ПРОЛОГ

Песок так сверкал на солнце, что мне пришлось снова надевать темные очки. На узкой полоске пляжа собралась изрядная толпа, причем все смотрели на море. Невысокие волны катились по мелководью, начиная пениться еще на дальних подступах. Там, за линией бурунов, я заметил движение: между волнами сновали туда-сюда черные плавники.

Недалеко от меня стояла девушка, высокая загорелая девица из местных, которая могла бы все объяснить. Я посмотрел на нее, собираясь с духом. Это была пляжная красавица с выгоревшими на солнце волосами. Над предельно декольтированным топом бикини белела полоска незагоревшей кожи. Я прошел по песку бесшумно, поэтому, подойдя, кашлянул, но девица даже не взглянула в мою сторону.

— Что случилось? — спросил я. — Там кто-то тонет?

Она упорно меня не замечала: стояла с непроницаемым лицом и прислушивалась к чему-то внутри себя.

Я оглянулся на город. На меня пустыми окнами уставились дома; машины на воздушной подушке неподвижно застыли у обочины, а немногочисленные прохожие пробирались между ними к пляжу, чтобы присоединиться к растущей на берегу толпе.

В отдалении, там, где к воде спускались скалы из песчаника, стоял человек с воздетыми руками и что-то говорил. Слов я не мог разобрать, но уловил этот самоуверенный тон, каким обычно вещают жулики, торгующие патентованными лекарствами, и уличные проповедники.

Никогда еще я не чувствовал себя таким одиноким…

Два часа назад я попытался выбраться из этого странного города, поехал обратно в Премьер-сити, но вскоре напоролся на кордон.

В окно моего взятого напрокат автомобиля на воздушной подушке просунулась голова в фуражке и изрекла:

— Давай мотай, откуда приехал.

— Да что тут у вас происходит? — спросил я. — В Старой Гавани слова ни от кого не добьешься.

— Если ты ни черта не знаешь, то я и подавно.

Еще несколько солдат стояли, прислонившись к броневику, и ухмылялись. В машине становилось жарко. Пот выступил у меня на затылке и потек под рубашку. Очень хотелось поскорее убраться отсюда, но также хотелось выяснить, в чем дело. И совсем не хотелось возвращаться в Старую Гавань, по улицам которой разгуливали зомби.

— А почему, собственно, вы меня не пропускаете? Я всего несколько часов назад проезжал здесь, и никакого кордона не было.

К нам ленивой походкой, жуя резинку, подошел еще один солдат. Он облокотился о крышу автомобиля, просунул голову внутрь и заговорил, дыша мятой:

— Из Старой Гавани больше не сбежит ни одна душа — такой у нас приказ. А если вы ехали из Премьер-сити, то должны были видеть лагеря беженцев. Без продовольствия, без сортиров, почти без воды — не приведи Господи! Сидите в Старой Гавани, пока все не кончится, ясно?

Он говорил без злости.

— А когда кончится?

— Я знаю не больше вашего.

— Да я вообще только сегодня прилетел на эту чертову планету. Объясните, ради Бога, что здесь творится?

— У вас есть «Иммунол»?

Я нащупал в кармане пузырек с маленькими белыми таблетками.

— Мне дали в Премьер-сити.

— Тогда вы не пропадете. А если в Старой Гавани все тихо, то, значит, вообще беспокоиться не о чем. Как знать, может, все уже кончилось. Будьте паинькой, вернитесь, ладно? Иначе придется вас немного поджарить, добавил он мрачно и положил палец на кнопку своего лазера.

Я проглотил таблетку и запустил двигатель.

— Плохо, что вас не предупредили в Премьер-сити, — заметил сочувственно солдат. — Вы, наверно, ни с кем не посоветовались. Высадились в космопорте, взяли напрокат машину да и махнули в эти края, да? А теперь поздно. Попали вы в переделку на нашей Аркадии. Вот что я вам скажу, продолжал он, — начальники в Премьер-сити, верно, просто не захотели признаться, что у них тут проблемы, с которыми они не справляются. Не повезло вам. Да. Ну, все, езжайте.

С нехорошей улыбочкой он щелкнул кнопочкой на лазере, и с этаким легким посвистом мимо моего носа в окно проскользнул залп горячего невидимого света.

Хочешь не хочешь, пришлось возвращаться в Старую Гавань.

Я еще раз прочитал адрес на космограмме, которую получил на Земле. Все правильно: Вторая авеню, 1678. Снова подъехав к этому дому, я припарковал машину и принялся звонить и барабанить в дверь с риском перебудить всю улицу, если бы люди здесь спали после обеда. Однако никакой реакции на мой тарарам не последовало. Бекенбауэра дома не было. Человек, к которому я прилетел на эту планету, отсутствовал, и я понятия не имел, где его искать.

Вдруг у меня за спиной послышался дробный топот множества ног. Такой резкий переход от тишины не сулил ничего хорошего. С бьющимся сердцем я обернулся.

По улице в сторону берега топало стадо странных животных. Больше всего они напоминали земных коров: угловатые, с выпирающими костями, с мудрыми козлиными мордами, раскрашенными, как клоунские маски. Эти туши переваливались на ходу с боку на бок, мотая выменем.

Заметив меня, первое животное остановилось, а остальные тут же сбились сзади в кучу, легонько бодая передних. Они топтались на месте и бросали на меня растерянные взгляды.

Я уже видел аркоров на картинках и, конечно, теперь узнал их. Но я ничего не знал об их характере. Выглядели они более или менее безобидно, но все-таки лучше бы их было поменьше. У меня мелькнула безумная идея, что они захватили город — в конце концов, где это видано, чтобы стадо разгуливало по улице без всякого присмотра?

Аркоровы, косясь в мою сторону, начали осторожно пробираться дальше. Похоже, животные трусили не меньше меня.

Я сел в машину и снова направился к берегу — больше ехать было, в общем-то, некуда. По дороге я не встретил никого — ни людей, ни животных…

Толпа на берегу успела вырасти до огромных размеров. Большинство стояло у самой воды, но немало людей сидело на песке и смотрело на море, плещущееся совсем рядом.

Невдалеке я увидел девочку лет девяти относительно вменяемого вида. Она лепила в одиночестве аккуратные треугольные башенки из песка.

— Как тебя зовут? — спросил я, опускаясь рядом с ней на колени.

Она посмотрела на меня вполне осмысленным взглядом, но не ответила.

Тут я вспомнил про «Иммунол», достал из кармана пузырек и предложил таблетку девочке.

Она решительно замотала головой.

— Ну хоть одну таблеточку, — попробовал я уговорить ее. — Тогда скажи мне, как тебя зовут, — добавил я, предоставляя ей возможность выбора.

— Венд и.

— А где твои родители?

Она показала в сторону берега.

— Почему все здесь, Венди?

— Потому.

— Потому — что?

— Потому что дарение…

— Что?

Вдруг девочка посмотрела мне прямо в лицо.

— Уйди от меня, противный, — заявила она. — Ты не наш. Тебе нельзя быть на благодарении. — Ее ладошка быстрыми движениями сровняла с землей песчаные башенки. — Уезжай из Старой Гавани. Можешь убираться на свою Землю, можешь мастерить свои катера где угодно, только не у нас. _Ты здесь не нужен, Кевин Монкриф_.

Одним из побочных эффектов «Иммунола» является легкая эйфория. Таблетка, которую я проглотил на заставе, еще действовала, притупляя охвативший меня страх. Я улыбнулся Венди и встал, стараясь не очень громко стучать зубами.

Сквозь толпу пробирались аркоровы. Они шли друг за другом, неуклюже увязая в песке копытами и обильно удобряя местность навозом. Дойдя до берега, они без остановки двинулись по мелководью, постепенно погружаясь в волны тощими ногами. Передняя, проходя мимо, окинула меня взглядом своих козьих глаз, в которых мелькнуло узнавание.

— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил я Венди.

— Ты его знаешь — значит, и я знаю. Полезай обратно в свою машину!

Я отступил под ее взглядом. Я все еще сжимал в кулаке пузырек с таблетками «Иммунола» и вытряхнул одну, как курильщик автоматически вытаскивает в трудный момент сигареты. Но не проглотил… Моя рука почему-то не захотела отправлять в рот маленькую белую пилюлю. Я закрыл пузырек и сунул его обратно в карман.

И Венди улыбнулась мне открытой детской улыбкой, и это была не просто улыбка, а какой-то важный сигнал.

— Может, тебе все же стоит остаться, Кев, — сказала она.

И я подумал: «А что, хорошая мысль…» Здесь, в сущности, совсем неплохо. Солнце греет, ветерок с моря освежает. Народ начал понемногу заходить в воду. В дальнем конце пляжа на утесе я заметил пасшихся аркоров и удивился, почему они не спускаются к остальным. А эти уже зашли по шею, а может, и плыли, мотая головами, когда о них фонтанчиками брызг разбивались волны, и присоединялись к рыбьим стаям, и отдавались океану…

Венди тем временем встала и взяла своими маленькими мягкими ладошками мою руку.

— Идем, Кев, — сказала она.

Я не двинулся с места.

— Идем, — повторила она. — А то останешься один.

И правда, берег уже опустел: люди забрались в воду и шли все дальше, глядя на горизонт. Пора. На берегу делать нечего. Я позволил повести себя вперед. Вода захлюпала у меня в ботинках, коснулась ледяным кольцом щиколоток.

Справа какой-то фанатик выкрикивал молитвы; я невольно пожелал, чтобы он заткнулся. Хотелось остановиться и подумать. Похоже, я давал втянуть себя в непонятную авантюру.

— Не нужно ничего понимать! — прокричала Венди, танцуя среди волн и таща меня за руку. — Просто дари! Дари!

Вокруг подхватили этот возглас.

— Дари… Дари… Дари…

Они скандировали это слово как загипнотизированные, в ритме накатывающихся волн, одна из которых поднялась выше моих колен, а следующая достала до пояса.

Впереди раздался крик.

Поднимая красные брызги, среди пенящихся волн металась женщина, боровшаяся с какой-то черной тварью, вцепившейся ей в правую грудь. Кинувшийся на помощь мужчина в яростной схватке быстро скрылся под водой.

— Что за черт? — воскликнул человек впереди меня. — Что мы вообще здесь делаем? — Он обернулся ко мне — плотный мужчина в мокрой темной куртке, с широко открытыми глазами и перекошенным ртом. — Боже! — завопил он и заспешил ко мне, колотя по воде руками.

Вдруг он остановился, пошатнулся, и на лице его отразился новый ужас. Бедняга начал дергаться, брыкаться, но что-то держало его и не отпускало. Вода вокруг стремительно багровела, а он, не переставая, визжал на самой высокой ноте и все крутился и дергался с поднятыми руками, как человек, отбивающийся от собаки.

Венди перестала тащить меня и заплакала.

Повсюду сновали черные серповидные плавники, а люди уходили под воду, крича и вырываясь. Забыв обо всем на свете, я бросился к берегу, высоко поднимая ноги и громко шлепая по воде. Один раз я угодил в яму, споткнулся, упал и, готов поклясться, кричал под водой, пока наконец не поднялся и не рванулся вперед, а потом рухнул, почувствовав под собой сухой песок.

Не скоро смог я поднять голову и посмотреть через плечо на море.

Там уже никого не осталось…

Как-то вечером, несколько дней спустя, я сидел на парапете набережной с одной девушкой. Вообще-то тогда возникало много таких вот случайных знакомств посреди всеобщей растерянности, когда привычный уклад рухнул и людям пришлось заново искать место в жизни.

— Пятьдесят лет! — говорила девушка. — Пятьдесят лет они знали, что это должно случиться, и никто ничего не делал. Сволочи…

Все шесть аркадийских лун сияли на небе, и было светло почти как днем, так что мы очень хорошо видели бесформенный предмет, плававший в глубине неподалеку от нас. За спиной стояли сожженные пустые коробки домов. Едкий дым пожарищ смешивался со смрадом смерти.

Перед нами лежала местная гавань — небольшой прямоугольный, с довольно узким входом. На поверхности воды бросался в глаза необычный рисунок: от нескольких точек по периметру гавани шли извилистые светящиеся дорожки, похожие на змеек в лучах заходящего солнца. Эти дорожки сходились у входа в гавань и дальше растворялись в море. Они состояли из планктона, из миллиардов крошечных рачков, порожденных Разумами.

— Я все еще чувствую их, — сказала моя спутница, глядя на гавань. — А ты?

— Сейчас — нет. — Я проглотил таблетку «Иммунола», а еще одну предложил ей.

— Ну хорошо, пусть чернуги защищали их, пока они выводили потомство, медленно проговорила она, не прикасаясь к пузырьку, — и за это они кормили чернуг. С их точки зрения, это было вполне оправданно. Но мы-то здесь при чем? Мы же им не угрожали.

— Вряд ли они это понимали.

Разговор увял; я тоже смотрел на гавань, на зловещую люминесцирующую полосу, начинавшуюся в каких-нибудь десяти метрах от нас. Потом облако закрыло Далет, по воде побежали концентрические круги, а посередине появился он — сияющий шар, размером чуть больше человеческой головы.

С ужасом и отвращением, не в силах отвести взгляд, мы следили, как он покачивается на поверхности. В воздухе запахло гнилой рыбой. Шар начал вращаться на ветру, а потом вдруг высоко подпрыгнул и плюхнулся метра на три ближе к нам.

— Что за черт!..

Моя подруга вскочила. И тут наконец мы разглядели плавники чернуг, которые кружились рядом, бросаясь время от времени вперед, после чего шар взлетал в воздух и снова падал, а его толкали в разные стороны, а острые зубы раздирали гниющую плоть и пожирали ее с громким чавканьем…

А по всему периметру гавани остальные Разумы всплывали на поверхность, и свечение их бледнело, потому что они исполнили свое предназначение и теперь умирали. Люди могли жить спокойно еще пятьдесят два года.

 

1

Стаканчик аркадийского скотча хорош для создания созерцательного настроения, но на умственные способности влияет отрицательно.

Выйдя от Суиндонов, я не пошел домой, а прогулялся вдоль северного хребта, останавливаясь везде, где между деревьями проглядывала река. В этот вечер на небе светили четыре луны; их отражения танцевали на быстринах, кружились в водоворотах, глядели на меня из заводей, словно серебристые глаза.

А в моей голове с той же бездумностью танцевали, кружились и вспыхивали воспоминания: детство, все знакомые девушки, все работы, которые я потерял. Отчаяние, в каком два года назад я эмигрировал на Аркадию, кошмар, которым встретила меня планета — ведь меня угораздило прилететь во время Передающего Эффекта, — и то, как потом мне удалось зацепиться в Риверсайде.

Наконец я дошел до своего любимого обрыва над бухточкой, которую местные жители называют Якорной Заводью. Здесь когда-то обвалился крутой берег, и у воды образовалась россыпь валунов. Таинственное и романтическое место, в котором полагается целовать девушек. Я загрустил при мысли о своем одиночестве.

В лунном свете блестела вмурованная в скалу металлическая мемориальная доска.

В ПАМЯТЬ О

его преподобии Эммануэле Лайонеле Борде полисмене Уильяме Кларке

Эрике Фипсе

Алане Фипсе

Альфреде Блэкстоуне

Они погибли, дабы спасти нас

Я побрел дальше, предаваясь размышлениям.

Как раз этим вечером Джейн Суиндон заявила:

— Мужчине следует жениться к тридцати двум годам, Кевин. А лучше к двадцати двум. В неженатом мужчине есть что-то сомнительное. Я, конечно, не говорю о присутствующих.

— Я бы пояснил это на примере Уилла Джексона, — добавил профессор Марк Суиндон. — Старый волокита. Ни одна женщина не может повесить сушиться свое белье в радиусе пяти километров от этого типа. А взять Вернона Трейла — он занялся народными танцами. На прошлой неделе я видел, как он выступал в цветастом балахоне. Тебе надо хорошенько посмотреть на себя со стороны, Кев. С кем ты вчера разговаривал на улице? С Люси Суп? Ей, наверно, не больше пяти лет!

Старая тема прозвучала в очередной раз — полушутя, полусерьезно — и опять была на время забыта…

Наконец я развернулся и направился домой. Конечно, иногда мне одиноко. А разве это не случается со всеми, даже с женатыми? Но если человеку нужно создать свое дело, если он должен выстоять, несмотря на спад в торговле, если он, помимо всего прочего, живет в маленькой общине, из которой молодежь спешит улететь, как только подрастет, — тогда у него остается не много шансов на любовь.

Иногда люди вроде Суиндонов становятся занудами. Обеспечив счастье себе, они желают обратить всех в свою веру, как какие-нибудь Свидетели Иеговы или наркоманы.

Толпа на причале затаила дыхание. Родители рассеянно одергивали беспокойных чад, не отрывая глаз от того места, где серебряная лента реки исчезала за крутыми, поросшими высоким лесом берегами. Был погожий весенний день; я стоял рядом с членами комитета регаты и видел, как они нервничают.

И неудивительно: если к вам в поселок съезжается пятьсот человек, жаждущих отвлечься от жизни, которая становится на Аркадии все хуже и хуже, то не стоит обманывать их ожидания. Люди очень не любят, когда их неожиданно лишают удовольствия. Кто не верит — пусть зайдет как-нибудь вечерком в риверсайдский «Клуб» и попробует отнять стакан пива у Чиля Каа.

В нескольких ярдах от меня стоял Мортимор Баркер, здоровенный детина в цветастой рубашке и штанах с широким кожаным поясом.

— Какого черта они тянут? — спросил я его.

Агент по рекламе широко улыбнулся.

— Не волнуйся, мой мальчик. Просто ждут, когда выглянет солнышко. Ага… Вот и оно.

Солнце выскользнуло из-за облака и ослепило нас всех. На ближайших деревьях загалдели мохнатики, над водой заискрились радужные крылышки мяучек, собирающих с поверхности планктон. Вдалеке послышался пульсирующий свист мчащихся скиттеров.

И вот они — девять маленьких, похожих на куполочки катеров — ровной шеренгой выскочили из-за поворота и понеслись к причалу на подушках из пены. Я почувствовал прилив гордости: этих жучков построил я.

За ними, взметая белые брызги, скользили девушки-воднолыжницы в развевающихся белых накидках. За спиной у каждой летело по золотистому воздушному змею. Метрах в двухстах от нас девушки оторвались от воды и взмыли в воздух. Золото змеев засияло на солнце, а влажные белые накидки облепили стройные фигурки. Я было поднял бинокль, но тут же опустил его, не желая терять время на регулировку: чудесное видение приближалось очень быстро.

Я бросил взгляд на Мортимора Баркера — тот сиял, уверенный в успехе своего трюка. Толпа стонала от восторга. Интересно, почему толпы всегда реагируют на зрелища и яркие краски эмоциональнее, чем отдельный человек? Может быть, по доброте душевной? Может быть, нам приятно думать, что остальным тоже весело?

Позади Баркера стоял Ральф Стренг. Его губы кривила циничная усмешка.

В пятидесяти метрах от нас скиттеры затормозили и резко зарылись в воду, сразу сделавшись неуклюжими. Но публика смотрела только на девушек. Они бросили буксировочные фалы и парили над рекой, как ангелы на фоне широкой полосы неба, обрамленной по обеим сторонам крутыми склонами и густым лесом.

Рядом со мной кто-то фыркнул. Кажется, Стренг.

Все эти девушки были необыкновенно похожи друг на друга: одинаково красивые, с вьющимися золотыми волосами, маленькими улыбающимися ротиками и, готов поклясться, одинаковыми ямочками на щеках и подбородке. Они пролетали перед нами — такие ангельски невинные, что у меня перехватило дыхание.

А потом…

Потом они пробежали пальчиками по телу, сбросили накидки и остались нагишом. Шеренга развернулась над водой и полетела к нам — девять обнаженных девушек с золотыми крыльями; сплошные груди, пышные бедра и золотые волосы.

И у каждой на животе была нарисована большая ярко-красная буква.

Из этих букв складывалась надпись —

Р-И-В-Е-Р-С-А-Й-Д.

Толпа попила в экстазе.

Потом девушки сделали еще один вираж прямо у нас над головами, так низко, что был слышен шелест их летной амуниции, снова пролетели над рекой и мягко опустились на воду стайкой золотистых лебедей. Они вышли на противоположный берег в двухстах метрах выше по течению — там, где русло сужается и его пересекает автодорожный мост.

— Ну, Морт, просто блеск, — сказал я Баркеру, не отрывая глаз от девушек.

Они сбросили крылья, и тут же появилась целая команда мужчин, которые накинули на девушек плащи и проводили их в фургон. Большой фургон с надписью на борту; мне это напомнило бродячий цирк, который я когда-то видел на Земле. Я поднял бинокль и прочитал слова:

«ХЕДЕРИНГТОН ЭНТЕРПРАЙЗЕС».

— Где ты достал таких? — поинтересовался я.

— Да так, в одном агентстве.

— Они придут сегодня вечером на танцы?

Морт неловко переступил с ноги на ногу.

— Э-э, нет. Им это запрещено. После выступления их сразу увезут назад, в Премьер-сити.

Имя Хедерингтона и зрелище того, как девушек загоняют в машину, несколько омрачили для меня этот день.

— Как цирковых животных, а, Морт? — спросил я.

Он моргнул, ничего не ответил и повернулся, чтобы принять поздравления — впрочем, не только поздравления — от членов комитета регаты.

Пол Блейк попросил меня проверить его скиттер. Я опустился на колени на краю причала и принялся шарить в смотровом люке, где располагается немудреный двигатель катера. Сразу обнаружилось, что поврежден кабель, идущий от термостатического регулятора к миниатюрному реактору.

— Такое впечатление, — пожаловался Пол, — что при максимальной мощности пропадает подъемная тяга.

Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу; ему предстояло участвовать в заездах. Вода вокруг нас пенилась от суматохи — скиттеры готовились к соревнованиям.

— Признавайся, трогал кабель?

Пол отвел глаза. В этот момент рядом с моим лицом появились две большие ноги в дорогих брюках. Я поднял глаза, и мой взгляд уперся в массивную челюсть Эзры Блейка, отца Пола.

— Я заплатил хорошие деньги за эту посудину, Монкриф, — заявил он нарочито громко, — и ты дал мне гарантию на год. Но чертов катер не вылезает из твоей ремонтной мастерской со дня покупки.

— Тише, папа, тише, — пробормотал Пол.

— Слушай, Пол, этот парень называет себя судостроителем. Два года назад он приехал сюда с голой задницей, а теперь разбогател — и все за наш счет. Так что пусть делает все как следует. Что скажешь, Монкриф?

На нас оглядывались. Вечно я нарываюсь на таких типов, как Блейк, и каждый раз — на глазах у публики. Было время, когда я, возможно, отступил бы, но за два последних года я завоевал какое-никакое положение в обществе — не думайте, что это так просто среди неотесанных колонистов на недавно освоенной планете — и не собирался сносить оскорбления какого-то Блейка.

— Катер теряет подъемную тягу, потому что твой сын, Блейк, трогал регулировку микрореактора, — объявил я во всеуслышание. — Я всегда предупреждаю клиентов, чтобы они не лазили в моторный отсек, но он решил проигнорировать предупреждение. Объясняю ему еще раз, в твоем присутствии. Если Пол попытается извлечь мощность сверх расчетной, форсируя двигатель, он запросто может убить себя и всех, кто окажется в радиусе взрыва… Вот что я сделаю, — предложил я, сбавив тон. — Сейчас все починю, поставлю бесплатно новый кабель. А ты, Пол, приходи завтра в мастерскую, и я покажу тебе, что действительно можно сделать для увеличения скорости. Идет?

— Спасибо, — сказал Пол.

Его отец гордо удалился на поиски другой жертвы, а Пол остался, чтобы помочь мне подсоединить новый кабель. Он — высокий симпатичный парень и имеет подход к девушкам; в его присутствии я всегда вспоминаю о возможностях, которые упустил, будучи в его возрасте. Вот Пол, наверно, ничего не упускает, и правильно делает…

Как странно, что поселок, в котором я ожидал найти авантюристов и первопроходцев, за три поколения успел погрязнуть в провинциальных предрассудках.

— Отвратительно! — Как бы в подтверждение своих мыслей я услышал низкий женский голос и, подняв глаза, увидел его обладательницу — члена Комитета поселка, риверсайдскую гранд-даму миссис Эрншоу, решившую прочитать Мортимору Баркеру нотацию. — Не думала, что настанет день, когда наш поселок ради привлечения туристов сочтет необходимым демонстрировать голых шлюх. Это не только деградация поселка, это унижение для самих девушек! Я чувствую себя оскорбленной как женщина!

Но не такой человек Баркер, чтобы отсиживаться в окопах.

— Не говорите мне о деградации, Бернардина, — прогремел он. — Вот когда увидите Новый Китай, где люди впрягаются в плуг, как быки, потому что их религия запрещает машины, тогда можете поговорить со мной о деградации. Побывав на Утопии, где женщин клонируют и разводят для услаждения, причем услаждения не только людей, но и инопланетян, вы, может, поймете, что такое сексуальная эксплуатация. А до тех пор… — Он махнул своей лапищей, повернулся и покинул бормочущую что-то миссис Эрншоу, бросив напоследок:…не говорите мне о деградации!

Вскоре комитет регаты вновь собрался в полном составе на импровизированной платформе в ожидании первого старта. Кроме меня, здесь стояли все еще кипящая миссис Эрншоу, морской биолог Марк Суиндон со своей женой Джейн, Эзра Блейк и его преподобие Энрико Бателли.

— Энрико, — сказал я, — как вы оцениваете в настоящий момент работу нашего спеца по рекламе?

Он задумчиво наблюдал, как под водой выпустили разноцветные воздушные шары и как они раздулись, всплыв на поверхность, и взлетели в воздух.

— Я бы сказал, очень хорошо, — ответил он.

Я продолжал давить.

— Эти девушки меня просто потрясли. Я сперва решил, что они изображают ангелов, но потом…

Его преподобие ухмыльнулся.

— Случалось, меня критиковали за то, что я отказывался определенно ответить на вопрос, верю ли я в Бога, каким его представляли себе спрашивающие. Но тебе я, по крайней мере, совершенно однозначно могу заявить: черта с два я верю в ангелов. Я видел девять прелестных аппетитных девушек, и это зрелище мне понравилось. Не вижу в нем ничего дурного.

— Поддерживаю тебя, Энрико, — кивнул Марк Суиндон.

Но Джейн Суиндон не согласилась с ним, хотя сказала совсем не то, что мы ожидали. Она вообще женщина непредсказуемая: маленькая и упрямая, и вдобавок симпатичная и веселая. Риверсайд был бы намного лучше, живи в нем побольше таких людей, как Джейн и ее муж.

— Они меня напугали, — произнесла она. — Я так и думала, что Марк придет от них в восхищение — он всегда был лоботрясом с порочными мыслями. Но мне не понравилось, что они такие одинаковые — даже как-то жутковато.

Я почувствовал смутное беспокойство. Что там такое рассказывал Баркер про Утопию? Там клонируют женщин?

Но тут в толпе раздались удивленные возгласы, и началось такое, что я забыл обо всем. В самый неподходящий момент, когда скиттеры уже собрались на старте, из узкой заводи чуть выше по течению выплыло большое разукрашенное судно. Оно никак не могло быть одним из исторических риверсайдских кораблей, восстановленных Потомками пионеров, потому что их стоянка была ниже. Нет, по реке плыл самозванец.

— Уберите это проклятое корыто! — взревела миссис Эрншоу.

Ветер дул по течению, и странное судно дрейфовало; оно лениво поворачивалось на фарватере, и над ним полоскались многочисленные флаги и султанчики. Команда, похоже, отсутствовала.

— Да это же одна из моих барж! — удивленно воскликнул Суиндон.

На тупом носу баржи была установлена самодельная мачта, и еще одна — на корме. Между ними висел длинный транспарант:

«РУКИ ПРОЧЬ ОТ АРКАДИИ»

— Это эти… черт, как их… Свободолюбивые граждане! — бросил кто-то.

Баржа, вращаясь, плыла между скиттерами.

«УБИРАЙСЯ ДОМОЙ, ХЕДЕРИНГТОН!» 

— требовала надпись на обратной стороне транспаранта. Несколько скиттеров окружили баржу и начали было толкать ее вверх по течению, но тут внутри судна что-то взорвалось, дымящиеся борта упали в стороны, и скиттеры бросились врассыпную. В центре баржи вспыхнул большой костер. Пламя побежало по днищу, и через несколько секунд запылало все судно.

Над костром висело чучело — грузная, похожая на жабу фигура в инвалидном кресле. Кресло покачнулось, фигура выскользнула — и ее поглотило пламя.

В толпе засмеялись…

Прозвучал громкий выстрел, его встретили традиционными радостными криками, и первый заезд стартовал.

С шипением и ревом шестерка скиттеров понеслась на пенных подушках вниз по Дельте. На приличной скорости они достигли излучины, и там пять из них широким виражом пошли по протоке под деревьями, а шестой преподнес сюрприз — срезал угол, проехав по влажному илу, обнажившемуся из-за отлива. Он мгновенно скрылся в туче коричневых брызг, но в последний момент — перед тем как гонщики скрылись за поворотом, — все увидели, что этот скиттер немного вырвался вперед.

Кто-то тронул меня за руку, и я, оглянувшись, увидел Ральфа Стренга, нашего доктора.

Стренг принадлежал к тому типу людей, которые верховодят в любом обществе и в любом комитете становятся председателями. Среднего роста, с атлетической фигурой, с пышной гривой серебристо-серых волос и обветренным лицом, он имел вид внушительный и даже слегка устрашающий. Таких людей не перебивают на полуслове.

Какая-то женщина — но не его жена — держалась за его руку. Не обращая на нее внимания, Стренг оценивающе смотрел на меня своими голубыми глазами.

— Ты видел, как молодой Блейк срезал угол?

— Да. До определенного предела это неопасно, — ответил я. — Перегретого пара хватает, чтобы пронестись на скорости метров десять. Затем, вернувшись на воду, он может восполнить запас пара. Конечно, в водозабор попадает немного ила — но на воде жучок себя прочистит.

— Значит, ты рекомендуешь проехать по отмели?

Стренг поставил меня в затруднительное положение — он стартовал в следующем заезде.

— Ну… Есть риск… Необходимо развить достаточную скорость.

— Черт возьми, Монкриф. Ну что вы все вечно размазываете сопли из-за риска? Я не стал бы участвовать в гонках, если бы это не было рискованно.

Через несколько минут скиттеры показались вновь, красно-белый жучок Пола Блейка явно лидировал. Он снова проскочил над отмелью и пересек финишную черту на несколько секунд раньше преследователей Под приветственный визг стайки юных девушек он описал широкую дугу напротив причала, привязал катер к плавучим мосткам, выбрался из него и пошел к платформе, сияя счастливой улыбкой на мокром от брызг лице. Отец встретил его поздравлениями, забыв на время инцидент с регулятором.

Теперь рядом со мной оказалась Джейн Суиндон.

— Ну как, весело? — спросил я.

— Да, в общем…

Она смотрела на Пола Блейка — тот снял шлем и разговаривал с какой-то девушкой.

Эзра Блейк обсуждал гонку с Кли-о-По — живущим в нашем поселке инопланетянином. Теперь-то я привык к виду Кли, разгуливающего по здешним местам как ни в чем не бывало, но первое время после моего приезда о Риверсайд он меня порядком шокировал. Причем, как ни странно, больше всего меня смущало, что он носил одежду. Будь Кли голым, я бы воспринимал его примерно так же, как мохнатика или обезьяну. Но вид ткани на шкуре пресмыкающегося производил впечатление какого-то маскарада, розыгрыша вроде шимпанзе за столом. Я никак не мог научиться воспринимать его всерьез и понял тогда, насколько естественными были расовые предрассудки на Земле в старые недобрые времена. Антиобщественными, не имеющими оправданий ни в какой этической системе — но естественными.

— Похоже, тебе не очень-то нравится регата, — сказал я Джейн.

Ее взгляд скользил по скиттерам, привязанным к понтону; гонщики проверяли их перед следующим заездом. Стренг свободно развалился в своем зеленом жучке. Грива серебряных волос колыхалась на ветру.

— Может быть, я старею, Кев, — отвечала Джейн, наша соблазнительная шатеночка. — А может быть, меня напугал мортовский трюк с ангелами — я словно увидела привидение. Но я абсолютно не понимаю, в чем тут соль. Парни стараются победить друг друга — поэтому они забрались в скиттеры. Но мы-то зачем смотрим?

— Господи, это же возбуждает!

— Да. Ибо не исключено, что кто-нибудь погибнет. Девяносто процентов публики смотрит только из-за этого.

— Ну что ты, это же просто представление. Вроде исполнения народных танцев.

Я показал на огороженную веревками площадку между причалом и рыбным складом. Там под скрипку Вернона Трепла, топая ногами и размахивая носовыми платками, усердно прыгали Потомки пионеров.

— Ты же видишь, что на них никто не смотрит, — бросила Джейн все так же холодно.

Я огляделся. Справа и слева от нашего возвышения гудела в ожидании старта толпа. Позади, за складом, виднелся опустевший поселок и дорога, которая поднималась по крутому склону между жилыми куполами к прямоугольным строениям «Клуба» и Морской Опытной Станции Марка Суиндона, стоявшим уже вплотную к лесистой вершине хребта. Действительно, все шестьсот риверсайдцев — и столько же приезжих — были поглощены событиями на воде.

Я все же надеялся, что это объяснялось не одним только ожиданием чьей-нибудь гибели.

— А ты не думаешь, Джейн, что они наслаждаются, потому что отождествляют себя с гонщиками?

— А ты не замечаешь их отчаянного настроения? Мол, все равно все катится к черту и ничего уже сделать нельзя? Тебе не кажется, что на этих гонках преобладает не спортивный азарт, а… а какой-то болезненный ажиотаж? Только честно, Кев.

— Это из-за Пола. Он немножко сумасшедший. Настроен на победу. Как и Ральф Стренг…

Я вздрогнул, когда стартовый пистолет выплюнул столб дыма и очередная группа соперников помчалась вниз по Дельте в облаках брызг и конденсирующегося пара…

 

2

За причалом, где трава сменялась зарослями терновых деревьев и липучек, в стороне от всех стоял незнакомец в темном плаще, не похожий на туриста. На шее у него висел бинокль, но он держал руки в карманах с тех самых пор, как я его заметил. Обладатель резкого профиля со впалыми щеками, крючковатым носом и редкими белыми волосами, он походил на голодного облезлого орла. Я решил, что ему — около пятидесяти пяти.

Незнакомец снова привлек мое внимание, когда стартовал второй заезд. Тут он все-таки поднял бинокль и проследил за жучками до самой излучины. В общем-то, все зрители делали то же самое, но меня поразило, с каким пристальным интересом — я бы даже сказал, как самозабвенно — это делал неизвестный. Как ястреб, высматривающий добычу.

Когда скиттеры исчезли, послышался обычный гул комментариев.

— Стренг не стал перескакивать через отмель, — заметил Марк Суиндон.

— Когда понадобится — проскочит, — ответила Джейн.

Через несколько минут катера вернулись, и Стренг лидировал; он опять объехал бурый выступ отмели, затем пронесся по прямой и пришел первым с отрывом.

Гонки продолжались, и возбуждение явственно нарастало по мере того, как заканчивались предварительные заезды и приближалось главное зрелище финал. Я увидел, что операторы телегазеты, потушив свои стимулирующие сигареты, включили камеры, и, как ребенок, не устоял перед искушением вытащил из кармана миниатюрный приемник и полюбовался собственной персоной в окружении людей с важными лицами.

И мне подумалось: а что, если в Премьер-сити эту передачу смотрят эмиссары «Хедерингтон Организейшн»? Может быть, они заметят меня и узнают завтра, когда меня им представят? Впрочем, какого черта я придаю такое значение появлению своей физиономии на этом экранчике?

— Мелочное честолюбие часто указывает на прошлые неудачи. Крупные неудачи, — изрек чей-то самоуверенный голос.

Я обернулся и увидел темноволосого парня, разговаривающего с серьезной девицей в очках.

— Однажды я видел плакат, — продолжал он. — Там было написано: «При пожаре снять огнетушитель с кронштейна, перевернуть и, держась на достаточном расстоянии от огня, направить струю на нижнюю часть пламени. Если пожар слишком большой…» Дальше было стерто, и кто-то приписал: «Пойти устроить пожар поменьше».

Девица засмеялась.

— Ты прав, Фил. Я бы тоже не решилась гонять на этих идиотских жучках.

— Да нет, — возразил парень, — это вовсе не опасно.

Шесть скиттеров уже выстроились на линии старта, урча вспомогательными насосами, поддерживающими водозабор на холостом ходу, пока не заработали водометные двигатели. Я узнал Пола Блейка, Билла Йонга. Эл Сун подал свой жучок вперед, выравнивая шеренгу, и кому-то помахал. Стренг, слегка развалясь, смотрел на дуло стартового пистолета; он, наверно, рассчитал, что выиграет сколько-то десятых, если стартует не по звуку, а по вспышке. Неожиданно попавший в финал Чукалек, повар «Клуба», нервно ерзал. Замыкала строй Алисия Дежарден — она склонила свою темноволосую голову, то ли проверяя приборы, то ли молясь.

Обычно именно в такие моменты, когда все готово и ждут сигнала, идиот, распоряжающийся пистолетом, начинает тянуть. Этот старт не стал исключением. Целую вечность ничего не происходило. Затем последовало торопливое совещание, пререкания и облачко дыма из запального отверстия на боку пистолета.

Прогремел выстрел.

Скиттеры тотчас поднялись и понеслись вперед, оставляя за кормой тучи брызг и пара. Они быстро набрали скорость; водители отключили подсос, и шум уменьшился. Тихо, как привидения, жучки заскользили вниз по Дельте.

Пол Блейк снова проскочил по отмели и вырвался вперед; его катер скрылся за излучиной, оставив на темной воде две серебристые дуги.

Похожий на ястреба таинственный незнакомец подошел к операторам и о чем-то с ними заговорил; слов я не слышал, но видел, как они кивали. Пока мы ждали возвращения скиттеров, любопытные объективы шарили по толпе. Из рук в руки переходили ставки. Мимо, задумчиво нагнув голову, прошествовал Мортимор Баркер; его жирный подбородок свисал на воротник.

Металлический голос проскрежетал:

— Ведет по-прежнему Блейк. Его догоняет Стренг. Группа проходит Якорную Заводь, Дежарден идет последней…

Какой-то человек держал в руке переговорное устройство; наверное, они поставили наблюдателя на дороге, идущей вдоль хребта, чтобы он контролировал нижний отрезок Дельты. Трасса превышала пятнадцать километров: катера проходили между двумя высокими скалами в устье и брали курс на точку разворота, которая находилась еще дальше — у рыбных загонов Марка Суиндона. Гонщики должны были обернуться минут за десять.

Позади нас скрипка Трейла играла нескончаемую джигу; под эту мелодию упорно прыгали Пионеры, зациклившиеся на идее нести культуру в массы. Миссис Эрншоу, забыв о бесстыдной эксплуатации Баркером женского тела на церемонии открытия, быстро прошла мимо меня и перехватила агента на подходе к камерам. Я услышал, как она убеждала его подробно осветить выставку прикладного искусства Потомков пионеров.

Текли минуты, напряжение нарастало. Стало тихо. Все прислушивались, не приближаются ли скиттеры, и на любого заговорившего тут же шикали, чтоб не мешал.

Переговорное устройство проскрежетало:

— Блейк и Стренг… Блейк и Стренг…

Эзра Блейк стоял с застывшим лицом. Джейн Суиндон кусала губу; они с мужем смотрели на излучину.

И вот катера вынырнули из-за поворота.

Два жучка заметно оторвались от остальных. Они мчались голова в голову под нависающими деревьями, поднимая фонтаны брызг. Оба, похоже, направлялись прямиком к отмели. Остальные скиттеры шли тесной группой метрах в пятнадцати позади.

Кто-то бормотал:

— Спокойно, парень… Спокойно…

Толпа дружно взревела. Нарастающий рев рассыпался на отдельные возгласы и возбужденный смех; платформа содрогнулась, когда люди навалились на перила и вытянули шеи, стремясь увидеть как можно больше.

Лидеры достигли отмели.

На отставших никто не смотрел. Глаза всех были прикованы к двум мчащимся скиттерам с водителями-людьми, которых вела несгибаемая воля к победе…

Толпа ахнула.

Какая-то женщина вдруг ахнула; какой-то мужчина прохрипел: «Господи…»

На реке, возле отмели, происходило нечто странное. Один из жучков, похоже, замешкался. Второй прочертил плавную дугу и пошел параллельно илистому выступу. Первый жучок влетел на отмель, подняв фонтан черных брызг, подпрыгнул, упал и зарылся носом в ил.

Из катера вылетела маленькая фигурка с болтающимися, как у куклы, конечностями и с всплеском врезалась в воду.

Второй скиттер полностью обогнул отмель, пересек, не сбавляя скорости, стихающие волны и понесся по гладкой воде к нам, к финишной черте. Стояла тишина. Рядом со мной заплакала девушка.

Один из скиттеров остановился у отмели. Пилот, свесившись вытащил из воды безжизненное тело.

Мимо платформы промчался победитель; в течение нескольких секунд финишировали второй, третий и четвертый жучки. Пятый далеко отстал, но именно к нему были прикованы все взгляды. Позади на отмели лежал опрокинутый катер — беспомощный, как перевернутая черепаха.

Наконец к понтону плавно подрулила Алисия Дежарден; с тупого носа ее скиттера свешивалось тело Пола Блейка. Протянулись руки, подняли раненого на берег, уложили на причал. К тому времени, когда я протиснулся к нему, рядом с Полом Блейком уже оказался Стренг. Он поднялся с колен, вытер мокрые руки о толстый свитер.

— Скоро очнется, — бросил он. — Немного оглушило, только и всего.

Сквозь лес ног я увидел, как Пол сел и ошеломленно покрутил головой.

Из толпы вырвался Эзра Блейк.

— Негодяй! — заорал он, хватая Стренга за руку. — Мерзкий негодяй! Ведь ты же мог его убить! Ты врач или сволочь последняя?

Массивное лицо Эзры побелело, толстые губы яростно выплевывали слова.

Стренг высвободился.

— Я — врач, если это вас действительно интересует, — спокойно сказал он. — А теперь главное: ваш сын в порядке. Вы ничего не добьетесь своими идиотскими выпадами.

Эзра Блейк лишился дара речи. Его жирные пальцы задрожали; он беззвучно шевелил ртом. По идее, нам следовало вмешаться, успокоить его и увести Стренга, но никто этого не сделал. По-моему, мы все ощутили благоговение перед столь сильным гневом.

— Ты… — начал наконец Эзра. — Ты знал, что он собирался проскочить через отмель, и ты… ты срезал ему нос. — Он беспомощно посмотрел на нас, его гнев обратился в слезы, решимость ослабла. Старик почувствовал, что все бесполезно, да и Пол, слава Богу, остался цел. — Ты вынудил… вынудил его затормозить, и из-за этого…

Пол пришел в себя, закашлялся, поднялся и, нетвердой походкой добравшись до отца, взял его за руку.

— Да ладно, па… Хватит об этом. Все по правилам. — Затем, как полагается в таких случаях, добавил: — Я еще доберусь до этого мерзавца.

Глядя на него, отец лишь открывал и закрывал рот.

— Попробуй, Пол, я не возражаю, — ответил Стренг, повернулся и пошел к платформе.

Возле ступенек маячил мрачный как туча Мортимор Баркер.

— За все годы, что я в силу своей профессии наблюдаю разнообразные экземпляры животного, именуемого человеком, я, наверно, еще ни разу не встречал до такой степени…

— Слушай, пропусти меня. Побереги свои речи для большей аудитории.

Стренг протиснулся мимо рекламного агента и поднялся по ступенькам.

— Клянусь Богом, я так и сделаю! — закричал Баркер, бросаясь вслед за ним.

Последовало массовое восхождение на платформу, где обнаружилась совершенно растерянная — зрелище небывалое — миссис Эрншоу с призом в виде миниатюрной копии скиттера в руках.

— Вручать буду я! — проревел Баркер, отбирая у нее приз. — Клянусь Богом, я сейчас представлю этого мерзавца!

Он сделал повелительный жест, и к нему повернулись телеобъективы, а сверху надвинулся похожий на виселицу шест с микрофоном.

Ральф Стренг встал перед Баркером, спокойно улыбаясь.

— Дамы и господа… — начал Морт.

Я не репортер, но не только репортеры начинают быстро соображать в острой ситуации. Я спросил себя: с чего это Баркер так разъелся на Стренга? Вопрос непростой. Морг не особо высокого мнения о Блейках — и об отце, и о сыне. Отец — высокомерный богач, сын — самовлюбленный повеса… Но большая часть толпы ничего о них не знала. Зато всякая толпа обожает получить мишень для нападок, козла отпущения — в толпе человеку кажется, что он анонимен, незаметен и потому лично ему ничто не грозит. И Баркер с его мгновенным нюхом на массовые настроения поспешил занять выгодную позицию моралиста…

Любопытную фигуру представлял сейчас и Ральф Стренг, улыбающийся в лицо Баркеру. Тот обрушил на Стренга весь свой сарказм, но доктор смотрел на оратора со спокойным интересом, и я не понимал, какими логическими доводами он собирается разбить Баркера…

Стренг, казалось, излучал ауру силы. Ни доброй, ни злой — просто животной силы. Из-за его спокойствия слова Баркера начинали казаться запальчивыми, несерьезными и дико несправедливыми…

Баркер замолчал.

Один из телегазетчиков жестами показал, что камеры отключены. Появившийся возле операторов незнакомец с ястребиным носом поманил Баркера к себе. Агент пожал плечами и с достоинством прошествовал к нему по платформе. Завязался приглушенный спор. Незнакомец предъявил какую-то карточку; потом сказал несколько слов, подчеркнув их взмахом кулака. Баркер кивнул. Улыбнулся. Вернулся на середину платформы, оглянулся на заработавшие вновь камеры и вручил приз Стренгу.

— Поздравляю, Ральф, — сказал он совершенно нормальным голосом. Прекрасный проход трассы, мастерская победа…

Морт произнес стандартную краткую поздравительную речь, разве что слегка с иронией.

Стренг ответил в том же духе, Баркер спровоцировал толпу на умеренные аплодисменты.

Затем Баркер схватил за руку Алисию Дежарден и вытащил ее вперед.

— А вот настоящий герой регаты! — прокричал он.

Я заметил, что человек с ястребиным лицом раздраженно нахмурился и повел плечом, но потом улыбнулся и кивнул оператору. Камеры продолжали работать.

Баркер с присущим ему напором принялся раскручивать новый сюжет.

— Эта красивая девушка — единственная представительница прекрасного пола в гонках, но, помяните мое слово, ее блестящий результат служит залогом того, что в будущем мы увидим на риверсайдской регате гораздо больше милых дам. Да, джентльмены, мы, мужчины, слишком долго гнули свою линию! Но это не главное. Суть в том, что именно Алисию мы должны благодарить сегодня за предотвращение ужасной трагедии. После того, как все мужчины в заезде промчались мимо раненого товарища, она пожертвовала своим шансом на успех и славу. Продемонстрировав отвагу и стойкость, которые вполне могут послужить примером другим участникам состязания, голыми руками она спасла юного Пола Блейка из водяной могилы…

— Бог ты мой! — услышал я чей-то стон.

Обернувшись, я увидел миссис Эрншоу, которая, к моему изумлению, с улыбкой подмигнула мне.

Баркер умудрился извлечь откуда-то Пола Блейка, и теперь, как пастор на свадьбе, стоял над ним и Алисией, извергая, к очевидной неловкости Пола, поток банальностей. Не очень-то приятно оказаться в роли человека, обязанного кому-то жизнью.

— Дорогая Алисия. Скажи несколько слов нашей восхищенной аудитории, наконец закончил Морт.

Она послушно шагнула к микрофону. Все увидели высокую девушку с темными волосами и приятным, хотя и слегка лошадиным лицом. Она сглотнула и улыбнулась, продемонстрировав все зубы.

— Я некрасивая, — неожиданно начала Алисия. — И у нас есть правило: останавливается тот, кто идет последним. И не нужно никакой смелости, чтобы перегнуться через борт и втащить кого-нибудь на палубу. Нужна сила, но я сильная. И мне вовсе не хочется, чтобы в гонках начали участвовать другие женщины. Мне нравится, что я единственная. В общем, спасибо.

Толпа покатывалась со смеху. Джейн Суиндон посмотрела на меня, улыбаясь.

— Ой, не могу! — простонал я ей на ухо. — Здорово она врезала! Я от нее без ума! Какая сила, какая честность. И какая прическа, фигура! А ум? Джейн, она просто класс!

— Тогда… — Джейн перестала улыбаться. — Тогда почему бы тебе не пригласить ее куда-нибудь? Кев, ты можешь потанцевать с ней в «Клубе» сегодня вечером.

Джейн восприняла все на полном серьезе.

— Ну, Джейн, не могу же я на глазах у всех танцевать с девицей, похожей на ученую гнедую кобылу!

Она чуть не прыснула, но вовремя нахмурилась и о чем-то задумалась.

— Эх, и подлец же ты, Кевин, — наконец сказала она.

Многие туристы разъехались, но «Клуб» все равно оказался битком набит, да еще и окружен толпой тех, кто не попал в него, вместе с детишками, пьющими шипучку. Вечер был теплый; со стаканом пива в руке я стоял у желтой бетонной стены посреди шума и смеха. Рядом через окна передавали стаканы тем, кто не смог проникнуть внутрь… Если не считать сомнительной победы Стренга в гонке скиттеров, регата удалась, тем более что все остальное прошло благополучно.

А вот и сам Стренг неожиданно вырос рядом; около него образовались его преподобие Бателли и Том Минти, довольно невоспитанный юнец, входивший, как ни странно, в Комитет поселка.

— Но, Ральф, — говорил Бателли, — наверняка ты сказал не все.

Стренг улыбался. У него над головой проплыл «воздушный змей»; светящаяся паутина развевалась в сумерках, как вуаль. Паучок снизился и сел на его плечо. Стренг бросил взгляд по сторонам, поднял руку и раздавил «змея» двумя пальцами; потом стряхнул паутину.

— Я думал о том, чтобы победить, — ответил он, — и все. В гонках участвуют только для этого. Я знал, что Пол Блейк собирается снова перескочить через отмель, а он видел, что я иду рядом. Он знал меня, значит, понимал, что рискует. Пол пошел на риск и проиграл.

Том Минти кашлянул.

— Вас, доктор, наверно, никогда не называли слабаком.

— И у тебя даже в мыслях не было остановиться, чтобы вытащить Пола из воды? — спросил Бателли.

— Человек — общественное животное. Инстинкт сохранения вида говорил мне, что надо остановиться. Разум, отличающий меня от животных, говорил, что если я остановлюсь, то проиграю заезд. Разум также говорил мне, что если я не сделаю этого, то стану непопулярным. Он, однако, напомнил мне, что остановиться обязан замыкающий — следовательно, Блейку не грозила опасность утонуть. Остановившись, я бы выиграл всего лишь скупую похвалу толпы. Победы я жажду больше. Так что я выиграл.

— В такой формулировке это звучит довольно убедительно, — неуверенно сказал Минти.

— Я рад, что ты со мной согласен. Том, — заявил Стренг, но мы знали, что он лжет.

Ни мнение Тома Минти, ни вообще чье бы ты ни было мнение для Ральфа Стренга ничего не значило. У него начисто отсутствовала мораль, он не знал сомнений и руководствовался только эгоистическими побуждениями.

На тот случай, если показалось, будто я презираю Ральфа Стренга, позвольте заявить, что я считал его самым умным человеком в Риверсайде и, уж конечно, самым честным. За последний год я выпил немало скотча в его маленьком аккуратном домике недалеко от Опытной Станции. Я задавал вопросы, пытаясь выяснить, что им движет; Ральф отшучивался или бросал нечто шокирующее, а его жена, сидя в кресле напротив, вежливо улыбалась.

У него была любимая присказка, очень характерная для всей его философии.

— Все мы аморальны, — говорил он с усмешкой, — но я один это признаю.

Вот таков был Ральф Стренг. Он улыбнулся нам и удалился — спокойный, уверенный в себе. Толпа автоматически, будто он внушил ей мысль на расстоянии, расступилась, чтобы пропустить его.

Рядом появился Марк Суиндон; проводив взглядом удаляющегося Стренга, он повернулся к нам.

— А ведь ему снова все сошло с рук.

— Ральфу всегда все сходит с рук, — негромко заметил Бателли.

— Как сказать, — возразил Суиндон мрачно. — Людям не разрешается быть непредсказуемыми — особенно в маленьком поселке. Я знаю…

Два года назад, в разгар Передающего Эффекта, когда половина Аркадии сошла с ума, риверсайдцы охотились на профессора Суиндона, как на зверя… Его спасло только везение и двое незаурядных людей — Том Минти и миссис Эрншоу.

— Кев, насчет завтрашней встречи с «Хедерингтон Организейшн»… продолжил Суиндон. — Тебе не нужно напоминать, как это важно для поселка. Я не сомневаюсь, что ты постараешься добиться наилучшего из возможных соглашений — но при любом исходе тебя по возвращении встретят не слишком приветливо. Эх… Желаю удачи.

Это прозвучало довольно мрачно. Я обвел взглядом гуляющих. Около устроенной прямо на улице шашлычной работал Чукалек; колонисты подшучивали над ним, а он с отсутствующим видом переворачивал опытной рукой кусочки мяса.

Неподалеку, тряся жирными щеками, хохотал Эзра Блейк, которому что-то сказал Джед Спарк. Джед и сам смеялся, разинув слюнявый беззубый рот с отвисшей губой. Из «Клуба» послышался звон разбитого стекла и крик.

Чиль Каа ругался с каким-то туристом из-за куска мяса; его круглая физиономия побагровела от злости. Турист что-то прокричал в ответ, сжимая кулаки; Чукалек рассеянно поглядывал на них, продолжая переворачивать стэйки своим сверкающим ножом.

На душе у меня стало как-то тревожно…

 

3

После вчерашних возлияний я спал крепко, но, проснувшись, вздрогнул, как от прикосновения холодной руки. Я вспомнил, что сегодня мне предстоит торговаться от имени Риверсайда.

Сквозь занавески проникал солнечный свет; я выбрался из постели и обнаружил, что аркадийский скотч наказал меня за безмятежный сон пульсирующей головной болью.

Я сразу принял дозу «Иммунола» из своего нелегального запаса, после чего по телу и под черепной коробкой быстро распространилось эйфорическое тепло от действия этого аркадийского чудо-наркотика. Теперь я почувствовал, что в силах отдернуть занавески.

Было прекрасное утро. Я жил не в стандартном домике, из которых состоял поселок, а на верхнем этаже бывшего рыбного склада-морозильника у северного конца причала. Дело в том, что после успеха рыбных загонов Марка Суиндона имел место некоторый бум, и ниже по течению построили заготовительный цех. При этом со старого склада вывезли морозильное оборудование, а я очень удобно разместил здесь свою мастерскую, из которой выкатываю готовую продукцию прямо на причал. Ну и вообще, в то время когда я приехал в Риверсайд, жилья не хватало.

