Джон Киган

Как Гитлер мог выиграть войну.

Вторжение на Ближний Восток, 1941 год

Адольф Гитлер может служить прекрасным примером человека, чья граничащая с безумием решимость способна изменить ход мировой истории. Можно возразить, что не переживи Гитлер Перовой Мировой войны, униженную поражением, разоренную, истерзанную гиперинфляцией, Германию неизбежно вверг бы во Вторую Мировую какой-нибудь другой лидер. Последователи такого рода детерминизма считают появление людей, подобных Гитлеру, не случайностью, а симптомом. Но кто бы это мог быть? Никто из ближайшего окружения фюрера не обладал злобной харизмой такой силы. Взрастившие его условия являлись объективной реальностью, но совершенная им нацистская революция отнюдь не была неизбежной. С точки зрения всевозможных «что, если?» ум Гитлера представляет собой виртуальный ящик Пандоры. В наши дни многие склонны забывать о том, как близко подошел он к победе во Второй Мировой войне и установлению господства над большей частью мира. Сценарий,  приведенный ниже Джоном Киганом, представляется вполне реалистичным. Как и Наполеон, Гитлер серьезно подумывал о том, чтобы вторгнуться на Ближний Восток и пройти путем другого завоевателя — Александра Великого. Но в действительности они оба, и Гитлер и Наполеон, вместо этого вторглись в Россию. Последствия такого шага общеизвестны, но что, если бы в 1941 году фюрер отложил на год запланированное нападение на Советский Союз и устремился за призом, овладение которым могло обеспечить ему серьезное преимущество перед коалицией его противников: за ближневосточной нефтью.

Джон Киган является одним из виднейших современных военных историков. Его перу принадлежат такие замечательные труды: «Лицо Битвы», «Приз Адмиралтейства» и недавно вышедшая работа «Первая Мировая война». В качестве военного корреспондента лондонской «Дэйли Телеграф», в 1998 г. он прочел на Би-Би-Си курс лекций о Третьем рейхе.

Что, если бы летом 1941 года Гитлер решил не нападать на Советский Союз, а вторгнуться в Сирию и Ливан через восточное Средиземноморье? Мог ли он таким образом избежать поражения, которое потерпел той же зимой под Москвой? Мог ли он получить стратегическое преимущество, способное со временем обеспечить ему полную победу?

Побуждающий мотив был силен. Окажись Гитлер способен решить задачу переброски германских войск из Греции в контролируемую правительством Виши Сирию, он получил бы превосходный плацдарм для нанесения удара Ирану. Путь через северный Иран выводил немцев прямиком к советским нефтяным промыслам на Каспии, оккупация южного Ирана означала доступ к скважинам Англо-Иранской нефтяной кампании и огромному нефтеперегонному комплексу в Абадане. Более того, из восточного Ирана открывался прямой путь в Белуджистан — самую западную провинцию Британской Индии, а оттуда — на Пенджаб и Дели. Оккупация государств Леванта (Сирии и Ливана) сразу же обеспечила бы Германии не только контроль над стратегически важной сетью коммуникаций, по которым осуществлялись поставки ближневосточной нефти, но и давала доступ ко владениям последнего оставшегося у него в Европе врага — Британии, а также выводила Гитлера к южным провинциям его главного идеологического соперника — сталинской России.

 К весне 1941 года Россия превратилась для Гитлера в навязчивую идею. После разгрома Франции он был убежден в том, что сможет обеспечить господство Германии в Европе путем переговоров и мире с Англией. Нейтрализация Британии позволила бы ему консолидировать военные ресурсы и предоставила время для определения дальнейших целей. В числе первейших из них числился разгром Советского Союза. Однако после того как в июне 1940 года французы прекратили сопротивления, Гитлер не счел необходимой немедленную мобилизацию всех военных возможностей. По его мнению, в сложившейся ситуации Англия должна была реалистично признать неоспоримое превосходство нацистской Германии и подчиниться ее военному господству.

Отказ Черчилля признать реальность такой, какой она виделась из Берлина, и упорство Британии побудили Гитлера к тому, чтобы в июле 1940 года (несмотря на шедшую в это время воздушную «Битву за Британию») он произвел передислокацию сухопутных сил вермахта на восток — к новой границе Советского Союза, проведенной после аннексии восточной половины Польши в 1939 году. Одновременно он отказался от лишь недавно принятого решения — демобилизовать тридцать пять пехотных дивизий, участвовавших в битве за Францию, и распорядился увеличить число танковых дивизий вдвое — с десяти до двадцати. Служба военного обеспечения получила задание подыскать в течение августа на территории Восточной Пруссии место для новой штаб-квартиры фюрера, а в сентябре его личный оперативный штаб предоставил общий план нападения на Советский Союз под кодовым названием «Фриц». Однако все это являлось, скорее, мерами предосторожности. Гитлер еще не принял твердого решения напасть на Россию, выражая готовность вести переговоры о расширении заключенного в августе 1939 года пакта Молотова—Риббентропа с включением туда новых положений о разделе сфер влияния в Восточной Европе — до тех пор, пока эти условия будут его устраивать. В ноябре для продолжения переговоров в Берлин должен был прибыть Молотов. В то же самое время Гитлер продолжал осуществлять программу укрепления своего влияния в Восточной Европе в ущерб Советскому Союзу — правда, скорее дипломатическими, нежели военными средствами.

 Его политическим инструментом являлся Тройственный пакт, подписанный между Германией, Италией и Японией 27 сентября 1940 года и провозглашавший, что в случае нападения на одну из стран-участниц две другие обязуются прийти ей на помощь. Данный договор не являлся закрытым. К нему могли присоединиться другие страны, и осенью 1940 года Гитлер счел целесообразным вступление в него некоторых государств Центральной и Южной Европы. Еще до конца года пакт подписали Венгрия и Румыния (страны с отчетливо прогерманскими и антисоветскими режимами) и марионеточная Словакия. На Болгарию и Югославию оказывалось сильнейшее давление, и в марте им предстояло пополнить собой число участников договора.

Однако с Россией дела у гитлеровских дипломатов шли вовсе не так гладко. Несмотря на очевидное господствующее положение нацистской Германии на континенте и веские основания полагать, что проведенные в 1937 и 1938 годах сталинские чистки командного состава серьезно подорвали боевую мощь Красной Армии, Сталин даже в сложной ситуации 1940 года упорно претендовал на равное с Гитлером положение. По прибытии в Берлин 12 ноября министр иностранных дел СССР Молотов потребовал, чтобы Советский Союз, в дополнение к уже аннексированным странам Балтии, получил Финляндию, стал гарантом границ Болгарии (притом что недавно отхватил солидный кусок болгарской территории), обрел право беспрепятственного провода военных кораблей из Черного моря в Средиземное через турецкий пролив Босфор и расширил свое военной присутствие в Балтийском море. Гитлер пришел в ярость. Затем, после отъезда, Молотов прислал свой проект договора, в общих чертах подтверждавший советские требования. Гитлер приказал Риббентропу оставить документ без ответа — и уже 18 декабря подписал тайную «директиву фюрера № 21», представлявшую собой черновой набросок плана вторжения в Россию под кодовым названием «Барбаросса».

 Но между отклонением Гитлером требований, выдвинутых Молотовым во время ноябрьского визита, и началом осуществления плана «Барбаросса» 22 июня 1941 года еще должно было произойти немало тревожных событий. Наибольшее раздражение Гитлера вызывали попытки диктатора Италии Бенито Муссолини претендовать на роль равноправного с германским фюрером игрока на сцене мировой стратегии. Муссолини откладывал вступление Италии во Вторую Мировую войну до тех пор, пока труднейшие задачи на Западе — разгром Франции и изгнание британских войск с континента — не были решены без его участия. Затем Муссолини решил, что настало время легких побед. В сентябре 1940 года он вторгся из Ливии в Британский Египет, а 28 октября начал с территории недавно оккупированной Албании наступление на Грецию — последнего союзника Британии на европейском континенте. Оба предприятия потерпели фиаско. В ходе декабрьского контрнаступления англичане разбили итальянскую Ливийскую армию, в то время как греки, хотя их и превосходили числом, перешли от обороны к наступлению и в итоге зимней кампании освободили половину Албании от итальянских захватчиков.

Но худшее было еще впереди. Принудив югославское правительство принца-регента Павла подписать 25 марта Тройственный Пакт, Германия всего через два дня столкнулась с патриотическим военным переворотом. Новая власть отвергла пакт и присоединилась к Британии и Греции, продолжавшим противодействовать установлению Германией своих порядков в южной Европе. В феврале Гитлеру пришлось послать в итальянскую Ливию войска, ядром которых являлся прославившийся в будущем Африканский корпус Роммеля, чтобы спасти итальянцев от полного разгрома. Он решил прервать развертывание войск, предназначавшихся для осуществления плана «Барбаросса», ради проведения менее масштабной операции «Марита», которая должна была поставить под германский контроль Югославию и Грецию.

Германская «Буря в пустыне». 1941 год

Отчасти эта операция была вызвана действиями Британии. В ноябре 1940 года, через неделю после итальянского нападения, Греция согласилась разместить эскадрильи британской авиации (RAF) на Пелопоннесе. В марте 1941 она пошла еще дальше: рискуя спровоцировать Гитлера, греки дали разрешение на ввод в страну четырех британских дивизий из состава сил генерала Уэйвелла, недавно одержавших в Ливии эффектную победу над итальянцами. 4 марта английские дивизии начали высадку в Греции, что явилось для Гитлера сильнейшим раздражителем. Одновременно это подвигло Югославию к официальному выходу из Тройственного Пакта. Это было смелым, но весьма опасным жестом. 6 апреля 1941 года Югославия была атакована одновременно с пяти направлений: итальянцами из Албании, венгерской армией, а также тремя немецкими группировками, размещенными в Австрии, Румынии и Болгарии. Практически мгновенный разгром югославской армии позволил высвободить германские и итальянские силы для вторжения в Грецию.

Греки и их британские союзники оказали более длительное сопротивление, нежели беспомощная Югославия. Однако их оборонительные позиции с самого начала подвергались угрозе с флангов, особенно со стороны сильной германской группировки, размещенной в Болгарии на основании Тройственного пакта. Нацисты теснили союзников до тех пор, пока 27 апреля уцелевшие британские части не эвакуировались через порты южной Греции, оставив в руках противника множество пленных и почти все тяжелое снаряжение.

 «Марита» стала еще одним триумфом Гитлера. Почти без потерь он завершил завоевание всей континентальной Европы, оставив не оккупированными или не связанными с ним союзами лишь Швецию, Швейцарию и Иберийский полуостров. Теперь противостоять его могуществу мог лишь один Советский Союз. Однако планы вторжения и разгрома этой страны были уже разработаны, и требовался лишь приказ фюрера, чтобы бросить вермахт на Москву.

Но насколько разумным было решение повести наступление прямо на столицу России? Замысел уничтожения Советского Союза Гитлер вынашивал в своем сердце, для него это было идеологическим и стратегическим приоритетом — однако, оглядываясь назад, можно предположить, что фронтальная атака на советские границы являлась не лучшим средством для достижения означенной цели. Разумеется в конечном счете вермахту все равно пришлось бы сразиться с Красной Армией. Военная победа была лишь одной из задач, обозначенных в плане «Барбаросса». Другой, не менее значимой, если фюрер не желал останавливаться на достигнутом и собирался нанести Британии окончательное поражение, являлось овладение огромными природными ресурсами Советского Союза — и в первую очередь месторождениями нефти. Гитлер не имел под своим прямым контролем нефтеносных месторождений, кроме явно недостаточных для его потребностей скважин Румынии, и возмещал нехватку этого стратегического сырья за счет поставок из Росси в соответствии с пактом Молотова — Риббентропа. Фюрер отчаянно нуждался в нефти.

 Однако после покорения Греции ему осталось лишь протянуть за нефтью руку. Иран, Ирак и Саудовская Аравия являлись крупнейшими поставщиками нефти на мировой рынок, а путь к их скважинам и нефтеперерабатывающим заводам пролегал через восточную часть Средиземного моря и Сирию. Решение не считаться с нейтралитетом Турции могло открыть и другой путь — прямо по суше. Левант был защищен очень слабо. Армия вишистской Франции в Сирии насчитывала всего 38 000 человек без современного снаряжения и авиационного прикрытия. Британия имела в Египте, Палестине и Ливии только семь дивизий, да и те были скованы Африканским корпусом Роммеля, пришедшим на помощь более многочисленной итальянской армии. Усиление германо-итальянской группировки открывало возможность установления контроля над регионом. Не стоило сбрасывать со счетов и возможность прихода к власти в странах региона прогермански настроенных режимов. 3 апреля 1941 года Рашид Али сверг ориентировавшееся на Британию правительство Ирака и обратился к Германии с просьбой о помощи. Тринадцатого мая, совершив перелет через Сирию, немецкие самолеты приземлились в Мосуле, не встретив никакого противодействия со стороны авиации Виши в Сирии. И хотя после вторжения англичан из Трансиордании Рашид Али лишился власти, а силы Виши в Сирии и Ливане были разбиты в ходе «трехнедельной войны» в июле и августе 1941 года, Гитлер получил наглядное доказательство слабости стратегических позиций своих врагов на Ближнем Востоке. Еще 23 мая он подписал «Директиву № 23» о поддержке «арабского национально-освободительного движения» в связи с германо-итальянским наступлением в направлении Суэцкого канала. В «Директиве № 32», подписанной 11 июня, среди прочих мер упоминался сбор на территории Болгарии сил, достаточных, «чтобы привести Турцию к политическому послушанию или преодолеть ее сопротивление».

 Предполагалось, что обе директивы будут приведены в действие уже после начала выполнения плана «Барбаросса». Но что, если бы Гитлер передумал и избрал в качестве главной стратегической операции 1941 года не нападение на СССР, а вторжение на Ближний Восток из Болгарии и Греции? Тут возможны два варианта.

Первый позволял не нарушать нейтралитет Турции и ограничиться в качестве перевалочных пунктов на пути к французской Сирии территориями, уже контролировавшимися державами Оси — итальянским архипелагом Додеканес у турецкого побережья, греческими островами в Эгейском море или британским Кипром. К примеру, принадлежавший Италии остров Родос мог быть использован в качестве плацдарма для нанесения удара по Кипру силами 7-й воздушно-десантной дивизии — в действительности без всякой пользы сброшенной 20 мая на Крит. После высадки десанта на Кипре и установления постоянного морского сообщения с островом под прикрытием германской авиации здесь можно было сформировать ударные силы, достаточные для высадки в Сирии и Ливане. Получив надежный опорный пункт во Французском Леванте, мобильные колонны могли начать наступление через пустыню в северный Ирак — а оттуда, получив подкрепления, начать завоевание южного Ирака, Ирана и Саудовской Аравии.

