За ужином Доминик без особых эмоций рассказал в общих чертах всем присутствующим о том, что случилось в Марселе. Перед этим он бегло взглянул на Рафаэллу, и девушка поняла: Доминик оценивает, стоит ли так открыто рассказывать обо всем в ее присутствии. К ее облегчению и в то же время огорчению, она сделала вывод, что либо Доминик решил, что ей можно доверять, либо не придал случившемуся большого значения. Рафаэлла не сомневалась, что последнее более правдоподобно, понимая, что Доминик видит в ней всего лишь женщину, которая достаточно умна, чтобы записать его прославленную жизнь, а женщину, любую женщину, можно держать под контролем. Рафаэлле пришлось смириться; да это и не имело для нее большого значения. Намного важнее было узнать, что произошло с Маркусом. Она сразу забыла об удаве, который почти переломал ей ребра, и так крепко сжала вилку, что пальцы ее побелели.

— А каким образом этот Жак Бертран пытался убить Маркуса, Доминик? Ведь его не так-то просто обвести вокруг пальца.

— Бертран пытался убить его по-глупому. Подослал к нему девчонку, которая должна была затащить Маркуса в постель. Пока Маркус развлекался бы с ней, Жак собирался ворваться в комнату и перерезать ему горло.

— Выходит, что Маркус не сделал того, чего от него ожидали?

— Маркус не из тех людей, которые ложатся в постель с кем попало, к тому же он не извращенец: девчонке было не больше пятнадцати.

Рафаэлле показалось, что Доминик собирается что-то добавить, но тот внезапно остановился, нацепил на вилку креветку и отправил ее в рот. Потом принялся медленно жевать.

— Я мог бы еще добавить, Рафаэлла, что вся эта сделка с оружием была абсолютно законна. Был и сертификат конечного получателя. Просто эти боеприпасы направлялись не в Нигерию, как думали французы. Они предназначались группе повстанцев в Восточной Африке для борьбы с местным прокоммунистическим диктатором. Поскольку группа эта существует нелегально, нам пришлось немного нарушить правила, чтобы оружие попало к повстанцам.

«Да, и слоны летают», — Рафаэллу так и подмывало ответить, но она стиснула зубы, и выражение ее лица осталось непроницаемым. Доминик продолжал:

— Мы пока еще не затрагивали тему моей профессии. Не буду скрывать, я занимаюсь торговлей оружием, но делаю это открыто, Рафаэлла, несмотря на то, что ты, возможно, слышала или читала. Я не преступник и не выхожу за рамки закона; я не снабжаю оружием террористов, чтобы они убивали невинных людей, я не работаю на черный рынок. Иногда мне приходится иметь дело с полулегальным рынком, но не так уж часто. В этот раз я впервые за долгое время собирался нарушить правила. Я никогда не переправлял оружие врагам нашего государства — ни Каддафи, ни Хомейни, когда тот был еще жив, ни Северной Корее. В прошлом я часто работал с ЦРУ, но, к сожалению, об этом нельзя упоминать в нашей книге. Торговец оружием никогда не сознается в том, что работал с властями, иначе его посчитают дураком или хвастуном. И засмеют так, что придется уехать за пределы страны.

— А мы и так за пределами страны, — заметила Коко.

— Шутишь, — проговорил Доминик, но даже не улыбнулся. — И кстати, могу добавить, что власти не пришли бы в восторг от подобных откровений.

— А что вы посылали повстанцам в Восточную Африку? — поинтересовалась Рафаэлла.

Доминик развел руками:

— Бог не даст мне соврать, они нуждались почти во всем. Я заключил сделку на большую поставку мин. Мины годятся повстанцам лучше всего, учитывая, что в их стране много пустынь.

Рафаэлла решила не уточнять, о какой стране в Восточной Африке идет речь. Ему пришлось бы врать дальше, а ей почему-то совершенно не хотелось, чтобы он делал это. По крайней мере так откровенно.

Рафаэлла слишком беспокоилась о Маркусе: ее пугала такая беззаботность.

— Я расскажу тебе о легальном рынке оружия, — пообещал Доминик. — Не так много людей знают о нем, за исключением, разумеется, федеральных властей.

