14. Полный вперёд
Вернувшись в Лондон, Led Zeppelin темпов не снизили. Мы толком чемоданы не распаковали, а Питер заговорил о третьем туре.
— Нельзя упускать момент, — сказал мне Питер в офисе в начале июня 1969-го, три дня спустя после нашего возвращения. — Мы можем гастролировать круглый год и постоянно собирать полные залы.
Затем он добавил: «Сейчас самое время воспользоваться созданным спросом».
Тем не менее, я был обеспокоен и предупредил Питера о факторе усталости.
— Группа начала терять присутствие духа к концу тура, — сказал я. — Если мы не будем внимательными, команда погибнет не от конфликтов личностного характера, как другие группы; они просто помрут от истощения.
Даже в Англии они продолжали работать на супер-скоростях. Второй альбом, Led Zeppellin II, до сих пор не был закончен, и казалось, что в отличие от первого альбома, который был записан за сутки, мы никогда его не закончим.
Джимми не помешало бы отдохнуть пару недель и отложить проект до лучших времён. Он так набегался в Штатах, из одной студии в другую в перерывах между концертами, с красными от усталости глазами. То в одной студии, то в другой он проводил ночи напролёт. Ему отчаянно требовалось время, чтобы тщательнее спланировать альбом.
В Лондоне на меня навалилась куча бумажной работы в офисе, и у меня было мало времени проводить время с группой в студии Olympic. Но когда мне удавалось заскочить туда на полчасика, я видел, как сильно сдал Джимми. Его лицо осунулось, под глазами появились чёрные круги, и курить он начал больше обычного.
Как-то вечером Джимми предстояло потратить несколько часов на «Living Loving Maid (She's Just a Woman)». Песня никому не нравилась — она никогда не исполнялась на концертах. Работа над нею так никого и не порадовала. В какой-то момент разочарование достигла такого уровня, что Джимми простонал: «Когда-нибудь мы сможем насладиться успехом? У нас когда-нибудь будет время отдохнуть?» Он мерил комнату шагами, закуривал одну сигарету за другой и старался уговорить себя вернуться к работе.
В дополнение ко всему прочему, у нас было запланировано шестнадцать концертов в Англии в июле, в местах типа Free Trade Hall в Манчестере, Colston Hall в Бристоле, Guildhall в Плимуте, Town Hall в Бирмингеме, ньюкаслском City Hall. С другой стороны, группа могла порадоваться возросшему интересу в Великобритании. В феврале мы вернулись из Штатов в совершенно апатичную Британию. Но в этот раз, после окончания второго американского тура, реакция в Англии была диаметрально противоположной. Led Zeppelin попали на вершину домашних чартов. Питер даже отклонил больше предложений, чем принял.
В общем, Питер считал, что мечты должны сбываться не в Лондоне, а в городах типа Чикаго, Нью-Йорк и Лос-Анджелес.
— Я хочу вернуться в Штаты как можно быстрее, — сказал он. — Нужно сделать это сейчас.
К тому времени, когда команда приземлилась в Атланте 5 июля, где начинался новый тур, я видел, что цеппелины превратились в общество равных. Возможно, Пейджи и Джон Пол были старшими партнёрами в плане музыкального опыта, но они никогда не давили авторитетом. Каждый уважал таланты других. На словах они редко высказывали восхищение друг другом, но можно было видеть благодарные взгляды на сцене, или бессознательные кивки в знак уважения тому, что каждый из них вкладывал в музыку.
И в то же время Led Zeppelin настолько сблизились, что могли шутить и разыгрывать друг друга без риска серьёзно пощипать чьи-либо перья. Одним вечером они пили вино и смеялись над каким-то скучным английским телешоу.
— Как насчёт того малого, Перси Трауэра? — спросил Джон Пол. — Тот парень, что ведёт садовое шоу. Целую программу смотришь на растущие плантации. И что там интересного?
— Ха! — заметил Джимми. — Мы занимаемся тем же самым. У нас свои Плантации растут!
— Идеальное имя! — засмеялся Джон Пол. — Перси!
С того дня мы редко звали его Робертом, с тех пор он был Перси. Роберт никогда не жаловался.