Захваченные нефтяные богатства позволили бы Гитлеру решить все проблемы, связанные с содержанием его военной машины. К концу 1941 года, использовав всего около двадцати дивизий (не больше того числа, которое по плану Барбаросса было выделено для наступления на советский Кавказ в 1942 году), он бы мог выйти к южным границам СССР. Германские войска получали возможность создать прямую угрозу для нефтедобывающих центров Сталина на Каспийском море. А осуществление плана «Барбаросса» можно было начаться и в 1942 году, в гораздо более благоприятной военной ситуации.

Успех этого сценария зависел лишь от того, удастся ли собрать в восточном Средиземноморье необходимое для перевозки достаточного воинского контингента количество судов. О том, что немцы располагали воздушными силами, необходимыми для прикрытия транспортов с десантом от нападения британского флота, свидетельствует неудачная попытка англичан поддержать с моря высадку на острова Додеканес осенью 1943 года. Однако сама возможность раздобыть требуемые корабли представляется проблематичной. В «Директиве № 32» Гитлер писал о «...привлечении судов Франции и нейтральных стран». В действительности же почти все наличные мореходные транспорты находились в руках англичан, что вынудило немцев во время нападения на Крит перевозить сухопутные войска на совершенно не пригодных для этого каботажных судах. Существует вероятность того, что стратегия, основанная на использовании средиземноморских островов в качестве перевалочных пунктов по пути в Левант, провалилась бы по причине заурядной нехватки палубных мест.

 Куда более перспективной представляется стратегия, основанная на попрании турецкого нейтралитета. В ходе Второй Мировой войны Турция строго придерживалась объявленного нейтралитета. Хотя Германия, Британия и Россия оказывали на нее беспрерывное жесткое давление, она не пошла на уступки ни одной из сторон — даже невзирая на свою очевидную военную слабость. Вообще-то турки — храбрые солдаты, но в годы Второй Мировой войны их армия не располагала каким-либо современным вооружением и военной техникой. Если бы Гитлер после завоевания Балкан решил отложить введение в действие плана «Барбаросса» и, использовав Болгарию и Грецию как трамплин, вторгся бы в европейскую часть Турции, он вполне мог бы захватить Стамбул, переправиться через Босфор и овладеть сердцем Турции — Анатолией, не встретив особого сопротивления. Сталинские войска на новой советской западной границе занимали позиции, не позволявшие воспрепятствовать подобной инициативе, а солдаты вермахта показали в России, что способны одолевать любое бездорожье, и их не могли смутить трудности пути по Анатолии. Быстрое продвижение к Кавказскому хребту, по которому проходила граница СССР и Турции, обезопасило бы фланг вермахта со стороны Советского Союза. Из Анатолии немецкие войска могли легко вторгнуться в Иран или Ирак, запустить щупальца далеко на юг, в Аравию, разместить передовые отряды вокруг Каспия и создать угрозу советской Средней Азии.

Если бы Гитлер дополнил свои победы на Балканах весной 1941 года победами в Анатолии и Леванте, то немецкие войска могли бы выйти на Аравийский полуостров и занять господствующие позиции на южном фланге России. Трудно представить себе, как вариант плана «Барбаросса», предусматривающий вместо лобового удара взятие СССР в «клещи», мог бы не увенчаться успехом. Одновременно это поставило бы под удар опорные пункты Британии на Ближнем Востоке и создало страшную угрозу ее господству в Индии.

К счастью, Гитлер разрабатывал свои стратегические планы с учетом правовых и идеологических факторов. В правовом смысле он не мог найти никакого предлога для нападения  на  строго  придерживавшуюся  нейтралитета Турцию. В идеологическом аспекте страх и ненависть по отношению к большевизму ослепляли его, не позволяя увидеть другую возможность сокрушить Советский Союз кроме прямого, лобового удара. Он радовался своим великим победам над Сталиным летом и осенью 1941 года и не выказывал ни малейшего сожаления по поводу того, что ввел в действие план «Барбаросса», даже когда в 1945 году на его бункер в Берлине падали русские снаряды. Мы же должны благодарить судьбу за то, что весной 1941 года германский фюрер не остановил свой выбор на менее прямолинейной и более изощренной стратегии.

 

Уильямсон Мюррей

Дорожный инцидент

Уильямсон Мюррей является профессором университета штата Огайо в отставке.

Это случилось в 1931 году. Один нью-йоркский таксист кружил по городу в поисках поздних пассажиров. Стоял холодный, сумрачный вечер, и при повороте на север, на Пятую Авеню (движение по которой было в то время двусторонним) он разглядел на почти пустынной улице переходившего ее одинокого пешехода. Вместо того чтобы притормозить, спешивший найти последнего пассажира водитель решил, что успеет проскочить, — и на большой скорости сбил полного мужчину, видимо невнимательно следившего за движением.

На следующий день газета «Нью-Йорк Таймс» опубликовала некролог, в котором отмечался вклад Черчилля в британскую политику в годы Великой войны, его роль в приведении в готовность британского флота и работа в Министерстве военного снабжения в 1918 году. Впрочем, автор не смог удержаться от искушения возложить на покойного вину за провал операции в Дарданеллах в 1915 году. Подчеркивалось, что Черчилль являлся многообещающим политиком — однако этим обещаниям не суждено было сбыться.

В Соединенных Штатах, к концу XX века превратившихся в осажденный диктаторскими режимами островок демократии, историки не связывали великую победу нацистов в войне 1939—1947 годов с этим событием. Как можно ставить судьбы государств и народов в зависимость от дорожно-транспортного происшествия? В конце концов, все должны согласиться с тем, что история есть результат великих социальных движений и совокупных действий миллионов личностей, которые составляют человечество, — а никак не деятельности немногих, пусть и великих, людей. Некоторые историки продолжали утверждать, что подписанная летом 1940 году премьер-министром лордом Галифаксом капитуляция Британии не являлась единственным разумным выходом из безнадежного положения, а передача Королевского флота Германии и вовсе не имела смысла. Но никто из них не представлял себе Британию в качестве возможного победителя нацистов в Европе. Тем временем вооруженные силы США снова готовились к отражению наступления нацистов в Южной Америке, и войне не видно было конца...

На самом деле в том дорожном инциденте Черчилль отделался травмой. Возможно, его судьбу решили несколько дюймов, несколько мгновений. Но это другая история, которая нам уже известна.

 

Дэвид Фромкин

Триумф диктаторов

Дэвид Фромкин — профессор истории и международных отношений Бостонского университета.

Весной 1941 года нацистская Германия была как никогда близка к достижению господства над миром. Северная Франция, Нидерланды, Норвегия, Дания, Австрия, Чехословакия, Югославия, Греция и большая часть Польши находились под ее полным управлением. Вся Европа, за исключением нейтральных Швеции и Швейцарии, находилась в руках друзей и союзников Гитлера: диктаторов или монархов, возглавлявших фашистскую Италию, вишистскую Францию, франкистскую Испанию, Португалию, Финляндию, Балканские страны — и, самое главное, Советский Союз.

 Одна-единственная германская дивизия под командованием генерала Роммеля, посланная в Ливию на выручку осажденным итальянцам, обратила британские войска на Ближнем Востоке в бегство и создала угрозу для столь жизненно важной транспортной артерии, как Суэцкий канал. В то же самое время в Ираке, в результате государственного переворота, пришел к власти прогермански настроенный Рашид Али, что открывало немцам путь в Индию по суше. На Дальнем Востоке союзная с Германией Япония, свернувшаяся в кольцо, как готовая к броску змея, планировала захват Юго-Восточной Азии и Индии. Японцам не было надобности нападать на Соединенные Штаты: овладев Индией и Индокитаем, они свели бы на нет воздействие американского эмбарго, получив доступ к нефтяным запасам, вполне достаточным для обеспечения нужд армий держав Оси.

Предоставив в распоряжение Роммеля группу армий, Гитлер получил бы возможность добиться того, что не удалось ни Александру, ни Наполеону — следом за Ближним Востоком развернуть наступление в глубь Индии и соединиться там с японскими союзниками. После этого Европа, Азия и Африка оказались бы под пятой диктаторов и милитаристов.

Нацистско-советско-японский альянс имел в своем распоряжении военные силы и ресурсы, значительно превосходившие все, чем располагали Англия (со всей ее империей) и Соединенные Штаты. У оказавшихся во враждебном окружении англоязычных стран не осталось бы другого выхода, кроме заключения мира на условиях сохранения — да и то, возможно, лишь до поры — относительной самостоятельности. Нацистская Германия, как лидер господствующей коалиции, стала бы владычицей мира.

И лишь удивительный просчет Гитлера, предательски вторгшегося в Советский Союз, не дал этому осуществиться.

 

Теодор Ф. Кук (младший)

Фиаско у атолла Мидуэй.

Японская ловушка, 4 нюня 1942 года

 

Существует апокрифу будто в Военно-морском колледже в Ньюпорте (Род-Айленд) слушатели многократно проводили игру, имитирующую ход состоявшегося в 1942 году сражения при атолле Мидуэй — но при всех возможных сценариях им ни разу не удалось добиться победы американской стороны. Как можно воспроизвести невероятную удачу американских бомбардировщиков, вышедших на японские авианосцы именно в тот момент, когда все вражеские самолеты проходили заправку и находились на палубах? Размышляя о том, как несколько мгновений могут решить исход военной операции, Теодор Ф. Кук пишет: «Легко могло случиться, что 4 июня 1942 года военно-морскому флоту США пришлось бы оплакивать потерю трех авианосцев со всей их превосходной палубной авиацией в обмен на один, может быть два авианосца противника»

Какие последствия могла бы повлечь за собой победа японцев? Как смогли бы мы противостоять их экспансии, располагая на Тихом океане всего одним оставшимся авианосцам?

Ближайшие перспективы для Соединенных Штатов представляются весьма мрачными. Японцы, без сомнения, захватили бы сам атолл Мидуэй и, превратив его в опорный пункт, получили возможность, занимая остров за островом, осуществить свой план изоляции Австралии. За этим последовало бы то, что они называли «Восточной операцией» — вторжение на Гавайи. Чем могли бы ответить на это Соединенные Штаты? Какой должна бы стать наша новая общая стратегия? Маловероятно, чтобы мы просто смирились с поражением. Теодор Кук предлагает несколько вариантов развития событий, один из которых годен лишь для величайшей в мире индустриальной державы. Дата могла стать иной, но со временем — что является примером «контрафакта второго порядка» — совершенно иные обстоятельства вполне могли привести к воплощению в жизнь прекрасно известного нам сценария. Речь идет об атомной бомбардировке.

Теодор Ф. Кук — профессор истории университета Уильяма Патерсона в Нью-Джерси. Один из виднейших специалистов в области военной истории США и Японии. В соавторстве с Харико Тайя написал книгу «Япония в войне: устная история».

«Невероятная победа», «Поворотный пункт», «Чудо при Мидуэе», «Победа, ставшая приговором Японии» — все эти и многие другие эпитеты относились к одному событию — произошедшей в начале июня 1942 года битве у атолла Мидуэй. Перехватив шифровку, свидетельствующую о намерении адмирала Ямамото Исуроку вторгнуться на расположенный в центральной части Тихого океана коралловый атолл Мидуэй, адмирал Честер У. Нимиц приказал заметно уступавшей в силе противнику американской эскадре сразиться с авианосцами японского Мобильного флота — теми самыми, что атаковали Перл-Харбор. В однодневной битве американцы уничтожили эти суда, вынудив разом лишившийся своей главной ударной силы Императорский флот перейти к стратегической обороне. Если до этого командиры союзных сил от Цейлона до Сан-Франциско имели все основания опасаться волны японского натиска, то теперь она отхлынула. Победа американцев предоставила союзникам возможность сосредоточить все усилия против Германии — и при этом уже в августе 1942 года начать наступления на японцев у Гуадалканала.

 За месяц до битвы, в мае 1942 года, адмирал Ямамото Исуроку, главнокомандующий Объединенным Флотом Японии, разработал план, согласно которому за захватом атолла в центральной части Тихого океана («Операция MI») должен был последовать захват плацдармов далеко на севере, на островах Алеутской гряды Атту и Кыска («Операция AL»). Японского флотоводца привел в ярость организованный Джеймсом Дулиттлом в апреле того же года налет на Японию американских сухопутных бомбардировщиков, взлетевших с крейсировавших в северной части Тихого океана авианосцев, обнаружить которые японцам не удалось. В начале мая его план высадки японских войск в Порт-Морсби (Новая Гвинея) был сорван в результате сражения в Коралловом море, хотя в нем японцы нанесли противнику больший урон, нежели потерпели сами. Теперь Ямамото разработал схему, позволявшую закрыть бреши в передовой линии японской обороны и — в чем он нимало не сомневался — вовлечь в сражение и уничтожить американские авианосцы, уцелевшие потому, *что во время налета на Перл-Харбор их не было в гавани. Хитроумный замысел предусматривал координацию действий на безбрежных просторах центральной и северной части Тихого океана сразу девяти различных соединений.

К несчастью для японцев, благодаря усилиям группы «Нипо» — работавшей в Перл-Харборе команды дешифровщиков разведки главной базы ВМФ США под началом Джозефа Дж. Рочфорта-младшего — американцы располагали некоторыми сведениями о планах Ямамото. Удара можно было ждать где угодно, и хотя поступавшая информация давала основания предполагать, что первой мишенью станет Мидуэй, она была далеко не полной и нуждалась в подтверждении. Старания группы Рочфорта уточнить значение перехватываемых радиосообщений, которыми обменивались по всему Тихому океану корабли и соединения Императорского флота (используемый им код JN-25 удалось расшифровать лишь частично), достигли кульминации в начале мая, когда в японских шифровках стало повторяться обозначение «AF». Судя по всему, это было кодовое обозначение цели намечавшейся операции, однако какой именно географический пункт имелся в виду, оставалось неясным. По этому поводу в узком кругу приближенных адмирала Честера У. Нимица существовали разногласия и велись споры.

История того, как удалось добиться успеха, вошла в предания шифровальщиков, став для них своего рода эпосом. Самым замечательным в ней является то, что американцы заставили японцев раскрыться благодаря гениальной в своей простоте уловке. По приказу командования с базы Мидуэй открытым текстом было передано сообщение, что в связи с выходом из строя опреснителя личному составу угрожает нехватка питьевой воды. В ответ Перл-Харбор (также открытым текстом) известил об отправке на" Мидуэй пресной воды. В тот же день станции радиоперехвата союзников в Австралии зафиксировали в эфире японскую радиограмму, говорившую о проблеме с питьевой водой на объекте «AF». Информация об этом была немедленно передана в Перл-Харбор. Это утвердило Нимица в его решении — встретить противника у атолла Мидуэй. Дата, на которую намечался японский удар — 4 июня — была выяснена ранее, благодаря прежним перехватам. Нимиц задумал дождаться японцев севернее атолла, на дистанции, позволявшей своевременно обнаружить приближение неприятеля и, сосредоточив силы для неожиданного удара, обрушить его на фланг соединения Ямамото.

