Лонг-Айленд, Нью-Йорк

Апрель, 1990 год

Чарльз прижал руку Маргарет к губам. Кожа ее была сухой, и он почувствовал, что злится. Частные медсестры, нанятые им, не следили за ней должным образом. Чарльз раздраженно пошарил в ящике около кровати и нашел крем для рук. Затем принялся нежно втирать крем в ее запястья, массировать предплечья и ладони, пока кожа снова не обрела мягкость и эластичность. Занимаясь этим, Чарльз тихо говорил с женой:

— Пожалуйста, проснись. Ты нужна мне, Маргарет. Ты даже не можешь представить себе, как сильно нужна. Я видел эту женщину, чья машина врезалась в твою. Я говорил тебе о ней, дорогая, помнишь? Она — его жена, и я уверен: он послал ее убить тебя. Разве это мог быть несчастный случай? Или совпадение? Не верю, хотя ты проезжала мимо ее дома. Почему? Ты хотела увидеть ее? Вы с ней немного похожи, она вполне могла бы сойти за твою старшую сестру.

Может, она пыталась убить тебя, потому что узнала о твоем романе с ее мужем и о ребенке? Может, в ней взыграла ревность? Как мне поступить? Сделать так, чтобы ее арестовали? Чтобы ее фотография появилась рядом с твоей во всех газетах? Нет, этого нельзя допустить. — Чарльз немного помолчал и продолжил: — Что же мне делать, Маргарет? Я могу повлиять на то, что будет напечатано завтра в моих газетах, но как быть со всеми остальными? Это будет крайне неприятно. Репортеры налетят в больницу, как вампиры, будут прятаться на каждом углу и мучить всех многочисленными вопросами: «Думают ли врачи, что ты умрешь? Рассказывала ли ты когда-нибудь о своих любовниках? Что все думают обо мне как о твоем муже?» Ты ведь даже не знаешь, дорогая, даже не представляешь, что будет. Я так боюсь, что они узнают о твоей связи с этим преступником и распустят о нас кучу сплетен. — Говоря, Чарльз машинально гладил пальцы жены. — Я узнал, что один из репортеров той газеты, в которой работает Рафаэлла, пристал к какой-то женщине с ножом к горлу, и все ради того, чтобы выяснить, что она чувствовала, когда узнала о гибели своего сына, разбившегося на военном самолете.

Голос Чарльза прервался от волнения, но он быстро взял себя в руки.

— Как я ненавижу этого ублюдка за то, что он с тобой сделал! И делает до сих пор. А ведь ты даже не догадываешься, что я обо всем знаю. И никто не догадывается. Ты так уверена, что все надежно от меня скрыла. Помнишь, как в прошлом августе ты полетела в Палм-Спрингз, а я не мог сопровождать тебя? Тогда я и нашел дневники — случайно, клянусь тебе. Я прочитал их от корки до корки. Боже, как же я его ненавижу!

Маргарет тихонько застонала. Ресницы ее задрожали, пальцы еле заметно сжали его руку. Маргарет приоткрыла рот и отчетливо проговорила:

— Нет… Нет, Доминик. Рафаэлла, пожалуйста, ты должна понять.

— Маргарет?! Бог мой, Маргарет? — Чарльз принялся трясти ее, бормоча, легонько похлопывая по щекам, сжимая ее руки.

Она назвала его имя. Чарльз ощутил такой острый укол боли, что даже застонал. Доминик. Доминик Джованни. Этот преступник — отец Рафаэллы. Слава Богу, что девочка ни о чем не догадывается. И Маргарет произнесла его имя вместе с именем Рафаэллы. Чарльз не сводил глаз с бледного лица жены. Но глаза Маргарет уже закрывались… Нет, нет!

Маргарет была неподвижна, руки ее безжизненно вытянулись вдоль тела: она лежала, чуть отвернув от него голову на подушке. Чарльз снова и снова жал на кнопку вызова медсестры. Затем рванулся к двери и заорал:

— Скорее сюда! Быстрее! Она очнулась!

Остров Джованни

Апрель, 1990 год

Маркус приподнял Рафаэллу, крепко сжимая пальцами ее ягодицы, и слабо улыбнулся, когда почувствовал ее трусики — тоненькое, но все-таки препятствие; он одним движением сорвал их.

