочка, что с тобой? — прошептала она.

Джоани, заключив ее в свои объятия, сказала:

— Все в норме, дорогуша, просто мама споткнулась на ровном месте и упала.

Кира забралась к ней на колени и нежно погладила рану на щеке.

Пол молча наблюдал за тем, как Джон-Джон принес матери спиртное, затем компресс и, наконец, солпадеин. Он подсунул под спину Джоани подушки, чтобы ей удобнее было сидеть, затем взял на руки младшую сестренку и отнес ее в постель. По дороге он шепнул ей что-то смешное, чтобы девочка рассмеялась.

На Пола увиденное оказало сильное впечатление. Он припомнил лучшие времена, когда частенько захаживал сюда. Квартирка была по-прежнему безукоризненно чистая.

— Ты, Джоани, наверное, как и раньше, хранишь в шкафу весь этот хлам?

Она улыбнулась, хотя и была уязвлена его словами.

— Не только храню, но и покупаю помаленьку.

— Тебе сейчас уже лучше, Джоани? Правда?

Она почувствовала в его голосе искреннюю озабоченность, и это обрадовало ее. Она так долго любила этого человека. Теперь вот ее сын работает под его началом. И это здорово, потому что, когда у детей все получается, можно пройти через все невзгоды.

— Конечно, лучше. Надеюсь, с этой милой девушкой все в порядке. Она еще слишком молода.

Джон-Джон слушал их разговор. Джоани и Пол беседовали друг с другом открыто, как старые друзья, и он догадывался, что так оно и было на самом деле. Он вспомнил, как много лет назад, проснувшись, увидел Пола в постели матери. Она была счастлива, когда он появлялся у них. Пол готовил им обильные завтраки и доводил до слез своими шутками. Он был единственным мужчиной, который в какой-то мере заменял им отца.

Однако его визиты к Джоани постепенно сходили на нет и наконец вообще прекратились. По-своему им всем его не хватало, но не в такой степени, как Джоани. Тогда внутри нее что-то оборвалось. А теперь сын вновь видел их вместе и не сомневался в том, что она по-прежнему обожает этого человека, который продает ее направо и налево за десять фунтов и даже получает от нее за это проценты.

Мир сошел с ума, но, к счастью для Джон-Джона, он знал это с ранних лет жизни.

Как и его мать, он пытался лепить из своей жизни все, что мог.

Пол, снова оказавшись с Джоани, чувствовал себя уютно. Он вспомнил, как она с детьми обсуждала вымышленные обеды, на которые собиралась пригласить многочисленных гостей — от Бэтмана до Лиз Тейлор. Он охотно участвовал в этих проказах; он не припоминал, чтобы дома ему приходилось так смеяться.

Она добрая, эта Джоани, у нее большое сердце… Когда он гостил в ее счастливом семействе, он и сам был счастливым. Ее дети, в отличие от его собственных, просто обожают эту женщину, которая торгует своим телом, чтобы накормить и одеть их.

В своем доме он чувствовал себя чужим. Там ему приходилось снимать обувь и красться по коридору в свою спальню, дабы не произвести лишнего шума или не наделать беспорядка. Но у Джоани все было по-другому. Он любил выпить чашечку чая утром в кровати, слушать голоса детей, о чем-то спорящих между собой, и голос Джоани, добродушно покрикивающей на них. Она могла любому из них дать затрещину или ни с того ни с сего отвесить поцелуй, что, кстати, бывало гораздо чаще. Ему не хватало запаха этого места — детей и Джоани. Его дом пропах ароматическими отдушками, как, впрочем, и его жена.

Ему не хватало душевного тепла, исходящего от Джоани. Когда-то она прижимала его к своим грудям и утешала, как маленького. И он знал, что она с готовностью примет его, что бы ни случилось. Теперь он вновь почувствовал тягу к ней. Широта души этой женщины по-прежнему волновала его. Он пользовался ею за жалкие пенни, а иногда и вовсе бесплатно. Он приходил и уходил когда хотел, а потом и вовсе перестал заглядывать на огонек. Однако она этого никак не заслуживала. Джоани давала ему намного больше, чем получала от него. Намного больше…

Были и другие — такие же, как Джоани, и даже лучше ее. Лучше с физической точки зрения. Джоани старела, а он всегда был окружен молодыми девочками. Но ни у одной их них не было того, что было у нее. Но это же и отпугивало Пола: уж если на то пошло, кто она такая, а он — человек, с которым считаются. Но почему он так относится к женщине, которую мяли чаще, чем подержанный ковер? Почему это притяжение настолько сильно, что он чувствует себя умиротворенным только в ее компании, в ее мире, и даже присутствие ее детей делало его счастливым…

Как бы то ни было, Джоани до сих пор обладает властью над ним, и он хочет ее, хотя она и постарела за эти годы, стала какой-то измотанной. Однако ее улыбка по-прежнему хороша, а глаза по-прежнему сверкают, хотя один совсем затек от полученного удара. Джоани берет от жизни то, что может, и с благодарностью принимает то, что та бросает ей. Повышенный инстинкт выживания делает ее молодой.

Неужели он в самом деле восхищается ею? Этого он не хочет знать. Размышления на эту тему становятся слишком болезненными.

Пол обнял ее за плечи и слегка притянул к себе. Джоани прижалась к его телу, вслушиваясь в биение его сердца. Он радовался ее близости. Когда он нежно поцеловал ее макушку, Джон-Джон на цыпочках вышел из комнаты, оставив их наедине.

У Джон-Джона были на вечер свои планы, и теперь, когда Пол здесь, мать не спросит, куда он идет. Он сомневался, что она вообще заметит его уход.

Спускаясь по лестнице, он с нежностью думал о Джоани. Он надеялся, что сегодняшний день принес ей счастье. Джоани заслуживала его. И если ее счастье связано с Полом, пусть так и будет. Он надеялся, что она наконец получит то, чего и хотела получить. Пусть проведет эту ночь с человеком, которого желала всегда. Он очень надеялся, что Пол не обидит ее, и надежды его были обоснованы.

Джон-Джон вздохнул и переключил внимание на тот счет, который ему предстояло сегодня свести.

Сильный стук в дверь разбудил Жанетту и Джеспера. Они лежали рядом, слушая, как ругается, проклиная все на свете, его мать, которая пошла узнать, кто это так отчаянно рвется к ним. Джеспер уже натягивал брюки, когда на пороге спальни появился брат Жанетты.

— Ты чего пришел а? Черный ублюдок!

Голос мамаши Коупс был угрожающим. Накануне она допоздна просидела в пабе, и сыну было в какой-то мере стыдно за нее.

Джеспер, закрыв глаза, прорычал:

— Уйди отсюда, мама!

Затем он бесцеремонно толкнул непрошенного гостя в коридор.

— Теперь ты все знаешь, да? — сказал он Джон-Джону.

Джон-Джон смотрел на сестру. Она была голой. Он мрачно покачал головой и произнес:

— Вылезай из постели и одевайся.

Он был смущен так же, как и она. Это было мучительно для обоих. Наконец он повернулся и вышел.

Джеспер в ужасе наблюдал, как Жанетта выбиралась из постели. Бросив ей одежду, он направился за Джон-Джоном.

— Выйдем на улицу! — бросил через плечо Джон-Джон.

Джеспер проследовал за ним.

На улице они остановились. В тусклом свете лампочки, освещающей вход в подъезд, они прекрасно видели друг друга; во взорах каждого отражалась одинаковая враждебность.

Коротко стриженная голова Джеспера была отмечена знаком: на одной стороне были выбриты буквы «BNP». Этот знак свидетельствовал о его принадлежности к партии нацистов. Рядом с ним стоял Джон-Джон с мягкими кудрями и кожей кофейного цвета. Единственно, что их объединяло в данный момент, — взаимная ненависть друг к другу.

— Ей всего четырнадцать, ты настоящий сутенер!

Джеспер отрицательно покачал головой.

— Я забочусь о ней, и это не твоего ума дело. Она тебе не подчиняется.

Его высокомерный тон подействовал на Джон-Джона, как красный цвет на быка.

— Она — моя сестра, и такая мразь, как ты, больше к ней не подойдет!

Джон-Джон замахнулся, чтобы разделаться с Джеспером, но в эту минуту на улице показалась Жанетта. Она пронзительно закричала:

— Прекрати, Джон-Джон, пожалуйста! Прошу тебя… Извини… Пойдем домой!

Она повисла на руке брата, и Джеспер почувствовал смущение. Без обычного макияжа Жанетта выглядела совсем еще девочкой. И притом испуганной.

Джон-Джон вспомнил мать и подумал, о том, что, если он сейчас не исполнит задуманного, Жанетта пойдет по ее стопам.

Он нащупал в кармане нож, потеребил его несколько секунд и затем вынул.

Жанетта вскрикнула.

Джон-Джон одной рукой схватил Джеспера за грудки, а другой приставил нож к его горлу.

— Я могу пришить тебя, но ты не стоишь этого. Не хочу провести свою жизнь в тюрьме из-за такого подонка, как ты. Но вот что я тебе скажу. Взгляни на мою сестру: ее отец — турок. Он поошивался у нас несколько недель, а затем подался в бега. Так что подумай об этом, нацистский ублюдок. И еще: увижу вас когда-нибудь вместе, убью, не задумываясь, клянусь!

Затем Джон-Джон отбросил его в сторону. Его сила заключалась в глубоком презрении к Джесперу, и это было известно обоим.

Жанетта заплакала.

— Ты сволочь, Джон-Джон! Зачем ты это делаешь?

Ее слезы не возымели на него никакого воздействия.

— Взгляни на него, Джен! Нашла из-за кого убиваться! Он даже не попытался защититься. Джен, я искромсаю эту сволочь, если он еще раз воспользуется тобой. Чистокровный англичанин — и дочь турка. Да он просто издевается над тобой, и он, и его дружки, — и нужно быть полной идиоткой, чтобы не понимать этого!

Жанетта была уязвлена. Сказанное Джон-Джоном походило на правду. Она взглянула на Джеспера и сникла. Он избегал смотреть ей в глаза.

Джон-Джон рассмеялся.

— Ты понял, подонок! Попробуй только дотронуться до моей сестры — во второй раз я тебя не пожалею.

Он зловеще ухмыльнулся и принялся избивать Джеспера. Джеспер знал, что один на один ему никогда не выстоять против Джон-Джона.

Избиение было быстрым и унизительным. Затем Джон-Джон потащил Жанетту. По дороге она орала так, как никогда в жизни.

Джеспер лежал на земле, радуясь, что легко отделался. Джон-Джон в любой момент мог воспользоваться ножом, но этого не произошло. Тело нестерпимо ныло, и он знал, что утром будет еще хуже. Но главное — он жив.

Во тьме он вытащил из кармана смятую пачку сигарет, дрожащими пальцами достал одну и закурил. Из глаз потекли слезы. Он был жив, но унижен до крайности.

Джоани лежала с Полом в постели. Она все еще не могла поверить, что они в самом деле рядом. Пол был единственным человеком, с кем она получала удовольствие от секса, и она знала, что так будет всегда. Ощущение, что он спит у нее на груди, было таким знакомым, что казалось, будто долгих лет забвения не было вообще.

Она нежно прижимала его к себе, вслушиваясь в переливы его могучего храпа. Завтра он уйдет, и все будет по-прежнему. Но это — завтра. А сейчас она счастлива, хотя подбитый глаз нестерпимо болит.

В темноте Джоани различала очертания его лица. Когда-то она тешила себя мыслью, что они будут вместе. Разумеется, она примеряла на себя роль его любовницы — чувства реальности она никогда не теряла. Или хотя бы роль девушки № 1. Ее и такая бы удовлетворила.

Теперь она улыбалась при этой мысли, но когда-то ее фантазии могли стать реальностью. Джоани многое хотела сказать Полу, но теперь, после стольких лет жизни врозь, вряд ли это возможно. Она не хотела терять его навсегда, а неправильно подобранные слова могут подтолкнуть его к этому. Ну уж нет! Она упустила свой шанс много лет назад. И пора бы ей уже смириться с этим. Она готова наслаждаться каждой крохой, брошенной им. Она знала, что все ее невзгоды проистекали из ее же деяний, вплоть до сегодняшнего избиения.

Джоани еще разок прижала его к себе и нежно поцеловала в лоб. По правде говоря, она уже не надеялась на близость с ним.

Она слышала, как Джон-Джон с Жанеттой вернулись домой. Теперь она постарается уснуть сама.

Странно, у ее старших детей давно уже собственная жизнь, но она не может заснуть до тех пор, пока они не придут домой. Целыми и невредимыми. Именно об этом она думала, когда подходила поправлять одеяло. И сейчас она думала об этом, хотя и находилась в объятиях человека, которого продолжала любить все эти годы.

Она наслаждалась каждым мгновением близости с Полом, получая удовольствие от нахлынувших воспоминаний, хотя некоторые из них вызывали желание расплакаться.

Наконец, по прошествии нескольких часов, она уснула.

 

Глава шестая

Карен Коупс все еще продолжала кричать, когда работники больницы попросили ее уйти. Она кричала с тех самых пор, как они прибыли сюда, и остановить ее не было никакой возможности. Она обещала расправиться с двумя медсестрами и врачом из приемного покоя. Хотя для ее сына делали все возможное, она считала, что достаточных усилий не прилагается. Наконец было решено, что дамочку пора выдворять, но Карен не собиралась сдаваться без борьбы.

То, что ее сын сам попросил прогнать мать, еще более обозлило Карен. Ее брань разносилась по всему отделению. Понадобилось вмешательство трех охранников, чтобы выставить ее вон.

Но домой она пошла лишь потому, что ей не терпелось выпить, хотя сама она никогда бы не призналась в этом. Ее пьянство давно уже превратилось в болезнь. Хуже всего ей приходилось по утрам: глотнуть стаканчик незаметно было трудно. Она утверждала, что пьет по причине социальной несправедливости, но этот аргумент вызывал смех даже у собутыльников.

Теперь, когда Джеспер был избит и находился в больнице, она тешила себя мыслью, что никто не осудит взволнованную мать: стаканчик-другой неразбавленного виски действует как лекарство, притупляя боль. Тем не менее, она была обозлена тем, что ее заставили уйти. Более того, она страдала от того, что ее собственный сын не хочет иметь с ней никаких дел. Скорее он примет эту девчонку с телячьими глазами, из-за которой все началось!

Она не хотела думать, что Джеспер может умереть, — последствия избиения оказались очень тяжелыми. В глубине души она считала, что ее сын проявил слабость, не отметелив в ответ этого черноглазого ублюдка. Но она надеялась, что все может измениться. Когда Джеспер встанет на ноги, он рассчитается с обидчиком. А то, что сейчас он мочится кровью, — невелика беда, раз взялся за дело, нужно стоять до конца! В этом она была убеждена.

Водителю такси пришлось приспустить окно автомобиля, так как от Карен несло перегаром. Она не возражала. Ей самой нужен был свежий воздух.

Джеспер успокоился, увидев, что мать уходит: она для него была обузой. Он попросил свою сестру Джуни позвонить Жанетте и рассказать о случившемся. Он предупредил также: на звонки из города отвечать уклончиво и ни в коем случае не говорить, что его избили. Джеспер знал: если факт его избиения станет всеобщей гласностью, кровопролития не избежать. Но он еще не был готов к этому да к тому же действительно хреново себя чувствовал. Хуже всего было то, что на месте Джон-Джона он поступил бы так же! Он даже испытывал уважение к Джон-Джону, хотя и ненавидел его.

Что же касается Жанетты… Даже известие о том, что отец девушки был турок, не изменили его отношения к ней, и это само по себе было удивительно. Возможно, в глубине души он догадывался о ее происхождении, но любые рассуждения на эту тему глушил на корню. Мать прививала ему ненависть ко всем, кто не был англичанином. Она внушила ему, что эти люди виноваты во всем уже из-за одного своего происхождения.

Но теперь у него закралось сомнение. Мало кто из его друзей имеет работу, и это не очень-то приятно. А вот Джон-Джон, смуглокожий Джон-Джон, вкалывает на полную катушку, и как бы Джеспер к нему ни относился, брат Жанетты был молодцом. В той деятельности, которой он занимается, нужна сила, чтобы выжить. И не только физическая сила, которую он, Джеспер, испытал на себе.

Впервые в жизни Джеспер Коупс попытался поставить себя на место другого — и это принесло ему душевные страдания.

Джоани мельком взглянула на себя в зеркало и поняла, что пребывает далеко не в лучшем виде. Глаз распух и посинел, но по крайней мере нос был на месте, а это уже кое-что.

Она слышала, как Кира смеялась на кухне шуткам Пола, — его низкий голос проникал сквозь стены. Она знала, что он тоже смеется.

Джоани лежала в постели, ловя момент. Ей хотелось, чтобы комната была опрятной. Она знала, что дом Пола содержится в безукоризненной чистоте, и завидовала, что у Сильвии имеются средства держать домработницу, а кроме нее садовника. Садовник — это такая роскошь, о которой дети Джоани не имели ни малейшего представления. Они даже не знают, что садовники существуют в природе.

Джон-Джон вошел в спальню с чашкой сладкого чая и двумя таблетками парацетамола. Джоани встретила его улыбкой и позволила осмотреть свое лицо.

— Вот гад! Теперь подумает, прежде чем поднять руку на женщину.

Джоани ничего не ответила, но взяла руку сына и нежно сжала ее.

— Ты хороший, Джон-Джон.

И он был таким — для нее. Он любил ее, и она чувствовала эту любовь, а Джон-Джон всю жизнь чувствовал на себе ее любовь. Это вселяло в него уверенность и поддерживало в трудных ситуациях. Он сел на кровать и вздохнул.

— Пол всерьез занялся на кухне. Как в прежние времена, да?

Она радостно кивнула.

Он нежно взглянул на нее.

— Ты не против, что я теперь работаю на него?

Она улыбнулась.

— Конечно, нет. По крайней мере он присмотрит за тобой. Если ты зарабатываешь деньги, то на улице без поддержки не обойдешься. Честно, Джон-Джон, я рада.

У него отлегло от сердца, и оба поняли это. Между ними было много недосказанного, но такие вот минутки откровения ставили все на свои места.

Джон-Джон не хотел говорить о том, что произошло ночью, но он нисколько не сомневался в том, что Джоани все равно узнает. Он был удивлен, что его до сих пор не арестовали. Джеспер — настоящее дерьмо, а такие, не откладывая, звонят в полицию.

Но мать казалась такой счастливой, что у него не хватило мужества разрушить счастье. И он продолжал улыбаться и болтал, ожидая, когда раздастся стук в дверь. Он не ударился в бега, потому что знал: если Джеспер капнет, бежать будет некуда. Он вспомнил Пола, махавшего накануне фараонам рукой. Когда Джон-Джон молотил МакАртура, он был спокоен — у Пола хватит авторитета, чтобы спустить все на тормозах. Но с Джеспером дело обстояло иначе.

Он понес чай Жанетте и не удивился, обнаружив ее спальню пустой. Впервые в жизни он по-настоящему испугался того, во что могла вляпаться сестра.

Он не хотел, чтобы Жанетта совершила роковую ошибку.

Кира пошла в школу, позавтракав ветчиной с яйцами, и была в отличном настроении. На ее лице светилось счастье.

Томми наблюдал за ней с балкона, и она весело поприветствовала его.

В тот момент он понял, что любит ее. Видеть Киру стало для него подобно наркотической зависимости. Чем больше времени он проводил в компании девочки, тем сильнее скучал, когда ее не было рядом.

Он наблюдал за Кирой, пока она не скрылась из виду, а затем, вздохнув, вернулся в комнату. Вечером он снова увидит ее.

Он взглянул на фотографию Киры, которую держал на подоконнике в кухне. Это была прекрасная фотография — на ней Кира улыбалась. Он взял ее и погладил лицо девочки пухлым пальцем.

Отец посмотрел на него, но промолчал.

Объезжая массажные салоны, Пол объяснял Джон-Джону его новые обязанности. Юноша внимательно слушал его. Глядя в его темные глаза, Пол подумал, что надо, не откладывая, поговорить с Эрлом Джонсом. Разумеется, тактично. Он предложит Эрлу изучать другие аспекты бизнеса, — во всяком случае, так это прозвучит вслух. На деле Пол будет использовать его лишь как разменную карту, не более. Эрлу до сих пор удавалось держаться на первых ролях лишь благодаря преданности Полу. Джон-Джон будет гораздо полезнее в качестве заместителя. По крайней мере на него он сможет рассчитывать. К тому же мальчишка обладает смекалкой. Джон-Джон нравился Полу, он не спешил разбираться в причинах своей симпатии. Если слишком глубоко анализировать некоторые вещи, можно сойти с ума — Пол понял это еще в нежном возрасте.

— Ты будешь объезжать салоны и собирать для меня деньги. Я никогда не занимаюсь сам рутинной работой. Стоит только начать — и проблем не оберешься. Делай выводы, сынок. Во-первых, тебе придется сталкиваться с любителями легкой наживы. Знаешь, есть такие, которые иногда даже от моего имени обворовывают хозяина. Во-вторых, опасайся наркоманов. Под кайфом они бывают опасными, да ты и сам это знаешь. И ни в коем случае никого не вводи в суть порученного тебе дела. Понятно?

Джон-Джон кивнул, но думал совершенно о другом. От Пола это не ускользнуло.

— Видимо, я утомил тебя или что? — язвительно проговорил он. — Я делюсь с тобой собственным опытом, а ты сидишь с отсутствующим видом!

Джон-Джон провел рукой по лицу и откровенно признался:

— Вчера вечером я чуть не пришил одного типа.

Пол улыбнулся.

— Не волнуйся, Джон-Джон. МакАртур выживет, нечего его жалеть.

Джон-Джон криво усмехнулся и рассказал боссу о Джеспере.

Некоторое время Пол вел машину молча. Затем он серьезно произнес:

— Я в твои годы проделал бы то же самое. Посмотрим, что из этого получится. Думаю, Джеспер ведь не настолько глуп, чтобы бежать в полицию. Крутые так не поступают.

Это было сказано с иронией, но про себя Пол подумал, может ли Джеспер сделать заявление. Если парень хочет удержать Жанетту, он, пожалуй, промолчит. А если нет?

Джоани давно уже не чувствовала себя такой счастливой. Когда Пол сказал, что она постоянно будет работать в салоне, она подумала, что это — пустые слова. Но оказалось, она ошиблась. Пол предложил ей работу в качестве секретаря. Фактически она возглавит салон — и все это благодаря фантастическому взлету сына!

Пол разъяснял ей новую роль, и у нее вновь забрезжили надежды. А может, он еще вернется к ней? В конце концов не такая уж она и старуха. Но в любом случае она будет образцово вести дела. Для нее это единственный шанс, терять который никак нельзя. Потягивая чай, Джоани чувствовала, что вот-вот лопнет от счастья. Прежде всего нужно сделать себе хорошую стрижку и подтянуть морщины, затем подкраситься и сделать маникюр. Возможно, даже облачиться в новую одежду, подобающую ее положению исполнительного секретаря крупного салона. Все это походит на сказку!

С глазом все не так плохо, бывало и хуже, она просто прикроет его на время. Приведет в порядок прическу и будет шикарно выглядеть…

Услышав стук в дверь, она подумала, что это — Моника. Но на пороге стояла Жанетта.

— Джен, где ты шлялась весь вечер? Из школы опять звонили… — Затем она заметила что-то в лице дочери и тихо спросила:

— В чем дело, Джен? Что случилось? Что-нибудь с Кирой?

Жанетта прорычала в ответ:

— Нет, мама, с твоей драгоценной Кирой ничего не случилось.

Затем ситуация прояснилась.

Джеспер Коупс? И надо же было из всех выбрать именно его! Джеспера, расиста…

Случись такое с кем угодно, Джоани бы рассмеялась, но сейчас ей было не до смеха.

Джеспер настороженно смотрел на полицейских.

— Я не понимаю, о чем вы. Меня ограбили!

Один из полицейских тяжело вздохнул.

— Странный какой-то грабитель. Он не взял у тебя бумажника, ключей, но главное — наркотиков.

Джеспер пожал плечами.

Второй полицейский нагнулся к его кровати.

— Не держи меня за идиота, Джеспер. Твоя мать уже ввела меня в курс дела.

Джеспер попытался ухмыльнуться:

— У нее уже давно сдвиг по фазе. — Он натянуто засмеялся. Это вызвало у него приступ боли. — Она то забывает, какой сегодня день, то не помнит собственного имени. Я говорю вам: меня ограбили. Могу по-другому. Это была попытка ограбления. Что вам еще от меня нужно?

— Итак, ты собираешься раскрыть это дело сам.

Это было сказано с сарказмом, что Джеспера передернуло. Он поманил полицейского пальцем. Тот нагнулся к нему, на лице его вспыхнул интерес.

— Убирайся, фараон!

Полицейский, отпрянув, покачал головой.

— Ты никогда не поумнеешь, Джеспер. В следующий раз он пришьет тебя, свидетелей для его оправдания будет больше чем нужно. А я даже не пошевелю пальцем. Ты заслуживаешь того, что получишь. А, зная Джон-Джона, могу сказать, что это точно произойдет.

Полицейские ушли, оставив Джеспера в покое, но эти слова он запомнил. Джеспер еще никого не выдавал — это противоречило его натуре. К тому же если он сделает это, не протянет и недели. Ему хотелось домой, но боль не отпускала, и в больнице было безопасно.

Джеспер понимал, что его положение кошмарное, но этот кошмар — дело его же рук.

Кира вышла из школы в обеденное время. Ее никто не встретил. Она зашла в магазин и купила чипсы. Переходя оживленную улицу, увидела сестру и радостно помахала ей рукой. Но Жанетта проигнорировала ее. Потрясенная Кира продолжила свой путь; настроение ее упало.

Но тут она заметила Томми, который шел к ней вразвалку. Благожелательная улыбка толстяка явилась для нее компенсацией за невнимание сестры. Она обнаружила, что в последнее время часто натыкается на него и даже рассчитывала на эти встречи.

Бетани, как всегда, прогуливала школу, но Кира была слишком пуглива, чтобы присоединиться к ней. Она знала, что мать беспокоится о ней и что, когда она в школе, Джоани чувствует себя спокойнее. Это было сказано так, что Кира теперь опасалась прогуливать, чтобы не волновать мать.

Но сегодня ей определенно везло. Она не только увидела Томми, она еще встретила Бетани! На круглом лице подруги отразилось беспокойство.

— Ты слышала?

Кира отрицательно покачала головой.

— Что именно?

— О Джон-Джоне!

— О Джон-Джоне?

Теперь Кира встревожилась.

Когда Бетани принялась излагать ей свою версию событий, случившихся накануне вечером, Томми распрощался с ними. Он не любил Бетани. Он знал, что она из себя представляет, и ревновал к ней Киру. Кира должна принадлежать только ему, а он — ей. И он был так разочарован, что даже не стал слушать сплетни, распространяемые Бетани о Джон-Джоне.

Ожидая брата, Жанетта выглядела потерянной. Ее длинные волосы были не причесаны, а глаза — не накрашены: тушь все равно смывалась слезами. Джоане понадобилось десять минут, чтобы убедить Джон-Джона встретиться с сестрой. Вот потому-то она и сидела теперь в местном «Макдоналдсе», хлюпая покрасневшим носом. К счастью, обслуживающий персонал привык к таким клиентам. Этот «Макдоналдс» — сборный пункт для всех наркоманов. Здесь заключается больше сделок, чем в Сити, в десяти минутах ходьбы отсюда.

Глядя в окно на автомобильную стоянку, Жанетта наблюдала за происходящим. Она видела, как происходил обмен маленьких пакетиков на свернутые десятифунтовые купюры. Она знала и дилеров, и покупателей. Время от времени подъезжали шикарные «BMW» — подвозили новые запасы дури.

Если кто-то нуждался в марихуане или солиде, то товар продавался прямо за углом: когда распространение этих наркотиков перестало считаться криминалом, дилерам стало намного легче. Можно просто сидеть в «Макдоналдсе» и делать неплохие бабки.

Она удивилась, когда Джон-Джон подъехал на машине с Эрлом, правой рукой Пола. Если Джон-Джон затеял драку, ему следует опасаться мщения. Но кого он больше боится — парней Джеспера или полиции?

Жанетта вздохнула. Бесполезно строить догадки, совсем скоро она все узнает.

Эрл получил серьезный нагоняй от Пола, но в целом был доволен своими новыми обязанностями. Он преуспел, собирая деньги, но подсчитывать их не любил. Иногда бывало и так, что он уже готов был подвести черту, но тут звонил мобильник, и ему приходилось начинать сначала. Это было скучно и отнимало много времени.

Теперь он исполнял роль няни при чудо-парне, как он про себя называл Джон-Джона. Он слышал о его художествах накануне вечером и, сам того не желая, восхищался им. Джон-Джон — парень крутой, а ведь ему всего семнадцать. Пол умеет выбирать себе помощников. Разве он не выбрал когда-то Эрла? К тому же Джон-Джон нравился ему. Эрл был черным, а Джон-Джон хотя и полукровка, но парень неплохой.

Кроме того, он дружит с Сиппи, и это гарантирует ему доступ в любую компанию на выбор. Сиппи был кузеном Эрла. Он также велел Эрлу наблюдать за Джон-Джоном и заметил, что тот станет большим человеком в их округе.

Эрл дружески подмигнул Джон-Джону, когда они входили в «Макдоналдс». Джон-Джон был доволен. Он опасался реакции Эрла на то, что невольно занял его место, но тот, похоже, воспринял это правильно.

Теперь он сосредоточился на сестре, которая выглядела такой молодой и такой привлекательной, что ему захотелось еще раз отдубасить Джеспера Коупса.

Карен Коупс так набралась, что не понимала происходящего. На всякий случай улыбалась и кивала, думая только о том, когда эта чертова полиция уберется из ее дома.

Переговоры вела, как обычно, ее дочь Джуни. Джуни была проинструктирована Джеспером и точно знала, в каком контексте использовать выражения.

Полицейские ушли ни с чем, крайне разочарованные, так как дело зашло в тупик. Им был безразличен Джеспер, но Джон-Джона хотелось поймать на крючок: второй раз такого случая не представится.

Он выкручивается из всех ситуаций, эта маленькая изворотливая сволочь. Ну ничего, они подождут. Подождут и послушают.

В конечном счете Джон-Джон не уйдет от них.

Джозеф Томпсон был в восторге от того, как сегодня идут дела. Припарковывая машину у дома своей подружки Деллы, он заметил, что она машет ему рукой из сада. Он надеялся, что она пригласит его на ленч.

Делла поставила чайник и, непринужденно болтая, вынимала покупки. Ему нравилось бывать у нее — здесь всегда дружелюбная атмосфера.

Делле слегка за пятьдесят, она полная, с большими грудями. Ее тронутые сединой волосы коротко подстрижены. Платьям она предпочитает спортивные брюки и тенниски. И каждый раз она говорит, что рада видеть его.

— Ты подумал над моим предположением Джо?

Она вопросительно взглянула на него, но он знал, что Делла — не тот человек, который будет настаивать. Он улыбнулся и произнес:

— Это сложно, Делла. Не забывай, у меня Томми.

Она вздохнула.

— Я понимаю, конечно. Но до меня дошли слухи, что он потихоньку встает на ноги.

Джозеф нахмурился.

— Что это за слухи?

Делла почувствовала скрытое беспокойство в его голосе. Она знала, что тема Томми для него очень щепетильная. Она не говорила Джозефу о том, что уже видела Томми. Ее подруга из «Бинго» показала его в магазине. Она жила с Томми в одном округе и сообщила ей, что все соседи любят Малыша. Но когда Делла взглянула на него, она поняла Джозефа. Его сын безобразно толст, а мужчине с таким темпераментом трудно жить с человеком, далеким от совершенства.

Джозеф был очень скрытен в отношении того, что касалось его сына, долгое время он даже отказывался говорить о нем. Одно это уже показывает, как он относится к малышу. До нее доходили отдельные сведения, что Джозеф, мягко говоря, недолюбливает сына, но она не знала, верить ли этому: он ведь так добр к ее детям, а ее внучек просто обожает. Джозеф говорил: как приятно быть членом настоящей семьи, и она понимала, что он имеет в виду.

— Ничего особенного, — ответила она наконец. — Старый ты болван! Я хочу сказать, он, видимо, отыскал для себя маленькую нишу, вот и все.

Джозеф почувствовал явное облегчение.

— Не знаю, Делла. Я не могу просто так взять и бросить его.

Она нежно улыбнулась.

— Ну что ж, предложение остается, созревай.

Затем Делла сменила тему. Она не собиралась углубляться в беседу, так как, не ровен час, он попросит ее согласиться на то, чтобы этот урод стал жить в ее доме. Нет уж, на это она не пойдет ни при каких обстоятельствах. Делла не столь добродушна, как думают некоторые. Она умеет отстаивать свою позицию, когда необходимо. Ее покойный муж понял это и, соответственно, изменил свое отношение к ней. Она была уверена, что с Джозефом Томпсоном произойдет то же.

Но нельзя забывать главного. Она должна подойти к нему с другого конца.

Делла улыбнулась и сказала:

— А как насчет яиц с ветчиной к ленчу?

Джозеф ухмыльнулся:

— Звучит заманчиво.

Она открыла холодильник и вытащила жаркое из мяса с овощами.

— А еще я приготовила вчера капусту с картофельным пюре. Это будет вкусно с мясом.

Она также вынула помидоры, грибы и колбасу. Она знала, как завоевать мужчину, — она была мастерицей в этом. Прежде всего она замечательно готовила, содержала дом в чистоте и не ограничивалась только лишь словесными заботами.

Джозефу здорово повезло, он понимал это. Он готовился к тому, чтобы сообщить Томми неприятную вещь.

Джеспер чувствовал себя лучше, но он не был настроен на беседу с Десси.

Он смотрел на своего друга так, будто видел его впервые. Он видел, какие взгляды бросали медицинские сестры на его татуировки. На шее Десси было выколото: «Режь здесь», а тонкие голубые линии, указывали, где именно. И кто-нибудь действительно резанет в один прекрасный день — Джеспер почувствовал усталость при этой мысли. Одна из сестер, негритянка с приятной улыбкой, направилась к кровати, но, перехватив взгляд холодных глаз Десси, тут же отступила. Джеспера вновь одолело смущение. В последние дни это становится нормой. Она отлично ухаживала за ним; чувствуя его страх, она выполняла все манипуляции эффективно и заботливо. В данный момент он испытывал боль, и укол, который она собиралась сделать, был бы весьма кстати. Он хотел, чтобы Десси ушел, но, разумеется, не собирался произносить это вслух.

— Она что, тебе нужна?

— Она — замечательная медсестра и, по правде говоря, действительно нужна мне в данный момент.

Десси кивнул, но недовольно, и это было заметно. Что-то не так — он чувствует это. Он ждет рассказа обо всем, а Джеспер избегает разговора.

Наконец Десси потерял сочувствие, которое, возможно, и испытывал к Джесперу, и агрессивным тоном рявкнул:

— Послушай, Джеспер, я никак не могу понять. Что произошло? Твоя мамаша считает, это дело рук Джон-Джона Бруера.

Он незаметно следил за своим другом, произнося это, но на лице Джеспера не дрогнул ни один мускул.

— А, чепуха.

— А твоя мамаша считает, что это все-таки он.

— А что ей остается? Тоже мне, нашелся источник информации! Еще скажи, что она была трезвая — ее даже выгнали отсюда. Она ненавидит Жанетту и хочет отвадить ее от нашего дома. Улавливаешь, откуда ветер дует?

Его тон был таким жестким, что Десси расслабился. Несмотря на свой пыл, он не стремился к реальной конфронтации, если можно этого избежать. Джон-Джон — это какая-то аномалия. Поначалу он даже нравился им. Но он такой непредсказуемый… Достаточно знать, как он поступил с Карти.

— Так кто ж тебя, черномазые?

Джеспер отрицательно покачал головой.

— Нет, скинхеды, как ты.

Десси нахмурился, на его крупном открытом лице отобразилось недоумение.

— Ты имеешь в виду нас?

— Нет, Десси, я хочу сказать, такие, как ты. Здоровые, абсолютно невежественные, с инстинктом толпы.

Десси обиделся, и это было заметно. Уже не в первый раз ему указывают, что он не самый смелый среди борцов за веру, когда действует в одиночку. Он успешно действует лишь в толпе.

— Приятный комплимент, спасибо.

Джеспер улыбнулся.

— Не заводись.

Десси тоже улыбнулся, но ему было не до шуток. Правда никогда не бывает смешной. Они оба понимали, что нанесен большой ущерб их отношениям.

— Откуда же они взялись?

Группировки скинхедов часто вступали в противоборство — такова была их звериная природа.

Джеспер пожал плечами.

— Они забыли представиться.

Похоже, Десси верит ему, значит, другие поверят. Придется теперь продолжать в том же духе.

Он надеялся, что Жанетта будет действовать так же, как и он. Она нравилась ему, пожалуй, он даже любил ее, но, разумеется, он никогда не признается в этом. Он был слишком крут для таких признаний.

— Прошу тебя, Джон-Джон!

Он пил кофе и всматривался в лицо сестры. Она не только хорошенькая, она умная, по крайней мере, умнее тех, кто по субботам дерется на футбольных матчах с силами правопорядка, а в остальное время шумят о том, что Англия должна оставаться белой.

Как же такое случилось с Жанеттой? Что бы ни говорили о Бруерах, они — многорасовая семья. Жанетта унаследовала длинные темные волосы от этого турка, с которым жила их мать. Турок удрал спустя пять месяцев, прихватив телик, видак и кошелек Джоани. Его прощальным подарком стал живот, который рос день ото дня.

Кожа Жанетты белая, но с оливковым оттенком, если присмотреться, поэтому она выглядит так необычно. Ее потрясающие глаза — зеленовато-коричневого цвета. Но ведь и Джоани брюнетка, она просто красит волосы, чтобы выглядеть блондинкой. Жанетта поступает так же, но ее волосы скорее каштановые, а это смягчает резкие черты лица.

Джон-Джон провел рукой по щекам. Он здорово устал.

Жанетта вновь сделала попытку.

— Он ничего не сказал фараонам. А всем остальным он сказал, что это дело рук скинов из соперничающей банды. Он не заложил тебя!

Джон-Джон по-прежнему молчал.

«Все остальные» — это скинхеды, друзья Коупса.

— Еще раз говорю тебе: перестань встречаться с ним, понятно?

Жанетта кивнула, и он не мог смотреть ей в глаза. В них отражалось то, что и должно было отражаться.

Он еще раз сказал, нежно и выразительно:

— Я серьезно, Жанетта. Не просто ради красного словца. Я имею в виду: ты не должна видеться с ним — это сказано раз и навсегда. Или в следующий раз я действительно убью его и с чувством выполненного долга пойду в тюрьму.

Она вновь кивнула и была готова разрыдаться, но он проговорил нежно:

— Дай мне все обдумать, оʼкей?

Жанетта вытерла глаза. Это было больше того, на что она надеялась.

 

Глава седьмая

Джоани хорошо выглядела и пребывала в прекрасном настроении. Ее волосы были безукоризненно уложены, макияж смотрелся естественно: над этим умело потрудилась симпатичная девушка из салона «Дебнемс лейксайд». Она надела сшитый на заказ брючный комплект с белой блузкой. В нем она выглядела сексуально, но в то же время деловито. Открытые туфли на высоких каблуках подчеркивали длину ее ног.

Джоани взглянула на себя в зеркало и была удивлена происшедшей с ней переменой. Она походила на женщину, собирающуюся на работу, на настоящую работу, и мысль о том, что свои прелести теперь не придется выставлять напоказ ради заработка, возносила ее к вершинам счастья.

Восхищение Джон-Джона, который вошел в комнату, растрогало ее до слез.

— О, мама, как ты выглядишь!

Джоани крепко обняла сына. Он красивый, Джон-Джон. Даже кудри ему к лицу. Орлиный профиль придает ему артистический вид, что соответствует действительности. Джон-Джон умеет блистать. В школе, когда он учился, намекали, что он может прославить свое имя. И это действительно так. Он и сейчас может — только не законным путем.

Джоани выбросила из головы эти мысли. Сегодня хороший день, и она не позволит, чтобы что-либо испортило его.

— Мне кажется, я начинаю совершенно новую жизнь, и все это благодаря тебе, Джон-Джон.

Он усмехнулся.

— Да нет, мама, здесь нет моей заслуги. Просто тебе давно уже нужна была достойная работа. Пол говорит, что ты должна использовать свои возможности.

Она снова улыбнулась.

— Мне — достойную работу? Жаль, что этого не слышала моя мама: она умерла бы со смеху!

— Или напилась бы до чертиков.

Оба засмеялись.

— Кира что-то задерживается, — сказала Джоани.

Они, не сговариваясь, взглянули на часы, которые представляли собой весьма приблизительную копию Тадж-Махала, выполненную из золотистой пластмассы. Кира купила их на Рождество. Никто так и не решился сказать ей, что они думают об этих часах на самом деле.

Теперь они оба смотрели на циферблат с озабоченными видом. Уже почти пять — Кира должна была прийти часом раньше.

— Возможно, она пошла к Томми.

— Пойду узнаю, мама. А ты приготовь пока чай.

Джон-Джон выскользнул из квартиры, радуясь небольшой передышке. Не так давно он курил марихуану, и, поскольку предстояла работа, требовавшая принятия решений, надо было проветриться.

Он не мог успокоиться по поводу Джеспера. До него доходили слухи, что тот очень плох. Отбитая печень или что-то в этом роде. Странно, обычно он контролирует свои удары. Возможно, во всем виновата Жанетта. Он перенервничал из-за нее, потерял контроль, и это волновало его больше всего.

Кира была пьяна. На нее было ужасно смотреть.

Бетани очень испугалась, так как все начиналось в виде шутки. Она незаметно сунула под жакет бутылку бакарди, взятую у матери, и принесла ее в парк. Это казалось замечательной забавой. Но бакарди, смешанный с кока-колой вызвал у собравшихся девчонок тошноту. А Кира продолжала пить. Теперь ее выворачивало наизнанку, лицо ее то смертельно бледнело, то горело так, что можно было прикуривать.

Запах рвоты вызвал у Бетани ответную реакцию. Бетани знала о разрыве между ее матерью и матерью Киры. Ее мать ревновала к новой работе Джоани. Бетани не понимала почему, она заметила только, что Джоани ходит к ним в дом, а ей самой велено было не водиться с Кирой.

Теперь ей за все придется отвечать.

Кира лежала на траве. Было прохладно, и ее лихорадило. Каждый раз, когда она пыталась сфокусировать свой взгляд на Бетани, получалась не одна Бетани, а несколько, и это смешило девочку. Ее волосы растрепались, она была похожа на безумную.

Бетани готова была расплакаться. Она и сама чувствовала себя приотвратно, но при виде Киры, изрыгающей из себя черную массу, ей стало еще хуже. Обеих рвало до боли в горле.

В таком состоянии их и нашел сторож парка.

Двадцать минут спустя прибыла полиция. Бетани плакала, а Кира истерично хохотала.

Женщина-полицейский взглянула на сторожа и укоризненно покачала головой. Киру по-прежнему рвало, ее платье было перепачкано, так же как волосы и руки.

Женщина-полицейский вызвала «скорую помощь».

Джон-Джон даже не подозревал, чтобы человек с такой комплекцией, как у Томми, мог быстро двигаться. Едва он услышал, что Кира не вернулась из школы, он натянул пиджак и приготовился прочесывать улицы в поисках девочки. Явная забота этого человека произвела на Джон-Джона большое впечатление. Чтобы доверять Томми, ему понадобилось какое-то время, но теперь он, так же как и мать, считал его славным малым.

Когда Томми позвонил по телефону и спросил отца, не видел ли тот Киру, волнение в его голосе оказалось заразительным. Джон-Джон всерьез забеспокоился.

Толстяк повторял:

— Ты уверен, что не видел ее?

Наконец Джон-Джон велел ему успокоиться. Томми опустил трубку и сказал:

— Это единственный номер, кроме вашего, который я знаю. Но Кира не должна быть далеко. Она не может вот так взять и уйти, она знает, как мы волнуемся!

Он был готов расплакаться.

— Пожалуй, я вернусь к маме, хорошо? — сказал Джон-Джон. — Мы будем держать тебя в курсе дела.

Он с радостью вышел на улицу. После визита к Томми он по-настоящему разнервничался.

Джоани приехала в больницу к восьми пятнадцати. Моника уже была там. Обе женщины молчали, пока врач разъяснял им ситуацию.

У Киры случился приступ эпилепсии, кроме того, она страдает от алкогольного отравления. Для Бетани все обошлось благополучно, и она может идти домой.

— Это проклятая Бетани!

Джоани проговорила это вслух, не подумав. Моника же не считала свою дочь виноватой.

— Послушай, Джоани Бруер, твоя Кира виновата не меньше. Она тоже пила эту дрянь, никто ведь не заставлял ее делать это.

Джоани злобно помотала головой.

— Заткнись! Она сама никогда бы не додумалась до этого. Твоя Бетани — мастерица на подобные проделки.

Однако Моника, все еще переживавшая повышение Джоани, не собиралась сдаваться. Она сразу же взяла быка за рога.

— Кого ты здесь из себя строишь, а?

Присутствующие могли ее слышать. Джоани закрыла глаза, опасаясь того, что должно было, по ее мнению, произойти.

— Ты приходишь сюда, разодетая, как обезьяна, и ни с того ни с сего набрасываешься на мою бедную девочку! Да твоя Кира прямо святая. А то, что ты теперь не подставляешь свою задницу, вовсе не значит, что ты лучше меня! Я все о тебе знаю, дорогая!

— Тебе известно, Мон, что моя Кира может выкинуть, что угодно, только если ее научат сделать это. Ты же знаешь, какая она.

Джоани делала все возможное, чтобы успокоить Монику, но это было трудной задачей.

Моника уперлась руками в толстые бедра и закричала:

— Почему ты скрываешь правду, Джоани? Она отстает от своих сверстниц, она глупа как пробка, признай это в конце-то концов! Многие уже и сами догадались обо всем.

Она увидела, как Джоани изменилась в лице, и тотчас пожалела о сказанном.

— Ребенок для меня всё, Моника. Она отравилась алкоголем, и с ней случился припадок. Можно говорить о ней что угодно, но она не тупица, понятно?

Рука Джоани стала сжиматься в кулак. Моника вовремя вспомнила, на что способна ее подруга, если ее вывести из себя.

За ними обеими наблюдала полная рыжеволосая женщина. На ней был пестрый хлопковый брючный комплект и черные сапоги. Сначала они подумали, что она посетительница, но женщина произнесла отчетливым, профессионально поставленным голосом:

— Я — миссис Джонс, работник общественной службы больницы. Когда вы закончите, нам, видимо, следует поговорить.

Обе женщины в шоке уставились на нее.

Ситуацию спас Джон-Джон. Крепко взяв Монику под руку, он увел ее, оставив Джоани наедине с миссис Джонс.

Моника была испугана. Джон-Джон, очевидно, слышал последние слова их перебранки, и теперь она сожалела о том, что наговорила. Но у него на уме было другое. Не очень нежно вытолкнув ее из дверей больницы, он рявкнул:

— Вали отсюда, Моника. И уведи домой Бетани.

Дважды просить ее об этом не было необходимости.

Жанетта отправила Джесперу SMS-сообщение по мобильнику. Они обменивались такими сообщениями с самого начала, и их любовь — как им казалось — была сильней, чем прежде. Получив очередное подтверждение его верности, она почувствовала себя на седьмом небе.

Необходимо изыскать способ… Она была уверена в том, что близость между ними будет восстановлена. Просто нужно использовать все возможности.

Джон-Джон все предусмотрел, но она не позволит, чтобы он диктовал ей, как строить собственную жизнь.

Она сообщила Джесперу о недавнем казусе с Кирой, называя ее занозой в теле семьи. Впрочем, она была в какой-то степени признательна Кире, что внимание на время переключилось на нее.

Миссис Джонс разглядывала сидящую перед ней хорошо одетую женщину.

— Моя Кира в общем-то не глупая девочка, просто у нее трудности с учебой.

Миссис Джонс все прекрасно понимала. Мамаша считает, что она в сговоре с полицией и потому не идет на контакт.

— Просто Кира легко подпадает под влияние других — вот в чем беда. — Джоани все больше теряла спокойствие. — Я хочу видеть свою дочь, я ей нужна. Она не может обходиться без меня!

В искренности Джоани миссис Джонс не сомневалась. Под ее опекой находились еще двое детей со сломанными ногами и пожилая работница больницы, которую, как полагали, принудил к сожительству собственный сын. С Кирой было проще. Миссис Джонс напишет докладную, и дело с концом. Для проформы через пару недель семейку посетят по месту жительства, но, судя по всему, полезный урок извлечен из этого случая. А то, что Джоани — проститутка, ее не волновало: ребенок упитан и ухожен. Видимых признаков насилия не обнаружено. Создается впечатление, что это и в самом деле детская шалость.

Джоани с благодарностями покинула офис и вернулась к Кире. В глубине души она кипела: когда она доберется до Бетани, той мало не покажется.

Спасибо миссис Джонс, что Киру не внесли в список неблагополучных детей, которых работники общественных услуг могут посещать в любое время дня и ночи.

Джон-Джон сидел у кровати сестры. Джоани внимательно наблюдала, как он давал ей пить маленькими глотками. У Киры был очень неважный вид. Вскоре к ним присоединился Томми. Все трое сидели вокруг девочки, которая чувствовала себя ужасно, но наслаждалась любовью, которую никто не скрывал.

Когда немного погодя пришел Пол, что было вполне естественным, медсестры, заходившие в палату, едва удерживались от смеха — до того идиллической казалась картина.

Бетани была обеспокоена. Мать чуть не убила ее из-за этой выпивки, и она была подавлена. Ей нравилась Кира, как подругу она даже любила ее, и в глубине души понимала, что не следовало позволять ей пить.

В середине дня у Бетани разболелся живот, поэтому она ушла из школы. Дома она сделала себе макияж в спальне матери и там же намешала в стакан бакарди с кока-колой. Мать всегда говорила, что после пьянки необходимо опохмеляться. А поскольку она пила каждый день, Бетани было известно, что она имеет в виду.

В доме было грязно, но винить в этом некого: Моника перепоручила ей уборку несколько лет назад. Одежда и постельное белье всегда были несвежими; Моника удосуживалась стирать, лишь когда бывала трезвой. Теперь, поссорившись с Джоани, она зачастила в паб, и Бетани понимала, что все заботы о доме полностью легли на нее. В отличие от Киры, ей нравилось легкое опьянение, хотя она решила не пить слишком много, а так — для поднятия духа. Чтобы утолить боль, которая жжет ее изнутри.

О Кире заботятся сразу несколько человек. У Бетани же никого нет, кроме Моники, которая лишь время от времени вспоминает о своих материнских функциях. Любовь к алкоголю перевешивает у нее любовь к дочери.

Принятый коктейль заставил Бетани расплакаться, но это лучше, чем ничего. Она оглядывала неубранную комнату, и слезы катились еще сильнее! Плача, она прикладывалась к бакарди. Как и в случае с матерью, это заглушало боль.

Томми был смертельно напуган тем, что произошло с Кирой. Джозеф уже в который раз выслушивал его сбивчивый рассказ, пока ему это не осточертело. Он хотел вырваться отсюда. Он хотел пользоваться теми благами, которые могут ему предоставить Делла и его семья.

А благ было немало. Дом записан на Деллу, он узнал об этом. У нее есть деньжата на счету — страховка за старика, она прекрасно стряпает и не отказывается пропустить рюмочку-другую, играя в бинго.

К тому же Делла такая мастерица в области секса. В те несколько случаев, когда они занимались интимом, все кончалось быстро и с минимумом возбуждения. Она — подходящая для него партнерша. Последняя, с которой он имел дело, то и дело требовала от него подвигов, она изматывала его. Секс опасен, если хотите знать его мнение, особенно в их возрасте.

Дом Деллы светлый и просторный, у нее спутниковая антенна, а смех повышает настроение.

Чего же он ждет?

Он снова внимательно посмотрел на сына и ощутил отвращение. Надо уходить отсюда. Он чувствовал себя как в тюрьме, а может, и хуже.

— Послушай, присядь-ка на минутку, я хочу кое-что сказать тебе.

Малыш Томми сел. В его пухлых руках была чайная чашка, которая казалась игрушечной.

— Я уезжаю отсюда, Томми.

Сын смотрел на него несколько секунд, а затем спросил:

— Что ты имеешь в виду под словом «уезжаю».

Джозеф вздохнул.

— Тебе пора заботиться о себе самому. Я переезжаю к своей знакомой.

Джозеф ждал, как он отреагирует, но был немало удивлен, когда Малыш Томми лишь ухмыльнулся:

— Это будет для тебя хорошо, папа. Когда ты собираешься съехать?

Джозеф был выбит из колеи. В его ожиданиях явной радости сына не было места. Что, черт возьми, он будет делать без него?

— С тобой все будет в порядке, Томми?

Раньше отец никогда не задавал ему таких вопросов, и он ощутил, что-то, похожее на грусть, — в конце концов они живут вместе слишком долго.

Слишком долго.

Он радостно улыбнулся.

— Конечно, будет. Когда я еще встречу счастливую спутницу для себя?

Джозеф ответил уклончиво:

— Всему свое время. Сначала дай мне отсюда уехать.

Томми понял, что отец не очень-то высокого мнения о нем, и сразу сник.

— Твое белье почти высохло. Я проглажу его, — сказал он. — Думаю, тебе не терпится уйти. Она добрая?

Джозеф пожал плечами.

— Она хорошая. Наверное, добрая.

— У нее есть близкие?

Вопрос был простодушный, и Томми был удивлен, когда услышал ответ:

— Не суй нос, куда не надо! Ты имеешь в виду маленьких девочек. Я знаю тебя!

Томми покачал головой.

— Я не имел в виду ничего подобного, и тебе известно это. — Он уловил напряжение в собственном голосе. — Я рад за тебя, только за тебя. Надеюсь, тебе будет хорошо с ней.

Немного помолчав, он едва ли не вскричал:

— За что ты меня так ненавидишь, папа?

Раньше, до того как Кира вошла в его жизнь, он равнодушно принимал от отца оскорбления. Теперь же все изменилось. Он сожалел о том, чего не было, — о нормальных отношениях между близкими людьми.

Джозеф продолжал пить чай, не обращая внимания на обиду, испытываемую сыном. Он сказал что хотел, теперь надо готовиться к переезду. Он обвел взглядом маленькую убогую кухоньку и подумал о доме, в котором скоро обоснуется.

Перспектива новой жизни вызвала на лице Джозефа редкую улыбку.

Пол с интересом наблюдал за молодой девушкой, входящей в салон. Среднего роста, полная, натуральная блондинка с большими голубыми глазами — она могла бы привлечь клиентов.

Девушка улыбнулась и тихо спросила:

— Могу я поговорить с кем-нибудь из администрации?

Она была вежлива, и он ответил ей тем же.

— Что вам угодно, любезная?

Она снова улыбнулась.

— Мне нужна работа. — Голос ее излучал уверенность.

— А сколько тебе лет?

Девушка не смутилась:

— Я знаю, что выгляжу моложе, но мне почти двадцать. У меня с собой документы.

Она обезоруживала честностью. У нее легкий акцент, но он не мог определить, какой именно.

— Проходи в офис.

Она без приглашения села напротив него и положила ногу на ногу. Полнота шла ей, и она знала это. Ее одежда была простой, но в то же время притягивающей взгляды мужчин. Она была похожа на шестиклассницу. Черная юбка, несколько коротковатая, белая блузка, незастегнутая, чтобы демонстрировать загорелое тело. На ногах — туфли на высокой платформе.

Но больше всего о девушке говорили ее глаза. Казалось, что она знает слишком много, и Пол понимал, что такие глаза привлекут клиентов в салон. У нее невинный вид — пока не взглянешь в глаза. И Пол не сомневался, что она прекрасно знает о впечатлении, какое производит на мужчин.

Девушка в буквальном смысле золотая жила.

— Как тебя зовут — я имею в виду настоящее имя, а не то, каким ты пользуешься. Ты меня понимаешь?

Она кивнула.

— Лиз Паркер, а так — Анжела.

— Имеешь ли ты представление, с чем сопряжена эта работа?

Девушка улыбнулась как ни в чем не бывало.

— Да, знаю. Я занималась этим с тринадцати лет. Хотите меня испытать по высшему разряду?

Глаза ее теперь посуровели. Он понимал, что она выбросила козырную карту. Видимо, она очень нуждалась в работе, если сама предложила проверить ее. Он знает хозяев, которые проверяют девушек. Имеется в виду оральный секс, и большинство мужчин не преминут воспользоваться моментом.

Девушка обворожительно улыбнулась. Теперь наступил его черед. Но он лишь улыбнулся, и она напряглась.

— Я не дотронусь до тебя, дорогая. Покажи-ка лучше свое свидетельство о рождении и, если есть, другие документы. Я посмотрю, и мы договоримся. Но связи между нами не будет, идет?

Ее по-детски добрый взгляд сменился жестким выражением. Она открыла сумочку, подделку под «Берберри», и выложила документы на стол. Оба молчали, пока Пол не пошел снимать копию.

— Зачем вам это?

Он улыбнулся ее вопросу.

— Спасаю свою задницу, милая. Если кто-нибудь справится о тебе, у меня будет что показать.

— У вас не справятся, мистер Мартин.

Он снова улыбнулся. Теперь вот «мистер Мартин». Она знает, кто он, хотя сначала не подавала виду. Он восхищался тем, как быстро она сменила подход. Теперь она — сама вежливость, девушка, ищущая работу. Настоящую работу, не связанную с сексом.

Ему хотелось засмеяться, но он воздержался.

— Вынь все из сумки.

Она прижала сумку к груди.

— Зачем?

Он положил ее на лопатки и радовался этому.

— Вынь все из сумки, слышишь?

Она все еще прижимала сумку к груди.

— Сумка принадлежит мне!

— Но не в моем салоне, дорогая, привыкай к этому заранее.

Он силой вырвал у нее сумку и высыпал на стол содержимое. Девушка начала было кричать, но он быстро отреагировал:

— Заткнись, стерва!

Из сумки выпала туго набитая косметичка, презервативы, набор шариковых ручек, трубка для крэка и несколько монет из кошелька. В косметичке лежал экстази и, как ему показалось, амилонитрат. Но больше его обеспокоил шестидюймовый нож-бабочка.

— Гляди-ка, как ты вооружена!

Теперь она побледнела.

— Так кого же ты собиралась пришить?

Он держал нож в руке, будто взвешивая его.

— Это для обороны. Я работаю на панели. А вам известно, что это такое.

Ее голос звучал жалобно, и ему даже стало ее жаль. Когда бравада улетучилась, она превратилась в маленькую испуганную девочку.

— Послушай-ка, что я тебе скажу, — сказал он. — Твоя первая ошибка заключалась в том, что ты предложила мне оральный секс. Я мог бы проглотить это, прости за каламбур, но наркотики и оружие… В моем салоне это недопустимо. Убирайся отсюда!

Она не шевельнулась. Она посмотрела на него, и он понял, что у нее глаза — как у его младшей дочери. О, этот обезоруживающий взгляд девочки-подростка, практикующей свое обаяние на близком человеке, как правило, на отце.

— Прошу вас, мистер Мартин! Мне действительно нужна эта работа. Я бы никогда не принесла сюда ничего такого. Я знаю правила и, клянусь, оставила бы все это дома!

— А как же крэк? Если ты сидишь на нем, то без него не обойдешься…

— Это не для меня, это для моего приятеля!

— Ты купила это для него?

Она кивнула.

— Ну и тип, этот твой приятель! Думаю, ты купила крэк на свои деньги?

Она вновь кивнула.

— Хочешь совета, детка? Меняй своего приятеля — и чем скорее, тем лучше. Не пройдет и трех месяцев, как ты сама пристрастишься к крэку. Я не в первый раз встречаюсь с этим.

Девушка тяжело вздохнула. Он видел, что она вот-вот расплачется.

— Поверьте, мне нужна эта работа… Я не могу больше проводить все ночи на панели. Я хочу получить работу, чтобы расплатиться за комнату…

Пол сел и некоторое время внимательно смотрел на нее. Девушка цепляла. Он понимал, что она принесет пользу бизнесу. Джоани могла бы оформить ее, но из-за проступка Киры она отсутствует. Ее напарница тоже отсутствует — где-то в загуле с новым любовником. Выходит, ему придется самому заниматься этим.

— Кто твой приятель?

Она удивилась.

— А зачем вам знать это?

— Потому что я такой любопытный! Давай выкладывай, кто он?

Девушка вновь вздохнула, и он увидел, что она собирается соврать ему. Чтобы предотвратить это, он резко сказал:

— Я за пару часов могу узнать его имя, адрес и размер члена, дорогая, так что не ври мне.

— Пиппи Лайт.

Брови Пола поползли вверх от удивления.

— Пиппи… Боже милостивый, так ты действительно начала с самого дна! Пробиваешься в люди?

Она пожала плечами.

— Откуда ты?

Она поразмыслила и осторожно сказала:

— Из Кардиффа, но с детства живу здесь на попечении.

— Ты знаешь, что у меня много девушек? Они постоянно приходят и уходят.

Она дружелюбно улыбнулась.

— Мне нужно лишь начать, мистер Мартин, но я отработаю своей задницей, если вы предоставите мне шанс.

— А как же Пиппи? Как сутенер, он невоздержанный и высокомерный. Не хочу, чтобы он досаждал нам здесь.

— Он и не будет! Послушайте, могу я быть откровенна с вами?

Он кивнул.

— Хорошее начало, девочка.

— Я выбрала этот салон из-за Пиппи. Я знаю вашу репутацию и уверена, что вы отвадите его от меня, пока я на работе. Вчера вечером он привел нового клиента, но я не хочу такой работы. Я готова работать, но не когда у тебя отбирают каждое пенни!

Пол поверил и сжалился над ней. Время от времени ему приходилось встречать девушек в таком положении. Затем он взглянул на часы. Он опаздывает, да к тому же ему наскучила собеседница. Пиппи не придет к нему, он это знал.

— Заступай прямо сегодня, ровно в шесть. Работаешь до двух, понятно?

— Спасибо, мистер Мартин, вы не пожалеете.

— Если я пожалею, дорогая, тебе будет известно об этом.

Когда они выходили из офиса, Лиз чувствовала себя гораздо лучше, чем раньше, и это было заметно.

Джон-Джон ждал Пола на улице. Он посмотрел на девушку и улыбнулся. Она ответила ему, и Пол заметил, что это была настоящая улыбка, не похожая на ту, которой обычно одаривают клиентов. Она стала выглядеть еще моложе и еще симпатичнее.

В машине он взглянул на Джон-Джона и проговорил с иронией:

— Мы влюблены, не так ли?

Джон-Джон не ответил, и Пол рассмеялся.

— Она бывала на нашей территории гораздо чаще, чем Ред Рам, сынок, а ее нынешний любовник — Пиппи Лайт, так что желаю удачи, Джон-Джон, она тебе пригодится!

Джон-Джон лишь улыбнулся.

Ему нравилась девушка, и его больше ничего не интересовало.

 

Глава восьмая

Кира чувствовала себя больной и выглядела таковой.

Как и многие до нее, она поклялась, что больше никогда не будет пить. Голова по-прежнему болела, мучила жажда. После инцидента прошла уже неделя, но последствия продолжали ощущаться. Однако больше всего ей не хватало Бетани. Она знала, что мать находится в состоянии войны с Моникой, но не могла понять, почему Бетани не разрешают бывать у нее. Она утешала себя мыслью, что конфликт будет улажен, когда она вернется в школу. По крайней мере на это она надеялась. Раньше размолвки между матерью и Моникой не были столь затяжными, а теперь это заставляло ее волноваться.

Лежа на софе перед телевизором, по которому передавали «Улицу Коронации», она казалось маленькой и уязвимой. Даже Жанетта жалела сестру. Ее собственные проблемы наконец-то отступили, и теперь она угощала Киру чаем. Видя ее в таком состоянии, она осознала, как сильно любит сестру. Однако преданность, в таком изобилии проявляемая другими членами семьи, все же была ей недоступна. Жанетта была на грани деяния, в такой степени не отвечающего моральному кодексу Бруеров, что ей страшно было даже подумать об этом, не говоря уже о том, чтобы осуществить задуманное.

