Замок Сент-Эрт

В последний день апреля в цветущем яблоневом саду отец Крамдл совершил брачную церемонию со всеми положенными обрядами, скрупулезность и торжественность которых удовлетворила бы самого архиепископа Кентерберийского. Воздух наполнял нежный аромат цветущих деревьев, мускусных роз и фиалок; невеста выглядела прекраснее, чем желтокрылые, с пурпурной каймой бабочки, порхавшие над столами, которые ломились от еды и питья. И только жених сидел мрачный и не поднимал глаз.

Все в замке были счастливы: хозяин выполнил свой долг.

Будущая хозяйка Сент-Эрта взволнована, как любая нормальная девушка в день свадьбы, думала старая Агнес. Филиппа де Бошам превратилась в Филиппу де Фортенберри, жену хозяина и владелицу замка. Как она прекрасна в нежно-розовом платье и темно-розовой накидке; и то и другое среди прочего прислала ей леди Кассия де Моретон — факт, который по непонятным причинам почему-то раздражал хозяйку.

Ее длинные вьющиеся волосы распущены, в них вплетены цветы невинности. Естественно: невеста всегда невинна, и если кто-то считает иначе, то пусть благоразумно помалкивает, хитро улыбнувшись, подумала старая служанка.

Хозяин, стройный, высокий, одетый в новую ярко-голубую тунику, которую сшила для него Филиппа, тоже выглядел великолепно. Но взгляд его был строг, даже суров. Старая Агнес не понимала почему, но не набралась храбрости спросить. Что касается маленького хозяина, то он радовался, словно несмышленый щенок, которого накормили до отвала.

Поскольку свадьба проходила в Сент-Эрте, не было ни приданого, ни свадебных подарков. Сказать по правде, вся церемония несколько раздражала Дайнуолда. Он грыз ногти и мечтал, чтобы отец Крамдл поскорее закончил читать свою латынь — священник так растягивал слова, что Дайнуолд не мог разобрать, где кончается одно и начинается другое, что, впрочем, его совсем не расстраивало, поскольку латыни он не знал.

Филиппа тоже с нетерпением ждала окончания обряда: тогда она сможет повернуться к мужу, улыбнуться ему и увидеть, как он улыбнется в ответ. Они вернулись только вчера, и, к удивлению и огорчению Филиппы, Дайнуолд даже не подошел к ее комнате. Она провела ночь одна, поражаясь внезапному пробуждению в нем сознательности — если дело, конечно, было в этом.

А вдруг в тот первый раз Дайнуолд обнаружил, что она не совсем то, что ему нравится? Может быть, он не…

Церемония закончилась, и со всех сторон раздались громкие, восторженные поздравления обитателей Сент-Эрта. Горкел усадил на свои массивные плечи Круки, и шут возглавил радостно кричащую толпу подданных де Шортенберри.

— Дело сделано, — сказал Дайнуолд. Филиппа с улыбкой повернулась к своему законному супругу, но он пустым взглядом смотрел мимо нее куда-то вдаль.

— Да, — весело ответила она, — теперь ты мой муж. Но в чем дело? Что-то не так? Ты чем-то обижен?

— Все эти люди, — ответил Дайнуолд, — радуются как ненормальные, потому что считают, что с тобой им будет лучше, чем со мной. Из-за них я чувствую себя жестоким тираном.

— Может быть, я смягчу твою жестокость и сделаю добрым и мягким? Да и сама постараюсь быть им доброй хозяйкой, — с улыбкой сказала Филиппа. — Я приготовила изрядное угощение, хватит каждому. Посмотри на столы — они трещат под тяжестью яств. Зайцы, свинина, селедка, говядина и даже мясо ягненка…

— Вижу. — Дайнуолд запустил пальцы в свою густую шевелюру. — Эдмунд! — крикнул он. — Иди сюда!

Мальчик подошел к отцу и остановился — Ты все-таки женился на дылде! — сказал он с улыбкой, которая, казалось, отныне никогда не сойдет с его лица.

Филиппа засмеялась и легонько хлопнула его по плечу:

— Ты, тощий осколок человечка! Подойди и поцелуй меня.

Эдмунд подошел, привстал на цыпочки, обнял ее и, задрав лицо, подставил пухлые губы. Филиппа звонко чмокнула его:

— Не мог бы ты называть меня каким-нибудь более приятным словом?

