17

Одиннадцать часов воевала Джоанна Прэтчетт, чтобы вызволить меня из камеры. Прошло еще семь, прежде чем мне позволили покинуть полицейский участок. Все равно, когда она оказалась рядом, я уже чувствовал себя по-другому.

– Господи, Кит, – воскликнула она, когда мы наконец вышли на летнее солнышко. – Я считала тебя своим самым респектабельным клиентом! Я взяла тебя для разнообразия, чтобы отдохнуть от своих подопечных из доков.

Я рассмеялся и поймал себя на том, что еще недавно мне казалось, что я уже никогда не смогу даже улыбнуться. Здорово было снова видеть Джоанну! Она выглядела довольно непрезентабельно – в джинсах и задрипанном пиджачке, – но когда схватилась с Барретом, сразу стало понятно, что ей палец в рот не клади.

– Два варианта, – безапелляционно заявила она, – либо вы предъявляете моему клиенту обвинение, либо отпускаете. И поскольку для меня несомненно, что вы не в состоянии сделать первое, следовательно, немедленно должны сделать второе.

Я попросил Джоанну позвонить Салли и сообщить ей, что не смогу прийти за Кэзи. Ей пришлось несладко, но она блестяще выполнила задание, уговорив Салли перенести мой визит на воскресенье. Мне самому такого результата нипочем бы не добиться.

– Ты не сказала…

– Что ты теперь тюремная пташка? Нет, конечно. Я сказала, что к тебе в квартиру вломились грабители, а я женщина-полицейский.

– Спасибо, Джоанна. И отдельное спасибо за то, что договорилась насчет Кэзи. Надеюсь, меня до тех пор опять не арестуют.

– Будем надеяться. Рассчитывай на меня. Даже если мне придется для этого вытащить из постели министра внутренних дел.

– Кстати, мне надо было заранее тебя предупредить. Я уже не работаю в издательстве. Меня вчера выкинули. Так что присылай счет непосредственно мне.

– Даже не думай, – прикрикнула Джоанна. – Я сдеру денежки с Фулгера по полной программе. И еще тебе причитается выходное пособие.

– Об этом ничего не было сказано.

Джоанна сделала квадратные глаза.

– Ну, ребята, вы совсем зажрались! Даже последний гастарбайтер-киприот из доков лучше знает свои права, чем ты. Так что этим мы первым делом в понедельник с утречка и займемся. Буду тебя ждать у себя в офисе.

Баррет и Кроу возобновили допрос и терзали меня еще три часа, но на этот раз в присутствии Джоанны, так что я чувствовал себя гораздо уверенней.

Их вопросы опять касались моих сексуальных домогательств, доходящих до насилия. Спрашивали, не было ли у меня других связей после развода с Салли, и выражали удивление, что ничего такого не было.

– Вы серьезно хотите нас уверить в том, что мужчина в вашем возрасте и при вашем состоянии здоровья способен воздерживаться на протяжении долгих недель? – интересовался Баррет.

Джоанна, до той минуты хранившая молчание, взорвалась:

– Лично я уверена, старший инспектор, что вы тоже на это способны.

Баррет явно смутился:

– Видите ли, мисс Прэтчетт, я женатый человек и отец двоих детей.

– Вот и я о том же, – ядовито заметила Джоанна.

Во время допроса Баррет упомянул, что у них есть ордер на обыск моей квартиры, и спросил, не буду ли я возражать, если они произведут его в мое отсутствие, воспользовавшись моими ключами.

– Иначе нам придется взломать дверь, – предупредил он.

В четыре утра Баррет вновь вызвал нас в комнату для допросов.

– Кончено, – шепнула мне Джоанна. – Вот увидишь, сейчас тебя выпустят.

Баррет и Кроу выжидательно молчали.

– Прошу вас объяснить вот это, – сказал Баррет. – Мы нашли их у вас дома.

Он выложил на стол ключи от квартиры Анны. Те самые, которые я взял на Харрингтон-гарденз.

– Что я должен объяснять?

– Каким образом эти ключи попали к вам.

– Это ключи Анны, которые она хранила у меня на всякий случай. Она мне доверяла.

Баррет скептически посмотрел на меня.

– Не странно ли, что она держала запасные ключи в доме человека, который живет чуть ли на другом конце города?

– Я уже говорил – мы были друзьями.

– Вообще-то это очень удобно. Можно приходить и уходить в любое время. Очень упрощает дело.

– Не кажется ли вам, – вмешалась Джоанна, – что пора поставить точку? Ответьте прямо: вы отпускаете моего клиента или нет?

Баррет неторопливо обернулся к ней.

– В настоящий момент мы не предъявляем обвинения.

– Спасибо, – ответила Джоанна. – Значит, он может идти.

– Пока да. Он может идти.

– Спасибо, старший инспектор. Распорядитесь, пожалуйста, вернуть мистеру Престону его личные вещи. Я думаю, ему не терпится вернуться домой и принять ванну.

* * *

Первое, что я сделал, придя домой, сбросил всю одежду в кучу прямо на пол в кухне. И голым пошел в ванную, чтобы принять душ.

На диване что-то зашевелилось.

– Кто там? – прохрипел я, и Сузи, завернутая в одеяло, привстала с дивана.

– Кит!

Не знаю, что больше ее поразило – то, что она увидела меня голым, или то, что вообще наконец меня увидела.

– Я сбежал из застенка, – я продолжал свой путь к ванной. – Точнее, меня выпустили.

– Я так переволновалась, – крикнула мне вслед Сузи, когда я открывал краны. – Я всю ночь не спала, все ждала, когда же ты вернешься. Я пробовала звонить в полицию, но они мне ничего не сказали. И вообще рычали на меня, как звери.

– На меня тоже рычали, – крикнул я в ответ, перекрывая шум воды.

– Невероятно. И мы еще содержим их как честные налогоплательщики.

Через десять минут я, надев купальный халат, наполнил два стакана – виски для себя и вино для Сузи. – Да, знаете, полицейские сюда явились после обеда. Перевернули все вверх дном. Я несколько часов наводила порядок. А потом прикорнула.

– Нам надо обо всем поговорить, – сказал я. – Только не здесь. Где-нибудь в другом месте.

– Вы подозреваете, что нас… – Сузи не закончила, прижав палец к губам.

– Вполне вероятно. Кто-то за мной шпионит, это очевидно. Так что лучше подстраховаться.

Я переоделся, и мы вышли на улицу, зашли в лавку на углу возле Баттерси Парк-роуд. Мы взяли ветчину, арбуз, помидоры и кусок зрелого камамбера, французский батон и со всем этим направились в парк. Было шесть часов, и в парке было еще полно народа, наслаждающегося предзакатным солнышком. На газонах играли в крикет, американские студенты играли в софтбол, а сосредоточенные пожилые джентльмены запускали аэропланы. Кое-где трава либо выгорела под солнцем, либо была вытоптана игроками. Облысевшие газоны покрылись едкой лондонской пылью. Вся эта картина, освещенная мягкими солнечными лучами, казалась такой мирной, такой привычно английской, и трудно было поверить, что всего пару часов назад я оправдывался в том, что я не убийца.

Мы выбрали тихое местечко под раскидистой сосной и разложили на салфетке еду.

– Знаешь, Сузи, что меня больше всего пугает? За мной кто-то охотится, а я даже не знаю, кто это. В полиции мне прямо сказали, что пользуются информацией, которую получают от человека, близкого ко мне. Поверь, это не игра воображения. Кто-то решил меня подставить.

– Кто же это может быть?

– Мы все время упираемся в одних и тех же людей. Микки или Бруно. Они вместе ушли с моих проводов, между прочим. Очень может быть, что они работают в тандеме.

– Но какой смысл? Если уж на то пошло, Бруно должен бы прижать Микки, а не вас. Он же редактор, который пропустил статью Анны про Анастасию.

– Видимо, Микки сумел вывернуться. Я говорил тебе, что он просил Бруно поговорить без свидетелей, когда мы совершали обход владений.

– Но к чему такое злопамятство? Бруно уже отомстил всем: Анна Грант убита, вы уволены. Не хватит ли? Зачем же вас с лица земли стирать?

– Чтобы разделаться со мной навсегда, так я понимаю. Чтобы быть уверенным в этом. Чтобы я уже никогда не смог вернуться к своей работе. Даже если полицейские не смогут меня засадить, все равно мне никогда не смыть пятна подозреваемого в убийстве. Легко могу себе представить, как Гомбрич лично извещает каждого потенциального нанимателя о том, что меня тягали в участок и допрашивали как единственного подозреваемого. С него станется. И кто после этого захочет иметь со мной дело? Безработных журналистов с безупречной репутацией пруд пруди. Есть из кого выбирать. Кроме того, он добавит для колеру и то, что меня обвиняли в насилии против женщин. А в наши дни это почище убийства. Мне теперь вообще никуда не сунуться. Где найти работу, чтобы рядом не было женщин? И ни одна не захочет работать вместе с потенциальным насильником. Всего один телефонный звонок: «Могу сообщить вам по секрету, что у Кита Престона проблемы с женским полом. Если он не может трахнуть женщину, он ее убивает». Больше никаких объяснений не потребуется.

– Неужели Бруно и Гомбрич настолько мстительны?

– Я рассказывал тебе свою мюнхенскую одиссею. Помнишь, как они разделались с Ником Груэном и с тем парнем, который сдуру подцепил Анастасию? Чем я лучше их?

Сузи лежала на спине, подставив лицо теплым лучам.

– Эти люди, – медленно произнесла она, – те, о которых пишут в журналах, те, которые должны вызывать восхищение читателей, при ближайшем знакомстве оборачиваются отвратительными скотами.

– Не всегда. Но часто. Я думаю, их делает такими безудержное стремление к успеху. Чтобы достичь своей цели, они забывают обо всем.

– А мне казалось, они вызывают вашу симпатию. Вы с ними обедаете, ужинаете. Дружите.

– Избавь нас, боже, от друзей, а с врагами мы сами справимся. Слыхала эту поговорку? Ты, в общем-то, права. Я слишком много времени провожу с людьми, которые не стоят уважения. Но это часть моей работы. Было частью моей работы. Теперь я в них не нуждаюсь. И они – голову дам на отсечение – тоже теперь и слышать обо мне не захотят. Безработный я им не нужен. А уж когда Гомбрич раззвонит по всему свету, какой я опасный преступник, я стану самым одиноким человеком во всем городе.

– И что вы думаете предпринять?

– А что мне, собственно, остается? Очень немного. Уеду, наверное. Может, найдется в мире кто-нибудь, кто не поверит, что я кровавый маньяк. Ой, Сузи, я так чертовски устал, что мне ни одна мысль в голову не лезет. Вот куплю самый дешевый билет на какой-нибудь остров в Тихом океане и поселюсь в хижине на океанском берегу. На полгодика, скажем. Иногда я грезил об этом, сидя за столом в офисе. Я даже подсчитал – я смогу прожить на два фунта в день.

– Извините, Кит, но через неделю вам станет скучно до смерти. Сколько можно мерить шагами пляж?!

– Ну да, и еще Кэзи. Невозможно еженедельно летать с другого конца земного шара на встречу с дочкой. Черт, я нахлебался под завязку. С того момента, как мы напечатали эту статью, я ни секунды не знал покоя. Это моя вина. И поделом мне – не надо было связываться с таким дерьмом, как Бруно Фулгер. Люди верят в могущество прессы, а на самом деле пресса абсолютно бессильна. Конечно, какое-нибудь грандиозное скандальное открытие в «Файнэншл таймс» может сделать погоду. Но не тот род журналистики, которым занималась Анна. Лучшее, что она может сделать, это изменить мнение нескольких тысяч читателей о какой-нибудь знаменитости. Но не надолго. Только до появления другой статьи. Сколько человек вспомнят, что Анна написала про Бруно и Анастасию? А ведь это было всего пару недель назад. Ни хрена нам не удалось сделать. Бруно опять на коне. Да нет, даже так: он выиграл, он теперь владеет журналом, который вызвал у него на несколько минут чесотку. А я остался не у дел. А Анна мертва. Бруно Фулгер торжествует на всех фронтах. Смеется над нами вместе с Гомбричем. Они знают, что я провел ночь за решеткой. И сейчас сидят в ресторане, отмечают это событие. Качают головами, вспоминая идиота Кита Престона, который осмелился задрать ногу на всемогущего Бруно Фулгера. Над же быть таким безмозглым щенком!

– Если вы закончили монолог, можно мне вставить несколько слов между строк? – сказала Сузи.

– Прости, я завелся.

– Да, слегка. И жалеть себя – это вам не идет. Не ваш стиль. Теперь, когда вы больше мне не начальник, я могу это сказать. Бессмысленно злиться на Бруно Фулгера. Если он убил Анну, докажите это. Это единственный способ обелить ваше имя. Выясните, как он сделал это.

– Легко сказать! А как это сделать? Мы все время ходим кругами и попадаем в тупик.

– Вы сможете. Вспомните, как мы выслеживали Микки с его дружком, чтобы выяснить, заклеена ли у него рука пластырем.

– И это мне не удалось, вот что я помню. Он держал руку в кармане.

– Но мы раскрыли тайну статьи об Анне в «Санди таймс». Если бы мы не следили за ними, мы бы не узнали, что Микки – близкий дружок Колин Бернс.

– Это ничего не доказывает.

– Господи, Кит, что за пораженческие настроения! Думайте! Должны же остаться какие-то улики. Бруно, Микки, убийство Анны, история с вами. Это все взаимосвязано.

Я лег на траву, закрыл глаза и ничего не ответил Сузи. Вдалеке послышался рев полицейских сирен, извещающих публику, что парк скоро закроется.

– Я скажу тебе, что я намерен сделать. Завтра я не буду делать ровным счетом ничего, только гулять с Кэзи. Потом, в понедельник утром, я примусь за дело. Хватит пустых сожалений. Всю свою энергию я брошу на то, чтобы очистить свое имя от грязи. У меня назначена встреча с Джоанной, мы обсудим вопрос о выходном пособии, кроме этого, никаких дел у меня нет. У меня в распоряжении целый свободный месяц. И я потрачу его с пользой. Если через месяц я не получу никаких результатов, начну сначала. Если, конечно, меня не заберут в каталажку.

Мы шли назад по проезду Принца Уэльского в сгустившихся сумерках, и теперь у нас была цель. Я всегда чувствую себя человеком, когда у меня есть план действий.

У моста Сузи остановила такси, и я проводил машину глазами, пока она не затерялась на набережной. Я начал скучать о Сузи прежде, чем она скрылась из глаз.

* * *

Салли сидела в саду, читала воскресные газеты, а Кэзи раскладывала на лужайке пластмассовые приборы для пикника.

– Папа приехал, папа приехал, – запела она, увидев меня. – Иди, садись сюда, на коврик, папа, у нас будет пикник.

– Мм, как здорово выглядит, – причмокнул я. – Это пирог с вареньем? Можно кусочек?

– Папа, ну что ты! Это же понарошку. Он несъедобный! – Она укоризненно вздохнула. – Мама, а папа думает, это взаправдашный пирог, он хотел его съесть!

Подошла Салли и поцеловала меня в щеку.

– Мне очень жаль, Кит, что ты потерял работу. Я знаю, что она для тебя значила.

– Ты уже слышала? Вот уж воистину, хорошая новость лежит, а плохая бежит.

– В газетах напечатано. Я прочла.

Я взял у нее из рук «Санди таймс» и увидел фотографию Говарда Тренча в деловом отделе. Он позировал в холле Парк-плейс, поднял большие пальцы в знак победы на фоне стенда с нашими журналами. Статья шла под шапкой: «Тренч сменяет Престона в результате кадровой перетряски». Далее было написано: «Вчера журналистский мир был потрясен новостью о том, что место 39-летнего Кита Престона на посту управляющего самого авторитетного британского издательского дома занял 52-летний Говард Тренч. Теперь он курирует «Кутюр», «Стиль» и «Светскую жизнь». Эксперт по маркетингу Тренч, ранее занимавший место управляющего конкурирующей компании «Инкорпорейтид периодиклз», был назначен лично новым владельцем Бруно Фулгером, немецким промышленником-миллиардером, который в пятницу выкупил эти издания у американского магната, занимающегося выпуском одноразовой тары и парковочным бизнесом Барни Уайсса за 140 миллионов долларов. Наш аналитик в области средств массовой информации комментирует: «Появление на Парк-плейс Говарда Тренча задаст новые темпы развития маркетинговой стратегии, которая в последнее время отставала от темпов «Инкорпорейтид». Тренч привносит свежий подход и новое мышление. Вчера вечером Тренч сказал корреспонденту «Санди таймс»: «Предстоит большая работа, и я с оптимизмом смотрю на этот новый вызов. Издания, которыми я буду заниматься, являются брэндами мирового класса, обладающими огромным потенциалом для маркетинговой инициативы и развития. Надеюсь, что в течение ближайших месяцев смогу предложить рекламодателям и читателям тотально интегрированный пакет коммуникаций». Кит Престон, – писалось далее в статье, – покинул компанию и, по-видимому, займется частным бизнесом».

Итак, мне отводили роль частного предпринимателя. Надеюсь, Бруно Фулгер понимал, что главный интерес моего предпринимательства представлял он сам.

– Когда это произошло, Кит? – спросила Салли. В ее голосе звучало искреннее участие.

– В пятницу. В пятницу вечером.

– Это было для тебя неожиданностью?

– Абсолютной. Пришел новый хозяин, и через считаные часы меня выперли. Мне, наверное, надо тебя предупредить, что мне трудно сейчас предсказать, как будут обстоять дела с материальным положением. То есть я, конечно, буду платить за дом сколько смогу, но, пока не найду новую работу, с этим будет непросто. Салли взяла меня за руку.

– Меня не это волнует, Кит. Я о тебе беспокоюсь. Ты, наверное, ужасно себя чувствуешь?!

– Как ни странно, не так уж плохо. Во всяком случае, сейчас. Может быть, шок еще не прошел. Все так стремительно произошло…

– Отдохни. Тебе нужен отдых.

– Все почему-то считают, что мне требуется отдых.

– Это в самом деле так. Послушай, не хочу навязываться, но тем не менее есть один коттедж в Хэмпшире, ты можешь там пожить, если хочешь. Он все равно пустует. Если задумаешь выбраться из Лондона, ключ лежит под камнем у черного входа. Вот, возьми – я нарисовала план, как туда добраться.

– Это что – дом Пола, что ли?

– Он в нем не живет. Это деревенский домик, в двух милях от дома Пола. Он собирается сдать его в аренду, но сначала нужно сделать ремонт.

Я взял листок и положил его в кошелек. Я не спешил немедленно стать жильцом Пола, но не хотел отвергать предложение Салли. Аргумент, прозвучавший по телефону из Нью-Йорка, был еще слишком свеж в моей памяти.

– По крайней мере, теперь тебе не придется встречаться с этими типами? – спросила Салли.

– Вероятно, так.

– Уже кое-что.

Мне всегда казалось, что наш разрыв с Салли во многом произошел из-за того, что нам часто приходилось посещать бизнес-обеды. Салли они были ненавистны. Она считала их слишком длинными, а людей, которые их организовывали, – лживыми и лицемерными. Она предпочитала оставаться дома с Кэзи. Мало-помалу она начала отождествлять скуку этих обедов с собственным мужем, который таскал ее за собой.

– Выпьешь что-нибудь? – спросила Салли.

– Ты ли это предлагаешь? – Впервые после того, как я покинул наш дом, Салли предлагала мне выпить.

Она принесла лакированную бамбуковую корзинку для бутылок со специальными отделениями для стаканов.

– Боже, – воскликнул я, – откуда такая красота?

– Откуда-то с Дальнего Востока. Претенциозная штука, но забавная.

– А что, в доме, куда ты меня посылаешь, много таких забавных штучек?

– Не дразни меня, – ответила Салли. – Это всего-навсего корзина, в которой удобно держать бутылки. Ничего больше.

Солнце вышло из-за туч и осветило сад и дома за ним. Я обратил внимание на то, что лужайка приведена в идеальный порядок. Цвели лиловые люпины, которые я посадил шесть лет назад, когда Салли была беременна. Над ними кружились белые бабочки-капустницы.

– Ты, наверное, не удивишься тому, что я скажу. Пол сделал мне предложение.

– Салли! Я так рад! Прекрасная новость. – Я подошел к Салли, сидевшей в плетеном кресле-качалке, и поцеловал ее. – Надеюсь, ты будешь счастлива с ним.

Мы оба чувствовали себя неловко. Семь лет назад в средневековой церкви в Болье неподалеку от дома матери Салли в Нью-Форесте мы дали торжественный обет быть вместе в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас. А теперь вот я поздравляю ее с новым мужем, хотя официально наш брак еще не расторгнут.

– Когда? – спросил я.

– Что – когда? Дата свадьбы зависит от тебя, от того, насколько быстро мы получим развод. А если ты имеешь в виду, когда он предложил мне выйти за него замуж, так это случилось в четверг. В тот день, когда он вернулся из Гонконга. – Он уже подарил тебе кольцо?

Салли зарделась.

– Да. Вот оно.

Она сунула руку в карман и достала огромный кроваво-оранжеватый рубин, окруженный крупными искусственными жемчужинами, оправленный в золото. Я про себя отметил две вещи: дорого и уродливо.

– Пол сделал его на заказ в Сингапуре. По собственному чертежу.

Интересно, какое из двух обручальных колец больше нравится Салли. Может быть, то, что я выбрал для нее в ювелирном магазине «Лаки Плаза», пришлось ей не по вкусу, и наш брак был обречен с самого начала. Во всяком случае, оно совсем не было похоже на сингапурское. Но откуда мне было знать ее вкус? Женитьба была для нас просто очередным естественным шагом в развитии наших отношений. Мы встречались уже более года, оба были в достаточно зрелом возрасте, а Салли оказалась первой женщиной, которую я мог всерьез рассматривать в качестве возможной жены. Привлекательная без вульгарности, уравновешенная, любящая детей, она была именно той девушкой, на которых женятся. Не предложи я ей руку и сердце, очень скоро нашелся бы другой претендент. Поэтому я пригласил ее во французский ресторан и без затей предложил выйти за меня замуж. В результате мы стали такой же супружеской парой, как и все наши друзья.

– А Кэзи в курсе? – спросил я.

– Нет, я тебе первому сказала. Даже моя мама еще ничего не знает. Кит, тебе может показаться странной эта идея, и ты можешь отказаться, но мы подумали, что лучше тебе самому сказать об этом Кэзи. Мне кажется, так будет менее болезненно и более естественно. Как будто это наше общее решение, обычное семейное дело.

Себе на удивление, я легко согласился выполнить эту миссию, и мы пошли к машине Салли, чтобы взять оттуда детское сиденье и перенести в мою. Я вспомнил, что «БМВ» мне придется вернуть компании. Машина мне не принадлежала.

Мы переехали мост и остановились возле итальянского ресторана на Кингс-роуд, где привечали детей. Заказали спагетти, хлебные палочки и кока-колу.

– Кэзи, – заговорил я, тщательно выбрав момент. – Кэзи, ты ведь знаешь Пола, маминого друга?

Кэзи замерла и неожиданно посерьезнела. Несмотря на предпринятые мной усилия девочка каким-то шестым чувством поняла, что я собираюсь сообщить ей нечто серьезное.

– Тебе нравится Пол? – выпалил я.

Она подумала, прежде чем ответить.

– Да, он мне нравится, папа. Он обычно очень милый, но иногда делается грубый. Например, по утрам, когда я поднимаюсь наверх в мамину спальню, а он уже там, и тогда мамочка говорит: «Уходи, Кэзи, еще слишком рано», а Пол говорит: «Да-да, слишком рано, иди сейчас же в постель».

– Понятно.

– А еще Пол сказал, ты знаешь, у нас маленький телевизор в кухне, его мама смотрит, когда гладит белье, так вот Пол сказал: «Давайте поставим маленький телевизор в комнату Кэзи». Теперь по утрам я могу включать его сама и смотреть «Пауэр рейнджерс», пока большая стрелка не покажет двенадцать, а маленькая восемь. Тогда мне разрешают пойти в мамину спальню».

– А что ты скажешь, Кэзи, если дядя Пол и мама поженятся?

– Они не могут пожениться, – засмеялась Кэзи. – Вы же с мамой уже поженились!

– Видишь ли, мы вот подумываем, не разжениться ли нам, и тогда мама сможет выйти замуж за Пола.

– Но… она не может. Потому что ты-то не женишься ни на ком. И будешь один.

– Знаю, лапа. Но, может, я когда-нибудь тоже женюсь на ком-нибудь другом.

– Хорошо, папа. Давай мы с тобой поженимся.

– Вряд ли это возможно. Папы не могут жениться на своих дочках.

– Не понимаю почему. Тогда бы ты пришел к нам домой и мы бы опять жили вместе. Мы бы жили в моей комнате, а Пол пускай живет в маминой. Плохо разве?

 

18

Я проснулся ровно в шесть утра и сварил крепкий кофе. Заснул я поздно, все пытался разработать грандиозный план. Точнее, думал, как вообще к нему подступиться, к этому плану.

Часам к трем-четырем меня охватило уныние. Ну как мне выйти на след убийцы? Как бы я ни относился к старшему инспектору Баррету, но работал он профессионально, методично, к тому же за ним стояла целая свора полицейских и всякие там эксперты-криминалисты. А я пока никак не преуспел на детективном поприще. Слежка за квартирой Микки на Ноттингем-стрит кончилась ничем, а попытка проникнуть в замок Фулгерштайн и вовсе привела к тому, что меня самого поймали в капкан.

Однако к рассвету меня осенило. Я обещал Сузи, что за месяц управлюсь, и надо было выполнять обещание. Если мне не удастся бросить все свои силы на поиски убийцы Анны, я сам попаду в большую беду. Пока что дело обстояло так: либо полиция арестует меня как убийцу, либо следствие заглохнет. С моей точки зрения, оба варианта, что называется, были хуже. Как ни кинь, если убийца не будет найден, со мной покончено.

Был еще один фактор, который меня подстегивал. Я страшно разозлился. Мысль о том, что убийца Анны свободно гуляет на воле, приводила меня в ярость. Меня бесило, что в этой ситуации никто не собирался отомстить за смерть Анны. Единственным человеком, кому она действительно была небезразлична, кроме, конечно, ее матери, был я, главный подозреваемый.

Я всегда старался быть объективным. С этим согласились бы даже мои враги. На Парк-плейс у меня создалась репутация человека, который всегда пытается разобраться в новых обстоятельствах с учетом интересов каждой стороны. А это довольно редкая вещь в нашем деле. Двадцать лет я проработал в среде, где все время приходится балансировать, то и дело рискуя свалиться в пропасть. Или, если повезет, вознестись на вершину успеха. Это было похоже на дирижирование оркестром, который исполняет партитуру, написанную исключительно в басах и самых высоких нотах.

Объективность вошла у меня в привычку. Я всегда признаю свои ошибки. Но я знаю и свои сильные стороны. Я умею решать задачи: целеустремленно, пунктуально, тщательно. Всему этому меня научило мое ремесло. С головой засыпанный противоречивыми данными, я анализирую их, делаю выводы и формулирую на хорошем английском языке. Когда мой отец занимался нефтяным бизнесом и мы жили на Ближнем Востоке, он показывал мне, как разбираться с докладами геологоразведчиков и их лоббистами-арабами. Мне тогда было лет одиннадцать. Отец за час просматривал стопку бумаг, делая на полях пометки цветными карандашами. Красный означал преувеличение, синий – неправдоподобие, желтый – сомнительность и т. д. «В каждом таком докладе содержится скрытый умысел, который мешает подобраться к истине, – говаривал отец. – Выяви этот замысел и разрушь его. А потом делай свой вывод».

Я подвинул стол в середину комнаты, сбросил с него все лишнее, открыл блокнот и написал два имени: Бруно Фулгер и Микки Райс. Потом добавил третье: Эрскин Грир. Подозреваемые. Потом написал следующее.

БРУНО ФУЛГЕР. 49 лет, немецкий промышленник, владелец «Фулгер АГ». Проживает: замок Фулгерштайн, Мюнхен, также: Париж, Сент-Мориц, Антибы, Манхэттен, Ньюпорт, Барбадос. Родители: Дитрих Фулгер, стальная и угольная промышленность, симпатизировал нацистам. Мать – Рената, ничего не известно. Гражданское состояние: разведен после двенадцати лет супружества с Анастасией, невротичкой, светской дамой. Источники существования: значительные, частная компания, тяжелая промышленность, страховая компания, фармацевтика, издательское дело. Характер: безжалостный (история Ника Груэна о текстильщике в Комо, которую рассказал Гомбрич), считает себя недосягаемым (по крайней мере, в Мюнхене), бабник – но импотент? (по словам Минны Васс).

Мотив для убийства Анны: уязвленная гордость. Анна открыла скрываемые им стороны жизни. Несостоятельность в постели, связи с проститутками, нежелание или невозможность удовлетворять сексуальные потребности молодой жены, натравливание на нее адвокатов, введение в заблуждение судебных органов, используя подставных свидетелей. Нельзя недооценивать также завышенную самооценку как лица, принадлежащего к кругу самых богатых людей мира.

Возможности для убийства: в Лондоне в пятницу вечером перед убийством (фотография у «Коннота» в утро публикации статьи Анны). Выехал в воскресенье в Сент-Мориц и, видимо, провел уик-энд в Лондоне.

Вероятность совершения убийства своими руками: возможно, но маловероятно. Достаточно богат, чтобы нанять людей («У него все решают деньги» – Анастасия).

Доступ к криминальному миру: широкий. Рудольф Гомбрич как посредник. Также охранники из Фулгерштайна. Один из тех, кто следил за мной в Баттерси-парке и за моей квартирой в день накануне убийства, определенно принадлежит к охране Фулгера.

Закончив с Фулгером, я решил немедленно приступить к другим подозреваемым. Мне хотелось оценить и сравнить их мотивы и психологические портреты.

МИККИ РАЙС. 43 года. Главный редактор «Светской жизни». Проживает: арендует квартиру, Мэрилибоун. Родители, происхождение: неизвестно. Гражданское состояние: неженат, гомосексуалист. Источники существования: никаких, кроме зарплаты и представительских. Характер: живой, завистливый, ненадежный, карьерист, видимо, мстительный (инстинктивно вымещает обиды на подчиненных).

Мотив для убийства Анны: зависть к ее репутации, звездному статусу и т. д. Беспокойство о том, что она может занять его место редактора. К тому же после острой статьи Анны об Анастасии и публикации ее фотографии на обложке ему был закрыт путь в европейскую богему. Его ненависть к Анне установлена (Кэрол Уайт о его негативных цитатах в статье в «Санди таймс»). Возможность для убийства: живет в Лондоне, редко его покидает. Из трех подозреваемых он вероятнее всего мог прийти к Анне в дом, не вызывая подозрений.

Вероятность совершения убийства своими руками: возможно. Если в деле участвовал второй человек, могла ли полиция заметить его следы? Если да, то почему они продолжают преследовать меня? Физическая сила: мог ли Микки задушить Анну? (Замечание Сузи о том, что безумцы переживают прилив невероятной силы.)

Доступ к криминальному миру: очень вероятен. Гомосексуальные круги, связь с маргиналами, «кожаные» клубы и т. п. (Микки – один из двоих, которые вошли в квартиру Анны, когда там был я?)

И, наконец:

ЭРСКИН ГРИР: 63 года. Магнат. Председатель «Грир корпорейшн». Проживает: Гонконг, Лондон (Гайд-парк гейт), Багамы (Нассау, Лайфорд Кей). Родители: отец – старший менеджер компании «Джардин Мейтсон», Гонконг; мать – Элспет, старшая дочь чайного плантатора Ассама. Гражданское состояние: неженат, активный гетеросексуал. Средства существования: значительны: авиалиния, торговые поставки, отели. Бабник (Анна: «Ему ни одна женщина не откажет»), наверное, аморален. Особые отметки: увольнение отца Сузи в момент крещения его дочери, отказ выплатить выходное пособие.

Мотив для убийства Анны: подготовка очерка о нем, возможная публикация данных о его торговле оружием (пусть и в прошлом). Альтернативная версия: сексуальная связь с Анной (нежелательная с ее стороны?), которая обернулась ссорой, приведшей к непреднамеренному убийству?

Возможности для убийства: определенно находился в Лондоне около пяти часов в субботу. И большую часть следующей недели (Минни Васс видела его дважды). После этого вероятнее всего вылетел смотреть поло в Палм-Бич, как и планировал.

Вероятность совершения убийства своими руками: маловероятна, кроме момента сексуальной связи. Способен нанять исполнителя для грязной работы.

Доступ к преступному миру? Неизвестен.

Покончив с раскладкой, я несколько раз перечитал все три резюме. Кроме Микки, которого я прекрасно знал по совместной работе, прочие два оставались для меня фигурами туманными. У каждого был мотив, повод и возможность для убийства. Из всех троих Бруно казался мне самым подозрительным, но его имя я уже упоминал Баррету, и это не возымело ни малейшего эффекта. Честно говоря, с тех пор никаких улик у меня не прибавилось.

Задача вырисовывалась предельно ясно: надо выяснить все детали их передвижений в то воскресное утро. Пока что я не знал практически ничего. Микки я видел в последний раз в пятницу вечером, когда мы пили у меня в офисе. У меня не было никакой зацепки, чтобы выяснить, где он находился весь уик-энд. То же самое касательно Бруно. Что до Эрскина, он вполне мог провести остаток субботы и все воскресенье на Гайд-парк гейт или поехать погулять за город. Если его алиби могла подтвердить только карлица-филиппинка, я в тупике.

В десять утра я сел на телефон, начав с «Таземка-архив» в Голдерс-грин, одного из немногих агентств, которое высылает по факсу газетные вырезки в кредит. Я запросил все, что у них было по Фулгеру, Райсу и Гриру за пятнадцать последних лет.

Через двадцать минут из факсовой машины пошла информация. На первой странице значилось: «1 из 137». Да, на «Таземку» можно положиться. Я подождал, пока выйдет первая вырезка: «Наследник Фулгера женится на манекенщице Анастасии», датированная апрелем 1983 года. Фотография девятнадцатилетней, похожей на мальчишку, Анастасии, позирующей в студии Кристиана Диора, подала мне мысль. Если Бруно действительно организовал несчастный случай для ее текстильного дружка в Милане, должны остаться свидетели. Они должны были заподозрить Бруно в том, что именно он стоял за этим происшествием, иначе откуда бы слухи дошли до Ника Груэна. По крайней мере, кто-то должен был взять в свои руки этот текстильный бизнес, и он наверняка смог бы мне кое-что поведать.

Если бы мне удалось навести полицию на след Бруно, то она ослабила бы свой натиск на меня. Как бы то ни было, можно попробовать публично скомпрометировать его.

Ника Груэна в офисе не было, но его секретарша неохотно согласилась дать мне его контактный телефон в Лейпциге.

– Ник? Это Кит.

– Надеюсь, ты звонишь не за тем, чтобы потребовать сдачу – ты слишком щедро откинул в харчевне и умчался.

– Мне нужна твоя помощь.

– Сейчас угадаю: номер телефона венеролога. Ты там что-то насчет Анны Грант вякал.

– Заткнись, Ник. Помнишь, ты за обедом упомянул про итальянского любовника Анастасии Фулгер, которого Бруно Фулгер придавил? Не вспомнишь, откуда ты это узнал? Каким ветром это до тебя донеслось? Может, наводку дашь?

Ник вдруг заговорил в непривычном для него серьезном тоне.

– Сейчас не самый удачный момент для такого разговора. Тут полно народу. Мы ведем переговоры о совместном предприятии на базе старого завода в бывшей ГДР с частным сектором, компанией «Фулгер АГ».

– Попробуй ответить как-нибудь нейтрально.

– Что касается первой вещи, о которой ты упомянул, так об этом все знают. Не помню точно, кто мне первым сказал. Насчет второго. Тут я ничем не могу тебе помочь. Извини, брат. Может, тебе стоит поискать в модельном бизнесе в Италии. Уж тебе-то это не составит труда. Сам бог велел.

– Спасибо и на том, – ответил я, но он уже бросил трубку.

Я набрал номер редакции «Кутюр», чтобы поговорить с Луэллой Ренуфф-Джонс, и меня приятно удивила телефонистка, которая без всяких расспросов немедленно соединила меня. Неужели телефонистки запоминают все голоса? Это заслуживает уважения.

Референт Луэллы сказала, что она не может подойти – идет совещание, – но через пять минут Луэлла сама мне перезвонила.

– Прости, что не смогла сразу взять трубку, Кит, нас позвали наверх на промывку мозгов. Говард Тренч почти целый час читал проповедь. Поставил нам на вид, за то что его жена ничего не может найти в «Кутюр» по своему вкусу.

– Послушай, Луэлла, ты знаешь итальянский модельный бизнес как свои пять пальцев. Мне надо кое-что разузнать. Помнишь, примерно год назад в автокатастрофе в Милане погиб крупный текстильный промышленник? Ты не знаешь его имени и как называется его компания? Он жил в Комо.

– Я знаю этот случай, но без подробностей, – тут же среагировала Луэлла. – На обеде во время последней миланской Недели моды его при мне обсуждали, но я не вникла. Тебе это срочно нужно?

– Очень. Если, конечно, тебя не затруднит.

– Можешь на меня положиться. Ты дома? Я перезвоню через часок. Кстати, – добавила она, – зачем тебе это понадобилось? Ты что, собираешься заняться модой?

Я рассмеялся:

– Вот так слухи и рождаются.

– Ладно, храни свою тайну, я не любопытна. Потом поговорим.

Из факсового аппарата вылезли последние страницы послания. На полу громоздился толстый рулон, напоминающий кухонные полотенца. Я подобрал его, и мне сразу же бросились в глаза несколько фотографий Микки. Я такого еще не видал. Микки был с головы до ног одет в кожу и обвешан цепями. Чем хороша «Таземка», так это тем, что делает вырезки из всех печатных изданий без разбору. Эти фотографии, очевидно, появились в малотиражном таблоиде «Факел», который распространяется в клубных кругах. На одной из них Микки был снят с совсем зеленым безволосым японским парнишкой. Подзаголовок гласил, что встреча имеет место в клубе «Ледяной дом по четвергам». Микки, редактор журнала «Светская жизнь», фигурировал как мелкая сошка в звездном мире. В тексте далее сообщалось, что он – постоянный посетитель клуба.

На четвертой фотографии я узнал его. Тут уж ошибки быть не могло: лысый череп, бакенбарды и остроконечные усы. Тот самый тип из бассейна. На фото он стоял рядом с Микки и обнимал его мускулистой рукой. Из-под кожаного жилета на подмышке курчавились темные волосы.

Под снимком было написано: «Редактор «Светской жизни» Микки Райс с Джексоном Чолком».

Я несколько минут внимательно изучал фотографию. И чем дольше я в нее вглядывался, тем больше убеждался в том, что Джексон Чолк был тем самым вторым парнем на крыше. Фигура точно была его. Микки из-за одинаковой кожаной одежды казался родным братом этого Джексона. На заднем плане неотчетливо виднелись еще какие-то ребята, танцевавшие в кожаных масках и с собачьими ошейниками.

В лондонской телефонной книге значилось сто восемнадцать абонентов с фамилией Чолк. Имена пятнадцати из них начинались на букву Д. Пятеро из них сняли трубку, но звали их не Джексонами. И ни про какого Джексона Чолка они не слыхивали. Один раз подключился автоответчик, но он говорил женским голосом. Осталось еще девять номеров, но пришлось ждать, когда их владельцы вернутся домой с работы.

На случай, если кто-либо из них откликнется на имя Джексон, я заготовил версию, что звоню из мэрии с целью уточнения списка избирателей. В любом случае беседовать с ним в мои планы не входило. Мне нужен был лишь его адрес.

Мне позарез нужно было выяснить мотив, который заставил Микки и Джексона вернуться в квартиру Анны на Харрингтон-гарденз через два дня после убийства. Предположим, что Микки, один или в компании с Джексоном, явился в воскресенье утром к Анне и задушил ее. Нетрудно представить, что он исступленно боялся, что в связи с падением тиражей журнала почва начинает уходить у него из-под ног. Потеря работы означала для него не только лишение общественного статуса, но и ущемление сексуальных интересов, потому что охочие до знаменитостей юные гомосексуалисты тянулись к нему в надежде завязать выгодные знакомства. Ясно как божий день, что Микки сам по себе интереса для них не представлял. Понятно, что в его помраченном сознании Анна представала как самая большая угроза его благополучию и растравляла его паранойю.

