ЛИНДСЕЙ

— Я вижу, ты приехала, — тоскливо проворчал он и едва заметно кивнул в знак приветствия. От былого веселья не осталось и следа. Как только он увидел свою младшую дочь, его брови тут же стали угрожающе сближаться, а уголки губ брезгливо опустились вниз. И никакой приветливой улыбки на лице. Впрочем, ничего другого она и не ожидала от него. Интересно, наступит ли тот благословенный день, когда она не будет испытывать от подобного отношения ноющей боли в душе? Хоть когда-нибудь иссякнут его злоба и совершенно необъяснимое презрение к ней?

— Здравствуй, отец. Привет, Сидни, — сдержанно поздоровалась Линдсей и повернулась к Холли, которая даже сейчас держала в руке стакан с виски. — Добрый вечер, Холли.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

— Да, немного перье было бы замечательно. Спасибо.

Сидни ехидно ухмыльнулась:

— Да, именно немного, Линдсей. Ах да, должна сказать, что совершенно забыла поручить своему секретарю послать тебе благодарственное письмо за подарки, которые ты подарила Мелиссе на Рождество. Знаешь, она такая избалованная, что даже внимания не обратила на твоего чудного медвежонка, но это все равно было очень мило с твоей стороны. Князь думает то же самое и просил передать тебе его искреннюю благодарность.

— Я рада, что ей он понравился, даже если она взглянула на него только один раз.

В этот момент на пороге гостиной появилась миссис Дрейфус с покрасневшими от слез глазами и объявила, что ужин подан.

Ройс поблагодарил ее, а потом повернулся к Линдсей:

— Ты такая тощая, что я вижу насквозь все твои тазобедренные суставы, да и каблуки у тебя все те же, к сожалению. Я же просил тебя не надевать больше туфли на таких высоких каблуках, но ты никогда не слушаешь меня. В тот раз ты выглядела отвратительно, а сейчас еще хуже.

Ройс был явно недоволен, но на сей раз не решился потребовать от нее, чтобы она немедленно сняла ненавистные туфли. Ну что ж, прекрасно, еще одна маленькая победа.

Линдсей ответила ему холодной улыбкой и очень удивилась, что сегодня он вел себя более сдержанно. Неужели на него так подействовала смерть матери?

— Мне очень жаль, отец, что я не вызываю у тебя других эмоций, — весьма учтиво парировала она.

Ройс взял Сидни под руку и повел ее в столовую, а за ними последовали Холли и Линдсей. Он не удостоил ее больше ни одним словом. Линдсей чувствовала, что он очень раздражен ее присутствием, но все же это было не так откровенно, как раньше. В ее душе зародилось очень приятное чувство собственного достоинства и ощущение внутренней силы. Неожиданное и непривычное чувство, и оно ей понравилось.

— В понедельник сюда придет мой старый друг, специалист по отделке жилых помещений, — надменно сообщила Холли, когда они вошли в столовую. — Я хочу вычистить все эти грязные углы и устранить гнетуще-официальное убранство наших комнат.

— Боже милостивый, Холли, надеюсь, ты не собираешься залепить все стены вощеным ситцем? — с нескрываемой издевкой спросила Сидни, медленно поворачивая голову к мачехе.

Холли сделала вид, что оскорблена до глубины души. Оскорблена в своих лучших чувствах. Она невольно повернулась к мужу, как бы требуя от него защиты и поддержки, но тот все свое внимание в этот момент сосредоточил на поварихе Дорри, которая поднесла к нему огромный серебряный поднос с жареной бараниной. Улыбнувшись поварихе и поблагодарив ее, он наконец-то уделил внимание вяло текущему разговору.

— Так что там насчет ситца? — манерно осведомился он и посмотрел на Сидни.

— Я просто высказала вслух свое мнение относительно намерения Холли украсить эту комнату.

— Украсить эту комнату? — медленно повторил Ройс и так же медленно повернул голову к жене, удивленно вскинув вверх бровь. — Что за идея! Она ни к чему не смеет прикасаться в этом доме. Во всяком случае, без моего позволения. Хотя, конечно, здесь немного темновато, да и вообще как-то мрачно, тебе не кажется, Сидни?

— Твоя жена сказала то же самое.

— Ах, вот что! У нее, несомненно, нарушено чувство гармоничного восприятия света и тени. Не обращай внимания.

Холли вспыхнула, но отец и дочь не обратили на это абсолютно никакого внимания.

— Сидни, скажи мне, пожалуйста, что здесь можно сделать, чтобы комната обрела другой вид? — бестактно допытывался Ройс.

— Ну, — медленно начала Сидни, — я бы сделала ее более светлой и более просторной, чтобы все громоздкие и тяжелые вещи не давили на психику и не съедали пространство. Но все зависит от того, отец, какой эффект ты хочешь получить и сколько времени и денег готов потратить на это. — После этого она долго рассказывала ему о современных концепциях светового оформления комнат, о качестве и расцветке штор и о расстановке мебели в соответствии с требованиями дизайна жилых помещений. — Все это, безусловно, потребует много времени, немало денег и, естественно, хорошего вкуса. Полагаю, что ты должен положиться в этом деле только на себя, отец.

Ройс самодовольно кивнул и принялся кромсать ножом громадный кусок баранины.

— Да, я непременно займусь этим, но только чуть позже.

— Холли, дорогая, передай, пожалуйста, овощи, — слащаво-приторным голоском промолвила Сидни. — Вот, правильно, побольше накладывай себе зеленого горошка, а не картошки.

— Ройс, ты хочешь сказать, что сам станешь заниматься украшением комнаты? — робко поинтересовалась Холли. — Ты это имел в виду?

— А что, неужели в моих словах есть хоть какая-то двусмысленность? — глумливо посмеиваясь, спросил он у жены.

Линдсей долго молчала, а потом нервно заерзала на стуле.

— Мне бы хотелось помянуть бабушку и мою маму, — нарочито громко сказала она, чтобы хоть как-то прервать надоевшую болтовню. — Мир их праху.

Ройс снисходительно кивнул и поднял свой бокал с вином.

— Как это набожно и благочестиво в твоих устах! — не без ехидства заметил он. — Впрочем, не стану с тобой спорить, Линдсей, хотя все-таки должен заметить, что ты вряд ли хорошо знала как ту, так и другую. Да что там говорить! Ты даже на Рождество не удосужилась приехать домой. А твоя бабушка, между прочим, очень ждала тебя и была жутко разочарована, когда ты не приехала. Если не ошибаюсь, она несколько раз упоминала об этом прискорбном факте, правда, Холли? Что же касается твоей матери, то она вообще не заметила твоего отсутствия, что, впрочем, вполне понятно. Как может пьяный человек замечать что-либо вокруг себя? — С этими словами он махнул рукой в сторону Холли.