Маркус стоял обнаженный, как, впрочем, и Рафаэлла. Он приказал девушке обхватить ногами его бедра и помог Рафаэлле, приподняв ее в воздухе, в это время девушка не переставала осыпать поцелуями его губы, нос, ухо.

— Маркус, — повторяла Рафаэлла снова и снова, — Маркус. Маркус.

Ему нравилось, как звучит его имя в ее устах.

Когда ее ноги крепко обвили его тело, Маркус, лаская Рафаэллу пальцами, изо всех сил прижал ее к себе. Он застонал от удовольствия, почувствовав, как она судорожно прижалась к нему, вздрогнула и обмякла, а потом прижалась к его телу еще крепче — это сводило его с ума.

— Я так скучал по тебе, — прошептал Маркус на ухо Рафаэлле, затем повернулся к ней лицом и крепко поцеловал в губы.

— Это… всего лишь… секс.

Маркус засмеялся, но руки его не переставали ласкать девушку, он слегка приподнял Рафаэллу в воздухе и наконец овладел ею. Проникая все глубже и глубже, он почувствовал приближение оргазма, сжал ее ягодицы и крепко прижал к себе, лишая Рафаэллу возможности пошевелиться.

— Не двигайся. Я хочу остаться в тебе.

— Нет, — прошептала Рафаэлла, — я не буду.

Но не смогла сдержаться: мышцы ее бессознательно напряглись, и она сжала внутри себя его напряженную плоть. Маркус застонал от наслаждения, и в следующее мгновение он уже знал, что все кончено, — он оставил Рафаэллу без оргазма. Маркус сделал слабую попытку остановиться, но было слишком поздно.

Когда ему удалось унять глубокое неровное дыхание, от которого судорожно вздымалась грудь, когда пальцы его уже лежали спокойно, перестав ласкать Рафаэллу, девушка склонила голову на плечо Маркуса и уткнулась лицом ему в шею. Он почувствовал, как ноги ее обмякли и Рафаэлла расслабилась.

Очень медленно Маркус позволил Рафаэлле опуститься вниз вдоль его тела. Ему ужасно не хотелось выходить из нее, и еще мгновение Маркус помедлил, продолжая держать Рафаэллу так, что его плоть оставалась в ней. Затем со вздохом Маркус позволил девушке встать.

Они стояли по щиколотку в теплой морской воде. Именно на этом месте Маркус схватил Рафаэллу, поднял ее на руки и заставил обвить его бедра ногами…

— Рафаэлла?

— Гм? — Ее руки обхватили его за талию. Волосы на груди Маркуса щекотали Рафаэлле нос, и она поцеловала их, намочив волоски языком.

Даже ощущение ее влажного горячего языка на груди могло зажечь в Маркусе огонь. Он слегка отстранил Рафаэллу от себя.

— Послушай, извини, что я вел себя по-свински. Больше это не повторится. В мои планы входишь только ты: лежащая на спине, ноги раздвинуты, а я лежу между ними; ты приподнимаешься и прижимаешься к моим губам. Помнишь ту первую ночь, когда мне даже пришлось закрывать тебе рот рукой, так громко ты кричала?

Рафаэлла провела рукой по его животу — ее пальцы крепко, но нежно обхватили его плоть. Возбуждение все еще не покидало Маркуса: член его был влажным и скользким, пальцы Рафаэллы двигались по нему вверх-вниз. Она чувствовала, как он становится твердым и горячим в ее ладони.

— Возможно, и у меня есть на тебя свои планы, Маркус.

Маркус прекрасно знал, что такое песок и где в конце концов он может оказаться. Поэтому он заставил себя не спешить и расстелить на земле рубашку, чтобы уложить на нее девушку. Маркуса тяготила каждая секунда, когда его губы не касались Рафаэллы.

— Ложись, — приказал Маркус и опрокинул Рафаэллу, поддержав ее за спину, чтобы уберечь от падения; затем уложил девушку так, как хотелось ему самому.

Рафаэлла во всем слушалась Маркуса, абсолютно не сопротивляясь, — все это возбуждало ее.

