Ни Фрейн, ни Грег не могли понять, почему Пятнышко так панически боится оставаться в просторном проволочном загоне. Стоило ее запереть, как она начинала пронзительно кричать и биться о сетку, а когда открывали воротца, бедняжка одним махом выпрыгивала наружу, как прыткая скаковая лошадь со старта.
— Для нее это тюрьма, — утверждал Фрейн. — Не забывай, Грег, она дикое животное.
— Ты просто рада нас видеть, правда, малышка? — не соглашался с отцом Грег.
На самом деле они оба ошибались. Проволока загона Пятнышку напоминала сеть, а сеть — смертельную ловушку…
МАМА!
Я ТУТ.
НО ЧТО-ТО БЫЛО НЕ ТАК. ГОЛОС МАТЕРИ КАЗАЛСЯ СТРАННЫМ. В НЕМ ЗВУЧАЛИ И ЛЮБОВЬ И ПЕЧАЛЬ. ПЯТНЫШКО КИНУЛАСЬ ВПЕРЕД, РАСТАЛКИВАЯ БОКАМИ СУЕТЯЩИХСЯ РЫБ. И ВДРУГ РЕЗКО ОСТАНОВИЛАСЬ. ЧТО ЭТО? ЧТО-ТО ВРЕЗАЛОСЬ ЕЙ В НОС, НЕ ПОДПУСКАЯ К МАТЕРИ. НИТИ. ТЕПЕРЬ МАМА НОСОМ ДОТРАГИВАЛАСЬ ДО ЕЕ НОСА, НО ЧТО-ТО НЕ ДАВАЛО ИМ СОЕДИНИТЬСЯ, БЫТЬ СОВСЕМ ВМЕСТЕ. И ГЛАЗА МАТЕРИ, ПЕЧАЛЬНО ГЛЯДЯЩИЕ НА НЕЕ. И МЫСЛИ ТОЖЕ ПЕЧАЛЬНЫЕ.
Сеть. Безнадежность.
МАТЬ ПОДНИМАЛАСЬ К ПОВЕРХНОСТИ, ПЛОТНО ОКРУЖЕННАЯ ПЛЕЩУЩИМИСЯ РЫБАМИ. ПЯТНЫШКО ПЛЫЛА РЯДОМ, ВНУТРЕННЕ НАПОЛНЕННАЯ ПЛАЧЕМ. МАТЬ И ПЯТНЫШКО ОДНОВРЕМЕННО ОКАЗАЛИСЬ НА ПОВЕРХНОСТИ. НО МАТЬ, ЗАКУТАННАЯ В СЕТЬ, ПРОДОЛЖАЛА ПОДНИМАТЬСЯ. СБИВШИЕСЯ В КУЧУ РЫБЫ СУДОРОЖНО РАСКРЫВАЛИ РТЫ. МАТЬ БОЛЬШЕ НИЧЕГО НЕ ГОВОРИЛА. ОНА РАСКАЧИВАЛАСЬ В НЕБЕ И ВДРУГ ИСЧЕЗЛА В ЖИВОТЕ ОГРОМНОГО СОТВОРЕННОГО ЛЮДЬМИ КИТА. ЕЕ НЕ СТАЛО.
Она больше не вернулась.
Однажды кто-то забыл запереть загон. Ничего не подозревавшая Пятнышко просто так подтолкнула носом задвижку, и воротца неожиданно распахнулись.
Свобода!
Вскоре она* добралась до дороги, откуда видны были деревья и заросли кустов. Она втянула ноздрями свежий морской воздух и оживилась. Ее провозили уже здесь в коляске, и в нос ударили знакомые запахи. Не задумываясь, Пятнышко кинулась через дорогу в кусты. Внезапно она почувствовала страшный голод. С самого раннего утра, когда Грег наполнил кормушку, она ничего не ела. И еще один запах пощекотал ее нос. Не рыбий, но вкусный, похожий на еду. Она устремилась туда.
Вынырнула из кустов около дома. Он был слишком ярким, как и все человеческие вещи, от этих непривычных цветов у нее болели и слезились глаза. Но тут явно была еда, она это чувствовала. Рядом с дверью стояла миска. Она замерла, стараясь уловить волны чужих мыслей или звуки.
Ничего. И никого вокруг. Она заскользила по высокой траве и сунула нос в миску. Еда была странной, но не противной.
