Он оставил мне записку. Ему пришлось вернуться домой, чтобы уладить какое-то личное дело и проверить «Ржавый шпигат». Я не стал притворяться перед самим собой, что не почувствовал облегчения. Он написал, что всю ночь не спал, читая мою книгу. Ему нечего сказать на предмет участия моего брата или их взаимного участия в деле Боутсвейна – Эрнандеса. Однако, пародируя рецензию на мою книгу, опубликованную в «Паблишере угасли», Макклу прокомментировал, что «Кони-Айленд в огне» рисует захватывающие характеры, отличается живыми, динамичными диалогами, но что сюжет слишком уж запутан и моя попытка соединить крутой детектив с триллером сегодняшнего дня удается лишь местами. Я не мог не восхититься этим человеком. Я был поражен его способностью запомнить ту рецензию и тем, что она, похоже, ранила его больше, чем меня. Я был поражен его способностью держаться за свое чувство юмора. Я отнюдь не был уверен, что смогу так.

Я и раньше встречал убийц, и сам, и с помощью Джонни. Я ел и пил с ними, рассказывал непристойности, играл с убийцами в покер. Я даже слушал, как некоторые из них с бесстрастной точностью описывали каждую деталь своего преступления. Беспокоило ли это меня? Да, думаю, немного беспокоило, но их преступления были так же далеки от меня, как и те, которые описывал в своих романах я. Сами по себе убийцы были какими-то двухмерными персонажами из мультфильма; несущими некое зло, но нереальными.

Что ж, я оказался лицемером, потому что с Макклу все было по-другому. Ни один из тех людей не был моим лучшим другом. А Джон был. Никто из них не рисковал своей жизнью, спасая мою. А Джон рисковал. Я едва помнил лица тех людей. Лицо же Джона я знал лучше собственного. Он был близок мне, как брат. Нет, ближе. Мы понимали друг друга лучше иных братьев. Я привык так считать. Теперь я уже не был в этом столь уверен. Может, это было меркой в нескончаемом потоке мирового зла: убийство имеет значение только тогда, когда касается непосредственно тебя. Скорей всего, это было меркой моей слабости. Я понимал – если то, что я думал, было правдой, что Джон хладнокровно убил Эрнандеса, я уже никогда не смогу посмотреть на него прежними глазами. И когда эта заваруха закончится, мне придется скорбеть по двум людям.

С такими вот черными мыслями я отправился завтракать.

Кофейня была переполнена студентами, и мне пришлось минут десять ждать места. Я использовал это время, пролистав «Газетт». Стивен Маркем уже превратился в старую новость. Упоминания о его «случайной» смерти нигде не было видно. Суд над Валенсией Джонс, напротив, оставался главной темой. Заголовок на третьей странице позволил мне узнать, что мисс Джонс и ее адвокат близко к сердцу приняли наш совет:

ДЖОНС ЗАБОЛЕЛА – СУД ОТКЛАДЫВАЕТСЯ

В статье пояснялось, что судья согласился прервать процесс, чтобы дать мисс Джонс достаточно времени, чтобы справиться с тем, что подозрительный прокурор Роберт У. Смарт назвал «внезапным и кстати приключившимся недомоганием». Судья также заметил, что это время позволит ему разобраться в потоке ходатайств, направленных за последние дни адвокатом мисс Джонс. Из статьи было ясно, что и судья, и прокурор не слишком довольны явной тактикой затягивания дела. И было совершенно очевидно, хотя ни один из них не сказал об этом вслух, что Валенсия Джонс дорого заплатит за эту проволочку.

К тому времени, как я расправился с целым кофейником и фирменным холестериновым блюдом – яичнтщей-болтуньей из двух яиц, сыром и беконом на булочке с маслом, – заведение опустело. Моей официанткой оказалась любительница поболтать, которая поведала нам с Кирой о смерти в Сайклон-Ридже. Этим утром она была не столь разговорчива – в утренних газетах недоставало крови, чтобы раззадорить ее. Но я ошибся насчет официантки, как ошибался в отношении почти всего остального.

– Где твоя девушка, дорогой? – тут же обратилась ко мне она. И когда я помедлил, продолжила: – Помнишь, та восточная штучка, с которой ты тут завтракал?