С другими кличками мы выказывали большую осторожность. Питер и я звали Джимми «старой девочкой» — но никогда в лицо. Прозвище появилось из шутки, которая родилась, когда мы смотрели на него перед началом концерта. Во время того летнего тура в Лос-Анджелесе, Джимми любовался собой перед зеркалом, как участница конкурса красоты перед выходом на подиум. Он был одет в жакет из вельвета и велюра, прямо как сказочный принц. На голове накручены бигуди, и когда он из снял, то провёл еще пятнадцать минут, расчесывая локоны. То ещё зрелище!
И хотя Джимми заслуживал насмешек за суету перед зеркалом, подходящую больше девчушке перед баллом, мы с Питером не осмеливались высмеивать его открыто. В определённый день Джимми мог быть чувствительным к определённым вещам, и не имело смысла рисковать, чтобы вызвать извержение вулкана.
Но между собой мы с Питером любили пошутить. Мы обычно говорили что-то типа: «Скажи старой девочке, что лимузины ожидают… Настало время старой девочке одеться на концерт!» По сути, кличка была безобидной, но я думаю, узнай Джимми об этом, он бы впал в ярость, если бы не был в слишком хорошем расположении духа.
Во время летнего тура цеппелины выступили на девяти фестивалях под открытым небом, начиная от поп-фестиваля в Ньюпорте и заканчивая фестивалем Вудинвилль в Сиэтле и мероприятием в Сентрал Парке в Нью-Йорке. Эти фестивали с большим составом участником предоставили группе возможность сравнить себя с другими, некоторые из которых — The Doors и The Byrds — стояли выше по рангу.
— Это всего лишь вопрос времени, мы возглавим списки и сделаем всех, — пару раз говорил об этом Бонзо.
Как-то в начале тура мы проводили выходной на фестивале в Сингер Боул, на территории Всемирной выставки в Нью-Йорке в районе Флашинг Медоуз. Vanilla Fudge, Джефф Бек и Ten Years After были в числе главных звёзд. Мы смотрели концерт из-за кулис, не уходя далеко от буфетного столика, ломящегося от пива, вина и чипсов. Там можно было пообщаться с целым зверинцем друзей-музыкантов.
Элвин Ли, гитарист Ten Years After, блестящий исполнитель. Я помню, какое впечатление он произвёл на нас своими сверхскоростными пальцами. Он баюкал и нянчил свою гитару от песни к песне, на аудиторию вылился целый шквал тяжёлых рок-звуков, которые сделали Ли одним из самых уважаемых музыкантов конца шестидесятых.
— Он просто великолепен, — сказал Джимми, завороженно наблюдая за пальцами Ли. Не так много музыкантов могли покорить его. И наблюдать за реакцией Джимми на Ли было не менее интересным, чем смотреть на самого Элвина.
Пока Ten Years After играли, Бонэм терял терпение. Он пил довольно долго и жаждал свалить.
— Потерпи, Бонзо, — сказал я ему. — Мы уйдем где-то через час.
Бонэм места себе не находил, он слонялся из угла в угол, осушая пиво за пивом.
А затем, в мгновение ока, он превратился в мистера Хайда. В глазах появился дьявольский блеск, который открывал в нём непослушную часть. На горизонте замаячили проблемы.
— О нет, Бонзо, — пробормотал я. И хотя я понятия не имел, что у него на уме, я знал, что это не добавит ему очков в рейтинге.
— Я, блядь, починю его! — заорал Бонэм, указывая на Ли. — Смотри!
Бонэм схватил коробку с соком с буфетного стола и подошёл близко к сцене, достаточно для нанесения удара.
— Время выпить сок! — крикнул он. — Элвин, хочешь сока?
И не дождавшись ответа, Бонэм вылил содержимое коробки на Ли. Сок забрызгал гитариста и его инструмент.
Толпа взревела, Ли раскрыл рот от неожиданности.
— Что тут происходит, чёрт возьми? — заорал он, глядя на Бонэма. — Ты, хрен моржовый!