— Было бы здорово, — ответила Рафаэлла. Она проштудировала кучу материалов о торговле оружием, перед тем как покинуть Соединенные Штаты. Но вычитала совсем немного сведений, которые подтверждали бы слова Доминика. А о черном рынке было известно еще меньше. Само собой, она нашла кое-какие упоминания обо всех центральных фигурах. Из них меньше всего было известно о Доминике Джованни. Жаль, что ей не удалось поговорить ни с кем из ЦРУ или из Таможенной службы США.

После ужина Рафаэлла подкараулила Меркела и вывела его на веранду.

— Расскажи мне, пожалуйста, что-нибудь еще о «Вирсавии». Что означает это название?

Меркел не знал, что говорить, и попытался отделаться от нее.

— Послушайте, Рафаэлла, я не могу обсуждать с вами дела мистера Джованни. Ему не понравится моя болтовня, а также не понравятся ваши вопросы. Спросите его самого или Маркуса.

Она спросит Маркуса. Странно, но неожиданно Рафаэлла поняла, что боится задавать вопросы Доминику.

— Тогда расскажи мне о покойном Жаке Бертране.

— Ведь вы репортер, не так ли? Повторяю, спрашивайте мистера Джованни или Маркуса. Могу вам сказать только, что этот тип не был приятен в общении. До того как это случилось, он был чем-то вроде наемника. — Меркел пожал плечами. — Спросите у Маркуса, — еще раз посоветовал он Рафаэлле и вернулся в дом.

Рафаэлла уже собиралась ложиться, когда в холле второго этажа ее остановила Коко.

— С тобой в самом деле все в порядке, Рафаэлла?

— Немного руки дрожат, но это вполне объяснимо. Я в порядке, Коко.

Та секунду помолчала, затем, как показалось Рафаэлле, приняла какое-то решение.

— Пойдем на балкон. Там нас никто не увидит. Рафаэлла послушно последовала за ней, пройдя сквозь широкие стеклянные раздвижные двери, находившиеся на южной стороне коридора. Железные перила были почти полностью скрыты от глаз зарослями красной и пурпурной бугенвиллеи. Ночь была тихой, и воздух переполняли ароматы гибискуса, роз и франджипани. Рафаэлла глубоко вдохнула напоенный ароматами воздух, обернулась и вопросительно улыбнулась Коко.

— Выкладывай, Коко. Сними груз со своей души, что бы это ни было. Мой необыкновенный поединок с удавом-убийцей? Или Маркус, которому чуть не перерезали горло в Марселе? Книга? Что?

— Ладно. Все зашло очень далеко, Рафаэлла. Даже слишком далеко. Кто-то специально взял удава из зоопарка, посадил его в клетку и спустил с гор для того, чтобы дождаться, пока ты пройдешь мимо, и выпустить его.

Рафаэлла, еще не совсем пришедшая в себя от недавнего происшествия, почувствовала, как в душу к ней закрадывается страх.

— Да, — повторила она, — клетка. Не скрою, твои слова наводят меня на некоторые размышления. Но ведь это не слишком надежный способ избавиться от кого-либо, Коко. Кто мог знать наверняка, что этот безмозглый удав нападет именно на меня? Он мог тихо дремать, пока хоть десять человек пройдут по этой тропинке. Почему именно я? Это очень спорное предположение.

Коко пожала плечами, но выглядела до крайности обеспокоенной.

— Послушай, я не знаю, в чем причина, но удав напал именно на тебя. Не окажись Линк поблизости, ты могла бы погибнуть, удав в буквальном смысле выжал бы из тебя душу. Скажи мне вот что. Если бы эта змея не напала на тебя, если бы это гигантское чудище просто лежало на тропинке перед тобой или свисало с ветки, какова была бы твоя реакция?

— Я бы остановилась как вкопанная. И умерла бы со страху. Возможно, заорала бы что есть мочи и помчалась пешком до Антигвы, прямо в аэропорт.

— Мне кажется, именно это тебе и следует сделать. Уезжай, Рафаэлла. Завтра. — Коко помолчала секунду, нахмурив красиво изогнутые брови. — Мы все решили, что этот выстрел на пляже предназначался для Маркуса. И что поломка вертолета тоже была сделана для Маркуса. Думали, кто-то предупреждает его, но, возможно, и то и другое предназначалось для тебя, Рафаэлла. Наверное, кто-то не хочет, чтобы ты находилась здесь.

В словах Коко была доля правды, и Рафаэлла не могла остаться совершенно равнодушной.