Было такое ощущение, как будто занавес опустился в финале этой мрачной пьесы, а за этим занавесом осталось жуткое и мерзкое прошлое, которое никогда больше не появится на этой сцене. Прошлое осталось позади, оно ушло безвозвратно и никогда больше не будет теребить ее израненную душу. Линдсей медленно поднялась из-за стола, осторожно отодвинула стул и швырнула на стол салфетку. Она уже не ребенок и никогда не будет им. Настало время для решительных действий. Сколько можно бояться этого тирана! Она вполне взрослый человек и может делать то, что хочет, и то, что считает нужным в данный момент. А хочет она немедленно покинуть эту комнату, которая уже давно пропахла мерзостью и ничтожеством.

— В какое время завтра состоятся похороны? — спросила она с отсутствующим взглядом.

— В полдень, — отрезал отец. — Садись, Линдсей.

— Нет, покорно благодарю, отец. С меня достаточно. В церкви Святой Марии?

— Да. Садись, моя девочка, — грозно повторил он, понизив голос. — Все свои амбиции можешь оставить для Нью-Йорка, а я не позволю тебе демонстрировать в моем доме дурные манеры, которых ты нахваталась с детства. Господи, как ты сейчас похожа на свою покойную матушку!

— Благодарю, отец, — с поразительным спокойствием ответила Линдсей. — Доброй ночи, — обратилась она к Холли и Сидни и с чувством собственного достоинства вышла из столовой. Она шла медленно, стараясь во что бы то ни стало не ускорять шаг, не обратиться в бегство. Все нормально. Ей удалось одержать очередную и очень важную победу. Пусть знают, что она уже не маленькая девочка, а вполне взрослый человек с развитым чувством собственного достоинства и твердыми моральными принципами. Добравшись до своей комнаты, Линдсей вдруг обнаружила, что очень хочется есть. Слава Богу, что здесь есть боковая лестница, по которой можно спуститься на кухню.

У двери кухни она остановилась, услышав громкий голос миссис Дрейфус:

— Понимаешь, Дорри, их неспособность уважать людей переходит всякие границы. Это просто обезоруживает меня и сбивает с толку. Я ни за что не останусь здесь после смерти миссис Гэйтс. Как только пройдут похороны в эту пятницу, я сразу же вручу нынешней миссис Фокс прошение об уходе.

— Ей это не очень понравится, — с нескрываемым удовлетворением проворчала Дорри. — Ей придется самой убирать весь дом в следующие выходные. Да, боюсь, что это определенно вызовет у нее приступ бешенства.

Линдсей удовлетворенно ухмыльнулась. Слава Богу, что ее здесь не будет, когда Холли придется увольнять миссис Дрейфус.

— А у нашей Линдсей все прекрасно в Нью-Йорке, — неожиданно сказала повариха. — Мне говорили, что она прекрасно устроилась. С каких это пор она стала для них «нашей Линдсей»? Дорри никогда не угощала ее в детстве печеньем или сдобными булочками, как об этом часто пишут в сентиментальных романах или показывают в таких же сентиментальных кинофильмах. Линдсей хорошо помнила, что повариха выгоняла ее из кухни всякий раз, когда она заходила туда.

— Похоже на то, — неохотно согласилась с ней миссис Дрейфус. — И все же мне очень приятно видеть здесь Сидни. Она такая красивая, безупречная и совершенная в своих формах, что ее фотографии сейчас печатают почти во всех модных журналах.

— Нашу Линдсей тоже часто печатают, — вступилась за нее Дорри.

— Да, я знаю, она тоже очень хорошая женщина, но Сидни какая-то другая, ни с кем не сравнимая. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Ее особенность и несравненность иногда вызывает у меня приступ тошноты. Конечно, она отличается от своей сестры, но отнюдь не в лучшую сторону. В этот момент Линдсей решительно вошла на кухню. Не то чтобы она испытывала отвращение к подслушиванию чужих разговоров, просто она боялась, что вот-вот услышит что-либо крайне неприятное.

— Добрый вечер, — сказала она, добродушно улыбаясь. — Я ушла из-за стола, потому что там образовался самый настоящий гадюшник для любителей ужалить друг друга. У вас есть что-нибудь такое, что можно съесть на ужин?

На кухне она снова стала молодой леди из господского дома, которой было позволено перекусить за небольшим столиком, но ни в коем случае не проявлять самостоятельность. Получив небольшую порцию салата, Линдсей подумала, что сейчас для них она уже не «наша Линдсей», а одна из господских детей.

— Вам бы очень понравился Нью-Йорк, миссис Дрейфус, — сказала Линдсей, жадно поглощая домашнюю булочку, которую приготовила Дорри. Она обожала такие булочки с детства и считала их самым вкусным из всего того, что ей предлагали.

— Ха! Это город преступлений и всеобщего разврата! Линдсей позабавило подобное отношение к Нью-Йорку.

— Столкновения с преступностью можно легко избежать, если проявлять элементарную осторожность, а что касается разврата, то от него можно держаться подальше.

— Мисс Линдсей, не говорите так. У вас нет того жизненного опыта, которым обладает миссис Сидни.

— Да. Это так.

Вернувшись в свою комнату, она тут же позвонила Тэйлору. Он ответил на втором звонке, а Линдсей улыбнулась, представив его озабоченное лицо.

— Неужели это моя прелестная невеста, с которой все должно быть в полном порядке?

— Да, я действительно в полном порядке. Последовала небольшая пауза.

— Надеюсь, ты не даешь себя в обиду, дорогая?

— Ни в коем случае. Моя семейка… Знаешь, они все время терзают друг друга, стараясь уколоть как можно больнее, и меня в том числе… Короче говоря, здесь все осталось по-прежнему, и я не представляю для них какой-либо ценности. Вернусь домой завтра ночью, как мы и договорились.

— Полночным рейсом?

— Да. И тебе вовсе не обязательно встречать меня в аэропорту, Тэйлор, — сказала она, будучи абсолютно уверенной в том, что он не станет истолковывать их буквально.

— Хорошо, не буду.

— Ну ты и мерзавец! — неожиданно выпалила она в трубку. Тэйлор весело захихикал.

— Разумеется, я приеду, дорогая, что за вопрос. Буду стоять у трапа самолета и ухмыляться как дурак, ожидая тебя. А сейчас расскажи мне, что там у вас происходит?

Она, естественно, ничего не стала рассказывать ему, да и не могла этого сделать.

Тэйлор все прекрасно понял и долго убеждал ее не волноваться, не переживать, не обращать внимания и так далее и тому подобное.

— Кстати, сегодня вечером у меня были гости. Угощал китайскими блюдами Инока. Ему очень понравилась наша новая квартира, и он сказал, что она вполне соответствует твоему вкусу, но для меня слишком фешенебельная. Кроме того, он обратил внимание на наш персидский ковер и сказал, что у меня превосходный вкус. А мои пирожные с сюрпризом произвели настоящий фурор. Знаешь, что мне на этот раз выпало? «Ты настоящий ангел во плоти. Остерегайся тех, кто коллекционирует птичьи перья». Каково!