Теперь, правда, половина домиков в поселке стоят пустыми…

Я снова услышал стук, который меня разбудил. Рабочие разбирали платформу и прочие временные сооружения, построенные для регаты; снимали флагштоки, вытаскивали из воды понтоны.

Позже, одевшись и почти проснувшись, я осмотрел мастерскую. В моем маленьком бизнесе — три наемных работника, и за год мы делаем до тридцати скиттеров, которые я продаю по всей Аркадии. Вернее, пытаюсь продать. Последние шесть месяцев торговля шла неважно.

— Привет, Кевин!

Во дворе меня дожидался Пол Блейк. Он совершенно оправился после несчастного случая и рвался в бой. Я открыл капот почти готового скиттера и начал объяснять принцип работы двигателя, стараясь говорить доступно.

— Понимаешь, Пол, в основе всей лодки — микрореактор. Это старая модель, с тех времен, когда энергию превращали в пар, а пар вращал турбины. Неэкономичная система. Когда разработали двигатель на потоке электронов, эти маленькие реакторы стали распродавать по дешевке. Я купил целую партию.

По правде говоря, все было не так просто. Я практически разорился, закупив две сотни микрореакторов и доставив их на Аркадию. Я долго не мог выбраться из долгов и рассчитывал снова получить заем в банке в этом месяце, чтобы развязаться с некоторыми временными трудностями…

Блейк, конечно, ничего этого не знал.

— И вы сами изобрели скиттер, — произнес он благоговейно.

— Вообще-то это примерно тот же принцип, что у вездехода на воздушной подушке, только проще. — Я поднял капот. — Я выбросил турбинный блок и установил прямоточную систему охлаждения с расширительной камерой — это более или менее стандартная схема прямоточного воздушно-реактивного двигателя. И еще я добавил насос для поддержания тока воды на холостом ходу. Итак, происходит следующее. Вода под давлением поступает через заборник на носу, проходит вот по этой трубе, затем попадает в расширительную камеру, там соприкасается с горячими лопатками микрореактора и превращается в пар, резко расширяясь. Большая часть пара выбрасывается через трубу на корме, а остаток проходит через этот коллектор вниз и образует паровую подушку, на которой жучок скользит.

— Непонятно, — сказал Пол, — почему пар не конденсируется, соприкоснувшись с холодной водой Дельты, и вообще…

— Почему же, конденсируется — какая-то его часть. Но пар выбрасывается из сопел так быстро, что это ничего не меняет. В общем-то, для поддержания жучка на весу хватило бы, наверно, одной лишь реактивной тяги. Как-никак микрореактор разрабатывали для грузовиков и самолетов, так что удержать мелочь вроде скиттера ему вполне по силам, хотя КПД и снижается.

И я перешел к описанию маленьких хитростей, позволяющих выжать максимум скорости из стандартной модели без перегрева реактора. За несколько минут я рассказал о регулировке угла водозаборника, о положении сопла тяги относительно вертикальных сопел и о положении направляющих лопаток — все эти мелочи влияют на характеристики скиттера.

Пол любезно поблагодарил меня и собрался уходить, но неожиданно заинтересовался необычной конструкцией в эллинге.

— Это яхта… — объяснил я нехотя. Мое новое творение протянулось почти что от стены до стены. — Я проверяю на ней несколько новых идей.

Пол провел пальцем по корпусу, гладкую поверхность которого испещрили крошечные отверстия.

— Никогда не видел, чтобы в яхте было полно дыр, — произнес он недоверчиво и бросил взгляд на ярко-желтое название на черном корпусе: «ЛЕГКАЯ ЛЕДИ».

— Я спущу ее через две недели, — сказал я.

Пол отошел, нагнулся и посмотрел на мачту, лежавшую на подмостках. Со стены свешивался парус.

— Вам лучше знать, — бросил он неуверенно.

Время от времени со мной происходит одна и та же история — печальная и безнадежная. Это может случиться где угодно, на улице, в ресторане, но чаще всего — во время поездок, когда у меня появляется возможность предаться праздным мыслям и строить карточные домики, которые не рушатся, а просто постепенно тают после поездки. По-моему, такое случается со многими мужчинами. Эти переживания, возможно, поняла бы Джейн Суиндон, но большинство женщин о таком вообще не подозревают, а если подозревают или даже знают, то не показывают вида, как и я.

Итак, иногда в поездках передо мной вдруг появляется Самая Красивая Девушка На Свете.

Эти истории коротки, а потому печальны. Вот она сидит в нескольких рядах впереди меня. Лицо ее мелькнуло еще при посадке, и время от времени я вновь вижу его, когда она поворачивается к своему спутнику — весьма интересному мужчине. Она меня не видит и, скорее всего, не увидит никогда.

А я наблюдаю за ней с безнадежным восхищением, без всякого вожделения. Только изумляюсь, что она существует, и грущу, что мы никогда не встретимся — ведь я не какой-нибудь донжуан, способный завязать роман с любой. В общем, не свожу с нее глаз. Она ничего не замечает и в конце концов уходит. И тут выясняется, что она вовсе не спутница того парня. Она ехала одна. Какого черта я сразу не подошел к ней?..

В результате я остаюсь с горько-сладкими воспоминаниями и с образом, который постепенно бледнеет, но снова и снова возвращается ко мне — и так до новой поездки на монорельсе и новой встречи с другой Самой Красивой Девушкой На Свете…

Я гнал всю дорогу до Инчтауна, в последний момент вскочил в утренний поезд на Премьер-сити, и немилосердное ускорение, развиваемое линейным двигателем, вдавило меня в спинку кресла.

В этих вагончиках, при всей их скорости, надо признать, практически нет шума, если не считать негромкого свиста направляющего монорельса и тихого рокота компрессора, который на начальном этапе создает воздушную пленку.

А вскоре стих и этот шум, потому что при движении воздух сам всасывается через передние воздухозаборники.

Ускорение уменьшилось, и я смог наконец оторвать голову от спинки сиденья, чтобы осмотреться по сторонам. Я глянул в окно, но быстро отвел глаза: от созерцания ландшафта, проносящегося мимо со скоростью четыреста километров в час, мне стало дурно. Слышался приглушенный шум ветра, из громкоговорителей лилась тихая музыка; потом они внезапно затрещали и раздался металлический голос машиниста. Он пробормотал что-то неразборчивое и тут же вырубился. Вагон стал покачиваться несколько иначе.

Я вообразил, что машинист сказал: «Дамы и господа, нет повода для тревоги», — и сердце у меня забилось. Если машинист сообщает, что нет повода для тревоги, то в моих глазах он автоматически становится лжецом.

Но по проходу с улыбкой шла проводница с кофе, и все вроде было в порядке. Меня снова подвело воображение. Он просто объявлял расчетное время прибытия в Премьер-сити.

Потом какая-то девушка протянула руку за кофе, и мое сердце снова дало сбой.

Она, уж точно, была Самой Красивой Девушкой На Свете.

Лишь на мгновение мелькнул передо мной ее профиль, потом она снова откинулась на спинку сиденья, скрывшись за подголовником, но этого оказалось достаточно. Я разглядел светлые волосы до плеч, твердый круглый подбородок и большой рот. У нее были синие глаза и изящный носик. Наверно, это описание подходит к миллиону девушек. Невозможно передать словами ее красоту и впечатление, которое она на меня произвела.

Я откинулся в кресле, разглядывая ее прекрасный затылок и правую руку, покоившуюся на подлокотнике, и решил, что рука тоже дьявольски красива. Я начал фантазировать, кто она такая и почему оказалась в этом вагоне. В основном в поезде ехали представители поселков — невзрачные мужчины и женщины в строгих костюмах, делегированные на предстоящую конференцию.

Но мне было уже наплевать на конференцию. Если бы эта девушка встала, повернулась ко мне и спросила: «Не смогли бы вы на сегодня стать моим гидом?», я бы ответил: «С удовольствием». И черт с ним, с Риверсайдом…

Конечно, она тоже могла оказаться жительницей какого-нибудь поселка, но я почему-то так не думал.

Так я промечтал почти всю дорогу, пока меня не осенило посетить туалет в голове вагона, чтобы на обратном пути оказаться лицом к лицу с моей богиней. Но она даже не взглянула на меня, беседуя с каким-то прилизанным мерзавцем, сидевшим рядом с ней.

Мы приехали в Премьер-сити, и девушка затерялась в вокзальной толпе. Я еще несколько секунд следил за одним затылком, надеясь, что это ее; затем он тоже скрылся.

— Я обрисую сложившуюся на настоящий момент ситуацию, — начала высокая женщина, которую представили нам как Алтею Гант, вице-президента, и заведующую аркадийскими операциями «Хедерингтон Организейшн».

Мы сидели в большом конференц-зале парламента. Присутствовало десять министров и премьер, человек сорок представителей поселков и — за главным столом — сотрудники «Хедерингтон Организейшн». Комната была узкая и длинная; кто-то задернул занавески, и сквозь них иногда проникали солнечные лучи, в которых танцевали пылинки.

— Аркадия была колонизована немногим более ста тридцати лет назад, продолжила Алтея Гант. — Спонсором выступила… э… ныне покойная Всемирная эмиграционная комиссия.

При этих словах на лицах хедерингтоновцев появились снисходительные улыбки, и они с жалостью посмотрели на нас, как на обманутых дурачков.

— Как обычно, с правительственным проектом возникли непредвиденные проблемы. Аркадия имеет шесть лун, которые движутся по блуждающим орбитам, причем приблизительно равномерно распределяются на небе. Однако оказалось, что раз в пятьдесят два года на несколько недель луны группируются. Затем они снова расходятся по своим орбитам, но в течение этих недель имеют место высокие приливы и другие явления. Различные формы жизни на планете подчиняются общему циклу; в частности, так ведет себя планктон, у которого смена поколений происходит раз в пятьдесят два года. Планктон собирается в дельтах, а в качестве защитного механизма он использует необычное средство. — Здесь Алтея Гант заколебалась. — Подробности не вполне ясны, но, по-видимому, сгустки планктона, известные как Разумы, могут развивать в людях телепатические способности.

В этот момент со своего места поднялся худощавый человек.

— Строго говоря, это не так, — сказал он, осторожно подбирая слова.

— Не сочтите за труд объяснить, — произнесла Алтея Гант с суровой ноткой.

— Разумеется. Э-э… Я — Фрэнсис Лег, из Старой Гавани. Да… Разумы, как мы их назвали, могли передавать эмоции одного человека другому. Собственно, мы назвали это Передающим Эффектом. Этот Эффект чрезвычайно опасен. — Лег все время слегка улыбался, хотя в том, что он говорил, не было ничего смешного. Я решил, что он юрист. — Допустим, вы повстречали кого-то, кого недолюбливаете. Разум передаст ваши эмоции этому человеку, и он отреагирует, ответно возненавидев вас. После того как эмоция возвратится к вам, вы вернете ее вдвойне. Вскоре дело дойдет до драки. На поздних стадиях были отмечены случаи передачи зрительных образов и словесной информации, но наибольшая опасность заключалась в эмоциях — в Передающем Эффекте. Поразительно, как много заряженных ненавистью эмоций гуляет среди нас. Разумы усиливали их, если были в зоне досягаемости.

— Благодарю вас, мистер Лег. Итак, насколько я понимаю, это задело все прибрежные поселки — большую часть населения Аркадии. И, в конце концов, Разумы обрели такую власть над людьми, что многих заставили совершить самоубийство, войдя в кишащую чернугами воду…

Алтея Гант продолжала, напомнив о панике, охватившей правительство, когда отовсюду прибывали беженцы с рассказами о массах утонувших. Побережье оградили военными кордонами — прибрежные поселки, наверное, никогда не простят правительству, что оно бросило их на произвол судьбы, хотя непонятно, что можно было сделать еще…

— Однако, — добавила она, — нашлось средство против власти Разумов. Хотя предотвратить трагедию не удалось, оно все же прошло опробование. Это лекарство, известное как «Иммунол», получаемое из корня, растущего в некоторых юго-восточных районах. Оно вызывает состояние эйфории, эффективно заглушая Передающий Эффект и, как позже выяснилось, роковые приказы Разумов.

Вскочил наш премьер — невысокий человечек с испуганным лицом.

— Мне бы хотелось кое-что добавить по данному вопросу, — начал он.

— Конечно.

Алтея Гант села.

— «Иммунол», очевидно, полностью решает проблему Передающего Эффекта, которого в любом случае не будет еще пятьдесят лет. Я, к примеру, до этого не доживу.

— А что будет с нашими детьми? — выкрикнул кто-то. — Как с ними?

Премьер в замешательстве прикусил губу — вопрос задал житель побережья.

— Как вы все знаете, правительство собирается предоставить людям «Иммунол» при первых же признаках опасности.

— Тогда почему сейчас запрещено пользоваться «Иммунолом»?

Вопрос внес оживление. Было установлено, что лекарство не вызывало привыкания и вредных последствий — и вообще аркоровы и другие местные животные ели его всю жизнь. Однако, как только исчезла угроза со стороны Разумов, применение «Иммунола» запретили.

— Это лекарство не прошло испытания… Долг вашего правительства обезопасить здоровье людей от непродуманного употребления потенциально опасных неопробованных веществ… Могу вас заверить, что как только наши лаборатории тщательно проверят…

— Да хватит вам! — злобно выкрикнул тот же человек. — «Иммунол» запретили, потому что он доставляет удовольствие!

— Так называемые приятные эффекты этого малоизученного…

— И потому что он ослабляет контроль над поселками. Вы боитесь, что мы рассердимся и пошлем вас ко всем чертям! Вот почему правительство запретило «Иммунол»!

— Имеются отчетливые признаки корреляции между нелимитированным применением «Иммунола» и уровнем…

Это вскочил министр здравоохранения, но голос его потонул в возбужденном хоре вопросов и обвинений. Ему пришлось сесть.

Тем временем представители «Хедерингтон Организейшн» с легкой улыбкой наблюдали, как мы облегчаем их задачу.

— Местное самоуправление! — выкрикивал кто-то вновь и вновь.

Встреча, таким образом, превратилась в сражение между Всеаркадийским Советом и представителями поселков. Премьер выступил — и замолчал. Раздались более зычные голоса от правительства, но их тоже перекричали.

Наши основные опасения облек в слова представитель Инчтауна.

— Откуда, черт побери, нам знать, выдаст ли правительство лекарство через пятьдесят лет? — запальчиво спросил он. — Откуда нам знать, что это будет за правительство? Откуда нам знать, запасут ли они «Иммунол» на всех? В прошлый раз этого не сделали. Да, Господи, будто мы не знаем, что такое правительство! Они все оставят на последний момент, а потом свалят неурожай на плохую погоду!

Наконец Алтея Гант снова встала, и установилась относительная тишина.

— Я думаю. Организация знает о проблемах, с которыми столкнулась планета, — сказала она. — В свете продемонстрированного вами недоверия к правительству вовсе не удивительно, что за последние два года более тридцати процентов аркадян эмигрировали на другие планеты.

Тут поднялся настоящий ор…

Мой сосед повернулся ко мне и прокричал, чтобы я услышал его в этом шуме:

— Говорил же я им в Морском Поселке: проклятая планета умирает, а правительство ничего не делает! Тридцать процентов! А пишут, что нет причин для тревоги. И как, черт возьми, винить людей, если они не хотят оставаться, потому что их дети не смогут дожить здесь до старости? Я бы и сам к черту эмигрировал, если бы мог себе это позволить. В этом Секторе полно безопасных планет.

В том же духе высказывалось и все собрание — громко и долго, не давая министрам оспорить статистику Алтеи Гант.

Наконец все охрипли, и премьеру позволили говорить.

— Хорошо, — промямлил бледный и жалкий премьер, — вы высказали свои взгляды. Похоже, ни мои коллеги, ни я ничего не можем добавить, поэтому предлагаю перейти к голосованию. Правительство и «Хедерингтон Организейшн» выдвинули определенные предложения относительно будущего планеты. Если вы склонны рассмотреть их сейчас, поднимите руку…

Он торопливо сел и с этого момента фактически вышел в отставку.

— Я хочу сразу объяснить вам, — начала Алтея Гант, — что «Хедерингтон Организейшн» — концерн. Он управляет своими планетами как предприятиями и ожидает от них прибыли. Мы заинтересованы в Аркадии из-за тех выгод, которые можем от нее получить, и если мы добьемся успеха, вы разделите его с нами. В настоящее время вы прогораете; к концу года будет потеряна половина населения. А быстрее всех разоряются планеты с сокращающимся населением, можете мне поверить. Мы предлагаем поставить вас на ноги. Для начала мы привезем иммигрантов и начнем большую рекламную кампанию, чтобы привлечь их еще больше. У нас в Организации счет идет на миллиарды. Аркадия обладает таким потенциалом, что может стать крупнейшей планетой Сектора. Во-вторых, мы поднимем сельское хозяйство и рыбную индустрию. Я говорю «поднимем» не для красного словца. Мы привезем столько оборудования, сколько здесь будет работников, и превратим Аркадию в житницу Сектора. Мы разовьем также легкую промышленность, а тяжелую индустрию с ее вонью и загрязнением среды оставим другим планетам. Аркадия — прекрасный мир. Мы не хотим его испортить. В-третьих, чтобы рассеять ваши страхи, мы снимем запрет на «Иммунол». Он станет доступен всем желающим. Конечно, будут и централизованные заготовки для использования в будущем, когда снова обрушится Передающий Эффект. Они послужат гарантией защиты.

Она улыбнулась.

— Такова суть наших предложений. Я не люблю тратить время зря и хочу знать: желаете вы выслушать подробности или всем лучше разойтись по домам?

Последовал одобрительный гул. Очевидно, собравшиеся желали выслушать подробности.

Пока Организация раздавала нечто вроде проспектов, я успел поговорить с соседом. Его звали, если не ошибаюсь, Эриксон; он рыбачил в Морском Поселке, на северном побережье. Мы увлеклись спором о скиттерах как дополнении к рыболовному флоту, а тем временем вокруг продолжались какие-то споры. К тому времени, когда мы закончили, оказалось, что избран комитет из шести человек для изучения предложений Организации и что мы обещали дать ответ через семь дней.

У нас обоих была пара свободных часов до отъезда, и мы с Эриксоном прогулялись по городу. Если раньше я не замечал признаков массовой эмиграции, то теперь они попадались на каждом шагу. Универмаги стояли пустые, объявления в окнах сообщали о сдаче жилья на выгодных условиях. Автобусы на воздушной подушке выглядели сильно изношенными, реклама на них — обшарпанной и ободранной.

— Какого черта парод так быстро линяет из Премьер-сити? — спросил я Эриксона. — Здесь-то они как раз в безопасности. Передающий Эффект не действует так далеко в глубь материка.

Рыбак мрачно усмехнулся, остановившись возле одной из немногих заново оформленных витрин на Мэйн-стрит.

— Видать, вы в Риверсайде легко отделались. Морской Поселок потерял из-за Передающего Эффекта двести человек, и сбежало с тех пор больше трехсот. Их нельзя осуждать. Я сам все еще хорошо помню; иногда даже вижу во сне. Как они идут в воду, вроде зомби… И их хватают чернуги. Эриксон содрогнулся. — Бог знает, почему я остался жив. Я очнулся, когда вода дошла до колен. В десяти метрах впереди шла маленькая девочка. Ее утащили под воду у меня на глазах. Я видел красную воронку, но даже не попытался спасти… Такие катастрофы действуют на всю планету — а не только на тех, кто в них угодил.

— Я тогда только что прибыл на Аркадию, — сказал я. — Маленькая девочка погибла у меня на глазах в Старой Гавани…

Мы стояли и молча смотрели на витрину. Постепенно до меня дошло, что магазин ломится от привозных товаров: ковры, керамика, столовое серебро, мебель. Похоже, по крайней мере, одна торговая фирма верила в будущее Аркадии. Из любопытства я отступил на шаг и посмотрел вверх на вывеску:

ХЕДЕРИНГТОНОВСКИЕ ТОВАРЫ ДЛЯ ДОМА

— Они вселяются, — заметил я, смутно забеспокоившись.

Эриксон смерил меня взглядом.

— Если Хедерингтон прибирает планету к рукам, он захватывает все землю, бизнес и вас самих.

Когда кто-нибудь говорит мне неприятные вещи, я сразу начинаю испытывать к нему неприязнь. Я уже жалел, что связался сегодня с этим дураком.

— Меня никто не купит, — заявил я.

— В таком случае, советую улететь на ближайшем челноке, — ответил Эриксон.

 

4

Уже стемнело, когда я доехал до гребня холма, откуда дорога спускается к Дельте.

Вдоль берега двигались огоньки: возвращались траулеры, собрав с океана ежедневную дань. Огоньки горели на верхушках мачт, отражались в воде, качались и кружились в темноте, и по ним было видно, как суетятся суда, стремясь прорваться к причалу. Похоже, сегодня у них что-то разладилось.

Я запустил турбину, медленно съехал с холма, миновал мост и повернул к причалу. Потом припарковал автомобиль и, вдыхая ночной прохладный воздух, отправился к месту действия. Слегка светясь, мимо проплывали «воздушные змеи»; тут и там быстрые движения выдавали присутствие мохнатиков. Видимо, эти малютки интересуются заготовкой рыбы, хоть и считаются травоядными.

Ночью склады выглядели мрачно. Огромные железные ворота были раздвинуты, гудели охлаждающие установки, но двери в морозильные камеры оставались плотно закрытыми. В резком свете ламп двое мужчин спорили между собой.

— Да говорят вам, мистер Уолтерс, нет места. От меня ничего не зависит. Не могу же я сотворить холодильник из воздуха! — слышался писклявый голос Вернона Трейла, Потомка пионеров и одновременно управляющего причалом и складом.

— Черт бы тебя побрал, Трейл! Шесть траулеров ждут разгрузки. Ты не знал, что это случится?

— Так ведь я же вас предупреждал, мистер Уолтерс.

— Ты только сказал, что грузовик еще не приезжал. Но ты не говорил, что он вообще не приедет.

— Может, еще приедет. Их теперь не поймешь.

— О Господи, — пробормотал Перс Уолтерс. — Если б ты побольше занимался своей работой и поменьше танцевал в бабских тряпках, всем было бы намного лучше. — Перс повернулся и в ярости зашагал в мою сторону. Заметив меня в последний момент, он остановился и бросил из-под кустистых бровей сердитый взгляд. — У тебя есть свободное место? — спросил он тоном следователя.

— Черт возьми, Перс. Ты же знаешь, что когда я строил мастерскую, все холодильники демонтировали.

— Какого дьявола нужно было все ломать? — проворчал он. — Нам улов некуда деть. Я позвоню от тебя, можно?

Мы прошли вместе по причалу до моего дома. Траулеры все еще крутились у берега, ждали чего-то. Пока Перс ожесточенно тыкал пальцем в кнопки видеотелефона, словно питал к ним личную ненависть, я плеснул себе скотча. А Персу не налил; решил, что если он хочет, то может и попросить.

На экране появилось лицо человека средних лет, явно не отличающегося сообразительностью.

— Натачский! — прогремел Перс.

Человек моргнул, вглядываясь. На нем была красная пижама.

— Вы что, не знаете, который час? — раздраженно спросил он.

— Который час, я знаю, — огрызнулся Перс. — А вот где ваш чертов грузовик, хотелось бы узнать? У меня здесь склад забит рыбой. Привезли дневной улов, и его некуда деть.

— Извините, ничем не могу помочь. Грузовой автопарк закрыт.

— Минутку! — закричал Перс, увидев, что Натачский протянул руку к кнопке отбоя. — Скажите, ради Бога, когда запланирован следующий вывоз?

— Подождите.

Человек исчез с экрана. Перс оглянулся на меня, и я увидел, что гнев и раздражение в его глазах исчезают, уступая место смутному беспокойству. Я поднял брови и указал взглядом на бутылку. Он кивнул, и я налил ему, почувствовав прилив жалости. Перс — рыбак, весь его капитал вложен в траулер, и мы оба уже догадались, что дело наверняка не в поломке и даже не в бюрократической ошибке.

Натачский вернулся с распечаткой. Он поднес ее к экрану жестом, говорившим: «Видите, это не я, это компьютер».

— Следующий вывоз в четверг, — пробормотал Перс. — Как же так, Иван?

— Нет места на складах.

Они молча посмотрели друг на друга, и Перс спросил:

— Забиты?

— Битком.

Мы сидели в гостиной со стаканами в руках и смотрели на темную воду. Траулеры уже встали на якоря. На небе светились две луны — кажется, Алеф и Гимель.

Говорить не хотелось.

— Прости, если я нагрубил, — начал Перс после одной особенно долгой паузы. — Настроение паршивое. Знаешь… — он задумчиво посмотрел в окно. Мы потеряли треть населения, а продовольствия производим не меньше. Я всегда думал, что для нашего поселка главное — поставлять побольше рыбы, и можно жить. Но это не так, верно, Кев?

— Верно, — подтвердил я. — На планете должно быть сбалансированное производство.

— Я слышал, в Инчтауне закрылись два завода. Наверно, не хватало рабочих рук. Народ увольняется. Ну, там фермерство, рыболовство — им все нипочем, это работа индивидуальная, практически единоличная. Но вот промышленность… Ей нужны заводы, машины, кредиты, профсоюзные договоры, рабочие, конструкторы и менеджеры… Если все уедут, что будет с нами? Если заводы встанут? Ну, ладно, останется фермерство и рыболовство. Значит, когда сломается трактор, впряжем арбыка. А когда сломается двигатель, поднимем эту гадость — паруса. Ведь мы колонисты, мы аборигены. Кончится материя для парусов — соорудим их из листьев… — Он посмотрел на меня. — Понимаешь, Кев? Мы станем дичать, потому что некому будет покупать у нас рыбу и платить за нее деньги, на которые нам надо приобретать запчасти к траулерам и тракторам…

— Хедерингтоновцы говорили, — ответил я, — что Аркадия больше всего подходит для сельского хозяйства и рыболовства. Они владеют в нашем Секторе группой планет и собираются и нас прибрать к рукам. Мы будем производить продовольствие, а другие — машины и инструменты. Какая-нибудь планета будет обслуживать космические челноки, и так далее.

— Они свяжут нас по рукам и ногам… — пробормотал Перс.

И мы опять надолго замолчали.

На следующее утро за завтраком раздался прерывистый сигнал из моего кармана, означающий, что, по мнению телегазетчиков, есть новости, достойные моего внимания. Обычно это оказывалось сообщение об убийстве кого-то из власть имущих в каком-нибудь месте, о котором я и слыхом не слыхал, или о заключении торгового соглашения между двумя захолустными планетами, или о том, что я не продлил подписку. Сегодня, однако, новость касалась непосредственно Аркадии.

С экрана смотрела девушка ошеломляющей красоты.

Не успел я мысленно поздравить телегазету с тем, что они наконец-то правильно выбрали приоритеты, как до меня дошло, что девушка говорит о хедерингтоновском проекте. Тогда я попытался сосредоточиться на словах.

В общем, Организация собиралась выплатить «планете Аркадия» денег. Сумму такую огромную, что я тут же забыл ее; знаете, как это бывает с рядом нулей, разбитых на тройки. В голове немедленно возник интригующий вопрос: кому достанутся эти деньги?

Девица улыбнулась, словно обсуждала стоимость своих покупок в магазинах.

— Эта сумма будет внесена в Банк Вселенной, — сказала она, — и будет передана Всеаркадийскому Совету через пять лет, когда «Хедерингтон Организейшн», лишая себя многих выгод, вернет Аркадии прежнее состояние.

Что сделает Всеаркадийский Совет с такими деньгами? Потратит, надо думать. Я догадывался, кто первый их получит. Местному художнику закажут огромную статую Хедерингтона, которую воздвигнут в Премьер-сити на площади Совета. Затем начнется строительство Хедерингтоновского музея и Художественной галереи, которое превысит смету на четыреста процентов. После чего Верной Трейл и Потомки пионеров получат грант на развитие местных искусств и ремесел, которого им хватит, чтобы танцевать всю оставшуюся жизнь.

Остальное уйдет в центральные фонды. Рядовые жители никогда не увидят этих денег.

Некоторое время я смотрел на девушку, более интересуясь ею, чем продажей планеты. Девушка приятно улыбалась, сознавала, что приятно улыбается, и пользовалась этим — особенно когда нужно было сказать что-то неприятное.

— Естественно, Организация не выкладывает денежки просто так, продолжала она с улыбкой. — Мы, к примеру, сохраняем за собой право отчуждать частные земли там, где это понадобится для общественного блага. Однако это право будет применяться, уверяю вас, совсем не часто. С другой стороны, мы всем дадим работу. Насколько я понимаю, сокращение населения уже вызвало проблемы. Конечно, в первые годы, пока мы будем бороться за возврат к процветанию, жалованье у всех будет скромным. Зарплата составит только прожиточный минимум — но на счетах работающих будет расти безналичный фонд. Вместе это составит нормальную зарплату и одновременно станет возмещением капитала, который Организация вложит в планету.

При этом девушка ослепительно улыбнулась, и я пропустил дальнейшее, пытаясь разобраться в услышанном. Я чуял, что дело нечисто. Что, собственно, пыталась протащить Организация? Неужели они заставят нас работать задаром?

Я порылся в поисках проспекта, который раздавали на конференции, но не мог вспомнить, куда его засунул. Когда я вернулся к телегазете, девица уже заканчивала речь. Я понял, что больше не доверяю ей, и что ее улыбки вымученные и фальшивые. Она и наполовину не была такой красивой, какой показалась мне вначале.

В этот день в «Клубе» должно было состояться собрание. Я решил, что съем ленч там, а заодно узнаю первую реакцию людей на свежие новости.

В «Клубе» еще никого не было, так что я отправился на кухню, где хозяйничал Чукалек. Я справился о его здоровье — у него нередко текла кровь из носа — и выразил соболезнование по поводу всего лишь пятого места в гонках. Он бросил на меня быстрый нервный взгляд; пальцы его шевелились.

Я вспомнил, что Чукалек страдает еще и нервами. Это не очень заметно, пока он хлопочет на кухне: чистит картошку, лихо — на страх врагам — рубит мясо, шинкует лук, печет хлеб…

Впрочем, при выпечке хлеба как раз и проявляется этот психосоматический недуг.

Чукалек месит тесто с увлечением, даже с жадностью. При этом он монотонно мычит под нос какую-то мелодию — все громче и громче. И все мнет, мнет, лихорадочно двигая локтями — он никогда не пользуется имеющейся на кухне прекрасной тестомешалкой. Мычание превращается в торжествующую победную песнь, когда Чукалек начинает в неистовстве шлепать на стол готовое тесто. Потом он наконец приходит в себя, хлопает рукой по лбу и принимается рвать бледную бесформенную массу на куски, придает им форму булочек, раскладывает их аккуратными рядами на противень и сует в печь.

Однако один кусочек он всегда оставляет; весь вечер и весь следующий день он таскает этот комок с собой, постоянно терзая его, как эспандер. Тесто постепенно темнеет и к следующему замесу по цвету напоминает испеченный хлеб. Тут Чукалек заменяет его новым.

Он ужасно смущается, когда об этом спрашивают, раскрывает кулак и смотрит на него удивленно, потом прячет левую руку с глаз долой в карман и держит ее там до конца разговора. Рука, между тем, продолжает скрытными неприличными движениями разминать в кармане тесто, от чего несчастный собеседник то и дело бросает на нее украдкой тревожные взгляды.

— Что ты думаешь о договоре с Хедерингтоном? — спросил я Чукалека.

Он моргнул; его левая кисть сжалась.

— А, ничего не изменится.

— Подожди, ты же слышал об их условиях. Многим это не понравится.

— Только не мне. — Чукалек улыбнулся. — Они, значит, будут забирать у людей землю — ну, а у меня ее нет. Вот у Эзры Блейка есть. А еще они хотят мало платить. Ну, так «Клуб» и сейчас не больно мне платит. Вот Ральф Стренг — тот зарабатывает…

Мы еще немного поговорили на эту тему, и я почувствовал, что недооценил шансы договора. Сколько еще таких чукалеков будет голосовать на референдуме, и его исход решит не разумный эгоизм, а зависть.

У каждого из нас настает в жизни момент, когда осознаешь, что достиг своего потолка и выше уже не поднимешься. После этого можно лишь опускать других до своего уровня.

Расстроенный, я перешел в бар, где Джон Толбот как раз наполнял стаканы первой группы посетителей, каковая состояла из Ральфа Стренга, его жены, Алисии Дежарден с лошадиным лицом и его преподобия Энрико Бателли. Я заказал пиво и присоединился к ним. Они обсуждали регату — приятная тема после Хедерингтона и его Организации. Вскоре к нам присоединились Суиндоны, Мортимор Баркер и другие постоянные посетители.

Баркер и Стренг уже помирились; эпизод награждения рассматривался теперь в ином свете.

— Просто это был чертовски хороший материал, — гремел Баркер, и стакан с пивом казался крошечным в его огромной лапище. — Я лично, Ральф, ничего против тебя не имел. Но все видели, что произошло в том заезде, и ты выглядел мерзавцем. Моя задача как рекламного агента — давать публике то, чего она хочет. Когда с красивым молодым героем в финале произошел несчастный случай, ей понадобился негодяй, которого можно за это ругать.

Стренг улыбнулся.

— Между прочим, Морт, по твоим меркам, я, возможно, и в самом деле негодяй. Но это неважно. Скажи-ка лучше, почему ты дал мне сорваться с крючка?

Баркер задумчиво пил пиво.

— Почему бы и не рассказать, — наконец ответил он. — Понимаешь, я верю в свободу прессы и в долг репортера перед публикой.

Стренг нахмурился.

— Меня подозвал представитель «Хедерингтон Организейшн», — продолжал Баркер, — и сказал, что если я не хочу неприятностей, лучше оставить Ральфа Стренга в покое. Как энергичный, смелый и принципиальный репортер я возмутился. Однако операторы телегазеты выключили камеры и по указке этого типа заявили, что не станут снимать церемонию награждения, если я не обойдусь с Ральфом полегче.

Пока мы переваривали эту информацию, стояла тишина. Потом высказалась Джейн Суиндон:

— Ральф, у тебя, оказывается, высокопоставленные друзья?

— Это для меня новость, — спокойно ответил Стренг, и мы ему поверили.

— Похоже, — предположил Энрико Бателли, — телегазета принадлежит Организации. Я так и думал — они повсюду протянули щупальца. Зато тебя, Ральф, спасли, не дали опозорить. — Он неожиданно улыбнулся. — Хотя мне кажется, тебе все равно, что о тебе думают.

Рядом со Стренгом сидела Алисия Дежарден. Женщины вообще при малейшей возможности садятся рядом с ним, встают рядом с ним — вероятно, и ложатся рядом с ним.

— Нет, — возразил он, — не все равно. Нам всем не все равно. Это один из основных инстинктов, тесно связанный с самосохранением и потому очень сильный. Он, например, сильнее инстинкта сохранения вида — с чем, конечно, связан секс. Я утверждаю даже, что все аспекты самосохранения являются первичными инстинктами, в то время как секс и все, что с ним связано, всего лишь вторичны.

Как всегда, после слов Стренга наступила продолжительная пауза, потому что все хотели убедиться, что он закончил — его не хочется прерывать.

Мы долго молчали, пока наконец Бателли не воскликнул:

— Чепуха! Самые примитивные формы жизни, например, не имеют представления о самосохранении — и все же способны размножаться. Размножение фундаментальнее.

Стренг повернулся к Алисии Дежарден.

— Лапочка, я хочу провести эксперимент. Я задам тебе вопросы и хочу, чтобы ты честно на них ответила. Сможешь?

Алисия была польщена.

— Конечно, Ральф.

— Если рассуждать абсолютно честно и логично, — начал Стренг, — можно получить хороший результат. Вот я всегда честен с самим собой и, как видите, преуспеваю. Хорошо бы людям брать с меня пример.

Стренг посмотрел на Бателли, который в таких случаях становился для него как бы спарринг-партнером, а потом снова обратился к Алисии.

— Ты до недавнего времени была влюблена в Пола Блейка, — спокойно констатировал он. — И все знают, что две недели назад вы разругались. Кроме того, ты очень хотела опередить его на регате. Значит, ты его ненавидела. Логично?

Алисия молча кивнула.

— Слушай, Стренг, — прогудел Баркер, — это несколько… Ну… Тебе не кажется?..

— В таком случае, — продолжал Стренг, — пройдя последнюю излучину и увидев в воде тело Блейка, ты испытала, в общем-то, смешанные чувства.

— Да.

— Сначала ты, возможно, подумала: «Так ему и надо». Верно?

— Да…

— Почему же тогда ты все-таки вытащила его?

— Иначе он бы утонул, — без колебаний ответила Алисия.

— Мы ведь решили, что ты этого парня ненавидела.

— Но не оставлять же человека тонуть. Так нельзя. Это почти убийство.

— Здесь требуется уточнение, Алисия, — строго сказал Стренг. — Ты отделываешься общими понятиями, которые тебе вдалбливали с детства. Попробуй еще раз.

Алисия заметно растерялась.

— По правилам гонок, — сказала она, — пострадавших подбирает тот, кто идет последним.

— Правила, правила. Кто их придумал? Человек, который боится пострадать. Снова первичный инстинкт… Алисия, не пытайся меня уверить, неумолимо продолжал Стренг, — что ты остановилась только из-за правил.

Вдруг оказалось, что это уже не игра. Стренг загонял Алисию в ловушку, как хищник добычу. Девушка жалобно пролепетала:

— Я просто не могла оставить его в воде, неужели не понятно? Меня бы потом всю жизнь мучила совесть!

Стренг торжествующе улыбнулся и откинулся на спинку стула.

— Уже близко, дорогая, — пробормотал он. — Еще один шажок, а? Еще один маленький шажок к истине. Ну, ну…

Алисия затравленно посмотрела на нас; должно быть, мы показались бедному ребенку инквизиторами. Дело явно зашло слишком далеко. Я подумал, что ей не выдержать, но она стиснула зубы, посмотрела на Стренга и медленно произнесла:

— Я вытащила Пола из воды, потому что на меня смотрел весь наш идиотский поселок. Если бы это случилось за поворотом, я бы оставила этого подлеца тонуть, вот так — и делайте со мной что хотите! Ты это хотел услышать?

Она встала и направилась к дамской комнате.

Любопытно, как по-разному отреагировали присутствующие.

— Подвела меня моя маленькая героиня, — протянул Баркер, пряча за шуткой отчаяние. — Мне еще тогда показалось, что она как-то нервничает перед камерами.

— Однажды Ральфа самого вытащили из воды, — язвительно произнесла Хейзл Стренг. — Я часто думаю, почему его спаситель сделал это?

Мы посмотрели на нее с удивлением. Впервые на нашей памяти она выступила против своего мужа — хотя бы косвенно.

Неожиданно я выпалил:

— Не понимаю, какого черта ты расстроил девочку, Стренг?

Впрочем, я не мыслитель и ни на что не претендую.

— Ты, Ральф, — сказал Бателли, — что-то уж больно рьяно докапываешься до истины, словно тебя пугают всеобщие иллюзии, даже необходимые. Жаль, не было тебя на Аркадии во время Передающего Эффекта. Ты бы тогда понял, что может натворить правда. Все узнали самые сокровенные чувства друг друга и результаты никого не обрадовали. Но, между прочим, ты упустил одну возможность. Существует простое объяснение, отчего Алисия вытащила Пола.

— Неужели?

— Это, конечно, только гипотеза, но почему не предположить, что она все еще его любит?

На это Стренг ответил:

— Прежде чем я выскажусь на этот счет, Энрико, тебе придется очень точно определить, что такое любовь.

На этот раз в дамскую комнату ринулась Хейзл Стренг.

Драматическую ситуацию разрядило открывшееся в соседнем зале собрание, и мы присоединились к дискуссии о будущем поселка.

 

5

Я — прирожденный лидер, но последователей нахожу с трудом. Ребенком я постоянно организовывал команды и тайные общества, и это мне удавалось, хотя в этих обществах никогда не бывало больше четырех членов, считая моего спаниеля Буксира. Неизменно объявлялся диссидент и провоцировал типичный диалог:

Я: Заткнись, а не то я выгоню тебя из команды.

ДИССИДЕНТ (нехорошо улыбаясь): Какой такой команды?

Конечно, он организовывал переворот и становился новым заводилой, а я оставался со спаниелем. Все детство из-под меня, как коврик из-под ног, выдергивали лидерство.

И на этот раз, когда собравшиеся уселись, почему-то именно миссис Эрншоу стучала кулаком по столу, а я лихорадочно искал свободный стул. Наконец я его нашел, подтащил к длинному столу и сел лицом к многолюдному собранию, — самый крайний в ряду уважаемых жителей поселка. Мне не хватило места за столом; он был недостаточно длинен, так что я единственный из сидящих в президиуме оказался целиком на виду.

Когда собравшиеся замолчали, миссис Эрншоу встала. Она решительно приняла командование.

— Дорогие земляки, — начала она. — Мы собрались, чтобы обсудить условия, предложенные Организацией, так как в ближайшую пятницу состоится референдум. Нет нужды подчеркивать значение этого собрания. От его исхода зависит наше будущее на ближайшие пять лет, а возможно — на всю нашу жизнь. Так вот, мистер Кевин Монкриф присутствовал на конференции в Премьер-сити, где были приняты некоторые предварительные решения. Может быть, вы хотите обратиться к собранию, мистер Монкриф?

Я встал, слегка удивленный тем, что она так быстро предоставила мне слово. Я обрисовал дискуссию с участием Алтеи Гант и рассказал о создании комитета по изучению хедерингтоновских предложений.

— Но решает все референдум, — пояснил я. — А комитет к четвергу подготовит лишь рекомендации.

Вскочил Чиль Каа. На его широкой физиономии было написано глубочайшее недоверие.

— Но ведь чертова уйма народу проголосует так, как скажет комитет. Разве это справедливо?

— Наверное, Чиль. Должны же рекомендации иметь какую-то силу.

— Вот-вот. Поэтому объясните нам, правда ли, что в комитете в основном крупные землевладельцы?

Я задумался, еще не понимая, к чему он клонит.

— Наверное, там есть землевладельцы и бизнесмены вроде меня, Чиль. Ведь таких людей, естественно, выбирают представителями поселков.

— Так я и думал. — Чиль повернулся лицом к собранию. — Видите, что творится? Мы проиграем. Все эти члены комитета побоятся потерять свою поганую землю и свой вшивый бизнес и изо всех сил постараются убедить планету проголосовать против Хедерингтона!

Я задумчиво посмотрел на него. Он рассуждал, как Чукалек, приветствуя уничтожение неравенства. Я же про себя решил, что хедерингтоновский путь хоть и неприятный во многих отношениях, но единственный выход для нас. Без финансовой поддержки, без новых иммигрантов планета захиреет.

Миссис Эрншоу поспешила взять бразды правления в свои руки.

— Спасибо, мистер Монкриф, теперь выскажусь я. Как я заметила, нам всем предлагают работать за минимальную плату. Я, к примеру, не могу с этим согласиться. Не то чтобы я не привыкла к труду — Бог свидетель, я уже исполнила свой долг, — но полагаю, что теперь, в закатные годы, я заслужила отдых. И в Риверсайде я — не единственный представитель старшего возраста.

Кто-то из молодежи в задних рядах заржал, но в основном она своего добилась. Я увидел несколько сочувственных кивков.

Поднялся Уилл Джексон, известный в поселке как состарившийся сексуальный маньяк.

— Совершенно верно, миссис Эрншоу. И я вот еще что скажу. Я ничего не слышал ни о каких условиях на случай болезни. Говорят, что через пять лет нам заплатят кругленькую сумму в качестве компенсации за длительную недоплату, верно? Но эта кругленькая сумма основана на заработках. Если человек заболеет или окажется слишком старым и не сможет делать то, что прикажут, он ничего не накопит. Через пять лет окажется, что он просто отдал свою землю и бизнес Хедерингтону.

— Вы должны понять одну вещь, — сказал Марк Суиндон. — Хедерингтон во всех своих колониях применяет одну и ту же схему, только колонии эти новые и, естественно, состоят из молодежи. Аркадия же существует не первое поколение. Многим придется тяжело. Но, насколько я понимаю, альтернативой является возврат к первобытному уровню.

Я слышал, что Марк вечно в таких ситуациях восстанавливает всех против себя, и я понял почему. Потому что он говорит правду.

В результате собрание закончилось тем, что колонисты разделились. Крупные землевладельцы и бизнесмены были, по вполне очевидным причинам, против договора, хотя некоторые из них все же понимали суть дела. Рядовые жители голосовали за. Старики, которые, подобно миссис Эрншоу, опасались потерять обеспеченность, объединились с группой непримиримых из всех слоев общества, желавших независимости любой ценой. Они предложили, чтобы Риверсайд остался в стороне от договора, даже если остальная Аркадия проголосует за него.

К последним обратился с заключительным словом его преподобие Энрико Бателли.

— И не мечтайте, — предупредил он. — Что сделает Аркадия, то Сделаете и вы. У Хедерингтона или все, или ничего. Я знаю это. Я раньше работал на Организацию.

Некоторым людям — вроде Ральфа Стренга, например — ничего не стоит получить ссуду в банке. От них не требуют ни дополнительного обеспечения, ни поручительства богатых родственников. Их личность сама по себе влияет на управляющих, и они из кожи вон лезут, стараясь угодить. Этих людей окружает магнетическая аура надежности, которая просто притягивает к ним деньги. Им не задают вопросов — с первого взгляда видно, что это солидные клиенты.

Но когда со своими просьбами в банк робко заползаю я, меня подвергают суровому допросу и очень скоро выясняют, что я голодранец.

Поэтому, когда я на следующее утро переступил порог Банка Вселенной, на душе у меня было тревожно. Собственно, речь идет о передвижном отделении банка, приезжающем два раза в неделю. В таком маленьком поселке, как Риверсайд, нет постоянного филиала. Управляющий отделением Гай Оппенгеймер, толстый добродушный человек, встретил меня широкой улыбкой. Мне очень хотелось надеяться, что она сохранится.

После обычных любезностей Гай поинтересовался:

— Как нынче идет торговля, Кев?

Он успел взглянуть на экранчик на своем столе, так что кроме превышения моего кредита, тенденции текущих сделок, возраста, пола и семейного положения, выяснил и мое имя. И прочие подробности. Любой его вопрос заведомо был пустой формальностью, если только он не пытался поймать меня на лжи.

— В этом году продано уже восемь скиттеров, — объявил я. — И у меня на руках заказы еще на шесть. Черт побери, к концу года я расплачусь за микрореакторы.

— Надеюсь, что так, Кев. Надеюсь, что так. Хороший бизнес означает хорошие отношения с банком.

Мы еще немного поболтали о том о сем; я справился о его семье, и он сообщил, что все здоровы, но умерла пожилая тетка в Сиднее, на Земле. Я выразил соболезнования. Наконец светский разговор иссяк, и Гай вежливо осведомился о цели моего визита.

— У меня намечается один грандиозный проект.

— М-м-м?

— Новое судно. Парусное, но совершенно необычное. Гай, оно произведет сенсацию. Это будет классная яхта для прогулок. Я думаю, во всей Галактике нет ничего подобного.

Он поднял брови.

— Парусная яхта, Кев? Но они давно устарели!

— «Легкая леди» — необычный парусник. Она начинает новое поколение. К примеру, что вы считаете главным недостатком парусных лодок?

— Их никто не хочет покупать.

— Главная проблема в том, что они слишком медленно плавают. Но «Легкая леди» не такая; по скоростным качествам это чуть ли не буер. Вот посмотрите… — Я взял со стола карандаш и планшет и сделал несколько набросков. Обычная парусная лодка тормозится трением корпуса о воду, и эту помеху не преодолеть, разве что в маленьких яхтах, когда парус работает, как крыло. — Гай Оппенгеймер тупо смотрел на меня. — Ну, знаете, когда лодка мчится по ветру, едва касаясь поверхности. Но большое судно так плыть не может. Оно слишком тяжелое, чтобы работать, как планер, и тут приходится уменьшать трение другими способами — в основном за счет обводов.

Говоря это, я следил за лицом управляющего, но оно ничего не выражало. Я продолжил:

— И все равно проблема трения остается. Но не для «Легкой леди». Когда она идет под парусами, трение корпуса о воду не существует.

— Очень рад это услышать, Кев.

— Идею мне подсказал зерновой конвейер в Инчтауне. Понимаете, это желоб — длинная наклонная металлическая пластина. В ней миллионы крошечных отверстий. Сверху кидают мешки, из отверстий под давлением подается воздух, мешки скользят по тонкой воздушной пленке и съезжают к грузовикам при очень небольшом наклоне.

— И вы можете использовать этот принцип в лодках?

— Вот именно, Гай. У «Легкой леди» двойной корпус, и во внешнем проколоты миллионы крошечных отверстий, выпускающих воздух. Давление между корпусами поддерживает небольшой насос. Таким образом, на поверхности лодки держится тонкая воздушная пленка, и вода практически не касается корпуса. Трения почти нет. Действующая модель помчалась, как ветер.

— Так «Легкая леди» еще не плавала?

— Еще нет, Гай. Я планирую церемонию спуска на следующей неделе надеюсь, в субботу. Я нанял Морта Баркера — помните его? — для рекламной кампании. Он думает, что сможет заполучить репортеров из телегазеты. Это большое событие для Риверсайда, Гай. Если я получу много заказов, то смогу расширить дело, нанять больше работников. Мастерская превратится в завод. Это будет третья отрасль производства, помимо фермерства и рыбной ловли; с ней наша община окончательно утвердится. Что скажете, Гай?

Управляющий посмотрел на экран на столе. До меня вдруг дошло, что он всего лишь посредник, что мое бахвальство переправлено в некий центральный компьютер, который, пока я разглагольствовал, занимался лихорадочными подсчетами, отмечая с дьявольской точностью все мои уловки.

— Я не совсем понимаю, какое отношение имеет к этому Банк Вселенной, Кев, — сказал Гай.

— Мне нужна небольшая ссуда, чтобы продержаться, — пробормотал я.

Он вздохнул, бросил взгляд на экран и посмотрел на меня печально и устало. Похоже, из Оппенгеймера вытекла вся энергия. Он снял очки и потер глаза.

— Какая жалость, что вы не предложили это в прошлом году, Кев, — начал он. — Или хотя бы в прошлом месяце. Да, в прошлом месяце я бы обслужил вас без проблем. Но сегодня… При всей неопределенности… Черт, Кев, посмотрите на это с точки зрения банка. В пятницу референдум. В субботу, как знать — Хедерингтон может запросто конфисковать мастерскую. Вы меня понимаете?

— Мне немного нужно, Гай.

Он пристально посмотрел на меня, как бы оценивая мою искренность.

— Вот что я предлагаю. У меня есть идея, Кев. Придется отстаивать ее перед директорами, по думаю, что смогу заставить их взглянуть на дело с вашей позиции. Вы продолжаете работу, устраиваете церемонию спуска, рекламу и так далее — а в следующем месяце приходите ко мне и показываете книгу заказов. Я думаю, что добьюсь суммы, равной двадцати пяти процентам стоимости всех твердых заказов. Таким образом, вы получите финансы для расширения дела.

Таким образом проклятый банк ничем не рисковал в случае провала затеи.

— Не могу сказать, что мне нравятся ваши методы поддержки местной промышленности, Гай.

— Враждебность вам не поможет, Кев.

— Да провалитесь вы вместе с вашим паршивым банком! — огрызнулся я и выбежал, чувствуя себя уничтоженным.

По правде говоря, спуск яхты пришелся на неудачное время. Поселок думал только о референдуме. По идее, мне тоже полагалось думать о референдуме, тем более что я присутствовал на первой стадии переговоров, но, с другой стороны, я все равно ни на что не мог повлиять. Вся Аркадия отправится в пятницу голосовать, и теперь от меня ничего не зависит.

На следующий день после моего неудачного визита в банк ко мне явился Мортимор Баркер с мрачным выражением на широкой физиономии. «Легкая леди» уже стояла в эллинге.

— Телегазеты не будет, — выложил он без предисловий.

— Какого черта? Ты же сказал, что договорился с ними, Морт.

— Да вроде договорился. — Он с пыхтением влез по трапу и втиснул свою тушу в кубрик, вытирая лоб. — Они меня заверили, что все будет нормально, что они всегда рады разрекламировать местные события. А теперь говорят, что, мол, камеры понадобились в другом месте. Я пытался вытянуть из их парня правду, но ничего не добился. Он сказал, что не имеет права разглашать намеченные места съемок.

— Почему, черт возьми?

— Не расстраивайся, Кев. Мы все заснимем трехмерными камерами, и я разошлю запись всем, кому надо.

— У меня кончаются деньги, — сказал я. — Если я не заполучу полную книгу заказов, то к концу года обанкрочусь. Морт, мне очень нужен успех.

— Можешь заплатить мне, когда продашь первую яхту.

Вот за что я люблю Мортимора Баркера! Пусть он пустозвон, зато щедрый.

— Спасибо, — пробормотал я. — Э… Что ты запланировал для церемонии? Помнится, у тебя родилась такая мощная идея — чтоб на носу сидела девушка в бикини, когда яхта заскользит вниз… Может, Джейн Суиндон согласится?

— Ты что, совсем? — Морт уставился на меня, как на ненормального. — Все дело вместе с ней, как топор, пойдет ко дну.

— Но она вроде… довольно симпатичная, а?

— Она слишком строгая, слишком аскетичная и слишком замужняя. Кевин, у тебя не баржа, а яхта для развлекательных прогулок, и на нее надо посадить легкомысленную девицу, которая должна выглядеть так, будто предлагает себя вместе с яхтой. А у Джейн Суиндон всегда такой вид, будто она предлагает чай со льдом. Видишь ли, Кев, лучше всего продается секс. Помни об этом и не ошибешься.

— Знаешь, Морт, если бы здесь имелись девушки для развлечения, я бы об этом знал. Риверсайд — маленький поселок, и приходится довольствоваться тем, что здесь есть.

— Это моя проблема. Кстати, девушку я уже нашел. Взял напрокат в одном агентстве.

— Одного из тех ангелочков с регаты? — заинтересованно спросил я.

— Да нет же, черт возьми. Они совершенно не подходят. Нет — я раздобыл настоящую девушку для веселья, пальчики оближешь. Рядом с ней мне хочется стать моложе. И стройнее.

— Сколько же она стоит? — Я встревожился.

— Не бери в голову. Я приплюсую ее к счету. Ты, главное, смотри, чтобы твоя яхта не потонула ко всем чертям! — Он с усилием встал, спустился по трапу, устроился в своем пижонском автомобиле на воздушной подушке и с негромким урчанием умчался в сторону Инчтауна — крупная рыба в нашем маленьком озере.

А я вернулся к отделочным работам. Привинчивая к палубе нержавеющие детали и накладывая последний слой лака, я размышлял об этой девице. Я признался себе, что мысли о ней вызывают некоторое приятное волнение. Нечасто доводится нанимать настоящую девушку для развлечения.

