13. Вкус декаданса
Ко второму туру вокруг наших номеров и за кулисами сцены всегда вилось множество девушек. Их в основном интересовали Плант и Пейдж, но многие не были столь разборчивыми. И группа делегировала мне полномочия в организации ночных развлечений, и с девчонками было меньше всего проблем.
Уже в этом раннем периоде истории Led Zeppelin я увидел зарождение определённых пристрастий в отдыхе, которые будут преобладать в течение всей жизнедеятельности группы. Рядом с нами всегда находились девушки, с которыми мы тусовались, иногда заходя слишком далеко. А бутылки с алкоголем никогда не кончались. Они помогали справиться со стрессом гастролей и с давлением звукозаписывающей компании, висевшим над нами. И мы переусердствовали. Алкоголь, а позднее наркотики, в конце концов дали о себе знать. И в 1969-ом сигналы будущих бедствий появились на горизонте.
Когда речь заходила о девушках, Джимми говорил: «Чем моложе, тем лучше». Больше остальных его возбуждали девчонки, чьи лица казались детскими и невинными, а тела ещё не сформировались. Но он был не единственным, кто любил помоложе. Наверно, это был признак нашей незрелости, но ведь нам было всего двадцать-двадцать один, поэтому четырнадцати-пятнадцатилетние не казались чем-то безумным, по крайне мере в то время. Что касается женатых членов группы, большинство из них закрывали глаза на то, что в Англии их ждут супруги. Если у них и возникали приступы вины, я этого никогда не видел.
— Я мечтаю, — откровенничал Пейдж, — найти молоденькую, похожую на Джони Митчелл девушку… тоненькую, угловатую, с длинными светлыми волосами и с голосом, который убаюкивает тебя.
Я искал во все глаза, но так и не смог найти что-нибудь похожее. Я даже думаю, что ему никто не понравится, кроме самой Джони Митчелл.
— Ричард, я скажу тебе, что я хотел бы видеть, — сказал Джимми. — Чтобы Джони Митчелл сидела на краешке кровати, играла на гитаре и пела для меня.
Дальше он не углублялся, но уверен, что он хотел от Джони нечто большее, чем игра на гитаре.
Нередко я прогуливался по холлу отелей, где собирались молодые девушки, и приглашал их в наши номера. Led Zeppelin и другие рок-группы часто обвиняли в использовании девчонок, и я считаю — беспочвенно. Мы редко охотились за ними, они сами предлагали себя. Мы никогда не заставляли делать их что-либо, чего они не хотели. Они хотели поразвлечься, и мы тоже. Об особой эмоциональной вовлечённости говорить не приходится. Как сказала мне одна блондинка из Бостона:
— Я всего лишь хочу отлично провести время. И если вы парни тоже этого хотите, я к вашим услугам.
Она носила униформу чирлидера.
Некоторые девушки следовали за нами со времён Yardbirds. Они были фанатками Джимми и не предавали его. У них там даже образовалась своеобразная иерархия: все стремились попасть в основную команду, а не сидеть на скамейке запасных. Некоторые весьма ревновали, когда Джимми не уделял им достаточного внимания. И друг с другом они обходились недружелюбно (Джимми всегда относился ко мне, как к леди, что не скажешь про тебя!). Периодически их перебранки перерастали в свару с тасканием за волосы и выцарапыванием глаз.
Девчонки и бухло следовали всегда рядом. Но иногда было достаточно ликёра. Изредка нам приходилось играть по два концерта за день, в 10 вечера и в полночь. Во время перерыва между концертами, мы открывали шампанское, иногда сразу несколько бутылок.
Бухло успокаивает мои нервы, — говорил Бонзо. — Я чувствую себя лучше, когда немного выпью.
На самом деле, бывало, что и много.
После второго шоу в Канзас Сити в клубе к югу от Миссури, я вёз музыкантов в отель Мюельбах, одну из лучших гостиниц города. Мы зашли в бар отеля и, промочив горло — скотч, шампанское, джин с тоником — Джон Пол, Роберт и Джимми — сели в лифт и поехали к себе. Мы с Бонзо решили, что время для выпивки не закончилось и составили бармену компанию.
Мы так надрались, что я не был уверен, что мы найдём дорогу в номера. Но мы решились и поплелись по холлу как пара алкашей — мы ими и были. Бонзо не держался на ногах, свалился в огромное кресло, и замер.