Линдсей весело смеялась, а Тэйлор остался доволен тем, что напряжение в ее голосе стало постепенно спадать.

— Инок и Шейла передают тебе привет.

Затем они долго болтали о погоде и о других вещах, которые вряд ли можно было назвать жизненно важными для них обоих.

— А у меня есть новое дело, — неожиданно обрадовался Тэйлор, немного озабоченный тем, что разговор подходил к концу и говорить уже было практически не о чем.

— Какое дело? Снова компьютер какой-нибудь? Или на сей раз дельце для сыщика?

— Последнее. Один человек хочет, чтобы я проследил за его женой. Он почему-то убежден, что она подстроила ограбление их дома, в результате которого оттуда вынесли почти все ценные вещи, включая ее дорогие украшения. Все покрыто мраком, но ты же знаешь, что я очень люблю разгадывать всякие тайны. Короче говоря, завтра я встречаюсь с этой загадочной леди. Насколько я могу понять, это роковая женщина. Ее муж вполне откровенно заявил мне, что у нее в данный момент есть два любовника. Представляешь? Не один какой-нибудь для приличия, так сказать, а целых два!

— Смотри не стань третьим, — шутливым тоном произнесла Линдсей. — Ну что ж, желаю удачи. — После этих слов наступила долгая пауза. — Я очень соскучилась по тебе, Тэйлор, — смущенно сказала она. — Честное слово.

— Я тоже, — послышался ответ на другом конце провода.

На следующее утро Линдсей не спускалась в гостиную до тех пор, пока не настало время идти в церковь. К сожалению, у нее не было с собой черного платья, но она успокоила себя тем, что ее мать никогда не любила одежду темного цвета. Правда, Линдсей не знала, изменились ли ее предпочтения за последние годы. Как бы там ни было, она надела все белое, включая туфли на высоком каблуке.

Впервые в жизни Сидни ничего не сказала, увидев свою сестру.

Церковная служба прошла в обстановке элегантной сдержанности и необыкновенной торжественности. Церковь Святой Марии была переполнена, что еще больше усиливало ощущение трагичности. Правда, ее отец все-таки не удержался от хамства и во время службы указал ей на молодого человека, который, по его мнению, был последним любовником ее матери.

— Слава Богу, — тихо шепнул он ей на ухо, — что он хоть выглядит более или менее прилично и демонстрирует определенное уважение к памяти твоей матери. Надеюсь, что этот юный мерзавец не станет посягать на ее деньги.

После службы к Линдсей подошла Пола Кеттеринг из газеты «Кроникл», которая вела там полосу светской хроники. Она была вполне откровенна и начала без каких бы то ни было предисловий:

— Ваша бабушка была замечательной женщиной, мисс Фокс. Я давно уже хотела сказать вам об этом. Она очень верила в то, что вы добьетесь успеха в любом деле, которое выпадет на вашу долю. К счастью, это действительно так. Насколько я знаю, у вас все сейчас нормально. Она гордилась вами и часто вспоминала о вас. Разумеется, о вашей сводной сестре она тоже часто думала. Я помню, как когда-то она сказала: «Сидни, или просто Княгиня, как ее сейчас называют, всегда приземлится на мех норки, который смягчит ее падение. А Линдсей упадет на самое неподходящее место и будет терпеливо сносить боль. У нее это прекрасно получается». Она сказала это еще в прошлом году, когда согласилась дать мне интервью. С тех пор меня преследует желание рассказать вам об этом.

Линдсей было приятно слышать эти слова, хотя отчасти они ее огорчали. «Терпеливо сносить боль» — да, у нее это действительно хорошо получается. Перед ее глазами неожиданно возник образ бабушки и ее мягкая улыбка, когда она произносит эти слова. Линдсей так расчувствовалась, что неожиданно заплакала. Пола Кеттеринг дружески похлопала ее по плечу:

— Мне не хотелось расстраивать вас, мисс Фокс. Я просто хотела сказать вам это…

Линдсей взяла себя в руки, вытерла слезы и поблагодарила эту женщину за добрые слова. Когда служба наконец-то закончилась, вся семья вернулась в свой дом. Единственным новым человеком на этот раз был мистер Грейсон Делмартин, старый друг Гэйтс Фокс и ее преданный адвокат, который еще в 1959 году выиграл очень важное для нее дело. Тогда какой-то пьяный водитель врезался на полном ходу в ее великолепный рододендрон и уничтожил почти все экзотические растения. Вскоре он подал в суд на нее, требуя возместить издержки на ремонт автомобиля, но ушлый мистер Делмартин повернул дело так, что тому самому пришлось платить хозяйке этого дома за уничтоженные растения. Гэйтс Фокс говорила тогда, что этот адвокат сделал почти невозможное, проявив недюжинный талант в своей области. С тех пор он верой и правдой служил миссис Гэйтс Фокс, оставаясь с ней до самого последнего дня.

Когда все вошли в дом, Линдсей сразу же направилась вверх по лестнице в свою комнату, чтобы сложить вещи и немного отдохнуть, но мистер Делмартин остановил ее:

— Одну минуточку, Линдсей. Я понимаю, моя дорогая, что вы хотите побыть одни, но я должен выполнить последнюю волю вашей бабушки и зачитать ее завещание. При этом должны присутствовать все члены семьи без исключения. Пожалуйста, спуститесь на минутку в библиотеку!

Какая разница? Что это даст? Тем не менее Линдсей послушно спустилась в библиотеку и уселась позади отца, Холли и Сидни.

Вскоре мистер Делмартин огласил ту долю наследства, которую миссис Фокс завещала миссис Дрейфус, Дорри, бывшему дворецкому Лэнсдорфу, а также всем организациям, в которых она долгое время работала, включая благотворительные фонды и фонды по охране окружающей среды. Когда этот долгий список закончился, мистер Делмартин поднял свое худощавое лицо, пристально оглядел всех присутствующих и снял очки. Его последующие слова прозвучали отчетливо, ясно, с явным желанием избежать двусмысленных толкований:

— Полагаю, что даже вы, мистер Фокс, не отдаете себе полного отчета в том, каким состоянием обладала ваша матушка. Оно огромно, накапливалось в течение многих десятилетий и объясняется прежде всего тем, что миссис Фокс умела очень хорошо подбирать себе финансовых советников и специалистов, которые неустанно приумножали ее богатства, оставленные еще ее мужем.

— Да, она была одаренной женщиной, — надменно отозвался судья Фокс. — К тому же ей постоянно везло в финансовых делах. Думаю, что пора переходить к делу, Грейсон.