Последние два дня перед референдумом весь Риверсайд бурлил. Фракции устраивали митинги. Наши интересы оказались совершенно разными, и миф о поселковой солидарности развеялся как дым. Ни о каком единстве в столь сложном вопросе не могло быть и речи.

В четверг телегазета в специальном выпуске сообщила о выводах комитета, выбранного на конференции. Как и ожидалось, комитет встал на сторону договора. Казалось, результат референдума уже известен — и пользу большинства, хотя, возможно, в ущерб отдельным жителям.

Больше всего я жалел Кли-о-По, нашего инопланетянина. Он владел прекрасным стадом молочных аркоров, причем все свое богатство скопил упорным тяжелым трудом. На заработанные деньги он купил кое-какую технику; с помощью своих многочисленных детей расчистил землю. Таким количеством отпрысков паи; ящер обзавелся каким-то бесполым способом, о котором мне никогда не хотелось его расспрашивать и который еще меньше хотелось увидеть.

Стренг однажды сказал:

— Кли-о-По сошло бы с рук убийство. Он мог бы съесть одного из детей, а взамен произвести другого, и никто ничего бы не заметил. Разве это не доказывает, как бессмысленны наши социальные принципы, правда, Кевин?

Так вот теперь над Кли нависла угроза. Он два года все деньги вкладывал в хозяйство, сделал запущенную ферму Блэкстоуна конкурентоспособной — и, тем самым, лакомым куском для «Хедерингтон Организейшн». Кли не питал никаких иллюзий на этот счет — его собственность отнимут в первую очередь.

К нашему позору, нашлись люди, говорившие об этом со злорадством: мол, пусть теперь поживет в обычном жилище.

Утром в день референдума я встретил его в баре «Клуба» и спросил, как он собирается голосовать.

— Конечно, за договор, — ответил Кли низким голосом, держа в чешуйчатой лапе стакан воды со льдом. — Единственная альтернатива — голодная смерть.

— Ну, тебе-то она не грозит, — заметил я. — Ты на самообеспечении.

Пока я говорил это, в голове против воли мелькнула нарисованная Стренгом отвратительная картина каннибализма.

На кожистой морде показались острые маленькие зубки: вероятно, Кли улыбнулся.

— Странное получилось бы общество, если бы все были на самообеспечении, — сказал он. — Мне нравится в вас, в людях, как раз то, что вы не на самообеспечении. Люди зависят друг от друга — в отличие от моего народа. Мне нравится у вас. Я не всегда ладил со своими; они прозвали меня стадным. Я надеюсь, что со временем смогу смешаться с людьми так же, как ты, Кев…

«Клуб» продолжал заполняться. Стренг и Алисия Дежарден обсуждали с Джейн Суиндон гонки. Появился Том Минти со своими дружками Биллом Йонгом и Джимом Спарком. Они заказали колу и добавили в нее по порции «Иммунола». Старый Джед Спарк, как всегда, взирал на это с непреклонной суровостью. Уилл Джексон сидел в одиночестве — прямой, словно загипсованный, — и его тяжелый взгляд блуждал по бару в поисках девушки, на которую можно поглазеть. На заднем плане суетилась миссис Эрншоу, готовившая выставку разного самодельного хлама, в котором я разглядел отпечатанную частным порядком брошюрку Вернона Трейла «Мы, Пионеры».

Это было обычное полуденное сборище, разве что споры громче да голоса резче. Джон Толбот, наполняя стаканы, все время нервно хихикал.

Кабина для голосования — вообще-то это был маленький переоборудованный вертолет — должна была открыться через час. Все то и дело поглядывали в окно, из которого открывался вид на усеянный куполами склон и причал, где торчал вертолетик, похожий на красного жука, а по сторонам его стояли два охранников в форме, с лазерными пистолетами. Власти намеревались обеспечить в Риверсайде торжество демократии.

К столику подошел Стренг; он улыбнулся Кли и подсел к нам. Следом за ним подплыла Алисия Дежарден — в последнее время это часто случалось. Разговор зашел о катерах, потому что все суеверно избегали упоминаний о голосовании. Вдруг около двери возникло какое-то волнение.

Сбив по пути стул, в бар ворвалась жена Стренга. Она остановилась возле нас с горящими глазами и дергающимся лицом. Похоже, назревала семейная сцена. Я плохо их переношу, поэтому приподнялся, намереваясь слинять куда подальше, но обнаружил, что прижат другими стульями.

— Я тебя жду дома уже целый час! — заявила Хейзл Стренг мужу скандальным тоном.

Все взгляды устремились на нас; я съежился на стуле и перехватил взгляд Джейн Суиндон с другого конца зала. Она состроила мне гримасу.

— Ты же видишь, я пью с друзьями, дорогая, — ответил Стренг. Присоединяйся к нам.

— Еще чего! Да что ты о себе возомнил? Сидишь здесь и пьешь… с этой…

Она кивнула в сторону Алисии Дежарден, ее губы дрожали.

— Садись, дорогая. Алисия, не освободишь ли место для моей жены?

Алисия вскочила и побежала в дамскую комнату. Хейзл Стренг смотрела ей вслед со слезами на глазах.

— Ни за что, — пробормотала она.

— А я говорю — садись, — приказал Стренг. Он взял Хейзл за запястье медленно, почти небрежно, но я увидел, как побелела кожа в том месте, где он стиснул руку. Ее лицо напряглось от боли, и ей поневоле пришлось опуститься на стул рядом с мужем.

— Нормальный женский инстинкт — защита дома, — как ни в чем не бывало объяснил нам Стренг. — Моей жене показалось, что Алисия угрожает нашему очагу, так что ее вспышка вполне естественна. Надеюсь, вы извините ее. Кевин, кажется, ты говорил о предстоящем спуске?..

И мы поддерживали неловкий разговор до начала голосования.

Результаты объявили в субботу днем. В полдень «Клуб» снова был набит битком, и подписчиков телегазеты окружили желающие посмотреть на халяву. Все вглядывались в крошечные экранчики. Нам показали огромный зал со столами, за которыми десятки служащих вводили в счетные машины данные голосования.

Тут же стояли и наблюдали за ходом дел представители «Хедерингтон Организейшн» и Всеаркадийского Совета. Причем первым вся процедура, должно быть, казалась ужасно примитивной; они привыкли к более совершенной технике, когда голосующие вставляют в аппарат карточку и нажимают кнопки, а в центральном компьютере в это время накапливаются данные. У нас же на Аркадии все делается по старинке.

Наконец объявили, что подсчет закончен, и служащие заблокировали машины от возможного пересчета. Листы распечаток передали на возвышение председателю счетной комиссии. Я увидел Алтею Гант — грозную, как туча. Она нависла над плечом председателя, желая первой увидеть результат.

Алтея Гант улыбнулась.

Затем распечатку передали премьеру. Он потянулся к микрофону — бледный, постаревший и беспомощный.

— Народ Аркадии, — начал он, — мы приняли предложение «Хедерингтон Организейшн». Голоса, поданные «за», составили…

Остальное заглушили радостные возгласы.

В «Клубе» особого веселья не отмечалось. Полюбопытствовав еще несколько минут, все начали расходиться. Я тоже засунул пластинку приемника в карман и вышел в ясный день.

К этому времени репортаж о голосовании уже закончился и на экране появился космопорт.

Из грузовых челноков выезжали огромные сельскохозяйственные машины. Казалось, они ждали лишь результатов референдума, чтобы с грохотом двинуться на камеры, как стадо слонов. Их, наверное, были сотни.

 

6

Первая неделя властвования «Хедерингтон Организейшн» над планетой Аркадия вроде бы разрядила обстановку. Сначала два-три дня вообще ничего не происходило, если не считать прибытия запоздавшего рыбного грузовика. Заканчивая отделку «Легкой леди», я наблюдал, как Верной Трейл руководит на причале погрузкой замороженной рыбы, и почти физически ощутил, что напряжение спадает. В то же утро траулеры снялись с якорей и вновь поплыли вниз по Дельте.

Во вторник в поселке нежданно-негаданно появился незнакомец. Я наткнулся на него в «Клубе», где он разговаривал с Чилем Каа.

— Синклер Синглтон, — представился он.

Я сразу заметил, что наш обычно недоверчивый к чужакам Каа поставил этому парню выпивку, и вскоре понял почему.

Синглтон оказался одним из самых приятных людей, каких я когда-либо встречал. Мы подружились прямо мгновенно, несмотря на неловкость, возникшую, когда он сообщил, что является местным представителем Организации. Он нисколько не походил на бюрократа. Бар начал заполняться, и на Синглтона обрушился град вопросов, причем даже на самые глупые он отвечал вежливо и доброжелательно.

Самый сложный момент наступил, когда Синглтон стал вручать хедерингтоновские удостоверения личности — но даже эту рискованную операцию он провел успешно.

— Это что еще за чертовщина? — спросил Уилл Джексон, подозрительно разглядывая маленькую пластиковую карточку со своим именем и каким-то номером.

Синглтон улыбнулся, продолжая раздавать документы. Он уже запомнил наши имена.

— Эти карточки облегчат вам жизнь, — объяснил он. — По-моему, вне Организации на них больше всего походят кредитные карточки. Мы используем их вместо денег — так гораздо проще. Во всех магазинах на Аркадии установят кассовые машины. Когда вы что-нибудь покупаете, то просто вставляете карточку в машину, продавец набирает наименование и цену покупки на клавиатуре, вы забираете карточку и уходите. Ваш счет будет вестись в Центральном отделении Банка Вселенной. Короче, вы можете забыть, к чертям, о наличности, а в конце каждого месяца будете получать полный перечень покупок.

— Организация тоже его получит, — заметил Ральф Стренг.

Но в целом миссия Синглтона прошла гладко, и все вздохнули с облегчением. Мы поняли, что теперь он будет главным в поселке, хотя прямо речь об этом не заходила.

Наши заработки, по-видимому, теперь тоже начислялись напрямую в Банке Вселенной, а обычные банкноты вообще больше не попадали в руки, поскольку банк отозвал всю наличность и объявил, что отныне она не является законным средством платежей.

В тот же день Синглтон получил сведения о наших назначениях на работу. Он созвал собрание и зачитал список в приятном неформальном стиле, отвечая на вопросы и давая пояснения по ходу дела.

— Кевин Монкриф, — дошел до меня. — Я вижу, Кев, что вы распределены на постройку судов. Это значит, что вы, как и большинство людей в поселке, продолжаете заниматься своим делом. Я сообщил Организации, что на конец недели у вас намечено важное испытание, и вам разрешили сохранить прибыль — или, разумеется, понести потери — еще в течение месяца, а уж потом вас переведут на стандартную шкалу оплаты. Неплохо, а?

Дела оказались гораздо лучше, чем я ожидал. Это означало, что если испытание пройдет успешно и поступят заказы, я, возможно, отложу деньжат, прежде чем попасть в лапы Организации. И, в любом случае, они не собирались отбирать мой бизнес — это уж точно. Мне разрешалось вести его за счет прибыли, а через пять лет распоряжаться накопленным капиталом.

Я оказался в лучшем положении, чем многие. Примерно двадцати колонистам предписали очистить большой участок к востоку от фермы Кли-о-По. У нашего инопланетянина дрогнули пеки, когда он услышал, что Организация собирается хозяйничать прямо у него под боком. Хоть бы землю у пего по крайней мере не отчуждали — пока…

Я жарил мясо аркоровы с грибами и мелко нарезанной картошкой — я все еще сохраняю земные вкусы, во всяком случае не решаюсь самостоятельно готовить более экзотические блюда, — когда за окном послышался шум машины, и звук хлопнувшей шикарной дверцы возвестил о прибытии Баркера. Я поспешно глотнул скотча, снял сковородку с плиты, выглянул в окно и успел увидеть две макушки.

Первая принадлежала Баркеру — за ней виднелась толстая шея, стиснутая воротничком.

Вторая была макушкой блондинки — долгожданной девушки для развлечений.

Я бросил взгляд в зеркало, посокрушался, что у меня вечно такой вид, будто я нуждаюсь в бритье и выпивке, и открыл дверь.

В мой скромный дом шагнула совершенно невероятная красавица, за ней маячила громоздкая фигура Баркера.

— Сюзанна Линкольн — Кевин Монкриф, — лаконично представил нас Баркер. — Кев, неужели я чую мясо? Это хорошо. Черт, да ты тут вроде выпиваешь. А как же мы?

— Привет, Сюзанна, — просипел я, ощущая себя на грани сердечного приступа.

— Кевин… Как у вас здесь мило. Все такое корабельное.

Я лихорадочно огляделся и увидел кучу вещей, которых раньше не замечал, всевозможное барахло из мастерской, оказавшееся в комнате: я забыл вынести промасленный мешок со скобами в углу, поршень на каминной полке, якорь под столом.

— Господи, — пробормотал я, поежился и снова посмотрел на Сюзанну.

У нее были абсолютно фантастические глаза — глубокие синие озера, и я смотрел и смотрел в них, забыв, какой бардак у меня в доме, забыв обо всем на свете, желая только смотреть в эти глаза…

— Кто-то собирается влюбиться с первого взгляда, — провозгласил Баркер, — а я собираюсь выпить. Черт побери, я вел машину от самого Инчтауна…

Она была облачена в легкое голубое платьице с полупрозрачной белой оборочкой вокруг шеи. Золотистые волосы спускались до плеч. Мне трудно было бы дать точное описание, потому что ее окружала эмоциональная дымка, затуманивающая мои глаза. Она посмотрела на меня ответным долгим взглядом и улыбнулась самыми краешками губ.

— Ладно, черт с вами, — проворчал Баркер. — Я сам себе налью.

Откуда-то издалека донеслось звяканье стекла о стекло.

— Налей и мне, Мортимор, — попросила Сюзанна.

Чары разрушились; мы пили, разговаривали, и я пытался притворяться, что ничего не случилось, что мы — три самых обычных человека, обсуждающих деловое соглашение. Я рассказал Сюзанне о мастерской, о поселке и об истории Риверсайда — насколько я ее знал — и немного пришел в себя. Однако Мортимор Баркер периодически насмешливо поглядывал на меня, а Сюзанна старалась не слишком часто встречаться со мной взглядом.

После того как мы поели, Баркер сказал:

— Сюзанна может переодеться в твоей спальне. О'кей?

Я взглянул на нее и снова потерял дар речи. Наконец я произнес:

— Я вас видел раньше. Не так давно — в поезде от Инчтауна. Я ехал на конференцию.

— Да. Наверно, это была я. Хотя я вас не видела.

— Я сидел сзади.

Разговор получался какой-то идиотский.

— Прекратите, Бога ради! — Баркер нетерпеливо ходил из угла в угол. Через час церемония. Мы должны подготовиться. Сюзанне нужно переодеться. Он подошел к окну и посмотрел на причал. — Народ уже собрался. — Он распахнул дверь спальни; к счастью, кровать я застелил. — Мисс Линкольн, заходите, переодевайтесь.

Сюзанна взяла сумку и исчезла.

Баркер налил себе еще и спросил:

— Что скажешь, Кев?

Он пытливо посмотрел на меня, на массивных губах блуждала раздражающая полуулыбка.

— Я не уверен, что она подходит для такой работы, — неожиданно для себя выпалил я.

Он удивился.

— Ты что, рехнулся? Да любой мужик будет сходить с ума по ней! А заодно и по твоей идиотской яхте.

Я попытался сформулировать свои сомнения.

— Ты сказал, что мы продадим яхту с помощью секса. Но я не уверен, что подумал именно о сексе, когда впервые взглянул на нее. В ней есть что-то… Что-то нежное, понимаешь, Морт? Мне кажется, что если там будет она, яхту, возможно, никто и не заметит.

— Ах, вот оно что! — Баркер вздохнул с облегчением. — Ты меня напугал, Кев. Твоя беда в том, что ты последнее время слишком редко общаешься с женщинами. Тебе кажется, что ты влюбился в эту девицу. Выбрось из головы. Поверь мне, дружище, все заметят твою яхту.

Но он успокоил меня ненадолго. Прошло несколько минут, и Сюзанна появилась на пороге спальни в бикини, лиф которого еле удерживался на полной груди. Не знаю, почему на меня так действует вид девушки в купальнике посреди обычной комнаты. То ли имеет значение контраст между пляжным костюмом и интерьером, то ли влияет какой-нибудь притаившийся во мне порочный фетишизм, который может объяснить только сексопатолог. Как бы то ни было, это было прекрасное зрелище. Я стоял вытаращив глаза, пока наконец не понял — а поняв, ужасно смутился, — что она не может двинуться, потому что я загородил проход…

Потом мы оказались в эллинге. Суетились операторы, выполняя указания Баркера. Меня несколько раз запечатлели рядом с яхтой, пока Сюзанна осваивалась на борту. Пришла Джейн Суиндон с бутылкой шампанского, чтобы разбить ее о нос корабля.

— Кев, я не успела тебя поблагодарить, — сказала она. — Для меня это действительно большая честь.

Довольный, я улыбнулся ей.

— Я выбирал между тобой и миссис Эрншоу, но почувствовал, что она начнет предлагать вино из одуванчиков, так что работа досталась тебе. Кстати, где Марк?

Джейн посерьезнела.

— Поехал убеждать Организацию отказаться от сбора планктона. Он сильно этим обеспокоен, Кев.

— Давай забудем сегодня о делах, ладно? После первого рейса мы выпьем на борту. На этот случай я загрузил на «Легкую леди» скотч.

Джейн снопа улыбнулась.

— По-моему, я вам не нужна. — Она указала на палубу, где Сюзанна отдыхала в перерыве между съемками. — Кто она? Впервые вижу такое очаровательное создание. Честно говоря, я рада, что Марка здесь нет.

— Не понимаю, что женщины могут находить друг в друге, — рассмеялся я. — Джейн, чем она тебя прельстила? Не могу поверить, что тебя влечет к этой красотке так же, как меня.

— Кевин Монкриф, ты никого не обманешь, — невозмутимо ответила Джейн. Кончай придуриваться и не обижай девушку. Ты прекрасно знаешь, что это не какая-нибудь безмозглая секс-бомба. Я видела, какими глазами ты смотрел на нее — и как она смотрела на тебя. Нечего изображать ретивого арбыка лучше познакомься с ней как следует, и я чувствую, что ты об этом не пожалеешь.

У Джейн в глазах появились гневные искорки, а я уже знал, что ее лучше не сердить.

— Извини, — сказал я, а потом решил выложить все начистоту и добавил: Знаешь, Джейн, мы с ней знакомы всего два часа. Я просто никак не поверю, что это не сон, и до смерти боюсь, что она исчезнет.

— Вы с ней чуть ли не целый день будете на яхте вдвоем. За вами будут следить камеры, но разговаривать вы можете. Постарайся по крайней мере вести себя нормально. Без наглых взглядов и дурацких шуток! Говори с ней, как со мной.

Тут появился Баркер, выдал свой набор банальностей и был встречен насмешливыми возгласами скептически настроенной толпы. Потом он передал микрофон Джейн. Зеваки поутихли: все-таки Джейн в поселке любят. Лучшего кандидата я бы не мог найти.

Она говорила очень хорошо. Нарисовала мой образ — отличного парня, очень ценного для общины, — но при этом не сгущала красок, чтобы смешки не начались вновь. Кратко коснулась нынешнего положения в поселке, отпустила пару шуток, действительно вызвавших смех, а потом перешла к сути.

— Нарекаю эту яхту «Легкой леди» и желаю удачи всем, кто поплывет на ней!

С этими словами она бросила бутылку и — ведь это Джейн Суиндон! — с первого раза разбила ее о нос; нам не пришлось томиться в смущенном ожидании, глядя, как бутылка раскачивается и ударяется во второй раз, в третий и так далее. Я осторожно поцеловал Джейн в щеку и вскочил на палубу, а «Легкая леди» тронулась с места. Толпа разразилась нестройными приветствиями. Траулеры посигналили сиренами.

Мы плавно заскользили по эллингу. Сюзанна смотала канат. Нас вынесло на середину Дельты.

Мы двигались к морю в сиянии дня. Мимо проплывали высокие лесистые берега. На ветках виднелись задремавшие на солнце мохнатики. Показалась Якорная Заводь — глубокий омут на месте обрушившегося берега. Здесь, под обрывом, во время Передающего Эффекта однажды собрался весь поселок, порабощенный Разумом.

Сразу за Якорной Заводью Дельта расширилась, и я собрался поднять паруса; до сих пор мы шли на маленьком вспомогательном двигателе, который одновременно приводил в движение насос для нагнетания воздуха в корпус.

Даже при нынешней малой скорости сказывался эффект воздушной пленки, облегающей корпус. Яхта шла необычайно легко, оставляя за кормой гладкую воду.

Я хотел попросить Сюзанну подержать штурвал, пока я буду поднимать паруса, но так и не успел выяснить у нее, каков ее яхтсменский опыт. С момента отплытия из Риверсайда мы почти не разговаривали и даже не смотрели друг на друга. Сейчас она сидела на крыше каюты, глядя на деревья.

Ветер дул сзади.

— Подержишь штурвал, хорошо? — сказал я как можно непринужденнее. Пора нам немножко походить под парусами.

Она осторожно поднялась и начала пробираться ко мне, держась за поручень; при этом она нагнулась вперед, и я получил возможность любоваться ее грудями.

Я протянул руку и помог Сюзанне спуститься в кубрик.

За нами в кильватере следовал, блестя линзами объективов, катер телевизионщиков. На носу у него как украшение нависала над водой огромная фигура Морта Баркера. Я оглянулся на Сюзанну.

— У них есть направленные микрофоны?

— Не думаю. А ты что, собрался сделать мне предложение?

— Я… э-э… Я об этом не думал.

Я поперхнулся и отвел взгляд, чтобы не смотреть в ее синие-синие глаза.

На берегу липучка схватила и потащила, как анемон, в свою утробу какую-то маленькую зверюшку. Дрожащими руками я распутал веревки и кое-как поднял грот и кливер, а Сюзанна продемонстрировала свою полную компетентность, безупречно поймав ветер.

С попутным ветром мы помчались очень быстро; Сюзанна, опережая меня, отключила двигатель.

— Ты, оказывается, не в первый раз это делаешь, — сказал я, спускаясь в кубрик, после того, как она искусно поправила парус, полностью используя ветер.

Сюзанна вдруг перестала улыбаться.

— Тогда все было по-другому, — сказала она негромко, и я понял, что она имеет в виду не различия в конструкциях. — Ты что-то говорил о выпивке внизу?

Я взял у нее штурвал.

— Буфет по правому борту. Налей мне скотч с имбирем — большую порцию.

Она направилась в каюту, обернулась перед тем, как спуститься по трапу, и неожиданно задорно подмигнула.

«Легкая леди» мчалась вниз по Дельте, насос с тихим урчанием поддерживал давление в корпусе. Мы шли быстро — очень быстро, — но все же не так хорошо, как я ожидал. Я установил паруса наивыгоднейшим образом, подумал, не развернуть ли спинакер, но решил, что для первого плавания это слишком рискованно.

Я решил, что у яхты все же слишком широкие обводы и большое водоизмещение ограничивает скорость — ведь даже при самом гладком скольжении судно должно иметь дело все с тем же объемом жидкости. В общем-то я знал это и раньше, но максимальная скорость оказалась ниже, чем я ожидал.

Я начал обдумывать будущую конструкцию. Это будет катамаран. Поплавки сделаю узкие и длинные. На двух поплавках катамаран все равно очень устойчив, даже если они узкие. Таким образом, проблема водоизмещения будет решена. Насос установим в каюте посередине, а поплавки подсоединим к нему гибкими шлангами. Кстати, двойной корпус не понадобится, так что появляется возможность уменьшить массу. Просто поплавки надо сделать воздухонепроницаемыми… не считая тысяч дырочек ниже ватерлинии.

Черт возьми, это же совсем не сложно. Такую конструкцию можно построить за считанные недели.

Вернулась Сюзанна с бокалами скотча.

Я оглянулся. Мы порядочно оторвались от катера телевизионщиков. Я увидел, как Баркер помахал нам ручищей, похожей на окорок, потом сделал знак рулевому, и они развернулись. Пока что съемка закончилась. Нас еще должны были снять при возвращении, но теперь мы могли заняться более серьезным делом — проверить, какова яхта в управлении.

Мы прошли между двумя скалами у выхода в океан; остроконечные, черные, они высоко поднимались по обе стороны реки. Началась зыбь, но и по морю «Легкая леди» пошла хорошо. Слева виднелись буйки, отмечавшие границы рыбных загонов Марка Суиндона. Неподалеку от нас разрезали воду чернужьи плавники; эти твари кормились в потоке рядом с устьем.

Мне нужно было сблизиться с Сюзанной. Если я не смогу этого сделать, она вернется в Премьер-сити и никогда не вспомнит обо мне. Наша встреча останется для нее обычной служебной командировкой. Девушка тихонько сидела в противоположном углу кокпита, глядя на берег за моей спиной.

— Ты работаешь в Премьер-сити?

— В основном. Я не так давно на Аркадии — всего несколько недель.

— И как тебе нравится Аркадия? — задал я идиотский вопрос.

Интересно, почему считается неприличным обсуждать, нравится ли тебе особа противоположного пола?

Она замялась.

— Кажется, я прилетела в самую заваруху. Честно говоря, Кевин, я еще не определилась. Спроси через месяц.

Я сказал, глядя в море:

— Через месяц тебя здесь не будет. А мне вряд ли представится случай съездить в Премьер-сити.

Она вдруг улыбнулась мне и переменила позу, прислонившись спиной к стенке каюты. Мои глаза непроизвольно проследили за движением ее груди под почти несуществующим бикини. Потом я взглянул ей в лицо, и снова нахлынувшие чувства затуманили мое зрение. Сюзанна сидела посреди озера света, сияя на солнце, как включенная лампа.

— Возможно, это тебе не понадобится, — сказала она.

— Что?

— В агентстве сказали, что у них намечается для меня работа в Риверсайде… — Она замялась. — Для Организации. Если все получится, мне предстоит прожить здесь несколько месяцев.

— Какая работа?

— Не знаю. Еще ничего не решено. По их словам, это зависит от многих факторов.

— А ты хочешь получить эту работу?

— Да.

Мимо нас пролетела, лениво махая огромными крыльями, птица-бульдозер. Она низко свесила голову, собирая на лету широким клювом планктон. Я боялся Сюзанны, боялся ее пронзительной женственности, перед которой оказался совершенно беззащитным. Я чувствовал, что все происходит слишком бурно, слишком резко, что долго такое счастье не продлится.

Но, оказывается, она могла остаться здесь. Оказывается, у нас появлялась возможность для нормального общения. Выходит, передо мной открывались другие пути для выражения своих чувств, кроме немедленного изнасилования.

— Я бы хотел, чтобы ты пожила в Риверсайде, — сказал я.

Сюзанна подняла брови.

— Ну, Кевин, неужели это все, на что ты способен? Это не тот Монкриф, которого я представляла себе со слов Морта Баркера.

Значит, мерзавец Баркер расписал ей меня как отчаянного распутника… Рыбные загоны оказались уже совсем близко от нашего левого борта. Несколько плавников разрезало воду неподалеку: привлеченные запахом и видом такого количества подневольных толстиков, чернуги рыскали вокруг, но не могли проникнуть в загоны сквозь сети.

— А что я могу сказать? — беспомощно пробормотал я. — Дьявол! Сюзанна, по-моему, ты самая…

Проклятый двигатель чихнул и заглох. Я зарычал в отчаянии и поднял смотровой люк. Сюзанна, посмеиваясь, взялась за штурвал, а я полез прощупывать кабели и разъемы, проверил, в конце концов, горючее и обнаружил, что его нет.

— Фи, Монкриф, как неоригинально. Почему ты не поставил микрореактор? Их, кажется, можно не заправлять много месяцев?

— Больно жирно ставить сюда реактор, — рассеянно ответил я, стараясь разобраться в ситуации. Я заправил бак два дня назад и включал двигатель только во время короткого испытательного прогона. Наверное, в баке течь. Яхта должна побегать под парусами.

— Не очень-то она сейчас бежит.

Сюзанна сказала правду. Без смазывающей воздушной пленки «Легкая леди» уныло шлепала по волнам и двигалась гораздо хуже, чем я ожидал.

— Пора поворачивать, — сказал я. — Мы далековато заплыли.

Не успела Сюзанна спуститься с бокалами в каюту, как вдруг ее лицо снова появилось над ступеньками.

— Эй, Кев, помнишь, ты рассказывал мне про дырочки в корпусе? Так вот, тебе не приходило в голову, что если через них не будет выходить воздух, то войдет вода?

Облако заслонило солнце, усилился неожиданно прохладный ветер, я почувствовал, что яхта у меня под ногами накренилась.

— В полости корпуса еще достаточно давления, чтобы не впускать воду.

— Тогда откуда жидкость в каюте? Она мне по колено, Кев.

Сюзанна вылезла наверх.

Я заглянул вниз, в маленькую каюту. Вода уже покрыла койки и поднималась у меня на глазах.

«Легкая леди» тонула.

— Кев, а где тут у тебя спасательная шлюпка? — спокойно спросила Сюзанна.

— Э… У нас ее нет. Я… В общем, я сэкономил. У меня кончились деньги. Но есть спасательные жилеты.

Я перегнулся через борт и поглядел в воду. Мимо проплывала чернуга; она посмотрела на меня с холодным интересом, раскрыв пасть. Я почувствовал, что начинаю дрожать, и поспешно выпрямился.

— Кев! Берегись!

Что-то с размаху ударило меня в висок, в голове сверкнула ослепительная вспышка, и я увидел, что ко мне приближается палуба.

Это было последнее, что я запомнил.

Потом подо мной оказалось что-то жесткое. Я лежал на животе и болезненно кашлял, мучительно напрягая грудь; легкие и глотку жгло как огнем. Чьи-то руки грубо потащили меня и перевернули на спину. Я лежал на берегу, глядя в пасмурное небо. С возвращением сознания появилась боль в голове. Волны боли все усиливались, пока не стало казаться, что голова вот-вот расколется на куски. Чья-то тень встряла между мной и небом; на лицо упали мокрые волосы.

— Ну, я вижу, тебе лучше, Монкриф.

В словах звучало знакомое подтрунивание, но голос дрожал.

Я осторожно сел. Герои и чемпионы-тяжеловесы после удара по голове мгновенно приходят в себя, по Кевин Монкриф не принадлежит к их числу. Я дернул себя за шевелюру и вскрикнул, однако это потребовало таких усилий, что тут же умолк.

Я огляделся. Мы сидели на узкой полоске берега под утесами; передо мной колыхалось море, разлинованное в клетку рыбными загонами, но не было никаких признаков «Легкой леди».

— Она утонула, Кев. Мне ужасно жаль.

— Как, черт возьми, мы оказались на берегу?

— Ну… В общем, я тебя спасла.

— Господи. — Я посмотрел на Сюзанну. Она стояла на коленях рядом со мной, мокрая и милая. Но голова моя слишком болела, и я не мог сосредоточиться. — А чернуги? — спросил я. — Они плавали вокруг.

— Я повернула к рыбным загонам. «Легкая леди» еще немного продержалась на плаву, и я как раз успела к ближайшему. Потом я тащила тебя из одного загона в другой. Труднее всего было перетаскивать тебя через сети.

— Сюзанна, я люблю тебя.

Она как будто смутилась, но сказала:

— Мужчины часто влюбляются в своих нянек. Скоро тебе станет лучше. Давай-ка подумаем, как отсюда выбраться.

По крайней мере, нам не приходилось опасаться прилива. Противодействующее притяжение шести аркадийских лун большую часть времени уравновешивает само себя — за исключением периода Передающего Эффекта.

Я огляделся. К югу берег переходил в нагромождение скал. Фонтаны брызг рассыпались у подножия утесов. К северу тянулась, насколько хватало глаз, непрерывная полоса песка, но не было видно никакого пути наверх. В крайнем случае, можно было двигаться потихоньку, хотя к вечеру в поселке начнут беспокоиться и пошлют на поиски траулеры. Непосредственная опасность нам не угрожала.

— Посмотри, — сказала Сюзанна.

Неподалеку со скалы свешивались тросы. Среди кучи осыпавшихся камней стоял маленький сарай. На фоне неба выделялась тонкая стрела крана. Я встал, охая от боли, подошел к ближайшему тросу и потянул за него. Поднялась примитивная платформа.

Это оказался самодельный подъемник Марка Суиндона для заброски грузов на берег.

— До поселка несколько километров по хребту, — сказал я Сюзанне. — Если хочешь, можем пойти — здесь запросто можно подняться на утес. Или подождем спасателей, хотя рискуем совсем замерзнуть.

— Кев, одна из моих особенностей, о которых ты пока не знаешь, состоит в том, что я терпеть не могу ждать. Вперед — и никаких гвоздей!

К поселку мы подходили, уже вконец обессилев. Я не мог себе представить, как пойду по главной улице на виду у всех — мокрый, потрепанный и разбитый. Поэтому я отвел Сюзанну к Суиндонам. Марк еще не вернулся, но мы застали Джейн. Я рассказал ей, что случилось.

— Кев, мне ужасно жаль.

— А я еще только начинаю жалеть, — признался я. — Совсем недавно я чертовски радовался, что остался жив. Но когда я увидел поселок и мастерскую, меня как ударило. Понимаешь, «Легкая леди» не застрахована. У меня не хватало денег, и я решил рискнуть.

На мне была одежда Марка, а Сюзанне Джейн одолжила юбку и свитер. Джейн миниатюрнее Сюзанны, но даже зрелище необыкновенно привлекательной девушки в слишком тесной одежде не могло развеять мое уныние — как не смог этого сделать и весьма кстати поданный Джейн скотч.

Сюзанна тихонько спросила:

— Насколько все плохо, Кев?

— Наверное, меня можно назвать банкротом.

Не успел я сделать это печальное признание, как открылась дверь и вошел Марк, с любопытством посмотрев на нас.

— Налей мне чего-нибудь, дорогая. У меня был паршивый день. Они все-таки запускают своих механических китов. Я не смог их отговорить.

— Господи, — простонала Джейн. — Неужели это еще не все?

— Не все. Поселок бунтует. Ты что, еще ничего не слышала? И не смотрела сегодня телегазету? Там показали, как прилетают хедерингтоновцы — сотнями. Прошел слух, что они займут все руководящие должности. Как бы то ни было, рабочих мест почти не прибавится. Новая техника — вся на автоматике.

— Это не новость, — сказала Джейн. — А из-за чего все-таки переполох в поселке?

— Скорее всего, из-за зарплаты. Говорят, что Организация, мол, предложила высокие ставки, чтобы заманить сюда людей. Дескать, новенькие будут работать бок о бок с нашими, а получать гораздо больше. Лично я этому не верю, но колонисты ничего не хотят слушать.

— И что же они надумали?

— Эти несчастные идиоты объявили забастовку, — вздохнул Марк.

 

7

По общему признанию, первое собрание забастовщиков явилось, в некотором роде, триумфом Риверсайда. Хотя очевидный лидер и не определился потенциальные лидеры заняли выжидательную позицию, — стачечников вполне достойно представляли Чиль Каа как выразитель интересов малоимущих и Эзра Блейк как выразитель интересов состоятельных лиц. Организацию на первых порах представлял Синклер Синглтон.

— Я совершенно уверен, что вскоре мы сможем устранить недоразумения, с любезной улыбкой обратился он к делегатам от забастовщиков.

— Хорошо, — сказал Каа. — Для начала объясните-ка мне, что я буду делать со своим траулером, когда прибудут морские комбайны?

Улыбка Синглтона стала еще шире.

— Мы, кажется, собрались не по поводу рыбной ловли. Как я понимаю, нам предстоит обсудить вопрос иммиграции.

— Мы хотим знать, причем немедленно, какие земли собирается захватить Организация! — прорычал Блейк.

— Но я не думал… — Руки Синглтона беспорядочно задвигались; он быстро записал что-то в блокноте — скорее, чтобы занять пальцы, чем по необходимости.

— Теперь, когда планета кишит новенькими, должна быть гарантия минимальной зарплаты, — выпалил Каа. — В первую очередь, следует позаботиться о коренных жителях. У нас должна быть работа!

— Вы имели работу до вчерашнего дня, — спокойно заметил Синглтон. — Но вы прекратили работу. Право, мистер Каа, вы не можете ожидать платы, если не хотите работать.

— Не хотим работать? — возмутился Каа. — Но мы же хотим. Мы же из-за этого бастуем!

— Бастуете?

— Черт возьми, вы прекрасно слышали, что я сказал!

Синглтон озадаченно посмотрел на него.

— Простите, Чиль, — сказал он. — Я здесь недавно. Я всего лишь представитель Организации. Я родом с планеты Мэрилин, а глагол «бастовать», видимо, имеет значение, которого я не понимаю. Может быть, вы объясните, и я посмотрю, чем мы можем вам помочь.

Он говорил серьезно. Я, чтобы не засмеяться, вытащил носовой платок, приложил ко рту и отчаянно закашлялся. Каа остолбенело уставился на Синглтона, а Блейк издал недоверчивый рык.

Энрико Бателли поспешно объяснил:

— Бастовать означает отказываться от работы, чтобы добиться выполнения своих требований. Обычно таким способом рабочие останавливают производство, и начальству приходится идти на уступки.

— Но я не вижу, каким образом это приложимо к Риверсайду, — растерянно произнес Синглтон. — Если вы откажетесь работать, Организация попросту пришлет людей, которые работать будут. По-моему, это логичный шаг. Я совершенно не понимаю, чего вы этим добьетесь.

— Не понимаешь, умник? — Лицо Каа от гнева пошло пятнами. — Ну, тогда для начала послушай, что будет, если Организация пошлет сюда своих людей. Они наткнутся на наш пикет, понял? Разрази меня гром, мы никого не пропустим!

Синглтон вздохнул.

— Тогда, возможно, Организация найдет другой регион. Это большая планета. Как бы то ни было, я благодарю вас за изложение ваших взглядов и немедленно доложу в Премьер-сити. Надеюсь, все разрешится благополучно для вас. Или я должен сказать: для нас? Я здесь пробыл всего несколько дней, но… мне нравится Риверсайд. Я желаю этому месту процветания.

Он вел себя обезоруживающе, этот Синклер Синглтон. Он спокойно выслушивал старые жалобы: уровень зарплаты, отсутствие обеспечения больных и престарелых, автоматизация, конфискация земель…

Наконец встала миссис Эрншоу.

— Нам, — заявила она, — пора поставить вопрос об отделении от Организации. Мы, риверсайдцы, можем прожить сами!

Все переглянулись, и у нас возникло ощущение, что старушка говорит дело. Послышался одобрительный гул.

— Но, — с обескураженным видом произнес Синглтон, — каким образом вы можете отделиться, если Организация купила всю планету?

Как и следовало ожидать, в ответ кто-то выкрикнул:

— Но не народ!

Не знаю, кто это кричал, да и какая разница. Всегда найдется дурак, для которого красноречие дороже смысла.

И, как опять-таки следовало ожидать, этот выкрик вызвал восторженный рев…

Впоследствии, в более спокойной атмосфере «Клуба», Ральф Стренг сказал:

— На самом деле Организация, конечно, купила народ. Какой смысл это отрицать? Они купили нас, и дешево — тут уж ничего не поделаешь.

— Я слышала, что вы сказали! — Над нами грозно нависла миссис Эрншоу. А теперь позвольте мне возразить вам, доктор Стренг. Меня никто не купит, и это относится ко всем Потомкам пионеров. Мы обсудили этот вопрос и намереваемся составить декларацию независимости Риверсайда. Впрочем, я не жду, что вы или ваш малодушный приятель Монкриф ее подпишете, однако есть много людей, которые это сделают. У нас немало отважных сердец, будьте уверены!

Стренг посмотрел на нее, изображая изумление.

— А я-то думал, что Потомки — это ансамбль фольклорных танцев.

Лицо миссис Эрншоу омрачилось еще сильнее.

— Идиотское замечание такого сорта я ждала от мистера Монкрифа, а не от образованного человека вроде вас! — Неожиданно она взглянула на меня. — И нечего так по-дурацки ухмыляться! Не думайте, Монкриф, что я не слышала, как вы называете Потомков за глаза! Эти хулиганские шуточки на наш счет, циничное гоготанье за спиной! Я вам скажу: хорошо, что кто-то пока еще осознает истинные ценности. Потомки посвятили себя сохранению лучшего, что есть в нашей жизни — в том числе и свободы личности!

Публика улыбалась. Старушка выставила нас на всеобщее обозрение.

Ральф Стренг нарочито медленно поднялся и поставил стакан на стол. Смешки умолкли.

— Миссис Эрншоу, — начал он, — ни мистер Монкриф, ни я никогда не оспаривали права Потомков пионеров разгуливать по улицам в каком угодно виде — хотя, возможно, и находили это отвратительным. Так будьте любезны, даруйте нам свободу считать вас сборищем гороховых шутов!

Эта речь вызвала такое широкое одобрение, что миссис Эрншоу покраснела и отошла. Она заметила Вернона Трейла, вполголоса что-то обсудила с ним и удалилась. Трейл залпом допил свой виноградный сок, дернув кадыком, и поспешил за ней.

— Не будем обманывать себя, — заметил Стренг. — Организация только-только захватила власть, а многие уже поддерживают взгляды миссис Эрншоу. Если бы она сумела выразить эти взгляды в более убедительной форме, на ее сторону встал бы весь поселок.

Я собрался заявить, что даже дикие аркоровы не перетянут меня на сторону миссис Эрншоу, но тут открылась дверь и в белом брючном костюме с голубой отделкой вошла Сюзанна. Мое сердце замерло. Она увидела меня, улыбнулась и села рядом. Глядя на нее во все глаза, я поинтересовался, где она была весь день, хорошо ли спала, не простудилась ли после вчерашнего купания…

Она посмотрела на меня синими, широко открытыми глазами и заверила, что все в порядке, только…

— Ты забыл спросить об одной вещи.

— Какой?

— Монкриф, скупердяй, ты не спросил, чего бы мне хотелось выпить! ответила она, и глаза ее снова смеялись надо мной.

Я узнал степень серьезности своего финансового краха в среду в районе полудня, когда Марк Суиндон вскарабкался на палубу траулера Перса Уолтерса и стянул с лица маску.

— Она там, Кев, — сообщил он. — Я не успел хорошо разглядеть ее поблизости крутились чернуги. Но она повреждена.

Траулер покачивался на волнах, в полуклюзе скрежетала якорная цепь.

— Что, сильно? — спросил я.

— В корпусе дыра фута в четыре. Яхта лежит на камнях — в этом месте настоящие скалы.

Я представил себе, как «Легкая леди» будет медленно разламываться на куски; мне хотелось завыть. Сюзанна сочувственно посмотрела на меня.

— Мне очень жаль, Кев.

— Так ты думаешь, ничего сделать нельзя? — спросил я Марка.

— Можно было бы ее поднять, — медленно произнес он. — Но стоимость будет совершенно несоразмерная.

Я посмотрел на них: Марка Суиндона и Джейн, Сюзанну, Перса.

— Эта яхта меня разорила, — пробормотал я. — Можно было ограничиться строительством скиттеров, но мне казалось, что нам не повредит некоторое разнообразие. Идея хорошая, я знаю. Все получилось. «Легкая леди» шла быстрее всех парусников в истории. Я взял патенты, по макушку залез в долги.

Морские валы накатывали с востока и лениво ударяли в подножия скал, взлетая фонтанами брызг. Мяучки танцевали над волнами, всасывая острыми клювиками планктон; их трепещущие крылышки казались бледными пятнами.

— Черт, даже не представляю, что теперь делать, — признался я.

Сюзанна взяла меня за руку, Перс завел двигатель и поднял якорь. Траулер «Арктур» содрогнулся и двинулся назад к Дельте.

— Если бы я, как и все, стал служащим Организации, ничего страшного в этой истории не было бы, — вырвалось у меня. — Организация взяла бы убытки на себя. Но я думал, что скоро разбогатею.

— Хватит терзаться, Монкриф, — сказала Сюзанна.

Я с изумлением заметил, что ее глаза подозрительно блестят, и сжал ее руку. Она прикусила губу и с подчеркнутым интересом принялась разглядывать проплывающие мимо берега.

Траулер подошел к причалу, Перс пришвартовался, и мы сошли на берег. Притихший поселок прочерчивали пустые лепты улиц. Я заметил, что Джейн забеспокоилась.

— Что-то никого не видно, — озабоченно сказала она.

Так, наверно, выглядел Риверсайд во время Передающего Эффекта, когда Разум заманил жителей к Якорной Заводи… Потом я услышал шаги и быстро обернулся.

К нам подошел Вернон Трейл.

— Все отправились за хребет, — сообщил он. — Прошел слух, что приезжают бронтомехи. Бог знает, что они натворят.

— Возьмем мой автомобиль, — решил Марк. Перс остался с Трейлом, остальные забрались в машину. За гребнем, когда деревья уступили место широкой долине, Марк затормозил.

Сверкая на солнце, на шоссе из Инчтауна выстроились цепочкой гигантские, шириной во всю дорогу, машины. Их было штук двадцать, и каждая по крайней мере в десять раз больше среднего грузовика. Первая остановилась у поворота к ферме Кли-о-По. Здесь собралась толпа. Пока мы спускались с холма, головной бронтомех начал маневрировать, пытаясь развернуться и съехать с шоссе. Толпа хлынула к нему.

Марк остановил машину неподалеку, и мы вылезли. Человек двести колонистов топталось у развилки; еще столько же сидело на травянистых склонах в качестве зрителей. Носились с криками дети, создавая атмосферу почти праздничную — но не совсем. Чиль Каа и миссис Эрншоу ожесточенно спорили о чем-то с хедерингтоновцами, от имени которых, оказывается, выступал Синглтон.

— И скажите своим людям, чтобы они убирались обратно в Премьер-сити! кричал Каа. — Вы не пересечете наши границы!

Передний бронтомех умудрился сложить вдвое свое членистое тело и с ревом сполз с дороги, намереваясь, очевидно, перебраться через кювет и поехать напрямик по полю. Группа колонистов поспешила встать у него на пути. Гигантская машина зашипела пневматическими тормозами и остановилась, покачиваясь на необъятных покрышках.

Появился Ральф Стренг во главе небольшой группы.

— Вы рискуете, — предупредил он нас. — На месте Синглтона я бы включил автопилоты и запустил машины. Никто не встанет на дороге у автомата.

— Слушай, на чьей ты стороне? — спросил Уилл Джексон.

Стренг смерил старика холодным взглядом.

— Я только называю варианты, чтобы ты и другие могли принять решение. Я — доктор и не хочу кровавой бойни.

— Умрем, но не позволим Организации перепахать нашу землю! — прокричал Уилл.

— Выходит, ты еще больший дурак, чем кажешься, — парировал Стренг и повернулся к взбешенному оппоненту спиной.

Я прошел вперед — к главной арене борьбы. Колонистам противостояло около шестидесяти хедерингтоновцев. На них были одинаковые серые рабочие комбинезоны, да и сами они, на мой взгляд, здорово походили друг на друга. Пока Синглтон и Каа спорили, они помалкивали, настороженно глядя на нас.

— Мы, — увещевал Синглтон, — собираемся начать обработку правительственной земли, мистер Каа, и не задеваем ферму Кли-о-По. Мы пашем севернее.

— Черт побери, вы знаете, что дело не в этом! Мы отказались обрабатывать эту землю, а вы привозите рабочих со стороны. Это нарушает этику трудовых отношений. Эй, вы! — прокричал Каа безмолвному воинству Организации. — Неужели вам нет дела до ваших собратьев? О чем, черт побери, вы думаете?

Пролетела бутылка и со звоном разбилась о ближайший бронтомех, облив его фонтаном пены. Из кабины вылез водитель и молча встал рядом со своими товарищами.

Голос рядом со мной сказал: «Черт!», под мой локоть проделась рука, и ко мне прислонилась Сюзанна…

— …поэтому, — продолжал Синглтон, — мы установили машины на автоматический режим. Я велел своим людям сделать это, так как уверен, что колонисты не совершат самоубийства. Я знаю, что вам хочется назвать меня убийцей, Чиль, но я не убийца. У меня есть долг перед Организацией и Аркадией. Жизненно важно, чтобы земля давала урожай. Примерно через тридцать секунд этот бронтомех поедет, за ним последуют остальные, и ничего нельзя будет сделать, если не залезть в кабину и не отключить управление. Поэтом, прошу вас, скажите своим людям, чтобы не ложились у них на дороге.

Собственно, колонисты уже и так вскакивали и спешили убраться из-под колес гигантской машины.

С душераздирающим скрежетом бронтомех тронулся с места, его колеса перекатились через кювет, как через лужицу, и он загромыхал по долине на восток.

Каа, побелевший от гнева, размахивал кулаками перед Синглтоном.

— Сматываемся, — сказал я Сюзанне и потянул ее прочь.

Уже начинались отдельные стычки, и толпа двинулась вперед.

— Пора проучить этих мерзавцев! — кричал Каа.

Он прижал Синглтона к дереву и яростно молотил его. Один удар пришелся в живот, и Синглтон скорчился.

Бронтомехи с механической точностью катили за своим лидером через кустарник. Земля дрожала от их тяжелого хода.

— Вернитесь, трусы, и сражайтесь за ваш поселок!

У нас на пути выросла миссис Эрншоу, ее бульдожье лицо дрожало от гнева. Рядом появился Стренг. Он сухо сказал:

— Я буду сражаться на вашей стороне, миссис Эрншоу.

— Бог свидетель, ловлю вас на слове, доктор!

Это единственный случай на моей памяти, когда я видел смущенного Стренга. Он тупо смотрел, как старушка прошла вперед, остановилась перед растерянным хедерингтоновцем и двинула его кулаком в живот. Парень только моргнул. Она неожиданно влепила ему звучную оплеуху, и он зашатался, будучи при этом сантиметров на десять выше миссис Эрншоу и довольно грузного сложения.

— Уйдем отсюда, — тихонько сказала Сюзанна.

Последний бронтомех повернул и, грузно переваливаясь, уехал в долину. Шершавый гравий шоссе усеяли потерявшие сознание люди. Один человек приподнялся на локте, закашлялся и его вырвало. Глаз у него заплыл, а из глубокой раны на лбу текла кровь. В этот момент его ударили ногой прямо в лицо, он упал на спину и больше не двигался.

Дерущиеся разбились на отдельные группы. Выбираясь с поля боя, мы встретили Джейн и Марка: они оттаскивали Билла Йонга от бесчувственного тела, которое он нещадно пинал.

— Что происходит? — спросил Марк.

Йонг отправился искать кому бы еще врезать, но оказалось, что битва неожиданно кончилась. Чиль Каа отступил от распростертого, истекающего кровью Синглтона.

— Теперь будут знать, кто здесь главный, — провозгласил он, воинственно оглядываясь. Колонисты собрались вокруг него, поздравляя друг друга. Миссис Эрншоу тяжелой поступью вновь устремилась к нам.

— Неплохо мы поработали, — похвалилась она.

Повсюду лежали окровавленные тела. Люди вставали на четвереньки, поднимались, пошатываясь, ощупывали свои раны и молча собирались в кучки. Они осматривали своих еще неподвижных товарищей, подкладывая свернутую одежду под голову тем, кто не мог подняться. Время от времени они поглядывали в нашу сторону. Их лица не выражали ни гнева, ни страха…

— Я думаю, доктор Стренг, теперь мы знаем, кто на чьей стороне, продолжила миссис Эрншоу. — Что-то я не видела, чтобы вы или ваши друзья сражались за будущее Риверсайда.

Стренг молчал. Рядом стояло человек двадцать, не участвовавших в побоище, и я все еще не знал, правильно ли мы поступили.

— Вот они! — раздался крик Уилла Джексона. — Вот мерзавцы, которые боялись помочь своим!

Этому демагогу в его возрасте ничто не грозило.

Победоносная толпа отреагировала и начала окружать нас…

Достаточно было одного слова.

Их было чуть ли не двести, и вряд ли все они сражались с шестьюдесятью хедерингтоновцами — но суть заключалась в том, что они дрались там, а мы стояли здесь, в стороне, и им хотелось еще одной победы. Первая досталась слишком легко. Слишком легко…

— Стоп, ни шагу дальше, — скомандовал Стренг, выходя вперед. И все остановились, словно он нацелил на них ружье.

— Хорошо! Ты будешь первым, Стренг, — бросил Чиль Каа на ходу. Затем, обнаружив, что рядом с ним никого нет, он остановился и воззвал: — За мной! Покажем этим трусам, что мы о них думаем!

— Каа, я сказал: ни шагу дальше, — повторил Стренг.

Он шагнул вперед и встал перед рыбаком. Они были примерно одного роста, но Стренг значительно шире. Я заметил, что Каа начал нервно сжимать кулаки.

— Я хочу знать, почему ты струсил! — выпалил он.

— Ты думаешь, я боюсь драться один на один? — усмехнулся Стренг.

Каа едва заметно отступил.

— Но ведь ты прятался!

— Ты в этом уверен, Каа?.

— Тогда… Тогда почему не помогал нам? Что, если бы они нас побили?

Стренг медленно покачал головой.

— Не думаю. Нет, Каа, не думаю. — Он окинул взглядом толпу. — Я хочу задать вам один вопрос, чтобы доказать спою правоту. Эй, вы! Все, кого ударил хедерингтоновец, поднимите руку!

В толпе переминались, глядя друг на друга с возрастающей неуверенностью. Не поднялась ни одна рука. Стренг медленно улыбнулся.

— То-то, — сказал он. — А теперь послушайте меня. Вы набросились на шестьдесят младенцев, которые психологически не способны защищаться. Вот что вы сделали. Каа, ты это называешь победой?

— О чем ты говоришь, черт подери?

— Об аморфах, Каа! — Стренг указал на сотрудников Организации; те продолжали отряхиваться и тесниться вокруг лежащих товарищей. — Эти существа — не люди. Это аморфы с планеты Мэрилин! Организация часто использует их. Они послушны и безобидны. Они не дерутся, Каа. Они не могут. Их единственная цель в жизни — нравиться окружающим. А вы, люди, их избили.

Вот почему, прибыв к нам в субботу, Алтея Гант, обнаружила поселок в состоянии покаяния и внутреннего раздрая. Таинственная группировка Свободолюбивых граждан ушла в подполье, Потомки пионеров репетировали майский хоровод, а миссис Эрншоу экспериментировала с яичной темперой. Никто не хотел вспоминать о битве на инчтаунской дороге. Даже в нашем кружке трудно было говорить о кошмарной сцене избиения беззащитных инопланетян.

Высказался один лишь Стренг.

— Организация нашла наилучший способ приструнить поселок, — заявил он.

Это прозвучало так, словно Ральф предполагал, что Организация предвидела битву и ее результаты. Но мы не спросили, как он пришел к столь циничным выводам. Возможно, мы боялись, что он окажется прав…

Алтея Гант появилась в «Клубе» в полдень. Встречавший ее комитет состоял из Джейн Суиндон, Ральфа Стренга и меня; прочие колонисты утекли из «Клуба», когда до них дошел слух о ее прибытии.