Ли сверкал глазами от гнева, но продолжал играть, глядя на Бонэма. Может быть из-за алкоголя, но Бонзо не казался испуганным. Он покачал пальцем, словно предупреждая Ли, чтобы тот остыл.
— Не позволяй мелочам донимать тебя, — подколол он его. — Апельсиновый сок полезен. Там есть витамин С.
Ли продолжал играть, направляя гитару в сторону Бонэма, словно меч или даже пулемёт. Я почувствовал, что их противостояние будет иметь продолжение, если случайно не затухнет.
На самом деле, при почти сорокаградусной жаре, ситуация ухудшилась только для Ли. Сок высох, а руки и гитара стали липкими. Пальцы не могли уже легко маневрировать по грифу. Он был вынужден притормозить. С трудом он доиграл оставшиеся песни.
Ли в ярости покинул сцену и рванул в свою гримёрку.
— Ты говнюк, Бонэм. Настоящий говнюк, — пробурчал он.
А Бонзо был рад-радёшенек созданному хаосу.
— Бонзо быстро освоился, — сказал мне Джимми. Его беспокоило, что Бонэм и алкоголь в сочетании друг с другом создавали постоянные проблемы. — Он сам себе худший враг. Возможно, он наш худший враг.
— Да он просто выпускает пар, — ответил я. — Если он не сможет делать это таким способом, то обязательно ввяжется в драку.
Оказалось, Бонэм не собирался останавливаться на достигнутом. Он терпеливо дожидался Джеффа Бека, который вышел на сцену час спустя. Бек был одним из самых потрясающих блюзовых гитаристов, которых я когда-либо встречал. Он мог за минуту ввести толпу в лихорадку. В тот день он вверг в транс Бонэма.
Под конец сета Джеффа в конец пьяный Бонэм ввалился на сцену. Я отчаянно рванулся за ним, схватил за плечо, но он вырвался.
— Не волнуйся, я сразу вернусь, Ричард. Уже иду!
Бек глянул на Бонэма, но тот был без апельсинового сока, и продолжил играть «Rice Pudding», по-видимому необъявленный выход Бонзо его не побеспокоил.
Бонэм потоптался пару минут, а затем сказал Мики Уоллеру, чтобы тот освободил место за барабанами. Бек прекратил играть, когда Бонэм начал устраиваться на стульчике Уоллера. Бонзо взял палочки и начал колотить по барабанам.
— О нет, — подумал я. — Ситуация выходит из-под контроля.
Барабаны гремели, тарелки вибрировали. Толпа захлопала в такт ритму. Уровень возбуждения Бонэма рос, он подбадривал толпу, чтобы она ещё больше шумела. И её не надо было упрашивать.
Мы с Плантом за сценой хихикали, словно школьники.
— Он сумасшедший, его нужно изолировать, — сказал я.
Толпа ревела громче и громче, Бонзо вскочил из-за установки и выбежал на центр сцены. Он принялся сдирать с себя одежду. Слой за слоем. Исполняя эротический танец.
Сначала слетела майка. Затем штаны. К этому времени мы с Плантом горячо поддерживали его стриптиз.
Бонэм нас не разочаровал. В мгновение ока он остался в одних трусах.
— Ещё? — выпалил он в ближайший микрофон.
— Ещё! — радостно ответила толпа.
Бонэм стянул трусы. Толпа впадала в безумие по мере того, как сбрасывалась каждая часть одежды и окончательно сошла с ума, когда Бонэм предстал пред ними, в чём мать родила. Его инструмент впечатлял.
В этот момент Питер ворвался на сцену словно олимпийский бегун, сорвавшийся со стартовой линии.
— Ах ты сукин сын! — орал он Бонэму.
В то же время пол-дюжины полицейских забирались на сцену, чтобы произвести арест.
Питер добрался до Бонэма до полиции, схватил обнажённого барабанщика и побежал обратно. Они нырнули в гримёрку, хлопнули дверью и заперлись внутри.
— Ты, вшивый ублюдок! — ревел Питер. — Если ты не оденешься, пока полиция не выломает дверь, вылетишь из группы!
Бонэм вполне адекватно воспринял ситуацию и покорно подчинился приказу. Он схватил лежавшие рядом штаны и рубашку, которые даже ему не принадлежали. Одежда была ему мала на два размера, но Питера это не волновало.