— Но почему, Коко? Я приехала сюда писать книгу и вряд ли для кого-либо представляю угрозу. Я повторяю: кто? И почему?

Коко произнесла очень медленно, не глядя на Рафаэллу, а словно высматривая что-то вдали, на вершине горной гряды, где когда-то жил удав.

— Я не паникерша, совсем нет. Я много об этом думала, очень много, кстати, еще до сегодняшнего происшествия со змеей. И считаю, что это Делорио. Мне кажется, он ревнует к тебе и боится, очень боится, что его отец станет ценить тебя больше, чем ценит собственного сына. Он не хотел уезжать до того, как ты приедешь сюда, но отец приказал ему лететь в Майами. Как и Маркусу, насколько тебе известно. Два прошлых раза вы были вдвоем. На этот раз ты оказалась одна. Я могла бы заподозрить Паулу — ее мотивы очевидны. Она ненавидит тебя и желает только одного: чтобы ты навсегда уехала с острова. Но как мне кажется, у Паулы не хватило бы мозгов на такие покушения. Хотя, кто знает, я могу ошибаться. И все же вывод из этого следует один. Я считаю, что тебе стоит на некоторое время отложить написание биографии. Здесь творятся странные вещи, небезопасные для тебя.

— Такие, как «Вирсавия»?

Уже совсем стемнело, и Рафаэлла пожалела, что не может как следует разглядеть выражение лица Коко. Коко не была удивлена, поскольку Доминик упоминал о «Вирсавии» за ужином, но все же насторожилась.

— Что тебе известно о «Вирсавии»?

— Только название, о нем упоминал Доминик за столом.

— Тогда забудь об этом. Это не имеет для тебя значения — забудь о «Вирсавии» и подумай о том, что я сказала. Увидимся утром, Рафаэлла. — Коко остановилась, обернулась и проговорила с улыбкой: — Ты упряма, Рафаэлла, но ты мне очень нравишься, и я не хочу, чтобы у тебя были неприятности.

* * *

Когда на следующий день в девять часов вечера Маркус встретил Рафаэллу на восточной лужайке, он, чувствуя огромное облегчение от того, что видит ее целой и невредимой, прорычал:

— Почему, черт побери, ты не можешь быть более осмотрительной? Чем ты занималась? Лазила в одиночку по горам в надежде стать героиней сезона? И чем ты так привлекла удава? Ты что, открыла клетку? Ты сводишь меня с ума, понимаешь ты это или нет?

Разумеется, Маркус прекрасно знал обо всем, что касалось удава. Рафаэлла только мило улыбнулась ему, отчего он тут же насторожился. Приблизившись к Маркусу, Рафаэлла остановилась в нескольких шагах от него.

— Добро пожаловать домой, Маркус.

Без всякого предупреждения Рафаэлла схватила Маркуса за руку, обрела необходимое равновесие, и через секунду он уже лежал на спине, широко раскинув руки и ноги и уставясь на девушку.

— Знаешь, когда-нибудь мне наскучат твои фокусы, и я рассчитаюсь с тобой сполна.

— Ты и кто еще? — Рафаэлла хитро улыбнулась Маркусу.

— Я один.

— Да? И каким же образом ты собираешься это сделать?

— Хочешь, чтобы я уточнил, да? Возможно, я свяжу тебя и буду заниматься с тобой любовью до тех пор, пока ты не лишишься рассудка. Это меня в какой-то мере обезопасит.

Рафаэлла ничего не отвечала, а только смотрела на Маркуса, стоя над ним руки в боки, с широко расставленными ногами. На ней была джинсовая юбочка с запахом и бледно-розовая блузка.

Теперь пришла ее очередь высказаться. Вот Маркус лежит перед ней красивый и здоровый; сейчас-то ему ничто не угрожает, а ведь пару дней назад он был на волосок от смерти. Только теперь Рафаэлла осознала, как он напугал ее, и заорала:

— Во что это ты там впутался в Марселе? И как этот Жак Бертран мог подумать, что ты ляжешь в постель с пятнадцатилетней девчонкой? Наверняка ты намекнул ему, что совсем не против, подлец. И потом он пытался убить тебя. Почему ты вел себя так неосторожно? Я же просила тебя — и не один раз! — быть осмотрительным и…

В следующее мгновение Рафаэлла уже лежала на спине, а Маркус сидел на ней сверху, сжав коленями ее грудь так, что больно ей не было, но дышать она могла с трудом. Увидев по ее глазам, что она намерена применить ответные действия, Маркус поспешно схватил Рафаэллу за запястья и завел ей руки за голову.