— Согни колени, — приказал он ей и устроился у нее между ног, также привстав на коленях; затем широко раздвинул ей ноги, шире, еще шире. Когда Рафаэлла машинально приподняла ягодицы, Маркус тут же приник к ней губами и языком, изучая, лаская ее нежную плоть. Рафаэлла считала, что может потерпеть еще немного, но это оказалось невозможным: ноги ее напряглись, тело изогнулось. Она закричала — на этот раз Маркус не останавливал ее. Он слушал крики девушки, проникая языком внутрь нее, легонько щекоча ей плоть зубами. Когда оргазм захлестнул Рафаэллу, Маркус приподнял руками ее ягодицы, приникнув к ним лицом. Пальцы Рафаэллы гладили Маркуса по волосам, прижимая его лицо все крепче и крепче.

Дав Рафаэлле немного отдышаться, Маркус накрыл ее своим телом и глубоко вошел в нее.

— Рафаэлла?

— Это было чудесно, — не без труда выговорила она. Маркус проник в девушку еще глубже, и она улыбнулась ему.

— Почему бы нам на этот раз не кончить вместе? Ты готова?

Рафаэлла затрясла было головой и хотела возразить, что у нее нет больше сил и внутри ничего не осталось, но это была неправда. Она была совершенно готова испытать наслаждение одновременно с Маркусом. Рафаэлла всегда думала, что обладает здоровыми реакциями, однако никогда раньше не считала два оргазма подряд чем-то нормальным. Но вот это происходило снова, стоило пальцам Маркуса опять начать ласкать ее, а его телу крепко прижаться к ней. Рафаэлла почувствовала, как желание растет у нее внутри, становясь все сильнее. И она тихо застонала у него на плече, почти теряя рассудок от удовольствия; а Маркус принялся целовать ее и продолжал целовать до тех пор, пока оргазм не настиг и его.

— Вот и все. Я кончил. — Он лежал на Рафаэлле сверху, навалившись всей своей тяжестью, и она была совсем не против. — А еще у меня песок… внутри…

Рафаэлла засмеялась и почувствовала, как Маркус вышел из нее.

Приподнявшись на локтях, Маркус взглянул на Рафаэллу. Он внимательно изучал ее лицо. Теперь оно стало дорогим для него, и от этого Маркус чувствовал себя не в своей тарелке. Это не было ему нужно, по крайней мере сейчас.

Если он позволит себе полюбить Рафаэллу, ему постоянно придется жить как на иголках; но это глупо, ведь Маркус и так беспокоился о Рафаэлле уже долгое время. «Итак, — решил он про себя, — теперь уже слишком поздно, и катилось бы все это к черту».

Но что же делать? Маркус знал, что Рафаэлла не уедет из резиденции Доминика. Она считала, что должна оставаться здесь, и никакими доводами ее не убедить в обратном. Она упряма и целеустремленна. Но что за цели она преследовала? Эта загадка сводила Маркуса с ума. Дело было не в этой чертовой биографии, а в чем-то еще… Маркус знал: ему не особенно хочется, чтобы Рафаэлла отправлялась с ним на поиски «Вирсавии», но вариантов выбора было только два, и пришлось склониться к последнему.

Маркус решил промолчать. Теперь он знал, что ему надо делать, и хотя такое решение выглядело не очень благородно, оно все же являлось единственным надежным выходом.

— Это был только секс, — произнесла Рафаэлла свои первые слова, и Маркусу захотелось задушить ее.

— Неужели, госпожа Холланд?

— Да, только секс, и поскольку у тебя это неплохо получается, ты заставляешь меня думать о вещах, способных навредить моему благополучию.

Слова Рафаэллы настолько перекликались с его собственными мыслями, что Маркус не мог про себя не удивиться такому совпадению. Он знал, что Рафаэлла не испытывает к нему тех же чувств, которые он испытывал к ней.

— О каких вещах?

— О тебе. Я поняла, что беспокоюсь о тебе. Я чуть с ума не сошла, когда узнала, что этот страшный человек пытался убить тебя в Марселе.

— Ты и сошла с ума. Положила меня на лопатки.

— Ты сделал то же самое. — И тут же добавила: — Но это был всего лишь секс. С тобой приятно поразвлечься, не больше.

— Полностью с тобой согласен. Ты все от меня скрываешь.

— Ты делаешь то же самое. Нет, не вставай. Лежи так, как лежишь. Мне это нравится.

— Прости, но у меня затекла рука. — Маркус лег на бок рядом с Рафаэллой, его ладонь лежала на ее животе. — Ты не обуза мне, по крайней мере сейчас.