— Иди без меня, Коул, — промычал он мне. — Мне и здесь хорошо. Со мной всё нормально.
Я был не в состоянии спорить. Мне хотелось спать. В номере я принял пару таблеток снотворного и завалился на боковую, намереваясь мирно вздремнуть до утра. Но у Бонзо были другие планы. В три утра зазвонил телефон.
— Ричард!
— Кто это? — пробурчал я.
— Эй, Ричард. Вытащи меня отсюда!
Я узнал голос Бонэма, но не мог сориентироваться.
— Это я, Ричард, спустись и вытащи меня.
— Вот сука! Ты где?
— А ты как думаешь? Я в тюрьме. Внеси за меня залог.
Бонэм передал трубку копам, которые объяснили мне, что его арестовали за появление в нетрезвом виде в общественном месте — конкретно, в холле отеля. Мне дали адрес тюрьмы, в трех километрах от отеля.
Я разозлился, по большей части из-за того, что меня разбудили, а не из-за Бонэма. Извергая проклятия, я оделся, взял с собой пять тысяч долларов, и десять минут спустя был в полицейском участке.
— Я пришёл забрать Джона Бонэма, — сказал я сержанту за стойкой. — Я его менеджер.
Просто менеджер звучало убедительнее, чем тур-менеджер.
— Сколько надо внести за него?
— Сколько! — заржал сержант. — Этот сукин сын никуда не пойдет. Пусть проспится. Заберёшь его утром, когда протрезвеет.
И в девять утра я вернулся за ним. Бонзо шёл с самым смиренным выражением лица, его привели в зону ожидания участка. Лицо украшала пара фингалов, один под левым глазом, другой рядом на щеке.
— Мне кажется, копы меня слегка помяли, — шепнул он мне. — Я ничего не помню.
Этот урок на пользу нам не пошёл. Случаев по пьяни тогда было немало, особенно когда с нами не было Питера, и я был единственным, кто присматривал за ними. А я по этому делу мог всем дать фору!
В мае, незадолго до двадцать первого дня рождения Бонэма, цеппелины давали два концерта в Пасадене. Барри Имхофф, промоутер мероприятия, прекрасно знал о нашем образе жизни. И он выбрал подарок, который Джон не мог не оценить — полутораметровую бутылку шампанского!
Между первым и вторым шоу Бонзо в одиночку выдул почти треть бутылки. Когда настало время выходить на второй концерт, он потащил бутылку на сцену. Для трезвого зрителя, зрелище скорее всего было жутким: словно штангист, выжимающий большой вес, он поднимал бутылку над головой между песнями и заливался шампанским. Бонзо так напился, что дважды падал со стульчика. Когда концерт закончился, бутылка опустела.
Имхофф припас нам ещё один подарок: четыре живых осьминога.
— И что нам с ними делать? — спросил я его.
— С ними прикольно принимать ванну, — ответил он. — Веселее, чем с резиновыми утятами.
Уже в отеле Барри пригласил пару девушек, и я прикинул, что с ними осьминогов можно использовать поинтереснее.
— Девчонки, кажется, вам нужно помыться. Снимайте одежду и забирайтесь в ванну, — велел я им.
Они согласились и после того, как они залезли в ванну, мы с Джимми принесли осьминогов и бросили их в воду.
— Кажется, вам не хватает общества, — хихикнул Джимми.
Девчонки остались невозмутимыми, несмотря на то, что вокруг них плавали какие-то создания. Мы заметили, что осьминоги инстинктивно почуяли, где нужно собираться и куда можно засунуть щупальца. Одна из девушек, маленькая брюнетка, от которой Джимми не мог отвести глаз, аж замерла от того, как один из осьминогов исследовал её гениталии.
— Боже мой, — взвизгнула она. — Я возьму себе одного. Это похоже на восьмирукий вибратор!
— Может нам стоит заняться продвижением на рынок, — сказал я Джимми. — Успеха добьёмся большего, чем музыкой.
Мы находились в Лос-Анджелесе почти неделю, в отеле мы постоянно донимали обслуживающий персонал, требуя без конца выпивку.
— Лос-Анджелес — это что-то особое, — любил повторять Бонзо. — Он необыкновенный. Он — декадентский.