— Мне что, объявлен бойкот? — поинтересовалась она, озирая пустой зал.

— Поселок — в состоянии брожения, мисс Гант, — сухо сказал Стренг. — Я уверен, что лично против вас никто ничего не имеет.

Последовала более или менее вежливая беседа, в ходе которой Алтея Гант вновь упомянула о желании Организации привлечь на планету свежие силы вначале для замещения тех, кто улетел, а затем — в рамках программы расширения. «На Аркадии ожидается бум», — подытожила она. Под конец вошла Сюзанна, превосходно выглядевшая, и села за наш столик.

— Кстати, — невзначай бросила Алтея Гант, — где профессор Суиндон?

— Он в рыбных загонах, — ответила Джейн. — Но я не уверена, что он хочет с вами встретиться, так как он не согласен с планами Организации насчет планктона.

— Это все бабушкины сказки про морских чудовищ. — Алтея Гант слегка улыбнулась. — Вот что я вам скажу, миссис. Суиндон. Пока аркадяне не забудут о своих страхах перед океаном, нам ни за что не привлечь сюда новых иммигрантов. Если половина планеты так боится собственного моря, что готова улететь куда подальше, сторонние наблюдатели в конце концов решат, что для этого и впрямь есть основания.

Ее холодный взгляд обратился на Стренга.

— Скажите мне, доктор, вы боитесь океана?

— Нет, конечно.

— Тогда вас заинтересует наш проект. Мы планируем рекламную кампанию против нелепых страхов.

— Какую же? — спросил я.

Она откинулась на спинку и отпила джин, обводя нас оценивающим взглядом. Готовилось что-то важное. Решительным жестом Алтея Гант поставила стакан на столик.

— Мы намечаем одиночное кругосветное плавание на яхте по Аркадийскому океану.

Сейчас мне уже трудно точно вспомнить, как я отнесся тогда к этому предложению. Кажется, вначале я встретил его скептически, еще не зная, как оно изменит жизнь всех нас. Я считал, что человек, отправляющийся в одиночку под парусами вокруг света, никому ничего не докажет — разве что самому себе.

Однако потом до меня стало доходить, что Организация может устроить трансляцию на весь Сектор. При их жестком контроле над средствами массовой информации они могли создать интригующее шоу, которое захватит публику. Успех такого мероприятия и вправду развеет — по крайней мере на ближайшие пятьдесят лет — иррациональный ужас перед океаном.

Чем больше я думал, тем больше мне нравился этот замысел. Если не считать одного явного недостатка.

Весь план роковым образом обернется против задумавших его, если яхтсмена сожрет какой-нибудь монстр.

— Риверсайд станет центром проекта, — пообещала Алтея Гант.

Мы проводили ее до церкви, где должно было состояться собрание.

 

8

Алтея Гант стояла на возвышении позади стола. На столе лежала большая коробка. Ее вынесли из автомобиля на воздушной подушке два колониста.

— …И в результате интенсивной рекламной кампании мы надеемся привлечь иммигрантов. А они нам необходимы, ибо если планета останется малонаселенной, жизненный уровень будет постепенно снижаться. История показывает, что наивысший уровень жизни устанавливается на планетах с большой численностью населения. Фермерство и рыболовство породят всевозможную промышленность. Строительство, легкая индустрия, ремонтные мастерские, обслуживание, туризм и так далее…

Она описала идеальную аграрную планету, и, должен признать, это выглядело заманчиво. Аудитория — по меньшей мере, половина поселка слушала внимательно, хотя не обошлось без недовольных реплик, которые обычно отличают риверсайдские собрания.

Затем Алтея Гант перешла к главному.

— В качестве временной меры мы сочли необходимой срочную помощь.

Она подняла с коробки крышку, сняла стенки, и показался большой кусок странной бесформенной пятнистой массы.

— Оно живое, — прошептал кто-то недалеко от меня. — Я видел, оно пошевелилось.

— Да, — подтвердила мисс Гант. — Это живое существо — аморф с планеты Мэрилин. В настоящий момент оно находится в своем естественном бесформенном состоянии. У него очень интересный защитный механизм. Оказавшись вблизи другого живого существа, оно изменяет форму. Трансформацию претерпевают даже внутренние органы.

Масса на столе двигалась и росла. Поначалу серая и бесформенная, похожая на увеличенный кусок Чукалекова теста, она теперь бледнела и розовела. Выросло нечто вроде пальмового листа, который у нас на глазах вытянулся и превратился в щупальце…

— Эта трансформация достигается благодаря быстрому поглощению воды из атмосферы через стенки клеток тела. Таким образом, аморф способен не только менять форму, но и почти неограниченно расти. На его родной планете очень высокая влажность и обильные дожди, но даже здесь, в этот погожий день, как вы сами видите, аморф увеличивается.

Масса перевалилась через край стола, часть ее стекла на пол. Обе части соединялись быстро утолщавшейся перемычкой. Аудитория встревоженно зашумела. Я увидел, как Кли-о-По обнажил зубы в ухмылке.

— Как я уже сказала, это защитная реакция. Аморф трансформируется в объект, которому любое животное или человек, оказавшиеся поблизости, не смогут причинить вреда. Если аморфа поместить около кобеля, он быстро превратится в суку. Он способен извлечь из мозга пса информацию относительно того, что этот пес хотел бы увидеть, и превратиться именно в такую суку, в любовный идеал, если угодно. Мы называем его «te» или, в переводе с латыни, «ты».

Аморф превратился в колонну выше мисс Гант — розовую с черным наверху и пеструю по всей длине…

— Столкнувшись с человеком, аморф обычно — хотя и не всегда становится лицом противоположного пола, наиболее привлекательным для данного индивидуума. Часто это муж, жена, любовник или любовница. Но иногда собственное «ты» оказывается для человека полной неожиданностью… Аморфы воплощают идеалы. Они отвечают вашим самым сильным желаниям. Однако вы не всегда осознаете свое тайное желание, свое «ты»…

Я вдруг вздрогнул, вызвав у Сюзанны насмешливую улыбку.

— Представляю себе твой идеал, Монкриф, порочная душа, — прошептала она, и я повеселел и улыбнулся в отпет.

Рядом с Алтеей Гант уже стоял мужчина…

Довольно высокий, с невыразительными чертами лица и каштановыми волосами, он выглядел, в общем, довольно приятно. Улыбнувшись нам, он взял мисс Гант за руку. На нем была какая-то неопределенная одежда серых тонов.

— Привет, колонисты, — сказал он.

Аудитория издала несколько нервных смешков.

Мисс Гант продолжила:

— Только что я обнажила перед вами свои самые сокровенные чувства. Это создание является моим идеалом мужчины, о котором я сама могла бы и не знать. Фактически он представляет собой сочетание двух моих старых знакомых, каждый из которых возмутился бы, если бы узнал в нем себя. Но я узнаю их в нем. Он добр, вежлив, никогда не обидит ни единой живой души и — я это признаю — с готовностью подчиняется мне. — В аудитории послышались нагловатые смешки. — Я могу продублировать его много раз, просто подержав нескольких аморфов поблизости от себя.

— Зачем Организация привезла на нашу планету эту гадость? — прокричал кто-то.

На него тут же зашикали, но было очевидно, что многие встревожились.

Алтея Гант слегка улыбнулась.

— Могу заверить вас, что их присутствие — лишь временная мера, чтобы помочь Аркадии продержаться, пока не увеличится иммиграция.

Встала миссис Эрншоу.

— Если все, что вы сказали, правда, может, вы объясните, почему аморфы, которых мы встретили на инчтаунской дороге, не изменили свою форму в нечто более приемлемое для нас? Мне, к примеру, не очень нравится ваш идеал мужчины, мисс Гант!

Но Алтея Гант ничуть не смутилась.

— После того как аморфы пробудут некоторое время в конкретном облике, их способность к быстрому изменению уменьшается. Для того чтобы наши аморфы-люди оставались людьми, занимаясь сельским хозяйством, и не превращались, например, в арбыков, мы подвергаем их интенсивному курсу гуманизации. Существа, которых вы видели, называются фиксированными аморфами: они прожили с людьми не одну неделю. Они будут меняться, но так тонко, что вы не заметите. К примеру, кто из вас догадался, что мистер Синглтон не человек? Полная трансформация заняла бы несколько дней, а то и больше. Пребывание их в обществе друг друга оказывает замедляющее действие…

После собрания, в интересах добрых отношений, мы пригласили грозную Алтею Гант к Суиндонам выпить по стаканчику перед отъездом, так чтобы она успела на вечерний инчтаунский. Под влиянием джина она слегка расслабилась.

— Знаете, мы делаем для вас все, что можем, — призналась она.

— Не сомневаюсь, — сказал Том Минти, который зашел освежиться вместе с нами. Тон его был весьма саркастичным.

— Идите к черту, — парировала мисс Гант…

Через несколько дней после ее визита несколько наших получили официальные уведомления о назначении в ее проект.

Мортимор Баркер возглавил рекламную кампанию.

Сюзанна Линкольн отвечала за связи с журналистами, согласуя свою деятельность с Баркером.

Марка Суиндона пригласили консультантом по вопросам морской биологии.

Я получил заказ на постройку яхты.

А Ральф Стренг принял приглашение стать капитаном.

Понятно, что «Хедерингтон Организейшн» сочла идеальным яхтсменом-одиночкой Стренга — невозмутимого, с холодным рассудком и обладающего волей к победе.

Что до меня, то, учитывая свое неизбежное банкротство, я нашел условия Организации весьма приемлемыми. Мне должны были выплатить за судно порядочную сумму, которая, по моим расчетам, могла принести сто процентов прибыли — и тогда я сумел бы рассчитаться со всеми долгами. Финансирование взяла на себя Организация. Мне обещали выплатить половину при сдаче яхты в срок и остальное — после благополучного завершения путешествия. Вдобавок я получал грандиозную бесплатную рекламу. Баркер даже предложил назвать яхту «Аркадянин Монкриф», и Организация пообещала рассмотреть этот вопрос.

Больше всего мне польстило то, что галактическая корпорация доверяла моим способностям, несмотря на мои финансовые затруднения и потерю «Легкой леди».

На следующий день мы с Сюзанной начали работу с расчистки эллинга и уборки мастерской.

— Слушай, — сказала она, пытаясь отдышаться после укладывания вдоль стены бесчисленных жестянок с краской. — Какие размеры будут у этой посудины? — Она смерила взглядом расчищенный бетон. — Бог свидетель, Монкриф, тут ты можешь построить челнок.

— Я думаю, метров десять. Сегодня вечером начинаю чертить. Мы будем чертовски заняты, Сюзанна.

— Неплохой рекламный ход, — заметила она. — Гонка — еще до спуска корабля.

— Знаешь, тебе будет удобнее поселиться здесь же, в центре событий, сказал я. — Я найду для тебя местечко над мастерской.

Она подняла голову и посмотрела на деревянный потолок.

— Если я не ошибаюсь, наверху уже живет один парень по имени Монкриф, известный развратник. Может быть, я выгляжу как глупая куколка… но я изучала географию. Не говоря уже о биологии.

Я посмотрел на дальний берег реки, где извивалась на склоне инчтаунская дорога. По ней быстро спускался автомобиль на воздушной подушке. Его сильно заносило на поворотах, летели фонтаны грязи и гравия.

— Кто-то спешит, — заметил я.

Автомобиль промчался по мосту и притормозил у поворота на крутую главную улицу Риверсайда. Тут водитель увидел нас и не стал поворачивать.

Том Минти распахнул дверцу.

— Залезайте! — крикнул он. — На блэкстоуновской ферме беда.

— А что случилось? — Вслед за Сюзанной я сел в автомобиль и закрыл дверцу.

Минти развернулся, выворачивая руль, и с воем помчался вверх по склону в поселок.

— Захватим старушку миссис Эрншоу и Бателли, — сказал он. — Этого должно хватить… М-да, на этот раз ваши приятели из Организации зашли слишком далеко.

Захватив намеченных Минти пассажиров, перегруженный автомобиль прибыл на блэкстоуновскую ферму. Там мы увидели безутешного Кли-о-По, сидящего на перевернутой тележке в окружении по меньшей мере дюжины своих миниатюрных копий.

— Когда-нибудь я заставлю вас рассказать, как вы породили этих детей, комично суровым тоном возвестил Бателли. — Я подозреваю, что это противно промыслу Божьему.

Кли посмотрел на пастора с выражением, похожим на слабую улыбку.

— Если они оскорбляют чувства вашего преподобия, я немедленно от них избавлюсь.

— Ладно, — выпалила миссис Эрншоу, — что здесь все-таки происходит?

Как бы в ответ из-за угла старой фермы появился Синклер Синглтон. Он оглядывался и махал кому-то рукой. Послышался низкий механический рокот, и выехал бронтомех, который повалил старую изгородь фермы, прочертил широкую полосу скошенной травы и прямо по грязи двинулся дальше.

— Мистер Кли! — воскликнул, выбираясь из машины, Вернон Трейл. — Они распахивают вашу ферму!

— Синглтон! — взревела миссис Эрншоу. — Что означает это беззаконие?

Аморф боязливо приблизился.

— Мы объявили об отчуждении этой фермы, миссис Эрншоу. Все законно, и в свое время Кли-о-По получит ее обратно.

— То есть через пять лет? — возмутилась старушка. — Вам что, мало земли к северу?

— Ваша почва — самая лучшая. Мы пока распахали все вокруг, но, боюсь, мы не можем позволить одному лицу удерживать такие площади в ущерб продуктивности планетного хозяйства. Он недостаточно эффективно использовал эту землю.

— Просто у него временно не хватает рабочих рук, — заступилась миссис Эрншоу.

— Просто наши обормоты не хотели работать на инопланетянина, — с досадой сказал Том Минти. — У Кли не хватало работников еще до волны эмиграции, и даже сейчас деревня не собирается защищать его.

— Вы! — миссис Эрншоу ткнула пальцем в Синглтона, и тот попятился. Как я понимаю, вы тоже инопланетянин. Из этих идиотских аморфов, верно? Вы только притворялись человеком! Что же вы отказываетесь помогать своим?

— Инопланетяне бывают разные, — негромко заметил Кли.

Бронтомех развернулся и загромыхал обратно, оставляя глубокие борозды и валя деревья. Брызнул сок из попавшей под колесо липучки, разлетелись оборванные щупальца. Забегали мохнатики. Они замирали, растерянно моргая от дневного света, и вновь пускались бежать. Над пастью бронтомеха протянулся тонкий карандашик света и поджарил удиравшего зверька.

— Вы разрушаете исторический памятник! — воскликнула миссис Эрншоу, когда бронтомех снопа принялся за изгородь. — Прежний владелец фермы погиб во время Передающего Эффекта, а в дальнейшем эти строения стали свидетелями важных событий, приведших к победе над Разумами!

— Но, миссис Эрншоу, — возразил Синглтон, тщательно подбирая слова, это случилось всего два года назад. Я уверен, что Организация учитывала эти факты при рассмотрении вопроса и что вспашка оказалась важнее.

— Мистер Синглтон, вы — аморф, — не сдавался Минти. — Как я понял, ваш брат ни с кем не ссорится. Вы идете навстречу желаниям окружающих.

Синглтон улыбнулся.

— Поймите, я так долго подвергался воздействию служащих Организации и ее политики, что застрахован от крамольных мыслей.

— Неужели вы не видите, что эта политика порочна? — настаивала миссис Эрншоу.

— Нет. Я знаю, что мы должны производить и что эта ферма производит слишком мало. Я знаю, что, распахивая эту землю, мы действуем на благо всей планеты. Я поступаю правильно, и это единственное, что мне нужно знать.

— Ради бога, Кли! — воззвала миссис Эрншоу в отчаянии. — Что же вы молчите? Ведь это, черт подери, ваша ферма!

— Я согласен с мистером Синглтоном, — ответил инопланетянин. — Он выполняет свой долг. Все мы делаем то, что обязаны делать. Вы, миссис Эрншоу, посчитали своей обязанностью приехать и встать на мою защиту. Другому нравится роль бунтаря. Вернон надеялся найти хоть какой-нибудь повод для самоутверждения. И так далее. У всех у нас свои мотивы. Для меня важнее всего душевное спокойствие… И я достигаю его тяжелой работой. Мне не нужна собственность. Я купил эту ферму только потому, что она удовлетворяла мою потребность в работе.

Пока Кли говорил, его миниатюрные копии смотрели на нас. Некоторые из них беззвучно шевелили ртом, имитируя Кли-о-По с жутковатой синхронностью.

— Поехали отсюда к черту, Том, — проворчала миссис Эрншоу. — Этому дураку ничем не поможешь.

Когда автомобиль тронулся с места, сенсоры бронтомеха развернулись и проследили за нашим отъездом.

Полночи я провел за чертежами нового судна, а оставшуюся половину, уже лежа в постели, видел в полусне кошмары о тех же чертежах. Утром я поднялся обессилевший. Работа допоздна всегда оказывает на меня разрушительное действие. Я потом долго не могу проснуться, настроиться на деловой лад. Приходится сначала посидеть, подумать со стаканом скотча в руке.

К полудню я уже был в Инчтауне и садился в поезд до Премьер-сити. Нельзя было не заметить небольшого улучшения в обслуживании: кошмарную старую жабу в буфете сменила приятная девушка с кудрявыми золотистыми волосами. Мне показалось, что она слишком хороша для продажи кофе и что я ее где-то видел. Я улыбнулся ей, когда она вручила мне чашку, но в ответ девушка выдала обычную вежливую улыбку для незнакомых.

И только вернувшись на место и развернув на откидном столике чертежи, я вспомнил, где видел ее раньше.

Это была одна из девушек-ангелов Морта Баркера на регате.

Несколько недель назад я бы вернулся и завязал разговор о регате, и мы проболтали бы о пустяках остаток пути, и я вышел бы в Премьер-сити, не понимая, зачем потратил время на то, что Ральф Стренг цинично называет «встать на рейде».

Единственная причина, утверждал Стренг, по которой любой мужчина завязывает разговор с любой девушкой — возможность будущей связи. Он считает, что это работа вторичного инстинкта — того, который велит нам продолжать род.

И ведь не исключено, что он прав, мерзавец.

Однако на этот раз данная часть моих жизненных сил ориентировалась на Сюзанну, так что девушка-ангел осталась неатакованной. Вместо этого я до конечной остановки просидел над чертежами.

Премьер-сити изменился. Исчезла атмосфера апатии и упадка. На улицах как будто прибавилось народу, и я заметил много новых витрин. Здания, которые несколько недель назад пустовали, снова приобрели обжитой вид: в них установили кассы, расставили стеллажи, рассортировали и разложили товары.

Я отправился на антигравитационном лифте на верхний этаж «Премьер-сити Газетт». Кабина поднималась плавно и бесшумно, но все равно я, как всегда, почувствовал себя неуютно. Да еще какой-то местный остряк повесил на стене якобы официальное объявление: «Дирекция сожалеет, что не в состоянии нести ответственность за телесные повреждения, полученные пассажирами, не носящими парашютов».

Прочитав этот бред, я нервно улыбнулся и прибег к своей неизменной тактике в лифтах: стойка на полусогнутых. Я рассчитываю, что в этом случае моей грудной клетке не грозит участь оказаться вбитой в таз.

Редактор «Газетт» не был расположен к сотрудничеству.

— Не понимаю, чем я могу вам помочь, мистер Монкриф. Вопрос об освещении кругосветного плавания, если не ошибаюсь, уже решен.

— Э-э… Кеннет, у меня другое дело. С учетом того факта, что плавание будет иметь большое значение для всей планеты и в особенности для ваших публикаций, я полагаю, в наших общих интересах сделать так, чтобы затраты распределились как можно равномернее. Вы согласны?

Я сочинил эту фразу в машине по дороге в Инчтаун и теперь следил за реакцией редактора. Он оглянулся в поисках убежища.

— Конечно, конечно.

— Быть может, ваш журнал заинтересует…

Загудел видеотелефон, и на экране появился человек, который принялся скороговоркой объяснять что-то насчет сроков выпуска. Редактор слушал несколько секунд, потом заслонил ладонью камеру и повернулся ко мне.

— Извините, мистер… э… Монкриф? Знаете, вам стоит попробовать переговорить с «Аркадиан Аркейд». Они, наверное, помогут вам с некоторыми поставками.

Я пошел с туза.

— А «Хедерингтон Организейшн» считает, что сотрудничество между…

Он побил козырем.

— «Газетт» контролируется Организацией, мистер Монкриф. А теперь простите…

Редактор повернулся к видеотелефону.

В «Аркадиан Аркейд» я почувствовал себя немного лучше.

За последние недели огромный супермаркет тоже претерпел реорганизацию, затронувшую в данном случае и название. Огромная красная вывеска на застекленном фасаде гласила: «ХЕДЕРИНГТОН АРКЕЙД». Как бы то ни было, я зашел и, поторговавшись, преуспел в ограблении управляющего на одну упаковку сублимированных, обогащенных протеином фрикаделек. «Один укус, и вы сыты» — согласно надписи на упаковке.

Если в этом путешествии Стренгу суждено встретиться с Создателем, он должен предстать перед ним хорошо упитанным.

Я обошел еще несколько магазинов, но только расстроился. Все в порядке вещей: раз Организация купила Аркадию, она купила и ее составляющие, включая землю, сеть монорельсовых дорог, магазины — все.

Беда в том, что они сделали это чертовски откровенно.

Последней каплей стал визит в «Корабельные товары Джейка» за такелажем. Джейка я не застал, хотя вывеска на скромной двери не сменилась, однако обнаружил юную секретаршу — светловолосую кудрявую красавицу, которая взяла мой заказ, улыбнулась и заверила, что все необходимое будет доставлено в течение двух недель.

У нее была одна странность.

Она казалась близнецом буфетчицы монорельса.

Она была аморфом. Обе они являлись продуктом мечтаний какого-то неизвестного парня. Этот продукт стоял передо мной и притворялся человеком.

Несколько недель назад, на регате…

Воздушная труппа с ангельскими крылышками состояла из аморфов, а мы даже не подозревали. Разве что Мортимор Баркер…

Хотя какая разница?

С тяжелым сердцем, сжимая в руках упаковку обогащенных протеином фрикаделек, я поплелся к станции.

 

9

Всю неделю я доделывал схемы и чертежи. Сколько мог работал без перерывов, спихивал черновую работу на других, спал когда придется. В понедельник я зашел в контору Организации к Синклеру Синглтону.

— Доброе утро, — радушно приветствовал меня хедерингтоновец. На нем не осталось и следа от побоев, полученных несколько недель назад. Впрочем, если аморфы могут изменять свою форму, почему бы им не обладать способностью избавляться от синяков?

— Я готов завтра приступить к корпусу, — сказал я Синглтону. — Вы не дадите мне нескольких аморфов? На ранних стадиях будет много неквалифицированной работы.

Тут мне пришло в голову, что я ляпнул нечто неуместное. Получилось, что я говорил об аморфах, как о каких-то вьючных животных. Я постарался улыбнуться пошире, дабы загладить неловкость.

Синглтон ничуть не возмутился.

— Сколько вам нужно?

— Пожалуй, хватит четырех.

— Что ж, это можно. Мне, правда, придется уточнить расценки в Премьер-сити, но, наверно, мистер Монкриф, это будет не больше, чем вы платите людям.

Человеку вообще-то трудно мгновенно перестроиться, и я в этом смысле не исключение.

— Что? — вырвалось у меня. — Вот черт, я думал, они у вас бесплатные. На блэкстоуновской ферме их полным-полно. Я думал, они… то есть вы можете размножаться в любой момент.

— Как и вы, мистер Монкриф, — вежливо улыбаясь, ответил Синглтон.

— Ради Бога, поймите меня правильно!

Он все еще улыбался.

— Вы должны понимать, что доставка нас на эту планету потребовала значительных затрат, и Организация хочет получить отдачу от вложенных средств. Мы не можем работать бесплатно, как, впрочем, и люди, простите, мистер Монкриф. Что же касается размножения, то для него нужно… скажем так, определенное желание. Аморф не станет почковаться только для того, чтобы восполнить нехватку рабочей силы. А вы бы стали?

На этот раз я развернулся на сто восемьдесят градусов, собрался с мыслями, обозвал себя мерзавцем и принялся думать, как выйти из положения.

— Извините, — сказал я. — Я мало знаю об аморфах. Может, вы откомандируете четверых ваших работников ко мне, а Организация вычтет их жалованье из моего аванса?

— Конечно, мистер Монкриф.

Аморфы — четверо парней с невыразительной внешностью, одетых в комбинезоны — пришли на следующее утро. Я дал им простые поручения. Они сразу зарекомендовали себя способными учениками и аккуратными исполнителями. Все схватывали на лету — не то что мои помощники-люди.

Вскоре они уже выполняли более сложные работы, причем мне ни разу не пришлось повторять свои объяснения. Более того — хотя они, наверное, никогда не имели дела с судами, им удалось заметить ошибки в моих наспех сделанных эскизах и предотвратить потерю времени и материалов, которая была бы мне обеспечена с обычными рабочими. Они, казалось, нутром чувствовали, что мне нужно.

Впрочем, так оно и было. Они бессознательно улавливали желания в моем разуме. Пусть эти аморфы подверглись «фиксации» и потому не могли внезапно превратиться в мое «ты», но тем не менее моя близость действовала на их защитные механизмы, и они до некоторой степени воплотили мой идеал мастерового.

Каждый день, когда кончалось рабочее время, мои помощники-люди откладывали инструменты и отправлялись домой, а аморфы задерживались сколько нужно — порой не на один час, — чтобы не бросать важные части недоделанными…

— Ты должен устроить выходной, Кев, — часто говорила Сюзанна. — Мы опережаем график.

Однажды она стояла на набережной, глядя вверх на аморфа, работающего на мостках. Низкое солнце золотило ее волосы, очерчивало сквозь тонкую ткань платья крепкое тело.

— По крайней мере, зайди в «Клуб» выпить, — предложила она. — Можем там встретиться с Мортом и обсудить рекламу, если ты обязан работать. А то просто погуляем…

Если в мастерской дела шли успешно, то во всех остальных местах было иначе. Стал часто заходить Ральф Стренг, чтобы посмотреть, как продвигается работа, и мы заметили, что с ним не все в порядке.

Он сделался угрюмым, неразговорчивым и все смотрел, как работают аморфы. Я знал, что он не ладит с женой, которая не хочет отпускать его в плавание.

— Кевин, тебе чертовски повезло, что ты не женат, — заявил он однажды. — Хейзл в последнее время устраивает мне сущий ад.

Честно говоря, приятно было это слышать. Приятно было узнать, что блестящий и самоуверенный Ральф Стренг страдает из-за такой заурядной и унизительной причины, как сварливая жена.

— Это доказывает, что она вас любит, — сказала Сюзанна.

Он покачал головой.

— У нее нет причин любить меня. Наш брак — деловое соглашение. Нет, просто она боится остаться одна. Это эгоистичный страх, и я ей так и сказал, но лучше от этого не стало. Эта дура не понимает простейших вещей. А как же я? Я ведь тоже буду один. Черт возьми, я буду намного более одинок, чем она!

— Ты вызвался добровольно, — заметил я.

— Я вызвался ради денег. Это хорошо для нас обоих.

— Чушь. Ты просто хочешь бросить всем вызов.

Он смотрел на аморфа.

— Знаешь, Кевин, по-моему, тебе не следовало брать на работу этих тварей. В поселке пошли разговоры: мол, ты должен был нанять людей.

— Каким образом? Они же бастуют.

— По-моему, забастовка провалилась. Люди не работают только потому, что нет работы. Кое-кто вернулся на блэкстоуновскую ферму и работает под началом аморфов. Обрати внимание: под их началом. Человек пятьдесят нанялись на стройку глубоководного дока для морских комбайнов около устья. Господи, да где ты был последние недели?

— Строил для тебя катамаран, — раздраженно ответил я. — У меня нет времени на политику.

В тот вечер Сюзанна вытащила меня в «Клуб». Он был полон, и я, в общем, наслаждался — хорошо иногда пару часов повращаться в обществе. Но я заметил некоторую напряженность по отношению к себе. Многие в поселке лишились места и доходов — а я для работы в мастерской нанял аморфов.

К нам подсел Перс Уолтерс. Он, конечно, не злился — не такой это человек.

— Я на время оставляю «Арктур»; ты не можешь поставить его на свой эллинг?

— Конечно. А что ты не рыбачишь?

Он как будто смутился.

— Невыгодно, Кев. Мне платят стандартную зарплату, а траулер изнашивается. Идиотизм! Если его придется чинить, нужно будет пройти через Синглтопа и всю бюрократию. Зачем мне эти хлопоты? И потом, скоро появятся морские комбайны и рыбакам вообще не будет места.

— Не понимаю, — сказал я. — Я думал, Организация намеревается увеличивать население. Вся их реклама строилась на этом. Как же можно поднимать планету, если нет работы?

В это время к нам присоединился Марк Суиндон.

— Подъем, — пояснил он, — подчиняется определенным законам. Постепенно происходят структурные сдвиги: растут города, развивается индустрия услуг. Так было по всей Галактике, так будет и на Аркадии. Сдвиг к урбанизации. Люди покинут места вроде Риверсайда, где останется несколько машин и обслуживающий персонал при них. Большие города станут еще больше.

— Зачем же они говорили о сельской жизни и об Аркадии как житнице Сектора? — спросила Джейн Суиндон.

— Это, — ответил ее муж, — просто красивые слова для привлечения иммигрантов — тех самых иммигрантов, которых сделают бухгалтерами, страховыми агентами и водопроводчиками в Премьер-сити. А сельская местность, свежий воздух, природа, стада и поля пшеницы останутся под присмотром машин.

— Как это грустно, — вздохнула Сюзанна.

— Организация не виновата, — заметил Марк. — Так устроено человеческое общество.

Я оглянулся на человеческое общество, представленное пьющей частью поселка Риверсайд, и мне пришлось признать, что оно не впечатляло.

Том Минти, Билл Йонг и Джим Спарк — навеселе от «Иммунола» — громко смеялись в углу. За соседним столиком, придвинув друг к другу свирепые лица, ожесточенно спорили Джед Спарк и Чиль Каа. Уилл Джексон застыл с каменным лицом, не найдя поблизости молоденькой девушки, на которую можно поглазеть. Миссис Эрншоу выдавала гневные инструкции в видеотелефон, висевший на дальней стене; с экрана смотрело испуганное, нерешительное лицо ее компаньонки мисс Коттер.

Может быть, я устал и несколько пал духом в тот вечер, но мне показалось, что целеустремленности, единства и согласованности у человеческого общества не больше, чем у сессии Всеаркадийского Совета.

Однако следующее утро преподнесло сюрприз. Я помогал аморфу приладить кусок обшивки к одному из поплавков, сгибая лист, пока аморф закручивал винты, когда над моей головой раздался голос Эзры Блейка.

— Эй, Монкриф, — позвал он. — У меня есть для тебя работа.

— Да? — ответил я, никак не ожидая его: со времени регаты мы не разговаривали. — Я как раз сейчас очень занят.

Он проигнорировал мое замечание.

— Это скиттер Пола. Водозаборник поврежден.

— Вот к чему приводит езда по грязи.

— Не думай, что я ему не говорил.

Мы прошли вниз по причалу, и я осмотрел катерок. Пол поставил его на кирпичи и стоял рядом со смущенным видом.

— Ремонт займет не меньше двух часов, — сказал я. — Вы можете подождать до завтра?

— Два часа, — задумчиво пробормотал Эзра Блейк. — Это около шести дюжин яиц по расценкам Организации. Вот что. Ты можешь получать бесплатные яйца и молоко в течение недели. Идет?

— Я не пью молоко, — озадаченно протянул я. — А что случилось с твоей карточкой? У тебя перерасход?

— Перерасход? У меня? — Он покраснел от гнева. — Дьявол! Монкриф, ты что, принимаешь меня за какого-нибудь батрака?

— Послушай, как-то странно, что ты пытаешься расплатиться яйцами.

Эзра посмотрел на меня.

— Ну, конечно. Ты же не был на собрании. Как я не сообразил! В общем, Монкриф, у нас в Риверсайде новая система расчетов. Никто не пользуется карточкой без необходимости. На черта Организации все про нас знать?

— Ты хочешь сказать, что мы докатились до бартера?

— Вот-вот. Это предложила миссис Эрншоу — у нашей старушки мозгов хватает. Раз уж мы все платим по одной и той же идиотской шкале и все товары и услуги оцениваются в стандартных рабочих часах, мы решили, что нашей денежной единицей будет стандартный час, понимаешь? Это первый шаг к независимости, Монкриф.

Мы договорились о цене, и он ушел довольный. Но меня этот случай встревожил. Никакой это, по-моему, не шаг к независимости. Я воспринимал бартерную систему как откат назад.

Дни складывались в недели, и «Аркадянин Монкриф» начал приобретать свои очертания. Поначалу смотреть было особенно не на что, и несколько случайных зевак — которые всегда имелись из-за нехватки в Риверсайде рабочих мест — открыто над нами насмехались. Два узких поплавка и вправду не производили впечатления судна для кругосветного плавания. Они выглядели просто жалко рядом с массивным корпусом «Арктура» — траулера Перса Уолтерса, стоящего рядом.

Однако мы соединили поплавки солидными поперечными балками, а вскоре уже строили просторную каюту. «Аркадянин Монкриф» начал напоминать судно. Однажды утром Мортимор Баркер привез съемочную группу, и они отсняли материал в стиле непотопляемого оптимизма, для чего Стренг героически позировал в недостроенной рубке.

Впоследствии Стренг заявил:

— Эти поперечные балки мне не нравятся.

Мы втиснулись в каюту, и он проверил качество работ — с недавних пор он завел такую привычку, весьма неприятную. Я открыл водонепроницаемый люк, который пел в крошечную носовую каюту, приспособленную для отдыха, и осмотрел поперечную балку. Массивная балка проходила под передней переборкой и была сделана из привозной твердой древесины.

— По-моему, отличные балки, — кратко резюмировал я.

— Но они примут на себя всю нагрузку от волн, — объявил Стренг. — Этот катамаран ни черта не скрепляет, кроме них. Сделай их многослойными.

— Как-то уже поздновато, Ральф, — негромко заметил я.

— Знаешь что? — прогремел он, и мне сразу стало тесно в одной каюте с этим верзилой. — На кон, черт побери, поставлена моя жизнь. Ты установишь многослойные поперечные балки или ищи другого капитана. Я не намерен плыть вокруг света на развалюхе.

Понятно, он нервничал. Понятно, что он нервничал больше любого из нас. Но его претензии могли задержать нас не на один день и выбить из графика.

Однако Ральф уперся. В конце концов я пожал плечами и велел бригадиру начать разборку кабины.

В результате нам пришлось увеличить темп, и я начал терять счет дням. Несколько раз в день являлась Сюзанна и подвергала меня принудительному кормлению кофе и белковыми фрикадельками — у меня развилось извращенное пристрастие к этим долгожующимся комочкам, закупленным в качестве долговременного запаса для Стренга.

Сюзанна рассказывала мне о продолжающемся конфликте между Риверсайдом и Организацией.

— Я начинаю беспокоиться, Кев, — сказала она однажды. — Уже были случаи вандализма.

— Например? — рассеянно спросил я, работая с электрической отверткой.

— Например, зверские изнасилования прекрасных невинных блондинок по имени Сюзанна.

— Ай-ай-ай, — кажется, пробормотал я набитым латунными шурупами ртом. Потом смысл ее слов просочился в мой заполненный фока-штагами, кильсонами и спинакерами мозг. — Что? — вскричал я, чуть не проглотив шуруп.

— Например, в автомобиле Синклера Синглтона заткнули выходные воздушные отверстия, а еще глушили частоту дистанционного управления бронтомехами, ехидно ответила Сюзанна. — Ты что, Монкриф, оглох?

— А известно, кто так развлекается?

— Организации — нет, а в поселке, конечно, все знают. Опять эти, как их, Свободолюбивые граждане.

После таких разговоров я стал на всякий случай выставлять по ночам сторожа. Спонсором проекта выступала Организация, и мне уже приходилось слышать ворчание в свой адрес, так что можно было всего ожидать.

Мы практически ничего не знали о том, что творится в других районах. Как высказался однажды вечером Стренг, когда телегазета находится в руках Организации, а личные поездки стали редки из-за уменьшения доходов, в мире может происходить все что угодно.

— Впрочем, — добавил он, — какого черта нам переживать из-за вещей, на которые мы все равно не можем повлиять? Вся эта мура из телегазеты, всякие новости с другого края Сектора — они не имеют никакого смысла. Они меня не касаются. Важно только то, что влияет на мои решения, и те новости, которые касаются лично меня. Если новость не попадает в эту категорию, я просто не желаю о ней знать.

В тот раз с нами был его преподобие.

— Ральф, — сказал он, — ты ужасный эгоист. Неужели ты, например, не чувствуешь сожаления, услышав о катастрофе космического корабля?

Стренг улыбнулся.

— Какое еще сожаление? Погибшие не имеют ко мне никакого отношения. Вообще, какова цель подобных передач? Огорчить меня? Если так, то, спасибо, не надо. С какой стати средства массовой информации будут диктовать, что я должен чувствовать! Да, Энрико, я эгоист. Но разве плохо, что я беспокоюсь о себе? Мы все это делаем.

— Но лишь ты признаешь это, — улыбнулся Бателли, цитируя одно из высказываний Стренга.

В этой дискуссии вновь мелькнул старый Ральф Стренг, которого мы знали и к которому привыкли. Но он беспокоил меня все больше и больше.

Он повадился приходить в мастерскую, горя желанием помочь, хотя в основном мешал. Чтобы заставить его сидеть спокойно, мы находили какие-нибудь мелкие поручения, на которые он тратил не один час, стремясь все довести до совершенства. Он снимал рубашку и терпеливо шлифовал руль, стараясь достичь идеальной закругленности и гладкости, которые удовлетворили бы в нем некоего внутреннего художника. Обычно гидродинамическая эффективность получаемой формы никого не волновала; она не была решающим фактором.

Но только не для Стренга.

Большой скандал разразился, если не ошибаюсь, в четверг.

— Послушай, Монкриф, мы ни за что не закончим этот идиотский катамаран к сроку! — выкрикнул он, сжимая в руке измочаленную наждачную бумагу. Пот ручьями стекал по его грязному лицу.

— Убирайся отсюда к черту, — огрызнулся я, — и не действуй мне на нервы. Постройка катамарана — не твоя забота.

Он продолжал нарочито спокойно:

— Я все равно собирался сказать тебе, Монкриф, так скажу сейчас. Я всерьез недоволен катамараном. Во-первых, запланированная тобой парусная площадь слишком велика. Я рискую опрокинуться. Нужно или уменьшить ее, или расставить пошире поплавки. Объясни мне, как, по-твоему, я смогу вернуть его в нормальное положение, если он действительно перевернется?

— Побойся Бога, Ральф, ты же знаешь, как ведут себя катамараны. Если они опрокидываются, их уже не поднимешь. Тут ни ты, ни я ничего не сможем поделать.

— И ты так спокойно об этом говоришь? О том, что я обречен из-за выбранной тобой конструкции?

— Когда ты соглашался, ты знал, что поплывешь на катамаране. Постарайся уж как-нибудь не опрокидывать его, только и всего.

— Я хочу, чтобы ты установил на топе мачты антигравитационное устройство, Монкриф. Тогда, если он кувырнется, я смогу поднять его.

— Но мачта уже готова! Для того чтобы она могла нести дополнительную нагрузку, нужно делать новую мачту. Придется перепроектировать всю оснастку! Мы потеряем много времени. Это сумасшествие, Стренг!

— Желание остаться в живых — не сумасшествие, — спокойно сказал он. Это первичный инстинкт. Ни тебе, Монкриф, ни кому другому не удастся меня убить.

После нескольких стаканов скотча в «Клубе» мы с Сюзанной прошлись по главной улице поселка к причалу. Ночь была теплая, но пасмурная; на небе находились три луны, но они спрятались за облаками. Пробираясь с прекрасной девушкой по улицам в непривычной темноте, я чувствовал себя немного заговорщиком.

— Ну как, тебе получше, Монкриф? Алкоголь притупил твои чувства, и ты в состоянии снова жить?

— Проклятье! Мерзавец Стренг меня достал. Наверное, у него свои проблемы.

Когда мы вышли к берегу, Сюзанна заметила:

— Он тебе дорого обошелся. Я бы сказала, около двух тысяч пятисот мозговых клеток.

— Что-что?

— Каждая порция скотча разрушает около пятисот мозговых клеток, Монкриф. Алкоголь — самый вредный из известных человеку наркотиков. Содержимое твоего черепа постепенно превращается в суп. Клетки мозга, видишь ли, никогда не регенерируют.

Мы прошли по мосту; внизу лениво текла вода. Поселок сиял огоньками, еще несколько огоньков виднелось у причала. Я надеялся, что мой часовой не спит. Когда мы вошли в лес, я остановился отлить. Ко мне за дерево долетел неумолимый голос Сюзанны:

— Характерно, что мужчины всегда стараются обдуть что-нибудь, как собаки. У женщин этого инстинкта нет, потому что мы более цивилизованны.

— Или иначе устроены, — сказал я, пытаясь не засмеяться. — Кстати, о статистике. Могу привести один очень полезный факт. Ты слышала, что средний пьющий человек за свою жизнь производит столько мочи, что ею можно наполнить бассейн?

— А какого размера бассейн? — придирчиво спросила она.

— Ну, наверно, семейный. Не очень большой. Как во дворе у Троила.

Мы пошли дальше.

— Надо это запомнить, чтобы никогда не купаться в бассейне Троила, улыбнулась Сюзанна. — Кстати, куда ты меня ведешь?

— Я думал, может, мы пройдемся до Мыса и обратно. Я сегодня настроен прогуляться, а ты?

— Согласна, если твой юмор останется в разумных пределах.

Я стерпел насмешку, и мы побрели вверх по извилистой дороге среди деревьев, пока не вышли на вершину хребта, идущего параллельно Дельте. В долине к северу от нас светились огни.

— Оказывается, не мы одни работаем круглые сутки, — заметил я.

— Чем они там занимаются? — спросила Сюзанна.

— Как чем — вспашкой, севом. Это же Организация. Каждому дню вегетационного периода — наивысшую отдачу! Вот и блэкстоуновскую ферму распахали. Земля там уже расчищена, значит можно получить урожай в этом году.

Мы как раз проходили над старым фермерским домом. Новые светлые алюминиевые сараи сверкали в лучах прожекторов. Несколько человек сновали туда и сюда; слышался отдаленный рокот машин.

В моей руке оказалась рука Сюзанны.

— Это еще что? — брякнул я.

— Это моя рука, Монкриф, и, будь добр, позаботься о пей. Я не та девушка, которая легко отдает свою руку.

Мы стояли над Якорной Заводью.

Я почувствовал, как задрожала Сюзанна, глянув вниз.

— Кев, мне страшно здесь, — проговорила она. — Обними меня. Ты тоже страшненький, но я предпочитаю тебя.

Я обнял ее, прижал к себе, и мы поцеловались. Это было чудесно. Губы у нее были мягкие и женственные, а тело слилось с моим, как деталь, вставшая на свое место.

— Слушай, Сюзанна, — прошептал я, — я люблю тебя, представляешь? Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

— Монкриф, тебе нужен холодный душ, — отвечала она. — Что там делают твои руки? Я думала, ты берешь ими только электродрели и стаканы. Поцелуй меня еще раз!

Целую вечность мы стояли обнявшись. Где-то посреди этой вечности она заявила, что любит меня.

— Ты действительно сказала, что любишь меня? — спросил я, желая удостовериться.

— Ну да. Это мой долг перед Джейн Суиндон. Она так добра ко мне, понимаешь? У меня ведь нет своего дома. Она, видимо, считает, что мне необходимо влюбиться в тебя. Ну что ж, надо так надо. Вообще-то это довольно приятно. Не понимаю, почему я раньше не попробовала. Черт возьми, мне уже за двадцать.

С этого места мы начали делать частые остановки. Дорога вдоль хребта идеально подходила для романтических прогулок; уединенность этого места подчеркивалась долинами по обе стороны, где светились огни и люди занимались своими делами, не имея понятия о том, что происходит между хребтом и небом. А у нас только слышались изредка топоток мохнатиков, воровской шорох липучек да отдаленный гул бронтомехов.

В прошлый раз мы с Сюзанной прогулялись по этой дороге не слишком весело: я дрожал после того, как чуть не утонул, и страдал по поводу потери яхты. И мне было не до любви.

Наконец мы вышли из леса к травянистым склонам вокруг утеса; перед нами на фоне неба вырисовывалась угловатая конструкция подъемника. Мне показалось, что настал подходящий момент; я лег на землю и притянул к себе Сюзанну.

— Господи, — простонала она. — Он собирается овладеть мной!

Я украдкой оглянулся вокруг, никого не увидел и обнял ее. Она вздохнула, повернула ко мне лицо, и мы поцеловались; это был самый длинный и самый искренний поцелуй в моей жизни. Мы все теснее прижимались друг к другу. Поворачиваясь под ветерком, над нами проплыл светящийся «воздушный змей». Невдалеке слышался рокот какой-то машины.

— Знаешь, Монкриф, у тебя очень короткий период ухаживания.

Я начал расстегивать молнии в разных местах. В тусклом свете виднелось ее лицо, бледное и мечтательное.

— Я люблю тебя, Сюзанна, — прошептал я. — Наверно, я тебя всегда любил, просто встретил недавно.

— Ты так красиво говоришь, Кев. — Ирония исчезла, и Сюзанна заговорила серьезно. — Я тоже тебя люблю. Я не помню времени, когда я тебя не любила. Я боюсь, что провожусь целую вечность с этими трусиками. Ты не будешь смеяться надо мной?

Я сказал, что нет, и даже предложил свою помощь, которую приняли с благодарностью.

Но, видно, не судьба. То есть я мог бы продолжать, не обращая внимания на приближающийся шум, и мы занялись бы любовью, но это было бы неправильно. Нехорошо так начинать. Мы верили в любовь друг друга и знали, что у нас еще много времени впереди. Тем не менее это было очень досадно.

— О Боже, — вопросила Сюзанна небо, — неужели нельзя было найти лучший момент, чтобы послать проклятую машину по этой дороге?

Он приближался, о чем возвещали лязг, грохот, а также треск ломающихся деревьев. Мы поправили одежду и встали, вглядываясь в темноту леса, из которого недавно вышли. Мимо прошмыгнула пара зверьков; потом из-за облака выглянула одна из лун.

— Вон он, — сказала Сюзанна. — Вон там, на склоне.

Покрытый травой склон к северу от нас переходил в долину; теперь мы отчетливо видели границу, где бледная зелень сменялась чернотой вспаханной земли. Справа возвышались утесы; далеко внизу блестело море. Слева от нас лунный свет искрился на миллиарде игольчатых листьев в полоске леса, венчающей хребет. У края деревьев по направлению к нам двигалась огромная тень.

— Это бронтомех, — встревожился я. В сотне метров справа от нас земли коснулась сверкающая игла, и место, куда она попала, на миг вспыхнуло тусклым красным светом.

— Похоже, у него плохое настроение, — заметила Сюзанна.

— По-моему, он потерял управление.

Машина все приближалась; потом она слегка повернула и прошла в пятидесяти метрах от нас. Я заставил Сюзанну спрятаться за скалой. Лазеры, которыми оборудованы бронтомехи, запрограммированы на источники тепла. Обычно их мишенью являются мелкие сельскохозяйственные вредители, но я никогда не доверял их способности отличать людей…

— Сейчас повернет? — с сомнением произнесла Сюзанна.

Машина неуклонно двигалась в сторону моря.

— Нет, не повернет, — ответила она сама себе.

С самоубийственным упорством робота бронтомех вскарабкался на утес, наклонился и исчез. Двигатель на мгновение взвыл, когда колеса оторвались от грунта, потом послышались глухие удары, и наступила тишина.

— Господи, — сказал я с благоговением и скорбью по поводу астрономических убытков от этого непостижимого происшествия.

Впрочем, я всего лишь играл роль истинного гражданина. Внутренне я ощущал приятное возбуждение от бесплатного представления и жалел единственно о том, что мы были далеко от утеса и не видели, как эта махина грохнулась на берег.

— Восторг! — резюмировала Сюзанна.

Однако шум возобновился громче прежнего. Я отвел зачарованный взгляд от места, где исчез бронтомех, и посмотрел на долину.

Еще дюжина механизмов решительно двигалась в сторону моря…

 

10

Спотыкаясь, падая и снова вскакивая, мы побежали вниз навстречу рокочущим машинам. Бронтомехи тупо перли вперед, подобно своему предшественнику, но их лазеры бездействовали. Они никого не собирались поджаривать — просто совершали массовое самоубийство.

Мы оказались на вспаханной земле, и бежать стало труднее. Ноги по щиколотку проваливались в разрыхленную почву. Сюзанна упала, и я остановился, чтобы помочь ей.

— Черт возьми, Монкриф, что мы собираемся делать? — задыхаясь, прокричала она. — У тебя есть план?

— Может, мы успеем остановить хотя бы некоторых.

С трудом вытаскивая ноги, мы добежали до ближайшей машины. В этот момент из-за облаков появилась еще одна луна, и сцена вдруг ярко осветилась. Бронтомех надвигался на нас, как безумный слон-отшельник, подергивая сенсорами и бессмысленно разинув огромную пасть. Я подпустил зверя поближе, отступил в сторону и, ухватившись за поручень, вспрыгнул на ходу на ступеньки. Я крикнул Сюзанне, чтобы она попробовала остановить следующего, и полез к крошечной кабине высоко над моей головой.

Добравшись до промежуточной площадки, я остановился. Огромная машина тряслась под ногами. Рядом проходила лента транспортера; мелкие кусочки какого-то корнеплода скользили мимо меня и исчезали в блеске качающихся поршней в задней части машины. Она словно участвовала в какой-то безумной вегетарианской пирушке.

Я полез дальше и забрался в маленькую кабинку. Приборов управления было немного. Обычно машина работала самостоятельно; водители-люди производили только сложные маневры. Я огляделся в поисках рубильника, но не нашел его. Бросив быстрый взгляд в окно, я заметил, что Сюзанна влезает в кабину другого бронтомеха — справа. Далеко внизу быстро проносилась земля. Впереди в бледном лунном свете серебрился океан.

Где-то должен был находиться аварийный тормоз, отключающий автопилот. Я нажимал кнопки и тянул рычаги без видимого эффекта, только однажды выдвинулось вперед огромное мотовило и стало перемолачивать воздух. Должно быть, я переключил компьютер на программу жатвы. Я перепробовал все кнопки, потом потянул за длинный рычаг.

Бронтомех накренился.

Я рванул рычаг на себя, и огромная машина начала медленно поворачивать налево. Найдя такой же рычаг по другую сторону сиденья, я подал его вперед. Бронтомех затормозил и начал медленно разворачиваться на месте. Я увидел впереди еще одну огромную тушу и направил свой механизм к ней. Удовлетворенный достигнутым, я вылез из кабины, быстро спустился по ступенькам и с последних трех метров спрыгнул на землю.

Неподалеку другая машина с поем вползла на вершину утеса, на секунду остановилась, наклоняясь и бессмысленно опрыскивая воздух удобрением, затем нырнула вниз и исчезла. Меня охватил ужас. Не в ней ли была Сюзанна?

Тут я увидел, как она бежит ко мне. Еще один бронтомех прошел между нами, расшвыривая разрыхленную почву.

Потом я услышал звук удара и резко обернулся.

Две машины сошлись почти лоб в лоб и обе остановились, разбрызгивая и меся грязь покрышками. Навесные приспособления вокруг их пастей перепутались — и хорошо, поскольку иначе они могли бы разойтись и продолжить путь. А теперь они надолго застряли и, возможно, в конце концов отключатся. Хоть две машины я спас.

Рядом появилась Сюзанна.

— Прости меня, Кев. Я не смогла остановить это чудовище, и пришлось его бросить.

Мы огляделись. Около половины бронтомехов исчезло за утесом, а остальные, как гигантские лемминги, следовали за ними по пятам. Мы уже ничего не могли сделать. Слишком близко они подошли к утесу, чтобы мы успели влезть в кабину. Таким образом, мы освободились от гражданских обязанностей, и нам оставалось только наслаждаться зрелищем.

В нескольких метрах от нас прошел, сотрясая землю, бронтомех, которого сбил с курса небольшой овражек. Он въехал на утес под углом и повис, качаясь на брюхе и вращая в воздухе колесами, одно из которых повисло над обрывом.

Потом, спеша к своей гибели, на застрявшего собрата наехал другой бронтомех. Раздался гулкий удар, они оба полетели в пропасть. К этому времени мы с Сюзанной подошли к краю утеса и зачарованно смотрели, как падают бронтомехи — каждый сделал в воздухе по полоборота, а потом они врезались в подножие утеса и разлетелись по берегу месивом раздробленных на кусочки механизмов.

— Ты только посмотри! — воскликнула Сюзанна.

Столкнувшиеся бронтомехи все еще бодались, как исполинские быки, но в их поведении появился новый элемент. Из-за каких-то сбоев в программах они принялись яростно бить друг друга лазерами. В лунном свете разлетались фонтаны искр. Позади нас последние машины ползли к своему концу, но мы не могли оторвать глаз от борющихся гигантов.

Огненная игла вонзилась в землю совсем рядом, и до меня дошло, что мы в опасности.

— Бежим!

Я схватил Сюзанну за руку и потащил вниз по склону.

— Неужели ты думаешь, что сумеешь показать мне что-нибудь интереснее этого?

— Я не хочу, чтобы ты погибла, дурочка.

Мы заползли за скалу, откуда можно было в безопасности наблюдать за всем.

Перед нами развертывался безумный спектакль — смертельная битва машин. Бронтомех слева, пытающийся прорваться к морю, палил не переставая, выбивая из противника фонтаны шипучих искр. Но он делал это бессистемно, нигде не сосредотачиваясь надолго, и потому не мог причинить большого ущерба. Он напоминал мне оглушенного боксера, который осыпает противника градом ударов и ничего этим не добивается. Зато бронтомех справа применял другую тактику.

Он сосредоточенно разрезал противника на части.

Отвалилась турель, один из сенсоров накренился и беспомощно повис на кронштейне. Колесо перестало буксовать и остановилось. Удары лазеров левого бронтомеха стали еще беспорядочнее, лучи устремлялись в небо или врезались в землю. Из нескольких кабелей брызнули электрические искры, загорелась кабина. Лазеры один за другим вырубились. С тыла изверглась струя удобрений. Покрышки судорожно взвизгнули и замерли. Машина умерла.

Другой бронтомех продолжил работу мясника, кромсая своего неподвижного врага на мелкие кусочки. Затем он снова пополз, неуклонно отодвигая гору металлолома со своего пути. Освободившись, он неожиданно рванул вперед и, набирая скорость, помчался по долине, направляясь к небольшому стаду пасущихся в лунном свете аркоров.

Через несколько минут мы увидели вспышки лазеров…

— Эта машина сошла с ума, Кев, — стуча зубами, сказала Сюзанна. — Им полагается сжигать только мелких полевых вредителей. Нам повезло, что он не поехал за нами. Сколько у него горючего?