Однако зачем понадобилось ему, бесследно исчезнув с места преступления, с риском для себя вновь туда вернуться?

Те двое опустошали ящики письменного стола Анны. Что такого важного могло в них содержаться, что заставило этих подонков рыскать по квартире, которая находилась под наблюдением полиции?

Может быть, Анна собирала компромат на Микки? Маловероятно. Что такого могло быть в его жизни, что произвело бы громкий эффект при обнародовании? Кому он нужен, этот Микки, кроме своих дружков? Да и не в ее стиле это было; однополая любовь совсем не входила в круг ее интересов.

Напрашивался другой сценарий. Допустим, уже тогда Микки тесно сотрудничал с Бруно Фулгером. Сам Бруно или его подручный Гомбрич позвонил ему домой в субботу, сразу после выхода в свет журнала с фотографией Анастасии, и предупредил, что, если он не отыграет эту историю назад, ему не поздоровится. Тогда Микки либо помог наемникам Бруно проникнуть в дом Анны на Харрингтон-гарденз – он мог просто назвать свое имя по домофону – и предоставить им выполнить грязную работу, либо взял ее на себя. Гомбрич, предварительно выяснив, что в моей квартире никаких нужных им документов не имеется, решил, что записи с интервью Анастасии находятся в доме Анны. И велел Микки и Джексону отыскать их и представить ему.

Вот это выглядело очень вероятным. Тем не менее и эта версия не объясняла исчезновения компьютера Анны, который пропал после убийства.

Однако то, что они унесли из квартиры на Харрингтон-гарденз, можно было восстановить. Конечно, не саму магнитофонную пленку; ее-то Гомбрич наверняка спрятал в надежном месте. Но оставались какие-то черновики, наброски, выписки. И это следовало уничтожить, хотя что-то подсказывало мне, что Микки не торопился; в его письменном столе в офисе хранился всякий хлам, и его авгиевы конюшни не чистились с первых дней вселения хозяина. Он ничего не выбрасывает. Если так, то где могли находиться эти бумаги? В его квартире в Мэрилибоуне? Возможно. Впрочем, Микки не дурак, он же понимает, что может оказаться в списке подозреваемых. Скорее всего они спрятали бумаги у Джексона. Микки уверен, что ни одна живая душа не подозревает о существовании в его жизни этого дружка. Только случайная встреча в бассейне да факсовая ксерокопия снимка из «Факела» протягивали между ними ниточку.

Итак, задача ясна: мне надо выйти на след Джексона Чолка.

Зазвонил телефон. Это была Луэлла.

– Кит? Могу похвастаться: информация у меня в руках. Этого человека звали Массимо Мадзелли. Он возглавлял компанию, которая называется ГТМ – «Группо Тессуто Мадзелли». Кстати, довольно большую. Они выпускают ткань для Ферре и Черрути. Алессандро погиб в ноябре прошлого года. Какой-то сумасшедший въехал прямо на тротуар, на полной скорости. Никто из тех, с кем я говорила, не знает подробностей. Полиция так никого и не арестовала. Ходит слух о следе мафии.

– А что случилось с компанией? Кому она перепала?

– Его дочери Маручче. Она и до этого несчастья работала с отцом. Она возглавила фирму. У меня есть ее телефон, если тебе нужно.

– Спасибо, Луэлла.

Я набрал номер в Комо и попал в офис Маруччи Мадзелли. Владелица фирмы находилась в Милане и должна была вернуться вечером. Я оставил свой номер телефона, но никакого сообщения передавать не стал, сказал, что перезвоню утром.

Было половина первого, я проголодался. От шестичасового чтения факсов и телефонных звонков голова у меня шла кругом. Я оделся и пошел в паб у моста Принца Альберта, на углу Парк Гейт-роуд, купив по дороге «Файнэншнл таймс». Надо мной синело безоблачное небо, сквозь подошвы туфель ощущалось, как раскалился асфальт. На Хестер-роуд какая-то мамаша вместе с ребятишками мыла окна на первом этаже дома. Странно было идти в джинсах и рубашке-поло в понедельничное утро. Я как раз расплачивался за пиво и сандвич, когда мой взгляд упал на список заголовков на первой полосе газеты: «Корпрорация Грира готова приобрести компанию «Федерейтид». Стр. 12».

Я развернул газету на указанной странице и прочитал, что корпорация Грира «достигла принципиального соглашения» о контролирующем положении в компании «Федерейтид Авиэйшн» с капиталом в полтора миллиарда фунтов стерлингов (то есть в два миллиарда триста миллионов долларов, считая в американской валюте). «Мы заручились согласием очень значительного числа акционеров, которые приняли наше предложение повысить стоимость акции до 7.10 пунктов в случае приобретения нами контрольного пакета», – заявил пресс-атташе «Грир Аэроспейс». В конце статьи сообщалось, что результат договоренностей вряд ли замедлит себя ждать, имея в виду деловые качества представителей корпорации Грира.

И тут меня осенило. Преемник «Федерейтид». Конечно же, Эрскин Грир никак не мог допустить, чтобы Анна высунулась со своими откровениями насчет его торговли оружием в «Мире мужчин», это было бы для него роковым препятствием в бизнесе. Да что там – это подорвало бы его деловую репутацию на веки вечные. Если бы обнаружилось, что он продавал ракетные установки вьетконговцам, то как пить дать, американская администрация не оставила бы ему ни малейшего шанса для приобретения «Федерейтид». «Нью-Йорк таймс» разразилась бы скандальной редакционной статьей, у штаб-квартиры «Федерейтид» в Хьюстоне и в Вашингтоне прошли бы демонстрации и пикеты. Конгресс вызвал бы его на слушания. Конечно, «Федерейтид Авиэйшн» – это не «Кока-кола» и не «Форд Моторс», но тоже не последняя спица в колеснице – как-никак, американская компания. Разве можно допустить, чтобы она попала в руки подобного человека? Да администрация разорила бы его на судебных тяжбах и заставила выплатить баснословную компенсацию в пользу погибших во Вьетнаме военных.

Для Эрскина Грира покупка «Федерейтид» – ключевой момент в деловой карьере, возможность втереться в большую игру американского бизнеса. Он прибрал к рукам лакомый кусок на Дальнем Востоке. Ему стукнуло шестьдесят три. Пришла пора проявить себя на другом конце шарика.

Теперь все стало на свои места. Анна сумела усыпить бдительность Эрскина и заставила развязать язык. Он дал ей интервью. Она пришла к нему в дом на Гайд-парк гейт и покорила своим обаянием. Он распетушился, пожелал предстать перед ней во всей красе и потерял всякую осторожность, не желая разочаровать. И когда он совсем растаял, она ловко ввернула вопросец насчет торговли оружием. Приперла его к стенке: «Вы продавали оружие Вьетконгу во время вьетнамской войны?» Он мог бы впоследствии отрицать это. Он мог бы натравить на нас свору адвокатов, угрожая судебным преследованием, если его беспечное признание появится на страницах печати. Он не сделал этого. Амбиции взяли верх. Он покорно признался, и Анна записала его признание на пленку. Эрскин Грир снабжал вьетконговцев ракетными установками. Это было довольно компрометирующее признание даже для самого обыкновенного обывателя. Для человека, желавшего войти в американский бизнес, это было бомбой с часовым механизмом, который уже начал отсчет времени.

Мотив для убийства у Грира был ничуть не менее основательный, чем у Бруно или Микки. И, возможно, даже более веский. Чтобы приблизить вожделенный миг покупки контрольного пакета такого масштаба, Гриру пришлось потратить не один миллион зеленых, оплачивая услуги промышленных шпионов и юристов. И все это могло полететь ко всем чертям всего лишь из-за какой-то идиотской статьи в журнале. Через пару часов после выхода в свет «Мира мужчин» с его признаниями цитаты из интервью разойдутся по всему свету и станут достоянием общественности в Америке, Англии и Гонконге.

Итак, мотив не оставляет сомнений. Правда, пока мне еще ничего не было известно насчет готовности Эрскина Грира пойти на убийство. Насколько я мог судить, его компании были вполне респектабельными. Некоторые из моих однокашников нашли в них работу в Гонконге – там с удовольствием привечали выпускников престижных английских университетов. Вернувшись домой, я опять перечитал вырезки, присланные мне по факсу. Там было много всякой информации; шесть лет назад он приобрел сеть отелей «Гостиница Счастья», купив ее у тайских инвесторов; это дела не проясняло. В 1982 году компания «Грир Стар» стала первой, которая основала постоянные представительства в Шанхае и на Тайване. Еще раньше, в конце семидесятых, его «Трансазиатские Авиалинии» обошли «Кэтей Пасифик» и «Бритиш Каледониан», выиграв тендер на юго-восточные маршруты, и газета «Саут Чайна морнинг пост» откликнулась на это статьей, в которой с восхищением писала о невероятной способности Грира лоббировать свои интересы. Одна вырезка привлекла мое внимание. В очерке, опубликованным в «Истерн экономик ревью» журналист смутно намекал на какие-то слухи о Грире, разошедшиеся в местной китайскоязычной прессе, но ничего конкретного не упоминал.

Я записал себе имя этого журналиста – Брюс Макфолл – и позвонил в международное справочное бюро. Я запросил два номера: редакционный телефонный номер журнала и домашний Брюса Макфолла. Разница во времени между Гонконгом и Лондоном составляет восемь часов; значит, там уже десять вечера, так что вряд ли редакция еще работает. Если Макфолл по-прежнему служит в Гонконге, стоит попытаться застать его дома.

Через три минуты в моей телефонной трубке раздались гудки с другого конца провода.

– Алло? – произнес мужской голос с австралийским акцентом.

– Брюс Макфолл?

– Кто его спрашивает? Друг или враг? – засмеялся абонент.

– Меня зовут Кит Престон. Я звоню из Лондона. Я пишу статью об Эрскине Грире и собираю материал. Мне попалась ваша статья. Я подумал, что вы можете мне помочь – конфиденциально, конечно.

– Поверьте мне, дружище, – отозвался Брюс, перестав притворяться, что это не он, – вы можете цитировать меня или даже вытатуировать мои слова на вашей сраной заднице. Про Грира можно много чего порассказать, только не на этом чертовом острове.

– Вот как? И что же именно?

Брюс неожиданно посерьезнел.

– Как, вы сказали, называется ваше издание?

– Э-э… «Мир мужчин». Это английский мужской журнал.

– Встречал. Фигню всякую печатаете. Платят прилично?

– Так себе.

– Может, я вам как-нибудь чего-нибудь накропаю. Надеюсь, вы приютите у себя старого изъезженного мерина.

– Да, конечно. Очень может быть. Так вы хотели мне что-то рассказать про Эрскина Грира, – мягко напомнил я. У меня не было особых надежд получить нечто полезное из его уст.

– Про Грира? Да, было дело. Ну что я могу тебе поведать, дружище, кроме того, что он большой ходок по части желтожопых куколок? Тут, конечно, никто ему не судья. Флаг ему в руки. Я-то предпочитаю белых бабцов и покрупнее, но, говорят, китаянки больше понимают в любви.

– У него есть какая-нибудь постоянная подружка? – Я надеялся, что он назовет имя дорогой любовницы.

– Бывали, – ответил Брюс. Слышно было, как он откупоривает новую бутылку. – Целая куча. Я насобирал все их имена для своего очерка в «Ревью», но весь список отправили в корзину. Никто здесь не напечатает ни строчки про Грира, пока он не сдохнет. Ни хрена. Кроме, конечно, китайских газет. Они все про него знают, всю подноготную. Все его грязное белье перетряхнули.

– Какое белье?

– Послушай, дружище, – продолжил Брюс. – Ты, может, расположен болтать всю ночь, а меня уволь. Если ты хочешь вести расследование насчет Эрскина Грира, лучше всего приехать сюда. Поработай ножками. Пошевели задницей. Белых не тереби, пустой номер. Прижми китайцев. Если наткнешься на такого, который пожелает с тобой поболтать, ты попал в десятку.

– А о чем надо спрашивать?

– А про бизнес Грира. Тот, про который не прочитаешь в «Фар истерн экономик чертовом ревью». Я ответил на твой вопрос, дружище?

И он повесил трубку.

* * *

Офис Джоанны на Хай Холбурн совсем не похож на юридическую контору. Сначала, как только мы ее наняли, это меня расстроило. Я представлял себе диккенсовские особняки с дубовыми панелями и металлическими стеллажами. Вместо этого я увидел хилые пластмассовые переборки и дешевую скандинавскую мебелишку. Я сказал Джоанне, что это больше походит на районное управление социального обеспечения, чем на ведущую юридическую службу.

– Принимаю как комплимент, – живо ответила Джоанна. – Так и должны выглядеть наши конторы. Мы здесь для того, чтобы решать проблемы, а не задушевные беседы вести.

Джоанна сидела в своей пластмассовой коробке и заканчивала обед – кусок эмментальского сыра и сандвич с помидором.

– Смотрите, кто пришел! – воскликнула она, вскочив со стула, чтобы приветствовать меня. – Только посмотрите на него! Да ты просто расцвел! Вот что значит хороший сон в собственной постельке. Знаешь, что я тебе скажу, Кит? Мне кажется, каталажка – это не в твоем стиле.

– Повтори это старшему инспектору Баррету.

– Не беспокойся, обязательно повторю. Прямым текстом. Не обещаю, что они вновь тебя не арестуют, но в следующий раз я буду стоять на ушах и немедленно явлюсь, чтобы держать тебя за ручку.

– Я вот о чем подумал, – прервал я ее. – А тебе вообще позволено защищать мои интересы? То есть тебя ведь взяли на работу в журналы. А ты собираешься отсуживать у них мои деньги. Это не противоречит договору?

– Мне эта мысль тоже приходила в голову. Ты прав, так и есть. Обвинение в убийстве останется на мне, тут без проблем. А насчет вытягивания денежек из фирмы – это, правда, не тот профиль, который мне нарисовали в контракте. Так что, если не возражаешь, я передам тебя с рук на руки одному моему коллеге, Роберту Остлеру, он хороший парень, надежный, не бойся. Если я честная, то он честней меня.

– Отлично, как скажешь. Спасибо.

– В сущности, мы будем работать с ним на пару. Но говорить по телефону и ставить подпись на бумагах будет Боб, чтобы никто не зацепился. А вообще-то неизвестно, как пойдут дела при новом режиме на Парк-плейс. Может, нас тоже выкинут под зад коленкой.

В комнату вошел Боб Остлер. Он снял копию с оригинала письма по найму от Барни Уайсса. Я с трудом обнаружил его в ящике кухонного стола, между квитанций и гарантийными талонами на микроволновку и холодильник.

Письмо состояло из четырех строчек, напечатанных на фирменном бланке «Барни Уайсс Ло Компани, Инкорпорейтид» и подтверждало мою должность, зарплату и срок договора – один год.

– Ну что ж, – сказал Боб, – все ясно. Преимущество лаконичности состоит в том, что она не оставляет места для казуистических лазеек.

Боб Остлер мне сразу понравился. Внешне он выглядел неказисто и непрезентабельно в скучном черном в полоску костюме, но его приятные манеры искупали все. Ему было слегка за сорок, и виски уже посеребрила ранняя седина.

– Самое сложное – выяснить, насколько компания «Фулгер АГ» выполняет свои джентльменские обязательства по контрактам. Хочется верить, что выполняет. В таком случае им от нас не уйти.

– Вы будете писать Фулгеру, чтобы он разъяснил? – спросил я.

– Зачем же писать? Давно изобрели телефон. Вот им и воспользуемся.

Боб пододвинул к себе телефонный аппарат Джоанны и снял трубку.

– Какой номер? – спросил он.

Я назвал знакомые цифры на Парк-плейс.

– Как зовут того типа, который сел в ваше кресло?

– Говард Тренч.

– Пожалуйста, соедините меня с Говардом Тренчем.

Слышно было, как Сузи берет трубку.

– Офис Говарда Тренча.

По ее тону я понял, как противно произносить ей эти слова.

– Будьте любезны, могу я поговорить с мистером Тренчем? Это Роберт Остлер из юридической фирмы «Прэтчетт и компания».

– Мистер Тренч на совещании, к сожалению. Могу я узнать ваш номер, чтобы мистер Тренч вам перезвонил?

– Боюсь, что нет. У меня юридический вопрос.

– Минуточку. Попробую вас соединить.

Меньше чем через минуту в трубке раздался раздраженный голос Тренча.

– Добрый день! Насколько я понял, у вас срочное дело, которое не терпит отлагательств. Должен сказать, что сегодня я первый день в должности.

– Я осведомлен об этом, мистер Тренч, – вот почему я вынужден действовать так стремительно. Вы, очевидно, отдаете себе отчет в том, что нарушаете закон уже самим своим присутствием на этом месте. Наш клиент, мистер Кит Престон, прежде всего должен получить официальное уведомление об отстранении от должности с соответствующими обоснованиями. По закону он остается управляющим компании.

Тренч на время потерял дар речи.

– Как мне сообщили, – наконец обрел он дар речи, – контракт мистера Престона основан на приватной договоренности Кита Престона и Барни Уайсса, который передал нам в собственность свои издания. Мистер Престон не является служащим компании «Фулгер АГ».

– Полноте, мистер Тренч! Вы не хуже меня знаете, что это лишь отговорки. Мистер Престон заключил соглашении о занятии своей должности на полный год, и вы обязаны либо признать этот факт, либо оказаться перед лицом юридической процедуры, которая обойдется вам в значительную денежную сумму и отрицательно повлияет на вашу репутацию.

– На самом деле, – возразил Тренч, – это ваш клиент должен отвечать по закону. Мне известно, что против него лично возбужден иск по обвинению в клевете на мистера Фулгера. Делу дан ход, и мистер Фулгер выражает твердое намерение довести его до конца. В связи с этими обстоятельствами какой бы то ни было разговор о пребывании мистера Престона в должности абсурден.

– Я выслушал вашу точку зрения, – сказал Боб, – хотя мы оба прекрасно понимаем, что это лишь сотрясение воздуха. Ответьте, на какой адрес вы предпочитаете получить наши официальные претензии – в офис, на дом или на имя вашего юриста, который будет вести дело от вашего имени?

Тренч назвал имя и адрес Рудольфа Гомбрича.

– Итак, – заключила Джоанна после того, как Боб повесил трубку, – они хотят играть всерьез. – Глаза ее сверкнули. – Тогда мы предоставим им эту возможность.

Она вызвала звонком секретаря. Та вошла с блокнотом в руках, и Джоанна продиктовала ей какой-то замысловатый текст на специфическом юридическом языке, из которого я ничего не понял. Не помню, сквозила ли в ее словах угроза заключить Тренча в тюрьму, но, кажется, что-то в этом роде там прозвучало.

– Проблема только одна, Кит, – сказала мне Джоанна. – Похоже, ты не сразу получишь свои денежки. Потерпишь немножко?

– Придется. Немножко смогу.

– Не беспокойся, ожидание не затянется. Обещаю. Совсем скоро они на коленях приползут, умоляя принять от них денежки.

* * *

Сузи позвонила мне после работы из таксофона.

– Это я, – прошептала она. В трубке слышался шум улицы.

– Где ты?

– На Дувр-стрит. Можно к тебе зайти? Мне надо многое тебе рассказать. Извини, что звоню из автомата. Нам запретили с тобой общаться.

Она приехала на такси, вся горя от возмущения.

– Ты себе не представляешь. Прямо не знаю, с чего начать.

– Выпьешь чего-нибудь? Вина?

– Нам сегодня целый день мозги промывали, читали нравоучения. Все теперь будет по-другому. Кстати, Мередит Кэрью-Джонс уволили. После обеда она с нами простилась.

– И кто придет на ее место?

– Ты не поверишь. Придурочная баба из «Шикарной жизни». Тренч решил утопить «Светскую жизнь».

– Интересно, зачем?

– Говорит, дома в георгианском стиле уже никого не интересуют. Теперь народ интересуется исключительно джакузи. Видно, у него наклюнулась хорошая реклама.

– Что еще новенького? – машинально спросил я. На самом деле все эти преобразования меня уже не волновали. Все, что рассказывала Сузи, казалось далеким-далеким, из какой-то другой, не моей жизни. И все это ничуть меня не трогало. Кончено и забыто!

– «Кутюр» велено отводить каждый месяц по шесть полос моде для полных. Кроме того, им запретили пользоваться услугами супермоделей – из-за дороговизны, – если только сама компания их не оплачивает, вроде как Тигру для «Мушетт».

– Да, денек удался!

– Ты еще и половины не знаешь! В обед вызвали Эллен Дурлахен и объявили, что ей выплатят жалованье за три месяца и выкинут на улицу. Угадай, кого посадят на ее место?

– Ума не приложу.

– Пьера Ру!

– Боже милостивый!

– И должность его будет называться так: «Директор группы исполнительных коммуникаций и маркетинга». Каково? Я сама печатала эту дребедень для пресс-релиза. Это же чушь собачья! Элементарная безграмотность! Я, конечно, слова не сказала, пускай сами умываются. Я знаю, это Пьер Ру навешал Тренчу лапши на уши, задурил мозги бессмысленным жаргоном, которым они там в «Мушетт» балуются, вместо того чтобы реально делать дела…

– Я тоже имел удовольствие наслушаться этой хреновины.

Сузи обескураженно посмотрела на меня.

– Когда? Говорят, это их коммерческая тайна, новая стратегия бизнеса, и никто не должен об этом знать до завтрашнего утра.

– Да уж был случай. Не бери в голову. А Эллен мне жалко. А Ру и Тренч – два сапога пара.

– Но самое интересное наступило в четыре часа. Всех собрали в вестибюле. Говард Тренч занял место у рецепции. Вид у него был такой серьезный, как будто он собрался огласить приговор о смертной казни или по меньшей мере – о всеобщем увольнении. Нагнал страху. Даже курьеры, которым вообще-то терять особенно нечего, и те занервничали. Итак, Говард разразился речью в своем духе – насчет новых принципов работы на рубеже тысячелетий и всякое такое, никто ни фига не понял. А потом вдруг тебя помянул. Кстати, ты часом не звонил сегодня Луэлле Ренуфф-Джонс?

– Звонил.

– Я так и подумала. Говард распорядился, чтобы телефонистки на коммутаторе информировали его лично, если ты будешь звонить. Так что когда ты позвонил Луэлле, они ему мигом сигнализировали. И в своей речи он специально заметил, чтобы никто не вздумал вступать с тобой в контакт. В том числе во внерабочее время. Те, кто осмелится нарушить это распоряжении, немедленно будут уволены.

– Тебя это тоже касается.

– Меня в первую очередь. Я удостоилась отдельной лекции. Мне-то наплевать. Все равно я там не останусь, даже если он захочет меня оставить, в чем я глубоко сомневаюсь.

– Странно, тебе не кажется? Зачем он это делает?

– Выполняет приказы Фулгера, наверное. Которые ему передает Гомбрич. Он, между прочим, раз шесть за сегодняшний день звонил.

– А Микки? Как Микки Райс вписался в новый режим?

– Я его сегодня вообще не видела. Только на тронной речи Тренча. Он выглядел ужасно важным.

– Сузи, – сказал я, – я хочу попросить тебя об одной услуге, но только если не сможешь выполнить, не стесняйся, так и скажи, ладно?

– Сделаю все, что смогу.

– Понаблюдай за всем, что касается Фулгера, Гомбрича и Микки Райса. Насколько они близки? Звонит ли Гомбрич Микки по прямому проводу? И все такое.

– Легко. Я и Дельфину попрошу.

– Не переусердствуй. Это нужно сделать незаметно.

– Надеюсь, – обиженно сказала Сузи, – ты имел случай убедиться, что на меня можно положиться.

* * *

Как только она ушла, я опять принялся обзванивать Дж. Чолков. Вечер оказался более плодотворным. Из девяти Чолков шесть были дома.

Шестым оказался Джексон.

У него был легкий северный акцент, и его слегка удивил звонок от служащего избирательного участка.

Он подтвердил, что его действительно зовут Джексон Рэймонд Чолк, и его адрес – Финборо-роуд, 617. Он сказал, что ему приятно, что его зарегистрировали в списке избирателей, учитывая, что он полтора года назад поменял место жительства и не побеспокоился сообщить это в участок.

Я задал еще какой-то незначащий вопрос, а потом спросил, где он работает. «На случай, если нам понадобится связаться с вами в рабочее время».

Он назвал оптовый винный склад на Фулхэм Бродвей. Работа начинается в десять утра, добавил он, а заканчивается в девять вечера. С понедельника по субботу.

Финборо-роуд находилась на расстоянии двадцати минут, если ехать на машине через мост. Если что-нибудь из квартиры Анны находилось в его квартире, я обнаружу это завтра, пока он будет на работе.

 

19

Во вторник утром меня разбудил барабанный стук дождя в окно спальни. Я раздвинул шторы. В первый раз за последние два месяца река под моим окном посерела и вздыбилась волнами. Небо было затянуто тучами. Жара наконец спала.

Часы на столике показывали без десяти девять. Обычно в это время я уже два часа как сидел в офисе. Я вытянулся в постели и сладко зевнул. Все-таки быть уволенным иной раз приятно.

Зазвенел телефон. Это могла быть только Сузи с очередным донесением.

Однако голос в трубке звучал с сильным итальянским акцентом. Значит, Маручча Мадзелли.

– Кит Престон? Я нашла ваше сообщение на автоответчике. Вы звонили в Комо.

Она говорила как-то неуверенно.

Сон мгновенно слетел с меня. Я вскочил и присел на краешек кровати.

– Спасибо, что позвонили. Видите ли, я звонил вам по довольно странному делу. Похоже, у меня появилась информация о том, кто убил вашего отца.

Маручча тяжело дышала на другом конце провода. Я почти физически ощущал ее напряжение.

– Надеюсь, это не шутка? Если вы решили пошутить, скажите сразу.

– Нет, это не шутка. Я говорю вполне серьезно. Нам надо поговорить, но не по телефону. Можем мы встретиться в Милане?

Ответ Маруччи прозвучал неуверенно.

– Прошло уже восемь месяцев. Я очень тяжело переживаю эту трагедию. Честно говоря, мне бы хотелось забыть обо всем.

– Маручча, мы с вами не знакомы, но клянусь вам, я не стал бы беспокоить вас без серьезных оснований. Это крайне важно. Дело в том, что я не могу вам сейчас все объяснить, но со мной случилось нечто подобное. Произошла еще одна смерть. Мне кажется, эта смерть связана с гибелью вашего отца.

Маручча взвешивала мои слова. Она колебалась, верить ли мне или нет.

– О'кей, – сказала она наконец. – Только не в Милане. Мне все равно надо завтра быть в Лондоне. У меня там деловая встреча. В три часа на Грейт Титчфилд-стрит. Мой самолет прибывает в аэропорт Хитроу примерно около часа дня. Может быть, мы могли бы встретиться на несколько минут. Если только вы действительно…

– Я буду ждать вас в зале прилетов. У барьера. Я могу подвезти вас в город. Каким рейсом вы летите?

Она назвала номер рейса компании «Алиталия».

– Значит, терминал номер два. Я буду там. Чао!

Я принял горячий душ и внимательно осмотрел в зеркале свою шею. Шрам за две недели почти зажил. Потом я пошел на кухню и принялся готовить завтрак. Мне хотелось отправиться инспектировать квартиру Джексона на сытый желудок.

Я жарил бэкон, когда вспомнил еще одно дело, и выругался. Питер Грант! Как я мог забыть! Неделю назад я пытался связаться с ним, звонил в Бразилию. Перемещаясь из Германии в Америку я совсем упустил из виду, что мне надо поговорить с Питером.

Сейчас в Лондоне начало второго, значит, у него на базе у реки Моко десять утра. Самое время, решил я, звонить в лагерь, расположенный в джунглях.

В трубке раздались знакомые гудки.

– База Моко.

– Могу я поговорить с Питером Грантом?

Повисло долгое молчание.

– Кто его спрашивает?

– Кит Престон.

– Извините, ваше имя мне незнакомо. Вы родственник Питера? Голос в трубке принадлежал мужчине. Он звучал официально и, кажется, слегка дрожал.

– Нет, я друг его сестры из Лондона.

Опять молчание.

– Я подумал, что вы, возможно, звоните по поручению его матери. Вы не в курсе, она получила наши сообщения?

– Извините. Мне ни о каких сообщениях не известно.

– Мы уже два часа пытаемся с ней связаться. С тех пор как обнаружили труп Питера. Но у нее в квартире никто не отвечает. Мы оставили сообщения на автоответчике.

– Что вы хотите этим сказать? Что значит – обнаружили труп Питера? Он мертв?

Голос человека в трубке, который за два часа, видимо, уже успел свыкнуться с мыслью о произошедшей драме, прозвучал удивленно – ему было странно, что я еще ничего не знаю.

– Мы здесь все в шоке. Тело нашли ночью, в десяти милях вверх по реке недалеко от временной стоянки. Новость дошла до нашей базы сегодня утром.

– Как он умер?

– От укуса змеи. Копьеголовой змеи. Одно утешение – смерть была почти мгновенной. Он не мучился.

Я не знал, что ответить. Я совсем ничего не знаю о ядовитых змеях, и мне было как-то неловко выражать соболезнование совершенно незнакомому человеку по поводу смерти брата Анны, которого я тоже знал только заочно. Я сразу подумал о Бриджет Грант. Одна мысль о том, что ей придется пережить смерть сына, еще не оправившись от потери дочери, приводила меня в ужас.

– Чем я могу помочь? Может быть, мне взять на себя передачу известия о смерти Питера миссис Грант? Кажется, я знаю, где можно ее найти. Она должна быть в школе.

Я выговорил эту тираду машинально и тут же пожалел о том, что вызвался сделать.

– Если вы друг семьи, то, конечно, будет лучше, если вы это сделаете.

Мой собеседник произнес эти слова с явным облегчением. Еще бы!

– Она, вероятно, вам потом сама позвонит.

– Хорошо, – согласился он и добавил: – Тело доставили на базу сегодня утром.

* * *

Хэмилтон Холл, частная школа для детей небогатых обитателей северного Лондона, занимала обшарпанный особняк на пересечении Хэмилтон Террас и Сент-Джонс Вуд-роуд. Из выстланного плиткой вестибюля каменная лестница вела через пять этажей к стеклянному потолку. Вдоль всей лестницы висели предупредительные медные таблички, запрещающие ученикам скатываться по перилам. Откуда-то сверху до меня доносилось хоровое пение – где-то в классе дети пели по-французски.

Я не предупредил Бриджет Грант о своем приходе. Мне показалось, что лучше будет не волновать ее по телефону.

Я прошел по коридору и нашел комнату с матовыми стеклами в двери, на которой значилось: «секретарь школы». Женщина с пучком волос на затылке и щедро напудренным лицом сидела за электрической пишущей машинкой.

Я спросил, можно ли увидеть миссис Грант. Секретарь заглянула в расписание.

– Миссис Грант сейчас на уроке. Музыкальный анализ. Потом у нее будет «окно». Вы подождете?

Она проводила меня в отделанную деревянными панелями преподавательскую комнату и подала чашечку кофе. На большом столе почетное место занимала кофеварка, рядом стояло блюдо с печеньем и поднос с фарфоровыми чашками. У стен стояли диванчики и кресла, а на одной из стен висела грифельная доска с приколотыми на ней объявлениями, графиком отпусков и расписанием.

Минут через десять прозвенел звонок, потом сразу раздался топот ног по каменной лестнице. Комната стала заполняться преподавателями, которые складывали книжки и наливали себе кофе.

Бриджет Грант появилась со стопкой слайдов в руках. В костюме с юбкой в складку и свободном жакете она выглядела подтянутой и очень привлекательной. Только некая отрешенность во взгляде и чернота вокруг глаз говорили о недавней трагедии. Глядя на нее, я поразился, до какой степени Анна была похожа на мать – даже походкой и особенной грацией в движениях, а еще изяществом тонких рук и щиколоток.

– Миссис Грант!

Она встревоженно обернулась на мой голос.

– Кит?

– Извините за внезапное вторжение. Мне надо с вами поговорить. Мы можем куда-нибудь пройти, где нам не помешают?

– Вон там – годится? – Она указала на нишу огромного венецианского окна. – Или, если желаете, можно найти свободный класс внизу. Сейчас там никто не занимается.

Мы нашли пустую комнату, которую только что покинули ученики. Металлические стулья были расставлены полукругом, на доске мелом было написано: «Все религии равноценны. Обсудить». А ниже тем же почерком приписано: «Я не верю в Христа… Я верю только в себя. Джон Леннон (1940–1980)».

Мы уселись на стулья.

– Миссис Грант, – начал я, с трудом справляясь с волнением.

– Кит, называйте меня Бриджет, ладно? Хоть мы и в школе, но мы же добрые знакомые.

– Бриджет, – повторил я. – Прямо не знаю, как и начать…

И я пересказал ей телефонный разговор, сказал про укус змеи, про то, что труп Питера был найден в дебрях недалеко от базы Моко.

Она выслушала меня в полном молчании, с неподвижным лицом, выжидая, когда я закончу. Пока я не упомянул о том, что тело было доставлено в лагерь, она цеплялась за малейший шанс, надеясь, что я кончу тем, что Питер получил противоядие и был спасен.

Потом с силой сжала мою руку и беззвучно заплакала.

– Скажите, что это неправда, Кит, – еле выговорила она. – Такое не может случиться дважды, не может. Питер – единственное, что у меня оставалось. Почему вы мне это говорите, такое не может быть правдой!

Прозвенел звонок, и в класс ворвалась ватага учеников с яркими сумками и папками. Увидев нас, они вразнобой выпалили: «Извините, миссис Грант!» – и, пятясь, скрылись в шумном коридоре.

– Может быть, позвонить кому-нибудь? – спросил я. – Надо с кем-то связаться?

– Нет, – горько качнула она головой. – Звонить некому. У меня никого не осталось. Моей семьи больше нет.

– Хотите, я отвезу вас домой? Я на машине.

Она взяла сумочку, и мы поехали на Белсайз Парк. Бриджет указывала мне кратчайший путь. Это занятие на время отвлекало ее от острого ощущения горя. Мы пришли в дом, я приготовил чай, зажег газовый камин. Потом позвонил на базу в Бразилию и смотрел, как Бриджет разговаривает с руководителем партии. Держалась она замечательно. Сухо и деловито осведомилась о том, выписано ли свидетельство о смерти, о формальностях, связанных с переправкой тела из Бразилии на родину. Она подтвердила, что желает, чтобы тело Питера привезли домой, чтобы похоронить его рядом с Анной.

А потом силы оставили ее. Она упала в кресло, то самое кресло, в котором сидела, проверяя тетрадки в тот вечер, когда Анна впервые привела меня сюда, чтобы познакомить с матерью. Больше часа тело ее сотрясалось в рыданиях. Поначалу я чувствовал себя неловко и хотел было уйти, но не смог оставить ее наедине с горем. Я не знал, что говорить, как утешать несчастную женщину. В маленьком древнем холодильнике я нашел консервированные креветки и яйцо и приготовил ей сандвич. К моему удивлению, она его съела.

– Кит, – сказала она, – вон там на полке сверху лежит альбом с фотографиями. Подайте его мне, пожалуйста.

Альбом выглядел совсем новеньким, страницы были покрыты защитной пленкой.

– Только на прошлой неделе закончила его составлять, – сказала она. – Анна бросала фотографии где попало, а мне давно хотелось их собрать, да все руки не доходили.

Она стала медленно переворачивать страницы, но глаза ее не видели фотографий, она погрузилась в свои скорбные мысли.

Потерять ребенка; я даже помыслить не мог, что было бы, если бы я лишился Кэзи. Я вдруг явственно представил ее себе в итальянском ресторане, грустно склонившейся над розовой скатертью. Меня пронзило острое чувство вины за то, что мы с Салли так бездумно разрушили свою семью и заставили это невинное существо страдать. Когда Кэзи было три годика, я по какой-то дурацкой бесшабашности просто оставил свой дом. Сперва психологически, потом буквально. Никаких разборок между нами не было. Я просто незаметно ретировался, как человек, вошедший было в переполненную кабину лифта. Увидел, что лишний, – и отступил назад. Теперь, в этом доме, мной овладело позднее раскаяние. Потому что, покидая Салли, я бросил Кэзи. Я сам, по собственной воле отказался от своего ребенка. А Бриджет, которая одна воспитала детей, лишилась их, того не желая, сначала одного, потом другого.

Анна только однажды говорила мне о своем детстве. Как-то после прогулки на роликах мы зашли в бар на Глостер-роуд и сели за деревянный столик на улице. Это была минута откровенности, которую я воспринял как честь для себя. Мне приоткрылась частица ее личной жизни, и меня допустили в мир, куда был закрыт доступ всем.

Анна всегда была очень сдержанной с коллегами по журналу. Она тепло отзывалась о матери, но никогда не заговаривала об отце и о своем детстве. Поскольку ничего другого она не говорила, я считал, что она выросла здесь, в Белсайз Парке. Но в тот вечер в пабе она рассказала мне о мезонине в Хове, откуда из окон спален наверху было видно море, и откуда мать каждое утро ездила в стареньком «Остине Моррис» в женский пансион, где она работала учительницей. Она рассказывала и об этом пансионе, и как в пятнадцать лет путешествовала в Брайтон на автобусе и гуляла по набережной и разглядывала антиквариат в лавках.

– А где же был ваш отец? – спросил я.

– Нигде, – ответила она тоном, который не предполагал дальнейших расспросов. – В Австралии. Он умер.

– Взгляните на это фото Питера, – сказала Бриджет. – Ему здесь лет шесть. Очень был застенчивым мальчиком.

На фотографии был изображен мальчик в шерстяном матросском костюмчике, который сидел в игрушечном автомобильчике. Он смотрел в объектив, скрестив пальцы.

– Мне казалось тогда, что Питер больше всех переживает уход Мориса. Морис – это его отец. Питер никак не хотел признавать, что отец ушел от нас. Он никогда больше не упоминал его имени. Я даже водила его к психиатру в Лондоне, несколько раз. Не знаю, помогло ли это.

Бриджет говорила ровно, подбирая слова, но мне казалось, что ее слова не были обращены ко мне. Она вслух говорила сама с собой.

– Потом мне стало казаться, что больше переживает Анна. Внешне она ничем это не показывала. Как будто не замечает отсутствия отца. Она была такой прелестной малюткой, хотя, наверное, все матери так говорят о своих дочерях. Она была тогда беленькая, вот, посмотрите! – Она показала фотографию Анны. Девочка стояла у входа в церковь. – Ей тут четыре года. С возрастом она потемнела. Очень тяжело лишиться отца в четыре года, – продолжила Бриджет. – Тяжелей всего, когда отец просто уходит. Уж лучше бы он умер, попал под машину. Тогда можно сказать ребенку: папа умер и попал на небо, он живет с ангелами. Это они легко могут понять и принять. А Морис просто исчез, как не бывал. Однажды он познакомился с девушкой, в отеле, кажется, в Кенте. Он ездил по издательским делам, командировки длились дня по три в неделю. Сначала ничего об этом не говорил. А потом вдруг в один прекрасный вечер заявил, что уходит. Собрал два больших чемодана. Через неделю я получила письмо, где он писал, что едет в Австралию. Тогда он впервые упомянул о другой женщине. Сандра ее звали. Он обещал присылать деньги для детей, но никогда ничего не присылал, ну пару раз разве. Тогда я начала преподавать.

– Вы сказали, что на Анну это подействовало сильнее, чем на Питера?

– В конечном итоге, да. Так я думаю. Она, наверное, рассказывала вам о своих проблемах. Это была реакция на отсутствие отца. Она не верила в мужскую верность. Это было очень трудное время для всех нас. Она стала исчезать, иногда на несколько дней подряд. Не звонила. Я была в отчаянии. Понятия не имела, куда она девается, хотя знала, что она ездила в Лондон. Мы дико ссорились, не могли находиться в одной комнате и десяти минут. Что бы я ни говорила, как бы ни старалась подобрать к ней ключик, все понапрасну. Она отвечала, что ей уже восемнадцать и она может делать что хочет. А потом она забеременела. Не знаю, зачем я вам все это рассказываю. Наверное, я очень зла на то, что она умерла. Она никогда не говорила мне, кто отец ребенка. У нее было уже десять недель беременности, когда она мне открылась. Питер тогда учился в Манчестерском университете, на первом курсе. Я, помню, позвонила ему, ужасно расстроенная, и он ночью примчался на мотоцикле. Без остановок ехал всю ночь. Это тоже меня напугало. Анна тогда потеряла ребенка. Это случилось естественным образом. А потом она болела три месяца, но зато теперь она была дома. Она была очень больна; мы даже опасались за ее жизнь. Но я могла ухаживать за ней, и лед растопился. После этого она очень изменилась. Доктор Остин, наш домашний доктор, сказал, что это потому, что она побывала на грани смерти. Это заставило ее увидеть себя и окружающих в другом свете.