Мистер Делмартин сохранял абсолютное спокойствие, и его не задели слова хозяина дома. Он снова напялил очки, разложил перед собой огромную кучу бумаг и принялся зачитывать главную часть завещания:

— «Я оставляю один миллион долларов своему сыну Ройсу Чэндлиссу Фоксу. Я оставляю один миллион долларов своей бывшей невестке Дженнифер Фокс. Я оставляю один миллион долларов моей нынешней невестке Холли Фокс. Я оставляю один миллион долларов моей старшей внучке Сидни Фокс ди Контини. Я оставляю пять миллионов долларов своей праправнучке Мелиссе ди Контини. И, наконец, я оставляю свой особняк, расположенный по адресу Бэйберри-стрит, 358, моей младшей внучке Линдсей Фокс. Кроме того, я оставляю ей всю оставшуюся часть моего финансового капитала, все свои акции и ценные бумаги, все движимое и недвижимое имущество, которым располагала до своей смерти. Она может распоряжаться всем этим по своему собственному усмотрению. Она всегда была доброй душой, и я надеюсь, что со временем у нее появится достаточно мудрости и зрелости, чтобы справиться со всеми трудностями, которые неизбежно встречаются на жизненном пути. Не сомневаюсь, что она правильно поймет всех тех людей, которые ее окружают. Очень хочу верить, что наследство, которое я ей оставляю, поможет ей обрести счастье и то чувство защищенности, которое она, несомненно, заслужила».

В библиотеке воцарилась гробовая тишина, не нарушаемая даже дыханием. Все застыли в неподвижности, не веря своим ушам. Подобное затишье бывает только перед ужасающей бурей. Причем доминировавшее поначалу удивление постепенно сменялось нарастанием возмущения, гнева и закончилось неконтролируемым взрывом ярости. Все загалдели одновременно, не слыша и не понимая друг друга.

Первой со своего места вскочила ошарашенная Холли. Она отшвырнула стул в сторону с такой яростью, что он улетел в дальний угол библиотеки, а ее лицо стало пунцовым от невыразимого возмущения.

— Но это же абсурд! — взвизгнула она, вытаращив глаза на адвоката. — Как можно было отдать весь этот особняк Линдсей?! Это невозможно! Неслыханно! Я совсем недавно решила привести его в порядок!

Ройс схватил ее за руку и насильно усадил на место.

— Моя жена, Делмартин, похоже, совсем обезумела и просто не в состоянии следить за своими словами, но тем не менее она в чем-то права. Действительно абсурдно оставлять Линдсей весь этот особняк со всем имуществом. И при этом она оставила мне, своему единственному сыну и законному наследнику, всего лишь один миллион! Какой-то несчастный миллион долларов! Объясни мне, пожалуйста, что это означает?

Грейсон Делмартин проделал свою обычную процедуру с очками, протер их носовым платком, а потом спокойно взглянул на хозяина дома.

— Судья Фокс, я многие годы был верным адвокатом вашей матери, но никогда не был ее финансовым советником или доверенным лицом по части семейных дел…

— Чушь собачья! — грубо оборвал его Ройс. — Ты был ее главным советником все это время! Это ты все так лихо придумал? — В этот момент он гневно зыркнул на Линдсей, и его синие глаза внезапно потемнели от ярости. — В чем дело, Делмартин? Может быть, ты глаз положил на эту худосочную жердь? На эту высоченную и совершенно глупую кочерыжку?

Линдсей отпрянула назад и уставилась на отца глазами, ослепленными гневом. Конечно, ничего хорошего она от него никогда не ждала, но чтобы так грубо, так нагло и так жестоко…

— Судья Фокс, — решительно вторгся в разговор Грейсон Делмартин, — прошу вас быть более сдержанным и придерживаться общепринятых норм поведения… Свое мнение относительно вашей дочери можете оставить при себе. Мисс Линдсей является вашей дочерью, а не какой-то посторонней женщиной, решившей завладеть вашей собственностью. Кроме того, она еще и внучка миссис Гэйтс Фокс. Не забывайте об этом. Другими словами, она сейчас очень состоятельная женщина, так как получила большое наследство не только от своей бабушки, но и от матери, миссис Дженнифер Фокс. Поскольку она является единственной правонаследницей всего состояния, все вытекающие из этого последствия я обсужу с ней наедине, когда все будет закончено.

— Безумие! — вновь заорала Холли, вскакивая со стула. — Невиданная наглость! Я не потерплю этого! Эта старая ведьма обманула всех нас!

— Это дело никогда не будет закончено, — угрюмо пригрозил Ройс и повернулся к Сидни: — Ну, что ты обо всем этом думаешь? Ты одна здесь молчишь, как будто всем довольна. Один миллион. Сидни! Подумать только, что такое этот один проклятый миллион! Господи, и всего лишь пять миллионов твоей дочери! Готов держать пари, что эта старая сука сделала так, что ты не увидишь ни цента! Скорее всего и твоя дочь Мелисса ничего не увидит из этих денег. По крайней мере до тех пор, пока ей не исполнится двадцать пять лет. Что ты собираешься делать, черт тебя возьми?

Сидни лишь грустно усмехнулась на гневные тирады своего отца. Даже сейчас она выглядела как самая настоящая княгиня — гордая и высокомерная, с чувством необыкновенного собственного достоинства. Не удостоив отца ответом, она медленно повернулась к сестре и улыбнулась:

— Прими мои поздравления, Линдсей. Похоже, что ты даром времени не теряла и обставила всех нас, вместе взятых. Прекрасный исход, не правда ли? Теперь-то я понимаю, что имела в виду бабушка, когда говорила, что в тихом омуте черти водятся. А раньше я никак не могла сообразить, каких именно чертей и какой именно тихий омут она имела в виду. В любом случае я восхищаюсь твоим талантом манипулировать психикой других людей и еще раз поздравляю тебя с этой блестящей победой.

— Я ничего не делала и никем не манипулировала, — огрызнулась Линдсей. — Да и вообще это бред насчет чертей в тихом омуте, и тебе это прекрасно известно, Сидни. Матерь Божья, для меня это было такой же неожиданностью, как и для вас всех.

— Ну, наконец-то мы услышали от тебя хоть немного правды, — брезгливо поморщился Ройс Фокс. — Превосходно. — Он резво вскочил со стула и навис над своей младшей дочерью. — У тебя сейчас есть Прекрасная возможность доказать свою честность и искренность. Перепиши все свое наследство на меня, на своего отца, которому все это должно по праву принадлежать. Причем по праву наследования, а не по какому-либо другому праву. Вряд ли можно считать справедливым тот факт, что все это переходит к тебе одной. Вот сейчас ты и должна все исправить.

Грейсон Делмартин вскочил на ноги и протестующе поднял руку.