Теперь, когда мать после недолгого перерыва приступила к работе, Жанетта сама предложила сидеть с сестрой, руководствуясь, однако, при этом корыстными мотивами. Джон-Джон следил за ней, как ястреб, и она старалась продемонстрировать брату, что она дома, с сестрой, хотя на самом деле собиралась навестить Джеспера. Он уже выписался из больницы, хотя был все еще слаб. Он фактически обслуживал себя сам и поправлялся гораздо быстрее, чем можно было ожидать. Но он стал другим: нервным и мрачным.

Жанетта чувствовала свою вину в этом. В конце концов на Джеспера напал ее брат. За это она крепко ненавидела брата, хотя и любила его. Она понимала, что Джон-Джон считает Джеспера расистом, и считает не без оснований. Но она желала Джеспера, и это было для нее главным.

Весь день они обменивались SMS-ками, и она собиралась пойти к нему во что бы то ни стало. Даже если это чревато разрывом с Джон-Джоном, хотя сама мысль об этом ее пугала. Тем не менее она осуществит свой замысел любой ценой.

Сегодня вечером Карен с друзьями пойдет в паб, а Джуни будет ее сопровождать, чтобы предупредить их, когда та пойдет домой.

Она наблюдала, как Кира допивает остатки сладкого чая, и ждала, когда сестра заснет. Действие снотворного рассчитано на весь вечер. Подруга сказала ей, что постоянно дает таблетки своей маленькой дочери. Это позволяет ей заниматься бизнесом, что на их жаргоне означает добывать наркотики или отрабатывать за них.

В девятнадцать лет у Лорны уже пятилетний ребенок, и скоро будет еще один. Она — королева округи; молодые девчонки прислушиваются к ее мнению, как в вопросах секса («Дай им то, чего они хотят, и получишь всё желаемое»), так и по поводу школьных дел («Всегда поступай по-своему, тебя отругают и отстанут в конце концов»). Все ее советы оказывались полезными.

Лорна — признанный авторитет. И раз у ее дочери не было побочных эффектов, то Жанетта не тревожилась за сестру. К тому же никто не подумает, что она бросит ее на произвол судьбы после случившегося. План был без изъянов. Когда она вернется домой, то будет сидеть на софе и смотреть телевизор, будто бы и не ходила никуда.

Малыш Томми заслужил вечерний отгул, тем более, что он стирает и гладит белье отцу, готовившемуся к большому переезду. Все разработано до мельчайших деталей, будто это — подарок судьбы.

Джон-Джон занимается сексом с новой пташкой из салона, а мать разбирает с Полом документацию.

Жанетта улыбнулась. Она впервые слышала, чтобы это так называли!

В последнее время Пол регулярно бывает у них, и мать сияет в лучах его внимания. С одной стороны, Жанетта рада за нее, но с другой — бомба вот-вот разорвется: Пол исчезнет, как это всегда бывало, и мать опять останется на бобах.

Но сама она не упустит своего шанса на счастье, если это еще возможно. Джеспер для нее все, и она принимала это как данность, точно так же, как и ее мать, много лет назад.

Глаза Киры уже смыкались. Жанетта нежно взяла у нее из рук пустую чашку и поставила на тумбочку. Казалось, что она вот-вот взорвется от возбуждения, вызванного предстоящей встречей с Джеспером, возможностью любить его.

Спустя десять минут она взглянула на крепко спавшую сестру и выскользнула за дверь.

Джон-Джон был во власти страстей, и понимал это.

Лиз Паркер притягивала его как магнит. Хотя он и презирал ее, заниматься с ней сексом ему нравилось. Но когда все кончалось, ему хотелось бежать как можно быстрее.

То, что она проститутка, не волновала его: он же не собирался соединять с ней свою судьбу. Но все же он замечал за собой странные поступки. Как помощник Пола Мартина, он имел право выбора проституток — такая вот должностная привилегия. Однако он не спешил воспользоваться ею. Лиз заменяла ему всех остальных. Правда, в данный момент он хотел смыться от нее, и как можно быстрее.

Когда Лиз натягивала на себя трусики, он сказал как бы невзначай:

— Я, пожалуй пойду, через двадцать минут у меня встреча с Полом.

Лиз никак не отреагировала, и он понял: она догадалась, что он врет. Он дал ей десять фунтов на такси и ушел. Дома он собирался принять душ, отдохнуть немного и заступить на работу в ночь. После секса с Лиз он каждый раз ощущал потребность отмыть свое тело. Но он трахался с ней трижды в день. Соответственно, это означало три душа в день. Оставалось лишь надеяться, что вскоре он завяжет с ней, и все станет на свои места.

Бетани вошла в квартиру Бруеров и увидела спящую на диване подружку. Она открыла дверь ключом, который Джоани прятала в угольном люке — такие люки есть у каждой квартиры. Кроме угля в них обычно бросают всякий мусор. Многие хранят в люках запасные ключи, и Джоани не была исключением. Сначала Бетани долго стучала в дверь. Она не ожидала застать Киру одну, да к тому же спящей. Киру никогда не оставляли одну, в отличие от самой Бетани, которая росла без чьего-либо участия.

Она попыталась разбудить подружку, но, не преуспев в этом, удовлетворилась сущими пустяками: кольцом с туалетного столика Джоани и пятьюдесятью фунтами из гардероба Джон-Джона. Она покинула квартиру так же тихо, как вошла, не уверенная в том, что будет делать с украденным, но удовлетворенная содеянным. Подобно матери, она всегда использовала предоставлявшиеся ей шансы.

Пол и Джоани сидели в пабе в Эссексе. Они беседовали о своем салоне. Пол был доволен тем, что Джоани возвращается к работе, так как ему надоело вести дела. Поначалу девушки волновались в его присутствии, что, разумеется, было естественным. Однако такое волнение не способствовало созданию в салоне рабочей атмосферы. К тому же ему нравилась старая поговорка: собака лает, да не кусает. Про себя он называет своих девушек «собаками», и это было подходящее для них прозвище.

Он не хотел брать на должность администратора кого-то еще, так как это выйдет ему боком, когда вернется Джоани. Оказаться между двух огней совсем не входило в его планы.

Джоани выглядит в эти дни замечательно, несмотря на все неприятности. Он по-прежнему хочет ее, а для него желать кого-то на протяжении многих лет — это повод для удивления и беспокойства.

Он подозревал, что стареет. Он знал, что молодые девушки научились обслуживать клиентов по высшему разряду, но все они хотели одного — заполучить себе только постоянного. А постоянство его всегда отпугивало. Его единственная потребность — быстрый секс без продолжения. Если ему захочется остренького, он съездит в Уэст-Энд и заплатит за изощрения. Но нужны ли ему изощрения? Это все равно что смотреть порнографический фильм в прыщавом возрасте — лишь понапрасну растрачивать силы. Он пользуется авторитетом, у него водятся деньжата, но ему нужен лишь быстрый секс, вот и все. Неужели это так трудно понять?

Он наблюдал, как Джоани расправляется с бифштексом. Она ела красиво, и мимо него не прошло, что другие мужчины в баре с интересом посматривали на нее. Она не обращала на них внимания, и это ему почему-то нравилось.

Она выглядит неплохо, старушка Джоани. Этого у нее не отнимешь. И тем не менее им следует поговорить о делах, чем они, собственно, и занимались.

С лица Джоани постепенно исчезали морщины, вызванные напряжением. За последние несколько дней ей пришлось многое пережить, и она, как обычно, выдержала испытания гораздо достойнее, чем другие бы на ее месте.

У Джоани присутствовал инстинкт к выживанию, и в глубине души он понимал, что это справедливо. Такую жизнь не смог бы прожить никто другой. Во всяком случае, так же успешно, как она.

Потом он посадит ее в свой автомобиль. Ему нравится заниматься этим на заднем сиденье. Там тесно, но весело.

И главное, чего не отнимешь у Джоани, так это ее склонности к смеху.

Она была вынуждена сделаться такой.

Джин Бест стучала в дверь квартиры Джоани, когда по лестнице поднимался Джон-Джон. Она была маленькой, черненькой и явно не из их района.

Он одарил ее обезоруживающей улыбкой.

— Могу я помочь вам?

Джин в свою очередь улыбнулась этому вежливому молодому человеку:

— Мне нужна миссис Бруер, Джоан Бруер.

Джон-Джон кивнул.

— Это моя мать. Боюсь, что ее нет дома.

От его внимания не укрылось, что гостья явно пришла по делу. В руках у нее была папка. Нет сомнения: она либо из Общественных услуг, либо из Службы по делам несовершеннолетних.

Он открыл ключом дверь и пригласил ее войти. Он подумал, что Жанетта осознанно не открывала дверь незнакомой женщине, и искренне порадовался за сестру.

— Это обычное плановое посещение, после того что произошло с Кирой…

Джин Бест сразу обозначила цель своего визита, и Джон-Джон оценил это. Она поставила его в известность, что ее цель проверить, все ли благополучно с девочкой, — на этом ее миссия заканчивается. Ее голос был приветливым, и у Джон-Джона не было ни малейшего повода для беспокойства.

Однако, когда они вошли в комнату, улыбка исчезла с лица обоих. Кира лежала на полу в неудобном положении. Падая, она смахнула безделушки, стоявшие на тумбочке. Было совершенно очевидно, что ребенок без сознания.

— Жанетта!

Джон-Джон позвал сестру, поднимая Киру с полу. Девочка приоткрыла глаза, но ее веки тут же сомкнулись. Было очевидно, что она находится под воздействием снотворного.

— Что здесь происходит?

Теперь тон Джин Бест был совсем другим, в нем звучали властные нотки. Джон-Джон, обескураженный ситуацией, не нашел, что ответить. Он хотел знать, где Жанетта, и знать немедленно.

Джин Бест нагнулась над Кирой, чтобы нащупать пульс. Пульс был слабым и прерывистым.

Джон-Джон попросил ее уйти. Он сказал женщине, что его другая сестра должна была сидеть с Кирой. Поскольку сестры нет, он должен выяснить, куда она ушла. Возможно, она разыскивает его, увидев, что с Кирой не все в порядке.

Его голос звучал неуверенно. Он знал, что женщина не верит ему, но не мог придумать ничего лучшего. Уйти-то она ушла, но он знал, что она вернется и что это чревато неприятностями. Крупными неприятностями. Но не такими тяжкими, какие выпадут на долю Жанетты, когда та наконец явится домой.

Для начала он позвонил на мобильник матери, а затем сестре. Никто не ответил, что было для него неожиданностью. Тогда он позвонил Малышу Томми и попросил его посидеть с Кирой.

Затем он пошел к Джесперу.

Джоани и Пол сплелись в объятиях друг друга на заднем сиденье благоухающего одеколоном «ягуара» и хохотали до упаду.

— А помнишь, Джоани, как много лет назад, когда мы развлекались в лесу, фараоны осветили салон нашей машины фонариком, и ты закричала: «Не вылезу, пока мне не заплатят!»

— О, это было отвязно!

— А помнишь их лица? В цирк ходить не надо!

Он крепче прижал Джоани к себе, через тонкую ткань ощущая тепло ее тела. В полутьме она казалась моложе — почти такой же, какой была много лет назад, когда только начинала на него работать. Уже тогда она была необычной девушкой, хотя он так и не понял до конца — какой именно. Пожалуй, он любил ее, если он вообще способен на чувства.

— Пора двигаться, девочка.

Джоани не шелохнулась. Она ценила те редкие часы, когда они оставались наедине.

— Спасибо, Пол!

Он усмехнулся, глядя на нее.

— За что?

Она улыбнулась.

— За то, что был рядом последние несколько недель…

Он нежно поцеловал ее в лоб.

— Мы друзья, Джоани, правда? А друзья всегда помогают в трудную минуту.

Отпустив ее от себя, он сделал вид, что хочет потянуться. Джоани молча застегнулась; атмосфера в машине снова изменилась.

Она тяжело вздохнула. Надо бы ей помолчать, и тогда они по-прежнему лежали бы здесь, наслаждаясь обществом друг друга. А теперь придется возвращаться в реальность, и виновата во всем только она.

Ее длинный язык всегда приносит ей одни неприятности!

Бетани спала, когда Моника вернулась домой. Щеки девочки раскраснелись, она выглядела совсем ребенком. Движимая незнакомым ей чувством вины, Моника решила перенести дочь на кровать. Когда она подняла ее, то заметила под подушкой пятьдесят фунтов и кольцо Джоани.

Бетани тут же была разбужена. После нескольких грубых тычков все было рассказано. И Монику взволновали не столь воровские наклонности дочери (в принципе она знала о них и раньше), сколько тот сногсшибательный факт, что Киру, девочку «с трудностями в обучении», а попросту недоумка, оставили дома одну. Поистине чудесам нет конца!

Это известие было для Моники бальзамом на душу. У Джоани теперь есть приличная работа, у нее на побегушках этот толстяк. Но она, Джоани, — такая же проститутка, как и сама Моника.

Моника не преминет рассказать об этом соседям. Пусть знают, что она, Джоани, не такая уж безгрешная, какой хочет показаться. В конце концов, что возомнила о себе эта Джоани?

Больше всего Монику бесило то обстоятельство, что Джоани Бруер, при все ее недостатках, была гораздо лучшей матерью, чем она сама. Старшая ее дочь не желала иметь с ней ничего общего, и скоро ее примеру последует младшая, Бетани. Моника не интересовалась детьми, по сути, она бросила их на произвол судьбы.

Джоани вошла в парадное, чувствуя себя счастливой. Хотя вечер и был слегка испорчен ее собственными глупыми изречениями, она все же испытывала блаженство. Ее волосы, одежда, кожа пропитались ароматами Пола — дорогими сигаретами, хорошим одеколоном, и ей не хотелось смывать их. Да, быть рядом с Полом уже кое-чего стоит. А теперь она стала его помощницей. Такое доверие надо ценить!

Входя в квартиру, она улыбалась. Пол велел ей приступить к работе завтра вечером. Он полагал, что она отлично справится со своими обязанностями, и она его не подведет. Она придет завтра в салон и наведет там полный порядок. Во всяком случае, Пол не разочаруется.

Когда она вошла в комнату, то по лицу Джон-Джона поняла: что-то случилось.

— Что, Джон-Джон?

Джон-Джону стало больно от того, что ему предстояло сказать.

— Жанетта ушла из дому. Думаю, она дала Кире какие-то таблетки. Я с трудом разбудил ее.

Джоани старалась понять, что к чему.

— Жанетта?

Джон-Джон вздохнул, объясняя ей снова.

— Жанетта, наша Жанетта, дала Кире таблетки?

В ее голосе сквозило недоверие.

Джон-Джон пустился в подробности.

— А где она?

Голос Джоани был слабым.

— Она ушла, мама.

— Что ты имеешь в виду? — удивилась Джоани.

Он пожал плечами и выдохнул:

— Я выгнал ее, мама.

Джоани прищурилась, недоверчиво вопрошая:

— Выгнал?

Джон-Джон сел рядом с ней.

— Мама, она больше не вернется сюда ни сегодня, ни когда-либо. Она переступила черту, двуличная сучка! Здесь была женщина из Общественной службы…

Он видел, как лицо матери побледнело.

Джоани покачала головой:

— Нет, Джон-Джон, они не заберут у нас Киру. Это — главное, — но в ее голосе не было уверенности.

Джон-Джон попытался успокоить мать, его усилия были тщетными.

— Она отравила Киру?

Он кивнул.

— Похоже на то, мама. Я нашел упаковку тазепама в ее спальне. Думаю, она достала его у своей стервы-подружки. К этой суке я еще зайду.

Его слова навели Джоани на мысль, куда могла уйти старшая дочь.

— Джеспер? — спросила она, не скрыв беспокойства.

— Нет, мама, с ним все нормально. И если Жанетта так уж нужна ему, пусть забирает эту сучку.

Джоани прошла в спальню и взглянула на Киру. Лицо девочки было безмятежным. Но материнское сердце сжала печаль. Этого ребенка преследует неудачи — с самого рождения. Джоани надеялась, что со временем все изменится, но, похоже, ее надежды не оправдаются.

Смахивая со лба волосы Киры, она удивлялась Жанетте, которая решилась подсыпать снотворное такой крохе! Но еще больше она удивлялась тому, что Жанетта продолжала путаться с этим головорезом Джеспером Коупсом.

Джоани многое бы простила старшей дочери, но напичкать девчушку тазепамом — это уже слишком! Если она не может без Джеспера, пусть будет так. Жанетта может жить с ним, под крылышком у пьяницы-мамаши и в окружении друзей-расистов. Единственный достойный член этой семейки — его сестра Джуни: она, не ропща всю жизнь, возится с матерью. Джоани тоже пришлось всю жизнь возиться с матерью, и она ей сочувствовала. Но теперь Жанетта с головой погрузится в это дерьмо, и Джоани не хочет больше видеть дочь.

Неужели Жанетта настолько глупа, что не понимает: Джеспер всегда будет помнить о ее происхождении. Отец Жанетты — мусульманин, он был неплохим мужиком, но его неуравновешенность достала даже ее, терпеливую Джоани. И его турецкая кровь течет в жилах дочери, хочет она того или нет.

Нет, Джон-Джон прав: пусть они забирают ее, Джоани и так делала для Жанетты все возможное. Ей скоро будет пятнадцать: девочка выросла. Она — эгоистка, и останется такой навсегда. К тому же ревнует этого бедного ребенка, которому нужна всесторонняя помощь. Но такова Жанетта: только я, я, одно чертово я!

Джоани закрыла руками лицо и зарыдала, как никогда в жизни. Всю ночь она находилась во власти предчувствия, что наступает поворотный момент в ее жизни. Рядом с Полом она полагала, что это к лучшему, но сейчас она не была уверена в этом. Казалось, над ее семьей навис рок. Однако ей не хотелось верить в это.

Если бы Жанетта появилась сейчас, она бы разорвала ее на части, поэтому хорошо, что дочери нет. Может быть, Джеспер Коупс и способен на подвиги, но у нее было такое чувство, что парень не стоит и ломаного гроша.

Она продолжала плакать, пока Джон-Джон не накричал на нее. В голосе сына она слышала разочарование и страх, гнева в нем не было.

Когда Джоани теряла душевное равновесие, она была в силах кричать, швырять вещи, даже могла стукнуть кого-нибудь из старших детей. Но беспрестанные рыдания — такого еще не было. И Джон-Джон не знал, что делать. Не имел ни малейшего понятия.

Пол сидел в холле собственного дома и потягивал теплый коньяк, который наливал в бокал из старого хрустального графина. Он оглядывался вокруг. В полумраке холл казался жутковатым. Но он знал, что большинству людей он бы понравился, — жена постаралась на славу. В таком холле хорошо расслабляться. Но он никогда не расслабляется в собственном доме. Он чувствует себя здесь посторонним. Это какое-то наваждение: ведь он строил дом для жены и детей. Но они теперь живут сами по себе. Он платит за все, они улыбаются ему, иногда благодарят — на этом общение заканчивается. Он не больше знает о своих девочках, чем о них знают посторонние.

Сейчас они опять за городом. Они часто там бывают, и Пол не возражает. Он понимает, что должен возражать, но… Он не знает, о чем говорить с дочками, когда они рядом. В прошлом он приезжал к ним на уик-энды; теперь он не беспокоит их, лишь время от времени разговаривает по телефону. И это нормально — ведь им постоянно что-то нужно. Он знал, что за глаза дочери называют его «наш кошелек», и однажды это вызвало у него улыбку. А теперь вот не вызывает. Кошелек, набитый деньгами, — это неплохо, но в лоне семьи хотелось быть просто отцом.

Пол вспомнил квартиру Джоани и сравнил ее со своими хоромами. Его дом был стерильным, неживым. Здесь он ощущал себя пассажиром переполненного лифта, а ведь он купил этот дом, причем купил за приличную сумму.

Пол налил себе еще коньяку и включил одну из ламп. Холл сразу преобразился, и ему вдруг пришло в голову залить дом светом. Он прошелся по комнате, щелкая выключателями.

— Прямо хоть сейчас устраивай вечеринку!

Впервые с момента покупки дом приобрел привлекательный вид. Удовлетворенный, Пол залпом осушил стакан. Коньяк теплой волной побежал по пищеводу.

Он подумал, как отнеслась бы к его дому Джоани. Дом ей бы очень понравился, он не сомневался в этом. Но он подумал, как бы она прореагировала, если бы он сказал ей, что в действительности предпочитает бывать в ее квартире с ее дурацкой коллекцией принадлежностей для устройства званых обедов и с ее шумными детьми, которые, хотя и сорванцы, но похожи на мать: что есть, то есть.

Он жалел, что так рано покинул ее. Он собирался пойти в клуб, которым владеет его приятель в Кингс-кросс, но в последний момент передумал. Он теперь хотел, чтобы она была здесь, и они могли бы посмеяться и вспомнить былые времена.

Это прямо какое-то безумие: у него есть все, о чем только можно мечтать, его знают в лицо все без исключения, в его распоряжении лучшие места в ресторанах, лучшие девушки, в конце концов, а он проводит время в обществе проститутки, зачавшей троих детей от разных мужчин, продающей свое тело первому встречному…

Он почувствовал, как глаза обожгли слезы.

И что же это за жизнь, когда Джон-Джон значит для него больше, чем собственные дочери? Да будь у него сын — он бы несомненно вырос таким же эгоистом, как и девчонки! Сильвия позаботилась бы об этом. Он никогда не любил жену и теперь расплачивался за это — одиночеством, равнодушием со стороны детей.

Пол вздохнул.

А действительно, за что его любить. За то, что он наживается на проституции? Порядочные люди не подадут ему руки… Раньше он плевать хотел на такие мелочи, но теперь ему было больно. И эта боль была сильнее физической.

Пол опустил голову на ручку кресла и несколько раз позвал:

— Джоани…

 

Глава девятая

— Вчера вечером там что-то происходило, это точно.

Джозеф равнодушно слушал болтовню сына, радуясь тому, что сегодня последний день его пребывания здесь и, соответственно, последнее слушание нескончаемой саги сына о его друзьях Бруерах.

Было, конечно, неприятно, что из-за них Джозеф не мог более делать и говорить, что хочет. Его саркастические нападки на сына сократились, так как Джон-Джон Бруер может задать ему жару, если он обидит их няньку. Джозефу не терпелось уехать, и сын не мог дождаться, когда отец уедет. У каждого были свои планы, и каждый знал о планах другого.

Но они заключили перемирие, и пока что оно оставалось в силе.

— Эта Жанетта такая неумеха; ты, папа, понимаешь, что я имею в виду? От нее одни неприятности.

— Ты поосторожней с этой девочкой… Помнишь последние неприятности? — Джозеф остановил болтовню Томми, услышав его планы в отношении Киры.

Сын в ответ уставился на него немигающим взглядом, который имел с детских лет. Это нервировало Джозефа, так как создавалось впечатление, что перед ним пустой сосуд.

Затем Томми зашевелился, подошел к отцу и, взглянув ему в лицо, спокойно проговорил:

— Похоже, ты помнишь это намного лучше меня. Но ты не учел одного: у нас с Кирой особые отношения. Я люблю ее, по-настоящему люблю. И не в плохом смысле. Ту любовь оставляю на совести извращенцев.

— Ты не знаешь, что такое любовь.

Томми ухмыльнулся.

— Хочешь сказать, что ты знаешь?

Джозеф, не выдержав, первым отвел взгляд. Он хотел лишь убраться отсюда — убраться раз и навсегда.

Теперь его сын сам принимает решения, и это заставило Джозефа чувствовать себя неловко. Сын словно оправился после спячки, и нрав у него оказался пренеприятнейший.

Нет, Джозефу явно пора уходить.

— Кстати, передай своей возлюбленной, что я зайду, когда вы здесь обоснуетесь.

Это было сказано в виде угрозы, и оба поняли это. Повисло тяжкое, напряженное молчание, действовавшее на нервы.

Хейди Маркс внимательно прочитала лежащий перед ней отчет. Получается, что Кира Бруер попала в больницу с алкогольным отравлением, но обслуживающий персонал счел, что это всего лишь детская шалость, не заслуживающая внимания. Однако повторная проверка обнаружила, что ребенку, оставленному без присмотра, видимо, подсыпали снотворное. Брат Киры (на него, как ей было известно, имелось огромное досье, составленное ранее), подтвердил, что девочка находилась под присмотром сестры (на нее тоже имелось досье) и что сестра отлучилась якобы всего-то на несколько минут — искать его, Джон-Джона Бруера.

Все это выглядело правдоподобно, писавшая отчет Джин Бест выделила красным следующий абзац: «Девочка выглядела так, словно находилась под воздействием либо наркотика, либо алкоголя, а возможно, и того и другого». И это при том, что алкоголь был причиной происшедшего ранее инцидента.

Старшие дети, когда были маленькими, время от времени находились под присмотром их организации, поскольку мать неоднократно обвинялась в проституции. Но она производит впечатление хорошей матери. Хейди Маркс уже не удивлялась тому, что дети большинства проституток хорошо одеты и накормлены. Еще бы! Ради этого многие женщины и шли на панель.

Судя по досье, старшие Бруеры ничем не отличались от детей своего круга и своего возраста. Они прогуливали занятия, занимались мелкими кражами и по большому счету были уже достаточно взрослыми, чтобы выжить в этом мире. Жанетта Бруер прошла через несколько приютов, прежде чем ей позволили жить дома, под опекой матери. Так же обстояло и с Джон-Джоном. Какое, между прочим, странное имя!

Но Кира… Младшая девочка до последнего времени не вызывала нареканий. В школе она ведет себя хорошо, правда, медленно усваивает материал, но зато упитана и ухожена. Фактически она одевается лучше своих сверстниц. К тому же она старательна, не прогуливает занятий, у нее ровный характер. Учителя уверяют, что семья присматривает за ней. Ее провожают на занятия и забирают из школы. Джоани — заботливая мать, неравнодушна к дочери.

Так что же получается в итоге?

Хейди Маркс не любила поспешных решений. Чтобы не ошибиться, она читала и перечитывала досье всех детей. Похоже, она что-то не понимает, но что именно? В голове у нее все перемешалось от усталости, с другими подопечными было куда легче.

Насколько ей было известно, Джоани Бруер перешла на ставку, а это так необычно для проституток. Проститутки почти никогда не выбираются из трясины, в которую попадают. Грязные деньги легко транжирятся, она давно уже пришла к этому выводу. Она знавала женщин, зарабатывавших за ночь сотни фунтов, но в доме у них не было и куска хлеба для детей. Правда, чаще такое бывает у наркоманок или у алкоголичек, но Джоани Бруер, хотя и попивала, не попадала ни под одну из этих категорий.

Мужчинам везет — Хейди Маркс считала так всегда. Достаточно взглянуть на бедную женщину: трое детей, ни одного мужа, а ведь детей надо кормить… Мужчины зачастую даже не знают о своем отцовстве. Да и зачем им знать? На проститутках не женятся, проститутки — это что-то вроде ночного горшка для отработанной спермы. Что же касается детей, то они просто издержки секса.

Хейди Маркс было жаль их, впрочем, на нее часто находила жалость.

Такая уж у нее работа.

Джоани приступила к работе и искренне радовалась этому. Но ее радость была омрачена тем, что она потеряла всякое желание видеть Жанетту. Ее собственная дочь была ей неинтересна.

Без Жанетты в квартире стало спокойнее, во всяком случае, больше не было повода для ссор. Джоани и Джон-Джон сразу оценили это, а Кира, пожалуй, не поняла. Хотя и она не убивалась из-за отсутствия сестры. Даже ни разу не спросила, где она, когда наконец проспалась.

Но в то же время Джоани сожалела, что ее отношения со старшей дочерью не сложились. Когда-то Жанетта была хорошей девочкой. Может, и не такой, как Кира, но и не хуже. К тому же с головкой у нее все было в порядке, настолько в порядке, что она чуть ли не с пяти лет знала, чем занимается ее мать.

В отличие от многих своих «коллег», Джоани никогда не приводила в дом клиентов. Но «мужей» — приводила. Мужьями она называла тех, с кем намеревалась на какое-то время связать свою жизнь. Джоани понимала, что ни один из них не задержится у нее надолго, но… Но каждый раз она с замиранием в сердце думала: «А вдруг?» Но «вдруг» оборачивалось тем, что все без исключения мужчины, так охотно разделявшие с ней постель, исчезая, помимо морального вреда наносили и вред материальный — в виде денег из кошелька, электробытовых приборов из заветного шкафа, а однажды и платьев Джоани, чему она особенно огорчилась. Впрочем, исключение было. Пол, вот, остался. Правда, и он в конце концов ушел, но Пол всегда возвращается. Всегда!

Джоани любила всех своих детей (даже беспутную Жанетту), однако на Киру она возлагала особые надежды. У Киры было все то, чего не было ни у самой Джоани, ни у старших детей. С ней все будет хорошо, с ее ненаглядной Кирой, Джоани полна решимости обеспечить это. К тому же у нее были четкие планы на будущее, и она не собиралась отступать от них ни на шаг. Как только минует угроза со стороны Общественной службы, она арендует квартиру в более престижном районе. Это даст Кире возможность общаться с достойными людьми. Людьми, имеющими достойную работу и достойный достаток. Джон-Джон, разумеется, поможет ей. Он, кстати, говорил о покупке квартиры в будущем, и при этой мысли у Джоани голова шла кругом от радости.

Джон-Джон осуществит свой замысел, можно не сомневаться. Этот мальчик способен на многое. Даже на Пола он произвел хорошее впечатление, и недаром тот повсюду таскает его за собой. То, что Джон-Джон не добил Джеспера, хотя у него, похоже, руки зудели сделать это, также говорит о многом. Мальчик учится контролировать свои поступки. Несомненно, это влияние Пола.

Выходит, за исключением Жанетты все в ее жизни окрашено в розовый цвет. Но каждый раз, когда она вспоминала о том, что Жанетта дала Кире тазепам, она еще больше ожесточалась против старшей дочери.

Жанетта сама выбрала себе местожительство. Теперь она может оставаться там сколько угодно. Пусть пообщается с Карен Коупс. А это — тяжкое наказание для любого.

Лиз Паркер уже выходила из дому на работу, когда увидела Пиппи Лайта, стоявшего у забора соседнего дома.

Она тяжело вздохнула. Только это ей не хватало. И без того опаздывает.

Пиппи Лайт лениво улыбался ей, и она удивилась тому, как этот человек может выглядеть таким невинным, на деле являясь исчадием ада. Пиппи, в ее представлении, был безумцем. В том смысле, что он с полным пренебрежением относился к человеческой жизни, включая собственную. Он с готовностью убьет любого, даже если в этом не будет никакой необходимости. Убьет просто так, как убивают назойливую муху, жужжащую на подоконнике.

Приближаясь к нему, Лиз проявила беспокойство.

— Прошу тебя, Пиппи…

Он ухмыльнулся, рассматривая наманикюренные пальцы. Он только что выкурил дозу и казался расслабленным. Во всяком случае, это было на руку Лиз.

— Оʼкей, Лиз. Я знаю, ты работаешь на Мартина, и я могу одобрить твой выбор. — В его голосе звучал сарказм. — Хочу попросить тебя об одолжении, а ты мне многим обязана, девочка.

Лиз кивнула, зная, что выбора у нее нет, и оба понимали это.

— Меня попросили развлечь бизнесменов, которые время от времени наведываются в наши края.

Она вновь кивнула, хотя ее охватило мрачное предчувствие. Похоже, Пиппи говорит о групповом сексе, столь популярном в наше время. Она утешала себя тем, что с учетом нрава Пиппи она еще легко отделается.

— Будет человек десять парней. Сделаешь, что они попросят. Будь сегодня в девять вечера у Джесмонда, ладно?

— Да, — выдавила она.

Он усмехнулся, глядя ей в лицо.

Джесмонд — ямайский негр, без которого не обходится ни одна заварушка. Если что-то нужно, задело берется Джесмонд. Пиппи и Джесмонд — друзья, и это о многом говорило. Джесмонд такой же безумец, как и его друг. Однако у Джесмонда, в отличие от Пиппи, была постоянная подруга и двое крошек-детей, в которых он души не чаял, — такое вот аномальное отклонение в их кругу.

Лиз понимала, что не отделается так легко, когда перестала работать с Пиппи, но если этот единственный случай — то так тому и быть. Тем более, что она участвовала в подобных мероприятиях.

Когда-то групповуха была ее козырем. Из детского дома, о котором она даже сейчас вспоминала с содроганием, Лиз удрала в тринадцать лет и ни разу не пожалела об этом, хотя чуть ли не в первый свободный вечер вышла на панель. Деньги она получала неплохие, а мужчины какое-то время обращались с ней как с королевой. Однако вскоре они поостыли к ней, да и денег поубавилось.

Лиз догадывалась, что подобные изменения самое обычное дело. Выходит на панель девочка-нимфетка, и все без ума от нее. Еще бы! — наивный взгляд широко распахнутых глаз, остренькие грудки, нежная кожа… Но взгляд быстро меняется, становится оценивающим, злым, кожа грубеет, а грудки обвисают. К тому же девочка-проститутка в Лондоне — не такая уж и большая редкость. Товар, свежий товар, еще не приевшийся потребителю, поступает чуть ли не ежедневно.

Но Лиз тем не менее не осталась внакладе. Она научилась манипулировать мужчинами, выуживать из них деньги, торгуя своим телом с наибольшей выгодой. Когда в редких случаях клиент проявлял к ней чисто человеческий интерес, она готова была его полюбить, хотя не очень-то понимала, что такое любовь, путая ее с сексом. Но она сама избрала для себя такую жизнь, правда, другой она и не знала, хотя и догадывалась о ее существовании. Ей хотелось освободиться от лап Пиппи, и она надеялась, что когда-нибудь это произойдет.

Томми демонстрировал Кире спальню, которая уже перестала быть отцовской. Он купил новую краску для стен, светло-розовую, и в тон к ней — более светлую для дверей буфета. Это будет комната Барби, и Кира была в восторге.

Он постоянно покупал журнал «Барби» и изымал оттуда постеры, помещаемые в центре. Они будут украшать стены. В соответствующем обрамлении, разумеется, а не просто прибитые гвоздем.

Кира преломляла все это в своем сознании по-своему. Ее интересовало, где будут находиться принадлежности куклы. Для нее, как и для Томми, это было существенным.

— Как ты чувствуешь себя, дорогуша?

Она улыбнулась:

— Лучше, чем до этого, Томми.

Томми взглянул в ее голубые глаза, и у него перехватило дыхание. Она действительно великолепна!

Он взял в руки Барби-Золушку и печально произнес:

— Зеркальное отображение.

Затем он крепко прижал девочку к себе, а она его.

— Теперь я, пожалуй, спущусь в магазин и куплю сладкого, а когда вернусь, мы с тобой подумаем о месте для офиса. Думаю, Барби должна иметь офис.

Кира кивнула.

— И еще я думаю, Томми, если только ты, конечно, согласен, что можно поместить все ее платья вон в тот шкаф, а все ботиночки и сумочки разложить в зависимости от стиля.

— Ты такая умница, Кира! Если хочешь, займись этим прямо сейчас, а я пока все-таки схожу в магазин, идет?

Она радостно согласилась.

— Оʼкей!

Он оставил ее в спальне, стоящей на коленях и высыпающей на пол содержимое его коробок. Он мчался в магазин чуть ли не вприпрыжку. Теперь, когда отец наконец уехал, жизнь принимает фантастический оборот! Он распоряжается в собственном доме. И его любимые Барби больше не будут страдать от воздействия мочи, но главное — их больше не придется прятать от отца.

У Малыша Томми от счастья кружилась голова.

Ди Бакстер пил чай в столовой при участке, размышляя о Джон-Джоне Бруере и его последней выходке. Как всегда, у них ничего не было против него, во всяком случае, ничего конкретного. Теперь, когда он стал правой рукой Пола Мартина, он стал почти недосягаемым. Пол Мартин в некотором отношении — крупный общественный деятель, его имя постоянно упоминают в прессе в связи с благотворительностью. Разумеется, о том, откуда у Пола деньги, там нет ни слова.

Все это раздражало Ди Бакстера, хотя он понимал, что и ему порой перепадает от щедрот Пола. Всем перепадает, по тому или иному поводу. Если нужны билеты на бокс — Пол достанет их, и по недорогой цене. Он может также организовать встречу с боксерами в раздевалке и даже вызовет фотографа, чтобы запечатлеть этот незабываемый момент. Вот какой он добрый, этот Пол! Однако это не значит, что полицейскому можно закрывать глаза на его подноготную.

Но к черту Пола, вопрос о Джон-Джоне Бруере. Этот паршивец настолько гнилой, что вонь доходит до полицейских участков по эту сторону реки.

Ладно, Ди Бакстер подождет. Последит и подождет. Карти уже вышел из больницы, и Джеспер Коупс тоже. Что-то должно произойти — таков закон улицы.

— Ну я же сказала: прибери закуток!

Девушка забралась высоко, но не настолько, чтобы не видеть, что творится вокруг.

— Я прибрала его раньше, Джоани.

Это было сказано дружелюбно, но не без вызова. Джоани содержала салон в чистоте, и девушки были довольны. Но одна-две проявляли безразличие, и в числе их Дебра.

Джоани обезоружила стоявшую перед ней девушку лучезарной улыбкой.

— Не ленись, Дебра! Пройдись тряпкой еще разок. Тебе не составит труда, а я не могу запустить туда клиентов, пока ты этого не сделаешь. Договорились, моя дорогая?

Дебра вздохнула, но, соглашаясь, кивнула.

— Оʼкей. По-моему, это глупо, потому что никто не знает, что там будет через минуту.

Джоани пожала плечами.

— И убери обертки от презервативов, валяющиеся на полу. А то кто-нибудь подаст на нас в суд за то, что мы ломаем тут члены!

Дебра приступила к работе. Что бы там ни говорили о Джоани — она такая потешная!

Джоани вернулась за конторку. Зазвонил телефон, и она сняла трубку. Ей нравится эта работа. Как будто ты — настоящий секретарь.

Джон-Джон и Сиппи сидели за кружкой пива в пабе «Безумный шляпник» на Саут-Бэнк. Это хороший паб, и, кроме того, сюда не заглядывают их знакомые. Они представляли собой странную пару, обсуждая текущие дела. Две молодые шведки попытались, было, подбить к ним клинья, но они проигнорировали девушек. Сиппи был доволен новым положением Джон-Джона, потому что теперь будет легче сбывать наркотики. Что ни говори, деньги им достаются нелегко. Полиция бдит, общественность не дремлет… За грамм героина можно схлопотать порядочный срок. Сколько уже знакомых полетело… А если их накроют — считай, все кончено. Сиппи не хотел в тюрьму, у него были другие планы на жизнь.

— Как там Лиз? — спросил он.

Джон-Джон пожал плечами.

— Не знаю. Меня это не интересует.

Сиппи не поверил ему, и это было заметно.

— Я слышал, она по-прежнему работает на Пиппи. Остерегайся этого ублюдка — он сумасшедший.

Джон-Джон улыбнулся:

— У нас свободная страна.

— Послушай, приятель, Лиз не из тех девочек, которые будут хранить верность. Она просто не знает, что это такое. Опасайся ее. Пиппи связан с Джесмондом, а Джесмонд наводит ужас на женщин, особенно на белых.

Джон-Джон вновь улыбнулся, но улыбка была уже показной.

— Я не боюсь Пиппи.

Сиппи рассмеялся.

— Не боишься? А должен бояться, потому что я его боюсь. Ты взял то, что он привык считать своей вещью, и он постарается проучить тебя. И Пол Мартин здесь не поможет, учти.

— Пусть попробует. Я люблю, когда мне бросают вызов.

Сиппи знал, что это действительно так. Джон-Джон любит, когда ему бросают вызов.

Пол с женой обедали. Стол, как всегда, был отлично сервирован. Столовое серебро стоило ему небольшого состояния. Он купил его на Рождество в подарок Сильвии. Вещи делали Сильвию счастливой. И сговорчивой. Второе Пол ценил гораздо больше.

Сегодня у них жареное мясо с грибами, помидоры и картофель фри. А также свежий салат, кукурузные початки в масле и три овощных блюда: брокколи, цветная капуста в сырном соусе и по-особому приготовленный испанский горох. Можно накормить целый полк. Дочери ушли к подругам, так что все придется выбрасывать.

Одна тарелка немного возвышается над другой. Он улыбается, так как знает, что это тарелка — Сильвии. Она может съесть столько, сколько и пятерым не съесть, эта Сильвия.

— Может, тебе подложить еще, дорогая? А то умрешь от истощения!

Пол шутит, и она понимает это, но все равно раздражается. Ее зовут Сильвия — красивое имя, и она не может понять, почему муж так редко произносит его.

— Меня крестили Сильвией, я вышла замуж Сильвией. Мое имя — Сильвия. Дорогая — оставь для других.

Главное не то, что она говорит, а как. В словах — неприкрытый сарказм. Похоже, она раздражает его, на что она и рассчитывала.

Пол откинулся на спинку стула и наблюдал за женой. Как же она неаккуратно ест! Джоани ест более утонченно. А Сильвия… Сильвия жрет, как свинья.

Она перехватила его взгляд и, не прекращая жевать, спросила:

— Что-то не так?

— Сильвия, можно подумать, что кто-то собирается отнять у тебя еду. Почему ты так торопишься?

Они долго смотрели друг на друга.

Сильвия умела смотреть недоброжелательно. Когда-то это забавляло его, но это было давно, когда они еще делали вид, что любят друг друга.

Сильвия положила вилку на тарелку и нарочито спокойно произнесла:

— Так тебя интересует, почему я быстро ем, Пол?

Он кивнул. У него было такое ощущение, что сейчас произойдет нечто непредвиденное. В ее словах был явный подтекст, он готов был держать пари, что это так.

Она глубоко вздохнула, как будто набираясь смелости.

— Я тороплюсь поесть, Пол, чтобы поскорее избавиться от твоего общества. Я уже много лет не испытываю удовольствия, глядя на тебя, и нам обоим это известно, разве не так? Я провожу много времени за городом, чтобы не видеть тебя, не чувствовать твоего запаха, не разговаривать с тобой. Время, которое я вынуждена проводить с тобой, для меня в тягость.

Она торжествующе выпрямилась, наслаждаясь эффектом произнесенных слов.

Пол некоторое время молчал, а затем сказал:

— Но как насчет девочек? Они такого же мнения?

Сильвия улыбнулась, кивнув.

— А как же иначе, Пол? Ты думаешь, они в восторге от того, что их отец — сутенер?

Для Пола это был удар не в бровь, а прямо в глаз. Он наивно полагал, что жена не знает, каким путем он добывает деньги. «Мытьем и катаньем» — так он отшучивался иногда в первые годы совместной жизни.

Он облизал губы, прежде чем сказать:

— Что это на тебя нашло?

Сильвия пожала плечами.

— Мне надоело притворяться, что мы женаты, вот и все. Пожалуй, нам надо развестись.

Некоторое время Пол молчал, и она сочла, что он уничтожен.

— Думаю, ты хочешь оставить за собой дом, а вернее, два дома, считая загородный? — наконец произнес он.

— Ну, разумеется. И кроме того, ежегодные денежные взносы на мой банковский счет.

Пол покачал головой, обдумывая слова жены.

— Пожалуй, это вполне справедливо.

Сильвия удовлетворенно кивнула. Если бы она знала, что Пол сдастся с такой легкостью, она бы сделала это много лет назад.

— А как насчет виллы в Марбелье. Ты и ее хочешь заполучить?

— Она моя, Пол.

Теперь он засмеялся.

— У тебя разыгрался аппетит, дорогая! Знаешь, сколько моим девушкам приходилось заниматься оральным сексом, чтобы купить все это?

Он с раздражением отодвинул тарелку. Тарелка упала на пол и разбилась вдребезги. Следом за ней полетела другая посуда.

Сильвия сидела, не шелохнувшись.

— Ты держишь меня за идиота! — закричал Пол.

Она не ответила.

Тогда он схватил ее за щеки и заставил смотреть ему в глаза.

— Отвечай, толстая стерва, или я раскрою тебе башку.

Сильвия мотала головой.

— Говорю тебе: отвечай!

— Нет… нет, Пол. Прошу тебя, прекрати!

Теперь она была во власти страха.

— Ты воротишь от меня нос? А кем был твой старик — жалким банковским клерком! Ты что, возомнила себя королевой? Ну уж нет, ты не получишь моих денег, дорогая. Что бы ты ни говорила о моих девушках, но они, по крайней мере, сами зарабатывают себе на жизнь. А теперь и тебе придется этим заниматься. Так что учись шевелить задницей, курва!

Пол оттолкнул ее от себя, и она ухватилась за край стола, чтобы не упасть. Он ведет себя как сумасшедший, с ужасом подумала она.

Спустя двадцать минут прибыла полиция, вызванная соседями.

Сильвия забилась в угол и плакала.

Да, она будет настаивать на судебном разбирательстве, сказала она.

Лишь после того как она благодушно улыбнулась, когда его уводили, Пол Мартин понял, что во всем подыграл ей.

 

Глава десятая

Кира и Томми перемазались розовой краской. Взглянув друг на друга, они громко рассмеялись.

— Хорошо еще, что она отмывается, а то твоя мать спустила бы с меня шкуру!

Они осмотрели изменившуюся спальню и сошлись на том, что выглядит она замечательно. Каждый дюйм пространства был розовым за исключением потолка и пола. Даже плинтусы и двери они покрасили в розовый цвет.

Томми был горд. О таком он мог только мечтать, и вот, наконец, его мечта осуществилась. Но даже не это главное, а главное то, что у него теперь есть маленькая помощница — симпатичная и трудолюбивая, целиком принадлежащая ему.

Кира попивала диетическую кока-колу, а он замазывал краской неровные полосы. Качество работы не превышало любительского уровня, но его это мало волновало. Комната Барби готова — ликовало его сердце.

— Прыгай в ванную, Кира, а я приготовлю что-нибудь поесть.

Она с радостью выбежала из спальни. Слушая, как журчит вода, он был на седьмом небе от счастья.

Кира находится в его ванной!

Она стала настолько важной частью его жизни, что он теперь боялся потерять ее. Нет, он ее никогда не потеряет, он позаботится об этом.

С тех пор как отец переехал к Делле, жизнь Томми круто изменилась. Теперь он самостоятельный человек, и у него есть малышка Кира.

Кира плескалась в ванне, а он находился на вершине блаженства, которого не испытывал с тех пор, как не стало матери.

Томми постучал в дверь ванной и крикнул:

— Три сильнее, а то краска не отмоется!

Она что-то ответила ему, и он почувствовал такое же счастье в ее голосе.

Полу попала шлея под хвост. Джоани тотчас заметила это.

— Неужели ты не можешь сделать салон опрятнее? У вас здесь жуткая вонь!

Девушки с удивлением посмотрели на него. Они были озадачены. Салон никогда не был таким чистым. И Пол знал это. Джоани получила прозвище мадам Доместос, и ей это нравилось. «Это хорошо, девочки, что вы еще не потеряли чувство юмора», — говорила она.

— Пройди, пожалуйста, по салону, Пол, и разуй глаза. — Джоани с трудом контролировала свой голос.

Изрыгая ругательства, он проследовал за ней.

Джоани закрыла дверь своего кабинета — так она называла маленький закуток в конце коридора — и сказала спокойно:

— Что это на тебя сегодня накатило?

Он понимал, что Джоани желает ему добра, но он был настолько зол, что сорвался на крик.

— Как ты смеешь допрашивать меня?!

В его голосе звучало предостережение, даже девушки, столпившиеся у двери, поняли это.

Но Джоани ничего не хотела понимать. Что он себе вообразил? Что ему все дозволено? С ней этот номер уж точно не пройдет!

— Я не допрашиваю тебя, дорогой, а спрашиваю. Почувствуй разницу! Ты приходишь сюда с недовольным видом и кричишь на моих девушек…

— На чьих девушек? На чьих, черт возьми, девушек, Джоани Бруер?

Он был мертвенно-бледный, глаза, готовы были выскочить из орбит.

Джоани оценивающе посмотрела на него, а потом рявкнула:

— Я здесь главная, а не ты. И если ты хочешь подорвать мой авторитет, то сам занимайся этой бухгалтерией.

— Не понял?

Он был потрясен ее тоном.

— Я не собираюсь выслушивать твои истерики, Пол! Я никогда не была девочкой для битья, и не буду ею!

Пол знал, что девицы за дверью ждут его ответа. Если он отступит сейчас, они выйдут из повиновения.

— Поступай, как знаешь, — только и сказал он.

Джоани засмеялась:

— Спасибо, дорогой. Вот я и дождалась твоего благословения.

Ее ответ разозлил его.

— Джоани, ты собралась уходить? И куда же — обратно на панель?

— Если и на панель, то не под твою «крышу»!

Она взяла сумку и направилась к двери. Он схватил ее за руку — на этот раз покаянно. Что он делает: отыгрывается на женщине, которая ни при чем?!

— Извини, Джоани. Ради Бога, извини.

Она взглянула в его голубые глаза, и впервые в жизни они не тронули ее.

— В чем дело, Пол? Что произошло?

Ее природная доброта взяла верх. Она искренне хотела узнать, что его тревожит.

— Это Сильвия, она хочет выставить меня за дверь.

Джоани улыбнулась. Сильвия… Смешно слышать!

— Только и всего, Пол? Это пройдет. Вы ведь с ней прожили сто лет!

Он покачал головой.

— Сильвия требует развода. Понимаешь, не просит, а требует.

Джоани была в замешательстве. Теперь она не знала, что сказать.

— Вы что, поругались?

— Нет, просто нам с ней стало тесно. Конечно, поругались, Джоани, да еще как! — Его голос вновь повысился.

Джоани подумала, что он ведет себя по-детски, примерно так, как Жанетта с ее бесконечными капризами.

— Иди-ка лучше домой, Пол, и успокойся. Когда найдешь в себе силы разговаривать с людьми нормально, возвращайся.

Он тяжело опустился в кресло.

— Она требует развода, она хочет забрать дом, но главное — хочет, чтобы я плясал перед ней на задних лапках.

Джоани налила ему выпить. Затем подошла к двери, открыла ее и строго взглянула на собравшихся девушек.

— Вам что-нибудь нужно?

Они быстро отошли.

— Спасибо, Джоани, я ценю твою заботу, — вздохнул Пол.

Она улыбнулась, стараясь подбодрить его.

— А как же дети? — задала она вопрос.

Пол пожал плечами.

— Дети? Это скорее ее дети, чем мои, Сильвия позаботилась об этом.

— Мне искренне жаль, Пол. Но ведь ты наверняка догадывался, что такое может произойти?

— Представь себе, нет. Если бы догадывался, принял бы меры.

Джоани никогда не видела его в таком состоянии. В какой-то мере она испытывала ревность к женщине, которая вызвала у него такую реакцию.

— А где же ты живешь, Пол? — спросила она.

— Пока в отеле, а там посмотрим.

Она была уязвлена тем, что он не пришел к ней. Хотя почему он должен был прийти?

— Ты мог бы переночевать у нас, ты это знаешь.

Пол вновь был готов к бою.

— Если бы она обнаружила, что я у тебя, а ты…

Он не закончил фразу, но она сделала это за него.

— Проститутка…

Он злобно расхохотался:

— Да, Джоани, да! Представляешь, как это сыграло бы Сильвии на руку! — Гнев снова прорвался наружу. — Подлая тварь! — вскричал он.

Внезапно он подумал о том, что в ходе бракоразводного процесса ему придется отчитываться обо всех статьях дохода, а легальных статей у него было не так уж и много. С одной стороны, это хорошо, о его реальных заработках Сильвия могла только догадываться, но с другой, — если ее не устроит предложенная сумма, ему не избежать серьезного разбирательства.

— Не знаю, Джоани, что и делать.

Она пожала плечами.

— Не знаю, Пол. Найди хорошего адвоката, определи свои позиции. Мне ли тебя учить!

Он кивнул.

Джоани подлила ему спиртного и нежно погладила по плечу. Он накрыл ее руку своей ладонью.

— Ах ты моя милая, разумная Джоани.

— Не жалей денег, Пол. Урегулируй этот вопрос с Сильвией и не тяни с этим.

Он готов был согласиться с ней, но и деньги на ветер бросать не хотелось.

— Дешевле будет решить вопрос по-другому, — сказал он наконец.

Джоани не знала, шутит он или говорит всерьез. Надеялась, что шутит.

Девушки, стоявшие за дверью, — они и не думали никуда уходить — едва сдерживали свои эмоции. Джоани всегда нравилась им, но теперь, когда она так говорила с Полом Мартином, они восхищались ею.

Лорна Брайт сидела с подружками своей дочери. Летиция, как это часто бывало, прогуливала школу. Все присутствующие злословили. Девочкам нравилось бывать у Лорны. Здесь они могли пить, курить и принимать наркотики. У Лорны можно было делать все, что заблагорассудится.

Дом был грязный. Запах кошачьей мочи и нестиранного белья бросался в нос чуть ли не с улицы. Занавески были опущены, а общая комната освещалась лишь мерцанием телевизора, который никогда не выключали, даже ночью.

Лорна ничего не заподозрила, когда раздался громкий стук в дверь. Она открыла, надеясь на приход новой группы гостей. Ее тяжелый живот свисал с толстого торса и выпирал из-под джинсов. На ее грязных ногах были надеты пластиковые шлепанцы, а макияж отличался такой небрежностью, что лицо казалось испуганным.

Когда она увидела перед собой Джон-Джона Бруера, улыбка тотчас сошла с ее лица.

— Спокойно, Лорна.

Джон-Джон прошел в квартиру, будто был ее хозяином. Его нахмуренные брови наглядно отражали то, что он думает о месте, в котором оказался, и Лорна впервые в жизни почувствовала смущение. Хорошо бы заполучить такого, как Джон-Джон. Он обеспечил бы ей во всех отношениях легкую жизнь.

Сидевшие на кухне девочки казались возбужденными. Бетани была в ужасе. Пятьдесят фунтов и кольцо Джоани по-прежнему довлели над ней.

— Убирайтесь!

Его голос был спокойным, но не терпящим возражений. Повторять дважды не потребовалось. Уход был шумным и хаотичным.

Лорна в страхе наблюдала за происходящим.

Когда они остались одни, он взглянул на ее дочку и улыбнулся ей.

— Иди посмотри телевизор и закрой дверь, оʼкей?

Она кивнула, не заботясь о том, что происходит вокруг. Джон-Джону бросились в глаза ее худые, как палки, руки. На теле у нее были синяки, а глаза какие-то безжизненные. Девчонка грязная, и пижама, надетая на ней, явно не стиралась уже много времени.

Когда она вышла, Лорна выдавила из себя жалкую улыбку.

— В чем дело, Джон-Джон?

Он внимательно разглядывал ее, понимая, что это выводит ее из терпения. Наконец, спустя некоторое время, которое показалось Лорне слишком долгим, он спокойно спросил:

— Это ты дала тазепам моей сестре Жанетте?

Она не ответила, но теперь, по крайней мере, знала цель его прихода.

Джон-Джон видел, как она изыскивает способ выкрутиться из сложного положения. Затем, вздохнув, он сказал:

— У тебя есть последний шанс, прежде чем я вгоню еще неродившегося ребенка ударом кулака в твою грудь. Так давала ты моей сестре тазепам или нет?

На самом деле он не собирался приводить свою угрозу в действие, но она не знала об этом и поэтому кивнула.

— А ты знала, для чего он ей понадобился? Отвечай внятно, пожалуйста.

Она опять кивнула, проявляя видимые признаки страха. Он чувствовал, как страх исходит от нее волнами. Она даже подпрыгнула, когда он сделал шаг по направлению к ней.

— От него не будет вреда, Джон-Джон. Честно! Своей дочери я даю его регулярно.

Он плюнул на пол в знак полного неуважения к этой беременной девахе, кроме того, на кухне стояла такая вонь, что он не мог ее дольше выносить. Он поднял руку, чтобы смахнуть кудри с глаз, и Лорна попятилась назад, думая, что он хочет ее ударить.

— Не бойся, на этот раз я ничего не сделаю, Лорна. Но если узнаю, что ты продолжаешь развращать детей, то вернусь. Тебе понятно?

— Д-да, — пробормотала она. На ее лице уже не осталось естественного цвета.

— Если встретишь кого-нибудь из моей семьи, беги прочь, именно беги. А если заговоришь, я сведу с тобой счеты, когда родится этот ребенок, понятно?

Не дожидаясь ответа, он ушел, считая свою задачу выполненной. Теперь Лорна дважды подумает, прежде чем сотворить очередную пакость.

Но чувство досады не покидало его. Допустим, она отстанет от чужих детей, но ее собственная дочь будет по-прежнему страдать. Лорну не лишат родительских прав, хотя надо бы.

Как все несправедливо устроено.

Его бедная мать делает все, чтобы накормить и одеть их. В сущности, у них есть все, что нужно детям: любовь, набитый едой холодильник и крыша над головой. Но из-за того, что Джоани — проститутка, к ней относятся как к недостойному человеку. Даже Лорну ставят выше ее.

Жанетта узнала о том, что Джон-Джон приходил к Лорне, и ее бросило в жар. Джеспер считает, что у Джон-Джона есть все основания рассчитаться с Лорной, но от этого ей не легче. Она хотела, чтобы Джеспер ненавидел ее брата. В конце концов, он выгнал ее из собственного дома! А что она получила взамен? Мать Джеспера приходит на кухню, чтобы опохмелиться. Похоже, она даже не знает, как зажигается плита. Эта женщина не так давно пропила стиральную машину и не может отыскать утюг среди куч несвежего белья. Раньше Жанетта не ценила чистоту дома Джоани. Может, у них и обшарпанная мебель, но по сравнению с тем, как живут Коулсы, у них — Букингемский дворец.

Теперь Лорна наврет про нее с три короба, и это вызовет неприязнь во всей округе. Жанетте теперь никто ничего не даст: побоятся Джон-Джона. Ее братец всегда совал нос не в свое дело и угрожал каждому, с кем она была связана.

Теперь, когда она живет с Джеспером под одной крышей, он уже не кажется ей таким притягательным, как раньше, и ее чувство вины за то, что сделал с ним брат, постепенно слабеет. Она еще слишком молода, чтобы так загубить свою жизнь!

Она ненавидела Джон-Джона за то, что тот выгнал ее из дому, хотя и любила его как брата.

И в довершение всего она скучала по своей семье: по нелепым выходкам матери, по жестким предписаниям Джон-Джона. Она скучала даже по Кире, из-за которой все и произошло.

Но хуже всего было то, что она сама навлекла на себя неприятности.

Бетани увидела на улице Киру и поспешила догнать ее. Остановившись у края тротуара, они принялись оживленно болтать. День был безветренным. В воздухе синеватым облаком нависли выхлопные газы.

Кира понимала, что ей не следует разговаривать с Бетани но, с другой стороны, Джоани не вводила такого запрета. Джоани не стремилась вовлекать дочь в свои ссоры. Кире велели лишь одно: не встревать в авантюры этой прохиндейки — именно так выразилась ее мать. Можно дружить с Бетани, но не участвовать в ее глупых проделках.

Но в этот солнечный воскресный день она была искренне рада видеть подругу. Слова матери были забыты. Они взялись за руки и пошли в магазин. По дороге они смеялись.

Бетани вела себя примерно: она знала, что так надо. Девочки поделились секретами, и Бетани заинтересовало то, что Томми сегодня днем должен был встретиться с подругой своего отца.

Бетани была старше Киры, и некоторые из ее замечаний Кира не понимала. Разумеется, Бетани подражала матери, но Кира не догадывалась об этом.

— И все же он такой милый, этот Томми!

В Бетани взыграла ревность, и она ответила:

— Мама говорит, что он — извращенец, и она ни за что на свете не оставила бы меня с ним наедине.

Однако обе девочки знали, что это не так. Мать Бетани даже не собиралась обзаводиться нянькой. Это часто приводило к спорам между Джоани и Моникой.

— Мне Томми нравится и маме тоже.

Бетани знала, что Кира верная: она часто поддерживала свою подругу. Но сегодня ревность брала верх.

— Он — извращенец. Мама говорила, что раньше у него были неприятности в связи с этим.

Моника действительно говорила об этом, но, возможно, под воздействием гнева. Похоже, это не соответствовало действительности.

Кира вырвала руку из руки Бетани и закричала:

— Он не извращенец!

— Нет, извращенец!

Бетани была неумолима.

— Ты только взгляни на него, Кира, у него такой вид!

— Нормальный вид. Просто он толстый, вот и все.

— Настоящий ублюдок.

Бетани хотелось плакать. Она решила восстановить дружбу с Кирой — и вот что из этого получилось.

Кира была разгневана, что с ней бывало редко. Она кричала так громко, что прохожие оборачивались.

— Твоя мать всегда оставляет тебя одну! Она совсем не заботится о тебе! Моя мама говорит, что так обращаться с детьми, как она с тобой, позорно!

Бетани знала, что Джоани частенько ругалась с Моникой по вопросу о воспитании детей, и в глубине души поддерживала Кирину мать, но обида заставила ее вспылить.

— По крайней мере она не оставляет меня наедине с педофилом!

Проходившая мимо соседка Джоани удивилась, услышав эти слова.

— Никакой он не… — Кира не могла произнести незнакомое ей слово и потому сказала:

— Просто он толстый! Как твоя мама!

Бетани не сдержалась: она закатила Кире звонкую пощечину. Затем обе девочки разревелись — отношения были безнадежно испорчены.

— Извини, Кира, мне очень жаль…

Кира побежала, и Бетани, заливаясь слезами, побежала за ней.

— Что скажешь, Джоани?

Верне Обадиа, девушке из Вест-Индии, вышедшей замуж за нигерийца, не терпелось узнать, что собирается сказать гадалка.

Джоани перевернула еще одну карту.

— Ой, повешенный! Он умрет, Джоани?

Джоани ухмыльнулась.

— Нет, глупая баба. Это может означать что угодно. Но могу с уверенностью сказать: он не бросит жену ради тебя.

Возлюбленный Верны — водитель автобуса Роджер: у него потрясающие голубые глаза и рыжеватые волосы. Ее муж не знает, что она встречается с ним, и даже рождение ребенка со светлой кожей не встревожило его. Но Верна жила надеждой, а надежда, как любит повторять Джоани, это единственное, что остается людям, — таким людям, как они.

— Твой старик узнает, чем ты занимаешься, и повесит тебя, дорогая!

Верна засмеялась.

— Он даже не замечает, дома я или нет, если, конечно, не кончится пиво в холодильнике.

Джоани засмеялась вместе с ней.

— Что собираешься делать, Верна?

Это был откровенный вопрос, и Верна в свою очередь проявила искренность. Джоани дает ценные советы. Это известно всем.

— Хочу бросить старика. Надеюсь, мой парень поможет мне в этом.

Джоани отрицательно покачала головой, затем встала и поставила чайник.

— Муж убьет тебя, Верна, а затем и Роджера.

Верна печально улыбнулась.

— Знаю… Роджер пытается избавиться от меня. Похоже, его жена пронюхала о нас.

Она потянулась и сладко зевнула.

— Скажи мне, что все образуется, а?

Джоани положила в стакан кусок сахару и сказала уставшим голосом:

— Все всегда образовывается, Верна, — в этом-то и несчастье. Для подобного предсказания не нужны карты.

Примерно такие же слова она говорила всем женщинам, которые приходили к ней, и все оставались довольными, даже заносчивая Кэти МакКлеллан, жена Верзилы Джона, регулярно навещавшая ее всякий раз, когда старик исчезал. Она считала, что Джоани дает верные предсказания: все действительно образовывается, в конце-то концов!

* * *

Делла была приятно удивлена. Да, сын Джозефа очень полный, но у него неплохие манеры, и говорит он доброжелательно. Делла была поражена тем, что Томми ей понравился. Он сделал ей комплимент по поводу ее дома, и, надо сказать, весьма тонкий комплимент. Он восхищался ее семейными фотографиями и был умеренным в еде, хотя то, что он попробовал, ему очень понравилось.

Теперь он рассказывает ей о своей работе, — как оказалось, он присматривает за дочерью соседки. Делла видела Джоани, и та ей нравилась. У Джоани хорошая репутация в округе, хотя ее дети, конечно, не подарок. Если уж Джоани наняла Томми для ухода за своим ребенком, — а в том, что она примерная мать, сомневаться не приходилось — то Делла будет относиться к нему соответствующим образом.

Она чувствовала, что Джозеф нервничает. Он почти ничего не говорит, но сын не обращает на это внимания.

Когда Томми встал, чтобы попрощаться, Делла была разочарована.

— Может быть, выпьете еще чаю?

Он улыбнулся ей.

— Нет, спасибо. Мне нужно возвращаться. У меня работа. Вы же знаете, как это ответственно.