Дома в Англии цеппелины жили нормальной прозаичной семейной жизнью. Но гастроли — особенно Лос-Анджелес — становились местом излишеств. Конечно, мы проводили больше времени в американских аэропортах, где смотрели телевизор или говорили о музыке. Больше времени мы торчали в студиях, и ещё больше — на сцене. Но до сих пор в моей памяти живо вплывают некоторые самые дикие, безумные эпизоды. По ночам мы оказывались в положении, когда делать можно было всё, что угодно. А Лос-Анджелес был Меккой для свободомыслящих девушек, отзывчивых и покладистых. Для группы из рабочего класса Лос-Анджелес казался Землёй Обетованной.
Я сидел в бунгало Джона Бонэма как-то вечером, с нами были девушки. И хотя мы отнюдь не были Казановами, но тоже могли оставить несколько зарубок на видавших виды кроватях отеля. К тому времени мы опустошили несколько бутылок, и заняли свои места. Одежда в беспорядке валялась на полу.
Пока я кувыркался с подругой по имени Робин из Санта-Моники, Бонзо решил перевести дух и сходить на кухню выпить воды. Там он обнаружил две большие банки запечённых бобов, в нём моментально проснулся повар.
Бонзо открыл банки и поскакал с ними в спальню.
— Ужин! — объявил он. — Идите кушать!
Мы с Робин с ужасом подняли глаза, и увидели Бонзо, державшего банки над нашими головами. Он опрокинул холодное содержимое банок на наши обнажённые тела.
— Ах ты мудак! — вскрикнул я, тщетно попытаясь спрятаться от линии огня.
Через пару секунд мы с Робин плавали в липком озере из бобов, забрызганные с ног до головы. Прямо-таки сцена из «Тома Джонса».
Не успели мы перевести дух, как в номер вошёл Питер и уставился на пейзаж. Обычно он негативно реагировал на подобные инциденты, но не в этот раз.
— Питер, — взревел Бонзо. — Бери ложку и угощайся!
Питер засмеялся и решил принять участие в озорстве.
— Коул, презренный червяк, тебя хоть чему-нибудь учили? Дай-ка я тебе преподам урок утончённости.
Он вытащил из буфета полную бутылку шампанского, встряхнул её, снял пробку и окатил нас с Робин содержимым.
У Бонзо на глаза слёзы наворачивались, когда нам пришлось выезжать из отеля. В последнюю ночь он изрядно выпил и решил поиграть в доктора. Он позаимствовал белый халат и тележку у портье и посадил в неё девушку по имени Кэнди, симпатичную юную блондинку из Майами, с которой мы познакомились в первом туре. Она тайком пробралась в отель и не прочь была позабавиться с цеппелинами. Они её не разочаровали.
Бонэм раздел её в тележке, пока он стаскивал с неё одежду, глупо хихикал. Когда она осталась в чём мать родила, Бонзо объявил:
— А теперь, дорогая, займёмся хирургией.
Он заскочил в ванную и вернулся с помазком, кремом для бритья и бритвой.
— Милая, больно не будет, — сказал он Кэнди, которая покорно лежала в тележке, пока он наносил на её интимные места крем.
Следующие десять минут мы по очереди брили её вагину: Роберт энергично и большими мазками… Джимми со страстью Родена или Микеланджело. Кэнди не могла остановиться от смеха.
Когда мы закончили и любовались полученным результатом, Роберт неожиданно издал душераздирающий вопль, прервав наш праздник.
— Блядь! Бонэм, как ты мог? Как?
Роберт схватил кисточку и помахал ею в воздухе.
— Это мой. Сука, это мой помазок.
Все, кто находился в номере, взорвались от смеха. Джон Пол хлопнул Роберта по плечу:
— Приятного бритья.
Но не все девушки, с которыми мы тусовались, были такими же красотками, как Кэнди. И мы могли выбирать. О непривлекательных девицах — на которых смотреть страшно, Бонэм говорил:
— Если ты позволишь этим крокодилам пролезть в номера, ты уволен!
Пластер Кастерз были из тех назойливых девиц, которые нагло злоупотребляли нашим гостеприимством, несмотря на все просьбы уйти. Они хотели сделать гипсовые слепки с эрегированных членов участников группы, возможно, чтобы выставить их в зале славы рок-н-ролла. Однажды Синтия Кастер рассказала нам, как они делают эти слепки.