— Одну минуточку, судья Фокс! Не могу одобрить ваше поведение, хотя и понимаю ваши мотивы. Вы оказываете давление на свою дочь, а это просто недопустимо при данных обстоятельствах. Вы ведете себя неподобающе, ваша тактика запугивания просто омерзительна, и…

— Закрой свою пасть! — прорычала в его адрес Холли. — Заткнись и помалкивай, старый прохиндей, черт бы тебя побрал! Почему ты ее защищаешь? Она что, пообещала выплатить тебе определенный процент за это? Поэтому ты устроил все завещание этой старой ведьмы в ее пользу?

Мистер Делмартин обиженно поджал губы и замолчал, аккуратно собирая бумаги со стола. Он решил немного подождать, а заодно собрать все документы и успокоиться. Самое странное, что его тоже взволновало это дело. Причем настолько, что даже руки стали дрожать. Ему уже приходилось иметь дело с этой семейкой раньше, но он всегда вел себя спокойно и никто не мог вывести его из равновесия. Но сегодня случилось что-то невероятное. Такой склоки он еще не видел. А всему виной эти проклятые деньги — причина всех человеческих пороков. Они затмили им разум и лишили их способности здраво рассуждать, не говоря уже о таких понятиях, как совесть, честь и достоинство. Все это осталось за пределами этой библиотеки, где решается вопрос о наследстве. Все это разъедает душу и наносит такие раны, которые не заживают до конца дней. Собрав все бумаги, он повернулся к Линдсей, которая сидела неподвижно как статуя, откинувшись на спинку стула:

— Линдсей, не могли бы вы сейчас пройти со мной?

— Да, конечно, — глухо ответила она. — Сейчас иду. Ройс стеной встал на ее пути и не собирался отступать. Его руки были сжаты в кулаки, лицо бледное как полотно, а глаза яростно сверлили Линдсей, не оставляя ей никакой надежды на милосердие.

— Ах ты, подлая шлюха, черт бы тебя побрал! Маленькая никчемная сучка! Маленькая, ха-ха-ха! Ничего себе маленькая! Ты останешься здесь, вот на этом месте, и никуда не пойдешь с этим мерзавцем! Я давно знал, что ты злобная, жадная и ничтожная воровка! Господи, не могу поверить, что ты решилась обокрасть своего родного отца, лишить его законного наследства! Какой же я был дурак… — Он хлопнул себя ладонью по лбу, а потом угрожающе понизил голос: — Однако твоя кровь все равно берет свое, не так ли? Как я мог забыть об этом? Разве не ты соблазнила мужа своей собственной сестры? Разве не ты вынудила свою сестру выстрелить в него и нажить тем самым массу неприятностей, хотя сама при этом осталась в стороне? А разве не ты доказала нам всем, кто ты есть на самом деле, когда тебе исполнилось всего лишь восемнадцать лет? Боже правый, ты просто чудовище, Линдсей, невообразимое чудовище! Я отрекаюсь от тебя!

— Если вы отречетесь от нее, судья Фокс, — рассудительно заметил мистер Делмартин, — то больше не будете считаться членом ее семьи, а стало быть, не сможете рассчитывать на какую-либо долю в ее завещании. Кроме того, вы своим поступком освободите ее от каких бы то ни было моральных или материальных обязательств перед вами. Если с ней что-либо случится, вы не сможете претендовать на ее наследство на законных основаниях, которые, надеюсь, вам хорошо известны. Даже в суде вы не сможете оспорить свое право на наследство. А кончится все это тем, что вы станете посмешищем в глазах любопытной публики.

По всему было видно, что мистер Делмартин очень доволен своим ответным выпадом. Это был реванш, и тот этого не скрывал. Что же касается самого судьи, то он оказался в дураках и очень расстроился из-за того, что позволил себе утратить самообладание и допустить такой непростительный промах. Грейсон Делмартин тем временем предложил Линдсей руку и торжественно вывел ее из библиотеки под завистливые взгляды всех оставшихся. Линдсей послушно шла рядом с ним, смертельно бледная, и смотрела куда-то в пространство ничего не видящими глазами. Он повел ее в гостиную, а по пути сам часто спотыкался, так как тоже был взволнован и практически ничего не видел перед собой.

В гостиной он усадил ее на стул и сел напротив, взяв ее за руки. Линдсей деликатно высвободила руки, не в силах вынести прикосновение, которое вернуло ее к настоящему. К тому самому настоящему, которое окончательно разрушило ее семью. Впрочем, вряд ли можно было назвать семьей сборище людей, которые остались в библиотеке. Но разве от этого легче?

Дженнифер Фокс оставила своей дочери весьма приличное наследство, состоящее из недвижимости общей стоимостью пять миллионов долларов и неплохой квартиры в кондоминиуме на Рашен-Хилл с почти полностью выплаченным взносом.

Линдсей никак не могла осознать всю значимость происшедшего и долго сидела, сложив руки на коленях и уставившись на портрет своего деда. Картина висела над камином и часто привлекала к себе внимание бабушки. Линдсей помнила, как та останавливалась перед камином и долго смотрела на эту картину. Просто стояла не шелохнувшись и смотрела, смотрела… А Линдсей всегда было очень интересно узнать, о чем она думала в этот момент.

— Вы понимаете меня? — спросил Делмартин, возвращая ее к реальности.

— Да, но это все равно ничего не меняет в моем положении. — Она повернулась к нему и грустно улыбнулась. — Мой отец всегда недолюбливал меня, но только сегодня я окончательно поняла всю глубину его ненависти ко мне. Ненависти и презрения. Даже если бы бабушка оставила мне миллион долларов, как и всем остальным, а ему — все недвижимое имущество, он все равно не изменил бы своего отношения ко мне. Да, я в этом абсолютно уверена. Он все равно орал бы на меня и так же ненавидел.

— Возможно, — тихо сказал Грейсон как о чем-то само собой разумеющемся. — Я слышал от некоторых финансистов, что у вашего отца появились довольно серьезные финансовые проблемы. Другими словами, ему сейчас нужны солидные финансовые поступления, чтобы поправить дела. Похоже, что у него нет той ловкости и прыти в подобных делах, которыми в полной мере обладала ваша бабушка.

— Но тот миллион…

— Один миллион долларов, как мне сказали, практически ничего ему не даст. Он для него как мертвому припарки. А теперь о том, что касается его требования переписать все ваше наследство на его имя. Должен вас предупредить со всей серьезностью — не делайте этого. Вы сами только что сказали, что это ничего не даст вам ровным счетом. Неужели вы думаете, что сможете купить его любовь? Опасное заблуждение. Вы прекрасно знаете, что это невозможно. Полагаю, что вы достаточно умная женщина, чтобы не делать подобных ошибок. Вы не купите ни его любовь к себе, ни даже малейшее уважение. А уж о благодарности и говорить не приходится. Думаю, что вам следует как можно быстрее вернуться в Нью-Йорк и хорошенько все обдумать. Скажу откровенно: ваша бабушка взгромоздила на ваши хрупкие плечи непомерно тяжелую ношу. Вот моя визитная карточка с домашним телефоном. Вы должны знать, Линдсей, что я нахожусь здесь и всегда буду к вашим услугам. — Грейсон Делмартин сделал небольшую паузу, а потом собрался с силами и продолжил: — Мне не следовало бы говорить вам все это, но я чувствую, что должен это сделать. Ни в коем случае не позволяйте своему отцу запугивать вас. Не позволяйте ему внедрить в ваше сознание чувство вины. Не позволяйте ему разрушить всю вашу жизнь тем мерзким скандалом, который когда-то произошел в Париже. Мне хорошо известно, что в этом скандале не было ни единого зерна правды. Ваша бабушка сама рассказала мне об этом. Вы обещаете, что не допустите этого?