Масштабы разразившегося у атолла сражения хорошо известны. Для осуществления операции, имевшей целью захват Мидуэй и западных островов Алеутской гряды (Атту и Кыска), Ямамото располагал одиннадцатью линкорами и восемью авианосцами. Четыре последних — «Акаги», «Kara», «Хирю» и «Сорю», являлись авианосцами первого класса, участвовавшими в нападении на Перл-Харбор, — два других авианосца, побывавших у Перл-Харбора, восстанавливались в Японии от повреждений, полученных ранее в мае в сражении в Коралловом море. Кроме того, у японцев было двадцать два крейсера, шестьдесят пять эсминцев, двадцать одна субмарина и более чем семьсот самолетов. Противопоставить этой армаде Нимиц мог три авианосца (в том числе «Йорктаун», после битвы в Коралловом море восстановленный в доках Перл-Харбор практически из развалин), восемь крейсеров, восемнадцать эсминцев и двадцать пять подводных лодок.

Будучи предупрежденным о целях и сроках грандиозной операции Ямамото, Нимиц все же разделил свои силы на два оперативных соединения. Оба соединения группировались вокруг авианосцев. «Энтерпрайз» и «Хорнет» относились к Оперативному соединению 16, возглавлявшимся контр-адмиралом Рэймондом Спрюэнсом. Собранное вокруг «Йорктауна» Оперативное соединение 17 оказалось под началом контр-адмирала Фрэнка Д. Флетчера, заменившего вице-адмирала Уильяма  в самый критический момент заболевшего и отправленного на берег. Им предстояло встретить авианосцы Мобильного флота вице-адмирала Нагумо Тюити, когда те приблизятся к острову Мидуэй, дабы произвести бомбежку оборонительных сооружений перед началом вторжения.

Великая война на Тихом океане, 1941 — 1946 гг.

Вторжение на Гавайи, декабрь 1942 г.

Ирония ситуации заключается в том, что оба командующих были уверены в своей способности захватить противника врасплох. Нимиц усилил гарнизон базы, перебросив туда все самолеты, которые могли разместиться на аэродроме острова, — даже устаревшие, слишком тяжелые или не прошедшие испытаний. Затем он приказал своим авианосцам занять фланкирующую позицию — так называемый «Пункт Удачи». В ретроспективе понятно, что Нагумо в своей оценке обстановки допустил больше ошибок, чем его противник. Об этом свидетельствуют детали оперативного плана, составленного японским адмиралом непосредственно перед нанесением первого удара.

1.  По всей вероятности, неприятельский флот вступит в бой лишь после начала операции по высадке сухопутных сил на остров Мидуэй.

2.  Неприятель будет осуществлять воздушное патрулирование: более интенсивное к югу и западу от объекта, менее интенсивное к северу и северо-западу.

3.  Воздушное патрулирование будет осуществляться неприятелем в радиусе приблизительно 500 миль.

4.  Противник не осведомлен о нашем плане и не обнаружил наше оперативное соединение.

5.  Никаких признаков приближения неприятельского оперативного соединения к зоне нашей активности не обнаружено.

6.  Таким образом, для нашего флота представляется возможным атаковать Мидуэй, уничтожить вражеские самолеты на земле и осуществить поддержку десантной операции. После этого мы сможем развернуться, встретить приближающееся оперативное соединение противника и разгромить его.

7.  Возможности нашей зенитной артиллерии и истребительной авиации безусловно позволяют пресечь любую попытку противника произвести контратаку силами самолетов наземного базирования.

Трудно было бы ошибиться сильнее, и эти заблуждения во многом обусловили неспособность Нагумо к адекватным действиям в условиях, которые оказались совсем иными.

В реальности первыми еще 3 июня были обнаружены силы вторжения, приближавшиеся с юго-запада. Базировавшиеся на острове самолеты подвергли японцев бомбовой атаке, не нанесшей особого ущерба. На рассвете следующего дня японцы произвели бомбардировку острова, повлекшую значительные разрушения, но не достигшую главной цели — уничтожения американских самолетов на земле. Кроме того, японцев встретили столь плотным зенитным огнем, что командующий авиацией предложил нанести по атоллу второй удар. Нагумо, не догадывавшийся о том, что совсем неподалеку скрываются американские авианосцы, и считавший необходимым довести до конца дело, начатое при Перл-Харборе, дал разрешение перевооружить для второго удара по Мидуэю те самолеты, которые он держал в резерве на случай появления американских кораблей. Но как раз в тот момент, когда японцы снимали со своих самолетов торпеды и противокорабельные бомбы, заменяя их оружием, пригодным для поражения наземных целей, их разведка совершенно неожиданно обнаружила корабли адмирала Спрюэнса. И Нагумсг приказал заново переоснастить самолеты для морского боя.

А вот Спрюэнс приказал начать воздушную атаку с предельно дальнего расстояния — как только установил местоположение противника. Правда, американский удар был скоординирован не лучшим образом. Самолеты-торпедоносцы, медлительные и уязвимые, первыми вступили в соприкосновение с неприятелем и погибли почти все — но зато отвлекли на себя внимание большей части японских истребителей, позволив пикирующим бомбардировщикам обрушиться на корабли Нагумо. Прямые попадания бомб буквально уничтожили японское соединение. Авианосцы «Акаги», «Kara» и «Сорю» оказались выведенными из строя, их палубная авиация погибла, не успев взлететь. Взрывы топливных цистерн вызвали столь страшные пожары, что мало кому из команд удалось спастись.

Однако «Хирю», четвертый авианосец Нагумо, не только уцелел, но и оказался способным огрызнуться: поднятые с него самолеты нанесли по «Йорктауну», флагманскому кораблю контр-адмирала Флетчера, такой удар, что командующему пришлось перейти на другой корабль. Флетчер передал верховное руководство Спрюэнсу, и тот снова послал в атаку свои пикировщики, уже успевшие принять новый бомбовый груз. После полудня они настигли «Хирю» и обратили его в бегство, причинив кораблю серьезные разрушения. Грандиозный замысел Ямамото провалился — причем Спрюэнс, скомандовав отступление и не приняв ночного боя, который пытался навязать ему все еще мощный японский надводный флот, лишил противника последней возможности отомстить. На этом битва закончилась — хотя на следующий день американский самолет потопил поврежденный в столкновении японский крейсер, а чуть позже, 7 июня, японская субмарина I-168 пустила на дно направлявшийся домой «Йорктаун». С крушением плана Ямамото инициатива в войне полностью перешла к американцам.

 * * *

Альтернативные возможности хода и исхода этого сражения давно занимали внимание всех, кто изучал историю войны на Тихом океане. Достойные сожаления технические ошибки, маленькие, но опасные нестыковки в координации действий, запоздалые или поспешные командные решения — все это, в свете известных и неизвестных непосредственным участникам сражения событий, создает множество вероятностных возможностей. Список наиболее известных из этих возможностей, приведенный Уолтером Лордом в книге «Невероятная победа» (1967 год), содержит, к примеру, следующие допущения:

— если бы только гидросамолет № 4 с тяжелого крейсера «Тоне» взлетел в назначенное время, «японцы обнаружили бы флот США до того, как приступили к перевооружению своих самолетов для второй атаки на Мидуэй;

—  если бы только американские пикирующие бомбардировщики начали атаку пятью минутами позже (те самые знаменитые «пять минут»), японцы успели бы организовать оборону;

—   если бы только японцы атаковали американские авианосцы сразу после появления тех на виду и не стали ждать, когда все самолеты будут готовы...

К этому списку мы готовы добавить: что, если бы командир атакующей группы пикировщиков Уэйд Макклуски не решил пренебречь соблюдением безопасной дистанции ради обнаружения японских авианосцев, а контр-адмирал Фрэнк Д. Флетчер, сойдя со своего тонущего корабля, не передал оперативное командование контр-адмиралу Рэю Спрюэнсу, который довел атаку до конца? Эти и многие другие отважные решения и смелые поступки, а также многочисленные просчеты следует признать важными составляющими в обеспечении исторической победы американского флота. Однако ниже я хочу заострить внимание на событиях, предшествовавших самому сражению — и, возможно, не в меньшей степени определивших его исход. Следует признать, что даже незначительные изменения могли заставить все обернуться совсем по-иному.

 

Альтернативный вариант?

Мало кому придет в голову усомниться в важности победы у Мидуэй для обеспечения окончательной победы США над Японией. По словам адмирала Честера У Нимица, главнокомандующего на Тихоокеанском театре, человека, который привел американский флот к победе над японским, «Мидуэй стал решающей битвой Тихоокеанской войны, сражением, после которого стало возможно все». Остальное, как говорится, уже история.

Но что, если бы в середине мая 1942 года японский радист, записав текст перехваченной американской радиограммы, повернулся бы к своему командиру, и сказал:

— С чего это они передают такие сообщения открытым текстом? Неужели не боятся, что о нехватке пресной воды на острове станет известно нам?

И что, если бы молодой японский офицер-связист, имея хотя бы толику подозрения, передал свои сомнения по команде? А более квалифицированные криптологи из Токио не отмели с ходу саму мысль о возможности расшифровки кодов Императорского флота? Могли ведь они предположить, что американцы пытаются их перехитрить? Ход их рассуждений мог быть примерно таким: «Если американцы сумели прочесть часть наших сообщений и пытаются уточнить, что станет целью нашей операции, то не является ли это маленькое послание великолепной уловкой, направленной на то, чтобы выманить у нас кодовое обозначение для Мидуэй?» И в этом случае воспринятое тогда в Токио как рутинное (а ныне занимающее почетное место в истории криптографии, дезинформации и разведки) сообщение о нехватке пресной воды на «объекте AF» могло стать первым шагом в ответной игре японской разведки, призванной навязать американцам сражение на благоприятных для Японии условиях.

Простой вопрос и немного элементарной бдительности могли дать японцам ключ для достижения великой победы в центральной части Тихого океана — драматически изменив весь ход Второй Мировой войны.

Переписать историю этого сражения означает вырвать одну из славнейших страниц всей военной истории Америки — однако нельзя не признать, что удача разведки, позволившая американским авианосцам нанести удар по авианосцам Нагумо Тюити уже после налета японских бомбардировщиков на атолл, вполне могла привести к совершенно противоположному результату. Узнай, или хотя бы заподозри адмирал Ямамото Исуроку до отплытия американских авианосцев с Гавайских островов, что противник догадался о цели задуманной им операции — и ничто не помешало бы ему устроить ловушку для самих американцев, использовав свое преимущество как в кораблях, так и в авиации.

 Но нельзя исключать, что, получив информацию о том, что его планы стали известны врагу, Ямамото попросту отказался бы от намерения захватить Мидуэй и выбрал бы себе другую цель — возможно, Австралию, Цейлон, Датч-Харбор у берегов Аляски, а то даже Фиджи или Самоа (оперативный план «FS» предпочитали многие его противники в штабе флота). Однако вариант с захватом Мидуэя выглядел более привлекательно — во всяком случае, в глазах главнокомандующего Объединенным флотом. Отказ от собственного, тщательно разработанного плана, выглядит не соответствующим характеру этого человека. Он представлял себе операцию в виде грандиозной шахматной партии с синхронными маневрами девяти оперативных соединений и блистательным эндшпилем. При этом первоначальный сценарий отводил самому адмиралу решающую роль в разгроме американского флота — которым Ямамото намеревался командовать с борта своего флагмана, суперлинкора «Ямато», находившегося всего в нескольких сотнях миль позади авианосцев Нагумо.

Предполагая, что американцы имеют представление о его целях, Ямамото обязан был также предположить, что противник постарается сделать все возможное, дабы не отдать Мидуэй японцам. Даже если японский флот временно превосходил неприятельский, сама Япония имела очень мало шансов выиграть долговременное состязание с США, поэтому Ямамото не мог позволить себе придерживаться стратегии затяжных действий. Напротив, следуя заветам адмирала Того Хейхатиро, разгромившего русских в Цусимском сражении 1905 года, и британского адмирала Нельсона, чье имя было окружено в японском Императорском флоте величайшим почетом, Ямамото не мог желать ничего лучшего, нежели возможность дать решающее сражение в выбранном им самим месте.

Таким образом, вместо того, чтобы переписывать сценарий грандиозной операции Объединенного флота и сочинять для американских участников этой драмы совершенно новые роли, Ямамото, скорее всего, предпочел бы изменить детали своего оперативного плана с учетом того факта, что неприятель будет ждать его у Мидуэя. Вряд ли бы он пошел на полный отказ от своих амбициозных замыслов. Ямамото и начальник его штаба Угаки Матоме считали, что ожидаемой победе надлежит стать лишь первым актом, открывавшим путь к Гавайям. План «Восточной Операции» предусматривал захват острова Оаху, на котором находился Перл-Харбор — главная база Тихоокеанского флота США.

Какими же сведениями относительно намерений и приготовлений американцев располагал Ямамото накануне битвы? Вряд ли их было много, ибо американцы хранили в строжайшей тайне все, что касалось численности и местонахождения их сил. Японский командующий знал, что в море находятся по крайней мере два американских авианосца. Даже добавив к ним «Йорктаун» (относительно которого японцы располагали неподтвержденными сведениями, будто он затонул в Коралловом море) или «Саратогу» (о местонахождении которого японцы ничего не знали, в действительности же этот корабль двигался на запад из Сан-Диего), Ямамото мог рассчитывать на численное превосходство своих сил. Конечно, даже будучи предупрежден о возможной реакции США на его планы, он не имел возможности с уверенностью предвидеть, какова именно она будет. Однако первым свидетельством предпринимаемых американцами усилий мог стать срыв «Операции К» — плана второй за всю войну воздушной разведки Перл-Харбора. Этот рейд должен был осуществляться с помощью летающих лодок дальнего радиуса действия «Каваниси» (союзники окрестили эту модель гидроплана «Эмили»). Предполагалось, что вылетевшие с Кваджалейна самолеты будут дозаправлены с субмарины I-123 возле острова Френч-Фригэйт, находящегося в нескольких сотнях миль западнее Оаху, однако в ночь с 30 на 31 мая в намеченном районе появился американский гидроавиатранспорт. Правда, у японцев оставалась возможность осуществить операцию, перенеся место дозаправки к находившемуся неподалеку, тоже почти необитаемому острову Некер, от которого летающие лодки могли продолжить полет к Перл-Харбору. А то, что они не обнаружили бы там ни одного американского авианосца, могло стать для Ямамото свидетельством попытки Нимица встретить японцев на подходе к Мидуэю.