Эдмунд задумался. К ним подошел Круки, и мальчик спросил его:

— Круки, мне нужно имя, которым я буду называть папину жену.

— Имя? — Шут покосился на хозяина. — Может быть, Морган? Или Мери?

— Заткнись! — взревел Дайнуолд и пихнул Круки, который отработанным движением перекувырнулся через голову и распростерся на земле.

— Пожалуй, — медленно произнес Эдмунд, — я сам попробую придумать имя. Хорошо?

— Просто отлично, — сказала Филиппа и, наклонившись, еще раз поцеловала его. — А теперь, супруг мой, не хочешь ли ты принять участие в свадебном пире?

Угощения столько, что все население Сент-Эрта будет маяться животом еще неделю, со смехом думала Филиппа. Вот откуда их бурная радость за молодых т такое обилие еды и выпивки заставит улыбаться даже самого угрюмого крестьянина. Уж на что кузнец — человек мрачный и замкнутый, но и тот смеялся, набивая рот тушеным зайцем с капустой. Всем было весело.

Всем, кроме хозяина.

Он танцевал с Филиппой, ел жареных каплунов и свинину, которые она подкладывала ему на поднос, но не пытался увести ее в сторонку, чтобы поцеловать или усадить к себе на колени. И это совсем не было похоже на Дайнуолда. Его руке следовало бы лежать у нее на бедре и поглаживать снизу вверх или ласкать ей грудь. Жаль, что она сама робела положить руку ему на ногу, ах, как жаль!

Когда настало время, старая Агнес и другие женщины проводили Филиппу в хозяйскую спальню. Марго расчесала ей волосы; с нее сняли платье и уложили в громадную постель Дайнуолда. Затем с хихиканьем и советами, которые Филиппа нашла интересными, но теперь уже абсолютно ненужными, все удалились.

— Да, — сказала Агнес, обернувшись, — мы скоро пришлем хозяина, если он не настолько пьян, что не может пошевелиться!

— Мы расскажем ему истории, которые укрепят его орудие! — со смехом крикнула Марго. — А то он слишком переполнен элем: как бы ему не потерпеть поражение!

Это будет забавная сцена, подумала девушка.

В спальне горела всего одна свеча. Филиппа лежала обнаженная под тонким одеялом и ждала. Ее рука все еще была забинтована, но рана совсем не болела. Она ждала, когда ее муж придет к ней. Ей не терпелось ощутить его крепкие руки, губы, почувствовать, как он входит в нее, наполняя ее тело неистовым желанием. Она отчаянно хотела обнять его. Она любила Дайнуолда и была готова отдать ему всю себя и все, что имела, — пусть это не богатое приданое, а всего лишь ее любовь и доброе отношение к нему, его сыну и его замку.

Время шло. Свеча оплывала. Наконец Филиппа заснула, свернувшись калачиком и подложив руки под щеку…

Дверь с треском распахнулась, и Филиппа мгновенно открыла глаза и села на кровати. Ее новоиспеченный супруг стоял в дверях, держа в правой руке свечу. Он хмуро смотрел на девушку, явно чем-то расстроенный.

Дайнуолд вошел в спальню, захлопнул пяткой дверь, прошел через комнату и остановился возле кровати. Под его пристальным взглядом Филиппа натянула одеяло да самого подбородка.

— Женщины вдоволь повеселились, когда рассказывали мне о твоем красивом, жаждущем любви теле. Теперь, когда я продался в рабство и все, чем я владею, — твое, думаю, что могу воспользоваться кое-какими своими правами, — запинаясь, проговорил Дайнуолд, медленно снимая с себя одежду.

Филиппа смотрела на мужа, понимая, что он пьян. Она не боялась его, но почему-то спросила:

— Ты сделаешь мне больно?

Дайнуолд вздрогнул. Он был уже совсем нагой и стоял, слегка расставив для устойчивости ноги и подбоченившись.

— Сделаю тебе больно, девка?

— Я не девка! Я твоя жена, Филиппа де Фортенберри, и…

— Да я хорошо это знаю… слишком хорошо. Ложись, закрой рот и раздвинь ноги. Я хочу взять тебя, а если буду ждать, пока ты наговоришься, то сомневаюсь, что до этого дойдет дело. Нет, я не сделаю тебе больно, если ты будешь меня слушаться.

Она довольно долго лежала не двигаясь и наконец тихо сказала:

— Ты говорил, что доставишь мне удовольствие.