— Сначала мы возбуждаем музыкантов, любым способом. Затем моя ассистентка делает слепок, а я самоотверженно ублажаю музыканта. Она очень талантливая. Вы, парни, должны попробовать. Это ведь форма искусства.
Может и так. Но Роберт пошутил по этому поводу:
— Мой член не встанет на эти толстух.
Я знал Пластер Кастерз со времён Yardbirds. Они не изменились: здоровенные и недалёкие бабы. Думаю, цеппелины предпочли бы воздержание, если бы кроме них не было никакой альтернативы. Я бы точно воздержался.
Как-то днём мы грели кости у бассейна. Кастерз сидели рядом и совсем достали нас. Они хотели сделать слепки, нас такая идея не прельщала. Они хотели поболтать, мы хотели, чтобы они заткнулись.
Наконец, Бонэму они надоели.
— Единственный способ заставить этих сучек заткнуться — это набрать им в рот воды.
Он поднялся из шезлонга, подошёл к Синтии и подтолкнул к краю бассейна. Когда до воды оставался один шаг, он со всей силы швырнул её в воду. Синтия взлетела в воздух и плюхнулась в бассейн, словно беременная самка кита. Образовавшийся цунами залил половину двора.
Мы думали, она пойдёт ко дну как топор, но многочисленные одежды, включая чёрное вельветовое платье с отвратительными безвкусными украшениями, сыграли роль спасательного круга. Воздух остался в одежде, и она удержалась на поверхности воды, не без труда конечно, и отчаянно плескаясь.
— Вытащите меня, козлы, — булькала она, достаточно громко, чтобы перекричать наш смех.
Я нагнулся к воде и потащил её к лестнице. Вышла она совсем даже не изящно.
Несмотря на сумасбродства, мы никогда не забывали, зачем приехали в Америку.
— Мы здесь из-за музыки, в первую очередь, — заявлял Бонзо, нередко полупьяный.
Из-за алкоголя возникали неприятные ситуации, по очереди с каждым музыкантом.
Если мы пили в самолёте, для остальных пассажиров начинался кошмар в самолёте, особенно если стюарды не ограничивали нас алкоголем. Мы летели из Атенс, штат Огайо, в Миннеаполис. Роберт набрался, и настроение у него было слишком весёлое, чтобы усидеть в кресле. Он поднялся и принялся скакать по проходу; в тот момент он был похож на смесь Гамельнского крысолова и испанского матадора. Ему было хорошо, но нужно было выпустить пар от трудностей гастролей. Он посмотрел в одну сторону, потом другую, замахал руками и пропел странный рефрен:
— Туалет! Туалет! Туалет для Роберта!
Он пел так громко, что остальные семьдесят пассажиров услышали его и ошарашенно смотрели на странного парня, болтающегося по самолёту, словно сомнамбула.
— Где туалет? Роберту нужен туалет! Туалет!
Многие пассажиры заметно нервничали в ожидании, что произойдёт следом. Я тоже ждал, но меня больше интересовало, когда мне принесут выпивку, чем довести Роберта до туалета. К счастью, подошла бортпроводница и отвела за руку Роберта в туалет. После того, как он стукнулся о дверь и кое-как втиснулся внутрь, «концерт» так же внезапно закончился.
В какой-то момент, когда подобные инциденты начали повторяться чаще и чаще, я понял, что нам нужен отпуск. Я предложил развеяться пару дней в Гонолулу, где у нас был запланирован концерт. Выбор одобрили единогласно.
У подножья Даймонд-Хэд (вулкан на Гавайях — прим. пер.) стояло два элегантных особняка с умопомрачительным видом на пляж и Тихий океан. Многие группы время от времени снимали эти особняки. Питеру удалось снять один из них, дорогущую испанскую виллу, при виде которой Уильям Рэндольф Хёрст задохнётся от зависти. За четыре дня мы обгорели, как головёшки под тропическим солнцем, а также планировали поездку по океану и луау (традиционный гавайский пир — прим. пер.). Помню, я лежал на пляже и слушал «Lay, Lady, Lay» Боба Дилана, которая взобралась на вершину чартов. Под впечатлением от Дилана мы провели часть гавайского отпуска в окружении цветов и женских тел.