– Тогда она и начала писать?

– Примерно тогда. Хотя она сначала устроилась на работу в театр. Очень любила актеров. Не вам говорить, как ее привлекали знаменитости. Питер, бывало, ее поддразнивал, называл «Мисс-Угадайте-С-Кем-Я-Сегодня-Познакомилась?».

– Кажется, вы говорили, что они тогда не особенно ладили?

– У них было очень мало общего, по крайней мере, они сами так считали. Питер был всегда очень серьезным, очень заботливым, постоянно звонил мне, справлялся, как я себя чувствую. Он заранее наметил план на всю жизнь. Ему бы надо было бухгалтером стать. Анну он считал безответственной и легкомысленной, хороших ее сторон не замечал. Странно, не правда ли, как оборачивается жизнь? В общем, их пути разошлись. Серьезность Питера сделала крутой вираж, он занялся экологией. Анна, которая поначалу отрицала всякие условности, занялась знаменитостями, писала в глянцевые журналы про светскую жизнь.

– Я знаю, что Анна очень уважала Питера. Она называла его «мой бородатый братец в джунглях», с большой нежностью.

– Питер стал таким страстным экологом! Вот я и говорю, жизнь – странная штука. Не поверите, в школе он и мухи не обидел. Никогда ни с кем не спорил. У него не было никаких возрастных проблем. Как учительница, могу сказать, что он был идеальным учеником, со здоровой долей скептицизма. Ну вот, он отправился в Манчестер изучать экономику. Во время каникул работал бухгалтером в разных фирмах. Девушка у него была очень славная, медсестра, ее звали Кирсти, они в Манчестере встретились. Я так надеялась, что они поженятся. Не знаю, что это я так разболталась. А потом он все бросил. Заинтересовался движением «зеленых», и пошло-поехало. Сначала это меня беспокоило, он ведь загубил блестящую карьеру, которая перед ним открывалась, но разве его можно было остановить!

– Питер работал с какой-то определенной группой?

– Они называют себя СД – «Сначала Действие». У них офис в Кеннингтоне, возле крикетной площадки. Они там собирали средства для своей деятельности. Питер работал с ними, сначала в Гренландии, наблюдал за браконьерством японцев, которые охотились на китов. Потом с курдами в Турции, писал доклад о геноциде и биологическом оружии. А последний год – в Южной Америке, там у них проект по дождевым лесам.

– Вы, должно быть, очень скучали по нему, раз он всегда был в разъездах?

Бриджет жалко улыбнулась, глаза ее наполнились слезами.

– Он всегда старался быть рядом. Куда бы ни уезжал, при каждом случае звонил. И Анна тоже. Они были очень внимательными детьми. А после того как Анна… после того как Анну убили, Питер звонил мне дважды в неделю, как часы. – Выдержка начинала ей изменять. – И как я теперь буду без его звонков, Кит?! Они помогали мне держаться. Мне было, чего ждать.

– Мне очень жаль, – повторил я, чувствуя, как бессмысленно звучат мои слова. – Все это невыносимо, ужасно…

– А теперь идите, Кит, – сказала она. – Правда, ступайте. Вы мне больше ничем не поможете. Вы были очень добры ко мне, я это ценю, но теперь мне лучше остаться одной, – сказала она, погладив мне руку. – Я уже привыкла к трагедии. Я так много пережила… Вам трудно это понять, но я знаю, как справляться с горем. Мы, Гранты, умеем выживать, хотя теперь…

– Я знаю, – поспешно перебил я ее, вспомнив, как Анна с затуманенной высокой температурой головой упрямо сидела за своей машинкой, чтобы вовремя сдать материал в журнал. – Да, я давно это знаю.

* * *

Я ехал назад через весь Лондон и долго кружил, пока не нашел винный склад, где отпускали вино по оптовым ценам. На грифельной доске у дверей были обозначены цены – «Либфраумильх» и пиво «Бекс» за смешные деньги. На окнах висели объявления о специальных предложениях. Джексона Чолка за прилавком удалось увидеть не сразу.

Удостоверившись, что он на работе, а не дома, я направился на Финборо-роуд и припарковался на безопасном расстоянии от его дома. Финборо-роуд – одна из самых длинных улиц в Лондоне. Она кажется и самой невыразительной: целая миля мрачных кирпичных зданий, поделенных на квартиры, отели и студенческие общежития. По мостовой грохочут автофуры – это объездная дорога для грузового транспорта. Я вышел из машины и пошел искать нужную квартиру.

617-А оказалась в подвале. К квартире вела чугунная калитка, за ней ступеньки спускались вниз прямо к входной двери. С улицы меня не было видно. На карнизе стояли горшки с цветами, засыпанные сухой землей и листьями, у двери валялись какие-то рваные картонные коробки.

Пару минут я постоял, приглядываясь и прислушиваясь – не раздадутся ли чьи-нибудь шаги. Кроме шума машин, ничего расслышать не удалось. Подойдя к окну, я попытался приподнять стекло, у меня не получилось. Через окно была видна кровать, небрежно застеленная покрывалом. Окно было закрыто на задвижки сверху и снизу. Видимо, Джексон Чолк никогда не открывал его – пыль кругом лежала вековая.

Дверь выглядела поприличнее. Она даже казалась франтоватой, с филенкой в виде розы на панели. Я постучал по ней костяшками пальцев; она оказалась хлипкой, полой – пара листов фанеры, между которыми были насыпаны опилки, пропитанные строительной пеной.

Я вытащил из своего кожаного рюкзака перчатки и инструменты, которые захватил из дома. Потом просунул между дверью и замком отвертку и отжал. Фанера затрещала, сталь отвертки заскрипела по металлу замка. Минут через десять кропотливой работы я расковырял дверь настолько, чтобы добраться до сердечника замка. Потом вынул из кошелька тонкую пластиковую карточку «Телекома» и просунул в щель. Это удалось на удивление просто. Я даже не предполагал, как легко проникнуть в чужой дом, а моральная проблема меня в этот момент совсем не беспокоила. Я несколько раз провел карточкой туда-сюда, пока мне не удалось прижать язычок замка. Еще полминуты – и дверь подалась.

Квартира Джексона состояла из трех комнат и широкого коридора, который заодно служил и кухней. Как и в спальне, которая выходила окном на лестницу, здесь стояла кромешная тьма. Окно гостиной смотрело на кладбище. В кухне стоял старенький холодильник, железная раковина, заполненная холодной водой, плита, заляпанная жиром. На мое счастье, квартира была небольшой, и в ней было не так много мест, где могло бы храниться то, что я искал.

Я начал со спальни. Переворошил постель, всю кучу одеял, простынь, подушек, хранивших запах чужого тела. На полу стоял стакан с водой, валялась кипа журналов. Вдоль стен – мебель пятидесятых годов из крашеного дерева: туалетный столик, гардероб и кресло. На столике и на каминной доске были расставлены дешевые сувениры и фарфоровые статуэтки Мадонны и младенца Христа. Фаянсовые терьеры, памятные пивные кружки, фарфоровые девушки на качелях и прочая ерунда. Плюнуть было некуда – каждый сантиметр площади был чем-то заставлен.

Я поочередно открыл каждый ящик, обыскал гардероб, но не нашел ничего из вещей Анны. Только чужую одежду. Я было обрадовался, увидев на верхней полке гардероба кожаный чемодан, но в нем лежали порнографические журналы и искусственные пенисы.

На ванную и кухню у меня ушли считаные минуты. Духовка была пуста, в шкафчике ванной лежали кусок мыла и бритвенный станок. Оставалась только гостиная. Я уже потратил шесть минут на поиски, и мне хотелось уйти отсюда не позже, чем через десять.

Гостиная тоже была обставлена старой мебелью, а на стенах висели картины: большое полотно, изображающее безрукого матроса, и два плаката с поп-певцами в рамах. В углу стоял комод, заваленный бумагами, рядом с ним письменный стол и музыкальный центр со стопкой дисков, главным образом латиноамериканской музыки.

Если записи и кассеты Анны были в этой квартире, то место им могло найтись только тут.

Я начал с комода, перебрав все хранившиеся в нем бумажки. Большинство из них относилось к работе Джексона на оптовом складе. Он серьезно занимался виноторговлей, тут были каталоги и приглашения на тестирование, карточки из лондонских клубов и несколько номеров «Светской жизни». Если рассматривать их как свидетельство его знакомства с Микки, то оно началось в прошлом ноябре. На дне второго ящика лежали документы на квартиру и фотография в рамке – два старика на берегу канала, наверное, родители Джексона. Тут же в конверте лежали и другие фотографии. Я сразу узнал Микки на фоне постельного покрывала Джексона, абсолютно голого, только на плечи был наброшен меховой палантин. Рядом с ним, тоже голый, Колин Бернс. Были и еще фотокарточки: Микки в ванне, Микки голый танцует в гостиной Джексона, лицо едва прикрыто кожаной маской.

Я внимательно рассмотрел маску. Она была похожа на те, в которых были двое, ворвавшиеся в квартиру Анны, только эта поменьше.

Удача дожидалась меня на письменном столе. Там стояла деревянная шкатулка, в которой были сложены банковские чеки и неоплаченные счета. Среди них мне попался чек, подписанный Микки Райсом. На имя Джексона и на сумму четыре тысячи фунтов.

За что, интересно, Микки вручил ему такие деньжищи? Конечно, может, он дал их в долг по-приятельски. Объяснений могло быть множество. Одно напрашивалось само собой. Если Микки получил деньги за услуги от Бруно и Гомбрича, чтобы обыскать квартиру Анны, это могла быть доля Джексона за участие в этой акции.

Выходя из квартиры, я сперва осторожно приоткрыл дверь, оставив щель, но с улицы она казалась плотно затворенной. Надо было убедиться, что вблизи никого нет. Тут, к своему ужасу, я услышал чей-то голос.

– Простите, – произнес мужской голос. – Простите, тут кто-то есть?

Это мог быть Джексон. Неужели его смена закончилась сегодня раньше времени? Сердце у меня бешено заколотилось, ноги обмякли.

– Извините, есть кто дома?

Конечно, Джексон не стал бы задавать такого вопроса. Я решил действовать ва-банк.

– Кто там? – выкрикнул я из коридора, стараясь не высовываться, чтобы не видно было моего лица.

– Почтальон, – отозвался голос. – Вы знаете, что у вас дверь не закрыта?

– Да, а вам не трудно будет ее закрыть?

Я услышал, как он попробовал захлопнуть дверь, но у него не получилось. Она зацепилась за коврик или щепка попала в дверную щель, пока я ее открывал. Теперь мне светило столкнуться с почтальоном лицом к лицу. Почтальон опять попытался сразиться с дверью. На этот раз это ему удалось. Дверь захлопнулась. Слышно было, как он шмякнул в почтовый ящик кипу бумаг, которые скользнули вниз на коврик.

Я подождал минут пять, давая ему время выйти на улицу.

Потом опять открыл дверь, выскользнул наружу, закрыл ее и взбежал по ступенькам.

Никого. Я пересек улицу, лавируя между мчащимися машинами, и заспешил по Финборо-роуд к своей машине.

Сев за руль, я убедился, что за мной никто не наблюдает, и только тогда двинулся в сторону дома.

* * *

Дома у двери меня тоже ожидала почта. Там была записка от Боба Остлера, где формально подтверждался его статус моего поверенного в деле о незаконном увольнении и копия заявления на имя Рудольфа Гомбрича, которую я должен был подписать. Остальные послания носили не такой официальный характер, адрес на конвертах был написан от руки, поэтому я сначала открыл в ванной кран с горячей водой и решил оставить чтение на потом. Мне не терпелось отмыть грязь после посещения квартиры Джексона Чолка.

Писем было три. Первое было от Мередит Кэрью-Джонс. В нем говорилось:

«Мой дорогой Кит!

Ты, несомненно, слышал о том, что фортуна от меня отвернулась. И пяти минут хватило, чтобы освободиться от такой старой кошелки, как я. Бастер на седьмом небе от счастья, предвкушает наконец настоящий обед, которого давненько не едал среди недели. Не стану притворяться, что я тоже глубоко удручена случившимся. Господи, твой преемник такая мразь! Похож на дворецкого, который служил у моей матушки в Шропшире. Тот был до ужаса трудолюбив, но обожал подкрадываться к дверям спальни по ночам, в надежде углядеть, как кто-нибудь раздевается – неважно, мужчина или женщина. Так что все к лучшему. Работать с тобой было чистое удовольствие. Мне хочется, чтобы ты это знал. Не понимаю, как ты мог тянуть такой воз?! Так что не сомневаюсь, что ты тоже испытываешь облегчение, сбросив с себя это бремя. Если захочешь погулять по лесам, то имей в виду, что мы обитаем всего в восьми милях от Окхэма.

Всего наилучшего, Мередит».

Второе письмо пришло откуда-то из Кенсингтона. Почерк мне был знаком: Эллен. Если не считать того, что она считала себя оскорбленной, что ее сменил Пьер Ру, она была в порядке. Она просила помочь ей устроиться на работу, если у меня будет возможность, ей хотелось заниматься пиаром у Джорджа Сороса или на телевидении, или на каком-нибудь кабельном канале и тому подобное. Насколько я знал Эллен, она найдет подходящее место не позднее, чем через месяц.

Последнее письмо было от Сузи. Ее почерк на конверте невозможно было не узнать. Но марки на конверте не было. Значит, она сама привезла ко мне письмо.

Внутри было послание, напечатанное на машинке, от Тренча. Я прочитал.

«Уважаемый господин Престон!

Поскольку вы более не являетесь сотрудником данной организации, я требую вернуть компании принадлежащий ей автомобиль «БМВ», третьей серии, четырехдверный, синий, который отныне будет принадлежать компании «Фулгер АГ», преемницей собственности «Уайсс мэгэзинз Лимитид». Прошу вас вернуть указанный автомобиль в ближайшее удобное для вас время в течение двадцати четырех часов по адресу Парк-плейс, 32. Ключи, а также находящиеся в вашем распоряжении относящиеся к автомобилю принадлежности, прошу передать швейцару.

Искренне ваш,

Говард Тренч».

«Спасибо, Говард, – подумал я. – Мне особенно понравился пассаж о возвращении машины в удобное для меня время в течение двадцати четырех часов». На язычке конверта Сузи нацарапала: «Прости, Кит. Он настоял».

В этот момент я был уверен только в одном: завтра утром моя машина будет находиться где угодно, только не на Парк-плейс.

 

20

Уилсон Брамбл, шеф организации СД – «Сначала Действие», обитал в скромном кабинете на третьем этаже в здании бывшего монастыря на Кеннингтон Парк-роуд. Войдя в просторный холл, я сразу увидел огромный фотопортрет Питера Гранта с надписью «1961–1996». На фото Питер стоял возле джипа где-то на горном перевале. Кажется, это была Восточная Турция, недалеко от границы с Ираком.

Придя на встречу с Уилсоном, я представился как друг семьи Грантов, который сообщил Бриджет Грант печальную весть о гибели сына, как мы договорились с сотрудником СД.

Он поблагодарил меня, угостил кофе. Это был типичный профессиональный администратор, много лет работавший в экологических организациях. Ему было лет сорок пять, у него было тонкое интеллигентное лицо, которое немножко портили слишком близко посаженные глаза и слегка неухоженный вид. Меня восхитила исходящая от него энергия. По его словам, он работал в СД больше года, а до этого исполнял ту же должность в обществе «Друзья Земли», которое занималось защитой засушливых и затопленных земель от искусственной мелиорации.

– Вы хорошо знали Питера? – спросил я.

– К сожалению, нет. Но здесь многие были с ним давно и хорошо знакомы. Его все очень любили. Он был очень общителен. Для всех нас его смерть стала шоком. Мы не могли и представить, то такое возможно.

– Вам уже точно известно, как это произошло?

– Только то, что рассказали нам его коллеги из временного лагеря в джунглях. Питер отправился на эту стоянку, которую мы создали за несколько миль от основной, вверх по реке. Его нашли примерно в миле от палатки, на тропе. Тело обнаружил индеец-проводник. Питер должен был вернуться в лагерь вечером накануне, но не пришел. Его коллега, голландец, решил подождать до утра – и правильно, потому что ночью в джунглях все равно никого не найти. Там ничего не увидеть на расстоянии вытянутой руки. Индеец нашел его на рассвете, и к тому времени Питер был мертв уже несколько часов.

– Это действительно был укус змеи?

– Да, несомненно. Копьеголовой змеи. Эта смерть была ужасной, но мгновенной.

– Он что же – случайно наступил на нее в темноте?

– Мы тоже так вначале решили, но оказалось, что укус пришелся в руку, – озабоченно сказал Уилсон. – Простите, а вы представляете себе, что такое копьеголовая змея?

– Да нет, откуда же, я первый раз о такой слышу.

– Тогда я вам объясню. Это одна из самых опасных ядовитых змей на всей земле. Взрослая особь достигает восьми футов в длину, на спине у нее такой характерный рисунок, как у ночного удава. Местные жители называют ее «три минуты» – за это время яд проникает в кровь и наступает смерть. Они встречаются повсюду в Южной Америке, больше всего их в дельте Амазонки.

– И много людей умирают от ее укуса?

– Говорят, что да, но официальной статистики нет. Ведь страдают в основном аборигены, и об этом не пишут в британской прессе. Если вам интересно, я спрошу Джима Хермана, он прекрасно знает эти места и все о ядовитых змеях. Джим с Питером близко дружили, кстати. Я сейчас его позову.

Уилсон оставил меня, я пил кофе и разглядывал кабинет. Одну стену занимали полки, заставленные папками с грифом СД и коробками; на другой висели плакаты, призывающие беречь природу дождевых лесов и защищать интересы местных жителей.

Уилсон вернулся вместе с Джимом, симпатичным мужчиной лет тридцати с небольшим, в джинсах и футболке.

Мы обменялись соболезнованиями по поводу смерти Питера, Джим подлил в мою кружку кофе.

– Уилсон говорит, что вы интересуетесь копьеголовой змеей?

– Меня удивило, что она так быстро убивает.

– Да, три минуты, максимум четыре – и конец. Это не преувеличение. Когда мы с Питером жили на стоянке, собирали всякие жуткие истории, связанные с ней. Тут у каждого проводника есть своя история на этот счет. Друг сестры, который обнаружил ее в собственной кровати, змея, вылезшая из туалетного очка, и тому подобное. В общем, эти рассказы действуют довольно устрашающе. Поэтому я удивился, что Питер отважился на ночь глядя отправиться в джунгли, он ведь прекрасно представлял себе всю меру опасности.

– А разве нет противоядия?

– Против яда копьеголовой? Такого не существует. Вот я вам расскажу одну историю, которая живо рисует характер этой штучки. Нам рассказал ее индеец-лодочник. У нас с Питером просто мурашки поползли по спине от ужаса. Парень клялся, что это истинная правда. Его приятель отправился в лес нарубить дров, откуда ни возьмись – копьеголовая змея, которая ужалила его в большой палец ноги. Индеец знал, что шутки плохи, раздумывать некогда, и рубанул себя по пальцу своим мачете. К счастью, это помогло. Он обмотал ногу листьями, доковылял до дому и вскоре почувствовал себя в полной безопасности. Прошло две недели. Ему опять нужны были дрова, и он снова отправился в лес, на то же место. Там он увидел нечто похожее на гигантский гриб, и он узнал свой палец по оставшемуся на нем ногтю. Ему было противно, но любопытство, видно, пересилило – он поддел «гриб» палкой. Тот мгновенно взорвался, обдав ему лицо ядом. Через три минуты парень был мертв.

– Господи боже!

– Такая вот история. Знаете, с тех пор мы никогда не ходили босиком даже в лагере, – усмехнулся Джим. – Питер шутил, что мы спасаем дождевые леса как историческое место обитания копьеголовой змеи. Как носорога или панды.

– Кстати, а чем конкретно занимается ваша организация в дождевых лесах?

– На этот вопрос могу ответить я, если не возражаете, – вмешался Уилсон. – Хотя это непросто. Мы ставим себе несколько целей, одни рассчитаны на короткий срок, другие долгосрочные. Главная задача: спасти лес от уничтожения, создать заповедники в районах обитания местного населения, поставить заслон строительству дамб в некоторых районах, поднять общественное мнение против добычи полезных ископаемых и истребления редких растений. Как, бывало, говорил Питер, работы на столетие для огромной организации, а мы должны выполнить ее за одно десятилетие, иначе будет поздно.

– А какова была в этом роль Питера?

– Он участвовал в нескольких проектах, главным образом в области защиты прав аборигенов. Знаете, даже в эти труднодоступные места протянулась жадная рука транснациональных компаний. Задача Питера заключалась в том, чтобы по возможности поставить барьер их разрушительной деятельности, заставить их составлять договора так, чтобы не оставалось места для лазеек. Самое трудное – отследить их деятельность. Компании получают лицензии на определенный вид деятельности, но всегда нарушают правила.

– А что это за компании?

– Да какие угодно. Добывающие в первую очередь. Вот Джим лучше меня это знает. Кто у нас тут отметился, Джим?

– Видите ли, если вы пройдете по центральным улицам столицы, вы увидите знакомые логотипы чуть ли не на каждом здании. Иногда они скрываются под чужим именем. Энергетические компании, лесопромышленные, каучуковые. В последнее время резко активизировались фармацевтические и косметические фирмы. Они интересуются травами и цветами, которые местные жители используют в традиционной медицине.

– Но ведь это хорошо, – удивился я. – Натуральные лекарства куда лучше химических!

– Отчасти вы правы, – ответил Джим, – но только отчасти. Чем дольше, тем больше меня восхищают познания индейцев. Но промышленный сбор растений приведет к опустошению лесов, и очень скоро.

– Я задам, наверное, дурацкий вопрос, но мне хотелось бы знать – не было ли у Питера врагов? Может быть, кто-то был заинтересован в его устранении?

Уилсон и Джим молча переглянулись.

– У вас есть повод так думать? – холодно осведомился Уилсон.

– Нет, особого повода нет. Дело в том, что сестра Питера, Анна, была убита месяц назад. Мне подумалось, что, возможно, перед смертью они о чем-то успели поговорить, так или иначе, вероятно, что эти две смерти как-то связаны.

Уилсон искал слова, чтобы ответить мне.

– Должен признаться, – заговорил он, – что, когда мы только что об этом услышали, некоторые моменты смерти Питера нас озадачили. Вы слышали, что говорил Джим о том, насколько осторожными они оба были. С чего бы вдруг ему отправляться в глухой лес в потемках? Он раньше никогда этого не делал. Удивительно и то, что змея ужалила его в руку. Копьеголовая змея не прыгает, во всяком случае, так высоко. Значит, Питер наклонился или что-то искал на тропе. Что же касается вашего вопроса о том, были ли у него враги, то я отвечу категорически: нет. Он был всеобщий любимец. Соперников у него тоже быть не могло, нам здесь не в чем конкурировать друг с другом. У нас в лагере всего два десятка сотрудников, еще дюжина местных, мы всех знаем.

– Следовательно, вы склоняетесь к мысли, что это несчастный случай?

Уилсон в упор посмотрел на меня.

– Да, мы пришли к такому заключению. Но я бы слукавил, если бы не сказал, что смерть его все равно остается для нас загадкой. Тут есть над чем подумать. Однако же никаких конкретных зацепок или улик у нас нет. Так что считается, что это был несчастный случай. А что делать? Мы маленькая организация, которая существует за счет благотворительных фондов, мы не располагаем никакими ресурсами, чтобы провести какое-то расследование. Питер мертв. Мы все в отчаянии. Я как администратор должен дать людям время прийти в себя. А потом необходимо продолжить работу. Часы тикают. Время идет. У нас его крайне мало. Лет через двадцать существование нашей организации потеряет всякий смысл – поздно будет. Либо мы сейчас достигнем наших целей, либо надо отступать.

Маручча Мадзелли первой спустилась с трапа своего самолета, первой прошла паспортный контроль. Я ждал ее за барьером, как шофер, держа табличку с ее именем. Но это не понадобилось. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что это была она. Ей было лет тридцать пять, у нее были иссиня-черные волосы, гладко зачесанные назад и перевязанные бархатной ленточкой. Одета она была в ярко-зеленый костюм с какой-то блестящей брошкой на лацкане. Настоящая итальянка. Невероятно привлекательная, броская.

– Маручча?

– Кит Престон? – переспросила она упавшим голосом. Наверное, она очень надеялась, что я не появлюсь.

Вслед за мной она прошла к многоэтажному паркингу, мы сели в мой «БМВ» и выехали на шоссе. Лишь когда аэропорт остался далеко позади, я решился приступить к делу.

– Спасибо, что согласились встретиться со мной, – сказал я. – Может быть, я понапрасну вас побеспокоил, но мне нужно с вами поговорить.

Маручча нахмурилась.

– После нашего вчерашнего разговора я много думала. Мне хотелось об этом забыть, а теперь вы все всколыхнули…

– Обещаю вам, я лишь задам несколько вопросов, вот и все.

– О'кей, задавайте. Если это для вас так важно.

– Вам что-нибудь говорит имя Бруно Фулгер?

Маручча с грустью улыбнулась.

– К чему притворяться? Конечно, Бруно Фулгер мне знаком. Мой отец был любовником его жены.

– Это был широко известный факт?

– Нет, вряд ли. Все держалось в тайне, что для моего отца было несвойственно.

– Что вы имеете в виду?

Маручча рассмеялась. Мы ехали вдоль шоссе мимо здания Альфа Лаваль.

– Я должна вам кое-что сказать о моем отце, – начала она. – Он был удивительный человек. Удивительный отец и удивительный муж. Так я думаю. Но он был настоящий итальянец и мужчина в расцвете лет. Мама это понимала. Речь не о том – одобряла или не одобряла. Но понимала. У отца всегда были женщины. Они были частью его жизни. Он никогда не помышлял оставить маму и семью. Но женщины были всегда. Он ездил с ними по делам, и это было для него нормой.

– И Анастасия Фулгер была одной из них?

– Конечно. Но на этот раз все было иначе. Папа с самого начала понимал, что попал в опасную ситуацию.

– Почему опасную?

– Потому что ее мужем был Бруно Фулгер. А вы знаете его репутацию.

– Поэтому они встречались тайно?

– Всегда тайно. Никогда в тех местах, где их могли бы увидеть.

– Он приглашал ее на свою яхту.

Маручча удивленно взглянула на меня.

– Откуда вы знаете?

– Слышал в Германии.

– Ничего не бывает тайного, что не стало бы явным. Я предупреждала отца. Но ему страшно хотелось быть с ней. Наверное, он был по-настоящему влюблен. То есть для него это был не проходной романчик. И поэтому я нервничала.

– И что же случилось?

– Они тайно встретились на Сардинии. Папа набрал команду в Порто Эрколе. Анастасия прилетела туда из Германии, папа из Милана. Команда получила приказ держать язык за зубами. Они провели неделю на яхте вместе, плавали вокруг острова. Потом он вернулся в Комо. Папа был в отличном настроении. Мы не спрашивали, как он отдохнул, у него все на лице было написано. Он светился счастьем. Они, видимо, договорились повторить это приключение. Он говорил, что опять собирается в поездку. Я уверена, что он имел в виду их встречу.

– А вместо этого…

– Его убили. Это было так неожиданно! Он приехал в Милан на встречу с представителями ведущих модных фирм. И когда переходил виа Манцони, машина влетела на тротуар и сбила его. Белый «Мерседес» с римскими номерами. Вот и все, что нам известно.

– А какова версия полиции?

– Честно говоря, никакой. Были какие-то неуклюжие теории, а вскоре расследование зашло в тупик и прекратилось.

– Вы упоминали имя Бруно Фулгера?

– Да, но безрезультатно, как вы понимаете. Мне надо было защитить маму от пересудов. Она любила мужа, тяжело переживала его смерть, и сплетни тут были совсем неуместны.

– А полицейские допрашивали Бруно Фулгера?

– Не знаю. Кажется, нет. А может, и да, не знаю.

– А как по-вашему, что же произошло на самом деле?

– То есть верю ли я, что папу намеренно убили?

– Да.

– Конечно. Это сделал Бруно Фулгер.

– Откуда такая уверенность?

– Скажем, у меня такое ощущение. И потом, то, что случилось дальше…

– А что именно?

– Через пару месяцев это было. У нас опустились руки, мы целыми днями плакали. Фабрику забросили. Но надо было решать, что делать с бизнесом дальше, и я отважилась взять его в свои руки. Это хороший, налаженный бизнес, жаль было продавать фирму. Я в ней работала уже пять лет. Итак, я пришла в офис отца, созвала народ и сообщила, что отныне буду руководить компаний.

Все были очень добры ко мне и старались поддержать. Видно, боялись, что мы продадим фирму. В общем, через несколько недель появился один швейцарец или немец от Бруно Фулгера.

– Не Гомбрич случайно?

– Да, кажется так. Адвокат. Очень сдержанный, ледяной какой-то.

– И чего же он хотел?

– Сказал, что компания Бруно Фулгера желает купить наш бизнес.

– Он объяснил, почему?

– Сказал только, что они услыхали, что фирма продается. И назвал цену. Очень высокую, гораздо выше реальной.

– Почему они это сделали? Фулгер не из тех, кто бросает деньги на ветер.

– Меня это тоже удивило. И, кажется, я поняла причину. Он хотел купить наше молчание или проверить мою реакцию на имя Бруно Фулгера, чтобы понять, что мне известно.

– И что же вы ответили?

– Я была предельно вежлива. Я выслушала все, что он предлагал, а потом сказала: извините – нет, не продается.

– А как вы прореагировали на то, что именно Бруно Фулгер пожелал приобрести вашу фирму?

– В присутствии этого адвоката я ничем себя не выдала, как будто это имя ничего мне не говорило.

– И Гомбрич ушел удовлетворенный. Если его задачей было прощупать вас, вы отлично выдержали экзамен.

– Уходя, он сказал одну вещь, которая меня поразила. Это было похоже на угрозу, хотя поняла я это гораздо позже. Мы стояли в входа на фабрику на автостоянке, и он предупредил меня: будьте, мол, осторожны, опасайтесь итальянских водителей, они такие бесшабашные. Я спросила, почему вдруг. Он холодно на меня посмотрел и ответил: «Хуже всех римские водители. Они так быстро ездят на своих белых машинах, ни один пешеход не может быть спокоен за свою жизнь». Именно так он сказал, в точности. И только позже я поняла смысл его слов. Видите ли, ни в одной газете не упоминалось, что папа был сбит белой машиной с римскими номерами. Так что он мог это знать либо потому, что ему сказали в полиции, либо потому, что он знал, кто сидел за рулем.

– И что – вы сообщили об этом в полицию?

– Я знаю, что должна была это сделать. Но, стыдно признаться, я ничего не сделала. Может быть, испугалась. У него в глазах было что-то такое… короче, я испугалась. И потом, что я могла сказать? Никаких улик у меня нет.

– Это вечная беда с Бруно Фулгером: никогда никаких улик.

Мы подъехали к Грейт Титчфилд-стрит, и я остановился возле оптового модного магазина. В витрине были выставлены безголовые манекены в бежевых блузках. Маручча сидела в машине, глядя себе под ноги.

– Извините, – сказала она. – Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Прежде чем я пойду на встречу с партнерами. Как подумаю о Бруно Фулгере, в бешенство прихожу. Такие люди, как он, сущее зло, и с ними ничего нельзя поделать. Ничто их не берет. В конце концов перестаешь даже пытаться.

– Я пытаюсь.

– Я знаю. Поэтому мне так грустно. Потому что, что бы вы ни сделали, ничего у вас не получится. Бруно это знает. Он даже знает то, что у вас в сердце. Так я думаю.

Она вышла из машины и, не оглядываясь, исчезла за дверями магазина.

* * *

Первой моей мыслью было поехать в Челси, в полицейский участок, и повторить там мой разговор с Маруччей. Она боялась полиции, а я нет.

Чем больше у меня будет информации против Бруно, тем лучше для меня. История, которую рассказала Маручча о том, как угрожал ей Гомбрич, и все эти слова насчет машин с римскими номерами наверняка произведут впечатление на старшего инспектора Баррета.

Где-то на середине пути моя отвага стала улетучиваться. Чем больше я над этим думал, тем более сложным казался мне мой план. Что, в сущности, я скажу? Что адвокат Фулгера туманно намекнул на возможность несчастного случая? Вряд ли на этом основании они тут же станут арестовывать Бруно Фулгера.

У меня была и другая причина избегать встречи с полицией. Я боялся, что, если покажусь там, они воспользуются случаем и снова меня задержат. Я был уверен, что до сих пор числюсь у Баррета в подозреваемых номер один. Маручча права: ничем не достанешь такого типа, как Фулгер.

Я вернулся к себе домой и уже на площадке услышал телефонный звонок. Я решил не брать трубку. Наверное, это Говард Тренч насчет машины.

Но телефон продолжал трезвонить, и я, чертыхаясь, снял трудку. – Это ты, Кит? – Звонила Салли. Голос ее звучал истерически.

– Салли? Что случилось?

Я сразу же подумал о Кэзи.

– Нечто ужасное! Я нашла конверт на коврике у двери, адресованный Кэзи. Кто-то подсунул его в дверную щель.

Она едва справлялась со словами.

– Успокойся, Салли. Не нервничай. Кэзи в порядке?

– В порядке, она рядом со мной, слава богу. Но Кит, этот конверт! На нем шарики и зверюшки, я думала, это приглашение на какой-нибудь праздник.

– И что же?

– Внутри оказалась записка, слова вырезаны и наклеены на бумагу.

– Что там написано?

– Я тебе прочитаю. Я получила это час назад. Везде тебя искала, – задыхаясь, говорила Салли.

– Что же там написано, Салли? Прочти спокойно.

– Тут сказано: «Кэзи. Твой папа задает слишком много вопросов. Мы знаем, с кем он говорил. Скажи ему, чтобы перестал, а то с тобой случится что-то плохое. Никому об этом не говори». Не подписано. Кит, что, черт побери, это значит? Что за вопросы ты задаешь? И что значит «случится что-то плохое»? Я этого не вынесу!

– Послушай, Салли. Я сейчас тебе ничего не могу объяснить, но я к вам немедленно приеду. Я буду у вас через четверть часа. А вы пока никуда не выходите и никому не открывайте. Слышишь – никому, кроме меня. Договорились?

Я бегом спустился с лестницы, не дожидаясь лифта, и бросился к машине. Если что-нибудь случится с Кэзи, я себе никогда не прощу. Я нажал на газ, обогнал автобус на повороте и поймал зеленую волну. Кто посмел втягивать в это дело мою дочь? Как они посмели? Руки у меня дрожали, и трудно было удерживать руль, костяшки пальцев побелели от напряжения. Я пытался успокоить Салли, но сам успокоиться не мог. Я знал, что эти люди могут зайти как угодно далеко. Они убили уже двоих, может быть, даже троих. Анна, Алессандро Мадзелли, Питер. И меня чуть не убили на крыше, я чудом спасся. А теперь взялись за Кэзи.

Я остановился возле дома. Салли смотрела из окна гостиной. Кэзи была с ней, стояла на валике дивана. Она помахала мне ручкой. Я прочел по ее губам: «Привет, папа!»

Салли отперла дверь, и я вошел. Пресловутое письмо лежало на столике в холле. Я осмотрел его, стараясь не очень трогать руками, хотя эти мерзавцы, конечно, позаботились, чтобы не оставить отпечатков пальцев.

Послание состояло из отдельных букв и слов, вырезанных их разных журналов. Некоторые я узнал по шрифтам, но не все. Само послание было предельно ясным. «Твой папа задает слишком много вопросов… Мы знаем, с кем он говорил…»

Мы прошли в кухню, Салли пыталась выпроводить Кэзи во дворик, чтобы поговорить со мной. Я видел, что она колеблется. Можно ли выпустить девочку, не случится ли с ней чего плохого?

Господи, какой ужас!

– Может, лучше ты пока в своей комнате поиграешь, Кэзи? – сказал я. – Включи телевизор, а я потом к тебе приду.

– А купать меня сегодня будешь? Ты меня уже сколько не купал!

– Очень может быть, лапа. Ну, беги наверх. Нам с мамой надо поговорить про взрослые дела.

Кэзи неохотно побрела к себе, а Салли приготовила чай.

– Надеюсь, тебе не кажется, что я неадекватно реагирую? – спросила Салли. – Не каждый день такие письма получаешь.

– Да, это не шутка. По крайней мере, мне так не кажется. Боюсь, что это слишком серьезно.

– И что же все это значит? Вот что я хотела бы знать. Кто это послал, и откуда они вообще знают про Кэзи?

– Это длинная история, Салли. Но если коротко, то я думаю, что письмо послал один немецкий миллиардер по имени Бруно Фулгер. Или кто-то из его людей. Фулгер подал в суд на наш журнал из-за материала о его жене, который мы поместили. Он опасен и привык все делать по-своему. Он пытается запугать меня – запугать нас, запугивая Кэзи.

– Может быть, надо сообщить в полицию?

– Определенно. Только не сейчас. Я не уверен, что это поможет. Надо увезти Кэзи из города. Спрятать ее, пока гроза не пройдет. Салли, ты должна довериться мне.

Салли отпивала мелкими глотками горячий чай, судорожно обхватив руками кружку, и посмотрела на меня, не отнимая ее от лица.

– Знаешь, что меня особенно злит? – спросила она. – То, что опять, как в былые времена, твоя работа портит нам жизнь. Когда мы были женаты…

– Не забывай, мы еще формально не развелись…

– Если ты такой формалист, то вспомни, что твоя работа всегда стояла на первом месте. Если мне хотелось куда-нибудь поехать на выходные, то оказывалось, что у тебя назначено что-то важное, нужное для работы. Турнир по водному поло, который спонсирует ваш рекламодатель, модное дефиле или черт знает что еще. И так из недели в неделю. А теперь, опять же из-за твоей работы, под угрозу поставлена жизнь нашей дочери! Я даже слов не нахожу, Кит! Когда ты жил в этом доме, у тебя не хватало времени, чтобы провести его вместе с Кэзи, твоя работа сжирала все твое время. А теперь, когда мы живем отдельно, твоя работа опять врывается в наш дом, и негде от нее укрыться.

– Я все понимаю, Салли, ты абсолютно права. Мне нечего тебе возразить. И тем не менее в последний раз прошу тебя – доверься мне. Кэзи необходимо увезти из Лондона – и не завтра, а немедленно, прямо сейчас.

– И куда же прикажешь ее везти?

– Прежде всего везти ее должна не ты. Этого нельзя делать – слишком бросится в глаза. Надо сделать вид, что у вас все по-прежнему и Кэзи дома. Я сам ее увезу. Ты говорила про деревенский коттедж Пола, помнишь? Много людей знают о нем?

– Кроме меня и Пола, никто в Лондоне.

– Вот туда мы и поедем. Может быть, на пару ночей всего. И никому – слышишь, совсем никому – не говори об этом. Даже полицейским. Я серьезно. А теперь собери вещи, и мы поедем.

Мои доводы мало убедили Салли, и мне пришлось с новым жаром начать сначала.

– Правда, Салли, я не всегда был прав и признаю это. Но на этот раз я прав, и ты должна мне поверить.

– О'кей, – наконец сдалась она. – В последний раз. Забирай Кэзи. Но если что-нибудь случится, если Кэзи пострадает…

– Что тогда? Ты со мной разведешься?

– Я тебе никогда не прощу. И никогда не позволю тебе видеться с Кэзи. Уж об этом я позабочусь, будь уверен.

– Верю. А теперь давай поторопимся.

Мы поднялись наверх к Кэзи, и я сказал девочке, что нас с ней ждет приключение. «Только тебя и меня».

– Почему? А как же мама?

– Без мамы. И ты будешь заботиться обо мне вместо нее. А теперь быстренько собери свои вещички, и мы отправляемся.

Салли складывала ночную рубашку, свитера, маечки в сумку. Я не собирался брать свои вещи. Заезжать домой времени не было, здесь у меня ничего не осталось. Куплю что-нибудь по дороге на автозаправке.

Но сначала нам нужно было незаметно протащить Кэзи в машину. Иначе, если за домом наблюдают, за нами непременно увяжется «хвост».