— Синглтон говорил, что они работают от микрореакторов. Значит, хватит на несколько месяцев. — Я подумал. — Им придется выследить его с воздуха и разбомбить, иначе он уничтожит всех животных в округе.

— И всех людей, — добавила Сюзанна.

Мы сообщили об инциденте часовому в новой глубоководной гавани за холмом. Часовой — по-моему, аморф — позвонил Синклеру Синглтону и переговорил с ним. Потом он передал нам вопросы Синглтона, а наши ответы сообщил ему; я почему-то начал чувствовать себя школьником, которого допрашивают по поводу хулиганства. Как человек я ощущал себя рангом ниже инопланетян — пусть даже и не был непосредственно подчинен им. Я задумался о том, кто же управляет планетой и во что мы, аркадяне, дали себя втянуть, когда проголосовали за правление Организации.

Потом часовой отпустил нас, и в его мягком, вежливом тоне я уловил скрытое недовольство: ведь наверняка кто-то заставил бронтомехов обезуметь, и черта с два это был аморф…

Когда мы уходили, между скалами шло судно — первый из морских комбайнов. Невозможно судить о размерах корабля, когда не меньше трех четвертей его находится под водой, но выглядел он огромным. Обтекаемая рулевая рубка возвышалась над поверхностью, а по огромным волнам можно было судить о том, где начинается и где кончается судно.

На следующее утро я шел к домику Баркера, когда в кармане у меня засигналила телегазета. Я вынул приемник и увидел на экране угловатое лицо Алтеи Гант. Наступило раннее лето; было тепло, и я присел на ближайшую ограду, чтобы узнать, что, черт возьми, она хочет сказать. Рядом остановились несколько прохожих, заглядывая мне через плечо.

— Эта передача предназначена только для поселка Риверсайд, — не слишком любезно отчеканила мисс Гант, — и она транслируется только на этот район так что если вы рассчитываете на рекламу ваших ночных преступлений, то ни черта не получите. Пора понять, что Организация вложила в вашу планету средства, которые собирается защищать, и кучка диссидентствующих колонистов рядом с нами — пигмеи. Прошлой ночью группа хулиганов перерезала линию электропередач на блэкстоуновской сельскохозяйственной опытной станции. Пока налаживали электроснабжение, кто-то вмешался в управление бронтомехами, что привело к их уничтожению. Так вот, один человек не смог бы это сделать — я думаю, участвовало двадцать ваших, если не больше. Я хочу, чтобы вы осознали следующее. Мы можем запросто устроить блокаду, то есть прекратить снабжение продуктами питания, топливом для вашей электростанции, запчастями к вашей технике — короче, всем необходимым. Мы доведем вас до первобытного состояния — попробуйте только еще хоть раз выкинуть что-нибудь в этом роде. Вы попытаетесь прокормиться с помощью гнилых сетей и самодельных выдолбленных каноэ, а мы займем поселок и конфискуем вашу землю, на что у нас есть все права.

Так что вы, детки, выбираете? — спросила Алтея Гант, презрительно глядя на нас. — Сотрудничество… или медленную смерть?

Я сунул приемник обратно в карман. Зрители разошлись. Улица неожиданно опустела. Из моего кармана вновь послышался сигнал; я снова вытащил приемник. Опять появилось лицо Алтеи Гант.

— Эта передача предназначена только для поселка Риверсайд, — чеканила она. — И она транслируется только на этот район…

Надо полагать, они повторят передачу еще много раз, пока Организация не сочтет, что до Риверсайда дошли ее слова…

На неофициальном совещании в домике Мортимора Баркера присутствовали мы с Сюзанной как непосредственные участники проекта кругосветки, миссис Эрншоу с Верноном Трейлом как представители Потомков пионеров и Том Минти с Марком Суиндоном от Комитета поселка.

— Я могу лишь сожалеть о действиях этих безумцев, из-за которых весь проект оказался под угрозой, — начал Баркер.

Он стоял, большой и могучий, в маленькой гостиной, попыхивая вонючей сигарой, а остальные сидели и смотрели на него. В этом ракурсе его щеки напоминали дирижабли.

— А почему вы смотрите на меня? — спросил молодой Минти.

— Слушай, ты, умник! — прогремел Баркер. — В поселке не так много людей, способных устроить подобную диверсию. И все они твои приятели Не думай, что я не знаю, кто пытался испортить открытие регаты нелепым чучелом Хедерингтона. Я тебе вот что скажу; наша работа — да и сама жизнь — зависит от того, сумеем ли мы прославить Аркадию. Этого не достичь бессмысленным разрушением! — Бессознательно Баркер встал в позу. Он уставился взглядом в точку, находящуюся в метре над головой Минти, и расправил плечи. — Путь Организации, хоть и непопулярный в некоторых отношениях — единственный путь.

— Вы — лицо заинтересованное, — холодно бросил Минти. — Вы не хотите сказать, сколько вам платят сверх стандартной ставки?

Баркер аж побагровел от гнева, а миссис Эрншоу выпалила:

— Так это ты придумал то идиотское чучело, Том?

— Братья, братья, — безнадежно твердил Трейл.

Марк Суиндон встретил мой взгляд и пожал плечами. Собрание началось дурно.

Потом Минти атаковал и миссис Эрншоу, поскольку она владела небольшим участком земли к югу от поселка. Трейл бросился на защиту дамы, и его кадык ходил вверх и вниз, пока он выкрикивал тонким голосом возражения. Мы с Суиндоном отмалчивались. В конце концов обвинения и контробвинения прекратились в интересах собрания. Том Минти отрекся от всяческих связей со Свободолюбивыми гражданами, и, когда мы устали и начали впадать в состояние апатии, Морт Баркер напомнил о цели собрания — планах по поводу церемонии отплытия.

Подобные пикировки стали типичными для той неопределенности, которая охватила Риверсайд в последующие недели — вплоть до дня отплытия. По существу, возникли три фракции.

В первую вошли те, кого устраивало сотрудничество с Организацией, включая меня, Ральфа Стренга, Морта Баркера. Я отнес к ней также совершенно аполитичную Сюзанну. На периферии этой группы находились Джейн и Марк Суиндоны. Несмотря на споры Марка с Организацией по вопросу о морских комбайнах, он считал хедерингтоновский путь единственно возможным в настоящий момент. Марк стоял на позиции здравого смысла, и с ним соглашались многие колонисты, включая влиятельного Энрико Бателли.

Вторая фракция нервно выжидала, не желая, с одной стороны, раздражать радикалов и в то же время опасаясь потерять собственность при репрессиях Организации. В число «сидящих на заборе» входили Потомки пионеров, возглавляемые миссис Эрншоу. Эзра Блейк и другие собственники, включая рыбаков, состояли в непрочном союзе с этой разношерстной компанией, в которую вошло большинство жителей. Они не выступали открыто против Организации, но выдвигали такие заговорщические планы, как бартерный пул, к которому теперь присоединились почти все.

И в-третьих, мы имели Сумасшедших героев, известных также как Свободолюбивые граждане. Члены этой группы были неизвестны, но она могла включать многих колеблющихся из второй фракции. Я подозревал, что Том Минти являлся там лидером; в таком случае, его друзья Билл Йонг и Джим Спарк входили в их ряды. Там же, вероятно, пребывал и Чиль Каа.

Ситуация была опасной. Одно неверное движение со стороны Организации, например, массовая конфискация собственности — и «сидящие на заборе» могли превратиться в оголтелых Свободолюбивых. Тогда началось бы черт знает что.

В такой атмосфере неуверенности продолжалась подготовка к Великому Плаванию.

— Разумеется, я понимаю, что Стренг не может подняться на катамаран, который спустили пять минут назад, и тут же отправиться вокруг света, сказал Мортимор Баркер. — Я говорю о том, что мы должны создать такое впечатление у Галактики. «Аркадянин Монкриф» соскальзывает на воду, отважный капитан прыгает на борт, берет штурвал, отплывает в закат — и с Богом. Неужели это так трудно?

Он нервничал. Мы все нервничали.

— Хорошо, — торопливо вмешался я, видя, что Стренг собирается затеять ссору. — После испытательного прогона я втащу катамаран обратно, и ты сможешь устроить свое идиотское шоу.

— Наше, а не мое, — возразил Баркер.

— Я хочу, чтобы было абсолютно ясно следующее, — заявил Стренг. — Я не поплыву вокруг этой проклятой планеты, пока катамаран не будет полностью проверен.

В те суматошные дни мы постоянно занимались такими согласованиями. В первых числах месяца далета «Аркадянин Монкриф» стал, наконец, на что-то похож. Мы установили мачту, увенчанную нелепым стренговским антигравитационным устройством; завершили значительную часть внутренних работ; укомплектовали паруса и в основном установили палубные надстройки. Поскольку до отплытия оставалось три недели, я решил, что пора спустить катамаран на воду.

Мы не устраивали церемонии. Присутствовали Сюзанна, Баркер, его преподобие и несколько зевак на причале; Стренг, как наседка, хлопотал вокруг.

Ральф Стренг все больше меня тревожил. Он еще сохранил уверенные манеры, и из-за этого мне все труднее удавалось отбиваться от его нелепых предложений, особенно, в присутствии посторонних. Он, мерзавец, говорил с таким апломбом, будто во всем разбирался, а я каждый раз оказывался в роли халтурщика, отвергающего ценные идеи.

Однажды у меня появился неожиданный союзник.

— Послушайте, — начал Стренг. И все мы повернулись к нему: зеваки, работники мастерской, аморфы. — Если трехмерную камеру установить на топе мачты, при качке она создаст дополнительный опрокидывающий момент. Натянутые снасти запросто могут не выдержать, вдобавок катамаран станет неустойчивым. Тебе придется искать другую конструкцию, Кевин.

Зеваки с умным видом покивали.

Я в очередной раз принялся лихорадочно соображать, что ответить, но мозг мой истощился от долгого напряжения и был подавлен недельным отставанием от графика.

— Даже не знаю, — неуверенно пробормотал я. — Нам ведь нужны съемки сверху. Это оговорено в контракте. Я не очень понимаю, как…

— Это меня не касается, — рявкнул Стренг. — Я, черт побери, не судостроитель. Но чтоб все было сделано, ясно?

И тут неожиданно вмешался Баркер:

— Камера будет на топе этой проклятой мачты, и точка. Мы потеряли достаточно времени. Тебя наняли капитаном. Стренг, а не капризной примадонной.

Стренг тут же отступил.

— Ты, конечно, прав, Морт, — сказал он. — Идиотизм с моей стороны. Пожалуй, я хватаюсь за слишком много дел сразу. — Он улыбнулся нам всем, извинился передо мной, и все уладилось до следующего раза.

Итак, мы аккуратно спустили «Аркадянина Монкрифа» на воду; он отплыл, насколько позволил канат, и остановился, покачиваясь, на середине Дельты. Выглядел катамаран неплохо. Группа колонистов приветствовала его с некоторой иронией.

Подошел Мортимор Баркер в открытой рубашке с блестками — по случаю жары. Его огромные штаны поддерживал широкий пояс с латунными заклепками.

— Красивое зрелище, — прогудел он. — Ты можешь гордиться, Кев.

— Мне надо еще написать название, — сказал я.

Баркер неожиданно смутился.

— Не торопись с этим. По-моему, Организация не решила окончательно.

— Ну так поторопи их, а? Мы не можем все оставлять на последнюю минуту.

Мы подтащили катамаран к причалу.

Стренг, Сюзанна и я поднялись на борт, спустились в каюту и некоторое время обсуждали, какие нужны припасы, а Стренг составлял списки на листочках. В последнее время он все записывал: батарейки, рис, спички. Он набивал карманы листочками, а иногда и щепками, на которых царапал докторским почерком напоминания, которые только сам мог расшифровать.

Много недель спустя я раскопал в куче стружек кусок фанеры, на котором обнаружил список, исписанный такими каракулями, что я сумел разобрать только слово «марля». Сомневаюсь, что Стренг воспользовался им — или хотя бы одним из списков…

Однако в тот день месяца далета у нас имелись дела поважнее — нужно было провести испытания. Мы уговорили Стренга отложить увлекательную дискуссию и опробовать в рабочих условиях компрессор и прочее оборудование, проверенное пока что только на суше.

Компрессор завелся с хриплым рокотом, а потом, когда Стренг убавил газ, стих до негромкого бормотания. Я осмотрел воду вокруг поплавков и увидел бурление миллионов крошечных пузырьков, поднимавшихся на поверхность.

— Порядок, капитан, — с облегчением сказала Сюзанна, отдавая Стренгу иронический салют.

Он улыбнулся в ответ, и напряжение на время спало. Я подумал о его жене. Ее уже несколько недель не видели в поселке. Кли-о-По, со своими взглядами инопланетянина, предположил, что Стренг ее переварил, и до нас не сразу дошло, что ящер шутит. Потом Уилл Джексон проговорился, что видел Хейзл в окне домика Стренгов, и мы успокоились.

— Завтра попробуем паруса, — сказал я. — Мы еще можем успеть к сроку, а?

Теперь я стал старше и знаю, как глупо делать подобные заявления. В тот же миг послышалось громкое шипение, и нас окутал влажный туман.

Я услышал вопли Стренга, схватился за рычаг компрессора и сбросил газ. Двигатель заглох, шипение стихло, туман рассеялся, и мы уставились на правый поплавок.

Поломка оказалась ерундовой. Ослаб хомутик, прижимающий нагнетательный шланг к патрубку, и шланг соскочил.

— Ничего серьезного, — успокоил я остальных, выбирая отвертку в инструментальном ящике. — Сейчас починим.

— Ничего серьезного? — взвился Стренг. — Господи, катамаран сломался, а этот тип говорит, что ничего серьезного!

— Ральф, это просто хомутик, — сказала Сюзанна.

— Просто хомутик? Господи Боже, да ведь от этого хомутика зависит моя жизнь! Стоит только ему соскочить во время шторма, и что со мной будет? Стренг уставился на свисающий шланг, как на злобное щупальце. — Монкриф, чтобы у меня здесь не было никаких хомутиков! Отныне — только сварные соединения, слышишь?

Я попытался урезонить его.

— Мы это уже обсуждали, Ральф. Мы решили, что когда катамаран в бурном море будет испытывать изгиб, металлические трубки могут сломаться. Поэтому мы взяли резину.

— Изгиб? — завопил он. — Чтоб на этом катамаране, черт возьми, не было никакого изгиба!

Он выбрался на крышу каюты, перелез на поплавок и принялся подпрыгивать на нем, оценивая крепления. Сюзанна перехватила мой взгляд и подняла брови. Я попытался в ответ ободряюще улыбнуться.

К этому времени Стренг, по-видимому, обрадовавшись, что яхта не собирается сгибаться пополам, стал лихорадочно открывать люк на поплавке. Он улегся и засунул руку в отверстие.

— Монкриф, здесь вода! Этот дурацкий поплавок течет, как решето! Я прямо чувствую, как она прибывает, Бог свидетель!

Вообще-то я много яхт спускал на воду в своей жизни — и до того, и после, — но такого неудачного спуска на моей памяти не было. Все детали словно сговорились опорочить мой катамаран перед Стренгом, который и без того не слишком в него верил.

— Ральф, поплавок протекает, потому что ты открыл люк, — прокричал я. Ты выпустил давление, которое не допускало воду внутрь.

— Мы опрокинемся! — закричал он, лихорадочно задраивая люк.

— Не опрокинемся. Там внутри установлены пенопластовые блоки для плавучести.

Он оглянулся, покраснев от натуги.

— Это не спасет меня, если поплавок наберет воду во время бури — когда откажет твой идиотский компрессор или еще что-нибудь.

— Не наберет. У него на входе однонаправленный клапан.

— О Господи. — Ральф вскарабкался обратно и вернулся к нам в кокпит. Господи! Это опасное устройство, Монкриф. Все зависит от компрессора. Ты должен поставить запасной, понял? Теперь я понимаю, почему твоя яхта отправилась на дно.

Красная пелена безумия окутала мой разум, и я шагнул вперед, готовый измолотить проклятую самоуверенную рожу. Между нами откуда-то возникла Сюзанна и прижалась ко мне.

— Стой, Кев! — воскликнула она, когда я попытался обойти ее. — Они только этого и ждут!

Мое зрение несколько прояснилось, я посмотрел на причал и увидел, как улыбаются, глядя на нас, сексуальный маньяк Уилл Джексон, старый дурак Джед Спарк, Чиль Каа и другие. Там был и Баркер с окаменевшим лицом, предпринимающий неуклюжие попытки залезть на палубу.

Я заставил себя успокоиться.

— Хорошо, Ральф, ты получишь дополнительный компрессор, но нам придется забыть об этих чертовых сроках.

За неделю до намеченного дня отплытия поселок посетила Алтея Гант, и я перехватил ее, чтобы обсудить этот вопрос.

— Сожалею, мистер Монкриф, — холодно бросила она, — но вы заключили договор. Организация приурочила к отплытию целую кампанию. Мы никак не можем согласиться на задержку.

— Но ведь это ради безопасности Стренга, ну и ради успеха проекта!..

Раздался сигнал видеотелефона. Звонил кто-то из подчиненных Алтеи Гант, и пока она говорила, у меня пропала охота продолжать эту тему. Если катамаран не будет готов вовремя, никакие оправдания мне не помогут.

После всех навязанных Стренгом переделок оказалось, что мы отстаем от графика на десять дней.

В лихорадочной атмосфере, близкой к панике, мы занимались последними приготовлениями. Помогали все: Сюзанна, Стренг, Баркер, Суиндоны, Бателли, Уолтерс — все приличные люди. Остальные жители поселка тем временем скептически улыбались в сторонке.

Мне пришлось запретить Стренгу появляться в мастерской, иначе мои работники грозили забастовкой. С тех пор как прошла обкатка — не так хорошо, как мы надеялись, — Стренг постоянно дышал нам в затылок. Стоило человеку отойти от рабочего места, как возникал Стренг и начинал проверять качество исполнения. Он появлялся с какими-то фантастическими устройствами и требовал, чтобы мы их установили. Ему понадобились поручни из нержавеющей стали на поплавках — на случай, если возникнет необходимость там постоять; мы их установили. Но когда он начал жаловаться на автопилот и потребовал амортизатор на румпеле, я решил положить этому конец.

— Ральф, уходи отсюда к черту и до ленча не показывайся, понял?

Поэтому он занялся припасами и продуктами. Начал собирать горы запасов на складе. То и дело ездил в Инчтаун и дальше за вещами, которые вдруг оказывались совершенно необходимыми. Наконец, растерявшись из-за множества дел, которые все не кончались, Ральф занялся той областью, которую хорошо знал — медициной. Он начал запасать лубки и бинты, мази и антисептики, желудочные таблетки и антибиотики. Как-то я заглянул в его чемоданчик. По-моему, с этими инструментами Стренг мог бы сделать себе операцию на сердце.

— Возможно, это основной фактор во всяком длительном путешествии, заявил он однажды вечером, когда, вконец измотанные, мы все собрались в «Клубе», чтобы надраться до потери сознания. — Здоровье. Из-за элементарной медицинской неграмотности было потеряно больше жизней, чем по любой другой причине, включая кораблекрушения, столкновения, тайфуны и все остальное. — Зеваки с важным видом кивали. — Даже маленький порез на пальце, если им пренебречь, может через день дать заражение, а через два гангрену. Но я не поставлю под угрозу наше предприятие из-за пузырька антисептика…

Тревожило то, что он уже говорил это раньше — почти слово в слово, когда несколько дней назад Морт Баркер со съемочной группой брал у него интервью…

А подготовка продолжалась — в спешке и алкогольном тумане. За два дня до срока мои люди все еще работали на палубе, и дел оставалось не на один день. Я позвонил Алтее Гант.

— Организация имеет полное право по условиям контракта не оплачивать работу, — отрезала она ледяным тоном.

— Тогда я выведу катамаран в море и потоплю его, идет?

— Мистер Монкриф, нет нужды вставать в позу. Сказать по правде, я ожидала этой задержки и уже отложила все до следующей недели. Но факт остается фактом: вы не выполнили условия контракта, следовательно, вам не заплатят. Пока.

У меня пересохло во рту; я уставился на экран, на худое лицо с резкими чертами.

— Когда же я получу деньги?

— Полная сумма будет выплачена после успешного завершения плавания. Пригласите, пожалуйста, мистера Стренга. Я хочу с ним поговорить.

Слегка обалдев от такого оборота, я разыскал Стренга и вернулся в мастерскую. Если плавание окажется неудачным, я потеряю все, потому что залез в долги еще глубже, чем до заключения договора. И даже в лучшем случае, если все кончится хорошо, мне придется несколько месяцев морочить всех моих кредиторов; всех, кому я обещал заплатить через несколько дней…

И тут до меня дошло. Эти деньги я должен Организации. Они взяли под контроль корабельную торговлю, лесной склад, универмаг…

И они взяли под контроль меня.

 

11

Два дня до отплытия.

Положены последние слои краски и лака. Бригада аморфов начала очищать эллинг от жестянок из-под краски и обрезков твердого аркадийского дерева, готовя площадку под трехмерные камеры, платформу, скамейки и прочие сооружения для церемонии. Этим рабочим платила Организация. Когда они закончили, на грузовике прибыла другая бригада с досками и брусьями и начала строительство. Мегафоны выкрикивали команды, камеры работали, снимая пробные кадры. В такой обстановке мы пытались закончить катамаран.

Баркер руководил установкой бортовых камер.

— Эту — на топ мачты. Но триста шестьдесят градусов она не даст.

Сюзанна быстро прошла по крыше каюты и встала на носу.

— Это значит, Ральф, что отсюда ты сможешь при необходимости пописать в океан. Только поворачивайся потом осторожно. — Она улыбнулась яхтсмену-одиночке.

— Чертовы камеры! Это вторжение в личную жизнь, — проворчал Стренг.

— А другую — на кормовую палубу прямо над рулем. — Баркер показал рукой. — Она охватит кокпит и главную каюту, а больше и не надо. Пожалуй, в спальню мы камеру не поставим. Сектору не больно интересно знать, какой ерундой ты там будешь заниматься.

— А микрофоны? — спросил я, не зная, чем еще Баркер может испоганить красоту и совершенство моего катамарана.

— Мы поставим их в главной каюте, на кокпите… И на носовой палубе, пожалуй, чтобы Стренг мог лежать там и философствовать, включив автопилот. Это прекрасно передаст ощущение спокойствия и безопасности.

— Вы только не забывайте напоминать мне, что пора пофилософствовать, саркастически заметил Стренг.

Баркер взглянул на него.

— Боюсь, что не получится. Видишь ли, связь будет строго односторонней.

— Это еще что за идиотизм?

— Радиоприемника на борту не будет. Ральф, это одиночное плавание. Ты не будешь иметь никаких контактов с человечеством, пока не вернешься, иначе все теряет смысл. Мы сможем тебя видеть и слышать, но ты будешь предоставлен самому себе. Будет сделано все, чтобы убедить Сектор в подлинности путешествия. На отплытие прибудут наблюдатели и проверят твое чертово судно на предмет скрытых уловок вроде винта с приводом от компрессора или чего-нибудь в этом роде. Так что, Ральф, твой вояж организован на высшем уровне.

— Прекрасно, — пробурчал Стренг, неожиданно обретя прежнюю самоуверенность. — Этим плаванием я бросаю вызов и, конечно, не потерплю никаких подделок.

Он удалился, и до конца дня мы его не видели.

На следующий день нам с Сюзанной пришлось поехать в Аэрогеографический институт в Старой Гавани, чтобы доставить Стренгу фотографии со спутника, которые должны были служить ему картой. Еще целый список покупок мы передали Суиндонам, отправлявшимся в Инчтаун, а сами запрыгнули в мой автомобиль на воздушной подушке и слиняли.

Мы шли рука об руку по дороге вдоль пляжа. Я два года не видел Старой Гавани. Город совсем не изменился. Люди лежали на песке, глядя на волны, плещущиеся у их ног, и мне вспомнилось имя…

Венд и.

Маленькая девочка, очень похожая на Венди, сидела неподалеку со своими родителями; она рисовала на песке пухлым пальчиком. У нее были светлые волосы, стянутые в хвостик, и румяные щечки. Она заметила, что я смотрю на нее, и улыбнулась. На вид ей было лет девять.

Я надеялся, что она проживет до ста.

Сюзанна остановилась; я тоже.

— Что с тобой? — спросила она.

— Я был здесь, когда людьми командовали Разумы.

— Хочешь, поедем домой?

— Нет. Я в порядке… Там была маленькая девочка…

Сюзанна стала подтрунивать надо мной.

— Черт возьми, Монкриф, неужели для тебя не существует границ? Неужели нет возраста, в котором женщина может сказать: я не подхожу Монкрифу по годам? Тебе ведь нравится даже старая миссис Эрншоу, да?

— Пожалуй. Хоть она и стерва. Но симпатичная стерва.

Сюзанна безнадежно вздохнула.

— Везет же мне! Это надо же — связаться с парнем, который любит женщин всех возрастов. — Она села на низкую ограду и усадила меня рядом. — А я думала, он любит меня одну. Теперь оказывается, что он любит меня только за то, что я женщина. Ради Бога, Монкриф, скажи, есть ли на свете хоть какая-нибудь женщина которая осталась бы у тебя за чертой?

Я подумал.

— Не переношу дур, — наконец признался я.

— Даже если дура прекрасна, как океан?

— Даже. Женщины должны быть прекрасны, умны, веселы и сильны, как Сюзанна Линкольн, или на худой конец уродливы, умны, мрачны и угловаты, как Алтея Гант, но глупая женщина отвратительна, и с таковой я не хочу иметь ничего общего. Это относится не только к женщинам. Дураков я тоже не выношу. Например, Чиля Каа.

Она серьезно посмотрела на меня.

— Мы все должны жить, Кев.

— Может быть, в этом моя проблема. Наверно, я чувствую, что такие люди не выжили бы при другой системе. На древней Земле, например, мохнатый мамонт в считанные минуты затоптал бы жалкую жену Стренга — но на Аркадии нет хищников. Да и на сегодняшней Земле, если на то пошло. Меня пугает, что больше ничто не мешает дуракам размножаться — так хорошо они защищены. Естественный отбор не влияет на человеческий генофонд, и я боюсь, что как раса мы вырождаемся.

— Хорошо, — сказала Сюзанна. — Ты это знаешь и я знаю, а политики, страховые кампании, торговцы и рекламные агенты вроде Морта Баркера на этом даже наживаются. Но ты ничего тут поделать не можешь, и кризис наступит через много лет после нашей смерти. Кроме того, ты забыл еще одно.

— Да?

— Процесс обратим. Когда-нибудь появится инопланетная раса, генетически совместимая с людьми.

— До этого далеко, — мрачно констатировал я, рассматривая людей, нежащихся на солнце, как безмозглые животные.

— Ты так думаешь? Кев, у тебя узкий подход. А ты подумай о значении аморфов…

Однажды я спросил у Сюзанны, где она работала до того, как прилетела на Аркадию. И оказалось, что на Земле она была не более не менее как научным сотрудником лаборатории, занимавшейся, представьте себе, темпоральными исследованиями. «Она закрылась, — сказала Сюзанна. — По счастливой случайности мы установили существование параллельных миров… но больше ничего не смогли. Директор погиб, и проект свернули».

Оказывается, она прилетела на Аркадию как ученый, а нашла место модели в рекламном агентстве. Должно быть, она — самая умная модель в Секторе.

— Расскажи мне об аморфах, — попросил я.

Сюзанна встала, подняла меня и рассмеялась.

— Я не хочу пробуждать фальшивые надежды в твоем пессимистичном уме. Спроси лучше Марка Суиндона — он у нас биолог. А теперь давай поговорим о чем-нибудь другом. Я вижу, Старая Гавань плохо на тебя влияет.

Уезжая, мы увидели морской комбайн, который величественно плыл в сторону моря. За ним тянулся слабый шлейф бледного дыма.

К концу дня мы вернулись в Риверсайд, задержавшись из-за того, что километрах в пяти от поселка нас одолела непреодолимая потребность в физической близости, и в результате мы вышли из машины, взобрались по зеленому склону между аркоровьими лепешками и сонными земляными мохнатиками и потеряли рассудок, предавшись страсти почти пугающей силы.

В мастерской на этот раз — для разнообразия — царила атмосфера неистребимого оптимизма, несмотря на присутствие Алтеи Гант. Джейн Суиндон бросила на нас всего один взгляд и понимающе улыбнулась. Что за странная аура окружает двух людей, которые недавно занимались любовью? У меня возникло такое чувство, словно мы с Сюзанной заключены в огромный полупрозрачный кокон, который бросается в глаза всем, кто не допущен внутрь. К счастью, Джейн была единственной, кто это заметил; остальные сгруппировались вокруг телегазеты в руках Алтеи Гант…

— …Итак, Аркадия делает шаг вперед, — надрывался комментатор, — и будущее этой ранее бедствовавшей планеты теперь обеспечено. Каждый аркадень приносит новых иммигрантов, новое оборудование…

Он продолжал разглагольствовать, а на экране по бесконечной бетонной равнине катились огромные строительные машины. На заднем плане, как какие-то боевые жирафы, стояли космические челноки. Это могло происходить где угодно, но я узнал один дом и понял, что это действительно космопорт Премьер-сити.

Только по периметру уже появились новые здания, и их было много. Они сверкали серебряными прямоугольниками и куполами.

Аудитория промямлила слова благодарности. Бросив быстрый взгляд на Алтею Гант, я заметил, что у нее слегка приоткрылся рот и скучное лицо осветил энтузиазм…

Значит, хроника отражала реальность. Аркадия действительно шагала вперед. Из маленького приемника затрубила воинственная музыка, и камера наплыла на человека в форме, который стоял в непринужденной позе, небрежно держа лазер.

— Это не аморф, — тихо заметил кто-то. — Аморфа не заставишь носить оружие.

— Я же говорила вам, что аморфы — лишь временная мера, — укоризненно сказала Алтея Гант.

— А сколько им платят? — спросил тот же голос; я обернулся и увидел миссис Эрншоу, нечастую гостью в моей мастерской.

Алтея Гант не ответила, и атмосфера вдруг сделалась напряженной. Я огляделся и увидел, что на носу катамарана уже выписано название.

«АРКАДЯНИН»

— Они забыли половину названия! — сказал я мисс Гант.

Она холодно посмотрела на меня и ответила, поджав губы:

— Не думаю…

— Это условие было частью того проклятого договора! — твердил я, когда мы позднее собирались в «Клубе», чтобы отпраздновать отплытие. — Мое имя должно быть написано на яхте в качестве рекламы.

— Кев, это ни черта не значит, — успокаивающе рокотал Баркер. — Все знают, что катамаран построил ты.

— Что, и на Альдебаране знают? И на Земле?

— Вы первым нарушили контракт, мистер Монкриф, — сказала Алтея Гант и затем произнесла буквально следующее: — Как бы то ни было, Организация считает, что длинное название будет не таким эффектным. Интересы Аркадии прежде всего.

— Да, это верно, — согласился Стренг, и все кивнули…

— Надеюсь, ваша жена будет присутствовать на церемонии, — сменила тему мисс Гант.

— Конечно. Последнее время Хейзл нездоровилось. В это время года на нее нападает тяжелая аллергия, которая не поддается никаким препаратам. В таком состоянии она неохотно показывается на людях — знаете, женское тщеславие, — но Хейзл, к счастью, способна преодолевать подобные слабости.

Во время этого неуклюжего объяснения я внимательно наблюдал за Стренгом, по он казался более или менее честным. Никто не собирался развивать эту тему, и наступило неловкое молчание, которое прервала компания с миссис Эрншоу во главе. Они уселись за соседним столом. Это были Вернон Трейл, Том Минти с дружками, Элси Коттер с парой Потомков… и какойто незнакомец.

Они уставились на нас в многозначительном молчании, ожидая комментариев. Они смотрели на нас, а мы — на них, и я, да и не я один, никак не мог понять, что за ерунда тут происходит. Наконец Стренг поднялся, подошел к новенькому, протянул руку и представился:

— Ральф Стренг.

Тот пожал руку — невзрачный парень с бледным лицом, волосами мышиного цвета и слегка женоподобный.

— Джон Доу, — ответил он.

— Хватит! — выпалила Алтея Гант и воинственно посмотрела на миссис Эрншоу. — Кто это, черт возьми?

Старушка спокойно улыбалась.

— Вы же слышали, он говорит, что его зовут Джон Доу. Или вы не признаете за ним право носить имя?

Мы вдруг поняли…

Алтея Гант вскочила.

— Это аморф! Вы украли его на Опытной станции! Если вы его не вернете, мы заберем силой. Мы примем меры против вас и ваших соучастников!

— Скажи ей, Джон, ты хочешь вернуться? — спросила миссис Эрншоу.

— Нет, — заявил аморф, — мне нравится здесь.

— Видите? — торжествующе прокаркала старушка. — Джон принадлежит к разумному виду и, следовательно, согласно галактическому закону, имеет право на свободу выбора. Он остается с нами. Со временем он предложит своим товарищам присоединиться к нему. По-моему, очевидно, что они согласятся. Время рабского труда на Организацию истекло!

— Одумайтесь, пока не поздно. — К мисс Гант вернулось самообладание. Я вам все объясню. Аморфы не являются разумным видом, и они принадлежат Организации. В точности так же, как вам, миссис Эрншоу, принадлежит ваш вонючий козел. Аморфы только кажутся разумными, по у них нет свободы воли. Все мысли в их мозги вложены людьми — и при необходимости мы можем эти мысли стереть. Все эти вопросы уже давно обсуждены. Верните собственность владельцам, и вам ничего не будет.

— Бателли! — крикнула пастору миссис Эрншоу. — Наставьте эту женщину на путь истинный!

Бателли посмотрел задумчиво.

— Разуму часто пытались дать определение, — наконец пробормотал он, но я не думаю, что это имеет отношение к делу. Почти все существа разумны в большей или меньшей степени… И очень многие из них являются подданными более разумных видов. Это естественный порядок вещей. Знаете, на меня не производят впечатления эмоциональные слова типа «рабство». Если у миссис Гант достаточно власти, чтобы взять под контроль и увести этого аморфа, или она сумеет заставить миссис Эрншоу отдать его, то это просто факт и ничего больше.

— Слушай, Бателли, — прорычала миссис Эрншоу, — я давно уже знала, что ты чертовски странный пастор. Только ненормальный мог согласиться завтра отслужить обедню на идиотском причале лишь потому, что так велел рекламный агент!

Некоторое время мы переваривали столь быструю смену темы, затем Бателли негромко произнес:

— Морт Баркер сказал мне, что если я отслужу обедню у катамарана, то, с точки зрения рекламы, это будет неплохо выглядеть. Он высказался совершенно откровенно. По его словам, немного религии придаст мероприятию класс.

— Это дьявольское кощунство! — взорвалась миссис Эрншоу.

Бателли спокойно посмотрел на нее.

— Кощунство — бессмысленное слово. Мой Бог — не гордый. Гордыня есть грех, а Бог есть добро. Во имя Его я делаю то, что является наилучшим для большинства.

Мортимор Баркер кашлянул.

— Так ее, Энрико, ты наш парень! — Он повернулся к Стренгу. — Слышишь, Ральф? Конечно, ради такого парня ты согласишься сняться во время молитвы завтра на причале? Серьезно, это понравится Сектору.

Стренг медленно улыбнулся.

— Я ценю твою заботу о спасении моей души, Морт. Но, знаешь, совершить перед множеством планет такое алогичное действие, как молитва, моя гордыня мне все-таки не позволяет. Я, видишь ли, не Бог.

Весь вечер тянулись споры. А что еще можно было ожидать при таком составе компании? Вечеринка временами попахивала гражданской войной. Как водится, никто никому ничего не доказал. Все высказались, обменялись оскорблениями, а в результате каждый стал несколько хуже относиться к остальным.

Около полуночи произошло событие, настолько неожиданное для всех, что о нем еще долго говорили при каждом собрании выпивох в «Клубе». На улице послышался какой-то шум: хлопанье дверей, отрывистые команды.

Вошла группа мужчин в белых куртках. Они говорили между собой и почти не смотрели на зал, заполненный народом. Мы их не знали. Следом за ними вошли четыре женщины, тоже в белом. Они расступились, как театральный занавес, открывая инвалидное кресло.

В кресле сидел человек, закутанный в одеяла; его огромная голова торчала из них, как гигантская жаба из болота. У него были выпуклые глаза, толстые и безвольные губы, красное лицо. Кроме головы, виднелись лишь ступни, аккуратно обутые в блестящие черные ботинки, причем правая выбивала дробь на подножке кресла. Один доктор наклонился, чтобы промокнуть пену в уголке бесформенных губ; другой проверил показания приборов на панели, занимающей всю левую сторону кресла…

В испуганной и завороженной тишине смотрели мы на явление нам Хедерингтона — безрукого магната, владеющего половиной освоенной Галактики.

Когда они выкатили эту страхолюдину в центр зала, на его лице мелькнула искра мысли. Круглый, налитый кровью глаз пытливо скосился на меня, а губы что-то слабо прошамкали — но, надо думать, каждое слово было уловлено микрофончиком, укрепленным перед этим отвратительным лицом…

Я так и не понял, что сказал Хедерингтон. Но, по-моему, он сказал что-то про меня.

— Нарекаю эту лодку «Аркадянином», — пронзительным голосом объявила Алтея Гант. — Благослови Господь человека, который поплывет на ней.

Сказавши так, она бросила бутылку, которая сильно поцарапала краску, но не разбилась. Баркер пробрался вперед, схватил тонкую руку мисс Гант своей огромной лапой, и они бросили вместе; на этот раз пенящаяся жидкость разлилась по носу.

Толпа весело зашумела. Послышались насмешливые выкрики.

«Аркадянин» медленно пополз вниз по эллингу — этот чудесный эффект создавали электрические моторы, тросы и блоки — и погрузился в коричневую воду Дельты. Оркестр заиграл «Вперед, Аркадия». Веревка натянулась. Катамаран описал широкую дугу и остановился у причала, где должен был состояться финал шоу.

— Пока все в порядке, — прокомментировал мне на ухо Марк Суиндон.

Сюзанна приняла соблазнительную позу на крыше каюты — как бы напоминая Галактике о жертвах, которые приносит яхтсмен в одиночном плавании. Мое участие в публичном действе закончилось. Я ответил на несколько коротких вопросов Баркера относительно надежности катамарана, и Баркер свел на нет мои усилия, подчеркивая опасности, с которыми столкнется Стренг.

— Но суть в том, дружище, что он преодолеет их, — утешал меня Баркер впоследствии, — благодаря несгибаемому мужеству и надежной конструкции отважного корабля, построенного Монкрифом. Впереди еще много месяцев, чтобы выдать все это, а сейчас нам нужна драма.

После этих слов успело разыграться предостаточно драм. Пока Бателли читал молитвы у левого борта, мы работали на правом. Загружали в последнюю минуту забытые вещи, прикрепляли паруса к снастям, заправляли баки и проверяли списки, пытаясь не обращать внимания на зловещее молчание Стренга, который мог в любую минуту сорваться и устроить хорошенький скандал.

Но он молчал. Молчал, когда мой помощник порвал парус, когда не нашли пропавший ящик с напитками, когда сломался топливопровод и кокпит залило соляркой. Паника нарастала. Люди становились все более нервными и бестолковыми, а Стренг молча стоял, бесстрастно наблюдая.

Хотелось думать, что он спокоен и уверен в себе, но я больше склонялся к мысли, что доктор впал в коллапс от величия миссии, неподготовленности корабля и некомпетентности окружающих…

Но теперь он стоял в отрепетированной позе рядом с «Аркадянином», держась правой рукой за ванты. Когда камеры разыскали приближающуюся слева унылую фигуру Хейзл Стренг, Сюзанна тактично ретировалась.

— У нее не слишком привлекательный вид, — признавался мне Баркер раньше. — Я даже думал снять Сюзанну вместо его жены, но это большая сцена, и риск слишком велик.

Он кивнул в сторону независимого наблюдателя, который прибыл этим утром и осматривал яхту в поисках скрытых механизмов.

Я посмотрел на монитор. Хейзл Стренг показали крупным планом, и, готов поклясться, на щеках у нее блестели настоящие слезы, когда она подошла к мужу. Они поцеловались абсолютно искренне. За камерой Баркер жестикулировал, как дирижер, произнося инструкции одними губами и воздевая глаза к небу, когда какая-нибудь маленькая деталь оскорбляла его чувства.

Он был художником-профессионалом, преисполненным решимости выжать максимум экспрессии из своего полотна. Я заметил, что независимый наблюдатель — какой-то профессор права с Земли в творческом отпуске — неохотно улыбается, отдавая должное церемонии.

Мимо меня пронесся Баркер.

— Боже мой, — бормотал он, вытирая лоб большим белым носовым платком. Мне показалось, что Стренга чуть не стошнило, когда проклятая жена его целовала.

Баркер подошел к возвышению, на котором толпились почетные гости, сказал несколько слов Алтее Гант, кивнул загадочной фигуре Хедерингтона в инвалидном кресле и вернулся. Мы наблюдали, как Стренг с женой говорят друг другу то, что полагается говорить в подобных обстоятельствах.

— Звук отключен, — благоговейно пояснил Баркер. — Эти бесценные слова не для ушей публики.

Наконец в кадр слева пошла хедерингтоновская свита, Баркер шагнул к микрофону, сказал несколько вступительных слов и уступил место Алтее Гант.

Нет нужды подробно останавливаться на выступлении мисс Гант: она упомянула по очереди Стренга, пустынное море, Бога, Хедерингтона и планы Организации насчет Аркадии. Ее речь никак нельзя было назвать вдохновенной, но, вероятно, она больше всего подходила к такому случаю. Она закончилась на слащавой сентиментальной ноте, и один из подручных положил на стол перед инвалидным креслом какую-то коробку. Великий человек слегка кивнул, как бы давая коробке свое благословение. Алтея Гант сняла крышку.

Она вынула земного сиамского кота среднего размера.

— Корабельный кот — древнейшая традиция путешествий по могучим океанам планеты Земля, — сказала мисс Гант, и ее худощавое лицо сморщилось в задушевной улыбке, тогда как животное тщетно вырывалось у нее из рук. — И мы не станем лишать нашего мужественного пионера единственного маленького товарища. Ральф, я дарю вам Мелиссу, и пусть она сопровождает вас в этом историческом плавании.

Стренг в полной растерянности боязливо взял животное и зажал его под мышкой, освобождая руки, потому что теперь вперед вышел Баркер, неся еще один подарок.

— Мой подарок — это то, что издавна берут одинокие люди в открытое море, — продекламировал рекламный агент. — Я надеюсь, что мой дар даст тебе столько же радости, пищи для ума и утешения в беде, сколько дал мне.

С этими словами, сохраняя совершенно серьезный вид, Морт вручил Стренгу Библию в черном переплете с огромным крестом на обложке.

— Благодарю, — пробормотал Стренг, борясь с кошкой.

— Там, на внутренней стороне обложки, есть посвящение, — прерывающимся от волнения голосом проговорил Баркер. — Пожалуйста, дружище, не читай его сейчас. Подожди, пока не скроешься за горизонтом.

Он вытащил огромный носовой платок и приложил его к глазам.

Тем временем Алтея Гант с не меньшим изяществом подарила миссис Стренг кошкиного дружка, не преминув разжевать Сектору всю символичность подарка.

— Самая трудная роль выпадает тем, кто остается, — изрекла она весьма, на мой взгляд, сомнительную сентенцию.

Стренг забросил все в кокпит и остановился в нерешительности, чувствуя, как и все мы, что близится развязка. Однако Баркер обо всем позаботился. Собравшийся рыболовный флот в унисон загудел сиренами и выпустил из шлангов струи воды в небо. Стренг вскочил на катамаран. Концы забросили на палубу, подняли паруса. Кошка прыгнула на крышу каюты и стояла, с тревогой наблюдая, как между ней и безопасностью разверзается пространство, заполненное бурой водой.

Мы запрыгнули в катер и присоединились к флотилии траулеров, скиттеров и других судов, провожавших Стренга и «Аркадянина» вниз по Дельте. С причала, запруженного толпой, послышался шум, но микрофоны к этому времени уже выключили.

— Отныне он один, — заметил Баркер, стоя рядом со мной и Сюзанной в просторном кокпите катера.

Монитор на сиденье передавал сразу несколько планов. Слева виднелась спина Стренга, который наклонился, возясь с чем-то. На другой картинке мы увидели сверху, как Стренг на мгновение поднял голову, поправил курс и снова стал распутывать что-то похожее на оргию спаривающихся змей.

— Монкриф, осел, чтоб тебя черти взяли! — прокричал голос Стренга; я оторвался от экрана и обнаружил, что мы поравнялись с катамараном. Неужели ты не мог навести порядок до отплытия?

Налетел порыв ветра, и катамаран быстро оторвался от нас — паруса тянули хорошо. Я повернулся к Баркеру.

— Это пошло в эфир?

Я был в бешенстве.

— Конечно, Кев. Отныне ничто не проходит цензуру — таков договор. Стренг постоянно в эфире, кроме глубокой ночи, когда все равно ничего не происходит.

— Какая же это реклама для меня? Он назвал меня ослом!

— Тише, успокойся. Это хороший момент: видно, что нашему яхтсмену не чужды человеческие слабости. У нас впереди месяцы, чтобы продать твой товар, Кев. А сейчас выжмем все, что можно, из острого момента. Большая часть плавания будет чертовски скучной.

Стренг вырвался далеко вперед и точно по фарватеру вышел на более широкий участок Дельты. Скиттеры носились вокруг него, как москиты, но остальные суда отставали. Я взглянул на северную скалу: в знакомых очертаниях утесов появилось что-то непривычное. Я схватил бинокль.

У меня перед глазами сфокусировался бронтомех-отшельник. Он припал к скале, как часовой в дозоре, и с неисчерпаемым механическим терпением глядел на воды и дела человеческие.

— Если кто-то и сможет совершить такое путешествие, то только Ральф, заметила Сюзанна. Она смотрела сквозь промежуток между скалами на блестящий океан. — Один-единственный человек, на тысячи миль.

— И кошка, — напомнил я. — Не забывай про дурацкую кошку.

— Это вовсе не кошка, — бросил Баркер.

— В каком смысле?

Рекламщик улыбнулся.

— Неужели вы думаете, что я пошел на риск, бросив нашего капитана сходить с ума от одиночества? Черт возьми, на карту поставлено слишком многое. Нельзя допустить ни малейшей возможности провала. У Стренга есть спутник-аморф. Со временем, надеюсь, он превратится в его идеал женщины.

— Ну и ушлый ты, Морт, — в восхищении прошептал я. — А он знает?

— Черт, нет. Ты же знаешь Ральфа. Он упрямый. Он не взял бы аморфа.

— А что, если аморф начнет менять форму перед камерами? — спросила Сюзанна. — Весь Сектор узнает про вашу хитрость, и вы не можете предупредить Стренга, чтобы держал его за кадром. У Ральфа нет радиоприемника.

Баркер самодовольно захохотал.

— А что, черт возьми, вы думаете, написано на форзаце Библии? радостно прогремел он.

После этого все замолчали. Когда мы доплыли до прохода между скалами, «Аркадянин» превратился в маленький аккуратный силуэт на океанском просторе. Бронтомех смотрел на нас сверху. Его слуховые сенсоры наклонились в нашу сторону. На мгновение воды коснулась игла света и подняла облачко пара.

 

12

Длина экватора планеты Аркадия около тридцати тысяч километров, а ее единственный континент, почти прямоугольной формы, занимает одну десятую поверхности планеты. Риверсайд стоит на самом востоке этого массива, примерно в пятнадцати градусах к югу от экватора.

Вдоль всего южного побережья ветры дуют на запад — вследствие вращения планеты. Аналогично океанские течения к югу от континента направляются с востока на запад. Девять десятых поверхности Аркадии покрыты водой с относительно небольшими ледяными шапками на северном и южном полюсах. В широкой полосе к северу от южного полюса и ветер, и течение направлены в противоположную сторону — с запада на восток.

Поэтому кругосветное плавание Стренга запланировали в западном направлении. Он должен был обогнуть южный край материка, держась от берега на расстоянии примерно сто-двести километров, чтобы в полной мере использовать преимущества преобладающих течений и ветра и свести к минимуму влияние местных вариаций. После достижения западной оконечности континента он должен был продолжать движение на широте двадцать градусов, а под конец повернуть к северу и вернуться в Риверсайд на парадную встречу.

Проходя по триста километров в день — что казалось мне достаточно скромной прикидкой, — он должен был вернуться домой через три аркадийских месяца или немногим больше. Примерно к пятнадцатому числу месяца хета.

Опираясь на тщательные вычисления и зная, что Стренг надежно скрылся за горизонтом и движется теперь на юго-запад, я мог отдохнуть. Мое участие в деле закончилось. В последующие несколько дней я посетил многочисленных кредиторов в Премьер-сити, обнаружил, как и подозревал, что они все теперь стали представителями Организации, и выложил карты на стол. Они согласились подождать. Собственно, выбора у них не было.

Даже Джейк из «Корабельных товаров Джейка» пошел мне навстречу.

— Конечно, Кев, — добродушно кивнул он, — для тебя кредит открыт.

— С каких это пор? — подозрительно спросил я.

Рядом девушка-аморф с ангельским личиком расставляла на полках товары, демонстрируя длинные сильные ноги и массивные округлые груди.

Разговаривая со мной, Джейк смотрел на нее взглядом собственника.

— С тех пор как Организация поручилась за твои долги.

Уходя, я взглянул на вывеску над дверью. Там было написано «КОРАБЕЛЬНЫЕ ТОВАРЫ ХЕДЕРИНГТОНА».

В глубине магазина Джейк снимал девушку со стремянки, потрепав ее по заду.

Его купили. О временной конфискации с возвращением к первоначальному владению через пять лет не было и речи. Цена? Наличные, чтобы жить в комфорте, несмотря на низкое стандартное жалованье — плюс девушка его мечты. Поэтому я уже ничего не знал. Я не знал, сколько земель и предприятий вернется к владельцам через пять лет.

Тем не менее казалось, что мое положение благополучно, и я вовсе не намеревался продавать свое предприятие. Следующие несколько дней я потратил на уборку мастерской и планирование партии скиттеров — с парусными судами пока что было покончено. Я отпустил нанятых аморфов; они отправились в поселок в поисках работы и быстро стали популярными.

Со дня отплытия Синклер Синглтон временно потерял над ними контроль. Первого аморфа миссис Эрншоу — Джона Доу — использовали для того, чтобы убедить других работников Сельскохозяйственной Опытной станции присоединиться к колонистам, и вскоре они переняли независимые взгляды остальных. Чтобы вновь изменить их образ мышления. Алтее Гант и ее подчиненным пришлось бы применить активное внушение.

Даже внешность аморфов стала другой, что опровергало утверждения Организации о ее неизменности. У аморфа, который помогал Уиллу Джексону красить его маленькую лодку, начал постепенно, но явственно меняться пол…

Однажды мы обсуждали это на причале. Присутствовали Марк Суиндон, профессор, Кли-о-По, лишенец, и Сюзанна, как всегда великолепная.

Грубая морда Кли расплылась в улыбке, когда он посмотрел на двух маленьких двойников, резвящихся в илистой воде.

— Видите? — он показал щупальцем. — Вон того. Это аморф.

Я посмотрел на маленькое существо, оно взобралось на причал, отряхнулось, а потом стало с хриплым смехом плескать воду в мордочку товарищу.

— Это просто черт знает что, — сказал один из моих работников, случайно услышавший разговор.

— До чего же ограниченны люди, — заметил Кли. — Они не считают странным, если аморф становится человеком, но стоит ему принять образ Кли-о-По, как они начинают в изумлении тыкать пальцем.

Марк рассмеялся.

— Это не совсем справедливо, Кли. Удивляет, что аморф может напоминать известное лицо. Обычно они принимают образ неопределенного предмета любви. Некоего идеала. Для мужчины это, вероятно, лицо, сочетающее те качества, какими он когда-либо восхищался в женщине. Хотя, если он любит одну конкретную женщину, она и одна может составить его «ты». Тогда любой аморф, помещенный рядом с ним, примет образ этой женщины. Идеализированный, конечно. Лишенный мелких недостатков. А здешние аморфы нетипичны. Они так долго находились рядом с людьми, что их способность к изменению облика уменьшилась — поэтому их защитный механизм стремится работать на уровне поведения. Они становятся приятными личностями. Да, риверсайдских аморфов надо много дней держать рядом с одним-единственным человеком, чтобы появились заметные изменения.

— У тебя был контакт с аморфами в Премьер-сити, Марк, — сказала Сюзанна. — Не пытайся убедить нас, что ты не выяснил, как выглядит твое «ты».

Он ответил со смехом:

— Ладно-ладно, если ты так хочешь знать, мое «ты», слава Богу, очень похоже на Джейн. Но не в точности. Отличий как раз достаточно для того, чтобы она начала задавать вопросы, если бы когда-нибудь увидела его.

Мы замолчали. Очевидно, мы еще не осознали всех последствий присутствия среди нас аморфов…

— А как Стренг? — спросил я, вспомнив о сиамской кошке.

— Пока отлично, — доложила Сюзанна.

Показательно, что телегазета не сообщала по аркадийскому каналу об успехах одиночного яхтсмена. Все новости мы узнавали на временной студии в пристройке «Клуба». Там Баркер командовал небольшой группой техников и обычно сдабривал сцену изрядной дозой драматизма перед трансляцией в телецентр Премьер-сити.

— Стренг прошел около тысячи километров на юго-запад, — сказала Сюзанна, — и до сих пор наводит порядок на катамаране, который, похоже, ведет себя хорошо.

Мы проследили за несколькими крытыми грузовиками, которые проскользнули по мосту и поднялись по склону в поселок.

— По крайней мере. Организация пока не перекрыла снабжение, — заметил я.

— Алтея Гант несколько раз звонила Морту Баркеру. По-моему, если этих аморфов не отдадут обратно, будут неприятности. Видимо, Сельскохозяйственная станция сейчас пуста. Всех отозвали в Премьер-сити до уборочной кампании. Осталось около дюжины, которых удерживают Потомки. Гант требует их возвращения, вдобавок она разнюхала про систему бартерного сотрудничества. Организации это не нравится.

— Нелегко им будет остановить Потомков, — заметил Марк. — Старушка Эрншоу закусила удила. По-моему, Организация сильно недооценивает вирулентность культурной инфекции.

Он бросил задумчивый взгляд на другой берег Дельты.