— Теперь мы в расчете?

— Как тебе это удалось? Ты действовал быстрее, чем обычно. Неужели специально тренировался? Ладно, теперь дай мне подняться… хотя мы совсем не в расчете.

— Кажется, мне придется это сделать. Целых три человека из охраны Доминика наблюдают за нами: побросали винтовки и улыбаются, как идиоты. Я бы так хотел целовать тебя и заниматься с тобой любовью до тех пор, пока у нас ноги не онемеют, но…

— Ноги не онемеют? Что ты за извращенец?

Маркус нагнулся и легонько дотронулся губами до кончика носа Рафаэллы.

— Я такой извращенец, который никогда не забыл бы свои трусы на дне бассейна, чтобы кто-то потом нашел их.

Услышав подобное заявление, Рафаэлла зажмурилась. Она совершенно забыла про свои трусики.

— О, дорогая, никто и словом не обмолвился об этом. Как ты думаешь, они еще в бассейне?

Маркус снова наклонил голову и легонько укусил ее за кончик носа.

— Хочешь пойти поискать их сегодня вечером, попозже, когда все лягут спать?

Теперь настал черед Рафаэллы: она резко и сильно дернулась, отчего Маркус свалился на бок, затем перевернулась и вскочила на ноги.

— Как насчет полуночи, мисс Холланд? Мне в самом деле надо многое вам сказать.

Рафаэлла смотрела на Маркуса, растянувшегося на земле. До этого ей не приходило в голову, как она по нему скучала, в особенности по его губам, из которых постоянно лился поток остроумия. «Зачем лгать самой себе?» — подумала Рафаэлла. Ведь она скучала по нему как сумасшедшая.

— А ты не боишься, что я приму тебя за слишком легкую добычу? И не буду уважать тебя при свете дня?

— А я и не буду легкой добычей. Тебе придется применить все свои чары, чтобы добиться меня. Что скажете, мисс Холланд?

— Мне тоже надо многое тебе сказать. — Она задумчиво разглядывала его. — Возможно, ты плохо кончишь. Но по правде сказать, мистер Девлин, или как там вас звать, я действительно хотела бы поговорить с вами наедине. О «Вирсавии».

Огонь желания тут же потух в его глазах. Маркус осторожно спросил:

— Что тебе известно об этом?

— За ужином Доминик упомянул это название. Я хочу знать об этом больше, Маркус. Хочу узнать все, и ты от меня так просто не отделаешься.

Маркус молча поднялся с земли и принялся отряхивать брюки.

— Ну?

— Ваша воинственность ни капли меня не трогает, мисс Холланд. Сейчас мне надо увидеться с Домиником. Встретимся в полночь у бассейна. Да, кстати, еще я хочу знать, почему ты болела за команду «49» из Сан-Франциско, а не за «Патриотов». Ведь ты живешь в Бостоне, а не в Сан-Франциско.

— Так я тебе и сказала, — пробормотала себе под нос Рафаэлла, следя за тем, как Маркус удаляется прочь.

Она вернулась в дом, и Линк сообщил ей, что Маркус действительно на аудиенции у мистера Джованни. Рафаэлла кивнула и прошла наверх в свою комнату. Вытащив из стопки книг на камине вторую тетрадь дневника матери, она прилегла на кровать.

Рафаэлла перечитывала дневники без всякой последовательности, полагаясь на свое настроение в момент чтения. Она раскрыла дневник на записи, сделанной в марте 1989 года, приблизительно год назад. Но прочитала совсем немного: мать описывала, как они с Чарльзом ездили в Англию и как Чарльз вдрызг рассорился со Сьюзан по возвращении.

«Деньги, — писала мать, — несчастные паршивые деньги. Если у людей нет денег, то они идут на все, чтобы получить их. И если они получают эти деньги, то готовы на все, чтобы сохранить их или получить еще больше».

Рафаэлла захлопнула дневник и стала прокручивать в памяти двухчасовое интервью, взятое у отца сегодня днем.