– Она не моя девушка, – вот все, что мне удалось выдавить.

– Очень плохо.

– Что так?

– Ну, она часто здесь бывает, обычно одна. – Сплетница в тревоге покачала головой. – А те несколько раз, когда я видела ее здесь с парнем, это, как правило, был какой-то придурочный паренек из колледжа. Жаль, такая привлекательная девушка.

– Она здесь завсегдатай? – поинтересовался я.

– Дважды в неделю, как поступила в колледж.

Поступила в колледж, такую-разэтакую. Я закусил губу, чтобы не произнести этого вслух. Вероятно, Кира приходила в кофейню после утомительных ночей, во время которых трудилась в кампусе ради приработка. А за лишних двадцать долларов она позволит угостить ее завтраком. Мои губы сложились в неприятную улыбку.

Когда мой взгляд снова сфокусировался на официантке, она пристально меня разглядывала.

– Что-то не так?

– Ты кажешься мне знакомым, – погрозила она пальцем. – Я тогда еще подумала, но не могла вспомнить, где видела тебя. Откуда, черт побери, я тебя знаю?

– Читаете детективные романы?

– Никогда. Я поклонница любовных романов серии «Арлекин».

– Учились в Бруклинском колледже?

– Дорогой, ближе всего я подбираюсь к Бруклину, когда смотрю по телевизору повторы «С возвращением, Коттер».

– Никогда не были на Лонг…

– Вспомнила! – щелкнула она пальцами. – Ты похож на одного из мальчиков, с которыми эта восточная девушка обычно сюда приходила. Ты его отец?

Я перестал слушать эту сплетницу, прежде чем она закончила вопрос. То, что она сказала о похожем на меня парне, не имело смысла, если этот парень был Зак. Даже если Кира действительно занималась в кампусе своим ремеслом, ее новые работодатели никогда бы не рискнули подпустить ее близко ко мне – слишком много «против». Они не могли быть уверены, что Зак не обсуждал ее со мной за кружкой пива или в раздевалке. Парень мог и не сказать отцу, что ходит к проститутке, но нельзя быть уверенным, что он не поделится этим с любимым дядей. И даже если они твердо знали, что Зак мне ничего не говорил, они не могли рисковать тем, что ее узнают другие клиенты, когда она вместе со мной станет прогуливаться по Риверсборо.

– Этот парень? – Я показал ей фотографию Зака, которую носил в бумажнике.

– Это он. Извини насчет придурочного паренька из колледжа.

– Забыто. Послушайте, эта девушка, о которой мы говорим, вы не знаете ее имени?

Она снова уставилась на меня. С чего это мне спрашивать имя человека, с которым я наверняка знаком?

– Я понимаю, что вопрос странный, но сделайте одолжение, прошу вас.

– Вообще-то, мистер, я не сую свой нос, куда меня не просят, – произнесла она с самым искренним видом.

– О, поверьте мне, я знаю. Просто я одно время сам работал официантом и, бывало, слышал разные вещи, хотя специально и не подслушивал. Ну ладно… Сандра, – прочел я имя на ее карточке. – Окажите любезность старому официанту, попытайтесь вспомнить.

Сандра нахмурилась, но я подозревал, что копалась она в своей памяти не дольше секунды.

– Киви, Кила, не знаю, что-то иностранное.

– Кира?

– Звучит похоже, – кивнула она. – Что-нибудь еще?

Я помахал у нее перед носом пятидесятидолларовой банкнотой:

– Здесь есть второй выход?

– Через кухню, в переулок, который ведет на улицу Бетховена.

Я отдал Сандре полтинник:

– Думаю, вы сможете провести для меня экскурсию по кухне?

– Для такого интересного мужчины, как вы, – замурлыкала Сандра, бросая на меня плотоядные взгляды, которые, видимо, считала сексуальными, – я могу организовать все, что угодно.

– Могу и поймать вас на слове. – Я поцеловал ей руку. – Но пока давайте-ка займемся задней дверью.

С утешением стоимостью в пятьдесят долларов Сандра исчезла на кухне. Не прошло и двух минут, как она снова возникла у моего столика. Все готово. Я оставил на столе пятерку в счет завтрака.

