Первые поцелуи несут с собой ничем не замутненные сладкие открытия, так отличающиеся от первого опыта в постели. Каким-то образом неловкость первых поцелуев усиливает их прелесть. Как надо повернуть голову? Понравится ли ей, если я возьму ее за подбородок, или я должен обнять ее, либо вообще не должен дотрагиваться до нее руками? Закроет ли она глаза? Должен ли я посмотреть, чтобы убедиться в этом? Раскроет ли она губы? Если да, должен ли я этим воспользоваться? И когда в конце концов, несмотря на сложные расчеты, вы ударяетесь носами, вам становится забавно, и неловкость исчезает, как туман.

Обед был съеден в полной тишине, и мы погрузились в раздумья о последствиях и возможностях. Доведенный до помутнения рассудка сладким запахом лука, который жарился в масле и курином жире, я погрузился в образы прошлого — представил себе Бабу Хану в больших домашних тапочках, с сеткой на волосах и домашнем платье стоящей на кухне перед плитой и жарящей куриную печенку.

Я был таким романтиком. Интересно, может, Кэти тоже погрузилась в подобные воспоминания? Что бы на это сказал Фрейд? Наверное: «Передай мне черный хлеб и куриные шкварки».

— Чему вы смеетесь? — спросила она, когда я закончил нарезать свой кусок штруделя.

— Ничему, — солгал я.

Даже если бы я очень постарался, то и тогда я не смог бы найти изящный способ объединить Фрейда, мою бабушку с материнской стороны, жареную печенку и округлости груди Кэти в осмысленную фразу, которая не оскорбила бы девушку и не выставила меня невменяемым. Я подозревал, что в тот момент мы оба простили бы друг другу почти все, но не хотел рисковать.

Решив, что двадцать долларов на рыло — сумма вполне достаточная для каждого, кто пожелает оказать Кэти помощь, я договорился с менеджером ресторана, чтобы он обналичил чек. Добиться этого в Нью-Йорк-Сити — примерно такой же подвиг, как находка святого Грааля и выигрыш в трехкарточный монте.[28]Трехкарточный монте — мексиканская карточная игра.
Помог мой полицейский жетон, но решили дело плакат и искренность Кэти. В качестве благодарности мы предложили менеджеру двадцатку. Он отказался и принялся приклеивать плакат с Патриком на дверь.

— Ненавижу банки, — сказала Кэти, когда мы двигались пешком к центру. — Они владеют нашими деньгами двадцать четыре часа в сутки, но доступ к ним ограничен шестью часами и пятью днями в неделю. Неправильно, что приходится умолять, чтобы вам отдали ваши же деньги.

— Кое-где в стране проводят эксперимент с автоматами, выдающими наличность, — сказал я ей. — Ограниченные часы работы банков хороши, чтобы управлять человеческими порывами. Позволить людям иметь доступ к своим деньгам в любое время — не слишком удачная мысль. Даже уравновешенные люди порой принимают очень глупые решения на полный желудок в три часа ночи. Я не думаю, что предоставление наличности в любое время принесет обществу пользу.

— Понимаю вашу мысль.

— Кроме того, плохие парни любят банковские автоматы. Количество уличных грабежей стремительно возрастет, а продажа наркотиков станет индустрией.

— Вы все еще рассуждаете как полицейский.

— Буду считать это комплиментом, — сказал я и снова ее поцеловал.

*

Расположенный за пределами Бродвея, ниже Канал-стрит, в той части Манхэттена, которая не очень отличалась от соседних с «У Пути» кварталов, «Грязный бар» был нашей третьей остановкой. Этот район все еще оставался торговым, и было непохоже, что он скоро превратится в богемный. Танцзал «Грязного бара», по сравнению со «Студией-54», все равно что ад в сравнении с Ватиканом: ни мишуры, ни неона, ни папарацци. Если бы не особи в черной коже, стоявшие на ступеньках перед зданием маленькой фабрики, вы бы могли и не заметить этого места.

Я показал свой жетон одному из вышибал в куртке мотоциклиста и попросил позвать кого-нибудь из администрации. Он что-то буркнул, обернулся, шепнул пару слов кому-то у себя за спиной. Появился невысокий стройный мужчина с ярко-пурпурным гребнем прически «ирокез», болезненно бледной кожей и черной губной помадой на губах. Его уши были утыканы кнопками, английскими булавками и бритвенными лезвиями, так что окажись он между двумя магнитами, его лицо растянулось бы в разные стороны. Усталые веки и опущенные уголки рта придавали ему, вопреки всему этому металлу и макияжу, скучающе-изысканный вид, более приличествующий французскому аристократу восемнадцатого века, чем панку-рокеру.

— Вы не можете пройти сюда по полицейскому значку, — сказал он, глядя мимо меня и указывая на людей в толпе. — А почему трость, новый отряд под прикрытием? — Он почти улыбался

Шутка быстро становилась избитой.

— Я не собираюсь проникать внутрь, — сказал я, — мне необходимы всего две минуты вашего времени.