— Ты понимаешь, что творишь? — не унимался Питер. — Тебе не приходит в голову, что своим поведением ты подвергаешь опасности будущее всей группы? Что с тобой, Джон? Ты хочешь испортить жизнь всем вокруг?
Бонэм не ответил. Когда он оделся, они с Питером открыли дверь и деликатно проследовали мимо полицейских, не издав ни слова. Остальные члены группы присоединились к ним у служебного входа на сцену. Мы направились к ожидавшей нас машине и поспешно уехали. Хотелось, чтобы про инцидент забыли ко времени, когда Бонэм протрезвеет. К счастью, так оно и случилось.
На фестивале Вудинвиль Бонэм вёл себя поприличнее. Он знал, что такое Питер в гневе, если продолжит повторять свои дикие выходки. К тому же, он, как и остальные, поджал хвост, потому что в тот день выступал Чак Берри, прямо перед нами. Афиша не вмещала весь список артистов — Vanilla Fudge, The Byrds, The Chicago Transit Authority, The Doors. Но больше всего нас интересовал Берри. Он начал точно срок в срок и, а ушел со сцены быстрее быстрого.
— Удивительно, как мало времени Берри тратит на шоу, — наставлял нас Питер. — Он появляется за несколько минут перед началом концерта и уходит до того, как стихнут аплодисменты.
Берри приехал в розовом кадиллаке за двадцать минут до своего сета. Он выглядел худее, чем я представлял, но знаменитые усики лежали волос к волоску. Он привёз с собой гитару, а группу взял местную, из Сиэтла — состав из трёх человек, которые самостоятельно репетировали вещи Берри в течение трёх дней.
Я играю «Sweet Little Sixteen» с семи лет, — рассказал мне клавишник. — Не могу поверить, что сегодня буду играть с самим Чаком Берри. Этот день я никогда не забуду.
Цеппелины работали совершенно не так. И хотя группа появлялась за тридцать минут до поднятия кулис, техперсонал приезжал на место в восемь или девять утра, за полдня до начала концерта. Они работали без остановки почти до пяти вечера — настраивали гитары Джимми, готовили Бонэмовские барабаны для его брутальных атак, доводили до ума бас Джона Пола. Они тестировали стойку с эффектами и проверяли звук, пока не чувствовали, что голос Роберта передаётся с той же интенсивностью, как и в студийной записи. Бригада была сама по себе художниками высшего класса, а именно такие требовались группе. Конечно, они иногда устраивали перерыв во время восьмичасовой работы, прихватывая виски или вино из гримёрки. И тем не менее, никакой небрежности и в помине не было, как в случае с Чаком Берри.
Три года спустя я находился в Бирмингеме с Бонэмом и Плантом. У нас был перерыв между турами, и мы шатались по барам, пили пиво и флиртовали с девчонками. Случилось так, что Чак Берри играл в клубе «Барбарелла», и мы пошли его послушать.
На середине «Johnny B. Goode» Бонэма одолел очередной приступ нервной неугомонности.
— Что за барабанщик? — простонал он. — Чак Берри — легенда рок-н-ролла, а с ним играет самый никудышный барабанщик. Ричард, мне нужно что-нибудь сделать. Этот парень ни черта не умеет играть!
— Ну и что ты можешь? — спросил я его. — Сиди спокойно. Мы скоро уйдём.
Но чем дальше, тем больше усиливалась нервозность Бонэма. В конце концов он не выдержал.
— Не могу больше терпеть. Чёртов барабанщик не стоит гроша ломаного. Надо его вытурить оттуда!
И Бонэм запрыгнул на сцену, схватил барабанщика за рубашку и произнёс:
— Чак хочет, чтобы я сыграл!
Берри обалдел, но не сказал ни слова. Бонэм уселся за установку, улыбнулся Берри и показал, как ему не терпится сыграть. Я полагаю, Берри знал, кто его новый барабанщик, но до конца не уверен. Когда Берри заиграл аккорды «Roll Over Bethoven», Бонэм выдал такой убойный аккомпанемент, что Бетховен перевернулся в гробу. Бонэм сыграл три песни и помахал ликующей толпе, перед тем, как покинуть сцену. Берри ему подмигнул словно говоря: «Да, вот это я понимаю — барабанщик!»