Он нахмурился. Да, он так говорил, это правда, но тогда он еще не выпил столько эля. Ему было плохо, но Филиппа в этом не виновата. Тогда в лесу он взял ее слишком поспешно, и все из-за своего дурацкого сна, когда она привиделась ему обнаженной… Из-за него и из-за того, что он хотел ее так давно, что уже не мог вспомнить.

— Я буду стараться, клянусь всеми святыми, — сказал Дайнуолд, постепенно трезвея. — Я постараюсь доставить тебе удовольствие.

Она не сводила с него глаз и улыбалась. Он был такой красивый, что ей хотелось плакать. Она дрожала всем телом от желания, которое, Филиппа уже знала, таилось внутри нее и которое он пробудил к жизни.

— Это будет чудесно, муж мой.

Она легла на спину и протянула к нему руки.

— Почему ты уступаешь мне так покорно? — спросил он, ложась рядом и стягивая одеяло вниз. Дайнуолд коснулся груди Филиппы, в который раз пораженный нежностью и упругостью ее тела.

— Филиппа, — прошептал он и поцеловал ее. Это был легкий, осторожный поцелуй. Она ответила ему, и он стал ласкать ее губы, пока она не разомкнула их, и тогда скользнул языком в глубь ее рта. От него не укрылось, что Филиппа на секунду замерла от изумления, и он невнятно пробормотал:

— Коснись своим языком моего.

Она выполнила его просьбу — робко, словно боялась чего-то неизведанного. Потом, задохнувшись от восторга, обвила его спину руками, и он засмеялся от удивления и счастья.

Он учил ее, как целоваться и как получать наслаждение от каждого крохотного движения языком. Он ласкал ее пышную грудь, и Филиппа, превзойдя все его ожидания, отвечала ему каждым движением своего тела, трепетом каждой его клеточки. Задыхаясь, она изгибалась ему навстречу и судорожно гладила его спину.

— Мне так нравится ощущать тебя, — еле выговорила Филиппа, прижимаясь к его покрытой волосами груди. Дайнуолд почувствовал, что она пытается раздвинуть для него ноги, и лег, уткнувшись своим напряженным копьем ей в живот, затем приподнялся и сказал:

— Прикоснись ко мне, Филиппа! О, я больше этого не вынесу… Прикоснись ко мне…

Она просунула руку между их телами и обвила пальцами его возбужденную плоть.

— О… — сдавленным голосом произнесла она, и пальцы ее застыли. — Я не думала… такое чудесное ощущение… твоя сила.

И она принялась ласкать его, гладить, словно изучая; затем обхватила обеими руками, продолжая нежные и возбуждающие прикосновения. Дайнуолд отпрянул, сел на колени и посмотрел на нее. Ее ноги были удивительно красивы — белые, изящные, и ему захотелось, чтобы они обвились вокруг него, захотелось войти в нее.

— Сейчас, Филиппа, сейчас… — только и смог проговорить Дайнуолд.

Он обнаружил, что почти протрезвел — во всяком случае, уже не такой пьяный, каким был, войдя в комнату.

В ее лице было столько ожидания, что он медленно повторил:

— Сейчас, Филиппа. Сейчас ты испытаешь наслаждение. — Прежде чем войти в нее, он чуть помешкал. — Да, настоящее наслаждение. — Он судорожно вздохнул и нахмурился. — Только помни ты моя жена и не должна меня стесняться. — Дайнуолд опустил голову и коснулся губами ее живота, потом скользнул по нему влажным языком. Он продвигался все ниже и ниже, пока не оказался у заветного треугольника. Филиппа была настолько поражена, что даже не успела сообразить, что он делает.

Дайнуолд поднял голову и увидел ее изумленное лицо.

— О…

— Лежи спокойно, все будет хорошо.

Его губы вновь коснулись ее, и она подалась ему навстречу, вся охваченная страстным томлением; Филиппа ощущала прикосновения его языка в глубине себя; чувство, о существовании которого она раньше и не подозревала, становилось все пронзительнее, сильнее… Филиппа застонала и сунула кулак в рот. Дайнуолд положил руки ей под ягодицы и приподнял их, продолжая искусно ласкать ее… Острое наслаждение достигло своего апогея, и Филиппа, не в силах больше сдерживаться, громко вскрикнула.