— У колонистов нет настоящей истории, настоящих традиций — и они остро ощущают это. Всякое разумное существо несет ужасное воспоминание о времени до рождения, когда оно прорывалось из Ничего к сознающему «я». Наш первичный инстинкт самосохранения основан на этом воспоминании и на решимости не дать тому прорыву пропасть напрасно. А отсутствие истории и традиций символизирует Ничто. Эта ужасная пустота подобна времени до рождения. Люди стремятся избегнуть ее любой ценой. Так вот, культура способна утешать, так как представляет историю в осязаемой форме. Если кто-то сплел корзину, подражая древнему искусству, ее можно увидеть и потрогать. Пусть это не историческая реликвия, но она все же принадлежит прошлому и, следовательно, ободряет. Даже копии исторических монументов и копии древних произведений искусства производят впечатление с этой точки зрения — и еще большее, если зритель верит, что они подлинны. Книга по истории, однако, не может играть такую роль, потому что события, которые она описывает, нельзя увидеть или потрогать. Они явно изложены с чужих слов, а значит легко могут оказаться подделкой. Поэтому Потомки пионеров плетут корзины и танцуют, занимаются шелкографией и распевают народные песни. Это консерватизм, это воссоздание прошлого людьми, которые боятся будущего. Люди, которые боятся окружающего Ничего, отчаянно цепляются за Что-то. Если хотите, это суррогат бога, который сам является суррогатом логики.

Мы посмотрели на Марка, а он в ответ с легкой улыбкой посмотрел на нас; в его словах было что-то до жути знакомое.

— Ральф Стренг… — пробормотала Сюзанна наконец. — Ну просто чистый Стренг.

— Это мне только что пришло в голову, — ухмыльнулся Марк. — Отголосок пьяного вечера в доме нашего яхтсмена месяца два назад.

— А мне уж было показалось, что ты и в самом деле веришь во все это складное вранье, — сказал я. — Черт! Если бы Стренг был прав, я бы разуверился в будущем колонизации.

— А может, я и вправду верю, — заметил Марк. — Если что-то складно, это не обязательно вранье. Простая истина тоже звучит складно… — Он поколебался. — По поселку ходит слух, что подаренная Стренгу киска на самом деле аморф. Ты что-нибудь знаешь об этом, Кев?

— Возможно, — осторожно признал я, не понимая, куда он клонит.

На другом конце причала показался Чукалек, двигающийся своей дергающейся походкой.

Марк рассеянно смотрел на приближавшегося повара.

— Дело в том, что аморф рядом со Стренгом может оказаться опасным. Рядом с нормальным человеком аморф хочет превратиться в его идеал. Но можем ли мы назвать Ральфа нормальным? Есть ли у него вообще идеал, живой или абстрактный? По-моему, Ральф столь логичен и столь холоден, что аморф не будет знать, во что превращаться. А поскольку превращение является инстинктивным защитным механизмом — аморфу придется прибегнуть к каким-то другим методам защиты.

Пока мы пытались переварить это заявление, подошел запыхавшийся Чукалек. Одну руку он засунул глубоко в карман, и было видно, как мышцы предплечья то сжимались, то расслаблялись.

— Пожалуйста, пойдемте в поселок, — пропыхтел он. — У нас беда. Приехали хедерингтоновцы и ищут своих аморфов.

Команда Организации состояла из дюжины вооруженных солдат и Алтеи Гант. Они незаметно подъехали в крытом грузовике и появились в Общественном центре.

— Как чертов джинн из бутылки, — прокомментировал Чукалек, яростно разминая в руке кусок грязного теста.

Они захватили поселок и выставили посты вокруг «Клуба», чтобы Алтея Гант могла обратиться к устрашенным массам. Поразительно, какое ошеломляющее воздействие оказывает на штатских вид формы! Умен был тот, кто первым открыл, как можно деморализовать толпу: создать у каждого человека впечатление, что он один против войска. Ну, а лазерные ружья играют сугубо второстепенную роль.

— Хватит! — кричала Алтея Гант. — Вас достаточно предупреждали. Теперь мы занимаем поселок. Здесь останутся войска, чтобы беспорядки не повторились. Аморфов вы немедленно вернете. Я призываю вас сдать их сейчас же, иначе мы продолжим обыск. Кроме того, вся частная земля Риверсайда конфискуется в соответствии с условиями договора о приобретении планеты. Мы достаточно миндальничали. Теперь вы заплатите за свои забавы.

Когда стих недовольный ропот, Чиль Каа сердито сказал мне:

— Видишь? Твои начальнички! Ждали этой паршивой церемонии отплытия, чтобы потом захватить поселок. Они просто не хотели портить рекламу. А стоило Стренгу уехать, как они, черт бы их подрал, стали делать что хотят.

— Чиль, а по-моему, — возразил Марк Суиндон, — они явились для того, чтобы не дать нам помешать трансляции. Ведь спутник передает картинки сюда, и мы при желании можем испортить им все кино.

Двое солдат протиснулись через толпу и подошли к мисс Гант. Один из них что-то сказал ей, она кивнула и снова повернулась к нам.

— По списку не хватает двадцати семи аморфов, и при беглом осмотре их не нашли. То есть вы их спрятали. Ладно. Я требую, чтобы их немедленно выдали, иначе мы перекроем снабжение. И не надейтесь на свою жалкую бартерную систему — потому что вам нечего будет обменивать! Вы не производите инструменты, продовольствие, корабельные товары, транспорт. Ваш поселок не сможет существовать в изоляции — нет нужды это доказывать. Эй вы, Каа или как вас там? Выйдите сюда и прикажите тому, кто прячет аморфов, чтобы сию минуту привел их. Вы уже потеряли свою землю. Не хотите же вы потерять и свои жизни?

Каа пошел вверх по склону.

Я рассматривал лица в толпе. Чужих не было, но и предводители Потомков тоже отсутствовали. Не было ни миссис Эрншоу, ни Вернона Трейла, ни Тома Минти с дружками. Мы ждали. Солнце пекло, жар отражался от бетонной дороги и ярких жилых куполов. Солдаты беспокойно ощупывали лазерные ружья, вытирали пот с лиц.

Наверху, около Опытной станции, вдруг послышался шум мотора. Все замерли, уставившись на склон.

Из-за «Клуба» показался грузовик. Он обогнул здание и повернул к нам, опустив направляющие колеса. Грузовик был большой. Толпа забеспокоилась.

— Осторожно! — крикнул кто-то.

Из кабины выпрыгнул человек, перекувырнулся, вскочил, побежал и скрылся между домиками. Когда я снова перевел взгляд на грузовик, то увидел, что направляющие колеса уже подняты…

Поднимая пыль воздушной подушкой, гудя расплывшимся в пятно задним пропеллером, с поднятыми колесами, он разгонялся прямо на нас.

Беспомощно покачиваясь, машина повернулась вокруг своей оси, вломилась боком в жилой домик, смела фонарный столб и пошла на толпу. Народ бросился врассыпную; мы с Сюзанной взбежали по каменным ступенькам пекарни. На мгновение показалось, что грузовик несется прямо на нас, однако он выбил фонтан искр из бетонного столбика и отскочил на другую сторону улицы. Один солдат спрятался за углом, и грузовик прошел у него прямо перед носом, разметав воздушным потоком полы его куртки.

Как завороженные смотрели мы на грузовик, который разогнался еще сильнее и помчался к набережной, нелепо взбрыкивая, когда воздух вырывался из зияющих прорех кузова. Его вынесло на причал, он пролетел метра четыре, ударился о воду, подняв фонтан брызг, и запрыгал по поверхности, как плоский камень.

Машина врезалась в противоположный берег и взорвалась красно-желтым ослепительным шаром огня. Секундой позже мы услышали грохот. Несколько деревьев, пылая, наклонились и медленно упали в Дельту, подняв облако пара. Огонь пошел вверх по берегу и разлился лужей по реке.

Это было захватывающее зрелище.

— Ух ты! — воскликнула Сюзанна, как ребенок.

Я почувствовал ее руку в своей и сжал, надеюсь, не слишком сильно. Какой-то ханжа повернулся, уставился на нас и начал кричать, что нет ничего веселого в уничтожении общественной собственности и что Сюзанна ничем не лучше проклятого убийцы-водителя. Но тут всеобщие крики неожиданно стихли.

Войска постепенно собирались вновь, но каждого солдата вел аморф — один из поселковых аморфов, которые вынырнули неизвестно откуда во время суматохи с грузовиком.

Появилась и миссис Эрншоу с Потомками и встала напротив Алтеи Гант.

— Как видите, мой идеальный мужчина не похож на ваше трусливое ничтожество, мисс Гант! — могучим голосом возвестила она под хихиканье колонистов.

Большинство риверсайдских аморфов оказались крупными и агрессивными; возможно, это были копии адмирала, покойного мужа старушки. А это лишний раз доказывает, как легко люди впадают в заблуждение. Я всегда представлял себе супруга миссис Эрншоу худосочным малым, подавленным ее сильным характером и вымещавшим обиды на подчиненных. На самом же деле их брак представлял собой бурный роман с разгулом страстей.

— И чего вы рассчитываете добиться таким образом? — спросила Алтея Гант.

— Освободиться от проклятой Организации, вот чего! — воскликнула миссис Эрншоу.

Под вечер мы с Сюзанной пошли к Мортимору Баркеру и рассказали ему о перевороте. В утешение я объяснил, что Потомки решили не мешать проекту.

— Миссис Эрншоу пока считает, что проект полезен для всех нас, пояснил я.

— Ты хочешь сказать, что эта старая форель решает за нас, что нам полезно? — прогремел Баркер.

— Пока да. Как раз сейчас Потомки решают, какой потребовать выкуп.

Баркер что-то пробормотал и отвернулся к экранам. В двух смежных углах комнаты расположились большие ниши трехмерного изображения. Несколько техников сидели за пультами. Ниша слева получала сигнал от камеры на корме. Там Стренг на фоне неспокойного синего моря закреплял что-то на гике. Он оглянулся через плечо на камеру, усмехнулся и вернулся к своему занятию. Парус над ним натянулся; микрофоны уловили скрип веревок и шум воды. Эффект присутствия был сногсшибательный.

В нише справа можно было увидеть еще более живописное зрелище. Здесь открывался вид от камеры, ставшей яблоком раздора — той, что мы установили на топе мачты. Вид сверху завораживал. Казалось, что зритель падает на сцену. Как на ладони, перед нами возникала вся крыша каюты, поплавки и порядочный кусок моря. Я посмотрел вниз, на широкие плечи и седую голову Стренга, который возился с кронштейном. То и дело набегали волны, и катамаран угрожающе кренился. Парус пересекал его по диагонали изящно изогнутой полоской, переходящей на концах в тонкие линии шкотов.

Стренг говорил в камеру на корме:

— В сущности, никаких проблем, если не считать маленького нарыва на ноге. Думаю, с ним я разберусь завтра. Да еще этот проклятый кронштейн чего еще можно ожидать при такой спешке и неопытности кораблестроителя…

Огромная рука Баркера опустилась мне на плечо.

— Спокойно, Кев. Любая реклама — хорошая реклама. Все знают, что моряки дальнего плавания любят поворчать по поводу плохих кораблей…

— …несколько чернуг, — своим проклятым вкрадчивым голосом продолжал Стренг. — Волноваться нечего, если только катамаран подо мной не развалится на части… И кое-какие проблемы с верхней камерой. Надеюсь, сейчас она работает, потому что вид оттуда должен быть прекрасный.

Он посмотрел вверх. Я перевел взгляд на другую нишу и увидел его лицо, обращенное вверх. Увидел я и плавники чернуг, патрулирующих около левого поплавка. Мачта качнулась, океан накренился, и мне захотелось, чтобы Стренг потерял равновесие и свалился в воду.

Кошка промчалась по крыше и гибким прыжком соскочила в каюту. Она все еще была очень похожа на сиамскую кошку. Не исключено, что Стренг из гордости так и не открыл Библию и не прочитал инструкцию.

Мы сидели в студии, а Стренг болтал с камерами. Все напряжение, которое он испытывал накануне, без следа смыла радость плавания в море, вдали от бестолкового человечества.

— Мало кто осознает одну тонкость в нашем проекте, — заметил Баркер, пока Стренг открывал бутылку пива и рассказывал Сектору, что он ел на ленч. — Половине зрителей на самом деле хочется, чтобы он не доплыл. Что ни говори, а Стренг все-таки чертовски неприятный тип, и в данном случае это нам на руку. Мне сообщили, что рейтинг передачи стабильно высокий.

— У этой чепухи? — подивился я, глядя, как Стренг демонстрирует способ завязывания беседочного узла.

Потом из «Клуба» пришли Суиндоны с бутылками, и мы решили провести вечер в студии. Мы чувствовали себя в осаде. Хотя никто этого не говорил, я думаю, все опасались, что Потомки в конце концов решат взять студию штурмом и сорвать единственный шанс Риверсайда внести свой вклад в экономику планеты.

— Пока довольно тихо, — доложила Джейн, разливая скотч. — Все сидят в «Клубе» и обсуждают детали выкупа.

— Предположим, что Организация решит бросить здесь Гант и войска, задумчиво произнесла Сюзанна. — Но они же не виноваты…

На улице стемнело; разговор затих. Мы с Сюзанной сидели на подушках у стены, Марк и Джейн заняли пару складных кресел. Техники ушли, и Баркер принес еще охапку бутылок.

Наконец, по времени Стренга, наступила полночь. Левая ниша показывала мирную сцену: Стренг сидел со стаканом джина у локтя и заполнял вахтенный журнал. Время от времени он вычитывал для зрителей интересные отрывки, а Баркер добавлял немного комментариев для тех, кто только что включил приемник.

Затем Стренг захлопнул вахтенный журнал.

Баркер повернул переключатель, и трансляция на другие планеты на сегодня закончилась.

Стренг подошел к камере. Свет из каюты попадал на него сзади, и лицо оказалось в тени, но было видно, что он сердится.

— Ну, мерзавцы, — рявкнул он, — сегодня я случайно открыл вашу идиотскую Библию. Баркер, ты это видел? Или ты, как обычно, прирос своей жирной задницей к стулу и выпивал в «Клубе»?

— Мы не обязаны его слушать, — сказал нам Баркер. — Мы можем просто уйти, и пусть он тут разоряется. Или еще лучше вообще его выключить. Но в этом есть что-то интригующее. Не знаешь, какой бред он преподнесет в следующий момент. Конечно, Стренгу и в голову не приходит, что мы можем не слушать. Все слушают Стренга.

И правда, мы слушали Стренга…

— …могла запросто провалить весь ваш сволочной проект. Она могла перевоплотиться прямо на глазах у всего проклятого Сектора, и ваш Хедерингтон оказался бы по шею в дерьме. Вам повезло, что она до сих пор осталась кошкой. Но ничего, Баркер. Здесь у меня полно голодных чернуг, и я сейчас брошу им лакомый кусочек. А завтра осиротевший моряк поведает печальную историю о трагической кончине своей дорогой сволочной Мелиссы. Главное — не расхохотаться посреди рассказа.

Сюзанна вздрогнула у меня под боком.

— Он этого не сделает, правда?

На улице послышались какие-то крики…

— …но не будем забывать и о других проблемах. Пункт первый: проклятый катамаран течет, как решето. Прошлой ночью, пока зрители не видели, я вычерпал из правого поплавка двадцать галлонов. Но знаешь, Монкриф, я не могу вечно тебя проклинать. Мне нужно спать. Может быть, завтра я начну вычерпывать воду на виду у Сектора, и все узнают, кто ты есть — алчный проходимец, нажившийся за счет девяноста процентов населения планеты. А тебе, Баркер, жирная ты свинья, я хочу сказать, что…

Сюзанна обняла меня.

— Не обращай внимания, Кев, — тихонько сказала она. — Он злится от испуга. Он слишком много на себя взял. А катамаран в порядке.

Не помню, что я ответил. Наверно, выдавил что-нибудь сквозь зубы, но тут открылась дверь, и на наши мрачные лица упал свет.

В проеме возник неповторимый силуэт Кли-о-По с отпрысками.

— По-моему, вам всем нужно там быть, — заявил он. — Толпа пошла жечь мою ферму, которую Организация превратила в Сельскохозяйственную Опытную станцию. Наверное, Организация отвергла требования Потомков по освобождению заложников — не дала взять себя на пушку, так это называется? Быстрее, пожалуйста.

Даже человеческий глаз мог разобрать, как он взволнован. А еще я заметил за Кли-о-По одну любопытную особенность — по-моему, у него есть защитный механизм, о котором никто не знает. Чем больше он встревожен, тем больший выводок его сопровождает — словно он запасается копиями на всякий случай.

Мы поспешно покинули студию и прошли через основную часть здания «Клуба», где единственным человеком оказался Джон Толбот. Он проводил нас грустным взглядом. Джон всегда выжидает — такая у него работа.

Потом мы вышли на улицу и увидели толпу.

 

13

Сперва мы немного поспорили с женщинами, которые, похоже, жаждали опасных приключений.

— Ты что, считаешь, что я не могу постоять за себя? — запальчиво спросила Сюзанна. — Иди ты к черту, Монкриф. Я два месяца разгуливала с тобой, и ничего со мной не случилось. Мне ли бояться буйной толпы?

Она жадно смотрела вниз, где в свете дюжин пылающих факелов блестели купола. Так, наверное, выглядела охота на вампиров в Трансильвании.

— Марк, эта сцена отмечена фирменным знаком Свободолюбивых, — заметила Джейн. — Помнишь чучело на регате? Для них это развлечение.

Толпа вдруг взревела и с факелами в руках устремилась вниз по склону. Поход на блэкстоуновскую ферму начался.

— Я не пойду, — сказал Кли. — Боюсь, мой вид их еще больше возбудит. Все бы ничего, но жалко ферму — Организация вернула бы ее через пять лет, а теперь колонисты ее сожгут. У вас, людей, странные представления о добре и зле.

— Мы с Джейн останемся с тобой, — поддержала его Сюзанна, найдя выход из спора со мной.

Мы с Марком Суиндоном поспешили вниз по улице вдогонку за толпой. Не знаю, на что мы надеялись; шансов у нас не было никаких. Толпа под предводительством Чиля Каа и Тома Минти не станет любезничать с противником.

Когда мы догнали отставших, основная часть толпы шла по мосту; их факелы отбрасывали зловещие отсветы на темную воду. Я обогнал маленькую фигурку, упорно ковыляющую в хвосте, и узнал миссис Эрншоу.

— И чего же вы рассчитываете этим добиться? — спросил я с горечью.

Наверно, на меня подействовала тирада Кли-о-По, и меня возмущало, что впавшая в детство толпа будет веселиться за счет чьих-то страданий.

— Это продемонстрирует Организации, что мы, риверсайдцы, не потерпим дальнейшего вмешательства в наши дела, — задыхаясь, ответствовала старушка.

— Даже вам должно быть ясно, что абсолютно бессмысленно это демонстрировать, — выпалил Марк.

— Я не могу нести ответственность за то, что Организация спровоцировала наших людей.

— Вы хотите сказать, что здесь командуете не вы?

— Побойтесь Бога, профессор Суиндон! Разве похоже, что я командую?

Миссис Эрншоу повернулась к нам, и я с изумлением заметил слезы у нее на щеках. Толпа начала подниматься по склону.

— Помните Передающий Эффект? — тихо спросил Марк. — Черт возьми, прошло два года, но люди ничему не научились. Объяснять толпе — совсем не то же самое, что объяснять отдельным людям. Во-первых, толпа не замечает противоречий, а во-вторых, не способна предвидеть последствий. Странное дело, когда люди собираются вместе, их способность к разумным действиям уменьшается обратно пропорционально размерам сборища. Толпу, подобную этой, по интеллекту можно сравнить со средней гориллой.

— Избавьте меня от речей, — отрезала миссис Эрншоу. — Скажите, что, черт возьми, мы собираемся делать?

— Кто ими командует?

— А кто, по-вашему, мог придумать факелы, когда есть машины с фарами и в магазине полно фонарей? Кто мог устроить такой шум, поднять толпу на такое дурацкое дело и уничтожить последнюю возможность договориться с Организацией, ну? Наш драгоценный Чиль Каа, конечно! Послушайте, профессор, глупо было с моей стороны похищать работников Организации теперь я это вижу. Но когда они стали угрожать нам оружием, я как будто увидела перед собой красную тряпку. А теперь все вышло из-под контроля.

Мы остановились — старушка совсем запыхалась.

— Я отведу вас обратно, — сказал Марк Суиндон. — Вы убьете себя, пытаясь угнаться за ними…

Он вопросительно посмотрел на меня.

— Да ладно, Марк. Я пойду дальше. Почему бы не досмотреть до конца.

К тому времени, когда я догнал основную массу, лидеры уже дошли до фермы. Впереди на фоне темных деревьев светились охваченные огнем прямоугольные строения, и еще у нескольких вырывались из-под карнизов языки. Пламя быстро распространялось по деревянным стойкам и балкам, по обшивке из древних досок.

Оказалось, что я иду рядом с Уиллом Джексоном. Старик бросил на меня взгляд из-под полей шляпы.

— Ты ведь не станешь нам мешать? — неприязненно спросил он. Уилл смотрел на пламя так же неотрывно, как смотрел бы на какую-нибудь молоденькую девушку.

На неровной, окруженной кустарником дороге было темно. Все спешили вперед с взволнованными лицами, глядя на пожар. Толпа разбредалась. На фоне полыхающей фермы носились силуэты возбужденных людей; они бросали горящие факелы.

В этой ненормальной, почти дикарской обстановке я подумал: «Я мог бы убить тебя сейчас, Уилл Джексон, и никто бы не узнал, а Риверсайд стал бы лучше»…

Вместо этого я сказал:

— Иди ты к черту.

— Сам иди, — ответил он.

Пламя охватило крышу дома; показались язычки у фундамента. Справа струйка огня отклонилась в сторону и лизнула сено, сложенное на открытой площадке.

Мелькали знакомые лица. Среди людей, окруживших ферму с намерением спалить дотла Сельскохозяйственный центр, дабы он не ущемлял свободу Риверсайда, я заметил Каа и Трейла, Минти и Йонга, Джексона и Блейка.

Я заметил Потомков пионеров…

Я видел, как они, ликуя, предавали огню те самые строения, которые два месяца назад якобы чтили как исторический памятник. Сноп огня взлетел в небо, когда с громким треском провалилась крыша. Чернели и исчезали бревна. Зрители восторженно кричали. Атмосфера была праздничная, но на этот раз я не мог наслаждаться сценой разрушения. Радостные вопли звучали в моих ушах как издевательство; простое удовольствие от созерцания яркого огня было испорчено царившим вокруг духом злорадства.

Веселье отдавало истерией. На нас начала валиться стена — половина дома медленно наклонилась, как разводной мост, и под конец грохнулась на землю, подняв облако искр и открыв ад внутри фермы. Толпа взвыла, и мое недовольство превратилось в отвращение. Горело всего-навсего ни в чем не повинное неодушевленное строение. Только дурак мог радоваться его уничтожению. Для Организации оно ничего не значило. Единственным пострадавшим оказывался Кли-о-По.

Вдруг у меня над ухом завизжала женщина, и я раздраженно повернулся…

Она смотрела не на пламя — в противоположную сторону; туда же повернулись и другие головы. Визг звучал не восторженно, а испуганно. Остальные тоже закричали, и народ начал разбегаться — кто в открытое поле, кто в лес…

В ста метрах от нас, сосредоточенно направив сенсоры на языки пламени, ползла огромная туша бронтомеха-отшельника.

Сначала он направил тонкий луч света на жертвенный костер, но эффект оказался ничтожным. Машина остановилась, размышляя. Огромный размер источника тепла одновременно манил и отпугивал, так как не соответствовал запрограммированным цифрам.

Но вокруг имелись другие источники тепла, поменьше. Они стали более отчетливыми, когда отделились от основного жара. Они двигались по полю, они носились среди деревьев.

Когда я побежал, бронтомех уже направил свои лазеры на людей.

Стренг оказался прав насчет инстинкта самосохранения. Я не знал, что происходит с другими, и мне было наплевать на них. Хочется думать, что все вышло бы по-другому, будь со мной Сюзанна, но это слабое утешение. Мы достигли пика любви, и я поставил бы ее безопасность выше своей — как сказал бы Стренг, — потому что я ждал детей от нашего союза и этот вторичный инстинкт временно перевесил. Через год я тоже отдал бы за нее жизнь. А через пять лет?.. Десять?.. Тридцать?.. Сколько времени нужно знать женщину, чтобы бросить ее умирать? Над такими вещами не хочется задумываться.

Сюзанны со мной не было, и слава Богу. Итак, я взбирался по склону, продирался сквозь кусты, слышал позади вопли. А один раз увидел золотую светящуюся нить, которая рассеяла ночной туман и захрустела ветвями прямо возле меня. Потом я оказался за хребтом и продирался к воде, убежденный, что слышу, как за моей спиной валятся деревья.

Был отлив. Проваливаясь, я прошел по илу, переплыл узкую протоку, снова прошлепал по грязи и забрался на причал.

Я добрался до видеотелефона в своей гостиной и связался с Баркером.

— Скажи Сюзанне, что я жив, — попросил я.

Потом я повалился в кресло, и вскоре после этого нежные руки обняли меня, помогли раздеться и отвели в горячую ванну.

В бойне у блэкстоуновской фермы погибло двенадцать человек, и нам еще повезло, что их не оказалось раза в четыре больше. Сводя вместе сообщения об этой ужасной ночи, мы пришли к выводу, что бронтомех действовал с необычно низкой для себя эффективностью. Сбитый с толку размерами движущихся объектов, которых его разлаженные сенсоры идентифицировали как полевых крыс, он непременно хотел добиться привычной степени уничтожения и поджаривал каждый труп до золы, прежде чем двинуться дальше…

За несколько последующих дней поселок отрезвел, и миссис Эрншоу восстановила свой контроль. Первым делом она уточнила статус Алтеи Гант и других заложников.

— Вы вольны как угодно перемещаться в пределах поселка, — сказала она им на одном из собраний. — Но не забывайте, что ваши ружья у нас.

Алтея Гант ответила от лица своего войска:

— Благодарю. Когда Организация займет поселок, к некоторым лицам я рекомендую проявить снисхождение.

— Хватит! — взревела миссис Эрншоу. — Нам не нужны ваши милости!

Она быстро закончила собрание.

В эти жаркие летние дни, когда кончился месяц вав и начался зайин, мы часто обсуждали, каким будет следующий шаг Организации. Выдвигалось много теорий, и самая популярная заключалась в том, что они попросту уморят нас голодом.

— Это самый дешевый способ, — сказала Джейн Суиндон.

— Я думаю, они подождут, когда мы потеряем бдительность, и атакуют, высказался Том Минти.

— Чепуха! — вмешался Мортимор Баркер. Он сидел со стаканом в одной руке и сигарой в другой. — Если бы они хотели, то уже напали бы. Они могут захватить нас в любой момент, но не хотят. И не захотят, пока продолжается кругосветное плавание…

— А разве они не могут принимать сигналы сразу в Премьер-сити, без Риверсайда? — спросил кто-то.

— Нет. Это сложно. Задействовано три спутника — один над нами и два, отстоящих на равных расстояниях, над маршрутом Стренга. Их лучи нацелены на наш спутник, а он передает только в Риверсайд. Любое изменение обойдется в миллионы и потребует временного прекращения трансляции. Сектор начнет недоумевать и гадать, что происходит на Аркадии. Нет. Эта студия для нас — лучший заложник, чем сотня пленников.

— Взгляните вот с какой точки зрения, — обратился к собравшимся жителям поселка Перс Уолтерс, человек здравомыслящий. — Ваша жизнь зависит от нашего улова. У нас очень мало зерна, немного овощей — и Бог знает, что нам делать, когда кончатся запасы. На фермы ходить опасно, пока там бродит проклятая машина. Так что вас кормим мы, рыбаки, и похоже, что это надолго. Между тем, наши сети разваливаются на части, лодки протекают, и нам приходится сполна оплачивать ремонт в мастерской Кевина Монкрифа. А то, что мы получаем взамен, не покрывает всех расходов, включая убытки от амортизации.

Встрял Чиль Каа.

— Во-во, Перс прав, только незачем извиняться, Перс. Эй, вы! Или вы будете платить, сколько мы скажем, или не получите к черту никакой рыбы!

— Нынешнюю ставку все одобрили, — заметила миссис Эрншоу.

— Значит, сейчас мы одобрим другую ставку, ясно?

Слово взял Марк Суиндон.

— Подумай сам, Чиль. Мы не можем то и дело менять ставки. Все они связаны друг с другом. Придется обсудить это в Комитете.

Публика облегченно вздохнула.

— Мы рассмотрим это в первую очередь, — сказал Том Минти, другой член Комитета поселка.

Но Чиль Каа шипел от злости, его круглое лицо побледнело.

— Вы что, думаете, что так просто возьмете и отложите? С каких пор, черт возьми, Комитет распоряжается в этом паршивом поселке? Нет, мерзавцы, мы проголосуем немедленно! Нужна вам еда или нет? Да или нет? Да поднимайте же руки, черт вас дери!

Под нарастающий ропот перед Каа встал Перс Уолтерс.

— Потише, парень. Так нельзя. Ты не единственный рыбак, а остальные, я думаю, согласятся поговорить с Комитетом, верно?

Он огляделся. Последовали одобрительные кивки.

— Свободолюбивые еще скажут свое слово! — выкрикнул Каа.

— Придержи язык! — возмутился Перс. — С кем Свободолюбивые собрались драться, черт побери? Вы что, нападете на своих?

— Да, и тебе первому попадет, штрейкбрехер паршивый!

Существует лишь один достойный способ разрешения подобных споров, и я с радостью увидел, что Перс Уолтерс его нашел. Он врезал Каа по физиономии огромным кулаком. Тот повалился с рассеченной губой, и Перс спихнул его с импровизированной трибуны.

Казалось, инцидент был исчерпан, но отголоски его чувствовались еще не одну неделю. Вся система бартера попала под огонь критики, и в результате, конечно, никто уже не перил, что получает справедливую плату за свои услуги. Система висела на волоске и держалась только потому, что нечем было ее заменить.

Дело было сделано. Поскольку Организация демонстративно ушла со сцены, поселок потерял очевидного козла отпущения. Трудности же, между тем, остались, поэтому Риверсайд стал нападать сам на себя. Мы вступили в тревожный период раздора и внутренней борьбы. Образовались группы и партии, они формировались и переформировывались и по каждому поводу бросали вызов Комитету поселка, Потомкам и Свободолюбцам.

Тем временем Ральф Стренг плыл вокруг света. Уже начали поступать отзывы из Сектора, несомненно, отредактированные телегазетой. Было ясно, что энтузиазм на других планетах растет. Показали детей со стренговскими значками, они запускали модели «Аркадянина». Многочасовая трансляция передавалась на каждую планету. Поскольку сетью владел Хедерингтон, он мог формировать новости.

Мортимор Баркер, однако, все больше тревожился.

— У Ральфа неприятности, — сказал он однажды. Мы смотрели, как яхтсмен бросает с кормы блесну, вытягивает маленькую серебристую рыбку и швыряет ее в ведро. — Он что-то скрывает… Он даже не ругается, как обычно.

Стренг сидел, сматывая удочку. Он похудел и загорел. Солнце высветлило его седую гриву почти до белизны, и у него поубавилось мяса на плечах. Он улыбнулся камере на корме.

— Как видите, я тяну за собой сеть. — Он словно продолжал монолог, хотя перед этим почти двадцать минут молчал. — На всякий случай. Одинокому яхтсмену осторожность никогда не помешает… — Камера на топе мачты показывала сеть, натянутую между концами двух поплавков. — Пока что я вылавливал только рыбу, — сказал Ральф, — но знаете, что случится однажды? Я втащу эту проклятую сеть, и что там окажется?.. Я.

Я вздрогнул; что-то странное появилось в его лице.

— Осторожно, сынок, — пробормотал Баркер и оглянулся на меня. — Это вполне может произойти, — добавил он загадочно.

— У меня есть компания. Одинокому человеку не приходится выбирать, но я доволен своими друзьями. Был Уильям, существо, похожее на дельфина — я готов поклясться, что он разумен. В конце концов, до него добрались чернуги. И несколько дней у меня гостила маленькая птичка, мяучка. И Мелисса… Ах, бедная Мелисса…

Неожиданно Стренг взял себя в руки и отбросил сентиментальное настроение.

— Вот посмотрите, — сказал он. — Примечательный прибор. — Он подошел к сонару и включил его. На экране появился косяк маленьких пятнышек. Видите? Это рыба. Неплохой прибор? Чувствительность такая, что можно различить мельчайшую плотву — черт возьми, с таким прибором я не боюсь сесть на мель!

Это стало у него навязчивой идей — публичные попытки привлечь внимание к своим трудностям и вымученная похвала чему-нибудь несущественному. Вряд ли сонар понадобится ему, пока он не окажется недалеко от Риверсайда.

Я думаю, что человек через какое-то время исчерпывает темы для разговора. Даже такой человек, как Стренг. Он еще не проплыл и половины пути, а уже заездил запас тем до тошноты. Пока он, правда, избавлял нас от наихудшего — своих упражнений по психологии, но я чувствовал, что это послабление не вечно. Ощущение одиночества росло, и он начал сравнивать свое плавание с некоторыми эпическими странствиями в незнаемое. Поминались Хартсборн и «Эндевер», Д'Азбель Бю и «Тиграм Хаунд».

Другой темой служил Передающий Эффект.

— …этот могучий океан сейчас такой спокойный, такой безопасный. И все же давайте вспомним об ужасном опустошении, причиненном Разумами в их слепой ненависти ко всем живым существам…

Когда Стренг ступал на эту дорожку, Баркер, как правило, морщился. Об ужасном разорении, которое учинили Разумы, следовало забыть, но невозможно было сообщить Стренгу, чтобы он заткнулся.

— Мне сегодня снова пришлось изобразить прерывание трансляции, говаривал Баркер, — но я не могу это делать слишком часто. Проклятый независимый наблюдатель начинает что-то подозревать.

Юрист в отпуске поселился в Премьер-сити, но иногда посещал студию и подолгу наблюдал за трехмерным изображением. Держался он при этом обособленно, почти ни с кем не разговаривая.

Я перестал бывать в студии, не вынеся нецензурируемой критики катамарана. Поскольку Баркер избегал меня, я заключал, что дела не улучшались.

Но однажды любопытство пересилило… В Риверсайде уже наступил полдень, а у Стренга была ночь. Он взглянул на звезды, пожал плечами. Щурясь, посмотрел на освещенную каюту и отпер дверь. Повернулся к нам и поднялся в кокпит, ведя за собой крупную фигуру. Это существо село, и в свете, падающем из каюты, я увидел лицо в профиль…

Это был он сам. Это был Стренг. В кокпите сидели два Ральфа Стренга.

— Классический синдром самовлюбленности, — объяснила впоследствии Алтея Гант. — Защитный механизм аморфа вошел в ступор из-за того, что у Стренга, очевидно, просто нет «ты» — нет идеала, нет предмета любви, нет ничего такого, во что может превратиться аморф, чтобы угодить ему. Аморф, наверное, начал несколько пробных изменений и от всех отказался. Потом наконец осознал, что больше всех Стренг любит самого себя… Должна признаться, я была лучшего мнения об этом человеке. Не следовало, очевидно, дарить ему аморфа.

— Возможно, только аморф и удерживает его сейчас в здравом рассудке, заметил Баркер. — По крайней мере, у него есть общество его самого, раз уж нет никакого другого.

— Вот уж, действительно, общество самого себя, — усмехнулась Алтея Гант. — Аморф эгоцентриста отличается от любого другого. Обычный аморф является идеалом — он воплощает все хорошее, что человек знает о своем «ты». Он основан только на этом знании, а поскольку никто не знает о другом человеке всего, это неполный образ.

Но аморф эгоцентрика — дело другое. Он может в точности продублировать Стренга, поскольку телепатически воспринимает разум Стренга.

Она улыбнулась своей скупой улыбкой.

— Так что если Стренг устанет, он запросто может удалиться в каюту и уйти в запой на несколько дней, бросив все на аморфа. Никто не заметит разницы, да ее и нет.

Но Стренг, насколько мы могли судить, продолжал появляться лично. Он страдал от все более длительных периодов депрессии, начал все более неадекватно реагировать на пустяковые дефекты судна, стал открыто пичкать себя лекарствами от воображаемых болезней. Ему удавалось удерживаться в рамках светской любезности всего часа два с утра. Он даже начал признавать свои недостатки.

— Долгое одиночное плавание выявляет неожиданные отрицательные черты человеческого характера, — ударился он однажды средь бела дня в философию. — Больше всего я жалею, что у меня не хватило здравого смысла захватить с собой «Иммунол». Мне не помешал бы сейчас некоторый отдых…

Но у него не было «Иммунола». Только алкоголь, а это не одно и то же. Два часа спустя начал барахлить насос, и Стренгу пришлось разобрать его, заменить прокладку и при этом обжечь руку о горячий металл…

На этот раз я его пожалел.

Позже, когда наступила ночь и он сидел в кокпите с аморфом, ведя с ним бесконечный философский спор, я пожалел и аморфа. По-моему, он не знал, чего хочет Стренг — чтобы с ним соглашались или наоборот.

Именно в тот раз, когда мы с Сюзанной вышли из студии, внезапно ослепленные дневным светом, Сюзанна спросила:

— Ты видел, Кев?

— Что видел?

Она посмотрела мне в лицо.

— Может быть, мне показалось. Но пока Стренг говорил со своим двойником, на экране сонара появилось что-то большое. Очень большое.

— Чернуга?

— Нет… Совсем не похоже… — Она посмотрела вдаль на ленивую бурую воду Дельты. — Я надеюсь, Ральф не заметил. Это было… Это было какое-то чудище, Кев.

 

14

Но не морское чудище разрушило загоны Марка Суиндона через несколько дней. Топлива для траулеров оставалось все меньше, и поселок зависел от больших коралловых отмелей неподалеку от устья, где Марк разводил и откармливал аркадийских толстиков.

— Одному Богу известно, сколько они протянут, — признался мне однажды Марк, когда траулер Перса Уолтерса «Арктур» выгрузил на причал сверкающий улов. — Загоны пока еще экспериментальные. Рыбы в них хватит всего месяцев на шесть. Нам придется оснащать парусные суда, Кев.

— Первый шаг на пути к первобытной жизни, — задумчиво констатировала Джейн. — Неужели мы смиримся с этим? Многие до сих пор думают, что все как-нибудь уладится, что мы договоримся с Организацией и вернемся к нормальной жизни. Когда цивилизация в двух шагах от нас, даже Свободолюбивые никак не могут поверить, что нам действительно грозит откат к нулю.

А вскоре Перс Уолтерс сообщил однажды утром, что рыбные загоны разрушены и толстики исчезли…

— Ничего не осталось, — рассказывал он на причале недоверчивым слушателям. — Ни свай, ни сетей, ни рыбы — только несколько палок и обрывков веревки на берегу. Чернуги или наши рыбаки на маленьких траулерах не могли этого сделать. Хотите знать мое мнение? По-моему, они специально въехали туда на морском комбайне и ходили взад-вперед, пока все не испортили. Мерзавцы! Ох, мерзавцы!..

Непосредственным результатом инцидента стало формирование трех небольших вооруженных отрядов, которые на следующий день решили напасть на посадки Организации в северной долине. Они взяли с собой корзины для трофеев, и поселок с воодушевлением проводил их в путь.

«Покажем проклятой Организации, что мы не собираемся сидеть, не поднимая задниц, и голодать!» — гласило общее мнение.

Всю первую половину дня облачка дыма на склоне свидетельствовали о лазерной баталии, а под вечер налетчики вернулись с пустыми руками.

Никто не пострадал. Враг владел высотами и целился низко, но колонисты не могли наступать под не прекращающимся огнем. Если бы ситуация обострилось, ничто не помешало бы хедерингтоновским сторожам поднять прицелы и сжечь поселок, который лежал на противоположном склоне совершенно незащищенный…

За всеми этими раздорами, спорами по поводу путешествия Стренга и растущей нехватки продовольствия об аморфах как будто забыли. В эти трудные дни я часто натыкался на них в самых неожиданных обликах и местах.

— Ни черта я о них не знаю, — заявила однажды миссис Эрншоу, когда я спросил, куда подевалась ее личная гвардия, при помощи которой она нанесла поражение Организации. — Сначала я держала их поблизости. Потом они разбрелись. Мне не до них.

И в самом деле, когда кончилась мука и всем в поселке пришлось сесть на диету, состоящую из рыбы и дикорастущего риса, основные силы старушки стали уходить на защиту своего лидирующего положения. В любую минуту мог произойти переворот.

— Не вернуть ли их Организации? — предложил я. — Мы можем выиграть на этом.

— Черт с ними.

Миссис Эрншоу посмотрела в окно. В дневном свете ее лицо выглядело более старым, а жесты — не столь энергичными. Я замолчал, и мы посидели в тишине, глядя на прохожих. Мимо деловой походкой проследовал Чиль Каа с необычайно целеустремленным видом.

— А где мисс Коттер? — наконец спросил я.

Уже несколько дней я не встречал компаньонку миссис Эрншоу.

— Она переселилась в пустующий домик, и я рада, что избавилась от нее. Она мне осточертела. Все время соглашалась со мной. Да, Бернардина, нет, Бернардина, — передразнила старушка. — Она всю жизнь ждала, что я умру и оставлю ей что-нибудь по завещанию. — Миссис Эрншоу неприятно захихикала. — Что ж, Организация ей здорово удружила. Я теперь не распоряжаюсь своим имуществом, так что Элси напрасно тратила время. Я сказала ей, чтобы убиралась к черту.

Я промолчал. Элси Коттер прожила с миссис Эрншоу много лет, и мне было жаль, что нынешние передряги разрушили их отношения. Но факт остается фактом — тяжелые времена часто приводят к подобным разрывам, какую бы сентиментальную чушь ни пороли те, кто считает, что тяготы и невзгоды сближают людей. Мне было жаль мисс Коттер. По-моему, миссис Эрншоу судила о ней несправедливо.

На следующий день я посетил мисс Коттер. Она приготовила сладкий чай, настоянный на каком-то местном корне. Вкус получился отвратительный; впрочем, хитроумные напитки, которыми она потчевала меня до блокады, были не лучше. Мы поговорили о том о сем, но не обсуждали миссис Эрншоу.

Я уже начал скучать и ушел мыслями в студию к Сюзанне и Баркеру, как вдруг открылась дверь и появилась миссис Эрншоу. Она поставила на стол тарелку с овсяным печеньем и любезно кивнула мне.

— Спасибо, Бернардина, — сказала мисс Коттер.

Миссис Эрншоу села.

— Рада видеть вас, мистер Монкриф, — поздоровалась она так, будто мы едва знакомы. — Вы должны приходить чаще. Приводите вашу милую девушку, мы составим четверку для бриджа.

Мне стало дурно. Я осторожно сказал:

— Рад видеть, что вы ладите друг с другом.

— О, да мы всегда ладили. Скажу вам честно, не знаю, что бы я делала без Элси…

Старушка ласково улыбнулась мисс Коттер.

— Очень вкусное печенье, Бернардина, — заявила мисс Коттер, улыбаясь в ответ.

— Я уже не молода, и мне нужен крепкий помощник, — сообщила миссис Эрншоу. Ее лицо как-то разгладилось, резкие бульдожьи черты смягчились. Я позабочусь о том, чтобы Элси была хорошо обеспечена, когда меня не станет.

— Спасибо, Бернардина.

Я встал, и мисс Коттер тоже встала, чтобы проводить меня.

— Не беспокойтесь, — заплетающимся языком проговорил я.

Миссис Эрншоу с любезной улыбкой на лице осталась сидеть.

— До свидания, мистер Монкриф.

Мисс Коттер вышла со мной за дверь.

— Пожалуйста, поймите меня, — попросила она.

— Возвращайтесь к настоящей миссис Эрншоу, — негромко посоветовал я.

Она посмотрела на меня укоризненно.

— Ни за что…

Однажды мы с Сюзанной вытащили из реки ребенка. Мы убирались в мастерской, когда услышали крики и увидели, что кто-то барахтается в воде в нескольких метрах от причала и никак не может выплыть. Я запрыгнул в ближайшую лодку и оттолкнулся — искать весла не было времени. Сюзанна с причала швырнула веревку. Мне удалось схватить утопающую и наполовину втащить на борт. Сюзанна подтянула нас, и мы отвели дрожащее дитя ко мне домой.

Это оказалась девочка лет тринадцати; раньше мы ее никогда не видели. Я с грустью смотрел, как она стоит и вода с нее течет на ковер. Она молчала. Я предположил, что она сбежала из какого-нибудь поселка и теперь совершенно некстати свалилась мне на голову. К счастью, со мной была Сюзанна — сгусток энергии.

— Запихни ее в горячую ванну, а я пойду одолжу какую-нибудь одежду, Кев, — распорядилась она и ушла.

Я организовал ванну и сел с рюмкой в руке, чтобы обдумать ситуацию.

До нас не доходили вести из других поселков; Риверсайд практически оказался изолированным, если не считать контакта Баркера с телевидением Премьер-сити. Даже в случае переворота мы бы ничего не узнали. Подросток мог оказаться предвестником полчищ беженцев, которые в настоящий момент наступают на нас как саранча. Я налил себе еще. Непонятно, откуда пришла девочка. Возможно, с юга, через лесистые холмы. Допустим, она пробиралась в поселок вдоль реки, еще не зная, кто здесь у власти…

— Приветик.

Я обернулся. Девочка появилась из наполненной клубами пара ванной, завернутая в полотенце. Выглядела она вполне здоровой, с круглыми щеками и довольно пухлыми губками бантиком. Гостья заговорила — уже хорошо. Я опасался, что девочка онемела от шока, что, говорят, случается с детьми. Она села на ручку моего кресла, и я заметил, что у нее на ногах нет царапин.

— Как тебя зовут? — спросил я.

Девочка загадочно улыбнулась. Я был таким наивным идиотом, что не понял значения улыбки.

— Какая разница? — сказала она. — Ведь я здесь, верно? Можешь звать меня Мариэттой… как он.

С этим таинственным замечанием на устах она повернулась, и полотенце немного сползло с ее плеч, открыв плавные очертания молодой груди. Я отодвинулся, смущенный тем, что мое тело реагирует на близость Мариэтты, на жар, исходящий от нее, еще не остывшей после ванны, на выражение ее лица, в котором я уже не мог ошибиться.

— Кто это он? — тупо спросил я, стараясь не смотреть на острый маленький сосок, выглядывающий из-под полотенца.

— А, забудь о нем, глупый. Думай обо мне.

Она вскочила с детским нетерпением, и полотенце упало на пол. С чувством полной беспомощности и сосущим ощущением в животе я взглянул на совершенные формы маленьких грудей, легкий пушок между ног. Оказалось, что я стою и тянусь к ней; она все еще заговорщически улыбалась, лукаво показывая кончик языка. Я оказался в полной власти этого гипноза, привлекательности тела, в котором отсутствовала угловатость ребенка. Напротив, это было миниатюрное подобие взрослой женщины, волшебная кукла…

И тут в мозгу как будто щелкнуло что-то, и я вдруг все понял.

Я сел, дрожа.

Когда Сюзанна вернулась с охапкой одежды, Мариэтта расположилась на диване, с ног до головы закутанная в полотенца. Сюзанна отвела ее в ванную, потом вернулась ко мне.

— Похоже, этот ребенок тебе приглянулся, Монкриф, старый козел, высказалась она, мимоходом взглянув в окно.

— Ну, скажешь тоже, — отпираясь, пробурчал я.

— Кстати, о старых козлах. Какого черта нужно на причале Уиллу Джексону? — неожиданно спросила она, не отрывая взгляда от окна. — Похоже, он что-то ищет среди лодок.

— Возможно, юное создание по имени Мариэтта, — сказал я как можно небрежнее.

— Господи… — пробормотала Сюзанна, уставясь на меня.

Итак, аморфы растворились в поселке. Им удалось стать своими, потому что им было что предложить роду человеческому, потому что у них имелась та рабская угодливость, которой никогда не было у Кли-о-По, так и оставшегося чужим. Все это уже произошло когда-то на планете Мэрилин и повторялось теперь на Аркадии.

Однажды я встретил на причале двух совершенно одинаковых Полов Блейков, склонившихся над скиттером. Я остановился поговорить с ними, напомнил, как опасно трогать микрореактор. От одного Пола я дождался испуганного взгляда.

Другой Пол улыбнулся.

— Спасибо.

Второй, конечно, был аморфом. Некоторое время я ломал себе голову над этой историей. Допустим, Пол оказался эгоцентриком, и его «ты» приняло его собственный облик, как в случае Ральфа Стренга. Но с какой стати аморф оказался таким благовоспитанным?

Прошел не один день, прежде чем я выяснил, что этот аморф вообще не был «ты» Пола. Пол мало контактировал с этим существом, поскольку недавно покинул отцовскую ферму. Аморф был идеалом Эзры. Таким он хотел видеть сына… И, собственно, Пол мало отличался от идеала…

Через два дня произошло событие, удивившее нас всех — кроме Энрико Бателли, который при этом только улыбнулся. Пол Блейк исчез — то ли вместе, то ли просто одновременно с Алисией Дежарден. Больше мы о них ничего не слышали. Аморф остался у Эзры на ферме, и всякий раз, когда я туда заходил, при виде их мирного труда невозможно было поверить, будто что-то изменилось.

В общем, аморфы приспособились.

Джон Толбот жил с созданием, ничем не напоминавшим его жену.

А однажды вечером по дороге в «Клуб» я увидел в окне Хейзл Стренг, разговаривавшую с кем-то. Она улыбалась, смеялась; собеседник в ответ тоже улыбался и смеялся, и по голосам чувствовалось, что они счастливы.

Собеседником был хедерингтоновский подарок; тот, что вначале выглядел как кошка.

Теперь он выглядел как Ральф Стренг.

Хейзл Стренг очень радовалась подарку. Она много лет не была так счастлива.

А настоящий Ральф Стренг все плыл.

— Океан, ровный как зеркало, катамаран, увлекаемый легкими тропическими ветрами, которые теплой рукой поглаживают полные груди парусов…

Баркер выключил микрофон, усилил музыку. Трехмерные ниши демонстрировали неизменный вид «Аркадянина», оставляющего бурлящий кильватер, и Стренга, сидящего в кокпите чуть ли не в одной панаме.

— В жизни не видел такой скукотищи, — высказался рекламный агент своим обычным голосом. — Этот бездельничает. Событий никаких. Какого черта мы передаем дурацкую чепуху?

Рядом, задумчиво глядя на Стренга, сидела Алтея Гант. Она теперь большую часть времени проводила в студии.

— Нам не нужно, чтобы он что-то делал, — сказала она. — Пусть будет скучно. Пусть за все плавание не произойдет ничего. Человек выполняет рутинную работу — вот образ, к которому мы стремимся.

— Весь Сектор наверняка уже отключился. Никто не выдержит эту тягомотину больше десяти минут.

Мисс Гант улыбнулась.

— Они все время опять включаются, мистер Баркер. Проверяют, жив ли он еще? Вы видели вчерашнюю телегазету. Люди уже записываются в очередь, чтобы эмигрировать сюда. Аркадия стала сенсацией — с нашей помощью, заметьте.

— Знаете, что бы я сделал? — пробормотал Баркер. — Подстроил бы какое-нибудь приключение…

Алтея Гант задумчиво посмотрела на пего. Мы привыкли к ней так же, как к солдатам и к аморфам, и часто забывали, что она заложница. Я иногда даже сомневался в этом. Организации, конечно, удобно иметь здесь наблюдателя…

Через два дня Баркер дождался своего приключения.

Стренг попал в шквал.

Все произошло внезапно. Ральф дремал в кокпите, а Баркер распространялся насчет несгибаемого духа яхтсмена. Вдруг ветер переменился.

Катамаран закружился, захлопали паруса. Стренг встрепенулся. Небо потемнело, море внезапно заволновалось, черное и грозное. При взгляде на правую нишу, где вокруг камеры, установленной на топе мачты, безумно вращалась вода, кружилась голова. Стренг вскрикнул и схватил румпель. Лодка накренилась, море надвинулось на нас.

— Надеюсь, аморф останется в каюте, — ровным голосом произнесла мисс Гант.

— Господи, а как же Стренг? Кто ему поможет? — вырвалось у меня.

Паруса спутались, катамаран временно потерял управление.

— Он справится.

— В правом поплавке вода! Яхта не слушается руля! — кричал Стренг за десять тысяч километров отсюда.

Катамаран беспомощно барахтался, а тонкие иглы дождя, казалось, летели в нас через студию.

— Положение критическое!.. — возбужденно вопил Баркер в микрофон.

Я представил себе, как от города к городу, от планеты к планете по всему Сектору начинают переключаться каналы, потому что по аркадийской программе опять пошла интересная передача, потому что одинокий яхтсмен того гляди утонет.

— И опять старая проблема: в самый отчаянный момент катамаран Ральфа Стренга дает течь. Удастся ли преодолеть невзгоды? Или бушующая стихия восторжествует над мужественным человеком на хрупком суденышке?

Я схватил Баркера за локоть. Он обернулся ко мне с горящими от энтузиазма глазами.

— Кончай трепаться про хрупкое суденышко, понял? — прорычал я.

— Фигура речи, мой мальчик, фигура речи. — Баркер отключился, предоставив событиям самим говорить за себя.

Выкрикивая проклятия по поводу непослушных отсыревших снастей, Стренг отчаянно пытался освободить грота-шкот. Но веревка вдруг с оглушительным треском разорвалась, и гик перебросило на другую сторону, где он с такой силой врезался в ванты, что я испугался за мачту. Хлопающая на ветру ткань опустилась в кокпит, прямо на Стренга, не успевшего закрыть откидной верх. Пока Ральф выбирался из кучи-малы, катамаран продолжал кружиться, а потом кливер вдруг наполнился ветром и судно понеслось по волнам.

Наконец Стренг освободился от липнущей мокрой ткани и набросился на румпель; катамаран жутко зарылся носом и начал поворачиваться. Ветер проник под разорванный парус, вытащил его из кокпита и сбросил на воду; управлять яхтой стало почти невозможно.

Стренг боролся с румпелем. Раз он оглянулся на камеру — его губы растянула лихая улыбка.

— Да он наслаждается! — услышал я изумленное восклицание Алтеи Гант.

Стренг прихватил румпель веревкой и закрепил его, а сам пробрался по крыше каюты, чтобы отрезать разодранный грот. Он повис одной рукой на взбрыкивающей мачте, а другой резал и кромсал, и я готов был поклясться, что слышу громовой хохот. Он стоял на крыше кабины, практически голый, широко расставив ноги, с развевающейся на ветру пышной мокрой гривой седых волос, похожий на героя легенд, опьяненного силой своего бессмертия и бросающего вызов стихиям.

Наконец фалы были отрезаны; освобожденный грот перелетел через борт и понесся прочь. Движение катамарана стабилизировалось. Стренг вернулся в кокпит и взялся за румпель. Шквал стих так же внезапно, как начался. Море успокоилось, гладко покатились волны. Выправив курс, Стренг медленно повернулся к камере и посмотрел прямо на нас, на миллиард зрителей с дюжины планет. Он снова засмеялся.

— Фиг вам! — заявил он.

— Значит, у нашего героя снова триумф, — пробормотал Марк Суиндон.

На море опускались сумерки; мы сидели в студии и ждали неподцензурных комментариев Ральфа по поводу бури.