Многие люди разделяли это чувство. Иной раз все мы беспокоились, что Бонзо действует на грани. Он часто вёл себя, словно сбежал из дурдома. Но когда ты играешь на барабанах так, как он, люди готовы мириться с любым дерьмом, которое не потерпели бы от кого-нибудь менее талантливого. В результате эксцентричное поведение Бонэма никто почти никогда не препятствовал.
15. Истории с рыбой
— Коул, я знаю, что сейчас четыре утра, но неужели все акулы в Пьюджет-Саунд (залив в шт. Вашингтон, на берегу которого расположен г. Сиэттл) уснули?
Джон Бонэм потерял терпение.
— Даю им ещё десять минут, Коул. Только десять минут. А потом я нырну за ними сам.
Бонэм говорил без остановки: бестолковая болтовня такого рода сводила меня с ума. Я старался не сорваться и молчал. Я думал, что если ничего не скажу, Бонэм сам заткнётся.
— Мне совсем скучно, Коул. Если нужно, я прыгну в воду и вытащу руками на берег этих маленьких чертей. Я это сделаю!
И мне надоело.
— Твою мать, Бонэм, заткнись! Если не будешь говорить тише, то перебудишь половину Сиэттла! Да ты этих чёртовых акул пугаешь.
Мы сидели на балконе в номере Бонэма на втором этаже в отеле Edgewater Inn, стоявшем на Пирсе 67. В руках у нас были удочки, закинутые в тёмные спокойные воды залива. Edgewater был необычный отель — на самом деле, мотель — и он никогда не надоедал Led Zeppelin. В нём не было ничего элегантного, но четырёхэтажное здание возвышалось прямо над бухтой Эллиот, и там можно было замечательно порыбачить. В сувенирном магазине можно было купить удилища. Если клевали акулы, то рыбалка превращалась в нечто более восхитительное, чем сафари в Африке.
На самом деле ни Бонэм, ни я, ничего толком не знали о рыбалке. Нужно нацепить наживку на конец крючка и ждать, что произойдёт. Мы слышали много рыбацких терминов, чтобы поддержать разговор хотя бы ненадолго, но и половины из них не понимали.
— Что мы делаем не так, Коул? Может, нам стоило взять другую удочку? Или закинуть с другого угла?
— Откуда я знаю? У нас же не было таких проблем в Темзе.
Но даже шутки не могли отвлечь нас надолго, возможно потому, что были не очень смешными.
— Эти акулы свалили из города, мать их? — задал я вопрос и притащил лампы из номера и с помощью удлинителя дотянул их до балкона, чтобы осветить воду под нами. — Что-то не видно ни одной из этих сукиных детей!
До нас в тот вечер Джимми Пейдж рыбачил с соседнего балкона, но к ночи бросил.
— Наверно, у него нет в крови духа рыбака, — сострил Бонэм.
Скорее всего, Джимми упился так, что сомлел и вырубился. Мы принимали кокаин чуть больше, чем в предыдущем туре, но я также побеспокоился, чтобы выпивки было в достатке, и никто не оставался подолгу трезвым.
Бонэм взял бутылку шампанского — третью за вечер.
— Давай выльем немного для клёва, — сказал он. — Пусть напьются и станут немного сговорчивей.
Бонэм сам к тому моменту прилично надрался. Вообще-то мы оба были в изрядном подпитии — настолько, что удивительно, как не свалились с балкона в семиградусную воду. У нас полостью отсутствовали тормоза, и, честно говоря, мы никогда не задумывались, сколько можем выпить, чтобы хоть немного на ногах держаться. На летнем туре Бонзо и другие старались умерить потребление алкоголя перед началом концерта. Но после — слово «лимит» исчезало из питейного словаря.