Линдсей посмотрела на него с выражением обнаженной боли в глазах.

— Вы должны пообещать мне это, — настойчиво повторил он.

— Ну хорошо. Обещаю.

— Вот и прекрасно. Когда вы собираетесь вернуться в Нью-Йорк?

— Прямо сейчас.

— А что же ваш дом?

Она рассеянно уставилась на него, не понимая смысла вопроса.

— Я имею в виду этот дом, родовой особняк Фоксов. Теперь он принадлежит вам. И не только дом, но и все имущество, которое в нем находится. Все это отныне принадлежит исключительно вам. Но здесь живут ваш отец и его жена. Я хотел бы знать, что вы намерены предпринять.

Линдсей растерянно взмахнула рукой.

— Не знаю. Вы же сами только что сказали, что они живут здесь. Пусть остаются, что я еще могу сделать? Я даже представить не могу, что должна сейчас спуститься в библиотеку и объявить им, чтобы они освободили этот дом к трем часам дня.

А Грейсон Делмартин подумал, что вполне может представить себе эту картину. Этот самонадеянный судья Фокс доставил бы ему самое большое удовольствие за последние десять лет.

— Если хотите, я могу строго предупредить миссис Фокс, чтобы она не вздумала тут ничего переделывать без вашего письменного разрешения.

Линдсей надолго задумалась и снова посмотрела на портрет деда. Интересно, выбросит ли его Холли в тот самый момент, когда начнет здесь ремонт?

— Делайте то, что считаете нужным, мистер Делмартин. Да, мне действительно не хочется ничего здесь менять. Во всяком случае, сейчас. Да-да, вы совершенно правы. Пусть все остается по-прежнему, и не допускайте никаких переделок без моего письменного разрешения. Так будет лучше. Письменное разрешение будет более официальной формой общения.

— Хорошо, хорошо. — Он встал и протянул ей руку. — Я подожду здесь, пока вы не соберете вещи и не покинете этот дом. А потом отвезу вас в аэропорт, если не возражаете.

Она грустно улыбнулась:

— Понятно, хотите защитить меня от этой своры прожорливых волков?

— Именно так, мадам, — с чувством сказал тот и улыбнулся, представив себе, как он объявит миссис Фокс о решении хозяйки дома оставить все по-старому. Это доставит ему особое удовольствие.

По дороге в аэропорт Сан-Франциско Грейсон Делмартин поглядывал на свою внезапно разбогатевшую спутницу и надеялся в душе, что у нее есть в Нью-Йорке надежный защитник и покровитель. А он ей очень понадобится, чтобы справиться с неожиданно обрушившимся на нее наследством и обрести необходимое жизненное равновесие. Этот жуткий скандал в Париже, естественно, оставил глубокую рану в ее душе. А ее отец просто из ума выжил. Как можно называть шлюхой свою собственную дочь, даже если она не вызывает у него никаких симпатий?! Это противоречило всякой логике. Неслыханная вещь! Грейсон Делмартин даже представить себе не мог, что судья Фокс до такой степени ненавидит свою младшую дочь.

С каждой минутой он все больше и больше убеждался, что этот человек — самый настоящий мерзавец.

А Линдсей все это время думала о бабушке и о том, что та сделала для своей внучки. Все ее накопленное за многие годы богатство вдруг неожиданно перешло в другие руки. Почему она это сделала? Ведь для нее деньги всегда были источником силы и могущества, того самого могущества, которое поддерживало ее до последних дней жизни. И вот она совершенно добровольно отдала это могущество своей внучке. Странно! Линдсей задумчиво улыбнулась. Сейчас оно ей ни к чему. Как бы ей хотелось сказать об этом бабушке, но это уже невозможно. Слишком поздно. Богатство никогда не было для Линдсей источником могущества и власти над людьми, то есть оно никогда не играло в ее жизни той роли, которую играло в многотрудной и долгой жизни Гэйтс Фокс. Для нее самое главное заключалось в понимании людей и в смирении перед теми вещами, которые она не могла изменить по собственной воле. К таким вещам прежде всего относится страх. Тот самый страх, который сковал все ее тело сегодня в библиотеке. Слова отца были настолько ужасными, что она до сих пор не могла спокойно думать о них. Стало быть, ее могущество может заключаться только в том, чтобы подавить в себе это ненавистное чувство страха перед прошлым и перед будущим. Нужно просто иметь власть над собой, над своими чувствами и мыслями. Другими словами, могущество — это знание себя самой, своих сильных и слабых сторон, знание своего прошлого и будущего. Ей нужно научиться видеть свою семью такой, какая она есть на самом деле, без прикрас и без лишнего осуждения. Надо признать, что они все изрядные мерзавцы и негодяи и останутся такими до конца жизни. В этом и заключается истинная реальность, с которой было бы глупо не считаться. А самое главное, что в этом нет ее личной вины и никогда не было в прошлом. Она не испытывала абсолютно никакой потребности играть с ними в их игры, разрушающие человеческую душу. Она и раньше ощущала себя вполне свободной от их произвола, а сейчас и подавно. Линдсей вдруг с удивлением обнаружила, что ей стало легче дышать, да и сам воздух, казалось, стал намного чище. Грейсон Делмартин удрученно посмотрел на нее, но тут же успокоился, когда она весело покачала головой, как бы подтверждая, что все в порядке, что она не сошла с ума от внезапно обрушившегося на нее богатства.

Еще больше ее удивило то, что она проспала почти все время, пока летела в Нью-Йорк. Ей больше не хотелось плакать, и даже сны ее не посещали во время этого перелета. Чем ближе она была к Нью-Йорку, тем чаще стала думать о Тэйлоре. А последние полчаса перед посадкой она думала только о нем. Ей очень хотелось побыстрее увидеть его, поговорить, поделиться своими впечатлениями, прикоснуться к нему, почувствовать его запах. Ей хотелось быть на все сто процентов уверенной в том, что она не одна на этом свете, что есть человек, который с нетерпением ждет ее. Господи, как хорошо, что закончился этот мучительный период гордого одиночества! Как хорошо, что на свете есть Тэйлор, человек, к которому она стремится и которого страстно желает видеть!