Она кивнула в ответ.

— Спасибо за чудесный прием. Теперь я понимаю, почему отец захотел переехать к вам. Дом действительно чудесный, а вы — прекрасная хозяйка.

Делла сияла, глядя на него, когда они шли по тропинке. Она подтолкнула Джозефа локтем, и тот без особого энтузиазма помахал вслед своему единственному сыну, вперевалку ковылявшему по дороге.

— Какой приятный юноша, Джозеф.

Джозеф кивнул, но она насторожилась, что он не ответил ей. Мужчины такие странные, подумала она.

Томми шел домой, когда уже вечерело. Ему действительно понравилось у Деллы, но он поймал себя на том, что еще больше ему понравилось смущение, которое испытывал отец.

Достаточно вспомнить выражение его лица, когда Томми пришел в восторг, рассматривая фотографии внучек Деллы! Только ради этого стоило пойти туда.

Да, воистину Бог платит долги не деньгами!

Томми находился в своей стихии.

Возвращаясь домой, он размышлял над предстоящим вечером. Сегодня они вставят постеры в рамки, а Кира еще хотела навести блеск на дерево, чтобы рамки выглядели более эффектно. Он заранее купил спрей, придающий блеск, и знал, что это приведет девочку в восторг.

Затем, позже, они пойдут к Кире домой, где он уложит ее в постель и обнимет перед сном, рассказывая какую-нибудь историю. Это будет, по его мнению, лучшая часть вечера: тельце девочки прижмется к его телу, а он будет нашептывать ей на ухо всякие небылицы.

 

Глава одиннадцатая

Джон-Джон, как обычно, взимал дань с салонов. Он был в прекрасном настроении: жизнь с каждым днем улучшалась. Остается только разрулить ситуацию с Жанеттой — и все встанет на свои места.

Он вошел в новый салон в Бакинге. Внутри все располагало к отдыху. Он улыбнулся девушкам и прошел за конторку.

Рыжеволосая Карви, пятидесятилетняя проститутка, заметив его, ухмыльнулась. Она все еще была хороша, вид портили только темные зубы, которые обнажались всякий раз, когда она открывала рот. Джон-Джон содрогнулся при виде их.

— Ты, парень, становишься все симпатичнее!

Он рассмеялся.

— Жаль, что я не могу сказать тебе того же, Джиндж.

Она вновь ухмыльнулась.

— Ах ты маленький наглец…

Карви налила ему виски. Джон-Джон быстро осушил стакан, забрал деньги и направился к выходу. Девушки улыбались, глядя на него. Когда просочилась новость, что он встречается с проституткой, все надеялись на его благосклонность. Девушки были согласны на все, чтобы хоть немного облегчить жизнь.

К тому же он симпатичный, этот Джон-Джон, и выглядит старше своих лет. Они подмигивали ему, когда он выходил из салона. В этот момент он услышал крик и решил вернуться.

В одной из кабин на девушку наседал здоровый мужик. Он крепко держал ее за волосы. Она была почти голой, как и он. Из-под майки торчал обвисший живот, поросший волосами.

Джон-Джон схватил его за плечи и свалил на пол. Отпустив девушку, мужчина грязно выругался.

— Ты что, рехнулся? За что бьешь девушку? — взревел Джон-Джон.

— Отцепись, ублюдок!

Джон-Джон с размаху ударил его ногой в живот и тут же вытащил финку. Он не любил рисковать.

— Это мы еще разберемся, кто ублюдок. Говори, в чем проблема!

Девушка к тому времени вышла из-за ширмы уже одетой.

— Она должна мне! Скажи ему, сука, иди сюда и скажи сама!

Девушка плакала, и Джон-Джону стало ее жалко.

— Она брала у меня в долг, а возвращать, похоже, не собирается!

— Она тебе ничего не должна. — Это было замечание Карви. Джон-Джон и не заметил, как она вошла.

— Она брала у тебя две сотни фунтов и отработала за них сполна. Ты же отсюда не вылезаешь!

Джон-Джон поднял брюки и швырнул их мужчине.

— Одевайся и вали отсюда. Долг оплачен.

— Я так не считаю!

Джон-Джон смерил его взглядом.

— Ты что, хочешь серьезной разборки?

В тоне юноши было нечто такое, что заставило всех присутствующих заволноваться. Глаза его сощурились, рот перекосился. Джон-Джон был готов к разборке — к серьезной разборке.

Мужчина покрылся красными пятнами и с трудом натянул брюки — руки его заметно дрожали. У выхода он плюнул девушке в лицо.

Джон-Джон тут же бросился на него. Он полоснул финкой по лицу мужчины, а когда тот попытался прикрыться, порезал ему пальцы. Затем Джон-Джон принялся избивать его ногами, пока тот не затих.

Отерев пот, он выволок мужчину на задний двор и оставил его на парковке.

Вернувшись в салон, он вымыл руки и сказал Карви:

— Если вернется, позвонишь мне, понятно?

Она кивнула.

— Ты молодец, Джон-Джон.

— На кого он работает?

— На Джесмонда.

Джон-Джон рассмеялся.

— Значит, я могу ожидать визита?

Карви нахмурилась.

— И это тебя не волнует?

Джон-Джон пожал плечами.

— Вообще-то, нет.

— А следовало бы поволноваться. Джесмонд — твердый орешек.

Джон-Джон кивнул.

— А ведь и я не подарок.

Когда он садился в машину, Эрл сказал:

— Твой телефон звонил не переставая.

— А почему же ты не ответил?

Эрл пожал плечами.

— На экране было «мама». Ясно, что с работой это не связано.

У светофора они подрезали полицейскую машину. Эрл засмеялся, когда фараоны пропустили их вперед.

— Зачем ты это сделал? — осадил его Джон-Джон. Под сиденьем у них было около сорока тысяч долларов. А матери он позвонит позднее.

Джоани была обеспокоена. Кира исчезла. По дороге к Томми она тем не менее улыбалась. Кира была в таком восторге от комнаты Барби, что скорее всего находится там.

Томми открыл дверь и был удивлен, увидев Джоани. На нем был халат — очевидно, он только что принял ванну.

— Привет, Джоани.

Он не пригласил ее войти, и она почувствовала себя неловко.

— Я только что из ванны.

Она кивнула, услышав его объяснение.

— Не нужно быть Эйнштейном, чтобы догадаться об этом, Томми. Ты случайно не видел Киру?

Он сразу заволновался.

— Нет. Она должна была бы прийти, но пока ее нет. Он пытался обернуть халат вокруг себя, что было почти невозможно, так как халат был несколькими размерами меньше.

— А она не говорила тебе, куда собирается пойти?

Он уловил в голосе Джоани страх.

— Нет, не говорила. А ты не спрашивала у ее подружек?

— Скоро уже семь, Томми. Так долго она не засиживается.

Он покачал головой, явно озадаченный.

— Послушай, Джоани. Я сейчас оденусь, и пойдем вместе, хорошо?

Он закрыл дверь, сбросил халат и натянул свою одежду.

Моника чуть было не грохнулась в обморок, когда увидела в дверях Джоани.

— Привет, Мон.

Джоани была настроена дружески, и Моника, изобразив улыбку, пригласила ее войти. В глубине души ей хотелось помириться. Никто не мирился с ней так же охотно, как Джоани.

До Джоани долетел неприятный запах. Она и раньше обращала на него внимание. Моника часто разрешала Бетани оставаться у них ночевать, но Джоани своей Кире — никогда: ее отпугивала грязь. Но сейчас она была так взволнована, что не возражала бы, если бы Кира находилась в постели своей подружки.

— А Бетани дома? Я ищу Киру.

Моника поморгала глазами и позвала дочь. Затем она развернулась и пошла на кухню. Джоани последовала за нею.

— Еще рано, Джоани, видно, она гуляет с девчонками. — Голос Моники был уставшим. — Ты всегда проявляешь излишнее беспокойство. Пора приучать ее к независимости.

— Как ты приучаешь Бетани?

Сказав это, Джоани подумала, что обижает Монику.

— Что ты имеешь в виду? — В голосе Моники проступили воинственные нотки.

Джоани тяжело вздохнула.

— Прости, Мон, я не нахожу себе места.

Моника сбавила обороты:

— Дети такие рассеянные, Джоани. Это естественно. Кира, видимо, заигралась, позабыв о времени. Такое с Бетани часто бывает.

Это потому, что Бетани знает: в доме нет никого. Никого, кто бы заботился о ней. Джоани не решилась произнести это вслух.

— Может она у… Томми?

Это было сказано с подтекстом, но Джоани прореагировала спокойно:

— Моника, не заводи меня сегодня. Я понимаю, что ты хочешь сказать, но я не хочу ссоры. Договорились?

Моника надула губы и вздохнула.

— Согласись, Джоани, здесь что-то не так. Взрослый человек — и возится с куклами… это ненормально.

Ее голос был дружелюбным, но слишком уж назидательным, и Джоани решила уйти, пока у нее не лопнуло терпение.

— Если увидишь Бетани, скажи ей, чтобы она известила меня о Кире, хорошо?

— А куда ты пойдешь?

Джоани печально вздохнула.

— Пойду искать свою девочку. Кстати, Мон, а где Бетани?

Моника промолчала.

— Вот видишь: тебе неизвестно. Она может оказаться где угодно, а тебе хоть бы что.

— Бетани в состоянии постоять за себя.

Это было сказано ровно, без эмоций. Джоани взглянула на подругу, а затем, окинув взглядом неряшливую кухню, язвительно проговорила:

— Да уж — такая, как она, постоит.

Спускаясь вниз на улицу, она размышляла над тем, почему Моника безразлична к собственным детям. Наверное, потому что она никого никогда не любила, даже себя. Бедная Бетани! Неудивительно, что она такая, какая есть.

Когда Джоани отыщет Киру, она обязательно даст ей нагоняй. Затем угостит ее сладким и всю ночь будет держать в своих объятиях.

Пол и Джон-Джон отчитывали Эрла, который и сам считал себя виноватым.

— Просто не могу поверить, чтобы ты решился на такое. Ты что, совсем очумел? А если бы полицейские обыскали автомобиль и нашли деньги? Как бы ты объяснил их наличие?

Эрл молчал.

Пол рвал и метал. Сегодня ему хотелось дать выход эмоциям. Он получил письмо от адвоката Сильвии. Как и следовало ожидать, она требовала целое состояние.

А теперь вот Эрл сидит как ни в чем не бывало, вместо того чтобы валяться у него в ногах.

— Я спрашиваю тебя: как бы ты объяснил фараонам наличие сорока тысяч?

Но Эрл по-прежнему молчал. Джон-Джон жалел его, но он понимал и Пола. Эрла нужно призвать к порядку.

Раздался телефонный звонок, и на экране появилось текстовое сообщение; он быстро прочел его.

— Который час? — спросил он.

— Мы тебя задерживаем, Джон-Джон? Не терпится на встречу со своей птичкой?

Джон-Джон отрицательно помотал головой.

— Моя сестренка пропала, это звонила мать.

Эрл посмотрел на часы.

— Начало десятого, Джон-Джон.

Он был благодарен тому, что внимание переключилось.

— Может быть, она у этого толстого чудака?

Голос у Пола был неуверенным. Джон-Джон уже стоял у дверей, а Эрл последовал за ним.

— Извини, Пол, мне надо идти.

— А как с остальными деньгами?

— Соберу потом.

Пол был раздосадован, но не слишком. Он знал, как Джон-Джон относится к своим сестрам.

Бетани находилась на улице, когда услышала новость о Кире. Со слов женщин выходило, что она отсутствует с полудня.

— Как бы там ни было, но за девочкой хороший уход, — шептались женщины.

Как оказалось, соседки Джоани уже обыскали все прилегающие к дому улицы, но безрезультатно. А было уже одиннадцать часов вечера.

Бетани еще не заходила домой и с горечью подумала, что ее-то никто не ждет. Моника скорее всего ушла на работу, даже не проверив, дома ли дочь. От жалости к самой себе Бетани заплакала.

Одна из женщин печально произнесла:

— Успокойся, милая Бет, Кира найдется.

Но Бетани заплакала еще сильнее. Женщины волнуются, но ей от этого не легче, так как она знает, что Кира пропала из-за нее.

— Я вызвала полицию, Джон-Джон.

Он кивнул.

Уже полночь, а Кира так и не появилась. Они обыскали все, побывали в каждой квартире, заглянули во все сараи в округе. Они прочесали парк и даже ближайшие пабы. А Джон-Джон заглянул во все мусорные контейнеры, хотя и не говорил об этом матери.

Джоани места себе не находила. Ее младшая дочь знала, что без предупреждения никуда ходить нельзя. Значит, малышку украли — другого ей не приходило в голову.

Раздался стук в дверь, и вошла соседка. Мэри Браннаг была маленькой женщиной с всклокоченными седыми волосами и темными глазами: чувствовалось цыганское происхождение. Джоани и Мэри в определенной мере были соперницами, так как Мэри тоже гадала на картах Таро.

— Как дела, Джоани?

— Она придет, Мэри, и я задам ей хорошую трепку.

Ответ Мэри прозвучал зловеще.

— Она со знакомым ей человеком — брюнетом.

Она говорила тихим голосом, но Джоани, хотя и не сомневалась в добрых намерениях соседки, хотела вышвырнуть ее за дверь. Джон-Джон словно прочитал ее мысли.

— Давай, давай, Мэри. Уходи, мама и без того волнуется. С минуты на минуту приедет полиция.

Он вытолкал Мэри за дверь, и она была раздосадована этим. Но возразить не посмела.

Джоани взглянула на сына и жалостливо произнесла:

— Ну где же она может быть, Джон-Джон?

Мэри напугала ее. Джоани верила предсказаниям.

Джон-Джон вздохнул.

— Не знаю, мама. Успокойся. Кира, видимо, забыла о времени.

Но Джоани не могла успокоиться.

— Она не забыла о времени, она даже не умеет определять это время! Она пропала. Может, она действительно с кем-то из знакомых? Об этом сказала Мэри. Кто этот человек, задержавший ее до позднего времени? У кого из наших знакомых темные волосы?

Джон-Джон опустился на софу, закрыв голову руками.

— Не думай об этом, мама. Если слушать все, что говорит Мэри, можно загреметь в психушку.

— Ну а где же она?!

— Откуда мне знать? Ты же отпустила ее в этот несчастный магазин, а не я!

Джоани, понимая, что не права, не сдержала крика:

— Выходит, я во всем виновата?

Джон-Джон попытался обнять мать. Он не знал, что предпринять.

Она оттолкнула его от себя.

— Оставь меня, Джон-Джон. Мне нужна Кира. Мне нужен мой ребенок!

Затем она разрыдалась. К приезду полиции она уже была на грани нервного срыва.

Джон-Джон давал объяснения, а она сидела в кресле, беспрестанно куря и потягивая чай с водкой.

Томми неутомимо продолжал поиски. Это подметили все. Ближе к рассвету большинство людей разошлись, чтобы хотя бы ненадолго прилечь перед работой.

Поисками занималась вся округа. Даже Сиппи Марвелл объезжал улицы. Не остались в стороне приятели Джеспера.

Жанетта была безутешна. Она приехала к матери в час ночи с заплаканными глазами. Теперь она сидела с Томми и Джоани, ожидая новостей. Она все лучше относилась к Томми, особенно, когда увидела, как нежно он обнимает плачущую мать. На его лице отражалась боль.

Полиция обыскивала комнату Киры в надежде найти хоть что-нибудь, проливающее свет на ее местонахождение. Фараоны все больше раздражали Жанетту, и это было заметно.

Джоани, пошатываясь, прошла к ним и громко сказала:

— Она не убегала из дому! Сколько раз мне повторять это?

Женщина в форме нежно улыбнулась.

— В жизни детей часто бывают люди, о которых они предпочитают не говорить своим родителям. Нам надо удостовериться, что она никому не писала и не звонила. Она пользовалась школьным компьютером? Посещала Интернет-кафе?

Джоани отрицательно качнула головой.

— Я же говорила вам: у нее нелады с обучением. Она с трудом может написать собственное имя, да поможет ей Бог. И компьютер не входит в круг ее интересов. Да вы и сами видите: ей почти двенадцать, а комната выглядит так, словно в ней проживает четырехлетний ребенок! Кто-то увел ее с собой, а вы толчетесь здесь.

— Прекрати, мама! Она могла просто-напросто потеряться!

Джоани с недоверием взглянула на сына.

— Вся округа ищет ее, а ты думаешь, что она потерялась? Ее все знают, она не могла потеряться! Где мой ребенок?

Теперь она рвала на себе волосы в крике.

Женщина в форме отвела Джон-Джона в сторону и сказала:

— Извини, друг, но пора вызывать врача.

Он печально кивнул. Страх матери передавался и ему.

Джоани успокоилась лишь к половине девятого утра. Пришлось целый час уговаривать ее, прежде чем сделать укол. Джон-Джон был рад, что мать наконец заснула.

Местное телевидение рассказало об исчезновении Киры. Водолазы даже обследовали реку, но безрезультатно.

Джон-Джон закрылся в своей комнате и зарыдал, как ребенок.

Пол Мартин следил за новостями из квартиры своей любовницы Дженни. Она была молодой и симпатичной, со светлыми волосами и бледно-голубыми глазами. Она была очень худой, что иногда смущало Пола, но у нее такие груди, что все прочее отходило на второй план.

Она приготовила ему кружку крепкого кофе, а затем села рядом в большое кожаное кресло.

— Бедняжка Джоани…

Он кивнул.

— Если что-нибудь случится с ее дочерью, она сойдет с ума: она так любит ее!

Он снова кивнул, не очень довольный тоном девушки. Джоани — его друг.

Он подумал, что Дженни знает об их отношениях. Ему было известно, как проститутки любят посплетничать.

— Она проявила такую доброту, когда я делала аборт.

При этих словах Пол насторожился.

— Какой аборт?

Она засмеялась.

Одним глазом он следил за телевизором, а другим — за Дженни.

Она засмеялась.

— Не беспокойся, не от тебя!

Пол и не думал беспокоиться. Он собирался бросить Дженни, но пока не хотел ей об этом говорить.

— Я забеременела в прошлом году от своего парня. Он и слышать об этом не хотел, да и я не хотела себя связывать. Когда все закончилось, я чувствовала себя отвратительно: плакала, и все такое. Но Джоани помогла мне выйти из этого состояния.

Несколько секунд она помолчала.

— Джоани сказала, что тоже собиралась сделать аборт, когда обнаружила, что носит Киру, но так и не решилась. Она сказала, что слишком любит ее отца, и ребенок — единственное, что останется с ней навсегда. Ну, по крайней мере, надолго. По ее словам, связь с этим мужчиной тянулась с перерывами уже много лет.

Пол насторожился.

Дженни взглянула на него и проговорила простодушно:

— Мне нравится Джоани. Мне бы такую мать! Ее дети — это ее богатство, а младшая… — Она вздохнула. — Если что-нибудь с ней случится, это убьет ее, правда?

— А она не говорила, кто именно отец ребенка?

Девушка встала и покачала головой.

— Нет. Пойду-ка я приму ванну. Зайду к Джоани позже, узнаю, как она. Ты меня не жди.

Пол кивнул.

В глубине души он уже задумывался над тем, может ли Кира быть его дочерью. Накануне рождения девочки он отдалился от Джоани из-за Сильвии. Если бы жена узнала, что у него есть внебрачный ребенок, то подняла бы такой шум, что его репутация оказалась подмоченной. Вообще-то, он ждал, что Джоани предъявит ему претензии. Но она промолчала, и он вздохнул с облегчением.

Раздумывая, Пол покачал головой. Нет, она сказала бы ему… Скорее всего, Кира — от какого-нибудь прохиндея, как и другие дети. Некоторые живут с проститутками месяцами, а затем со спокойной душой оставляют их.

Разумеется, Пол не причислял себя к этой категории.

Фотография Киры вновь появилась на экране. Он знал эту девочку очень давно — с самого младенчества. Он навещал Джоани, когда она вышла из роддома. Он привозил ей продукты и оставлял деньги. Он знал, что Джоани и другие дети любят Киру, да и как могло быть по-другому? Он видел ее светлые, по-детски наивные глазки всего пару недель назад. Девочка так огорчилась, что Джоани избил Тодд МакАртур.

Она — чудесный ребенок, но и Джоани — хорошая мать. И это, помимо прочего, влечет его к ней. Дом Джоани, пусть и небогато обставленный, — полная противоположность его дому.

В его доме все было не так. Сильвия, родив дочерей, перестала его замечать. А Джоани всем уделяла внимание — и ему, и детям.

Так если бы Кира была его дочерью, сказала бы об этом Джоани или нет?

Здравый смысл подсказывал ему, что она бы промолчала. Потому что, только промолчав, она не потеряла бы его.

Когда Дженни вышла из ванны, Пол по-прежнему сидел в кресле. Глаза у него были покрасневшими. Увидев Дженни, он встал и молча направился к двери. Но главное — не оставив чертовых денег! И в этом был весь Пол Мартин.

 

Глава двенадцатая

Ди Бакстер смотрел на Джоани, и его охватила такая жалость, какую он не испытывал никогда в жизни. За ночь она постарела лет на двадцать; лицо сделалось серым, глаза потухли. И — никакой надежды на благоприятный исход. Он понял это сразу, как только она вошла. Джоани не верила, что ее дочь жива.

До этого он презирал всех Бруеров. Та еще семейка! Джон-Джон приторговывает наркотиками, а теперь его карьера стремительно поползла вверх: говорят, он стал правой рукой самого Пола Мартина. Жанетта подворовывает в магазинах. Не по-крупному — так, упаковка жвачек, но с этого-то все и начинается, Ди Бакстер знал это наверняка. Кроме того, она прославилась побегами из приютов для несовершеннолетних. «Поступить побруеровски» — это расхожая шутка у полицейских. Только теперь уже не смешно. Конечно, Жанетта не подарок, да и Джоани особо не убивалась, когда ее старшая дочь ударялась в бега.

Впервые услышав имя Киры, Ди Бакстер, признаться, подумал, что и малышка созрела для того, чтобы приносить неприятности. И надо же так ошибиться! Стопроцентно домашний ребенок, которого заботливо опекает вся семья…

Ди Бакстер жалел не только Джоани, но и Джон-Джона. Он видел осунувшееся лицо парня, он видел его трясущиеся руки, которые теперь тряслись уж точно не от наркотиков…

— Ты найдешь в себе силы говорить, Джоани?

Им дали время на телевидении в надежде, что кто-нибудь видел Киру. Но более всего они рассчитывали на то, что негодяй, удерживающий Киру, отпустит ее.

— Обязательно найду! — кивнула она.

Она сделает все возможное, чтобы ее дочь отыскалась.

— Вы думаете, кто-то мог ее увести? — печально спросила Джоани.

Он не ответил, а лишь произнес:

— Не будем строить догадки, Джоани. Хорошо?

Она смотрела куда-то мимо него.

— Я ценю ваши усилия. Вы это знаете, правда?

Он кивнул, почему-то чувствуя себя виноватым.

Когда Джоани выходила из комнаты, она шаркала ногами, как старуха.

Ди Бакстер связался по телефону с шефом и доложил ему о том, что поиски пока не увенчались успехом. Шеф сам попросил держать его в курсе. Ди Бакстер сначала удивился, но в конце концов пришел к выводу, что на старика надавил Пол Мартин.

Что же касается чувства вины… Вначале он, было, подумал, что девочка просто ударилась в бега, как это неоднократно делала Жанетта. Но теперь он знал, что это не так. И если бы они по-другому организовали свою работу, ребенок, возможно, был бы найден.

Но ведь Кира из семейства Бруер!

Младших Бруеров прямо-таки тянет на улицу. Всегда тянуло. Одиннадцать лет — не такая уж она и малышка. Жанетта в ее возрасте уже была знакома с сексом. Теперь она трахается с Джеспером — тем еще проходимцем. Джон-Джон настроен изуродовать молодчика. Однажды он уже отправил его на больничную койку. Ди Бакстера не проведешь — он только сделал вид, что поверил в эту чушь со случайным нападением.

Признаться, комната Джон-Джона удивила его. Повсюду книги, книги, одни только книги. Кто бы мог подумать, что Джон-Джон Бруер способен шевелить мозгами? Ди Бакстер был удивлен, что если его стихия — улица, то книги говорили о другом. Классика русских писателей… Кто бы мог подумать! Просматривая тома, он видел записи Джон-Джона на полях — мальчишку волновало прочитанное.

Теперь он будет наблюдать за ним еще пристальнее, так как думающие люди — это вам не желторотые юнцы, у которых в голове только глупые комиксы.

А Кира Бруер выглядит милым ребенком.

Из того, что он слышал о ней, она и в самом деле милый ребенок.

Ди зажег очередную сигарету и с жадностью затянулся. Он обязан преуспеть в этом деле, хотя бы потому, что им заинтересовался шеф. Задница шефа давно уже не умещалась в кресле, а тут вдруг такое рвение. Значит, Ди Бакстеру придется побегать. Даже ради Джоани Бруер.

Он надеялся, что короткий телевизионный сюжет о Кире Бруер даст ключ к разгадке. Сюжет будут транслировать по всей стране. А вдруг она сидит где-нибудь в «Макдоналдсе» — одна или в компании случайных подруг? Такое уже бывало в его практике. К тому же Кира — особенная, и дело здесь не только в трудностях в обучении.

Но эта соломинка слишком хрупкая, и он понимал это.

Киру никто не видел. Она как будто провалилась сквозь землю, и это всерьез беспокоило его.

Девочка была под присмотром домашних, а те денно и нощно втолковывали ей, что чужим людям доверять нельзя, хотя бы потому, что они чужие. И если Киру Бруер увели, значит, она знала этих людей.

Но, принимая во внимание род занятий Джоани, круг «своих» был слишком широк. И потребуется изучить все ее связи. А в первую очередь — прощупать этого толстого придурка, который выполняет роль приходящей няни. Он вызывает подозрение одним только видом. Не исключено, что он извращенец. Как бы там ни было, но Ди Бакстер докопается до истины.

Кира Бруер отсутствует более двадцати часов. Если пропавшие дети не находятся в течение первых суток, то считается, что они уже не вернутся.

Потому что, к несчастью, так именно и бывает.

Полиция осмотрела комнату Киры, и Джоани приступила к уборке. Она заменила постельное белье и посадила на кровать новую Барби. Когда Кира вернется домой, это ее, несомненно, обрадует. Крошечное пространство казалось больше, с тех пор как Жанетта перебралась к Джесперу. А без Киры оно казалось и вовсе огромным.

Томми помогал Джоани. Они не разговаривали, но в его присутствии она чувствовала себя лучше. Они разместили на кровати всех медвежат Киры — от самого маленького до самого большого, подаренного Полом.

Разглядывая игрушки дочери, Джоани хотела кричать от страха, но сдерживала себя. Она говорила себе, что Кира просто заблудилась, ее скоро отыщут.

Она не умерла.

Джоани надеялась, что Кира находится у кого-то из знакомых. У кого-то с темными волосами, как сказала Мэри. Джоани отчаянно цеплялась за эту надежду. Кира с кем-то, кто знает ее, а тот, кто знает Киру, не может не любить девочку. Господь не отнимет у нее дочь. Какой бы образ жизни ни вела сама Джоани, она не заслуживала слишком суровой кары. Она была уверена в этом.

Томми доброжелательно улыбнулся ей.

— Мне кажется, ты очень хорошо рассказала о Кире по телевидению.

— Спасибо, Томми. Надеюсь, кто-нибудь узнает ее и доставит домой.

Вытирая пыль с маленького туалетного столика, он тихо произнес:

— И я надеюсь, Джоани, очень надеюсь.

Джоани молилась, чтобы все кончилось несчастным случаем. Ужасно звучит, но несчастный случай (конечно, с благоприятным исходом) — это лучше, чем… О нет! Только не это, она должна выбросить это из головы!

По роду своей работы Джоани знала, на что способны мужчины. И не только в отношении женщин. Половые извращенцы — в наше время их количество значительно возросло.

Кира не могла по доброй воле уйти от нее. Так где же она? С кем? С тем, у кого темные волосы? Мэри Браннаг предупредила об этом, и она верила ей.

Может, еще раз сходить к Ди Бакстеру? Не поднимет ли он ее на смех?

Джоани взяла в руки ночную рубашку дочери, поднесла к лицу и вдохнула знакомый запах. Перед глазами встало ее улыбающееся личико. Сердце разрывалось от боли. Она не могла больше выносить эту боль.

— Ради Бога, Пол. Я и так нагнал на них страху. Чем я еще могу помочь? — Дейвид Смит, шеф Ди Бакстера, был раздражен донельзя, хотя и пытался сдерживать гнев.

— Хорошо, продолжай в том же духе.

— Неужели нельзя было все уладить по телефону?

Пол потерял терпение.

— Нет, нельзя! Послушай, Дейвид, я хочу, чтобы Кира вернулась домой, и чем скорее, тем лучше. Улавливаешь мою нехитрую мысль?

До Дейвида Смита вдруг дошло, с кем он имеет дело. Перед ним Пол Мартин. Тот самый Пол Мартин, у которого масса связей, и теперь он использует их против него.

Дейвид Смит не хотел ссориться с Полом. В конце концов, благодаря Полу он сделал свою карьеру. Пол и раньше просил его о «сущих пустяках», и Дейвид никогда не отказывал. «Сущие пустяки» — это официальные лицензии для салонов, это прекращение разных дел. Так — мелочевка. Взамен он получал большие, разумеется, деньги. Один раз — автомобиль: новый «ягуар» за то, что помог приятелю Пола разрулить неприятности с банком. Помнится, тогда ему пришлось попотеть: у парня была неснятая судимость. Он, Дейвид, даже залез в базу данных, чтобы стереть ее. Конечно, не сам, а с помощью опытного хакера, которому тоже пришлось отстегивать кругленькую сумму, кажется в десять тысяч долларов, из кармана Пола.

Теперь Дейвид Смит трепетал при мысли о том, что его махинации вскроются. Общественное презрение ему обеспечено, а о тюрьме он просто не думал.

Пол понимал, что происходит в душе фараона, но ему было на это наплевать. Он знал цену Дейвиду Смиту и глубоко презирал его. Этот парень — тот еще тип. Думает только о собственной шкуре. Даже проститутки смеются над ним, а он любит молоденьких, но еще больше любит групповой секс. Заснять бы его во время одной из оргий… А что, неплохая идея! Выйдет из повиновения — полюбуется на себя, купив утренний выпуск «Таймс». Дейвид Смит на крючке у Пола с тех самых пор, как получил из его рук первый пакет с деньгами, и даже спасибо не сказал, сукин сын!

— Послушай, Дейв, возьми это дело под свой контроль. Ты меня знаешь, я в долгу не останусь. Скажи также Ди Бакстеру, чтобы он обращался с Джоани Бруер как с королевой, не меньше. Такое несчастье, а он разговаривает с ней без должного уважения.

Дейвид Смит послушно кивнул.

— Я ведь всегда исполняю взятые на себя обязательства, верно, Дейв? Теперь твоя очередь. Надеюсь, ты понял меня.

Дейвид Смит вновь кивнул, лицо его, однако, заметно напряглось.

— Я спрашиваю: ты понял? — Пол повысил голос.

— Оʼкей, Пол. Оʼкей.

— И не вздумай меня дурачить, Дейв! Я в таком состоянии, что могу убить кого угодно. Но я не хочу, чтобы жертвой стал ты.

Пенни Кросс уже пять лет работала в фотостудии. Ей нравилась ее работа. Она любила рассматривать фотографии незнакомых ей людей. Самые пикантные она оставляла на память, хотя и знала, что лишится места, если об этом станет известно.

Фотографию Киры она видела на первой странице местной газеты. Об исчезновении малышки говорили все в округе и все ее знали, в том числе сама Пенни. Ей не понравилась фотография — в жизни Кира была куда лучше.

Пенни последний раз видела девочку, когда ходила гадать к Джоани. Именно Джоани сообщила ей, что у ее мужа роман на стороне. Пенни потом узнала, что муж бегал к Паулине Гарстон. Паулина могла иметь детей, а Пенни — нет. Оказывается, у нее было двое от него, но он и не думал на ней жениться. Именно так: любил детей, а жениться не думал. Пенни сама прогнала его к Паулине. Но это — дело прошлое. Теперь Пенни живет одна.

Сегодня понедельник, а у нее лежит работа еще с субботы — надо бы поторапливаться, скоро клиенты придут.

Потягивая кофе, Пенни вдруг увидела появляющиеся из машины фотографии Киры Бруер. У нее учащенно забилось сердце. Кира, должно быть, заглянула к ним в субботу. Пенни тогда подменял Морис. Странно, но в сетке нет конверта с данными о клиенте.

Пенни взяла фотографии и принялась их рассматривать. Ей не нравилось то, что она увидела, особенно после случившегося.

Неожиданно ее охватил страх: она не знала, как поступить: отдать фотографии Джоани или все-таки полиции? Но она не хотела навлекать на себя неприятности.

В конце концов Пенни подошла к телефону и набрала номер 999. Она отдаст фотографии полиции. Джоани не должна их видеть. Ее решение было твердым: не должна, и все.

Делла услышала крик еще с улицы. Она узнала голос Джозефа. Джозеф зло выговаривал что-то сыну. Томми молчал. Делла быстро вошла в гостиную и увидела, как Джозеф потрясает кулаками перед съежившимся на диване Томми.

— Что, черт возьми, происходит?

Мужчины испуганно посмотрели на нее. Затем Джозеф опустил руки.

— Почему ты вернулась так рано?

Это прозвучало так, будто она сделала что-то непозволительное. А она лишь вернулась домой — к себе домой.

— Мне что, нужно просить разрешения, чтобы вернуться в собственный дом?

Томми наблюдал за реакцией отца. Он ожидал, что тот отвесит ей оплеуху. Когда мать Томми осмеливалась перечить ему, он всегда поступал подобным образом.

Но Джозеф лишь улыбнулся и сказал:

— Ты пришла, дорогая, в тот момент, когда мы выясняли семейные отношения. Присядь, я пока приготовлю тебе чашечку чая, хорошо?

Делла, хотя и была успокоена его тоном, но по-прежнему не понимала, что происходит.

— Ты что, собирался ударить сына?

Она повернулась к Томми.

— Скажи, он хотел ударить тебя?

Томми промолчал. Делла все больше нравилась ему, такая не даст себя в обиду.

— Джозеф Томпсон, будь любезен, ответить мне!

Но Джозеф поспешил выйти на кухню.

Тогда Делла переключила внимание на Томми.

— Что, черт возьми, происходит?

Томми чуть не заплакал.

— О нет, Делла. Мне жаль, что вы оказались свидетельницей наших отношений. Очень жаль.

— Я полагаю, что имею право знать, что произошло, Томми.

Он покачал головой.

— Вам нужно поговорить с отцом.

В гостиную тут же ворвался Джозеф.

— Убирайся, грязный ублюдок! Уходи вообще из моей жизни! Если когда-нибудь попадешься мне на глаза, я убью тебя.

Делла была потрясена до глубины души. Ей и в голову не приходило, что Джозеф способен так разговаривать, и тем более с сыном. В глазах Томми горела ничем не прикрытая ненависть к отцу, и это ее тоже пугало.

— Давай, Томми, рассказывай! Ну, решайся!

Теперь у Джозефа были все основания посмеяться.

— Не забывай только, что от этого пострадаешь ты, а не я.

Томми тяжелой походкой направился к выходу. Каждый шаг давался ему нелегко, будто он двигался по снегу.

— Ты ведь, наверное, решил, что сделал это вопреки мне, так ведь? Подумай о моих словах, мальчик, крепко подумай. И знай: я не делал ничего. Понял? Ничего! На самом деле это сделал ты, а не я. Скажи спасибо своей мамаше. Это дело рук твоей матери, а я тут ни при чем!

Делла смотрела в спину Томми. Когда он ушел, она тихо спросила:

— Так что же произошло?

Джозеф печально покачал головой.

— Он до сих пор не пришел в себя после смерти матери, и прошлое гложет его. Признаюсь, Делла, я не всегда был добр по отношению к ней, но мне, как мужчине, было трудно мириться с тем, что она долгие годы была прикована к постели. А тут в довершение всего мне пришлось возиться с ним.

Он подошел к окну и постоял там некоторое время.

— Ах, Делла, я так счастлив, что встретил тебя! Жить с больной женщиной очень тяжело. Она постаралась создать пропасть между мной и Томми. Она была ревнива, и сын пошел в нее. Он не может смириться с тем, что я наконец нашел достойную женщину. Сама мысль об этом для него непереносима, потому-то он и пришел сюда. Но, по-моему, лучше, когда прошлое оставляют в покое, а еще лучше — забывают.

Он выглядел таким подавленным, что сердце Деллы дрогнуло.

Возымели действие и комплименты: ее обожают, вот здорово! Это — главное.

Забыв все опасения, она обняла Джозефа.

— Теперь я с тобой, дорогой.

Он улыбнулся и сказал:

— Я знаю это, Делла, и я благодарю за это Господа.

По дороге домой Томми негодовал. Он не мог выносить, когда головорез плохо отзывался о матери. У него была хорошая мать, хотя и слабая, и ей пришлось всю жизнь мириться с грубостью этого человека.

И есть лишь один способ вывести его на чистую воду. Во всяком случае, он, Томми, постарается, чтобы отец заплатил за свои слова и за все содеянное в прошлом.

Джозеф всегда следил за Томми, как ястреб. Даже сегодня он напомнил ему кое о чем — и все для того, чтобы держать сына в руках.

Но теперь война объявлена. И Томми был уверен, что он наверняка выиграет ее. Делла узнает, с каким чудовищем она связала свою жизнь.

Женщина-полицейский перебрала фотографии и тяжело вздохнула. Лучше бы их не было. Дело теперь представляется в ином свете.

Затем она спросила адрес Мориса Делрея и ушла. Фотографии она, разумеется, забрала с собой.

Пенни Кросс размышляла над тем, правильно ли она поступила. Джоани — хорошая женщина, и Пенни была уверена, что она действительно ничего не знала о фотографиях. Сначала она решила помалкивать, но вскоре возобладала ее природная склонность к сплетням.

Она сняла телефонную трубку и стала обзванивать подруг, чтобы выяснить, что они думают обо всем этом.

Все равно о фотографиях скоро всем станет известно.

 

Глава тринадцатая

Морис Делрей нервничал. Его мать Олета смотрела на него так, словно внезапно перестала узнавать сына. Потрясение Олеты было полнейшим. Горячая волна страха захватила ее, и все оттого, что к ним пришел полицейский. Он выглядел в своей форме так нелепо в их чистой гостиной. Более всего Олета боялась, что Морис попал в беду.

Глядя на сына, она видела, как его лицо напряглось. Если он пойдет по тому же пути, что и его брат Уэнделл, то ей придется проявить к нему строгость: она не позволит Морису встать на преступную стезю!

Уэнделл отбывает длительное тюремное заключение за вооруженный грабеж. Он потерян для нее навсегда. Он такой же, как и его отец, который никогда в жизни не занимался честным трудом.

Когда она переехала в Англию, она стремилась создать для них достойную жизнь, но все ее потуги оказались напрасными. Уэнделл не привык к тому, чтобы им командовали. В этом смысле он был сыном своего отца.

Ныне по двенадцать часов в день она работала в фабричной столовой в Баркинге. Все свои сбережения она истратила на то, чтобы купить небольшую квартирку на окраине Лондона и отправить младшего сына Мориса учиться в колледж. Она, как могла, изменила жизнь, сделала ее отличной от той, которую вел ее муж. И особые надежды она возлагала на сына Мориса. Так что же произошло? Олета была в отчаянии, ее терзало разочарование.

— Что вам нужно? — Голос Мориса дрожал.

Полицейский подумал, что у парня шалят нервишки.

— Мы хотим поговорить с тобой о Кире Бруер.

Морис увидел, как лицо матери побелело.

Он сказал, что не знает Киру Бруер и никогда в жизни не видел ее.

Тогда полицейский показал ему фотографию.

— Это пропавшая девочка. Ты должен был видеть ее фотографию в газетах.

Полицейский заметил, что в гостиной не было телевизора, но он бы и не вписался в стиль комнаты. Она была сияюще чистой. Диван и стулья покрыты чехлами, а на ковре, чтобы сохранить его ворс, лежала полотняная дорожка. Стены украшали литографии религиозного содержания. Иисус Христос на них выглядел красивым блондином. Его взор был устремлен к небесам.

Морис неуверенно кивнул.

— Она приходила в фотолабораторию в субботу?

Морис поразмышлял несколько секунд, оценивая важность вопроса, и, наконец, сказал:

— Нет, не приходила. Я бы вспомнил. Но фамилия заказчика должна быть на конверте.

— Но видишь ли, конверта не было. Мы подумали, что ты мог напечатать снимки неофициально.

Морис покраснел.

— Нет, я не мог этого сделать. Это грозит потерей работы.

Полицейский поверил ему: юноша не умеет лгать. Хотя не исключено, что он — первоклассный актер, но вряд ли эта версия имеет право на жизнь. У юноши едва не случился сердечный приступ, когда он увидел здесь полицейского.

Большинство подростков врут без зазрения совести, и врут умело. Он видел, как расслабилась мать Мориса, когда сын без запинки ответил на вопросы. Женщина произвела не него приятное впечатление.

— Собирайся в участок, сынок. Так, простая формальность. Снимем пальчики, и пойдешь домой.

Юноша кивнул, но он явно был не в восторге от этого.

— Мы можем прислать за ним обычный автомобиль, если хотите.

Полицейский понял, что Олета не понимает его.

— Я имею в виду, миссис Делрей, что я вызову обычную машину вместо полицейской. И никто не узнает, куда он направляется.

Он видел, как на ее лице появилось выражение благодарности. Мнение соседей важно для Олеты, он понимал это. Она все еще пытается загладить воспоминания об Уэнделле. Полицейский знал все об этом парне, но был достаточно умен, чтобы не подать виду.

Морис улыбнулся матери, и она ответила ему слабой улыбкой.

Полицейский временами ненавидел свою работу. В искупление он старался облегчить жизнь тем, кто случайно, не по злому умыслу, попадал в переплет. Таких, как он, в участке было немного. В основном его коллеги не церемонились с подозреваемыми.

Но достаточно было взглянуть в лицо этой женщины, чтобы понять: человеком нужно оставаться в любых ситуациях.

Делла была озабочена тем, как Джозеф обращался с сыном. Когда позже она размышляла над этим, то пришла к выводу, что всю правду он ей так и не сказал. Она даже не могла понять, что именно произошло между ними. Выходит, Джозеф просто пудрил ей мозги. Но она хочет знать истину, и она докопается до нее.

Теперь она докучала ему, и это выводило его из равновесия. Она видела, что он с трудом сдерживает гнев.

— Перестань, Делла! Это — семейный вопрос.

— Я теперь твоя семья, разве не так?

Джозеф вздохнул и отер тыльной стороной ладони вспотевшее лицо. Он выглядел злым, но Делла не знала, что его нельзя злить. Она по-прежнему задавала ему вопросы, не понимая, что рискует.

— А что ты имел в виду, когда сказал: «Давай, Томми, решайся»? — Она была полна решимости докопаться до сути.

— Ничего.

Однако Делла не унималась.

— Но ведь что-то это ведь значило. Так просто слова не говорят, если за ними ничего не стоит.

Джозеф схватил Деллу за руки и толкнул к дивану.

— Это ничего не значит! Просто я был расстроен. Давай-ка лучше сменим тему! Иногда ты бываешь похожа на тюремную надзирательницу!

Никто в жизни с ней не разговаривал подобным образом. Сидя на диване, она подумала, что Джозеф не такой уж «мягкий и пушистый», каким сперва казался. Он даже опасен, может наподдать.

В эту минуту в комнату вошла Патриция, ее старшая дочь. Делла безумно обрадовалась ее появлению. Вслед за ней вошли внучки Деллы, очаровательные девчушки, в которых она не чаяла души.

— Что происходит, мама?

Джозеф умоляюще посмотрел на нее, и Делла, удивившись себе, скрыла правду. Дочери не должны знать, что дома возникли проблемы.

— Все в порядке, дорогая, поставь, пожалуйста, чайник.

Патриция исполнила ее просьбу, хотя по глазам матери она поняла — это просто уловка, чтобы удалить ее из комнаты.

Младшая внучка Аврора запрыгнула к Джозефу на колени. Однако это зрелище не доставило Делле радости: она, напротив, встревожилась, хотя и не могла объяснить причину своей тревоги.

Крутой нрав Джозефа бурлил, не выходя на поверхность. Пожалуй, это волновало ее больше всего.

Очень волновало.

Лорна стояла у подъезда Джон-Джона. Он прошел мимо, не заметив ее. Тяжелый живот тянул ее вниз. Она запыхалась, догнав юношу.

— Джон-Джон!

Он остановился у обочины, поджидая ее.

— Чего тебе?

Лорна не была уверена, что поступает правильно. Джон-Джон настороженно вглядывался в ее лицо.

— У меня мало времени, Лорна.

Лорна прикусила губу. На мгновение под толстым слоем макияжа проступило девчоночье выражение. Если Жанетта не образумится, подумал Джон-Джон, она превратиться в такую же дрянь.

— До меня тут дошли слухи… Я подумала, что тебе нужно сказать.

Он засмеялся.

— Я что, похож на сплетника?

— Нет… это касается твоей сестры. Я имею в виду Киру.

Теперь Джон насторожился.

— Что тебе известно?

Лорна по-прежнему не была уверена, что поступает правильно. Ей бы хотелось завоевать доверие Джон-Джона, но случай, наверное, неподходящий. Она понимала, что Джон-Джон спешит, — Эрл уже сигналил из машины. Ей надо выложить все как можно быстрее.

Она уверяла себя, что ее двоюродная сестра — не выдумщица, поэтому то, что она сообщила Лорне, более или менее соответствует действительности.

— Выкладывай, что знаешь.

Она сказала испуганно:

— Это дело рук Малыша Томми Томпсона.

Джон-Джон вздохнул:

— Дальше.

— Он попадался на педофилии и раньше.

Джон-Джон провел по лицу рукой.

— Ты разговаривала с Моникой?

— Нет. Я узнала об этом от своей двоюродной сестры Карли. Она тоже жила в Бермондси, как и Томпсоны до переезда сюда.

— Полезай в машину!

Он втолкнул ее в салон, и она с трудом разместилась на заднем сиденье — огромный живот стеснял движения.

— Поехали! В Бермондси.

Эрл нажал на газ.

Он не задавал вопроса, что происходит, — скоро и так узнает. С Джон-Джоном просто. Никаких изнурительных дискуссий — иди и делай, что нужно.

Карли жила в уютной квартирке с мужем Колином. Она совсем не походила на свою кузину, и Джон-Джон был рад этому. Если бы ему пришлось выносить присутствие Лорны номер два, то он бы не выдержал.

Хлопоча над кофе, Карли выкладывала все, что ей было известно.

— Я была в вашем районе, когда узнала, что произошло с твоей сестрой. А потом услышала новость по телевизору.

Джон-Джон понял, что она пытается придать сплетням достоверность.

— Раньше я слышала о Томми, если это тот же человек. Томми Томпсона обвиняли в совращении девочки. Скажу сразу: доказать это не удалось. — Говоря это, она воздела вверх руки. — Но семья девочки все равно обвиняла его, и вскоре они с отцом уехали отсюда. Никто не знал куда — в один прекрасный день они исчезли. Но если это действительно тот Томми, то слишком уж большое совпадение.

Джон-Джон задумался.

— Расскажи мне, Карли, все, что ты знаешь о нем. Как он выглядел?

— Очень толстый и чудаковатый. Они с отцом недолго здесь проживали. Кажется, у него было много кукол, и дети ходили играть к нему.

Джон-Джон почувствовал, как его сердце заколотилось.

— Одна девочка созналась, что у них была физическая близость, и всё завертелось. Понятное дело, все соседи обрушились на них, но потом, как оказалось, жалобу забрали назад, — я не знаю, почему. Вскоре после этого Томпсоны убрались отсюда, и разговоры стихли, пока не случилось все это.

— Так ты не знаешь, почему жалобу забрали назад?

Она покачала головой.

— По слухам, из-за того, что девочка сама просила об этом. Насколько мне известно, сейчас они живут у Пристани Канареек в муниципальных квартирах. Их фамилия Роу — вот все, что я знаю.

Ди Бакстер рассматривал фотографии со щемящим чувством. Он никак не предполагал увидеть такое. Кира на них разительно отличалась от милого ребенка в школьном костюмчике. Намазанная косметикой, она выглядела как взрослая женщина. Но особое внимание привлекали ее глаза. Это были глаза опытной женщины. Они обещали многое мужчинам. И она была очень похожа на мать.

Ди Бакстеру казалось, будто его стукнули в живот — у него даже дыхание перехватило. К своему ужасу, он осознал, что не знает, как теперь разговаривать с Джоани.

Если все это означает, что опыт Киры отнюдь не ограничивается игрой в куклы, то Джоани либо находится в полном неведении, либо она талантливая актриса, куда более талантливая, чем Вивьен Ли.

Он еще раз взглянул на фотографии. Он не верил своим глазам.

Жанетта собирала свои скромные пожитки. Она собиралась вернуться домой. По правде говоря, она была рада этому. Джеспер, надо отдать ему должное, сразу понял ее. Если бы он мог, то тоже жил бы в другом месте. Карен — не тот человек, кого хочется видеть ежедневно. Она давно уже превратилась в кошмар для окружающих.

Пока Жанетта возилась с сумкой, мать Джеспера комментировала исчезновение ее сестры.

Не щадя чувств Жанетты, она сказала:

— Девчонки уже нет в живых, не сомневайся, дорогая.

На мгновение Жанетта в отчаянии закрыла глаза.

— Ты что, Карен, совсем рехнулась? Ведь речь идет о моей сестре!

Карен Коупс сочла тон Жанетты слишком грубым.

— Я говорю лишь о том, что слышала, — повысила она голос.

Карен старалась сфокусировать взгляд, чтобы противостоять Жанетте, но у нее ничего не получалось. Больше всего ее раздражало то, что комната стала опрятной.

— Ну, ты, задавака! — Она икнула.

Жанетта не реагировала, зная, что это бесполезно.

— Ты думаешь, у вас все в ажуре? Я слышала, что твою драгоценную мамашу ожидают крупные неприятности. Твоя сестра подвергалась растлению, а она знала об этом.

С одной стороны, Жанетта понимала, что это пьяные бредни. Карен всегда ищет повод для ссоры.

Но с другой стороны, дыма без огня не бывает. В их районе любят посплетничать, и иногда сплетни имеют под собой реальную основу.

Ради Джеспера она готова была оставить оскорбление без ответа. Но она уже с трудом сдерживала себя, чтобы не треснуть эту женщину.

Карен же сочла ее молчание за согласие.

— Что? Нечем крыть? Против правды не попрешь!

— Заткни пасть, Карен!

Карен захохотала так, что вынуждена была прислониться к косяку двери, чтобы не упасть.

— Идешь домой к мамаше-проститутке? Ну, катись!

Жанетта закрыла глаза, чтобы не потерять самообладания. Сама она может говорить про мать что угодно, но для других — это табу.

— Если бы тебе хотя бы половину качеств Джоани, ты бы преобразилась в лучшую сторону, Карен.

Приманка сработала, и Карен была счастлива. Она только и ждала реакции Жанетты, и она ее получила.

— Возможно, у меня много недостатков, но я живу ради детей.

— Твои дети презирают тебя! Ты — посмешище, ты — жалкая пьянь. Когда мужчина пьет — это плохо, а когда женщина — это отвратительно.

Жанетта говорила тихо, но ее слова били наотмашь. Карен знала, что девушка права.

— Моя мать, со всеми ее недостатками, порядочная женщина. И вот еще что: в отличие от твоих детей, мы любим ее. Все, что она делает, она делает ради нас. А о том, что ты живешь ради детей, лучше помалкивай.

— Ах, ах! Джоани — ангел! Но почему тогда пропала твоя сестра?

Жанетта не уйдет отсюда без скандала. Карен настроилась на это. Эта девчонка — как все. Все они считают себя порядочными людьми, хотя на самом деле ничем не лучше ее.

Смешно, но эта гордячка Джоани мнит из себя королеву, не меньше. Ишь, как она вырядилась незадолго до исчезновения Киры. Понятное дело: работа языком хорошо оплачивается! Но она, Карен, никогда не опустится до такого. Ее дети — от законных мужей. Или от почти законных, но это не меняет дела. Да, она любит пропустить рюмочку-другую, но проституткой ее никто не назовет!

А еще она слышала, что Джон-Джон собирается купить дом. Кого он из себя корчит? Кого корчат из себя все эти Бруеры, включая Жанетту?!

— Ты бы лучше попридержала язык, Карен!

Она засмеялась.

— Что, правда колет глаза? Да, и по поводу твоей сестры… Возможно, вы сами избавились от нее, а?

Жанетта крепилась изо всех сил. Она понимала, что завтра Карен и не вспомнит о своих словах, что она для Карен как красная тряпка для быка, что по-другому Карен разговаривать просто не умеет, и ее детям попадает куда чаще, чем самой Жанетте. Но обида рвалась наружу, требовала выхода.

— И почему это карты не подскажут, где находится ее распрекрасная девочка? Она ведь целое состояние сколотила на гаданиях! Пусть по Таро узнает, куда делась Кира. — Карен продолжало нести.

Жанетта побагровела от гнева. Мать Джеспера до сих пор цела, потому что только она — мать Джеспера. Это — единственная причина. Другую женщину она бы давно размазала по стенке.

— А ты, потаскушка, тоже окончишь на панели. Для вас это плевое дело. Проституция в семейке Бруер давнишний бизнес: даже твоя бабка торговала телом. А ты ставишь себя выше меня! Ну, скажи мне: кто твой папаша? Никто из вас не знает своих корней. Вы — жалкие ублюдки, помои общества. — Карен зажгла сигарету, глубоко затянулась и спокойно продолжила: — Ну а с Кирой… Ее прибили — это точно, девчонка никогда не вернется домой.

Эти слова переполнили чашу терпения Жанетты. Удар, обрушившийся на Карен, был не в пример сильнее тех, что приходились на ее долю в течение жизни.

В Жанетту будто вселился бес. Она избивала мать Джеспера со злостью, о которой и не подозревала ранее. Она могла толкнуть, она могла дать пощечину, однажды она ударила знакомого парня ногой в пах, но то, что она делала с Карен… Даже мужчины не проявляют такую жестокость.

Когда Жанетта наконец остановилась, она взглянула на распластавшееся на полу окровавленное тело и расплакалась. Что она сотворила? Может ли она теперь вернуться к Джоани, ведь матери и так хватает неприятностей? Но с другой стороны, она просто защищала свою мать, Киру, себя от нападок этой грязной алкоголички.

Затем она увидела, что за ней наблюдает Джуни. Жанетта даже на знала, что девочка находилась дома.

— Она довела меня до этого, Джуни. Я не хотела…

Джуни кивнула невозмутимо. Она все видела сама.

— Ничего с ней не будет. Иди погуляй, а я вызову «скорую». Я позабочусь о ней, не бери в голову.

В этот момент Джуни ненавидела мать больше, чем когда-либо. Она ведь слышала все выпады Карен.

Сильвия все больше узнавала о бизнесе Пола. Она вскрыла домашний сейф и внимательно изучила лежавшие бумаги. Для нее они были золотыми россыпями.

Она организовала за ним слежку, и теперь ей докладывали о каждом его шаге.

Связь с Джоани Бруер удивила Сильвию. Зная о склонности мужа к молоденьким девушкам, она не могла понять, зачем ему эта старуха. Тем не менее, она нашла повод для ревности. Ведь даже ее сын работает на Пола.

Но теперь пропал ребенок этой женщины, и это ужасно.

Сильвия считала себя хорошей матерью. Пока девочки с ней, она может не беспокоиться о будущем. Но прежде нужно обеспечить это будущее. И ради этого она затеяла развод.

Если Пол согласится на все ее условия — а он согласится, можно не сомневаться, — она «забудет» все, что знает. В противном случае она передаст куда следует всю имеющуюся в ее распоряжении информацию. Но до этого дело не дойдет. Пол не дурак — ему тоже надо на что-то жить.

Сильвия аккуратно сложила бумаги на место. Девочки пока поживут у ее матери, а потом все уладится…

Она приготовила себе ванну и теперь блаженствовала в одиночестве, наслаждаясь ароматом иланг-иланга.

Она любит этот дом и не собирается уступать его Полу. Она будет приводить сюда любовников. Но еще лучше — поживет в одиночестве. Она всегда ценила одиночество, но Пол этого никогда не понимал.

А в сущности, кто такой Пол? Он хорошо одевается, от него пахнет дорогим одеколоном, он обедает в лучших ресторанах Лондона, но он — сутенер. Не лорд, не член парламента, а всего лишь жалкий сутенер. Он продает женщин и на эти деньги обеспечивает ее, Сильвию. Ее и ее дочерей. Но девочкам ни к чему знать, чем занимается их отец. Что-то она не слышала, чтобы дети сутенеров блистали в обществе. Пусть думают, что он бизнесмен, общественный деятель — кто угодно. Впрочем, они ничего не думают. Она давно позаботилась об этом. Отец для них — кошелек, не более. Толстый, туго набитый кошелек. Вот и пусть остается им.

Она улыбалась, думая об этом.

— Это я, Силв.

Услышав голос мужа, она вздрогнула. На какую-то долю секунды ей показалось, что это галлюцинация. Она запретила приходить ему сюда. Сильвия приняла вертикальное положение, выплеснув при этом часть воды на пол.

— О, Силв. Я, в отличие от тебя, не произвожу много шума, не так ли?

Она была потрясена.

— Теперь вынимай свою жирную задницу из ванны и выходи поговорить.

На ее лице проступили морщины — испуг был слишком очевиден.

Он оглядел ее с головы до ног и сказал пренебрежительно:

— Черт возьми, Силв, ты не слишком хороша в том, в чем мать родила!

Он рассмеялся, понимая, что это звучит оскорбительно, и наслаждался моментом.

 

Глава четырнадцатая

Старуха открыла дверь и с явной враждебностью посмотрела на визитера. Джон-Джон догадался, что перед ним победительница во многих жизненных передрягах.

— Простите, я разыскиваю семейство Роу. Мне сказали, что они здесь живут.

Джон-Джон лучезарно улыбнулся, но по тому, как старуха продолжала угрюмо оглядывать его, понял, что одной улыбки тут недостаточно. Она видела перед собой черного, и все тут. И скорее всего она приняла его за грабителя.

— Зачем тебе?

Голос был низким, настоящий кокни, и он никак не вязался с ее худобой.

Джон-Джон знал, что такие, как она, не любят долгих предисловий.

— Я Джон-Джон Бруер, — сказал он. — У меня пропала сестра. Об этом говорили в новостях, если вы слышали.

Она по-прежнему сверлила его взглядом, пытаясь вытащить на поверхность всю подноготную.

— Какое отношение твоя сестра имеет к нам?

Старуха такая подозрительная. Интересно, доверяет ли она показаниям электросчетчика? Пожалуй, у него больше шансов проникнуть в Английский банк в воскресенье, чем переступить порог ее квартиры.

Джон-Джон понимал, что ей не нравится цвет его кожи. Но он уже привык к этому.

Он подключил все свое обаяние, чтобы подкупить ее.

— Мне сказали, что вам приходилось иметь дело с неким Малышом Томми…

Дверь едва не захлопнулась перед его носом, но он успел выставить ногу, чтобы помешать этому.

— Прошу вас, миссис Роу, это очень важно.

— Убирайся отсюда, паршивец!

Старуха все больше и больше раздражала Джон-Джона. Он любой ценой должен вытянуть из нее правду, даже если придется применить силу. И он применит ее — будьте уверены. Он больше не может сдерживать свои эмоции.

По лестнице, словно чувствуя, что Джон-Джон нуждается в поддержке, не спеша поднимался Эрл. Старуха и его удостоила неприязненным взглядом. Джон-Джон готов был побиться об заклад, что Эрлу она не понравилась. Да и кому может понравиться такая карга?

— Откройте-ка дверь, прошу вас, мадам, — сказал Эрл.

— Мне нечего вам сказать.

Она стояла перед ними, скрестив руки на груди. Уголки ее губ были опущены.

Джон-Джон вздохнул.

— Думаю, есть что. Ваша внучка, вероятно, стала жертвой этого педофила. Так что же все-таки произошло? Я не тронусь с места, пока не узнаю.

Мисс Роу была маленькой, чем-то похожей на птичку, а вернее, на растрепанного старого воробья. Ее седые, когда-то темные волосы были небрежно заколоты на макушке, в ушах покачивались большие золотые кольца. На ней было достаточно украшений, чтобы открыть ювелирную лавку. Кольца, браслеты, ожерелья — так много ожерелий, что ее приняли бы за свою в племени дикарей. Лицо ее было покрыто морщинами даже там, где их не должно быть. Одежду прикрывал засаленный на животе фартук — его не стирали лет пять, не меньше.

— Итак, миссис Роу, продолжим беседу как культурные люди или как варвары? Вам решать.

Старуха смотрела на Джон-Джона еще несколько секунд. Затем она с недовольным видом приоткрыла дверь, но не очень широко.

— Он останется на улице, — кивнула она на ухмыляющегося Эрла.

— А я и не войду, дорогая. — Эрл взглянул на Джон-Джона. — Я подожду в машине, о’кей?

— Думаю, я не задержусь.

— А ты уверен, что все будет в порядке?

— Катись отсюда поскорее! — подала голос старуха.

Она была раздражена тем, что ей пришлось сдаться. Дергая плечами, она прошла в глубь квартиры.

Джон-Джон проследовал за ней, предварительно вытерев ноги о половик. Оказавшись внутри, он по запаху определил, что жарятся ячменные лепешки, — такие же жарила Джоани, когда им нечего было есть.

В маленькой комнате стояла двухместная софа и кресло. Здесь же был камин со старой газовой горелкой, а над ним — полка из красного кирпича, на которой стоял старый телевизор и маленькое радио.

На стене висели фотографии улыбающихся девочек, по-видимому сестер, блондинок с голубыми глазами. Он догадался, что одна из них — та, о которой пойдет речь.

Стены были оклеены выцветшим бургундским флоком.

Джон-Джон проникся сочувствием к старухе. Несладко, наверное, жить в этой убогой каморке, полутемной, давно уже требовавшей ремонта. Он так и не понял, кем она доводилась пострадавшей девочке — матерью или все-таки бабушкой.

Сделав над собой усилие, он улыбнулся ей. Страх за Киру пересиливал все остальные чувства.

Старуха раздраженно указала ему на софу.

— Садись уж, коль такое дело.

Удивительно, голос ее потеплел. Возможно, сказывалось отсутствие Эрла.

— Хочешь чаю?

Джон-Джон кивнул. Все, что угодно, лишь бы она разговорилась. У него было твердое чувство, что он — первый черный, переступивший порог ее дома за всю долгую жизнь.

— С сахаром?

— Мне все равно.

Когда она принесла чай, он заговорил.

— Я нуждаюсь в вашей помощи, миссис Роу. Вы, должно быть, слышали о моей сестре Кире Бруер? Ей всего одиннадцать лет, и она пропала. Одна ваша бывшая соседка сообщила мне, что тип, живущий теперь рядом с нами, был в свое время обвинен в педофилии. Это очень важно, миссис Роу. Я хочу знать, что с Кирой… Это может навести на след.

Старуха молча помешивала чай в своей чашке. Наконец она произнесла:

— Мой старший сын загремел на тридцать лет: наркотики и разбой. Его жена Ли, шлюха, каких мало, она стала отдавать девчонок под присмотр этого Томми Томпсона. Затем мы узнали, что она спуталась с его стариком, отцом Джозефом.

Она шумно втянула в себя чай. Джон-Джон понял, что ей трудно рассказывать о своей семье незнакомцу.

— Кэтлин, ее средняя дочь, вечно болталась там, ее просто невозможно было удержать дома. Затем она сказала, что у нее был физический контакт. Но мы так и не добрались до сути. Она не сказала, кто — отец или сын. Ли, может, и знала, но держала нас в неведении. Она сделала это из-за моего сына. Он любил этих девчонок… Каким бы он ни был, но он любил их. Когда он получил срок, она стала частенько бегать на сторону. Детьми она совсем не занималась. Однажды она скрылась так же, как и они, Томпсоны. Уж они-то понимали, что им несдобровать, если узнают. А о таких проделках всегда узнают. И я их больше ни разу не видела. Они подались в бега.