* * *

Доминик по понятным причинам был на взводе. Сдержанный, даже отчужденный. Рафаэлла хотела было уйти, но он настоял на продолжении работы. Тогда девушка задала ему вопрос о годах, проведенных им в Чикаго. Доминик слегка приподнял тонкую бровь.

— А что тебе известно о Чикаго?

— Доминик, вы забываете, что у меня собраны все газетные и журнальные статьи, когда-либо написанные о вас. Я припоминаю одну статью, где вас называют королем преступного мира, стоящим на втором месте после самого Карло Карлуччи из Чикаго. Его имя не особенно известно в широких кругах, но, как репортер, я все же слышала о нем. По моим подсчетам, все произошло после того, как вы женились на его дочери. — Рафаэлла старалась говорить равнодушным тоном. Нельзя было дать Доминику почувствовать, что она не просто его страстная почитательница, нельзя было показывать ему свое презрение.

— Это было так давно, — наконец произнес Доминик, голос его звучал холодно и ровно. — Очень давно. А тебе известно, что старик Карлуччи еще жив, здоров и живет в Чикаго? У него огромная квартира на Мичиган-авеню, на сорок втором этаже. Сейчас он уже не так активно контролирует дела, но, что удивительно, никто не пытается убрать его. Старик, несомненно, пользуется большим уважением за честность по отношению к своим друзьям.

Последние слова были сказаны с большой долей сарказма, и Рафаэлла, не зная, что отвечать, просто стала ждать продолжения.

— Я встретил его, когда мне было двадцать восемь лет, и я только-только приехал из Сан-Франциско…

«Он говорит так, как будто имеет в виду, что только-только окончил колледж, хотя на самом деле он всего лишь приехал из Сан-Франциско и полиция сидела у него на хвосте», — подумала Рафаэлла, но вслух опять ничего не сказала.

— Я был очень молод…

— Вам было двадцать восемь лет.

Доминик вскинул голову и уставился на Рафаэллу; от гнева глаза его потемнели и приобрели такой же серый оттенок, какой появлялся у Рафаэллы в моменты сильных переживаний. Она твердо взглянула в глаза отцу и осторожно проговорила:

— Мне почти двадцать шесть, и я считаю себя уже достаточно взрослой, чтобы отвечать за свои поступки и их последствия.

В следующее мгновение Доминик расслабился.

— Разумеется, ты права. Я был взрослым мужчиной. И знал, что делаю, а если поступал не очень мудро, ну, значит, так оно и было. Я занялся законным бизнесом. Я всегда вел свои дела законно. Тогда я купил ресторан, и у меня сразу возникли трудности. Мне нужна была лицензия на торговлю алкоголем, и, по непонятной для меня причине, городские власти отказали мне в ней. Поскольку подобные вещи происходят повсюду, я просто стал наводить справки, чью лапу мне стоит подмазать. Мне рассказали о Карлуччи: только лапа его была огромной и легко могла превратиться в кулак.

— Потом я совершенно случайно познакомился с Сильвией, его дочерью, — продолжал он спокойно рассказывать. — Однажды вечером она пришла ко мне в ресторан с каким-то неизвестным мужчиной, похожим на телохранителя.

— А как назывался ваш ресторан? — Доминик удивленно взглянул на Рафаэллу, и девушка добавила: — Конкретные факты делают книгу интереснее. Понимаете, все описываемое становится более реальным, не таким обобщенным.

— Я поменял название «Золотой бал» на «Золотой бык».

Рафаэлла только удивленно подняла бровь. Доминик усмехнулся:

— Да, понимаю. Тогда я считал себя суперменом, был поглощен собой. Черт возьми, я был молод, целая жизнь лежала у меня впереди, и я считал, что способен на все.

Доминик на мгновение замолчал, глаза его затуманились воспоминаниями. Рафаэлла терпеливо ждала, пока он прогонит их прочь.

— Я встретил Сильвию. Это случилось в 1962 году, в ноябре. Погода в Чикаго была тогда совсем паршивой. — Доминик бессознательно потер руки. — Я ненавижу холод и всегда ненавидел. Тогда она показалась мне довольно хорошенькой. Не то чтобы невинной, разумеется, но разве в этом было дело? Мы поженились в феврале: ее папаша решил, что ему по душе мое честолюбие, мое усердие, и дела пошли в гору. «Золотой бык» приобрел популярность, процветали и другие мои предприятия.