– У тебя найдется большой баул? – спросил я Салли.

Она принесла из чулана пару безразмерных полотняных сумок, которые, наверное, оставил здесь Пол – туда черта лысого можно было засунуть, не то что маленькую девочку.

– Это игра, – сказал я Кэзи. – Ты сюда спрячешься и будешь сидеть тихо-тихо.

Я, приняв самый беззаботный вид, подтащил сумку к машине и небрежно бросил на заднее сиденье.

– Не шевелись, малышка, – шепнул я. – Игра еще не окончена.

Салли подошла со второй сумкой, в которую сложила детское сиденье для Кэзи. Я сделал вид, что прощаюсь с Кэзи, которая будто бы стояла у окна, и отъехал от дома. Убедившись, что «хвоста» нет, я остановился, освободил Кэзи и пристегнул сиденье.

– Ну как, понравилось? – спросил я.

Кэзи сморщила носик.

– Ну, в общем, да. Только ножки затекли.

На место рядом с водительским Салли бросила записку с инструкцией – как доехать до коттеджа: по шоссе номер 3 в сторону Эксфорда, потом пересечь несколько проселков, от Престон Кэндовер свернуть, и через полмили будет наш дом. «Никакой Гомбрич нас там не найдет», – подумал я.

Где-то возле Чертси я остановился, чтобы залить бензина, а заодно купить что-нибудь поесть – консервированный суп и хлеб, зубную щетку и пасту, бритвенный станок. В пять часов среды дороги были свободны, и ехать было одно удовольствие. Кэзи напевала песенку, которую выучила в школе, – про крокодила, который проглотил рыбку. Вдруг зазвонил телефон.

Я машинально взял трубку.

– Алло? Это Кит Престон?

Голос был мужской, слишком знакомый: Говард Тренч.

Я не знал, что мог бы сказать ему по существу, поэтому промолчал.

– Извините, – сказал Тренч, – я звоню по автотелефону в автомобиль, принадлежащий компании «Фулгер АГ». Скажите, пожалуйста, кто ведет машину? С вами говорит генеральный управляющий.

Я держал трубку подальше от лица, чтобы не выдать себя дыханием.

На заднем сиденье Кэзи продолжала беззаботно напевать про крокодила, который широко раскрыл пасть, и маленькая рыбка нечаянно заплыла прямо ему в зубы.

– Кто это? – кричал на другом конце провода Тренч. – Это вы там поете, Кит? Перестаньте дурачиться, с вами серьезно говорят!

«Крокодил сомкнул челюсти, – пела Кэзи, – и рыбка уснула во тьме его желудка».

– Я официально вам заявляю, – продолжал Тренч, – если вы не вернете машину на Парк-плейс к завтрашнему полудню, я заявлю в полицию. Вы слышите?

Я швырнул трубку и не сбавлял газ. Даже звука его голоса я не мог слышать. Я не сомневался, что он не ради красного словца сказанул про полицию, у него не заржавеет. А инспектор Баррет будет счастлив получить в руки такой козырь.

Мы съехали с шоссе и теперь петляли по дороге, которая вилась по склону холма. На поворотах солнце било нам прямо в глаза, и мы щурились, как коты на припеке. Мы миновали церковь с нормандской колоколенкой и деревню, утопающую в зелени. Странно, живя в Лондоне, я месяцами не вспоминал про то, что есть на свете природа, лес и солнце. Но, оказавшись за городом в такой славный летний вечер, невозможно представить, что можно жить где-то еще, а не в этом раю.

Подъезжая к повороту на коттедж, я набрал номер Сузи в офисе. Трубку сперва сняла девушка на коммутаторе, я говорил с ней, имитируя северный акцент.

– Сузи? Это Кит.

– А оператор на коммутаторе… – обеспокоенно начала она.

– Не волнуйся, я изменил голос. Вот так. – И я продемонстрировал ей свой талант.

– У тебя замечательный шотландский акцент, – сказала Сузи. – Звучит так, словно ты никогда не выезжал из Абердина.

– Послушай, – прервал ее я, – я не могу долго разговаривать. Я увожу Кэзи из Лондона. Ей прислали письмо с угрозами. Это связано с делом Анны. У Салли друг имеет коттедж недалеко от Эксфорда, в Хемпшире, но это секрет. Если полиция будет спрашивать у тебя, ничего о нас не говори. Особенно полиции. Дело в том, что там нет телефона, и связаться со мной можно будет только по телефону в машине, так что я больше звонить не буду. Слишком рискованно. Давай договоримся, что ты будешь звонить мне каждый день в полдень. Я буду ждать в машине, на случай, если тебе понадобится что-нибудь мне сообщить. Если ты в этот момент будешь занята, я подожду. Поняла?

– Конечно. Значит, продолжим завтра в двенадцать. А сейчас мне надо бежать – звонят от начальства.

Коттедж «Высокая роща» оказался обыкновенным деревенским домом, рядом с которым странно смотрелся новенький металлический сарай. Коттедж расположился на склоне пологого холма, и подъехать к нему можно было только одним путем, по топкой вязкой дороге. Местность выглядела безлюдной, но от греха подальше я завел машину в сарай. Потом отстегнул Кэзи, мы обошли дом. Дом окружал небольшой садик, в глубине которого стояла каменная скамья, окруженная тисовыми деревьями. Мы нашли ключ под камнем и открыли дверь черного входа. В нос ударил затхлый запах, бросилась в глаза колония мертвых бабочек-капустниц на подоконнике. Видно, сюда давно не ступала нога человека. «Вот и хорошо, – подумалось мне, – чем меньше людей знают сюда дорогу, тем лучше».

Мы быстренько прошлись по комнатам, открывая окна и двери. Я поискал нагреватель, чтобы нагреть воды и искупать Кэзи. Дом оказался больше, чем я предполагал: четыре спальни, большая гостиная с обшарпанными креслами и диваном, кухня, выложенная каменной плиткой.

Чуть-чуть подкрасить, подмазать, и можно очень выгодно сдать в аренду. Кэзи пооткрывала все ящики кухонного буфета и была вознаграждена находкой – дохлой мышью, попавшей в старинную мышеловку.

Мы нашли простыни, постелили постели, и, когда нагрелась вода, Кэзи залезла в ванну. Я устроился на стуле рядом с ней. Мы мирно беседовали, зеркало над ванной запотело. Потом она вылезла из воды, надела купальный халатик, мы разогрели банку томатного супа и разлили его по кружкам, а потом сели ужинать в гостиной. Кэзи захватила с собой книжку и азбуку и прочитала мне сказку про лису и утку. Я заподозрил, что она знает ее наизусть, а вовсе не читает, но все равно было хорошо. Это был первый вечер, который мы проводили вместе после нашего с Салли расставания. Я только теперь понял, чего я лишился. Вся эта картина была такой мирной и уютной, что казалось странным, что только недавно я в дикой спешке покидал Лондон. Почему, зачем? Однако в результате я наслаждался жизнью – первый раз за много-много недель или месяцев.

Когда Кэзи уснула, я сел в одиночестве, слушая тишину. В буфете гостиной обнаружилась пыльная наполовину опорожненная бутылка виски, я щедро налил себе в стакан и разбавил водой из-под крана. Мне было о чем подумать, но, по правде говоря, не хотелось. Через незанавешанное окно я смотрел, как качаются ветви деревьев. Такая тишь была мне непривычна. Я уже давно не слышал тишины. Мой каждый день протекал на фоне непрерывного гула большого города и людских голосов. Тишина ассоциировалась у меня с детством и отцом. Отец боготворил тишину, особенно звенящую тишину пустыни. Однажды, когда мне было лет десять-одиннадцать, мы жили в Шардже, и он взял меня с собой в Пустой квартал. Так он называл это место неподалеку от Дубаи. Может быть, мы оказались там случайно, не помню, мы ехали через дюны и с наступлением вечера поставили палатку. Прежде чем пойти спать, отец посадил меня рядом с собой у входа в палатку послушать тишину. Помню, как он сказал: «Послушай, Кит, просто послушай». А я ответил: «Да что тут слушать? Я слушаю-слушаю и ничего не слышу!» Это потом стало нашей домашней шуткой. А для отца слушать тишину было терапией. Когда у него возникали неприятности по службе, он ехал в пустыню. И слушал безмолвие.

Когда мы с отцом начали идти по разным дорогам? Трудно назвать точную дату. Как в анекдоте: «Как вы разорились? – Сначала медленно, а потом быстро». Так и у нас с отцом. Когда я учился в университете, он довольно часто приезжал ко мне, значит, после того, как они с мамой развелись – мне тогда было семнадцать, – мы еще были дружны. Разрыв обозначился, верно, тогда, когда я после университета обосновался в Лондоне и начал работать. Отец и сам жил тогда в Лондоне, он переехал за год до этого, когда сам вышел на пенсию, но мы не встречались, разве случайно. Если на меня нападал стих тоски по домашнему укладу, я ехал к маме. У отца мне было неуютно. У него есть особый дар – всегда отмечать мои неудачи и недостатки. Он почему-то решил, что моя карьера не соответствует моим талантам. Несмотря на то что я обнаруживал все видимые признаки успешного продвижения по службе, он укоризненно качал головой и выражал сожаление. Когда мамы не стало, отец уже ушел из моей жизни. Впрочем, нам обоим было комфортнее встречаться не чаще раза в год, и то ненадолго.

Он часто менял адреса, и на новом месте я у него еще ни разу не бывал, хотя сейчас вспомнил, что это где-то неподалеку от коттеджа Пола. Около Олтона. Отец прислал мне открытку, информируя о своем последнем передвижении. Внизу он приписал: «Я нашел квартиру с садиком, отсюда можно пешком дойти до всех тех мест, которые мне нужны, – паб, магазин и т. п. Готовлюсь встретить старость. Можешь не утруждать себя переадресовкой журнала, который ты мне выписал в качестве подарка на день рождения. «Мир мужчин» – это совсем не мой мир, слишком много рекламы и фотографий всяких индюков. Извини, что не могу сказать доброго слова о том, что приносит тебе хлеб с маслом. Папа».

Я вышел, взял в машине записную книжку и нашел номер отца. Он снял трубку после первого же звонка. Голос его звучал настороженно: он не знал, радоваться ли моему звонку или тут скрывается какой-то подвох?

– Я знаю, почему ты звонишь, – сказал он.

– Вот как?

– Ты работу потерял, я в газетах читал. А что я тебе говорил – на кой черт ты связался с этим дерьмовым журнальным делом? Теперь небось деньги нужны.

– Но я не за этим звоню.

– Вот и славно. У меня все равно их нет. Все излишки забирает налоговое ведомство.

– Мы с Кэзи тут неподалеку от тебя, могли бы заехать навестить, если не возражаешь. Ты ведь не виделся с внучкой года два?

– Больше. Она еще в пеленках была, – ответил он.

– Да, пожалуй. Это было давно. Я виноват, наверное.

– Я тоже так думаю, – подтвердил отец. – Ты неправильно выбираешь жизненные приоритеты. Я давно заметил.

Мы условились, что встретимся завтра в обед, я записал, как ехать.

– Только разносолов не жди, я живу на супе и сыре, – проворчал отец.

– Отлично, Кэзи обожает сыр. До завтра.

После разговора на меня навалилась депрессия. А чего следовало ожидать? Разве случалось по-другому? Конечно, у отца было достаточно оснований обвинить меня в одном и другом. Я где-то вычитал, что в мире существует определенное количество вины и она переходит от человека к человеку. Когда на тебя наваливается это бремя, ты инстинктивно хочешь его сбросить и перекладываешь свою вину на чужие плечи. Да, но в моем случае количество вины все прибывает и прибывает, и спихнуть ее никак не удается. Я превратился в ходячий склад вины. Как это Салли сказала? «Теперь, когда мы живем отдельно, твоя работа опять врывается в наш дом, и негде от нее укрыться». И про Кэзи она правильно говорила, что я ее, даже живя вместе, почти не видел. Ее упреки тоже были справедливы. Теперь, оглядываясь назад из моего безработного настоящего, я удивляюсь сам себе – как можно было так пренебрегать личной жизнью и семьей, во имя чего? Бессмысленной суеты, которой мы заполняли страницы наших журналов.

Идя к своей кровати, я заглянул к Кэзи, поправил одеяло. Она спала на спине и загадочно улыбалась своим снам, вытянув ручки вдоль одеяла. В окно опять видны были те же гнущиеся от ветра деревья. Похоже, собиралась буря.

Задергивая занавески, я заметил примерно в четверти мили от нас ниже огни приближающегося автомобиля. Мотора слышно не было, фары были выключены. Видно, пассажиры не стремились быть замеченными. Откуда они взялись в этой богом забытой глуши? Страх пронзил меня, на мгновение парализовав движения. Машина с незнакомцами кружила по холму. В комнате было темно, поэтому я рискнул приоткрыть его, чтобы получше разглядеть то, что творилось в темноте. Теперь мне стал слышен шорох колес по щебенке. Через минуту они будут здесь.

Кэзи тихо посапывала во сне. Мне оставалось только одно: схватить ее прямо в пижамке и бежать через черный ход. Я не исследовал конец сада, но надеялся, что там есть калитка, которая ведет в поле. Мы спрячемся в рощице и переждем опасность. Это был отчаянный план, но другого придумать я не мог.

Я просунул руки под спинку Кэзи и легонько поднял ее, прижав к груди. Она зевнула и полуоткрыла глаза.

– Ш-ш, Кэзи, не просыпайся. Еще ночь.

Я спустился по лестнице в холл. Теперь все пространство перед домом было залито светом фар. Может, они пытались обнаружить нас, высвечивая комнаты? Вполне возможно.

Я отпер дверь и вышел во двор. Высокая трава уже покрылась ночной росой. Кэзи заерзала от холода. Я услышал, как хлопнула дверца машины и раздались осторожные шаги.

Я шаг за шагом пробирался по саду, пробуя ногой землю, прежде чем ступить. Кэзи вдруг показалась мне тяжелой, и я боялся уронить ее.

Теперь они были у двери, из которой мы только что вышли – я узнал знакомый скрежет дверной ручки.

И тут Кэзи расплакалась. Я замер на месте и лихорадочно зашептал:

– Тише, Кэзи, не плачь.

Вместо этого Кэзи набрала воздуху в легкие и заревела что было мочи.

Я, спотыкаясь, побежал по траве, высматривая калитку. И прижимал к себе Кэзи, по-прежнему боясь ее не удержать. Что будет, если нас настигнут? «Случится что-то плохое» – похоже, мы сейчас узнаем, что значили эти слова.

– Вы где, в саду? – спросили из темноты. Я сразу узнал этот голос: Сузи.

– Какого черта ты тут делаешь?

– Это я вас хочу спросить. Разве Кэзи не пора быть в постели? Уже почти одиннадцать.

– Она и была в постели, уснуть успела, это ты нас вспугнула. Я решил, что нас настиг Бруно Фулгер.

– К счастью, это всего лишь я. Дай-ка мне сюда Кэзи. Иди, моя кроха. Не надо плакать.

Через несколько секунд Кэзи уснула на руках Сузи.

Мы уложили ее в постель и оставили спать. А сами сели в гостиной выпить по чашке чаю.

– Как ты нас нашла? – Меня очень беспокоило, что она явилась без предупреждения и, кажется, без труда добралась до коттеджа, до места, которое я считал безопасным.

– Легко. Спросила дорогу в пабе. Ты сказал, что это недалеко от Эксфорда, я назвалась подружкой Салли. Ее тут знают. Мне объяснили, как проехать.

– Фантастика! А зачем ты приехала?

– Я подумала, тебе нелишне будет узнать, что тебя разыскивает полиция. Двое полицейских: сержант по фамилии Кроу и констебль. Говард Тренч объяснил, что ты уволен и больше у нас не работаешь. Они сказали, что уже знают, но хотят задать несколько вопросов сотрудникам о твоем возможном местопребывании, как они выразились. Говард не горел желанием с ними беседовать, но они настояли. Около часа у нас торчали.

– Они не сказали, почему такая срочность?

– Сказали только, что были у тебя дома, не застали, потом ездили к Салли и там тоже не нашли.

– А Салли не проговорилась?

– По всей вероятности, нет.

Молодец, Салли. Она все-таки мне поверила.

– А тебя тоже допросили?

– Еще бы! Уж Говард об этом позаботился. У него нет на руках никаких фактов, но он подозревает, что мы на связи.

– Ты тоже притворилась слепоглухонемой?

– А как же! Пыталась выведать у них, зачем ты им понадобился, но они не раскололись.

– А что потом?

– А ничего. Я поехала тебя предупредить. Говард наябедничал им про «БМВ», который окрестил «похищенной собственностью». Сержант Кроу сказал, что тебя объявят в розыск. Теперь каждый полицейский в стране будет тебя искать.

«Спасибочки, Говард Тренч», – мысленно вздохнул я.

За окном разразился ливень, струи забарабанили по карнизам.

– Кроме того, они хотят поставить телефон в машине на прослушивание. Так что, если ты будешь с него звонить, тебя моментально засекут.

– Значит, если бы ты мне позвонила завтра…

– Тебя схватили бы через десяток минут. Если не раньше.

– Кошмар! Меня просто загнали в капкан. Я хотел поехать завтра с Кэзи к отцу, но боюсь, они засекут машину.

– А ты мою возьми. Я уже говорила тебе однажды, что никому не интересен допотопный «Воксхолл».

– Благородный жест, но ведь тебе машина самой утром понадобится. Как ты собираешься добираться на работу?

– А я не собираюсь. Я наконец набралась смелости уволиться.

– Да что ты! И как прореагировал на это Тренч?

– Он еще ничего не знает. Я оставила конвертик на рабочем столе. Внутри записка: «Извините, но вы слишком большой зануда. Сузи».

– Очень смело. Интересно, сколько раз тебе хотелось бросить мне в лицо эти слова?

– Довольно много. Но я всегда смирялась.

Я лежал, вытянувшись на диване, и следил глазами, как Сузи зажигает сигарету и затягивается. Теперь, когда мы уже не были сослуживцами, она казалась мне совершенно иной. Она выглядела усталой, но все равно очень привлекательной.

– Я и не знал, что ты куришь.

– Да я практически не курю, только когда очень нервничаю или, наоборот, пребываю в приятно возбужденном состоянии.

– А сейчас у тебя какое состояние?

– Приятно возвышенное. Освободившись от Тренча, я чувствую себя так, словно выкупалась в семи водах или сбросила старое надоевшее пальто, в котором отходила десять сезонов. Это – свобода.

– Кстати, насчет пальто. Ты ведь наверняка не взяла с собой никакой одежды.

– Совсем никакой. Даже зубной щетки.

– Как раз щетку я могу тебе дать. А в ванной я заметил симпатичный фланелевый халатик. Можешь воспользоваться, если хочешь.

Мы поднялись наверх, достали простыни, и я помог Сузи постелить постель. В ее комнате были веселенькие зеленые обои с красными фуксиями и кровать тридцатых годов. Мы стояли по обеим сторонам кровати, расправляя простыню.

– Не боишься тут остаться одной? – спросил я, целуя ее на сон грядущий.

– Нет, – беззаботно ответила она. – А если замерзну или почувствую себя одинокой, приду под бочок к Кэзи. Спокойной ночи, Кит.

 

21

Кэзи проснулась в половине седьмого и сразу пробралась ко мне в спальню. Она всегда рано просыпается в незнакомом месте. Я обрадовался ей – после треволнений вчерашнего вечера так приятно было обнять дочурку.

Я раздвинул занавески, и в глаза мне ударило яркое солнце. Буря улеглась еще ночью. Под окном стоял омытый ливнем «Воксхолл» Сузи. Утром он казался таким маленьким и жалким. Я проинспектировал содержимое кладовки и обнаружил коробку с увядшими пакетиками ромашкового чая и несколько жестянок с анчоусами. Итак, на завтрак у нас были тосты с анчоусами и суп с бычьим хвостом.

Разбуженная звоном посуды на кухне, вошла Сузи во фланелевом халате.

– Восемь пятнадцать, – удовлетворенно провозгласила она. – Теперь каждую секунду Тренч может увидеть мое послание.

После завтрака мы позаимствовали в чулане ботинки и шляпы от солнца и пошли гулять в поле. Опять стоял погожий летний денек, поле пестрело цветами, умытыми дождем. Мы шли по ложбине, по сторонам которой росли деревья. Кэзи бежала впереди, подбегая к нам с горстью головок одуванчиков или другими трофеями. Часа полтора мы гуляли, не встретив ни одного живого существа, не считая зайцев, которые выпрыгивали у нас прямо из-под ног и, петляя, скрывались в зарослях крапивы. Вдоль кромки рощи выхаживали фазаны.

– Знаешь, – сказал я Сузи, когда Кэзи опять убежала далеко вперед – я все думаю над этим письмом с угрозами, которые получила Салли. Над фразой: «Твой отец задает слишком много вопросов. Мы знаем, с кем он разговаривал». Как они могли это узнать? Сузи нахмурила брови.

– Сказал кто-нибудь.

– То есть им напел кто-то из тех, с кем я говорил?

– Скорей всего так.

– Ну вот, здесь и собака зарыта. Кто мог это сделать? Если иметь в виду, что наш главный подозреваемый – Бруно Фулгер, кто с ним близок?

Сузи задумалась:

– Та итальянка, Маручча.

– Но зачем ей это? Фулгер убил ее отца. Она ненавидит его.

– И тем не менее, если искать мотив – может быть, она не только ненавидит, но и боится его. И он вполне мог угрожать ей, если она не будет с ним откровенна в случае, когда о нем будут наводить справки.

Мы дошли до вершины холма и с удовольствием подставили лица солнечным лучам, усевшись на поваленный вяз. У Кэзи устали ножки, прогулка была слишком утомительной для пятилетнего ребенка.

Кэзи ковыряла палкой в заячьей норе, мы наслаждались покоем.

– Нет, эта версия не годится, – сказал я. – Я имею в виду Маруччу. По времени не сходится. Подумай сама: предположим, она сразу после встречи со мной доложила о ней Фулгеру или Гомбричу по телефону, они не успели бы написать и доставить письмо в Клэпхэм. Не забывай, что Салли дозванивалась до меня целый час – а ведь я сразу отправился домой с Грейт Титчфилд-стрит.

– Она могла позвонить им раньше, из Милана, сразу после того, как вы договорились о встрече.

– Тоже возможно. Но вряд ли.

– Ну а с кем еще ты говорил про Бруно Фулгера?

– В том-то и дело, что ни с кем. Ну вот с Симоном Берио, фотографом. Я ему ни на грамм не верю. Но я его не видел восемь дней. С кем еще? С Хайнером Штюбеном в Мюнхене. С Ником Груэном. Вот и все.

– И как тебе Хайнер?

– Я с ним сказал буквально несколько слов. Только пощупал почву.

– А Ник Груэн?

– Нет, он исключается. Это мой старый друг.

А почему, собственно, исключается? Когда я звонил ему в понедельник в Лейпциг, чтобы спросить про Массимо Мадзелли, он мне ничего не сказал, попытался избежать разговора. К тому же он торговал красильную фабрику компании Бруно. Вполне вероятно, что как-то за обедом он обмолвился Бруно или кому-то из его ближнего круга о том, что некий Престон собирает о нем сведения. Так, между прочим. Это вполне в духе Ника.

– А может, они установили у тебя в квартире «жучок»? – предположила Сузи. – Или в твоей машине. Или и там, и там. Тогда они все о тебе знают.

Сердце у меня упало.

– Ты права. Как все просто!

Как мне самому не пришла в голову такая простая мысль?! Гомбрич слушает каждое мое слово, каждый разговор.

А потом меня пронзила другая мысль. Я звонил Сузи по телефону, назвал ей место, куда увожу Кэзи. И если она смогла без труда найти меня, то уж для Фулгера это вообще пустяк.

Мы, не сговариваясь, ускоряя шаги, заспешили вниз, к коттеджу. Сузи вела Кэзи за руку и велела ей говорить шепотом. Мы осторожно обошли дом вдоль ограды, не заходя в калитку, пока не убедились, что ничего подозрительного не видно. Никаких незнакомых машин, входная дверь закрыта. Мы молча оглядели каждое окно, каждый сантиметр сада.

Минут через десять, убедившись, что все спокойно, мы пошли к дому. Как ни странно, теперь он уже не казался мне безопасным. Теперь он был наполнен страхами.

– Давай соберем барахло и будем убираться отсюда, – сказал я Сузи. – Хотя я вещички Кэзи даже не распаковывал.

Еще через четверть часа мы уже ехали прочь от коттеджа в направлении Олтона. На стареньком «Воксхолле». Пока мы не отъехали на порядочное расстояние, я чувствовал себя в тисках страха. В каждый момент нас могли догнать, каждую минуту на нас могла наброситься банда головорезов Фулгера.

– По традиции, – сказала Сузи, – в определенный момент ты просишь меня вернуть ключи Рудольфу Гомбричу. Что – мне поехать за «БМВ» или он тебе еще понадобится?

– Давай поступим максимально благородно. Отправь ключи Тренчу по почте и напиши записку, что машина припаркована в сарае, примерно в полумиле от Эксфорда. Подробности излишни.

* * *

Через час мы приехали в Олтон и двинулись вдоль дощатых домов по Хай-стрит, следуя инструкциям отца. Повернули направо у книжного магазина, потом опять направо у автозаправки. Когда мы остановились на красный свет, возле нас нарисовалась полицейская «Панда». Я сделал вид, что не замечаю соседства, и уставился прямо перед собой.

Сузи тихо сказала:

– Подозрительный какой-то. По-моему, смотрит на тебя и Кэзи.

Загорелся зеленый, и мы поехали дальше. Полицейские за нами. Мне казалось, нас точно преследуют. Я пытался углядеть в зеркальце заднего вида, не переговариваются ли они через рацию. В любой момент нас могли остановить.

Мы доехали до очередного поворота, я просигналил подфарниками, что сворачиваю налево. А сам ждал, что нам прикажут прижаться к кромке. Я свернул, а «Панда» продолжала ехать прямо. Мы с Сузи испустили вздох облегчения. Рубашка разом взмокла у меня на спине.

Отец жил в маленьком дворике за пабом. Под деревом стоял стол, за которым отдыхали местные забулдыги. Прямо напротив двери в квартиру отца. Когда он упомянул, что живет неподалеку от всех необходимых ему мест, он не преувеличивал. Я взял Кэзи на руки, чтобы она сама нажала на кнопку звонка.

– Как думаешь, отец не станет возражать против нежданного гостя? – спросила Сузи.

– Надо было бы позвонить ему из автомата. Но он не обещал особенно готовиться к встрече гостей, ожидается только суп и сыр, так что большого ущерба ты не нанесешь.

Увидев на пороге отца, я понял, как он постарел. Мы не виделись около года, а он выглядел по меньшей мере на пяток лет старше. Остатки волос окончательно поседели, подбородок покрылся грубой редкой щетиной.

– Кэзи, узнаешь дедушку? – спросил я. – Поцелуй деда.

Она послушно чмокнула его в щеку.

– Ой, – отпрянула она, – он весь в морщинах!

– Не «он», а дедушка или дед.

– Он правда мой дедушка?

– Конечно. Папа твоего папы.

– А он подарит мне подарок? Если он настоящий дедушка, должен дарить мне подарки.

– Прости, отец, – извинился я, – не обращай внимания. А вот это Сузи Форбс. Надеюсь, ты не будешь возражать, если она составит нам компанию. Мы с Сузи вместе работали в издательстве.

– Понятно, – отозвался отец, искоса жадно разглядывая Сузи. – Ее тоже выперли?

– Видите ли, мистер Престон, – вмешалась Сузи, – я сама подала заявление об увольнении. Без Кита там стало слишком скучно.

– Ага, зато с ним, наверное, было слишком весело. Потому вас и попросили.

Вслед за отцом мы прошли по темному коридору и оказались в гостиной – точной копии гостиных, которые я видел в прежних квартирах отца. Я узнал всю мебель, каждую пустяковину. На стенах висели виды залива в Дубаи, на комоде и каминной доске сувениры, которые он двадцать лет таскал за собой: нигерийское деревянное блюдо с огромными деревянными ложками, фотография в рамке, изображающая нефтеперегонный цех какого-то завода в Эмиратах. Стеклянная дверь выходила в маленький садик с лужайкой, за которой виднелись автостоянка и супермаркет, из которого покупатели выносили к машинам сумки с продуктами.

– Видишь, как удобно? Лучше не бывает, – сказал отец. – С одной стороны пивная, с другой супермаркет.

Кажется, он произнес это с какой-то скрытой иронией, но смысл ее я не уловил.

Без большого энтузиазма отец предложил нам на выбор джин или пиво, а для Кэзи тоник, который она с удовольствием выпила из старинного фужера внушительного размера.

Мы сидели, неловко поддерживая разговор. Даже Сузи, всегда очень общительная, чувствовала себя не в своей тарелке.

– Коли наша компания так разрослась, – сказал отец, многозначительно взглянув на Сузи, – может, мы пойдем обедать в паб? Вы, наверное, заметили – «Голова королевы», вы должны были мимо проходить. За углом. Там в баре подают завтрак пахаря и прочее.

Хозяин и завсегдатаи очень тепло приветствовали отца. Понятно, он здесь свой. Он представил меня им: «Мой сын Кит, его только что выперли с работы».

– Присоединяйтесь к нашему клубу, – сказал один из них. – Мы тут все пострадавшие. Это все правительство виновато.

Мы заняли столик на улице, заказали креветок в чесночном соусе и картофельные чипсы.

– Как тебе еда, Кит? – осведомился отец. – Небось привык к деликатесам, по ресторанам каждый день ходил? Плохо тебе будет, пожалеешь, что был строптивым.

– Ну почему же, я люблю креветок. И Кэзи тоже.

– Здесь вкусно готовят. Я часто тут обедаю. А бывает, и вечерами захожу, поужинать. Общество приятное собирается. А как твоя жена, или, точнее, бывшая жена? – неожиданно сменил он тему.

– У Салли все хорошо. Мы еще официально не развелись. Собираемся на будущий год. Но у нее уже появился бойфренд. Вроде хороший парень.

– А вы с Салли не знакомы? – Отец обернулся к Сузи. – Симпатичная девочка, но не на мой вкус. Я бы на ней не женился. И Киту не советовал. Очень много о себе воображает.

Я было запротестовал, но Сузи опередила меня:

– Салли очень милая дама. И отличная мать вашей внучки.

– Этого у нее не отнимешь, – подтвердил отец. – Она прямо-таки прирожденная мать. Но жена – нетушки. Слишком требовательная.

Мой отец необыкновенно критичен по отношению ко всему на свете, кроме себя самого. Одному богу известно, откуда у него столь четкие суждения о том, каким должен быть счастливый брак, поскольку его собственный никак нельзя было назвать удачным. Он дает советы по любому поводу – карьера, вложение капитала, приобретение собственности, воспитание детей – обо всем он готов дать свое заключение, он, не добившийся успеха в работе почти нищий холостяк, которому в тягость общение с собственным сыном. Кроме того, меня неприятно поражает его неразборчивость. Он готов водить дружбу с кем угодно и знакомится с кем попало – в загородном клубе или на автобусной остановке. Он всегда уделял такое внимание моему образованию, а сам пьет с первым попавшимся забулдыгой. Помнится, однажды он спросил меня, по какому принципу мы отбираем персонажей для «Светской жизни», и заметил, что только один господь бог может судить о превосходстве одного человека над другим.

Я объяснил, что мы вовсе не о превосходстве думаем, а о том, кто в данный момент получше одет, у кого шляпа красивее.

Отца это не удовлетворило. «Это похоже на работорговлю или на отбор у врат святого Петра. Ты проходи, а ты пошел вон!»

Однажды мы случайно встретили его, когда зашли в ресторан вместе с Анной. Мы ели какую-то ливанскую еду и обсуждали статью о Мег Райан для нашего журнала. Впрочем, это был лишь повод для встречи. И вдруг у меня над ухом раздался голос: «Уж не моего ли пропащего сына вижу я перед собой?» Это был отец, нелепо одетый в длиннополое пальто не по сезону.

Он присел за наш столик, заказав кофе и выпивку, я представил его Анне. Это произошло вскоре после того, как мы расстались с Салли. И отец пытался угадать – кто такая Анна, моя любовница или просто знакомая. Что ж, вопрос закономерный. Но ответить на него было не так просто.

Анна произвела на отца неизгладимое впечатление. Я никогда не интересовался у нее, что она о ком думает. В сущности, мне казалось, что ее мало кто интересовал, уж тем более скромная фигура моего отца вряд ли могла ее впечатлить. Но отец обожает выступать. Нас с Анной он использовал в качестве слушателей его пылкой тирады против современного театра, спутав при этом Национальный театр и Королевский Шекспировский. Анна и бровью не повела, хотя я понял, что она это заметила.

Дело в том, витийствовал отец, что люди перестали воспринимать поход в театр как событие и уже не надевают вечернего платья. Поэтому сидишь в зале будто в компании американских туристов.

– Вы абсолютно правы, – подхватила Анна с видимым жаром и как будто искренне. – Мужчины должны надевать смокинги, а женщины – длинные платья.

Отец не привык к тому, что его мнения разделяют, поэтому ответил Анне взглядом, полным одобрения.

Эта встреча оставила у меня неприятный осадок, трудно сказать почему. Отец строил из себя дурака, но для меня это не новость. Что же меня так огорчило? Может быть, я опасался, что Анна станет хуже обо мне думать? Но я ведь никогда не старался приукрасить свое прошлое и своего отца. Анна все знала о моем детстве, гораздо больше, чем я знал о ней самой. Вероятно, мое раздражение было направлено против Анны, против того, как она высмеяла моего отца. Это была точно такая же метода, которой она пользовалась в своих интервью. Человек чувствовал себя польщенным, а выходил круглым дураком. Но мой отец – не персонаж ее статьи. Мне было неприятно видеть, как его дурачат. Все же он был моим отцом.

Когда потом я увиделся с отцом, он спросил меня:

– Как поживает та милая леди, с которой мы тогда ужинали?

– Ты имеешь в виду Анну Грант? Наверное, хорошо. Это наша журналистка.

– У нее очень оригинальное мышление, – сказал отец. – Надо бы с ней повидаться, она заинтересовалась одной моей теорией.

Теперь, глядя на отца, я гадал, что он думает о Сузи. Да и о Кэзи. Он как-то странно относился к внучке. Когда мы подолгу не привозили ее к нему, он жаловался, что его игнорируют, а при встречах не знал, что сказать девочке, и быстро утомлялся от ее общества. Ему нравилось лишь самому быть центром внимания и рассказывать свои истории.

Сузи говорила отцу, что еще не решила, чем будет заниматься, но ей хотелось бы найти работу в журнале.

– Я бы на вашем месте не пошел в журнал, – сказал отец, энергично замотав головой. – Журналы в наше время все равно что динозавры. Они вымирает. Это очевидно. Скоро все вытеснит тонковолоконная оптика, телевидение и компьютеры. Нажмешь на кнопку, и получишь все, что хочешь.

– Вы, разумеется, правы, – дипломатично согласилась Сузи. – Но это все же печально. Так приятно взять в руки журнал, полистать. Читать на экране – совсем другое дело.

Отец не унимался. Где только он набрался своих бредовых идей! Неужели в «Голове королевы»?

– Через пару лет куда ни придешь, везде будут компьютеры, и все, что захочешь, можно будет получить по Интернету – хоть парикмахера, хоть губную помаду. Все ваши журналы будут записаны на микрочипы с булавочную головку. К чему тратить деньги и загромождать дом макулатурой!

– А я бы загромождала, – спорила Сузи. – Мне нравится запах типографской краски.

– А деревьев сколько ради этого губят? А тут вы будете читать виртуальный журнал. И никакой зависимости от вкусов редактора. Вы сами выбираете, что нравится, на вашем персональном компьютере.

– Папа, мы уже сегодня так делаем. Наш журнал выходит в интернет-версии, – вмешался я.

– Чушь какая, – раздраженно отозвался отец. Он терпеть не мог, когда кто-нибудь прерывал его пророчества.

Подошел хозяин, держа в руках «Дейли телеграф» с кроссвордом, чтобы отец помог ему найти ответ. Отец достал очки, нацепил их на нос и углубился в текст.

– Через пару лет тебе уже не придется утруждаться, не правда ли, папа? – съязвил я. – На каждом столе будет стоять компьютер с выходом в Интернет, и все будут решать кроссворды на мониторе.

Иногда отец ужасно меня раздражает. Я преодолеваю огромные расстояния, чтобы повидаться с ним, а как только увижусь, он обязательно выведет меня из себя.

Отец сверкнул на меня глазами, Сузи укоризненно поджала губы. Не надо сердить его, хотелось ей сказать. Сузи всегда удается удержать меня от неверного шага. Сколько раз, когда я готов был сорваться, разговаривая по телефону с каким-нибудь идиотом-автором или назойливым рекламодателям, появлялась Сузи и громко заявляла, чтобы было слышно на другом конце провода: «Вас спрашивает мистер Уайсс. Он звонит из самолета». Я в такие моменты сердился, а наутро был ей искренне благодарен.

Отец перешел к толкованию теории глобального потепления, а Кэзи пошла к бару смотреть, как какой-то парень пытает счастья у «Однорукого бандита». «Дейли телеграф» лежала на столе рядом с недоеденными креветками. Я открыл газету на разделе экономики, и в глаза мне бросилась фотография Эрскина Грира. Он стоял в саду на огромной лужайке на фоне китайского павильона. Подпись гласила: «Президент компании «Грир корпорейшн» Эрскин Грир сообщил вчера у себя дома в Гонконге, что процедура приобретения контрольного пакета «Федерейтид Авиэйшн» вошла в заключительную стадию». В статье далее говорилось, что акционеры с большим воодушевлением встретили это известие.

Прошло четыре дня с тех пор, как я говорил с Брюсом Макфоллом из Гонконга. Как он сказал? «Никто здесь не напечатает ни строчки про Грира, пока он не сдохнет. Кроме, конечно, китайских газет. Они про него все знают, всю подноготную. Все его грязное белье перетряхнули».

Кэзи вернулась с экскурсии и попросила у меня денег.

– Только два фунта, пжжлста. Пжжжалста! Хороший, добрый папочка! Я взаймы беру. Я верну, правда! Знаешь, сколько денег в этой машине! Сейчас один дяденька столько выиграл!

Я нащупал в кармане пару фунтов и протянул отцу.

– Дедушка, пойди с внучкой. Ей будет приятно.

Кэзи радостно уцепилась за его руку.

– Сузи, – сказал я, когда они отошли на приличное расстояние. – Хочешь поехать со мной в Гонконг?

– В Гонконг? – недоверчиво переспросила Сузи. – Почему именно в Гонконг?

– Потому что там Эрскин Грир. Видишь, про него опять пишут. Я был дураком. Я сосредоточился на Бруно Фулгере, а ведь убийцей вполне мог быть и Грир. То есть – почему бы нет? У него были не менее веские причины.

– Но вряд ли он имеет отношение к тому, о чем ты мне сегодня утром рассказывал. Я имею в виду письмо с угрозами. Ты ведь не говорил ни с кем из окружения Эрскина Грира. Так что это ложный путь.

– Ты права. И все же я напрасно упустил его из виду. Наверное, потому, что Мюнхен ближе, чем Гонконг. Однако кое-что я все же сделал. Я позвонил австралийскому журналисту. Помнишь?

– Но ведь именно он намекнул тебе насчет его грязных делишек. Неужели он мог позвонить потом Гриру и предупредить его?!

– Это как раз очень возможно. Ты плохо знаешь журналистов. Они имеют обыкновение входить в особые отношения с магнатами. С одной стороны, они вроде их дразнят своими публикациями, а с другой, если этой персоной, которую он окучивает, заинтересуется коллега, они бросаются к своему заклятому дружку якобы с самыми чистыми намерениями – предупредить, что кто-то собирает на него компромат. Брюс Макфолл вполне мог связаться с Эрскином Гриром и сказать, что я собираюсь на него наехать. Кроме шуток.

– И что тогда?

– Брюс мог ему позвонить и сказать, что парень из «Мира мужчин» задает слишком много вопросов. Мог даже прибавить, что я интересуюсь его любовницами и темным бизнесом. А это явно выглядит как прямой наезд.

– А имя? Неужели Эрскину Гриру так хорошо известно твое имя?