— Гав! — В этом бессловесном звуке слышалась ярость. Проснувшийся зверь внимательно приглядывался к Пятнышку. Они молча обменивались мыслями. — Ты кто?
— Я морской лев. А ты кто?
— Я собака. Ты трогаешь мою еду. Это большая обида. — Он направился к ней, раскачиваясь на кривоватых ногах и разинув большую, как ковш, пасть. Шерсть на загривке вздыбилась, и от этого он казался еще крупнее.
Пятнышко встречалась с чудищами и пострашнее.
— Если в тебе нет дружелюбия, отойди.
— Нет, уходи ты. Это мой двор.
— Я знаю одного самца морского льва. Он тоже всегда хотел казаться грозным, как и ты. Но я его не боялась, как и тебя. Ты не посмеешь меня укусить, потому что опасаешься ответного укуса. Я такая же большая, как и ты, но вдвое свирепее.
Собака притормозила.
— Для непрошеного пришельца ты слишком болтлива. Не выказываешь уважения. Нарушитель границы чужого двора не должен быть так строптив. Отверни голову, морской лев. Покорно повернись боком и позволь тебя обнюхать. Если мне понравится твой запах, я, может быть, позволю тебе остаться.
— Не хочу, чтобы ты меня обнюхивал. Ты охотничья собака, по-человечески — лабрадор?
Кажется, это ему очень не понравилось. На нее накатили волны его раздражения.
— Я был всегда английским бульдогом, воплощением мужества и цепкости, но теперь люди считают меня просто старым псом. Они глядят на меня с презрением, и говорят, что я и гроша ломаного не стою, и гонят прочь, когда я чешусь. Как же я низко пал в глазах людей!
— А не все ли равно, что о тебе думают люди?
— Как же! Ведь они мои хозяева!
— Хозяева над тобой большие собаки.
— И они тоже. Иногда мне кажется, что все сильные — мои хозяева. Но люди хозяева по-иному. Они купили меня и заботятся обо мне, кормят. Они дали мне имя Полевой Маршал.
— Слишком длинное имя.
— Но так меня обычно не зовут. Это боевое имя, которое придумал хозяин. Моей хозяйке оно никогда не нравилось. Она говорила, что так можно называть трактор, а не собаку. Когда хозяин умер, я очень опасался, что хозяйка переменит мне имя. Иногда она и впрямь зовет меня по-другому. Наедине кличет Брехуном. Если она когда-нибудь назовет меня Брехуном при всех, со мной как с настоящим псом будет покончено навсегда.
— Она не станет, — уверенно сказала Пятнышко. — Разве ты не заметил, что наедине с собой человек ведет себя совсем не так, как среди других? Хотя это смешно.
— Совершенно нормально. Мы, собаки, поступаем так же. С хозяевами мы покорны, будто они самые главные на свете. Но с другими собаками… — Он вздохнул, в его голове промелькнули картинки прошлого. — Я был когда-то в собачьей стае. Веселое времечко! Оказавшись вместе, мы мгновенно забыли обо всех хозяевах. Сплотились и стали словно бы одной большой и сильной сверхсобакой. Мы носились в поисках наших собачьих забав. Приятнее всего было охотиться за другими животными. Кошки. Овцы. За всеми, кто попадется. Даже за другими собаками, если они из чужой стаи. Но люди разогнали стаю. Им не нравились наши забавы. Мы убили немало овец. А мне всегда было не по себе, когда оказывался дома, на цепи или взаперти. — Он вдруг гордо распрямился. — Но сверхсобака всегда тут, во мне, и люди ничего не смогут с этим поделать. Пусть выводят домашнюю породу, тренируют! Под шкурой мы, собаки, всегда принадлежим себе, и только себе!
— Мне бы тоже хотелось ощущать себя чем-то большим, чем просто морским львом. Но сверхзверем я себя никогда не чувствовала.
— Это потому, что ты никогда не охотилась в стае. — На какое-то мгновение его выпученные глаза остановились на ней, на морде появилось хитрое выражение. — Послушай, а почему бы нам с тобой не объединиться в стаю? Прямо сейчас! Нас будет двое. Ты мне кажешься подходящим морским львом.
— А на кого мы будем охотиться?
— На всех. К примеру, на лам.
— Что такое ламы?
— О них часто толкуют люди. В их мыслях ламы напоминают овец, только повыше и с длинными шеями. Моей хозяйке они явно не нравятся, и она, думаю, не будет против, если мы поохотимся на этих лам.