— Прошу вас! — Из-за моего плеча выглянула Кэти. — Пожалуйста.

— Хорошо. В любом случае мне необходим перерыв. Медведь, можешь недолго обойтись без меня? — сказал он вышибале и повернулся к нам: — Сюда.

Вышибала снял с крюка потертый бархатный канат, пропуская нас и еще нескольких людей из очереди внутрь. В плохо освещенном и убогом помещении пахло, как в уборной в ирландском баре в день Святого Патрика, но не так приятно. Музыка играла громко и быстро, текст песни, который я уловил, был мрачным, как и освещение. Некоторые танцоры — по большей части подростки, подпрыгивавшие, как на ходулях, — улыбались помимо своей воли. Трудно сохранять маску во время танцев.

«Аристократ» с прической индейца провел нас мимо окошечка кассы за решеткой по длинному коридору вверх на один лестничный пролет. Его кабинет был заклеен конвертами альбомов групп «Yes», «Pink Floyd», «The Moody Blues», «Emerson Lake and Palmer», «Jethro Tull», «The Strawbs», «Gentle Giant», «Genesis». О некоторых я даже ничего не слышал. Все они были исписаны нецензурными критическими замечаниями. Некоторые обложки были переработаны весьма остроумным способом: обложку группы «Days of Future Past» разрезали бритвой на тонкие полоски, которые потом склеили в абстрактные квадраты синего, желтого, черного, белого и красного цветов. От моего внимания не ускользнуло, что так же (или почти так же!) были оформлены стены комнаты Патрика Малоуни в общежитии.

— Подростковая музыка для белых мальчиков! — Маленький «аристократ» презрительно покачал головой, кладя сигарету в виниловую пластинку-пепельницу: ее нагрели и изогнули в форме створки раковины. — Претенциозная несостоятельная чушь.

— Через десять лет кто-нибудь скажет то же о группе «Sex Pistols», — вступилась за подростков Кэти.

— Через десять лет нас не будет, так какая разница?

Все это было слишком глубоко для меня. Я решил перейти к делу, пока кто-нибудь не заговорил о Камю или Ницше. Я дал ему несколько плакатов, спросил, сколько нужно экземпляров, чтобы передать всему персоналу, и поинтересовался, что мы можем сделать лично для него. Он отверг предложение движением руки, как будто стряхивал пепел с сигареты. Пока я излагал наши проблемы, его лицо выражало глубокую скуку, потом и вовсе застыло, как бетонное, но внезапно, по непонятной мне причине, просветлело.

— Знаете, вы кажетесь мне знакомым. Вы из Бруклина? — спросил он.

— Шипсхед-бэй, потом Линкольн.

— Ты шутишь! Знаешь Тони Палоне?

— Тони-Пони, лучший игрок второй базы в истории малой лиги Южного Хайвея? Не-а, — подмигнул я, — «никогда о нем не слышал». Кто, ты думаешь, ишачил на первой базе, ловя его броски?

— Я его младший кузен Ники.

Мы вспомнили старые времена и соседей, поговорили о том, как Тони поживает во Флориде, где у него строительная компания. Я старался не думать, что «Sex Pistols» и «Dead Kennedys» могли бы счесть разговор о бейсболе и Бруклине подростковой чушью для белых мальчиков.

— Не беспокойтесь о своем брате! — Он обнял Кэти за плечи, как близкую родственницу. — Если он где-нибудь поблизости, я об этом услышу. Мо, дай мне свой номер телефона. Я раздам деньги нужным людям, а потом скажу, сколько ты еще должен. Не унывайте.

Кэти поблагодарила его и спросила, где уборная.

Ники заколебался:

— Уборная в «Грязном баре» — это как Берлин до и после войны, — сказал он, — но только хуже.

Зов природы притупил ее здравый смысл.

— Если я замечу доктора Менгеле, то позову Симона Везенталя.

Когда Кэти спустилась по лестнице, Ники зашептал:

— А что, если я найду этого парня и выяснится, что он не хочет «всплывать»? Ты знаешь, половина неудачников — там, наверху — наркоманы. Может, этот парень Патрик из их числа?

Я сказал ему, что он прав: Патрик действительно не хочет быть найденным, но я рассчитываю, что пристрастие местных аборигенов к героину нам поможет.

— Да наркоман за дозу сестру продаст. Ты думаешь, они будут колебаться, прежде чем выдать этого парнишку с потрохами?

Ники согласился. Если Патрик Майкл Малоуни выступает на этой сцене, его инкогнито скоро придет конец.

— Лучше мне пойти на вход, — сказал он. — Мы заберем Кэти по дороге.

Она ждала нас внизу лестницы. Ники хотел услышать ее впечатления от уборной «Грязного бара».