В некоторой степени мы оказались в безвыигрышной ситуации. Когда наш график был настолько плотным, нам захотелось в отпуск, но во время остановки на Гавайях, когда мы заслуженно могли отдохнуть, мы практически сразу заскучали.
— Тяжело понять, — поделился своими соображениями Бонзо, открывая бутылку пива. — Или мы бежим так быстро, что вот-вот сдохнем, или от безделья сходим с ума.
Пусть так, но никто не мог лучше Бонзо придумывать развлечения. И мишенью для розыгрышей чаще всего оказывался Плант. Бонэм пару раз разыгрывал Джона Пола, например, он залил комнату Джонси на Гавайях водой из садового шланга, который протащил через стеклянную раздвижную дверь. Но Джон Пол был таким добродушным малым, что когда проснулся и увидел, что комната превратилась в аквариум, то просто никак не отреагировал. Такая равнодушная реакция делала из Джонси не самого лучшего кандидата в подопытные кролики для наших дурачеств, которые мы устраивали. Гораздо прикольнее было разыгрывать таких, как Роберт, он нередко устраивал истерики в отношении наших шуток.
Из Гавайев мы полетели в Детройт. Мы должны были выступать в Grande Ballroom, бывшем здании завода по производству матрацев, который превратился в лучший рок-клуб города. Наш самолёт приземлился в предрассветный час; едва рассвело, когда мы заселились в отель в день концерта. Мы летели всю ночь и постоянно пили. Мы смертельно устали, были раздражены, и хотели поскорее заехать в номера и немного поспать.
Но когда мы вползли с багажом в холл отеля, то на время позабыли о сне.
— Смотрите, кровь на ковре, — сказал Джон Пол, указывая на ещё мокрые пятна крови.
— Да ладно тебе, Джонси, — ответил я. — Америка — крутая страна, не смеши нас.
Но потом я пригляделся. Джонси не шутил.
За полчаса до нашего появления отель пытались ограбить. Коридорный оказал сопротивление нападавшему с помощью зараженного револьвера, и холл превратился в нечто напоминающее финальную сцену в фильме «Ровно в полдень».
— Эта сволочь хотела нас ограбить, — коридорный рассказал нам, его голос и руки до сих пор дрожали. — Я пристрелил урода, и он умер прямо у моих ног. Тело только что унесли.
Роберт глянул на ковёр. Клянусь, мы видели пар, поднимавшийся от свежих кровавых пятен.
— Меня сейчас, кажется, вырвет, — простонал Роберт.
— Держись, Роберт, — ответил я. — Такое случается.
— Господи Боже мой, — взорвался Роберт. — Почему мы должны останавливаться здесь, Ричард? Мы работаем, как маньяки, а ты селишь нас отель, в котором война разыгралась.
— Ты что, думаешь это случилось по моей вине? — заорал я. — Не я пристрелил эту сволочь!
— Иногда я сомневаюсь, — пробормотал Роберт.
Ко времени концерта ситуация не улучшилась. Пока группа играла на сцене, то пробки вылетали, то электричество гасло. И каждый раз им приходилось останавливаться — в первый раз прямо по середине «I Can't Quit You, Babe», а затем прямо во вступлении «Black Mountain Side» — набитый битком зал всё больше и больше возбуждался, едва не устроив бунт. И только сладкий аромат марихуаны, плававший над публикой, предотвратил толпу от бесчинства.
Что за хреновая ночь, — пожаловался Бонзо по дороге в отель. — Скажи Детройту, что мы не вернёмся.
Сомневаюсь, что этот хаос стоил такого отношения.
По мере приближения окончания тура, бешеный темп сказался на всех. Группа больше спала и всё меньше веселилась. В самолётах нам хотелось покоя, мы даже не гоняли стюардесс за очередной порцией выпивки. Хотя музыка придавала сил, и у нас периодически открывалось второе дыхание для попоек.
Несмотря на то, что уровень истощения достиг пика, клуб Стива Пола Scene обойти вниманием было нельзя. Он расположен в самом центре Манхэттэна, на пересечении Западной Сорок Шестой Стрит и Восьмой Авеню. Здесь Young Rascals и другие поп-группы нашли тёплый приём в середине и конце шестидесятых. Джими Хендрикс устраивал импровизационные джемы с любым, у кого хватало смелости выйти на сцену.