— Они больше тебя?
— Ничего. Можно прыгнуть и схватить за горло.
— Но если их шеи слишком длинные, как мы допрыгнем до горла?
— Собакам известен секрет охоты на лам. Пока голова их поднята, нападать не стоит. Надо следить и ждать. И довольно скоро лама устанет стоять с вытянутой шеей. Она начнет опускать голову все ниже, и ниже, и ниже. Тут не зевай! Прыгай!
Трепет возбуждения пробежал по телу Пятнышка, когда она вообразила картинку, возникшую в голове Полевого Маршала. Это казалось намного веселее, чем ловить крохотных рыбок около рифа.
— Мы прыгнем неожиданно!
— Сразу всей стаей!
— Но мне почему-то кажется, что двоих мало для настоящей стаи, а, Брех… ээ-эээ, Полевой Маршал? Нет ли поблизости других собак?
— Должны быть. Тут через дорогу жил прекрасный юный щенок Блюбой. Но его похитил отвратительный Слейд. Опасайся Слейда, молодая… Э-ээ… Как тебя зовут?
— У меня очень скромное имя — Пятнышко.
— Неплохое имя. — Полевой Маршал, довольный своим великодушием, разлегся на солнышке. — Давай потолкуем об именах. Мое полное имя Полевой Маршал Сэр Бернард Лоу Монтгомери из Аламейна и с мыса Китовая Челюсть. Так записано в документах. Ну как тебе это имечко? А мою хозяйку зовут просто миссис Киттивейк-Трамп.
— Знаю. Я с ней сталкивалась.
— А твоего хозяина как зовут? Или хозяйку?
— У меня нет ни хозяина, ни хозяйки. Я сама по себе.
— И что это означает?
— Ну если бы ты был собакой, которая сама по себе. — Она уловила волну сомнения, идущую от Полевого Маршала. — Но все же это не совсем так. Морские львы всегда сами по себе. Мы не зависим от людей.
— А не тот ли ты морской лев, которого держат в клетке там, за дорогой?
— Ну да. Но я убежала. А ты нет.
— Я? Не убежал? Ладно, я покажу тебе, как я не убежал, юная задавака Пятнышко. Пошли!
— Куда?
— В мир! Охотиться на могучих лам!
Его возбуждение немедленно передалось и Пятнышку. Она почувствовала, как что-то внутри нее дрожит, словно выпуская наружу великого морского льва.
— На могучих лам! — эхом отозвалась она, и два страшных зверя поскакали, потащились по дорожке к садовым воротам.
Трепетная дрожь не оставляла Пятнышко с того момента, как она стала частью своры. Она улавливала возникающие в голове Полевого Маршала картины охоты на лам. В высокой траве медленно двигались величественные животные, потом склонялось к земле солнце, и постепенно склонялись шеи лам, и тут же стремительный прыжок — и мгновенная смерть жертвы. Пир плоти. Мясо немного похоже на рыбье, только теплее и краснее.
— Они наверняка пасутся на поле по другую сторону дороги, — объяснил Полевой Маршал. — Когда моя хозяйка думает о них, в ее голове всегда возникает то поле.
Загон, решила Пятнышко. Она тоже ловила в голове Фрейна картинки животных с длинными шеями, когда он думал о том поле.
— А если люди заметят, что мы убиваем лам, и им это не понравится?
— Свора должна всегда оставаться незаметной. Такой уж обычай.
— А мы все еще свора?
— Мы свора с того самого момента, как ушли от людей. Погоди. Приближается машина. Спрячься за этим кустом. Пригнись.
Машина протарахтела в облаке жаркой пыли.
— Пошли.
Полевой Маршал двигался так быстро, что она с трудом за ним поспевала. Но вскоре они добрались до высокой травы, и Пятнышко, плюхнувшись в мокрую, заросшую травой канаву, стала ловкой и проворной. Пес дышал возбужденно, со свистом.
— Это твой охотничий клич?
Ответа не последовало. Подражая своему товарищу, Пятнышко покрутилась на месте и со вздохом улеглась на землю. Несомненно, это обычный охотничий ритуал. Трава, высокая и сухо шелестящая, сходилась над их головами, защищая от палящих солнечных лучей. В канаве было прохладно и приятно. Время шло.
— Полевой Маршал?