В этот момент Рафаэллу так и подмывало сказать ему: «Послушай, Маркус, ты — преступник. Более того, ты работаешь на Доминика, а я хочу только одного — уничтожить его. Я не могу подпустить тебя близко к себе…»

Вместо этого Рафаэлла спросила: — Ты ведь убийца, не так ли?

— Нет. Если бы я и убил ту женщину, Тюльп, это считалось бы самообороной. Как и в случае с Жаком Бертраном.

Рафаэлла вздохнула и поцеловала Маркуса в грудь. Маркус чуть не растаял от удовольствия, но ему не хотелось говорить ей об этом, и поэтому он просто нагнулся и чмокнул Рафаэллу в нос.

— Ты мне ничего не скажешь? Я буду умолять тебя, стоя на коленях, и ты все равно ничего не скажешь?

— Пожалуйста, пощади меня, — взмолился Маркус. — Нет, я не могу и не буду ничего тебе рассказывать. Пока не буду. Потерпи немного.

— Это был только секс.

— Да, разумеется. А аятолла Хомейни, пока не отдал концы, делал пожертвования американским морякам.

— Правда, Маркус, пусть наши отношения ограничатся только сексом. Ты же понимаешь, они не могут быть ничем иным.

— Да, — согласился Маркус, — я понимаю.

И он действительно хорошо понимал, даже слишком хорошо.

— Пошли обратно. — Он помог Рафаэлле подняться.

Линк снова вернулся к пляжу проверить, все ли с ними в порядке. Они стояли, одеваясь, и разговаривали тихими голосами. Он вздохнул и отступил назад, чтобы спрятаться в пышной листве джунглей, пока они не пройдут мимо. С этой минуты все еще больше усложнилось. И это не нравилось Линку, поскольку теперь он уже не мог предсказать, что случится в следующий момент.

* * *

Услышав стук в дверь, Рафаэлла подскочила в постели.

— Да?

Маркус просунул голову в приоткрытую дверь и отрывисто произнес:

— Подойди к телефону. Звонят из больницы «Сосновая гора» на Лонг-Айленде. Звонок с курорта переключили сюда.

У Рафаэллы похолодело внутри. Она подняла трубку, отметив про себя, что она тоже ледяная, и проговорила:

— Рафаэлла Холланд слушает.

— Говорит доктор Бентли. Извините за беспокойство, но мистер Ратледж попросил меня связаться с вами. Он… видите ли, он не хочет ни на секунду оставлять вашу мать. Ей стало хуже, мисс Холланд. Мы считаем, что вам надо приехать сюда как можно скорее.

— Но что произошло? Ведь я только вчера говорила с отчимом.

И доктор Бентли пустился в долгие объяснения, из которых Рафаэлла поняла только отдельные слова: «Она глубже впала в кому… она умирает».

— Я еду, — проговорила Рафаэлла и повесила трубку. Невидящим взглядом она уставилась на Маркуса, застывшего в дверях. — Это от мамы…

Маркус с трудом мог вынести боль, звучавшую в голосе Рафаэллы. Он произнес:

— Я уезжаю в Майами. Хочешь, поедем вместе?

— Да, конечно, — ответила Рафаэлла и уже через десять минут, одетая и с вещами, ждала его внизу. Семейство почти в полном сборе сидело в гостиной, и Рафаэлла проговорила, обращаясь ко всем присутствующим: — Моей маме стало хуже. Я уезжаю с Маркусом, прямо сейчас. — И добавила, глядя только на Доминика: — Я вернусь, как только смогу, сэр. Можете на меня рассчитывать.

Доминик встал и подошел к Рафаэлле. Он долго смотрел на нее, затем нежно провел пальцами по ее щеке и проговорил:

— Я все понимаю. Вернешься, как только сможешь. Если тебе что-нибудь понадобится — все, что угодно, — позвони мне. Договорились? Вот и отлично. А теперь поезжайте. Маркус обо всем позаботится. Желаю удачи, дорогая.

Коко обняла ее, и даже Паула пожелала ей удачи на прощание. Делорио так и не появился.

В одиннадцать утра Рафаэлла и Маркус уже были в Майами.

— Я купил тебе билет до Нью-Йорка на самолет, вылетающий через час, — сказал ей Маркус. — Пойдем выпьем кофе.