— Герой? — Морт Баркер хмыкнул. — Ошибаешься, Марк. Его ненавидят всеми фибрами души — это половина удовольствия. Им хочется, чтобы он погиб ведь людям всегда хочется, чтобы погиб укротитель львов. Их раздражает его всемогущество, его самоуверенность. Для рейтинга как раз нужна буря.

— Мне казалось, что он сдает, — задумчиво произнесла Сюзанна. — Вчера я бы не поверила, что он выдержит такую бурю.

— Его бы прикончила еще одна неделя бездействия, — сказал Марк. — Ральф жаждет активности. Он человек мнительный, и ему вредно сидеть без работы, потому что появляется слишком много времени для размышлений.

Стренг прибрал палубу, аккуратно поставил запасной грот, свернул веревки в бухты и установил на ночь автопилот. Затем уселся в кокпите с пивом в руке и завел благодушные речи. Как и следовало ожидать, монолог состоял в основном из самопоздравлений.

— Страх рождается в сознании, — говорил Стренг. — Его не существует, пока вы сами не вызовете его. Любой, у кого есть хоть немного здравого смысла, может уничтожить страх логикой. Для такого человека, как я, сегодняшний день явился увлекательным приключением. Я рисковал жизнью на ненадежном судне, и помощи ждать было неоткуда…

— Опять за свое, — проворчал я, обращаясь ко всем в студии. — Морт, какого черта он все время ругает катамаран?

Баркер смутился.

— Да потому что ему так велели, — ответила Алтея Гант.

— Черт побери, что это значит?

— Так мы договорились перед отплытием. Мистер Монкриф, будьте благоразумны. Мы все знали, что плавание опасно и всякое может случиться. Готовя публику к возможной неудаче, следует напирать на один из трех факторов: на планету, на самого Стренга или на катамаран. Обвиняя планету, мы лишим смысла всю затею. Взваливать вину на себя Стренг заведомо не станет — не такой он человек. Остается катамаран. В случае чего вина должна пасть на него.

Я уставился на них, пораженный.

— Какая же это реклама? Вы же заключили договор, помните?

— Да… — виновато протянул Морт Баркер. — Видишь ли, Кев, мы удалили твое имя с яхты, так что с этой стороны ты защищен. А когда Ральф вернется домой, устроим тебе море рекламы.

Рядом со мной взорвалась Сюзанна:

— Вы мерзкие подлецы, вот вы кто! Шайка вонючих мерзких подлецов!

Я тоже начал что-то кричать. Мы никак не могли успокоиться и пришли в себя только при виде Стренга, который орал на нас из трехмерной ниши.

Передача на публику закончилась; теперь он мог в свое удовольствие излить гнев.

— …мог погибнуть! — кричал он. Аморфа не было видно. — Идиотская яхта течет, как решето, паруса рвутся в клочья, автопилот все время ломается, так что мне полночи приходится стоять у руля! Нечего и мечтать, что я сумею вернуться к сроку. Насосы каждый день останавливаются из-за того, что на обмотку попадает морская вода. Что стоило создать соответствующую защиту? Но нет, Монкриф сказал, что и так хорошо. Он даже пытался доказать мне, что два насоса ни к чему. Черт, я иду не лучше, чем на обычной яхте!

— Пойдем отсюда, Кев, — сказала Сюзанна. — Чего ради все это слушать?

— И как будто этого мало, — немного тише продолжил Стренг. — Вернулся Чарли.

Все зашевелились; Морт многозначительно посмотрел на Алтею Гант. Я уже встал, а Сюзанна была на полдороге к двери, но мы остановились, почуяв интересное.

Стренг подошел к кормовой камере. Сверху мы видели, как он поворачивает кронштейн; панорама левой ниши переехала с яхты на волнующееся морс.

— Вот… Видите его? — спросил Стренг.

Вода была черной, и видно было плохо. Мне показалось, что я что-то разглядел, но уверенности не было.

— Значит, океаны Аркадии безопасны? — Стренг все еще говорил тихо, почти удивленно, что резко контрастировало с недавней вспышкой. — А вы видели, какие клешни у этого монстра? Как у краба, а? Не понимаю, почему я не выпустил его на экран в дневные часы? Подумайте об этом, парни. Подумайте и пошлите мне весточку, если хотите. Вы знаете, где меня найти…

— Это Какой-то бред, — неуверенно проговорила Алтея Гант. — Там ничего нет.

— С точки зрения рекламы, это будет полный провал, — заявил Морт Баркер. — Вы понимаете, Алтея? Он описывает гигантскую разновидность маленьких рачков, из которых образовывался Разум. Черт возьми, один взгляд на такое — и весь Сектор запаникует! Можно себе представить! Они решат, что эти животные могут объединиться, так же, как маленькие, сформировать Разум величиной с дом и взять под контроль всю планету!

Картинка вновь переместилась, показался знакомый всем кокпит.

— Ну вот, это был Чарли, — спокойно сказал Стренг. — И мне кажется, он голоден. Да… Если б я только мог уговорить проклятого аморфа искупаться, мне удалось бы избавиться от них обоих…

По дороге из студии Сюзанна сказала:

— Морт говорит, что аморф все время соглашался с Ральфом, и потому Ральф запер его в каюте. А… Кев, как ты думаешь, правда, Ральф может его убить?

— Если ему понадобится, — коротко ответил я. Я был сыт по горло Стрснгом; я был сыт по горло всей подлой шайкой. Они провели меня, как сосунка. С самого начала никто не собирался приписывать успех плавания катамарану. Напротив, из меня готовили козла отпущения. — Хватит об этом, — добавил я. — Поговорим о чем-нибудь другом.

Мы прошли по поселку, не сговариваясь пересекли мост над рекой и начали подниматься между деревьями к северному хребту, где надеялись провести время повеселее. Стоял теплый тихий день. Наверху мы остановились и оглянулись на поселок; на улицах не было ни души, кроме Чукалека, ковылявшего к «Клубу».

За «Клубом» виднелась студия. Ее плоская крыша густо заросла антеннами.

— Мерзавцы, — пробормотал я.

Но Сюзанна уже успела прийти в себя.

— Надо уметь прощать, — тоном оракула возвестила она. — Особенно если ничего нельзя поделать. Кроме того, прощение улучшает настроение.

— Только не у меня. Я предпочитаю думать о людях плохо. У меня есть теория: чем больше мерзавцев меня окружает, тем лучше я выгляжу на их фоне. В данный момент по сравнению с этими подонками я просто святой.

— Тогда призови Бога отомстить за тебя и испепелить эти антенны!

Я представил себе эту картину и почувствовал себя лучше.

— Черт с ними.

Мы пошли дальше.

— Мне кажется, что у нас сейчас есть два варианта, — задумчиво сказала Сюзанна.

— Варианты А и В?

— Лучше назовем их вариантами один и два. Первый: мы ложимся вот тут на траве и, возможно, занимаемся любовью. Вариант два, боюсь, тебе не понравится, — поспешно добавила она, когда я крепче обнял ее.

— Все равно скажи. Я люблю тебя слушать.

— Мы пройдем до конца дороги, до утесов. Там мы ляжем где-нибудь на траву и займемся любовью.

Я подумал.

— Вариант один, — решил я. Сюзанна прижалась ко мне.

— А потом, может быть, и альтернатива два?

Второй вариант мы так и не осуществили. Солнце грело, под нами стелилась первобытная трава, и здесь, на вершине хребта, кусты и деревья надежно укрыли нас от цивилизации. Так что мы часа два резвились, как пара животных, дав полную волю инстинктам. Когда мы наконец снова оделись, голова у нас кружилась от любви, и я снова думал, как хорошо, в конечном счете, быть человеком и продолжать любить после окончания действа.

Мы в обнимку пошли дальше, неуклюже спотыкаясь. Но очень скоро окружающий мир напомнил о себе.

В промежутке между деревьями открылся вид на север, на долину блэкстоуновской фермы и дальше. Под нами чернели руины разрушенных построек; за ними до самых холмов на горизонте простирались зеленые всходы. На полях, недавно принадлежавших Кли-о-По, не было видно ни птиц, ни аркоров. Бронтомехи хорошо поработали. Скоро они вернутся собрать урожай.

— Житница Сектора, — пробормотал я.

— Ужасно скучный вид, — заметила Сюзанна. — Я почему-то воображала, что тут будут маленькие фермы, амбары, стога сена и животные.

— Это они и старались внушить… Кстати, какую чертовщину там выращивают?

Сверху казалось, что это ботва корнеплодов. Мы пробрались сквозь кустарник и вышли в долину около каменоломни на задах блэкстоуновской фермы. Я двигался осторожно, крепко держа Сюзанну за руку. Я вдруг представил себе бронтомеха-отшельника, который появляется из-за развалин, валит почерневшие стены и изрыгает огонь. А еще где-то караулит вооруженная охрана.

Я осторожно огляделся. Ничто не шевельнулось.

— Что ты задумал? — спросила Сюзанна.

— По крайней мере можно взять с собой немного свежих овощей, раз уж зашли так далеко.

С расстояния нескольких метров наше присутствие почуяла липучка; ее щупальца зашевелились, потянулись в нашу сторону.

— Посмотри. — Сюзанна вырвала из земли растение, похожее на те, что заполнили долину. — Это маленькие морковки.

Она понюхала корешок, отряхнула его и приготовилась схрупать.

— Нет. Подожди.

В растении было что-то смутно знакомое; это, конечно, вовсе не морковка. Пригнув голову, я пополз вперед — туда, где с лесом граничил основной массив посевов.

Вдруг в зарослях что-то зашуршало. Выскочил маленький зверек, остановился, зажмурился, ослепленный солнечным светом, и двинулся в нашу сторону.

Липучка насторожилась. Одно щупальце змеей бросилось вперед и обвило заднюю лапку мохнатика. Тот испуганно взвизгнул, вырвался и бросился прямо на Сюзанну.

Примерно в двух метрах от нас он погиб.

Точно так же могли погибнуть и мы, если бы вышли к посевам. Смерть его была ужасна — в ослепительной вспышке и шипящем треске. Безжизненный зверек упал на землю, задымился; потянуло горелым мясом.

Он спас нам жизнь — не сознательно, ведь он не имел разума. Он был всего лишь слабым маленьким зверьком. А маленькие зверюшки часто погибают.

— Эти мерзавцы окружили долину лазерными заграждениями, — прошептала Сюзанна.

Она протянула палку к мохнатику и потыкала кончиком. На палке появились яркие язычки пламени. Я посмотрел направо и на фоне стены каменоломни увидел приземистую постройку высотой метра два. Далеко слева обнаружилась точно такая же — под деревом. Вероятно, они стояли по всему периметру долины, защищая подрастающие посевы невидимой оградой горячего света…

— Зачем? — спросила Сюзанна, глядя на корешок в своей ладони.

— Потому что это не еда, — ответил я.

Она посмотрела на меня. Мы помолчали, осознавая значение открытия. Наконец Сюзанна произнесла:

— Значит, все речи о том, что Аркадия накормит Сектор, просто болтовня, да? Кев, а мы поверили. Все думали, что Организация — солидная фирма… Зачем они так поступили? Ведь, в конце концов, правда откроется. Черт, они и десяти минут не смогут сохранить тайну, когда начнется сбор урожая.

— Это уже неважно. Дела идут в гору, поток эмигрантов обратился вспять, Аркадия снова становится на ноги. Экономика на подъеме. Тебе не приходило в голову, как точно они все рассчитали по времени? Прибытие Ральфа Стренга совпадет с уборкой урожая, и можно поручиться, что телегазета заполонит все праздничными репортажами. По сравнению с ними известие о том, что именно выращивает Аркадия, не покажется сенсацией. А поскольку дела, очевидно, идут хорошо, люди смирятся с этим.

Я посмотрел на обширные поля зреющих посевов и представил себе подобные плантации на всей Аркадии. Миллионы тонн маленького, безобидного на вид корня, который когда-то спас жизнь мне и многим аркадянам… Из него экстрагируют наркотик «Иммунол», который нейтрализует Передающий Эффект и в качестве побочного действия вызывает состояние счастья.

Я твердил себе, что это не страшно. Многие колонисты употребляли этот наркотик регулярно, и не было ни вредных последствий, ни привыкания. Например, Том Минти остался смышленым парнем, хотя и немного хулиганом. Черт возьми, порой все его употребляли. Да и я в том числе.

Что же меня пугало?

Меня пугали методы Организации. До сего дня каждый сам решал, когда ему принимать «Иммунол». Человек сыпал порошок в стакан с водой. Это было сознательным действием. Человек хотел почувствовать себя счастливым.

Совсем другое дело, когда безжалостная, ориентированная на прибыль галактическая корпорация получает огромное количество дешевого, не имеющего вкуса наркотика, и оказывается в состоянии сделать счастливыми целые планеты.

Разница между тем, чтобы сделать планету счастливой, и тем, чтобы ее умиротворить, — только терминологическая.

 

15

Мы отменили дальнейшие планы и повернули обратно. За последние несколько часов мое отношение к Организации в корне переменилось. До нынешнего дня я готов был подчиняться ей ради мира и спокойствия, ради благополучия планеты и, что греха таить, ради будущего процветания моей мастерской.

Но теперь все. Организация обманула нас, сыграла на нашем идеализме, на нашей жадности и собиралась превратить Аркадию в галактического поставщика наркотика. Не могу сказать точно, о чем я думал, подходя к поселку, но я, черт меня побери, собирался что-нибудь учинить. Мне нечего было терять.

— Что там за грузовик? — вдруг спросила Сюзанна, когда мы начали спускаться с хребта к Дельте.

Машина с открытыми задними дверцами стояла на главной улице.

— Это продуктовый грузовик Организации.

Я недоуменно глядел на безмолвную сцену по другую сторону реки. На улице не было ни души.

— Может быть, все кончено. Может, Потомки пошли на переговоры? предположила Сюзанна. — Миссис Эрншоу сегодня утром говорила, что ситуация с продовольствием стала критической.

— Наверно, мы должны обрадоваться, — заметил я, — но какая к черту радость? Эти подлецы подгадали как нарочно. Все придут в восторг от кормежки и не станут слушать про посевы. Господи, воображаю, что скажет мерзавец Каа. Он будет жевать цыплячью ногу и называть меня смутьяном!

— А тебе не кажется, — задумчиво сказала Сюзанна, — что, пожалуй, он сначала примет продовольствие от Организации, а потом скажет им, чтобы убирались к чертовой матери из Риверсайда? В этом грузовике продуктов хватит на месяц.

Мы перешли мост и поднялись по пустынной главной улице. Когда мы проходили мимо грузовика на воздушной подушке, я заглянул внутрь: он был пуст. Мы направились к «Клубу».

Поначалу мы не слышали музыки — только неясное урчание, подобное отдаленным раскатам грома или хроническому расстройству желудка. Потомки пионеров занимались любимым делом. Когда мы подошли поближе, звук раздробился на удары множества ног об упругий деревянный пол. Слышались и ритмичные хлопки. Вернон Трейл открыл нам дверь, и шум усилился. В лицо ударил порыв теплого воздуха, благоухающего разогретой обувью и жаренными на вертеле цыплятами — традиционными ароматами народных танцев.

— Господи, — пробормотала Сюзанна.

Последнее время я избегал концертов Потомков пионеров из-за того, что они норовили всякий раз превратить их в политический митинг, и мои воспоминания утратили свежесть. Теперь я заново испытал шок. Под большой купол набился весь поселок, центр занимали Потомки. Куда ни глянь, всюду чавкали челюсти, вымазанные жиром руки тащили все новые куски в жадные рты.

Картину сопровождала музыка — резкая, бесцеремонная, откровенно навязчивая. Само собой разумелось, что Потомки должны пропагандировать стиль, вызывающий оторопь у любого, кто еще сохранил умственные способности. Танцоры вырядились в нелепые белые халаты, стянутые на талии широкими синими поясами. Полы халатов развевались, открывая необъятные шаровары, заправленные в грубые кожаные ботинки. Как будто этого было мало; для пущей убедительности Потомки привязали к запястьям и икрам яркие платки, и те кружились в немыслимом хороводе, как причудливые змейки.

На первый взгляд, не было никакой системы в этом кружении потных красных физиономий, в этом безумном размахивании руками и дружном, подобном работе поршня, дрыганье ногами, под которыми содрогался дощатый пол. Но постепенно сквозь хаос начинало проступать какое-то подобие порядка. Потомки группировались по восемь, как электроны в атоме кислорода. Они составляли то круги, то квадраты, и то и дело очередной эксгибиционист выкатывался вприсядку в центр своего кружка, чтобы без малейшего смущения исполнить соло.

Я не перил споим глазам. Происходящее выглядело таким контрастом на фоне всех лишений! А возможно мое удивление объяснялось тем, что я оказался в роли опоздавшего гостя в пьяной компании. Короче — за несколько часов поселок как подменили. С облегчением я заметил неподалеку Джейн Суиндон и протиснулся к ней, таща за собой Сюзанну.

— Разве война окончилась? — спросил я. Мне пришлось кричать.

Она улыбнулась.

— Где вы были? Или мне не следует спрашивать? Вот, выпейте.

— Потом. Послушай, Джейн, каких условий добился поселок? Тут выплыло одно обстоятельство, которое может все изменить.

Она вцепилась в свой стакан, как пьяница по время ссоры.

— А черт их знает! Нормальных, наверно. — Ее рассмешило выражение моего лица. — Ладно тебе, Кев. Плюнь на проблемы, развлекайся.

Рядом стоял Марк. Я схватил его за локоть. Он удивленно оглянулся, потом улыбнулся.

— Веселишься?

— Как вы договорились с Организацией?

— Господи, да не знаю я. Неужели это сейчас так важно?

— Ради Бога, Марк, ты же в Комитете поселка. Наверняка вы отдали что-то в обмен на угощение.

Еда лежала повсюду; стол у моего локтя был завален закусками и салатами. Рядом в чаше для пунша розовела жидкость — судя по оказанному действию, намного крепче обычного пойла на подобных сборищах.

— У Комитета нынче не так уж много власти, — заметил Марк.

С потолка поплыла вниз туча воздушных шаров. Творилось что-то непонятное; я обнаружил, что стискиваю руку Сюзанны в поисках моральной поддержки. Марк махал рукой и улыбался какой-то девице на другом конце зала. Вокруг послышались хлопки — люди подпрыгивали и наперебой уничтожали воздушные шары, не давая обреченным красавцам даже опуститься.

— Слушай, по-моему, нам надо поговорить, — сказал я, пытаясь нарушить беззаботное настроение, охватившее даже Марка.

— Что, прямо сейчас? — спросил он.

Кое-как нам удалось вытащить на улицу Суиндонов, а для ровного счета и миссис Эрншоу. Старушка запыхалась от танцев. Когда все безумство, взрывы смеха и пальба лопающихся воздушных шаров остались за дверью, стало легче. Вскоре мы сидели в гостиной у Марка, и Джейн разливала напитки. Ее румянец не прошел; она продолжала улыбаться, как будто мыслями еще оставалась в «Клубе».

На столе громоздилась суиндоновская доля добычи: бутылки, консервы, пакеты, мука, соль, сахар.

— Я не пью, — твердо заявил я в ответ на вопросительный взгляд Джейн.

Одному Богу и Сюзанне известно, чего мне стоило это заявление.

— Черт возьми, да что с тобой случилось? — осведомился Марк, беря скотч.

— Я хочу знать, и немедленно, почему мы капитулировали?

Марк нахмурился.

— Кев, я не понимаю. Мы же все время были против этой бредовой независимости — ты, я, Сюзанна, Джейн, Морт Баркер, еще несколько человек. Мы понимаем, что Риверсайд не может существовать сам по себе, и признаем, что не в наших интересах ссориться с Организацией. Из-за чего же ты кипятишься?

— Марк, ради Бога, ты можешь просто ответить на мой вопрос?

— Или ты до сих пор обижаешься за свой катамаран?

Я уже прикидывал, не приведет ли Марка в чувство удар по носу, когда вмешалась миссис Эрншоу.

— Насколько мне известно, переговоров не было, — объявила она. — Просто привезли продукты, и мы их поделили. Вот и все. Никто нас не продавал, мистер Монкриф.

Я заметил какое-то движение на улице и подошел к окну.

— Тогда почему наши заложники садятся в грузовик? — спросил я в ярости. — Они уезжают!

Марк встал рядом со мной.

— Это к лучшему, — проговорил он, пока мы смотрели, как члены оперативной группы Алтеи Гант закрывают дверцы грузовика. Зашипел воздух, грузовик в облаке бурой пыли тяжело поднялся над дорогой и заскользил вниз по склону к набережной, потом по мосту и прямиком в Премьер-сити…

— Выходит, мы больше не держим Организацию за горло? — спросил я.

— Можно подумать, что раньше держали! — резонно возразил Марк. — От заложников были только хлопоты, вдобавок они поедали наши продукты. Черт, Организация никогда не выказывала ни малейшей склонности начать из-за них переговоры. Хватит об этом, Кев.

— У меня замечательная мысль, — вдруг заявила Джейн. — Давайте вернемся на вечеринку.

Грузовик исчез, пыль рассеялась.

На улице показалась длинная фигура. Высокая угловатая женщина мерным шагом взбиралась на гору. Алтея Гант! Она не уехала с остальными. Я поглядел на нее с удивлением, потом повернулся лицом к комнате.

Они выжидательно смотрели на меня. Они нисколько не сердились, разве что Джейн. В конце концов, это были мои друзья; они знали меня и знали, что на меня иногда находит. Они меня жалели. У Кева опять плохое настроение, но вообще-то он хороший парень. Посидим с ним, а потом вернемся на танцы.

Мне ужасно хотелось взять их за шиворот и как следует встряхнуть.

— Мы с Сюзанной сейчас были у блэкстоуновской фермы, — начал я спокойным голосом. — Там поставили лазерные заграждения. И знаете почему?

— Наверно, туда Забирались мохнатики и дикие аркоровы, — предположил Марк.

Его спокойный равнодушный тон взбесил меня.

— Да не поэтому, идиот! — завопил я. — А потому, что там выращивают корень иммунола, и об этом никто не должен знать!

Миссис Эрншоу улыбнулась.

— Они не стали бы это скрывать. После всех ужасов Передающего Эффекта люди только обрадовались бы, узнав, что Организация создает запасы для следующего раза. Вполне разумная политика.

Я беспомощно посмотрел на Сюзанну. Она встала и подошла ко мне. Остальные немедленно принялись обсуждать Вернона Трейла и его планы культурного возрождения.

Сюзанна прижалась ко мне грудью, и я тут же посреди повального безумства пожелал ее. Она поднялась на цыпочки, и я почувствовал на своем лице теплое дыхание.

— Милый, их всех накачали наркотиком, — прошептала она.

И тут до меня дошло. Я удивился, почему не понял этого раньше. Празднество в «Клубе», массовая эйфория, безразличие людей, всегда очень живо реагировавших на происходящее, — классические симптомы большой дозы «Иммунола».

— Ты что-нибудь пила? — вполголоса спросил я.

Она покачала головой. Оживленный разговор за столом продолжался; Джейн смешивала новые коктейли.

— Послушайте меня, — громко сказал я.

— Пока ты не станешь говорить, как параноик, — ухмыльнулся Марк.

Я продолжал:

— Если Организация хочет подчинить поселок, освободить заложников без кровопролития и в то же время обеспечить бесперебойную трансляцию передач о Стренге, то самый простой способ — это накормить нас всех «Иммунолом». Нынешний урожай не созрел, но, наверно, на складах еще есть запас, которого хватит на один маленький поселок. На месте Организации я бы подмешал его в воду и в пищу.

Я наблюдал за их лицами.

— Звучит логично, — задумчиво заметила Джейн. — Ты хочешь сказать, что это и произошло? — Она указала на припасы на столе.

— По-моему, да. Разве вы все не чувствуете себя… необычно? Подумайте.

Они нехотя подумали.

— Мне очень хорошо, — признал Марк. — Думаю, это оттого, что я наконец нормально поел.

Остальные согласились, что чувствуют приятное возбуждение.

Я решил, что близок к победе.

— В таком случае все, что от нас требуется, это пить чистую воду — черт возьми, прямо под холмом течет идеально чистая речка — и питаться рыбой и всем прочим, на что Организация не наложила лапу.

— Зачем? — спросила миссис Эрншоу.

Я уставился на нее.

— Господи, да чтобы не наесться этого проклятого наркотика!

— Минуточку, — сказал Марк. — Минуточку, черт возьми! Иммунол безвреден и не вызывает привыкания. Если мне придется выбирать между хорошим самочувствием при хорошей еде и гнусным самочувствием при питании одной рыбой, я всегда выберу «Иммунол». Хватит об этом, Кев.

— Да ведь именно «Иммунол» заставляет тебя говорить так! Неужели ты не понимаешь, идиот?

— Возможно, ты прав, ну и что? Заложники тю-тю. Организация нас кормит. Все прекрасно. Никто ничего не может сделать… Никому ничего не нужно делать. Ради чего, собственно, нам отказываться от еды? Мы уже накачались наркотиком, так какая разница? А там, глядишь, в следующий раз привезут чистые продукты.

— Откуда такая надежда? Ты представляешь, каких размеров урожай зреет сейчас? Вся Галактика не может теперь рассчитывать на чистые продукты!

Он только улыбнулся… Мне стало дурно, я взял Сюзанну за руку и увел оттуда. Когда мы уходили, они обсуждали танцевальные па.

Остановившись на улице, мы снова услышали рокот из «Клуба». Неожиданно появились Алтея Гант с Синклером Синглтоном.

— Здравствуйте, мистер Монкриф… мисс Линкольн, — любезно приветствовала нас она. — Идете танцевать? Вечер обещает стать чудесным.

Сюзанна сжала мое запястье почти до боли.

— Мы как раз идем веселиться, — жизнерадостно ответила она. — Разве не здорово, что решены все проблемы? Мы с Кевом как раз говорили, что все так хорошо, что хочется петь… Мы, в самом деле, можем запеть. У себя дома, конечно.

Алтея Гант рассмеялась, Синглтон пробормотал что-то вежливое, и они зашли в домик, из которого мы только что вышли.

Сюзанна задумчиво посмотрела на меня.

— Кев, для гениального изобретателя ты иногда бываешь просто чудовищно туп. Ты чуть не выложил Алтея Гант все, что думаешь о ней, об Организации и партии напитков, которые они поставили. А теперь подумай, где бы мы оказались после этого. По-моему, нас скормили бы бронтомеху, размололи в питательные добавки и распылили по полям. Так что помалкивай пока, ясно? И притворяйся счастливым, чтобы нас не разоблачили.

На следующий день Сюзанна переехала ко мне.

По этому случаю я вспомнил, как Стренг объяснял тягу к древним традициям в новом, лишенном корней обществе: люди укрываются за старыми ценностями от окружающей неизвестности. Мне подумалось, что строгие, чуть ли не пуританские нравы аркадийских колонистов вполне укладываются в это объяснение.

Марк Суиндон и Джейн два года назад венчались в церкви. Его преподобие Энрико Бателли совершил обряд, практически не меняющийся уже много веков. В Риверсайде венчание — норма. Не то чтобы порицались внебрачные отношения, просто молчаливо предполагалось, что люди, которые вместе спят, должны вскоре дать обет перед нашим экстравагантным пастором.

Сам Бателли сохранял серьезный вид во время положенных церемоний с некоторым трудом.

— Как хорошо, что человек может держать при себе свои мысли, поделился он со мной однажды. — Когда я произношу слово «Бог», у риверсайдцев, на их счастье, в головах возникает только их представление о Боге — этакое вымышленное вселенское подслушивающее устройство. Им совсем не нужно знать, что думаю о Боге я.

— Ну, мне ты можешь сказать.

Бателли стал серьезным.

— Бог есть событие будущего, — негромко сказал он. — Это инопланетянин, раса инопланетян, бесконечно более разумная, чем мы, и нам еще предстоит с ними встретиться. Наша задача в том, чтобы подготовиться к этой встрече, учась смирению, добру и состраданию, чему научиться сложнее, чем ядерной физике. Нам придется мобилизовать в себе все ресурсы добра, когда мы столкнемся лицом к лицу с Чем-то, что напугает нас до полусмерти.

Таким образом, Бателли помаленьку готовил свою паству к Встрече, а паства тем временем распевала старинные гимны и произносила старомодные клятвы.

По-моему, людей заставляет венчаться внешняя угроза. Люди объединяются, чтобы выжить на неосвоенной планете, где можно ожидать любых опасностей и где не существует проблемы перенаселения, а дети драгоценны и желанны для всего общества.

— Так когда же мы услышим звон колоколов? — в приступе неожиданной религиозности спросила Джейн Суиндон, женщина абсолютно земная.

— Когда мы накопим столько греха, что деваться станет некуда, отвечала Сюзанна.

Конечно, мы с Сюзанной оба прибыли с Земли, где люди в подобных вопросах поступали как хотели. Со времени краха Всемирной эмиграционной комиссии проблема перенаселения сильно обострилась, и стабильная семья ушла в прошлое. Считалось естественным рассматривать любовь как нечто мимолетное; если она длилась — прекрасно, но незачем связывать себя на всю жизнь с одним партнером.

Непосредственным результатом нашего сосуществования (как выражалась Сюзанна) стало то, что мы оба лучились счастьем и потому ничем не отличались от накачанных «Иммунолом» колонистов.

— Лучшая маскировка на свете, — прошептала однажды Сюзанна, когда мы шли на студию нетвердой походкой, обняв друг друга и целуясь на глазах у улыбающихся прохожих. Чиль Каа увидел нас из окна своего домика и постучал по стеклу, поднимая бутылку с небывалым радушием; но мы только помахали ему и пошли дальше в гору.

Дверь в «Клуб» была открыта; до нас доносился залихватский визг скрипки и гулкий топот Потомков, отрабатывающих новое па для концерта, который приурочили к возвращению Стренга. Нас остановил Том Минти, сказал Сюзанне вполне вежливый комплимент по поводу ее красоты и пригласил нас на спевку завтра вечером.

Риверсайд под властью «Иммунола» и Организации сделался счастливым, как никогда…

Я подавил дрожь, возникшую при этой тревожной мысли, еще раз поцеловал Сюзанну, и мы вошли в студию.

Морт Баркер развалился в кресле со стаканом в руке, широко улыбаясь. Рядом, внимательно глядя на экраны, сидела Алтея Гант. Вероятно, она единственная в поселке не накачалась наркотиком — не считая пас с Сюзанной — и намеревалась обезопасить кругосветное плавание от наших безответственных выходок.

Стренг пребывал в мрачном расположении духа. Он смотрел на нас из трехмерной ниши со сдержанной печалью на лице, и в тон его настроению на заднем плане нависали над самой водой свинцовые тучи.

— …не в силах возместить мне потерю моей дорогой преданной спутницы на протяжении стольких недель, стольких километров пути, — говорил он. Для меня главное — логика. Никогда я не изображал лицемерной любви к так называемому человечеству — и не скрывал этого на протяжении последних недель. Мне приятно думать, что у меня есть друзья, которых я ценю как интеллектуальные стимулы и, сказать по правде, средства самоутверждения. Но я могу обходиться без них. Как странно после этого обнаружить, что потеря маленького зверька, какой-то кошки, так глубоко заденет меня…

Баркер одобрительно кашлянул.

— Правильно, мой мальчик. Пусть в Секторе не останется ни одной пары сухих глаз…

— Это что-то новенькое, — заметила Алтея Гант. — Эта ледышка плачет над киской. А этой киски даже не существует. Вместо этого, черт побери, у него в каюте заперта полномасштабная копия его самого.

— А-а, — протянула Сюзанна. — А я думала, что он уже столкнул ее за борт. Или она его. Мы бы не отличили.

— Да нет, это Стренг, — рассмеялся Баркер. — Я узнаю его стиль где угодно. — Морт неожиданно развернул свое кресло и тупо уставился на меня совиным взглядом: я понял, что он не только получил большую дозу «Иммунола», но еще и напился. — Наш мальчик взял себя в руки. Он вспомнил, что его аудитория недосчитается кошки. Для такого парня, как Стренг, это чудеса сообразительности…

Итак, плавание продолжалось и на студии царила атмосфера оптимизма — та же атмосфера, что преобладала в те дни в поселке. Людям даже казалось, что короткий период независимости Риверсайда уже сам по себе победа.

— Что там говорить, мы своего добились, — сказал как-то в «Клубе» Чиль Каа.

Он выразил общее мнение. Люди ели пищу с подмешанным наркотиком, пили иммунольные напитки и, хотя наверняка догадывались о добавках, никогда об этом не говорили. Что еще примечательнее, они никогда не говорили о будущем — о том, что станет с ними после того, как Стренг вернется домой в блеске рекламы и шуме празднеств, и искусно поставленный спектакль с участием Риверсайда закончится…

Между тем мы с Сюзанной аккуратно играли свои роли. Мы старались меньше появляться на публике, а когда появлялись, то избегали Алтеи Гант. Мы делали вид, что полностью поглощены друг другом, и это нам легко удавалось.

Я думаю, Вернона Трейла удивляло, что мы зачастили на склад на восточном конце причала. Рыболовный флот бездействовал, и траулеры надолго бросили якорь посреди Дельты. Однако на складе оставались большие запасы замороженной рыбы и много льда, который мы расплавляли и пили. Здесь пригодилась наша репутация выпивох: я совершенно уверен, что Вернон воображал, будто мы проводим вечера за бесконечным количеством бокалов виски со льдом перед тем, как отдаться ночным страстям, о которых он с его сомнительной сексуальностью мог только догадываться.

Диета из рыбы и корнеплодов, однако, имеет свойство со временем приедаться, и вскоре я решил внести в меню некоторое разнообразие. В один прекрасный день я одолжил у Марка лазерное ружье и пошел вдоль хребта к Мысу в надежде принести в сумке несколько мохнатиков. Это мощное ружье оставили безалаберные войска Организации. Я провел немало приятных минут, срезая высокие нависающие ветки и глядя, как они с шипением плюхаются в Дельту.

Мохнатиков я не увидел. Напротив, ближе к Мысу деревья красноречиво свидетельствовали о лазерной пальбе; кусты были порушены пересекающимися ожогами. Похоже, бронтомех-отшельник прочесывал территорию, истребляя все живое. С помощью своих чувствительных к теплу детекторов он, вероятно, уже очистил район от животных и готов счесть приемлемой добычей человека. Я ступал осторожно, прислушиваясь, не послышится ли лязг.

Добравшись до места, с которого виден новый глубоководный причал, и с удивлением обнаружил, что морской комбайн стоит в доке; я-то предполагал, что он должен большую часть путины проводить в море, встречаясь там с грузовыми кораблями, которые перевозили замороженную белковую массу в Старую Гавань. Я спустился по дороге, чтобы рассмотреть все поближе. На причале стоял флиппер-антиграв; люди грузили в него плоские прямоугольные предметы.

— Эй, вы!

Один помахал мне. Я поспешил к нему. Прямоугольные предметы оказались носилками, на которых лежали люди…

— Ба, никак Монкриф? Я вас видел в телегазете. — Он был в простой темно-синей рабочей одежде, какую носили моряки Организации. Ткань была разорвана; я увидел темные пятна. — У вас в поселке есть врач?

— Сожалею. У нас есть санитар, но он не справится с серьезными случаями. Вы, наверно, слышали, что Ральф Стренг совершает кругосветный вояж.

— Черт… — Человек рассеянно огляделся. Флиппер поднимался с жалобным завыванием. Двое раненых остались на причале. — Внутри еще шесть, — сказал моряк.

— Что случилось?

Он вдруг сморщился и отвел взгляд.

— Несчастный случай, — произнес он отсутствующим тоном. — Это бывает иногда.

— Скоро думаете опять выйти в морс? — небрежно спросил я.

— Заткнись, — беззлобно бросил он.

— Морские существа на Аркадии умеют постоять за себя.

— Неисправность в измельчающем механизме.

— Конечно… Стренг-то уже, наверно, той четверти планеты обогнул.

Он встретился со мной взглядом.

— Ему везет. Ему дьявольски везет.

Время тянулось бесконечно. Я не знал этого человека, а он помнил меня только по случайному кадру в какой-то передаче. Но каждый из нас знал, о чем думает другой, пока мы стояли вот так средь бела дня и у наших ног лежали раненые. Я помню, как заметил неуклюжий нырок юнкера, промелькнувшего с маленькой серебряной рыбкой в зубах, и подумал: своим Аркадия разрешает питаться.

Я сказал:

— Вряд ли Стренг представляет угрозу для морских существ.

Больше говорить было нечего. Я отвернулся.

— Увидимся, — машинально бросил моряк.

Но мы никогда не увиделись.

Два дня спустя телегазета сообщила о потере морского комбайна. Им пришлось что-то сказать, иначе люди начали бы задавать вопросы. Сообщили, что сломался механизм ориентации и судно врезалось в подводный риф. Оно затонуло вместе со всей командой. Ближайших родственников известили.

На следующий день я прошелся по дороге к глубоководному причалу, но морской комбайн исчез.

 

16

Бывали моменты, когда нас тянуло к общему веселью. Допустим, сидим мы на хребте над поселком, и летний ветер становится прохладным, а тепло недавней любви улетучивается из наших тел. И Сюзанна, к примеру, встает и тянет меня за собой, говоря:

— Пора снова повернуться лицом к действительности, Монкриф.

Я целую ее, и мы в обнимку идем в поселок. Внизу между куполами, добродушно кивая друг другу, ходят счастливые люди; и вскоре мы присоединяемся к ним и тоже киваем и улыбаемся…

Много лет назад я смотрел сериал по трехмерному телевидению; кажется, он назывался «Чужие среди нас». Эти чужие были инопланетянами со способностями к перевоплощению — примерно, как у аморфов — только они неизменно оказывались злодеями. В последнем эпизоде они представали без маскировки: корчась и извергая дым из лазерных ран, они возвращались к своей естественной — и малосимпатичной — форме, ужасая зрителей.

Потом приняли Галактический правовой акт, который положил конец подобному неприязненному изображению наших братьев со щупальцами.

Это я к тому, что ситуация никогда не изображалась с точки зрения инопланетян. Никогда не пытались показать чувства инопланетянина, окруженного враждебными людьми. Наверно, спонсоры считали, что публика не сможет этого оценить.

Теперь мы с Сюзанной испытали это на собственной шкуре. Мы в корне отличались ото всех окружающих и должны были скрывать это. Приходилось нелегко, но мы надеялись, что когда-нибудь, как-нибудь найдем способ известить Галактику о том, что происходит в Риверсайде, и тогда станем героями.

Подходящий момент мог представиться во время репортажа о возвращении Стренга, а пока мы вынуждены были сливаться с толпой и притворяться счастливыми.

Алтея Гант все больше заботил график Стренга. Катамаран отставал от расчетов, и прибытие ожидалось на три недели позже срока.

— Дело плохо, — заметила она однажды, когда мы наблюдали, как Стренг стряпает в каюте. — Я уже подготовила отсрочку встречи.

Стренг вышел из каюты с тарелкой, полной какой-то бурды, и принялся проповедовать радости простой жизни. Он проглотил полную ложку, изображая удовольствие.

— Богат белком, — сказал он, как в рекламе завтрака из овсяных хлопьев. — Прямо из океана в кастрюлю. Лучше любого кулинарного месива, которым вы питаетесь, и вдобавок вкусно…

Некоторое время он превозносил достоинства своей трапезы, затем стал рассказывать, как додумался до нее.

— Это вариант моей страховочной сети за кормой. Я сделал маленькие карманчики с частыми ячейками и теперь выуживаю планктон. Вы не поверите, как его много… — Ральф съел еще несколько ложек. — У Аркадии, скажу я вам, большое будущее.

Ральф удовлетворенно улыбнулся, порассуждал на тему своей гениальности, потянул за веревки и продемонстрировал рыболовную снасть. Он запустил руку в один из мелкоячеистых карманов, зачерпнул искрящуюся массу и размазал на ладони.

— Здесь их сотни — маленьких существ, похожих на крошечных креветок с рудиментарными клешнями. Я рассмотрел их под микроскопом и должен согласиться с наблюдениями профессора Марка Суиндона с Риверсайдской Опытной Станции. При таких малых размерах у этих животных необыкновенно медленный обмен веществ…

Мортимор Баркер заерзал в кресле.

— Осторожнее, парень, — пробормотал он.

— По-видимому, есть два разных типа, — продолжал Стренг. — Один склонен к устойчивому медленному росту, в то время как другой пребывает чуть ли не в спячке. Насколько я могу судить, это не разные виды, но и не особи разного пола…

— Любопытно, — сказала Алтея Гант. — Это интересный материал, Морт…

— У меня есть теория, — делился Стренг с аудиторией. — Тип, находящийся в спячке, живет долго — все пятьдесят лет, если его не успевают съесть хищники. Я уподобил бы его пчелиной матке в улье. Это то маленькое существо, которое соединяется со своими товарищами и образует печально известные Разумы, доставившие столько хлопот пару лет назад — как вы, возможно, помните…

— СТРЕНГ, СМЕНИ ТЕМУ! — прошипел Баркер, пытаясь передать свои яростные мысли через четыре тысячи километров…

— …в то время как активный тип играет роль защитника и постоянно растет. Он не нападает на рачков, находящихся в спячке, хотя и постоянно голодает. Он питается и растет… — Стренг смотрел в камеру невинным взглядом, — …пока, в конце концов, не вырастает в такое же огромное чудовище, как…

— ОТБОЙ! — завопил Баркер.

Техник щелкнул выключателем.

Я пристально посмотрел на Баркера. Его реакции показывали, что он не пребывает в иммунольной эйфории. То же относилось и к технику. Выходит, кое-кому в поселке, кроме Алтеи Гант, разрешили вести нормальную жизнь…

После этого эпизода я счел возможным пить все, что пил Баркер, и от этого жить стало немного легче.

В тот раз Стренг впервые проговорился на публике, и Баркер отреагировал так быстро, что едва ли кто-нибудь в Секторе это засек. Однако последовали другие случаи. Проскальзывали мелкие упоминания о Передающем Эффекте, а однажды камера ни с того ни с сего переехала на пустую часть моря, словно у нее ослаб кронштейн и она просто развернулась от накатившейся волны. Прозвучало дружное «ох» и уже знакомый вопль Баркера «Отбой!» — но никаких монстров в море мы не заметили.

Стренг стряпал в каюте. Верхняя камера показала, как он вскоре вышел, бросил быстрый взгляд на морс, затем поправил сбившуюся камеру. Крупным планом появилось его лицо.

— Прошу прощения, — бросил Ральф.

Этой ночью он ни словом не обмолвился о происшествии. Он вообще очень мало говорил в нетранслируемые часы, чем слегка беспокоил Гант и Баркера.

У Сюзанны появилась теория.

— Он знает, что опаздывает, — поделилась она со мной однажды ночью, — и подозревает, что Организация зажилит деньги по контракту. Кроме того, он немного тронулся — что-то слишком тих в последние дни. Я думаю, он собирается провалить проект, но хочет сопроводить ото каким-нибудь театральным эффектом. В то же время, на всякий пожарный случай, он хочет представить это как случайность. Кстати, ты не знаешь, какие у него инструкции насчет аморфа? Надо же как-то избавиться от него до возвращения…

Когда мы в следующий раз зашли на студию, там сидела миссис Стренг. Она расположилась в кресле лицом к левой нише, где было видно, как ее муж что-то чинит на крыше каюты. Она неопределенно улыбалась.

— Слушайте его. Смотрите на него, Хейзл, — шептал Баркер. — Как вы думаете, с ним все в порядке? Вы ведь знаете его лучше других.

Надо думать, миссис Стренг привели, чтобы выслушать еще одно мнение.

Она все так же улыбалась.

— Ральфа не знает никто…

Трагедия произошла на следующей неделе, в среду…

В то утро мы сидели в студии втроем: Морт Баркер, Сюзанна и я. Техник ушел; Морт его замещал. Алтея Гант на пару дней подалась в Премьер-сити, вновь оставив командование на Синклера Синглтона. Командирский пост аморфа был чисто номинальным. Он слишком долго прожил в поселке и вряд ли мог приносить пользу Организации, так как теперь полностью перешел на сторону колонистов. Даже внешний вид его изменился. В результате того, что он постоянно крутился возле рыбаков. Марка Суиндона, Тома Минти и других мужчин, менялся его пол. Синглтон уже почти полностью превратился в миловидную женщину.

Так что Сюзанна, Морт и я сидели в студии, выпивали и наблюдали, как Стренг штопает кливер. Атмосфера была напряженная. Мы с Сюзанной не принимали «Иммунол», но якобы думали, что Морт принимает. Морт, в свою очередь, не принимал «Иммунол», но думал — по крайней мере, мы так считали, — что принимали мы. Никого из сотрудников Организации не было — так что мы могли бы говорить свободно, если б только доверяли друг другу.

Позднее я пожалел, что мы беседовали лишь на нейтральные темы.

— Конечно, я вернусь до сезона урагана, — бесстрастно проинформировал камеру Стренг, продолжая штопку. — И я об этом не жалею. Я сомневаюсь в способности этого судна — да и любого катамарана, если уж на то пошло выдержать нарастающие нагрузки, которым поперечины подвергаются в бурном море.

Морт взглянул на меня.

— Извини, Кев, — сказал он. — Я никак не могу больше имитировать прерывание передачи, кроме как в самых чрезвычайных случаях. И так независимый наблюдатель в Премьер-сити что-то подозревает.

— Неважно, — бросил я беззаботно, внутренне вскипая.

— Хорошо будет снова встретиться с Хейзл, — заметил Стренг, складывая парус и устремляя задумчивый взгляд в океан. Он был в странном настроении. — Если ты слушаешь, дорогая, я хочу, чтобы ты знала: я тут о многом передумал. Вдали от постоянного давления цивилизации человек начинает видеть вещи в перспективе…

Он вздохнул и встал. Потом положил локоть на крышу каюты и печально посмотрел в камеру.

— Я опоздаю с возвращением, — вдруг заявил Ральф. — Больше нет смысла притворяться. Плавание оказалось труднее, чем мы ожидали, и катамаран вел себя…

— Не нравится мне его тон, — озабоченно пробормотал Баркер.

— Я не выполнил условий контракта с «Хедерингтон Организейшн», продолжал Стренг, — и в финансовом отношении терплю фиаско. Но еще хуже я потерпел фиаско в личном плане. Те из нас, кто знаком со мной, знают, что я люблю успех. На этот раз я провалился. — Его голос стал громче: — Но Бог свидетель, если я провалился, я буду честен! Пусть весь Сектор узнает…

— Ну, так и есть. Так и есть! — Баркер вскочил с проворством, невероятным для такой туши. — Я так и думал!

Он бросился к пульту управления и защелкал переключателями.

Стренг повернулся. Мы видели его широкую спину и сильные руки, взламывающие наспех заколоченную досками дверь в переднюю каюту. Он поднял ломик; послышался скрип извлекаемых гвоздей и треск дерева.

— Выходи, покажись! — крикнул Ральф, повернул ручку, распахнул дверь и отступил в сторону, чтобы не заслонять камеру…

Через несколько недель Марк Суиндон дал мне внятное объяснение.

— Аморф изо всех сил старался приспособиться к стренговским прихотям, сказал он однажды вечером, когда мы в сумерках сидели в его гостиной, попивая пиво и глядя на ползущие вверх по Дельте огоньки траулера. — Ему пришлось воспроизвести Стренга, поскольку идеалом Ральфа являлся он сам законченный эгоцентрист. Это аморф сделал инстинктивно. Затем он старался угодить Стренгу. Он пытался соглашаться, пытался немного поспорить — не сомневаюсь, что он перепробовал все. Аморфы всегда так делают. Но этот потерпел неудачу, потому что Ральфу Стренгу угодить невозможно — как давно уже поняла Хейзл. Стренг хотел совершенства во всем. И когда собственное «ты» не показалось ему совершенством, Стренг его запер. Он удалил аморфа из своей сферы влияния. Как человеческое существо аморф нуждался в пище, поэтому, я думаю, ради самосохранения он начал терять человеческий облик. Я представляю, как он расплывается в комок безмозглой протоплазмы, ожидающей, в кого бы превратиться. А рядом с катамараном плыл Чарли чудовище Ральфа Стренга…

Марк Суиндон печально улыбнулся.

— Несомненно, Чарли существовал. Как и предполагал Ральф, Чарли и ему подобные — это взрослые особи сторожевой разновидности планктона. Итак, по одну сторону тонкой стенки находился Чарли, а по другую — аморф.

И аморф инстинктивно избрал форму своего соседа. Ему не обязательно было видеть Чарли — ведь он может воспроизводить даже внутренние органы…

Мы сидели, беседовали, а тем временем на причале зажглись огни, и траулер начал разгружать улов.

Стренг отступил за распахнутую дверь и поэтому не увидел того, что мы увидели сразу…

Чудовище выбежало из маленькой носовой каюты, пересекло большую каюту и оказалось у трапа, ведущего в кокпит.

Теперь Стренг увидел его. Он скорчился возле двери, широко открыв глаза, пока тварь с ужасным царапающим звуком цеплялась за ступени. Она была около двух с половиной метров длиной и с метр высотой; она стояла на дюжине тонких хитиновых ног, а вперед выставила две огромные клешни, которыми хваталась за трап. На этом ее сходство с огромным крабом заканчивалось, поскольку хвост украшали вертикальные плавники, и он мотался вправо-влево, заставляя Стренга вжиматься в переборку.

Монстр пополз вверх по трапу, цепляясь клешнями за ступеньки, царапая пол. Мы смотрели прямо ему в пасть и видели там множество острых бронированных пластинок, которые непрерывно двигались и скрежетали. Где-то, наверное, имелись глаза, но голову зверюги усеивало такое множество бугорков, что мы не разглядели их.

Я услышал, как Баркер застонал от ужаса. Казалось, тварь жутким образом выползает из трехмерной ниши прямо на нас. Мне приходилось все время напоминать себе, что это студия, что погибнуть может Ральф Стренг, а не я, что все это происходит за многие километры от нас.

Потом чудовище поскользнулось.

Яростно шипя, оно выпустило ступеньку и с дробным стуком и скрежетом свалилось обратно. Стренг, почуяв свой шанс, выскочил из-за двери и нырнул в носовую каюту, из которой первоначально вылезло чудовище. Он попытался закрыть за собой дверь, но она уперлась в хвост монстра.

— Прячься… Ради Бога, прячься, — молил Баркер. Сюзанна молчала.

Монстр судорожно развернулся и увидел Стренга, ухватившегося за дверную ручку. Протянулась огромная клешня. Ральф выпустил ручку, отступил в каюту, схватил швабру и выставил ее перед собой. Он уже оправился от первоначального шока и смотрел настороженно, но без паники. Это было невероятно. Я бы на его месте вопил и метался.

Чудовище выхватило у Стренга швабру, чуть не заехав ему в челюсть. Стренг восстановил равновесие, набросил на рогатую голову спальный мешок, рванулся вперед, проскользнул под бронированным брюхом, пробежал через каюту и оказался на трапе. Он пропал из поля зрения; затем его лицо появилось на уровне пола кокпита. Стренг протянул руку, чтобы выбраться на палубу. Монстр за его спиной тем временем стал разворачиваться.

Как раз в тот момент, когда мне показалось, что Стренг ускользнул, как раз в тот момент, когда Баркер облегченно вздохнул, чудовище схватило Стренга за лодыжку. Его голова сразу исчезла — Ральфа втащили обратно в каюту.

Послышался жуткий шум, шипение и первый звук, изданный Стренгом вопль боли.

Его лицо появилось вновь, искаженное от боли. Ральф снова протянул руку, ухватился за комингс и подтянулся. На этот раз он выбрался и повалился лицом на пол кокпита. Левая нога, почти откушенная у колена, свисала кровавыми лохмотьями. Огромная окровавленная клешня высунулась из каюты и стала обшаривать все вокруг, хватая фиберглассовые детали.

Стренг втащил себя на сиденье и начал выбираться из кокпита на палубу. За его спиной вновь появилась кошмарная голова чудовища. Из пасти текла клейкая слюна.

А Стренг уже отползал по крыше каюты к мачте, и мы видели, как кровь толчками выплескивается из порванной артерии чуть ниже колена. Чудовище, шипя и плюясь, выбралось из каюты и оказалось в кокпите, стуча хитином и скрежеща острыми когтями. Оно подняло голову и огляделось — и теперь я разглядел глаза, прикрепленные к толстым стебелькам чуть выше пасти. Монстр засек Стренга.

Где-то поблизости, в студии, кто-то сказал: «Я не собираюсь смотреть дальше». Наверное, Сюзанна. Впоследствии я восхищался ее силой воли. Сам я остался до конца, потому что был не в силах уйти. Не могу объяснить, почему — ведь я вовсе не стремился увидеть, как Ральфа будут рвать на куски.

Он ухватился за мачту. Держась за нее, выпрямился, обнимая блестящий алюминий. Постоял у паруса, надутого кормовым ветром, потом начал карабкаться — медленно, мучительно, без помощи левой ноги.

Крабоподобная тварь выбралась из кокпита и двинулась по палубе, игнорируя веревки, за которые цеплялись ее ноги. Стренг ослабил хватку, соскользнул на полметра, снова начал карабкаться, просовывая пальцы рядом с парусом. Его бицепсы вздулись и дрожали. Ральф не мог пользоваться ногами. Стренгу было не спастись. Расширенные от ужаса глаза смотрели в камеру, установленную на вершине мачты.

Я и теперь вижу его в те ночи, когда не приходит сон и теснятся воспоминания — вижу лицо, по которому стекает пот напряжения, пот страха. Стренг глядел прямо в камеру, глядел на нас из трехмерной ниши. Человек погибал перед равнодушным телеобъективом. А внизу, на заднем плане, чудовище посмотрело, оцепило обстановку, попятилось и протянуло клешню.

Стренг отбрыкнулся здоровой ногой.

Чудовище схватило его за лодыжку, напомнив мне машину по сбору фруктов, и осторожно отделило от мачты.

Затем уложило Стренга на палубу и сожрало.

Позже, часам к пяти, из Премьер-сити прилетела Алтея Гант. Я увидел, как антиграв с негромким гудением опустился на луг рядом с домом Эзры Блейка, и догадался, кто это. Через час она стояла у нас на пороге.

Я предложил выпить, но Алтея отказалась. Я проявил тупость и заявил:

— Оно без наркотика.

Алтея Гант безразличным тоном ответила:

— Я и не думала, что оно с наркотиком.

Значит, напрасно мы пытались сохранить это в секрете.

— Чем мы можем помочь?

Она заметно постарела. Точнее, у нее был старушечий взгляд, какой появляется от забот и горя и у некоторых людей так и не проходит. Надо полагать, ответственность за гибель Стренга легла на ее угловатые плечи. На месте Организации я и сам бы так поступил.

— Я была в Премьер-сити, когда пришло известие. Я сразу вылетела сюда. Я… Так он?..

— Вы знаете Ральфа, — тихо произнесла Сюзанна. — Он дал бой, но под конец все произошло очень быстро.