Дайнуолд почувствовал, как напряглись ее ноги, как конвульсивно дернулись мышцы, и последние следы его опьянения рассеялись; в голове стало ясно, как в безоблачный летний день. Он увидел свою жену, увидел по-новому: широко раскрытые, полные страсти и изумления глаза в момент, когда она, изогнувшись, всю себя отдала ему. Ее затопило неземное блаженство, и его дал ей он! Дайнуолд вдруг понял, что это и его удовольствие, и поразился. Ему захотелось избавиться от этого непривычного чувства, но оно не проходило: он словно стал частью Филиппы. Как странно! Дайнуолд с трудом мог в это поверить…

Когда Филиппа успокоилась, он, все еще возбужденный, откинулся назад, приподнял ее бедра еще выше и очень медленно вошел в нее. Ощутив себя внутри, Дайнуолд содрогнулся, застонал и, не в силах больше выносить эту пытку, задвигался взад и вперед, пока не взорвался с громким вскриком, наполняя ее своей влагой.

Ему больше не хотелось ни о чем думать, ничего чувствовать. Это было совершенно новое состояние. У него закружилась голова, и ему почудилось, что его тело разрывается на части и Филиппа сейчас увидит его душу и поймет, что она с ним сделала…

Филиппа смотрела на мужа. Он дышал глубоко и ровно, его пальцы замерли на ее груди, одна нога лежала на ее бедре. Филиппа осторожно погладила его по волосам. Он обещал ей удовольствие, но то, что она испытала, превзошло все ее ожидания. Удовольствием можно назвать новое платье или вкусную еду, а то, что он заставил ее почувствовать… Это было исступление, это могло свести с ума! И она подумала, что хотела бы вот так сходить с ума каждый день всю оставшуюся жизнь…

Луч света упал Филиппе на лицо. Она открыла глаза и улыбнулась еще до того, как увидела лицо мужа. Дайнуолд лежал на боку и очень серьезно смотрел на нее. Похоже, он играл ее кудрями.

— Что ты делаешь?

— Считаю, скольких цветов у тебя волосы. Вот эта прядь темно-каштановая, как у меня, а соседняя настолько светлая, что почти не видна на моей ладони.

— Отец когда-то ужасно сердился, что у меня не золотистые волосы.

— Он прав, они не золотистые. Ой, посмотри, как интересно: эта прядь пепельно-серая! Я уже насчитал десять различных цветов. А почему твой отец хотел, чтобы у тебя были золотистые волосы?

— Не знаю; я только помню, что он как-то разворчался по этому поводу. Мне тоже было любопытно, но он больше ничего не сказал, словно сразу забыл об этом.

— А волосы у тебя внизу… — не слушая ее, продолжал Дайнуолд.

Филиппа машинально сдвинула ноги, и он засмеялся:

— Нет, теперь ты моя жена. Я могу смотреть на тебя, сколько захочу, и ты не смеешь противиться. — Он прикрыл рукой ее лобок. — Чувствуешь тепло под моей ладонью?

Он закрыл глаза, и Филиппа почувствовала под его рукой волну чего-то более сильного, чем просто тепло. Это было желание, оно становилось все более сильным и властным, и она невольно согнула ноги в коленях.

Дайнуолд открыл глаза и взглянул на нее.

— Я знал, что ты захочешь еще, — сказал он с явным удовлетворением в голосе, наклонился и поцеловал Филиппу. Она почувствовала, как его пальцы скользнули по бедру и один из них медленно вошел внутрь. Она издала странный сдавленный звук, но он погасил его крепким поцелуем. Его язык проник ей в рот, и в это же время палец вошел еще глубже. Филиппа выгнулась навстречу и вскрикнула. Ощущение настолько ошеломило ее, что она не могла пошевелиться. Дайнуолд навалился на нее всем телом. — Тс-с, — сказал он, — лежи спокойно и наслаждайся тем, что я делаю.

— Я этого не вынесу, — прошептала Филиппа и начала страстно, неистово целовать его подбородок, нос, рот… Он засмеялся, почти не отрывая от нее губ, но этот смех быстро превратился в стон, потому что она коснулась его своим языком.

Внезапно Дайнуолд перевернулся на спину.

— Сядь сверху, — приказал он и, когда Филиппа повиновалась, медленно опустил ее на себя. Филиппа не двигаясь смотрела на Дайнуолда. Он слабо улыбнулся и накрыл руками ее груди.