По предлагаемому нами сценарию сражение могло разворачиваться следующим образом: несколькими днями раньше Ямамото располагает заградительную цепь своих подводных лодок между атоллом Мидуэй и Гавайскими островами. Второго июня, едва на горизонте появились авианосцы Спрюэнса, субмарины оповещают флагмана о появлении американцев. Вместо того чтобы без особой надежды на успех искать противника палубными самолетами, предупрежденный хищник адмирал Нагумо встречает его во всеоружии: поднятые в небо до рассвета гидропланы уточняют местоположение врага, палубная авиация находится в полной боевой готовности. «Пункт Удачи» к северо-востоку от Мидуэй, предполагаемое место встречи ОС 16 и ОС 17, становится черной меткой на американской карте Тихого океана, ибо сюда — и к своей погибели — направляются буквально все действующие на этом театре боевые корабли Соединенных Штагов.

 Известие о приближении американцев избавляет Нагумо от последних колебаний относительно стратегии предстоящего боя. У него нет больше необходимости сначала пытаться подавить оборону острова и только потом заниматься вражеским флотом, или, как говорил начальник его штаба адмирал Кусака, «гоняться за двумя зайцами». Осталось лишь встретиться с неприятелем и уничтожить его. Вскоре после рассвета 4 июня японская воздушная разведка определяет состав вражеских сил: два авианосца и корабли сопровождения. Хотя расстояние до противника остается предельным, японский адмирал отдает приказ немедленно атаковать всеми имеющимся средствами. Главный удар приходится по авианосцам, уже идентифицированным как «Энтерпрайз» и «Хорнет». Ударные группы бомбардировщиков «Вэл» и торпедоносцев, ведомые превосходно подготовленными пилотами и сопровождаемые половиной имеющихся в распоряжении Нагумо истребителей, обрушиваются на корабли Спрюэнса. Остальные истребители находятся на палубах японских авианосцев, готовые отразить американскую контратаку. Палубные команды готовят самолеты Нагумо ко второму удару.

Поскольку удача далеко не обязательно склоняется лишь на сторону численно превосходящей стороны, мы вправе предположить, что она все же не окончательно отвернется от американцев. Итак, предупреждение о местонахождении соединения Нагумо, посланное базировавшимся на Мидуэе гидропланом «каталина», позволило радару Оперативного соединения 16 засечь приближение того, что могло оказаться вражескими самолетами. Спрюэнс, также искавший противника, отдает приказ атаковать приближающиеся цели. Лишь наличие радара позволило бы американцам поднять в воздух свои самолеты до того, как враг окажется в пределах визуального обнаружения.

Бомбардировщики устремились в контратаку, хотя основные надводные цели находились на расстоянии, большем, чем радиус полета большинства американских машин. Рэй Спрюэнс объявил, что постарается сократить расстояние между своим и неприятельским флотами, однако прекрасно понимал, что большинству летчиков вернуться не суждено. Истребители, не отправленные на сопровождение штурмовых групп, мужественно пытались противостоять нападению с воздуха — но были рассеяны превосходившими их как числом, так и маневренностью японскими истребителями «зеро», великолепно выполнявшими функцию прикрытия не столь быстрых бомбардировщиков. Лишь немногие из атакующих машин оказались сбитыми или поврежденными прежде, чем они оказались над авианосцами. Несмотря на отчаянные усилия корабельных зенитчиков, сброшенные врагом торпеды поразили оба борта «Хорнета», тогда как «Энтерпрайз» получил несколько огромных пробоин на взлетной палубе. Оперативное соединение 16 фактически перестало существовать — противник же понес весьма скромные потери. Впереди оставалось немало героических, отчаянных подвигов, но эту битву у Мидуэй американцы уже проиграли.

В то время, как капитан «Энтерпрайза» предпринимал отчаянные попытки спасти свой тонущий авианосец, а адмирал Рэй Спрюэнс поднимал флаг командующего на другом корабле, американские бомбардировщики тоже приблизились к соединению Нагумо, где были встречены волной японских истребителей. Американцы мужественно рвались к цели, однако в первую очередь оказались сбитыми медлительные самолеты-торпедоносцы, а затем многочисленные «зеро» атаковали сверху более маневренные пикировщики, стремившиеся во что бы то ни стало сбросить на врага свой бомбовый груз. Вдобавок корабли Нагумо, искусно маневрируя, уворачивались от атакующих самолетов, прикрываясь при этом еще и плотной завесой зенитного огня. Как и в Коралловом море, американцам все же удалось поразить один японский авианосец — допустим, «Кага». Но поскольку в цель попало не так уж много бомб, судно сталось на плаву. Так как вернуться и пополнить боезапас бомбардировщикам было уже некуда, у них не было и возможности завершить дело.

Скоро сражение вступает во вторую фазу. Адмирал Флетчер, находящийся на борту авианосца «Йорктаун», главной ударной силы Оперативного соединения 17, узнав о появлении японских авианосцев, тоже хотел принять участие в сражении — но оно началось прежде, чем он подошел к противнику достаточно близко. Его самолеты уже были готовы к взлету, когда от Спрюэнса поступило сообщение об ужасных разрушениях на его кораблях. С этого момента Джеку Флетчеру придется разрываться надвое, определяя, что делать дальше. Надо заметить, что оперативные планы и приказы, которыми он обязан был руководствоваться, являлись не менее запутанными, чем сложившаяся ситуация.

Приказ Нимица от 27 мая 1942 года предписывал Флетчеру и Спрюэнсу, «применяя тактику заманивания, нанести врагу максимальный ущерб» и по появлении японцев атаковать их корабли с северо-востока. Перед самым отбытием из Перл-Харбор тот же Нимиц призвал своих командиров «руководствоваться принципом разумного риска» и не атаковать превосходящие силы противника, если не появится хорошей возможности нанести ему большой урон. Не кажется ли вам, что в момент несомненного поражения эти приказы представляются не просто противоречивыми, но связывающим руки обоим флотоводцам? О превосходстве вражеских сил знали до начала сражения. Означала ли «тактика заманивания» отступление? И разве эти разговоры о «фланговых маневрах» не обратились в химеру с того момента, как все американские силы собрались к северо-востоку от Мидуэя, не оставив себе другой позиции для удара по японцам, приближавшимся с юго-востока? А если все американские авианосцы будут повреждены, не оставит ли это недавно усиленный гарнизон Мидуэя на сомнительную милость японского флота?

Джек Флетчер знал, что Хэлси очертя голову бросился бы в бой, но ведь сам-то он не «Бык» Хэлси, который частенько сначала действует, а потом думает. Он не может так просто оставить Спрюэнса, которому нечем ответить на второй удар Нагумо. Было еще только утро, и вполне возможно, Флетчер считал, что самому ему удастся избежать обнаружения японцами — а значит, у него есть возможность нанести им совершенно неожиданный удар и сравнять счет. Он принимает решение не возвращаться в Перл-Харбор, а двигаться дальше на запад, рассчитывая незамеченным приблизиться к Нагумо на расстояние атаки.

Однако его обнаруживает возвращавшийся на крейсер «Тоне» японский катапультный разведчик. Перехватив его сообщение о «вражеском авианосце», Флетчер бросает свои самолеты в атаку — возможно надеясь настичь Нагумо прежде, чем тот успеет привести свою авиацию в порядок после недавнего сражения. Силы, составляющие последнюю надежду Америки, устремляются к тому месту, где еще недавно находился Мобильный Флот — но застают там лишь поврежденный авианосец «Кага», двигающийся на запад в сопровождении двух эсминцев. Не обнаружив резко сменившее курс и отвернувшее на север японское соединение, посланные с Йорктауна самолеты в бессильной ярости разбомбили уже потрепанный японский авианосец и один из кораблей сопровождения.

Но пока американцы расправлялись с «Кага», флагман Флетчера сам стал объектом яростной ответной атаки. Оставшиеся невредимыми три авианосца Нагумо, во время продуманного отхода на север приведя в порядок свои самолеты, обрушили второй удар на обнаруженный несколькими гидропланами «Йорктаун», к закату превратившийся в покореженную, охваченную пожарами груду железа. Когда вернулись самолеты Флетчера, сесть им было уже некуда. Всего за один день «Хорнет» отправился на дно, «Йорктаун» был изуродован, получив страшные пробоины, а оставшийся на плаву горящий «Энтерпрайз» оказался (как и «Лексингтон» в Коралловом море) легкой добычей для японских субмарин. Он был торпедирован и затонул незадолго до рассвета следующего дня — 5 июня. После того как к ночи боевые корабли японцев сомкнулись возле «Пункта Удачи», чтобы уничтожить поврежденные американские суда и качавшиеся на волнах сбитые, но не затонувшие самолеты, «чудо Мидуэя» превратилось в безжалостную бойню. За несколько следующих дней японские эсминцы подобрали с воды много спасшихся — как своих, так и американцев — но последние интересовали победителей лишь с точки зрения сведений, которые можно получить от них об оборонительной системе Мидуэя или Гавайев, перед тем как их казнят. Поражение лишило морскую авиацию США лучших пилотов и авиационных техников, в то время как многие сбитые над океаном японские летчики были спасены и могли летать снова.

Первым последствием поражения американских ВМС неизбежно должна была стать потеря самого атолла Мидуэй. Налет бомбардировщиков Мобильного Флота Нагумо привел к почти полному уничтожению оборонительных сооружений, аэродрома и находившихся на нем не успевших улететь самолетов. Но на бомбежке дело не кончилось: за ней последовал обстрел острова орудиями крейсеров, а затем еще и главным калибром линкоров Ямамото. 16- и 18-дюймовые снаряды дробили коралл в пыль. Американский гарнизон, даже будучи предварительно усиленным, не мог долго противиться такому натиску — особенно после высадки японцев на берег. Однако захват базы стоил японцам большой крови и так прославил защитников острова, что со временем оборона Мидуэй стала символом героизма американских моряков. Появился даже обычай прибавлять слово «Мидуэй» к названиям баз ВМС как знак почетного отличия: Мидуэй-Аламо, Мидуэй-Уэйк или Мидуэй-Батаан.

 В распоряжении Нимица на Тихом океане остался всего один авианосец — вышедший из Сан-Диего «Саратога». Разумеется, Хэлси порывался броситься на врага, чтобы «вцепиться ему в глотку», но Нимиц чувствовал, что задуманная им система стратегической обороны обратилась в ничто из-за его собственной чрезмерной пылкости. Он последовал предчувствию — нет, это был разумный расчет, основанный на оценке разведывательных данных, только вот нить, стягивающая эти понятия воедино, оказалась слишком уж тонкой. А ведь казалось, что японцы ни за что не разгадают его план. Он рискнул флотом — и вот итог: флот потерян. Как могла удачная стратегическая разведывательная операция привести к столь катастрофическому поражению? И как могло случиться что он, рассчитав все совершенно верно, оказался разгромлен наголову? Это останется тайной до конца войны.

 

Затяжная война

А теперь попытаемся поразмыслить о стратегической ситуации, сложившейся после победы японцев у атолла Мидуэй, а также об альтернативах дельнейшего развития событий.

Баланс военно-морских сил на Тихом океане решительно изменился в пользу Японии и должен был остаться таким до конца 1942 года — а возможно, и всю первую половину 1943. В начале июня 1942 года США располагали всего шестью авианосцами, и в случае потери Нимицем трех из них восстановить мощь флота в короткий срок было технически невозможно. К оставшимся трем авианосцам было нечего добавить до конца 1942 года — срока, на который намечался ввод в строй первых кораблей типа «Эссекс». Однако план пополнения флота предусматривал спуск на воду шести авианосцев в 1943 году, семи — в 1944 году и еще трех — в 1945 году. Иными словами, если исключить возможные потери, к концу 1943 года американские адмиралы могли располагать в лучшем случае десятью авианосцами. Поскольку американский авианосный флот на Тихом океане был практически уничтожен, США оставалось или отозвать остававшиеся авианосцы с Атлантики, где они осуществляли задачу воздушного прикрытия морских конвоев и наступательных операций, либо перейти на Тихоокеанском театре военных действий к пассивной обороне.

Позиции Японии были несравненно сильнее. После сражения у Мидуэй инициатива перешла к ней (тогда как в реальной истории — к США). «Секаку» и «Дзуйкаку», два авианосца, поврежденные в Коралловом море и нуждавшиеся в ремонте и пополнении экипажей, были готовы вернуться в строй и влиться в состав Мобильного флота уже вскоре после успешного сражения. А к середине 1942 года ожидалось пополнение флота еще двумя авианесущими кораблями. Это позволяло задействовать в будущих операциях по четыре, а то и пять авианосцев одновременно — даже учитывая, что какой-то корабль будет находиться на ремонте или пополнять запасы. На определенное время за японцами закреплялось превосходство в новейших средствах ведения морской войны; и это при том, что Ямамото сохранял свою приверженность линкорам, еще недавно считавшимися высшими арбитрами океанских баталий. Сомнительно, чтобы планировавшееся американцами на ближайшее время введение в строй большого числа легких боевых кораблей (включая даже легкие и эскортные авианосцы) могло серьезно изменить соотношение сил.

Во вторых, возникла угроза полной блокады Австралии — во всяком случае, со стороны Тихого океана, поскольку в сложившейся ситуации американские авиация и флот не могли помешать японцам перерезать связь Австралии с США в районе островов Фиджи и Самоа. Семь миллионов австралийцев рисковали оказаться в еще большей изоляции, чем прежде, поскольку прерывание потока снабжения грозило тем, что группировка юго-западной части Тихого океана под командованием генерала Макартура окажется обескровленной прежде, чем коммуникации удастся восстановить.

В третьих, единственным открытым путем в Австралию оставался Индийский океан, однако там линии снабжения пролегали через Индию и Цейлон, по ряду причин уязвимые для японского вторжения. В Индии множились выступления против британского владычества и за полную независимость Индостана, а учитывая, что в Бирме британские войска откатывались под натиском японцев, Индия в июне 1942 года представляла собой не столько надежную базу, сколько место потенциального взрыва.

В случае успеха предусматривавшейся японским планом высадки на острова Атту и Кыска нельзя было исключать возможность продвижения японцев в северной части Тихого океана вдоль Алеутской гряды — вплоть до Датч-Харбора. Это представляло огромную опасность в силу того, что указанный плацдарм находился на примерно равном расстоянии как от Сан-Франциско, так и до Гонолулу (2034 мили) и на данном театре военных действий являлся жизненно важным. Защищенная суровыми штормовыми морями, морозами и туманам, в случае захвата японцами эта база превратилась бы в грозную преграду на пути сил, попытавшихся бы во второй раз атаковать Токио через центральную часть Тихого океана.