— Например?

Доминик обвел рукой воздух:

— Просто я выходил и на другие сферы: занимался продажей нефти, продуктов питания, открывал обувные магазины — все в этом духе, вполне законно.

«Неужели он действительно искренне верит, что я принимаю его сказки за чистую монету?» — подумала про себя Рафаэлла.

— Расскажите мне о своей женитьбе.

— До свадьбы Сильвия говорила мне, что хочет иметь кучу детей. Но после того как мы поженились, она никак не могла забеременеть. Очень долго. Видит Бог, я был с ней терпеливым. Мне нравился ее отец…

«Ха! Ты боялся его до смерти!»

— Наконец в 1964 году она забеременела. Я был на седьмом небе от счастья. Я хотел иметь много детей, много сыновей.

— Только сыновей?

— О нет, конечно же, нет. Я любил бы и дочерей.

Рафаэлла уставилась на Доминика: к сожалению, она не могла открыто обвинить его во лжи. Но до чего же ей хотелось это сделать.

— Все же сначала мне нужны были сыновья, для того чтобы идти по моим стопам, преуспевать и приносить мне удачу. — Доминик замолчал на мгновение, глядя куда-то поверх плеча Рафаэллы. — После рождения Делорио Сильвия начала открыто изменять мне. И чтобы отомстить ей, я стал спать с другими женщинами. Мы уже говорили об этом прежде, Рафаэлла. Во всяком случае, я так и не развелся с ней, насколько тебе известно. Но я никогда не встречаюсь с ней. Как и Делорио. Он знает, что за женщина его мать…

* * *

Рафаэлле пришлось мгновенно вернуться к действительности, когда из-за приоткрытых раздвижных дверей, выходящих на ее балкон, раздались крики. Кричали мужчины. Шпион?

Она вскочила с постели и выбежала на балкон. Вечер выдался темным, но Рафаэлла сумела разглядеть слабый свет ручных фонариков.

Затем до нее донесся рассерженный голос Делорио:

— Прекратите это, вы, идиоты! Это же я… уберите ваши пушки!

Затем раздался резкий, обеспокоенный голос Доминика:

— Почему ты вернулся? Что-то случилось?

— Нет, все в порядке. Я оставил там Паулу сделать кое-какие покупки, а сам полетел в Сент-Джонс. Добрался до курорта на вертолете, а потом через горы доехал до дома на мотороллере.

— А почему ты не позвонил мне? Я бы послал кого-нибудь встретить тебя.

Делорио не ответил.

Но Рафаэлла и так знала ответ. Делорио не стал звонить, испугавшись, что отец не захочет его возвращения домой. Она злилась на Доминика и испытывала жалость к его единственному сыну. Но все-таки в голосе Доминика сквозило беспокойство.

Делорио промямлил в ответ что-то нечленораздельное, затем громко зевнул.

— Я устал, сэр. Пойду-ка наверх.

Воцарилось молчание. Рафаэлла ушла с балкона и закрыла за собой раздвижные двери. Она легла на постель, не раздеваясь, поскольку собиралась отправиться в полночь к бассейну. Чтобы увидеться с Маркусом. Рафаэлла убеждала себя, что хочет всего лишь поговорить с ним, хочет разобраться, почему «Вирсавия» держится в таком секрете. Ей необходимо было это выяснить.

Девушка лежала с открытыми глазами. Взгляд ее не отрывался от электронных часов на ночном столике. Без пяти двенадцать Рафаэлла вышла из комнаты, бесшумно спустилась по лестнице и вышла на улицу. Ее остановил один из охранников, и Рафаэлле пришлось назвать себя. Теперь все будут знать, что она встречалась с Маркусом.

Но ничего не поделаешь.

Маркус ждал Рафаэллу у самой глубокой части бассейна, рядом с мостиком для прыжков в воду.

— Добрый вечер, мисс Холланд, — произнес он, улыбаясь. — Да, я знаю, можешь ничего не говорить. Вся резиденция осведомлена о том, что мы встречаемся здесь: Нет, я не нашел твоих трусиков. И нет, я не позволю тебе соблазнить меня, хотя знаю, что ты именно с этой целью пришла сюда. Давай просто присядем и поговорим. Хорошо?

— Ты ничего не пропустил, — вздохнув, проговорила Рафаэлла и села.