В ответ слабый храп и ровное, тяжелое дыхание. Он умеет быть терпеливым. Пятнышко наполнилась обожанием. Полевой Маршал лежал с закрытыми глазами, его чуткие ноздри ловили запах лам. Прошло еще время.
— Полевой Маршал?
— Гав-гав! Что-оо?
— Ты учуял ламу?
— Еще нет. Имей терпение, Пятнышко. Главное в охоте — затаиться и ждать. Этим мы сейчас и занимаемся.
— Ой, а у меня это хорошо получается?
— Ты делаешь это прекрасно, Пятнышко. Теперь затихни и лежи смирно.
— Но разве мы не должны идти по следу?
— Еще одно важное охотничье правило — дай жертве самой приблизиться. А когда она будет на расстоянии прыжка, кидайся. Кстати, никогда не убивай беременную самку.
— Не буду, Полевой Маршал.
— Хр-хр-хрр. Хр-хр-хрр. Хр-ррр.
Прошло еще какое-то время. Пятнышко снова почувствовала голод. Хорошо бы ощутить сейчас вкус ламы на языке. Жужжание пчел и стрекотанье кузнечиков, казалось, убывало вместе со светом. Время уже пришло. Длинные шеи давно должны были склониться.
— Пятнышко!
Это был человеческий голос, раздавшийся совсем неподалеку. Грег.
Он хороший человек, спас ее от ужасного моря. Сквозь полумрак она уловила его беспокойство и подавленное чувство потери.
— Пятнышко! Где ты, малышка?
Но теперь она была в своре. И нити, связывавшие ее с человеком, оборваны. А Грег — всего лишь назойливый человек из далекого прошлого, который мешает охоте и распугивает лам.
— Пятнышко! — Его голос удалялся. Он шел к мысу Китовая Челюсть, выкрикивая на ходу ее имя.
Она НЕ станет отзываться. Она великий охотник. Пятнышко толкнула Полевого Маршала носом под ребро.
— Должно быть, пришло время глянуть на лам с опущенной шеей.
— Га-аав!
— Я сказала, что пришло время охоты, разве не так?
— Так-то так, но я продумываю дальнейший план. Мы поодиночке обойдем загон и двойным захватом возьмем его в клещи. Ламы, звери застенчивые, будут, конечно, уходить все дальше и дальше, пока не собьются все вместе в центре загона. Тогда я подам сигнал — и мы ворвемся в самую гущу стада. Не нападай, Пятнышко, прежде чем не услышишь мой лай. Тут и кидайся на самую слабую особь. Тем самым мы, как санитары, оздоровим стадо лам.
— А вдруг самой слабой окажется беременная самка?
— Тогда… — пес задумался на мгновение, — тогда, Пятнышко, все запутается. Но не дай высоким идеям перепутаться с задачей момента.
— Недам. — И она, подчиняясь кивку Полевого Маршала, заскользила по тянувшейся вдоль дороги влажной канаве. Вскоре она добралась до пересечения с другой канавой, которая тянулась к морю, и двинулась по ней. Голос Грега сюда не долетал, и это ее радовало. Не хотелось отвлекаться от вечерней охоты. Ерзая по сырой траве, она наконец добралась до вершины утеса и стала ждать сигнала.
И вот до нее донесся дребезжащий лай английского бульдога.
Вперед! — скомандовала себе Пятнышко, выскакивая из канавы. Она неуклюже подпрыгивала, пытаясь взглянуть поверх высокой травы. На ходу она издавала резкие, воинственные крики. Скоро, совсем скоро, лакомясь свежим мясом ламы, она объяснит Полевому Маршалу, что это настоящий охотничий крик морских львов. Она раздвигала траву, надеясь увидеть поблизости головы лам на устало склоненных шеях. Позади раздался осторожный шорох. Пятнышко напряглась для последнего прыжка.
— Ты видела их? — Это был запыхавшийся Полевой Маршал, усыпанный семенами травы.
— Нет.
— Как же! Штук шесть, а то и семь. И пятнистый детеныш, которого ничего не стоило схватить. Они прошли в двух шагах от меня, но я уже не такой прыткий, как прежде. Будь ты рядом, мы бы уж не оплошали. Но ты была далеко.
— Я нацеливалась. Но быстро не умею.
— Нацеливаться мало, Пятнышко. — Пес опустился на землю и тяжело дышал, высунув язык, — Надо еще видеть цель.
— Но как я могу ее увидеть, когда трава выше меня?
— Верно, Пятнышко. Ты и сама все понимаешь.