Миссис Роу тяжело вздохнула. Джон-Джон не перебивал ее.

— Но, главное, мне неведомо, куда подевалась эта чертовка Ли с моими внучками. Поверь мне, сынок, она хотела этого. Всегда хотела убраться восвояси. В какой-то мере я могу ее понять. Мой сын был не подарок, такой же садист, как и старик Томпсон. Впрочем, о чем это я? Ведь мы так и не докопались до истины. Об этом знают только эти двое и малышка Кэтлин. Но можно не сомневаться: они не расскажут…

Старуха сидела в кресле, прикрыв глаза, будто устав оттого, что рассказала. Джон-Джон понял, что ее никто не навещает. Она, вероятно, живет редкими письмами от сына, не будь их — давно бы уже сыграла в ящик.

— Так вам неизвестно, где сейчас Ли?

Старуха неопределенно пожала плечами. Она поняла, что Джон-Джон хотел спросить о другом.

— Могу лишь сказать, что Малыш Томми нравился мне куда больше, чем Джозеф. Отец относился к нему как к недоумку, а он все покорно сносил. Я не слишком осведомлена, потому что Ли уже тогда пыталась порвать с моим сыном, а значит, и со мной. Ли такая оторва — от нее что угодно можно ожидать.

Она увидела страх в глазах юноши и дала ему шанс.

— У меня есть адрес ее матери. Не знаю, живет ли она там, но если живет, то, должно быть, в курсе, где ее дочь. Они очень близки, эти двое. Мне-то она ничего не скажет. Думает, что я сообщу все сыночку. По правде говоря, я бы и сообщила… — Старуха с надеждой взглянула на Джон-Джона. — Если тебе повезет, лишь поставь старуху в известность, — голос ее неожиданно задрожал.

— Ладно, скажу, — кивнул Джон-Джон. — А как вы живете одна, без сына?

Она насупилась.

— Живу как могу, а что мне еще делать?

— А его друзья заходят к вам?

Таков закон улицы: нужно заботиться о семье, если друг сидит в тюрьме. Компенсировать потерянный заработок.

— Да ты что, сынок?

Она пошла в спальню и вернулась с конвертом, на котором аккуратным почерком был написан адрес.

— У меня нет их телефона, и я не уверена, что они до сих пор живут там, но попытайся. — Она снова уселась в кресло и тихо проговорила: — Если узнаешь что о внучках, сообщи мне, о’кей?

Джон-Джону стало жаль ее. Она явно скучала по внучкам.

— Обещаю. — Он поднялся. Взяв обе ее руки в свою, он сказал: — Спасибо, миссис Роу. Я очень ценю вашу помощь.

Она впервые улыбнулась, и он понял, что наконец завоевал ее доверие.

— Я, конечно, не помощница. Но, надеюсь, ты отыщешь свою сестренку.

Он вынул бумажник и отсчитал пятьсот фунтов. При виде банкнот ее глаза загорелись.

— Это — вам.

Она схватила деньги.

— Спасибо, сынок. Они мне очень пригодятся.

Он записал номер своего мобильного и передал ей.

— Если что-либо узнаете, миссис Роу, дайте знать.

— Хорошо.

— И если вам что-то понадобится, тоже звоните. Вы меня поняли?

Она знала, что он говорит всерьез.

— Желаю удачи в твоих поисках.

Джон-Джон вздохнул:

— Если отдать все на откуп полиции, дело не сдвинется с мертвой точки.

— Так было всегда. — Это было сказано со знанием дела.

Она вывела его из квартиры, и он снова пожал ей руку.

— Берегите себя, миссис Роу.

— И ты, сынок. Удачи тебе.

Она не сразу закрыла дверь, наблюдая, как он садится в машину. Он — хороший парень, решила она. Такой уважительный… Надо рассказать о нем Хералду.

Прижав к груди деньги, она взглянула на часы. Если поспешить — можно успеть сделать ставку перед последним забегом.

Пол наслаждался, видя в глазах жены страх. Давно уже не было такого. Обычно она проявляла потрясающее равнодушие.

Сильвия была матерью его детей, и только. Но уже за одно это он готов был уважать ее. Но теперь он ее ненавидит. Если бы она просто захотела уйти от него, он бы пережил это. Он бы навещал своих девочек, платил бы за их учебу и за многое другое. Но нет же, Сильвия причиняла ему неприятности, крупные неприятности. Неужели она думает, что он настолько туп, чтобы смириться с этим?

Он видел, что стол накрыт на одного. Сильвия, как всегда, собиралась совершить обеденный марафон. В течение дня она потребляла больше пищи, чем некоторые женщины за неделю. Он открыл холодильник — полки ломились от продуктов, один взгляд на них вызвал у него смех.

Когда Сильвия наконец появилась на кухне, он по-прежнему смеялся. На ней был халат из толстой ткани, плотно стянутый в талии. Единственное, чего не хватало, так это надписи: «Вход запрещен». Лицо ее было покрыто кремом, жирная кожа блестела при свете дня.

Пол смотрел на нее и удивлялся: неужели на таких женятся? Видно, у него не все было в порядке с глазами. Что ж, настало время расставить все точки над «i».

— Готова к бою, Силв?

— Чего ты хочешь?

О, она вновь обрела голос? Гляди-ка, говорит так, будто он продавец магазина. В общем, человек, недостойный внимания.

— Ты с кем это так разговариваешь?

Сильвия не ответила. По его голосу она определила, что в любой момент он может потерять контроль над собой. Она села за стол, ожидая его дальнейших действий.

Пол хорошо знал, что это означало. Она поднаторела в таких делах, его старушка Сильвия. Она может играть в молчанку целые дни напролет. В итоге у вас сложится впечатление, что во всем виноваты вы сами. Она поступает так даже с девчонками.

— Может, откроешь рот, Силв? У меня не так много времени. Давай выясним наши отношения раз и навсегда.

Он рубанул рукой воздух, заставив жену вскочить. Ему было приятно, что он напугал ее. Сильвии нужен хороший испуг. По его мнению, она явно нуждается в хорошей порке, и если она заведет его, то получит по первое число.

Он поставил чайник.

Сильвия медленно пошла к выходу.

Не глядя на нее, он сказал:

— Ты играешь с огнем, дорогая. Я могу спустить с тебя шкуру, ты понимаешь, надеюсь?

Она кивнула.

— Изволь разговаривать со мной как положено. Я тебе не клерк, из которого можно вить веревки.

Она вернулась на свое место за столом.

Пол приготовил чашки. Разливая чай, он спросил:

— Где мои дочери?

— За городом.

Он саркастически улыбнулся.

— А, это ты их туда загнала… И кто сними — твоя мамаша?

— Да.

— Прекрасно! Эта особа, видимо, будет заниматься привычным для нее делом — настраивать девчонок против меня, а заодно и против всех мужчин. Она так и поступала в отношении тебя, верно?

Сильвия не ответила, и он решил сменить тему. Ему, в сущности, все равно.

— Итак, — проговорил он, умышленно громко отхлебывая чай, — ты получишь и этот дом, и «домишко» за городом, хотя он скорее тянет на дворец в стиле Тюдоров, но при одном условии, дорогая. Ты согласишься на сумму, я имею в виду ежегодную ренту, которую определю я. В противном случае я постараюсь, чтобы ты закончила свои дни хозяйкой бензоколонки на не слишком шумной трассе. И я не шучу. Ты довела меня до ручки. По сути, ты выгнала меня из дому — а это мой дом, — но главное — из сердца моих дочерей, что для меня более чем обидно. И вот еще что, Силв. Они мне не нравятся, мои девочки. Я их люблю, но они мне не нравятся. Заносчивые, глупые особы — и к этому приложила руку ты, верно?

Поднимая чашку, он расплескал чай, его гнев рвался наружу.

— Я хотел покончить с этим много лет назад, Силв. Тебе достаточно было попросить об этом — и я бы с радостью ушел отсюда.

Сильвия почувствовала себя оскорбленной. Его слова задели ее за живое.

— И что же ты собираешься делать — пойдешь к одной из своих проституток?

А она, кажется, ревнует!

Это изумило его, хотя и опечалило.

— Стоит ли говорить об этом? По твоей инициативе все контакты между нами давно прекращены. А я нуждаюсь в любви, и я достоин ее. В конце концов, я обеспечивал тебя, и делал это неплохо.

— Ты думал о своих потребностях. А как насчет моих?

При этих словах он рассмеялся.

— Сильвия! Твои потребности — это холодильник, набитый едой, сладкое к чаю и возможность манипулировать детьми. Ты хотела владеть роскошным домом, и ты получила. В гараже у тебя стоит навороченный «мерседес», шкафы ломятся от нарядов! И всем этим обеспечил тебя я, дорогая. А что я получил взамен? Озвучить? Как всегда, кукиш с маслом! Ни одного доброго слова от девочек, а ведь они мои дети. Что бы ты им ни говорила, они — мои.

При этих словах она беспомощно прикрыла лицо руками, и в нем чуть было не проснулась жалость. Правда — мощное оружие, Пол знал, что Сильвия не может противостоять.

— Ты постоянно изводил меня своими упреками, постоянно! Будь твоя воля — ты бы и девочек настроил против меня! — В голосе Сильвии прозвучали несвойственные ей жалобные нотки.

— Дорогая, я и впредь буду обеспечивать вас, и ты должна быть благодарной. Маленькое неуважение ко мне — и ты ничего не получишь. Я не шучу, Силв! Ты должна была хорошо изучить меня за эти годы.

Сильвия даже не подозревала, что муж может разговаривать с ней таким тоном. Временами она ненавидела его, и особенно за то, что он умел нравиться людям. Ей было обидно, что на домашних и прочих вечеринках он всегда был в центре внимания. Такое уж у него свойство.

Она знала, что многие недоумевали по поводу их брака: Пол мог найти жену и получше — вон как к нему липнут дамочки всех мастей и возрастов! Сначала это ее огорчало, и свое огорчение она пыталась уменьшить разнообразной едой. Она любила поесть на нервной почве. Но потом, когда она растолстела, она возненавидела Пола. Она не могла соперничать с девушками, которые периодически появлялись в его постели. Да и могла ли соперничать? Они проделывали такие вещицы, которые она не хотела проделывать. Почему он не мог просто так держать ее в своих объятиях? Почему обязательно все должно заканчиваться сексом? Порой ей казалось, что мужу все равно, кто с ним, — была бы дырка, и ничего больше.

Все его пассии спят с мужчинами, и не просто спят, а зарабатывают на этом деньги. Полу известно об этом, и тем не менее он трахает их. Может целовать их — фу, какая мерзость! И как он только смеет после этого прикасаться к ней?!

Пол наблюдал за тем, как меняется выражение ее лица. Затем он с недовольной миной произнес:

— В чем дело, Силв? Ты, кажется, опять проголодалась? А десять минут назад ты засовывала себе в глотку кусок мяса!

Он понимал, что обижает ее, но не мог остановиться. Раз уж она способна вызвать полицию, чтобы выгнать его из собственного дома… Ну уж, нет! Пришло время платить по счетам, и он наслаждался этим.

— Дочери — это моя жизнь.

Она опять лицемерит!

— О, дорогая, ты так сжилась с ролью заботливой матери! А я, между прочим, знаю женщину, которая, не имея ни гроша за душой, воспитала прекрасных детей. И они очень любят ее. Сейчас с ней случилось большое несчастье — пропала младшая, любимая дочь. Девочку ищут… Твои же проблемы ограничены тем, чтобы проследить, не встречаются ли дочери с людьми «не нашего» круга. Пора вступить в реальный мир, Силв, пора жить в нем.

— Ты имеешь в виду занятие проституцией?

При этих словах он рассмеялся.

— Для тебя это было бы слишком резвым стартом, Силв. Но ты бы, по крайней мере, узнала, что значит зарабатывать на жизнь.

В ее глазах мелькнули слезы. Он хотел высказать все, что накопилось.

— Тебе вот все равно, что с кем-то стряслась беда. Но ты же — мать, тебя должны беспокоить такие вещи. Даже меня это беспокоит.

Сильвия пожала плечами, ее тон был безразличным:

— Вернется. Такие дети всегда возвращаются.

— Что ты имеешь в виду, говоря «такие дети»?

А почему, собственно, она должна думать о пропавшей девочке? Да, она слышала о ней. О ней все слышали, ну и что?

Она злобно проговорила:

— «Такие дети» — это дети от случайных мужчин. Это дети, брошенные на произвол судьбы. Это дети, слоняющиеся по улицам в любое время дня и ночи. Но этих детей ты явно предпочитаешь своим детям. И если девчонка не вернется, ее мамаша запросто заведет другую, разве не так? Стоит раздвинуть ноги — и…

Он не мог прийти в себя от услышанного. Только Сильвия могла сказать такое. Как ни в чем не бывало.

— Да ты просто нездорова, Силв. Ребенок, возможно, погиб, а тебя не колышет ее судьба. Джоани Бруер — хорошая женщина, гораздо лучше, чем ты. Наши дочери в подметки не годятся ее детям. И знаешь, что? Я отдыхаю душой в ее муниципальной квартире.

Затем он поднялся и подошел к холодильнику.

— Ты ведь проголодалась, Силв?

Он открыл дверцы и стал сбрасывать на пол свертки, сверточки, банки и тарелки. Он наслаждался ее унижением.

— Давай, набивай свою утробу. Попируй за мой счет! Но помни, Силв: будешь на меня давить, я размажу тебя без сожаления.

После этого он ушел, сильно хлопнув дверью. Впервые за долгие годы он почувствовал облегчение.

* * *

Джоани слушала Ди Бакстера, который говорил ей, что у них возникли дополнительные вопросы. Она кивнула, лицо ее побледнело.

— Вы нашли ее, мистер Бакстер?

Она с ужасом ожидала ответа.

Он отрицательно покачал головой.

— Джоани, нам передали фотографии. Не могла бы ты подсказать, кто их снимал и с какой целью.

Она не совсем понимала, о чем идет речь.

Ди Бакстер стал выкладывать фотографии на стол одну за другой. Джоани смотрела на них, вспоминая, каким весельем сопровождалась съемка. Кажется, она тогда испугалась, увидев Киру совсем взрослой. И тут до нее дошло, почему ей задают вопросы. Они, вероятно, подумали, что она готовила своего ребенка к панели!

— Моя дочь Жанетта сняла Киру очень давно — я уже не помню, когда именно. Она специально разодела Киру и сделала ей макияж. Как видите, Кира выглядит намного старше своих лет.

В смятении она лепетала что-то невнятное. Ди Бакстер не верит ей — она не сомневалась в этом.

— Мистер Бакстер, Жанетта сфотографировала Киру шутки ради. Неужели вы полагаете, что она сделала снимки для чего-то другого.

Он не ответил ей. Так, может, и другая дочь замешана в исчезновении девочки? Джоани — проститутка, следовательно, за несколько фунтов пойдет на все. А кто может дать гарантию, что она не сдавала ребенка в аренду? За это неплохо платят, и очень неплохо, надо сказать. Снимки видел психолог, и он удивлялся, что есть люди, которые будут смотреть эту дрянь. Ди Бакстера раздражало искаженное косметикой личико Киры. Но сама девочка явно была в восторге.

— Вы должны поверить мне, мистер Бакстер, эти фотографии сделаны шутки ради, — повторяла Джоани. — Моя Кира любит разодеваться. Любит макияж, любит всякие побрякушки для девочек. Я была потрясена, когда увидела это. Она здесь такая взрослая!

Джоани вновь заплакала. Ди Бакстер внимательно наблюдал за ней.

— А кто отнес их в фотолабораторию?

— Не имею понятия! Возможно, сама Кира.

— Нет, не она. Пленка не была даже вложена в конверт. Ни имени, ни адреса — ничего.

Он был в недоумении. Либо Джоани хорошая актриса, либо действительно ничего не знает. Он не мог склониться ни к одному из предположений.

Почему она в таком состоянии? Из-за того, что ребенок пропал, или из-за того, что она сама причастна к этому? Ему и ранее приходилось сталкиваться с подобным. Человек виновен в преступлении, но при этом льет такие слезы, что ему невольно начинаешь сочувствовать.

Теперь эти снимки совершенно по-иному высветили ситуацию. Детей редко убивают незнакомые люди. Обычно они становятся жертвами тех, кого они знали и кому доверяли.

Теперь он был уверен, что Киры Бруер нет в живых. Вопрос лишь в том, чтобы отыскать ее тело и вычислить преступника. Которым, вполне возможно, может оказаться и сама мать.

 

Глава пятнадцатая

— Они думают, что мы имеем отношение к ее исчезновению, Джон-Джон. Голос Джоани звучал неуверенно.

— Не говори ерунду, мама.

Она печально покачала головой.

— Ты же не был там. А мне пришлось сидеть и выслушивать эту сволочь Ди Бакстера. Видите ли, его смущали фотографии нашей Киры: Жанетта навела ей та-а-кой марафет… В общем, на фотографиях Кира выглядит лет на двадцать, не меньше. Ди Бакстер думает, что они были сделаны для привлечения клиентов. Он даже подключал к этому делу психолога. — Она шумно сглотнула чай. — Я занимаюсь проституцией, но это вовсе не значит, что у меня нет моральных устоев. Разве я могу торговать собственной дочерью? И много ли им удалось узнать? Если бы они занялись нашим делом сразу, после первого же звонка, то, возможно, уже нашли бы Киру. Мне же пришлось ждать более двух часов!

Она плакала, не вытирая слез. Джон-Джон ощущал боль матери как свою собственную.

— Они даже не знают, кто принес эти пленки в лабораторию. Их взяли туда в нарушение всех правил приема. На конверте не было фамилии клиента. Я сказала ему: задумай мы что-нибудь подобное — вряд ли сдали бы пленку в обычную лабораторию, верно? И знаешь, что ответил мне этот тип? Он спросил, а куда бы я их понесла!

— Но в полиции всегда задают такие вопросы, мама.

Джон-Джон тяжело опустился на диван, его красивое лицо сделалось серым от волнения.

— Ты будешь следующим, кого они допросят.

Он вздохнул.

— Мы не сделали ничего такого, чтобы волноваться. Если Жанетта поразвлекалась на свою голову, им придется смириться с этим.

Джоани зажгла еще одну сигарету.

— Как они могли подумать, Джон-Джон, что мы причастны к исчезновению Киры?

Он обнял ее за плечи.

— Мама, они обязаны рассматривать все варианты, и они поступают правильно.

Он ей не сказал, что ведет свое собственное расследование. К настоящему моменту он добился немного. И нет никакой необходимости беспокоить мать, пока ситуация не прояснится.

Он уже дважды навещал дом Ли Роу, но никого не застал. Сегодня вечером он вновь отправится туда, а если понадобится, будет ходить каждый день до тех пор, пока не узнает всей правды.

Ему в голову не приходило обратиться в полицию. Это — его личное дело, и он не хочет, чтобы решали за него. Если они схватят кого-нибудь — какая польза от этого для него самого? Он желает возмездия, и добьется его. Потому-то он ничего не сказал матери. «Воздать должное». Он знал Библию, он перечитывал ее много раз, благодаря Сиппи. «Око за око» — это оттуда. Да, он обязательно вырвет у виновного глаз. Библия дала хороший совет, ему нравилась ее простота. Ты согрешил — ты и отвечай. Ты заришься на моего вола, а я поставлю клеймо на твоей башке. Это, в конце концов, закон улицы. Библия больше отвечает чаяниям таких, как он, чем все духовенство, вместе взятое.

— Я сделаю тебе бутерброд, мама, тебе нужно поесть.

Она покачала головой.

— Ешь ты, у меня нет аппетита.

Тем не менее он сделал ей бутерброд. Затем он вместе с ней стал ждать прихода Пола, который собирался заночевать у них. Он — молодчина в последние дни. Джон-Джон знал, что матери лучше, когда Пол рядом. Он не мог ни с кем оставить ее, потому что она никого не замечает. С Полом она была при деле. Он слышал, как она занимается с ним любовью, и был этому рад. Если ей становится от этого легче, он не возражал бы, принимай она мужчин десятками. К тому же Пол заботится о ней. Он пытается действовать так, будто не делает ничего такого, но это ясно каждому. Джон-Джон по-настоящему жалел их обоих. При других условиях они жили бы вместе в мире и согласии.

Он вновь взглянул на фотографию Киры и попросил Господа вернуть её домой. Но он не очень надеялся, что его молитвы будут услышаны.

Немного погодя он оставил их одних; мать лежала на диване, а Пол Мартин восседал рядом.

Зрелище, достойное кисти художника.

Джеспер Коупс и его друзья продолжали поиски Киры. Для них это было своего рода задание, а Джеспер считал делом чести помочь отыскать сестру Жанетты.

Сиппи и его команда также прилагали усилия в этом направлении, а вскоре и другие приятели Джон-Джона присоединились к поискам. Полиция была довольна этим, выделив каждому квадрат поиска, и впервые они поступали так, как она им велит.

Средствам массовой информации это тоже нравилось. Темнокожие и скинхеды, действующие совместно, давали прекрасную тему для репортажей: все противоречия отброшены в сторону — надо искать ребенка. За короткое время Кира Бруер сделала больше для урегулирования расовых конфликтов на местном уровне, чем иное правительство за долгие годы.

Но теперь почти все понимали, что ищут уже не живую, целую и невредимую девочку, а ее тело.

Но об этом все предпочитали молчать.

Когда Сиппи во время прочесывания парка Виктории закурил сигарету с марихуаной, полиция не обратила на это внимания. Все трудились во имя общей цели. Остальное значения не имело.

Когда тревожная новость охватила всю округу, пабы опустели. А к квартире Джоани люди приносили цветы с выражением надежды на благоприятный исход. Но время шло, не оставляя никаких шансов, что было самым тяжелым для всех, кого это касалось.

Мать Ли Роу была крупной, рано поседевшей женщиной. Она не выпускала изо рта сигареты. Услышав стук в дверь, она подумала, что это дети. Вокруг живут одни ублюдки, поставившие цель изводить округу. Единственным развлечением в этих местах было имбирное пиво, сбивающее с ног.

Она открыла дверь, даже не потрудившись запахнуть короткий черный халат с кружевами. Визит незнакомых людей ее отнюдь не обеспокоил, хотя стрелки часов приближались к двенадцати ночи.

— Что надо?

Ее лицо было суровым, не располагавшим к долгой беседе.

Эрл красноречиво взглянул на Джон-Джона.

— Ну, по линии общественности или как?

Она перекатила сигарету в другую сторону рта.

— Вы Мэнди Костнер?

Она посмотрела на Джон-Джона, как будто перед ней крыса, случайно оказавшаяся у ее дверей.

— Кому это понадобилось знать?

Джон-Джон привык иметь дело и не с такими типами. Втолкнув женщину в коридор, он прорычал:

— Мне понадобилось!

Эрл прошел вслед за ним, посмеиваясь про себя.

— Эй, ребята, полегче! У меня денег нет!

Она попыталась вытолкнуть их за дверь. Джон-Джон догадался, что их, очевидно, приняли за рэкетиров, выбивающих просроченные долги.

— Мы здесь не из-за денег. Нам бы хотелось знать, где ваша дочь…

— Что?! — Лицо ее сразу напряглось. — Зачем она вам? Вы от Хералда? Если да, то я вам ничего не скажу.

В этот момент в узкую прихожую из комнаты вышел крупный мужчина. Живот у него был таким огромным, что не умещался в штанах.

— Что здесь происходит?

Джон-Джону это стало надоедать.

— Эрл, закрой эту чертову дверь. А ты… — он указал на женщину, — заткнись наконец и иди на кухню, я же послушаю, что скажет этот толстяк.

Пара тупо взирала на него, пока Эрл не прикрикнул:

— Делайте, что говорят. Он не настроен шутить.

— Вы врываетесь в мой дом и начинаете командовать здесь…

Толстяк был рассержен, Эрл и Джон-Джон понимали его. Но они и так уже потеряли много времени.

Джон-Джон втолкнул обоих в комнату. Эрл, повернув ключ во входной двери, вытащил его и положил в карман. Теперь эти двое у них в руках, а разговорить их они сумеют.

Джон-Джон тяжело вздохнул.

— Я пришел сюда не от Хералда, но мне нужна ваша дочь.

Костнеры переглянулись.

— Это правда?

Голос стал ровным, страха как не бывало. Она неспешно зажгла новую сигарету, втянула дым и только потом заговорила:

— Хералд прямо изводил ее. Он избивал ее до полусмерти и наслаждался этим. Бедной девочке пришлось многое пережить… — Она снова затянулась. — Мне все равно, что вы вооружены и можете убить меня. Но я вам ничего не скажу. Так что зря теряете время.

Это было ее последнее слово.

Мужчина сел в кресло у камина. В отличие от жены он выглядел испуганным.

— Она права: наша дочь достаточно натерпелась от него, когда он был на свободе. Мы ничего о ней не скажем, делайте, что хотите.

— Клянусь, я не знаю даже, кто такой Хералд, — сказал Джон-Джон.

— Зачем же вы тогда пришли? — В глазах мужчины промелькнул интерес.

— Мою сестру зовут Кира Бруер. Она… Она пропала.

Он увидел, как супруги обменялись взглядами.

— Да, но какое отношение это имеет к нам?

Это сказала Мэнди, ее голос стал приветливее.

Джон-Джон, глубоко вздохнув, объяснил:

— Насколько я знаю, некий тип домогался вашей внучки Кэтлин. Зовут его Малыш Томми Томпсон, он присматривал за моей сестрой.

— Поставь-ка чаю, Мэнди! — гаркнул мужчина.

Она молча вышла из комнаты. Эрл последовал за ней: мало ли что учудит эта штучка…

— Вы можете сказать что-нибудь по этому поводу?

Джон-Джон терпеливо ждал, пока мужчина решится на откровенность. Он понимал его. Он слышал о Хералде Роу: тот был страшным человеком. Но все это начинало его раздражать.

— Кэтлин было девять, когда это произошло. Она ходила к нему с другими детьми. Ли тогда спуталась с его отцом, хотя мне до сих пор непонятно, что же такого она нашла в нем, — Джозеф такой же старик, как и я! Но, думаю, после Хералда любой покажется Джеймсом Бондом. Сказать по правде, Хералд — редкая сволочь. Сломал ей нос и руку, обвинял ее во всем, ревнивый ублюдок. Но когда его упекли в тюрьму, лучше не стало! К Ли приходили его друзья — в любое время суток. Тебе ведь известен порядок: если муж отбывает срок, жену берут под опеку хочет она того или нет.

Джон-Джон кивнул.

— Насколько я понял, у Джозефа водились деньжата, и Ли знала об этом. Она, наверное, хотела связать с ним свою жизнь. Затем они поругались, не спрашивай, почему, и тогда-то всплыла ситуация с Кэтлин. Как ты понимаешь, я тогда здорово всыпал старику. Что же касается Ли, то она получила работу и уехала. Томпсонам тоже пришлось уехать — оставаться было опасно.

— Но кого же, собственно говоря, обвинили в разврате: Джозефа или Томми?

— Сначала Джозефа, а затем Томми, насколько я понимаю, они оба замешаны в этом. Пара подонков, по-другому и не скажешь! А этот придурок, заплывший жиром? В куколки играет! Наверняка у него поехала крыша. — Для большей выразительности мужчина покрутил у виска. — До правды мы так и не докопались. Ли не особенно распространялась. Вполне естественно, если вдуматься. Кто захочет говорить о том, что твой ребенок стал жертвой педофила?

— А где она сейчас?

Мужчина ухмыльнулся.

— Извини, сынок, но я все равно не скажу. Она теперь отдыхает от своего муженька, и я не хочу давать ему шанс отыскать ее. Он убьет ее — либо сам, либо наймет киллера. Извини.

Джон-Джон не возражал: он так же защищал бы свою сестру.

Мэнди вернулась с чаем. На лице ее сияла улыбка: они с Эрлом, похоже, нашли общий язык.

— А что за деньжата водились у Джозефа?

Джон-Джон подумал: может, старик занимается детской порнографией?

— Что за деньжата, не знаю. Но он дал нашей Ли откупные, чтобы она не обращалась в полицию, и я посоветовал ей взять их. «Бери, девочка, и кончай со всем этим», — сказал я. Она так и сделала. Правильно или нет, но деньги взяла.

Эрлу это показалось логичным, но Джон-Джон с трудом удержался от гнева.

— Но если он — педофил, она обязана была сообщить об этом фараонам! Моя сестра пропала, возможно, ее нет в живых, а все потому, что ваша дочь прикрыла педофила. Она позволила ему уйти!

— Ну, ты не знаешь Хералда, — без тени раскаяния в голосе заявила Мэнди. — Когда Джозеф предложил ей деньги, она восприняла это как дар небес. Она нуждалась в деньгах, чтобы раз и навсегда отделаться от мужа.

Джон-Джон был потрясен, и это было заметно.

— Следовательно, она использовала гнусную ситуацию в собственных целях? — Он с отвращением покачал головой. — Такие люди, как вы, всегда вызывали у меня омерзение. Если бы Ли обратилась к властям — моя сестра была бы с нами!

— Но откуда нам было это знать?

— Один раз безнаказанно совратив ребенка, он сделает это еще раз. С такими людьми нельзя заключать сделку. В конце концов она могла бы взять деньги и сдать его.

Мэнди язвительно заметила:

— А ты, парень, не промах. Откуда ей знать, что он переключится на другую?

— Пострадала ее дочь, — рявкнул Джон-Джон. — Думаю, это должно было навести ее на мысли. Ли — не кисейная барышня, она знает законы улицы. Тот, кто ступил на эту стезю, не сворачивает с нее. Педофилия — это своего рода болезнь, не так ли?

Все молчали.

Мужчина достал очередную сигарету, его руки тряслись.

— Мы хотели лишь одного — спасти ее от Хералда и его дружков, — проворчал он.

Мэнди ухватилась за слова мужа.

— Этот Хералд — чудовище, нам даже пришлось переехать, чтобы вырваться из его лап. Он постоянно держал нас в напряжении: его люди были повсюду, оскорбляли нас, подбрасывали в ящик идиотские письма… его мамаша… О, это отдельный разговор. В общем, форменный кошмар! Моя дочь стала ходячим трупом: она не могла ни есть, ни спать. Даже из тюрьмы он следил за ней. Ему не нужны были девчонки, он редко вспоминал об их существовании. И Ли, забрав деньги, сбежала — разве можно осуждать ее за это?

У Джон-Джона было тяжело на душе.

— Я все понимаю, но ей следовало бы вывести Томпсонов на чистую воду.

— Подключить к этому фараонов? Но Хералд узнал бы от них ее адрес! Ты должен это понимать, сынок. Полицию так легко подкупить! Хералд доконал бы мою дочь. Мы действовали так, как считали нужным, мы не могли поступить по-другому.

Джон-Джон горестно рассмеялся.

— А теперь страдает моя сестра! Пойдем, Эрл, эти люди действуют мне на нервы.

Он понимал, что они не получат адрес Ли. Во всяком случае, так просто.

В машине они включили сканер и стали крутить ручку настройки, пока не услышали голос Мэнди. Они рассчитывали, что женщина сообщит дочери о неожиданном визите, и оказались правы.

Сканер — благо в их работе. Можно прослушать все: рации полицейских, мобильные и обычные телефоны, а вернее, радиотелефоны, которых большинство в наши дни.

Ли, даже не дослушав мать, разразилась отборной бранью. Мэнди, однако, быстро привела ее в чувство.

— Они произвели на меня неплохое впечатление, дорогая. Не похоже чтобы твой Хералд водил дела с такими, ты же знаешь, каким он был. А этот большой, Эрл… Скажу тебе, дочка, я бы не выставила его из постели!

Услышав это, Эрл захохотал.

— Ты котируешься, Эрл, — сказал Джон-Джон.

Тот лишь пожал плечами.

— Мама, ты ужасна! — голос Ли звучал осуждающе.

— Просто… Ну, он симпатичный.

Мэнди сделала паузу.

— А как насчет маленькой Киры… Ты думаешь, они ее найдут, мама?

— Кто знает, дочка? Надеюсь, найдут. Она так похожа на Кэтлин. Такие же светлые волосы и голубые глаза.

— Бедная козочка!

— Неужели ублюдки Томпсоны замешаны в этом?! Я не завидую им, если эти ребята выйдут на них.

Мэнди умолчала, что брат Киры обвинил ее дочь в том, что она не донесла на них, но Ли, похоже, догадалась. Она быстро сменила тему.

— А у вас с папой все в порядке?

— В общем-то, да. Ты лучше скажи, как вы там отдыхаете?

— О, мы по-прежнему в Пивенси-бей, наслаждаемся последними теплыми деньками. Мы приедем в воскресенье. Девочкам так нравится здесь, мама, да и мне тоже.

— А как насчет фургона?

— Пожалуй, он был немного грязноватый. Но мы произвели генеральную уборку, так что все оʼкей. Кстати, я пересадила цветы в терракотовые горшки для тебя.

— Прекрасно, дорогая, спасибо. Позвоню тебе завтра.

— Спасибо, мама, до свидания.

Мэнди печально вздохнула:

— Я люблю тебя, моя девочка.

Но Ли уже повесила трубку.

Эрл уже искал Пивенси-бей в справочнике «От А до Я».

— Не нужно, я знаю, где это.

— Мы едем туда сейчас?

Джон-Джон отрицательно покачал головой.

— Нет, в этом нет необходимости.

Эрл пожал плечами.

— Тебе решать.

— Однако не пойму, Эрл, как они могли взять деньги? Неужели трудно было догадаться, что этим они развязывают руки педофилам? Моя маленькая Кира…

Эрл резко крутанул руль.

— Я кое-что знаю о Роу, и, поверь мне, он — опасный тип. Эти люди пытались спасти свою шкуру. Мы все поступили бы так на их месте. И в отношении фараонов они правы. Вспомни, с какой легкостью они дают адреса. Хералд мог бы отыскать их через документы местного судопроизводства, пораскинь мозгами, Джон-Джон.

— Тебе легко говорить, ведь они надругались не над твоей сестрой, а над моей.

— Моя сестра раздулась от амфетаминов. Ни один педофил не решится приблизиться к ней.

Джон-Джон даже не улыбнулся, хотя часто видел Рини. Ей было около тринадцати, а выглядела она на все двадцать девять.

— А если серьезно, Джон-Джон, ты уверен на все сто, что это — дело рук Томпсонов?

— Это, точно, они.

— Неужели они решились бы на это, зная, кто ты?

Джон-Джон вздохнул.

— Хералд тоже был известный парень в своей округе.

Эрл кивнул.

— Да, это так.

Джон-Джон начал скручивать сигарету с марихуаной, присутствие Эрла его не смущало!

— Поехали обратно! Я забыл кое-что сделать, — вдруг приказал он.

Эрл без слов развернул автомобиль.

Мэнди смотрела фильм, а ее муж наливал себе уже второй бокал коньяка. Ночь была богата событиями.

— У меня дурное предчувствие, Мэнди.

Она оторвалась от экрана.

— Но откуда нам было знать, что такое произойдет?

Она не могла свыкнуться с мыслью, что они косвенно замешаны в исчезновении ребенка.

— Сколько Томпсон отстегнул Ли?

— Двадцать пять тысяч долларов.

Ее муж поперхнулся коньяком.

— Ничего себе! Я и не знал, что так много.

— Ты много чего не знал.

— И все же он легко отделался, Мэнди. Скажу честно: сначала я думал, что она выдумала все это. Сама знаешь, какая она порой бывает…

Мэнди перебила его:

— Такое не выдумаешь, особенно, когда речь идет о твоем собственном ребенке.

Он взболтал коньяк, а затем сказал:

— Мэнди, ты знаешь меня, не могу поверить в это.

Она повернулась на стуле, забыв о фильме.

— Ты о чем это?

Он пожал плечами, и его огромный живот заколыхался.

— Я спрашивал Кэтлин, она сказала: Ли научила ее, что говорить…

— Разумеется, она научила ее, что говорить! Малышка могла бы рассказать такое, что нам всем пришлось бы убраться из Англии!

— Ну ладно, ладно, успокойся. Но, честно говоря, Мэнди, наша Ли любит приукрасить, а Кэтлин — вся в нее.

— Заткнись! — Мэнди была вне себя от гнева. Девятилетняя девочка такого не придумает!

— Но, дорогая, сама посуди, когда бы он успел… ну, сотворить такое, ведь Ли с детьми жила у нас…

— Но почему же ты не сказал об этом ребятам? Раз уж ты так уверен, что твоя дочь — лгунья?

— Именно потому, что она моя дочь, — вот почему.

В этот момент в открытое окно влетел камень. Побледнев, Мэнди выглянула на улицу. Внизу разъяренный Джон-Джон колотил бейсбольной битой по их автомобилю.

— Давайте, зовите фараонов! Не хотите вызывать? Даже когда насилуют детей, вы предпочитаете обходиться без полиции, — орал он с улицы через открытое окно.

Мэнди молчала — нечего было сказать.

— Ну, теперь ты довольна, дорогая? — сказал ее муж.

Она села на диван, уткнув лицо в ладони. Она и не думала вызывать полицию. Она не настолько глупа.

Джоани, как обычно, не спала. Она осторожно вылезла из постели, чтобы не разбудить Пола. В кухне она приготовила себе чай, обильно приправив его шотландским виски. Мэри Браннаг принесла эту бутылку днем — она жалела соседку и хотела уменьшить ее боль.

Джоани достала колоду Таро, перетасовав карты, разложила их на столе. Она смотрела на них, будто они были ее врагами. Она уже давно хотела погадать на свою дочь, но все не решалась. Мэри сказала, что Кира находится у темноволосого человека: это вселяло в Джоани надежду. Находится не значит умерла. Ее девочка еще вернется домой.

Джоани знала, что все считают Киру погибшей. Теперь она боялась, что это подтвердят карты. Она глотнула разбавленного чая, и он немного взбодрил ее, хотя ей не понравился вкус. Затем, опустив голову на стол, она снова заплакала. Плач ее был тихим, не похожим на отчаянные рыдания первых дней.

Она не должна была отпускать Киру в тот день одну, но у нее было столько дел, что она утратила бдительность. После разрыва с Моникой, а значит, и с Бетани, бедняжка Кира навещала лишь Томми. Но в тот день Томми тоже не было дома.

О чем, черт побери, думала Джоани, разрешив ей выйти на улицу. Может, ее ребенок сейчас где-то мерзнет, не зная дороги домой. Может, ее увезли далеко-далеко и продали в рабство — а что, в наши дни такое бывает. Может… Может… Может… Вариантов было множество. Джоани застонала, и стон эхом отозвался от стен. Даже громкая музыка, обычно не смолкавшая в округе, не способна была заглушить его.

Неужели она и в самом деле оплакивает своего ребенка?

Затем у нее открылась рвота, и она прижала руку ко рту, чтобы не забрызгать кухню. Кое-как она добралась до раковины и блевала, пока не разболелись бока.

Затем она почувствовала, как чья-то рука поглаживает ей спину.

Это был Пол.

Ее снова рвало, а он гладил ей спину, нашептывая на ухо слова утешения.

Но Джоани не слышала их.

Она слышала голос своей маленькой Киры, зовущий маму на помощь, но мама все не шла.

 

Глава шестнадцатая

Малыш Томми стоял у подъезда дома и беседовал с соседями. Поиски Киры все еще продолжались, но прошел уже четвертый день, как девочка пропала. Все, включая полицию, искали уже тело.

Горе сблизило людей, его здесь воспринимали как свое собственное. Журналисты по-прежнему продолжали толкаться поблизости, хотя кинокамеры уехали из-за взрыва в центре Лондона.

Вся округа жила ожиданием, но и не только им. Хоть это и цинично звучит, исчезновение Киры для многих стало своего рода развлечением, скрашивающим убогую серую жизнь. А что? Ведь не каждый день можно прочитать интервью с самим собой, да еще на первой полосе «Таймс». «Да, Кира была замечательной девочкой…» или «Такие дети — большая редкость в наши дни…», «Бедняжка Джоани постарела на глазах…», «Она — хорошая мать, ее детям повезло…»

Здесь все знали вплоть до интимных подробностей о жизни соседей. Люди бывали в домах друг друга. Одалживали деньги, соль, спички, были в курсе того, кто балуется наркотиками, а кто — нет, кто с кем спит, чей муж сидит в тюрьме, а чей только что вышел из заключения. Они знали имена детей и внуков друг друга, они помогали друг другу — такого тесного общения просто не бывает в других, более респектабельных районах Лондона.

Муниципалитет вселил этих людей сюда, по сути, забыл о них, ни разу не отремонтировав старые, насквозь прогнившие дома, но люди чувствовали себя здесь комфортно. Во всяком случае, они чувствовали себя людьми.

Моники нигде не было видно. Никто не обращал на это внимания, до тех пор пока кто-то не купил газету «Сан». В ней под броским заголовком «Я работала с матерью пропавшей девочки» была помещена ее фотография.

В пространной статье говорилось о том, как они познакомились с Джоани, как вместе выходили вечером на панель, как Джоани возвысилась в последнее время.

Все соответствовало действительности, но читать все это было неприятно. В глазах соседей это выглядело гнусным предательством. Моника преступила все законы. Вряд ли она сможет теперь спокойно пройтись по улицам округи.

— Мерзкая сучка! Будто у бедной Джоани мало неприятностей. — Именно так прокомментировал статью один из мужчин, уже долгие годы ссорившийся с Джоани главным образом из-за детей. Но сейчас он забыл об этом. — Ей мало не покажется! После этого никто не станет с ней общаться!

Выразив свое неодобрение, соседи разошлись, чтобы приобрести экземпляр газеты и более подробно обсудить статью в кругу семьи. С этого момента репутация Моники была подорвана.

У Джоани много недостатков, но достоинств гораздо больше. Ее любят, а это важно всем жителям округи. Они берегут свое доброе имя и отплатят Монике за очернительство.

Малыш Томми пошел к себе. Дома он вскипятил воду и сделал себе кофе. Он купил толстую пачку газет и положил их на стол для просмотра. Его взгляд упал на фотографию Киры.

— Моя маленькая принцесса…

Он произнес это вслух и беспомощно оглянулся, как будто ожидая увидеть ее. Резкий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он направился в прихожую, чтобы открыть ее. Ноги его совсем распухли. В последние дни он много ходил, и вот результат. Лицо его ничего, кроме скорби, не выражало.

Жанетта уже была в полицейском участке. Ее доставили сюда после избиения матери Джеспера. Карен Коупс не настаивала на наказаниях, но отпустить девчонку, просто так не полагалось. Согласно закону, с ней должен побеседовать работник из общественной службы.

Жанетта, однако, послала всех подальше. Она знала, что в ее деле появятся новые данные. Ну, например, такие, что ей всего четырнадцать лет, что она живет с парнем, имеющим преступные убеждения, но Жанетте было наплевать. С правовой точки зрения она может строить свою жизнь, как ей заблагорассудится, а не так, как советуют скучные дамы, зачастую не имеющие детей.

Ди Бакстер не мог понять, зачем она ищет приключений на свою голову, да еще тогда, когда Кира, ее младшая сестра, скорее всего, лежит где-нибудь убитая.

Он не сделал скидку на то, что девочка была на пределе, а Карен Коупс достанет кого угодно. В его глазах она шлюха — такая же, как и мать. Вся семья — одни подонки. Фотографии Киры открыли ему глаза на многое. По его мнению, Кира Бруер вносила свою лепту в семейный бизнес, и сколько бы ни звонил ему главный констебль, он не изменит его.

— Это ты относила пленки на проявку? — спросил он.

Жанетта покачала головой.

— Я всегда оставляю имя и адрес. Неужели вам неизвестно, кто их принес?

Из ее слов вытекает, что бестолочь он, но никак не она.

Жанетта тяжело вздохнула, будто его вопросы наводили на нее скуку.

— Это была шутка, только и всего. Я разодела ее и сфотографировала. Закон не запрещает этого.

Он внимательно смотрел на нее. Она выглядела точь-в-точь как подружка хулигана: короткая черная юбка и нечесаные волосы, намазанные каким-то блестящим гелем. На тоненьких ножках видны зарубки от лезвий, тяжелые ботинки напоминали сабо на деревянной подошве.

Мордашку ее скрывала косметика: румяна, похоже, не смывались неделями, яркие краски — на веках; и эта светло-розовая помада, делавшая ее лицо таким знакомым. Такая же помада была у Киры Бруер на фотографиях.

Рассматривая Жанетту, Ди Бакстер пришел в отчаяние. Если она еще и не занимается семейным бизнесом, то скоро займется. Девочки часто по примеру своих матерей выходят на панель. Для них это как каникулы.

— Итак, ты признаешь, что сделала снимки своей сестры?

Она кивнула.

— Конечно, признаю. А что здесь такого? Ведь нет закона, запрещающего фотографировать, разве не так?

— Смотря какие фотографии.

Он чуть было не проткнул снимки пальцем.

Жанетта закатила глаза.

— Вы — единственный, кто находит в них что-то предосудительное. Я сделала их, чтобы порадовать Киру. Ей нравилась косметика и нравилось наряжаться. Как и всем маленьким девочкам. Могу я теперь идти?

— Где была пленка, когда ты видела ее в последний раз?

Жанетта подумала несколько секунд.

— В спальне… В спальне Киры. Она, должно быть, взяла ее с собой, когда пошла в магазин. Могу я теперь идти?

Она отказывается сотрудничать с ним, понял он. Ее высокомерие не знает границ. Вся молодежь округи может похвастаться точно тем же.

Но ему придется отпустить ее, ничего не поделаешь — наказывать девчонку не за что.

Улыбаясь, Томми открыл дверь и увидел Джон-Джона с Эрлом. Брат Киры тут же схватил его за грудки и стал бить головой о стену холла.

— Тебе известно, почему мы здесь, отвечай!

Томми молчал. В глазах его затаился страх.

— Что ты сделал с моей сестрой, грязный ублюдок?!

Джон-Джон несколько раз пнул Томми ногой, ощущая податливую мягкость его дряблого тела. Это разъярило его: он был уверен, что Томми издевается над ним. Глядя в заплывшее жиром луноподобное лицо, он прошипел:

— Ты думал, что вам это сойдет с рук, — тебе и твоему папаше! Я все знаю о Кэтлин, я встречался с ее бабушкой, она мне все рассказала.

При упоминании имени девочки Томми стал бледный как смерть.

— Это не так, Джон-Джон. Клянусь! Она — лгунья, эта девчонка. Я не дотрагивался до нее!

Томми охватил ужас, и это было заметно.

Джон-Джон со смаком плюнул ему в лицо.

— Я убью тебя, если ты не расскажешь мне о том, что произошло! Тебе понятно?

Эрл, наблюдавший за происходящим, спокойно сказал:

— Давай, Джон-Джон, кончай с ним. Не тяни!

При этих словах Томми побледнел еще больше и, как подкошенный, рухнул на пол. Он потерял сознание от страха.

— Смотри-ка, описался толстяк, — заржал Эрл.

Джон-Джон, ни слова не говоря, прошел на кухню и включил чайник. Когда вода закипела, он вернулся в комнату и плеснул кипятком на живот Томми.

Толстяк был одет в тонкие хлопковые штаны и рубашку. Кипяток обжег его. Не открывая глаз, он закричал.

— Ну, говори, сукин сын! — рычал Джон-Джон.

Затем он передал чайник Эрлу.

— Обдай-ка ты этого слона. Будь моя воля — я бы зажарил его!

— Пожалуйста, Джон-Джон, прошу тебя… — заелозил Томми.

— Что, больно, жирный педофил? Что ты сделал с ней? Она ведь, наверное, просила тебя не делать ей больно? Просила?

Томми испуганно икнул:

— Она умерла, да?

Джон-Джон с размаху ударил его кулаком по голове.

— Где моя сестра? Говори, где она?

Томми вновь закричал, сгустки соплей закрывали ему подбородок.

— Не знаю, клянусь… Спроси отца… Он был тогда… Не я… — Томми бормотал бессвязно, не в силах терпеть боль. — Он любил девочек… не я. Не в этом смысле! Не я…

Он стонал от отчаяния, но тем не менее старался убедить Джон-Джона в своей невиновности.

— Где моя сестра? Что ты с ней сделал?

— Я ничего не знаю. Клянусь памятью матери!

Он заплакал.

Джон-Джон бесстрастно взирал на него.

— Она была такая сладкая, такая сладкая, моя Кира… — Я любил ее… Любил по-настоящему… У меня и в мыслях не было обидеть ее.

Услышав это, Джон-Джон принялся бить Томми ногами.

— Любил, да?

Он задыхался от напряжения.

— Я убью тебя, сволочь, вместе с твоим папашей!

Но говорить что-либо было уже бессмысленно — Томми отключился.

Перед уходом Джон-Джон еще раз окатил его крутым кипятком из чайника — толстяк даже не пошевелился.

От него они поехали прямо в дом Деллы. Джон-Джон сидел на переднем сиденье, вслух проклиная убийцу ребенка. Он знал, что Кира погибла: оставалось отыскать тело сестры. Он был на грани истерики от отчаяния, — казалось, что поток слез захлестнет его.

Он отчетливо представлял ужас девочки. Бедная, что ей пришлось пережить!

А они-то с Джоани принимали в своем доме человека, который предал ее…

Джон-Джон во всем винил только себя.

Ему и в голову не приходило вызвать полицию. Это касается его лично — и он разберется сам.

Соседка Томми, миссис Карлинг, ждала, когда ребята уйдут, прежде чем вызвать полицию. Вызов она сделала анонимно. Что такое Джон-Джон Бруер, знали все в округе — он был страшен в гневе.

Делла и Джозеф находились в гостях у Патриции. По дороге домой они пообедали в Апминстере. Делла чувствовала себя гораздо лучше. Джозеф убедил ее, что спор с Малышом Томми касался исключительно семейных проблем. Сын, очевидно, переживает его отъезд, хотя, по правде говоря, Делла не верила в это. Она продолжала считать, что Томми нравится жить одному.

Теперь, когда пропала Кира Бруер, Делла была обеспокоена тем, как это скажется на мальчике. Полиция уже приходила к ней в дом и беседовала с Джозефом. Но она считала это вполне естественным — ведь опрашивали всех, знавших ребенка. Тем не менее это волновало ее. Она видела, что любые разговоры о Кире раздражают Джозефа. Но ведь происшедшее так ужасно, разве можно не говорить о нем?

— Как ты думаешь, Кира знала тех, кто похитил ее?

Джозеф, не отвечая, потягивал пиво. В гостях у Патриции он наотрез отказался обсуждать эту тему, но Патриция, как и все, спрашивала о происшедшем. Она пересказывала Делле статьи газет, которые та и сама зачитывала до дыр, а он сидел безучастно, не реагируя ни на какие выпады. Как отмечала Патриция, сын Джозефа знал девочку лучше других. Он сидел с ней в отсутствие Джоани — но Джозеф оставил ее слова без комментариев. Вместо этого он повел внучек Деллы в парк, предоставив женщинам возможность обсуждать эту тему одним.

И вот он сидит здесь, попивая пиво, будто ничего не произошло. Странный человек — решила Делла.

— Ты собираешься отвечать мне, Джозеф?

Он покачал головой.

— Я не хочу мусолить эту тему. Ужасно без конца думать о случившемся.

Это звучало убедительно, но Делла была неудовлетворена. Ничего, вскоре Джозеф узнает, какой может быть его новая приятельница, когда что-то втемяшится ей в голову.

— Создается впечатление, что ты что-то скрываешь.

Он взглянул на нее — рука с кружкой застыла на полпути ко рту.

— Что ты хочешь этим сказать?

Делла бесстрастно пожала плечами, а затем язвительно продолжила:

— Думай что хочешь. Все вокруг говорят об этом. Но не ты.

Теперь он насмехался над ней.

— Выходит, из-за того, что я не слушаю сплетни, я подпадаю под подозрение?

С каждой секундой ему все труднее было контролировать себя. Руки чесались отвесить этой дуре хорошую оплеуху.

Делла натянуто улыбнулась:

— Понимай, как хочешь.

Она настраивалась на боевой лад, готовясь к ссоре. Она хотела, чтобы Джозеф понял, с кем имеет дело.

— Послушай, Делла, сделай мне одолжение, — его голос был подчеркнуто дружелюбным.

Она кивнула.

— Заткни свою пасть!

Она обомлела.

— Как ты смеешь!

Джозеф почувствовал, что попал в самую точку.

Пара за соседним столиком покосилась в их сторону.

— Пойдем отсюда, Делла. Я не собираюсь здесь спорить.

Из его слов можно было понять, что он склонен продолжить разговор в автомобиле. Это для Деллы было новым. До сих пор ей удавалось держать ситуацию под контролем.

Они сели в машину и выехали со стоянки.

— Джозеф, мне кажется, что все это выглядит довольно странно.

Он ответил не сразу, хотя лицо его выглядело беспристрастным.

— Чего ты добиваешься, Делла? Хочешь похвастать тем, что все знаешь? О да, конечно, ты, как рентген, просвечиваешь всех насквозь.

Это был другой Джозеф. Она и не представляла, что он может быть таким.

— Если уж на то пошло: отчего умер твой муж? Думаю, от тоски, денно и нощно слушая твой треп.

Укол попал в цель.

— Как ты смеешь, Джозеф!

Он поднял руку, пытаясь остановить ее. Это подействовало.

— Смею, очень даже смею, слушая твою болтовню. Разве ты не понимаешь, как мне тяжело? Я знал Киру, хорошо знал. Она приходила к нам в дом. Мне она нравилась.

Его голос на сей раз звучал эмоционально, и Делла засомневалась, надо ли было затевать этот разговор.

— Послушай, Джо…

— Нет, это ты послушай, Делла. Перестань морочить мне голову. Перестань терроризировать меня!

Он понимал, что движет ею, но это его не волновало.

— Все, дорогая. Я ухожу к своему очагу, к своему бедному сыну.

Громкий звонок мобильника, избавил ее от ответа.

— О Боже! — на ее лице отразилось потрясение.

— В чем дело, Делла?

— На Малыша Томми произошло нападение. Он в больнице, Джо, и по всем признакам в тяжелом состоянии.

Джозеф резко затормозил.

— Кто? Кто сделал это?

Он остановился у обочины, пропуская другие машины, и несколько минут тупо смотрел перед собой. Затем, перегнувшись через нее, открыл дверцу автомобиля.

— Выходи.

— Что?

— То, что слышала. Выходи из машины.

В его голосе было что-то, испугавшее ее. Она вышла. Затем он уехал, оставив ее одну.

Через некоторое время она рыдала в мобильник, а ее дочь никак не могла понять, что случилось с матерью.

Ди Бакстер размышлял о преждевременной отставке. Недавнее нападение на Томми Томпсона наделало много шума — пресса любит такие дела. Главное — все знали, чьих рук это дело, но у Джон-Джона Бруера полный паб свидетелей, готовых подтвердить, что он был там во время налета.

Ди Бакстер знал, что Томми обвиняют в педофилии. Он даже проверил его по базе данных, но ничего не обнаружил. Но слухи породили действия — и вот теперь Малыш в ожоговом отделении Биллерикской больницы, а ему, Ди Бакстеру, предстоит расхлебывать это дело.

Джозеф Томпсон тоже ударился в бега. Почему? Из страха, что его обвинят вместе с сыном? Или за этим кроется нечто более серьезное? Чтобы ответить на поставленные вопросы, нужно вначале найти его.

Бдительный Джон-Джон не сделал ничего хорошего, однако люди считают его героем.

Но Ди Бакстер в любом случае выведет этого парня на чистую воду. Поживем — увидим.

Джоани не хотела верить тому, что говорит сын.

— Послушай, мама, он настоящий педофил! — И он, и его отец! Их уже застукали за этим, но они выплатили шальные деньги, чтобы заткнуть рот матери пострадавшей девочке. Муж у нее сидит, сама она — та еще баба, и вот решила смыться с концами. Деньги дали ей возможность сделать это. Я по-прежнему пытаюсь найти ее, и, когда мне это удастся, я точно узнаю, что произошло. Но один из Томпсонов знает, где зары… где наша Кира!

Он вовремя осекся, чуть было не сказав «зарыта», но Джоани все равно догадалась. Странно, но она не заплакала. Видимо, у нее больше не было слез.

Она налила себе водки и залпом выпила ее. Затем, взяв в руки бутылку, ушла в спальню, закрыв за собой дверь.

— Это не поможет, мама!

Джон-Джон кричал.

Она открыла дверь и печально спросила:

— Ты можешь предложить что-нибудь лучшее?

Она потеряла последнюю надежду, Джон-Джон понимал это.

Он оглядел квартиру. Все, что Джоани хранила в шкафу, теперь валялось на полу. Она рассматривала эти предметы перед его приходом. Она вспоминала счастливые дни в окружении детей, свои «званые обеды», которые они так любили. Она фантазировала каждый раз, когда хотела приободриться. Но теперь ничего этого не будет — кроме воспоминаний ценой в несколько сот фунтов.

Джон-Джон опустился на колени, поднял с полу серебряный нож для тортов, прижал его к груди и расплакался, как ребенок.

Малыш Томми находился в критическом состоянии. Он был сильно обожжен и зверски избит. По больнице ходили слухи, что он — сексуальный маньяк, и даже медсестры, которые обязаны проявлять сострадание по долгу службы, не могли дотрагиваться до него, не воскресив в памяти образ Киры Бруер.

Лицо девочки теперь было знакомо каждому. И глядя на человека, виновного в происшедшем, они полагали, что возвращают к жизни убийцу.

У полицейского, находившегося у постели Малыша, были на этот счет свои мысли. Если Джон-Джон Бруер с дружками появится здесь, чтобы завершить свое дело, он не будет препятствовать этому. Пусть эта туша умрет в агонии. Это все, что он мог пожелать.

В округе никто не сомневался, что Томми Томпсон или Джозеф Томпсон, а скорее всего они оба, виновны в этом преступлении.

Пресса не раз задавала вопрос, как могло случиться, что полиция так и не проверила этих ублюдков на причастность к делу. Вдобавок ко всему Джозеф Томпсон исчез, подлив масла в огонь неумолкающих разговоров.

А для Малыша Томми оставалось единственное спасение — морфий. Он был уже весь пропитан им. Но если он выживет, впереди его ждет пожизненное заключение.

Если только другие преступники оставят его в живых.

 

Глава семнадцатая

Ди Бакстер вновь и вновь перечитывал сводку новостей. Это дело стало ему поперек горла. Для газетчиков праздник, а для него сплошные неприятности.

Будь он проклят, этот Джон-Джон Бруер!

Парень теперь — национальный герой. Всем известно, что расправа с Томмии — дело его рук, но никто не может доказать это. Более того, улыбнись Ди Бакстеру удача — он все равно не смог бы упечь молодца. Тронь его — это вызовет общественный взрыв. Призрак малышки Киры взывал к отмщению.

Единственное, чего он сейчас хотел, так это пойти домой, лечь спать и не проснуться.

Он знал, что у Джоани Бруер такое же желание, только вызвано оно другими причинами.

Моника ликовала. Ее предположения оказались верными, и Джон-Джон в конце концов расправился с этим ублюдком.

Коротая время за чашкой кофе, она услышала стук в дверь.

— Открой, Бетани.

Она больше не пеклась о мнении соседей. Поступок Джон-Джона доказал, что она была права. Она чувствовала себя почти героиней. Ее гордость не имела предела.

Бетани, посмотрев в глазок, хотела убежать. Она не могла бы взглянуть гостье в глаза.

— Это Джоани Бруер, мама.

Моника едва не поперхнулась кофе. Видимо, Джоани хочет извиниться. Что ж, она примет ее слова с должной благосклонностью. Как-никак, дружили столько лет, а ошибиться может каждый.

— Да открой же ты дверь, глупая девчонка!

Бетани даже не огрызнулась, что было на нее совсем не похоже. Бедная девочка — она восприняла исчезновение Киры так близко к сердцу! Моника, не отрываясь, следила за новостями. И даже читала газеты, хотя чтение для нее было наказанием номер один.

Бетани впустила Джоани и была напугана ее видом. Она выглядела как старуха. Непричесанная и неряшливая, она лишь отдаленно напоминала прежнюю Джоани.

— Привет, Джоани! Все в порядке?

Голос Моники источал дружелюбие. Как будто ничего и не было. Как будто она не предавала свою лучшую подругу.

Джоани вздохнула.

— Чашечку кофе?

— Есть что-нибудь покрепче? — Даже голос у Джоани изменился. Так, как она, говорят только тяжелобольные.

Моника налила большой стакан бакарди, слегка разбавив его кока-колой.

— Ну, подружка, приложись, если хочешь.

Джоани сделала большой глоток и села на край софы.

— Ты так отощала, Джоани!

Она бросила на нее безразличный взгляд.

— Тебе это даже идет, подружка…

— Перестань, Мон.

Джоани не собиралась выслушивать болтовню подруги. Она пришла не за этим.

— Ты лгала, когда говорила о Томми?

Моника ждала чего угодно, только не этого.

— Что ты имеешь в виду?

В ее голосе слышалась обида.

— Ты это все придумала, что Томми — педофил?

Глаза Джоани сделались жесткими, и Моника почувствовала, что висит над пропастью.

— Мне нужна правда.

Моника была обижена, и это было заметно.

— Нет, не придумала. Возможно, я преувеличила, но была права. Разве не так?

Она была уверена в своей правоте.

— А ты знаешь, к чему привели твои слова?

Монике не понравилось, какой оборот приняла беседа.

— Теперь они постараются пришить моему мальчику дело. — Джоани осушила стакан. — По-моему, ты в курсе, как они к нему относятся, и у них появился хороший повод упрятать его в тюрьму.

Джоани готова была расплакаться.

Когда фараоны попросили Джон-Джона пройти с ними в участок, у нее от страха затряслись все поджилки. Она была уверена, что его посадят. На сей раз Ди Бакстер не упустит случая. Удача не может сопутствовать мальчику вечно. После исчезновения Киры семья распалась.

Она ткнула пальцем в подругу.

— Я читала твои откровения о нашем ремесле. Мне было все равно, ведь это было правдой. Но я никогда не прощу тебя. Если моего сына посадят, у меня никого не останется. Тогда я приду по твою душу. Ты меня понимаешь? Помощь Джон-Джона не понадобится, если начну действовать я.

Моника все поняла. Перед ней была прежняя Джоани — та, которую старались избегать люди, крепко насолившие ей. Та, которая умеет постоять за друга, за себя. А в том, что касалось ее детей…

— Джоани, это дело рук Томми, все знают об этом.

— Так ли это? Я верю Лорне не больше чем тебе. Я уже привыкла к тому, что ты постоянно лжешь. Но теперь от твоей болтовни может пострадать мой мальчик. Ему грозит тюремное заключение! Если это произойдет, я уничтожу тебя. — Она встала. — Я потеряла ребенка, Моника, а если потеряю второго…

Она оставила предложение неоконченным.

— О чем ты, Джоани? Джон-Джон — герой! Никто не посадит его. Он оказал фараонам услугу — они ненавидят педофилов так же, как ненавидишь их ты!

Джоани вздохнула.

— Боюсь, что я потакала педофилам… В нашем салоне работают совсем еще молодые девчонки, всего-то на несколько лет старше Киры! Проклятая нищета — это она заставляет идти на панель! Но я-то могла их предостеречь, могла!

Джоани застонала.

— Прекрати. Тебе не в чем себя винить.

Моника попыталась успокоить подругу, но подходящие слова не шли на ум.

— Не в чем? Всех работающих с нами девушек преследует неудача. Одна драма за другой.

— Но, Джоани, послушай…

— Не хочу я тебя слушать! У тебя подрастает Бетани, ты об этом подумала? Ее ждет такая же судьба, как у тебя. Ты — дрянь, Моника, настоящая дрянь! Ты ничего не стоишь, и знаешь это. Я предупредила тебя: поостерегись!

Затем она ушла, и Бетани вышла из своего закутка.

Девочка отреагировала на визит Джоани по-своему. Ее чувство вины не знало границ. Она лгала полиции, она лгала всем.

Но мать ничего не заподозрила. Джоани догадалась, что Бетани лжет, но Монике не было дела до дочери.

Бетани прошла в свою комнату и тайком приложилась к бутылке бакарди. Она каждое утро пополняла бутылку из запасников матери. Алкоголь придавал ей приятное ощущение, согревал изнутри. Хотя бы на время избавлял от чувства вины.

Когда она вернулась, матери не было, она ушла не попрощавшись.

Миссис Карлинг не знала, что предпринять.

Она видела Киру Бруер в субботу, в день ее исчезновения, но умолчала об этом. Она видела девочку вместе с Бетани, этой маленькой нахалкой, они стояли и болтали у дороги, а потом…

Миссис Карлинг никогда не встревала в чужие дела, жизнь научила ее быть острожной. К тому же она полагала, что ребенок в конце концов объявится, но этого не произошло.