Рафаэлла, до сих пор не пришедшая в себя от страха, молча кивнула. В маленькой закусочной рядом с аэропортом Маркус купил кофе и поставил перед ней пластмассовый стаканчик.

— Выпей.

Рафаэлла выпила кофе, поставила стаканчик на столик и невесело улыбнулась. Странно, но Маркус продолжал стоять перед ней, просто стоять, не произнося ни слова.

— Спасибо тебе, Маркус. Ты очень добр ко мне. Я так рада, что ты был здесь, со мной. Забавно, что все кончается именно так, правда?

— Это еще не конец, госпожа Холланд. А теперь пошли со мной. Я отведу тебя к нужному терминалу.

Маркус провел Рафаэллу мимо охранников, и когда она немного покачнулась и рука Маркуса легла ей на талию, это выглядело вполне естественным. И когда она заснула в зале ожидания у входа номер 93 и голова ее упала на плечо Маркуса, это тоже выглядело очень естественно. И то, что, проснувшись, Рафаэлла первым увидела лицо Маркуса, показалось ей вполне естественным. Только… это не было естественным. Он не должен был находиться здесь. «Что-то не так, совсем не так», — подумала Рафаэлла, отметив про себя, что плохо соображает.

Рафаэлла улыбнулась Маркусу. Это тоже показалось ей совершенно естественным.

— Ты летишь со мной в Нью-Йорк? Ведь мы в воздухе?

— И да и нет. Как ты себя чувствуешь? Рафаэлла зевнула, потянулась и потерла глаза. Вокруг было огромное пространство. Они летели в первом классе.

— Боже, я и не предполагала, что так устала. Я долго спала?

— Около полутора часов. Ты была расстроена. Извини, Рафаэлла.

— Ты так добр ко мне. Я в самом деле отключилась на такое долгое время? Боже, ты провел меня через паспортный контроль и втащил в самолет?

— Да. — Маркус левой рукой убрал ей волосы с лица. Он улыбался. — А тебе известно, что в самолете на высоте тридцать три тысячи футов от земли крайне опасно прибегать к помощи восточных единоборств?

— Догадываюсь.

— Значит, не будешь этого делать?

— Нет. Если, конечно, не появятся воздушные пираты или что-то в этом роде. Странный вопрос. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Дело в том, госпожа Холланд, что я перехитрил вас.

— Что?

— Телефонный звонок был инсценирован. Извини, что мне пришлось напугать тебя, но я не смог придумать ничего другого, что вынудило бы тебя уехать с этого проклятого острова.

— Мама не умирает?

— Нет. Я уговорил доктора Хэймса, нашего курортного врача, чтобы он разыграл тебя. Он очень просил меня извиниться перед тобой. С твоей матерью все хорошо. Кстати, вчера она на несколько секунд пришла в себя.

«Мама не умирает». А Рафаэлла так боялась, чувствовала себя такой виноватой из-за того, что уехала так далеко сражаться с ветряными мельницами, в то время как ее мать лежит на этой ужасной кровати, в этой ужасной больнице, а дочери нет рядом с ней; и вот теперь выясняется, что все это было ложью! Отвратительной ложью, придуманной Маркусом для того, чтобы заставить ее уехать с острова! Сонливость как рукой сняло.

Рафаэлла больше не чувствовала себя виноватой.

— Что ты подсыпал в мой кофе?

— Обычное снотворное. Ты оказалась очень восприимчивой к его действию. Конечно, ведь с тех пор как мы познакомились, ты всегда была очень восприимчивой. Кстати, мы летим в Лондон, а не в Нью-Йорк.

«Всегда лучше держать язык за зубами, пока твой собеседник до конца не осмыслит ситуацию». Эл Холбин часто повторял эту фразу своим репортерам. Рафаэлла постаралась поступить именно так, честно постаралась, но это оказалось сложнее, чем она предполагала.

— Скажи, зачем ты это сделал? — только и смогла выговорить Рафаэлла, губы ее пересохли от облегчения — она была рада, что ее мать в порядке, и возмущена тем, как поступил с ней Маркус, и… — Говори сейчас же, а не то я выкину тебя из этого окна, шесть на двенадцать…

— Мне нравится, когда ты так изъясняешься — четко и ясно.