— Но…
— Хватит болтать. Мы и так потеряли много времени. Следуй за мной. — И он затрусил на запад. Становилось совсем темно, и Пятнышку пришлось поднажать, чтобы не потерять во тьме бледное пятно короткохвостого собачьего зада. Они уже оставили позади половину огромного каменистого пространства, когда пес, подняв одно ухо, неожиданно остановился.
— А что теперь? — Пятнышко стала уже сомневаться в военном плане Полевого Маршала. Ее просто ломало от голода, и она уже готова была взбунтоваться. — Почему ты остановился? Когда мы поедим?
— Тихо!
— Но почему? Я хочу обсудить наши дела.
— Я сказал: тихо! — И огромная разверстая пасть оказалась прямо перед носом Пятнышка.
Издалека донесся еле слышный призыв: «Полевой Маршал!»
— Человечий голос, — встрепенулась Пятнышко.
— Это моя хозяйка. — И в мыслях пса вдруг замелькали совершенно новые картинки. Исчезло видение свежего дымящегося мяса ламы, пропала воинственная свора, а Пятнышко стала далекой и незнакомой. Теперь он видел в ней не сотоварища-охотника, а просто морского льва. Воинственный короткохвостый пес, виляя задом, заспешил на зов, оставляя за собой отчетливые волны заискивающего раболепия.
Скрываясь в траве, Полевой Маршал залаял.
— Тише, — оборвала его Пятнышко.
Но он уже едва понимал ее и, обернувшись, вперился ненавидящим взглядом. А в его голове возникла человеческая рука, держащая миску с едой, и другая рука, ласково скользнувшая по холке. Мелкая приятная дрожь пробежала по лохматому собачьему телу. Пятнышко недоуменно смотрела на размягченного пса, который совсем недавно был свирепым и безжалостным охотником. Обрубок его хвоста непрестанно крутился, а из громадной пасти неслось радостное повизгивание.
— Полевой Маршал! Где ты, собачка?
— Надо идти. — Он уже трусил к дороге. Вдалеке над аккуратно подстриженной живой изгородью виднелась голова миссис Киттивейк-Трамп. — Время ужинать.
Позади миссис Киттивейк-Трамп со стороны мыса Китовая Челюсть вспыхнули два ярких, слепящих глаза. Пятнышко почувствовала себя застигнутой врасплох посреди человеческого мира.
— Но… Когда я тебя опять увижу?
— Завтра… возможно. После завтрака. Или чуть позже. Может, днем. — Он ускорил шаги и уже несся вдоль дороги.
— А…
— Полевой Маршал! Где ты, мальчик?
Сверкающие глаза метнулись навстречу.
— Полевой Маршал! Осторожно, эта человеческая штука опасна! — Пятнышко послала ему вслед мысленное предостережение. Она знала, что некоторые человеческие вещи убивают животных. Полевой Маршал, одурманенный людьми, все, наверное, забыл.
А человеческая штука взревела. Она остановилась, и ее белые, сверкающие глаза вперились в бегущую по дороге собаку. Из живота этой штуки появился мужчина. Он чем-то взмахнул…
Сеть!
— Полевой Маршал! Берегись! — Пятнышко скатилась в канаву. Сеть! И бедняга Полевой Маршал с ходу влетел в нее, а человек издал торжествующий вопль.
Полевой Маршал тоже вопил, но от ужаса.
— Пятнышко, прячься! Это коварный Слейд!
Затем его грубо кинули в живот человеческой штуке, дверь захлопнулась, и сразу, будто отсеченная, оборвалась нить его мыслей. Слейд нырнул в голову страшной штуки, она снова взревела и растаяла в сумерках, полоснув напоследок по траве лучами своих слепящих глаз.
Пятнышко, дрожа, вжалась в землю. Она успела уловить бродившие в голове Слейда жестокие, пугающие мысли. До нее, как сквозь туман, донеслись отдаленные человеческие крики:
— Слейд, негодяй, бандит! Разве ты не узнал мою собаку? Ты дорого заплатишь за это, свинья!
Когда совсем стемнело, Пятнышко выползла из канавы и стала осторожно продвигаться к краю утеса. Покорившись неумолимой тяге древнего инстинкта, она медленно, но верно тащилась через каменистый пляж. Вот уже она лежит в оставшейся после отлива теплой луже под сенью огромного валуна. На нее навалился тяжелый сон, и снилась ей мать.