Зато случился этот казус с Томми.

По правде говоря, думала она, Джоани — неплохая женщина. Бог возложил на ее хрупкие плечи отнюдь не легкое бремя. Но белье Джоани, вывешенное для просушки, всегда самое чистое, а миссис Карлинг оценивала людей по чистоте их белья и по тому, в каком состоянии они содержат коридоры.

Да… Ее сосед Томми — в больнице, и это такая беда. Но она не пойдет в полицию. Во всяком случае сейчас, ведь время позднее.

Главные подозреваемые — Томми и Джозеф, его отец. Могут ли ее показания повлиять на их судьбу? Она не уверена на все сто процентов, что девочки садились в автомобиль…

Поэтому она держала информацию при себе, уверенная в том, что поступает правильно. Томпсонам предъявят обвинение, и на этом все закончится. Так надо ли ей играть с огнем?

Она приготовила себе еще чаю и решила пойти вечером в клуб, чтобы отдохнуть от всего.

Сидя напротив Ди Бакстера, Джон-Джон выглядел ужасно.

— Я весь день провел в пабе «Корабль и лопата», и вам это известно, сэр. Тридцать человек могут это подтвердить. По-моему, вы зря теряете время.

Улыбка на его лице казалась такой неестественной, что Ди Бакстер поморщился.

— В каких отношениях ты был с Томми?

Джон-Джон неопределенно пожал плечами.

— В нормальных. Но я не знал, что он — педофил.

— А кто тебе сказал, что он педофил? Мои люди провели тщательную проверку, но ничего не обнаружили.

Джон-Джон засмеялся.

— О, мистер Бакстер, ваши люди никогда ничего не обнаруживают!

— Но выслушай меня, Джон-Джон…

Юноша помотал головой, его кудри задрожали от негодования.

— Нет уж, это вы выслушайте меня! Моя сестра пропала, скорее всего, ее нет в живых, а вы тут допрашиваете меня по поводу нападения на этого педофила! Вы что, издеваетесь надо мной? Жаль, что вы не проявили такого же усердия в поисках Киры. Здесь ваши люди оказались нерасторопными. Да, я понимаю, дело касается Бруеров, а кому они нужны? Они же изгои общества. — Он провел рукой по взмокшему лицу. — Газетчики ухватились за наш случай только потому, что запахло падалью, а они обожают такие вещи: еще бы — можно подзаработать на чужом горе! Но и они уже почти заткнулись — писать-то больше нечего… Вот что, сэр: я сам узнаю, что произошло с моей сестренкой, и сам накажу виновных. Джозеф Томпсон смылся у вас из-под носа. Может, вы скажете, где он?

Ди Бакстер вздохнул. У него разыгралась язва. Боль пронизывала его насквозь, но хуже всего было то, что он понимал: парень прав.

— Джон-Джон, ты не можешь вершить правосудие своими руками.

— Но я и не делаю этого! Кто-то другой старается за меня. О, мистер Бакстер, если бы не этот смельчак, Малыш Томми по-прежнему наслаждался бы жизнью! — Джон-Джон находился в явном возбуждении. — И не смейте говорить мне, что я вершу правосудие. Ваши люди и раньше пытались шить мне дело. Черт с ним, с этим Томми. Сдохнет — не жалко. Надеюсь, что и его отца постигнет такая же участь!

Ди Бакстер в течение нескольких секунд испытывающее смотрел на него, а затем произнес:

— Могу я тебе доверить кое-что, Джон-Джон?

Юноша не ответил — он не знал, о чем идет речь.

Ди Бакстер понимал, что идет против закона, но он просто обязан ввести парня в курс дела.

Он положил на стол перед Джон-Джоном папку и спокойно сказал:

— Я пойду выпью чаю, а ты взгляни на это. Может, и найдешь кое-что для себя интересное.

— Взглянуть? Зачем?

Ди Бакстер равнодушно пожал плечами.

— Допустим, из любопытства.

— Провоцируете меня?

— Нисколько!

Он поднялся.

— Может, тебе тоже чайку?

Джон-Джон кивнул.

Когда Ди Бакстер вышел, он некоторое время смотрел на папку, не зная, что делать. А вдруг фараон хочет его подставить? Скажет потом, что подозреваемый рылся в секретных документах полиции. Да нет, не похоже…

Любопытство, однако, взяло верх — папка была открыта. Там, внутри, лежал один-единственный лист бумаги: это было медицинское заключение на Томми Томпсона.

Джон-Джон дважды перечитал его и вложил обратно в папку. Поднявшись, он быстро вышел из комнаты.

Ди Бакстер вернулся с чаем и, обнаружив, что в комнате никого нет, довольно улыбнулся. Затем он взял в руки документ.

В нем говорилось, что Малыш Томми не может заниматься сексом. Его половые органы недостаточно развиты, а те лекарства, которые он принимал, сократили то малое, что имелось. Кроме того, психиатры утверждали, что он не проявляет интереса к сексу.

Бедный Малыш Томми фактически был евнухом.

Делла пошла в полицию и рассказала о том, что с ней произошло. Мало того что этот мерзавец высадил ее из машины, так он, оказывается, забрал из дома ценные вещи. В том числе деньги, которые лежали на виду.

Она считала его виновным во всех грехах. И не собиралась скрывать этого.

Новость разнеслась по округе к половине шестого вечера. Теперь Джозеф был обречен: его фотографию показали в новостях, а на следующий день поместили в газетах.

Но, подобно Кире Бруер, он бесследно исчез.

Лиз Паркер лежала рядом с Джон-Джоном, наслаждаясь близостью. Он пришел к ней еще днем, и они предались сексуальным утехам.

— Хочешь пива, Джон-Джон?

Он кивнул.

Она достала из маленького холодильника две банки с пивом и нырнула под одеяло. Джон-Джон передал ей свою сигарету с марихуаной.

— С тобой все в порядке, Джон-Джон?

Он засмеялся.

— В полном! Сестренка пропала, наверное, ее уже нет в живых, а я тут блаженствую.

Она погладила его по плечу.

— Не язви, Джон-Джон.

Глядя на ее полудетское личико, он вдруг почувствовал себя виноватым.

— Извини, Лиз.

Это было сказано с таким чувством, что она чуть не заплакала.

— Нет, это ты извини меня. Твоя сестренка была такой милой…

— А тебе приходилось видеть мою сестру? — спросил Джон-Джон.

Лиз взглянула ему в лицо:

— Я видела ее пару раз. Она была с мамой, здесь, поблизости.

Он нахмурился.

Лиз потеснее прижалась к нему. От ее тела пахло чистотой. Трудно поверить в то, что она — проститутка.

Он оглядел ее комнатушку, обставленную убогой мебелью. А впрочем, мебели-то и не было: стол, стул да кровать. Кровать была застлана каким-то дурацким бельем, скорее детским. «Милая девочка» — гласила яркая надпись на пододеяльнике, а посередине — смешная фигурка принцессы в съехавшей набок короне. Кире понравилось бы.

Стены оклеены обоями отвратительно зеленого цвета — никогда не скажешь, что этот цвет успокаивает…

Впрочем, какое ему дело до комнаты Лиз.

Она положила свою пухлую белую ногу на его коричневую — контраст показался ему возбуждающим. Затем она потерла его живот, опускаясь все ниже — к поросшему волосами лобку.

Джон-Джон почувствовал первые шевеления, но и она почувствовала их.

На лице девушки появилась победная улыбка. Почему она улыбается? Неужели с ним не все в порядке?

Он крепко поцеловал Лиз в губы. Она охотно откликнулась. Но тут он представил, как она бывает с другими мужчинами, и с силой оттолкнул ее от себя.

Лиз отлетела к стене.

— Какого черта, Джон-Джон? Что я такого сделала?

Он откинулся на подушки.

— Сегодня у меня день рождения.

Затем он расплакался. Лиз неуклюже обняла его за плечи и прижала к себе так сильно, как только могла.

Пол и Джоани находились в спальне.

— Я приготовлю тебе ванну, дорогая.

— Я не хочу!

Пол проигнорировал ее возглас.

— От тебя несет как от старой овцы.

— Ну и ладно.

Тем не менее он наполнил ванну и добавил в воду приятно пахнущую пену.

— Давай, отмокай.

Его голос не предусматривал возражений. Но Джоани не сдвинулась с места.

Оставив ее, он прошел на кухню и стал распаковывать продукты, которые принес с собой. Вино было холодным. Откупорив бутылку, он наполнил два стакана.

— Ты уже в ванне?

С этими словами он вошел в спальню, но Джоани по-прежнему лежала на кровати, уставившись в потолок.

Поставив стаканы на стол, он стянул с нее неопрятный халат, поднял на руки и потащил в ванную. Там он бесцеремонно бросил ее в ароматную воду.

Она вынырнула, отплевываясь и изрыгая брань.

— Может, выпьешь вина, дорогая? — он передал ей стакан.

Джоани с благодарность приняла его, сделав глоток, глубоко вздохнула.

— Послушай, мне кажется, в трусиках мыться неудобно.

Смех ее был на грани истерики — со слезами на глазах.

Пол опустил крышку унитаза и сел на нее. Пусть смеется. Ей нужна разрядка.

Вино выплескивалось из стакана. Красные капли, растворяясь в воде, напоминали кровь.

Он нагнулся, взял стакан из ее рук, затем встал, и, накинув крючок на дверь ванной комнаты, принялся раздеваться.

Джоани наблюдала за ним, все более давясь от смеха. Вытеснив часть воды, он сел в ванне рядом с ней.

— Так ты не собираешься снимать трусики?

Его фраза вызвала у нее новый приступ смеха, но вскоре она замолчала и уткнула лицо в грудь Пола. Теперь она уже плакала, даже рыдала, а он нежно целовал ее, поглаживая по сотрясающейся спине. Он шептал ей слова любви, которых раньше она никогда от него не слышала и которые при других обстоятельствах он бы и не произнес.

— Я люблю тебя, Джоани Бруер. Я всегда любил тебя, дорогая.

Она таяла в лучах его внимания. Но в то же время ей казалось, что боль убьет ее. В душе она надеялась, что так и будет, — она не могла жить без своего ребенка.

Но Кира не вернется, Джоани понимала это.

Впервые она подумала об этом ночью.

Теперь она опасалась за жизнь других.

Она точно знала, что Жанетта уйдет от нее, — это пугало ее, как никогда раньше.

Но больше всего она опасалась за Джон-Джона, первенца.

Он — единственный из всех детей — был для нее постоянной величиной. Он — ее гордость и ее подмога.

Иногда в ней просыпалось чувство вины перед детьми. Иногда она жалела о том, что не сумела выстроить свою жизнь по-другому. Она была помешана на деньгах, и проституция приносила ей неплохую прибыль. Но из-за этого она потеряла младшую дочь, Киру.

И вот теперь Пол, человек, который долгие годы был для нее всем, любит ее, а она ничего не чувствует.

Слишком поздно.

Теперь в ее сердце не было место любви, она не могла ни дарить, ни принимать. Но руки, поглаживающие ее, приятны. Ей нужен кто-то, способный делать мир вокруг лучше. Она знала, таких людей нет. Но, по крайней мере в объятиях Пола, она чувствует себя не такой одинокой.

Когда он расстегивал ей бюстгальтер, она не остановила его. Пол такой же, как и другие мужчины. Любое эмоциональное проявление ведет у них к сексу.

Он овладел ею, как всегда, быстро, а затем они молча лежали в остывающей воде, наслаждаясь близостью друг друга.

Наконец он поцеловал ее в макушку.

— Я люблю тебя, Джоани.

Он не шутит. Джоани знала, что он говорит всерьез. Именно этих слов она ждала всю свою сознательную жизнь. И вот теперь, когда слова прозвучали, она не отвечает ему. Она лишь кивнула и, закрыв глаза, стала слушать биение его сердца.

Полу было хорошо с ней. Осознание того, что он действительно любит эту женщину, овладело им. Кем бы ни была Джоани, он благодарен ей. Хотя бы за то, что она помогла ему остаться человеком.

Джоани открыла глаза и взглянула не него. Она выглядела моложе, чем раньше. Пока они лежали рядом и дремали, морщины куда-то исчезли.

— Кира была моим ребенком, Джоани?

Она взглянула ему в глаза и кивнула.

Оба осознали, что он сказал «была».

Это будто предрешало судьбу Киры.

Затем оба заплакали.

 

Глава восемнадцатая

Удивительно, как люди со всем свыкаются. Джоани временами казалось, что Киры и не было никогда, что она — сон, который посещает ее каждую ночь.

Иногда Кира была радостной — такой, как всегда, но чаще умоляла спасти ее. «Мамочка, мамочка», — кричала она, и Джоани просыпалась в поту, убежденная, что все происходит наяву.

Прошло уже три месяца со дня исчезновения Киры, а новостей все не было. Газеты забыли о ее дочери. За пределами округи Киру уже не помнил никто. В доме, где жила Джоани, и в ближайших домах все оставалось по-старому. Она видела жалость на лицах соседей, она выслушивала их участливые слова, но сама больше не выказывала свое горе — у нее просто не было на это сил.

Джоани больше не беспокоили журналисты, никому, как и прежде, не было дела до ее жизни. А Кира… Пожелтевшая фотография ее дочери висела на доске у полиции, один из друзей Джеспера открыл страничку Киры в Интернете, за что Джоани была ему благодарна, хотя и не понимала, на кой черт она нужна. Ее дочь пропала… Наверняка, погибла… Была бы живой, ее голосок давно раздавался бы по округе, но… Значит, надежд не оставалось.

В дверь постучали, и Джоани пошла открывать.

Она уже перестала вздрагивать от каждого стука, как это бывало в первые дни после исчезновения Киры. Тогда ей еще казалось, что Кира непременно вернется домой. «Я заблудилась, мама», — скажет она. Сразу все станет на свои места, будто бы и не было этого кошмара.

На пороге стоял Ди Бакстер. Всякий раз, когда он приходил, в глазах Джоани светился один вопрос: «Нашли?» Но ответа на него так и не было.

Ди Бакстер печально улыбнулся.

— Можно войти, Джоани?

По его голосу она поняла, что новостей опять нет.

Он вошел в комнату вслед за ней.

— Я по поводу Томми Томпсона.

Джоани тяжело вздохнула. Что касается ее, то Томми теперь — злейший враг. В этом ее убедил Джон-Джон.

— Вот, как?

Она жестом пригласила Ди Бакстера сесть, и он неуклюже примостился на краю софы. Джоани почувствовала, что разговор будет не из приятных.

— Он что, умер?

В ее голосе вспыхнула надежда.

Ди Бакстер вздрогнул.

— Джоани, послушай меня. Мы делаем все возможное, чтобы выяснить судьбу Киры, но у нас нет данных, что Томми совершил нечто предосудительное.

Он подождал, пока она переварит полученную информацию, а затем продолжил:

— Понимаешь, у нас нет данных, подтверждающих разговоры, о которых мне хорошо известно. Эта девочка, Кэтлин Роу, все отрицает. Она говорит, что ничего не было. Ничего, Джоани. Теперь ее мать просит, чтобы муниципалитет выделил им другую квартиру. Она опасается, что Кэтлин будет вовлечена в грязное дело, как она говорит.

Ди Бакстер смотрел на изможденное лицо Джоани. Он видел новые морщины, появившиеся вокруг глаз. «Она совсем не спит ночами и слишком много пьет», — подумал он.

— Ах, так! Выходит, он чистенький? А как же деньги, которые они получили от Джозефа? Неужели это не доказательство его вины?

Бакстер тяжело вздохнул.

— Напоила бы меня чаем, Джоани.

Она пошла в кухню поставить чайник. Он последовал за ней.

— Деньги — это тоже из области слухов. Мы ничего не нашли, Джоани, ничего, вызывающего подозрения. Мы дважды обыскивали квартиру Томми, но она чиста.

— Почему же тогда Джозеф подался в бега?

Джоани хотела скандала.

— Возможно, он испугался. А ты бы не испугалась на его месте?

Она допускала такую возможность.

Ди Бакстер продолжал излагать свои доводы.

— И я бы трухнул, наступай мне на пятки Джон-Джон.

— Но как же мать девочки, эта Ли Роу?

— Она все отрицает. Мол, Томпсон — тяжелый человек, но не более того. Мы не можем арестовывать на основании слухов, Джоани, нам нужны доказательства.

Она рассмеялась.

— Это что-то новое! Раньше и шепотка было достаточно.

— Это противозаконно, Джоани. К тому же здесь совсем иное дело.

Она залила кипятком чайные пакетики, хотя больше ей хотелось запустить чайником в полицейского. Пусть страдает, как страдает она.

«И как страдал Малыш Томми», — прошептал голос внутри.

— Это его рук дело, я знаю! Джозеф и Томми — два извращенца, вот они кто!

В ее голосе звучала ненависть.

— Не имея улик, Джоани…

Она снова рассмеялась. Почти беззвучно.

— Вы хотите сказать, что у вас нет тела. Вы это имеете в виду. Не так ли?

Это было так, но Ди Бакстер не собирался говорить об этом вслух.

— Послушай, Джоани. Я очень сочувствую тебе, но у нас нет оснований обвинять Томми Томпсона. Слухи — не достаточный аргумент, даже если они кажутся правдоподобными. Нам нужны веские улики.

— Улики… Не имея улик, вы обвиняли меня и моего Джон-Джона. Я имею в виду раньше, до исчезновения Киры. Я так долго ждала прибытия ваших людей в тот вечер…

Джоани готова была расплакаться. Он протянул руку, чтобы погладить ее по плечу, но она отмахнулась.

— А вы говорите улики…

Она беспомощно огляделась по сторонам, пытаясь увидеть свою квартиру глазами полицейского. Теснота, убожество, толстый слой пыли на телевизоре, который никто не смотрел…

— О да, я понимаю. Вы ведь тогда не торопились, ну, подумаешь, важность: пропала девчонка Бруеров! Стоит ли суетиться из-за нее?

Ди Бакстеру никогда в жизни не было так больно за другого.

— Они — не люди, эти Бруеры. Мать — гулящая, дети — бандиты… Неужели вы считаете, что я не знаю, о чем вы думаете?

Он не мог смотреть на нее. Он знал, что ее слова — сущая правда, и он виноват перед ней не меньше, чем остальные. Но тем не менее он вынужден был отрицать это.

— Ты не права, Джоани. Мы делали все, что могли, и сейчас делаем все возможное…

— Да ладно заливать! — махнула она рукой.

И тогда он решил сказать ей всю правду:

— Джоани, Томми Томпсон не мужчина. Джон-Джон знает об этом. Он видел медицинское заключение.

— Да, сын говорил мне. Но я, как и он, не верю. Может, у Томми и не стоит, но это не значит, что он не думает об этом, разве не так?

Ди Бакстер нахмурился.

— Ты сама себя заводишь. Джоани, откуда тебе известно, что девочка стала жертвой сексуального домогательства? Может, она упала в реку… Да все, что угодно.

Джоани закатила глаза к потолку.

— О, мистер Бакстер, думаю, мы с вами не расходимся во мнениях. Вы тоже считаете, что к исчезновению Киры причастен этот педофил.

— Джоани, перестань!

— А я-то принимала его в своем доме! Я заботилась о нем… Доверяла ему… — Она вновь готова была расплакаться. — Я читала о педофилах. Для них это — «ухаживание». Так они входят в доверие к семье. И Томми — не исключение. Он вошел в доверие ко мне. Я бы и заподозрить не могла, что у него хватит смелости выкинуть такое. Нет, моя девочка не падала ни в какую реку. Никто ее не видел, никто! Она не могла уйти далеко. Она где-то здесь, поблизости. Остается только найти ее. Ее или ее тело… — Джоани несколько секунд помолчала, пытаясь справиться с подступающими рыданиями. — Ну хорошо, — продолжила она наконец, — допустим, Томми не виновен, но куда же делся папаша? Вы ведь, кажется, объявили его в розыск? Так каковы же результаты?

— Джоани, мы действительно не можем его найти. Не исключено, что он наложил на себя руки. Прыгнул в Темзу, например. Ведь тело могло и не всплыть.

Она кивнула, на мгновение почувствовав себя лучше.

— Это было бы неплохо, мистер Бакстер, а еще лучше, чтобы Малыш Томми последовал за ним. Я не успокоюсь, пока эти подонки не сдохнут.

— Тебе не следует говорить мне такое, Джоани…

Она скривила губы.

— Я всегда говорю, что думаю.

Немного погодя Ди Бакстер ушел. Джоани взяла сигарету и, как всегда, потянулась за спиртным.

Пол ухватил девушку за задницу, и та взвизгнула от восторга.

— Пол!

Довольно улыбаясь, он вылез из постели и стал натягивать на себя одежду. У него появилась новая подружка Линетт, натуральная блондинка с удивительно глупыми зелеными глазами. При других обстоятельствах ее высоко ценили бы за приятную внешность. Но она предпочла проституцию. И Пол не упустил случая попользоваться ею.

— Так я теперь буду работать в новом салоне?

Пол кивнул. Недавно он открыл новый салон, где работали исключительно молодые девушки. Салон назывался «Святая невинность». Услуги проституток стоили дорого, но клиенты шли косяком. С теми, кто отказывался платить, разбирался Джон-Джон.

Пол был рад, что мальчик вновь заинтересовался работой. Но это уже был другой Джон-Джон.

Он повзрослел и возмужал. Взгляд его стал жестким. Брови почти всегда были нахмуренными. И еще: он постоянно искал поводов для ссор. Причем для таких ссор, которые неизбежно заканчиваются потасовкой.

Размышляя над этим, Пол вздохнул. Ладно, хорошо уже то, что он включился в работу, а время вылечит остальное.

Больше всего Пол беспокоился о Джоани. Она совсем запустила себя: ходила нечесаная, в несвежей одежде. От прежней ее жизни не осталось и следа. Теперь она все делала через силу, да и это «все» сократилось до минимума. Сказать правду, она ничего не делала: сидела целыми днями и курила, и все чаще прикладывалась к виски отвратительного, низкого качества, Пол такого ей никогда не приносил.

Сам он боялся и думать о том, что произошло с Кирой. Плохо, когда такое случается с чужим ребенком, но когда он услышал, что ребенок — его, он пережил потрясение. Может быть, Джоани ошибалась, думал он. Откуда ей знать, кто отец девочки?

Через нее ведь прошло столько мужчин… Джоани любила его и хотела, чтобы Кира была его дочерью, но… В любом случае он не хотел об этом и думать.

Когда Линетт покидала квартиру, он вымученно улыбнулся. Пока она одевалась, он потерял к ней всякий интерес. Такое с ним часто случалось.

Голова была забита тем, где отыскать старика Томпсона. Если Пол найдет его, многие вопросы будут разрешены.

Малыш Томми чувствовал, как с каждым днем боль ослабевает. Он находился в частной клинике в Шеффилде. Здесь его вряд ли могли достать дружки Джон-Джона. Записали его под именем Джеффри Палмера. Малышу Томми нравилось это имя — он сам выбрал его.

Томми уже в сотый раз размышлял над тем, куда делся отец. В Англии у него было много друзей. Возможно, у кого-то из них он и осел, чтобы переждать тяжелые времена.

Томми дал полиции ряд фамилий, но это ни к чему не привело. О некоторых он умолчал. Он не хотел, чтобы отец вновь появился в его жизни.

Его лицо было в ужасном состоянии. В палате не было ни одного зеркала, но он видел свое отражение в окне и знал, как безобразно выглядит. Но ведь и раньше он не был неотразимым.

По ночам ему часто снилась мать. Она укачивала его, как в детстве, и нашептывала что-то приятное, но потом он не мог вспомнить, что именно.

Томми жалел, что положил глаз на Киру Бруер. Отец был прав. Это принесет тебе одни неприятности, говорил он. И почему бы ему не послушаться его?

В палату вошла сестра. Томми проигнорировал ее. Сестры не разговаривали с ним, все процедуры они выполняли с миной брезгливости на лице. Но Томми было к этому не привыкать.

Никто никогда не хотел быть рядом с ним.

Разумеется, кроме Киры.

Но Киры больше нет.

Он вздохнул и развернул батончик «Марса». Интересно, сколько он еще пробудет здесь, прежде чем его переведут в другое место. Они постоянно переводят его.

Он что, в бегах? В какой-то степени, да. А это — пища для размышлений, как любила говорить мать.

Джон-Джон Бруер встречался с приятелем из Северного Лондона. Он, как и Сиппи, родом с Ямайки. Какое-то время парень жил в Ньюкасле, где и познакомился с Джон-Джоном, приезжавшим туда по делам. Больше они не встречались, хотя и интересовались успехами друг друга через Сиппи — тот знал всех выходцев с Карибских островов.

Они с чувством пожали друг другу руки.

— Рад встретиться с тобой наконец, — сказал Джон-Джон.

Сиппи улыбался, глядя на них. Он любил Джон-Джона. Между ними давно возникла симпатия. После исчезновения Киры они сблизились еще больше. У Сиппи тоже была сестра, пострадавшая в одной из бандитских перестрелок. Он ежемесячно отстегивал порядочную сумму на ее лечение. В конце дня она харкает кровью, а это опасно. Сиппи никому не рассказывал о ней, но Джон-Джону доверился. Пусть парень знает, что ему тоже приходится нелегко.

Теперь, глядя на этих двоих, он был рад, что организовал встречу. Эррол поможет Джон-Джону отыскать Томми. У него есть свои люди в полиции. Малышка Кира будет отомщена.

Девочка умерла, это было ясно как Божий день.

Но они хотели знать главное: как она умерла.

Обращаясь к Эрролу, Сиппи тихо сказал:

— Если бы нашли ее тело, Эррол, половина боли ушла бы. Хуже всего оставаться в неведении.

Эррол кивнул. Он был красив, и знал это. Он любит носить голубые джинсы с белым жилетом. Его черное тело было накачано анаболитиками. По Лондону он разъезжал на спортивном «мерседесе» престижной модели.

Покачиваясь на стуле, он с наслаждением потягивал ирландский портер.

— У меня хорошие новости. Первый вариант — в Шеффилде, другой — в Бирмингеме. Оба страдают от ожогов, и оба под вымышленными именами. Я узнал об этом от своего человека. Хороший парень. Работает на Гражданскую общественную службу, но и на меня тоже. — Он рассмеялся и добавил: — Я всегда говорил: парень далеко пойдет.

Джон-Джон рассмеялся вместе с ним, хотя и не оценил шутки. Но он знал, как вести себя в таких ситуациях.

Эррол сунул ему листок с адресами.

— Здесь два телефона. Позвонишь по ним — и тебе подскажут, к кому обратиться, понял?

Джон-Джон кивнул.

— Спасибо, за помощь.

— Надеюсь, ты найдешь сестру. Это, должно быть, тяжело, очень тяжело.

— О да…

Сиппи сидел спокойно.

— За девочку нужно отомстить, — сказал он.

Эррол улыбнулся.

— Конечно, нужно, и мы займемся этим.

Затем они болтали о всякой ерунде, просто чтобы остудить пыл, прекрасно понимая, что Джон-Джону не терпится действовать. Так как Эррол оказал ему важную услугу, Джон-Джон из приличия задержался.

Жанетта беседовала с Лиз Паркер.

— Так сколько же ты получаешь за ночь? — спросила Жанетта.

Лиз, склонив голову, размышляла. Выглядела она совсем юной.

— Как правило, триста фунтов. Иногда выходит и больше.

Жанетта была заинтригована.

— А иногда — это когда?

— По заказу клиентов я надеваю школьную юбочку и трогательные белые носочки. — Она засмеялась. — Некоторые отваливают за это кучу денег. За пару-тройку часов набегает до трех тысяч. Главное — войти в образ. Мужчинам нравится трахать девственницу. К тому же все происходит на дому, поняла?

Жанетте это понравилось.

— Однажды я была в доме у одного клиента, а тут возвращается его жена…

Глаза Жанетты загорелись.

— Неужели? И что же?

— Я удрала через заднюю дверь, прихватив с собой форму. Он сам вытолкнул меня. В общем, я только потом поняла, что мне не заплатили.

Глаза Жанетты едва не выскочили из орбит.

— И ты туда вернулась?!

Лиз ухмыльнулась.

— Нет, мой сутенер решил за меня все проблемы.

— Неужели Пол Мартин занимается этим?

Лиз не знала, что ответить. Ей было известно, что между матерью Жанетты и Полом существовала многолетняя связь. За несколько слов легко можно вылететь с работы. Такие люди, как Пол, знают все, что о них говорят.

— О, у Пола много помощников, — засмеялась она. — А почему это тебя интересует?

Жанетта пожала плечами.

— Да просто спросила. А что, нельзя?

Но на самом деле она думала о том, где заработать деньги. Ей хотелось иметь собственный угол, но этот «угол» в Лондоне стоил дорого.

— А кто тебе находит таких клиентов?

Несколько секунд Лиз молчала.

— А зачем тебе?

— Ну, скажи…

— Один парень по имени Пиппи Лайт. Он — дерьмо. Твой брат ненавидит его.

— Правда? А почему?

Лиз знала, что Джон-Джон будет не в восторге, узнай он о болтовне с его сестрой.

— Мне кажется, он не любит зарвавшихся сутенеров.

— А где же ошивается этот Пиппи?

— Ты что, хочешь выйти на панель? — удивилась Лиз.

Жанетта натянуто рассмеялась.

— Конечно, нет! Просто спрашиваю, вот и все. Любопытство не порок. Так всегда говорит Джон-Джон, когда мучит меня, где я была и чем занималась. Он думает, будто я не знаю, что он следит за мной.

— Он заботится о тебе, Жанетта.

Девушка рывком откинула назад свои длинные каштановые волосы.

— Может, он еще будет диктовать мне, как жить?

Ее лицо потемнело. Мать и слышать не хочет о возвращении домой блудной дочери, во всяком случае, насовсем. Она постоянно твердит, что ей нужно время, чтобы оплакивать Киру. Кира, Кира — одна лишь Кира, даже когда ее уже нет. А к Жанетте мать придирается по-прежнему, из-за всякой ерунды. Нет уж, пора ей жить своей жизнью.

— Не обижайся на меня. Я бы хотела, чтобы кто-нибудь заботился обо мне, но… — задумчиво проговорила Лиз.

Жанетта состроила гримасу.

— Ты просто не сталкивалась с этим. Забота тоже бывает назойливой.

— Но после того, что случилось с Кирой…

При этих словах Жанетта вскочила:

— Все, я должна идти. Мать ждет меня с визитом.

Она всегда меняет тему, когда кто-либо говорит о ее сестре. Ее не отпускало чувство вины перед ребенком.

По дороге домой она вновь думала о том, что произошло с Кирой. Она постоянно думала об этом, когда оставалась одна. Потому-то она и окружала себя людьми — чтобы не испытывать боль в одиночку. Больше всего ее тянуло побыть с мамой. Только Джоани могла утешить ее по-настоящему.

Джон-Джон видел, как изменилось лицо Джоани.

— Ты считаешь, он действительно там? — нетерпеливо спросила она.

Джон-Джон кивнул.

— Да, он в Шеффилде. Я чувствую это. Но сначала все-таки съезжу в Бирмингем. Этот Эррол — замечательный парень.

Джоани кивнула.

— Дай Бог ему здоровья.

Говоря это, она пополнила свой стакан. Джон-Джон, вздохнув, промолчал, чтобы избежать очередной ссоры. Пристрастие Джоани к спиртному в последние дни перешло все допустимые границы. Но он не пытался остановить ее, он понимал, что ей необходимо чем-то поддерживать себя, чтобы протянуть очередной день. Возможно, когда он разберется с Томми, он поговорит с мамой.

Джоани искренне обрадовалась тому, что местопребывание Томми наконец обнаружено. В знак благодарности она крепко обняла сына, наслаждаясь исходящим от него едва уловимым запахом табака, и размышляла над тем, что еще может уготовить им судьба.

Спустя четверть часа Джон-Джон вышел из дому. После его ухода Джоани вызвала такси. Затем она забегала, спешно собирая вещи. Она была уже в пальто, когда с улицы раздался сигнал. Она сбежала по лестнице и бросила свой саквояж в приехавшую машину. Затем она велела шоферу как можно быстрее доставить ее на вокзал.

— Спешишь, дорогая?

— Тебе-то какое дело?

Ее тон заставил шофера замолчать.

Джоани открыла саквояж и удостоверилась, все ли на месте.

Она улыбалась.

Джон-Джон будет рвать и метать, когда узнает, что мать опередила его. Завтра он собирается ехать в Бирмингем, но прежде должен решить дела на работе: Джоани знала об открытии нового салона.

В конце концов у нее в руках оба адреса, и если она не найдет насильника в Шеффилде, то купит билет в Бирмингем.

Джоани находилась в приподнятом настроении. Возможно, она узнает, где ее дочь, но в любом случае она заставит Малыша Томми заплатить за боль, причиненную ее семье. Она едва сдерживалась, чтобы не расплакаться от возбуждения. Джон-Джон вернется домой только утром, но к тому времени она будет уже далеко. Эту проблему ей хотелось решить самой.

Жанетта прошла по пустой квартире. Никаких признаков Джоани, кроме пустой бутылки и переполненных пепельниц.

Девушка выпила чай и засобиралась на улицу. Она была раздосадована отсутствием Джоани.

Она никому не нужна. Мать по-прежнему обвиняет ее в том, что сестра исчезла. Но главное — в этом обвиняла себя сама Жанетта.

Она отправилась к Джесперу: просто она не знала, куда еще пойти.

 

Глава девятнадцатая

Джон-Джон был рад, что принял предложение Пола прийти на вечеринку по случаю открытия нового салона. Работа отвлекала его от мыслей о сестре, а такое событие — тем более.

У нового салона хорошие перспективы, поэтому его открывали с такой помпой. Молоденьких девиц искали по всему Лондону. Джон-Джон тоже поучаствовал в этом. В конце концов, у него был неплохой вкус.

Пол обещал ему приличный процент с оборота, и он гордился тем, что за короткий отрезок времени сумел достичь многого.

Труднее всего было раздобыть лицензию. Но и этот вопрос удалось разрешить: одна юридическая фирма оформила все без проволочки. Официально они назывались «Тайский массаж для инвалидов» или что-то в этом роде, Джон-Джон даже не помнил как именно, а «Святая невинность» — это так, для своих.

Пол не пожалел денег на внутреннюю отделку помещений. Здесь было все: и лучшие кремы для массажа, и ароматические свечи, и высококачественные полотенца — он не экономил ни на чем. Все стены — зеркальные, чтобы клиентам было на что посмотреть. И разумеется, полная звукоизоляция: можно кричать, можно стонать в изнеможении — никто не услышит. Кроме того, каждая кабина оборудована видеоаппаратурой — как записывающей, так и воспроизводящей, на любой вкус.

Они с Полом еще за неделю до открытия разослали отпечатанные на красивой бумаге приглашения всем заинтересованным лицам, и сегодня у них было настоящее столпотворение, Джон-Джон даже не ожидал такого наплыва гостей. Среди них были и женщины. Набирая персонал, Джон-Джон пригласил пару-тройку ребят спортивного типа, которых он «одолжил» у знакомого владельца охранного агентства. Если дела пойдут, мальчики будут зарабатывать здесь гораздо больше, чем в своей конторе. Нетрадиционный секс нынче в моде. Пол был убежден, что восемьдесят процентов состоятельных мужчин склонны к порокам, поэтому не следует удивляться их вполне обоснованным прихотям, а «Святая невинность» легко может превратиться в… ну, скажем, в «Стрелы амура». К тому же нельзя упускать из виду, что многие женщины в наши дни готовы платить за секс, а Пол — извлекать из этой готовности высокую прибыль.

Протискиваясь сквозь плотную толпу людей, Джон-Джон увидел свое отображение в зеркале. На нем черный костюм от «Версаче», белая, гофрированная на груди рубашка с открытым воротом и сшитые на заказ туфли. Он выглядел неплохо, и знал это. Кира была бы рада увидеть его таким. Она любила, когда все вокруг «сверкало». Джон-Джон машинально пригладил кудри и в этот момент перехватил взгляд Пола. Движением головы босс пригласил его пройти за собой. Что ж, ничего не поделаешь, придется повиноваться.

Кабинет Пола был обставлен без излишеств, по-деловому: обитые железом ящики для картотеки, массивный письменный стол, покрытый стеклом, удобное кожаное кресло. Кондиционер работал почти бесшумно. По сравнению с роскошью «комнат для гостей», здесь была едва ли не монашеская обитель.

Пол довольно ухмыльнулся.

— Потрясающе, сынок, я горжусь тобой.

Джон-Джон улыбнулся. Похвала была искренней.

— Рад, что тебе понравилось, Пол. Я вкалывал несколько недель подряд.

Пол засмеялся.

— Надеюсь, ты не перетрудился? Главное, чтобы клиент пошел. Мы сделали ставку на крупных рыб, на акул, можно сказать. Такие ценят комфорт и готовы отстегнуть за него приличные бабки. А у них бабок немерено.

В душе Пол презирал своих клиентов. Он считал, что большинство из них страдают комплексом неполноценности. Имея деньги да идти в салон? В Лондоне полно приличных девушек — любую из них можно купить.

— Знаешь, каким будет следующий шаг?

Джон-Джон покачал головой.

— Нет.

Пол засмеялся:

— Боюсь, нам придется набирать новых курочек. Эти быстро выйдут в тираж. Невинность, Джон-Джон, — скоропортящийся товар. Как фунтовая клубника на рынке. Кому-то из них повезет — и они станут содержанками, хотя я не могу понять мужчину, который подбирает проститутку. Да она в любой момент изменит ему — такова уж их природа. И чем только они думают, задницей, что ли?

Джон-Джон отвел глаза. Он подумал о матери. Глядя на изменившееся лицо помощника, Пол догадался, что сморозил глупость.

Воцарилась тяжелое молчание. Наконец Пол протянул руку и похлопал Джон-Джона по плечу.

— В любом случае поздравляю. Ты хорошо поработал, мой мальчик.

Джон-Джон сдержанно кивнул. В конце концов Пол неплохо относится к Джоани. Без его поддержки она давно загнулась бы. А слова… Любые слова легко забываются, главное — дела.

В кабинет без стука вошла Линетт. Она выразительно взглянула на Джон-Джона, ожидая, что он оставит ее наедине с хозяином.

— Мне нужно поговорить с Полом.

Линетт говорила детским голоском, который в данный момент казался неестественным. Она была явно не в форме, под носом у нее пудра была плохо размазана.

Она выдержала паузу и повторила:

— Мне нужно поговорить с Полом. Но без тебя.

Джон-Джон подмигнул Полу и громко сказал:

— А ты уверена в этом?

— Уверена.

Она улыбнулась боссу отточенной профессиональной улыбкой — так, словно Джон-Джона уже не было в кабинете.

Пол нахмурился. Тихим ровным голосом, который не сулил ничего хорошего, он произнес:

— Вот что, девочка, похоже, ты зарываешься. Учти: я могу сделать так, что ты снова окажешься на улице!

Ее лицо мгновенно изменилось. Она казалась потрясенной, да так, собственно, и было. Она считала, что Пол Мартин у нее под каблуком, но теперь убедилась в обратном.

Пол рявкнул, указав ей пальцем на дверь, как провинившейся школьнице.

— Вон отсюда! И без моего вызова не входи!

Линетт выскочила как ошпаренная. Пол весело взглянул на Джон-Джона.

— Нет, какова, а? Вставляешь ей всего-то на восемь дюймов, а она хочет сожрать тебя целиком!

Затем они долго хохотали вдвоем, просто умирали со смеху. Это настроило их на дружеский лад. Они вместе спустились вниз и приняли участие в празднике.

Джоани ехала в такси. Шофер был босниец, плохо говоривший по-английски, и это ее устраивало, — по крайней мере, он не будет болтать лишнее.

Она закрыла глаза, собираясь вздремнуть, но сон, как на зло, не шел. Тогда она порылась в своем саквояже в поисках спасительной бутылки, но бутылка осталась дома: в последнюю минуту она забыла ее положить. Что ж, это, наверное, к лучшему. Спиртное — чудесная вещь, но сейчас ей, как никогда, нужно быть трезвой. Иначе… Иначе она не сможет покончить с этим раз и навсегда.

Джоани всегда защищала своих детей. Малыш Томми узнает, что делает хорошая мать, когда теряет ребенка. Возмездие должно исходить именно от нее, от Джоани Бруер, а не от Джон-Джона и уж тем более не от полиции.

Фараоны все только испортят. Допустим, они посадят Томми в тюрьму, но там он будет жить припеваючи: получит доступ к компьютеру, станет пить чай, когда захочет, хотя и под присмотром охраны. Такие заключенные считаются пассивными. Ничего себе пассивные! И это после того, что он совершил?

Джоани опрашивала тех, кто сидел в тюрьме, и точно знала, что происходит с заключенными в соответствии с Приказом номер 43. Они весь день могут делать, что душе угодно, потому что они — пассивные. Ах, какое дурацкое слово!

Джоани сознательно доводила себя до состояния ярости: иначе она не сможет выполнить то, что задумала. Она пестовала свой гнев, чтобы не отказаться от своих планов.

Она знала, как относятся к педофилам другие заключенные, и поделом, но с Томми она расправится еще круче.

Нет, тюрьма — это слишком мягкое наказание. Таких, как Томми, там держат вместе. Подумать только: сборище педиков — клуб по интересам, да и только! В тюрьме им не нужно скрывать, кто они такие, и они больше не страдают от одиночества. В окружении себе подобных они начинают считать себя нормальными. Ты трахнул ребенка? И я тоже, и он, и он, и он, значит, в этом нет ничего особенного — примерно так они говорят друг другу.

Но она, Джоани, заставит Малыша Томми сполна расплатиться за содеянное. Это ее долг, и она исполнит его до конца.

Джоани бубнила что-то себе под нос, откинувшись на спинку сиденья. Шофер поглядывал на нее в зеркало и улыбался ей. Она в ответ улыбалась ему. Затем Джоани закурила и сосредоточилась на предстоящем.

Жанетта попыталась навести справки о Пиппи Лайте, но ничего нового не узнала. Она подумала, что можно было бы спросить о нем у Лорны, которая давно знала его. Она даже какое-то время была его подружкой. Но Лорна теперь боится встречаться с Жанеттой из-за Джон-Джона и его угроз. Даже не разговаривает с ней, увидев ее в магазине.

И тем не менее Жанетта была твердо настроена узнать то, что хотела, и ради этого пойти на риск.

Она поднялась по лестнице и постучала в дверь Лopны. Было темно, и, благодаря темноте, она чувствовала себя в безопасности. Она уповала лишь на то, чтобы квартира не была, как обычно, заполнена бездельниками. Наверняка среди них найдется кто-нибудь, кто заложит ее Джон-Джону. Для всей округи он прямо как бог. Все почитают его, особенно после истории с Малышом Томми. Расправа с педофилом еще больше возвысила его в глазах окружающих, хотя он всегда был парень не промах еще с детства, но теперь его все уважали, а это то, к чему стоит стремиться в этом мире.

Лорна открыла дверь, и струя вони обдала Жанетту.

Робко улыбаясь, она сказала:

— Можно, Лорна? Как твои дети?

Лорна неопределенно пожала плечами. Похоже, она не слышала обращенный к ней вопрос.

— Может, все-таки впустишь меня?

Лорна отступила в сторону, и Жанетта прошла в квартиру.

Единственным освещением комнаты был телевизор, оравший во всю мощь. На полу лежал ребенок. Он обгадился и источал сильную вонь. На диване храпел мужчина, его голое тело лоснилось от пота.

Ребенок заплакал, и Лорна ткнула его грязной ногой.

Жанетта тяжело вздохнула.

— Хочешь, я перепеленаю его?

Лорна обрадовано кивнула.

— Завтра за ним придут из Общественных услуг. Они уже забрали старшую — Летицию. Представляешь, она пыталась избить его! Ну, в любом случае это позволит мне отдохнуть. Я хоть немного высплюсь.

Жанетта подозревала, что Лорна не будет забирать детей, по крайней мере, в ближайшие месяцы. Когда у нее родилась первая дочь, вес ребенка оказался очень маленьким. Малышка пролежала в больнице четыре месяца, но за это время Лорна ни разу не навестила ее. Ей даже не хотели отдавать Летицию. Так и сказали: «Мы вас ни разу не видели и понятия не имеем, кто вы такая». Понадобился судебный приказ, чтобы отправить ребенка домой. И если бы не детское пособие, она бы уже давно отказалась от своей Летиции. Теперь такая же судьба уготована младшему.

— Как ты назвала его?

Лорна вздохнула.

— Брэд.

Жанетта улыбнулась.

— Брэд? Надо полагать, в честь твоего любимчика? — Она знала, что Лорна балдела от Брэда Пита. Его фотографиями была обклеена вся ее маленькая квартирка.

— Тебе-то какое дело? Говори лучше: зачем пришла?

— Сейчас объясню.

Жанетта перепеленала мальчика и взяла его на руки.

— Он голоден, может, его покормить?

Лорна всплеснула руками.

— Ой, я каждый раз забываю, что их нужно кормить… Поэтому хорошо, что его на время заберут. Подрастет — с ним будет легче управляться.

Она сходила на кухню и вернулась с бутылкой в руках. Бутылочка была запотевшая — явно из холодильника. Ребенок тем не менее схватил ее и с жадностью засосал, причмокивая. Под ногтями у ребенка была грязь, на скуле — небольшой синячок. Подарок от Летиции, подумала Жанетта, хотя не исключала, что сама Лорна так разукрасила малыша.

Она вспомнила, как Джоани кормила маленькую Киру. Девочка всегда была чистой и опрятной. Странно, но Жанетта только сейчас стала понимать, какая Джоани хорошая мать.

— Послушай, тебе самой нужно иметь ребенка!

Это звучало как комплимент, но Жанетте было обидно слышать. У Лорны единственная цель — получать детские пособия. Для нее это своего рода бизнес. Урвать от государства как можно больше — всё, что оно дает.

Джоани, кстати, хотя и получала пособия, относилась к ним совсем по-другому. Она считала, что пособиями можно пользоваться до тех пор, пока не встанешь на ноги, не начнешь работать; они никак не рассчитаны на всю жизнь.

Теперь, наблюдая за Лорной, Жанетта жалела, что не получила образование, как хотела мать. Теперь, наверное, уже поздно.

Лорна открыла две банки дешевого пива. Одну она поставила перед Жанеттой, затем залпом осушила свою и громко рыгнула.

Лежавший на диване мужчина заворочался. Лорна даже не взглянула в его сторону. По оттопыренным трусам было заметно, что у него произошла эрекция.

У Жанетты пробежали по коже мурашки.

— Какой-то Питер, — усмехнулась Лорна. — Я познакомилась с ним вчера в пабе. Он, кажется, выиграл на скачках, а я была, как всегда, в стельку пьяная. Так что у тебя ко мне, Жанетта? Вроде бы твой братец не очень-то жалует меня?

— Послушай, Лорна, он тут ни при чем.

— Значит, он не знает, что ты здесь?

Жанетта мотнула головой и увидела, что Лорна успокоилась.

— Конечно, нет! Я ему не подчиняюсь, дорогая.

Это была верная позиция.

— Куда положить ребенка?

— Пойдем.

В маленькой спальне стояла кровать с голым матрасом и детская корзинка. Больше ничего не было, ни одной игрушки. На матрасе лежала пара грязных пеленок, источавших неприятный запах. Жанетта сообразила, что матрас, скорее всего, мокрый.

Укладывая ребенка в корзинку, она нежно произнесла:

— Какой красивый! Правда, что Пиппи Лайт — его отец?

Лорна пожала плечами.

— Возможно. По крайней мере, он вышел белый, и я точно могу знать, кто не является отцом!

Она рассмеялась, и ребенок улыбнулся ей в ответ.

Жанетта с отвращением встретила слова Лорны. К счастью, та не поняла этого.

— Послушай, давай оставим его. Пусть поспит.

Они тихо вышли из спальни. Жанетте было жаль ребенка, которого пришлось оставить в корзинке на грязном полу, в пеленках, которые наверняка снова промокли. Она утешала себя лишь тем, что он сыт, хотя это скорее заслуга самой Жанетты, а не его матери. Возможно, Лорна когда-нибудь исправится, но не скоро, очень не скоро.

Она видела детей, игравших на улице до поздней ночи, грязных и неухоженных. Но дома их хотя бы кормили, во всяком случае, временами. Ребенок Лорны будет сниться ей в кошмарном сне. Она была абсолютно уверена в этом.

На кухне Лорна тщетно пыталась прибраться, производя еще больший беспорядок.

— А что это ты вдруг вспомнила Пиппи Лайта?

— Да так спросила.

— А твой брат знает, что ты интересуешься им?

Жанетта ухмыльнулась.

— Он ничего не знает, он только думает, что знает.

Лорна удивленно вытаращила глаза. Слова Жанетты показались ей слишком смелыми.

— Вот что, девочка. Пиппи почти всегда можно найти в его квартире. Но если ты хочешь потрахаться с кем-то, я лучше выведу тебя на других людей, не таких крутых, как он; ты меня понимаешь?

Жанетта неопределенно кивнула.

— Пиппи — опасный человек, — продолжала Лорна. — Время от времени он приходит ко мне потрахаться. Иногда я прогоняю его, хотя он не самый плохой. Будь осторожна. Если ты ему приглянешься, он заставит тебя зарабатывать для него деньги. Ты — несовершеннолетняя, а это его конек. Школьницы…

— А он хорошо платит?

Лорна внимательно посмотрела ей в глаза.

— Ты это серьезно?

Жанетта пожала плечами.

— Возможно, он побоится моего брата?

— Что ты! Пиппи Лайт никого не боится. Он обожает ходить по самому краю.

Последняя фраза была произнесена едва ли не с любовью.

— А где он живет?

— Тебе это действительно нужно знать?

Жанетта кивнула.

— Конечно.

— Я позвоню ему, замолвлю за тебя словечко.

Лорна теперь могла начхать на Джон-Джона. Утром у нее заберут ребенка, потом она выбьет из Пиппи деньги за эту дуреху.

Жизнь становится все лучше и лучше.

Джоани прибыла в Шеффилд в одиннадцатом часу вечера. Не откладывая, она позвонила по номеру, который дал ей Джон-Джон, чтобы условиться о встрече. Поднимаясь в квартиру человека, который должен был доставить ее к Томми, она с любопытством оглядывалась по сторонам. Такое можно встретить повсюду. Будто бы она никуда не уезжала. Повсюду есть районы с убогими муниципальными домами. В каждом таком доме ноздри щекочет запах мочи, пота, подгоревшей пищи, наркотиков и алкоголя.

На площадке у окна стояла осовевшая парочка. Женщина неопределенного возраста, увидев Джоани, разразилась бранью. Мужчина был небритый и нечесаный. Он не заметил бы, если над ухом вдруг рявкнул духовой оркестр. Он был на другой планете, и был счастлив.

Джоани осторожно постучала в дверь нужной квартиры. Открыла ей приветливо улыбающаяся крашеная шатенка.

— Ты — Джоани?

Она кивнула.

— Заходи, дорогая. Быстро нашла меня?

Внутри квартиры обстановка была необычной. Яркие стены, безукоризненная чистота и хорошее освещение: повсюду горели лампы. Воздух был ароматизирован иланг-илангом. Напротив входной двери висел плакат с изображением Мэрилин Монро.

Стены гостиной оказались темно-зелеными. Вдоль них стояли шкафы из гарнитура «Хабитат», а в центре — полые стеклянные столы.

Джоани приободрилась. Она не любила нерях.

Женщина улыбнулась, обнажив неровные белые зубы. «А она не так уж и молода», — почему-то подумала Джоани.

— Чашечку чая или что-нибудь покрепче, а может, того и другого? — спросила хозяйка.

Джоани застенчиво улыбнулась.

— А как насчет виски?

— Вот это по-нашему!

Спустя пять минут они сидели на диване с рюмками в руках.

— Нервничаешь, дорогая, — сказала женщина.

Джоани улыбнулась.

— Да, это так.

Женщина протянула руку:

— Мэри Дринквотер, хотя, пожалуй, более правильно называть меня Дринкводка.

Джоани громко рассмеялась.

Затем Мэри перешла на серьезный тон:

— Мою дочь тоже убили. Ей было семь, когда она пропала. Спустя три дня ее тело обнаружили в квартире соседа. Он изнасиловал ее, убил и засунул в пакет для мусора. Выяснилось, что он и раньше проделывал такое. Даже отсидел два года за развратные действия, а потом еще восемь за убийство. Он, кстати, помогал нам в поисках. Никто и не думал на него. — Мэри двумя большими глотками осушила рюмку. — Ты проходила мимо его квартиры, когда поднималась к нам. Его мать по-прежнему живет здесь. Она хорошая женщина, вся иссохшая из-за сына. До этого случая я и не пила вовсе. Теперь я думаю: зачем жить, раз моей дочери больше нет? Видишь ли, Джоани, люди, конечно, сочувствуют мне, но им не понять, что это такое — потерять ребенка. Когда слышишь о подобном, думаешь: «Какой ужас!» — и крепче прижимаешь к себе собственных детей. Слава Богу — они рядом. Но затем ты включаешь телевизор и забываешь об опасности до следующего раза. — Она тяжело вздохнула и продолжила: — Это так тяжело — видеть по ночам лицо своего ребенка, слышать его голос. Дети верят, что ты можешь все. Но ты не делаешь ничего для них как раз тогда, когда они больше всего нуждаются в этом. — Она схватила Джоани за руку. — Когда ты знаешь ублюдка, убившего твоего ребенка, судебное разбирательство ни к чему. Тебе известно, что большинство педофилов принимаются за старое, когда выходят на свободу? Я объясняю это самонадеянностью психиатров, которые считают, что можно излечить то, что не поддается лечению. Горбатого могила исправит, а можно и по-другому — кто с лысинкой родился, тот с лысинкой и умрет, так и здесь: если мужчина балдеет от детей, он всегда будет хотеть детей. Убей его, милая, или, если хочешь, я сделаю это за тебя. Я тебя прекрасно понимаю, у тебя все написано на лице! — Она больно стиснула руку Джоани. — В этой стране нет справедливости, во всяком случае, для нас. Деньги — вот что волнует суды. Грабитель получает больший срок, чем педофил, вдумайся в это!

Джоани почувствовала, что наконец-то встретила родственную душу. Мэри лучше других понимала ее состояние. Она сама была в таком же положении.

Теперь очередь за Джоани.

 

Глава двадцатая

Джон-Джон смотрел на лежавшую в постели девушку. Она была негритянкой. У нее были жесткие курчавые волосы и огромных размеров задница, на которой мог бы уместиться целый чемодан. Она была красивой, умной и дорогой. Очень дорогой. В течение нескольких часов она принадлежала ему и вполне оправдала запрошенную сумму.

Она прекрасно справлялась со своими обязанностями — настоящий профессионал.

Прежде всего она сказала ему, что никогда не отдается за просто так: бесплатная любовь не входит в ее ассортимент.

— Не платишь — не имеешь. — Эти слова были сказаны с таким пафосом, что рассмешили его.

Однако смеялся он зря. Квартирка Кэндис выглядела достойно. Он сожалел о том, что его мать не скопила такого же добра за долгие годы, проведенные в бизнесе.

Кэндис была умной, холодной и расчетливой. Такая за деньги продаст кого угодно. Деньги были ее богом, и она не скрывала этого. Джон-Джон болтал с ней целый час, прежде чем снял ее, и он теперь сожалел об этом. На вечеринке была масса девочек, готовых обслужить его по первому знаку, и притом бесплатно. В эти дни они прямо не давали ему прохода.

Теперь вот Кэндис пристает с оплатой, и это ему не нравится.

Ночью он хотел ее под воздействием наркотиков и спиртного, но теперь он собирался сообщить ей неприятную вещь: она не стоит запрашиваемых денег. Любовный акт был слишком профессиональным, и это раздражало его. Возможно, она привлекла его тем, что сама была черная, и он рассчитывал на соответствующее отношение — как к своему, близкому по крови.

Но Кэндис сразу же предупредила, что никому не делает исключений.

У него раскалывалась голова, и тем не менее он продолжал настаивать на своем: я не плачу за это.

Кэндис взирала на него огромными черными глазами. Она была обескуражена тем, что он сказал.

— Я не плачу за это, — громко повторил Джон-Джон.

Девушка засмеялась и с бравадой сказала:

— Будешь платить. Я сообщила тебе заранее, каковы мои расценки. Более того, я привезла тебя к себе домой. Тебе, мальчик, не пришлось тратиться на гостиницу, так что, будь любезен, расплатись по счету.

Джон-Джону показалось, что в ее голосе звучит обвинение: мол, ты, дружок, ни на что не способен — ни в постели, ни вне ее.

— Это не в моих правилах, любезная. Я никогда не плачу.

Она оперлась на локти и внимательно взглянула ему в глаза.

— Ты недоделанный.

— Мне приходилось слышать и хуже.

Он нехотя вылез из постели, чувствуя, что она наблюдает за ним. Он знал, что она, в сущности, хорохорится: работодателей принято обслуживать бесплатно — но все равно было неприятно.

— Я всем расскажу, что ты никудышный любовник, да к тому же скупой, — решительно сказала Кэндис. Затем она закрыла глаза и притворилась спящей.

Джон-Джон через всю квартиру прошел в кухню, чтобы сварить кофе. Он думал, что Кэндис присоединится к нему, но она осталась в спальне.

Хорошая квартира. Все так тщательно подобрано. Кругом белые стены, а на полу — мягкие ковры; с фигурных карнизов свисают легкие занавески.

Образцовое жилье для людей с амбициями. Своего рода реклама. В этом вся Кэндис. Создает иллюзию, что работа ей в радость, что у нее отличная жизнь и никакой другой она не желает.

Но мужчины, готовые отстегнуть круглую сумму, должны чувствовать, что девушка действительно хочет их, их — а не деньги. Девушка должна стонать от восторга при виде кривых тощих ног и сморщенных членов, едва заметных под отвисшими животами. Вот тогда она и получит заранее оговоренную сумму, возможно, с надбавкой в виде премиальных.

Несмотря на красивый дом, за душой у Кэндис ничего нет. В каком-то смысле он, Джон-Джон, богаче ее — по крайней мере он был обогрет материнской любовью.

Он выпил кофе и стал смотреть в окно. По Портобелло-роуд сновали машины. Людей не было видно.

И чего он торчит в квартире Кэндис? Любовный акт завершен, вопрос о деньгах закрыт. Может, ему больше некуда идти? Похоже, это действительно так. После исчезновения Киры его не тянуло домой. В их когда-то такой уютной квартирке теперь пахло отчаянием.

Кэндис, когда он вернулся в спальню, лежала в прежнем положении. Он нежно погладил ее по плечу, он готов был заплатить ей, даже с надбавкой. В сущности, она неплохая девчонка. Во всяком случае, искренняя, говорит то, что думает. Что же касается денег, сделка есть сделка. Она ведь сразу заявила, что у нее завышенная такса.

Внезапно он понял, что Кэндис не притворяется — спит, аки ангел, едва слышно посапывая маленьким носом.

Джон-Джон начал тихо смеяться.

Вот это да! Отработала свое — и на боковую. И никаких скандалов, никаких лишних слов. Она неизмеримо выросла в его глазах.

Постепенно его смех перешел в плач. Он чувствовал себя одиноким, обиженным и несчастным. Он не привык к таким чувствам. Да и вряд ли когда-нибудь привыкнет. Исчезновение Киры оставило зияющую пробоину в его жизни. Так бывает, когда теряют молодых. Они еще не испорчены, они такие чистые внутри и снаружи.

Джон-Джон накрыл голову руками и зарыдал в голос, а Кэндис по-прежнему безмятежно спала.

Бог оказался немилосердным к нему. Он делал все возможное для сестер, но однажды, когда его не было дома, произошла трагедия. Это его вина. Он не углядел за Кирой. Теперь он будет испытывать чувство вины до конца жизни.

Если бы в тот день он был рядом с ней, ничего бы не произошло. И он бы до сих пор гладил ей школьную форму и готовил завтрак. Он ночевал бы дома, вместо того чтобы проводить вечера среди проституток. Теперь его семья рухнула, развалилась на куски, и все из-за человека, которому они доверяли. Но он заставит их ответить за все. Он имел в виду Томми и его отца. Сегодня утром он отправится в Бермингем, а после этого в Шеффилд, если возникнет необходимость.

Вдруг он почувствовал на своих плечах горячую руку.

— С тобой все оʼкей?

Кэндис проснулась наконец.

— Да, все оʼкей.

Она нежно поцеловала его в лоб.

— Это бесплатно, если тебе так хочется.

После короткого сна Кэндис выглядела очень красивой и очень молодой.

Он улыбнулся.

— Я испортил тебе настроение, дорогая.

— Ты все думаешь о сестре, Джон-Джон?

Теперь перед ним была просто Кэндис. Не проститутка, а обыкновенная лондонская девчонка, почти его ровесница.

Он кивнул.

— Это должно быть ужасно — не знать, что случилось с ней. А… тип, который в бегах… за него обещана какая-то цена?

Он кивнул, незаметно наблюдая за ней.

— Да, обещана.

— А если… Если кто-нибудь знает кое о чем, что может… может… — она нервно кашлянула, — привести к его задержанию? Я имею в виду: деньги будут выплачивать в частном порядке? Никто не узнает, откуда исходит информация?

Он не понимал, куда она клонит.

Она встала на колени и положила руки ему на грудь. Он чувствовал ее маленькие груди, и это возбуждало его.

— Я знаю, есть люди, падкие на детей. Они готовы заплатить целое состояние за ребенка.

Джон-Джон повернул голову, чтобы взглянуть на нее.

— Ты это о чем?

Кэндис вздохнула. Затем она села с ним, предварительно обмотав себя простыней.

— Пусть это останется между нами, — попросила она. — Я не хочу влипнуть в какую-нибудь историю.

Ее страх был очевиден.

— Говори скорей.

Он терял терпение. Голова его готова была лопнуть.

— Я серьезно. Обещай никому не говорить, что услышишь от меня, идет?

— Послушай, Кэндис, я даю слово. Давай рассказывай, что знаешь.

Она оценивающе взглянула на него и наконец проговорила:

— Это касается Джесмонда. Надеюсь, он тебе известен?

Джон-Джон нахмурился.

— Что он?

Кэндис помялась. Джон-Джон понимал, что она боится, но очень хочет денег. Она относилась к тем проституткам, которые копят деньги, думая о будущем.

— Я слышала от девчонок — а тебе известно, как мы говорим друг с другом, — что Джесмонд обслуживает педофилов. Как правило, он поставляет им мальчиков, хотя и девочек тоже. Мне об этом говорила Далия. У ее сестры от крэка произошел сдвиг по фазе. В общем, она сдала в аренду свою дочь Мирабель. Девочка участвовала в вечеринках. Там ее кормили отнюдь не мороженым. Но Далия… Она ненавидит Джесмонда. Поносит его при первой возможности. Девочке было всего девять лет, к тому же она очень симпатичная. Да и сам Джесмонд предпочитает маленьких девочек. По слухам, конечно.

Джон-Джон уставился на нее, стараясь переварить все услышанное.

— Джесмонд? Я никогда раньше не слышал о нем такое.

Она уловила в его голосе недоверие и быстро проговорила:

— Надеюсь, ты не выдашь меня. Если эти Томпсоны действительно замешаны, есть основание полагать, что они связаны с Джесмондом. Они даже живут рядом. Он может знать, где они теперь. Он помнит всех своих клиентов, ничего не записывая. У него есть видеокассеты, и он владелец порносайта в Интернете, несколько лет назад я работала на него под видом школьницы.

Он смотрел на нее так, будто видел впервые в жизни.

— Ты? Под видом школьницы?

Кэндис вздохнула.

— Вот именно, что под видом. Немного грима — и все проблемы решены.

Ему было трудно осознать все это. Но ведь Томми и его отец не сразу воспылали страстью к маленькой девочке. Вполне логично предположить, что раньше они пользовались услугами посредников, и Джесмонд в их числе.

— Если что-нибудь из этого выйдет, я получу премиальные? — спросила Кэндис.

Он кивнул.

— Обязательно получишь.

Затем он быстро собрался и ушел. На некоторое время поездку на север придется отложить. В голове должно было отложиться все только что услышанное.