— Мы можем взяться за руки.

Девушка вложила свои пальцы в руку Маркуса. Теперь их сплетенные руки покоились посередине между ними.

— Расскажи мне об этой змее.

— Ты же все слышал. Эта история успела приобрести размеры целой легенды.

— Мерзкая тварь напала на тебя?

— Да. Это было ужасно.

— Во всей этой истории мне кажется интересным только то, что человек, выпустивший эту змею, прекрасно знал, что Линк следит за тобой. Таким образом, змея никак не могла придушить тебя, Линк в любом случае пришел бы тебе на помощь.

— Я об этом как-то не думала, — медленно проговорила Рафаэлла. — Возможно, ты и прав. Значит, еще одно предупреждение… Видимо, Коко попала в точку.

— Насчет чего?

— Насчет остальных происшествий. Возможно, каждый раз была мишенью именно я, а не ты.

— Я уже думал над этим, и поскольку твои слова очень похожи на правду, я настаиваю на том, чтобы ты завтра покинула остров.

— Ни за что. Маркус вздохнул.

— А я-то решил, что ты испугалась.

— Да, испугалась, но я не трусиха. Какая есть, такая есть, но не в этом дело. Я хочу выяснить, кто стоит за всем этим, Маркус, и не намерена отступать. Надо идти напролом и, даже умирая от страха, не сдаваться, не поворачиваться спиной, не убегать от опасности! Я не уеду. А теперь расскажи мне о Марселе и о твоей пятнадцатилетней подружке.

Маркус рассказал ей все, ничего не упуская. Какое-то время Рафаэлла сохраняла молчание. «Разволновалась», — подумал Маркус, всматриваясь в ее выразительное лицо.

— А теперь расскажи о «Вирсавии», пожалуйста.

— Несколько дней тому назад я попросил тебя забыть об этом, но сейчас мне кажется, что весь мир уже знает об этой истории, поэтому ничего не изменится, если о ней узнает еще один любопытный репортер. — И Маркус начал рассказывать Рафаэлле о своей поездке в Бостон. — Там было чертовски холодно…

— Я была там, но тебя не встретила.

— Вот и я об этом думаю. В общем, Доминик позвонил мне, сказал, что все дела улажены, и попросил вернуться домой.

Маркус помолчал немного, наблюдая, как один из охранников закуривает сигарету. Ему был виден только маленький красный огонек. Маркус подумал о Жаке Бертране и его «Галуазе».

— …на кабине вертолета были выведены зеленые буквы: «Вирсавия». Только и всего. Двое голландцев отравились, и их так и не смогли допросить. Я почти целую неделю провалялся в постели. И это все. Мы не знаем, кто или что скрывается за этой «Вирсавией». Но соперники Доминика знают и тем самым могут уничтожить его.

— Та женщина, Тюльп, в самом деле ранила тебя?

— Да, в спину. Я не хотел убивать ее. Это сделал Меркел, он двинул ей по носу так, что… Ладно, в общем, она умерла. Однако то, что произошло с голландцами, выглядело очень странно.

— Ты имеешь в виду то, что они отравились?

— У них не было никаких причин так поступать. Абсолютно никаких. Это с самого начала показалось мне непонятным, а сейчас кажется еще непонятнее.

И вдруг Рафаэлла сильно вздрогнула. Она вспомнила.

— Какого числа это случилось? Я имею в виду покушение?

— Одиннадцатого мая.

На секунду Рафаэлла замолчала, считая в уме. Неожиданно она резко повернулась лицом к Маркусу, схватила его за руку и затрясла ее.

— Ты не поверишь, Господи, я и сама не могу поверить! Маркус, в ту ночь — в ночь с одиннадцатого — я проснулась от ночного кошмара. Я отчетливо слышала несколько выстрелов, а после ощутила страшную боль с левой стороны — болело плечо, рука, вся левая сторона тела, как будто меня ранили. Я встала, так как была почти уверена, что выстрелы прогремели у моего дома. На улице, конечно же, никого не было, однако боль еще какое-то время не проходила.

Маркус сначала почувствовал, что у него холодеют руки, но потом овладел собой и рассмеялся:

— Хочешь сказать, что это — судьба? Ты почувствовала боль, когда меня ранили, значит, что-то соединяло нас уже тогда?

«Уже тогда», — повторила про себя Рафаэлла.