Возможно, музыка привела нас в Америку, но рыбалка (и выпивка) в Edgewater Inn представлялись нам одним из самых приятных времяпрепровождений во время долгих ожиданий между концертами. На этом этапе истории Zeppelin — в третьем американском туре — мы могли позволить себе останавливаться в любом отеле города. Но в Сиэтле к отелю Edgewater Inn, несмотря на скромные номера и устоявшийся рыбный запах, который казалось навечно впитался в каждое полотенце и простыню, мы питали самые тёплые чувства.
— Если ты поселишь нас в любое другое место, Ричард, будешь искать себе другую работу, — сказал Роберт, ткнув мне в грудь указательным пальцем. И он шутил только наполовину.
Моё личное знакомство с отелем относится к 1968 году, когда я гастролировал с Терри Ридом. Он открывал концерты Moody Blues в Сиэттле, и перед началом шоу я болтал с Рэем Томасом, флейтистом Moody Blues, и Питом Джексоном, их тур-менеджером.
— Где вы собираетесь останавливаться? — спросил Пит. — В следующий раз, когда приедете в Сиэттл, вы должны поселиться в Edgewater Inn. Там невероятно. Можно рыбачить прямо из номера отеля.
— Рыбачить из номера отеля! Не могу поверить, Пит, — я был настроен скептично.
— Он говорит правду, — вмешался Рэй. — The Beatles останавливались там. Именно они рассказали нам об отеле. Когда приедете туда, отправляйтесь в сувенирный магазин. Увидите фотографию битлов за рыбалкой.
И когда Led Zeppelin начали третий американский тур, рыбалка была у нас в планах. Только на третьей неделе мы добрались до Западного побережья, проехав по пути через Атланту, Филадельфию, Нью-Йорк, Чикаго, Милуоки и Сент-Пол. Но ребята с нетерпением ждали Сиэттла.
— Сколько дней осталось до Edgewater? — спрашивал меня Джимми.
— Хочу рыбалку, хочу рыбалку, — в пьяном угаре ревел Бонзо, в клубе Стива Пола Scene.
Все простонали. Рифмы Бонэма вряд ли испугали бы самого Коула Портера.
— Хорошо, что Джимми и Роберт, а не ты, пишут песни в группе, — сказал я ему.
И когда мы добрались до Сиэттла, я позвонил на местный рынок и заказал четыре фунта свежей лососи и пять фунтов стейка. Это для наживки на предстоящие два дня.
В первую ночь, мы с Бонэмом сидели с удочками третий час и собирались заканчивать. И вдруг у него клюнуло.
— Боже, Коул, наконец-то! — издал вопль Бонэм. — У меня клюёт!
Он вскочил со стула и бешено начал сматывать леску.
— Она огромная, Коул! Я чувствую! Готовь камеру! Там наверно целый Моби Дик!
— Помощь нужна? Давай, тащи этого гада! — подгонял я его.
Мы так громко кричали, что разбудили весь отель. Во многих номерах включался свет, в одном за другим.
— Возьми гарпун! — орал Бонзо. — Во попёрло!
Пока Бонзо боролся с леской, я поднял одну из ламп и посветил на воду, чтобы лучше увидеть, какого монстра мы подсекли.
— Держись Бонзо! Не позволь этому гаду улизнуть!
Я был так возбуждён, что выронил лампу из рук. Она свалилась в воду и пошла ко дну быстрее камня.
— Хрен с лампой! Что ты поймал? Может, это акула?
Но когда рыба появилась из воды, я понял, что страсть к театральности полностью поглотила Бонзо. Это не был Моби Дик. И не лохнесское чудовище. Бонзо поймал тщедушного красного окунька, который перестал трепыхаться до того, как появился из воды.
А Бонзо ни разу не расстроился.
— Ричард, это только начало, — воскликнул он, танцуя от возбуждения. — Можно рыбачить до рассвета. К утру мы наловим дюжину здоровяков.
И он оказался прав. В течение последующих трёх часов клевало так, что мы забыли обо всём на свете. Мы ловили в основном окуньков, но пару раз попались пятнистые акулы. И с каждой новой добычей мы издавали ещё больше шума, особенно когда резали пальцы о леску. Бедный народ, который хотел поспать!
На следующий день мы хвастались успехами прошлой ночи перед своими товарищами, включая Пейджи и Планта, а также пару роуди.