Мэри и Джоани стояли у частной клиники «Солнечный день». Мэри уже знала, что высокого толстяка со следами ожогов на лице ежедневно после обеда вывозят на прогулку. Они называют его Джеффри Палмер. Она бы назвала его по-другому — кусок дерьма. Сам его внешний вид вызывал отвращение. А если вспомнить, что он проделал с ребенком… Мэри хотела его убить. Но она привела сюда мать жертвы, и это было для нее своего рода искуплением. Сладкой местью за то, что произошло с ее собственной дочерью. Мэри считала своим долгом стирать с лица земли таких уродов.

Лорна сидела в пабе с Пиппи. Было около одиннадцати утра, но они уже изрядно набрались.

За ребенком пришли ровно в восемь, и Лорна освободилась от материнских забот раньше, чем ожидала. Ополоснув подмышки, она обдалась струей ядовитых духов, причесала волосы и нацепила грязные джинсы с тенниской. Затем она побежала в паб. В пабе она выторговывала себе плату за Жанетту Бруер.

— Ее мамаша, кажется, занимается проституцией? — осведомился Пиппи.

Лорна кивнула.

— Честно говоря, она молодец, старушка Джоани. Никогда не скажет ни о ком дурного слова.

— Тебе просто не приходилось слышать.

— А Жанетта стремится под мое прикрытие? Ее братец тоже торгует девицами.

Лорна задумалась.

— Наверное, она не хочет постоянно заниматься проституцией, просто ей надо подработать. Учти, она довольно симпатичная.

— Сколько ей лет?

— Четырнадцать, кажется, но пытается выглядеть старше.

Пиппи ухмыльнулся.

— Школьница?

— Вообще-то, да. Я ей ничего не обещала. Сказала только, что провентилирую этот вопрос. Мол, не знаю, какой будет твоя реакция.

Пиппи провел грязной рукой по небритому подбородку.

— Ты хочешь вознаграждение, да?

— Разумеется. И не менее ста фунтов. Причем деньги вперед. Я тебя знаю. Позолоти ручку — и она будет у тебя.

— Немалая сумма, стерва ты эдакая!

При этих словах Лорна залилась смехом.

— Кто бы говорил! Для тебя это мелочь.

— Надо будет поработать с этой Бруер. Я заставлю ее делать, что приказано.

Лорна знала, что это так. Пиппи терроризировал девочек. Ей тоже доставалось, но она нравилась Пиппи, к тому же она была согласна на все ради дозы наркотиков. Правда, в последнее время она выглядела отвратительно, и Пиппи охладел к ней.

Жанетта была идеальным экземпляром для его замысла, и он решил заняться ею вплотную. Надо сделать все, для того чтобы Джон-Джон перестал контролировать ее.

Лорне, однако, доставало ума не забывать о том, что Джон-Джон запустит ее в космос, если узнает о посредничестве, не говоря уже о ее матери. Вряд ли Джоани обрадуется тому, что Лорна приобщила ее дочь к проституции.

Она прыгает выше головы, она играет с огнем, но ей нужно, чтобы доза героина лежала в кармане джинсов. Воздействие наркотика гораздо сильнее, чем страх перед Бруерами. Но если Пиппи (или сама Жанетта) не проговорятся, все будет в ажуре.

Она пошла в туалет, чтобы получить очередную порцию вдохновения. Как только игла воткнулась в вену, все неприятности отошли на второй план.

Лорна сидела на грязном унитазе, прислонившись спиной к ржавым трубам. Запах чужих фекалий давно уже не раздражал ее. Она закрыла глаза, ожидая нирваны.

Джесмонд встречался со своим бухгалтером — он вел учет всех денежных операций босса и попутно выбивал долги из проштрафившихся. В отличие от других Бернард Ли никогда не брал лишнего. Заплатили так заплатили. Но любые проволочки делали из него настоящего монстра.

Способ выколачивания денег, придуманный Бернардом Ли, заключался в том, что он разбирался с семьей должника, а не с ним самим. По его логике, незачем было отправлять человека в больницу, когда он рыскает по Лондону в поисках недостающей суммы. Другое дело, если в больнице окажется его жена, — в конце концов, пусть отдохнет, пока муженек работает.

Бернард Ли полагал, что действует в соответствии с экономическими законами.

Близкие любили его, и было за что. Он проявлял доброту к своему окружению; он жил с симпатичной женщиной и двумя симпатичными мальчиками, их сыновьями; его супруга, кстати, считала, что он и в самом деле бухгалтер.

Между тем он окончил бухгалтерские курсы, но ведение конторских книг его не удовлетворяло. Он жил в поясе биржевых маклеров Суррея и по всем внешним признакам был представителем среднего класса. Но у него имелась одна странность, которая проявлялась с детства. Он любил причинять боль людям, не имея никакого повода для гнева в отношении несчастных. Он не страдал угрызениями совести, если дело касалось денег.

Бернард Ли был крупным мужчиной, довольно красивым, блондином к тому же. Он умел притягивать к себе людей. Он стал работать на Джесмонда, чтобы оплатить учебу в университете, и совершенно случайно нашел себя в этом. Он окончил учебу, зная, что ему понадобится вполне законное прикрытие для подпольного бизнеса. Спустя двадцать лет он стал богатым, преуспевающим членом общества. Помимо прочего, он получал прибыль от инвестиций в недвижимость и жил в свое удовольствие.

Джесмонд уважал его, а он уважал Джесмонда. Они не дружили семьями, да они и не нуждались в этом. Их редко видели вместе, но они работали единой командой и ценили друг друга. Такие отношения приносили им взаимную пользу.

Они пили капуччино в заднем крыле клуба, который принадлежал Джесмонду, и непринужденно болтали.

— Так что же ты хочешь?

Джесмонд пожал плечами. С годами он все больше толстел, но не мог отказаться от пристрастия к жирной баранине с рисом.

— Речь идет теперь о пятнадцати тысячах долларов. Поэтому я хочу, чтобы ты ему как следует всыпал. Или кому-то из его близких. У него есть сын-подросток. Приятный мальчик, одевается с иголочки, метит в Оксфорд. Как насчет того, чтобы припугнуть его?

Бернард Ли кивнул.

Дети — хорошее средство, помогающее заставлять людей раскошеливаться. Отец мальчика займет деньги у других кредиторов и будет думать о том, как оплатить долг. Его это мало интересует, так как он получит свою законную треть. Это — шальные деньги. Не было еще такого, чтобы кто-нибудь не заплатил Бернарду Ли.

Он записал последние инструкции в свой деловой блокнот. Впереди предстоят тяжелые дни, но он может сорвать неплохой куш.

Джон-Джон нарушил эту домашнюю пастораль. Он знал о существовании Бернарда Ли, который иногда помогал Полу, и не был смущен, увидев его. Тем не менее, он насторожился.

— Привет, Джон-Джон!

Из голоса Бернарда Ли следовало, что он искренне рад встрече с ним.

— Как дела?

— Неплохо, а у тебя?

Бернард Ли ощутил некую напряженность, но это его не обеспокоило. Парень работает на Пола, и Джесмонду это известно. Бернард Ли — сам себе хозяин. Но ему нравится Джон-Джон Бруер, он видел в нем себя в молодые годы. Джесмонд осторожно присматривался к гостю.

— Какое у тебя ко мне дело?

Это было сказано дружелюбно, и Джон-Джон обезоруживающе улыбнулся.

— Мне нужна одна информация.

Он придвинул стул и сел без приглашения, что не прошло незамеченным. Бернард Ли с трудом подавил смех, видя выражение лица Джесмонда.

— Тебя послал Пол?

Джон-Джон мотнул головой. Его локоны выглядели бледно на фоне пышной шевелюры Джесмонда.

— Ну, чего же ты ждешь?

Джон-Джон уважительно взглянул на Бернарда Ли, слегка подняв бровь. Джесмонд улыбнулся, обнажив рот, полный дорогих платиновых зубов.

— Все, что ты собираешься сказать, Джон-Джон, можешь говорить при Бернарде. — Теперь он был ямайцем. Это чувствовалось в его интонации.

Однако на Джесмонда произвело впечатление, как мальчик попросил его о разговоре тет-а-тет. Большинство знавших Бернарда Ли не осмелились бы на это. Джесмонд видел, что это забавляло компаньона, и это его успокаивало.

— Ты знаешь, что у меня пропала сестра?

Джесмонд состроил сочувственную мину. Он кивнул с серьезным выражением лица.

— До меня дошли слухи, что ты поставляешь детей педофилам.

Джесмонд метнул взгляд на Бернарда Ли. Затем он вскочил и двинулся на Джон-Джона. Бернард Ли последовал его примеру. Но прежде чем он сделал движение, Джон-Джон молниеносным ударом вывел Джесмонда из игры.

— У меня достаточно ребят, чтобы начать разборки, Джесмонд. Ты меня не запугаешь. Я жду ответа. Повторяю: ты поставляешь детей педофилам?

— Ну скажи ему, Джесмонд. Да и я послушаю.

Глаза Бернарда Ли были холодны, когда он смотрел на распластавшегося на полу здоровяка. Джон-Джон подумал, что он предпочел бы войти в клетку с тиграми, чем выдержать такой взгляд.

Джесмонд тяжело дышал; он понимал, что следующие несколько фраз либо помирят его с Бернардом Ли, либо приведут к разрыву. Он удивился, откуда Джон-Джон узнал, что застанет их вместе. Присутствие компаньона на руку этому парню.

Затем Джесмонд вспомнил, что о встрече условился сам Бернард Ли. Что это, ловушка? Если так, то он — труп.

Джон-Джон снова сел на стул. Вынув сигарету с марихуаной, он зажег ее и сделал глубокую затяжку. После этого он сказал:

— Считаю, что ты ответил утвердительно, не так ли?

Мэри наблюдала за тем, как Малыша Томми вывозят в кресле на открытый воздух. Выглядел он ужасно. Полученные ожоги привели к почти полному облысению. Кожа сделалась морщинистой, приобрела неприятный лиловый оттенок. Пострадали также руки — пухлые пальцы потрескались. Никто из пациентов не разговаривал с ним, да им и не о чем было говорить.

День выдался ясный. Дул ветерок, привнося в воздух довольно ощутимую прохладу. Мэри поплотнее запахнула на себе курточку, хотя знала: ее морозит от того, что ей вскоре предстоит увидеть.

Она бросила взгляд через лужайку и обнаружила, что Джоани внимательно смотрит на свою жертву. Одна из сестер покосилась в сторону Джоани, и Мэри показалось, что у нее замерло сердце. Джоани, однако, ничего не заметила.

Когда сестры стали разносить пациентам чай, Джоани уверенным шагом вышла из-за кустов. Она сделала вид, что направляется к двери в приемный покой. В руках у нее была большая плетеная сумка, на голове — широкополая шляпа. Лицо закрывали солнцезащитные очки от Армани.

Томми заметил ее раньше, чем сестры заподозрили неладное. Он был потрясен, увидев ее перед собой.

Открыв сумку, Джоани вынула бутылку. Когда она отвинчивала пробку, Томми прошептал:

— Прошу тебя, Джоани…

— Не смей произносить мое имя, паразит!

Томми осознал смертельную опасность, грозившую ему.

Теперь на них в упор смотрела сестра. Наконец-то у Джеффри Палмера посетитель, подумала она. Но почему-то он недоволен этим. Поправив халат, она направилась к ним.

— Извините, вы доложили о своем визите старшей сестре?

Томми попытался привести в движение свое кресло, но механизм заело. Это была старая модель — единственная, выдерживающая его вес.

— Привет, Томми. Или, вернее, Джеффри?

Джоани лучезарно улыбалась. Сестра покосилась на грязную бутылку из-под лимонада, которую та держала в руке.

— Я — его старая знакомая. Принесла ему кое-что.

Томми беспомощно застыл. Внезапно Джоани пожалела его. Ее сын умело поработал над ним. Но этого недостаточно — он не заплатил сполна! Зарождающаяся жалость мгновенно улетучилась.

— С вами все в порядке, мистер Палмер?

Томми смотрел на Джоани, боясь отвести от нее взгляд, чтобы она не сделала с ним что-нибудь.

— Где мой ребенок? Говори: где она — и на этом все кончится.

— Объясните, что здесь происходит?

Джоани повернулась к сестре и процедила сквозь зубы:

— Отойди, дорогая. Тебе лучше не вмешиваться. Поверь мне: лучше не встревать в это дело. — Она вновь повернулась к Томми. — Где она? Я хочу знать.

Она наконец отвинтила пробку с бутылки, и все почувствовали характерный запах. Томми съежился. Сестра в отчаянии закричала санитарке:

— Беги за помощью!

Томми поднял руку, пытаясь защититься.

— Клянусь, я не знаю, где она! Неужели ты думаешь, что я не сказал бы тебе? Я любил ее так же сильно, как и ты…

Джоани заплакала.

— Ты не знаешь, что такое любовь. Твоя любовь…

Она подняла бутылку, чтобы вылить содержимое ему на голову, но сестра вцепилась ей в руку, выворачивая ее.

Бутылка выскользнула. Содержавшаяся в ней кислота обрызгала ноги Томми и попала на туфли сестры.

Джоани выдернула руку, ударила сестру кулаком в лицо и бросилась бежать.

По пути она повернулась к корчившемуся от боли Томми:

— Я еще вернусь! Ты этим не отделаешься, учти!

Мэри уже ждала ее, запустив двигатель белой «сьерры», угнанной ночью.

— Ничего не получилось!

Мэри смеялась, давая выход эмоциональному напряжению.

— Теперь он знает, что ты можешь найти его. Он наверняка потеряет сон, утешь себя этим. Этот ублюдок от нас не уйдет!

 

Глава двадцать первая

— Так что же ты хочешь, Жанетта?

Пиппи улыбался, глядя на девочку. Она великолепна. Все в ней выдавало ребенка. Груди, правда, несколько крупноватые, но у нее отличные пропорции.

Он налил ей еще чаю. Пока он клал сахар, Жанетта огляделась вокруг. Квартира Пиппи разочаровала ее. Да, уютная, но какая-то запущенная. Мебель старая; «честерфилд» потертый, но удобный, чтобы на нем расслабляться. Стены покрашены в бледно-лимонный цвет, занавески из тяжелой хлопковой ткани с пропиткой. Кадр из фильма пятидесятых годов.

Сам Пиппи был при часах дорогой фирмы, а на мизинце его поблескивало бриллиантовое кольцо. Жанетта чувствовала, что он хочет произвести на нее впечатление, и была польщена этим.

Он передал ей чашку с чаем, и девочка приняла ее, делая все возможное, чтобы выглядеть взрослой.

— Просто мне нужно заработать немного деньжат на мелкие расходы, понимаешь?

Пиппи ухмыльнулся.

— Значит, ты решила для этого выйти на панель? — Его голос был пронизан сарказмом. — А ты не боишься, что мелкие расходы обойдутся тебе слишком дорого?

— Нет, не боюсь.

— А почему бы тебе не поработать по субботам на складах универсальных магазинов фирмы «Теско»?

Она потупила взор и заметила, что ковер у камина протерся до дыр.

— Тебе нужно заменить ковер, — сказала она.

Лицо Пиппи перекосилось от гнева.

— У тебя, девочка, видно, плохо с головой, если ты думаешь, что я приобщу тебя к делу!

Жанетта смотрела на него, не зная, как реагировать. Все вроде шло хорошо, она ему понравилась, и вдруг эта дикая необъяснимая вспышка.

Девочку охватил страх. Она забыла, зачем пришла. А пришла она даже не затем, чтобы устроиться на работу, ей хотелось наказать себя за пренебрежение к Кире. Да-да, наказать таким вот уродливым, изощренным способом.

Каждый раз, закрывая глаза, она видела Киру.

Кира очень хотела понравиться старшей сестре, но Жанетта гнала ее от себя, хотя Кира ей действительно нравилась. Она любила ее, но не знала, как выразить свои чувства. Теперь Жанетта заслуживает лишь одного — работы под началом этого страшного человека. Человека, который торгует детьми, калеча их судьбы.

Но, возможно, она разборчивее, чем полагала? С каждой минутой пребывания у Пиппи она находила в себе новое черты.

Ревность стала для нее единственной эмоцией, как только сестру привезли из родильного дома. Джон-Джон моментально влюбился в Киру, в ее огромные голубые глаза. Она походила на маленькую фарфоровую куколку. Все, все суетились вокруг нее. Кире совсем не нужно было предпринимать усилий, чтобы люди заботились о ней. А о Жанетте забыли. Постепенно между Кирой и Жанеттой возникла пропасть — пропасть, созданная самой Жанеттой. Она страдала из-за этого. И заслуживала еще больших страданий. Но неужели таких? Теперь она уже не была уверена.

Пиппи исподтишка наблюдал за столь неожиданной гостьей. Он читал все ее мысли по лицу, будто они имели зримую оболочку. За годы работы он перевидал массу девочек, подобных Жанетте, — они были козырем в его бизнесе. Обычно он использовал их на полную катушку, но Жанетта была слишком похожа на Джон-Джона, и он не знал, что делать.

— Скажи, как ты представляешь свою деятельность? Будешь принимать одного клиента в неделю? Двух? А может, четырех в день? Сколько ты хочешь заработать?

Жанетта не готова была ответить. Она полагала, что Пиппи без лишних расспросов ухватится за нее. Она инстинктивно чувствовала, что любое проявление слабости будет непростительной ошибкой, еще большей ошибкой, чем та, что она пришла сюда.

— Неужели у тебя столько девочек, что ты можешь преспокойно выбирать?

Ее голос был нарочито саркастическим.

— О, дорогая, я просто беспокоюсь о своих клиентах. А вдруг в решающий момент нагрянет твой братец?

— Очень забавно, Пиппи.

Она поднялась, чтобы уйти.

Пиппи продолжал сидеть, глядя на нее.

— Тебя прислал Джон-Джон? Скажи правду.

Она вздохнула, будто он произнес несусветную глупость.

— Ну конечно, ему не терпится пристроить меня! Пораскинь мозгами, сутенер!

Жанетта обошла его стул и медленно двинулась к выходу. Она ждала, что Пиппи остановит ее, но этого не произошло.

Она отодвинула задвижку, сломав ноготь. Ей хотелось поскорее выбраться из этого ужасного места.

Оказавшись на улице, она побежала. До дома Коулсов она добралась очень быстро, за считанные минуты.

В квартире оказалась лишь Карен. Впервые в жизни Жанетта была рада видеть ее.

После ухода девушки Пиппи несколько минут грыз ноготь большого пальца. Затем он взял мобильник и набрал номер.

— Мне кажется, мы погорели.

Выслушав ответ, он отключил телефон. Встреча была назначена на вечер, и он надеялся, что Джон-Джон до этого времени не появится.

Джоани по-прежнему переживала встречу с Томми. Ее раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, она сожалела о том, что задуманное так и не осуществилось, а с другой — она радовалась тому, что ей помешали.

Томми выглядел настолько ужасно, что его оставалось только пожалеть. Это раздражало Джоани. Ну почему, почему она должна думать о таких подонках? Если она права — а она убеждена, что это так, — то он — причина гибели Киры.

— С тобой все в порядке?

Джоани кивнула.

— Думаю, да.

— Тебе нужно как можно быстрее возвращаться в Лондон. Его они переведут в другое место, а тебя потащат на допрос. Ты позаботилась о том, чтобы прикрыть свою задницу?

Джоани и не собиралась делать это.

— Нет, не позаботилась…

Мэри вздохнула.

— Возьми себя в руки, дорогая, и придумай себе алиби, хотя это глупо.

Джоани натянуто улыбнулась.

— Поезжай в Лондон. У тебя еще есть время, чтобы придумать что-нибудь. Есть хочешь?

Джоани мотнула головой.

— Пожалуй, выпила бы.

Мэри засмеялась.

— Выпьем вместе.

Джесмонд оказался в сложном положении. Не будь здесь Бернарда Ли, он бы моментально вывел парня из игры. Но теперь ему придется выкручиваться из этой ситуации, не признавая своей вины.

— Я никогда не занимался ничем подобным! Как ты смеешь обвинять меня в присутствии друга?

— Слухи иногда соответствуют действительности, Джесмонд.

Это уже сказал Бернард Ли. Похоже, они с Джон-Джоном все отрепетировали заранее.

Джесмонд поднялся, испытывая боль, и, полный решимости биться до конца, громко проговорил:

— Что тут такого, если по просьбе клиентов я иногда устраиваю вечеринки с участием школьниц? На самом-то деле они не дети, просто выглядят моложе своих лет! Тебе ли обвинять меня, Джон-Джон, с учетом того, что мы занимаемся одним делом. Может, еще скажешь, что в ваших салонах нет школьниц?

Джон-Джон нахмурился:

— Не пытайся уйти от ответа. Я прекрасно знаю, кто ты и на что способен. В наших салонах школьниц нет, и тебе это известно. Пол никогда не опустится до такого. Ты же устраиваешь шоу с участием детей. Мне о них все известно.

Бернард Ли выглядел потрясенным. Для него это, видимо, было новостью.

— Что такое, Джон-Джон?

Джон-Джон резко повернулся в сторону Джесмонда.

— Спроси у своего компаньона.

Какое-то время Бернард Ли и Джесмонд смотрели друг на друга в упор. Наконец Джесмонд передернул плечами, будто устав от всего этого.

— Не имею понятия, о чем он… Пусть предъявит доказательства, а у него их нет, я в этом уверен.

Он говорил спокойно, стараясь убедить Бернарда Ли в своей невиновности.

— У меня совсем другие сведения, — возразил Джон-Джон.

— Какие же?

Джесмонд вскинул руки, взывая к справедливости.

— Ну, какие? И скажи, откуда ты черпаешь эту информацию. Я виновен во многом, но никак не в педофилии!

— Мне нужно знать лишь одно: у тебя были связи с Томми Томпсоном или с Джозефом Томпсоном, его отцом?

— Будь я проклят! Ты хочешь вовлечь меня в это дело?

Теперь его страх сменился искренним гневом. За кого этот Джон-Джон выдает себя — за Верзилу Джона, грозу старого Лондона? И главное: откуда у него эти сведения?

— Послушай, может, ты и являешься правой рукой Пола Мартина, но это не дает тебе право приходить и третировать меня. Вот что я тебе скажу, мальчик: ты идешь по ложному следу, и если не можешь доказать мою вину, убирайся подобру-поздорову.

Фраза была рассчитана на Бернарда Ли, и тот понимал это.

— Рассказывай, Джес: что стряслось?

Джон-Джон украдкой наблюдал за обоими. Он видел, что Джесмонд явно запаниковал.

— Ты… Ты поверил этому мальчишке, Бернард, после долгих лет совместных занятий бизнесом?

Бернард Ли кивнул.

— Педофилы щедро платят за товар…

Больше всего он боялся испортить свою репутацию. Слушок о том, что и он причастен к педофилии, был ему ни к чему. У него были свои жизненные принципы. Он считал, что развращение детей заслуживает смертного приговора, не меньше.

Джесмонд был прижат к стенке, и он понимал это, но сдавать свои позиции не собирался.

— А Пол знает, что ты здесь, Джон-Джон? — спросил он.

— Это не имеет значения, Джесмонд.

— Вот что я тебе скажу: обсуди-ка лучше этот вопрос со своим боссом, а затем возвращайся ко мне.

Джон-Джон обернулся к Бернарду Ли:

— Он что, шутит?

— А кто работает в паре с тобой, мальчик? — уточнил тот.

— Большой Эрл. Есть и еще ребята. Зачем это вам?

— Пригласи их сюда, думаю, они понадобятся.

Джесмонд не верил своим ушам.

— Ты не посмеешь!

— Рассказывай лучше добровольно, или мы силой выбьем признание. Верно, Джон-Джон?

Впервые в жизни Джесмонду угрожали. Даже в школе с ним предпочитали не связываться.

— Тебе не понравится то, что я скажу, Джон-Джон, предупреждаю сразу.

Джон-Джон небрежно повел плечами, хотя сердце готово было выпрыгнуть из его груди.

— Ничего, я выдержу.

Джесмонд покачал головой.

— Я бы на твоем месте так не говорил.

Лорна расплылась в улыбке, увидев Жанетту у своих дверей.

— Входи, подружка, — пригласила она.

Жанетту едва не стошнило. Из туалета несло нестерпимой вонью.

— Ну, как твои делишки?

В квартире никого не было, и это было странно. При ярком дневном свете комната выглядела хуже обычного.

В маленькой кухоньке у раковины лежал набитый мусором черный пакет. Над ним, противно жужжа, роились мухи.

— Пиппи не захотел брать меня, выгнал в шею. Ты ему говорила что-нибудь?

— Как — не захотел?

Лорна не поверила своим ушам. Выходит, ему нужно возвращать сотню за посредничество? Но от нее ничего не осталось, все ушло на героин и сигареты.

Она запаниковала.

— Послушай, Жанетта, не бери в голову. Я уговорю его! Это все из-за твоего братца, Джон-Джона. Дело в конце концов выгорит, вот увидишь.

Жанетта ухмыльнулась.

— Сказать правду, я даже рада этому.

Лорна посмотрела на нее как на сумасшедшую.

— Да-да, рада. Я не хочу стать такой, как ты. Я понимаю, что я не подарок, но я никогда не опущусь до твоего положения. Ты — пропащая женщина, тебе не надо было иметь детей. Я заслуживаю лучшего.

Лорна покраснела, выпрямилась во весь рост и рявкнула так, что мухи испуганно взвились под потолок:

— Убирайся отсюда!!!

— Я уйду, Лорна, не беспокойся, — сказала Жанетта. — Жаль, что ты так испоганила свою жизнь.

Она вышла из квартиры и спустилась вниз. На улице она увидела Джеспера, ожидавшего ее.

— Что ты сказала Лорне?

— Да так, ничего. Проводишь меня к маме? Я хочу сделать уборку к ее приезду. Мне хочется помочь ей.

— Конечно, провожу.

— А вечером сходим куда-нибудь? В кино, например?

— Теперь между нами все в порядке, Жанетта?

Она схватила его за руку и улыбнулась.

— Думаю, да.

Пол сидел в конторе у адвоката. Ему претило отдавать часть имущества Сильвии, но он понимал, что этого не избежать. Глубоко вздохнув, он поставил свою подпись.

Его адвокат, шотландец средних лет, Дэнни МакБейн, был достаточно хитер. Такие клиенты, как Пол Мартин, приносили ему хороший доход. В случае скандала он всегда мог уйти в отставку — старость его была обеспечена. Он не знал, что такое моральные принципы, и никогда не испытывал угрызений совести. И разумеется, он был прекрасно осведомлен о бизнесе Пола, хотя предпочитал не афишировать это. Если в какой-то момент Пол и потерпит фиаско, он останется на плаву. В конце концов у него семья и двое любовниц не содержании.

— Все женщины — стервы, Дэнни, — сказал Пол. — Когда я познакомился с Сильвией, она была нищей. Жила за счет государственных подачек! Теперь она владелица двух роскошных домов, обставленных уже за мой счет! — Залпом осушив коньяк, он мрачно подвел итог: — Надо бы укокошить ее.

Дэнни улыбнулся:

— Конечно, это дешевле, но дети…

— О да, дети! Это отдельная статься расходов.

— Когда твоим девочкам исполнится по семнадцать, ты будешь платить за их лошадей по своему усмотрению.

— А мне один черт!

— Не скажи! Девочки прибегут к тебе как миленькие: «Папа, дай денег!» Это будет твоя козырная карта, Пол!

Пол ухмыльнулся.

— Золотые слова, Дэнни. Мне нужна козырная карта.

— Скажи, Пол: а зачем ты на ней женился, если она такая стерва?

Пол пожал плечами.

— Она когда-то хорошо выглядела. Даже ее высокомерие имело свой шарм. Мне оно нравилось, не знаю, почему. Но потом Сильвия стала проявлять высокомерие по отношению ко мне, а это не очень-то приятно.

— А какая она в постели?

— Да никакая… Она почти не двигалась. Я иногда щупал ее пульс, когда мы занимались этим делом, — проверял, жива ли!

Оба рассмеялись.

— Надо же! А я-то думал, что только у моей жены такой темперамент. Выходит, нет.

— Все жены такие, — Пол улыбнулся.

— После развода с Сильвией ты станешь завидным женихом.

— Нет уж, хватит!

— Не зарекайся. Кстати, как поживает Джоани? — Дэнни был в курсе всех его дел.

Пол пожал плечами.

— Да не очень… Никаких новостей нет.

Дэнни огорченно покачал головой.

— Какая ужасная история!

— Джон-Джон собирается сегодня в Шеффилд. Я не буду ему мешать.

— Хороший он парень, этот Джон-Джон. Ты сделал удачный выбор, Пол.

— Да, ничего.

— Он все знает о твоих делах?

Пол покачал головой.

— Нет, конечно.

Он встал, недовольный тем, какой оборот принимает беседа.

— Мне пора.

Дэнни вежливо попрощался. Всегда хорошо напомнить людям, что тебе известно о них. Это ставит их на место.

Ди Бакстер наблюдал за тем, как Джоани вытаскивает из такси свою сумку. Он обязан был призвать ее к порядку, но, если признаться, сожалел об этом.

Джоани расплатилась с шофером. Из дома выбежала Жанетта и бросилась на шею матери. Джоани нежно прижала девочку к себе. Затем Жанетта подняла сумку и понесла в дом.

— Пойдемте, сэр?

Ди Бакстер взглянул на помощника. Тот был болезненно худ да к тому же гнусавил.

— Не спеши, Риттер. Пусть выпьет чаю, прежде чем мы ворвемся к ней в дом.

— Вы хотите дать ей психологическое преимущество, да, сэр?

Ди Бакстер закрыл глаза от отчаяния.

— Нет, Риттер, просто по ней видно, что ей нужна чашечка чая. Если, именно если, она вернулась из Шеффилда, у нее все пересохло во рту. У нас нет прямых доказательств, что она ездила туда, а в нашей стране человек считается невиновным, пока его вина не доказана. Надеюсь, ты понял меня?

Риттер кивнул.

— Да, сэр.

Однако Ди Бакстер не мог положиться на суждения этого озлобленного человека.

Он вынул мобильник и попытался дозвониться до Пола.

Пол не отвечал.

Он закурил, прикидывая, сколько понадобится времени на приготовление чая, — управится Джоани за десять минут или нет?

Джоани и Жанетта поднялись в квартиру. Она была безукоризненно чистой — Жанетта постаралась на славу.

— Спасибо, Жанетта, дорогая. Приятно вернуться в такой дом!

Джоани была растрогана. Она поняла, что Жанетта старалась ради нее. Чистота и уют были важны для Джоани, так как они наполняли ее жизнь хоть каким-то смыслом. Она должна была сохранить семейный очаг.

В ванной тихо урчала стиральная машина. Из кухни пахло жареным цыпленком. И все это — Жанетта, которая никогда не отличалась любовью к хозяйственным делам.

Глядя на дочь, Джоани почувствовала, как бремя забот спадает с ее плеч. У нее осталось двое детей — это своего рода семья, а что касается Жанетты, то она очень любила этого трудного ребенка.

— Мне жаль, мама.

Джоани крепко прижала девочку к себе, наслаждаясь внезапно охватившим ее чувством.

— Ты так внезапно уехала, мама. Я беспокоилась о тебе.

— Я бы предупредила тебя, но ведь ты теперь не живешь здесь.

Жанетта чуть не заплакала. Но сдержалась и не стала возражать матери.

— Пойду приготовлю чай.

Звонок в дверь застал ее на кухне. Она побежала открывать. Увидев на пороге Ди Бакстера, она попыталась захлопнуть дверь. Что-то подсказало ей, что фараон принес дурную весть.

— Уходите, мистер Бакстер.

— Жанетта, я пришел к Джоани как частное лицо. Тебе не о чем беспокоиться.

Он направился в кухню.

— Пахнет вкусно!

— А, это ты, — сказала Джоани.

— Джоани, я оставил своего напарника в машине, так что давай провернем все по-быстрому. Ты была в Шеффилде, дорогая, и тебе понадобится алиби. Поэтому я здесь.

— Изволите шутить, мистер Бакстер?

Он многозначительно посмотрел на ее сумку.

— Сделай одолжение, Джоани: не держи меня за идиота!

Она не сдержала улыбки.

— Да разве я могу, мистер Бакстер?

— Я хочу помочь тебе в этом деле, пойми это. Давай заваривай чай, а я расскажу тебе, что нам известно и что необходимо сделать тебе.

— Похоже, ты нравишься фараону, мама, — захихикала Жанетта.

Взглянув на дочь, Джоани тихо сказала:

— Оставь нас одних, милая.

Жанетта вышла без лишних слов.

Джоани уселась напротив Ди Бакстера, предварительно поставив перед ним чай.

— Ну, выкладывайте, что вам известно.

— Вчера ты совершила нападение на Томми Томпсона.

— Я?!

— Дай мне договорить, Джоани. — Он сделал большой глоток и продолжил: — Я лично не сомневаюсь в том, что это была ты, но сестра не смогла точно описать твою внешность. Малыш Томми взял свои показания назад. Твое алиби готова подтвердить Моника, да и девицы из салона наверняка не откажутся присоединиться к ней.

Джоани с изумлением слушала его.

— Ты здорово залепила сестре. У нее под глазом синяк! Не забудь, Джоани: ты была в салоне. Прошу тебя, придерживайся этой версии. Мой шеф благоволит к тебе, ну и я, разумеется. Однако в следующий раз мы не сможем помочь. Заруби это себе на носу. Нанимай впредь для своих дел кого-нибудь другого, ясно?

Она кивнула.

— Большое спасибо вам, мистер Бакстер.

Он грустно улыбнулся.

— Сбавь на время активность, Джоани. Это было бы замечательно.

Она потянулась за сигаретой; он видел, как дрожат ее руки.

— Дай я тебе помогу.

Он чиркнул зажигалкой.

— Моника согласилась поддержать меня? Мы не очень-то дружим…

— Моника за несколько фунтов готова на что угодно. Но, Джоани, по правде говоря, на сей раз она не взяла ни пенни.

— А что-нибудь известно об отце Томми?

— Вчера мы, было, решили, что нашли его: на окраине Лондона выловили тело. Увы, это оказался не он. Но он неизбежно появится. Дерьмо всегда всплывает на поверхность.

— Да уж… — вздохнула Джоани.

— Я не хотел арестовывать тебя. Ты просто собиралась выполнить нашу работу.

Джоани улыбнулась.

— А вы знаете, я даже рада, что не прикончила его. Не хочу опускаться до его уровня. Но когда я думаю о своей Кире…

Ди Бакстер тяжело вздохнул.

— Послушай, Джоани: у нас нет твердой уверенности в том, что он виноват. К тому же мы не знаем, что случилось с Кирой.

Она покачала головой:

— О, мистер Бакстер. Вы это прекрасно знаете…

 

Глава двадцать вторая

Джесмонд достал сигарету с марихуаной. Чтобы раскурить ее, понадобилось время, но Джон-Джон может и подождать. Теперь он добьется правды во что бы это ни стало.

Было бы глупо думать, что он здесь только потому, что Кэндис разоткровенничалась с ним. Он бы и так достал Джесмонда.

События последних месяцев многому научили его. Он стал мудрее и… хитрее. Мудрость подсказывала ему, что та жизнь, какую он ведет сейчас, ничем хорошим не закончится.

Даже Пол, и тот остался на бобах. Толстушка Сильвия ободрала его как липку. Конечно, Пол восполнит потери, и скоро, но какой ценой, вернее, за счет кого, — Джон-Джон жалел бедных девчонок, которым придется вкалывать, не покладая рук и… других частей тела. А хитрость, хитрость позволяла ему расправляться с такими, как Джесмонд.

Джон-Джону не так уж много лет, и у него все впереди. В школе ему не раз говорили, что у него светлый ум. В принципе он может стать кем захочет. Англия — свободная страна, предоставляющая всем равные возможности. И он воспользуется ими. Но прежде всего он рассчитается с убийцами Киры.

То, что его мать проститутка, нисколько его не смущало. Скорее напротив: превратило его в бойца, он научился защищать себя от насмешек других ребят и одновременно защищать мать.

Джон-Джон всегда любил ее. Кем бы она ни была, она достойная женщина. Она — честная, а честность в наше время почти ископаемая редкость. Но главное — она потрясающая мать. Она дала им столько, сколько не дала бы ни одна другая женщина.

Он повторял это про себя как мантру.

Истина будет установлена, Джон-Джон в этом нисколько не сомневался. И Джесмонд лишь первая ниточка, за которую стоит потянуть. Он и без Кэндис вышел бы на него, хотя она молодец, не побоялась подсказать, что он связан с педофилами.

В душе Джон-Джон был рад тому, что Бернард Ли оказался свидетелем их разговора. Похоже, Джесмонд боится его даже больше, чем самого Джон-Джона.

Однажды Бернард Ли спалил целый дом за какие-то 75 фунтов. Главное — не деньги, сказал он тогда, главное — принцип. Уж если он пошел на такое ради 75 фунтов, то что же он сделает с педофилом?

Джон-Джон знал, что похожие мысли морщинят лоб Джесмонда, — потому-то он и тянет время.

— Говори же, нам некогда.

Голос Бернарда Ли был на редкость раздраженным. Джесмонд затягивался сигареткой, когда увесистый кулак компаньона врезался в его правое ухо.

— Ты что, издеваешься надо мной? Я бы за это время слетал на Луну! Тебе задали вопрос, не тяни резину, отвечай!

Джесмонд был оглушен, но отнюдь не ударом, а страхом. Если его тайные дела выплывут наружу, он погиб. Правда, многое будет зависеть от того, удастся ли ему умягчить Бернарда. Деньги, конечно, сыграют свою роль, но только деньгами здесь не обойдешься.

Он вспотел, но, самое плохое — он потерял способность адекватно реагировать на происходящее. Никогда ранее он не испытывал такого страха.

— Все началось несколько лет назад…

Чтобы успокоиться, он зажег еще одну сигаретку. Вдыхая дым, Джон-Джон с трудом удержался от улыбки. Такой огромный мужчина — и курит эту дрянь? Как бы то ни было, но марихуана снимает напряжение. Пустая затяжка… Как сказать — кому-то и она помогает.

— Так что же началось несколько лет назад?

Бернард Ли говорил очень тихо, и Джон-Джон придвинул стул поближе, чтобы не упустить нюансов. Он понимал, что разговор будет вести компаньон Джесмонда.

Джесмонд стал нервно теребить кончики волос.

— Однажды ко мне обратился знакомый румын, торговец девочками. — Он почти заикался от напряжения. — Вернее, даже не сам румын, а один из его помощников. Он спросил, не нужны ли мне девочки. — Он взглянул на Джон-Джона, пытаясь найти в его глазах понимание. — Девочки работали на меня бесплатно. Я отбирал у них паспорта и заставлял отрабатывать те деньги, которые были потрачены на английскую визу. Многие из них и дня бы не прожили без меня. Я им нужен.

Бернард Ли рассмеялся.

— Прямо добрый дядюшка! Вот сволочь! У этих румынок сифилис — это всем известно, а где сифилис, там и СПИД.

— Не у всех…

— Заткнись! С иммигрантками лучше не связываться, себе дороже. Они не знают языка и создают кучу проблем!

— Ты и сейчас занимаешься этим? — обратился к Джесмонду Джон-Джон.

Джесмонд глубоко вздохнул. Наркотик наконец подействовал на него. Он слышал биение собственного сердца.

— В общем-то, да. Это легкие деньги, кто ж будет отказываться, когда они сами плывут в руки!

Услышав это, Бернард Ли проявил заинтересованность.

— И сколько же ты стрижешь?

Джесмонд широко улыбнулся, обнажив свои золотые (до этого были платиновые) зубы, давно уже вышедшие из моды.

— Примерно шестьдесят тысяч за неделю.

Он явно хвастал — такова была его натура. Он не мог без этого.

— И ты все забирал себе, да?

Злость Бернарда Ли не осталась незамеченной.

— Но послушай: о моем бизнесе никто не знал…

— Ничего себе хапанул! — Бернард Ли осуждающе покачал головой. — Черномазая тварь! Да только за это тебя надо придушить!

Джон-Джон поднялся. Ему это стало надоедать.

— Я плевать хотел на ваши разборки, я хочу знать, замешаны ли в твоих делах дети?

Оба компаньона вздрогнули, возвращаясь к теме. Джесмонду показалось, что в груди у него застрял кусок бетона, — настолько велик был испытываемый им страх. Он предчувствовал, что скандал будет грандиозным. Оставалось только одно — представить себя невинным свидетелем. Или почти невинным.

— Дети были частью сделки, но сам я не занимался этим.

— Дети? Ты что, где-то запирал их? — не выдержал Бернард. В его голосе сквозило отвращение.

— Это уже пройденный этап. Я и сам осуждаю детскую порнографию, — промямлил Джесмонд. — Может, промочим горло? Я хочу выпить.

Бернард Ли сделал знак Джон-Джону.

— Мы все хотим выпить. Принеси нам, сынок, бутылочку, думаю, она будет не лишней.

Джон-Джон поднялся и подошел к бару. У стойки сидели телохранители Джесмонда. Они явно нервничали. В присутствии Бернарда Ли они не имели права приближаться к боссу.

— Бутылку виски и бутылку коньяка.

Рыжий детина с выпирающими из-под майки бицепсами спросил:

— Там у них все нормально?

Джон-Джон подмигнул ему.

— А ты кто такой, чтобы задавать вопросы? Сиди и помалкивай, а лучше вали отсюда — так будет лучше.

Вопреки ожиданиям дружков, парень молча проглотил оскорбление. Он шкурой почувствовал, что босса прижали к стенке. Кто знает, чем закончится эта разборка. Может, и ему вскоре придется работать на Пола. А раз так, лучше стерпеть.

— Не горячись, не надо, — сказал он Джон-Джону.

Джон-Джон рассмеялся:

— А я и не горячусь, со мной все в порядке.

В голову ему закралась нехорошая мысль: чем бы это ни кончилось, он не окажется в накладе. Если получится, он заберет девочек Джеймса себе. Переведет их в другое место и сделает деньги.

На несколько секунд он забыл о Кире. Как это могло произойти? Работа на Пола изменила его сознание.

Моника открыла дверь и, увидев Джоани, радостно улыбнулась. Она скучала по подруге, а то, что люди перестали здороваться с ней, только подливало масла в огонь.

Джоани любили раньше и любят теперь. Без нее Моника не сблизилась ни с кем. С Джоани у нее были друзья и деньги, она могла пойти с ней куда угодно в любое время суток. Ей не хватало мелких проявлений доброты со стороны Джоани, ей не хватало визитов в ее квартиру, но главное — поддержки во всем. Особенно сейчас, когда она растратила все деньги, полученные за интервью.

— Заходи, Джоани, дорогая.

Джоани крепко обняла ее.

— Ты — молодчина, Моника. Заступилась за меня, я этому рада.

Казалось, она готова была расплакаться.

Моника пожала плечами.

— Ты моя подруга, единственная подруга. Прости меня за все дурное, что я совершила.

Джоани улыбнулась.

— О Мон, ты со мной, и это все.

— А как насчет Лейзи Кэролайн! Представляешь, она перестала носить короткие юбки! Это подарок нам всем. У нее ужасные ноги! Прямо как бревна…

Джоани рассмеялась, по-настоящему рассмеялась впервые за долгое время. Моника — чудо, она заставляет забыть все невзгоды: как ляпнет что-нибудь невпопад — сразу становится веселей.

Она прошла в гостиную, и Моника налила по стаканчику.

— Как поживает Бетани? — осведомилась Джоани.

Моника погрустнела.

— Давай не будем ссориться!

Джоани поняла подругу. Они всегда ссорились из-за детей.

— С ней все в порядке, дорогая. По-прежнему заноза в одном месте.

— Значит, изменений нет?

И между ними все стало как прежде. Обе не знали, надолго ли затянется перемирие, и потому наслаждались моментом как могли. Не пройдет и недели — они снова начнут ссориться, но пока можно и поговорить.

— А где она, кстати?

Дети Джоани всегда говорили, куда идут. А Моника даже не спрашивала Бетани.

— А пес ее знает, Джоани… С тех пор как пропала Кира, она сама не своя.

На сей раз Моника казалась озабоченной. Несведущему человеку могло показаться, что ее волнуют чувства дочери.

— Они были подругами, Мон. Мне нравилось видеть их вместе. Кира любила Бетани, а Бетани любила Киру.

Впервые Джоани говорила о дочери без слез. Хотя по-прежнему думала о том, что испытала девочка перед смертью.

Моника почувствовала напряженность и громко произнесла:

— Кто бы мог подумать, что Ди Бакстер так хорошо проявит себя. Обычно он преотвратный тип!

Джоани грустно улыбнулась:

— У него не было выбора. Думаю, Пол провел с ним соответствующую беседу.

Моника нежно заключила подругу в свои объятия.

— Со временем все утрясется, Джоани. Я очень беспокоилась о тебе, дорогая.

Джоани почувствовала характерный запах пота, всегда исходивший от Моники. Но сегодня и он ей нравился. Ей не хватало подруги. Та могла быть совершенно несносной эгоисткой, но все же чаще проявляла добродушие.

Кроме того, Моника умела слушать других, а это было именно то, в чем нуждалась сейчас Джоани: излить душу близкому человеку.

— Сколько ты получила за интервью, Мон?

Моника перестала улыбаться, ее лицо обрело угрюмые черты.

— Немного, но достаточно, чтобы подсластить себе жизнь.

— Я так и думала! — рассмеялась Джоани.

Моника вздохнула с облегчением. Тема прозвучала, и это хорошо: кажется, она прощена. Джоани все поняла как надо.

— У меня осталось несколько фунтов. Хочешь, я поделюсь с тобой.

Несколько фунтов добавил Ди Бакстер, но об этом Моника предпочла умолчать.

Она снова наполнила себе стакан.

— Странно, эта бутылка вчера вечером не была такой пустой! А, да ладно, кажется, я еще ночью хлопнула стаканчик. Знаешь, Джоани, у меня такое чувство, будто мы с тобой и не ссорились. Я рада, что ты понимаешь меня!

Джоани печально кивнула.

— Да, понимаю, подружка.

— Я бы поехала с тобой в Шеффилд, если бы знала.

— Спасибо, Мон.

— Мне кажется, все обошлось?

Джоани молча улыбнулась, не желая говорить, что она действительно чувствовала: Моника все равно не поймет. Да она и сама не понимала себя.

Она была избавлена от расспросов с приходом Бетани. Джоани вспомнила, что, разбирая куклы Киры, решила отдать часть Бетани. У нее мало игрушек, а Кира была бы не против, если куклы достанутся подружке. Она была уверена в этом. Но другое дело — захочет ли Бетани их взять.

— Это как раз та девочка, которую я хотела увидеть! — сказала она.

Ребенок побледнел.

— Зачем вы хотели видеть меня? Я ничего не знаю, клянусь!

Бетани была напугана. Джоани и Моника переглянулись. Затем Моника пожала плечами, как бы сказав: «Понять не могу, что происходит».

— С кем ты так разговариваешь, негодяйка! — вспылила она.

Ну вот, опять… Только-только наладились отношения с Джоани, а эта мерзавка все испортила!

— Не кричи на нее. Иди сюда, Бетани, дорогая.

Джоани протянула к девочке руки, желая обнять ее. Бетани это всегда любила, так как на ее долю не перепадало объятий от матери. Но сейчас она не двигалась с места, будто приросла к полу.

— Я ничего не знаю, честно!

Теперь она уже плакала.

— Ты чего пришла? Ты нам здесь не нужна!

Моника бросилась к дочери, но Джоани успела перехватить ее руку. В глазах Бетани застыл страх. Но Джоани знала, что это был страх не перед матерью.

— В чем дело, Бетани? Скажи мне, дорогая.

— Я не хочу говорить об этом. Они подумают, что это из-за меня!

— Что ты болтаешь, Бетани? — закричала Моника и, сбавив немного тон, обратилась к подруге: — Представляешь, как мне тяжело? Эта девчонка — такая дрянь, она сводит меня с ума!

— Заткнись, Моника!

Голос Джоани был резким. Девочка выглядела ужасно, и Джоани беспокоилась за нее. Она подошла к ней и опустилась на колени. Что-то здесь не так. Она не знала, что именно, но узнает.

— Ты кого-то боишься, Бет? Успокойся, расскажи мне. Я разберусь, а если я не разберусь, Джон-Джон разберется. Так что не бойся, милая, расскажи нам, в чем дело.

Она улыбнулась девочке, пытаясь успокоить ее, а также узнать, что она хочет сказать.

— У тебя не будет никаких неприятностей, обещаю, тебе!

Бетани выглядела потрясенной. На ее бледном щекастом личике легко читалась тревога, а глаза быстро наполнялись слезами. Моника считала лишним приучать дочь к аккуратности.

— Ну, детка, так что же волнует тебя?

— Нет, Джоани. Не мучай меня, пожалуйста. Они найдут меня, я не сомневаюсь в этом. Вы не знаете, какие они!

Теперь она рыдала, сжимая свои кулачки. Джоани заметила, что ее ногти обкусаны до самой кожи. Девочка сильно похудела, хотя по-прежнему казалась пышкой. Джоани поняла, что она — комок нервов, но Моника не замечала, что творится с ее дочерью.

Джоани погладила Бетани по плечу.

— Расскажи мне, ничего не будет, я обещаю.

От Бетани пахло вином. Этот запах был хорошо знаком Джоани. Перед ней была Моника номер два.

— Иди в спальню, Бет, я скоро приду.

Девочка убежала, радуясь возможности покинуть их.

— Она пьет, Мон…

Моника недовольно поморщилась.

— Это меня не удивляет, дорогая. Вспомни случай с Кирой и бакарди.

Джоани растроенно покачала головой.

— Нет, Мон, от нее пахнет как от пьющего человека. Она употребляет алкоголь систематически.

Сказать по правде, Монику абсолютно не волновало, что делает и чего не делает ее дочь. Бетани — нежеланный ребенок, жертва бракованного китайского презерватива, не более. Она будет жить в этом доме до тех пор, пока не достигнет совершеннолетия, затем Моника с облегчением помашет ей ручкой вслед. Она считала, что так поступают со своими детьми большинство людей. Не дают умереть с голоду, и только.

Но она знала, что Джоани имеет на сей счет совсем другую точку зрения, а потому делала вид, что проявляет заботу. Она нехотя стерла улыбку с лица, надеясь, что этого будет достаточно.

— Мон, дорогая, твоя девочка пьет, — упорствовала Джоани.

— Это объяснимо: яблоко от яблони, как известно…

Монике все это уже наскучило. Бетани никогда не интересовала ее. Даже когда дочь пребывала в младенческом возрасте, она заботилась о ней чисто символически. Хотя по сравнению с Лорной, это был образец материнской любви.

Джоани закрыла глаза от отчаяния. У этой женщины есть все, но она упорно не хочет понимать этого. У нее есть дочь, которая ее любит, но ей все равно. Моника не знает, как это ужасно, когда пропадает ребенок, но и от этого она отмахнулась бы, как отмахнулась от всего в жизни.

Хотя, если поразмыслить, Моника и не могла быть другой. Она относилась к дочери так же, как когда-то относились к ней самой.

Мать Моники еще жива и, по слухам, вполне преуспевает, даже открыла магазинчик на окраине Лондона, но она ни разу не навестила свою дочь. По сути, она ее бросила много лет назад, когда Моника была еще школьницей. Вот вам и объяснение того, что Моника не способна на глубокие чувства. Это не в ее характере.

— Пойду посмотрю, как там Бетани, — сказала Джоани.

Но Моника не слушала ее — она подливала себе вина. Она уже забыла о Бетани.

— Скажи ей, что она наказана, чертова девица!

— Как ты думаешь, Мон, о чем она говорила? Кто ее так запугал?

Моника подняла глаза к потолку.

— Ты же знаешь — она у меня большая выдумщица. Не обращай внимания! Просто развязала свой болтливый язык, вообразив какую-то хрень! — Она сделала большой глоток вина. — Представляешь, целыми днями ошивается около этой Лорны… Переехала бы она от нас, что ли…

— Она тянется к Лорне из-за того, что чувствует твою нелюбовь.

— Да оставь ты ее, Джоани! Эта девчонка не стоит внимания!

— С Бетани случилось что-то серьезное, Моника. Пожалуй, я пойду к ней, хорошо?

— Поступай, как знаешь.

Моника была раздражена, так как ей хотелось побыть с Джоани наедине, но Бетани спутала все карты. Она взглянула на пустые бутылки и сказала, вздохнув:

— Спущусь в магазин, куплю еще вина.

Джоани прошла в спальню к Бетани. Девочка лежала на кровати, свернувшись калачиком. На ее грязноватых щеках остались следы слез. Ей нужно принять ванну и сменить одежду. Джоани, как всегда, испытывала желание привести Бетани в порядок — она часто делала это на протяжении последних лет.

Присев на край кровати, она нежно положила руку на плечо девочки.

Бетани избегала ее взгляда.

— Я не уйду, пока ты не расскажешь, что с тобой приключилось.

Бетани не ответила, однако спокойный голос Джоани вызвал очередной приступ плача.

Джоани — единственная, кто проявлял к ней доброту на протяжении всей жизни. Она всегда разрешала ей остаться с Кирой в канун Рождества и на следующее утро дарила подарок. Моника обычно приходила к обеду. От нее разило вином, но Бетани все равно была счастлива, потому что встречала праздник в атмосфере семьи. Джоани каждый раз дарила ей что-нибудь нужное — пижаму, тапочки и обязательно игрушки.

А она отплатила за ее доброту предательством.

— Прошу тебя, Бетани, расскажи, что с тобой происходит. Я помогу тебе, если это в моих силах.

Продолжая плакать, Бетани села на кровати. Обняв Джоани, она прошептала:

— Если я расскажу, ты обещаешь не винить меня? Обещаешь, Джоани?

Джоани легким движением откинула со лба мокрые волосы девочки.

— Сначала расскажи, дорогая. Я не могу ничего обещать. Я ведь не знаю, что с тобой произошло.

— А мы можем пойти к вам в дом?

Джоани кивнула.

— Только не впускайте мою маму, хорошо?

— Это касается Киры, да?

Бетани кивнула. Огромные темные глаза девочки были полны слез. Ей недавно исполнилось одиннадцать лет, но знала она гораздо больше, чем знают иные матери.

— Одевайся, Бетани. А с мамой я разберусь, хорошо?

Джоани повела Бетани к себе. У нее разболелась рука — так крепко держала ее девочка.

Она боялась услышать, что скажет подруга ее дочери, но понимала, что в этом ее спасение. Они шли молча, обе испытывая страх, но в то же время находя утешение в присутствии друг друга.

 

Глава двадцать третья

Моника вернулась домой. В пустой квартире она нашла записку от Джоани: «Прости, дорогая, ушла по делам, но скоро вернусь». Монике и в голову не пришло, что Бетани ушла вместе с ней, — она уже была слишком пьяна, чтобы здраво мыслить. Она даже не удосужилась проверить, в спальне ли ее дочь. Вместо этого она налила себе очередной стакан вина и включила телевизор.

Моника была счастлива. Она восстановила отношения с Джоани, и это главное. Хотя, если разобраться, Джоани многим обязана ей.

Взглянув на часы, она поняла, что должна уже быть на панели, однако в этот день работу, видимо, придется пропустить. Она слишком пьяна, и все закончится очередной разборкой с клиентом. Джоани теперь попытается вернуться в салон. А что? Пол уже точно не будет возражать. Если это действительно произойдет, жизнь Моники изменится в лучшую сторону.

Она будет сидеть и ждать возвращения Джоани, а затем обработает ее в этом плане.

Ведь как-никак она — ее подруга.

Коньяк успокоил Джесмонда. Он залпом осушил бокал, размышляя над тем, во что выльются его откровения. Все эти годы никто не знал о его левых доходах, однако теперь все может полететь к чертям. Нет, надо проявлять осторожность во что бы то ни стало. Даже под пыткой он не расскажет Джон-Джону всей правды.

После небольшой паузы он продолжил свои излияния:

— Потом я работал с чешками. Они едва вышли из детского возраста, но… несмотря на возраст, прошли огонь, воду и медные трубы. Фактически я их даже не использовал, а передавал дальше.

— Что ты имеешь в виду: передавал дальше?

Из приличия Джесмонд опустил глаза.

— Я… Продавал их.

Джон-Джон насторожился.

— Продавал? Кому?

Джесмонд покрутил в руках пустой бокал.

— Пиппи Лайту… Он был посредником. Насколько мне известно, девчонок снимали в порнофильмах, а некоторых переправляли в Амстердам. Я и не знаю, какова их судьба, спросите у Пиппи.

— Так сколько было лет детям? — спросил Бернард Ли.

По голосу было очевидно, что он потрясен услышанным, более того — готов дать выход рвущемуся наружу гневу. Джон-Джон никогда не видел его в таком состоянии.

Прежде чем ответить, Джесмонд помялся.

— Откуда мне знать. Я же не спрашивал у них свидетельства о рождении…

При этих словах Бернард Ли сильно ткнул его в бок.

— Так все-таки сколько? Пятнадцать? Десять? Ну, говори!

У Джесмонда от страха пересохло во рту. Он с трудом выговаривал слова:

— Я же сказал: разного возраста.

До Джон-Джона дошло, что там действительно были десятилетки.

— Какое же ты дерьмо, Джесмонд!

Джесмонд не осмеливался взглянуть на них.

— Ну, вам надо спрашивать не с меня. Дети — забота Пиппи. Я лично имею дело только с совершеннолетними.

Бернард Ли саркастически рассмеялся.

— С совершеннолетними? Уточни, пожалуйста, что это значит. Найдутся уроды, для которых совершеннолетние — это малютки, едва научившиеся ходить!

Джесмонд вскочил, собираясь удалиться.

— Сядь на место! — прикрикнул на него Джон-Джон. — И ты тоже успокойся, — обратился он к Бернарду.

— Да я его сейчас в порошок сотру!

— Перестань, Бернард! Он — твой, обещаю, но сначала я выясню все до конца, оʼкей?

Тяжело дыша, Бернард Ли сел.

— Извини, Джон-Джон, но это просто невероятно. — Он залпом осушил коньяк. — Уму непостижимо! Из всех, кого знал, я выбрал именно его… Я не только работал с ним, я считал, что мы дружили с давних пор… — Он налил себе еще. — Я просто не могу поверить в это. Когда я скажу своим людям, что они имели дело с педофилом, на меня будут смотреть как на идиота.

— Позволь мне тебя прервать, Бернард! Я должен договорить с ним, не возражаешь?

Джон-Джон повернулся к Джесмонду, который буквально съежился на глазах. От его обычного высокомерия ничего не осталось.

— Говори: что случилось с моей сестрой? Имеешь ли ты отношение к ее исчезновению? Приходили ли к тебе Малыш Томми и его отец?

— Спроси лучше у Пиппи Лайта, Джон-Джон. Повторяю еще раз: этой частью бизнеса занимался он. Я к этому никакого отношения не имел. Вернее, почти не имел.

— Но ведь ты брал деньги?

Джесмонд взглянул Бернарду Ли в глаза.

— Постарайся понять меня. В этом деле крутятся не просто деньги, а астрономические деньги. Таких не заработаешь ни на наркотиках, ни на чем-либо другом. Девочки всегда пользуются спросом. Если необходимо, их можно переправить в другое место.

Джесмонд потер рукой лицо. Он надеялся на снисхождение Бернарда. Он знал, что деньги были для него богом. Многие годы они действовали вместе, за исключением данного случая.

— Ну, Джесмонд, скажи правду хоть раз в жизни.

— Твоя сестра, Джон-Джон, нам не подошла бы. Мы не брали в оборот английских детей, только иностранных. К тому времени, когда они попадали к нам, за плечами у них было еще то прошлое.

Джон-Джон не верил своим ушам. Ему было неприятно слушать излияния Джесмонда. Он был уверен в том, что негр даже сейчас не раскаивался в содеянном.

— А если бы я был педофилом, что Пиппи предложил бы мне?

Джесмонд покачал головой.

— Не знаю. Говорю тебе: спроси у него. Он кого-то нанимает, чтобы помогали ему в работе, но я не знаю, кого именно. Для него западло посвящать меня в детали.

— Не делай вид, что тебе ничего не известно, негодяй!

Бернард Ли снова вскипел яростью. На этот раз Джон-Джон не стал его останавливать.

— Клянусь жизнью собственной дочери, я ничего не знаю о твоей сестре! — закричал Джесмонд.

Джон-Джон посмотрел ему в глаза и понял, что он не врет.

— Прошу тебя, Джесмонд, если ты хоть что-нибудь знаешь… что-нибудь…

— Я не знаю. А почему бы тебе не спросить у Пола Мартина?

Джон-Джон криво улыбнулся:

— Да Пол сотрет тебя в порошок, если услышит, что ты связываешь его имя с именем Пиппи Лайта.

В его голосе сквозило презрение, и это беспокоило Джесмонда больше всего.

Бернард Ли решил, что он слишком долго молчал.

— Я убью тебя, Джес. Я не шучу!

На мгновение Джесмонд закрыл глаза.

— Как все меняется… Еще утром мне бы и в голову не пришло, что Берни, мой старинный приятель, способен на такое…

Он уже покорился судьбе, даже Джон-Джон почувствовал это. Но его насторожили слова Джесмонда о Поле. При чем тут Пол? Он не способен на такое.

— Скажи-ка, приятель: почему ты упомянул моего босса?

— Он, возможно, не знал, с чем имел дело… — Джесмонд уже не думал о себе, понимая, что он — труп. — Пол вкладывает деньги во многое. Не всегда удачно…

— Но он никогда не потворствовал педофилам!

— Неужели? Спроси его об интернетовских сайтах, а также о вечеринках в доме в Клеркен-уэлле. Спроси, не стесняйся, и скажи, что именно я подсказал задать этот вопрос.

— Он убьет тебя! — прорычал Джон-Джон.

При этих словах Бернард Ли довольно потер руки.

— Похоже, работенки у меня прибавится! Скажи своему боссу, Джон-Джон, чтобы он встал в очередь. Этот сутенер — мой. Сделай одолжение, сынок, пришли сюда моего Джимми — он сидит в машине на парковке. Скажи ему, что мне понадобится бензин и клещи. Вернемся к проверенным методам. Ах, Джесмонд, Джесмонд, старый ты плут!

Ему хотелось мести, и Джон-Джон способен был понять его. Он также понимал, что алчный рэкетир хочет вырвать признание, где спрятаны деньги Джесмонда.

— Иди, Джесмонд, иди, — обратился Бернард Ли теперь к уже бывшему компаньону.

Джесмонд послушно поднялся и на негнущихся ногах пошел к выходу.

— Я всегда подозревал, что Пол — не тот, за кого себя выдает.

Джон-Джон помотал головой:

— Я не верю ему, Бернард. Пол может быть кем угодно, но только не монстром. Ни за что на свете…

— Посмотрим, сынок. Да, вот еще что, Джон-Джон… — Он пристально взглянул в глаза юноше. — Ты — хороший парень. Если будешь искать новую крышу, сообщи мне.

Джон-Джон кивнул и вышел.

На улице стояли люди Джесмонда.

— Что происходит, Джон-Джон? — спросили его.

Он заметил, что никто из них не последовал за боссом. Старая-престарая история. Король умер, да здравствует новый король.

* * *

Бетани сидела, поджав ноги, на софе Джоани со стаканом молока в руках. Джоани готовила ей ванну. На улице шел дождь, и Бетани промокла, теперь ее одежда подсыхала.

Джоани надела на нее свою тенниску, слишком большую по размеру. Забирая одежду девочки, она обратила внимание на ее нижнее белье. На трусиках — засохшая кровь, хотя и немного.

Джоани огорченно вздохнула от расстройства. Бедная девочка! Моника, видно, не удосужилась объяснить ей, что делать, когда начнутся месячные.

Она подсыпала в молоко какао — целых три ложки, хотя этого, пожалуй, было многовато, — так когда-то любила пить Кира.

— Пойдем, милая, принимать ванну.

Бетани послушно прошла в ванную, и Джоани стянула с нее свою тенниску. Она увидела, что тело девочки покрыто синяками. Груди ее еще не сформировались.

Опустившись в теплую воду, Бетани сморщилась от боли.

— Что, больно, милая?

Она кивнула.

— Тебя кто-нибудь обижает, детка?

— Я не могу говорить об этом, Джоани. Если скажу, они придут и убьют меня. Они сделают это, я не сомневаюсь. — В глазах девочки стоял неподдельный страх.

— Да с чего ты это взяла? Расскажи тетушке Джоани, я позабочусь о тебе, обещаю!

Она видела, что Бетани готова поверить ей. Но девочка была парализована страхом. Джоани необходимо действовать осторожно, иначе она упустит возможность узнать правду. Бетани должна рассказать ей все, потому что она сама хочет этого. Джоани понимала, что если выбьет из девочки признания силой, то не получит полной картины происшедшего.