– Может, да, а может, нет. Но он наверняка вспомнил бы название журнала «Мир мужчин», потому что он связан с интервью, которое брала у него Анна Грант. После ее смерти он, видимо, решил, что никакого хода материалу дано не будет. Чувствовал себя в полной безопасности. Но когда на горизонте появляется еще один журналист из того же журнала, он начинает нервничать. Вероятно, он предположил, что я прослушал пленку Анны и пронюхал про обстоятельства его торговли оружием.

– Что на самом деле и произошло. А где, кстати, эта пленка?

– У меня в доме, в диктофоне.

Черт побери! Надо было положить кассету в банковский сейф.

– Подожди-ка, – сказал я. – Мне надо кое-что обмозговать. Представь, что я Эрскин Грир. Я дал компрометирующее меня интервью Анне Грант, и оно может взорвать к чертям собачьим всю мою карьеру. Я организую ее убийство. Через несколько дней я вспоминаю про пленку с записью и посылаю к ней в квартиру своих людей. – Теперь у меня в голове по-новому начали складываться кусочки мозаики, и я почувствовал, что приближаюсь к решению загадки. – Дело в том что те парни на крыше вовсе не обязательно могли быть людьми Фулгера, с тем же успехом их мог прислать и Грир, который хотел вернуть кассету. Понимаешь? Они искали интервью не Анастасии, а Эрскина!

– И не нашли. А почему тогда они не обыскали твою квартиру?

– Потому что уже обыскивали. И не заметили диктофон, который завалился под диван. – И тут сердце у меня упало. – Но ведь тот тип, который следил за моей квартирой из машины, точно работает на Фулгера. Я видел его в замке. Черт, опять не складывается.

– Почему же, – оживилась Сузи. – Вот смотри. Оставим пока Фулгера. Мне кажется, ты прав, что сосредоточился на Грире. Предположим, он убил Анну и запустил в ее квартиру своих ребят. Что тогда?

– Ничего. Он молился, чтобы кассета не всплыла и ничто не помешало ему прибрать к рукам «Федерейтид Авиэйшн». Анна интервьюировала его в субботу и была убита в воскресенье, Эрскин считал, что она не успела ни с кем поделиться его откровениями.

Я подумал еще вот о чем: Анна легла в постель с Эрскином. Но об этом я Сузи не сказал. Мне было больно об этом говорить.

И вообще, что я чувствовал к Анне спустя три недели после того рокового дня? Мне трудно было дать ответ на этот вопрос. Анна, моя единственная настоящая любовь, Анна с ее дивными волосами и роскошными ногами. Упущенные возможности, случайные встречи – а ведь мы могли быть вместе всегда. Какое мне дело до ее любовников? Когда коллекционеру попадается великая картина – скажем, Матисса, – разве ему не все равно, через какие руки она прошла? Что она побывала у дельца с Уолл-стрит или босса чеченской мафии?

А мне было не все равно. Мне было больно об этом думать. Анна, Анна, все, что я делаю, я делаю ради тебя.

– Давай продолжим, – сказал я. – Итак, проходят три недели, никакой утечки информации не происходит. Анна похоронена. Грир летит в Хьюстон, потом в Гонконг, готовит сделку. Он уверен в своей безопасности. И вдруг раздается звонок от Брюса Макфолла. Его страхи оживают. Очевидно, Брюс не предполагал, какую собаку разбудил. «Мир мужчин» не забыл про заказанный материал и направил в Гонконг другого репортера. Что делает Эрскин Грир? Первым делом пытается выяснить, кто такой Кит Престон. Это нетрудно. Он узнает, что меня уволили, и это его озадачивает. Буду ли я в таком случае писать в «Мир мужчин»? Вероятно. Спайк Стил мог дать мне задание как внештатнику. Теперь нам важно знать, насколько глубоко они копнули и пронюхали ли, что мы с Анной были довольно близки. Слухи об этом наверняка ведь ходили?

– Конечно, ходили. Меня постоянно спрашивали, ухлестываешь ты за ней или нет.

– Господи, – рассмеялся я, – если бы они только знали! О'кей, итак, Грир думает, что я – бывший бойфренд Анны. Это его еще больше настораживает. Он допускает, что Анна успела рассказать мне об интервью и я в курсе его делишек с оружием. То есть если она кому и рассказала об этом, то только мне, так ведь? Такими вещами делятся или с любовником, или с родственниками.

– Питер! – хором воскликнули мы с Сузи.

Она могла сказать Питеру. И Питер мертв.

– Знаешь, Сузи, я боюсь забегать вперед, но мне кажется, чем больше мы разрабатываем версию Грира, тем убедительней она представляется. И по времени все совпадает. Я звонил Брюсу в понедельник вечером – по гонконгскому времени, – так что он мог связаться с Гриром во вторник. Таким образом у него в распоряжении тридцать шесть часов, чтобы написать и доставить письмо Кэзи. И вот еще что. Хотя для нас слова «твой папа задает слишком много вопросов» звучат туманно, для Эрскина их смысл абсолютно ясен. Он ощущает себя единственным подозреваемым. Он ничего не знает ни о Микки, ни о Фулгере. Он убил Анну, чтобы заставить ее замолчать, и, вероятно, убил и Питера тоже. Этот укус змеи казался мне подозрительным. Вопрос: почему он убил Питера? Очень вероятно, что Питер позвонил Эрскину в Гонконг – или в Хьюстон – и дал понять, что Анна кое-что ему рассказала. Насколько я могу судить, Питер был человеком решительным и бескомпромиссным. Даже если он не заподозрил, что Грир замешан в убийстве его сестры, он не оставил бы без последствий информацию о торговле оружием. Анна говорила мне, что ее брат презирал капиталистов. Он всех их считал лицемерами – и вот доказательство его правоты. Он считал, что обязан продолжить дело, начатое Анной. Так или иначе, Эрскин видел в Питере реальную угрозу…

– …и нейтрализовал ее, – закончила мою мысль Сузи. – А теперь на горизонте появился еще один человек, который владеет этой информацией. Это ты, Кит.

– И четвертый. Ты тоже все знаешь.

– Ну, обо мне-то они ничего не знают. А за тебя я боюсь.

– Значит, надо быть вдвойне осторожными. Прости, что я так отзываюсь о твоем крестном отце, Сузи, но похоже, что он настоящий серийный убийца.

К столику вернулись отец с Кэзи и доложили о потерях: они продули моих два фунта и еще четыре отцовских.

– Зачем ты поощряешь в ребенке страсть к азартным играм? – проворчал отец. – Лучше бы просто сложил костер из денег, если тебе их девать некуда.

Кэзи смущенно переминалась с ноги на ногу.

– Пап, дай еще один фунтик! Мы чуть джек-пот не сорвали! Пжжжласта, папочка, ну только один!

– Прости, детка, денег больше нет, и вообще нам пора. Попрощайся с дедушкой.

– Опять в Лондон? – спросил отец. – Или в тот коттедж?

Мы с Сузи молча переглянулись. В самом деле, куда мы едем? Куда мы можем поехать?

– Сперва упакуемся, – рассеянно ответил я, – а там посмотрим. Надо ехать, пока пробки не начались.

Мы простились и поехали к центру Олтона.

– Приятно было познакомиться с твоим отцом, – вежливо сказала Сузи. – Вы с ним ужасно похожи.

– Не утруждай себя светскими формальностями, Сузи. Лучше не надо. Родителей не выбирают.

– Я только хочу сказать, что за его ворчливостью прячется интересный эрудированный человек. Вроде тебя. Сколько ему? Шестьдесят пять? Не так уж много у меня знакомых шестидесятипятилетних стариков, которые бы так здраво рассуждали об Интернете.

– Бог с тобой, он понятия не имеет об Интернете. Слышал звон. Умеет пускать пыль в глаза.

– Как и ты. Ты сам мне об этом говорил. Что нахватался поверхностных знаний. И еще гордишься этим.

– Я по крайней мере не пророчествую.

– Как сказать! Но я же не критикую тебя. А тебе вправду нравится производить впечатление знающего человека.

Кэзи, сидевшая на заднем сиденье, решила внести свою лепту в обсуждение фигуры отца.

– Папа, но ты ведь все знаешь. Ты сам про это говорил. Говорил, что знаешь все-все на свете. Даже про Австралию. Даже про Америку. Разве нет, пап?

Я расхохотался.

– Ну, вдвоем накинулись! Сдаюсь, – сказал я и добавил, обернувшись к Сузи: – Для начала должен признаться, что в моих познаниях есть существенный пробел – куда мы все же едем?

– В аэропорт.

– Прямо сейчас?

– А почему нет? Завезем Кэзи к маме и вечерним рейсом полетим в Гонконг. Помнится, должен быть самолет в обед и потом около девяти вечера. Если достанем билеты.

Я притормозил у таксофона возле автобусной остановки, и Сузи вышла, чтобы позвонить в авиакомпанию.

Минут через десять она просунула голову в приоткрытое окно машины.

– «Бритиш Эруэйз» и «Катей Пасифик» продали все билеты. Я записалась на лист ожидания, но шансов практически никаких. Есть два билета бизнес-класса на «Транс-Азия» в десять, если не возражаешь.

– Это компания Эрскина Грира?

– Да, рейс через Дубаи. Не выбросят же они нас из самолета.

– Ты права. У меня уже паранойя развивается. Все в порядке, бронируй места. А потом я позвоню Салли.

Салли сразу сняла трубку, будто сидела у телефона.

– Слава богу, это ты, Кит. Я сижу и молюсь, чтобы ты позвонил.

– Очень мило с твоей стороны, Салли. Как в старые времена.

– Оставь свои шуточки. Я всю ночь не спала. Кэзи в порядке?

– В полном. Сидит в машине.

– То есть ты ее бросил одну? В машине? Машину хоть запер?

– Нет, но она не одна. С ней Сузи. И я вижу ее через окошко.

– Что за Сузи? Ты что – притащил к Полу какую-то бабу?

– Не глупи, Салли. Ты прекрасно помнишь, кто такая Сузи. Моя секретарша. И в этом нет ничего странного.

Кажется, Салли мои объяснения не удовлетворили. Я смотрел в сторону дороги и видел, как Сузи и Кэзи весело смеются. Сузи не так красива, как Анна, но очень обаятельна. Мне нравится, как она завязывает волосы хвостиком на затылке.

– А ты знаешь, что тебя разыскивает полиция? – спросила Салли. – Мне пришлось лгать из-за тебя. Они спросили, где ты и когда я видела тебя последний раз.

– И что ты ответила?

– Сказала, что в воскресенье, когда ты приходил навестить Кэзи.

– Они поверили?

– Не уверена. Кажется. А когда я упомянула Кэзи, спросили, где она.

– И?

– Я сказала, что пошла на чашку чая к подружке, но не уверена, что это прозвучало убедительно. Так противно врать полицейским! Я чувствовала себя преступницей. Я пыталась выведать, зачем ты им понадобился, но они не раскололись.

– Ты, наверное, и сейчас хотела бы это выяснить.

– Кит, – устало выговорила Салли, – я уже не знаю, что и думать. Сначала это жуткое послание с угрозами, я хочу обратиться в полицию, а ты запрещаешь. Ты просишь поверить тебе, я так и делаю, бог знает почему. А потом является полиция, явно с желанием арестовать тебя, а за что про что – я ума не приложу. И Кэзи у тебя. Кит, мне все это очень не нравится. Я хочу, чтобы ты привез дочь домой и чтобы ты поговорил с полицейскими. Я уверена, что ты сможешь все объяснить. Прошу тебя, сделай это. Мне страшно, Кит.

Перед таксофоном демонстративно прохаживалась дама в плаще с ризеншнауцером на коротком поводке и делала мне знаки, что ей надо срочно позвонить.

– Салли, пожалуйста, ничего не говори полиции. По крайней мере не сейчас. Обещаю, что все объясню тебе, как только смогу, но сейчас не время. А теперь слушай меня. Я везу Кэзи, но не буду подъезжать прямо к дому, за ним могут следить. Кроме того, тебе опасно оставаться дома с Кэзи. Вам обеим надо уехать из Лондона.

– В коттедж?

– Боюсь, что нет. Они, возможно, пронюхали о нем. И про большой дом Пола тоже.

– Тогда, может быть, к моей маме? Если я попрошу, она не откажет. Сделает вид, что мы ее ужасно стесним, но раз уж делать нечего, позволит приехать. Кэзи она обожает.

Отличная идея. Мать Салли живет на окраине Нью-Фореста, в деревенском доме, окруженном рощицей. Кэзи любит туда ездить. Там можно кормить сахаром пони с руки, и это примиряет ее даже с тем, что бабушка помешана на чистоте и хороших манерах. «Лесная бабушка» – ее любимица.

Дама с собакой ожесточенно жестикулировала, а я упорно делал вид, что не замечаю ее.

– Салли, если ты сделаешь это для меня – в последний раз, – давай встретимся в Хитроу в три в паркинге на третьем терминале. На этаже В. Собери вещи, оттуда вы должны прямиком отправиться к маме. И никому не говори, куда едешь. Ты поняла?

– Кит, – сказала Салли, – вчера, когда ты уговаривал меня довериться тебе, я сказала, что это в последний раз. А теперь ты просишь о том же самом. Ладно. Но теперь это самый распоследний раз. Я не шучу. Ты водишь меня за нос, а я как дурочка тебе верю. А потом жалею.

– Понял тебя. Так ты будешь в аэропорту?

Она мялась с ответом. Господи, ну скажи же «да». Если Салли не заберет Кэзи, мы не сможем вылететь в Гонконг. А если мне не удастся разоблачить Эрскина Грира, то мне конец.

– Буду. Но должна сказать тебе, Кит. Эти два дня напомнили мне о том, почему мы с тобой разъехались, и о том, что было сумасшествием вообще выходить за тебя замуж.

Мы домчались до Лондона за полтора часа, и я остановил машину у дома Сузи за углом на Лупус-стрит. Паспорт у меня всегда в кармане, а Сузи надо было забрать свой дома. Ну и кое-что из одежды.

Мы с Кэзи ждали ее в машине и пели песню про крокодила и рыбку. Я уже выучил все слова. Кэзи особенно нравится строчка про то, как крокодил сжимает челюсти – тут она хватает меня зубками за руку.

Сузи вернулась с дорожной сумкой. Вид у нее был встревоженный.

– Надо делать ноги, – бросила она, садясь рядом со мной. – Полиция сюда тоже нагрянула. Нас искали. Час назад.

– Невероятно. Похоже, им больше некого ловить во всей стране.

– Наверное, Говард Тренч навел. Жаждет получить «БМВ». Он думает, я твоя сообщница. Джемма, моя соседка, была дома, у нее выходной. Ей велели сообщить, если мы объявимся, но она этого не сделает.

– Молодец Джемма!

– Она правда нам здорово помогла. Полицейские допытывались, куда мы могли деться, и Джемма сказала, что я всегда мечтала посетить виноградники долины Луары. Вот, мол, туда, наверное, и отправилась на краденой машине.

– Гениально. Будем надеяться, что в ближайшую пару недель Баррет и Кроу отдохнут на юге Франции.

И тут меня пронзила страшная мысль. Как я мог забыть? Паспортный контроль! Наши имена уже могли сообщить иммиграционной службе. Может, это в полиции автоматически делается? И как только мы появимся в аэропорту, нас сцапают.

– Очень даже может быть, – согласилась со мной Сузи. – Но, судя по разговору с Джеммой, мне кажется, до этого еще не дошло. Скорее всего пара дней в запасе у нас есть, это все же не шутка, ловить нас на всех паромах, самолетах и поездах. Так что не дергайся.

– В любом случае альтернативы нет. Надо рискнуть. Все равно ехать нам больше некуда.

Салли ждала нас в паркинге с каменным лицом. Она взглянула на Сузи и отказалась говорить с нами обоими. Она обращалась исключительно к Кэзи, спрашивала, весело ли ей было, и удивлялась, что ей не поменяли джемпер. Я по опыту знаю, что, когда на Салли находит такое настроение, лучше ее не трогать.

Я залепетал что-то насчет тайны, но Салли меня одернула.

– Хватит, слышала уже. Нечего по двадцать раз повторять одно и то же, я не идиотка. Может, ты меня такой себе и представляешь, но нечего подчеркивать. Кстати, мама говорит, что ей крайне неудобно принимать нас именно сейчас, к ней должны прийти из химчистки, чистить ковер, и еще назначено собрание общества «Добрый сосед». – Она резко сменила тон. – Кэзи, тебе ведь хочется поехать к бабушке? Она так рада, что ты едешь погостить. Она уже и постельку твою приготовила. А завтра вы пойдете кормить пони.

Как только они отъехали, мы с Сузи взяли тележку и направились к кассе. Я купил билеты и ахнул, услышав цену. Бизнес-класс обходится очень дорого, если платишь из своего кармана. При таких расходах я в пару недель разорюсь.

Перед регистрацией мы решили сделать вид, что путешествуем отдельно и вообще незнакомы. «Пока не взмоем в небо – лучше держаться подальше друг от друга. Мы чужие. Ладно?»

Сузи встала в очередь впереди меня человека за три. Выглядела она абсолютно безмятежно. Ей дали посадочный талон, и она, не глядя на меня, двинулась в зал отлета.

Теперь подошел мой черед. Я протянул девушке за стойкой паспорт и билет. Девушка в серо-лиловой униформе компании мельком взглянула на то и другое и нажала на кнопку компьютера.

– Последнее место у прохода, мистер Престон.

– Все места заняты?

– Абсолютно все, сэр.

И она протянула мне паспорт и талон.

В зале отлетов я поймал глазами Сузи. Она стояла перед контролем безопасности. Вот она поставила на транспортер сумку и прошла через металлодетектор. Оставалось пройти паспортный контроль. Тогда все будет ясно.

Когда она приблизилась к будкам иммиграционной службы, я покрылся липким потом. Она выбрала молодого человека, лет двадцати пяти. Правильно. Старикан и юная особая в соседних будках выглядели более суровыми.

Сузи подала ему паспорт. Он, почти не взглянув на него, кивнул, разрешая пройти.

Я облегченно вздохнул, но теперь подходила моя очередь. И тут могла оказаться засада.

Я тоже выбрал симпатичного парня. Протянул ему раскрытый паспорт и, едва убавив шаг, двигался мимо. Это известный трюк: если идешь с независимым видом, тебя не останавливают.

– Один момент, сэр.

Молодой человек просил меня задержаться.

– Можно мне взглянуть на ваш паспорт, сэр?

Он принялся пролистывать документ, разглядывая старые визы.

– Куда вы вылетали последний раз из Соединенного Королевства?

– В Нью-Йорк. Неделю назад.

Неужели прошла всего лишь одна неделя? Мне показалось – не меньше месяца.

– Большое спасибо, сэр.

И он отдал мне паспорт.

– Счастливого полета.

Сузи ждала меня за барьером и подала знак, чтобы я следовал за ней в магазин беспошлинной торговли.

– Чего он к тебе прицепился? Я уж думала, тебя арестовывают!

– Я тоже. Но это была обычная процедура. Надеюсь.

Через сорок минут мы по отдельности вошли в самолет. Сузи болтала с китайцем в черном костюме. Путешественники, садящиеся в самолет на ночной рейс, печальными лицами напоминают беженцев.

Я нашел свое место, которое оказалось рядом с Сузи. Она окинула меня равнодушным взглядом, делая вид, что не узнает. Но как только самолет оторвался от земли и стюардесса выкатила в проход тележку с напитками, мы решили представиться друг другу и вскоре непринужденно болтали, как случайные спутники, которым предстоит долгое совместное путешествие.

Потом я вытащил из кармашка кресла журнал, заполненный фотографиями самолета, картами маршрутов и рекламой беспошлинных товаров. Оказывается, у «Транс-Азии» разветвленная сеть маршрутов. Они летают даже в Бразилию. Может быть, на моем месте сидел убийца Питера.

На первой странице было помещено приветственное письмо президента компании, которое извещало об услугах, предоставляемых «Грир корпорейшн», – тут перечислялись отели и новая площадка для гольфа на севере Сеула. Была здесь и фотография Эрскина Грира, седовласого подтянутого джентльмена, который сидел за огромным столом, подписывая золотым пером какой-то документ. Неприятно было видеть его лицо – как будто нас хотели предупредить о безнадежности нашего предприятия.

Верхние огни погасили, начинался фильм, Сузи завернулась в серо-лиловое одеяло, приготовившись вздремнуть. Где-то внизу под нами расстилался Казахстан. На экране Мишель Пфайффер в туфлях на высоких каблуках входила в номер отеля.

Я повернулся к Сузи, чтобы поцеловать ее на сон грядущий, и она, почувствовав мое прикосновение, протянула мне губы. Мы впервые по-настоящему поцеловались. По мне словно пробежал электрический ток.

Мы оба не произнесли ни слова. Да и что было говорить?

Я немножко посмотрел кино, а Сузи мирно посапывала у меня на плече. В иллюминаторе светились огоньки на крыле и подрагивали в темноте в ритм сердцу.

Когда я проснулся, мы уже летели над Китаем.

 

22

«Гостиница Счастья» в Каулунге оказалась сорокаэтажной махиной из стекла и бетона, во внутреннем холле которой помещался Храм Дракона. Это третье по величине здание в городе. По обеим сторонам – еще два отеля, «Шангри-Ла» и «Королевский сад», а из окна нашего номера на тридцать втором этаже виднелась гавань и сам остров Гонконг.

Китаец-портье внес в номер наш скудный багаж. Сузи сразу забежала в ванную принять душ. Первое, что мне нужно было сделать после душа, пойти купить одежду. После ночи, проведенной в самолете, моя рубашка нуждалась в стирке.

Я разделся и вошел в отделанную мрамором ванную. Сузи стояла под душем и мыла голову. Пена текла по ее спине. Я ступил в ванну, и горячая вода плеснула на пол. Сузи улыбнулась мне, как будто мы каждый день вместе принимали душ. Я развернул кусок мыла и стал нежно намыливать ей спину, а она выгнулась от удовольствия, как кошка. У нее прекрасная фигура, более пропорциональная, чем у Анны. Я стоял, нежно прижимаясь к ней, и от спины перешел к животу. Она задрожала, откинула голову, и в нос мне ударил лимонный запах шампуня. Сузи взяла мои ладони и прижала их к грудям.

Я ласкал ее груди, и под моими пальцами твердели ее соски. Горячая вода лилась нам на головы. Сузи прижалась ко мне всем телом. Я чувствовал гладкость ее бедер, шелковую нежность плеч. Потом она обернулась ко мне, и мы поцеловались. Она взяла из моей ладони кусок мыла.

– Пусти меня в себя, Сузи, – прошептал я. – Сейчас.

Она вся была такая нежная, но объятие ее, когда она обвила меня руками, оказалось на удивление сильным. Я никогда не испытывал состояния «слепой страсти», считал, что это художественное преувеличение, не более. Теперь, в это субботнее утро в «Гостинице Счастья», я понял, что такое бывает на самом деле. «Мир мужчин» однажды поместил специальную статью, посвященную этому явлению. Оно называется «сексуальное туннельное видение» и вызывается мощным притоком тестеронов к пенису, а это замыкает гипофиз и зрительный нерв. Я скептически отнесся к этой информации. Чего только не печатают в мужских журналах, чтобы подстегнуть усталое воображение читателей. А теперь я убедился в том, что такое бывает.

Мне случалось трахаться и подольше, но никогда с таким накалом. Мы забыли обо всем на свете. А потом долго лежали на полу ванной, не размыкая рук и ног, превратившись в единое существо.

– Как ты это назовешь – внезапной вспышкой, о которой надо забыть, или… – Она умолкла, подыскивая подходящее слово.

– …долгожданной встречей – вот что ты хочешь сказать, – закончил я за нее.

Не меньше часа мы провели на полу, постепенно приходя в себя, а потом голод дал себя знать. Мы съели весь шоколад из мини-бара и, облачившись в белые махровые халаты, смахнули со стола в комнате рекламный хлам («Добро пожаловать в бар «Глаз тигра!», «Посетите торговый центр Грира!»), приготовились работать. Из нашего окна было видно, как переправляется через гавань паром «Звезда» в сторону острова, почти скрывшегося в тумане.

* * *

В ящике прикроватной тумбочки Сузи обнаружила телефонный справочник и «Желтые страницы» и принялась выписывать нужные номера, начиная со штаб-квартиры Эрскина Грира и китайских и английских газет.

– Мне все же не по себе, что мы обосновались в гостинице Грира, – сказал я. – Хуже всего то, что, если они захотят узнать, с кем мы разговариваем, им легко это сделать, просто посмотрев счет за телефон. Все номера автоматически попадут в компьютер. Хотя, если посмотреть с другой стороны, то пребывание здесь придает нашему расследованию как бы официальный характер. Выходит, что журналист, который его ведет, получил официальное согласие. И когда я буду с кем-то разговаривать, люди будут считать, что я работаю под эгидой пресс-службы Грира.

– А мне было бы спокойнее, если бы мы нашли себе другое место, – поежилась Сузи. – Здесь все пропитано его духом, все о нем напоминает. И почтовая бумага, и шампунь, даже эти чертовы халаты, – Сузи с остервенением ткнула пальцем в карман с монограммой ЭГ.

– Значит, начинаем действовать, – заключил я. – В ближайшие два дня я хочу собрать как можно больше интервью. Если повезет, с парочкой коллег я встречусь прямо сегодня. Не знаю, звонить ли мне Брюсу Макфоллу. Он может быть полезен, сведет с кем-нибудь из компетентных ребят, но он же может и просигналить Эрскину Гриру, что я в городе.

– Безумие – звонить ему! Без него обойдемся. Ну потратим немножко больше времени.

– В том-то и беда. Времени у нас в обрез. Сделка с «Федерейтид» завершится в считаные дни. Если мы собираемся разоблачить Грира до этого срока – я уж не говорю о том, чтобы очистить мое имя от грязи, – надо шевелить задницей.

В дверь позвонили, и официант-китаец в серо-лиловой форме вкатил столик на колесиках, накрытый крахмальной скатертью и сервированный фарфоровой посудой. В высокой вазе торчала орхидея. На кофейных чашках стояла гравировка – ЭГ.

Когда официант удалился, я сказал:

– Сузи, у меня появилась еще одна идея. Это касается тебя. Собственно, она пришла мне в голову еще в самолете. Если не захочешь, можешь отказаться, я не обижусь. Я ждал удобного момента, чтобы попросить тебя об этом.

– Что ты имеешь в виду под «подходящим моментом»? Ты хочешь сказать, что ждал, когда мы переспим? Очень на тебя похоже. Ты все просчитываешь. – Она улыбнулась. – Ладно уж, поведай, что за грандиозный план у тебя родился.

– Позвони Эрскину Гриру.

– Прямо так взять и позвонить? И что сказать?

– Скажи, что его крестница в Гонконге. Скажи, что приехала на несколько дней, что здесь проездом и хочешь повидаться с крестным. Есть шанс, что он пригласит тебя в гости.

– И если пригласит?

– Лови момент. Будь внимательной, может, попадется на глаза что-нибудь подозрительное. Задавай наводящие вопросы. Но главное – напросись на приглашение.

– Отчаянное мероприятие. Но ладно, я попробую. Если он согласится со мной встретиться. Не очень верю, что из этой затеи что-нибудь путное выйдет. Боюсь, как бы не получилось как в прошлый раз, когда все кончилось покупкой шикарного чемодана.

В «Гостинице Счастья» в каждом номере две телефонные линии. Я сел обзванивать китайских журналистов, а Сузи набрала номер корпорации Грира. Я слышал, как она связалась с офисом Грира и объяснила, кто она такая, его личному секретарю.

– Он сейчас на заседании, – сообщила секретарша, – но оно, видимо, не затянется.

Секретарша проявила дружелюбие и обещала перезвонить, когда Грир появится.

Мне повезло гораздо меньше. Я не знал, кого конкретно спрашивать, и произвел замешательство среди телефонисток. В первых двух редакциях, куда я дозвонился – «Ориент дейли ньюс» и «Вен Вей Пе» со мной просто отказались разговаривать и бросили трубку.

После этого я просил соединить меня с ньюс-рум – так называют комнату, куда поступают сообщения.

К обеду мне удалось назначить две встречи, хотя я не очень понял, с кем конкретно увижусь и что за издания они предтавляют. В два я должен был увидеться с Чу Ман-хоном из «Синь Тао Джи Пао», а еще через пару часов – в редакции «Минь Пао» с господином, который работал в конкурирующем издании.

– Прежде чем ты отправишься на интервью, – сказала Сузи, – мы пойдем купим тебе пару рубашек. Я видела магазинчик прямо в холле. А если там продают брюки, то и брючата прикупим. Нельзя же разгуливать по городу в таком виде.

Мы спустились на лифте вниз, прошли мимо Храма Дракона и скандинавской кофейни и проинспектировали серию бутиков. Здесь были антикварные лавки, где продавался нефрит и панно с каллиграфией, в ювелирных торговали сапфирами, часами и фотокамерами, а также вышитыми блузками. Полу, другу Салли, здесь, наверное, понравилось бы. Мне даже казалось, что я вижу здесь подозрительно знакомые оранжевые рубины.

Мы купили одежду и шли через холл к лифту, когда меня остановил знакомый голос.

– Кит, неужели ты?

Это была Минни Васс. Она выглядела фантастически. Розовый костюм от «Шанель», волосы выкрашены в цвет воронова крыла, челку она убрала со лба, перехватив волосы обручем из золотых орхидей.

– А я и не знала, что ты в Гонконге, – с упреком сказала она, как будто я намеренно от нее скрывался.

– Я тоже не знал, что ты здесь. Какими судьбами?

– Дорогуша, я тут постоянно. Можно сказать, здесь мой второй дом. У меня тут куча друзей. И столько возможностей – даже несмотря на то что в дверь стучат коммунисты. Нет, серьезно, дорогуша, – сказала она, переходя на интимный тон. – Никому не говори, но у меня наклевывается заказ – оформление апартаментов Диксона Пуна.

– Великолепно, – вяло отозвался я. Меня бесило, что мы наткнулись на Минни Васс. Так все может полететь к черту. Я шагу лишнего боюсь ступить, сомневаюсь, звонить ли Брюсу Макфоллу, а тут – на тебе, Минни, самая известная сплетница на всех полушариях. Кроме всего прочего, она закадычная подружка Эрскина Грира. Если она упомянет ему мое имя, нам ничего не светит. Он избавился от Питера Гранта, который находился за тысячи миль от него, а уж у себя под носом он разделается с нами в два счета.

– Если вы еще будете здесь завтра вечером, – щебетала Минни, – надеюсь увидеть вас на моем приеме.

– Что за прием?

– О, о нем говорит весь остров. Здесь, прямо в отеле, в бальном зале. Коктейль в честь русского балета. На самом деле – вечер в честь открытия после ремонта зала приемов, но бедный швейцарский управляющий никого не знает в городе и поручил мне заняться организацией.

– Звучит заманчиво, – неопределенно ответил я. – Но мы с Сузи еще не решили, как будет с нашими планами.

– Ерунда, – решительно возразила Минни. – Отменяйте все планы. Если у вас назначена встреча, берите с собой ваших друзей. Знаете, кто ожидается? Ли Каши, Генри и Тереза Кесвик, Эрскин, конечно, Дэвид Тан, Стенли Хо и его дочь Анджела, Питер и Бесси Ву… Слушай, а в каком вы номере? Я пришлю приглашения. Это просто немыслимо пропустить! Даже не думайте!

– Влипли, – шепнул я Сузи, едва Минни наконец помахала нам ручкой. – Мы в дыре. С таким же успехом можно поместить объявления о наших намерениях в вечерней газете.

– Но мы же не пойдем на ее прием.

– А толку? Минни не отвяжется. Даже безработный я зачем-то ей нужен. И у нее не удержится вякнуть про меня Эрскину. Однако мне надо на встречу в «Синь Тао». Интервью через двадцать минут.

– Удачи тебе, – напутствовала меня Сузи. – А я пойду в номер ждать ответного звонка от своего чертового крестного.

Я взял такси и отправился к зданию «Синь Тао». Снаружи оно напоминало гигантское растение-мутант, мне еще не приходилось видеть такого модерного редакционного помещения. Дюжины три фургонов дежурили у подъезда, ожидая выноса тиража газеты, чтобы молниеносно доставить ее подписчикам и продавцам. Наверху здания горели оранжевым неоном буквы логотипа.

Охранник проводил меня на четвертый этаж, где у лифта должен был встречать меня Чу Манхон. На каждом этаже стальные двери лифта раскрывались, открывая пустые площадки с яркими пластиковыми табличками на английском и китайском языках. Все напоминало больницу, аскетично чистую и безжизненную.

Чу Манхон выглядел лет на тридцать. У него были иссиня-черные гладкие волосы, на носу очки в роговой оправе. В своем черном дорогом костюме и при дорогих спортивных часах он казался персонажем со страниц «Мира мужчин», а не рядовым журналистом. Он сказал, что работает в отделе бизнеса, и провел в офис, где усадил в кресло у стола.

– Итак, чем могу служить? – осведомился он. Он говорил со странным акцентом – полуканадским, полукитайским. Видимо, много путешествовал. У него было круглое, ничего не выражающее лицо. Единственной заметной приметой была родинка над верхней губой, из которой росли два длинных волоска.

В комнате находились еще человек тридцать мужчин и женщин, каждый склонился над компьютером. Никто не обратил на меня ни малейшего внимания.

– Позвольте, я объясню. Я занимаюсь журналистским расследованием – собираю материал на большую статью, примерно на семь тысяч слов, для британского мужского журнала «Мир мужчин». Она будет посвящена Эрскину Гриру.

Я заметил, что брови Чу Манхона слегка поднялись, но его лицо тут же приняло прежнее бесстрастное выражение.

– Я предполагаю пробыть в Гонконге около недели, остановился в «Гостинице Счастья»…

– Этот отель принадлежит мистеру Гриру, – заметил Манхон. – Очень высокий, один из самых высоких в городе.

– Точно. Это очень удобная база, там можно найти много друзей и деловых партнеров Грира. Основной пункт моей статьи – приобретение им контрольного пакета «Федерейтид Авиэйшн».

– Это очень крупная сделка, – сказал Манхон. – Два и три десятых миллиарда американских долларов. В Гонконге чрезвычайно уважают мистера Грира.

– Мне бы хотелось узнать у вас – для общего сведения, – как относится к Эрскину Гриру местная деловая общественность. Кем его считают – уважаемым бизнесменом с безупречной репутацией или авантюристом-чужаком?

– В Гонконге восхищаются мистером Гриром. Его компании, как вы знаете, выросли из мелких предприятий, которые он основал лет тридцать назад. Сегодня в Гонконге мистер Грир стал поистине легендарной фигурой.

– А если взять личностный ракурс? Какие мотивы движут Эрскином Гриром? Он безжалостен, он занимается темными махинациями и тому подобное?

Чу Манхон снова нахмурился. Он искал слова.

– На мой взгляд, – наконец разродился он, – все в Гонконге уважают мистера Грира как лидера делового мира. Он всегда принимает быстрые и правильные решения. Он превратил свои компании в очень крепкую корпорацию, которая из-за океана пришла сначала в Азию, а потом в Китай.

Я сделал вид, что записываю что-то в блокноте. Неужели он всерьез полагал, что эта белиберда может быть мне полезной, или здесь это обычный способ общения?

Я попробовал зайти с другого боку:

– А есть ли у него враги? Все серьезные бизнесмены имеют врагов. Когда ваша газета писала о Грире и его прошлом, вы контактировали с кем-то, кто мог сообщить вам негативную информацию о нем?

– Мистер Грир пользуется уважением во всем деловом мире. Все акции, которые он проводит, будь это в области торговли, авиаперевозок, гостиничного бизнеса и прочего, вызывают глубокое одобрение.

Я на секунду задумался – размозжить ли собеседнику голову о монитор его компьютера или придушить своими руками. Как это сказал Макфолл? «Китайцы переворошили все его грязное белье. Если удастся кого-нибудь из них разговорить – вам повезло». Да, мне, видно, это не удалось.

– И последний вопрос. Что вы можете сказать о других видах деятельности Эрскина Грира? О которых никто не упоминает? Я думаю, вы понимаете, что я имею в виду.

Чу Манхон посмотрел на меня долгим взглядом:

– Мистер Грир много занимается благотворительностью, но детали мне неизвестны. Вам следует обратиться непосредственно в его офис.

В конце улицы я нашел таксофон и позвонил Сузи в отель.

– Привет, Кит. Как успехи?

– Безнадега. Двадцать минут псу под хвост.

– Зато у меня хорошие новости. Эрскин отзвонил.

– И?

– Пригласил завтра на обед. У него дома. Сказал, что рад меня слышать.

– Будь осторожна. Это замечательно, что ты туда пойдешь, но держи ухо востро.

– Ладно, вечером обсудим, – сказала Сузи. – Я пойду куплю что-нибудь из тряпья. Прошлый раз я предстала перед ним оборванкой. Надо исправить впечатление.

Офис «Минь Пао» – через гавань от Куалунга – был совсем не похож на здание, где расположилась «Синь Тао». Это было старомодное здание, обложенное серым и белым мрамором, между салоном маджонга и скобяной лавкой, стены которого уродовали ящики кондиционеров.

Я сел на обитый замшей диван в холле и принялся ждать, пока охранник переговорит с Винсентом Леоном. Через двадцать минут, когда я уже начал терять терпение, в холе появился Винсент.

– Кит Престон? Извините, что заставил вас ждать, надо было срочно дописать статью в номер. Увы, это было свидание с бумагой, а не с дамой, – он оскалился в улыбке, обнажив два ряда золотых зубов.

Винсенту Леону было лет пятьдесят пять; невысокий, веселый, в белой рубашке, с прилизанными редеющими волосами. Мы поднялись на шестой этаж и прошли по обшитому деревом коридору в обшитый деревом кабинет. Судя по оттискам пришпиленных на стене газетных полос, он занимался вопросами бизнеса и светской хроникой. Текст был написан иероглифами, но содержание статей я мог представить по фотографиям знакомых персон – топ-моделей, политиков и магнатов.

– Итак, – сказал Винсент Леон, предложив мне чаю, – вы собираетесь писать в журнал об Эрскине Грире. Можно спросить, это будет статья общего характера или вы хотите осветить какую-то определенную проблему?

– Мне кажется, сейчас особенно важна его сделка по приобретению контрольного пакета «Федерейтид Авиэйшн». Поэтому я выбрал деловой аспект, ну и желательно с примесью чего-то остренького.

Винсент Леон рассмеялся.

– Тогда смею надеяться, вам предоставили достаточно много места. Вы уже познакомились с кем-нибудь из его любовниц?

– Пока нет. Я надеялся, что вы подскажете мне имена. Я читал некоторые статьи, правда, в них в основном говорится о бизнесе.

– Вы, наверно, английские издания смотрели. А англичанам откуда знать? Вы ведь на местном диалекте не читаете? Ну конечно. Значит, моя колонка вам незнакома. А я уже несколько лет пишу про любовниц Эрскина Грира.

– Одну я знаю. Это английская дизайнерша Минни Васс.

Винсент Леон всплеснул руками и заерзал. В нем положительно умер великий актер.

– Минни Васс! Потрясающая женщина. Вы пойдете завтра на вечеринку, которую она организует? Минни – большая мастерица по этой части. Я посвящу ей целую колонку. Только ведь она не любовница. Возлюбленная – возможно. Но любовницей никогда не была. Все его любовницы китаянки.

– Что так?

Винсент покачал головой.

– Потому что китаянки – лучшие в мире любовницы. Это одна из наших торговых марок. Фарфор, нефрит и любовницы. В самом деле. Китаянки не доставляют хлопот. Они знают свое место. Они раздвигают ноги и держат язык за зубами.

– То есть не болтают лишнего?

– Для Грира это очень существенно.

– Почему?

Винсент внезапно посерьезнел.

– Кит, я могу помочь вам со статьей. Я расскажу вам много интересного. То, чего вы не прочитаете в английской периодике. Но есть вещи, о которых я говорить не буду. Эрскин всегда очень помогал мне. Такие люди, как он, очень важны для моей работы. Когда он дает банкет, я должен обеспечить проход туда моему фотографу. Когда я пишу про его любовниц, он ничего против не имеет. Это читает только китайская аудитория. И любовницам это нравится. Иногда они даже сами мне звонят, обожают рекламу.

– А что это за девушки?

– Приятные и вполне достойные девушки. Не шлюхи какие-нибудь. Эрскин предпочитает один тип: высоких, длинноногих, элегантных. Он очень щедр: покупает им квартиры, одежду, драгоценности, меха. Когда роман заканчивается, квартира остается им. Поэтому девушки довольны. Я видел не меньше восьми квартир, подаренных им подружкам.