— Маркус…

— Ладно. Ты уже достаточно хорошо соображаешь или, может быть, хочешь выпить «чистого» кофе?

Рафаэлла не успела сказать Маркусу, чего она хочет на самом деле, — к ней обратилась стюардесса, улыбающаяся пожилая женщина в форме «Пан-Америкэн»:

— Вы наконец проснулись. Ваш муж сказал, что у вас была тяжелая ночь. Один из ваших малышей заболел?

— Да, — ответил Маркус. — Малютка Дженнифер. У нее болело ушко.

— О, с этими ушами одно наказание, не правда ли? Мои мальчики постоянно мучились этим, почти до самой школы. Теперь с дочуркой все в порядке?

Маркус снова поспешил ответить:

— Да, она чувствует себя намного лучше и осталась с бабушкой, вместе со своими братьями — Рори и Дэвидом.

— Кажется, у вас прекрасная семья. Хотите чего-нибудь выпить? Шампанское? Сок?

Рафаэлла заказала огромный стакан воды — надо было освежить пересохший рот. Она ждала, ничего не говоря мужчине, сидевшему рядом, до тех пор пока ей не принесли воду. Рафаэллу так и подмывало выплеснуть ее в лицо Маркусу, но вместо этого она осушила стакан до дна.

— Кажется, ты рассердилась.

— Малютка Дженнифер? Рори? Дэвид? Ради всего святого, мне же всего двадцать шесть лет! К тому же недавно исполнилось.

— Ты рано созрела. Как и я, разумеется.

— Это окно шесть на двенадцать представляется мне самой лучшей идеей за последнее время.

— Отлично. Вот ты и пришла в себя. Готова слушать? Вот что могло случиться, госпожа Холланд…

— Меня зовут Рафаэлла, и только попробуй еще хоть раз таким снисходительным тоном назвать меня госпожой Холланд — я тебе такое устрою, что мало не покажется!

— Поговорим лучше о том, как можно вывести тебя из…

— Лучше не заканчивай. Я могу прожить и без секса, а это все, на что ты способен. Развлечение для тела. Я тебе и раньше говорила, что не доверяю красивым мужчинам. Интуиция меня не подвела. Ладно, рассказывай, во что ты меня втянул.

— Но ты все время перебиваешь.

— Сложновато бывает ввернуть словечко, когда вокруг шумят дети. И разумеется, Дженнифер, Рори и Дэвид просто маленькие бесенята. Иногда забываешься, когда их нет рядом. Обещаю больше не произносить ни слова.

— Мне нужно было уехать с острова, и я не хотел оставлять тебя там одну. Это слишком опасно — нет, молчи, ты же обещала. Я решил отправиться на поиски «Вирсавии» — и у меня не было выбора. Я хотел, чтобы ты тоже уехала, но понимал, что ты не сделаешь этого, поскольку ты упряма и одержима идеей писать биографию Доминика, зачем — я до сих пор никак не могу понять. И я не был уверен, что, если я оставлю тебя на острове, ты снова не влипнешь в какую-нибудь историю. Вот поэтому ты и оказалась здесь, со мной.

— Вот я и здесь… — медленно повторила Рафаэлла. — Ты все взял на себя… захотел все решать сам…

— Ладно. А теперь шутки в сторону. — Маркус стал совершенно серьезным. — Да, я сам все решил. Ты едешь со мной. Понимаю, это опасно, но не настолько опасно, как оставлять тебя одну в резиденции на растерзание неизвестному маньяку.

— Наша цель — разыскать человека или группировку, стоящую за покушением на Доминика?

— Именно. Я должен это сделать. Доминик не может снова приступить к делам, пока все не будет позади. А ему, как ты понимаешь, необходимо продолжать свою деятельность, и я не могу больше ждать.

— Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

— Именно.

— Это звучит крайне загадочно. Что ты имел в виду под словом «именно»?

— Ничего. Просто…

— Я знаю. Потерпеть немного. И довериться тебе. Довериться человеку, инсценировавшему телефонный звонок от моей матери, напугавшему меня до полусмерти, человеку, подсыпавшему снотворное в мой кофе и затащившему меня в самолет, летящий в Лондон. А почему именно в Лондон?