— Можно мне остаться у вас?

Это была скорее мольба, чем просьба. Когда Джоани взглянула в эти огромные темные глаза, у нее защемило сердце. Если отмыть въевшуюся грязь, девочка станет прехорошенькой, но ее никто не любит, а ей нужна забота. Джоани могла бы дать Бетани все это. Она знала по собственному опыту, что обычно происходит с такими детьми, как Бетани. Они попадают в дурную компанию и скатываются на самое дно. Похоже, с ней как раз это и случилось.

— Конечно, можно! Живи, сколько хочешь! Но я не разрешу тебе пить спиртное, знай это.

Бетани кивнула.

— Мне и не надо будет пить. Я ведь буду с вами.

В голосе девочки звучала такая тоска, что Джоани чуть не расплакалась. Она осторожно мыла волосы Бетани. Они спутались у самых корней, и ей пришлось набраться терпения, чтобы расчесать их.

— Откуда у тебя такие синяки? — осторожно спросила она.

Бетани лежала в теплой воде, закрыв глаза. Она не ответила на вопрос Джоани. Той захотелось пойти к Монике и всыпать ей по первое число. Моника не должна была иметь детей. Она — отъявленная эгоистка, всегда была ею и такой и останется до конца жизни. Когда они затрагивали этот вопрос, Моника утверждала, что во всем подражает своей матери. Но мать Джоани была не лучше, тем не менее Джоани стремилась, чтобы ее дети росли в любви. Она всегда сочувствовала Бетани, но после исчезновения Киры совсем забыла о бедном ребенке.

— Ты можешь сказать мне, кто тебя обижает. Правда, Бетани. Мне нужно знать это.

Бетани печально посмотрела на нее своими бездонными глазами.

— А как же мама, Джоани? Вдруг она узнает, что я вам рассказала?

— О, не беспокойся об этом. Я ничего ей не скажу. Давай закончим с волосами, а затем ты начнешь рассказывать, договорились?

Бетани кивнула. Она всегда завидовала Кире, что у нее такая хорошая, добрая мать. Это еще больше усугубляло ее вину, когда она вспоминала, как обошлась с подругой.

Ревность часто брала над ней верх. С самого рождения Киру любили, она просто купалась в лучах внимания, а на долю Бетани перепадали лишь побои да гнусная ругань Моники. Правда, Джоани делала все возможное, чтобы и она чувствовала себя частью ее дружной семьи.

Теперь, лежа в ванне, она прониклась любовью к Джоани. Она знала, что может верить ей. Раз Джоани сказала, что будет заботиться о Бетани, значит, так и будет!

У Пола была встреча с Джоном МакКлелланом. Джон МакКлеллан, или Верзила Джон, был замешанным почти во всех темных делах Южного Лондона. В общей сложности он провел в тюрьмах 23 года и вышел оттуда богаче, чем вошел. Теперь он продолжал руководить бизнесом через сыновей и, обладая отменным нюхом, быстро укреплял свои позиции.

Самым большим плюсом Джона МакКлеллана было отсутствие каких бы то ни было моральных принципов. С ранних лет он взял за правило рассчитываться с теми, кто подводил его. Многие уголовники ходили с уродливыми шрамами от бровей до рта — это была фирменная метка Верзилы.

Теперь он стремился заручиться поддержкой Пола в сделке о доставке кокаина из Амстердама в Рочестер и далее, в Лондон, в пластмассовых контейнерах из-под фруктов. Фрукты были наполнены белым порошком, а пластмассовая упаковка обработана специальным составом, чтобы собаки не учуяли запах.

Верзила Джон уже успешно провел пару таких махинаций и теперь хотел поставить дело на широкую ногу. Инвесторы получили бы колоссальные прибыли, но он остро нуждался в помощниках, и не просто в помощниках, а в проверенных людях. Потому он и нанес визит своему старинному приятелю Полу Мартину.

Тот в свою очередь почитал за счастье заниматься бизнесом вместе с Верзилой Джоном. Это всегда гарантированные доходы. Джон МакКлеллан никогда не вкладывал ни пенни, предварительно не просчитав ситуацию под разным углом зрения, и всегда делал большие деньги.

Пол вспомнил, как несколько лет назад они сидели вдвоем на суссекском пляже, ожидая прибытия партии каннабиса. Груз сбросили с судна на расстоянии ста метров от берега, и они вошли в воду, чтобы достать его.

Какие это были приятные воспоминания!

Это связывало обоих, и связь продолжалась длительное время. Теперь Пол хотел подключить к этому Джон-Джона. Поэтому он и взял его с собой на эту встречу.

Джон-Джон, оценил оказанное ему доверие, однако думал о другом. Он понимал, что ему придется ждать, пока босс закончит свои деловые переговоры. Только после этого он сможет рассказать ему, что произошло с Джесмондом.

Он может подождать. Он понимал, что у него нет иного выбора.

Он слушал, как они обсуждали нюансы сделки, и завидовал их опыту. Деловому опыту, уточнял он себе. Длительное пребывание в тюрьме не входило в его планы. Он дал себе слово заняться обустройством собственной жизни, как только найдет обидчиков Киры.

Совсем недавно он счел бы за честь оказаться в компании Джона МакКлеллана, но события последних дней заставили его пересмотреть жизненные приоритеты.

Джон-Джон оглядел офис Пола и впервые понял, как это все дорого. У Пола было правило выбирать лучшее, и Джон-Джон на его месте поступил бы так же. Но он умел удовлетворяться малым. Он считал, что потраченные деньги — это деньги, потерянные навсегда. Счета в банке — солидные счета — нравились ему куда больше.

Джон-Джон вернулся к реальности, услышав слова Пола, обращенные к Верзиле Джону:

— Послушай, возьми с собой Джон-Джона. Он — наш человек, но ему нужно набраться опыта.

— Простите, сэр? — вырвалось у него.

Пол улыбнулся в ответ.

— Будешь работать с Джоном, слушай его, понятно? Ты должен учиться у самых достойных.

Джон МакКлеллан ухмылялся, глядя на него. Он выглядел закоренелым преступником: квадратные челюсти, лысая голова, во рту дорогие фиксы, мощного сложения — такой заставит кого угодно трижды подумать, прежде чем затевать с ним ссору, даже если человек не знает, кто перед ним.

Но самой запоминающейся чертой были глаза Верзилы — светло-серые, абсолютно ничего не выражающие, за исключением тех редких моментов, когда Верзила ухмылялся, — в эти минуты он казался великодушным. Почти великодушным.

Сославшись на неотложные дела, Пол вышел.

Джон-Джон, оставшись с МакКлелланом, проводил его взглядом. Он встретится с Полом в девять, в клубе на Кингз-Кросс.

Он может подождать. Все равно у него нет выбора.

* * *

Джоани вытерла Бетани, снова надела на нее тенниску, покормила ее, и они вместе легли на кровать Киры.

Бетани пыталась заговорить во время еды, но не смогла подобрать нужных слов.

Ей дали бутерброд со сливочным маслом! Она уже давно забыла его вкус. Как правило, она питалась чипсами. Для нее нормальная еда была в диковинку. Ей было тепло и уютно у Джоани. Здесь она чувствовала себя в безопасности.

Но захочет ли Джоани терпеть ее подле себя, если она расскажет, что произошло? В конце концов она решила выложить все как есть: будь что будет.

— Рассказывай, Бетани! Боюсь, у нас с тобой не так уж много времени. Ведь мама может прийти в любой момент. Она наверняка удивилась, куда я подевалась. — Джоани крепко прижала к себе девочку. — Что бы ты ни думала обо мне, дорогая, я не изменю своего отношения к тебе.

— Это так, Джоани?

Она кивнула.

Бетани глубоко вздохнула, прежде чем начала говорить.

— А что, если я скажу, что видела Киру в день ее исчезновения?

Наконец-то она ощутила, как чувство вины, терзавшее ее в последнее время, стало отступать. Но она также увидела изумленное выражение лица Джоани. Попыталась как-то сгладить ситуацию.

— Что ты сказала, Бетани? Ты видела ее? Где?

— Мы разговаривали на улице. Потом поссорились. Для нее это было ужасно… Но я не хотела этого! Она побежала, а я — за ней…

Джоани старалась понять, о чем говорит девочка.

— А почему ты никому не говорила об этом?

Бетани опустила глаза и грустно произнесла:

— Я была слишком запугана.

— Запугана? Кто же тебя напугал?

Бетани расплакалась.

— Пиппи… Он посадил меня с Кирой в машину, когда я догнала ее. Он сказал, что покажет нам, где играют дети. Но я знала, что дело не в этом, потому что…

Она стала задыхаться, не в состоянии говорить дальше.

Голова Джоани пошла кругом от того, что ей пришлось услышать.

— Потому что ты и раньше сталкивалась с ним, ты это пытаешься сказать?

Бетани молча кивнула.

Джоани овладело желание убить Пиппи.

— Куда же он увез Киру, дорогая?

— Не знаю, Джоани, он высадил меня на Мортлейк-Роуд. — Рыдающая Бетани закрыла лицо руками. — Я нравлюсь этому человеку, понимаете? Он дарит мне красивые вещи.

— О Боже, Бетани! Что же у нас происходит?

Бетани расценила ее слова как доказательство своей вины. Отодвинувшись от Джоани, она уткнулась в подушку Киры с изображением Барби.

Джоани силой притянула ее к себе.

— Прости, Джоани, я не думала, что они обидят ее. Я рассказала им, что у меня есть симпатичная подружка. Пиппи время от времени устраивает вечеринки. Я тоже в них участвую. Он спросил, не могла ли я пригласить кого-нибудь. Они переодевают нас в другую одежду, дают покурить и выпить. А еще они угощают нас таблетками, от которых хочется без конца смеяться…

— Бедные дети, — прошептала Джоани.

Бетани пыталась оправдать себя.

— Мне это даже нравилось. Они хорошо относятся к нам, а обижают лишь тогда, когда пытаешься остановить их… Она протяжно всхлипнула.

Джоани была не в состоянии переварить все это. Прежде всего ее интересовало, что, в конце концов, произошло с Кирой.

— А у тебя, милая, есть какие-нибудь мысли на тот счет, куда подевалась Кира? Где она сейчас?

Бетани помотала головой.

— После этого дня я больше не видела ее. А когда я спросила у Пиппи, он ударил меня и сказал, что убьет меня, если я развяжу язык.

— Имеют ли к этому отношение Томми и его отец?

Джоани нужно было знать ответ.

Бетани плакала все громче. Ее лицо распухло от слез. Джоани понимала, что рассказанное ею — всего лишь вершина айсберга. Девочка так долго носила в себе негативную информацию, что она сломила ее.

— Джоани, я не хочу больше говорить об этом!

— Ты должна ответить мне, дорогая. Я хочу знать, что случилось с моим ребенком.

Она старалась, чтобы в ее голосе не сквозил ужас. В противном случае Бетани может испугаться еще больше. Сама мысль о том, что девочке пришлось участвовать во всем этом, способна свести с ума. Бедняжка, она подвергалась сексуальным домогательствам, а ее собственная мать даже не попыталась узнать, что угнетает ее.

Джоани вспомнила кровь и синяки на бедрах девочки. Жизненный опыт подсказывал ей, как они там оказались.

Она нежно обняла Бетани. Она понимала, что Бетани теперь останется на ее попечении, частично займет место Киры. В конце концов она тоже виновата в том, что приключилось с ней. Она сама должна была догадаться, что происходит. И поменьше трындеть о своей работе — дети ведь не умеют делать различия между «плохо» и «хорошо».

— Кира… Кира говорила мне о том, что Жанетта фотографировала ее. Я отнесла пленку в мастерскую и отдала Морису. Он иногда выполняет заказы Пиппи. Я… Я украла пленку вместе с кольцом и деньгами.

Джоани кивнула, хотя и знала о пропаже кольца. В конце концов она разберется в этом. На данный момент надо разговорить Бетани, вытянуть все из нее. Она будет задавать наводящие вопросы. Но пока она не будет засыпать ими Бетани. А еще она рассчитывала на помощь Джон-Джона. Только с ним она сможет определить, какова судьба ее дочери.

— А кто познакомил тебя с Пиппи?

— Лорна. Она сказала, что умные девочки зарабатывают деньги легким способом и не ходят в школу.

Джоани печально улыбнулась.

— А Лорна знала Томми и его отца?

Бетани не ответила.

— Можно мне выпить воды, Джоани? — попросила она.

Джоани кивнула.

— Подожди меня, я принесу тебе.

В кухне она оперлась на стол, чувствуя, как в груди колотится сердце.

Она теперь понимала, что произошло с ее дочерью, но не была уверена в том, что справится с открывшейся ей истиной.

Открыв кран, она подставила руки под теплую струю, чтобы ослабить подступающую к горлу тошноту. Ее ангелочек, ее Кира, пошла, как агнец на бойню. Это — самое худшее из того, что могло произойти.

Кира не понимала, что происходит, ее окружали улыбающиеся лица, она слышала заманчивые обещания. «Малышка, пойдем со мной…» — вот так это начинается. Ей и в голову бы не пришло, что кто-то может обидеть ее.

Джоани включила холодную воду, наполнила стакан и вернулась в спальню. Бетани по-прежнему лежала на кровати. Она поставила стакан на тумбочку, села рядом с ней и стала нежно поглаживать плечо девочки.

Бетани порывисто схватила ее за руку.

— Прости меня, Джоани. Обещай, что не будешь винить меня в этом.

— Я никогда не буду винить тебя, дорогая, ведь ты — всего-навсего маленькая девочка. Но мне надо решить, что делать, а для этого тебе придется рассказать все до конца.

— А вы не вызовите полицию?

Джоани не ответила. Все зависит о того, что она узнает. Возможно, она сама отомстит обидчикам. Ее ненависть к Томми вернулась. Ребенок ничего не сказал о нем, а это означает лишь одно.

Нашептывая девочке слова утешения, Джоани представляла себе Малыша Томми в гробу. Его и его отца.

Только такая картинка могла сохранить ей душевное равновесие.

 

Глава двадцать четвертая

Верзила Джон МакКлеллан широко распахнул дверь своей квартиры, сделав приглашающий жест.

Джон-Джон вошел, огляделся по сторонам с крайним изумлением. Никогда в жизни ему не приходилось видеть ничего подобного — это была фантастика!

Стены окрашены в белый цвет, в гостиной камин и огромных размеров диван из кожи кремового цвета. На стене — длинная картина, изображающая хаотическое низвержение ярких цветов. По словам Верзилы, ее авторам был сам Джексон Поллок.

— Никакого обмана, сынок, это подлинник.

Кухня была выполнена в стиле хай-тек: много металла и открытого пространства.

Это был дом преуспевающего человека, но не только. Обстановка почти агрессивно требовала проявления должного почтения со стороны приходящих — она кричала о мощи хозяина.

Это возымело действие на Джон-Джона. Он всегда ценил усилия матери, старавшейся превратить дом в достойное место для проживания. У них было чисто, опрятно, но бедно. Джоани убирала подальше дорогие изделия из фарфора и серебра, хотя и покупала их, — они были «слишком хороши» для повседневного пользования. Но здесь «слишком хороши» были все вещи.

Джон-Джон знал, что многие люди живут совсем по-другому. Он бывал в доме у Пола, но даже там не видел такой роскоши.

Верзила Джон едва не гоготал при виде удивленного выражения лица своего гостя.

— Здесь я всего лишь принимаю своих птичек, сынок. Тот дом, где я живу с женой, еще шикарнее. Моя старушка может спустить все деньги на яркую дребедень в универсальном магазине «MFS». Так что приходится надевать солнцезащитные очки, когда заходишь в туалет.

Джон-Джон прекрасно понимал, что он имеет в виду.

— Моя Кэти — хорошая женщина. Я живу с ней тридцать четыре года, у нас семеро сыновей. Все — отличные ребята, кроме последнего. — На лицо Верзилы Джона набежала тень. — Боюсь, он связался с дурной компанией. Ну, той, где верховодит Пиппи Лайт. Я столько раз предупреждал его! Никто не испытывал мое терпение так, как Кьерон. Вся его жизнь — мешок дерьма.

Говоря это, он достал из холодильника пиво; Джон-Джон понимал, что впереди у них длинная ночь. Вряд ли ему удастся вытянуть что-либо у хозяина; это будет небезопасно, да и бесполезно. Пусть говорит Верзила, а он будет молчать и слушать.

— Я знаю о твоей сестре, сынок. Носит же земля таких подонков! Нельзя никому доверять, помни об этом. — Он глотнул пиво из запотевшей банки. — Как это ни прискорбно, но над моей внучкой тоже надругался педофил, и им оказался папаша моей невестки…

Джон-Джон был потрясен.

— Неужели?! И что же вы сделали?

Джон МакКлеллан рассмеялся.

— Скажем так: его давно никто не видел, и увидят, только если Усама Бен Ладен взорвет часть автострады М-25.

— А… — понимающе протянул Джон-Джон.

— Педофилы, сынок, подобны раковой опухоли. Единственный способ бороться с ними — предавать уничтожению. — Верзила открыл очередную банку. — Только так надо поступать с ублюдками! Стирать их с лица земли. Сотри гадину в порошок и кремируй останки. Убьешь педофила — избавишься от болезни!

МакКлеллан открыл буфет и вынул перламутровую шкатулку. Она, как и другие вещи в этом доме, выглядела безумно дорогой.

— Пошарь в ней, может, найдешь что-нибудь подходящее, а я пойду сниму этот чертов костюм, лады?

Джон-Джон с любопытством открыл шкатулку. Она была полна наркотиков: марихуана, кокаин, ЛСД — чего тут только не было! Даже серебряный прибор для вдыхания — можно обойтись без жалких пятифунтовых бумажек. Нет сомнений: этот человек умеет жить, а ему уже за шестьдесят, это вам не двадцать!

Поколебавшись, Джон-Джон открыл пузырек со смолой каннибиса. Это то, о чем он слышал, но никогда не пробовал. Запах ему понравился, хотя и показался слабым. Может, лучше предпочесть кокаин?

Джон-Джону хотелось произвести хорошее впечатление на МакКлеллана. В душе он уважал этого человека. Конечно, ему приходилось слышать о нем разные истории, но все ли они достоверны? Теперь Джон-Джон был уверен в том, что в реальной жизни Верзила совсем другой.

Пока он возился со шкатулкой, в кухню вернулся хозяин. Он был в джинсах и тенниске и выглядел моложе своих лет. Джон-Джон заметил, что у него крепкие руки, а кулаки — так просто огромны, никакой кастет не понадобится. Верзила явно старался поддерживать форму. Но молодость его, увы, уже осталась позади.

Когда же они, наконец, приступят к делу, подумал Джон-Джон. Впереди у него встреча с Полом, а это на сегодняшний день важнее всего.

— Как поживает мать? — осведомился хозяин.

Джон-Джон вздохнул.

— Честно говоря, не очень.

Верзила Джон проявил сочувствие.

— Разумеется, а как же иначе? Пол говорил, что она очень любила дочку. — Он откашлялся и сплюнул в раковину мокроту. — Все проститутки чувствительные, скажу тебе.

Он увидел, как напряглись плечи Джон-Джона, и искренне рассмеялся.

— Ладно, сынок, я знаю, что говорю. Моя мать тоже была из их среды. Собственно, я никогда и не скрывал этого. — Он задумчиво посмотрел в окно кухни, словно размышляя о прожитых годах. — Мать вышла на панель, когда мы были детьми. Отец подался в бега, а нас было восемь. Крепкая оказалась женщина, да благословит ее Бог! Я глубоко чту ее память. Она износила свой организм, когда ей не было и пятидесяти. Отца я увидел, лишь когда пошел в гору, создал себе имя. Тут-то он появился, вонючая пиявка. — Он громко расхохотался, только на этот раз смех был неприятным, режущим слух.

— И что же вы сделали?

Лицо Верзилы окаменело.

— То же, что сделал бы ты, приди твой старик за милостыней. Я отвалил ему тысячу и сказал: появишься еще когда-нибудь — я убью тебя. — Он глубоко затянулся сигаретой с марихуаной. — Больше я никогда не видел этого мерзавца! Представляешь, он опять исчез! И оставил мне, старшему, на попечение сестер и братьев. Ты думаешь, я сожалею о нем? Да нет! Этому паразиту прямая дорога в ад. Понял, что к чему?

Джон-Джон кивнул глубокомысленно. Он испытывал огромное желание разрыдаться.

— Своего старика я и не знал, — признался он.

Верзила Джон протянул ему сигарету.

— Но это и к лучшему, сынок. Он разочаровал бы тебя. Такие папаши всегда разочаровывают. Так о чем вы там говорили с Джесмондом?

— Что?

В голосе Джон-Джона отразилось удивление. Этого вопроса он совсем не ожидал.

МакКлеллан рассмеялся, оттопырив ладонью ухо.

— У меня везде уши, сынок. У меня больше осведомителей, чем травы на стадионе «Уимблдон». Я расправляюсь с оппозицией — прямо как Тони Блэр, но, в отличие от него, я не продаю тех, кто ее разоблачает. Они… Они тоже исчезают.

Джон-Джон прекрасно понял его слова. В устах Верзилы слово «исчезают» носило зловещий оттенок.

— На меня работает Джинджер… Ты знаешь его. Он еще носит кличку Обезьянья Лапа. Ему все до лампочки, но он умеет постоять за себя… Джинджер верой и правдой служит мне несколько лет. Он-то и сказал мне, что вы с Бернардом Ли прижали к стенке Джесмонда.

Верзила произнес насмешливым голосом:

— Итак, сынок, если ты не против, я отрежу парочку доз этого прекрасного колумбийского кокаина, а ты тем временем изволь пополнить мою информацию. Только ничего не утаивай: заруби это себе на носу!

— Боюсь, что вы и так все знаете, сэр, — помялся Джон-Джон.

Верзила ухмыльнулся.

— Знаю или нет, но тебе придется все рассказать самому, сынок!

Это была угроза, хотя и осторожно преподнесенная. Джон-Джон был поставлен перед выбором — обижаться ему или нет. Разумеется, он не станет обижаться, не сошел же он с ума!

Он удивлялся тому, что сегодня с самого утра все идет наперекосяк.

— Когда меня пригласил Пол, я подумал, что речь пойдет о новой сделке. Я думаю, поэтому и вы пришли к нему.

Верзила изучал лицо Джон-Джона, переваривая то, что он говорил. Парень быстр и сообразителен. Дать ему еще несколько лет — и он станет силой, с которой придется считаться. К тому же он лоялен, что является непременным условием для членов организации МакКлеллана.

Он решил быть откровенным. По крайней мере настолько, насколько это возможно.

— Послушай, сынок, я пришел сегодня к Полу, потому что хотел выйти на тебя. Амстердамская сделка может состояться, а может и нет. У меня сейчас более важные приоритеты. Твоя разборка с Джесмондом озадачила меня, застала врасплох. Возможно, несколько лет назад я и мог просчитать это, как вполне естественный ход событий. Кто-то должен явиться в один прекрасный день и забрать то, что у него есть, и этим человеком, разумеется, можешь стать ты. У тебя уже солидная репутация, и я отдаю тебе должное. Но пока ты еще ребенок, участвующий в борьбе. И я решил, что у тебя есть личная причина для противостояния ему. И я хочу знать, что это за причина, — такой уж я человек.

Он открыл коробку, осторожно и уважительно, как подобает, когда собираешься иметь дело с достойным наркотиком. Одновременно он указывал пальцем на Джон-Джона.

— Это вещество, которое тебе пока неизвестно, сынок. Скажу по-другому, которое ты не можешь знать. Но ты узнаешь его вкус, если я услышу то, что хочу.

Джон-Джон следил за тем, как он умело, с минимумом суеты отрезал «дорожки». Это уже само по себе что-то другое. Большинство людей хвастали, насколько хорош их кокаин, когда его разморозить, говорили о его качестве, восхваляли его достоинства. Но Верзила Джон импортирует это вещество, и никто в здравом уме не станет подвергать сомнению его качество. Это было своего рода учебой, и Джон-Джон был готов усвоить все уроки сегодняшнего вечера.

Однако он по-прежнему остерегался говорить слишком много и слишком быстро. Он решил переменить тему, обдумывая тем временем свои дальнейшие действия.

— Откуда вы знаете мою маму?

МакКлеллан усмехнулся.

— Я помню ее с давних времен. Симпатичная она женщина, Джоани. Никто никогда не сказал о ней худого слова, да и не было на то оснований. Она надежная, за все эти годы она оказала для моих друзей много услуг. Было время, когда моя жена ничего не предпринимала, прежде чем Джоани не погадает ей на картах Таро. Когда меня упрятали в тюрьму, они были для Кэти путеводителем. Она любит твою маму.

Это был бальзам на душу, но Джон-Джона не проведешь.

— Какого рода услуги оказывала она для ваших друзей?

Он уловил главную мысль, и это вызвало у Верзилы улыбку. Ему и вправду нравится этот парень. Несмотря на свою шевелюру и броскую одежду, он весьма практичный молодой человек, а МакКлеллан любит практичных молодых людей — они делают ему деньги.

— Неважно, спроси у нее об этом сам. Но Джоани всегда была слабостью Пола, я знаю это. Конечно, он не признается. Он — и проститутка! Но вот что я тебе скажу: твоя мать стоит полсотни таких жирных сволочей, как та, на которой Пол соизволил жениться. Сильвия никогда не получила бы даже отзыва на собачьей выставке «Крафтс»!

Джон-Джон не возражал против того, что говорил ему этот человек. Он быстро уловил ход мыслей Верзилы, и его снова залихорадило.

— Этот продукт подбодрит тебя на более долгий срок, чем ирландский походный оркестр в полном составе! — МакКлеллан снова рассмеялся. — Итак, поехали дальше. Так что же тебе удалось разузнать?

Джон-Джон смотрел на него и думал, не подстава ли это. Он решил высказываться как можно более туманно. Прощупать ситуацию по ходу дела.

— Ну, видите ли…

— Называй меня Джоном, сынок.

Верзила правильно понял, что Джон-Джон не знает, как обращаться к нему.

— Это — сложный вопрос.

Верзила улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз.

— Жизнь вообще — штука сложная, сынок. И исчезновение твоей сестры подтверждает это. Кстати, я слышал, что Джоани пыталась сделать Малышу Томми кислотную ванну.

— Вы в курсе всего, Джон.

МакКлеллан смотрел на него несколько секунд. Он явно тщательно подбирал необходимые слова.

Затем он произнес:

— Давай определим, что к чему. До меня доходили разные слухи о Джесмонде, Поле и Пиппи Лайте. Не скажу, что Пиппи Лайт отличается особым умом. Когда все занялись компьютерами, он купил себе первые счеты, однако я отвлекаюсь от темы. Меня больше интересует Пол Мартин. Прошел слух, что он делает деньги на маленьких детях. Думаю, ты мог бы просветить меня в этом вопросе.

МакКлеллан выдержал паузу, а затем продолжил:

— Джесмонд продал бы и родную мать за пару бутылок пива. О таких подонках, как он, и говорить нечего, но он по крайней мере никогда не пытался ставить из себя кого-то. Улавливаешь, куда я клоню? — Закончив фразу, он громко втянул в себя воздух, одновременно придвигая кокаин поближе к носу. — А вот Пол — это птица совсем иного полета. Пол постоянно изощряется. Но ты и сам знаешь, в чем беда твоего босса.

— Нет, не знаю. Так в чем же его беда?

Джон-Джон понимал, что рискует. Злоба исходила от его собеседника волнами, но, в конце концов, Джон-Джон работает на Пола Мартина. Они — друзья. Но при всем этом его серьезно волновало то, что сегодня он уже несколько раз слышал о своем боссе из самых неожиданных источников.

— Беда Пола, сынок, заключается в том, что он ни разу в жизни не сидел по-настоящему, а я очень осторожно отношусь к тем, кто длительное время находится в деле, но в общей сложности провел в камере не более двух ночей. Понимаешь, куда я клоню?

Джон-Джон понимал, хотя и не был уверен в том, что хотел этого. Странно, конечно, что за Пола всерьез ни разу не брались. Дьявольское везение, всегда говорил тот. Но, возможно, дело не в этом.

— Меня брали, ставили кверху задницей, потом снова брали. Сам я, сынок, оттрубил двадцать с лишним лет. — Глаза Верзилы Джона увлажнились. — Но такова жизнь, верно? В один прекрасный день тебе назначают срок, потому что ты никогда не продашь своих друзей, понимаешь? Это — закон для таких людей, как мы.

Рот Джон-Джона пересох от кокаина, к которому он не привык. Он забросил его много месяцев назад, а такого и не пробовал никогда. Но он понимал также, что причиной сухости может быть нервозность. Это явно сугубо личностный вопрос для МакКлеллана. Джон-Джон со всей очевидностью понял, что он ждет от него: Верзила хочет, чтобы он преподнес ему Пола на блюдечке.

— Возможно, ему просто везет?

МакКлеллан снова засмеялся, на этот раз громче, и вдруг в одно мгновение смех прекратился. Глядя Джон-Джону в лицо, он сказал:

— Ни у кого не бывает такого фарта, мальчик. Если бы ему так везло, он давно бы стал вторым Рокфеллером. Подумай об этом.

Джон-Джон и так думал над этим — иного ему не оставалось. Все встало с ног на голову, и он не представлял, что делать. Можно, конечно, наплевать на это и действовать по ситуации. Плохо, что придется выйти отсюда в дурном настроении — лучше было бы в приподнятом.

Но при всем этом у Верзилы Джона убийственная логика.

Жанетта вошла в квартиру, расплывшись в улыбке. Джоани была не готова ни к тому ни к другому. Меньше всего она ожидала сегодня вечером увидеть свою дочь.

Когда-то приход Жанетты домой был поводом для радости, но эти времена давно прошли. Она попыталась сдержать себя, когда Жанетта налила себе чаю и сообщила, что останется ночевать. Она сказала это таким тоном, как будто делает матери огромное одолжение.

Джоани с трудом выдавила из себя улыбку.

— Если не возражаешь, дорогая, сегодня квартира мне нужна для меня самой.

Жанетта ухмыльнулась.

— А! Ты кого-то ждешь?

Джоани кивнула.

— Можно сказать, да.

— О, мама, расскажи мне!

Она видела явную радость на лице дочери и знала: что бы впредь ни случилось с их осиротевшей семьей, Жанетта достойно вышла из создавшегося положения. Все, что ей было необходимо, это открыть глаза на реальность. Но какую цену пришлось заплатить Джоани, чтобы увидеть, как ее старшая девочка с любовью улыбается ей.

— Рассказывать-то нечего, дорогая. — Джоани взяла у нее стакан, отпила и спокойно проговорила: — Сделай мне одолжение: прошу тебя, переночуй сегодня у Джеспера.

Жанетта уловила в голосе матери нервозность.

— Что происходит, мама?

Она заподозрила что-то, так как знала, что означают подобные недомолвки.

— Ничего, дорогая. Просто это место мне понадобится самой.

— Да брось ты, мама. Я что, тебе неприятна?

Жанетта попыталась отшутиться, и Джоани высоко оценила ее усилия. Но она хотела, чтобы дочь ушла, прежде чем увидит Бетани и начнет задавать вопросы. Сегодня ей это некстати. Жанетта только запутает ситуацию.

Когда дочь направилась в спальню, которую она делила с Кирой, Джоани буквально рявкнула с раздражением:

— Почему ты не можешь хоть раз сделать то, что я прошу?

Жанетта повернулась и посмотрела на мать:

— Так что же здесь происходит?

Джоани глубоко вздохнула.

— Прошу тебя, Жанетта, иди к Джесперу, хорошо?

Ее голос был надломленным, она выглядела более помятой, чем обычно.

— Мама, скажи, пожалуйста, в чем дело?

Джоани закричала, что есть силы:

— Убирайся отсюда! Хоть раз в жизни выполни мою просьбу!

Жанетта язвительно смотрела на нее несколько секунд, а затем проговорила:

— Спасибо за прием, мать. — Она была смертельно обижена.

Джоани хотелось смягчить ситуацию, но она не могла сделать это. По крайней мере сейчас. Пока не узнает все, что нужно. Жанетта наверняка начнет приставать к девочке, а это Бетани совсем ни к чему. Несмотря на благородные помыслы, Джоани с трудом сдерживала себя, чтобы силой не выбить правду у бедного ребенка. Что же касается Жанетты, то узнай она, что происходит, то не стала бы раздумывать. Она сначала стукнула бы, а затем подумала. В этом отношении она была истинной дочерью своей матери.

Жанетта выскочила из дому, сильно хлопнув дверью. Джоани опустилась на пол. Она не знала, что делать. Впервые в жизни не знала, как правильнее поступить.

В спальне Бетани закутывалась поглубже в простыни. Она не могла понять, что означают эти крики. Единственное, что она понимала, так это то, что сыр-бор разгорелся из-за нее.

Верзила Джон поплыл, и это было заметно. Он раскраснелся, трещал без умолку, но голова у него оставалась такой же ясной, как воды тропического побережья.

Однако кокаин сделал его, помимо прочего, агрессивным, и он не собирался впредь осторожничать с Джон-Джоном. Он прямо заявил об этом.

— Действует ли Джесмонд и Пол сообща? Вопрос легкий: достаточно сказать «да» или «нет». Я не в настроении крутить вокруг да около.

Джон-Джон кивнул.

— Думаю, да.

Он решил сжечь мосты и перейти к МакКлеллану, в глубине души понимая, что выбора нет и нужно подчиняться требованиям этого человека. Таковы преимущества, проистекающие от принадлежности к легенде — такой, как Верзила Джон. Люди всегда поступают по обстоятельствам. Таков закон улицы, а Джон-Джон всегда чтил этот закон.

Пол превратился вдруг в неизвестную величину. Вплоть до сегодняшнего дня он был образцом для подражания, и Джон-Джон не жалел об этом. Но, может, он якшался с монстром, с худшим из зверей? Не является ли Пол вошедшим в поговорку волком в овечьей шкуре?

Похоже, что это именно так. Как бы Джон-Джон ни пытался прокрутить в голове различные варианты, ему казалось, что Пол замарал свое имя. А в их мире зловоние, исходящее от тех, кто потакает педофилам, нетерпимо и не может быть терпимо.

Он вздохнул так глубоко, что почувствовал внутри себя пустоту.

— По словам Джесмонда, он работал с Полом и Пиппи. Те привозили девочек и мальчиков из Восточной Европы, а затем продавали их.

Он принял еще одну дозу и продолжил:

— Я хотел повидать Пиппи по этому вопросу, но, как вы говорите, ваш сын водит с ним дружбу, поэтому мне нужно точно знать, как поступить. Действовать ли через вас, Джон?

Он смотрел Верзиле в лицо — честно и прямо.

МакКлеллан прислонился к гранитному столу, и его невозмутимое лицо обрело маску печали. Он обнял голову руками, его плечи затряслись, как будто он делал усилие, чтобы не расплакаться. В таком положении он стоял несколько минут, а тем временем напряжение в комнате нарастало.

Затем Верзила очнулся и, глядя на сидящего перед ним юношу, серьезным голосом проговорил:

— Оставляю за тобой право вывести из этой игры моего мальчика.

Он на секунду задержал свою большую руку у рта, как будто его тошнило, а затем произнес печально:

— Это убьет мою Кэти. Он — самый младший из наших детей, но я не хочу защищать его, сынок. Да, именно не хочу, ведь он занимается торговлей детьми. Но ты должен довести все до ума. Если бы я сделал это, то не смог бы взглянуть моей старушке в глаза. А при всех своих недостатках я люблю ее, как когда-то любил и Кьерона. Он был слаб и глуп, но я любил его.

Верзила снова отрезал «дорожку». Джон-Джон видел, как у него трясутся руки. Он искренне сочувствовал этому человеку.

— Позаботься о себе сам, сынок.

Верзила вышел из комнаты. Джон-Джон слышал, как он поднимается по стильной железной лестнице в верхнюю спальню. Джон-Джону казалось, что ему это снится. Он не был уверен, что все это происходит в действительности. Неужели он и вправду ожидает, что Джон-Джон пришьет его младшего сына?

Когда Верзила вернулся в комнату, он передал ему папку для бумаг. Папка была самой простой — такие дети используют в школе.

— Открой и посмотри, что внутри.

Джон-Джон с трепетом потянул за завязки. Когда он бросил взгляд на то, что лежало сверху, у него пропало всякое желание смотреть дальше. Это как чувствовать себя Пандорой, которая знала: что бы ни оставалось в ящике — никаких надежд не остается.

— Неужели это правда, Джон?

МакКлеллан положил ему на плечо свою тяжелую руку.

— Твоя мать сумела вырастить из тебя человека. Все так считают. Все говорят о том, как ты заботишься о Джоани и о своих сестрах. О том, какой ты сильный. Я восхищаюсь тобой. Мои старшие дети тоже такие. Хотя и любители разных приключений, не скрываю этого; но младший, Кьерон, — это сволочь. Я не верил этому, пока не увидел эти фотографии. Я сам получил их у констебля. Нет сомнений в том, что он сам занимается этим. Мне нужно было удостовериться: клиент он или просто один из организаторов оргий.

Он ткнул пальцем в лицо Джон-Джону.

— Только никому ни слова о том, что ты видел сегодня. Договорились? Остальные мои сыновья будут проинформированы после того, как это произойдет. Они не будут знать и половины, просто надо, чтобы они молчали. Ты поймешь, почему я хочу обделать все по-тихому. Телом я распоряжусь сам. Но я хочу, чтобы ты проделал все для меня. Я буду в большом долгу перед тобой, сынок.

Он шумно прочистил носоглотку и после небольшой паузы сказал:

— Взгляни внутрь папки.

— А я не увижу там свою сестру?

Джон-Джону необходимо было знать это. Прежде чем он заглянет в эту злосчастную папку, прежде чем он сожжет за собой все мосты.

— Нет, не увидишь. Но если ты заглянешь туда, то будешь благодарить Бога до конца своих дней. А я буду доживать свой век, зная, что мой сын — грязный извращенец, и, что еще хуже, давал возможность другим извращенцам губить маленьких детей.

Джон-Джон нехотя открыл папку и вынул фотографии. Глядя на них, он почувствовал, как в нем закипает кровь. На них был запечатлен Кьерон МакКлеллан в блестящем исполнении «Technicolor» с детьми — девочками и мальчиками. Этого было достаточно, чтобы желчь проникла в рот. Он блевал ею до боли в ребрах в искусно выполненную кухонную раковину. Верзила Джон потирал ему спину, пока он не закончил.

Джон-Джон посмотрел в лицо огромного человека.

— Мне очень жаль, друг.

Действительно ему было жаль. Видеть такое и знать, что преступник принадлежит к такому же роду человеческому, как и ты сам, — худшее, что только может выпасть на чью-либо долю.

МакКлеллан открыл огромный американский холодильник и вынул початую бутылочку виски, из морозильного отделения он достал чашу со льдом.

— Я не могу смириться с этим. Время от времени я внимательно все просматриваю, пытаюсь найти в этом какой-либо смысл. И самое худшее — знать, что Пол Мартин финансирует все это.

Он покачал головой, недоумевая по поводу бесчестного поведения своего бывшего друга.

— Ну как, сынок, ты со мной или нет?

Джон-Джон взял бутылку и налил им обоим в большие фужеры.

— Я с вами.

Верзила Джон улыбнулся, и это была его первая искренняя улыбка за весь вечер.

— Молодец. Я знал, что ты не пойдешь на попятную. Поздравляю, Джон-Джон, ты сделал правильный выбор.

 

Глава двадцать пятая

Джоани закурила сигарету и попыталась успокоиться. С одной стороны, ей хотелось уйти из квартиры, оставив позади всю эту немыслимую ситуацию. Но, с другой стороны, понимала, что выбора нет. Она должна до конца пережить это и, что самое главное, разобраться во всем.

И хотя она по-прежнему ненавидела Малыша Томми, желая разделаться с ним, в глубине души она не испытывала особой потребности узнать в деталях, что произошло с ее дочерью.

Она уже сейчас плохо спит, а что будет дальше, когда она все узнает? Что же до бедняги Жанетты… Она не скоро простит матери сегодняшнее поведение, особенно когда узнает, что произошло в действительности. Она будет считать себя человеком второго сорта, не достойным того, чтобы с ней считались, хотя это и не соответствует действительности.

Наконец Джоани прошла в спальню и увидела, что Бетани, включив телевизор, смотрит на детском канале сериал «Каникулы».

— Проснулась, милая?

Девочка посмотрела на нее потухшим взором.

— Мы можем теперь поговорить, Джоани?

Она кивнула и села на краешек кровати. Бетани уткнулась в Джоани, и та инстинктивно прижала ребенка к себе.

Девочка несколько секунд смотрела на экран, пока они устраивались поудобней, а затем печально произнесла:

— Кира была хорошей, не то, что я.

Джоани почувствовала, как сердце вновь застучало в ее груди.

— Расскажи, дорогуша. Расскажи мне, как это было.

— Ах, Джоани, мы с Кирой часто бывали у Лорны. Но Кире у нее не совсем нравилось, она говорила, что там очень грязно и что ты убьешь ее, если узнаешь об этом. Затем появился Малыш Томми, и она стала проводить все время с ним. Я ревновала. Она все время говорила о своем новом друге. Но я знала о Томпсонах, и он знал, что я знала.

У Джоани перехватило дыхание, и она спросила.

— Что ты знала, Бетани?

Она по-прежнему вглядывалась в экран, не желая смотреть Джоани в лицо.

— О его папе.

— Что — о его папе?

— Он всегда засматривался на нее, но он слишком боялся Томми. А Томми не позволил бы своему папе находиться рядом с Кирой.

— Откуда это тебе известно? — спросила Джоани, у которой от волнения пересохло во рту.

Девочка пожала плечами.

— Он заходил в один из домов, куда приводил меня Пиппи.

Джоани закрыла глаза, чтобы отогнать видение, которое возникло при этих словах девочки.

— Мы говорим о Томми или о его отце?

— Не о Томми, а о его папе — Джозефе. Но он ни разу не подошел ко мне, и я делала вид, что не знаю его.

Она искоса взглянула на Джоани.

— Но он никогда не подходил и к Кире, Томми не позволил бы. Это я знаю наверняка.

Итак, отец — педофил. А Томми? Кто все-таки он? Джоани медленно продвигалась к цели.

— Значит, он тебя не трогал — я имею в виду Джозефа Томпсона.

Бетани согласно кивнула.

— Я уже говорила, что он боялся меня. Лорна знала его раньше. Он поставлял детей Пиппи и его приятелю Кьерону. Именно Кьерон организует вечеринки для таких, как Джозеф. Ему это нравится и, в отличие от Пиппи, он симпатичный. Но он предпочитает, чтобы девочки были маленькими-маленькими и тоненькими, как тростиночки. Лучше блондинки. Я ему не подходила. А вот Кьерон любил меня…

Джоани уже наслушалась достаточно, но заставила себя продолжить дознание.

— А где этот дом, куда ты ходила?

— Чаще всего я ходила в Илфорд, рядом с Мортлейк-Роуд. — Бетани ухмыльнулась. — Я бывала и в домах других людей, когда научилась делать все как положено. Пиппи говорил, что я очень способная.

Это было сказано с леденящей душу гордостью. Единственной в жизни похвалы она удостоилась от педофила. Какое преступное злоупотребление невинностью и доверием маленького ребенка!

Джоани почувствовала прилив небывалой злости по отношению к Монике. Она усомнилась в том, что их дружба, пережившая частые взлеты и падения, как на фондовой бирже, переживет и такой поворот.

Бетани продолжала почти мечтательно:

— Некоторые из домов были очень симпатичные, как показывают по телевизору. Мне давали выпить, угощали сигаретами, как взрослую. Я им нравилась, Джоани. Так они говорили. И они давали мне деньги. Моя мама думала, что я занимаюсь кражей в магазинах и затем продаю украденное.

Джоани взглянула в лицо девочки. Ее мягкие волосы уже подсохли и распушились по всей голове. Это придавало ей такой юный вид. Однако в огромных черных глазах застыла печаль, как в глазах тех женщин, с которыми Джоани работала долгие годы.

Ребенок уже познал все, что можно, но самое страшное — то, что ужас от произошедшего дойдет до ее сознания лишь через несколько лет. К тому времени она уже пристрастится к наркотикам и алкоголю, чтобы стереть из памяти дурную жизнь, прожитую в ранней молодости. И на первое место выйдет злоба, которая поглотит ее. Джоани знала это из собственного опыта.

Но нужно было прояснить еще один вопрос.

— А как насчет Киры, что случилось с ней?

Прежде чем ответить, Бетани отпила кока-колу, стоявшую рядом с кроватью.

Джоани видела, что ребенок пытается взять себя в руки.

— Как я сказала, я встретила ее, когда Кира шла в магазин. Мы поссорились — по моей вине. — Девочка не преминула взять вину на себя. — Она побежала, а я — за ней. И тут Пиппи Лайт остановил машину и заговорил с ней.

Джоани чуть не упала в обморок от ужаса.

— Продолжай, дорогая.

— Потом он увидел меня и позвал. Он хотел, чтобы Кира приняла участие в вечеринке. Он сказал ей, что знает тебя.

Она впервые посмотрела Джоани прямо в глаза.

— Понимаешь, я не могла не сделать это. Пиппи меня бы избил, Джоани. Да, я знаю, это так, и, хотя я хотела сказать, чтобы Кира бежала, но… Я была слишком напугана. — Она вновь расплакалась.

— Ты не знаешь, какой он, Джоани! Он бывает очень любезный — говорит тебе, что ты хорошая, а потом — все наоборот. Если не сделать то, что он велит, он прямо сходит с ума. Начинает бить, плеваться. Тянет за волосы… Поэтому приходится делать то, что он говорит. Так легче.

Пиппи Лайт терроризирует даже взрослых. Он, видимо, умирал со смеху, видя, как легко управляемы эти наивные дети. Но ее Кира не такая. Она говорила Кире, что такое ее тело и кто его хозяин.

Бетани смотрела Джоани в глаза, умоляя о понимании.

— Ему невозможно отказать. Просто невозможно!

Джоани услышала звонок в дверь и вздрогнула. Это, должно быть, Моника. Она меньше всего желала видеть ее.

— Наверно, пришла мама, да?

Страх, обуявший Бетани, был очевиден. Моника была бы удивлена, увидев дочь здесь, и, самое главное, ее удивление вылилось бы в побои девочки.

— Будь здесь и успокойся. Пойду узнаю, хорошо?

Джоани вышла из комнаты с тяжелым сердцем. Теперь она не сомневалась, что ее ребенок погиб. И она знала, кто виновен в этом.

Тем не менее ей и в голову не пришло обратиться в полицию.

Это — личное дело; будут тут переливать из пустого в порожнее. У Пиппи Лайта есть деньги, чтобы нанять хороших адвокатов и организовать убедительную защиту в суде, подкупив свидетелей. Она не может допустить, чтобы дело дошло до суда. Разве может суд непредвзято разобраться в этом вопросе?

Джон-Джон закручивал очередную сигарету с дурью, слушая излияния Верзилы Джона. Он понимал, что ему нужно выговориться, поделиться с кем-то наболевшим, чтобы облегчить душу. Джон-Джон и сам повел бы себя так. Из всего, что могло произойти с Джоном МакКлелланом, — это самое худшее. Он смирился бы даже с потерей состояния, только не с тем, что его родной сын стал монстром. В их мире это то, чего невозможно простить. Это — пятно, позор на всю родню и близких знакомых.

— Когда он был ребенком, она ему ни в чем не отказывала; да и братья тоже. — Как и все отцы, Верзила пытался объяснить действия сына. — Ему было девять месяцев, когда меня повязали, так что он виделся со мной лишь во время краткосрочных визитов в тюрьму. Когда я наконец вернулся домой, ему уже шел двадцать первый год. Теперь я понимаю, что совсем не знал его. Да и как я мог знать, раз все это время сидел за решеткой? Отдаю должное своей старушке: она делала все, что могла, да и другие поступали так же. Думаю, это — какая-то причуда природы, ведь так бывает, да?

Джон-Джон кивнул. Для Верзилы Джона эта версия самая походящая, иначе он потеряет сон.

— Сейчас ему двадцать четыре, а он предпочитает заниматься сексом с маленькими детьми. Как это понять? — Он искренне недоумевал.

Джон-Джон не знал, что говорить.

— Считайте, что это у него такой заскок. Природа действительно сыграла злую шутку. По крайней мере, вы вовремя узнали об этом, чтобы положить конец. Представьте себе, если бы об этом стало широко известно…

МакКлеллан кивнул; при подобной мысли его обдало потом.

— Еще что-либо вам известно? — спросил Джон-Джон.

Верзила бросил на него насмешливый взгляд.

— Им всем придется уйти, вот так вот. Тех, кто знал о Кьероне, следует убрать. Нужно с этим кончать — так или иначе.

Старик расслабился. Этот парень понимает, чего он хочет от него. Ему не нужно долго распространяться на сей счет. И он верит ему. Действительно верит. Это удивляло его больше всего. Джон-Джон Бруер — надежный человек. Верзила будет вести с ним дела и дальше, после выполнения щекотливого поручения. Этот парень станет его правой рукой, он сам позаботится об этом. Он обеспечит Джон-Джона так, как и не снилось большинству людей его класса. Фактически он предоставит ему право распоряжаться значительной частью средств, принадлежащих сегодня Полу. В конце концов деньги Пола все равно не понадобятся, во всяком случае там, где тот окажется.

Разумеется, он не отдаст ему все, он не настолько благодарен. Но он вполне может обеспечить этому славному парню безбедную жизнь. Он приблизит его к себе. Джон-Джон Бруер станет хранителем его самых сокровенных секретов; он должен быть рядом с Верзилой.

Джон-Джон сам отрезал себе «дорожку» кокаина, не спросив разрешения.

— Не стоит так переживать, Джон, — сказал он. — Кьерон — исключение из правил, он мутант. Нужно сконцентрировать усилия, чтобы минимизировать ущерб — не только для себя, но и для других ваших сыновей. Я хочу сказать, что его нельзя сажать в тюрьму в отделение для педофилов. Вы просто вынуждены принять меры, чтобы с ним было покончено как можно скорее. Всем будет хорошо. Его не станет — ваша жена получит возможность посещать могилу, а имя и честь семьи останутся незапятнанными.

— Золотые слова, мой мальчик!

Джон-Джон улыбнулся.

— Да и у меня есть свой счет к нему, вы не забыли? Я сделаю это для сестры, невинной козочки. Она также была не совсем здорова. Конечно, не идиотка, но только медленно все усваивала. С самого рождения мое сердце принадлежало ей. С того самого момента, как я взял ее на руки, я полюбил.

Он вздохнул, на глаза, как обычно, навернулись слезы.

— Я сотру с лица земли ублюдков, убивших ее, и это будет счастливейшим мигом моей жизни. Даже если я получу за это двадцать, тридцать, сорок лет, то и тогда не раскаюсь в этом!

Он протянул «дорожку» с ровно уложенными дозами наркотика Верзиле Джону и спокойно спросил:

— А что вы собираетесь делать с его фотографиями? Вы уверены, что они не попадут в компьютер? Фотографии могут оказаться в сети Интернет. — Он шумно втянул носом кокаин. — То, что лежит в папке, было выведено с компьютера. Кто знает, кто еще имел доступ к его личным документам? Кому рассылал их Кьерон? Педофилы обожают обмениваться информацией…

Несмотря на кокаин, Верзила Джон трезво уяснил реальные масштабы проблемы.

Джон-Джон тем временем продолжил:

— Интернет больше мира. И подонки пользуются им. Фотографии могут торчать на чьем-то экране долгое время.

— О Боже, Джон-Джон, я и не подумал об этом! Выходит, нам следует подключить еще кого-то. Из специалистов по компьютеру. Я поразнюхаю, найду кого-нибудь. Ситуация усложняется.

— Прежде всего я хотел бы просмотреть все папки Кьерона в его компьютере, а также в компьютерах его друзей, потому что у меня такое чувство, что я смогу увидеть на них Киру… Правда, Кира никогда не уходила далеко, я уверен. Она не пошла бы с первым встречным, ни в коем случае. А если вообще пошла бы, то только с тем, кого она хорошо знала. — Он потер рукой покрывшийся испариной лоб. — Я полагал, что это Томми или его отец Джозеф, но теперь я не совсем уверен в этом. Маленькая смуглая девочка, трахающаяся с вашим сыном, — это дочь Моники, отчаянной сплетницы, вы должны знать ее, она живет в моем округе. Работает она на Пола. Моника лучшая подруга моей матери и… ее злейший враг, когда они ссорятся. Это так. А Бетани была лучшей подругой моей Киры. Какой, выходит, отсюда вывод?

Верзила Джон пристально смотрел в стакан. Это уотерфордский хрусталь, он обошелся ему по сто фунтов за штуку. Старушка купила дюжину таких стаканов. Граненое стекло впитывает в себя дневной свет. Цветной спектр очень красив, необычайно мягкий.

Он со всех сил швырнул стакан с содержимым через всю комнату, наслаждаясь тем, как он разлетается на сотни мелких кусочков.

— Я поговорю с Кьероном, узнаю, что к чему. А тебе надо будет завершить работу, лады?

Джон-Джон кивнул.

— Давайте по-честному. Я хочу присутствовать при вашей беседе и услышать все из первых уст. Мне нужно знать правду о Поле Мартине и о своей сестре. Вам это ясно?

Верзила Джон улыбнулся.

— А то нет, сынок. Я полагал, что он мой приятель. Считал, что он вполне нормальный человек, которому можно доверять. Тебе тоже так показалось, да?

Они улыбнулись друг другу, объединенные общим горем.

Верзила встал.

— Давайка-ка лучше побалуемся хорошим наркотиком. Я знаю, где бывает мой сын в вечернее время. Мы найдем его, — сказал он.

Джон-Джон кивнул.

— Обещаю тебе, что мы узнаем, все, что нужно, сегодня вечером. Я силой выбью из него всю правду.

Джон-Джон не ответил ему.

По правде говоря, он не знал, что сказать.

Но одно было ясно: родной отец Кьерона считает, что его сын способен убить Киру, и это подписывает ему смертный приговор.

* * *

Пол источал энергию, улыбался и потирал руки, стоя в дверях ее квартиры. Джоани почувствовала хорошо знакомую ей притягательную силу, когда он вошел вовнутрь.

— Привет, девочка!

Он поцеловал ее в губы, и она ответила ему тем же, как это делала всегда.

— Есть ли шанс быстро перекусить бутербродом с ветчиной?

Это было старое выражение на кокни, используемое брачными парами, прожившими много лет. Джоани смеялась, но он видел, что ей не до смеха.

— С тобой все в порядке?

Она кивнула.

— Просто устала и жду Монику с минуты на минуту.

— Ди Бакстер мне говорил, так что я в курсе, девочка!

Она улыбнулась.

— Спасибо, Пол, я знаю, что это ты организовал все.

Он прижал ее к себе.

— Это самое малое, что я могу сделать для тебя.

Джоани было радостно слышать такое из его уст. Он редко позволял ей видеть настоящего Пола: доброго, хорошего человека, который искренне любит ее.

— Нас с тобой связывают годы, Джоани. Никто никогда не оказывал на меня такого влияния, как ты. И ни с кем я не был так счастлив.

Неожиданно она застеснялась его слов. Как правило, такое он говорил только во тьме ночи.

— А где Джон-Джон? Я звонил ему по мобильному, но не смог дозвониться.

Она покачала головой.

— Не знаю. Я не видела его и удивлена этим. Я ожидала, что он будет дожидаться меня, чтобы прочитать мне Закон об охране общественного спокойствия и порядка.

— Жанетта дома?

Она покачала головой.

— Просто мне показалось, что включен телевизор в ее комнате.

Пол говорил это улыбаясь, но его глаза шарили по квартире, как будто выискивая что-то. Почему-то Джоани решила не говорить ему о том, что узнала, до поры до времени. Он все испортит, если увидит Бетани, начнутся крики, взаимные обвинения…

Она нежно проворковала:

— Там была я. Я иногда забираюсь в постель Киры и свертываюсь там калачиком. Так я чувствую себя ближе к ней.

Пол язвительно улыбнулся.

— Ты — невозможная лгунья, Джоани.

Он с восхищением наблюдал, как от потрясения, вызванного его фразой, у нее широко раскрылись глаза.

— О чем ты?

— О Джон-Джоне.

Его голос стал серьезным.

— Что происходит, Пол?

— «Что происходит»? Мне не до смеха, Джоани. Этот негодник Джон-Джон только что побывал у Джесмонда и убил его с помощью своего дружка, Безумного Бернарда! Теперь-то ты понимаешь, что я отлупцую его до боли в руках, когда доберусь до него? Что, черт возьми, на него накатило?

— Не знаю, Пол. Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Он оттолкнул ее от себя.

— Не вешай мне лапшу на уши, Джоани! Твои дети не сядут и по нужде, не проконсультировавшись с тобой. Джон-Джон должен быть у Верзилы МакКлеллана, однако ни тот ни другой не отвечает на мои звонки! Выходит, я стал вдруг марионеткой?

Тем не менее он знал, что мать Джон-Джона не более него осведомлена о том, где находится ее сын. Это было написано у нее на лице.

Оттолкнув ее, он пошел в спальню девочек. Она потянула его за руку, чтобы заставить его взглянуть на нее.

— В чем твоя проблема, Пол? Ты приходишь сюда в прекрасном настроении, расточаешь комплименты, а потом вдруг обрушиваешься на меня! Мне это не нравится, учти! Мне это не нужно, по крайней мере сейчас.

— А что именно происходит сейчас? — огрызнулся он.

Джоани смотрела на него так, будто никогда не видела раньше. Он выпучил глаза, в которых светился страх. Но чего он боится? Джон-Джона? Ее сын никогда не пойдет против собственного босса, он о нем слишком высокого мнения.

Пол ворвался в спальню.

Она была пуста.

Затем он обыскал квартиру — выкинул из гардероба одежду, сорвал занавески в душе…

Когда он закончил, он повернулся к Джоани и посмотрел ей в глаза.

— Скажи своему сыну, что он мне нужен, — прорычал он. — Пусть разыщет меня как можно скорее, потому что ему будет намного хуже, если я разыщу его. У меня с ним была назначена встреча, но он не явился. Пусть найдет этому оправдание!

Пол ушел, не попрощавшись, хлопнув за собой дверью. Это не укладывается ни в какие рамки! Кого он из себя ставит? Но самое главное: где Джон-Джон и во что он вляпался на сей раз? Если он не с Полом, то с кем он?

Джоани вернулась в спальню с тяжелым сердцем. Бетани, плача, вылезла из-под кровати. Мир обезумел — в этом нет никакого сомнения!

Девочка прильнула к ней, и Джоани крепко обняла ее.

— Ничего, милая, просто он наговорил лишнего. Наверное, он слишком обеспокоен.

Джоани не была уверена в том, кого именно она пытается убедить — Бетани или себя.

* * *

Кьерон находился с Пиппи Лайтом в частном клубе в Холборне. Двое его старших братьев только что пришли. Он улыбался им, когда они увидели его.

Владелец клуба ненавидел Кьерона так же, как ненавидел Пиппи. Когда он появлялся в клубе, обязательно возникали неприятности. Чаще всего разборки, слишком громкие для его заведения. Когда он заметил братьев МакКлелланов, он перевел дух. При них Кьерон и Пиппи вели себя совсем иначе.

Он машинально налил две рюмки виски, чтобы все было готово, когда ребята подойдут к бару. Он знал, что существует давний порядок, которому они следуют неуклонно. Сначала они поприветствуют всех знакомых и только потом наконец присядут, чтобы выпить.

Он также знал, что старшие МакКлелланы отнюдь не жалуют Пиппи Лайта, потому наверняка он смоется как можно быстрее. Этого у Пиппи не отнимешь: он понимает намек с полуслова.

Старший из братьев, копия отца, дружески усмехнулся.

— Привет, Кьерон!

— А, это ты, Джеральд, — вяло ответил тот.

У него стеклянный взгляд наркомана, да к тому же он был изрядно пьян. Джеральд решил, что это смесь кокаина с виски. Обычное дело. Он обеспокоился состоянием брата, но решил пока не подходить к нему.

Пиппи проигнорировали в очередной раз, но он уже привык к этому. Старшие братья — сила, с которой приходится считаться. Но и у него есть свои дела, и, в отличие от них, он не распространяется, какие именно.

Джеймс МакКлеллан кому-то звонил, поглядывая на Пиппи во время разговора. Затем он согласно закивал, отключил телефон и подошел к Джеральду, который протянул ему виски. Залпом осушив бокал, он что-то тихо произнес. Джеральд после этого нахмурился.

Ревела музыка, хотя зал был заполнен всего лишь на треть. Пиппи, гордившийся тем, что в мозгах у него такой же чуткий детектор, как на борту истребителя «F-14», почувствовал, что ему пора делать ноги отсюда.

Худшие опасения Пиппи подтвердились, когда его вдруг включили в пространный список угощения спиртным за счет заведения, чего раньше никогда не бывало. Тем не менее, принимая большой бокал с виски, он улыбнулся. Он знал, что лучше вести себя как нив чем не бывало.

Кьерон качался под музыку. Исполняли его любимый хит «Здесь жарко». Он напевал слова юной девушке, стоявшей рядом с огромным негром. Девушка была блондинкой, с небольшой грудью, не старше шестнадцати лет.

«Здесь так жарко… Снимай свою одежду!» — орал он. Это звучало как откровенное оскорбление, и негр сжал кулаки.

Джеральд оценил ситуацию и сделал ему предупреждающий жест. Это вполне соответствовало намерению самого негра. Он отнюдь не горел желанием выяснять отношения с этим парнем, но и не хотел, чтобы его сочли за труса.

— Хватит, Кьерон. Лучше выпей. Наш старик хочет повидаться с вами обоими, понял?

Кьерон кивнул, но было заметно, что встреча с отцом его не радует.

— Мне не до него. У меня дела.

Джеймс громко расхохотался, услышав слова младшего брата.

— Придется тебе их отложить. — Он сделал знак бармену и сердито добавил: — И перестань заводить народ. Это мой старый приятель Истон, очень порядочный парень.

Он покачал головой, глядя на Джеральда. Кьерон обычно покладистый, а теперь ему полагается быть тише воды, ниже травы.

— А зачем отцу понадобился Пиппи?

Он понимал, что встреча с отцом означает для Пиппи крупные неприятности.

Джеймс пожал плечами.

— Скоро сам узнаешь. Я сказал ему, чтобы он подъехал сюда или сообщил по телефону, где состоится встреча. Решать ему. Так что давай пей, пока он не прибыл. Отец задаст тебе жару, Кьерон, я это чувствую. Такое впечатление, что ты, брат, перебрал с наркотиками.

Он предупредил его по-хорошему. Хотя отец и сам часто балуется кокаином, он не терпит, чтобы дети занимались этим же, и лишь Кьерон нарушает запрет отца. Остальные — любители выпить, и ничего более.

Джеймс пригласил за стол Истона с его девушкой. Негр был доволен. Его репутация сохранена, а это многое значит в их кругу. Все, однако, висит на волоске. Иметь дело с МакКлелланами никто не захочет. Если дерешься с одним, значит, дерешься со всем кланом, а клан этот больше, чем семья саудовского шейха. Нет, с МакКлелланами лучше не связываться!

Но он все же следил за Кьероном. Если младший МакКлеллан все-таки вздумает полезть на него, ему придется треснуть его бокалом — выхода нет.

Истон чуть было не лишился дара речи от облегчения, когда спустя пять минут увидел, как в зал входит Джон-Джон Бруер с Верзилой Джоном.

Джон-Джон подошел к Истону, и они крепко пожали друг другу руки. Хотя Джон-Джон еще молод, Сиппи любит его, и это хорошо для Истона.

Джеральд с Джеймсом тепло поприветствовали юношу в соответствии с выданными по телефону указаниями.

Верзила Джон наблюдал за церемонией.

Затем он взглянул на Кьерона и вновь почувствовал, что его вот-вот вырвет. Ах, сынок, сынок. Само имя открывало ему доступ ко всему, чего он желал, но…

Кто бы мог подумать, чтобы один из его сыновей — настоящий монстр? Нет, он не может оставить это безнаказанным.

В тюрьме он беспощадно расправлялся с педофилами… а в это время в его собственной семье росло чудовище. Он сглотнул желчь и посмотрел на часы. Еще пара стаканчиков — и можно проводить операцию.