– Если я обращусь к ним, они встретятся со мной?

– Наверняка. Почему нет? Но должен предупредить: прежде они созвонятся с Эрскином, убедятся, что ему это не доставит хлопот. И потом – они будут не слишком откровенны.

– Я ничего не знаю о сексуальных вкусах Эрскина Грира.

– Ничего? – удивился Винсент. – В Китае это всем известно. У него хороший аппетит, он любит одновременно встречаться с двумя-тремя девушками. – Винсент фыркнул. – Вот недавно у него была одна девушка, Венди. Венди Лай. Очень, очень красивая. Приехала в Гонконг в поисках работы из континентального Китая. Работала официанткой в ресторане на Локхарт-роуд. Как-то вечером Эрскин туда зашел. А через неделю Венди уже поселилась в симпатичной квартирке. Он купил ей все – французские платья, шубы, драгоценности. Эрскин любит дарить девушкам драгоценности.

Глаза Винсента сверкнули, золотые зубы засияли, он рассказывал эту историю со смаком. Сразу видно – профессиональный сплетник. Да, он прав, Эрскин любит дарить девушкам драгоценности. У меня в ушах зазвучали его слова, услышанные на пленке: «Возьмите с собой драгоценности. А если забудете – я куплю вам что-нибудь на месте».

– Больше года Эрскин всюду таскал Венди Лай с собой, – продолжал Винсент. – Это для него необычно. Как правило, он покупает квартиру и приходит на свидания туда. Но не афиширует связь. А Венди он брал везде, даже на деловые встречи. Даже в поездки за границу. Пошел слух, что он собирается на ней жениться. И вот в один прекрасный день к Венди приезжает подружка, из ее родной деревни. И вскоре они стали появляться втроем: Эрскин и две девушки. Он возил их на курорт на остров Бали. Представляете, какой скандал: он трахается сразу с двумя девушками и не скрывает этого! Джеки он тоже купил платья, шубы и драгоценности, в точности как у Венди. Так продолжалось года два. Девушки были похожи, как близняшки, а он был вроде папочки. И вдруг он резко обрывает эту связь.

– Что же случилось?

– Никто точно не знает. Но моя версия такова. Я ее изложил в газете. Правительство Пекина очень консервативно. А Эрскин как раз плотно законтачил тогда с коммунистами. И, наверное, ему намекнули, что если он хочет получить льготы, то должен расстаться с малолетними китаянками. Что он и сделал. Это доказывает, – хихикнул Винсент, – что деньги он любит больше, чем молодую плоть. Большие деньги нечасто плывут в руки, а молоденьких девушек в Гонконге пруд пруди.

– И где же теперь Венди и Джеки?

– Во всяком случае, не в Гонконге. Когда Эрскин дал им отставку, он отослал их с острова. Потому что ведь все было на виду, гласно. Но он позаботился о них. Джеки теперь в Китае, вышла замуж за представителя Грира в Гуньчжоу. Венди живет в Маниле. Ее муж – очень состоятельный филиппинец, старинный приятель Грира. Казино держит.

– А вы не возражаете, если мы слегка изменим тему разговора и я спрошу вас о прошлом Эрскина Грира?

Винсент помрачнел.

– Вам не приходилось слышать о его торговле оружием?

Винсент недружелюбно уставился на меня и хранил молчание.

– Это было в самом начале его карьеры, – настаивал я на своем, – во время американо-вьетнамской войны.

Винсент посмотрел на часы, поднялся и, не глядя мне в глаза, начал собирать со стола бумаги.

– Очень извиняюсь, – пробормотал он, – время подгоняет. Должен вас покинуть. Мне нужно отредактировать материал.

Он торопливо провел меня к лифту и нажал на кнопку вызова.

– Может быть, увидимся на вечеринке у Минни. Это будет грандиозно!

И он заспешил прочь по коридору в сторону своего кабинета.

* * *

Минут сорок после этого разговора я пытался поймать на набережной такси. Небо затянулось серыми облаками, похоже было, что надвигается буря. Несколько свободных машин проехало мимо меня, но, когда я пытался их остановить, они как ни в чем не бывало следовали своим путем. Я страшно разозлился.

То, что поведал мне Винсент насчет юных любовниц Эрскина, было крайне интересно, но, увы, я не собирался писать светский очерк, а для моего расследования ничего существенного я не узнал. Я начал впадать в уныние. Глупо было надеяться, что, встречаясь с китайскими борзописцами, я выйду на какой-то важный след в биографии Грира и найду зацепки для поисков улик против убийцы Анны. Мне удалось узнать лишь одно: что Эрскин Грир – старый похотливый козел, который втихую совершает грязные махинации. Ни то, ни другое не преследуется в этих местах законом. Да и нигде вообще.

Наконец мне удалось поймать такси, чтобы подъехать к пирсу, где останавливался паром «Звезда», и на нем пересечь гавань.

Сидя на заднем сиденье машины, я страдал от перемены часового пояса. Утреннее приключение с Сузи взбудоражило меня, но и встревожило. Я был не в той кондиции, чтобы пуститься в долгосрочную любовную авантюру, тем более начать серьезный роман, тем более с Сузи. Я был на мели, деньги катастрофически кончались. Слава богу, у нас были обратные билеты, зато не было никакой уверенности, что меня не задержат прямо в аэропорту Хитроу. Меня в дрожь бросало от одной мысли, в какую заваруху я вовлеку Сузи. Она этого не заслуживала. Сузи нужен надежный спутник в жизни, а не неудачник вроде меня, по которому тюрьма плачет.

Я взял билет на паром и сел на скамейку у окна, глядя на серую бурлящую воду. Вокруг кишели китайцы с полотняными сумками и баулами, болтающие на местном наречии. Разве мог я преодолеть Великую Китайскую стену недоверия и подозрительности, не зная даже языка этих людей! Оба моих сегодняшних собеседника и коллеги знали гораздо больше, чем позволили себе рассказать мне, но у меня не было ключика к их сердцам.

Пока мы пересекали гавань, я опять возвратился мыслями к тому, что я знал о последнем вечере в жизни Анны и ее отношениях с Гриром. Барни Уайсс оставил ее у дома на Харрингтон-гарденз. Десять минут спустя Анна позвонила мне, и голос ее звучал совершенно спокойно. Если ее убил Грир, то он сделал это либо поздно вечером того же дня, либо рано утром в воскресенье: ему надо было заставить ее умолкнуть как можно быстрее, пока она не успела никому поведать о том, что услышала от него. Допустим, что он поднялся рано утром в воскресенье и позвонил у дверей Анны. Впустила бы она его? Разумеется, да, потому что накануне они провели вместе полдня в постели. «Привет, Эрскин. Открываю, поднимайся!» А может быть, свидание было у них назначено. Вероятно, что они договорились вместе позавтракать. Неудивительно, что Анна отказалась прийти ко мне в субботу вечером. Сослалась на усталость,

Мог бы он убить ее собственными руками? Трудно представить, но все же это вполне вероятно. Подошел поближе, внезапно ударил в шею, она потеряла равновесие, он ее задушил. Она, наверное, сопротивлялась, но Эрскин крепкий мужик. К тому же он действовал внезапно. Она не могла ожидать такого поворота событий. Минут через пять силы оставили ее, и она прекратила борьбу. А он хладнокровно забрал ее компьютер, чтобы не оставлять компрометирующей информации, и направился к воротам Гайд-парка. Вся процедура заняла у него не более получаса. Карлица-филиппинка поклянется на Библии, что он даже не выходил из дому.

Я вернулся назад в отель, но Сузи еще не было. Я прилег отдохнуть и попытался сосредоточиться на том, что буду предпринимать дальше. Мне до смерти хотелось выпить, но я не решался, потому что мне нужна была ясная голова. К тому же надо было повидаться еще с парочкой китайских журналистов, хотя ожидать от них реальной помощи не приходилось. Может, Сузи завтра у Эрскина разживется какой-нибудь информацией. Впрочем, смешно было на это надеяться. Чего ждать от Эрскина? Что он представит номера банковских счетов по расчетам за продажу оружия? Дневниковые записи с признанием в убийстве?

Чем больше я погружался в раздумья, тем более терялся. Кто-то в Гонконге наверняка имел сведения об Эрскине Грире. Если Григ начал свой бизнес с торговли оружием, должны были остаться люди, которые были в курсе дела: клерки, агенты, посредники. Но кто именно? И как с ними связаться?

Один путь все-таки был. Я раскрыл телефонную книгу, лежавшую на тумбочке, и почти машинально набрал номер редакции Брюса Макфолла и попросил соединить меня с ним.

– Брюс Макфолл, – раздалось в трубке. Слова звучали ненамного более внятно, чем во время нашего последнего разговора.

– Это Кит Престон. Помните, я звонил вам на прошлой неделе из Лондона, насчет статьи, которую я пишу про Эрскина Грира.

– Как не помнить, – отозвался Брюс. – Для какого-то глянцевого журнала.

– Точно. Я воспользовался вашим советом и прилетел в Гонконг. Теперь вот здесь. Поболтал с парочкой китайцев-журналистов.

Я понимал, что с моей стороны было рискованно упоминать китайскую прессу, но если уж Макфолл задумает сообщить Эрскину о моем пребывании в стране и всех телодвижениях, он это сделает. А мне надо было подчеркнуть основательность и солидность моих намерений – на тот случай, если он изъявит желание мне содействовать.

– Ну и как, помогли вам китаезы? – спросил Брюс.

– Как сказать… Слегка. Хотя кое-что выудить удалось, получил наводку.

– Да ну? – заинтересованно переспросил Брюс. По-видимому, он почувствовал себя уязвленным, поскольку я так быстро освоился на его территории. – И в какую же сторону?

– Да слили кое-какой компромат. Побочный бизнес и прочее. Наверное, о том, что вы печатали в «Экономик ревью». И еще про его любовниц.

– Уже успели поболтать с девочками?

– Между нами говоря, кое-какой прогресс наметился. Назову вам пароль: Манила.

Брюс присвистнул.

– Венди Лай? Вы встретились в Маниле с Венди Лай?

Мои слова явно произвели на него сильное впечатление.

– Видите ли, я бы не хотел говорить об этом по телефону. Я остановился в «Гостинице Счастья».

Брюс посерьезнел.

– Понимаю, старик. Может, встретимся завтра утречком, дернем слегка? Сопоставим данные. Без протокола, конечно.

– Грандиозно. Договорились. Приносите ваш материал, сторгуемся. Есть тут местечко, где можно откровенно побеседовать?

– Есть. На Центральном вокзале на Куинс-роуд. На первом этаже, напротив Башни. Бар называется «Шанхай Билл». Народ там собирается только к вечеру. А мы встретимся часиков в одиннадцать, годится?

После разговора с Брюсом я тихонько поздравил себя с первой победой. Я провел беседу достойно и напрямую не соврал. Мне удалось заинтриговать Брюса. Может, он и сам поделится кое-какими сведениями об Эрскине Грире в надежде выудить у меня что-нибудь свеженькое.

Было уже половина седьмого, а Сузи все еще не приходила. Я оставил записку у телефона, в которой сообщал, что ухожу ненадолго, и спустился в бар. После того как мы условились встретиться с Брюсом Макфоллом, я мог себе позволить выпить как следует, принять настоящий коктейль, сбитый рукой настоящего бармена, а не довольствоваться скудной бутылочкой из мини-бара в номере.

Бар «Глаз тигра» располагался в холле за главным вестибюлем. Залитый мягким неназойливым светом, обшитый деревянными панелями, он походил больше на библиотеку в английской деревенской гостинице, чем на питейное заведение. Он был обставлен удобной мебелью – зелеными кожаными креслами с вышитыми подушками, стеклянными горками с севрским фарфором. В углу стояла огромная софа, покрытая красным покрывалом. Целую стену занимала барная стойка, заставленная вазочками с орехами, оливками и жареными креветочными шариками. Бар был заполнен на три четверти, я нашел свободное место на табурете у стойки и заказал «Кровавую Мэри». Бармен-китаец в белой куртке продемонстрировал фантастическое искусство владения шейкером и налил в высокий стакан острого томатного сока.

Хотя у стойки сидело несколько китайцев – по виду бизнесменов, – основную часть публики составляли иностранцы. Группки британских и европейских брокеров и юристов сидели за маленькими низкими столиками, потягивая пиво. В тихом уголке два французских биржевика с кейсами просматривали документы, не обращая внимания на взрывы смеха, доносившиеся от соседей.

– Извините, здесь свободно?

Англичанин в фланелевом костюме указал на табурет рядом со мной.

– Да, пожалуйста.

Он кивнул в знак благодарности. Он был примерно моего возраста. Ботинки начищены. Явно крутится в мире больших денег, подумал я.

– Можно вас попросить передать оливки? – попросил он. – Бармен сегодня слишком занят.

Я подвинул ему вазочку, он вежливо поблагодарил.

– Живете здесь? – спросил он.

– Нет, я из Лондона. А вы?

– Тоже из Лондона. Но вполне вероятно, в будущем году переберусь на жительство в Гонконг.

– Это вас радует?

– С деловой точки зрения – да. Здесь открываются большие возможности. Но у меня остаются незавершенные личные дела в Англии. Мне хотелось бы с ними покончить. Откровенно говоря, я помолвлен с очаровательной женщиной, но на пути к браку имеются препятствия.

В этом человеке было нечто обезоруживающе обаятельное. У него были приятные манеры. Как правило, я избегаю знакомств в барах, но в этот вечер я изменил себе.

– А чем вы занимаетесь? – спросил я.

– Банковским делом.

– Вы, случаем, не имеет отношения к сделке Эрскина Грира по приобретению «Федерейтед»?

– Нет. Ею занимается банк «Морган Стенли». Но в прошлом мы сотрудничали с Гриром. Забавный тип.

– Я тоже однажды чуть было не заключил с ним сделку.

– Тогда вы имеете о нем представление. Мягко стелет, да жестко спать.

Я рассмеялся. Я на своем веку встречал немало банковских деятелей, нельзя сказать, чтобы я был от них в восторге, но этот парень был очень славным.

– А с деловой точки зрения как вы его находите? – спросил я.

– В нем всякого намешано. Он в ладах со временем. Никогда вроде не спешит, всегда готов встретиться с вами. Стол у него всегда девственно чист, никаких бумаг. И это удивительно, если иметь в виду, какими делами он ворочает. Вы не были у него в офисе? Дивная коллекция картин. Я вообще-то не поклонник современного искусства, но эти вещи изумительны. Качество на уровне галереи Тейт.

Но я должен еще кое-что сказать. За вполне цивилизованным экстерьером скрывается довольно темная личность. Подозрительна сама структура его предприятий: это всегда нечто вспомогательное. К тому же он регистрирует их где-нибудь в офшорной зоне, а потом начинает растягивать на весь мир. Когда мы завершали нашу с ним сделку, открылось очень многое. Фонды пополнялись буквально отовсюду – из одного места пятьдесят миллионов, из другого. Мы испытали большое облегчение, когда избавились от этого клиента.

– А над чем теперь трудитесь?

– Вы можете счесть, что я свято блюду коммерческую тайну, но на самом деле это довольно мелкое дельце. Некая компания из Тайпея желает слиться с фирмой из Гонконга. С обеих сторон задействованы «Швейцарский Кредит» и «Первый Бостонский». Обычная рутина, как мы говорим, ничего сексуального.

– Я никогда не мог понять, что в банковском деле может быть сексуального.

– Все очень просто. Если возникает мировой эффект, значит, это сексуально. Сексапильность измеряется в дюймах колонки в «Файнэншнл таймс». Некоторые проекты просто рождаются сексуальными, причем они необязательно самые крупные. Вот сейчас самый сексуальный проект – с французской косметической компанией «Мушетт». Бездна эротики. Они наняли для раскрутки супермодель, как уж ее… Тигру. Ну и, конечно, сделка Грира. Все, что касается Эрскина Грира, просто сплошной оргазм! Вы «Кровавую Мэри» пили, да? Позвольте я вас угощу.

Пока бармен смешивал напитки, мой сосед критически оглядывал публику.

– Сколько я тут ни бываю, никак не могу понять, что за место Гонконг. То есть можно ли тут жить, воспитывать детей… Как по-вашему?

Я ответил, что, по-моему, здесь совсем неплохо, хотя тем, кто страдает боязнью замкнутого пространства, здесь может показаться тесновато, но вполне безопасно и для детей в самый раз.

– Вы правда так считаете? – радостно переспросил он. – Женщина, на которой я женюсь, уже имеет ребенка от первого брака, очаровательную девчушку, поэтому она волнуется, как тут насчет школ и всего прочего. Я обещал все узнать на месте.

– Значит, у вас будет приемная дочь. Это для вас проблема?

– Ну что вы – счастье! Такая прелестная крошка! Мы шутим, что я женюсь на ее маме главным образом для того, чтобы заполучить дочку. В одном флаконе. Не представляете, какая она забавная. А я не представляю, как отец мог от них уйти.

– И что же его заставило это сделать?

– Не могу вам сказать. Мне неловко было задавать вопросы на эту тему. Я вообще удивляюсь, как они поженились, из того, что я о нем слышал, они просто несовместимы. Сэл – женщина прямая, целеустремленная, практичная, и к тому же очень привлекательная. А ее муж – настоящий авантюрист, у него какие-то сомнительные связи и знакомства. Сейчас вот его полиция разыскивает. Но Кэз, девочка, совсем на него не похожа. Дети в этом возрасте такие милые. Вот, взгляните! – Он развернул бархатную салфеточку. – Жемчужные сережки. Мне сделали их прямо в бутике здесь, в отеле, по моему чертежу. – Крупный искусственный жемчуг покоился в сердечке маленьких жемчужинок. Наверное, Салли они понравятся. – Это нечто вроде свадебного подарка для Сэл. Развод занимает прорву времени, так что не дождешься, когда придет пора дарить. Подарю сейчас.

– Правильно сделаете.

– Надо еще что-нибудь Кэз купить. Не подскажете? Первое, что она спрашивает: «Пол, а где мои подарки?»

Я поднялся, голова моя кружилась. Я крепко пожал ему руку.

– Спасибо за коктейль. Желаю удачного брака. А что касается подарка для вашей падчерицы, я бы прихватил для нее пакетики с солью и сахаром из набора, который дают в самолете. Мне кажется, дети в пятилетнем возраста бывают рады такому подарку.

* * *

На тридцать втором этаже Сузи принимала ванну, комната была завалена яркими пакетами с покупками – трофеями ее пробежки по магазинам. Я разделся и залез в горячую воду, обнимал и целовал Сузи, и был счастлив от того, что мы снова вместе и сегодня уже не будет никаких дел.

Ночью, после того, как мы занимались любовью, мы уснули в одной кровати. А сначала долго лежали обнявшись, и я гладил в темноте ее кожу, впитывая в себя ее тепло и легкость ее дыхания. И это меня утешало.

 

23

Меня разбудил стук прямо над ухом, потом раздалась серия приглушенных ударов. Часы на радиоприемнике показывали без десяти семь, и между шторами в комнату проникал серый луч света. Сперва я подумал, что кто-то рвется в дверь. Но нет, звуки слышались откуда-то из комнаты.

Сузи спала у меня под боком. Я бесшумно выскользнул из постели и, не включая света, на цыпочках пересек комнату. Если мне удастся схватить стул, стоящий у письменного стола, я смогу воспользоваться им как оружием.

Из-за занавесок раздался громкий треск и скрежет металла о металл. Кто-то пытался открыть окно.

Я схватил стул, подбежал к окну и дернул за штору. Сузи проснулась и, увидев меня в таком странном виде, вскрикнула. Шторы были тяжелые, двойные, прикрепленные к карнизу под потолком. Я дернул за них изо всей мочи, сорвав с карниза. Они упали на пол тяжелыми складками, пластиковый карниз слетел с креплений.

За окном моим глазам предстали четверо мужчин в черной коже. Они стояли в строительной люльке. Железные перила люльки терлись об оконный карниз.

Тридцать два этажа отделяли нас от бетонного тротуара и пристани, у которой пришвартовался паром. Когда они разобьют стекло, я буду лупить их стулом, держа его за ножки. По крайней мере одного я отправлю вниз, прежде чем остальные ворвутся в номер. Я крикнул Сузи, чтобы она позвала на помощь, и она бросилась к телефону.

Самый крупный из четверых был обут в высокие, до колен, черные мотоциклетные сапоги со стальными носками. Он спокойно смотрел на то, как я заношу над головой стул.

Это был Яндо.

Яндо и три его ассистента, устанавливавших фотоаппаратуру. Длиннофокусные камеры были направлены вниз, на противоположную сторону отеля, где на фоне гавани позировали супермодели Тигра и Марджа.

Тигра с ног до головы была одета в серебряную лайкру, на ногах ее красовались серебряные туфли. Марджа была абсолютно голой, только длинные платиновые волосы полоскались на ветру.

– Боже милостивый, Яндо, – пролепетал я. Но люлька уже поползла вниз, и он мне не ответил.

* * *

Переведя дыхание, мы заказали кофе и откорректировали наши планы. На одиннадцать у меня была назначена встреча с Брюсом, а за Сузи в полдень должен был заехать шофер от Эрскина. Задача Сузи на время обеда с Эрскином зависела отчасти от того, что мне удастся вытянуть из Брюса. Если он даст мне нить, Сузи сможет завязать какой-нибудь узелок. Нам чертовски нужны были сведущие люди: недовольные бывшие сотрудники, может быть, уволенные, если, конечно, таковые существуют. Может быть, Эрскин позаботился о том, чтобы их немедленно отстреливали. На всякий случай. В общем, мы условились, что я позвоню Сузи в отель без десяти двенадцать и дам указания в зависимости от того, как будет развиваться наша с Брюсом беседа. Если звонка она не дождется, значит, я не хочу прерывать поток ценной информации.

– По крайней мере, одну вещь я попытаюсь выяснить, если удастся, – сказала Сузи. – В тот уик-энд, когда убили Анну, Эрскин был в Лондоне. А где он находился в субботу вечером и в воскресенье утром? Этого мы не знаем.

– Только ради бога осторожно. Нельзя дать ему заподозрить, что мы не просто так им интересуемся.

– Только если к слову придется. Обещаю, что буду предельно осторожна. Но согласись, очень бы не помешало узнать, есть ли у него алиби. То есть, если окажется, что в это время он был где-нибудь в Йоркшире, мы его исключим из круга подозреваемых.

– Правильно. Но помни, если он пошел на убийство дважды, он ни перед чем не остановится и в третий раз. И потом Кэзи. Меня предупредили, чтобы я не задавал вопросов. Если что-нибудь случится с Кэзи…

Сузи взяла мою руку и поцеловала в щеку.

– Ты очень смелый, Кит. Ты этого не знал? И все у тебя получится. Вот увидишь!

– Мне бы твою уверенность, – усмехнуся я. – Но если ты права, а я молю бога, чтобы ты оказалась права, тогда, как только вся эта бодяга кончится, я возьму вас с Кэзи и увезу в какое-нибудь волшебное местечко. Мы поедем втроем. Куда-нибудь далеко, под солнышко, к пальмам и синему морю.

– Подозрительно напоминает остров где-нибудь в Южных морях Тихого океана.

Я рассмеялся:

– Нет. Никакой хипповой экзотики. Старое доброе Карибское море. Тобаго. Вот куда мы отправимся. В бунгало с кондиционером.

– В два бунгало. Ты подумал, где Кэзи будет жить?

– Одно бунгало с двумя отдельными спальнями. Одна для девочек, одна для мальчиков. Шутка! – Я обнял Сузи. – Спасибо, что ты со мной. Не знаю, чем все это кончится, но если дело выгорит, то во многом благодаря тебе. А теперь мне пора собираться.

* * *

Вход в бар «Шанхай Билл» был расположен между магазином фототоваров и отделением Китайского государственного банка. Серебряная драпировка с графическим изображением шейкера в стиле ар деко закрывала лестницу, которая спускалась вниз, в затемненный бар. Кажется, я оказался там единственным посетителем. Ряды обтянутых коричневым бархатом банкеток. Пальмовое деревце в хромированной кадке, засыпанной галькой. Вокруг небольшой танцевальной площадки громоздились сложенные стулья и столы. Где-то в глубине звучала мелодия – «Снова в Ченгане».

– Хелло! Хелло? Есть тут кто-нибудь? – Я постучал костяшками пальцев по барной стойке. – Хелло!

За стойкой виднелись нераспакованные ящики с пивом.

– Хелло!

Я взглянул на часы. Одиннадцать десять. Брюсу уже полагалось прибыть на место встречи.

Я попытался представить, как он выглядит. Судя по голосу, ему лет сорок пять. Я представил его полноватым, лысеющим, в мятом пиджаке или джинсовке. Он любит Юго-Восточную Азию и ненавидит магната Руперта Мердока – классический журналюга.

В половине двенадцатого от него не было ни слуху ни духу. Рядом с пальмой я углядел таксофон и позвонил в редакцию. Там Брюса раньше второй половины дня не ожидали. Ладно, дадим ему еще четверть часа.

Без двадцати двенадцать появился бармен, который чрезвычайно удивился, застав меня в зале. Я взял пиво и присел за столик, не сводя глаз с входной двери.

Без пяти двенадцать я позвонил Сузи.

– Этот ублюдок так и не появился. Представляешь? Утро пропало. Так что теперь вся надежда на тебя, Сузи.

Кипя от злости, я расплатился и вышел на улицу. После полумрака бара мне пришлось привыкать к яркому дневному свету.

Вдруг сзади меня обхватили чьи-то мощные руки. По бокам выросли две мощные фигуры.

– Быстро в машину. Шевелитесь!

Белый джип был припаркован у тротуара. За рулем сидел третий. Меня швырнули на заднее сиденье, и машина немедленно тронулась.

Они обращались ко мне по-английски с китайским акцентом, между собой переговаривались на местном диалекте.

Я лежал лицом вниз, всем телом ощущая дребезжанье мотора. Один из парней прижимал меня коленом к сиденью, другой держал за шею. Их лица я не мог видеть. Я попытался переменить положение и получил пинок ботинком в бок.

– Не двигаться! Одно движение – и ты покойник!

После этого мы ехали в полной тишине. Сначала вниз по Куинс-роуд, мне был слышен шум проезжающих мимо автомобилей, резко тормозящих на красный и газующих на зеленый свет. Потом мы свернули на юг, углубились на территорию острова. Мне показалось, что ехали мы минут пятнадцать. Машин становилось все меньше, а дорога делалась все более извилистой. Куда же меня везут? Если меня хотят убить, они что же – темноты не могли дождаться?

Странно, какие мысли приходят в голову на пороге смерти. Я думал, как же Сузи будет расплачиваться за номер в гостинице, и обнаружат ли мой труп. Я бы предпочел, чтобы его нашли где-нибудь на берегу, мне не хотелось исчезнуть бесследно. Это подтвердило бы подозрения полиции, что я ударился в бега, потому что виновен в убийстве. Я думал о том, как Салли объяснит это Кэзи, и что она вообще будет обо мне говорить спустя годы. «Папа очень, очень любил тебя, детка, но иногда люди теряют голову и совершают странные, глупые поступки». Глупые поступки вроде убийства Анны Грант, потери работы и самоубийства в Гонконге. Такие вот глупости, детка.

Машина сделала крутой поворот и резко затормозила. Мотор гудел, я слышал, как водитель опустил окно. Он что-то сказал кому-то невидимому. Послышалось жужжанье открываемых ворот, и джип зашуршал по гравию, въезжая во двор.

– Подымайся и иди туда.

Я встал и огляделся. Спина болела после удара. Передо мной возвышался двухэтажный белый особняк в колониальном стиле с портиком. Безупречный газон расстилался перед домом, обрамленный кустарником. Два садовника-китайца в соломенных шляпах подстригали кусты, стоя на лесенках. Сбоку террасами спускалась дорожка, уставленная фигурами Будд. Золотой Будда, украшенный венком из белых азалий, возвышался между двух гигантских гранитных лингамов.

– Сюда!

Один из моих конвоиров прошел вперед, второй шел сзади. Мы прошли по сосновой аллее, в конце которой красовался павильон и стол, накрытый к обеду. Стол стоял под белым зонтом, вокруг него – металлические стулья.

К нам приближались двое. Они держали в руках стаканы и о чем-то переговаривались. Высокий седовласый мужчина с почтительным вниманием наклонялся к блондинке в розовом платье.

Эрскин Грир и Сузи.

Грир увидел меня и крикнул:

– А, вот и Кит Престон! Мой дорогой друг! Добро пожаловать в Гонконг! Вы ведь всех знаете, не так ли? Сузи Форбс, моя крестница. Ну конечно, вы ее знаете. Вместе работали, не так ли? А это Чен Ли. Уже познакомились с ним? В машине, да? Очень хороший человек, только неразговорчивый. Ну что ж, выпьете что-нибудь? Шампанское, вино, коктейль – все, что пожелаете. Без проблем.

– Белого вина, пожалуйста, – машинально проговорил я.

Эрскин хлопнул в ладоши, и дворецкий в белом фраке вырос как из-под земли.

– Ман Тай, белого вина для мистера Престона. Сухого французского, а не этой приторной дряни, которой ты нас угощал. – Он подмигнул мне, приглашая оценить шутку. – И лед. Много чертова льда. И закуски. Где закуски? Давно пора подать.

Как вам нравится пейзаж? – обратился он ко мне. – Чудные виды. Некоторым не нравятся, а Сузи они приглянулись. Она говорит, что да. Из вашего отеля тоже открываются хорошие виды, когда нет тумана, конечно. Ман Тай! Музыку! Поставь музыку.

Из клумбы, где были спрятаны невидимые усилители, полилась дивная музыка – «Мадам Баттерфляй».

– У меня прямо мурашки по спине от этой музыки! Что за голос!

Сузи, стоя за спиной Эрскина, выглядела ошарашенной. «Что ты здесь делаешь?» – одними губами выговорила она.

Я слегка пожал плечами. Меня все еще трясло после поездки. Конвоиры мои незаметно испарились. Ман Тай протянул мне бокал вина, а китаянка в серо-лиловом платье подошла, держа в руках поднос с закусками.

– А теперь обедать, – объявил Эрскин. – Не возражаете, если мы устроимся на воздухе? Мне кажется, это приятно в такую погоду. Видишь вон то облачко, Сузи? Как думаешь, оно на нас пописает? Если да, тогда пойдем в дом. Погода здесь не так предсказуема, как в Нассау, правда, Кит? Помнишь, как ты сиганул с яхты в воду? Хорошая была посудина. Теперь она у одного араба. Поменялся с ним, не помню на что. Так, взбрело в башку и поменялся.

Эрскин был обут в кремовые туфли, одет в широкие парусиновые штаны и длинную синюю рубашку с монограммой на кармане. ЭСГ – Эрскин Саймон Грир. На столе лежали очки в черепаховой оправе и кожаная папка с документами на подпись.

Мы сели за стол; Эрскин напротив меня, Сузи в центре стола.

– Господи, как же я рад снова тебя видеть, Сузи, – сказал он, источая дружелюбие и шарм. – Последний раз мы виделись во Флоренции, так ведь? Как это местечко называлось? «Бискоттис»? «Желаттис»? Кит, вы должны помнить. Фрески по потолку и мороженое «ромовая баба». Вкуснейшее. Сузи, а какого черта ты мотаешься по свету с этим негодником? – Он кивнул в мою сторону. – Я ведь должен служить тебе моральной опорой, раз уж я крестный отец. Я тебя разве не предупреждал на его счет? А ты поселяешься в отеле с мужиком, который на двенадцать лет тебя старше.

Сузи испуганно смотрела на меня. И откуда он все это знает?

– Тост! – провозгласил Эрскин. – За Сузи – прелестнейшую из крестниц! Более красивую, чем ее мать, более умную, чем отец. Хотя это не комплимент. Извини, Сузи, – шутка. – Эрскин обнял Сузи за плечи, и она покраснела от смущения.

На столе появилась рыба с черными бобами и соусом чили. Китаянка разложила еду по тарелкам.

– Надеюсь, вы оба любите китайскую кухню, – сказал Эрскин. – А то я попрошу Ман Тая принести еще что-нибудь. Я всегда ем на обед рыбу, очень полезно для мыслительной деятельности. Это факт. А что, Кит, кто-нибудь из журналистов, с которыми вы встречались в наших краях, угощал вас китайскими яствами?

– Нет. Пока нет.

– Жаль. Надо было напроситься. Правда, Сузи? Вместо того чтобы понапрасну названивать по редакциям и вытягивать из них скандальную информацию обо мне, лучше бы посидеть в хорошем ресторане. Странно, что ты этого не знал, Кит. Непрофессионально.

Я встретился глазами с Эрскином. Он оценивающе смотрел на меня, как торговец картинами, глядя на незнакомую вещь. Он будто пытался что-то высмотреть во мне, проникнуть в душу, в мысли.

– Не поделишься, что именно ты ищешь? – спросил он. – Я обычно не лезу в чужие дела, но все же любопытство мне не чуждо. Сам посуди, является какой-то парень и давай вынюхивать, обзванивать журналистов, назначать встречи, а я будто и ни при чем. Обидно как-то.

Господи, откуда же он все это знает? Либо он приставил ко мне шпионов, либо весь местный журналистский корпус у него в кармане.

– Наверное, это выглядит странным, – холодно ответил я, – но дело в том, что я работаю над статьей о вас для «Мира мужчин». Это английский журнал для мужчин. Повод – ваша сделка с «Федерейтид».

Эрскин, не отрываясь, смотрел на меня. За его спиной синело море, спокойное, как зеркало, только редкие джонки бороздили его гладь.

– Врешь и не краснеешь, – бросил он. – Я все знаю. Мои люди связались вчера с журналом, там сказали, что ты у них не работаешь.

– Может быть, они говорили не с теми, с кем надо.

– Они со всеми поговорили. С редактором, издателем, со всеми. С парнем по фамилии Тренч. Тот сказал, что ты – персона нон грата, машину украл.

– Вранье – насчет машины.

– Ну на это мне наплевать. Но ты не ответил на мой вопрос: что ты ищешь?

Сузи, застыв от напряжения, положила под столом руку мне на колено и тихонько сжала. Эрскин налил вина ей в бокал. Потом себе. И вопросительно посмотрел на меня, подняв бровь.

Меня вдруг обуяла злость. Если кто-то и нуждался в объяснениях, то не мне было их давать. Он сам должен был объяснить, с какой стати меня схватили на улице, втолкнули в машину и привезли в его дом. А он даже не извинился. И смотрит на меня так, будто это я заставил его присутствовать в чужом пиру. Ухмыляется, скалит зубы, как барракуда. Ладно, я дам ему объяснения. Гнев закипел во мне с новой силой. В этот момент я ненавидел всех их – Бруно, Барни, Эрскина, всех, кто считал, что деньги ставят их выше морали, выше закона. Что такого сделал Эрскин, чтобы требовать от меня уважения или чтобы я давал ему объяснения? Я уж не говорю о том, что он уволил отца Сузи и тем довел его до гибели, о том, что он соблазнил Анну, а потом задушил ее. То, что меня заловили, как кролика, и ударили сапогом в бок – это лишь крохотная часть его преступлений. Не говоря уж о том, что из-за него я числюсь в убийцах.

– О'кей, – сказал я. – Вы спрашиваете, что я ищу, и, черт меня побери, я отвечу. – Пальцы Сузи вжались мне в колено, предупреждая: остановись! Но я уже завелся и не мог сдерживать себя. – Вам, наверное, небезынтересно будет узнать, что мы знаем все или почти все. Вы сделали все, чтобы исключить меня из игры, но безуспешно. Мы знаем все. О вашей торговле оружием во Вьетнаме. Об убийстве Анны Грант, которая могла рассказать об этом. Об убийстве ее брата Питера в Бразилии. Я пока не имею достаточно улик, я уверен, что вы приложили к этому руку. И я также уверен в том, что полиция их отыщет. А это письмо, которое вы отправили Кэзи, пятилетнему ребенку. Вы больной, вы это понимаете? Стареющий плейбой, который волочится за девочками-подростками. Но теперь всему конец. Правда всегда выйдет наружу. Если, конечно, вы не задумали убить нас обоих здесь и сейчас. Но вам это не поможет. Я оставил письмо у моих адвокатов в Лондоне, оно находится у них в сейфе и будет вскрыто в том случае, если я не объявлюсь в определенное время. Там все изложено. Я сделал это для страховки. Такие вот дела! Я ответил на ваш вопрос?

Эрскин долго молча смотрел на меня. Мы все молчали. Слышно было, как легкий бриз шевелит листвой деревьев и далеко над заливом кричат чайки. Адреналин бурлил у меня в крови, вызывая тошноту.

А потом Эрскин вдруг засмеялся. Он смеялся не переставая, пока из глаз у него не потекли слезы. Он просто зашелся от смеха.

– Кит, это бесподобно. Бесподобно! Если я попрошу Ман Тая принести магнитофон, ты не согласишься повторить свой монолог на «бис»? Слово в слово? Это было великолепно. Нечасто такое услышишь.

Мы с Сузи переглянулись. Не такой реакции я ожидал. Взрыв ярости, уверение в невиновности, оскорбления – все, что угодно, только не смех.

– Ой, ты меня убил! Я прямо умру сейчас от смеха! Манй Тай, еще вина! И бренди. Любишь бренди, Кит? Я пристрастился к нему здесь. Знаешь, один фрагмент твоей страстной речи меня особенно заинтересовал. Это насчет Анны Грант. С чего ты вдруг решил, что я ее убил?

– У вас были причины и возможность это сделать. Я прослушал запись вашей беседы и сделал копию, она тоже хранится в сейфе. Вы признали, что продавали оружие врагам американцев. Все это зафиксировано на пленке. Как, по-вашему, отреагирует на это Конгресс Соединенных Штатов? Я знаю, что именно вы убили ее, и не пытайтесь оправдаться.

– Давай-давай, не останавливайся, ради бога! Чем дальше, тем интересней. Но если ты знаешь все, как ты говоришь, ты должен знать и то, что я трахнул Анну в субботу вечером перед тем, как она умерла. И собирался повторить через неделю в Палм-Бич. С большим удовольствием. Она была та еще стервочка, но забавная. И должен сказать тебе, что я никогда – слышишь, никогда – не убиваю своих любовниц. Наоборот, я долгие годы продолжаю оплачивать их услуги. Даже с лихвой.

Сузи озадаченно смотрела на меня. Она ничего не знала об Эрскине и Анне. Это я держал от нее в секрете. Только это.

– Еще один момент, который нарушает стройность твоих выводов, – это возможность. Анна сказала, что ужинает с тобой в тот вечер, с тобой и твоим американским боссом или бывшим боссом, этой дешевкой Барни Уайссом. Он, кстати, хочет со мной встретиться. Желает стать партнером по паркинговому бизнесу в Китае. Я предлагал Анне вместо этого провести уик-энд со мной, где-нибудь в Шотландии. Но она предпочла тебя. Даже не польстилась на прогулку на вертолете. Так что я полетел в одиночестве. Это нетрудно проверить. Свидетелей масса.

– А как насчет торговли оружием? Согласитесь, это весомый повод.

– Ну что ж, если тебя интересует седая древность, не скажу, что страдаю из-за этого бессонницей. Кстати, это легко опровергнуть, никаких доказательств на бумаге не осталось. Люди, которые были вовлечены в сделку, либо совсем состарились, либо умерли. Ты должен понять, Кит, это – Гонконг. Все изменилось. Правила, нормы, все. А тогда это был пограничный город. Приезжаешь сюда с несколькими тысячами фунтов и лет через тридцать-сорок – дом, сад, прекрасный вид, есть что показать прелестной крестнице. – Он улыбнулся Сузи. – Не отрицаю, что все делалось в строгом соответствии с законом. А как иначе? Кто тогда слыхал про политкорректность? Плевать мы хотели на китаезов. Прости, Сузи, это не для твоих ушек, но это правда. Конечно, я сторговал коммунякам кое-какое железо. Продавал и русским, и иранцам, и китайцам. Зачастую сам не знал, куда идет это оружие, просто не спрашивал. Так что в одном ты прав: они бы завизжали как свиньи, если бы Анна опубликовала свое интервью. Но другого ты не знаешь: я бы за этот визг ни пенни не дал. Плевать я на него хотел. Вот так. Прости, что разрушил твою стройную версию. Ты, должно быть, немало над ней потрудился. Жаль только, что поставил не на ту лошадку. Я никогда не строил из себя святого, нет у меня такой привычки, но убивать симпатичных телок – не мой профиль. Так что это ты на меня не вали. Но если я в чем-то могу тебе помочь, обращайся. Машина, водитель, офис – может, захочешь снять. Бетти, моя секретарша, все знает. Нужно заказать столик в ресторане – только скажи Бетти. Кстати, твой счет в отеле. Он уже оплачен. Если будут проблемы, позвони Бетти. И не надо, не благодари меня, все в порядке. Рад был увидеть тебя. Вас обоих. Вы, наверное, придете на прием к Минни Васс, значит, встретимся. А теперь извините, мне надо показаться в офисе. Бумаги подписать. Но вы можете не торопиться. Ман Тай на месте, он обеспечит все, что вам понадобится. Купайтесь. Играйте в теннис. Когда захотите уехать, шофер у ворот. Теперь, когда он в курсе, что мы добрые приятели, он будет повежливее.