— Ну, — еле слышно проговорил он. — Делай так, как тебе нравится.

Поначалу ее движения были робкими и неуверенными, но потом она сообразила, что слишком жестоко дразнит его желание, и принялась за дело быстрее, потом опять замедлила темп, и так до тех пор, пока Дайнуолду не показалось, что он сейчас умрет. Филиппа запрокинула голову назад, в истоме провела ладонями по своей груди и опустила их на грудь Дайнуолда. Их пальцы встретились, и оба невольно вскрикнули, потому что достигли вершины блаженства; их стоны и содрогания утоленной страсти на мгновение слились в единый могучий и вечный гимн любви…

— О Дайнуолд, — прошептала Филиппа несколько мгновений спустя. Она лежала, все еще обхватив его ногами и прижавшись щекой к его плечу.

Дайнуолд не смог бы ничего ответить, даже если бы на Сент-Эрт напали сарацины.

Мысли не слушались. Словно во сне, до него доносилось прерывистое дыхание Филиппы. Он утомил ее и был счастлив этим, не говоря уже о полнейшем удовлетворении, которое получил сам. Дайнуолд нежно положил руки ей на бедра. Да, его жена — замечательная женщина, и как здорово, что она здесь, в Сент-Эрте, в его спальне! Пусть так будет долго-долго — всю жизнь…

Виндзорский замок

Май 1275 года

— Что скажешь, Роланд? Ты надумал жениться на моей дочери? На прекрасной Филиппе?

Роланд медленно жевал медовый хлеб и не торопился отвечать. Ему не хотелось сердить короля откровенным признанием, что меньше всего на свете он хотел бы заиметь такое ярмо на шее, как жена.

Король нахмурился:

— Мой слуга Седрик сказал мне, что прошлой ночью к тебе приходили две девицы. Я велел ему держать свой длинный язык за зубами.

— Две девицы? — с удивлением переспросил Роланд. — Нет, ваше величество, их было три, но на третью осталось мало пороха, и я позволил ей помогать мне.

Король мрачно посмотрел на Роланда и вдруг расхохотался:

— Ты провел меня, словно лопоухого осла, Роланд. Я скажу Седрику, что он обсчитался. Так что ты решил?

Король, несомненно, вскипит, услышав его ответ, и Роланд попытался оттянуть этот неприятный момент, найдя компромиссное решение.

— Почему бы мне не съездить посмотреть на вашу дочь, сир? Может, она завизжит от ужаса, когда увидит мою отвратительную физиономию, — смиренно ответил он.

— Да, это вполне возможно, — сказал король, по обыкновению потирая подбородок. — Хорошо, Роланд, поезжай в Корнуолл и покажи девушке свое лицо, только предупреди, чтобы она смотрела прищурившись. Скажи ей, что ты один из моих друзей. Нет, скажи это лорду Генри.

Роланд кивнул. Он не против поехать в Корнуолл. Ему нужно повидать Грейлама де Моретона. К тому же он верил, что судьба так или иначе избавит его от женитьбы. Он всегда был удачлив. Что-нибудь непременно случится — такое, что позволит ему не оскорбить ни его величество, ни его незаконнорожденную дочь. Роланд не сомневался, что, как все Плантагенеты, Филиппа хороша собой. У Эдуарда все дочери были красавицы. Но всякий раз, когда Роланд пытался представить себе красивое женское лицо, перед его глазами возникало лицо некой Джоан Тенесбай. И де Турней знал, что так будет до самого его последнего дня. Прекрасное лицо изменницы, будь она проклята!

Замок Сент-Эрт

— Она очаровала его, и в этом нет ничего удивительного. — Старая Агнес выплюнула вишневую косточку и посмотрела на Горкела, который вплетал в кнутовище кожаные полоски. — Сомневаюсь, что хозяин позволит ей вылезти из его кровати.

Горкел покраснел и продел кожаную полоску не туда. Старуха закашлялась от хохота и, тыча в него скрюченным пальцем, еле выговорила:

— Такой зверюга — и покраснел как рак! Вот чудо, только посмотрите! Горкел, может, ты думаешь, что хозяин сделал ей больно? Клянусь, это она забрала всю его мужскую силу, и он теперь лежит, как тряпка.

Она снова захихикала, а вконец смущенный и разозленный Горкел отшвырнул кнут и направился во внутренний двор к колодцу, где увидел хозяина.

