Оказалось, что Эстер любит гостиницы. Конечно, они ей не в новинку, просто раньше она была слишком маленькой, чтобы придавать им значение, зато сейчас пришла в восторг от того, что живет в большом доме, где полно спальных комнат, и ей приносят любую еду, какую захочешь, и можно спуститься в кафе или искупаться в собственной ванной. Как раз там она и сидит, по уши в мыльной пене, пока мама поет ей песенку. Конечно, не спать допоздна – это безобразие, но я не жалею, что ей разрешила. Очень уж Эстер понравилось в ресторане: в красивом платье, на взрослом стуле, с официантами, которые исполняют любой каприз. Я была рада видеть, как сияет при свечах ее личико, перепачканное в соусе.

Сегодня был хороший день. Долгий и странный. С момента той встречи в саду я еще не сомкнула глаз. Сейчас кажется, что это был только сон – другой мир, другой человек. И все же я счастлива. Может быть, что-то подобное ждет меня за краем обрыва и все окажется не так страшно, как я думала. Ведь не важно, что происходит на самом деле – главное то, что реально для меня.

Я даже не попрощалась перед отъездом с Грэгом. Он ушел на работу, пока я собирала Эстер в дорогу. И это очень странно, потому что у меня было стойкое чувство: мы расстаемся навсегда. Я уже не вернусь, или, по крайней мере, вернусь другим человеком.

Сейчас я сижу в постели и все помню, все вижу, все чувствую. Туман рассеялся. Я знаю, для чего нужен телефон у кровати – знаю, как он называется, как по нему звонить, как запереть дверь, в каком номере я живу и на каком этаже. Знаю, что мы приехали увидеться с Полом, а я на короткое время забыла об этом, хотя тот эпизод вспоминается смутно, как встреча с Райаном в саду. Сейчас я чувствую себя настоящей и полной энергии. Я здорова, все встало на свои места. Это случайное соединение нейронных связей вряд ли продержится долго, поэтому я беру сумку, тихо выхожу из номера и спускаюсь в бар. Хочу побаловать себя джином с тоником: кто знает, может, это моя последняя остановка. За такое не грех выпить.

В баре я первым делом вижу Кэйтлин. На ней красивое платье с цветочным узором – то самое, что я купила ей в супермаркете. По спине струятся сверкающие черные волосы. Моя дочь красива как бабочка, которая сбросила черный кокон и решила жить. У нее уже наметился живот, а на длинных бледных ногах – вот сюрприз! – красуются туфли на шпильках. Мои красные туфли. Кэйтлин вертит в руках стакан апельсинового сока и делает вид, будто никого не ждет. У меня сжимается сердце, совсем как в тот раз, когда я впервые провожала ее в школу – в мир, где однажды ей предстояло узнать, что не все ее любят. Я не хочу оставлять моих девочек. Хочу всегда быть рядом, поддерживать их и говорить, что люблю. Вот где главная жестокость и несправедливость. Меня пугает не болезнь и не тот дивный сумеречный мир, который она открывает передо мной. Меня пугает то, что я подвела людей, которых люблю, и ничего не могу исправить.

– Привет, – говорю я.

– Мама! Как ты… – Я смеюсь, и моя дочь краснеет. – Ну, ты меня поняла.

– Как я сбежала из тюрьмы? – Я сажусь рядом с ней. – Вышла из номера четыреста девять и спустилась на лифте, чтобы выпить джина. А нашла тебя. Чудесно выглядишь.

– Дурацкое платье, – смущенно говорит Кэйтлин.

– Ты кого-то ждешь? – спрашиваю я, склонив голову набок. Невозможно описать мои чувства, когда я смотрю на дочь: уже не девочку, а юную женщину – женщину, которой хватило духу пересилить себя и надеть мои красные туфли. Меня переполняют гордость, любовь, желание ее защитить, грусть и радость, все сразу. – Не из-за него ли ты такая счастливая? – добавляю я, вспомнив (чудо из чудес!) наш прошлый разговор.

– Чувствую себя глупо, – отвечает Кэйтлин, будто примеривается, можно ли говорить со мной начистоту.