В юго-западной части Тихого океана, вместо осуществленной американцами в августе 1942 года операции «Сторожевая башня», приведшей к захвату Гуадалканала, могло иметь место почти беспрепятственное продвижение японцев вплоть до Соломоновых островов. Это создавало реальную угрозу аванпостам союзников на Эспириту-Санто, в Новой Каледонии, а возможно — на Фиджи и Самоа. Несмотря на трудности такого рода продвижения, каждый его этап мог бы опираться на поддержку японской авиации наземного базирования — тогда как для противодействия этому процессу США должны были бы изыскать способ доставлять самолеты и топливо в нужное место в нужное время.

Кроме того, можем ли мы исключить повторение паники, подобной той, которая после Перл-Харбор охватила западное побережье США и прокатилась даже по коридорам власти в Вашингтоне? Опять же, в случае вторичного поражения американского флота (представлявшего собой главный инструмент борьбы именно с Японией) могли возникнуть сомнения в правильности объявленной Рузвельтом стратегии, направленной в первую очередь на разгром Германии — стратегии, которая легла в основу плана «Радуга».

Но дела могли обернуться для Америки еще хуже. Что, если бы следующим шагом врага стало вторжение на Гавайи? Ведь когда началось осуществление «Операции MI», эта кампания уже находилась в стадии планирования — поскольку в глазах Ямамото естественным продолжением захвата Мидуэя и Алеутов должен был стать удар по этому главнейшему оплоту мощи США на Тихом океане.

 

Вторжение на Гавайи

Заманчивая возможность вторжения на Гавайские острова рассматривалась высшим военным руководством Японии чуть ли не с самого начала войны. Четырнадцатого января 1942 года контр-адмирал Угаки Матоме, начальник штаба Объединенного флота и правая рука Ямамото, доверил эту мысль своему дневнику: Японии надлежит предпринять попытку «в течение июня захватить Мидуэй, Джонстон и Пальмиру, разместить на этих островах нашу авиацию, а после того, как эти задачи будут выполнены, мобилизовать все имеющиеся силы для вторжения на Гавайи — попытавшись в то же время уничтожить вражеский флот в решающем сражении». Он знал, что подобный план встретит немало возражений, однако, приводя доводы в пользу необходимости его осуществления, писал: «Какой удар может оказаться для США более тяжким, чем потеря флота и Гавайских островов?.. Попытка вторгнуться на Гавайи и дать при этом решительное морское сражение может показаться безумным планом, однако шансы на успех отнюдь не малы... По прошествии времени мы можем потерять те преимущества, которые успели приобрести в ходе войны. Более того, пока мы будем терять время в пассивном ожидании, враг может нарастить свою мощь... Уничтожение американского флота будет означать то же самое и относительно британского флота. Тогда мы получим полную свободу действий. Таким образом, предложенный план представляет собой кратчайший путь к завершению войны...»

Победа японцев при Мидуэе не могла не придать весу каждому из приведенных доводов.

В том, что следующей после Мидуэй целью Императорского флота стали бы именно Гавайи, почти нет сомнений. Благодаря замечательному труду сотрудника Гавайского университета Джона Стивена «Гавайи под Восходящим Солнцем: замыслы японцев после Перл-Харбор» мы имеем четкое представление о том, как в течение 1941 —1942 годов разрабатывались планы вторжения на острова. Разумеется, практическое их осуществление было сопряжено с огромными трудностями. Бросок японцев на Перл-Харбор в любом случае представлял рискованный ход — но у него было куда больше шансов оказаться удачным в том случае, если бы американские авианосцы были потоплены, а Гавайские острова изолированы с востока японскими авианосцами и подводными лодками. В такой ситуации Ямамото, конечно же, предпринял бы попытку вторжения — сумей он получить от Императорской армии поддержку живой силой, авиацией и необходимыми припасами. Несмотря на риск, огромную пользу, которую могла бы извлечь Япония из успешной высадки на Оаху, трудно переоценить. Можно даже привести доводы в пользу того, что единственным способом отсрочить поражение и завершить войну на приемлемых условиях для Японии было бы именно полномасштабное нападение на острова в самом начале войны — но это уже уведет нас в сторону от избранной нами контрафактуальной дороги.

Вторжение на Гавайи в рамках «Восточной операции» планировалось осуществлять поэтапно, в течение нескольких месяцев, хотя (как предполагается в данном сценарии) одержи японцы у Мидуэя убедительную победу, в военном руководстве наверняка поднялись бы голоса в пользу ускорения кампании. Ударить немедленно означало воспользоваться замешательством (если не сказать паникой) американцев, но одновременно это было чревато серьезной опасностью. Оаху, остров, где располагалась база Перл-Харбор, защищали грозные укрепления, многочисленный гарнизон и сильная авиация, и не ослабив его оборонительного потенциала, нечего было и помышлять о штурме. Чтобы японский меч оставался острым, авианосцы нуждались в ремонте, а команды — в отдыхе. Ямамото не мог сразу после победы у Мидуэя бросить флот к Гавайям, даже сумей он обеспечить его достаточным количеством топлива. Кроме того, для успеха задуманного японским ВМС требовалась готовность армии предоставить людей и самолеты, причем в количестве, значительно превышающем согласованное до Мидуэя. В свете постоянного противодействия наступательным планам флота, в течение всей войны оказывавшегося руководством сухопутных сил, это выглядело бы весьма нелегкой задачей. Но великая победа у Мидуэя вполне могла превратить японских генералов в пламенных сторонников такой кампании — хотя на самом деле лишь немногие в японском руководстве разделяли уверенность Ямамото в том, что захват Гавайев вынудит американцев пойти на переговоры о мире.

Кажется наиболее вероятным, что исполнение плана должно было начаться с постепенного продвижения с острова на остров — начиная с атолла Пальмира, важного промежуточного аэродрома на пути в южную часть Тихого океана, и кончая островом Самоа, где военно-воздушная и морская база Японии могла быть организована уже к сентябрю. Таким образом, полномасштабный удар по Гавайям представлялось реальным нанести не ранее конца 1942 года — возможно, в декабре. Для этого требовалось привлечь еще несколько авианосцев, переоборудовать в легкие авианосцы плавбазы гидросамолетов, а также осуществить иные, поистине грандиозные мероприятия. Но урон, нанесенный военной мощи США у Мидуэя, делал все это возможным. В соответствии с планом «Фиджи—Самоа», разработанным еще до сражения за Мидуэй, японцы словно гигантской косой прошлись бы по югу и юго-западу Тихого океана, перерезая коммуникации, связывавшие Австралию с Гавайями и Западным побережьем США. Захвату подлежали Новая Каледония, Фиджи, Самоа, а возможно, и Таити. Каждый скачок обеспечивал поддержку следующего. Этот процесс должен был сопровождаться высадкой на атоллах Джонстон и Пальмира, в результате чего Гавайи остались бы единственным форпостом США в центральной части Тихого океана.

Соединенные Штаты постоянно усиливали оборону Гавайских островов, и если в декабре 1941 года там размещалось 40 000 солдат американской армии, то к апрелю 1942 года их число составило приблизительно 65 000. Планировалось и дальнейшее усиление гарнизонов — как на Оаху, где находились город Гонолулу и база Перл-Харбор, так и на «Большом острове», лежавшего в нескольких сотнях миль к юго-востоку.

Но такое наращивание военной мощи порождало свои проблемы. В действительности Гавайи вовсе не являются райской землей, какой представляют их туристические проспекты и вербовочные брошюры флота. Продовольственное обеспечение армии и гражданского населения (особенно большой массы людей, сосредоточенной в Гонолулу) в случае прекращения морских рейсов представляется почти неосуществимой задачей. Сельское хозяйство Гавайев (кроме, разве что, выращивания ананасов и сахарного тростника) в то время было развито весьма слабо, и поэтому острова даже в мирное время полностью зависели от ввоза продовольствия извне. Большая часть припасов поступала из портов Западного побережья США, находившихся в двух тысячах миль морского пути. По оценкам, сделанным накануне войны, запасов провизии на Гавайях могло хватить лишь на несколько недель.

Функционирование Перл-Харбора и прочих военных объектов зависело от местной рабочей силы, причем 160 000 жителей Оаху (то есть более 40% всего населения острова) составляли те, кого в Японии называли «дохо», что значит «соотечественники». Этот термин объединял всех этнических японцев на родине и за рубежом, вне зависимости от гражданства. Следует сказать, что при планировании обороны островов перед войной американское командование оценивало лояльность второго поколения японских переселенцев (так называемых «нисей») довольно высоко — департамент по управлению островами даже рекомендовал набирать из них солдат. В отличие от драконовской практики, имевшей место на Западном побережье, где этнические японцы (в том числе и имевшие американское гражданство) стали объектом пристального внимания со стороны спецслужб, на Гавайях было интернировано менее 1% жителей японского происхождения. Но, несмотря на это, японское военное руководство всерьез рассчитывало, что их «братья» встретят появление Императорских сил антиамериканским восстанием, и намеревалось в дальнейшем широко использовать опыт местных жителей при управлении архипелагом.

Какими средствами располагала Америка для того, чтобы отстоять Гавайи, наладить снабжение находившихся весьма многочисленных экспедиционных сил или даже организовать какую-либо широкомасштабную военную операцию с Западного побережья? Прямая воздушная связь между США и Гавайями исключалось в силу того, что ни один бомбардировщик или транспортный самолет (за исключением В-29, в массовом порядке начавшего поступать на вооружение лишь в середине 1944 года) не мог одолеть такое расстояние с полной загрузкой. Как мы видели выше, победа японцев у Мидуэя лишила Америку авианосцев, способных воспрепятствовать вторжению, а для того, чтобы отбить Гавайи, окажись они во власти Японии, потребовалась бы морская операция такого масштаба, что подготовить ее США смогли бы только к концу 1943 года. Выигрыш Японии от затяжной Гавайской кампании был очевиден — особенно в сопоставлении с той ценой, в которую она должна была обойтись Соединенным Штатам. Без прикрытия с моря «американский Гибралтар», столица федеральной территории Гавайи город Гонолулу, база Перл-Харбор и остров Оаху не были полностью защищены от нападения. Оснобой их обороны, на считая береговой артиллерии, являлась размещенная на аэродромах Оаху авиация. Однако даже в эпоху, когда самолеты могли вести патрулирование и наносить удары на большом удалении от берега, способность аэропланов держаться в воздухе все равно зависела от морских поставок горючего.

 Наиболее вероятным сценарием финального японского удара по Гавайским островам представляется сильный отвлекающий удар по Оаху, высадка на «Большом острове» (Гавайи) с целью обеспечения безопасности аванпостов на Хило и последующее ускоренное строительство аэродромов. Как только Императорский флот доставит с юга бомбардировщики, истребители и горючее, японская базовая авиация начинает регулярные налеты на Охахо. Далее должна следовать серия жесточайших воздушных боев, но, несмотря на мужество и выучку американских пилотов, без поддержки с моря они не смогут сдерживать натиск врага до бесконечности. Бои потребуют восполнения потерь личного состава и техники — не говоря уж о топливе и боеприпасах, а попытка направить к островам караван транспортных судов может быть легко пресечена японским флотом. Если никакого «восстания» так и не разгорится, то гражданские объекты на острове будут подвергаться бомбежке, все более безжалостной по мере истощения возможностей американской истребительной авиации. Нет сомнения в том, что прямая атака на Перл-Харбор для японцев была бы самоубийством, к тому же американский гарнизон наверняка постарался бы сделать неприступным наиболее удобное для высадки северное побережье Оаху. Однако вполне возможно, что после истощения боевых возможностей американской авиации и долгого обстрела береговых оборонительных сооружения японской корабельной артиллерией на берег были бы выброшены элитные воздушно-десантные подразделения, подобные действовавшим в Индонезии. После разрушения оборонительных сооружений и истощения припасов гарнизон острова был бы полностью обескровлен, что вполне могло привести к позорному падению тихоокеанского бастиона Америки.

В имперских архивах не сохранилось каких-либо планов расширения Гавайской операции далее на восток. Но даже при малой вероятности действия здесь силами флотов или эскадр удачные крейсерские рейды по пресечению отчаянных попыток послать на острова подкрепление должны были отрицательно повлиять на боевой дух американцев. Тому же способствовали и рейды японских субмарин к находившемуся в 2000 милях к северо-востоку Западному побережью США, равно как и обстрелы изолированных американских аванпостов. Более того, охотничьи стаи субмарин могли парализовать прибрежные морские сообщения — во всяком случае, до установления там регулярного дальнего патрулирования, какое было организовано в Атлантике. Развертывание нескольких подводных лодок у берегов Панамы могло затруднить судоходство по важнейшему межокеанскому пути, пусть даже эти субмарины и не могли оставаться на месте долгое время. Помимо всего прочего, японцы имели возможность нанести удар непосредственно по Панамскому каналу. Летчики-смертники «камикадзе» на набитых взрывчатками самолетах с запасом топлива только в один конец могли вызвать невероятный хаос, если бы им удалось нанести серьезные повреждения хотя бы одному шлюзу. Эта угроза связывала американские силы еще больше.

 

1942. Год решений

Последовавшие одна за другой катастрофы — разгром у Мидуэя и потеря Гавайев  —  поставили Объединенный Комитет начальников штабов перед нелегким выбором. Следовало определить, какой театр военных действий — тихоокеанский или европейский — должно признать приоритетным. Летом 1942 года по всему миру союзникам наносились тяжкие удары. В России нацисты рвались к Сталинграду на Волге и богатому нефтью Кавказскому региону. Германский «Африканский корпус» уже стоял у ворот Египта, тогда как в Атлантике ширилась смертоносная подводная война. В июне немецкие субмарины отправили на дно суда союзников суммарным водоизмещением в 700 000 тонн, а в ноябре потерям предстояло достигнуть высшей точки — 802 000 тонн. И в такой ситуации генералу Макартуру и президенту Рузвельту приходилось отвлекать значительные ресурсы на противодействие японской угрозе западному побережью США. Согласие между Англией и Америкой, базировавшееся на признании первостепенности европейского ТВД и борьбы против Гитлера, могло оставаться формальным стратегическим приоритетом, однако суровая реальность происходящего на Тихом океане, несомненно, потребовала бы существенной корректировки практических действий. Как, например, в сложившихся обстоятельствах могли осуществляться военные поставки из США в СССР?