— Вы не сказали, что туалет у вас общий для мужчин и женщин. — Она погрозила ему пальцем. — Там не хватало Джоэля Грея и гитлерюгенд, поющих «Завтра принадлежит мне». Я была там единственной, кто использовал туалет по прямому назначению. В одном углу я видела этакую триаду, сплетенную, как спагетти в миске. Один парень загнал себе иглу в большой палец ноги, а три девицы готовили дозы кокаина на бумажках прямо над унитазом. Вам следует продавать майки с надписью: «Я выжил в уборной «Грязного бара».

Ники был в ужасе:

— Майки!

— Бесполезно! — хором отреагировали мы с Кэти.

Ники пожал мне руку и поцеловал Кэти в щеку.

Он вручил мне шесть пропусков в свое заведение, чтобы я использовал их по своему усмотрению.

Я чуть было сразу не вернул их ему, но потом передумал. Даже если я сам не буду в состоянии ими воспользоваться, думаю, они пригодятся. Мириам любит танцевать, а Ронни, ее узкобедрый муж, мог бы открыть практику в уборной.

Было уже почти три часа ночи, когда мы уходили оттуда, но толпа перед входом стала еще гуще, чем вначале. Не спрашивая ее согласия, я запихнул Кэти в такси, только что высадившее двух в дрезину пьяных девиц, которые рванули в сторону сточной канавы. Они оставили две бутылки водки на заднем сиденье в качестве сувениров. Я велел шоферу ехать на Хадсон-стрит.

Вокруг бара «У Пути» не было толпы, а моего нового дружка Джека не оказалось внутри. Задержался только Пит Парсон: у него был совсем больной вид, но он протирал щеткой пол. Он не расшаркался, увидев нас, но мобилизовал силы и улыбнулся, отпер дверь и ничего не сказал о позднем часе или своем похмелье.

— Стаканчик на ночь? — спросил он.

— Два «Гран Марнье»?

Кэти кивнула, соглашаясь. Когда Пит обходил стойку бара, я сказал, что пожалел его и не прошу апельсиновый бренди или подогретые бокалы.

— Проси не проси, — рассмеялся он, — все равно не получишь.

Поставив наши стаканы на стойку, он извинился, что не составит нам компании. Если бы он не был таким зеленым, мы могли бы оскорбиться. Мы чокнулись. Я поцеловал ее, наслаждаясь мягкостью губ и цитрусовым ожогом от глотка коньяка.

— Влажная уборка, хм? Вы испортите имидж этого заведения. Скоро начнете протирать пыль в кабинках.

— Никогда! — гордо опроверг он.

Затем Кэти рассказала ему историю своего путешествия в уборную-«унисекс».

— Звучит оригинально. — Пит деланно передернул плечами. — Пожалуй, я заведу такую у себя.

Это напомнило мне, что в такси, по дороге сюда, я решил отдать два пропуска Джеку. Мне показалось, что это место подходило ему больше, чем всем моим знакомым. Даже если оно ему не понравится, можно будет потом насладиться его саркастическими тирадами.

— А где Джек? Он познакомился с какой-нибудь балериной и рано отпросился домой?

— Джек? — В одно слово Пит вложил все свое неодобрение. — Нет, только не наш старина Джек, он голубой — как небо над Атлантикой.

Кэти приняла это как данность, а мне захотелось оспорить этот факт. Но меня вдруг осенило, что я буду выглядеть как тетушка Сэйди, когда она услышала, что кузен Арти встречается с темнокожей женщиной. «Шварце! Только не мой Арти!» И поверьте мне, тетя Сэйди знала моего кузена Арти намного лучше, чем я Джека. Гомосексуализм Джека в значительной степени объяснял враждебность Пита (вряд ли она была вызвана любовью Пита к побережью Нью-Джерси). Отношения копов и геев в Нью-Йорке имеют давнюю историю, как у турок и армян, но не такую жаркую.

— Ну ладно, — промямлил я, чтобы что-нибудь сказать. — Окажите мне услугу. Оставьте эти билеты для Марии-Антуанетты и скажите ему, что мы там славно развлеклись сегодня. И дайте мне знать, как у вас сложатся отношения с Инспекцией по лицензиям.

Пит пожал плечами, пообещав, что я услышу об этом первым — после его партнеров. Он снова поблагодарил меня и закрыл за нами двери

— Дай мне доллар, — попросил я, когда мы подходили к моей машине.

Смутившись, Кэти спросила:

— Что? — Но тут же полезла в карман и вытащила четыре четвертака. — Вот.

— Это официально, — объявил я

— Что это?

— Что я теперь работаю на вас.

— Вы хотите сохранить новую работу? — спросила она с напускной скромностью.

— Хочу.

— Тогда вам придется спать с боссом.

Я открыл ей дверь.

— Полагаю, я смогу себя заставить.

— Я на это рассчитывала.

Когда я сел рядом с ней, она сказала:

— Поехали на Кони-Айленд.

— Кони-Айленд закрыт.

— Тогда, полагаю, вам придется провести некоторое время, доставляя боссу удовольствие.

Если бы в этот момент я не повернул ключ зажигания, машина сама тронулась бы с места.