– Не беспокойся, все мои винтики на месте. Туман рассеялся, и я вижу на мили вокруг. Кстати, напиши бабушке, что ты со мной. Я обещала ее больше не пугать.

– Мама… – Кэйтлин, смаргивая слезы с длинных ресниц, набирает бабушке сообщение. Секунду спустя телефон гудит в ответ.

– Бабушка говорит – развлекайтесь.

– Ну, расскажи мне о своем мальчике! – Я легонько щекочу Кэйтлин, чтобы не грустила.

– Я его встретила совершенно случайно. Всего два дня назад! Он работает барменом в студенческом клубе, увлекается фотографией. И по-дурацки выглядит. Прическа – тихий ужас, а прикид… Какие-то галстуки, шляпы, нелепые ботинки. Похоже, внешность его очень заботит. Это так глупо…

– Значит, он немного самовлюбленный? – неуверенно спрашиваю я.

– В том-то и дело, что нет, – удивленно отвечает Кэйтлин. – Мама, он такой милый! То есть я всегда думала, что быть милым легко и скучно, но он будто решил заботиться обо всех на свете и помогать людям, когда все дерьмово. Ну кто так делает? Разве не странно? Ты бы сама, наверное, не стала с таким встречаться?

– С милым парнем, который заботится обо всех на свете? – говорю я. – Нет, конечно, нет, держись от него подальше. Найди себе какого-нибудь приличного наркомана.

– Мама! – Кэйтлин подается вперед. – У меня будет ребенок от другого мужчины! Даже самому милому парню не нужна девушка с чужим ребенком. Зачем ему такие проблемы? Мы же не сможем просто встречаться? В смысле, без обязательств. И потом, есть еще… ну… – Она понижает голос. – Секс. У нас пока не было секса. Мы даже не целовались. Может, я переутомилась и напридумывала бог знает что, а он просто хочет по-дружески мне помочь… Зачем я напялила это платье?

Я кладу руку ей на голову – когда Кэйтлин была маленькой, я всегда так ее успокаивала. Она тут же переставала плакать и смотрела на мои пальцы, будто удивляясь, что они делают у нее на голове. Сейчас это тоже срабатывает.

– Любовь не приходит, когда тебе удобно, – говорю я. – Мы с Грэгом встретились точно вовремя, раньше этого просто не могло бы случиться. Грустно, что у нас осталось так мало времени, но те годы, которые мы провели вместе, – это дар.

– Ты помнишь Грэга? – мягко спрашивает меня Кэйтлин.

– Конечно, помню. Как можно забыть мужчину, которого любишь?

– О мама… – Она достает из сумочки телефон. – Позвони ему. Позвони и скажи ему об этом. Пожалуйста.

Нахмурившись, я беру телефон и машинально набираю номер. Долго звучат гудки, а потом раздается автоответчик – то же сообщение, которое я услышала несколько лет назад, когда нанимала Грэга на работу. Он так его и не сменил. Кажется, будто я попала в тот свежий весенний день, когда мы оба еще не знали, каким важным окажется для нас этот звонок. Я слышу его голос из прошлого и говорю:

– Грэг, это я, Клэр. Мы с Кэйтлин в Манчестере. Встретились с Полом. Кажется, все прошло удачно, даже замечательно. Слушай, мне сейчас лучше. Как будто все встало на свое место. И пока у меня в голове порядок, я решила сказать тебе… я хотела сказать тебе, Грэг, что ты – любовь всей моей жизни. Пока мы не встретились, я не знала, что можно кого-то так сильно любить. Я люблю тебя сейчас и буду любить всегда. Даже когда перестану об этом помнить. Обещаю. Прощай, любимый.

Я смотрю на Кэйтлин и только сейчас понимаю, что пропустила за время отсутствия.

– Тяжело ему было?

– Да. Но он не перестает тебя любить, ни на секунду.

Я подзываю бармена и заказываю выпивку.

– Кэйтлин, – медленно говорю я, глотнув бодрящего джина. – Послушай мой совет, пока я в состоянии сказать что-то умное, хорошо?