— Ох уж эти репортеры. В Лондон, потому что там в настоящий момент находится Родди Оливер. Забавно, его второе имя — Масада. Так или иначе, он — наша единственная зацепка. Жак Бертран работал на него до своей безвременной… кончины в Марселе. Оливер прекрасно образован, в курсе всего, что происходит в международном сообществе, и он в отличие от Доминика не просто аморален. Оливер крайне опасен, к тому же он зол, очень зол. Нам надо вести себя как можно осторожнее.

— Мне и раньше в тяжелых ситуациях приходилось быть осторожной.

— Знаю. Именно поэтому я и решил, что смогу справиться с заданием. Но с одним условием, Рафаэлла. Здесь может быть только один начальник, и этот начальник — я. Что бы ни случилось, что бы ни происходило — ты будешь делать то, что прикажу тебе я, тут же и без лишних вопросов. Поняла?

— А почему ты так уверен, что я не отправлюсь первым же рейсом из Хитроу в Майами?

Маркус учел такую возможность, это Рафаэлла могла определить по выражению его лица — беспокойство во взгляде у него смешивалось с усталым смирением.

— Не стоит. Ты не очень-то испугалась Делорио и его неуклюжих попыток залезть тебе под юбку. Но тебе стоит бояться Доминика. Ты для него просто неглупая девчонка, которую, судя по всему, можно вдобавок использовать по назначению. Тщеславие Доминика огромно, да и чего еще он мог пожелать, как не молоденькую хорошенькую журналистку, решившую писать его биографию? То есть писать то, что он ей прикажет. Но тебе придется смириться с этим: Доминик хочет переспать с тобой, не важно, что еще ты делаешь для него.

Мысль о том, что отец может пытаться совратить ее, приходила в голову Рафаэлле и раньше — об этом предупреждал ее Делорио, — но тогда она не приняла это близко к сердцу. Было очень странно услышать подобное заявление из уст Маркуса.

— Ты все еще не веришь мне. Ну ладно, я помню, как спросил у Доминика, не беспокоится ли он, что ты можешь пострадать, — это было сразу после покушения на него. А он ответил мне, что ты всего лишь женщина, а с женщинами все в конце концов сводится к одному. Доминик относится к женщинам потребительски. Жаль, что ты мне не веришь.

— Я тебе верю.

— Вот так просто? — Казалось, Маркус был поражен тем, что Рафаэлла так быстро сдала позиции.

— Совсем не «так просто». Я верю тебе, — повторила Рафаэлла. — Ладно. Я останусь с тобой на некоторое время.

Маркус подумал про себя, что означает это «некоторое время».

— Ты говоришь, что Доминик очень тщеславен, и не скрываешь, что недолюбливаешь его. Я бы даже сказала, что ты считаешь его настоящим подонком. Тогда почему ты готов рисковать всем на свете ради того, чтобы найти банду, которая пыталась убрать его? И кстати, пытается до сих пор.

— Хороший вопрос.

— У тебя готов ответ?

Быстрая реакция Маркуса на этот раз подвела его. Он молча смотрел на Рафаэллу. Помада давно стерлась с ее губ, тушь была размазана под глазами, растрепавшиеся волосы закрывали правый глаз, и от страха, что рядом с ним она не будет в безопасности, Маркус не мог произнести ни слова.

— Я знаю, — проговорила Рафаэлла, ткнув Маркуса под ребра. — Надо положиться на тебя. Потерпеть немного. Заняться с тобой любовью в бассейне, стоя по щиколотку в Карибском море, на твоей лужайк…

— В тот раз, если ты помнишь, я не принимал участия.

Рафаэлла взглянула в иллюминатор.

— Как ты считаешь, мы уже набрали высоту? Обычно, когда летишь в Европу, самолет поднимается не меньше чем на сорок тысяч футов. Далеко лететь.

— Знаешь ли, тебе стоит учитывать качество, а не количество. Например, как раз прошлой ночью ты…

Рафаэлла подняла руку:

— Твоя взяла. Я сдаюсь. И поскольку у меня нет другого выбора, кроме как довериться тебе, я согласна это сделать. Видишь ли, Маркус, иногда правда бывает не так уж плоха.

— Иногда правда бывает очень нелегкой.

«Когда он прав, тогда прав», — подумала про себя Рафаэлла. Три минуты спустя она уже крепко спала, и пожилая стюардесса расстроенно запричитала, увидев, что ей придется нести назад аппетитную свиную отбивную.