 Когда между Калифорнией и захваченными Японией Гавайями не осталось ничего, способного защитить побережье, по стране прокатилась волна требований направить все возможные силы и средства — войска, технику, снаряжение, припасы — на обеспечение безопасности собственной территории. Ограниченные возможности берегового авиационного патрулирования могли привести к отзыву из Британии главного стратегического оружия США — предназначавшихся для налетов на Германию «Летающих крепостей» В-17, и превращению их в самолеты береговой обороны. Правда, применение В-17 на Филиппинах и в операциях возле Мидуэя показало, что тяжелые бомбардировщики не слишком эффективны при борьбе с кораблями — но что поделать, если ничего лучшего все равно нет!

Конечно, в первую очередь надлежало увеличивать производство военной продукции — но и тут имелось немало проблем, одной из которых, как ни странно, являлся патриотизм. Мужчины трудоспособного возраста рвались в армию, так что страна испытывала затруднения не только с материальными, но и с людскими ресурсами. Разумеется, даже в таких обстоятельствах Америка могла произвести больше военной техники, нежели весь остальной мир: вопрос заключался в том, могла ли она сделать это вовремя?

Не исключено, что в 1942 году стремление увеличить численность американской армии более чем до ста дивизий внесло бы сумятицу во все ранее составленные мобилизационные планы, а также схемы и расписания, связанные с производством, снабжением и подготовкой персонала. Адмиралу Эрнесту Кингу и генералу Джорджу Маршаллу при определении приоритетов пришлось бы выдерживать сильнейшее давление. Впоследствии реалистическая позиция могла снова возобладать над мобилизационной суматохой, однако это замедлило бы движение по истинно американскому пути, позволяющему, создавая качество, качество и еще раз качество, доставлять все необходимое в нужное время в нужное место, равно как и куда угодно.

 Нам представляется, что вопреки чаяниям Ямамото и некоторых других японских стратегов, захват Гавайев отнюдь не подвиг бы руководство Соединенных Штатов к мирным переговорам. Доказательством тому могут служить слова, произнесенные президентом Рузвельтом в Конгрессе 8 декабря 1941 года. «Не имеет значения, сколько потребуется времени для того, чтобы справиться с этим спланированным вторжением. Но народ Америки в своей праведной мощи добьется полной и окончательной победы». Однако долгая борьба за острова (даже с учетом того, что она наверняка ослабила бы и японский флот) могла серьезно истощить Америку. И тогда бы все чаще начали бы раздаваться голоса, твердящие о том, что отвоевание Гавайев не стоит времени и усилий, которые придется затратить на строительство огромного ударного флота.

Представляется вероятным, что после победы японцев у Мидуэя и оккупации Гавайских давняя мечта американских стратегов о постепенной подготовке вторжения в Японию путем захвата все более близких к ней островов и размещении на них своих баз, превратится в военно-исторический реликт. Однако, хотя бы в теории, еще будет сохраняться возможность осуществления альтернативного кошмара, пугавшего японских стратегов еще до войны — наступления американцев через Аляску.

В свете этой возможности становится понятен повышенный интерес Ямамото к Алеутским островам. Единственный прямой путь из Америки в Японию при сложившихся обстоятельствах пролегал через приполярные льды и туманы. Так называемый «Великий круговой путь», связывавший Сан-Франциско с Манилой, проходил прямо через Токио. Но чтобы сделать такое наступление реально осуществимым, потребовалось бы не просто завершить начатое в феврале 1942 года строительство Алканской дороги, обеспечивавшей прямой наземный путь в центральную Аляску. Нет, здесь была бы нужна «Аляскинская супердорога» — не только шоссе, но и цепь аэродромов, причалов, баз снабжения и тому подобного на всем пути от западной Канады и Сиэтла (штат Вашингтон), до Датч-Харбора, и даже далее. Проект воистину грандиозный — хотя Америка и Канада могли бы воплотить его в жизнь, сочти они это необходимым.

 Всякий, изучающий историю Второй Мировой войны, сталкивается с аксиомой: используя свой индустриальный потенциал, Америка всегда создавала то, что ей требовалось создать. После Перл-Харбора она показала способность к сплочению и мобилизации всех сил. Однако непрекращающаяся череда неудач — утрата Филиппин, отступление из западной части Тихого океана, потеря союзниками стратегических ресурсов Голландской Ост-Индии, а особенно — гибель флота у Мидуэя и падение Перл-Харбора, могли поколебать даже эту решимость.

 

Эндшпиль

Значит ли это, что Америка должна была проиграть войну? Маловероятно, учитывая ее гигантские экономические возможности. Однако после поражения у Мидуэя победа над Японией стала бы еще более трудновыполнимой задачей. И суть проблемы не только в восполнении потерь: дело в том что в этом случае с июня 1942 года инициатива в боевых действиях надолго закреплялась за Японией. То есть Америке приходилось сосредоточивать ресурсы на обороне собственной территории — что не могло не привести к затягиванию войны в Европе. А это, в свою очередь, давало Германии время, чтобы поставить на поток производство своего «супероружия». Технический прорыв Германии в области реактивного оружия, и та грозная сила, которую представляли собой ракеты (особенно «Фау-2»), существенно осложнили бы остановку на европейском театре военных действий. А для миллионов узников лагерей смерти, чьи судьбы не очень-то волновали союзников, нацистское «окончательное решение» могло и вправду стать окончательным.

Продолжение войны означало также продолжение японской оккупации Восточной Азии, а значит, и всех связанных с ней ужасов и страданий. Массовая мобилизация японцами трудовых ресурсов в Китае и Малайе могла повлечь за собой новые, неисчислимые жертвы. Ну и, наконец, последнюю, неизмеримо большую, чем та, что была уплачена в 1945 году, дань человеческими жизнями пришлось бы уплатить под градом атомных бомб самой Японии. Разумеется, при том допущении, что, несмотря на все дополнительные трудности, связанные с катастрофой 1942 года, власти США сочли бы возможным финансировать не сулившие скорой практической отдачи программы большой науки, к которым относился и «Манхэттенский проект».

 

Элихью Роуз

Спасшиеся авианосцы

Элихью Роуз преподает военную историю в Нью-Йоркском университете.

Когда 7 декабря 1941 года ударные японские самолеты внезапно обрушились на Перл-Харбор, Тихоокеанский флот Соединенных Штатов оказался для них легкой добычей. Почти весь — но все же не весь. В ловушке оказались линкоры, эсминцы, подводные лодки и множество вспомогательных судов — однако трем авианосцам удалось избежать гибели. Чтобы смягчить горечь потерь, боги войны сделали военно-морским силам США маленький подарок: «Саратога» проходила капитальный ремонт на Западном побережье, «Лексингтон» доставлял самолеты на Мидуэй, а «Энтерпрайз» находился с той же миссией у острова Уэйк. Им довелось участвовать в других сражениях. «Лексингтон» погиб в Коралловом море, «Саратога» заслужил семь «Боевых звезд», внеся важный, хотя и не решающий, вклад в достижение победы.

Однако именно самолеты с «Энтерпрайза» (а также с авианосца «Йорктаун») потопили  у   атолла   Мидуэй  четыре  японских авианосца, переломив ход отчаянного сражения, нанеся смертельный удар по надеждам японцев захватить Мидуэй и Гавайи и не позволив им развернуть боевые действия на Цейлоне и в Австралии. То было величайшее морское поражение Японии с 1592 года, когда японский флот уничтожили корейские броненосцы. Как справедливо отмечает Сэмюэль Эллиот Морисон, Мидуэй изменил весь ход войны на Тихом океане. Но представьте себе, чем могла бы обернуться эта историческая битва, не выйди «Энтерпрайз» в плавание за несколько дней до того страшного декабрьского утра...

 

Стивен Э. Эмброуз

Несостоявшийся «День Д».

Атомные альтернативы Европы

В военной истории нередки случаи, когда судьбы могущественных держав зависели от капризов погоды. Мы уже знаем, как повлияли на ход событий сырость и грязь 1529 года, шквал, разогнавший Испанскую Армаду, туман, позволивший Вашингтону увести армию с Лонг-Айленда. Но мало когда воздействие погоды имело столь далеко идущие последствия, как в «День Д». Шестое июня 1944 года стало поворотным пунктом не только в военном, но и в политическом отношении, ибо этот день определил магистральный идеологический путь для Западной Европы на половину столетия. Но что, если бы высадка союзников в Нормандии была отменена или провалилась? Что, если бы знаменитое «окно» — короткий перерыв в терзавшей Европу буре — так бы и не открылось, вынудив Дуайта Эйзенхауэра остановить вторжение или проводить операцию в крайне неблагоприятных условиях? Мог ли шторм сыграть на руку немцам, не дав союзникам воспользоваться результатами умелой дезинформации, заставившей Гитлера и его генералов перебросить ряд дивизий на другое направление, представлявшееся им более опасным? По мнению Стивена Эмброуза, неудача союзников могла повлечь за собой целый спектр возможных последствий — от просто неприятных до устрашающих.

Если популярность истории возрождается, то это в немалой степени является заслугой профессора Стивена Эмброуза . Его перу принадлежат (по последним подсчетам) два десятка книг, включая многотомные биографии Дуайта Д. Эйзенхауэра и Ричарда М. Никсона, а также недавно вышедшие бестселлеры «Беззаветная храбрость» (история экспедиции Льюиса и Кларка), два исследования о завершающем периоде Второй Мировой войны в Западной Европе — «День Д» и «Граждане-солдаты», а также новейший труд «Товарищи».

При ретроспективном взгляде на исторические события мы нередко вынуждены признавать, что ход их мог оказаться совсем иным под воздействием факторов, находящихся вне человеческого контроля — чаще всего погодных. Ведь если такие природные явления как приливы, отливы или смена фаз луны, могут предсказываются заранее, то другие — например, ветер, облачность или волнение — трудно угадать более чем за сутки, особенно там, где климат известен своей изменчивостью. Как, скажем, в проливе Ла-Манш.

Операция «Оверлорд» — кодовое название высадки союзников в Нормандии, являлась, вероятно, наиболее тщательно спланированным наступлением за всю войну. С самого начала ЭСВКС (Экспедиционные силы Верховного командования союзников) делали ставку на приемлемую погоду — слабый ветер, умеренное волнение, рассеянную облачность. Бурное море, ураганный ветер и нулевая видимость сделали бы осуществление плана невозможным.

Первоначально вторжение намечалось на 5 июня 1944 года. Первые три дня месяца погода действительно держалась прекрасная, но затем она начала портиться. Зарядивший над проливом мелкий дождь усиливался, превращаясь в хлещущий холодный ливень. На последнем оперативном совещании, состоявшемся 4 июня в 4 часа утра, полковник авиации Дж. М. Стрэгг, описанный Дуайтом Эйзенхауэром как «суровый, умудренный опытом шотландец», сообщил командующему прогноз. Звучал он неутешительно: давление падало, и 5 июля ожидались сплошная облачность и штормовой ветер. Эйзенхауэр принял решение отсрочить начало операции по крайней мере на день.

Ранним утром 5 июня, под завывание ветра и шума барабанившего в окна штаб-квартиры ЭСВКС дождя, Стрэг сделал новый, наверное самый известный в военной истории прогноз погоды, заявив, что к вечеру буря стихнет, а во вторник, 6 июня, погода станет вполне сносной, каковой и останется на протяжении примерно тридцати шести часов. На вопрос Эйзенхауэра, точно ли он за это ручается, Стрэг со смехом ответил, что «как известно самому генералу, в таких делах гарантии невозможны».

— Хорошо, — промолвил Айк после некоторого размышления — Мы дадим делу ход.

Предвидение Стрэга основывалось на интуиции в той же мере, сколь и на научном знании: в свои двадцать восемь это офицер уже успел стать опытным военным синоптиком. Другие метеорологи из соответствующих служб Королевского флота и ВМФ США придерживались иного мнения и в скорое окончание шторма не верили. Впоследствии в своих мемуарах, озаглавленных «Оверлорд-Прогноз», Стрэг написал, что даже будь у него тогда возможность использовать данные современных метеоспутников, он все равно в не меньшей мере положился бы на интуицию. В чем с ним трудно не согласиться: в наши дни, когда в распоряжении Би-Би-Си имеются технические средства, каких Стрэг не мог себе даже вообразить, сделанные за сутки майские и июньские прогнозы в зоне Ла-Манша в половине случаев оказываются абсолютно неверными.

А что, если бы буря не стихла и 6 июня? Эйзенхауэру пришлось бы отложить операцию — но вся беда в том, что 19 июля, в следующий, предусмотренный планом срок, когда сочетание полнолуния и низкого прилива должно было благоприятствовать высадке, на побережье Нормандии обрушился самый яростный шторм того года.

Попытка несмотря ни на что переправиться в намеченный срок могла обернуться самыми тяжкими последствиями. Суда болтало бы на волнах как щепки, и достигшие берега люди были бы измучены качкой и приступами морской болезни. Не было бы ни воздушного прикрытия, ни парашютно-десантной поддержки — поскольку при попытке осуществить выброску ветер раскидал бы парашютистов по всему побережью. Качка затруднила бы и поддержку высадки корабельной артиллерией, снизив точность попаданий, тогда как укрытым от непогоды в своих блиндажах и бункерах немцами ничто не мешало косить огнем незадачливых десантников.

У Эйзенхауэра не имелось бы иного выхода кроме отмены последующей высадки. В противном случае его люди были бы перебиты или захвачены в плен, как это случилось с участниками первой десантной операции союзников в Европе — злосчастной высадке в Дьеппе в 1942 году. 6 июля главнокомандующий союзными войсками обнародовал бы заготовленное заранее заявление для прессы с признанием провала операции, а союзный флот, поджав хвост, ретировался бы в Англию.

Эйзенхауэр отдавал себе отчет в том, что это может стоить ему поста: потому он и подготовил вышеупомянутое заявление, приняв всю ответственность на себя. Заменять все союзное командование не имело смысла, но кто мог занять его место? Кандидатура Бернарда Монтгомери являлась неприемлемой для американцев, чей вклад в операцию являлся решающим. Омара Брэдли неудача запятнала бы не меньше, чем Эйзенхауэра. Джордж Паттон остался бы к ней непричастен — но его назначение представляется сомнительным в силу противодействия Монти. Возможно, выбор остановился бы на начальнике штаба Джордже Маршалле: он с самого начала надеялся возглавить кампанию в Европе, но президент Рузвельт счел его незаменимым в Вашингтоне.