– Послушайте, – прошептал я, вставая, – сделайте вид, что указываете мне на туалет. – Она выполнила. – Отлично. Через несколько минут сюда войдут мужчины и станут обо мне расспрашивать. Поклянитесь, что не скажете им, что я на несколько дней возвращаюсь в Нью-Йорк.

– Клянусь.

Я бежал по переулку к улице Бетховена, подгоняемый надеждой. Надежда была не самым знакомым мне чувством, но ощущение было приятным. Теперь мне требовалось немного времени без моих дуэний, чтобы убедиться, что моя вновь обретенная надежда не из числа ложных. Мой уход через кухню стал началом. И поскольку я был уверен, что не пройдет и пяти минут, как официантка Сандра проболтается о моих вымышленных планах отъезда, то мог рассчитывать по меньшей мере на несколько часов ничем не ограниченной деятельности.

Первым делом я зашел в магазин, торговавший одеждой для лыжников. Схватил новую парку, перчатки, водолазку, брюки и прогулочные ботинки. Купил шерстяную лыжную шапочку – ненавижу шапки – и эти отражающие солнцезащитные очки с оранжевыми стеклами, которые делают тебя похожим на пришельца, не понимающего, что такое мода. Я едва себя узнал. Вряд ли меня узнал бы и кто другой, во всяком случае, не с первого взгляда. Когда продавец предложил из жалости положить конец страданиям моего бушлата, я рявкнул на парня. Заставил упаковать одежду, в которой пришел, и заплатил за ее пересылку в Саунд-Хилл.

Под ярким солнцем я прогулялся по кампусу. Было относительно тепло, и впервые со дня моего приезда снег в прогнозе погоды не фигурировал. Это поможет. Меньше студентов захотят воспользоваться подземными переходами между зданиями. Теперь мне нужно было всего лишь засечь Киру и незаметно последить за ней. Я занял командную высоту на ступеньках библиотеки и стал наблюдать.

О, слежка, имя тебе скука. Я питал к ней самое настоящее отвращение. Спешка и ожидание, ожидание, ожидание. Она тянулась бесконечно, часто сводясь к бесплодным часам одиночества, которые и подтолкнули меня к уходу из следственной службы в страховой компании. Вся беда заключалась в холодных ночах, проведенных в холодных автомобилях за прихлебыванием холодного кофе. Я считаю, что Элиот коренным образом ошибался – жизнь состояла не из кофейных ложечек, а из емкостей с кофе: Я познал входы и выходы, спуски и подъемы, я отмерял свои ночи чашками кофе.

Но, как говаривал Макклу: «Бели ты мог цитировать. Сдери его Элиота, ты в любом случае занимался не тем делом». Разумеется, он был прав.

Мне не нужно было смотреть на часы, чтобы знать, что прошел час. Достаточно позанимавшись слежкой, вы приобретаете чувство времени, знакомитесь с его смертельно медленным шагом. Время бежит быстро, только когда вы вспоминаете о прошлом. Кроме того, я стоял под часами, и перезвон их колоколов игнорировать было трудно.

Когда перезвон пошел на второй круг, ко мне вернулся более присущий мне пессимизм. Я никогда не найду Киру таким способом. Насколько мне было известно, сегодня у нее занятий не было. И я ничего не знал наверняка. Бога ради, может, она была дорогой проституткой. Я не мог вспомнить, когда в последний раз ощущал такую неуверенность в себе. Я утратил контроль над своей эмоциональной жизнью из-за портье и болтливых официанток. Я настолько далеко отклонился от изначальной цели, что сомневался в ценности своего участия. Подобные вещи, думал я, лучше оставлять крепким людям, людям, которых не так легко сбить с толку.

Я уходил вниз по спирали отрицательности, преследуемый угрызениями совести. Гнев и взрыв не заставят себя ждать. «Спасибо, папа!» – произнес я, жалея, что он меня не слышит. Осознав, что замерз, я покинул свой пост на гранитных ступенях библиотеки.

Кафетерий без труда нашелся и без карты. Я налил кофе в самый большой стакан, какой нашел. Толстая, неулыбчивая женщина за кассой покачала головой.