Эрскин тепло расцеловал Сузи в обе щеки, пожал мне руку и, прежде чем мы успели вымолвить хоть слово, быстро зашагал по лужайке в сторону дома.

* * *

Минни Васс приветствовала гостей у входа в Большой бальный зал, одетая Фавном Нижинского. Трико было расписано черно-коричневыми пятнами, а на голове красовались рожки.

Мы с Сузи вздохнули с досадой – мы оказались единственными гостями без маскарадных костюмов. Человек двести из тех, кто уже пришел, нарядились золотыми рабами из «Шехерезады» или сильфидами. Все всерьез выполнили инструкции Минни – одеться в духе «Русского балета».

– Спасибо, что пришли, – воскликнула она. – Проходите, чувствуйте себя как дома и общайтесь. Циркулируйте. Что-то мало народ циркулирует.

Обычно используемый для официальных собраний и конференций, зал благодаря Минни волшебно преобразился в фантазию в стилистике Бакста, оформлявшего знаменитые «Парижские сезоны» русского балета Дягилева. В одном углу вырос лес, залитый желтым солнечным светом, другой представлял собой гарем из сказок «Тысячи и одной ночи». Китайцы-официанты разносили блины с икрой, а из огромных медных самоваров разливали ледяную водку.

– Какого черта мы сюда приперлись? – шепнул я Сузи.

– Чтобы слегка развеяться. Поднять тебе настроение. Ты что-то помрачнел. Может, развеселишься малость.

Она, конечно, была права. Неохотно исключив Эрскина из списка подозреваемых, я погрузился в мрачные мысли. Понятное дело. За последние дни я уже почти на сто процентов уверился, что убийца именно он. Что же теперь делать? Каков итог? Только один – я стал на несколько тысяч беднее.

Гости все прибывали. Если было нечто абсурдное в том, что прием в честь русского балета устраивала англичанка под эгидой швейцарского управляющего гонконгским отелем, то, похоже, я был единственным, кого это удивляло. Сквозь толпу протискивалась группа фокусников из Московского цирка, за ними – танцующий медведь, Винсент Леон с фотографом.

Минни широко раскинула свою сеть. Дэвид Танг в облаке сигарного дыма беседовал с миллионером, владельцем универсальных магазинов, Диксоном Пуном. Модельер Анналина Лау пришла вместе со своим спонсором Си Си Вангом. Половина британцев из числа обосновавшихся здесь моих соотечественников явились поддержать Минни, а также множество европейцев и американцев. Яндо с тремя своими ассистентами – все в черных очках – кучковались с супермоделями в открытых платьях от Версаче. Эрскин приехал один, в собольей боярской шапке.

– Кит Престон! – произнес кто-то с французским акцентом.

Это был Пьер Ру. Какого черта он приперся в Гонконг?

– Привет, Пьер.

– Не ожидал встретить вас здесь, – оживленно произнес он. – А вас в Лондоне ищут. – А вы что тут делаете?

– Бизнес. Очень много интересных возможностей для журналов. При вас этот регион игнорировали, и напрасно.

– Возможно, Пьер. А как вообще, работа нравится?

Откровенно говоря, я совсем не хотел задавать ему этот вопрос, но вежливость обязывала.

– Очень много надо сделать, приступаем к нулевому циклу. Не хочу вас критиковать, но вы многое упустили в области маркетинга. Мы с Говардом обнаружили массу недостатков.

– Не сомневаюсь, что вы все поправите.

– Без вопросов, дайте только срок. Но на первых порах перемены болезненны. Ваша кадровая политика оставляет желать лучшего. Вот Микки Райс, к примеру, помните такого?

– И что с ним?

– Говард его уволил.

– Когда?

– В пятницу. Это было необходимо. Микки – не командный игрок.

Тут он угодил в точку. Признаться, это известие меня заинтриговало. Я-то считал, что под крылышком Фулгера и Гомбрича он в полном порядке. Видно, перемены не пошли ему на пользу.

– Так или иначе, – сказал я, – «Мушетт» вы не упустите?

– Барни Уайсс примет компанию от Фабриса в конце месяца. А там посмотрим. – Он придвинулся поближе ко мне и заговорщицки спросил: – Как полагаете, Жан-Марк Леной удержится? Скажите честно, Кит.

– А вы как думаете?

– Я? – Пьер пожал плечами. – К сожалению, боюсь, что он обречен. Его сбросят с корабля. Он умеет очаровать любого, этакий старомодный господин с приятными манерами, но он неспособен двигать компанию вперед.

– Как интересно! А я бы предсказал с точностью до наоборот. Не забудьте, у Барни аллергия на маркетинг. Он бы с Жан-Марком сработался.

Я оставил Пьера переваривать мою информацию, заливая ее водкой.

Взяв Сузи за руку, я подвел ее к столику.

– Прости, но с меня хватит. Меня тошнит от этой компании. Давай потихоньку смоемся.

– Держи себя в руках. Надо потерпеть хотя бы до начала действа. К тому же, – сказала Сузи, – наше дело еще не закончено. Эрскина мы исключили. Это прогресс, а не поражение.

– Неправда. Разве ты не видишь, что мы уже всех исключили? В любом случае мы в тупике. До Бруно Фулгера нам не добраться. Он, конечно, дерьмо, но если он и убийца, улик у нас нет. Мотив налицо, но доказать мы ничего не можем. Да и Эрскин, может быть, просто одурачил нас. Его алиби еще надо проверить. Хотя скорее всего он действительно невиновен. Теперь Микки. Если его уволили, значит, он вряд ли вписывается в цепочку Микки – Бруно – Гомбрич. Если, конечно, он не действовал по собственной инициативе. А такая возможность имеется. Микки легко мог задушить Анну.

– Кое-что ты забыл, – вставила Сузи. – Письмо к Кэзи. Ты считаешь, что, кто бы ни был убийца, он уверен в своей недосягаемости, но ведь это не так. Иначе зачем запугивать тебя через Кэзи? Послать анонимное письмо с угрозами мог лишь тот, кто почуял опасность, исходящую от тебя. Твои вопросы его напугали. И он решил действовать.

– О'кей, когда пришло письмо? В среду днем. С кем я разговаривал в предшествующие двое суток? С Ником Груэном, который мог сообщить об этом Бруно. С Маруччей Мадзелли. С Брюсом Макфоллом, который живет в Гонконге. С людьми из организации, в которой работал Питер. И еще я залез в квартиру Джексона Чолка. Он наверняка это обнаружил и сообщил Микки. Но он вовсе не обязательно должен был догадаться, что это был я.

В этот момент над нашим столом навис какой-то высокий мужчина, которого еще более высоким делала его высокая меховая шапка.

– Ага, заговорщики в сборе. В чем еще вы собираетесь меня обвинить? В содержании борделей? В контрабанде рогов носорога в Китай? – Эрскин захохотал. – Я вас искал. Можно присесть на минутку? Хочу спросить тебя кое о чем, Кит.

– Присаживайтесь.

– Я буду предельно откровенен. Не знаю, хороша ли моя идея, если что, так прямо и скажи.

– Валяйте.

– Как ты смотришь, если я предложу тебе издавать журнал по бизнесу? Я, конечно, в этом деле не секу, просто младенец. Но идея появилась. Создать глобальный журнал, с тремя отделениями – в Азии, Европе и Штатах. С перчиком. Позабавнее, чем «Форчун» или «Форбс». Нахальный. Как думаешь, есть у этого дела перспектива?

– Надо подумать, почему бы нет? Денег будет стоить, конечно. По меньшей мере пятьдесят миллионов долларов.

– Давай запишем сто.

– Хорошо бы сделать его слегка скандальным. Не желтым, но все же основанным на неофициальных слухах. Кто идет вверх, кто вниз. Кто самый высокооплачиваемый брокер в Сингапуре. Эрскин Грир и Уоррен Буффей – у кого член длиннее.

– Мистер Кит Престон? – обратился ко мне портье из отеля. – Простите за беспокойство, вас к телефону. Очень срочно. Подойдите к конторке у входной двери.

Я со всех ног бросился к выходу, лихорадочно соображая, кто мог мне звонить. Неужели этот негодяй Брюс Макфолл?

Портье подал мне трубку.

– Алло? Кит Престон у телефона.

– Кит! Это Салли. Слава богу, что я нашла тебя. Обзвонила двадцать отелей, я ведь не знала, где ты остановился.

– Что случилось?

Я уже знал ответ: с Кэзи случилась беда.

– Кэзи сбила машина. Возле дома. Мы переходили дорогу, и она вылетела прямо на нас. Они хотели убить Кэзи.

У меня закружилась голова.

– Она… она ведь не умерла?

– Нет. Но обе ножки сломаны. Она так кричала, Кит. Лежала на мостовой и кричала. Это было ужасно, Кит.

– А где она теперь?

– В больнице «Челси и Вестминстер». Ей наложили гипс, дали снотворное. Я с ней, жду, когда она проснется.

– Салли, я вылетаю немедленно. Первым же рейсом.

– Я решила, что должна тебе об этом сообщить, хотя ты этого и не заслуживаешь. Но я хочу, чтобы ты знал, что это все из-за тебя. Это твоя вина, Кит.

– Ты заявила в полицию?

– Конечно, заявила. На этот раз я им все рассказала.

– Ты сказала, что я в Гонконге?

На другом конце провода повисло молчание.

– Ты способен думать о ком-нибудь, кроме себя? Мне наплевать, если тебя арестуют. – Салли плакала. – Они спросили, где ты, и я ответила, что не знаю. Но я требую, чтобы ты сейчас же был дома и разобрался в этой заварухе.

– Спасибо, Салли. А теперь слушай. Если повезет, я вылечу сегодя же и буду дома завтра утром. Поцелуй за меня Кэзи, ладно? И, Салли, прости меня.

Я поспешно вернулся к Сузи. Минни представляла швейцарского управляющего китайским миллионерам, а репортеры снимали, как они жмут друг другу руки. Эрскин болтал с девушкой из Малайи, на вид ей было лет семнадцать. Пьер Ру разговаривал с пиарщицей отеля.

– Сузи, надо немедленно улетать. Пакуй вещи, и поехали в аэропорт. Кэзи сбила машина. Это не случайность. У нее сломаны обе ножки.

Мы поднялись в номер, побросали вещи в сумки. Мысли мои путались.

– Позвонить в аэропорт? – спросила Сузи.

– Нет, поедем прямо туда, я умолю их дать нам билеты.

Мы рассчитались в десять минут – Эрскин позаботился о счете – и сели в такси.

– Самолет около одиннадцати, – сказала Сузи.

– Сейчас девять. Должны успеть, если не будет пробок.

Такси тащилось еле-еле – дорога на аэропорт была забита транспортом.

Я сел на заднее сиденье, курил и беспрестанно поглядывал на часы.

– Спокойно, Кит. Быстрее не получится.

– Хотелось бы, чтобы шофер немножко понервничал. С такими темпами мы точно не поспеем на рейс. А что, тут нет объездных дорог? Послушайте, водитель, – сказал я. – Вот сто долларов. Доставьте нас в Кай-Так к десяти, и они ваши.

Деньги – лучший мотор. Мы съехали на боковую дорогу и помчались по залитым неоном улицам.

В аэропорту мы были без пяти десять. «Транс-Азия» уже все распродала, у «Бритиш Эруэйз» остались места только в первом классе. «Кэтей Пасифик» тоже распродалась, оставалось надеяться только на невостребованные билеты. Я договорился с девушкой в кассе, чтобы нам сообщили.

– Знаешь, Кит, лучше сядь где-нибудь и предоставь это дело мне, – резко сказала Сузи.

Через двадцать минут она появилась, размахивая билетами. Я чуть не заплакал от радости. Я поцеловал ее.

– Как тебе удалось?

– Очень просто. Я сказала, что наша дочь попала под машину и лежит в больнице. Экстренный случай.

– Наша дочь?

– Так я сказала. Они не могли не сжалиться над плачущей матерью.

Мы сели на свои места. Оба были опустошены.

– Четырнадцать часов до Лондона, – сказал я. – Это ужасно. Салли права, во всем виноват один я. Невыносимо. Как же я виноват!

– Это не ты. Это все они. Они виноваты.

– Но при чем тут Кэзи, вот что я хотел бы знать! И почему они оказались дома? Ведь они должны были быть у моей бывшей тещи.

– Наверное, вернулись раньше. Не надо винить ни себя, ни Салли. И я уверена, что с Кэзи все будет в порядке. Она в хорошей больнице.

– Знаю. Но кто же это сделал? Кто этот негодяй? Я их убью. Обещаю тебе, я их найду. И убью. Найду, чего бы то мне ни стоило. – Я почти кричал, и пассажир, который сидел впереди, обернулся. – Ублюдки. Я их достану. Не сомневайся.

– Я и не сомневаюсь. Но ради бога, не кричи так!

Когда мы набрали высоту, Сузи неожиданно спросила:

– Кит? Почему ты мне не рассказал про Эрскина и Анну?

– Что именно?

– Ну, что у них был роман. Ты ведь знал об этом, но и словом не обмолвился.

Это был прямой вопрос, но у меня не было на него прямого ответа.

– Наверное, не считал это существенным.

– Господи, ты сам не веришь в то, что говоришь. – Я никогда не видел раньше Сузи такой рассерженной. – Признайся: ты еще любишь ее?

Я пожал плечами.

– А я думаю, что любишь. И это очень больно. Я не такая наивная.

– Анны больше нет. Теперь это уже прошлое.

– Всего три недели прошло. Может, для тебя это давно, а для меня нет. Спокойной ночи, Кит.

Потом мы заснули. Не спрашивайте, как мне это удалось. Сны мои были неспокойны. Передо мной мелькали лица Анны, Бруно, Барни, Говарда, Эрскина, Микки, Анастасии, Сузи, они наплывали и таяли, жутко искажались, становясь страшными и неузнаваемыми, как в фильме ужасов.

– Одно преимущество этого полета, – едва шевеля языком, сказал я проснувшись, – в том, что полиция ждет меня рейсом «Транс-Азии». Они наверняка изучили список пассажиров. А тот самолет прибывает в Гэтвик, а не в Хитроу. Надеюсь, они не проверили списки всех компаний.

В зале прибытия было, как всегда, полно бедно одетых иммигрантов, чьи лица и документы тщательно проверяли у первой будки. Если я в розыске и меня узнают, меня что – сразу заберут или позвонят в полицию?

Как и при отъезде, первой пошла Сузи. Все обошлось.

Я выбрал будку, в которой сидел пожилой офицер с пепельным лицом. Он выглядел утомленным и, может, не станет проявлять излишнего усердия.

Передо мной оставалось два человека, потом один. Господи, помоги мне! Мне бы только увидеть Кэзи!

Офицер взял мой паспорт и стал изучать фотографию. Потом посмотрел мне в лицо, опять на фото. Набрал какие-то цифры на клавиатуре компьютера – номер паспорта, наверное. Они всегда это делают? Я не мог вспомнить.

– Сколько дней вы отсутствовали?

Странный вопрос. Я думал, он уже это знает. – Три дня. Или четыре? Две ночи в самолете, одна ночь в Гонконге. Три дня.

Голос мой дрогнул. Меня трясло. Я сжал кулаки, засунув их в карманы.

Сузи наблюдала за нами с той стороны паспортного контроля. Неужели она по-прежнему сердится на меня?

– Какова была цель вашей поездки?

– Я ездил для развлечения. На прием.

– Когда он состоялся?

– Вчера вечером.

– Короткий, наверное, был прием, если в 23.05 вы уже вылетели обратно.

– Коктейль. – Какого черта он задает такие дурацкие вопросы? «Заткнись уж наконец», – думал я про себя.

Он пролистал паспорт, посмотрел старые визы. Аэропорт Нарита, Токио. Сеул. Американская виза.

– Много путешествуете?

– Довольно много. По делам в основном.

– А чем вы занимаетесь?

– Журналистикой.

Каждую секунду он мог задержать меня.

– Спасибо, сэр. С благополучным возвращением!

Он протянул мне паспорт и кивком разрешил пройти.

 

24

Мы взяли такси и поехали прямо в больницу через Восточный Сассекс и Кройдон, в центр Лондона. После Гонконга город казался безлюдным и густо заросшим деревьями. И безопасным. В таком месте никакая опасность не грозит маленьким детям, если хотят запугать их отцов.

Мне отчаянно хотелось увидеть Кэзи, взять ее на руки, прижать к себе и убедиться, что с ней все в порядке. У нее такие хрупкие ножки, их можно переломать, как тростинки. Я вспомнил, как учил ее плавать, как она ухватилась за край бассейна и лупила ножками по воде. Я молил бога, чтобы ей как следует наложили гипс и чтобы она не осталась хромой.

По дороге я проклинал себя за то, что навлек на Кэзи эту беду. Считается, что отец – это кормилец и защитник. Но судьба так распорядилась, что, будь я не таким хорошим кормильцем, отдавая работе лишь то, что она заслуживала, и не больше, я бы лучше исполнил роль защитника. А если я не прижму сейчас к ногтю убийцу, Кэзи всегда будет в опасности. Меня бесило, что я действовал так безуспешно.

Неужели нельзя докопаться до истины?! Надо только сосредоточиться. Увы, в эти минуты сосредоточиться я как раз и не мог. После полета я чувствовал себя абсолютно разбитым.

Салли поместила Кэзи в отдельную палату в частной больнице. Мы нашли ее почти в самом конце коридора. На двери была пластиковая табличка с надписью «Кассандра Престон».

– Я, наверное, тут ни к чему, – смутилась Сузи. – Родители – другое дело. Я лучше внизу подожду.

– Ерунда. Я хочу, чтобы ты была рядом. Приведешь меня в чувство, если я начну ссориться с Салли.

Кэзи сидела в постели, рассчитанной на взрослого человека. Забинтованные ножки лежали поверх покрывала, а из-под гипса выглядывали крохотные розовые пальчики. Кэзи казалась невероятно маленькой и занимала треть кровати. Салли сидела на стуле у изголовья и читала ей вслух сказку.

Кэзи увидела меня через стеклянный верх двери.

– Папа приехал! Папа приехал! Ура! А подарок привез, папочка?

– Привет, лапа. – Я поцеловал дочку в лобик и осторожно присел на край кровати. – Как ножки?

– Вчера очень больно было, но одна тетя, нянечка, дает мне специальные конфетки, если я глотаю лекарство. Можно выбрать из корзинки любую конфетку. Я взглянул на Салли.

– Мы прилетели как только смогли. Ты ведь знакома с Сузи? Прости, что заставил тебя искать нас в Гонконге. Я страшно волнуюсь. Что врачи говорят?

– Про ножки? Доктор сказал, что все обойдется. Слава богу, закрытые переломы. Но окончательно все выяснится, когда снимут гипс, примерно через полтора месяца.

– Это произошло в Клэпхеме, рядом с домом?

Я постарался задать этот вопрос ровным, спокойным тоном.

Салли сузила глаза.

– Да, именно. Мы находились возле нашего дома в Клэпхеме. Я помню, что ты велел нам уехать из города. Мы провели три прекрасных дня у бабушки в деревне, но когда-то надо ведь было вернуться домой. Не вечно же там оставаться. Бедная мама, у нее ведь не пансион там.

– Я тебя не упрекаю, помилуй бог. Я понимаю. Мне просто надо знать, как все было. Вот и все.

Салли с жалостью смотрела на Кэзи, которая скребла карандашом по гипсу.

– Мне нечего тебе особенно сказать, – продолжила Салли. – Мы только что приехали из Нью-Фореста. Кэзи устала и не хотела выходить из машины. Я пыталась расстегнуть ремни безопасности и вынуть багаж – сразу и то и другое. Мы переходили улицу, и Кэзи шла, шаркая ногами, знаешь, как она часто делает, когда капризничает. И вдруг из-за угла вывернулась машина и направилась прямо на нас. Она сшибла Кэзи, раздался ужасный скрежет, и Кэзи упала на мостовую. Сначала мне показалось, что она мертва. Она не шевелилась. А потом начала кричать.

– А машина?

– Скрылась. На полной скорости. Я даже не успела ее разглядеть. Серый «Ситроен», кажется.

– Номера не рассмотрела?

– Ну конечно, нет. Ради бога, Кит, о чем ты говоришь, мое дитя – наша дочь – лежит на мостовой! Мне кажется, что она мертва, – и ты считаешь, что я в такой ситуации буду изучать регистрационные номера?

– Прости, я только подумал, может, ты заметила первую букву или еще что-нибудь. Боковым зрением.

– Не заметила. Мне надо было «Скорую» вызывать.

– Я бы тоже так поступила, – деликатно вмешалась Сузи. – Как и любая мать.

Салли демонстративно смерила ее взглядом.

– А вам откуда известно, как должна поступать настоящая мать? – с вызовом спросила она.

В этот момент отворилась дверь, и симпатичная медсестра в голубой униформе вкатила в комнату тележку, на которой стоял поднос с чаем и молоком.

– Свежезаваренный, – улыбнулась она. – Чай на троих и молоко для Кэзи. Может быть, принести еще чашки для полицейских?

– Каких полицейских?

– Они сейчас будут здесь. Разве вам не говорили?

Это за мной. Меня отвезут в полицейский участок Челси и официально предъявят обвинение в убийстве.

Я выскочил в коридор, на ходу бросил через плечо:

– Привет, Кэзи! До скорого! Сузи, я позвоню тебе домой!

Вместо того чтобы броситься к лифтам, я побежал к запасному выходу. Что хорошо в новых строениях, так это четкие указания, куда нужно бежать в случае опасности.

Коридор заканчивался двойными дверями, запертыми на замок, но рядом висела стеклянная пожарная конторка, в которой находился ключ. «В случае необходимости разбейте стекло».

Я стащил туфлю и двинул каблуком по стеклу. Где-то в глубине коридора заревела тревога.

Ключ плавно вошел в скважину, я толкнул дверь. Она послушно открылась. Чудо: обычно в кинотеатрах или клубах запасный выход бывает заперт намертво.

Впереди была лестница с обшитыми пластиком перилами. Я сбежал уже три этажа вниз, когда услышал наверху голоса.

– Он на черной лестнице! Кто-нибудь, вызовите охрану!

Это был голос старшего инспектора Баррета. Раздался топот ног. Они бежали по моим следам.

Я спустился на первый этаж, дальше ступени вели в подвал. Я решил бежать вниз. Если там тупик, меня поймают.

Я выскочил в широкий, выложенный плиткой коридор с тележками вдоль стен. Коридор вел в кухню. Грузчики в зеленых комбинезонах разгружали овощи.

Я вбежал в кухню, постаравшись сделать вид, что я – один из служащих. Вдоль оцинкованного стола трудились повара, человек двадцать, почти все индусы. Пахло супом и горелой картошкой. В конце кухни была дверь. К счастью, она вела во двор.

Я почти добрался до нее, когда за моей спиной с грохотом отворилась дверь из коридора.

– Вот он! – выкрикнул сержант Кроу. – Стоять, полиция!

«Полиция!» – прокатилось по ряду поваров и грузчиков. Мне показалось, что большинство из них работали тут нелегально. Несколько человек бросились к выходу.

– Освободите проход! – кричал Кроу. – Он убежит!

За кухней была гардеробная, а за ней – открытая дверь, которая вела во двор.

На лавке я увидел пару роликовых коньков, примерно моего размера, владельца рядом не наблюдалось.

Я сбросил туфли и надел ролики, застегнув пряжки. Руки у меня так дрожали, что я едва справился. В любую секунду меня могли настичь Кроу или Баррет.

– Вот он!

Дверь угрожающе заскрипела.

Я выкатил во двор и сразу набрал скорость. Обычно я сначала чувствую себя на роликах неустойчиво, но сегодня у меня не было времени на разгон.

Я слышал за спиной дыхание погони. У меня в запасе было не более пятнадцати секунд.

Дорожка во двор резко забирала вверх, с наклоном градусов в сорок. Если не разогнаться как следует, не одолеть. Навстречу мне двигался грузчик, который катил тележку с помидорами.

Я собрал все свои силы. Из-под ног моих летели искры.

За спиной слышались крики Кроу, приказывавшего мне остановиться и сдаться.

Я выворачивал наверх. Впереди – улица. До нее оставалось еще ярдов десять, потом – свобода.

Давай же, давай, командовал я себе. Последние ярды – самые трудные. Я согнулся и мчал почти на четвереньках. Четыре ярда. Три. От полиции меня отделяло ярдов десять.

Тележка, которая двигалась мне навстречу, почти загораживала проход. Я поставил ногу четко впереди другой, как на монолыже, и проскользнул в дырку.

Я выехал на Нетертон-гроув и свернул на Фулхем-роуд. Раздался вой полицейской сирены. Я наперерез транспорту проскочил на Голливуд-роуд, вскочил на тротуар и двинулся в сторону Эрлз-корт. Наверное, это был мощный выброс адреналина, иначе как бы я смог сделать то, что никогда в жизни даже не мечтал сделать. Видела бы меня сейчас Анна, подумалось мне. Вот бы она удивилась.

Я понятия не имел, куда направляюсь. Мне просто хотелось выбраться из ада, который мне грозил. Но от роликов надо было срочно избавиться. Полицейские наверняка отдали по радио приказ задерживать мужчин на роликах.

На углу возле станции подземки я увидел телефон-автомат. Я набрал номер Сузи и услышал, как звонят звонки в пустой квартире. Может, она так устала от меня, что решила плюнуть на все это дело. Ладно, потом еще попытаюсь.

Я присел на ступеньке студенческого общежития. Что же мне теперь делать-то? Интересно, побег от полиции мне зачтется как отдельное преступление или его поглотит обвинение в убийстве? Какая разница…

Теперь это только вопрос времени: рано или поздно меня достанут. Начать с того хотя бы, где мне сегодня ночевать? Ясно, что не у себя дома, и не у Сузи, даже если она согласилась бы меня приютить. В гостиницу тоже не сунуться, моя карточка наверняка блокирована.

Я опять подъехал к таксофону, снова набрал номер Сузи, но она, видно, еще не добралась до дома. Я оставил сообщение на автоответчике Джоанны Прэтчетт. По крайней мере, надо поставить в известность ее и Боба Остлера. Они, говорила Джоанна, до вечера в Лестере.

Я подъехал к кондитерской, взял кофе и какой-то арабский кекс с фисташками. Кофеин мне нужен был как инсулин диабетику. В кондитерской было полно народу – кувейтцы, йеменцы, австралийцы. Я выбрал столик в углу и сел.

Убийце Анны нужен был мотив и подходящий случай. Если правильно сопоставить то и другое, убийца найден. Так я думал. Но у меня не получилось. Выяснилось, что все подозреваемые имели мотив, и у каждого была возможность либо убить самому, либо нанять кого-нибудь. Дело в том, что эти жирные коты не делают грязную работу своими руками. Даже у Микки на этот случай был под рукой Джексон Чолк.

Все же это мог быть Эрскин. Его потери могли бы оказаться самыми существенными, если бы Анна осталась жива. Как бы он ни пытался принизить значение своих откровений, вашингтонский либеральный истеблишмент вряд ли посмотрел бы на его художества сквозь пальцы. И республиканцы тоже. Да, покупка «Федерейтид» стоила свеч, что и говорить.

Он мог бы убить ее даже независимо от этой истории с торговлей оружием. Он признал, что переспал с Анной в субботу. А что, если он вернулся в воскресенье утром, чтобы добавить, и нечаянно ее задушил? Вполне возможная вещь. Я просто воочию увидел, как Эрскин смыкает пальцы на шее Анны. В общем, пока алиби у него нет, сбрасывать со счетов его рано. Сузи права, я никак не могу смириться с мыслью, что Анна была любовницей Эрскина. Это все еще очень болезненная рана.

Однако если это было преступление, совершенное в пылу сексуальной страсти, зачем же тогда понадобились письмо с угрозами и нападение на Кэзи?

Бруно находился за пределами досягаемости. Не знаю, сколько он платит Гомбричу, но этот тип исправно отрабатывает свои деньги. У Бруно был весомый мотив для убийства, и он располагал возможностями для этого. Он не покидал Лондона до воскресного вечера. И у него была магнитофонная запись.

И тем не менее толку от этих улик было чуть. Если Бруно убил Анну, я все равно не смогу этого доказать.

Итак, остается Микки. Я был уверен, что тогда на крыше был именно он со своим приятелем Джексоном. Но им-то самим зачем это было нужно! Скорее всего они действовали по указке Бруно и Гомбрича?

Уже в пятый раз я перебирал в памяти последние действия Анны. Она пришла ко мне домой без пяти пять. В тот момент моя квартира уже находилась под наблюдением бандитов Фулгера. Оттуда мы поехали в «Дорчестер». Не думаю, что за нами тогда увязался «хвост», но это возможно. Люди Фулгера могли поджидать нас у «Дорчестера», а потом увязались за Анной. Но зачем? Ее адрес не был тайной, его можно найти в телефонной книге. Видимо, им надо было знать, где она будет находиться, ведь она с равным успехом могла поехать ко мне или к Эрскину.

Я взял еще кофе и медовый пудинг. Мужчина, который стоял передо мной в очереди, читал «Интернэшнл геральд трибюн». Заглянув через его плечо, я прочел: «Корпорация Грира завладела «Федерейтид», а чуть ниже: «Корпорация Барни Уайсса приостанавливает издательскую деятельность и сосредоточивается на паркинговом хозяйстве и косметической промышленности». С фотографии вальяжно улыбался Барни.

После обеда Барни подвез Анну в лимузине, а через несколько минут я разговаривал с ней по телефону. В последний раз. Последним человеком, который видел ее живым, несомненно, был Барни. Барни и шофер.

Барни заказывал машины в агентстве «Белгравиа лимузинз». Точнее, их заказывала для него Сузи за счет «Уайсс мэгэзинз». Редакторы и избранные авторы пользовались правом ездить на задания за счет фирмы. Конечно, для Барни всегда заказывались самые роскошные «Мерседесы» представительского класса.

Интересно, а не заметил ли чего-нибудь существенного шофер, доставлявший Анну к дому? Может быть, у дома маячила чья-то тень или за лимузином следовала какая-нибудь подозрительная машина. Стоило попробовать побеседовать с ним.

– «Белгравиа лимузинз», – немедленно откликнулся на мой звонок женский голос. Я знаю, где находится их контора – на Хей Мьюс; там перед их зданием всегда дежурит вереница «Даймлеров», обязательно с пожилыми шоферами.

– Меня зовут Кит Престон. Я управляющий издательским домом «Уайсс мэгэзинз».

Я уповал на то, что они еще не в курсе наших кадровых изменений, и оказался прав.

– Дело в том, – сказал я, – что мне нужно проверить один счет. От двадцать третьего июня, это была суббота. Один ваш шофер работал с нашим хозяином, мистером Барни Уайссом. Он останавливался в отеле «Дорчестер».

– Минутку, я посмотрю в книге. Да, есть. В заказе указано: «обслуживание по требованию». Работал Альберт.

Она назвала мне номер заказа и перечень услуг. Бедный Альберт, он весь уик-энд провел, подремывая за рулем в ожидании Барни.

– Замечательно, все сходится, – сказал я. – Я распоряжусь немедленно подписать чек. Да, вот еще какой вопрос. Альберт может мне понадобиться сегодня. Он свободен, я могу на него рассчитывать?

– У нас в данный момент очень напряженно с заказами, мистер Престон. Но я проверю. – Я подождал, пока она сверится с книгой заказов. – К сожалению, Альберт на выезде. Обслуживание по требованию у отеля «Кларидж». Работает с мистером Уайссом, кстати. Могу я предложить вам другого водителя, мистер Престон?

– Благодарю вас, не беспокойтесь, я перезвоню, когда у меня прояснится график.

Потом я еще раз позвонил Сузи. На этот раз она была дома.

– Кит, куда ты запропастился? Полиция стоит на ушах. Тебя всюду ищут. Я слышала, как сержант объявил по радио розыск.

– Послушай, Сузи, давай встретимся через полчаса возле «Клариджа». Со стороны Брук-стрит, прямо напротив входа в бальный зал. Но будь внимательна, смотри, не приведи «хвоста». Если почувствуешь, что за тобой следят, уведи их подальше.

– Поняла. А что случилось?

– Потом объясню. Но мне нужна ты и твое обаяние.

Я покатил вдоль Олд Бромптон-роуд к Южному Кенсингтону, потом через Найтсбридж по Парк-лейн в сторону Мейфейр. На углу Маунт-стрит стоял полицейский мотоцикл, но он отъехал, не дожидаясь, пока я приближусь.

Возле «Клариджа» было припарковано с дюжину автомобилей с шоферами, но Альберта я засек сразу. Однажды Альберт подвозил меня на кинопремьеру вместе с кучей журналистов и клиентов; в лимузин свободно входило двенадцать человек. В этом весь Барни – человечек с короткими ножками заказывает себе самый просторный автомобиль.

Сузи появилась ровно через пять минут, на такси. Я заметил, что она успела переодеться. Моя одежда оставляла желать много лучшего.

Я кивнул Сузи, и мы приблизились к лимузину с двух сторон. Альберт слушал радио, репортаж с крикетного соревнования. Этот импозантного вида седовласый мужчина уже больше тридцати лет работал на «Белгравиа лимузинз». На его глазах проходили большие перемены. Он любил ворчать на то, что респектабельных бритишей в роли его пассажиров сменили далеко не элегантные арабы и латиноамериканцы. Деньги, резюмировал он, перешли не в те руки. Я подозревал, что эти размышления он мысленно причислял к счету, надеясь на дополнительные чаевые.

Сузи открыла дверцу и проскользнула внутрь, а я плюхнулся на заднее сиденье.

– Альберт, нам нужно с вами поговорить. Это очень важно. Но нас никто не должен видеть. Сделайте милость, дайте круг по Гросвенор-сквер. Вы поняли?

– Кто вы? – в замешательстве спросил Альберт. – Что вам нужно в моей машине? – Тут он признал меня. – А, это вы, мистер Престон! Я сегодня работаю с мистером Уайссом, да вы, наверное, в курсе, вы же вместе служите.

– Не беспокойтесь, Альберт. Мистер Уайсс не выйдет из отеля раньше чем через час. Он дал «добро» на то, чтобы задать вам несколько вопросов.

– Не собираетесь ли вы писать о такой старой рабочей лошади, как я? – заинтересованно спросил он. – Я всегда говорил, что кто-то должен наконец обо мне написать. Кого я только не перевозил за эти годы: Терри Томаса, Кассиуса Клея, лордов и леди, я даже половины имен не помню. Какие у меня были клиентки-красавицы! Герцогини, актрисы… И ваша коллега, девушка, которая в ваши журналы писала, забыл… Ах, да – Анна Грант! Она все твердила, что надо записать мои воспоминания. «Ох, Альберт, – скажет бывало, – ну давай, рассказывай. Ты – просто часть истории». Так оно и есть, между прочим.

– Вот как раз об Анне Грант я и хочу с вами поговорить.

Мы объезжали американское посольство в направлении Дьюк-стрит.

– Вы помните, когда в последний раз подвозили Анну? Почти месяц назад, это было в субботу вечером. С ней тогда был и мистер Уайсс.

Альберт на минуту задумался.

– Конечно, помню, – сказал он. – Я дежурил у «Дорчестера». Дурацкая работа. Заказывают машину, а сами ею не пользуются. Сидишь, слушаешь радио. Обходится заказчику в хорошенькую сумму, а зачем, спрашивается? Я, конечно, не жалуюсь; в тот раз репортаж с Уимблдонского турнира передавали.

– Альберт, подумайте хорошенько, вспомните, что было в тот вечер. После ужина вы с мистером Уайссом отвезли Анну к ее дому, припоминаете?

– А как же! Недалеко от нового отеля. Позади Кромвель-роуд.

– Скажите, а вы не заметили возле дома ничего подозрительного? Никто там не болтался в тени? Подумайте как следует, это очень важно.

Альберт задумался.

– Честно говоря, ничего такого я не заметил. Я обычно всегда дожидаюсь, пока мои клиенты благополучно не скроются за дверями. Сколько теперь всякого сброда повсюду отирается. Так что я всегда дожидаюсь – это моя работа. Особенно когда женщин подвожу.

– И в тот раз ничего особенного не заметили?

– На улице нет, не заметил.

Что-то меня насторожило; мне показалось, что Альберт говорит не все.

– А по дороге?

Он замялся.

– Не волнуйтесь, Альберт, мы знаем, что мистер Уайсс был в близких отношениях с Анной. Она сама мне об этом говорила.

– Ну, раз так… Мистер Уайсс очень был расположен к ней. Ну, пытался к ней подкатиться, что ли. Я даже подумал было, не вмешаться ли. Мисс Грант была такая милая девушка, никогда не забывала меня поблагодарить, когда я ее возил. Но она сама повела себя как следует, осадила, уберите, мол, ваши грязные руки.

– А он как отреагировал?

– Ну, вроде принял как должное. Спросил что-то насчет статьи, которую она писала, кажется.

– Статью о чем?

– Этого не скажу. Я ведь особо в разговоры пассажиров не вслушиваюсь.

– Ну хотя бы приблизительно, – умильно попросила Сузи. – Речь шла о статье про какого-то человека? Про Эрскина Грира? Анастасию Фулгер? Или еще про какую-нибудь знаменитость? Нам бы это очень помогло.

– Кажется, они говорили про пигмеев в джунглях или что-то вроде этого. Помнится, я еще удивился, что мистер Уайсс такой образованный. Он ей вопросы задавал с пониманием дела.

– Про пигмеев? – переспросила Сузи. – А вы не ошибаетесь?

– Нет, точно, про пигмеев. Они говорили про труднодоступные места в джунглях, где эти пигмеи живут миллионы лет, а теперь туда пришли иностранцы и отнимают их заповедные травы и ягоды.

– Послушайте, Альберт, – нетерпеливо прервал его я, – вспомните все очень, очень подробно. Когда Анна и мистер Уайсс были в машине и вы только отъехали от «Дорчестера», кто именно завел разговор о пигмеях – Анна или мистер Уайсс?

– Мистер Уайсс. Но у меня создалось впечатление, что они уже раньше это обсуждали и продолжили беседу. Мистер Уайсс уговаривал ее напечатать статью в одном из ваших журналов, чтобы люди знали, что происходит, и остановили это безобразие.

– Барни Уайсс предлагал Анне напечатать такую статью?

– Да, очень уговаривал, идеи подбрасывал.

Что Анна говорила мне вечером по телефону? «Мы говорили про журналистику…»

Я вспомнил, что за столом Анна говорила про дождевые леса и что крупные косметические фирмы разрушают экологию тех мест. Но Барни не проявил к ее словам ни малейшего интереса. Только отпустил какую-то шутку насчет хвоста игуаны, который можно будет найти в креме для лица.

Все это вспомнилось мне очень отчетливо. Анна даже назвала фирму – «Мушетт». «Они просто варвары, эти люди из «Мушетт». У меня есть братец, который занимается охраной окружающей среды в Бразилии, так он говорит, что они там творят дикие вещи».

К этому времени Барни, вероятно, уже заключил принципиальное соглашение с Фабрисом относительно покупки фирмы. Он имел одиннадцать процентов акций. Так что ему очень кстати были журналистские откровения насчет экологического варварства. Рынок отреагировал бы на это резким падением акций косметических фирм, и он приобрел бы «Мушетт» почти задаром.

– Итак, после того как Анна велела мистеру Уайссу убрать руки, он продолжил разговор про пигмеев?

– Да, ему это было очень интересно. Он массу вопросов ей задавал.

– А про брата Анны, Питера? Она что-нибудь про него говорила?

– По-моему, да, вот теперь, как вы сказали, припоминаю. Он вроде где-то не здесь живет, так ведь? «Он, мол, живет там с этими людоедами, и ему даже нравится» – вот так примерно.