Когда она вошла в здание нью-йоркского аэропорта, была уже полночь. Линдсей прекрасно понимала, что спешит, невольно ускоряя шаг, но ничего не могла с собой поделать. Ей так хотелось увидеть Тэйлора, что она чуть было не упала, споткнувшись о ступеньку. Какой-то мужчина своевременно подхватил ее под руку, и она мило улыбнулась ему вместо слов благодарности. Осталось еще немного. Ее глаза лихорадочно шарили по залу ожидания в поисках хорошо знакомой фигуры. Наконец-то она увидела его. Он стоял неподалеку от входа, скрестив на груди руки и облокотившись на бетонный столб. Линдсей побежала к нему, но потом неожиданно остановилась, вперившись в него глазами. Впервые она увидела его таким, каким он был на самом деле, — сильным, стройным, красивым и необыкновенно обаятельным. Ей показалось в эту минуту, что она видит даже то, что было скрыто под одеждой. Ее сердце бешено заколотилось, а по телу разлилось приятное тепло.

Линдсей сделала один шаг вперед и снова остановилась, безотрывно глядя ему в глаза. С ней происходило что-то странное. Она не могла понять, что именно, но знала, что безумно желает его, желает больше всего на свете. А он стоял молча, даже не шелохнувшись. Его голова слегка наклонилась набок, а глаза сверлили ее насквозь.

Не выдержав напряжения, она бросила сумку на пол и помчалась к нему через весь зал. Тэйлор обладал хорошей реакцией и мгновенно подхватил ее на руки, прижав так сильно, что она чуть было не задохнулась. В этот момент он почувствовал тепло и нежность ее тела, но не только это. В ней было что-то еще, что-то желанное и вместе с тем незнакомое. Точнее сказать, хорошо знакомое, но только по опыту общения с другими женщинами. Опустив ее на пол, Тэйлор пристально посмотрел ей в глаза. В них тоже было нечто странное, похожее на жгучую страсть, неистребимую и совершенно дикую в своей необузданности. Он понял, что Идеи находится на грани срыва. Она вцепилась обеими руками в его шею и долго не отпускала, пожирая его глазами. Вдруг она стала яростно осыпать поцелуями все его лицо, и он почувствовал жар ее горячих губ и нежный трепет упругого тела.

«Господи, — подумал он, отвечая на ее поцелуи, — что с ней произошло?» Впервые за все время их знакомства он позволил себе расслабиться, позабыть о самоконтроле, вести себя так, как он того хотел. В этот момент он забыл даже о том, что раньше подобное поведение могло до смерти напугать ее. Как ему хотелось прижать ее к себе еще сильнее, прижать крепко и никогда не отпускать! А больше всего хотелось…

Тэйлор глухо простонал прямо в ее губы, продолжая водить руками вдоль ее спины. Только сейчас он вспомнил, что они все еще стоят посреди огромного зала ожидания в аэропорту Кеннеди, а вокруг них беспрестанно снуют люди. С трудом оторвав ее от себя, он немного успокоился и посмотрел ей в глаза. Еще бы несколько минут этого страстного порыва, и он мог бы забыть обо всем, стащить с нее трусики, расстегнуть свои брюки и сделать с ней то, что в подобном месте ни в коем случае делать было нельзя.

Немного отдышавшись, Тэйлор обхватил ее лицо обеими ладонями и легко поцеловал в губы.

— Добро пожаловать домой, дорогая. Я безумно соскучился по тебе.

— Отвези меня домой, Тэйлор, — томно прошептала она. — Пожалуйста, я хочу домой. Немедленно.

Он никогда еще не слышал подобного тембра в ее голосе. Он был какой-то низкий и даже слегка хрипловатый. Не долго думая он подхватил ее сумку правой рукой, а левой схватил ее за руку и потащил к выходу. При этом он сам так разволновался, что практически ничего не видел вокруг себя. Через несколько секунд они уже почти бежали, совершенно не сговариваясь и прекрасно понимая друг друга без слов. Линдсей чувствовала, что дрожит всем телом, но ничего не могла с собой поделать. Какое-то чутье подсказывало ей, что есть только один выход из положения и только он позволит ей немного успокоиться. Но для этого нужно как можно быстрее добраться домой. Она видела перед собой только одного Тэйлора и могла думать только о нем. Да, это тот самый человек, который позаботится о ней и сделает все, что ей больше всего нужно в данный момент. Ее дыхание становилось все более учащенным, а сердце просто готово было выскочить из груди.

Линдсей повернула к нему голову и посмотрела на него сбоку. Его щеки заметно покраснели, а рот был слегка приоткрыт. Боже, как ей хотелось прикоснуться к нему, почувствовать тепло его сильного тела, погладить пальцами тот темный треугольник, который она неоднократно видела, когда он раздевался перед ней, сжать пальцами его упругую плоть и сделать ее еще более упругой, а потом прижаться к ней и ввести ее в себя! Да, да, да, о Господи, скорее…

Время замедлило свой ход и, казалось, вот-вот остановится совсем. Мимо пролетали машины, издавая странные звуки, а далеко за дорогой мелькали странные тени. Тэйлор гнал машину на бешеной скорости, вцепившись в руль побелевшими от напряжения пальцами. При этом он смотрел вперед. А видел перед глазами только ее одну и ничего, кроме нее.

Линдсей сидела рядом с ним и молча смотрела на дорогу. Все ее тело подчинилось какому-то неизведанному ритму, и он все время учащался и учащался, пробуждая в ней чувство жуткого нетерпения и страстного желания поскорее освободиться от этого невыносимого напряжения. Она уже давно перестала задавать себе вопросы относительно столь необычного возбуждения и просто сидела молча, ощущая всем телом близость дорогого ей человека. Она слышала его неровное дыхание, чувствовала его мужской запах, а ее пальцы так и порывались погладить его волосы на груди.

Когда до их дома оставалось не больше одного квартала, она вдруг повернулась к нему и блеснула глазами.

— Тэйлор, — взмолилась она и потупилась, так как ничего больше не смогла сказать в этот момент.

— Да, Иден. Осталось совсем немного. Совсем немного.