– В чем дело? – заскрежетал я зубами.

– Это емкость для содовой. Кофе нельзя наливать в емкости для содовой.

– Возьмите за это деньги.

– Не могу, – объяснила она. – Кофе должен быть в кофейной емкости.

– Вот пять долларов, возьмите с меня сколько захотите.

– Не могу…

– … этого сделать. Да, да, да.

Оставив кофе у кассы, я двинулся в офис декана Далленбаха. Мне не хотелось обращаться к нему за сведениями о Кире, но теперь мне казалось, что выбора у меня нет. Я ошибся.

Вот она, футах в пятидесяти впереди, за спиной – видавший виды кожаный рюкзак. Я притормозил и пристроился к группе студентов, споривших о качествах категорического императива. Ну разве гуманитарные науки не прелесть? Я надеялся, что никому из этих малышей не придется зарабатывать на жизнь своим трудом. Кира пошла дальше, пошел и я. Она уселась на третье место в третьем ряду в комнате 203 Снодграс-холла. О чем была лекция, мне за закрытыми дверями слышно не было, но я решил, что это английский язык – в той или иной форме. Слишком длинные, с сильной проседью волосы преподавателя падали на плечи его зеленого вельветового пиджака. Он расхаживал с напыщенным видом, размахивая руками, как актер, банально играющий роль Гамлета, и не отводил долгого взгляда от самой красивой женщины в аудитории. Я достаточно посещал разные курсы английского, чтобы знать, что большинство преподавателей литературы были просто-напросто несостоявшимися актерами, обладавшими эго размером с Чикаго. А может, среди них были и несостоявшиеся писатели. Размер эго остается прежним.

По окончании лекции я нырнул в соседнюю дверь и продолжил свою работу тенью. Так продолжалось до вечера. И даже вышло не так уж плохо. Мне очень понравились натурщицы в классе рисования, который посетила Кира. Когда преподаватель выставила студентов из своей аудитории, я увидел, как Кира прошла по коридору и куда-то свернула. Я не видел смысла еще наблюдать за ней. Проследив, как она посещает еще одно занятие, я ничего не докажу. Но мои сомнения не рассеялись. Я боялся поверить в очевидное – что Кира была студенткой Риверсборо. Я нуждался в небольшом независимом подтверждении.

– Простите, – обратился я к руководителю художественного класса Киры. – Можно вас на два слова?

– Конечно. – Она жестом предложила мне пройти в комнату. Преподаватель была маленькой женщиной с коротко остриженными каштановыми волосами и карими глазами с медным оттенком. Ее впалые щеки были перепачканы углем, улыбка светилась дружелюбием.

– Привет. – Я протянул руку, но женщина показала мне свои черные ладони, и мы согласились, что моего жеста вполне достаточна – Меня зовут Дилан Клейн

– Джейн Курто. Чем могу помочь вам, мистер Клейн?

– Я пишу книги, детективные романы. – Никогда о вас не слышала.

– И не вы одна. Хотите взглянуть на мое писательское удостоверение?

– Верю вам на слово, – ответила она. – Предполагается, что я талантливый художник, но никто обо мне не слышал. И у нас также нет удостоверений!

– Честно говоря, мое просрочено. Однако я имею право голоса при обсуждении дизайна обложки моей следующей книги, и мне порекомендовали одну из ваших студенток как художницу, – солгал я. – Прежде чем обращаться к ней, я бы хотел сначала услышать ваше мнение.

– А что за студентка?

– Кира Ватанабэ.

Джейн Курто с трудом скрыла свою растерянность. Не могу сказать, чтобы в глазах ее промелькнул ужас, но мне показалось, что она не просто нахмурилась.

Я прикинулся смущенным:

– Не очень хорошая, да?

– Не самый страшный вариант.

– Восхищаюсь женщинами, которые не опускаются до натянутой похвалы.

– Послушайте, мистер Клейн, я только хочу сказать, что Кира вполне компетентна. Она занимается у меня уже три семестра и сделала значительные успехи, но она не вкладывает в это душу. Я не хочу ее обидеть.