— Сам Чарльз Атлас не смог бы вытащить парочку этих засранцев, — хвастался Бонэм. — Хорошо их откармливают в Америке.
— И что вы собираетесь с ними делать? — спросил Плант, зажимая нос и глядя в полное воды и дохлой рыбы ведро. — Бьюсь об заклад — от них провоняют все вещи.
— А мы что-нибудь придумаем, — ответил я.
И мы придумали. И это превратилось в самый печально известный инцидент, ассоциирующийся с Led Zeppelin. Его знают, как Эпизод с акулами, предмет слухов и домыслов в рок-клубах и концертных залах во всём мире. И как с любым слухом, история перевиралась и искажалась всякий раз, когда её пересказывали. А вот как было всё на самом деле.
У нас в номерах торчало несколько девчонок. Одна из них была особенно игривой. Её звали Джеки, высокая рыжеволосая семнадцатилетняя девушка из Портленда. Он была из тех редких кисок, которые могли перепить нас. Она тянула шампанское из бутылки, открыто говорила о сексе, сдабривая язык солёными выражениями. И провоцировала нас на нечто более смелое.
— Парни, вы пробовали бондаж? — спросила она. — Мне очень нравится, когда меня связывают.
Я посмотрел на Джимми, и мы улыбнулись друг другу.
— Ну, так дадим девушке того, что она хочет, — ответил я. — Порадуем её немного.
И я позвонил на ресепшн:
— Простите, звонит Ричард Коул. Нам нужна верёвка в номер 242 как можно скорее. У вас нет случайно?
— Для чего вам верёвка? — голос у клерка за стойкой был испуганным.
Я как раз опасался, что он будет спрашивать, зачем нам верёвка. Я ответил первое попавшееся в голову:
— Понимаете, кое-какой багаж у нас разваливается. И если мы его не перевяжем, он развалится в самолёте.
Десять минут спустя нам принесли верёвку.
— Не слишком туго, — Джеки хихикала, пока снимала одежду и располагалась на кровати. Мы связали ей руки, затем ноги.
— Расслабься. Я думаю тебе понравится, — сказал я.
И я взял одного из окуньков и аккуратно вставил во влагалище Джеки.
— Что это за фигня? — завопила она.
Я был слишком занят, чтобы ответить.
— Я кладу окунька в твоего окунька, — взревел я.
А потом я засунул рыбу в её задницу. Она замерла от неожиданности.
Процедуру снимал Марк Стейн из Vanilla Fudge, которые играли с нами на фестивале Вудинвиль. У Марка была с собой ручная кинокамера.
— Улыбочку! — смеялся Марк, продолжая снимать. — Все посмотрели в камеру и сказали «Сыыыр».
О произошедшем я давно мечтал, и до этого никогда не делал. Возможно, это был дешёвый трюк. Я знал, что нам это сойдёт с рук, как и большинство других вещей. И никто не сказал «Хватит!» или «Дай девочке отдохнуть!».
А Джеки особенно и не жаловалась. Она только издавала отдельные звуки в ответ на физические ощущения. «О, Боже! — кричала она, — Чёрт, это, блядь, чудесно!». Она просила меня не останавливаться. И когда я наконец, прекратил, то потому, что мне это надоело. Даже самый извращенный секс теряет через какое-то время свою привлекательность.
Молва о нашей эскападе разошлась быстро. Говорили, что девушку изнасиловали… что она истерично плакала… что она умоляла меня остановиться… что она хотела убежать… что её пытались трахнуть акулой. Ни одна из этих историй не правдива. Но многие годы, когда люди хотели критиковать Led Zeppelin, они обращались к этому инциденту в качестве метафоры худшего проявления рок-вандализма. Получасовой эпизод использовали как характерный пример «распущенности» и «порочности», цветущих в рок-мире. И Led Zeppelin были худшим примером.
Такое поведение на самом деле было исключением, чем правилом. Когда подобное случалось, зачинщиками выступали мы с Бонэмом, а если другие участвовали, то их приходилось уговаривать, и они рассматривали это в качестве отдушины среди скуки и безумной гастрольной гонки.