Машина остановилась, скрипнув тормозами, и они бросились к входной двери. Как назло, Тэйлор долго возился с замками, а потом ворвался в квартиру, швырнул сумку в угол, захлопнул ногой дверь и крепко обнял ее обеими руками. Линдсей охотно поддалась ему, прильнула к его широкой мускулистой груди, и они слились в страстном поцелуе. На какое-то мгновение им показалось, что их тела внезапно срослись в единое целое, но эта одежда… Черт бы побрал эту дурацкую одежду, которая никак не уступала под напором их дрожащих пальцев! Тэйлор отчаянно преодолевал сопротивление ткани, сгорая от нетерпения увидеть ее совершенно обнаженной, все ее тело, все мельчайшие изгибы и потаенные уголки. Оно такое горячее, такое нежное, гладкое, желанное! С ума можно, сойти от такой прелести…

— Тэйлор, — сбивчиво пролепетала она, а потом схватила его за руку, и они стремглав бросились в спальню. Линдсей запрыгнула в постель первой и повалила его прямо на себя. Он был тяжелым для нее, но это доставляло ей дополнительную радость, так как она могла легко почувствовать его напрягшуюся плоть. Ничего более прекрасного и представить себе нельзя. Тэйлор продолжал целовать ее, но на этот раз не так легко, как он это делал раньше, а более изощренно, более глубоко, властно… Линдсей сначала не понимала, что он делает и зачем, но потом застонала от упоительного восторга, требуя от него новых движений и новых наслаждений. Ему сразу стало ясно, что она никогда не целовалась подобным образом, но сейчас ей это очень нравилось.

Тэйлор почувствовал, что изнемогает от страстного желания довести дело до логического завершения и именно поэтому дрожит всем телом. Его руки уже нежно скользили по ее тугой груди, а пальцы пытались нащупать набухшие соски сквозь свитер.

— Слишком много, — прошептал он, имея в виду одежду.

— Да, да, конечно, — таким же приглушенным шепотом ответила она и, чуть оттолкнув его, стала лихорадочно расстегивать пуговицы его рубашки, а потом перешла к молнии на брюках, которая, к несчастью, никак не поддавалась ей.

Линдсей стонала от нетерпения, корчилась в судорогах, испытывая такую жажду близости, о которой мужчина даже мечтать не может.

Тэйлор не мог больше выносить подобного напряжения. Он вскочил на колени, просунул руку под ее свитер, нащупал пальцами ее слаксы и почти в буквальном смысле сорвал их с нее. Вместе со слаксами он стащил с нее ажурные трусики, но вдруг натолкнулся на неожиданное препятствие — полусапожки. Проклиная все на свете, он стал поспешно снимать их, а потом отшвырнул в дальний угол спальни и лихорадочно сорвал с себя рубашку.

— Тэйлор, пожалуйста!

В этот момент он понял, что любое промедление может кончиться тем, что он не выдержит и опростоволосится у нее на глазах. Резко дернув молнию на брюках, он наконец-то освободился от них и предстал перед ней во всей своей красоте. Линдсей уставилась на его пенис безумными глазами, как будто хотела проглотить его в ту же секунду. На ее лице проступила такая жажда близости, что она громко застонала и слегка раздвинула ноги, приглашая его в себя. Собственно говоря, ни в каких особых приглашениях он не нуждался. Увидев ее перед собой с раздвинутыми ногами, он мгновенно упал на нее, почти намертво пригвоздив к кровати.

— Иден, Боже мой, давай… сейчас, немедленно… — шептал он. Еще мгновение — и он вошел в нее. Вошел быстро, одним сильным рывком, и замер от неописуемого блаженства.

Линдсей громко вскрикнула и выгнулась дугой, как дикая кошка, отчаянно прижимая его к себе. В сущности, она просто не знала, что ей следует делать в этот момент, и руководствовалась совершенно слепым инстинктом, который тем не менее подсказывал ей верное направление. Она чувствовала в себе его пульсирующую плоть и делала все возможное, чтобы это движение не замирало ни на секунду. Ее дыхание стало прерывистым, глубоким и настолько тяжелым, что ей казалось, будто она вот-вот умрет от напряжения и счастья одновременно. Все мысли спутались в невообразимо беспорядочный клубок и постоянно возвращались к нему, к этому человеку, который доставил ей неслыханное блаженство. Порой ей казалось, что они превратились в одно неразрывное целое, и это целое с невиданной силой вторгалось в ее измученную плоть, требовало своей разрядки, требовало успокоения и никак не могло достичь его. Она чувствовала исходящий от него жар, его твердое тело внутри себя и долила Бога, чтобы это продолжалось как можно дольше. И вместе с тем она осознавала, что это еще не все, это не предел, что должно случиться нечто более важное для них обоих. Это нечто постепенно усиливалось, давило на нее изнутри, подпирало под горло и требовало немедленного разрешения, заставляя все ее тело двигаться в такт какому-то странному ритму. А ритм становился все резче и быстрее…

Тэйлор лежал на ней с покрасневшим от напряжения лицом и двигался примерно в том же ритме, проникая в нее все глубже и глубже. Вдруг он неожиданно охнул и погрузился в нее со всей мощью, осыпая ее лицо страстными поцелуями. Они были такими сладкими и нежными, что Линдсей в очередной раз выгнулась ему навстречу, полностью раскрываясь перед ним и устраняя последние препятствия для полного слияния двух тел.

— Иден, милая Иден, — хрипло шептал он ей на ухо, — давай же, быстрее, у меня больше нет сил…

В ту же секунду его рука скользнула между ее ног, нащупала горячую и слегка увлажненную плоть и стала нежно поглаживать ее. Теперь они оба стонали от возбуждения и корчились в судорогах оргазма, позабыв обо всем на свете.

— Иди же ко мне, скорее, — продолжал шептать он. — Милая Иден, я жду тебя. Не сдерживай себя, давай же… да, да, вот так… не думай ни о чем, просто доверься мне, да, да…

И она доверилась ему, отдалась со всей преданностью, на которую только была способна. Ее глаза затуманились и стали необыкновенно большими от распиравшего чувства неземного блаженства.

— Тэйлор! — неожиданно вскрикнула Линдсей, высоко подняв ноги и рванувшись навстречу ему.

Он тоже застонал и сделал последнее усилие, после которого вскинул голову назад и рухнул на нее всей своей массой. В это мгновение в его голове пронеслась мысль, что это ее первый в жизни оргазм. Он готов был рыдать от счастья, что именно он доставил ей это удовольствие и что именно этот акт окончательно и бесповоротно скрепит их взаимоотношения. Закрыв глаза, он опустил голову на ее плечо и забылся в невыразимой истоме.

— Меня зовут Линдсей, — тихо шепнула она ему через некоторое время, когда они оба немного успокоились. — Не Линд и тем более не Иден, а Линдсей. Это мое настоящее имя. Пожалуйста, называй меня Линдсей. Я ненавижу это вымышленное имя — Иден.

— Я люблю тебя, Линдсей, — сказал он, нежно прижимая ее к себе. Отныне они будут неразлучны до гробовой доски, и он сделает все возможное, чтобы никто не посягал на эти освященные искренней любовью узы.

— А я тебя, — хрипло прошептала она, отвечая на его поцелуй. Ее горячий язык слегка коснулся его верхней губы, проник в теплую глубину рта, встретился с его языком, и от этих нежных прикосновений его плоть снова встрепенулась, властно заявив о своем желании вновь испытать высшее наслаждение.

— Я безумно хочу почувствовать все твое тело, каждую твою клеточку, — сказал он, радуясь возвращению силы.