– Это будет нашим секретом. Никто не пострадает. Спасибо, – затараторил я, едва скрывая охватившее меня облегчение.

– У меня есть другие студенты, которых я могла бы порекомендовать.

– Хорошо, – заверил я Джейн Курто уже на ходу. – Если я к кому и обращусь, то только к вам.

Уходя, я сообразил, что должен был показаться мисс Джейн Курто полным дураком. Я и был дураком, очень счастливым, испытывающим облегчение дураком. Из студенческой гостиной я позвонил по платному телефону в лабораторию. Хотя я не мог бы поручиться за то, чем занималась Кира до встречи со мной, но, скажем так, звонил я уже без особой тревоги. Абсолютно равнодушным голосом сотрудник лаборатории подтвердил негативный результат. Всегда говоришь себе, что справишься с любой ситуацией, какой бы плохой она ни оказалась. Но признаюсь, в тот момент я испытал такой подъем, что готов был расцеловать прямо в губы мальчишку, который брызнул в меня перцовым спреем, невзирая на Раша Лимбау и Джо Маккарти.

В винном магазине я купил две бутылки шампанского. Яркую бутылку «Перрье-Жуэ» я намеревался разделить с Кирой. И не мог решить, что делать с другой, далеко не столь дорогой бутылкой «Корбеля». Я собирался или послать ее без записки Джейн Курто, или использовать в качестве реактивной клизмы для портье из «Старой водяной мельницы». Я думал, каким надо быть идиотом, чтобы слушать его. Люди все время путают лица. Да он, наверное, напился вусмерть на мальчишнике по ту сторону границы. Затем, как неожиданный удар в промежность, меня поразила мысль: может, портье вовсе и не ошибся. Может, он лгал мне. Я поразмыслил над тем, зачем бы ему это делать. Придется поговорить с ним об этом, когда Макклу вернется в город. Там, где дело касалось бесед, мне очень не хватало приемов Джона.

Идя по улице, я заметил синий фургончик, припаркованный через дорогу от гостиницы. Подойдя к нему сзади, я резко постучал по стеклу со стороны пассажирского сиденья. Охранник из кампуса чуть не подавился глазированным пончиком.

– Только что вернулся! – крикнул я сквозь закрытое стекло. – Вернулся раньше, чем думал.

Он попытался сделать вид, что не обескуражен моим скорым возвращением, но не смог. Трудно сохранять невозмутимый вид, когда у тебя изо рта свисает непрожеванный кусок пончика. Его партнер на водительском сиденье был значительно меньше встревожен моим появлением и показал средний палец. Уважаю таких. Он и парень с пончиком наверняка получили хороший втык за то, что упустили меня. В качестве знака доброй воли я показал им бутылку «Корбеля» и оставил ее на тротуаре.

Войдя в «Старую водяную мельницу», я продолжал действовать, как самодовольный болван. Мой приятель находился за стойкой. Отложив шпионский роман, он понимающе мне улыбнулся. Мне стало интересно, что же ему известно? Сообщений для меня не было.

– Послушай, дружище, – прошептал я, – она придет сегодня вечером. Сделай одолжение, когда она придет, направь ее сразу наверх, хорошо?

– Конечно, мистер Клейн.

– Никто сегодня не приходил сюда, не искал меня?

– Никто, – ответил он, отдавая бойскаутский салют.

Я вручил ему шампанское:

– Как думаешь, сможешь охладить его и подать наверх, когда придет моя подружка?

– Без проблем.

Чаевых я ему не дал. Все деньги, которые он собирался с меня содрать, он уже получил.

В моем номере что-то изменилось. Не могу это объяснить. В гостиничных номерах все не так, как дома. Я бы не сказал точно, куда положил грязные носки или на какой странице была развернута газета, когда я отложил ее перед сном. Не знал, что за жуки висят в углу на потолке. Не различал запахов и звуков. И кроме того, каждый день в номере делали уборку, раскладывали по местам вещи, заправляли кровать, подкручивали конец рулона туалетной бумаги. И все равно я не мог отделаться от ощущения, что в моем номере побывал кто-то, кому не следовало. Но я также думал, что к сегодняшнему дню мы колонизуем Луну.