Цеппелины зачастили в Scene, Пейдж и Бонэм заказали батарею порч-клаймеров, убойной выпивки, которая и быка свалит с ног. Бармен так и не раскололся, какие ингредиенты он смешивает. Если вас не интересует алкоголь, там всегда достаточно девушек, чтобы весело скоротать ночь.
Как-то вечером к Роберту подошла высокая рыжая девушка и минуту просидела у него на коленях. Пока Роберт понимал что к чему, она уже делала французский поцелуй — очень неожиданный бонус. Пока они целовались, она изо рта в рот передала секонал (снотворное средство — прим. пер.).
— Что это за фигня? — спросил он.
— Проглоти, а потом я тебе скажу, — он глупо подчинился её требованию.
Каждый раз, когда мы приходили в Scene, Роберт спрашивал про ту рыжую.
Многие годы, если мы оказывались в зоне досягаемости Нью-Йорка, Роберт, Джимми и я всегда настаивали, чтобы сходить в Scene — даже если приходилось в последнюю минуту переносить концерт. Нами двигало желание реализовать самые безумные желания и выпустить пар. Однажды в субботу у нас был запланирован концерт в Филадельфии, вместе с Jethro Tull, которые должны были выходить перед нами. Я прикинул в уме, и результат мне не понравился.
— Когда мы закончим, нужно проехать сто шестьдесят километров до Нью-Йорка, выпить нормально до закрытия бара не удастся, — пожаловался я Роберту.
— А ты придумай что-нибудь, — настаивал он.
Несколько раз в истории группы бывало так, когда жажда веселья преобладала над музыкой. Я немного в этом виновен, но остальные хотели попасть в нью-йоркские бары не меньше меня. И я подошёл к Ларри Спиваку, промоутеру зала Spectrum с историей, гарантировавшей тронуть его до глубины души.
— Ларри, у нас серьёзная проблема, — сказал я ему; Jethro Tull вот-вот должны выйти на сцену. — Джимми Пейдж сильно заболел, что-то с кишечником. Мне кажется, мы не дотянем до конца. Я позвонил доктору, поговорил с группой, и мы решили, что нам лучше выйти перед Jethro Tull, ради здоровья Джимми, чтобы он пораньше лёг спать.
— Ты что такое несёшь? — Ларри был в шоке. — Туча людей пришла посмотреть на Led Zeppelin. Мы не можем изменить расписание.
Я не сдавался.
— Ларри, сходи в гримёрку и сам посмотри на Джимми. Бедная сволочь так плоха, что может свалиться в любой момент. Мы должны идти первыми. Это даже не обсуждается.
Спивак впал в ярость, хотя, вроде, поверил, что выбора у него нет. В восемь вечера мы открывали шоу.
Тем временем Иэн Андерсон из Jethro Tull был очень расстроен, что его передвинули на более позднее время. Он знал о том, что переиграть Led Zeppelin невозможно. После случая с Iron Butterfly в начале года никто и не пытался. Это было равносильно самоубийству.
Джимми не испытывал симпатии к Андерсону.
— Jethro Tull — переоценённая группа. Они не стоят того внимания, — говорил он.
На следующий год, когда мы были в Лос-Анджелесе по радио передавали рекламу концерта Tull, и Джимми придумал пародию на рекламу.
— Леди и джентльмены, — объявил он. — Сегодня вечером вас будут донимать ДжетСтрадал.
А после концерта в Спектруме к девяти тридцати мы уже сидели в машине и на всех парах мчались в Нью-Йорк. Мы остановились перед Scene в начале двенадцатого и в течение трёх незабываемых часов пили и флиртовали с девчонками.
Второй американский тур закончился двумя бурными вечерами в Филмор Ист. Музыканты пришли к тому, что каждый из них обрёл своё место в группе. Когда Led Zeppelin только образовались год назад, они были группой Джимми Пейджа. Но к 1 июня, когда команда возвращалась в Лондон, менее, чем через пять месяцев после американского дебюта, рок-фэны воспринимали Планта наравне с Пейджем, как мощную самодостаточную силу в группе. Бонэм и Джонс тоже почувствовали себя увереннее и спокойнее.
По дороге домой Джон Пол сказал мне:
— Эта группа станет одной из лучших в истории. У нас всё здорово получается. Надеюсь, мы не облажаемся.