 Между тем союзные стратеги наверняка впали бы в отчаяние. Конечно, в их распоряжении все равно оставались огромные силы, но ведь на подготовку к осуществлению операции «Оверлорд» ушло больше года, и альтернативного  плана  просто  не  имелось.   В  ретроспективе Нормандия представляется идеальным выбором, но вряд ли союзники рискнули предпринять вторую попытку в том же самом месте. Но если не там, то где? Побережье Па-де-Кале было защищено гораздо лучше нормандского. Гавр щетинился германскими пушками. Пожалуй, единственной приемлемой альтернативой являлась переброска собранных сил для высадки на юге Франции (придание более масштабного характера операции «Драгун»), но это повлекло бы за собой серьезные затруднения в материально-техническом обеспечении армии еще на пути к Рейну — не говоря уж о Берлине. Само же по себе освобождение Южной Франции не только не означало конца войны, но и вообще не создавало существенной угрозы для гитлеровской империи. Кроме того, обезопасив себя со стороны пролива, фюрер мог, почти ничем не рискуя, направить на юг любые подкрепления (когда операция «Драгун» началась в действительности, такой возможности у него уже не было). В долине Роны возникла бы тупиковая ситуация — такого же рода, как и в Италии. Впрочем, несмотря на все приведенные соображения, наиболее вероятной альтернативой Нормандии все же оставался именно юг Франции.

Помимо сугубо военных проблем, срыв операции «Оверлорд» породил бы и проблемы политические. Рискнем предположить, что это повлекло бы падение правительства Черчилля, сделавшего ставку на этот план. Новый кабинет получил бы мандат... — на что? На более энергичное ведение войны? Едва ли. На переговоры с Гитлером? Немыслимо! Топтаться на месте и в прямом смысле ждать у моря погоды? Скорее всего.

Точно так же в Соединенных Штатах поставившему все на операцию «Оверлорд» Франклину Рузвельту вотум недоверия не грозил, но через пять месяцев страну ждали президентские выборы. Не сумев должным образом продемонстрировать американскую военную мощь, он проиграл бы их, уступив место в Белом Доме Тому Дьюи. Его администрация получила бы мандат ... — на что? Думается, лишь на более активное ведение войны на Тихом океане.

Провал «Дня Д» не снял бы для Гитлера проблему ведения войны на два фронта, ибо сосредоточенные в Британии союзные силы продолжали представлять собой нешуточную угрозу, однако это позволило бы ему перебросить часть войск на Восточный фронт. Но самое главное — он мог воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы внести раскол в противоестественный союз Запада и Востока. Промедление с открытием Второго фронта играло на руку Геббельсу и нацистской пропагандистской машине, стремившейся убедить Сталина в готовности капиталистов сражаться до последней капли русской крови. Нет ничего невозможного в том, что Гитлер и Сталин сумели бы восстановить взаимопонимание, существовавшее между ними в 1939 году и восстановить прежний советско-германский пакт. А возможно, Сталин сумел бы разгромить Гитлера в одиночку и, захватив следом за Германией Францию, вышел к Ла-Маншу. Трудно представить себе менее приятную перспективу.

Переориентация союзников на операцию «Драгун», как и соответственное возрастание советской угрозы, должны были повлечь за собой активизацию США, Англией и Францией воздушных налетов на Германию, а в конце лета 1945 года это вполне могло закончиться атомной бомбардировкой. Финал поистине ужасный.

Дальнейшее развитие событий представляется весьма неопределенным. Однако можно предположить, что в образовавшийся в Центральной Европе в результате атомного удара вакуум тут же устремились бы союзные армии из Британии и Красная Армия с востока. Могло ли это вылиться в открытое военное столкновение и если да, то могли ли США применить атомную бомбу также и против Советов? Или союзники (как это и произошло в действительности) все равно договорились бы со Сталиным о разделе сфер влияния, проведя через центральную Европу разграничительную линию?

Но если бы летом 1945 года США использовали свой ядерный арсенал против Германии, Сталин вполне мог перебросить часть войск с германского фронта на Дальний Восток, что привело бы к вторжению Красной Армии на северные острова Японии. В соответствии с этим сценарием Япония не подверглась бы атомной бомбардировке, но оказалась бы разделенной надвое, как Германия, с установлением в северной ее части коммунистической диктатуры.

Сталин замышлял такое вторжение и осуществил бы свой замысел, если бы японцы не успели капитулировать перед США. А окажись русские в Японии, трудно сказать, когда бы они оттуда ушли — если бы вообще ушли.

То, что срыв «Дня Д» повлек бы за собой весьма нежелательные последствия, очевидно. Какими именно могли бы они быть — лежит в области догадок. Но лично для меня несомненно, что никакой расклад уже не мог сделать возможной победу нацистов. Зато победа коммунистов в Европе представляется достаточно вероятной. Коммунистические Франция, Германия, Италия и Нидерланды означали бы невозможность создания НАТО и, напротив, возможность добавления к ним коммунистической Великобритании. Советский Союз мог стать неизмеримо могущественнее, а отношения с ним опаснее и труднее. Перспектива безрадостная, но она вполне могла обернуться реальностью, если бы у берегов Нормандии нас постигла неудача.

 

Роберт Коули

Советское вторжение в Японию

Роберт Коули является редактором-учредителем «Ежеквартального журнала военной истории».

Теперь нам известно, что Советский Союз, чьи армии прошли по Маньчжурии и острову Сахалин, намеревался вторгнуться на Хоккайдо, самый северный из исконно японских островов. Это вторжение должно было состояться за два месяца до начала операции «Олимпик» — американской высадки на южном острове Кюсю. В то время, как акт о капитуляции императора Хирохито ждал официального подписания в Токийском заливе (состоявшегося 2 сентября 1945 года), Советы продолжали жадно поглощать все новые территории и готовились к прыжку на Хоккайдо. Из всех опасных возможностей, какими грозила миру эпоха «Холодной войны», этот «лягушачий прыжок» мог быть чреват едва ли не самыми тяжкими последствиями.

И дело не только в том, что всего за пару недель и с минимальными затратами Советы могли получить немалую долю выгод от победы, которой союзники добивались почти четыре года и за  которую заплатили тысячами жизней. Если бы их силы вторжения захватили на Хоккайдо хотя бы прибрежную полосу (что было вполне возможно — летом 1945 года американцы совершали туда рейды, не встречая особого сопротивления), то Советы получили бы возможность предъявить права и на остров — что явно не облегчило бы выработку условий капитуляции — а также и на создание своей зоны оккупации в Токио. Представьте себе, что в годы «Холодной войны» на Тихом океане имелся бы свой разделенный Берлин! Впрочем, в этом имелась и положительная сторона — Штаты могли бы блокировать советскую зону в Токио в ответ на сталинскую блокаду Берлина в 1948 году. Словом, такой поворот событий открывал возможность положить кризису конец — или же, напротив, усугубить его! Следует также принимать во внимание пагубное влияние существования советского Хоккайдо на послевоенные преобразования в Японии или на то сдерживающее воздействие, которое присутствие недружественных оккупационных сил на острове могло оказать на Штаты при принятии решения о вмешательстве в Корее с использованием японских баз. Все это делало весьма вероятным значительное расширение масштабов регионального конфликта.

Можно лишь радоваться тому, что война на Тихом океане закончилась именно так, как она закончилась. Продлись она еще хотя бы на одну-две недели — и это могло повлечь за собой бесповоротное изменение соотношения сил между Востоком и Западом, то есть всей будущей геополитической ситуации. В ретроспективе начинает казаться, что когда Гарри Трумэн предостерег Сталина от вторжения на японскую территорию и диктатор в последнюю минуту отменил операцию на Хоккайдо, то человек, ставший президентом США в силу случая, принял одно из своих важнейших решений, равное по значению приказу об атомной бомбардировке.

Не поступи он так и я, возможно, не писал бы сейчас эти слова.

 

Приложение 5

Несостоявшаяся высадка.

Хоккайдо, август 1945 года

Автор нижеследующего материала должен покаяться сразу: первоначально эта статья готовилась в качестве наукообразной журнальной мистификации на тему «броня крепка и танки наши быстры». Но оказалось, что выдумывать ничего не надо — в ходе работы над статьей «притянутые за уши» построения неожиданно начали подтверждаться вполне, реальными фактами...

К августу 1945 года финал Второй Мировой войны уже не вызывал ни у кого сомнений. Германия была разгромлена, императорская Япония могла лишь надеяться затянуть свою агонию еще на год-полтора. Тем временем будущие победители — СССР и страны-союзники — все больше и больше отдалялись друг от друга.

Как ни странно, в этот момент у Японии вновь появлялись шансы если не победить в войне, то хотя бы избежать полной капитуляции, сохранить священный императорский режим и добиться чего-либо похожего на статус Веймарской республики после Первой Мировой войны. Для этого надо было лишь попытаться как можно искуснее сыграть на противоречиях союзников.

Самым вероятным кандидатом на роль будущего покровителя Японии оказался Сталин. И не только потому, что СССР не находился в состоянии войны со Страной Восходящего солнца. Отношения СССР и Японии, несмотря на память о войне 1904 —1905 годов, интервенцию времен Гражданской войны, «Антикоминтерновский пакт»  и многочисленные пограничные инциденты, оставались вовсе не такими плохими, как это могло казаться. В империи всегда была сильна группировка политиков, выступавших за сотрудничество с Россией в противовес «англо-саксонскому миру». В мае 1941 года был подписан советско-японский «Пакт о нейтралитете», который Япония честно соблюдала даже в самые тяжелые для СССР моменты, отказываясь таскать для немцев каштаны из огня. И, в конце концов, при фактическом развале выполнившей свою задачу Антигитлеровской коалиции империя Микадо могла оказаться для СССР весьма ценным новым союзником в противостоянии союзникам прежним.

Кроме того, Советский Союз в прямом смысле держал Японию за горло. Небольшая по площади островная империя с чрезвычайно высокой плотностью населения катастрофически нуждалась во ввозе продуктов питания из-за пределов метрополии. Собственно, именно это и послужило причиной интервенции в Китай — империи Восходящего Солнца любой ценой необходимо было установить контроль над ближайшими к ней континентальными сельскохозяйственными районами. К концу 1944 года эта задача была выполнена — практически все приморские районы Китая оказались под контролем японских войск, армия Чан Кайши была оттеснена в глубинные районы страны и фактически прекратила сопротивление.

Однако победа пришла слишком поздно. Ситуация на главном, Тихоокеанском фронте неуклонно двигалась к катастрофе. Американские самолеты и подводные лодки безнаказанно хозяйничали в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, фактически перекрыв подвоз в метрополию продовольствия, сырья и нефтепродуктов из Юго-Восточной Азии. Последним сельскохозяйственным районом, сохранившимся у Японии под боком, оставалась Маньчжурия — богатейшая северо-восточная часть Китая, захваченная ею еще в начале 30-х годов.

Для защиты этого жизненно важного региона Япония сделала все, на что была способна. На протяжении всей войны здесь находилось больше половины японских сухопутных войск — сорок дивизий, сведенных в Кванту некую армию. К лету 1945 года Квантунская армия вместе с местными формированиями насчитывала почти миллион человек! Однако над ними с двух сторон уже нависала куда более могущественная сила — советские войска Забайкальского и двух Дальневосточных фронтов, по численности почти в два раза превосходившие силы японцев и их маньчжурских союзников. На Ялтинской конференции в феврале 1945 года Сталин в обмен на многочисленные уступки Черчилля и Рузвельта дал обещание объявить войну Японии. Впоследствии многие западные историки и политики назовут эти уступки чрезмерными и будут долго недоумевать — как это лидеры демократических держав смогли фактически подарить Европу зловещему российскому диктатору? Но даже если не учитывать специфические интересы США в Европе, а всего лишь вспомнить, что, готовя план штурма Японских островов, американские штабисты заложили в него ориентировочную цифру потерь (убитыми и ранеными) в миллион человек, то сделанные в Ялте уступки уже не кажутся чрезмерными...

После того как блокада со стороны Тихого океана фактически отрезала Японию от ее заморских колоний и оккупированных территорий, основным источником продовольствия стала Маньчжурия. В случае вступления СССР в войну Японские острова даже не потребовалось бы штурмовать — железная рука голода вынудила бы империю сдаться без боя.

В июне 1945 года Сталин по дипломатическим каналам получил совершенно секретное японское предложение. Вкратце оно сводилось к следующему: чтобы заручиться благосклонностью Советского Союза, Япония готова выполнить все его требования. То есть вернуть все, что западные союзники гарантировали СССР в своей Потсдамской декларации — Порт-Артур, Южный Сахалин, Курильские острова, КВЖД (несмотря на то что в 30-е годы эта железная дорога была вполне законным порядком куплена Японией у Советского Союза) и даже северную часть Курильских островов. Япония хотела только, чтобы СССР не объявлял ей войны и не трогал Маньчжурию. А за поставки советской нефти она изъявила желание расплатиться остатками своего когда-то могущественного флота.

Впрочем, какие-либо действия СССР, направленные против Японии, и без того юридически являлись нарушением пакта о нейтралитете от мая 1941 года. Поэтому советское руководство оказалось перед дилеммой: нарушить международное право во имя союзнического долга или не нарушать его — во имя собственных интересов.

Известно, что Сталин выбрал первое. Менее известно, что он колебался до последнего момента. Советские войска из Европы перебрасывались на Дальний Восток уже с конца мая, о том, что грядет война с Японией, знали все. Но вот приказа на непосредственную подготовку к боевым действиям войска не получали. В конце июля Военный Совет Тихоокеанского флота запросил у руководства ВМФ страны разрешение на предварительный вывод и развертывание на позициях хотя бы части подводных лодок — и получил ничем не мотивированный отказ. Более того, лишь 5 августа 1945 года была определена разграничительная линия между зонами ответственности советского и американского флотов. При этом зоной действия ТОФ фактически оказывались только прибрежные воды СССР: в Японском море эта линия проходила на удалении сотни миль от берега, а в открытой части Тихого океана советские корабли вообще должны были фактически действовать у границы советских территориальных вод. Охотское море объявлялось совместной зоной ответственности. Характерно, что в Корее советские войска тоже имели право продвигаться лишь до линии 38-й параллели, территория южнее нее назначалась для оккупации американскими войсками. Подобная уступчивость Сталина тоже не может не наводить на размышления.

 6 августа пришло известие о сброшенной на Хиросиму атомной бомбе, что резко изменило позицию СССР. Готова ли была Япония сражаться с «англо-саксонским миром» до конца даже после атомной бомбардировки — вопрос очень сложный. А в случае неожиданной капитуляции империи у Советского Союза возникал реальный шанс упустить все. Сталин рисковать не хотел.