Джон-Джон подмигнул Верзиле, и он почувствовал неодолимое желание закричать. Может, он размягчился от старости? Если даже и так, Кьерона нельзя прощать.

Пиппи сидел, умирая от страха. Он видел, как все относятся к Джон-Джону. Старик МакКлеллан смотрит на него, как будто он — его родной сын, а не мелкая залетная пташка, которую можно раздавить при первом же подходящем случае. Как, например, его… Он чувствовал нутром, что в конце концов так и будет.

Пиппи быстро осушил свой бокал, готовый воспользоваться малейшей возможностью, чтобы податься в бега. Но он понимал, что этого не произойдет. Он никуда не двинется без МакКлелланов. Они присмотрят за ним общими усилиями.

 

Глава двадцать шестая

Джеральд и Джеймс, глядя на отца, понимали, что затевается нечто крупное. Теперь они уже вышли из клуба, и Джон-Джон усиленно качал головой, как бы предупреждая не вмешиваться.

Оба думали об одном.

Как могло случиться: чужой человек больше знает о семейных делах, чем они сами?

Пиппи угрюмо молчал.

Затем Верзила Джон схватил Кьерона за горло.

— О, папа! — закричал Джеймс.

Старший МакКлеллан тяжело дышал. Обычно его гордость детьми переходила все границы. Если бы кто-нибудь сказал ему, что один из них — монстр…

Внутри него кипел гнев.

— Залезайте в машину, ребята, и отваливайте. Оставьте мне этого гада.

Джеральд осторожно положил руку на плечо отца.

— Поехали с нами, отец! Отпусти его домой, поговорим с ним завтра, хорошо?

Кьерон походил на сдувшийся мячик.

— Пусти, папа. Зачем нам лишние разговоры?

Джеральд уловил странные нотки в голосе младшего брата и повернулся, чтобы взглянуть на него.

— Что ты натворил Кьерон?

Верзила Джон ухмыльнулся.

— Ну, сынок, скажи ему, приказываю тебе сделать это. Однако у тебя кишка тонка, не правда ли?

Кьерон не поддался на уловку, и Верзила Джон знал, что никогда он не поддастся. У сына крепкие нервы. Но при этом он не отличается храбростью.

— О чем речь? Я что-то не понимаю?

Джеральд переводил взгляд с отца на брата. Его мощные плечи напоминали Кьерону о том, с кем он имеет дело. Обычно на помощь ему приходила мать, но на сей раз она ничего не знает.

Отец очень трепетно относится к матери, потому что слишком долго сидел в тюрьме. Ее слово для него закон. Она могла бы защитить младшего сына.

Кьерон понимал, что старик настроен крайне агрессивно, и в этой ситуации ничего хорошего ему не светит.

Верзила Джон обратился к Джеральду:

— Сажай Пиппи в машину и езжай за нами, понял? Скоро всё узнаешь.

Это было молниеносным решением — открыть правду старшим сыновьям. Когда Кьерон исчезнет, они вспомнят сегодняшнюю ночь и озадачатся. Возможно, они пожелают отомстить за его смерть, поэтому для всех будет лучше, если дети примут в этом участие с самого начала.

К тому же он не хотел, чтобы ответственность целиком ложилась на его плечи и плечи Джон-Джона. В конце концов, это — семейное дело. Кроме того, он хотел подстраховаться, чтобы не передумать в последний момент. Перед сыновьями он всегда проявлял твердость. С женой все обстояло по-другому. Как он скроет дело от бедной старушки — об этом он не осмеливался думать.

Кьерон, разумеется, сыграет на этом. Он всегда поступал так.

— Папа, а мама знает?

Он нагло посмотрел на отца.

— Полезай в машину, гад ты этакий.

— Подожди, папа. Что он натворил на сей раз? Я хочу разобраться в этом, — произнес Джеральд.

— Никто не разберется в этом, сынок. Ты это поймешь до наступления рассвета. Твой братец переступил грань, и, если все пойдет как задумано, он переступит ее еще раз — навсегда.

Джеральд не верил своим ушам.

— Успокойся, папа, да ты совсем рехнулся! Не пори горячку! Я лучше отвезу Кьерона домой, мама будет волноваться…

— Заткнись и езжай за мной на Ромфордскую сортировочную станцию. Там удобно — никого нет. И ни в коем случае не упускай Пиппи Лайта. Мне он нужен, понятно?

Он грубо втолкнул в автомобиль младшего сына. Тот понимал, что спорить с отцом бесполезно, особенно если он в таком состоянии.

— Что происходит, Джер?

Джеймс был также озабочен.

Джеральд пожал плечами.

— Хрен его знает. — Он взглянул на Пиппи и сказал: — Он просветит нас по дороге, если не хочет неприятностей.

Джоани и Бетани разговаривали до тех пор, пока ребенок не уснул. Странное дело происходит с детьми: что бы с ними ни случилось, они всегда могут спать. Она укутала девочку, после чего налила себе большой бокал виски и села на софу, стараясь разложить по полочкам все, что поведала ей Бетани.

Девочки сели в машину с Пиппи Лайтом. С ним был какой-то парень по имени Кьерон. Киру убедили ехать с ними. Бетани высадили в Илфорде, и с тех пор Киру никто не видел.

Не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы вычислить, что сделали с бедняжкой. В глубине души Джоани считала, что ее девочку убили. Она думала, что это — материнский инстинкт. Теперь она больше волновалась по поводу того, что предпримет Джон-Джон, когда узнает обо всем.

Джоани осушила бокал и почувствовала, как ей приятно обожгло желудок. Она опустилась на колени и открыла заветный шкаф. Она вынула все находившиеся там вещи и вновь осмотрела их, понимая, что они уже не порадуют ее так, как раньше. Никогда больше она не будет мечтать об уютном домике, который она приобретет в один прекрасный день, — с садом и качелями для Киры, с красивыми тарелками и зваными обедами с участием знаменитостей.

Никогда больше в ее дом не придет счастье.

На минуту перед ней возникло лицо Малыша Томми, но она быстро отогнала видение прочь. Вина, которую она чувствовала, была безмерной, но у нее не было ни времени, ни сил противостоять этому в данный момент.

Затем, пройдя на кухню, она достала черный пакет для мусора и начала набивать его своими сокровищами, как любил называть их Джон-Джон.

Кира обычно рассматривала их вместе с ней, девочке это было в радость. Она приходила в восторг от красивых вещиц. Вместе они планировали и обеды: обсуждали меню, блюдо за блюдом, вина — все, вплоть до узора салфеток и сервировки стола.

Теперь все пошло прахом — каждое мгновение ее счастья.

Нет ее девочки, она никогда не вернется…

Джоани взяла в руки пакет и пошла на помойку. По дороге она плакала. Как нелепо сложилась ее жизнь… Даже в те редкие мгновения, когда казалось, что все складывается неплохо, она была наготове, ожидая худшего. Теперь ее жизнь окончательно расползлась по швам. Все отлично лишь для желтых газет и местных сплетниц.

Она заглядывала в окна квартир. Она видела обои разных расцветок, экраны телевизоров, она слышала завывание музыки и крик подростков, шатающихся по улице, и завидовала им.

Ее мать любила говорить, что для большинства людей жизнь — дерьмо; она такая, какой ее делают окружающие. У маленького человека фактически нет выбора, им манипулируют другие. До сегодняшнего вечера Джоани не понимала, о чем говорила мать, но теперь знала. Каждый человек страдает из-за своей любви. Взять, например, маленькую Бетани. Девочка очень любит Монику, но это — безнадежная любовь. Самое ужасное, что, несмотря на свой возраст, Бетани уже понимает это.

Джоани прижала к себе пакет, опустилась на колени и разрыдалась, как малое дитя. Боль в груди была так сильна, что она в самом деле подумала, что может умереть.

— Папа, пожалуйста, выслушай меня!

Кьерон запаниковал. Сомнений не было: отец действительно настроен серьезно.

Верзила Джон со злобой в голосе передразнил его:

— «Папа, пожалуйста, выслушай меня»? Черта с два!

Джон-Джон смотрел мимо Кьерона.

— Послушай, может, ты скажешь, куда вы меня везете…

— Заткнись, извращенец!

Кьерон почти выкрикнул, обращаясь к отцу:

— Неужели ты позволяешь ему говорить со мной в таком тоне, папа? А куда подевался тот Верзила МакКлеллан, которого я знаю?

Старик рассмеялся.

— Ишь ты, обиделся, вонючий педофил!

Джон-Джон перегнулся к нему через сиденье.

— Скажи, ты имел дело с моей сестрой Кирой? Судя по фотографиям, которые показывал мне твой отец, я сделал вывод, что ты состоишь в интимных отношениях с ее малолетней подружкой Бетани.

Хохот Верзилы был громовым.

— Мне нравится, Джон-Джон, какие слова ты употребляешь: «В интимных отношениях». А сколько лет малышке, Кьерон? Девять, десять?

— Узнай сам, если хочешь.

Старший МакКлеллан, хотя и сидел за рулем, изогнулся и попытался ударить сына в лицо кулаком.

— Грязный ублюдок! Я убью тебя за то, что ты сделал со мной…

Он остановил машину посреди дороги и выскочил из нее. Открыв заднюю дверь, он стал избивать сына куда придется. Лицо его побагровело Джон-Джону понадобилось использовать всю свою мощь, чтобы заставить Верзилу занять водительское кресло.

Случайные прохожие смотрели на них, не понимая, что происходит, однако не желали быть вовлеченными в конфликт. Да и кто осмелится вмешаться, глядя на этого рассвирепевшего человека?

— Успокойтесь же, черт возьми, пока нас не сцапали! Сейчас какой-нибудь умник точно в полицию позвонит.

Кьерон распластался на сиденье и наконец затих. Он был весь в крови.

Джон-Джон видел, как Джеральд и Джеймс молча наблюдали за происходящим, их машина стояла буквально в метре от них. По виду Пиппи он понял, что братья уже успели поговорить с парнем. Пиппи, как и Кьерон, лежал на сиденье. Он был избит, но жив, а большего Джон-Джону и не требовалось.

Джеральд опустил стекло.

— Это правда, Джон-Джон?

Тот кивнул.

— Боже мой, этого не может быть… Кьерон — педофил? Как он мог пойти на такое…

Джон-Джон вынул из кармана куртки папку и передал ее Джеральду, затем он указал на Пиппи Лайта:

— Не убивайте его. Мне нужно спросить его о моей сестренке, хорошо?

Братья кивнули.

— Когда я узнаю от него, что нужно, он — ваш.

Когда Джон-Джон шел к автомобилю Верзилы, мимо них на огромной скорости пронеслась полицейская машина.

Но он, как и остальные, не обратил на нее внимания.

Полиция, как всегда, опаздывает.

Пол находился в своем офисе. В последнее время ему нравилось бывать здесь — это было одно из тех мест, где он мог расслабиться. Пол курил сигарету, что делал нечасто, а между затяжками рвал документацию. Он уже уничтожил все имевшиеся дискеты и стер компромат из памяти компьютера. Над ним возобладал страх. Он почувствовал, что Верзила Джон что-то пронюхал. Как-то уж больно ко времени он появился, ссылаясь на выгодную сделку… Да еще эта просьба найти ему человека, на которого он мог бы положиться… Но до Пола все дошло, лишь после того как Джон-Джон озадачил его, не придя на встречу.

И дернул его черт связаться с Джесмондом и Пиппи! Но ему и в голову не приходило, что такие дети, как Кира, могли быть вовлечены в бизнес, который он финансировал. Он бы никогда в жизни не поверил, что дело может зайти так далеко. Пиппи говорил о детях из-за границы. Специально обученных проституции за неимением лучшего.

Многие люди обращались к нему с просьбой инвестировать их проекты. Получая проценты, он нажил целое состояние. И с Пиппи он поступил точно так же: вложил деньги в его бизнес. Он исходил из того, что не может нанести себе ни малейшего ущерба. Как сильно он заблуждался! Этот безумец Пиппи перешел в конце концов на английских школьниц.

В душе Пол понимал, что ему изначально не следовало иметь дело ни с Пиппи, ни с Джесмондом, потому что они — подонки из подонков. Но Джесмонд обещал фантастическую прибыть, и он не устоял.

Лишь по этой причине он дал Сильвии все, чего она пожелала. Он знал, что не может допустить серьезной проверки своих финансовых дел. Понимал это и его адвокат.

Пол не мог не чувствовать, что дело добром не окончится, однако размеры прибыли притупляли угрызения совести.

И еще — с самого начала он опасался разоблачений. Ниточки можно было найти в Интернете. Там вообще можно найти что угодно, если кто-то захочет что-то доказать. Если его имя будет связано с именами педофилов, он пропал. Теперь Джесмонда нет в живых, но как узнать, что он успел рассказать?

Пол ездил к Пиппи накануне вечером и заставил Эрла расколоть его. То, что он увидел на файлах, привело его в ужас. Он уничтожил все данные, а затем поджег помещение, предварительно, разумеется, обыскав его.

Но, подобно Верзиле МакКлеллану, он опасался, что в Сети могут остаться фотографии детей, вербовку которых он субсидировал. И так или иначе его имя высветится в электронной почте, адресованной в Румынию или Чешскую Республику. Этот подонок Пиппи запросто укажет, кто его инвестировал.

От одной этой мысли Пола бросило в жар.

Когда он узнал, что в деле замешан и Кьерон, он страшно перепугался, но Пиппи поклялся, что старший МакКлеллан ничего не знает о «шалостях» сына, и он поверил в это.

Что же касается Киры — он действительно не был осведомлен. Он не запрашивал у Пиппи с Джесмондом последних данных. Он понятия не имел, что они занялись местными детьми. Он искренне верил, что исчезновение девочки вызвано стечением обстоятельств и не имеет никакого отношения к его бизнесу.

Пол понимал, что чрезмерная алчность привела его к падению. Более того, к гибели Киры… и Джоани.

Он не должен думать об этом. Нужно выбросить все поскорее из головы и сосредоточить усилия на спасении собственной шкуры.

— Кира… — Он заметил, что разговаривает вслух, представив себе личико ребенка, от которого он отрекся. — Я не могу себе позволить думать о тебе… О Боже, Кира, что я наделал?! Девочка моя, мне жаль, очень жаль.

Внутри сортировочного парка существовала большая зона, используемая для хранения запасных частей к новым автомобилям Ромфорд. Там обычно гуляли два добермана, охраняя территорию. В тот вечер их, однако, не было. Старик Арнольд Джигсон, устрашающего вида маргинал, живущий в парке, получив пятьдесят фунтов, отвел их куда подальше. Он уже привык к делам Верзилы Джона и, разумеется, знал, что распространяться о них нельзя. Если фараоны спросят, он, разумеется, спал и ничего не слышал. Арнольд понимал, что к чему.

Группа из шести человек прошла в офис. Джеральд разлил виски. Джон-Джон включил портативный компьютер и поставил дискету, которую ему дал Верзила Джон.

Когда на экране появилось изображение, он стал следить за реакцией Кьерона и Пиппи. Пиппи опустил голову, но Кьерон держался высокомерно, как будто действительно считал, что не совершил ничего предосудительного.

Он фигурировал на фотографиях, которых было гораздо больше, чем в папке у отца. Джон-Джон понял, что зарядили, должно быть, его личную дискету, которую он сделал для себя. Но где же хранятся другие? Те, которые они продают таким же извращенцам?

Джеймсу и Джеральду было не по себе. Оба, побледнев, покрылись испариной.

Джеральд, оторвав взгляд от экрана, посмотрел на Кьерона. Он не мог говорить — настолько велико было его потрясение. Отец понимал, какие чувства испытывает старший сын.

— Хорошего говнюка я породил, ребята, не правда ли? Какой чудесный родственник! Наверно, гордитесь им? Так вы еще хотите отправить его домой, к маме?

Верзила Джон схватил младшего сына за волосы и ткнул носом в экран.

— Давай смотри. Возьми с собой воспоминание об этом.

Пиппи всхлипывал и дрожал, но Кьерон даже после выпада отца был спокоен. Вернее, он смирился с происходящим. Он знал, что живым отсюда не уйдет.

Тем не менее он вырвался из рук отца и распрямился, приводя в порядок одежду и приглаживая волосы. Он до конца оставался денди.

— Где моя сестра? — спросил Джон-Джон.

Кьерон ухмыльнулся.

— Почему ты задаешь этот вопрос мне?

— Да скажи ты им в конце концов, что они хотят знать, и покончим с этим. — Голос Пиппи был пронзительным. — Он жаждал развязки, какой бы она ни была.

Джон-Джон повернулся к нему.

— Где она, Пиппи?

Тот пожал плечами.

— Это все Кьерон. — Он сделал легкое движение головой в сторону Кьерона. — Это случалось раньше.

Затем он мучительно закашлял. У него заплыл глаз, а губа, рассеченная братьями, кровоточила.

Кьерон презрительно рассмеялся, затем взглянул на Джеймса и сказал:

— Вы бы лучше взглянули на свои суставы. Они ободраны и кровоточат. Вы разбили ему зубы. Держу пари, что это больно. — Он ухмыльнулся и продолжил: — А ведь он ВИЧ-инфицированный, вам известно об этом?

Взяв в руки лом, который обычно использовали для вскрытия ящиков с контрабандой, Джеймс ударил Кьерона по голове. Звук был ужасным. Кьерон рухнул на пол.

— Поднимите этого ублюдка и вышвырните на улицу. Ковер почти новый! — произнес старший МакКлеллан.

Джон-Джон не мог удержаться от смеха. Его поддержал Джеральд.

— Не понимаю, почему вы смеетесь. Возможно, я подхватил СПИД! — обиженно сказал Джеймс.

— Заткнись, ты, сука!

Кьерон приподнялся на локте и, задыхаясь, проговорил:

— Взгляните на себя — вы стоите здесь с таким невинным видом, а сами вы ненамного лучше меня. Я просто делал свой бизнес. И с твоей сестренкой, Джон-Джон, ничего бы не случилось, если бы она не была такой упрямой! «О, пожалуйста… не нужно… пожалуйста… я хочу к маме».

Все в ужасе смотрели на него, разыгрывающего последний акт сцены. Никто не верил тому, что слышал, — последние слова умирающего ребенка, когда насильник подверг ее мучительной смерти.

Кьерон продолжал сумбурно кричать, понимая, что он — в центре внимания. Он знал, что умрет, но хотел успеть высказаться перед смертью. Он верил, что все, что он делал, заслуживает оправдания.

— Они только и ждали таких случаев. А Бетани… Она никак не могла насытиться: она пьет, она принимает наркотики, ей нравится находиться в центре внимания… Детям вообще нравится наша компания, мы их любим. По-настоящему любим.

— Какое-то умопомрачение!

Эти слова произнес Джеральд, его голос выдавал полное неверие в происходящее.

— Что здесь происходит, отец?

Он понимал, что его брат не раскаялся, и это — самое страшное.

— Уберите его отсюда! Уберите его с глаз долой!

Кьерон застонал, когда его подняли. Он, не отрываясь, смотрел на отца.

— Благодаря Интернету мы более не одни. Нас — миллионы по всему миру. Наступит день, когда мы сможем открыто говорить о том, что делаем. А вы, жалкие ублюдки, втайне думаете об этом, не смея сделать что-либо.

— Даже если педофилию легализуют завтра, то ты все равно опоздал, подонок, — прорычал Верзила Джон. — Ребята, несите его в камнедробилку. Он будет не первым, кого убили в этом парке, и, смею сказать, не последним.

Он повернулся к Пиппи Лайту.

— Советую тебе разговориться, сынок, тогда мы облегчим твою участь. А его… — Он указал на сына: — Он умрет в сознании, понимая, что происходит.

Пиппи знал это, когда его избивали. Он кивнул.

— Могу я перед смертью попросить об одном…

— Попросить можешь. Другое дело: будет ли удовлетворена твоя просьба.

— Не говорите об этом моей матери. И уничтожьте все файлы, прошу вас. Это убьет ее.

Джон-Джон не мог преодолеть язвительный сарказм, вызванный словами Пиппи.

— Получается все, как у моей матери, да? Женщина надломлена, опустошена, морально уничтожена. У тебя крепкие нервы, чтобы думать о матери и просить защитить ее. А как же моя семья? Как же семьи других детей, а?

Пиппи судорожно сглотнул.

— Я скажу тебе все, что ты хочешь узнать.

— Тебе и так придется.

Джеймс и Джеральд потащили из офиса брата, нанося ему удары ногами, когда тот пытался вырываться.

— Эй, Джон-Джон, пойдем с нами, а по дороге устроим шоу, идет?

Джон-Джон кивнул.

— И второго педика прихвати с собой!

Мольбы Кьерона, кара над которым неотвратимо приближалась, совершенно не повлияли на них. Над Пиппи они тоже потрудились на славу. В конце концов Джон-Джон добил его. Так или иначе, когда Джон-Джон наконец нажал курок, Верзила МакКлеллан почувствовал облегчение.

Пол, завершив все свои дела, сидел и курил. Он отослал Эрла домой. Теперь он терпеливо дожидался прибытия Немезиды. Уже почти рассвело, когда Джон-Джон наконец появился в его офисе.

— Я знал, что ты будешь здесь, — сказал он.

Пол постарел за ночь. Он выглядел почти стариком, и Джон-Джон почувствовал, как внутри него просыпаются нотки жалости. Но он решил запрятать их поглубже.

Пол вымученно улыбнулся.

— Думаю, нечего и говорить, что я сожалею об этом. Кира случайно оказалась втянутой в это… Такое не предусматривалось.

— Слишком поздно, Пол. Что известно об этом Эрлу?

— Ничего. Я оставил решение этого вопроса на твое усмотрение. Эрл примет на веру все. В его глазах ты большой человек.

Джон-Джон почувствовал облегчение. Ему очень не хотелось вести борьбу с Эрлом.

— Думаю, теперь тебе известно все? — продолжил Пол.

Джон-Джон вновь кивнул, будучи не в состоянии сказать этому человеку все, что хотел. Не хватало слов, чтобы выразить глубину предательства, которую ему пришлось ощутить.

— Я ничего не знал. Речь шла только о деньгах, — невнятно пробормотал Пол.

— Как всегда, когда это касается тебя.

Джон-Джон не мог скрыть ожесточения.

— А как с Верзилой Джоном?

— Когда я уезжал, он был в разобранном состоянии. Хотел нагрянуть сюда, но я сказал, что сам разберусь.

Пол улыбнулся.

— Я всегда знал, что могу положиться на тебя.

Он открыл ящик стола и вытащил пистолет. Он видел, как Джон-Джон встрепенулся и быстро сказал:

— Все нормально, дорогой, это для меня. Выдвину одно лишь условие: не упоминай моего имени с дерьмом, которое всплывет, хорошо?

Лицо Джон-Джона сделалось серым от напряжения, под глазами залегли темные круги.

— Не могу гарантировать, но постараюсь, Пол. Верзила Джон и его ребята пока не хотят разглашения, а вдруг захотят?

— А что ты скажешь маме?

Джон-Джон пожал плечами.

— Не имею понятия, и это — правда.

Пол наклонил голову.

— Все необходимые детали в этой папке.

Он указал пальцем, затем залпом выпил стакан коньяка.

— Хорошо. Я разберусь с этим, Пол.

— Замечательно, мой мальчик. Кстати, Ди Бакстер уже много лет у меня на содержании, да и его помощник тоже. Теперь они твои, если хочешь. — Лицо Пола омрачилось. — Никогда не думал, сынок, что так все закончится, но тут уж ничего не поделаешь. Жизнь имеет обыкновение лупить наотмашь, когда меньше всего ожидаешь этого.

Джон-Джон не ответил. Ему это было известно гораздо лучше, чем этому опустошенному человеку, сидевшему перед ним, и воздержался от комментариев.

— Думаю, нет шансов на то, чтобы Верзила Джон…

— Шансов нет. Либо это сделаешь ты, Пол, либо это сделаю я. Выбор за тобой.

Пол вздохнул. Он ожидал именно такого ответа. Зачем откладывать неизбежное?

— Тогда прощай. Удачи тебе!

Джон-Джон отвернулся и подошел к окну. Он смотрел вниз на людей, идущих на работу, отказывающих себе во многом, чтобы платить по счетам и хорошо отдохнуть в воскресный день.

Нормальные люди с нормальным образом жизни.

Выстрел был громким, но его не волновал звук. Здание принадлежало Полу. И как бы то ни было, он застрелился сам.

Можно назвать это «содействием в убийстве» — теперь это не имело значения. Пол Мартин мертв, а Джон-Джон остался, чтобы собрать все по частям. У него отсутствовали какие-либо эмоции.

Он стер свои отпечатки пальцев с ручки двери, взял папку, спустился вниз и сел в пустом зале, чтобы просмотреть бумаги, которые оставил Пол.

Через полчаса он вышел из здания, поймал такси и, только оказавшись в автомобиле, подумал: что, черт возьми, я скажу матери?

Джоани всю ночь не сомкнула глаз, ожидая сына. Было восемь часов утра, Бетани еще спала. Джоани отправила несколько сообщений на мобильник Моники, но та, разумеется, не ответила. Как всегда, ее бывшая подруга вылезет из берлоги не раньше обеда, совершенно не интересуясь, где ее дочь, и это тоже было нормой.

Джоани потягивала чай. Открылась входная дверь, и вошла Жанетта.

— Все в порядке, дорогая?

Жанетта напряженно передернула плечами.

— Ты рано. Хочешь чаю? — умиротворенно поинтересовалась Джоани.

— Выпью и пойду в школу.

Джоани не думала, что она в состоянии смеяться, но, услышав такое заявление от Жанетты, поняла, что ошиблась.

— Ты меня разыгрываешь?

Девочка вздохнула и прошла в кухню.

— Нет, просто хочу пойти в школу.

Джоани была рада этому. Начало положено.

— Кстати, в твоей комнате спит Бетани. Не буди ее, хорошо?

— Разумеется, не буду. Я совсем не желаю, чтобы она прилипла ко мне.

Они обе повернулись к входной двери, когда услышали, что входит Джон-Джон.

— Привет, девушки!

— Ты ужасно выглядишь, Джон-Джон. Где тебя носило?

В голосе Жанетты сквозила любопытство, когда она смотрела на замызганную одежду брата и его изможденное лицо.

— Давай иди в школу, — отрезал он.

Жанетта с готовностью сделала то, что ей говорили, к немалому удивлению брата и матери.

— Присядь, мама.

Джоани занималась тем, что готовила ему чай и тосты.

— Вчера вечером тебя искал Пол. Приходил сюда злой, как черт.

— Пола больше нет, мама. Он застрелился час тому назад.

Джоани прервала свое занятие и повернулась к сыну.

— Он — что?

— Застрелился. Это было предопределено заранее. У него была масса неприятностей… развод, деловые неурядицы.

Джон-Джон был поражен тем, как легко сошли с языка эти слова.

Джоани пристально смотрела на сына, отмечая свежие морщины вокруг его глаз и рта.

— Что произошло на самом деле, Джон-Джон?

Он пожал плечами.

— Что ты имеешь в виду?

С того самого момента, когда она впервые взяла сына на руки, он стал ее любимцем. Они все, дети, были любимцами, и она знала их лучше, чем те знали себя.

— Расскажи мне, пожалуйста, что происходит, Джон-Джон. Я не идиотка и понимаю, что за этим кроется гораздо большее.

Когда она говорила это, из спальни вышла Бетани. Джон-Джон взглянул на нее, как будто это было видение из страшных кошмаров.

Он не мог больше считать ее невинной школьницей, по крайней мере после того, как увидел, что она делала, и притом по своей доброй воле, если судить по фотографиям. В отличие от его сестренки, которая сражалась до своего скорбного конца.

Джоани увидела реакцию сына и поняла, что он знает все.

— Иди в кроватку, милая, я принесу тебе завтрак.

Бетани не нуждалась в напоминании. Она чувствовала накалившуюся обстановку. Она боится Джон-Джона, всегда боялась его, но с исчезновением Киры стала бояться еще больше.

— Пусть Жанетта уйдет в школу, сынок, тогда мы поговорим.

Он кивнул и продолжал пить чай. Мать заслуживала того, чтобы знать правду. Возможно, но только возможно, они могут теперь оставить все это позади себя — в прошлой жизни.

 

Глава двадцать седьмая

Джоани собрала чемодан сына и теперь пила утренний кофе, как всегда обильно разбавленный спиртным.

Казалось, весь мир сошел с ума, а она — единственный пока еще нормальный человек. Но она гнала прочь эту мысль, как научилась делать это много лет назад. Всю жизнь она гнала от себя дурные мысли, позволяя всему идти своим чередом, стараясь использовать ситуацию в своих интересах. Именно так надо поступать, когда у тебя есть дети, и они по-прежнему во всем зависят от матери, хотя сами и не сознают этого.

Она и ранее любила утешать себя тем, что Пол, видимо, не знал, куда именно он вкладывает деньги, хотя понимала, конечно, что он был прекрасно осведомлен о своих делах.

Так почему же она не находит в себе сил ненавидеть его?

Джоани полагала, что в один прекрасный день она тщательно все обдумает и сделает правильные выводы. А до тех пор она выбросит это из головы вместе с другими грустными мыслями, которые отягощали ее жизнь с незапамятных времен. Она хотела для своих детей лучшего, чем пришлось на ее собственную долю, и в какой-то мере она преуспела в этом. Она должна утешать себя этой верой, иначе жизнь потеряет всякий смысл.

Джоани начала готовить завтрак для Жанетты. Вкусный омлет. В последнее время у нее хороший аппетит, и Джоани подозревает, что ее Жанетта беременна, но она не собирается заострять внимание на этой проблеме. Они уже наругались и наспорились на много лет вперед; дочь сама скажет ей, когда сочтет необходимым. К тому же в этом случае Джоани почувствует себя полезной, а на данном этапе это как раз то, что ей больше всего необходимо.

Она добавила в омлет немного бекона и решила, что Джон-Джон тоже позавтракает, независимо оттого, хочет он того или нет.

Когда сын уедет, она будет готовиться к похоронам Пола. Она еще не решила, будет ли участвовать в них, но скорее всего придет. Ей нужно было сделать еще кое-что, но она никак не могла собраться с духом. Джон-Джон настоятельно просил ее держаться от этого подальше.

Он пришел на кухню, как будто был вызван сюда ходом ее мыслей, и выглядел таким красивым, что ей захотелось кричать. Даже кудри выглядели на нем изысканно. У него был замечательный, утонченный вид, и ему по силам все.

— О мама!

Джоани наверняка скажет, что запах бекона аппетитен, и он съест все, что она приготовила.

— Расты едят бекон?

Джон-Джон нежно засмеялся.

— Ну кто об этом думает, мама? Выкладывай на тарелку.

Ей нравилось, когда они ведут себя так, как будто у них по-прежнему все о’кей. Она вообразила себе, как в кухню входит Кира и требует для себя того же, что досталось ее старшему брату. Как Джон-Джон кормит ее остатками своего завтрака. Он был таким хорошим братом…

— Ты готов?

Он кивнул.

— Ди Бакстер заедет за мной минут через десять.

— Ты — хороший мальчик, Джон-Джон.

Он улыбнулся и схватил ее за руку.

— У меня был прекрасный учитель, не так ли?

Он увидел, что на глаза матери навернулись слезы и, поднявшись со стула, обнял ее. В последнее время самое незначительное проявление доброты вызывало у нее слезы.

— Послушай, мама: в том, что произошло, нет нашей вины, правда? Мы делали что могли, а на большее никто не был бы способен.

— Скажи мне, что Пол не знал. Прошу тебя, Джон-Джон, ты обещал быть правдивым со мной.

— Он не знал, мама, клянусь Богом. Так что перестань понапрасну изводить себя.

Джоани знала, когда стоит форсировать события, и печально кивнула. Джон-Джон не может пережить все заново, это сильно расстраивает его.

Раздался сильный стук в дверь. Джон-Джон вскочил, чтобы открыть. Послышался голос Ди Бакстера, и Джоани машинально налила ему чашечку чая.

— Выглядит аппетитно, Джоани, — сказал тот, кивнув на недоеденный завтрак ее сына.

Она ухмыльнулась.

— Если у вас есть время, могу приготовить для вас такой же.

Он сел напротив Джон-Джона.

— Времени много, дорогая.

И как обычно, она начала готовить. Ди Бакстер в последнее время постоянно бывал у них, и Джоани с удивлением обнаружила, что он ей, можно сказать, нравится.

Воистину нет конца чудесам.

* * *

Верзила МакКлеллан сидел со своей женой и ел такой же завтрак, что и Джон-Джон. Кэти страдала от полноты, но сохранила открытое, симпатичное лицо, которое привлекло его много лет назад. Она всегда была хорошей женой, она ждала его, когда он находился в заключении, она никогда не скандалила. Но теперь она стала женщиной, потерявшей младшего, любимого ребенка, и он понимал, что не в состоянии облегчить ее участь.

Когда Кэти ставила рядом с ним очередную чашку чая, он ухватил ее за полную талию и крепко прижал к себе.

— Все в порядке, малышка?

Она попыталась улыбнуться ему.

— Переживу, Джон. У меня ведь нет выбора, да?

В глубине души она знала, что с исчезновением ее сына связано нечто большее, чем бросалось в глаза. Муж и старшие мальчики делают вид, что тревожатся по поводу того, что случилось с Кьероном, но она знает их лучше, чем они сами себя. Кэти МакКлеллан давно научилась не вмешиваться в бизнес своих мужчин, а это было бизнесом, что бы ни говорили окружающие.

Они тщательно обыскали комнату Кьерона, якобы выискивая ключ к разгадке его исчезновения, но она знала, что они ищут совсем другое и, что бы это ни было, нашли это. Кьерон был ее младшим ребенком. Теперь его нет, и это никого не волнует, кроме нее.

Но она не станет настаивать. Она была уверена в том, что если ей скажут правду, то это будет для нее не в пример хуже, чем полное неведение.

Ди Бакстер вел себя как ребенок, когда они приземлились в аэропорту Бухареста. Он оглядывался в восхищении, будучи не в состоянии сдержать возбуждение, связанное с пребыванием в месте, которое ранее ему было известно лишь по сводкам новостей.

— Ну наконец-то мы прибыли, Джон-Джон! Будем надеяться, что Малыш Томми сообщил тебе правду.

В его голосе звучало сомнение, однако Джон-Джон знал, что Малыш был искренен с ним. Это самое меньшее, что он мог сделать в итоге.

Все эти годы он жил под воздействием страха. Отец терроризировал его, как ранее терроризировал мать. Но в конце Томми выступил против отца, и это — главное, именно то, о чем не следует забывать.

Тем не менее толстяк был достаточно благоразумен, чтобы понимать — его замарают той же кистью, а это ничего хорошего не сулит. Джон-Джон знал это лучше других.

— Необходимо сосредоточиться, — сказал он Ди Бакстеру. — Нас ожидают тяжелые дни.

Однако полицейский был явно растерян. Более того, он был подавлен последними событиями, и особенно смертью Пола. Джон-Джону пришлось практически тащить его из терминала к поджидавшему их румыну.

Ди Бакстер, собравшись, пожал руку коллеге (его звали Михай Краснеу), а затем представил Джон-Джона.

За сигаретой они кратко поговорили о полете, после чего Михай повел их к черному «мерседесу» 1989 года выпуска. Внутри сидел крупный человек, по имени Петер, которому поручили доставить их к месту назначения.

— Красиво у вас, — весело проговорил Джон-Джон.

Михай кивнул, приняв комплимент.

— Мы никак не можем оправиться от эпохи Чаушеску. Но мы — румыны, мы выдюжим.

Джон-Джону понравился его ответ.

— Куда вы нас везете?

— Мы едем в местечко, которое называется Рахова. Там не очень красиво. Я бы предпочел экскурсию в горы или, возможно, по старым районам Бухареста, сохранившим историческую архитектуру. Но у нас времени в обрез. Может, в другой раз.

Джон-Джон вежливо кивнул, хотя они все знали, что больше в Румынию не вернутся. Он закрыл глаза, чтобы положить конец разговору, и попытался расслабиться. Перед этим он заметил, что Петер наблюдает за ним в зеркальце заднего обзора, и увидел выражение симпатии в его темных глазах.

— Я организовал вам ночевку в Ферентари. Это не лучше, чем Рахова, но в данных условиях будет для вас вполне приемлемым.

Джон-Джон кивнул, не открывая глаз.

Ди Бакстер наконец успокоился, поскольку они находились на пути к цели. Он понял, что на этот раз реально сжег за собой мосты, но это его совсем не беспокоило. Он поступает правильно, сопровождая Джон-Джона, — в этом у него не было ни малейших сомнений.

Джоани выбралась из такси и, уплатив шоферу, вошла в крематорий. Она была поражена тем, что в зале прощания почти никого не было.

Она увидела стоящую в одиночестве Сильвию (без дочерей) и горстку незнакомых ей людей, стоявших у гроба с траурными лицами.

Джоани подошла к гробу и возложила на него свой букет. Гроб покоился на двух опорах и казался до безобразия голым. Его украшал лишь небольшой крест, выложенный из белых хризантем.

К ней подошла Сильвия. Джоани не знала, чего она ожидала, но, во всяком случае, не болезненной улыбки на лице вдовы.

— Если желаете, можете остаться на поминки.

Джоани отрицательно покачала головой.

— Нет, спасибо. Я пришла лишь засвидетельствовать свое почтение.

— Вот как?

Сильвия насмехалась над ней, и Джоани чувствовала закипавшую внутри злобу.

— Нет, дорогая. Я думаю, от друзей Пола не будет отбоя, я вам не нужна.

Колкость сработала, и Джоани вышла. Настроение улучшилось, но ей было обидно, что ее Пола провожают, вот таким образом.

Но, как он любил повторять ей, люди получают столько, сколько платят. И Сильвия, очевидно, решила не тратить на его похороны ни пенни больше, чем считала необходимым.

— Вот и Рахова, господа.

Джон-Джон открыл глаза. В окно он увидел панельные блоки домов и грязные улицы.

— Эти дома для людей с низкими доходами. Уверен, что такие есть и в Англии, не правда ли?

Михай извинялся за свою страну, и Джон-Джон смутился, приняв его извинения на свой счет.

— Конечно, есть. Мы уже приехали?

Михай кивнул.

— Останови здесь, — попросил он водителя.

Они вышли из машины в узком переулке.

— Если оглядеться, господа, можно заметить, что везде на окнах голубые или розовые занавески.

Джон-Джон и Ди Бакстер огляделись; оказалось это действительно так. В большинстве окон занавески одного цвета, в основном голубые.

— Это детские бордели. В зависимости от цвета, там либо мальчики, либо девочки.

Джон-Джон и Ди Бакстер недоверчиво озирались вокруг, испытывая ужас от того, что они услышали.

— Вы, должно быть, шутите?

Ди Бакстер, который полагал, что его уже ничем не удивить, после того что ему пришлось повидать за много лет службы, был совершенно подавлен.

— Хотелось бы, чтобы это было шуткой, сэр. Владельцы всех этих зданий — русские, наша юрисдикция на них практически не распространяется. Если мы закроем хотя бы один бордель, у нас будут неприятности. Мэрия делает на всем этом огромные деньги. Однако когда вы приступите к работе, мы прикроем вас, хорошо? О ваших намерениях мы проинформировали нужных людей, и они дали «добро». Взамен мы не будем беспокоить их несколько месяцев.

Пока они стояли и разговаривали, мимо них прошла женщина с мальчиком лет десяти. Он плакал, и она громко отчитывала его. Потянув мальчика за джемпер, она отвесила ему пощечину, после чего скрылась в подъезде одного из зданий.

Михай печально вздохнул.

— Если мы закроем их сию же минуту, они через час откроются в другом месте. Но хватит о наших проблемах.

Он указал на мрачное здание по другую сторону дороги.

— Квартира, которая вам нужна, находится там.

— Какой номер?

— Вы увидите табличку «Детский сад». Это похоже на шутку, но говорит скорее об их презрении по отношению к нам. Большинство клиентов немцы либо англичане. Человек, которого вы разыскиваете, находится там. Он получает заказы через Интернет и следит за их исполнением, в зависимости от запросов клиента. Но вам повезло в том плане, что румын, на которого он работает, хочет, чтобы его как можно скорее не стало. Он вмешивается в денежные операции.

Полицейский вздохнул.

— Честь среди воров, да? — уточнил Ди Бакстер.

Джон-Джон понял, что этот человек рисковал головой, даже давая адрес. Он засветился только ради них, и, хотя он получит за это определенное вознаграждение, Джон-Джон чувствовал, что он помогает скорее из личных побуждений.

Но он также знал, что сумма вознаграждения будет большой. А почему бы и нет? Ведь он оказал им огромную услугу.

Кроме того, Михай ничем не рисковал. Поскольку они англичане, все будет замято. Англичане любят туризм, но, к несчастью, секс-туры тоже.

Ди Бакстер растер сигарету в руках и бросил ее на дорогу.

— Пойдем, взглянем на это шоу.

Обезображенный пациент, страдающий избыточным весом, ел банан, а вместе с ним шоколад фирмы «Борн-вилл». Сочетание этих двух вкусов нравилось ему.

Он смотрел в окно комнаты, выходящей в сад. Здесь, в Эссексе, ему хорошо. Ему нравится, что персонал шутит с ним. Скоро принесут чай, и вежливая медсестра даст ему столько печенья, сколько он захочет. Он вновь жил от еды до еды. За отсутствием чего-то другого в жизни он вернулся к прежним привычкам.

Входная дверь едва слышно вскрипнула. Он повернулся в кресле, думая взять чай. Лицо сделалось белым как полотно, когда он увидел стоявшую перед ним женщину, которую он и любил и боялся одновременно.

— Привет, — сказала она.

Он не ответил. Горло его сжалось, сердце готово было выскочить из груди.

Джоани увидела, что Томми объят ужасом. Он решил, что она здесь, чтобы завершить свою работу, и ее охватила искренняя жалость по отношению к нему.

— Не беспокойся, Малыш. Я знаю, что ты виделся с Джон-Джоном. Он мне рассказал об оказанной тобою услуге — ты ведь направил его по румынскому следу, и мы благодарны тебе. Искренне благодарны!

Она старалась не смотреть на его шрамы. Она знала, что Томми по-прежнему проходит лечение, чтобы преодолеть последствия ожогов, и понимала, что пересадка кожи — весьма болезненный процесс. Кожа на правой щеке казалась более красной и морщинистой, чем с левой стороны. Волосы немного отросли, и Малыш стал более похожим на себя прежнего.

Изменились лишь его глаза. Они стали не просто испуганными, а полными страха. Джоани понимала, отчего именно, и чуть не расплакалась.

— Я пришла извиниться.

Томми кивнул, и его лунообразное лицо просветлело.

— Значит, Джон-Джон рассказал тебе все?

— Да.

— И ты ничего не имеешь против меня?

Джоани села на кровать и улыбнулась.

— Я пыталась, Томми, но не смогла. Да и как можно? Я знаю, как ты боялся отца. Жаль, что мы не знали об этом в то время. Почему ты не рассказал нам?

— Я не мог, Джоани. Ты должна понять это.

Она заметила выражение неприкрытого унижения на его лице и почувствовала смущение от того, что с ним произошло из-за отца. Она догадывалась, почему он держал все в тайне. Как сказал Джон-Джон, грязь всегда липнет к людям, особенно там, где они живут. Если бы разоблачили отца Томми, все бы навесили на него. Джозеф позаботился бы об этом.

— Когда отец заварил эту кашу, мы с мамой хоть немного вздохнули — он больше не третировал нас. Но именно тогда он установил все связи. Но я делал что мог, Джоани!

Она снова кивнула.

Бедный Малыш был виноват только в одном — в затянувшемся страхе перед отцом, человеком, который сначала изнасиловал его в возрасте семи лет, а затем продолжал заниматься этим, пока сын не превратился в толстого замкнутого юношу с целым букетом заболеваний.

Томми и мать подвергались жестокому избиению по малейшим пустякам, раздражавшим Джозефа. Надломленная духовно и ослабленная физически, жена стала находить утешение в наркотических средствах, чтобы не видеть того, что происходит у нее на глазах. Она знала, что он проделывал с сыном, и для нее это было невыносимо. Но самое худшее ожидало ее впереди.

Томми развивался не так, как все подростки. В определенном смысле он так и остался ребенком, сохранив естественную тягу к детям. Его отец безжалостно эксплуатировал это обстоятельство, используя интерес сына к детским играм, чтобы заманивать ничего не подозревающие жертвы. Но когда возмущенные родители вызывали полицию, вина ложилась на сына. Ведь он выглядел и вел себя как ненормальный, будучи неуклюжим подростком, играющим в куклы. А когда полиция беседовала с его матерью, глаза которой давно сделались стеклянными из-за пристрастия к валиуму пополам с джином, она лгала под диктовку мужа. «Да, он такой, ее бедный мальчик. Хотя и не замышляет никакого вреда…»

Фактически сделать Томми ничего не мог. Не то что монстр, за которого она вышла замуж, — здоровый нормальный мужчина, угрожающий избить ее до полусмерти, если она не будет защищать его. И она поступала так, как он велел: выхода не было.

С тех пор они сменили шесть адресов и пять фамилий. Только недавно они вздохнули спокойно. Пиппи и Кьерон завалили их деньгами, нуждаясь в зарубежных связях, налаженных Джозефом, а Ли Роу просто замяла дело о своей дочери.

В довершение всего Малыша Томми звали совсем по-другому. Его настоящее имя — Дэррен Уикс. Теперь он числится под своим собственным именем здесь, в клинике, в хорошей клинике, за которую платит Джон-Джон. Медсестры заботливо ухаживают за ним, а почему бы и нет? Дэррен Уикс нравится всем, он умеет одаривать улыбкой и добрым словом.

— Думаю, Джон-Джон выведет моего отца на чистую воду? — сказал он.

Джоани кивнула, не давая ему ответа. Вместо этого она произнесла:

— Как здесь хорошо! Такой красивый сад…

Она заметила, как настороженное выражение лица Томми изменилось. Нет никакой необходимости вдаваться в объяснения, он отходчивый человек. Джоани извинилась, и этого достаточно. Он так сильно любит ее, потому что она — единственная взрослая, которая была с ним в приятельских отношениях. В то же время она давала ему нечто большее, и оба понимали это.

Сам он не оправдал ее доверия, но все потому, что ему не приходило в голову, что его отец посмеет обидеть члена семьи Бруер.

Как он ошибался!

— Жаль, что я не рассказал тебе обо всем с самого начала, Джоани!

— Мне тоже жаль, но давай забудем об этом, хорошо? В конце концов ты нам помог.

Он кивнул и вытер глаза.

Вошедшая медсестра была поражена тем, что у толстяка Дэррена, как она называла его, посетительница.

— Чашечку чая?

Томми кивнул, и она взглянула на Джоани. Узнав ее по газетам, она нежно спросила:

— Хотите печенья?

Джоани кивнула.

— Спасибо, не откажусь.

Затем она протянула Малышу руку, и после некоторого колебания он схватил и притянул ее к своей груди. Он расплакался, и Джоани утешала его как могла.

Его обожженное лицо, эти шрамы… ей было стыдно, ей хотелось убежать, но она не сделала этого. Она провела с ним вместе целый день. Малыш выступил ради них против родного отца, и за это она будет ему всегда благодарна.

Парадная дверь была открыта, и они быстро вошли в дом.

На Джон-Джоне было длинное кожаное пальто. Он расстегнул пуговицы, пока они осматривали коридор. В коридор выходили несколько дверей, одна из них оказалась открытой. Внутри находились две маленькие девочки, лет девяти, и мальчик немного постарше. У них были ввалившиеся глаза, они даже не улыбнулись в ответ Джон-Джону, а лишь потупили взор. Повсюду валялись игрушки, но дети не играли с ними. Они неподвижно сидели на ветхой софе в полном молчании.

Джон-Джон почувствовал, как к горлу подступает комок.

Если таким способом можно извлекать большие прибыли, то они ему не нужны. Пол наверняка знал обо всем. Джон-Джону было известно, что его босс тщательно анализировал денежные потоки, и ему стало больно при одной мысли об этом. Он считал Пола положительным человеком.

Одна из девочек стала сосать большой палец. Она явно хотела спать. Дети выглядели таким усталыми.

Ди Бакстер подошел к одной из закрытых дверей. Джон-Джон последовал за ним. В комнате была женщина двадцати с небольшим лет, раздевающая маленькую девочку. На женщине был лишь пояс и грязный белый бюстгальтер. Она повернулась удивленная, а затем улыбнулась обоим.

Взглянув повнимательнее на ее худое тело, Джон-Джон догадался, что она — всего лишь подросток. Жизнь, которую она вела, здорово состарила ее лицо.

Ди Бакстер ободряюще улыбнулся.

— Джозеф? — кратко спросил он.

— Джозеф? — как эхо, повторила женщина.

Ди Бакстер дружески кивнул, чрезвычайно смущенный тем, как она была одета. Все вокруг представляло убогое зрелище: квартира пропахла несвежим бельем и протухшей пищей.

Женщина указала на другую дверь, ведущую в соседнюю комнату, и они направились к ней. Она прижала к себе маленькую девочку, и Джон-Джон понял, что они родственницы, — слишком сильным было сходство.

За дверью скрывалась ванная. Человек, известный под именем Джозеф Томпсон, лежал в грязной мыльной воде с девочкой-подростком. Когда дверь открылась, он повернулся. Выражение удивления на его лице с лихвой оправдывало долгие поиски, проводимые Джон-Джоном.

— Убери ее отсюда, — приказал он.

Ди Бакстер вытащил девочку из воды. Обернув ее несвежим полотенцем, он вывел ее. Джон-Джон захлопнул ногой дверь.

Распахнув полы пальто, он вынул кусок свинцовой трубы, который вручил ему румынский полицейский, когда они ехали в Рахову.

Он похлопал трубой по ладони и почти нежно произнес:

— Держу пари: ты уже не рассчитывал встретиться со мной?

Джозеф попытался встать, но тяжелая труба, обрушившаяся на его ноги, отбила у него это желание. Он покрылся потом от страха, понимая, что ему не суждено выйти из этой ванны живым. Все, что он мог сделать, — скрючиться в теплой воде и ждать неизбежного.

— Как вы нашли меня?

Джон-Джон плюнул в него, а затем сказал:

— Заложил тебя твой сын. Теперь нам все известно. О тебе, Джесмонде, Пиппи и о других мерзавцах, которых ты называл друзьями.

— Что ты сделаешь со мной?

Джон-Джон взглянул в глаза этого человека и понял, что тот желал Киру с первого же момента, как увидел ее. Он догадался, что Джозеф планировал тем или иным способом заполучить девочку. Он давно занимался грязным бизнесом и нажил целое состояние. Пользуясь знанием Румынии, где неоднократно бывал прежде, он бежал именно сюда, будучи уверенным, что никто не сумеет его здесь найти.

Теперь он понял, что просчитался.

— Ты, должно быть, решил, что сбылись твои самые сокровенные мечты, когда Кьерон привел Киру в тот дом в Дептфорде. Киру преподнесли тебе на блюдечке, и вы с ним смеялись по этому поводу. Кстати, отец Кьерона сам заказал его — вот и ответ на твой вопрос, какая участь тебя ожидает.

Джон-Джон подошел к дрожащему от страха голому человеку, ударил его трубой по коленям, на сей раз сломав ему кость.

Джозеф кричал, агонизируя, а Джон-Джон бил его, приговаривая:

— Может, ты подскажешь мне что-нибудь более подходящее?! Ну, говори, ублюдок!

Джоани вошла в квартиру и, как и положено, в первую очередь поставила чайник. Пока чайник закипал, она зажгла сигарету и выглянула в окно. С минуты на минуту должна прийти Моника с Бетани. Теперь девочка, можно сказать, жила здесь. Это, однако, ускорило отъезд Джон-Джона, который на некоторое время перебрался к Сиппи.

Но ему все равно уезжать. В конце недели он въедет в новую квартиру. Честно говоря, он понимал стремление матери заботиться о ребенке, который, кроме нее, никому не нужен.

Джоани знала, почему сын не может смотреть на Бетани. После того, что он увидел на фотографиях, ей самой было трудно смотреть на ребенка. Знать, что Бетани отдала Киру в руки подонков, было для Джоани настоящей пыткой, и ей приходилось ежедневно пересиливать себя.

Кира хотела убежать из этого проклятого дома в Дептфорде, и даже после того как ее напичкали алкоголем, она старалась вырваться из грязных лап. Пиппи перед смертью все рассказал ее сыну.

Джоани гордилась тем, что Кира держалась до конца, хотя, несомненно, была очень напугана. Но такова была ее девочка, само упорство. Она не имела шансов выйти оттуда живой, и, видимо, понимала это.

Джоани на мгновение закрыла глаза и затянулась сигаретой.

Тело Киры было обнаружено именно там, где сказал Пиппи, и это стало для нее облегчением. По крайней мере она теперь может похоронить своего ребенка.

Бедная Кира оказалась в неудачном месте в неудачное время. Если бы она не встретила в тот день свою подружку, беды бы не случилось.

Но Джоани не могла винить Бетани. Ребенок был всего лишь жертвой, как и ее дочь. Девочка была слишком запугана, чтобы рассказать о насилиях, которым подвергалась. Теперь ей придется всю свою жизнь страдать от осознания того, что с ней произошло, но главное — что она, сама того не желая, сделала со своей лучшей подругой.

Уже одно это — немалое наказание.

Моника, по-прежнему не зная о том, что случилось, была рада передать надоевшую ей дочь Джоани. Разумеется, не за так.

Но даже не это волновало Джоани в тот момент.

Боль еще не прошла, чтобы спокойно проанализировать ситуацию. Но время залечит раны. Во всяком случае, она надеялась на это.

Джоани налила себе чай и плеснула в чашку виски. Она помирилась с Малышом Томми и надеялась вскоре обрести душевный покой. Если она сумеет протянуть еще несколько месяцев, она выберется из этой беспросветной ямы, в которую провалилась.

В шестнадцать двадцать из школы пришла Жанетта и направилась прямо в свою спальню, как уже завелось в последнее время.

Джоани последовала за ней и весело произнесла:

— Добрый день!

Жанетта мрачно ухмыльнулась.

— Я же была в школе, мама! Какой это добрый день?

Джоани засмеялась.

— Знаю, что в школе. Твоя учительница по-прежнему с удивлением звонит мне, когда ты бываешь на занятиях!

Еще полгода назад Жанетта обиделась бы на слова матери, расценив их как критику. Теперь же она улыбалась.

— Мне там действительно нравится, только не говори никому об этом!

— Не скажу. Выпьешь чашечку чая?

Жанетта ухмыльнулась.

— Пожалуй, нет, спасибо.

— У меня тоже так было, когда я носила тебя.

Жанетта, выкладывавшая на кровать содержимое школьной сумки, застыла как вкопанная.

— О, мама…

Она расплакалась; она не знала, как сообщить эту новость маме. Своей единственной любимой маме, силу чувств к которой она оценила лишь в последние несколько месяцев.

— Извини…

Джоани обняла свою дочь, радуясь возможности поднять дочери настроение, хоть немного успокоить ее.

— Сдюжим, милая. После того, чтó нам пришлось пережить, это не беда, разве не так?

Она крепко прижала к себе Жанетту, которая рыдала, чувствуя, как гора свалилась с ее плеч.

Господь добр. Джоани часто приходилось слышать это выражение. Но иногда Он в самом деле добр, только иногда.

Джон-Джон сидел в баре в Ферентари. Эта была настоящая дыра, заполненная шпаной и вульгарно раскрашенными женщинами.

Ди Бакстер разговаривал с одной из них, а Джон-Джон думал, когда же сказать ему, что это — переодетый мужчина. Однако Ди Бакстер слишком увлекся: видимо, он не заметил накладных грудей.

Михай и Петер были рядом. Джон-Джон улыбался им. Они получили по 5000 фунтов каждый. Эти деньги заплачены не зря. Ребята обставили дело так, что смерть Джозефа Томпсона зафиксировали следующими словами: «Скончался от побоев. Нападавший неизвестен».

Джон-Джон хотел, чтобы подонки, с которыми он бился в Англии, узнали о гибели Джозефа. Это — своего рода торжество справедливости, и он был благодарен Ди Бакстеру за то, что тот принял в этом деятельное участие.

Они пили весь вечер, однако Джон-Джон не чувствовал опьянения. Он был молчалив, но душа его ликовала.

Заказав еще один бокал виски «Шивас ригал», он одним залпом осушил его. Завтра же он отправится домой, Джоани, наверное, заждалась.

Петер налил ему еще.

— Твое здоровье, парень!

Михай засмеялся, поднял свой бокал и крикнул:

— Твое здоровье!

По какой-то причине они зациклились на этом тосте. Они были в приподнятом настроении, как и Ди Бакстер.

Джон-Джон выпил за хорошо сделанную работу и уже считал часы, когда наконец прибудет домой. Он нуждался в своей семье больше чем когда-либо, хотя никогда в жизни не признался бы об этом вслух. Но он действительно чувствовал потребность увидеть мать и сестру, удостовериться, что с ними все в порядке, что они ни в чем не нуждаются.

Ему также нужно было ощутить любовь, которую они проявляют друг к другу. Только благодаря этому он еще держался на плаву.

 

Эпилог

Джоани и ее дети молча сидели у катафалка на кладбище. Был холодный ветреный день, и они поплотнее запахнули на себе пальто, чтобы не замерзнуть.

Взгляд Джоани был прикован к небольшому белому гробику с останками ее дочери, эксгумированными полицией из тайного захоронения в Плейстоу после «анонимного» звонка. Там оказались останки и двух других детей — из Восточной Европы, как определила полиция, но их имена до сих пор не были установлены.

Вскоре появилась Моника и печально улыбнулась своей подруге. Джон-Джон отошел от них. Он не мог более выносить ни Монику, ни ее дочь. Моника держалась в своем амплуа. На нее произвела огромное впечатление новая квартира Джон-Джона, и ей не терпелось заявить об этом Джоани — Моника была напрочь лишена чувства такта, она не понимала, где и что можно говорить. Джоани лишь печально улыбнулась, выражая свое согласие с ней.

Квартира была действительно симпатичной, но Джоани хотела жить в своей старой квартире. Ей по-прежнему казалось, что в любой момент в комнату может вбежать Кира.

Как это ни странно, но, когда она наконец получила реальную возможность жить на широкую ногу и давать званые обеды, необходимость в этом отпала. Возможно, когда-нибудь потом, но не сейчас…

Служба была на высоте. Присутствовали школьные подруги Киры и все соседи. Было море цветов.

Джоани взяла Жанетту под руку, и они медленно направились к Джон-Джону, ожидавшему их у могилы. Они, однако, попятились назад, когда увидели Верзилу МакКлеллана и двух его сыновей, пришедших на кладбище выразить свое соболезнование.

Джон-Джон теперь богатый человек, хотя ему всего восемнадцать лет. Накануне самоубийства Пол перевел на имя юноши все салоны. Сначала Джон-Джон хотел отказаться от этого дара, считая, что деньги нажиты нечестным путем, но Джоани убедила принять его. Пол был им должен.

В последнее время она предпочитала вспоминать о Поле лишь как о своем сутенере: человеке, который использовал ее тело до тех пор, пока это приносило ему выгоду. Незавидная жизнь. Такая пустая…

Так считать было намного легче.

Пришел Джеспер и сразу встал рядом с Жанеттой. Джоани не возражала против его присутствия. Она поняла, что ко всякой любви следует относиться серьезно, а поскольку с Жанеттой никто, кроме него, ладить не мог, она полагала, что следует смириться с его присутствием. Тем более, что ее дочь беременна. Но Джон-Джон, разумеется, об этом не знает. Она выжидала удобного момента, чтобы сообщить ему об этом.

Это касается и возобновления учебы Жанетты в школе, хотя она уже говорила о репетиторах — ведь забота Джоани о детях всегда была на высоте.

Краем глаза Джоани заметила Ди Бакстера в шикарном черном костюме. Она давно знала об этой черте полицейского — они всегда умели пустить пыль в глаза на похоронах. Хорошо одетые, они могли рассмотреть присутствующих и одновременно выразить свое сочувствие; но сегодня, естественно, им нечего было узнавать. Джоани было известно, что он также побывал в Румынии, а его начальство сделало вид, что ничего не заметило. «Вот и хорошо», — подумала она.

В глазах общественности расследование убийства Киры Бруер и двух безымянных детей было в полном разгаре, но соседи Джоани понимали, что к чему. Сильвия похоронила мужа в скромной могиле. Пиппи Лайта и Кьерона так и не нашли — да их никто не искал. Полиции было прекрасно известно, кто свел с ними счеты, но Верзила МакКлеллан не поскупился на деньги, и к этому вопросу больше не возвращались.

Вот уже две недели Джоани руководила салоном в Илфорде, стараясь воздержаться от спиртного, а в свободное время она занималась Бетани, направляя ее на правильный путь.

Девочка пошел тринадцатый год, фигура ее вполне оформилась и грозит стать такой же грузной, как у матери. Это обстоятельство, а также не по годам развитое знание темных сторон жизни делали ее приманкой для педофилов, но Джоани ограждала ее от возможных бед. Девочка по-своему любила Киру.

Джон-Джон наблюдал за матерью. Сегодня она держится хорошо, он гордился ею. Прошло мучительно много времени между обнаружением останков Киры и похоронами. Дознание стало для него подлинным кошмаром. Он запретил матери даже близко участвовать во всем этом, и, слава Богу, она послушалась его. МакКлелланы всегда находились рядом, сглаживая ситуацию. Главный констебль состоял у них на содержании, поэтому любые проблемы решались без проволочки.

И вот наконец наступил день, которого они так боялись, — день прощания с Кирой. Пока что все идет лучше, чем они предполагали.

Джон-Джон продолжал оглядываться. Присутствие Джеспера не раздражало его так, как следовало бы ожидать. Старик МакКлеллан многому научил его за последнее время — как не размениваться по мелочам, как сохранять выдержку… К тому же если проблема слишком разрастется, то человек, занимающий столь высокое положение, всегда может нанять за плату… инкогнито, который будет действовать от его имени. Но он должен дать сестре шанс на счастье. Бог свидетель: она заслуживает этого.

Он заметил, что Сиппи с Эрлом тайком скручивают сигаретки с марихуаной. Джон-Джон улыбнулся. Для них травка — это фетиш, а без него никуда не деться в такой ответственный момент.

Джон-Джону предстояло свести некоторые счеты, оплатить старые долги, и он медленно двигался в этом направлении. Янки называют это «преемственностью» — что ж, пусть будет так.

Зарядил дождь, грозя промочить всех пришедших на кладбище. Один из участников церемонии был болен. Проигнорировав указания врачей, он явился в числе первых. Джон-Джон раскрыл зонт и подошел к Малышу Томми, стоявшему в одиночестве. Люди по-прежнему называли его именно так. Многие чурались его, и Джон-Джон хотел исправить ситуацию.

Он раскрыл зонт над бывшим соседом. Огромная масса Томми прильнула к нему; это был всего лишь символический жест, не более, но его ценность для Томми не поддавалась исчислению.

— Спасибо, Джон-Джон.

— Смотри не промокни, Малыш!

Джон-Джон знал, что за ними наблюдают, и рассчитывал на это. Он хотел, чтобы все знали — Дэррен Уикс имеет не меньше прав присутствовать здесь, чем другие. А фактически даже больше, чем многие из них.

Джон-Джон крепко держал мать, когда они прощались с Кирой. Жанетта рыдала, и Джоани вспоминала, как ее мать говорила, что при беременности не следует плакать — слезы способны иссушить окружающие плод воды. Она чуть было не сказала об этом вслух, но вовремя осеклась.

Она надеялась, что у Джен будет девочка. Джоани нуждалась в ком-то, чтобы передать свою любовь, и внучка прекрасно подошла бы для этого.

Она смотрела на белый гробик своего ребенка и мысленно прощалась с ним. Неожиданно дождь прекратился, из-за облаков пробился слабый солнечный луч. Это — благословение от Киры, подумала Джоани.

Она взглянула на девушек из салона, одетых во все черное; на их изукрашенных косметикой лицах застыло соответствующее случаю выражение. Кладбище было заполнено. Сотни людей пришли сюда, чтобы почтить память ее девочки.

Джон-Джон сказал как-то: нельзя забыть такое ужасное происшествие, как это, но надо помнить также о радости и счастье. Память должна заострять внимание не на смерти, сказал он, а на жизни Киры, пусть даже такой короткой.

Не забывать о смехе и о любви.

Жить во имя будущего, надеясь на то, что оно станет хотя бы немного лучше настоящего.

И это как раз то, что Джоани собиралась делать.