Кэйтлин кивает.

– Перестань сомневаться и позволь себе быть счастливой. Сделай это сейчас, ради меня. Если ты счастлива с тем милым мальчиком, то и хорошо. Не задавай вопросов. Не отталкивай его только потому, что, по-твоему все должно быть не так. Будь счастлива, Кэйтлин, – ради меня, ради своего малыша и ради себя. Доверяй своему сердцу – оно знает, что делать. Мир вокруг может рушиться, твое тело и разум могут тебя подвести, но сердце… оно никогда не обманет. Твое сердце – это и есть ты. И когда Эстер подрастет, объясни ей это. Скажи: нас переживет только любовь, которую мы дарили и получали.

– Как в стихотворении у тебя на свадьбе, – говорит Кэйтлин.

– Да, – киваю я, и что-то внутри встает на место.

Как в стихотворении у меня на свадьбе.

Кэйтлин спрыгивает со стула и крепко обнимает меня, как в детстве, словно не хочет отпускать. И я от всего сердца желаю остаться с ней навсегда. Она держит меня в объятьях, и мы обе откуда-то знаем: что бы с нами ни случилось через пару недель, месяцев или даже лет, в тот миг мы сказали друг другу «прощай».

– Привет… – слышится из-за спины. Мы размыкаем объятья, и я вижу светловолосого мальчика, который, как Кэйтлин и говорила, очень модно одет. У него невероятно милая улыбка и сияющие глаза, однако смотрит он не на меня, а на мою дочь. – Вот ты где. Я не знал, зайдешь ли ты, поэтому заглянул и… нашел тебя здесь. Это… здорово.

Фарфоровое личико Кэйтлин розовеет, и она застенчиво одергивает юбку.

– Это мама, – натянуто представляет она меня.

– О, привет, здравствуйте, миссис, э-э-э… Клэр, – говорит он, протягивая руку. У него приятное, решительное рукопожатие. И очень сладкая улыбка. А еще он не боится смотреть мне в глаза, хотя знает о болезни.

– Здравствуй, мальчик, – озадачиваю я его.

– Мам, это Зак. У него даже имя как у поп-звезды.

Зак смеется и пожимает плечами.

– Итак, ты решил заглянуть в бар, надеясь на мизерный шанс встретить мою дочь, которая сидела тут в своем единственном платье, надеясь на мизерный шанс, что ты заглянешь? – говорю я, пользуясь богоданным правом всех матерей смущать молодежь.

– Мама! – восклицает Кэйтлин. – Боже мой!

– Ага, – невесело сознается Зак, не сводя с нее глаз.

Меня тянет выступить с речью, сказать, что моя дочь – настоящее сокровище, и если он сделает ей больно, собьет с пути или подведет, то мой призрак будет являться к нему по ночам, хотя я еще жива. Однако, посмотрев им обоим в глаза и встретив решительный взгляд, я вдруг с ошеломительной ясностью понимаю, что никакая речь не нужна: у моей дочери все устроится, и она обязательно найдет человека – Зак это будет или кто-то другой, – который сделает ее счастливой.

– Что ж, я, пожалуй, вас оставлю, – говорю я, поднимаясь со стула. – Пора возвращаться в номер четыреста девять.

– Нет! – Кэйтлин хватает меня за руку. – Нет, мама, не уходи. Я еще не готова.

Я глажу ее по щеке.

– Увидимся утром.

Она прижимается к моей ладони и кивает.

– Спокойной ночи, дорогая, – говорю я. – Спокойной ночи, Зак. Ты очень симпатичный молодой человек. Кэйтлин права: все это довольно нелепо.

Зак смиренно закрывает глаза. Я слышу, как он прыскает со смеху у меня за спиной.

А когда открываются двери лифта, раздается знакомый голос.

– Привет, Клэр.

Я медленно оборачиваюсь. Он стоит передо мной и улыбается, а в глазах тот же взгляд, который я видела в кафе, в библиотеке, в утреннем саду. Взгляд, от которого хочется петь всему миру о своем счастье.

– Ты пришел, – говорю я ему.