В ночь на 8 августа 1945 года советские войска на Дальнем Востоке получили приказ о начале боевых действий против Японии. Согласно этому приказу, наступление назначалось на 9 августа — менее чем через сутки. Если сухопутные войска, как им и было положено, уже занимали исходные рубежи для наступления, то флот к боевым действиям, даже сугубо оборонительным, оказался совершенно не готов. Вместо того чтобы к моменту официального объявления войны уже находиться на отведенных позициях в готовности атаковать суда противника, подводные лодки вышли в исходные квадраты лишь через сутки после начала войны. Естественно, все японские транспорты уже успели попрятаться в свои порты и без крайней нужды больше оттуда не вылезали. Поэтому, в отличие от сухопутного театра военных действий, морская война с Японией первую неделю протекала исключительно вяло. Никто не мог предполагать, что именно здесь, на море, Сталин попытается разыграть новую карту.

Спешно спланированная «на самом верху» операция предполагала вслед за захватом Сахалина высадку десанта на Хоккайдо — втором по величине острове Японии, естественно входившем в американскую зону оккупации. Но американцы были еще далеко, а руководство СССР очень надеялось, что местное население предпочтет советскую оккупацию американской. Следует отметить, что надежды на симпатии местного населения имели под собой некоторые основания. В отличие от Соединенных Штатов СССР не воевал с Японией и не нес ответственности за жертвы и разрушения, вызванные тотальными американскими бомбардировками (в том числе атомными). Кроме того, Хоккайдо был по преимуществу сельскохозяйственным, а не промышленным районом; большая часть земли в Японии все еще находилась в руках помещиков, поэтому проведение тут аграрной реформы привлекло бы на сторону оккупационных войск практически все безземельное крестьянство. Работавший в то время в Японии советский дипломат М.И. Иванов в своей книге «Япония в годы войны» отмечал, что по завершении войны очень многие японцы действительно интересовались, не будет ли Советскому Союзу тоже отведена зона оккупации, и даже не скрывали того, что связывают этот вопрос с надеждой получить свой надел земли. Принц Коноэ Фумимаро в меморандуме, предоставленном императору 14 февраля 1945 года, прямо заявил о возможности в стране «коммунистической революции». Кстати, тот же Иванов рассказывает и о грандиозной драке между советскими летчиками и американскими морскими пехотинцами в Токио, прямо напротив императорского дворца. Причем, по его утверждению, финал битвы, когда все американцы оказались в окружающем дворец канале, был встречен японскими зрителями с большим восторгом...

Конечно, американцам такие действия (высадка на Хоккайдо, а не драка перед императорским дворцом) должны были крайне не понравиться. Более того, они явились бы прямым нарушением соглашения о разделе сфер влияния. Правда, нормы международного права при этом не нарушались, поскольку данное соглашение юридически не оформлялось. А заняв как можно большее пространство на японской территории раньше американцев, Советский Союз мог потом торговаться со Штатами уже на других условиях. При этом для захвата территории достаточно было поставить под свой контроль ключевые ее пункты — аэродромы, морские порты, а также «почту и телеграф». Войск для этого требовалось совсем немного — главным была бы не их численность, а сам факт наличия. Словом, действовал принцип «кто успел, тот застолбил».

Для высадки назначался 87-й стрелковый корпус, перевозиться он должен был тремя отрядами транспортов общей численностью 16 судов. Судя по всему, американцы сами ждали чего-то подобного, потому что 18 августа президент Трумэн выступил с категорическим протестом против высадки советских войск в Японии. Тем не менее операция не была отменена. 19 августа командующий 1-м Дальневосточным фронтом и командующий Тихоокеанским флотом получили приказ быть готовыми к высадке войск на Курильские острова и оккупации северной части острова Хоккайдо до линии Кусир — Румои.

С 21 августа первые подразделения десантного отряда начали перебрасываться из Советской Гавани в порт Маока на западном побережье Сахалина, накануне занятый советским десантом. Далее они должны были двигаться в японский порт Румои на западе острова Хоккайдо. Высадка намечалась на 22 — 24 августа. Еще раньше из бухты Улисс под Владивостоком к побережью Хоккайдо были отправлены сразу четыре подводные лодки: Л-11, Л-12, Л-18 и Л-19. Это были лучшие подводные корабли, которыми располагал Тихоокеанский флот — большие подводные минные заградители типа «Ленинец» XI и XIII серий. Вместо мин заграждения лодки могли брать на борт достаточно много груза и поэтому довольно часто использовались для транспортных целей.

Обстоятельства этой операции полностью не известны до сих пор. Опубликованы отнюдь не все документы, касающиеся похода, а источники советских времен полны странных расхождений в датах и цифрах. К примеру, известно, что Л-12 и Л-19 получили приказ на выход сразу же после распоряжения командования о проведении десантной операции — 19 августа. В официальных работах, посвященных действиям советских ВМС против Японии, говорится, что они должны были вести наблюдение за побережьем и препятствовать переброске морем японских подкреплений на Южный Сахалин. Но в действительности задача ставилась другая — высадить разведгруппы и произвести разведку обстановки на побережье. До советской разведки дошли сведения о том, что японцы якобы готовы сдать остров Хоккайдо советским, а не американским войскам — в обмен на будущее заступничество. Информация требовала проверки.

Численность и состав разведывательных групп на лодках тоже неизвестны. Более того, встречаются утверждения, что лодки должны были вести разведку на берегу только силами экипажа! Якобы часть моряков этих лодок ранее проходила специальную подготовку — что звучит совсем уже дико, поскольку на подводной лодке в боевых условиях на счету каждый человек и выделять из своего числа разведчиков для выполнения задачи на суше подводники никак не могут. То есть можно подозревать, что разведгруппа на борту каждой лодки все-таки была.

И здесь появляется следующая пикантная деталь: официально признано, что две другие лодки, Л-11 и Л-18, действительно везли боевые части. Причем даже не разведгруппы, а довольно крупные десантные отряды, пригодные для разведки боем — по 60 морских пехотинцев, по две 45-миллиметровые противотанковые пушки, боеприпасы и запас продовольствия на 10 суток. Дата выхода лодок так и остается неясной. С этого момента официальные советские источники начинают откровенно противоречить друг другу.

Согласно архивным данным, на основе которых составлялся известный справочник А.В. Платонова по советским подводным лодкам 1941 — 1945 годов, обе лодки вышли из бухты Улисс 22 августа, а 25 августа прибыли в порт Маока на Сахалине. Однако в предисловии к справочнику автор предупреждает, что из-за противоречивости использованных источников многие приведенные им данные могут оказаться неточными. Действительно, в других книгах говорится, что лодки пришли в Маока уже 20 августа — что тоже выглядит малоправдоподобно (в этот день на окраинах Маока еще шли бои). Спрашивается, зачем вообще надо было перебрасывать войска на Сахалин из-под Владивостока, да еще столь незначительными порциями, когда Советская Гавань, где сосредоточивался назначенный в десант 87-й стрелковый корпус, была в несколько раз ближе?

Можно предположить, что лодки все-таки вышли из базы не 22 августа, а вместе с предыдущими двумя (то есть вечером 19 числа), или на следующий день после них. Тогда все становится на свои места, и операция обретает конкретные черты. Можно также предположить, что на самом деле десант был на всех четырех лодках. Две с половиной сотни морских пехотинцев — это уже немалая сила, которой (при отсутствии сопротивления японцев) хватило бы для установления контроля не только над портом Румои, но и над другими пунктами на побережье Хоккайдо.

В район Румои Л-12 и Л-19 прибыли днем 21 августа и сразу же приступили к разведке местности и подходов к порту — ведь за ними шли Л-11 и Л-18 с десантом. С наступлением темноты лодки всплыли на поверхность и подошли к самому берегу. По окончании рекогносцировки перед самым рассветом должна была начаться высадка разведгрупп. Можно предположить, что надувные лодки с Л-12 были уже спущены на воду, когда прозвучал сигнал тревоги. На северной стороне горизонта в предрассветной дымке показались силуэты кораблей противника.

На самом деле это была группа японских вспомогательных судов, перевозящих беженцев из Отомари (ныне город Холмск на Сахалине), но командиры лодок знать об этом не могли. Л-12 и Л-19 спешно прекратили высадку, погрузились и вышли в атаку. Около 4 часов утра Л-19 выпустила торпеду по вспомогательной канонерской лодке «Шинко-Мару №2», а затем всплыла рядом с поврежденным взрывом кораблем и открыла по нему огонь из 100-миллиметрового орудия. Однако, поднявшись на мостик, командир заметил на палубе атакованного судна множество гражданских лиц и приказал прекратить огонь. Лодка погрузилась, транспорт с трудом доковылял до берега и выбросился на набережную.

Буквально через час Л-19 торпедировала и утопила быстроходный кабелеукладчик «Осагава-Мару» водоизмещением около 4000 тонн. Чуть позже, в 11:42, уже на самом входе в порт Румои Л-12 трехторпедным залпом атаковала и утопила транспорт «Тайто-Мару» (6000 тонн). По японским данным, на борту всех трех кораблей (несших военно-морские флаги) погибло в общей сложности 1700 человек.

К моменту окончания бойни солнце уже стояло высоко и пытаться производить высадку разведгрупп до наступления темноты не имело смысла. Л-19 вышла на связь с базой и доложила, что южнее Румои кораблей противника нет, мин не обнаружено, корабельный дозор у входа в порт отсутствует. В ответ база неожиданно приказала сменить позицию и перейти в залив Анива (южнее Хоккайдо) для прикрытия высадки советских войск в порту Отомари. Ряд историков связывает этот приказ с отменой плана высадки на Хоккайдо, однако при этом уже находившиеся в пути лодки с десантом (Л-11 и Л-18) обратно на базу возвращены не были, из чего следует, что решение на высадку пока не отменялось.

Л-12 осталась у Румои — очевидно, следующей ночью все же намереваясь осуществить высадку разведчиков. Ближе к вечеру она встретила японский конвой и начала сближение с ним, но была обнаружена самолетами противника и атакована катерами охранения. Позднее, уже в темноте, лодка выходила в атаку на транспорт, но из-за большого расстояния и повреждения перископа от атаки отказалась. А Л-19 тем временем отправилась на север.

Впрочем, на самом ли деле на север?

Как уже упоминалось выше, документы, посвященные действиям советских лодок у побережья Хоккайдо, противоречат друг другу до невероятной степени. Противоречия во времени отправления радиограмм еще как-то можно объяснить, но чем объяснить неувязки в местонахождении кораблей и даже в характере их действий?

Причем это касается не только нас, но и японцев. К примеру, около десяти вечера 22 августа (то есть уже после получения приказа идти в залив Анива) Л-19 в районе мыса Нашинторо атаковала и повредила торпедой транспорт «Тетсуго-Мару». Однако мыс Нашинторо находится не севернее, а южнее Румои. Выходит, лодка еще некоторое время продолжала выполнять прежнюю боевую задачу?

Тем не менее очевидно, что в ночь на 23 августа Л-19 все же повернула на север и направилась к проливу Лаперуза. Судя по всему, именно на этом пути она повстречала японский эскортный корабль «Кайбо Кан 75», вечером 22 августа вышедший из Вакканая (порт на крайней северной точке Хоккайдо) в Майдзуру. По крайней мере, в пункт назначения корабль не дошел, минных заграждений на его пути не было, и поэтому во всех западных справочниках он числится на счету Л-19. Каково же было удивление командира лодки, когда рано утром 23 августа, выйдя на связь с базой, он получил строгое распоряжение: прекратить атаки вражеских кораблей.

В ответ на распоряжение о прекращении атак командир Л-19 Кононенко недоуменно запросил, как ему теперь понимать свою задачу. Ответ был кратким: «Ваша задача — разведка».

То есть разговора о прикрытии высадки в Отомари уже не шло. Отныне командир лодки должен был действовать только согласно приказу из пакета, выданного ему перед самым выходом. 23 августа в 15:22 он сообщил о том, что был атакован подводной лодкой и что начинает форсирование пролива. Можно представить себе чувства капитана, который сначала получает приказ о прекращении боевых действий, а сразу же после этого подвергается атаке со стороны противника!

Официально лодка Л-19 числится погибшей на японском минном заграждении при форсировании пролива Лаперуза. Одни источники называют датой ее гибели 23 августа — время, когда она, согласно последнему донесению, должна была войти в пролив. Другие источники упоминают 24-е число, но большинство сходится на 25 августа.

А может быть, лодка подорвалась на мине только на обратном пути, уже проведя два дня в Охотском море? Официальный приказ требовал от лодки вести разведку в районе Анива, но содержание приказа из пакета нам неизвестно.

Можно предполагать, что действия по второму варианту (после отказа от высадки в районе Румои) подразумевали высадку разведгруппы в другом районе Хоккайдо.

У северо-восточного побережья Хоккайдо действительно появилась советская подводная лодка. Правда, по японским документам, это случилось двумя днями раньше — утром 22 августа. В этот день в районе порта Абасири, недалеко от восточной оконечности острова, всплывшая на поверхность подводная лодка атаковала артиллерийским огнем транспорт «Дайто-Мару №49», также шедший из Отомари с беженцами. Возможно, лодка пыталась захватить транспорт, но он открыл ответный огонь и, по утверждению японцев, тоже нанес лодке повреждения. По всем раскладам подводная лодка могла быть только советской — американские лодки с 14 августа атак не проводили не только в этом районе, но и вообще на Тихом океане. Однако кто именно атаковал «Дайто-Мару», остается тайной и по сей день.

Логично предположить, что это была Л-19, форсировавшая пролив Лаперуза в указанный ею срок (в ночь с 23 на 24 августа) и днем 24 августа уже находившаяся у северо-восточного побережья Хоккайдо, в районе порта Абасини. Правда, в этом случае приходится предположить ошибку в датировке события уже с японской стороны. Видимо, «Дайто-Мару №49» наткнулся на лодку именно в тот момент, когда она высаживала разведгруппу — поэтому бой и вышел таким сумбурным. Независимо от того, удалось ли ей высадить разведчиков, Л-19 легла на обратный курс — и погибла на мине в проливе Лаперуза, пересекая его уже при возвращении из Охотского моря.

С уверенностью можно сказать только одно: 22 — 24 августа 1945 года в ряде точек на побережье Хоккайдо была предпринята высадка советских разведгрупп. Причем, судя по всему, не с целью сбора данных о структуре обороны противника и тыловых коммуникаций, а с конкретной задачей — проверить, как японцы отреагируют на появление советских войск и не предпочтут ли сдаваться в плен нам, а не американцам. В случае удачного результата вслед за разведгруппами на берег должны были высадиться отряды с ожидавших в море лодок Л-11 и Л-18. Далее из Маока выходили транспорты с основными силами 87-го стрелкового корпуса. И в течение трех-четырех дней остров Хоккайдо оказывался под контролем СССР.

Очевидно, результаты произведенной разведки были признаны неутешительными — японцы не проявили стремления сдаться в плен русским. Операция была свернута. Подробности ее проведения остаются тайной и по сей день...

В. Гончаров