— Я не хочу сказать, что мне не нравится твое предположение, — продолжал Маркус; глаза его весело сверкали, когда он смотрел на нее. — Связанные духовно или физически, потом физически. Полагаю, что случившееся на дне бассейна тоже было неизбежным, тоже судьба?

— Можешь продолжать смеяться, Маркус, но это правда, честное слово — правда.

Внезапно Рафаэлле пришло в голову, что ее отец тоже был ранен в левую руку. От этой мысли дрожь пробежала по ее телу. Думать о духовной связи с Маркусом было намного приятнее. Заметив, что Маркус посерьезнел, Рафаэлла поспешно проговорила:

— Но ведь было всего одно покушение.

— Да, только одно. А потом еще три покушения на мою жизнь или на твою…

— Или всего-навсего предупреждения.

— Да, или предупреждения. Если ты повернешься ко мне, я тебя поцелую.

Рафаэлла повернула голову. Маркус лишь слегка коснулся ее губ. Губы его были такими горячими; ей хотелось, чтобы он целовал ее снова и снова. Рафаэлла наклонилась к Маркусу, но тот отстранился.

— Нет, дорогая. Не сейчас, хотя мне очень жаль. Ну я рассказал все, что желало выведать твое маленькое репортерское сердечко?

— Да. Я должна обдумать все это и хотя бы попытаться понять. — Рафаэлла вздохнула. — Ты меня здорово озадачил. Знаешь, эти события какие-то загадочные. Кому понадобилось убивать Доминика? Кому надо запугивать тебя или меня, чтобы мы уехали с острова? И кому было выгодно так рекламировать «Вирсавию», что вообще означает это название?

Маркус пожал плечами.

— Теперь у нас есть зацепка. Оливер.

— Родди Оливер? — Маркус кивнул, и Рафаэлла продолжила: — Я читала о нем. Насколько могу судить, он не особенно приятный тип.

— Да, так и есть. Оливер в основном занимается торговлей оружием на черном и полулегальном рынках. Они с Домиником ненавидят друг друга вот уже три года, с тех пор как Доминик вывел Оливера из игры в сделке с Сирией.

Именно в эту секунду Рафаэлла неожиданно поняла: Маркус такой же преступник, как и Доминик Джованни. Она проглотила комок в горле. Маркус преступник, и ей это претит. А как же судьба? Судьба никак не могла уготовить ей бандита, уж это точно.

— В любом случае, как я уже сказал, теперь у нас есть зацепка.

— Доминик пошлет кого-нибудь найти этого Оливера? Маркус кивнул.

— А почему в ту ночь ты занимался со мной любовью в бассейне, а сейчас не хочешь? Разве сегодня дежурят не те же охранники?

Маркус ухмыльнулся:

— Нет, мэм. Тогда они ужинали, я проверял. Мы были совсем одни.

Рафаэлла ткнула его под ребра, но, не желая беспокоить охранников, Маркус сдержался.

— Если ты узнала все, что хотела, не отправиться ли нам в наши уютные постельки? Просто знайте, что я буду думать о вас, госпожа Холланд, и мысли мои будут чертовски развратными.

— Мне это нравится. Кажется, мои мысли тоже будут развратными.

— Мужчине всегда приятно услышать такое от его женщины.

Его женщины. Почему-то эти слова не показались Рафаэлле нахальными. Она поднялась и одернула юбку.

— Ты будешь здесь утром?

— Нет. Мне надо возвращаться на курорт. Я ведь управляющий, насколько тебе известно. Но я вернусь к ужину. Думаю, Доминик пожелает созвать военный совет. — Маркус встал, наклонил голову и поцеловал Рафаэллу в шею. — Спокойной ночи.

— Маркус? Ты любишь ловить рыбу?

— Нет, но не буду возражать, если ты ее поймаешь и очистишь от костей, вообще возьмешь на себя всю грязную работу. Я предпочитаю лососину.

— Хорошо, — Рафаэлла медленно направилась в дом. Там было темно и очень тихо.

Она быстро заснула, но так же быстро очнулась. В комнату проникал тусклый утренний свет, и, открыв глаза, Рафаэлла увидела у своей кровати Делорио. На нем ничего не было, кроме шортов, которые не скрывали его возбуждения. Делорио не отрываясь смотрел на Рафаэллу, сжимая в руках ее трусики.