Дайнуолд выпрямился и сладко потянулся; на лице его застыла самодовольная улыбка, которую Горкел счел вполне уместной.

— У хозяина такой вид, словно его опустошили на год вперед, — прошептала на ухо Горкелу подошедшая Агнес.

Дайнуолд слышал, что старуха смеется, и попытался угадать, по какому поводу. Солнце уже стояло высоко над головой, воздух был теплый и прозрачный. Дайнуолд видел, что все вокруг исподтишка наблюдают за ним, а один парень, пастух, с ухмылкой схватился за сердце и глубоко вздохнул. Он тоже решил вздохнуть. Затем его мысленному взору предстала Филиппа, лежащая, раскинувшись, на спине, чуть раздвинув ноги и заложив руки за голову. От внезапного прилива страсти Дайнуолд пошатнулся и с досадой подумал о том, какую власть имеет над ним эта женщина: стоит ему представить ее нагой, и непокорная плоть сразу заявляет о себе. Дайнуолд Чертыхнулся, повернулся на каблуках и бросился в дом.

У него за спиной раздался смех, но он не остановился…

Распахнув дверь спальни, Дайнуолд увидел обнаженную Филиппу, которая стояла перед медной лоханью.

Филиппа вздрогнула и прикрыла грудь полотенцем. — Для такого маленького кусочка ткани ты слишком велика, — шутливо заметил Дайнуолд. Он подошел к ней и потянул из ее рук полотенце, потом наклонился и взял губами ее сосок. Она чуть слышно охнула, а он поднял голову и провел тканью вокруг напрягшегося розового холмика. — Господи, стоит мне только подумать о тебе, и я уже готов к действию. Стой спокойно, я помогу тебе вымыться. — Насвистывая, словно ему нет до Филиппы дела, Дайнуолд наклонился и провел полотенцем по ее животу. — Раздвинь ноги пошире. — Она послушалась и, чтобы не потерять равновесие, положила руки ему на плечи. Его мыльные ладони скользнули у нее между бедер и дальше, по ягодицам, и Филиппа от восторга запрокинула голову. Дайнуолд больше не свистел. Его дыхание участилось. Внезапно он набрал полную пригоршню воды и смыл с нее мыло.

— Дайнуолд, — сказала она, стуча кулаками ему по плечам. — Ты сводишь меня с ума.

— Правда? — спросил он, взглянув в ее полуприкрытые глаза. И в этот момент Филиппа почувствовала, как его средний палец проник в нее.

Она не отрываясь смотрела на его губы; не выдержав, Филиппа поцеловала мужа, прижалась к нему и вздрогнула, потому что его палец выскользнул из нее и снова глубоко вошел.

— Ты моя, — пробормотал Дайнуолд, не отрывая губ, и она застонала, неистово целуя его, кусая, царапая ему спину. Он отпустил Филиппу и сорвал с себя одежду. — Иди ко мне, — тихо сказал Дайнуолд. — Обхвати меня ногами.

Она непонимающе посмотрела на него, а Дайнуолд лишь покачал головой и поднял ее. Ноги Филиппы обвились вокруг него, и она почувствовала, как его пальцы гладят и ласкают ее. Затем он нежно вошел в нее, и у Филиппы перехватило дыхание.

Дайнуолд осторожно перенес ее на кровать и уложил, не отпуская ее и не прекращая своих ласк, а лишь меняя их ритм и направление, пока она не вскрикнула и в порыве страсти не обхватила его ногами еще крепче. Когда исступление охватило и его, Дайнуолд запрокинул голову, и его жезл продвинулся так глубоко, что тела их слились воедино. Он больше не думал о Филиппе как о сосуде для своего семени или жене, которая должна родить ему детей. Филиппа стала частью его существа, и, уверовав в это, он склонил голову ей на грудь, заглушая поцелуями ее слабые стоны.

Немного позднее Дайнуолд сидел в своем кресле и пил эль, когда в большой зал вбежал Нортберт.

— Хозяин, к нам кто-то едет! — закричал он во всю мощь своих легких.

Дайнуолд мгновенно вскочил на ноги:

— Этот сукин сын Вальтер?

— Нет, это лорд Генри де Бошам, и с ним дюжина людей, хозяин! Все вооружены.

Дайнуолд поправил одежду, машинально проверил перевязь и пошел встречать тестя. Такого скорого ответа на свое послание лорду Генри он не ждал.