Я вдруг вспомнил, как на приеме у Фабриса Мушетта разговаривал с француженкой, муж которой работал в Южной Америке. Индейцы, говорила она, постоянно чинят препятствия его службе. «Как только Анри найдет какое-нибудь новое растение, они тут же объявляют его священным».

Мы делали уже шестой круг по Гросвенор-сквер и начали привлекать внимание дорожной полиции у здания посольства.

– Последний вопрос, Альберт, и поедем к «Клариджу». После того как вы привезли Анну к дому, вы доставили мистера Уайсса прямо в «Дорчестер»?

– Нет. Он хотел пойти в казино по соседству, рядом с воротами Кенсингтонского дворца. Клуб «Конноссер» называется.

Этот клуб находится в полумиле от дома Анны.

– И сколько он там находился?

– Точно не скажу. Он сам оттуда добирался. Велел мне ехать, не ждать его. Сказал, что возьмет такси.

– Это вас удивило?

– Да уж удивило, конечно. Целый день проторчать у отеля – и без всякой пользы.

 

25

В течение следующего часа Барни из отеля не вышел.

Мы с Сузи ждали его у входа со стороны Брук-стрит, не спуская глаз со всех выходящих. В магазинчике на соседней Саут Молтон-стрит я купил пару туфель и с облегчением выбросил ролики в мусорный бак. Барни любил пускать пыль в глаза, создавая о себе впечатление как о свойском парне, но на самом деле цепко оценивал людей по одежке. Так что мне нужно было держать марку.

Каждый раз, как приходила в движение стеклянная дверь-вертушка, мы замирали. Если мы его упустим, я пропал. Альберт сказал, что из отеля должен везти Барни прямо в аэропорт, где его уже ожидал самолет, готовый вылететь в Чикаго, а если Уайсс покинет страну, до него уже не добраться.

В десять минут третьего он наконец показался в дверях. Два портье в сопровождении старшего швейцара начали выгружать в багажник лимузина чемоданы. Я не видел Барни с тех пор, как он ушел из ресторана «Смит и Волленски» с клешней лобстера в руках, и на этот раз он показался мне гораздо менее уверенным в себе.

– Барни! Какой сюрприз! – Я бросился к нему, протягивая руку для рукопожатия. – Я и не знал, что вы в Лондоне! Что ж вы мне не позвонили, я бы пригласил вас на ленч!

Барни недоверчиво оглядел меня. Потом, видимо, обманувшись моим внешним изъявлением радости, сказал:

– Привет, Кит! Я тут провел пару дней в своей любимой гостинице. Дела призвали меня в Лондон, и, к счастью, я управился с ними, не выходя из «Клариджа».

– А о вас все газеты трубят, Барни. «Трибюн» пишет сегодня о вас на первой полосе.

– А, уже видел, – осклабился Барни. – Позвонили из газеты, никуда не скроешься от вашего брата-журналиста. Кажется, я произвел на него впечатление.

– Надо же, какая удача, что мы встретились, – лучезарно улыбнулся я. – Я как раз о вас думал. Собирался даже звонить вам в офис в Чикаго, договориться о встрече.

– Вот как? – Барни, сощурясь, взглянул мне в глаза.

– Да, кстати, вы ведь знакомы с Сузи Форбс?

Сузи, которая выглядела чертовски соблазнительно в ковбойской курточке с бахромой и в короткой замшевой юбке, приблизилась к нам.

– Здравствуйте, мистер Уайсс. Мой крестный отец, Эрскин Грир, пел вам вчера дифирамбы.

– Неужто? – Барни явно заинтересовался ее словами.

– Он сказал, что хочет открыть совместно с вами большую фирму в Китае. С миллионным капиталом.

– Эрскин так сказал? Значит, старина Барни неплохо котируется?! А я и не знал, что Эрскин ваш крестный.

– Мой отец был у него управляющим. Он старинный друг нашей семьи.

– Понятно, – протянул Барни, мысленно передвигая Сузи значительно выше по социальной лестнице.

– А вы сейчас куда направляетесь, Барни? – осведомился я. – В Париж, обследовать «Мушетт»?

– Да нет, в Чикаго. Лола ввязалась в какую-то благотворительную акцию. Десять тыщ придется выложить. Спасаем не то боснийцев, не то краснокожих. Не упомнишь всех. На билете написано.

– Барни, – доверительно шепнул я. – Нам надо поговорить. Очень важное дело.

– Слушай, Кит, если ты насчет компенсации…

– Нет. Это касается «Мушетт». У меня есть неприятные сведения насчет этой компании. Вам не мешает с ними познакомиться. Пока не поздно.

– «Мушетт», – уронил он. – Это для меня новый бизнес. Я пока плохо в нем ориентируюсь. Если тебе есть что сообщить, отправь факсом через моего секретаря.

Портье захлопнул крышку багажника, и все трое подошли за чаевыми.

– Я серьезно, Барни. Это может повлиять на стоимость сделки.

Барни метнул в мою сторону испытующий взгляд. Ему хотелось определить, сколько на самом деле я знаю.

Я выдержал его взгляд, но пытался сохранить на лице выражение наивной прямоты.

– Может, зайдем в отель? Это не займет больше получаса.

– Невозможно. Мне через час необходимо вылететь, иначе мы потеряем воздушный коридор.

– Тогда, может, мы прокатимся с вами до аэропорта, по дороге и поговорим. Если все выяснится, не придется еще раз специально встречаться.

Барни не хотелось сажать нас к себе в машину, но любопытство брало верх. И любопытство пересилило. Кроме того, Барни очень ценил свою осведомленность; если кто-то знал больше, ему не терпелось вытянуть информацию.

– О'кей, – сдался он. – Садитесь, покатаемся.

Барни тоже сел сзади – рядом с Сузи.

– Знаете, – сказал он, тыча толстым пальцем в колено Сузи, – что касается «Мушетт», то я чувствую себя как первый раз замужем. Но, надеюсь, скоро освоюсь. – Он подмигнул. – Во всяком случае, что я уже успел понять, так это то, что в этом деле гораздо проще надуть потребителя, чем в любом другом, с которыми я имел дело до сих пор.

– Барни, – сказал я, – пока мы вместе, может, вы не станете возражать, если я тоже вас соблазню на благотворительный акт? Я понимаю, что вы уже не занимаетесь издательским делом, но, может быть, внесете свой вклад в мемориальный фонд Анны Грант?

Барни окинул меня цепким взглядом и положил руку на колено Сузи.

– Анна Грант – это та девочка, которую ты приводил в «Дорчестер»?

– Правильно. Та, которую убили. Вы ее подвезли домой после ужина. Мы с ее матерью учреждаем журналистскую премию ее памяти. Попечителем фонда должен был стать также ее брат Питер, но неделю назад он умер в Южной Америке.

– Плохо, – качнул головой Барни. – У Анны, значит, был брат и он тоже умер. Не знал.

– Вы, возможно, встречались с Питером, – сказал я. – Он занимался расследованием деятельности «Мушетт» в Бразилии, в дождевых лесах.

– Ну, разве в Бразилии со мной встретишься! Уж тем более в джунглях. Мы в такие дикие места не забираемся. Для нас с Лолой даже отель «Грийон» в Париже недостаточно комфортен. Там допотопная сантехника.

– Так вы подписываетесь на фонд Анны Грант, Барни?

– Надо сперва потолковать с бухгалтером. Теперь, когда мы расплевались с журнальным бизнесом, я не в курсе, какие налоговые льготы существуют на благотворительность за пределами нашего сектора.

– Достаточно будет и пятисот долларов. Вам это ничего не стоит. За пару минут в казино компенсируете.

– Только не я, малыш, – усмехнулся он. – Азартные игры не для меня. Занятие для идиотов. Во всяком случае, своими деньгами я не рискую. Никогда даже не заглядываю в казино.

– Правда? Жаль. Я почему-то держал вас за азартного игрока. Мне кто-то говорил, что видел вас в клубе «Конноссер», недалеко от дома Анны. Как раз в тот вечер, когда она умерла.

Барни резко повернулся ко мне.

– А, ты вот о чем! Ну уж и казино! Смех один! И ставки там смехотворные. Ну разве что выпивка более-менее приличная, это да.

– Вы должны обязательно что-то сделать для фонда Анны Грант. Тем более что вы последний, кто видел Анну живой.

– Кроме ее убийцы, конечно. Последним, наверное, все же был он – или она.

– Разумеется. Убийца должен был быть последним.

Повисло неловкое молчание, которое прервала Сузи:

– Мистер Уайсс, не возражаете, если я задам вам вопрос о косметике? Я знаю, что вы еще не вошли в курс дела как владелец «Мушетт» и, наверное, не знаете подробностей. Мне интересно, что это за новый омолаживающий крем, который сейчас рекламируют. Правда, что его делают из каких-то чудодейственных растений с берегов Амазонки?

– Это вам надо наших экспертов спрашивать. Но мне говорили, что это чертовски эффективная штукенция. Дай-то бог; уйму деньжищ ухлопали на раскрутку.

– А правда ли, что это священные растения? Говорят, что аборигены поклоняются этим травам.

По лицу Барни пробежала тень.

– Не скажете ли, откуда вам все это известно?

– Насчет растений? Точно не помню. Скорей всего информация исходит от Анны Грант. Или от ее брата, того, который умер. Сейчас уже не вспомнить. Но сейчас все об этом говорят.

– Пустые разговоры. Но я отдам распоряжение юристам, чтобы разобрались. Если кто-то намеренно распускает такие слухи, мы обратимся в суд.

– Правильно, – сказал я. – Если средства массовой информации начнут копаться в этом деле, они могут много чего накопать.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Барни.

– Я вот думаю насчет слухов о смерти Питера Гранта. И хотел с вами их обсудить. Говорят, что он тоже был убит, в джунглях. Больше того, выдвигается версия, что его смерть была выгодна косметическим компаниям, потому что Питер настраивал против них индейцев.

– Чушь собачья, – буркнул Барни. – Никто Питера не убивал. Он умер от укуса змеи.

Ровно три секунды потребовалось Барни, чтобы понять, что он проговорился, и он попытался исправить ситуацию.

– Я пытаюсь установить связь, – сказал он. – Никто не говорил, что этот хиппи из джунглей и та кокетка из «Дорчестера» – брат и сестра.

– Разве, Барни? А мне казалось, вы с Анной говорили про Питера по пути из «Дорчестера».

– Зря казалось.

– Ну почему же? Теперь вы, Барни, еще скажете, что не отправили лимузин от клуба «Конноссер»…

– А что тут особенного? Парень торчал на службе целый день. Я хотел участие проявить, черт меня подери.

– А себе оказать плохую услугу.

– Не въехал что-то – ты о чем?

– Не скажете, когда вы ушли из казино и поехали в «Дорчестер»? А может, вы вообще не заходили в клуб?

– Если тебе так интересно, спроси у крупье.

– Не сомневаюсь, что вы сделали какой-нибудь эффектный жест, чтобы оставить о себе память. Ну, например, дали на чай тыщу баксов. Но там вы недолго пробыли, так ведь? Вы вернулись в квартиру Анны.

Брови у Барни поползли вверх. Если он и испугался, то виду не подал. А у меня нервное напряжение достигло предела. Мы уже приближались к воротам частного аэродрома в Бушли, это пятнадцать минут езды от Хитроу. Барни пару раз дал петуха, но до чистосердечного признания было еще очень далеко. Я понимал, что потерпел поражение. Буквально через несколько минут Уайсс пересечет границу страны, и его будет не достать.

Альберт бессчетное количество раз ездил по этой дороге. Он притормозил у поста охраны, помахал дежурному какой-то бумажонкой и остановил лимузин у ангара. На поле в ожидании пассажиров стояло с дюжину самолетов – «Фальконы», «Гольфстримы», «Вествинги».

Экипаж собрался у ангара – пилот и густо накрашенная стюардесса.

– Ну что, ребята, готовы шевельнуть задницей? – крикнул Барни, высунувшись из окошка.

– Как только дадите отмашку, сэр, – откликнулся пилот. – Сегодня в воздухе столпотворение; я только что справлялся в диспетчерской, нам дадут коридор минут через сорок, сорок пять.

– Черт побери, ладно, как только, так сразу. Не собираюсь торчать в Англии.

Видно, Барни дошел до той точки самомнения, которой достигают лишь очень богатые; им начинает казаться, что никакие законы для них не писаны. Нарушив их в одной стране, они преспокойно перебираются в другую – как если бы, испачкав простыни в одной гостинице, переехали в соседнюю. Мой допрос никак не отразился на его настроении, может быть, только заставил быть поосторожнее со словами.

Барни резко распахнул дверцу лимузина и вывалился из машины. Я чертыхнулся. Я его терял, он ускользал из моих рук, оставляя меня без всяких улик, которые я мог бы предъявить полиции. Будто прочитав мои мысли, Барни насмешливо ухмыльнулся и демонстративно повернулся ко мне спиной.

И тогда Сузи вдруг спросила:

– Мистер Уайсс, это ваш «Гольфстрим»?

– Да, это мой новенький «Гольфстрим». Последняя модель.

– Какая прелесть! Мой крестный говорил про них. Он тоже хочет такой купить, но, говорит, они ужасно дорогие, даже для него.

Молодец, Сузи! Барни заглотнул крючок.

– Скажи своему крестному, что эта штука стоит своих денег. С любой точки зрения, и как удобная вещь, и как вложение капитала, которое не зависит от конъюнктуры рынка. Я до этого допер только через двадцать лет. И купил «Гольфстрим». Конечно, есть самолеты подешевле, но качество стоит денег.

– А нельзя посмотреть, как там внутри? Эрскин на той неделе приедет, похвалиться хочется. Представляю, как у него зачешется в одном месте!

На лице Барни отразилось сомнение, а потом он ткнул в меня пальцем:

– При условии, что ты заткнешь пасть этому парню, который решил проверить на мне свою фантазию. Ни слова больше, о'кей?

Барни бросил на меня тяжелый взгляд и направился к ангару. Альберт и пилот стали выгружать багаж.

– Мы на пару минут, Боб, – сказал он служащему в рубашке с короткими рукавами. – Мой пилот все уже уладил с бумагами.

– Хотите взглянуть на «Гольфстрим»? – спросил служащий и согласно кивнул, снова уткнувшись в бумаги. Мы вслед за Барни пошли на поле.

– Эти самолеты, – сказал Барни, – хороши тем, что готовы вылететь в любую минуту. Их приобретают те, для кого время – это действительно деньги. Кстати, знаете, что я вам скажу? Люди, которые летают на таких самолетах, обычно не появляются на страницах журналов и газет. Им не до дешевых эффектов. Они делают деньги.

– Ах, как вы правы! – поддакнула Сузи. – Вот вам, чтобы долететь от одной своей компании до другой, наверное, невозможно втиснуться в рамки расписания.

Барни обнял ее за талию и крепко прижал к себе.

– Какая смышленая крошка! Не взять ли тебя на место моего европейского консультанта? Мне нужна молодая леди по эту сторону океана, на которую можно было бы положиться.

– Вы серьезно, мистер Уайсс? – Сузи округлила глаза. – Какая чудесная возможность! Давайте это сейчас обсудим.

Интерьер самолета Барни напоминал казино в Атлантик-Сити. Стены и потолок были обтянуты черной кожей, на иллюминаторах опущены черные шторки. Удобные кресла с черными сиденьями, черный ковер на полу, столики из орехового дерева, отделанные бронзой.

Барни бухнулся в мягкое кресло и заказал три «хайболла». Стюардесса внесла поднос с высокими хрустальными бокалами, рогаликами, печеньем и миниатюрными хот-догами.

– Вы слыхали, что говорят о девушках, которые любят хот-доги? – ухмыльнулся Барни.

– Нет, а что про них говорят, мистер Уайсс? – невинно поинтересовалась Сузи.

– А я думал, всем девушкам это известно. Вот вам, кстати, еще одно преимущество частного авиатранспорта – выпить дают немедленно. Правильно я говорю, Карлин?

– Абсолютно правильно, мистер Уайсс.

– И ты ведь не заставляешь меня ждать, а, Карлин?

– Ни в коем случае, мистер Уайсс.

Вильнув бедром, она щедро налила в стакан Барни виски, а тот продолжал болтать, пытаясь очаровать Сузи и щеголяя авиационной и навигационной терминологией.

– Знаешь, есть такие штуки, с помощью которых всегда можно точно определить местонахождение, называется ГПС – глобальная позиционная система. Главное, не допустить до нее Лолу. Дай ей волю, она бы прицепила эту штуку мне на штаны, чтобы всегда знать, где я гуляю. Но пока она еще меня не запеленговала, эта птичка свободно летает из Сиэтла в Лондон, далее везде. Лос-Анджелес – Пекин, Хельсинки – Сан-Паулу, Перт – Йоганнесбург, и все без дозаправки, – увлеченно перечислял Барни, а Сузи изображала крайнюю заинтересованность. – Карлин! – зычно крикнул Барни. – Спроси-ка пилота, что там насчет нашего коридора, я утомился ждать. И вели ему мотор завести, что ли, пусть видят, что мы нервничаем.

Через минуту взревели моторы, и бокалы задрожали на столике.

– Чуете – моторы от компании «Роллс-Ройс Тей». Прямо за яйца хватают.

И тут, словно наш разговор в машине и не прерывался, Барни обернулся ко мне.

– Прежде чем я отпущу тебя, Кит, дай мне слово, что будешь держать язык за зубами. Может, ты сам не отдаешь себе в том отчета, но крыша у тебя поехала. Ты просвистал журналы, тебя вышибли с работы, а теперь тебе вдруг загорелось строить из себя мстителя. Вот тебе мое заключение. Дело твое тухлое, и оно никогда не дойдет до суда. Ясно как божий день, что тобой движет.

Как только у него язык повернулся сказать, что я просвистал журналы! Сам-то он что сделал, чтобы держать их на плаву? Он получал прибыль в семьдесят миллионов долларов только за то, что время от времени советовал сфотографировать особняк какого-нибудь из своих приятелей. И это он убил лучшую из своих журналисток!

– Если говорить о мотивах, – сказал я, – если уж вы действительно желаете говорить о мотивах, давайте о них поговорим. Вот, например, как вам такой мотив для убийства – заставить замолчать девушку, которая хотела приоткрыть крышку над чаном, в котором готовит свое варево «Мушетт»? Какая для вас это была удача, что я привел Анну на ужин. Для вас – удача, для Анны – трагедия. Она упомянула «Мушетт» и своего брата, который работал в джунглях, я на это даже внимания не обратил. А вы прекрасно поняли, что она имеет в виду, и почувствовали опасность. Но мы с Анной не знали, что вы уже наложили лапу на «Мушетт». Вы повезли Анну домой, прощупали, как много она знает, поняли, что много, высадились неподалеку от ее дома, вернулись в ее квартиру и убили, прежде чем она смогла подать сигнал тревоги через газету.

Только глаза Барни, нервно пробежавшиеся по кабине, выдали легкое беспокойство – сам он не шелохнулся.

– Давай напрямую, ладно? – ровным голосом произнес он. – Я вовсе не собираюсь оправдываться перед каждым идиотом, который придет ко мне со своими дурацкими выдумками. Я потому и на личном самолете летаю, чтобы никто не совался ко мне с вопросами. И заруби себе на носу, играть с тобой в кошки-мышки я тоже не собираюсь. Но я готов договориться с тобой по-любовному. – Он доверительно приблизился ко мне. – Если хорошенько прикинуть, можно найти выход из самой гиблой ситуации, Кит. Но, конечно, при обоюдном согласии сторон. Надо только прежде взглянуть на эту ситуацию с другой стороны. Ты, конечно, пострадал – Бруно Фулгер решил уволить весь бывший командный состав, тут уж ничего не поделаешь. Но как тебе – миллион баксов, звучит? На что угодно хватит – хочешь, селись на Каймановых островах, хочешь – на Бермудах. И, заметь, без налога.

– А если я не возьму?

– Если не возьмешь, твоя жизнь существенно осложнится, особенно если будешь и впредь задавать дурацкие вопросы касательно Анны Грант. Позволь дать тебе бесплатный совет. Если не перестанешь задавать свои вопросы, случится что-то плохое.

Это была большая ошибка, процитировать слова из письма, адресованного Кэзи: «Если не перестанешь задавать свои вопросы, случится что-то плохое».

До этой минуты мне удавалось контролировать свою ярость. Но теперь я взорвался.

– Вы пытаетесь откупиться то меня, Барни? Напрасно! Я скажу вам, что собираюсь сделать. Я выхожу из самолета, причем вместе с вами. Я обвиняю вас в убийстве Анны Грант. И Питера Гранта. Уверен, что к этому вы тоже приложили руку.

– Жалко тебя огорчать, – веско сказал Барни, – но никуда ты не денешься. Если до тебя еще не дошло, объясняю: этот самолет принадлежит мне. И никто не покинет его без моего согласия.

Резким движением он обхватил рукой Сузи за шею, схватил с тарелки нож и приставил к ее горлу.

– Милая молодая леди, – сказал он, – такая привлекательная молодая леди – жаль будет, если она пострадает. – Он провел лезвием ножа по щеке Сузи – от мочки уха к губам и опять к горлу.

Барни нажал на кнопку вызова стюардессы над креслом, и немедленно появилась Карлин. Она, конечно же, видела нож в руке Барни, но сделала вид, что ее это никак не касается.

– Карлин, передай, пожалуйста, пилоту, что как только мы получим коридор, я хочу изменить место направления. Мы летим не в Чикаго, а в Бразилию.

– Слушаюсь, мистер Уайсс. Я передам капитану.

Барни широко улыбнулся мне, и на долю секунды нож оторвался от лица Сузи.

И Сузи воспользовалась моментом. Перехватив нож левой рукой, она изо всех сил ударила Барни локтем правой в мошонку.

Он сложился пополам, а она рывком высвободилась и выскочила в проход. Барни ухватил ее за бахрому ковбойской куртки.

– Назад, сука! – прошипел он, с силой потянув к себе.

Сузи не поддавалась. Стакан с «хайболлом» соскользнул на пол и разбился. Осколки разлетелись по кабине.

Сузи, вырвавшись из рук Барни, очутилась в объятьях Карлин.

– Держи ее, – приказал Барни. – Не выпускай эту суку!

Карлин прижала Сузи коленом к полу, заломив ей руки за спину. Они с Барни так увлеклись, что совсем забыли о тылах. Я вскочил. Барни преградил мне путь с разбитым стаканом в руке и потеснил в конец салона.

– Должен тебе сказать, – прохрипел он мне в лицо, – что если я иду на риск, он всегда оправдывается. Независимо от того, сколько придется заплатить.

– Даже если цена – человеческая жизнь? Двух жизней?

– Двух, трех, четырех. Ты хоть представляешь, сколько я вбухал в «Мушетт»? А сколько народу работает в компании по всему миру, чья жизнь – их и их семей – зависит от состояния дел в компании? Вряд ли. Так вот, иной раз приходится ради всего идти вперед и не оглядываться. Но тебе меня не понять, зря я мечу бисер перед свиньями.

– И что прикажешь делать? Лететь в джунгли и покорно подставить горло под нож? – Я нарочно громко кричал, чтобы Карлин слышала каждое слово.

Никогда я не испытывал такого страха, как в тот момент. Барни продолжал наступать на меня, и я знал, что он шутить не будет. Теперь у него выбора не было.

В Бразилии «Гольфстрим» приземлится на каком-нибудь крошечном аэродроме, и Барни позаботится о том, чтобы ликвидировать все следы случившегося на борту. Наши тела сунут в мешки и сбросят с самолета вместе с мусором. Не сомневаюсь в навыках Барни по части мокрых дел. Если он сумел так убедительно обставить обстоятельства гибели Питера, что никто ничего не заподозрил, то уж наше исчезновение он обставит в лучшем виде.

Барни совсем обезумел. Он размахивал разбитым стаканом с устрашающими острыми краями, лицо его заливал пот. Я отступал, пока была возможность, но в конце концов он прижал меня к деревянной переборке.

Сузи из последних сил пыталась высвободиться, а у меня оставался, пожалуй, единственный шанс.

– Карлин! – крикнул я. – Ты понимаешь, во что ввязываешься? Этот человек – убийца. Бога ради, отпусти Сузи. Он уже убил двоих, он сам сейчас признался. Он сумашедший. Он пытался убить мою пятилетнюю дочь!

– Послушайте Кита, Карлин, – взмолилась Сузи. – Неужели вы не понимаете, если он убьет нас, вы будете следующей. Он не оставит в живых свидетеля.

Карлин с сомнением смотрела в спину Барни, но он будто забыл о ней. Он сосредоточился на мне и примеривался, как бы половчее ударить стаканом в лицо. В этот момент я мог бы перехватить его руку, но долго продержаться против Барни в этом закутке мне бы все равно не удалось.

– Я тебя предупреждал, – хрипел Барни. – Предупреждал, чтобы ты не лез в это дело. Эту Анну Грант и ее братца я предупреждать не стал – они встали на моем пути и ничего не хотели слушать.

Он притиснул меня к переборке. Острый край стакана почти касался моего горла. В любой момент он мог сделать легкое движение – и все. Я вытянулся на цыпочках, вжимаясь в стену. Барни занес руку, и я инстинктивно загородился локтем. Я почувствовал, как стекло вошло в тыльную часть моей левой ладони, и рукав обагрился кровью.

– Идиот долбаный, – орал Барни. – Такие кретины, как ты, всю жизнь портят!

– Пустите же меня! – кричала Сузи Карлин. – Он сейчас всех нас перережет!

Краем глаза я увидел, что Карлин ослабила хватку, Сузи вывернулась из ее цепких рук и бросилась по проходу к нам. В руках ее блестел тяжелый поднос, который она схватила со столика и подняла над головой.

Со всей силой она обрушила его на голову Барни.

Он пошатнулся, выронил стакан. Потом восстановил равновесие, схватился за меня и упал, увлекая за собой на пол. Осколки стекла, рассыпавшиеся по ковру, впились мне в шею и в голову. Барни занес надо мной кулак, целясь в лицо. Я сжался, готовясь к удару.

И тогда я увидел за плечом Барни Сузи.

Она еще раз подняла поднос и со всей силой обрушила его на голову Барни.

Барни крякнул и обмяк. Он был без сознания.

Раздался треск, входная дверца распахнулась, и четверо полицейских вбежали в салон. Двое из них сразу схватили под мышки Барни. Третий взял под локоть Сузи и проводил ее к пропускному рукаву аэродрома.

Старший инспектор Баррет тронул меня за плечо.

– Вам придется многое мне объяснить, – угрюмо сказал он.

 

26

Последние полтора года были совершенно безумными. У меня не было даже времени остановиться и понять, что происходит. Мы с Сузи уже четыре месяца как переехали в Гонконг, но до сих пор даже не разобрали вещи. Вид из нашего окна на полуостров просто волшебный, а живем мы в буквальном смысле слова на чемоданах.

Я подсчитал, что в последний год мы более ста ночей провели в отелях. Тайпей, Сеул, Вашингтон, Сиэтл, Сингапур, Гамбург – мы объехали не менее дюжины городов. Теоретически, поскольку журнал уже стал на ноги, сеть зарубежных агентств заработала эффективно, все устаканилось, то можно было расслабиться, но меня все же гложет какой-то червь беспокойства.

Учреждение журнала «Бешеные деньги» прошло с успехом. Эллен Дурлахер, которая организовала нам мировую раскрутку, обеспечила нам рекламу на первых страницах самых престижных изданий трех континентов и на телевидении. Объективно глядя, наше транстихоокеанское издание – лучшее в своем роде и дает очень приличную прибыль. Европейский вариант подтянется и на будущий год достигнет такого же уровня. В Соединенных Штатах придется повозиться подольше, но я предупреждал об этом Эрскина с самого начала.

Мои дни проходят по одному и тому же графику. До завтрака я провожу телефонное совещание с американским офисом, вечером – с отделениями в Лондоне и Гамбурге. Работа в трех временных зонах одновременно предполагает круглосуточное включение. Эрскин уговорил меня стать шеф-редактором и одновременно издателем, так что не остается ни минуты свободного времени.

Я тщательно взвесил все «за» и «против» сотрудничества с Эрскином Гриром и пришел к выводу, что надо соглашаться. Он цивилизованный хозяин. Иллюзий я не питаю: если я провалю дела, меня немедленно выкинут вон. Но зато он не давит на меня, прислушивается к моему мнению и верит в необходимость создания издательской империи. Я опасался, что прочие сферы деятельности отвлекут его внимание от журнального бизнеса, но опасения не оправдались. Когда Си Си Ванг пригрозил выбросить бутики Анналины Лау из торговых центров Эрскина в Гуанчжоу, потому что мы там что-то такое написали, он даже бровью не повел. Точно так же он никак не реагирует, если в наших публикациях попадается критическое замечание о политике управления «Федерейтед Авиэйшн».

Примерно раз в месяц нас с Сузи приглашают на обед или ужин. Я хорошо знаю, что Эрскин очень любит Сузи и ему приятно называться ее крестным отцом. Сузи с удовольствием ему подыгрывает.

Мистер и миссис Пол Лей живут на другой стороне острова в современном доме по Шусон-хилл, так что каждый уик-энд мы ездим повидаться с Кэзи. Ножки у нее благополучно зажили. Когда я увидел, как она завоевывает первое место по плаванию на пятьдесят метров свободным стилем на школьных соревнованиях, я понял, что все страшное позади.

Мы очень часто видимся с Полом и Салли. Моя подружка и бывшая жена, когда вместе ухаживали за Кэзи, очень сблизились. Иногда мы все вместе, конечно, с Кэзи, путешествуем по окрестностям.

Пол – компанейский парень, и с Салли они отлично ладят. У нее даже характер изменился, помягчел. Наверное, деньги сыграли тут не последнюю роль. Когда-то кто-то сказал мне, сколько Пол зарабатывает в год, я чуть не сел. Но сам он никогда не хвастает – настоящий англичанин, скрытный и даже застенчивый.

Что касается Салли, то я почти – почти! – простил ее за то, что она сдала меня полиции тогда в больнице. Мы никогда не вспоминаем об этом. Вообще, полиция – это то, о чем не хочется вспоминать. Старший инспектор Баррет отнюдь не похвалил меня за то, что я вытянул из Барни признание в убийстве. Он сказал, что я навел полицию на ложный след и что я едва не спугнул Барни. Оказывается, они отрабатывали несколько версий и уже две недели вели наблюдение за Барни. Они намеревались арестовать его при попытке выехать из страны и ужасно разозлились на нас с Сузи, когда мы прикатили к самолету в его лимузине. Они нарочно тормозили предоставление самолету воздушного коридора – дожидались получения ордера на арест Барни.

Сузи, которая до конца предана мне, не верит в эту версию и говорит, что арест Барни – всецело моя заслуга. Но мне кажется, старший инспектор Баррет все же не врет.

Несмотря на стойкое желание покончить с прошлым, я все же время от времени невольно слышу новости со своей прежней работы. Говард Тренч продержался в должности восемь месяцев и вынужден был уйти по желанию Фулгера, который выплатил ему через Гомбрича трехмесячное жалованье. Дело было обставлено как выход на пенсию. Говард стал внештатным консультантом. Заседает во всяких комиссиях, сидит бревно бревном, как ненужная мебель.

Кей Андерсон работает управляющим в «Фулгер пабликейшнз» – первая из женщин на такой должности и первая американка в истории компании. Журналы, когда попадаются мне в руки, выглядят вполне прилично. Словом, она прекрасно справляется со своей работой. Первым делом она уволила Пьера Ру. Пьер нашел себе работу в отделе маркетинга компании «Бритиш Эруэйз».

Барни Уайсс, которому было предъявлено обвинение в убийстве Анны Грант, был приговорен к пожизненному заключению. Последнее, что я о нем слышал, – что он все еще находится в лондонской тюрьме «Уормвуд скрабз», но его должны перевести в тюрьму «Уайтмур» в графстве Кембридж. Нас с Сузи вызывали для дачи показаний на суде, который привлек огромное внимание прессы. «Дейли мейл» раззвонила, что я был неофициально помолвлен с Сузи, и нам приходилось отбиваться от непрошеных поздравлений.

Ребята Барни, которые охотились за мной на крыше квартиры Анны, получили каждый соответственно восемнадцать и тридцать месяцев тюремного заключения. Больший срок получил тот, кто наехал на Кэзи. Когда приговоры были оглашены, в прессе кричали об их странной мягкости. Даже министр внутренних дел, отвечая на парламентский запрос, выразил сожаление по этому поводу.

Второй пункт обвинения против Барни – убийство Питера Гранта – был снят за недостатком улик. Он до самого конца утверждал, что не имеет касательства к этому делу, хотя в самолете он мне в этом признался. Меня очень раздражала выбранная им линия защиты. Но Бриджет Грант, которая наблюдала за разбирательством дела с галереи для публики, восприняла все стоически. «Мы знаем, что случилось на самом деле, – говорила она. – И он это знает. И господь бог это знает, он все знает. А остальное – не все ли равно?»

Прах Питера был доставлен на родину и захоронен рядом с могилой сестры на кладбище «Голдерс Грин» в северном Лондоне.

Я потерял счет завтракам, обедам и ужинам, во время которых мы с Сузи разжевывали то, что с нами произошло. Слава богу, теперь мы благополучно зализали раны и уладили все дела.

Люди, которые следили за моей квартирой, оказались наемниками Бруно Фулгера. Когда они вломились в квартиру Анны и выкрали ее бумаги, то искали интервью Анастасии. И, очевидно, нашли его. Неудивительно, что Гомбрич вел себя так нахально; он прекрасно знал, что главная улика надежно заперта в его сейфе.

Барни вернулся в квартиру Анны через сорок пять минут после того, как мы с ней поговорили по телефону. Видимо, полмили от казино «Клуб Конноссер» до ее дома он прошел пешком, чтобы никакой шофер такси не смог его впоследствии опознать. Потом он просто позвонил в дверь, Анна впустила его. Мне не хочется раздумывать над тем, почему она сделала это с такой легкостью. Итак, он вошел в комнату, схватил ее за горло и задушил. Все это заняло не больше десяти минут.

Потом Барни прихватил ее компьютер, в котором, как он думал, находится информация по «Мушетт». Кстати, этот компьютер так и не нашли. Скорее всего Барни просто расколотил его и выбросил в мусорный бак неподалеку от дома Анны.

Вернувшись в Чикаго, Барни запаниковал. Он решил, что забыл про дискеты или письма, которые могли остаться в квартире. Питер ведь мог что-то написать сестре. И если полиции вздумается как следует обыскать квартиру, письма могут обнаружиться.

На суде выяснилось, что каждый из громил получил по тысяче долларов за то, чтобы войти в квартиру и обыскать каждый уголок в поисках дискет и документов. Услышали мы и о реакции Барни, когда они доложили о том, что застали в квартире Анны меня. Эти парни в точности меня описали, так что он сразу догадался, что это был именно я. Когда он приглашал меня на обед в Нью-Йорке, у него уже был дополнительный мотив побыстрее избавиться от журналов; ему хотелось, чтобы я исчез с его горизонта.

Компания «Мушетт» вернулась на рынок вскоре после процесса. Готовясь к худшему, Барни решил ликвидировать свои компании. Несколько международных конгломератов проявили к ним интерес, в том числе «Проктор энд Гэмбл», но в конце концов их приобрел «Вандом», который контролирует «Картье» и «Данхилл». Бразильская база, скомпрометированная процессом, была расформирована, а штат переведен на юг Франции, в место неподалеку от виллы Марка Леноя.

Анастасия и Бруно, после целого года разводной тяжбы, вновь сошлись, потратив четыре миллиона долларов на гонорары адвокатам.

Годовщина их свадьбы в замке Фулгершлосс удостоилась репортажа на восемнадцати полосах журнала «Хелло!» и шести в «Вэнити Фэр» с фотографиями Яндо.

Эрскин был приглашен на торжество и сидел между Бианкой Джаггер и миссис Рудольф Гомбрич, которая с ходу начала ему жаловаться на меня. «Невероятно нудная особа, – сказал Эрскин. – Все рассказывала, как ты увел у них мотоцикл прямо из ангара. Как будто мне интересно».

Иск Бруно против меня, к моему величайшему облегчению, был отозван. Даже Гомбрич признал, что в данных обстоятельствах им не хочется судиться со мной.

Я слежу за прогрессом компании «Фулгер АГ» с вниманием, граничащим с наваждением. Я не принадлежу к тем людям, которые ненавидят других только за то, что они богаче и успешнее меня, но Фулгер представляет собой опасность для человечества. Может быть, моя ненависть – результат моих подозрений на его счет, я имею в виду убийство Анны. Я уже говорил шефу нашего бюро в Гамбурге Карлу Хайне, что, как только соберем достаточно улик, обязательно сделаем разоблачительный материал об империи Фулгера. Можете мне поверить, это произведет эффект разорвавшейся бомбы. И даже Рудольф Гомбрич не сможет помочь этому сукину сыну.

Микки Райс, как я и предсказывал, потеряв работу в «Светской жизни», оказался не у дел. Теперь он пишет историю клубной жизни в Лондоне с 1978 года, фотоматериал ему поставляет Джексон Чолк. «Эмбасси», «Титаник», «Хейвен», «Вэг», «Фридж», «Министри оф Саунд» – все злачные места и их завсегдатаи будут отражены с полной откровенностью.

Я лечу из Тайпея в Гонконг. Через минуту я начну работать с факсами, которые получил за ночь. В Европе прошла Неделя моды, на девятой странице «Геральд трибюн» большая фотография с показа Живанши. Я узнаю миссис Таубман и миссис Гатфройнд, которые сидят рядом с миссис Бруно Фулгер и Тиной Тернер. В такие минуты я всегда вспоминаю Анну, мне хочется показать фото Анне, услышать ее шутливый отзыв. Потом я вспоминаю, что ее нет, и меня охватывает боль утраты.

Эрскин стал спонсором мемориального фонда Анны Грант, учредил премию для журналистов «Анна Грант Грир корпорейшн». «Вот видишь, – сказал он мне, когда я получил его согласие на этот шаг, – я же говорил, что всегда расплачиваюсь со своими бывшими подружками».

Как-то вечером, когда я проработал на Эрскина уже с год и мы с Сузи пришли к нему на обед, он привел меня к себе в кабинет и запер дверь. На стенах, выкрашенных красной краской, были развешаны маски майя, каждая освещенная галогеновой лампой.

– Я тут разбирал старые бумаги и наткнулся вот на это. Подумал, ты заинтересуешься, – сказал он и протянул мне листок рисовой бумаги. На ней было что-то напечатано на незнакомом мне языке, листок был испещрен печатями. Внизу стояли две подписи, подписи Эрскина там не было. Датирована бумага была сентябрем 1966 года. – Это одна из первых моих сделок с оружием. Ты можешь узнать подпись тогдашнего военного коменданта Ханоя.

Он усмехнулся и отнял у меня бумагу, положив ее в ящик стола.

Много позже, когда я рассказывал об этом Сузи, я понял, что это была всего-навсего какая-то виза; эта бумага совсем не походила на контракт.

Еще час, и мы приземлимся в Гонгонге. Через два часа я буду дома. Сузи сегодня играет в теннис в клубе, и, когда вернется, мы поужинаем вместе у себя.

Мы собираемся пожениться следующим летом, по крайней мере я думаю, что мы оба собираемся это сделать. Пока что у нас не хватало времени обстоятельно об этом поговорить. Но я слышал, как Сузи обсуждала с Салли вопрос о детских автомобильных сиденьях, и знаю также, что ее мать ждет не дождется внуков. Мне кажется, у нас будет счастливая семья.

Сейчас у меня от Сузи есть только один секрет, который хранится в одной толстой книге на самой верхней полке. Это фотография Анны на роликах в Кенсингтонском парке. По качеству это не очень хорошая фотография, но на ней схвачено что-то важное – взгляд Анны, ее улыбка, чего нет ни на каком другом снимке. Я очень хорошо помню момент, когда эта фотография была сделана. Это было теплым майским днем. Я окликнул Анну, она обернулась, улыбнулась, и я нажал на кнопку камеры. Иногда, когда мне ночью не спится, я достаю эту карточку, выхожу на балкон и смотрю на нее, пока над Южнокитайским морем не начинает светлеть небо.

Нет, не подумайте – я уже не тоскую об утраченной любви, я вполне справился со своими чувствами и уверен, что впереди у меня много хорошего.

Просто иногда мне ее очень не хватает. Вот и все.