Мисс Гант кивнула, прикусив губу, а я поспешил отвести взгляд. Я, естественно, заподозрил, что она попытается выяснить, много ли успел наговорить Стренг и можно ли спасти хоть что-то из-под обломков проекта. Кто знает, что теперь предпримет Организация. Допустим, она объявит о гибели Стренга из-за взрыва бензобака и снова все свалит на мой катамаран…

— Вы видели Морта? — спросил я.

— Да.

— Странно, что он не пришел сюда вместе с вами. Он, наверно, уже сообщил Хейзл.

Алтея Гант посмотрела затравленным взглядом.

— Я предложила ему взять отпуск. Думаю, он укладывает вещи. Эта работа всех нас держала в напряжении. Сейчас Морт ничего не может сделать. — Она перевела взгляд с меня на Сюзанну. — Да и вы тоже. Почему бы вам не уехать на время?

— Мы бы, может, и уехали. Если бы нам заплатили. А… А что вы собираетесь объявить Сектору?

— Ничего.

— Но что-то придется сказать. Как-никак, дело шло к финалу. Рейтинги были высокие.

— Вы что, думаете, я этого не знаю? — парировала она; губы у нее дрожали. — Неужели мне нужно объяснять вам, мистер Монкриф, почему Организация решила не делать никаких заявлений? Потому что для Сектора Ральф Стренг не погиб. Плавание продолжается.

— Никто не поверит. Все захотят увидеть это своими глазами.

Она вымученно улыбнулась.

— И увидят. Увидят!

— Не понимаю.

Я уже начал беспокоиться, не помешалась ли она часом из-за гибели Стренга.

— Поймите же, мистер Монкриф. Организация могущественна. Она контролирует средства массовой информации. Если мы скажем, что плавание продолжается без приключений, что Ральф Стренг жив, и подтвердим это трюковыми съемками — тогда в сознании человечества он действительно будет жить. Всего человечества — за исключением двух-трех человек, которым померещилось, что они видели его смерть…

И Алтея Гант ушла.

Удивительно, какими идиотами мы порой бываем. В тот момент до меня так и не дошло, зачем она приходила.

Значительно позже в дверь снова постучали.

Мы с Сюзанной еще не легли. Мы мало разговаривали, и нам не хотелось заниматься любовью. Мешало глупое правило, по которому люди, когда умирает их знакомый, должны приличествующее время пребывать в печали. Сидя с последним стаканом скотча — смешанного с водой, потому что у нас кончился имбирный эль, а я не доверял последней партии продуктов, — я обнаружил, что размышляю, сколько составляет приличествующее время. Час? День? Неделю?

— Кого это черт принес? — проворчал я, направляясь к двери.

Там стояли двое незнакомых мужчин. Они вошли без приглашения, оттолкнув меня в сторону, встали в центре гостиной, и Сюзанна медленно поднялась с широко раскрытыми глазами.

— Станьте лицом к стене. Оба. Вон туда.

Тот, что покрупнее, держал тупорылый лазерный пистолет. И во взгляде его мелькнуло что-то мерзкое, и я понял — он будет рад выстрелить.

 

17

Они вывели нас из дома. Было темно, и как раз начался дождь. По-моему, я никогда не видел ничего столь заброшенного и столь унылого, как двор моей мастерской в тот момент. Фонарь на эллинге испускал слабый желтоватый мерцающий свет, в котором едва виднелись каркасы трех скиттеров, лежавших среди обрезков дерева и банок с засохшей краской. С недавних пор я перестал работать: отчасти из-за разочарования от антирекламы, отчасти из-за необходимости изображать иммунольную эйфорию, по главным образом из-за непреодолимого отвращения ко всему этому делу. Катера и яхты мне осточертели.

Я не знал, где они собирались убить нас. Я представил себе, что нас поставят на причале лицом к воде, потом уложат выстрелами. Когда в Дельте найдут тела, в убийстве обвинят сбежавшего бронтомеха.

— Сюда, — скучающим голосом приказал один. — Давайте сюда, на понтон.

В полном отчаянии я надеялся только на то, что он хотя бы умеет обращаться с лазером. Выстрел точно в затылок — мне и Сюзанне. Не хотелось бы, чтобы кого-нибудь из нас неловко разрезали пополам…

— Так, теперь садитесь. Рядом с лодкой.

Мы сели на сырые доски понтона. Плавающее сооружение зашаталось от шагов за спиной. Рядом покачивался маленький круглый скиттер Пола Блейка. У меня мелькнула дурацкая мысль: быть может, я сейчас умру, но я подарил миру скиттер. Успел сделать что-то стоящее.

Я почти ничего не почувствовал, когда мне связали запястья. Потом я увидел, что тот из похитителей, кто был пониже ростом, наклонился над Сюзанной и тоже связал ей руки желтой веревкой из моей мастерской. Удовлетворенный, он выпрямился, а мы сидели, не зная, что произойдет дальше.

Они неразборчиво переговорили между собой, затем тип с лазером рывком поднял Сюзанну на ноги и толкнул вперед.

— Залезай, — приказал он.

Сюзанна споткнулась, он снова толкнул ее и спихнул на скиттер Пола Блейка. Меня отправили туда же. Я не понимал, что за игру они затеяли. Нас с Сюзанной со связанными за спиной руками втиснули бок о бок на сиденье, так что мы не могли повернуться, и затянули на нас ремни безопасности. Затем один из них отвязал причальные концы и держал катер, пока второй лазил под капот.

— Нормально, — сказал он, вставая.

Его подручный оттолкнул нас. Скиттер накренился и медленно отплыл.

— Можете сколько угодно кричать, но все в «Клубе». Сегодня вечер танцев. Никто вас не услышит… Вначале.

Мы смотрели, как они уходят по причалу; их шаги громко и гулко отдавались в тишине ночи. Капли дождя стекали по моей шее.

Голос Сюзанны дрожал.

— Он правда сделал с катером то, что я думаю?

— Ну… наверно…

— Милый, сколько у нас осталось времени?

— Минут десять, может, больше. Там есть страховочный ограничитель. Они думают, что мы спустимся по течению и взорвемся, как маленькая атомная бомба. Но этого не будет.

Я умолк.

— Кев, пожалуйста, скажи мне, что будет? Я уже большая девочка, разве ты не заметил?

Я сглотнул. О том, что произойдет, было страшно подумать. Выговорить же — просто невозможно.

— Температура поднимется, и корпус двигателя лопнет. Разлетится расплавленный металл… Конец один. Когда найдут останки, решат, что это несчастный случай. Если не накачаются «Иммунолом» так, что вообще перестанут думать.

Мы провели несколько мгновений в молчании.

— Монкриф, невежа, нагнись и попытайся меня поцеловать. Используем оставшееся время.

Мы выплыли из освещенной зоны, но две луны бросали рассеянный свет сквозь облака. Я посмотрел на Сюзанну.

Глаза у нее блестели, но она улыбалась. Из-за связанных за спиной запястий ее плечи были оттянуты назад. В сочетании с мокрым платьем и врезавшимися в плечи ремнями получалось очень драматично.

— Боже, как я тебя люблю, — пробормотал я.

— Надо будет как-нибудь попробовать эту позу… Кев, а почему нас несет к мосту?

Я взглянул на берег; мы и впрямь плыли вверх по Дельте.

— Прилив. Это ничего не меняет. Как сказал тот тип, все в «Клубе».

Мы покричали.

И услышали эхо, отлетающее от высоких берегов, и далекие звуки музыки с горы. Огни поселка заслоняла пелена все усиливающегося дождя.

— Здесь довольно мелко, — сказала Сюзанна. — Если мы раскачаем лодку, может, нам удастся ее перевернуть. Вода попадет под капот и охладит реактор. А лодка тем временем перевернется обратно, не дав нам утонуть… — Она попыталась улыбнуться. — Потому что мы х-хорошие…

Мы дружно стали раскачивать скиттер, но нам мешал ремень, и наше шевеление действовало слабо. Пришлось сдаться и снова попробовать кричать. А затем отказаться от этого проекта.

Потом Сюзанна сказала:

— Ногам становится тепло. Надеюсь, это не отвратительные лучи от микрореактора, которые стерилизуют меня, не дав испытать радостей материнства. Я надеялась, что мы с тобой могли бы…

— Тихо, — прошептал я. — Кажется, я что-то слышу.

— Что?

— По-моему, голос. Кто-то зовет, но очень далеко.

Мы прислушивались. Мы боролись с веревками и ремнем. Мы кричали.

Потом снова прислушивались…

Крупные капли стекали с моста, барабанили по корпусу скиттера, просачивались сквозь одежду. Поодаль слышалась возня мохнатиков. Совсем близко просвистел юнкер, с громким плеском ударился о воду и поднялся, шумно хлопая мокрыми крыльями. Я не мог сдержать дрожь в ногах и тесно прижал их к Сюзанне, но ее ноги тоже дрожали.

Голос вернулся.

— Где ты, милочка?

Он слышался уже ближе.

— Слава тебе, Господи, мы спасены, — объявила Сюзанна.

— Это Уилл Джексон.

Лодка ударилась об опору моста.

— А Уилл Джексон подходящий спаситель? — вдруг усомнилась Сюзанна. Какой кошмар, если старый дурак возьмет и спокойно удалится.

И в этот момент я вспомнил, какая мысль мелькнула у меня несколько недель назад. Такая здравая, логичная мысль. Мы с Уиллом Джексоном стояли одни в темноте и сумятице.

Я подумал: «Я мог бы убить тебя сейчас, Уилл Джексон, и никто бы не узнал, а Риверсайд стал бы лучше…»

Но вместо этого я сказал: «Иди ты к черту».

А он ответил: «Сам иди».

Таким образом мы продемонстрировали свою независимость друг от друга и от законов общества.

— Кто здесь? — послышался голос Джексона.

— Эй, Уилл, это мы с Сюзанной Линкольн. Спускайся сюда. Нам нужна помощь.

— А вы… Э… Вы не видели Мариэтту?

— Да… Кажется. Только что. Давай спускайся, я тебе расскажу.

Я не хотел торговаться. Через несколько секунд Уилл спустился к воде, одетый в древнюю шляпу и неприличный макинтош, какие носят эксгибиционисты. Он стоял, неловко балансируя на переплетении корней, и с недоумением смотрел на нас.

— Что это вы там делаете?

Долго объяснять, Уилл, но мы застряли. — Я чувствовал, что ноги припекает; оболочка реактора нагревалась все сильнее. — Подтяни нас и отстегни ремень безопасности.

Я старался говорить небрежно, потому что не доверял Уиллу Джексону. Если бы он узнал, что микрореактор в критическом состоянии, он мог нас бросить.

Что и я, может быть, сделал бы на его месте…

Он зацепил нас какой-то сучковатой палкой и подтащил скиттер к берегу. Все с тем же озадаченным видом Уилл начал расстегивать нижний ремень безопасности; он возился, возился и бормотал что-то про погоду…

Сюзанна рядом со мной напряглась. Мне хотелось накричать на идиота, велеть поторопиться, пока мы не поджарились.

Ремень расстегнулся. Джексон принялся осматривать плечевые лямки, щурясь от тусклого спета. Я почувствовал запах его пота.

— Застежки на этой стороне, — подсказал я.

— Не понимаю, почему вы сами не отстегнулись, — проворчал он.

— Мы здесь заклинились, — невозмутимо пояснила Сюзанна, а мне захотелось рассмеяться, но я боялся, что смех перейдет в истерику. — Мы старались, но никак не можем вытащить руки. Этот жучок не рассчитан на двоих.

Он недоверчиво скривился.

— Слушайте, а вы меня не разыгрываете? Клянусь Богом, если вы…

Но звякнула сталь, и мы оказались на свободе. Сюзанна и я вскочили одновременно, и жучок резко накренился, когда мы бросились к берегу. Джексон отпрянул назад, и мы втроем забарахтались на мелководье.

— Удирай, Уилл! — крикнул я. — Катер сейчас взорвется!

Он откликнулся на этот призыв. Мы вскарабкались на берег и припустили к дороге — Джексон впереди, семеня старыми негнущимися ногами под хлопающим плащом, а мы с Сюзанной сзади, вприпрыжку, со связанными руками. Я чувствовал покалывание в спине, ожидая града расплавленного металла. Мы добежали до первого купола у подножия холма.

— За этим домиком падаем! — прокричал я.

Не успели мы завернуть за угол, как небо осветилось, купола превратились в яркие серпы света, а через секунду нас настиг удивительно гулкий грохот взрыва. Мы лежали, вжавшись в грязь. Но на нас не посыпались раскаленные капли и по улице не пронесся порыв горячего ветра. Арка моста блокировала разброс обломков. Ущерб, похоже, был минимален. В зоне взрыва повысится уровень радиоактивности, и Организации придется немедленно выслать команду для дезактивации — они должны очистить место для приветствующих толп к возвращению фальшивого Стренга.

Джексон раздраженно заявил:

— Вы должны были сразу сказать мне про катер. Я бы мог погибнуть.

Он встал и грязными руками без особого успеха отряхнул одежду. Не похоже, чтобы он так уж переживал. У него не было воображения. Мы тоже встали, и он стал нетерпеливо шаркать ногами.

— Ну ладно, так где вы видели Мариэтту? — хрипло спросил он.

— На причале, Уилл, — сказала Сюзанна. — У склада. По-моему, это была она.

Он развязал нам руки и поспешил прочь — потрепанный старик в грязном плаще.

— Он мне омерзителен, — скривился я.

— А мне его жаль. Кев, он же не может себя изменить. Представляешь, его «ты» воплотилось в Мариэтту, но девчонка оказалась… гм… не слишком верной. Он потерял ее в тот же миг, как обрел. В некотором роде это печальная история.

— Грязный старик, — лицемерно произнес я.

Сверху послышались голоса, крики, музыка смолкла.

Колонисты бежали вниз, чтобы выяснить, что здесь все-таки взорвалось, среди них могли оказаться и те двое.

— Пора сматываться отсюда.

На середине дальнего склона наступила реакция. Мы лежали под дождем, дрожали, стискивали друг друга и пытались сдержать рвоту.

На следующий день мы обнаружили тело Мортимора Баркера.

Оно плавало лицом вниз в обмелевшей при отливе Якорной Заводи.

После неуютной ночевки в сырых развалинах сожженной фермы Кли-о-По мы производили осторожную разведку, надеясь встретить дружественного колониста, который согласился бы спрятать нас на время.

— Никогда не думала, что ночь с тобой может быть адом, — зевнула Сюзанна, вглядываясь затуманенным взором в Дельту внизу. — Что это? вдруг спросила она.

В ее голосе было что-то такое, отчего по моей спине пробежала тревожная дрожь. Внизу безвольно плавала темная массивная фигура, она медленно поворачивалась, толкая пленку мусора на поверхности стоячей воде Якорной Заводи…

— Он тоже слишком много знал, — проговорила Сюзанна. — Кев, я никак не могу поверить, что это не сон, ей-богу. Вчера вечером нас в самом деле собирались убить?

— Надо выбираться отсюда, — пробормотал я. — Мы должны бежать из Риверсайда. Может быть, у нас есть шанс спастись в другом городе. Например, в Старой Гавани. Если мы сумеем захватить автомобиль…

— Организация правит всей планетой. Они разошлют наш словесный портрет. Они передадут наши фотороботы в телегазете как разыскиваемых за какое-нибудь преступление.

— Ради Бога, замолчи, я это понимаю.

— Милый, не раздражайся.

Она взяла мои руки, заглянула мне в лицо широко раскрытыми синими глазами. Ее густые волосы спутались, платье испачкалось, но все же она была очень красива, и мое отчаяние как-то уменьшилось.

— Больше всего у нас шансов спастись, — медленно проговорила она, — в Риверсайде. Если мы сумеем связаться с Суиндонами, они помогут, несмотря на «Иммунол»…

Громоздкое тело Баркера лежало перед нами на берегу, и вода стекала с его одежды. На груди темнел ожог — стрелок сумел попасть прямо в сердце. Я закрыл Морту глаза; почему-то, когда он перестал таращиться в небо, ощущение вины у меня уменьшилось.

— Интересно, успел ли он сообщить Хейзл о Стренге? — вдруг вспомнил я.

— Я… Я надеюсь, они опередили его, и им не пришлось убивать еще одного человека.

— Черт, в конце концов она все равно должна узнать. — Я посмотрел на тело и беспомощно спросил: — Что с ним делать?

— Мы не можем оставить его здесь. Сегодня будет жарко. Слушай, Кев, это же не тот Морт Баркер, которого мы знали. Это просто комок плоти, который Морт оставил. Так что будем практичными, ладно?

Она сказала как раз те слова, какие я хотел услышать. Я кивнул, и мы скатили Морта обратно в Якорную Заводь. Это была тяжелая работа, его падение вызвало в маленьком заливе небольшое цунами. Я подобрал длинную палку, оттолкнул его и постарался не думать о свинье на вертеле. Тело отплыло, попало в основное течение, там перевернулось один раз, а затем спокойно двинулось к морю.

Сюзанна сказала:

— Этот его образ старого зубра тележурналистики — просто работа на публику.

— Знаю. Я видел его лицо, когда погиб Стренг.

Мы снова поднялись к дороге. Солнце грело и скоро должно было начать палить еще сильнее. Бледный призрак луны виднелся в голубом небе на востоке; все облака исчезли, и ожидался превосходный день. По дороге мою ногу с сомнением потрогала липучка, но решила, что с таким большим она не справится. На ветках, прижимая к себе детенышей, дремали мохнатики. Где-то простонала аркорова. Мы сели на камень у дороги, взявшись за руки. Напротив нас торчала металлическая пластина.

В ПАМЯТЬ О

его преподобии Эммануэле Лайонеле Борде полисмене Уильяме Кларке

Эрике Фипсе

Алане Фипсе

Альфреде Блэкстоуне

Они погибли, дабы спасти нас

— Выходит, эти кретины зря потратили время, — неожиданно взорвалась Сюзанна.

Потом она заплакала, и я, кажется, тоже.

— Не плачь, любимая. Мы выкарабкаемся, — неуверенно сказал я через несколько минут.

Она посмотрела на меня, на ее щеках блестели дорожки слез.

— Как? Слушай, Кев. Морт не преступник, но он погиб. Я уверена, что мы с тобой обычные люди, но мы тоже чуть не погибли вчера вечером. Нас пытались убить. Они всего лишь делали то, что им велели. Они вели себя, как тупые животные, и надо полагать, у них есть жены и дети, которых им надо прокормить.

— К чему ты клонишь?

— Я спрашиваю, Кев, где же настоящие злодеи? Происходят такие ужасы: погиб Ральф, тринадцать человек убил бронтомех — и кто-то же должен отвечать за это. Кто?

— Хедерингтон.

Передо мной мелькнуло видение: похожая на жабу фигура в инвалидном кресле, отдающая указания УБИТЬ, УБИТЬ…

— Нет, не Хедерингтон. Это просто старик, жизнь которого поддерживается электродами и трубками. Ты не можешь обвинить Организацию, потому что и они не преступники. Они просто выполняют свою работу, отвечая перед акционерами, а тех, наверно, миллионы. Между прочим, и я владею акциями. Так где же тот злодей, Кев? Во всей этой длинной цепочке от меня до Хедерингтона и обратно — кого я могу обвинить?

— Бог его знает.

— Ральф Стренг знал. — Она уже не плакала; она глядела на металлическую пластинку, будто та тоже могла высказать свое мнение. — Это наш инстинкт самосохранения. Каждый из нас заботится о себе немножко больше, чем о соседе. В этом нет ничего дурного: это основной инстинкт. Это естественно. Но, Кев, когда никто не виноват, а мне все равно хочется кого-нибудь обвинить, я плачу. Это очень грустно. Как жаль, что я не могу разубедить себя, как сумел бы Ральф Стренг.

— Знаешь, а я рад, что не можешь, — сказал я.

В конце концов мы связались с миссис Эрншоу, и она приютила нас. Ее купол стоял на окраине поселка и, возможно, был самым безопасным. Вооруженные отряды ежедневно отправлялись прочесывать окрестности, но старушка не беспокоилась о себе, причем не только из-за «Иммунола».

— Когда-то я сделала то же для профессора Суиндона, — сообщила она, подглядывая в щелку между занавесками с видом заговорщицы. — Оставайтесь сколько хотите, я буду только рада.

Я подумал, что ей, наверно, одиноко, хотя она ни разу не упомянула Элси Коттер, которая по-прежнему жила с аморфом на той же улице.

— Это опасно, миссис Эрншоу, — предупредил я. — Разве что на одну ночь, идет? Как вы думаете, можно вызвать сюда Марка Суиндона?

— Конечно. — Старушка вдруг улыбнулась, и ее суровое лицо непривычно смягчилось. — Совсем как в старые времена.

Позже пришли Марк и Джейн, и мы обсудили ситуацию, сидя среди невероятного собрания всяческих безделушек, которыми миссис Эрншоу наполнила свою гостиную. Мы с Сюзанной, пили скотч. Мы нуждались в выпивке — и плевать на иммунольную добавку.

Я спросил об этом Марка.

— Мы еще под действием наркотика, — весело подтвердил он. — Хотя в последние дни, похоже, он действует не так сильно. Быть может, вырабатывается сопротивляемость. Как бы то ни было, в Риверсайде уже совершаются отдельные безответственные действия. Черт побери, вчера собирался Комитет поселка и вполне трезво обсуждал дела.

— У вас еще есть что обсуждать? А я думал, все решается без вас.

— Мы должны организовать некоторые мероприятия к возвращению доктора Стренга, — заявил он официальным тоном.

Я бросил на Сюзанну предупреждающий взгляд. Не стоило кому-то еще узнавать правду.

— Послушайте, — неожиданно вмешалась Джейн, — вы действительно пытались убить Морта Баркера и сорвать передачу?

— А что, так говорят?

— Да… Разве не из-за этого временно прекратили трансляцию? Сообщили, что вы ворвались в помещение, избили Морта и техников — да так, что их пришлось увезти в больницу в Премьер-сити, а потом принялись крушить оборудование пожарным топором.

— Это неправда, — сказала Сюзанна, — но не требуйте от нас объяснений.

Джейн заметно повеселела.

— Я, в общем-то, и не верила. Но когда вас разыскивает Организация, трудно поверить, что здесь нет связи, понимаете?

Она вопросительно посмотрела на нас.

— Они не расскажут тебе, Джейн, — улыбнулся Суиндон.

Затем я затронул вопрос, ради которого и вызвал Марка. Он согласился отвести свою яхточку «Карусель» вниз по Дельте за северную скалу и поставить ее там на якорь под предлогом создания базы для починки поломанных рыбных загонов.

Тогда мы с Сюзанной поселимся на борту.

Однажды вернулись бронтомехи.

Мы сидели на низкой солончаковой травке на вершине утеса неподалеку от подъемника. Море было спокойным и синим; там, где солнце касалось гребней волн, сияли миллионы крошечных серебряных блесток. Поблизости, почти прямо под нами, покачивалась на якоре «Карусель». Стайка мяучек роилась у кормы, как разбросанное по воде конфетти. На уступах галдели юнкера, споря из-за площадок для гнезд.

Потом послышался другой звук.

Он доносился с запада, из-за деревьев. Глухой непрерывный гул, который, возможно, возник уже давно, но теперь вдруг дошел до нас.

— По звуку похоже на грузовики, — заметила Сюзанна, вставая и глядя в сторону континента. — Милый, как ты думаешь, они не могли выслать на наши поиски армию?

— Сомневаюсь. Мы не настолько важные птицы. Они знают, что мы ничего не сделаем без поддержки деревни… Посмотри туда.

Некий прямоугольный предмет пересекал зеленую равнину, засеянную иммуноловым корнем. За ним оставалась полоска более бледного цвета. Следом показалась еще одна черная коробочка, потом еще одна. Вскоре двадцать бронтомехов ползли по равнине параллельными курсами, как дрессированные улитки, и каждый оставлял в зелени тонкий след.

— Они убирают урожай, — бесстрастно бросила Сюзанна.

Я знал, о чем она подумала. Это была кульминация первой стадии покорения Аркадии Организацией. На наших глазах творилась история, и, как водится, мы ничего не могли сделать. Операция была слишком грандиозной, чтобы на нее повлияли какие-то индивидуумы — это мы поняли уже давно. Поэтому мы снова сели и стали смотреть, как собирается урожай наркотика, достаточный для порабощения целой планеты.

Шли дни, жаркие летние дни, порой лили холодные дожди. Мы с Сюзанной валялись на палубе, ловили рыбу, занимались любовью, иногда поднимались на утес и смотрели, как продвигается уборка. А однажды ночью дошли до поселка и навестили миссис Эрншоу.

Старушка обрадовалась нам и сообщила поселковые новости. Появились признаки физиологической сопротивляемости «Иммунолу» либо Организация уменьшала дозировку.

— Может, у них кончаются запасы? — предположила миссис Эрншоу. — Они истратили «Иммунол», который правительство успело запасти еще два года назад. Если им пришлось укрощать еще какие-нибудь поселки, не осталось практически ничего.

Мы не стали упоминать об огромной цистерне, которую увидели вчера около блэкстоуновской фермы. Ее установили на свежем бетоне и окружили лазерным заграждением. Имелось также нечто похожее на сторожку. Цистерна вместила бы столько «Иммунола», что хватило бы для умиротворения поселка на много лет вперед. Рядом находился риверсайдский резервуар питьевой воды…

Прежде чем мы ушли, нагруженные гарантированно чистыми напитками, миссис Эрншоу сказала странную вещь:

— Знаете, если бы Организация сейчас оставила поселок без «Иммунола», люди, по-моему, не слишком бы обрадовались…

Такая мысль как-то не приходила нам в голову.

На обратном пути мы увидели Хейзл Стренг. Она сидела у окна своего домика и, по-моему, плакала. Я тогда не понял, какое несчастье могло пересилить «Иммунол».

А на следующий день нам пришлось здорово удивиться.

На хребтовой дороге мы повстречали Энрико Бателли; пастор внимательно выслушал рассказ о том, о чем мы никому больше не рассказывали — даже Суиндону, — о гибели Ральфа Стренга.

— Телегазета все еще извиняется за перерыв, — сказал он задумчиво, вытаскивая из кармана приемник. — Они говорили, что надеются наладить связь сегодня. — Его преподобие включил приемник. Послышался воодушевленный голос диктора.

Вначале он нес обычную чушь. Аркадия процветала: погода не подвела и виды на урожай были просто прекрасные. Не уточнялось, что именно выросло, но демонстрировались поля пшеницы и суперриса. Я цинично предположил, что это снято на Арктуре-5, но потом понял, что и на Аркадии вполне хватает места для настоящего сельского хозяйства. Организация, черт побери, распоряжалась целой планетой.

Потом картинка сменилась. На экране появилась толстощекая жирная улыбающаяся физиономия. Сюзанна охнула.

— Это не Морт, — сказал я поспешно. — Это какой-то парень, загримированный под него.

И все-таки сходство было сверхъестественным.

— …работали все это время день и ночь, — говорил парень, — чтобы восстановить нашу связь с отважным одиноким яхтсменом, доктором Ральфом Стренгом. И вот, всего за два дня до возвращения в маленький поселок Риверсайд, из которого он отплыл много месяцев назад, он снова на наших экранах! Смотрите, люди, доктор Ральф Стренг!

Появилось изображение катамарана. «Аркадянин» скользил по волнующемуся морю на свежем ветру; паруса натянуты, шкоты аккуратно смотаны…

А в кокпите сидел Стренг.

 

18

Два дня спустя мы с Сюзанной сидели у окна домика миссис Эрншоу, откуда открывался вид на Дельту и причал. Сияло солнце. Сообщалось, что яхтсмен уже миновал глубоководную гавань и идет вверх по течению. Комментатор телегазеты извергал высокопарные фразы, а камера то и дело переключалась с «Аркадянина» — вид спереди — на толпу, заполнившую причал и все вокруг.

Чуть не пол-Аркадии собралось в Риверсайде посмотреть на историческое событие. Весь день прибывали автобусы на воздушной подушке и антигравитационный транспорт. Склон напротив поселка сверкал тысячами биноклей, фотоаппаратов, банок пива и всяких туристских принадлежностей. По воде носились скиттеры; они давали импровизированное представление, соревнуясь в ловкости и лихачестве и, к моей радости, создавая бесплатную рекламу своему создателю.

Позади склада дымилась жаровня с шашлыками, которой заправлял Чукалек. Поселковый повар последнее время впал в немилость, с тех пор как миссис Эрншоу обнаружила в рогалике окурок стимулирующей сигареты и кусочек зеленого стебля. Расследование показало, что Чукалек на минуту отложил предназначенный для себя кусок теста, а близорукий помощник по ошибке отправил его на противень вместе со свежим замесом. Даже действие «Иммунола» не смогло смягчить гнева и возмущения миссис Эрншоу, и Чукалека единогласно исключили из Комитета поселка. Теперь, пользуясь суматохой празднества, он укреплял свои позиции, и я заметил, что около жаровни два члена Комитета, оказав доверие повару, поедали сойбургеры.

Кроме миссис Эрншоу, в ее доме находился только Кли-о-По. Новоприбывшие хедерингтоновцы отобрали у инопланетянина его временное жилище, и миссис Эрншоу выручила его на пару деньков. Чтобы не злоупотреблять ее гостеприимством, он поглотил своих двойников.

— Нет проблем, — объяснил Кли-о-По. — Поскольку у меня отобрали ферму, вряд ли мне захочется размножаться. И потом, мы пережили период нехватки продовольствия… — Его взгляд перебегал с Сюзанны на меня. — А как вы, мистер Монкриф? Неужели вы и мисс Линкольн осуществляли паши репродуктивные ритуалы?

— Непрерывно, — рассмеялась Сюзанна, избавляя меня от необходимых объяснений. — По последним подсчетам, сто девяносто три раза.

— Ого, — протянул Кли, и на его морде промелькнуло непонятное выражение, должно быть, отвращение. Он некоторое время разглядывал меня. Каковы ваши планы? — спросил он.

— Вы хотите сказать, на данный момент?

— Да. Уверен, что вы прячетесь в поселке с намерением осуществить какой-то замысел. Сегодня ваш шанс — день, которого вы ждали. Взгляды Сектора прикованы к Риверсайду. Мне интересно знать, каким образом вы намереваетесь разоблачить Организацию.

Издевается он, что ли? Или серьезно? Я сказал с горечью:

— Но я же ни черта не могу, Кли.

Он издал звук, похожий на смех.

— Интересная у вас у людей, должно быть, жизнь. Столько эмоций: гнев, ярость, отчаяние, страх. Хотел бы я знать, что при этом чувствуешь? Я вижу лишь внешние проявления, но в конце концов все эмоции всегда приводят к безэмоциональному состоянию безнадежности. По-моему, гораздо легче было бы с самого начала признать реальность — как это сделал я — и спасти несколько человек. Насколько я понимаю, вы дорожите жизнью.

— Замолчи, Кли, — одернула его миссис Эрншоу. — А то в третий раз окажешься бездомным.

Она налила нам, и мы выпили. Подмешали что-нибудь в напиток или нет, уже не имело значения. Комментатор по-прежнему пребывал в экстазе.

— …но только посмотрите на этого человека сейчас! После тысяч миль, после месяцев одиночества он по-прежнему любит свой верный катамаран, который доставил его домой целым и невредимым. Наши поздравления конструктору и изготовителю! Ну, а пока Ральф Стренг моет палубу и сматывает шкоты, возблагодарим другого Конструктора и Изготовителя, без особого внимания которого наш отважный яхтсмен никогда бы…

Должно быть, сценарий подготовил еще Морт Баркер — тот сценарий, в котором он обещал мне дать настоящую рекламу, хотя на данный момент, похоже, лучшие отзывы получал Бог, а не мастерская Монкрифа. Миссис Эрншоу фыркнула, слушая эти пошлости.

— Жаль, что мистер Баркер все еще болен и не может выступить, — сказала она. — Он умел произносить такие речи. Вы о нем слышали что-нибудь в последнее время, мистер Монкриф?

— В последнее время нет.

— Посмотрите скорее на солдат! — воскликнула Сюзанна.

Они строем маршировали вдоль причала, и толпа раздвигалась, чтобы пропустить их. Кстати, при виде марширующей колонны мне часто приходит в голову одна мысль: если кто-то не посторонится, они повалят его, растопчут своими тяжелыми ботинками и оставят лежать, истекая кровью? Я склонен думать, что будет именно так.

— Это не Аркадийские вооруженные силы! — возмутилась миссис Эрншоу. Господь свидетель, я и тех-то не слишком жаловала. Но это личная армия Хедерингтона! Это не что иное, как господство бандитов!

— Зато эти войска эффективны, — возразил Кли-о-По.

Солдаты остановились у конца причала и разделились на две шеренги, чтобы обозначить проход триумфатора псевдо-Стренга. На солдатах была ярко-красная форма со сверкающими пуговицами. И сабли, хотя не думаю, что сабли выполняли функцию оружия. Наверняка, кроме них, имелись и лазерные пистолеты. Это был не просто почетный караул. Это было боевое подразделение, обеспечивающее порядок в Риверсайде.

Даже до домика миссис Эрншоу донеслись оскорбительные выкрики из толпы.

Затем накатил громкий шум приветствий, отразившийся эхом между холмами.

Из-за поворота выплыла шеренга траулеров, украшенных флажками и фонтанами, бившими из шлангов. Вниз по Дельте им навстречу помчались скиттеры. Группа нелепо разодетых Потомков прекратила танец и поспешила вперед, чтобы лучше все разглядеть. Завыли сирены, и зазвонил церковный колокол.

— Степень человеческой глупости такова, что я нахожу этот момент трогательным — даже зная то, что я знаю, — задумчиво сказала миссис Эрншоу, потихоньку утирая глаза старомодным кружевным платочком.

Мое терпение лопнуло.

— Бог ты мой, миссис Эрншоу! — воскликнул я. — Вы не знаете и половины! Тут все обман, черт побери. Все! Ральф Стренг погиб! Эта сволочь самозванец! И Организация убила Морта Баркера!

Старушка уставилась на меня; ее пергаментная кожа начала бледнеть.

— Это правда, — кивнула Сюзанна.

— Я вынужден подтвердить, — добавил Кли-о-По. — Хотя я думаю, что лучше бы промолчать. Ведь сделать ничего нельзя.

Мне кажется, в его тоне прозвучал упрек, но поручиться не могу.

Мы быстро объяснились.

— Боже мой! — прорычала миссис Эрншоу, снова порозовев и даже покраснев. — Боже мой! Знай я это раньше, я бы им устроила сегодня на причале веселую встречу, невзирая ни на какие войска. Иммунол весь вышел. Люди снова готовы сражаться!

— И чем это кончится? — пробормотал Кли. — Пусть Организация устраивает свой фокус. Она достигнет цели — люди прилетят на Аркадию. Разве мы не этого хотим?

И вот показался «Аркадянин». Толпа на противоположном холме танцевала, размахивая знаменами и запуская цветные ракеты. Солдаты подняли церемониальные сабли. Челноки-антигравы растянули на синеве неба приветственные лозунги.

Мы даже не заметили, как открылась дверь. Услышали только голос.

— Простите, что помешали, — резко произнес он, — но мне придется попросить вас всех пройти с нами.

У двери стояло четверо мужчин с лазерными пистолетами в руках.

Нас загнали в студию и заставили сесть на пол у стены. Среди множества незнакомых сотрудников Организации, там находилась Алтея Гант.

— Мне сейчас некогда, — сказала она, бросив на нас равнодушный взгляд. — Не до вас. Посидите пока там, ясно?

С того времени, когда я в последний раз видел студию, здесь, произошли перемены. В дополнение к двум трехмерным нишам — показывавшим «Аркадянина» с топа мачты и с кормы — вдоль стены расставили еще три монитора. Они, видимо, передавали изображения от переносных камер. Помещение кишело техниками — озабоченными мужчинами и женщинами в майках с короткими рукавами, в очках, — неотличимыми друг от друга, если не считать того, что у женщин, по большей части имелся бюст.

В какой-то момент Алтея Гант повернулась к нам.

— Слушайте, Монкриф, — начала она, — я узнала, что вы были у глубоководного причала, когда прибыл пострадавший морской комбайн, верно?

— Добавьте это к идиотскому списку моих преступлений против Организации, — ответил я.

Все равно я ничего не мог сделать и не собирался. Я был сыт по горло борьбой и подпольной жизнью.

В нишах напротив нас произошла смена декораций: все камеры с разных сторон показали фальшивого Стренга. Стоя в кокпите «Аркадянина», он швырнул свернутый канат куда-то за кадр. Псевдо-Стренг улыбался, копна его седых волос колыхалась и блестела на солнце. Вид у него был надменный, непобежденный и непобедимый; он выглядел совершенно как Ральф Стренг. Камеры подобрались ближе.

— Кто же это, черт возьми? — спросила миссис Эрншоу.

Алтея Гант сосредоточенно наблюдала, даже в момент триумфа не до конца уверенная в себе, не до конца уверенная, что все пройдет хорошо. Я заметил, что одна из камер показывает панораму толпы — на эту камеру можно было переключиться, если псевдо-Стренг неожиданно решит саморазоблачиться.

Самозванец по-спортивному прыгнул на причал. Гремели приветственные крики, в качестве фона лилась тихая музыка, а монитор показал серию быстрых переключений от сцены к сцене: Стренг — толпа — Стренг с другого ракурса — миссис Стренг…

Хейзл Стренг приближалась.

Ее, должно быть, показывала камера с противоположного берега, потому что Хейзл шла бесконечно долго. Объективы удерживали ее в фокусе, пока на последних метрах она не припустилась вприпрыжку, а затем побежала…

Потом она оказалась в объятии сильных загорелых рук, и мы увидели ее восторженное лицо в слезах; Хейзл обнимала широкие плечи, плакала и смеялась…

— Это чертов аморф, — сказал я. — То существо, которое жило с ней. Не удивительно, что она плакала на днях. Вы же отняли у нее игрушку. Каким образом вам удалось доставить его на яхту?

— На антиграве, — объяснила мисс Гант, не отрываясь от экранов. Наблюдатель проглотил байку о неполадках, так что у него не возникло подозрений, когда восстановилась нормальная картинка со Стренгом за рулем.

Голоса толпы слились в благодарственный гимн. Что-то насчет «моих очей», которые «зрели славу, как пришествовал Господь». Мне показалось, что они имеют в виду Стренга.

И только хулиганские выкрики Тома Минти и его дружков скрасили лицезрение прохода Стренга с женой мимо почетного караула, будто это были жених и невеста на армейской свадьбе.

Миновав строй, супруги остановились около его преподобия Энрико Бателли.

— Так-так.

В голосе Сюзанны прозвучала надежда.

Вот оно! Я посмотрел на Алтею Гант и, кажется, улыбнулся. Впрочем, она на меня не смотрела и тем самым лишила маленького торжества. Глядя на экран, она стиснула пальцы так, что побелели костяшки. Немыслимо было объявить техническую неполадку в разгар большой официальной церемонии.

— От имени Риверсайда, Аркадии, да и всей Галактики я могу лишь сказать: «Молодчина, Ральф!» — продекламировал Бателли…

И этими словами он задал тон всему приветствию.

— Я не верю… — прошептала через несколько минут Сюзанна. — Неужели они купили Энрико?

— Чего еще ждать от этого прихвостня, — выпалила миссис Эрншоу, — если он еще на отплытии бросился служить молебен на причале?

— …лишний раз подтверждая, — продолжал пастор, — что воды наших великих океанов свободны от опасных существ. Но ни на одну секунду я не хотел бы поставить под сомнение подвиг Ральфа. Презрев неверие скептиков, стремившихся замедлить прогресс мрачными россказнями о злобных чудовищах, таящихся под нашими мирными водами, Ральф Стренг, Колумб современности, бесстрашно поднял паруса.

— Он что, издевается? — Никогда не видел я Сюзанну в таком бешенстве. Она с ненавистью смотрела на Бателли своими синими глазами. — Неужели вконец скурвился? Или это тоже аморф? Эй, Гант, а Бателли тоже фальшивый?

— Почему же, настоящий, — невозмутимо ответила Алтея Гант. — Я положилась на его здравый смысл. Нам, конечно, несложно было бы поставить и кого-нибудь другого, но, согласитесь, Бателли все же, в своем роде уникален.

— Да уж.

Сюзанна растерянно оглянулась на меня, а пастор между тем продолжал восхвалять Стренга и проклинать тех, кто после Передающего Эффекта призывал к осторожности.

— …и дошло даже до саботажа, до беспорядков. Я молю Бога, чтобы ныне, после славного возвращения Ральфа Стренга, когда все мы должны понять, что сила наша в единстве, в конструктивном сотрудничестве, ни в коей мере не препятствующем драгоценным проявлениям человеческой индивидуальности, чтобы ныне мы забыли о распрях. И давайте вспомним о тех, кто помог Ральфу, кто отдал спои силы для общей победы. Позвольте мне назвать несколько имен: Кевина Монкрифа, построившего это крепкое судно; Марка и Джейн Суиндонов — за их советы в морских делах; Сюзанну Линкольн за бесценный вклад в телерепортажи и Мортимора Баркера, который, к несчастью, не может в этот момент быть с нами…

— Что ж, спасибо, Энрико, — саркастически бросил я.

Алтея Гант хмуро смотрела на экран.

— Это он зря, — произнесла она.

— Пожалуй, для преступников это слишком хорошие отзывы, — съязвила Сюзанна. Но Бателли уже возвращался на путь истинный.

— …Аркадия движется вперед, и нетерпеливые пионеры прибывают в этот самый момент на нашу родную великую планету, принося опыт, энтузиазм и твердую решимость ковать свое счастье и счастье всех нас…

Он еще долго рассусоливал и тянул время; при других обстоятельствах я бы здорово на него разозлился за это. Сюзанна оказалась смелее меня и, не думая о близкой смерти, хамила напропалую, но, конечно, ничего не добилась. Работа на студии продолжалась, и колеса Организации крутились без остановки.

Перед фальшивым Стренгом и Хейзл опустился белоснежный флиппер-антиграв; они помахали толпе и сели в него. Машина беззвучно поднялась и зависла в шести метрах над землей. Публика совершенно обезумела: ревела, скандировала, размахивала флажками и плакатами, а ее герой небрежно приветствовал народ из флиппера.

Потом камеры нырнули вниз, обшарили Дельту и обнаружили шеренгу скиттеров с воднолыжницами на буксире.

В Риверсайд вернулись ангелы.

Они оторвались от воды, совершили вираж и подлетели к флипперу. Машина с эскортом из обнаженных крылатых девушек неспешно двинулась на восток, и толпа, оглушенная красотой и символичностью шоу, умолкла.

Перед тем как они скрылись за деревьями, стало заметно, что ангелы теряют высоту. В отличие от настоящих ангелов, они подчинялись тирании гравитации, и им предстояло выше по течению, за мостом, приземлиться.

— Мортимор Баркер руководит с того света, — съерничал Кли-о-По.

— Все. Кончайте, — приказала Алтея Гант, когда камеры в нерешительности начали бродить по толпе, и в трехмерные ниши вернулась нормальная жизнь в облике плачущего ребенка, женщины, ковыряющей в носу, мужчины, пьющего пиво.

Техники оторвались от пультов и радостно зашумели, хлопая друг друга по спине и делясь слухами о новых назначениях. Потом начали выносить вещи. Ниши одна за другой погасли.

Наконец помещение опустело и снопа стало напоминать маленький театр. А я уже и забыл о его первоначальном назначении, привыкнув к тому, что здесь студия. И вот убрали аппаратуру, смотали гирлянды проводов; ушли все техники и хедерингтоновские чины. В помещении стало тихо. Нас осталось девять: Алтея Гант с четырьмя охранниками, Сюзанна, я, миссис Эрншоу и Кли-о-По. Ни техники, ни чиновники так и не проявили к нам ни малейшего интереса; мы для них были никто — все равно что мертвые.

Я заметил, что под сценой бочком крадется крошечная копия Кли. Вряд ли она могла чем-то нам помочь, но Кли хоть имел гарантию, что весь он не умрет. Между прочим, он, вполне возможно, в последние недели наводнил всю деревню своими маленькими шпионами.

— Так. Вы пойдете со мной, — приказала мисс Гант. — На улице нас ждет антиграв. Надеюсь, вы мирно, без эксцессов, сядете в него, чтобы моим людям не пришлось стрелять.

Итак, наступал конец. Нас собирались убить и бросить в каком-нибудь безлюдном месте на съедение липучкам. Я чувствовал страшную усталость, а от напитка, которым меня угостила миссис Эрншоу, разболелась голова. Я уже почти привык к мысли о смерти, только жаль было расставаться с Сюзанной.

Мы встали и пошли к двери. Но мы добрались лишь до двери.

В этот момент засигналил видеотелефон.

Алтея Гант посмотрела на него — он висел на стене далеко от входа, пожала плечами, велела стражникам подождать и пошла к нему.

На экране возникло мужское лицо; слов я не мог разобрать, но разговор явно был серьезный. В какой-то момент мисс Гант обернулась и посмотрела в нашу сторону; похоже, речь зашла о нас. Наконец она дала отбой, вернулась и сказала стражникам:

— Можете их отпустить.

— Что? — воскликнул я.

— Вы свободны, мистер Монкриф. Можете идти домой, пить скотч, заниматься любовью и строить скиттеры. Вы вольны делать что угодно, черт бы вас побрал. Понятно? Таковы указания. Все мы зависим от указаний свыше.

— Только не я, — бросила Сюзанна.

— А вы в этом уверены, мисс Линкольн? — Вдруг, к нашему удивлению, Алтея Гант заплакала. Не знаю, что это было — отчаяние, облегчение или еще что-то. На одно мгновение, когда она посмотрела на Сюзанну, ее тонкие губы задрожали, а в глазах заблестели слезы. Затем она сказала: — Я бы хотела встретиться с представителями поселка в Премьер-сити в пятницу в час дня. Наш временный офис — в космопорту.

— За каким чертом? — спросил я.

— Нужно подписать кое-какие документы и определить размеры компенсации. Вы пожелаете выдвинуть иск против Организации, а мы захотим получить от вас определенные гарантии. Есть проблема жалованья, возмещения ущерба, нанесенного ферме мистера Кли-о-По, пока она находилась во временном владении Организации. Организация всегда действует честно. Успешный бизнес не может строиться на секретных махинациях.

— Но почему в пятницу? — спросила миссис Эрншоу. — Раньше вы говорили о пяти годах.

— Потому что Организация, начиная со следующей недели, отказывается от Аркадии.

 

19

На улице танцевали.

Потомки пионеров образовали живописную группу у входа в «Клуб». Верной Трейл изо всех сил пиликал на скрипке. Уилл Джексон и Мариэтта в обнимку с Элси Коттер, размахивая бутылками, отплясывали под ураган музыки, лившейся из окон. Вся улица до самого причала была запружена кружащимся, орущим и пьющим народом — а за Дельтой, на дальнем склоне, огромная масса тесной толпой двигалась к мосту, намереваясь присоединиться к празднеству.

В первый момент я удивился. Неужели они уже все узнали?

Затем я вспомнил, что празднуется возвращение Стренга.

Даже риверсайдцы, захваченные массовым энтузиазмом, забыли о Стренге-человеке и прославляли его копию.

Я обратился к Алтее Гант:

— Что вы собираетесь делать с Хейзл Стренг? Она теперь обуза для Организации?

Мне пришлось кричать — толпа шумела все так же оглушительно.

Алтея Гант нахмурилась.

— О ней позаботятся.

— Как о Морте Баркере?

— Послушайте, мистер Монкриф. Бывает, что для победы добра приходится делать неприятные вещи. Например, с Баркером, да и с вами. Но что касается миссис Стренг — ее ждет вполне счастливое мирное будущее на какой-нибудь тихой планете вместе с избранником…

Я почувствовал дурноту и увел Сюзанну к дому Суиндонов. Срочно требовалось выпить.

Неожиданно перед нами вырос его преподобие. Я попытался пройти мимо не хотелось с ним разговаривать.

Бателли взял меня за руку.

— Ты, наверно, думаешь, что я вас продал.

Бателли ловил мой взгляд. Похоже, он здорово переживал.

— Ты создал мне прекрасную рекламу, Бателли. А теперь сними к черту свою скользкую руку, пока я не врезал тебе по роже.

Я высвободился и устремился прочь, таща за собой Сюзанну.

— Подожди, Кев! — крикнул он вдогонку, пробиваясь сквозь толпу, окружавшую нас, и опять возник впереди, суровый, как овчарка, отрезающая путь овцам. — Слушай, я знал, что Организация уходит. Не имело смысла портить рекламу. Она в будущем пригодится Аркадии.

Я остановился и внимательно посмотрел на Энрико.

— Ты не мог знать. Алтея Гант сама только что услышала.

— Какую причину она назвала?

— Слушай, мы не можем поговорить потом? — Нас толкали со всех сторон; от желания выпить я чувствовал себя на десять лет старше. — Она сказала, что их экономисты, в конце концов, решили, что Аркадия не окупится. Появились какие-то непредвиденные обстоятельства.

Я почти слово в слово повторил то, что сказала Алтея Гант, не пожелавшая вдаваться в подробности.

Неожиданно повсюду громко завыли сигналы телегазет.

Толпа притихла. Народ шарил в карманах, доставал и включал приемники. Быстро образовались маленькие группы с подписчиками телегазеты в центре. Знакомая сцена, происходящая то и дело по всей Галактике. Однажды, пообещал я себе, я просто пойду по своим делам, не обращая внимания на нетерпеливый назойливый сигнал. Но все же вытащил свою телегазету…

— …особо важное сообщение, представляющее большой интерес для всех аркадян. Десять минут назад в Совете объявлено, что, по рекомендации экспертов, «Хедерингтон Организейшн» решила отказаться от всех прав на недвижимость и иную собственность на планете Аркадия. Все трудовые соглашения будут расторгнуты. Состоятся переговоры со Всеаркадийским Советом о шкале компенсаций. Организация…

Толпа вокруг меня взорвалась, и я не смог расслышать остальное.

По сравнению с происходящим, энтузиазм на встрече Стренга показался жалким. В воздух взлетели шапки, программки, даже карманные приемники. Радость исторглась из груди аркадян ревом, который, как гром, заметался между холмами. Куда ни глянь, всюду таращились сияющие бессмысленные глаза и зияли раскрытые рты, застывшие в мгновении безумного неистового восторга. Звенели голоса, как победная песнь без слов.

Люди снова обрели независимость.

Потом рев опустился до уровня обычного гула, и до меня дошло, что страдальческий взгляд Бателли по-прежнему прикован ко мне.

— С каким восторгом Аркадия приветствует перспективу бедности, — сказал он.

Мы сидели в домике Суиндонов среди знакомой обстановки, со знакомыми напитками в руках. Люди вокруг сидели тоже знакомые; хорошие люди, с которыми приятно общаться. За окном было темно, только в небе низко над холмом светились две луны. Толпы разъехались по домам, но многие риверсайдцы еще находились в «Клубе» и продолжали праздновать.

Вскоре после того, как мы расселись, пришла Джейн с известием, что Чукалека доставили в медпункт для срочной помощи: у него лопнул сосуд на бедре.

— Он даже не заметил, — рассказывала она. — Бедняга стоял в луже крови, и только миссис Эрншоу увидела это, когда он жарил ей стэйк.

Все выдали сочувственные реплики, а Сюзанна не к месту засмеялась.

Между тем Марк как раз объяснял нам, что стояло за крутым поворотом хедерингтоновской политики. Бросив испытующий взгляд на жену, которая ухитрилась сохранить серьезность во время рассказа о Чукалеке, он продолжил:

— Энрико, конечно, знал. Надеюсь, ты не слишком круто с ним обошелся, Кев? Он помогал мне в исследовании… В общем-то и исследовать особенно было нечего. Нам уже все стало более-менее ясно. Вчера последние тесты это подтвердили.

— Давай дальше.

— Короче говоря, растение, из которого добывают «Иммунол», теряет эффективность. Сначала я думал, что у колонистов вырабатывается сопротивляемость, но потом копнул глубже и наткнулся на некоторые интересные факты. Параллельно над этим работали и ученые Организации. Мы пришли к одинаковому заключению: «Иммунол» попросту больше не действует. Нынешний урожай абсолютно бесперспективен. По-моему, мы все-таки не представляли себе, насколько Организация в своих экономических расчетах полагалась на «Иммунол», — говорил Марк задумчиво. — Они, конечно, собирались экспортировать зерно и другие культуры, но от них большой прибыли ждать не приходилось. Основной интерес для Организации на Аркадии представлял «Иммунол». И когда оказалось, что его нет и не предвидится, им здесь стало нечего делать. Они деловые люди. Прибыль обычно связана с полезными ископаемыми, с ураном, золотом. Поставки зерна такой прибыли не приносят.

— Слушай, а откуда они знают, что нет надежды на следующий урожай?

— Понимаешь, иммуноловый корень размножается маленькими побегами или клубеньками, как картофель, и довольно скоро начинает сам себя заглушать. Поэтому он вырабатывает запах, привлекающий животных, в то же время оставаясь неусвояемым. Животные — главным образом аркоровы — выкапывают его из земли, разжевывают, а волокнистое вещество выделяют с испражнениями где-нибудь в другом месте, оно пускает корни и прорастает.

— Какие гадости вы рассказываете, — поморщилась Сюзанна.

— А по-моему, это очень практично и естественно.

Джейн на полном серьезе бросилась на защиту мужа. Сюзанна тайком улыбнулась мне.

— Я бы даже сказал, что это прекрасно в своей простоте, — Марк включился в игру. — Но в прошлом у системы было одно слабое место. Дело в том, что раз в пятьдесят два года все аркоровы в прибрежной полосе шириной несколько километров уходили в океан на съедение чернугам. И затем популяция долго не восстанавливалась. В результате, после миллионов лет эволюции появились корни, которые вырабатывали особый наркотик, вызывающий у аркоров эйфорию, снижающий их способности к восприятию и тем самым блокирующий влияние Разумов. Аркоровы, которые ели этот корень, не шли топиться; они оставались в живых и продолжали разносить иммунол. Но если бы растение производило наркотик непрерывно, аркоровы могли бы приобрести иммунитет. Поэтому выработка «Иммунола» стала цикличной: она начиналась перед началом парада шести лун. Вслед за другими аркадийскими видами корень включился в пятидесятидвухлетний цикл. В урожае этого года оказалось мало «Иммунола». На следующий год его будет не больше, чем в морковке.

— И потому Организация скрежеща зубами удаляется — заключила Джейн.

— А нам остается собирать осколки… — подвел итог Марк.

Наутро после ночи празднества поселок будто вымер. К полудню, однако, жизнь возобновилась и даже собрался Комитет. Погода оставалась ясной, и мы с Сюзанной, пропустив после полудня пару стаканчиков, решили забрать «Аркадянина» и почистить его.

А то после вчерашней торжественной встречи катамаран так и бросили у восточного причала. Я питал надежду, что Организация будет рада избавиться от лишней обузы и мне удастся выкупить судно за бесценок.

— Милый, но что же мы будем делать с долгами? — спросила Сюзанна, оглядывая потрепанную лодку и прикидывая, во сколько обойдется ремонт.

— По-моему, есть шанс прижать Организацию в этом вопросе, — ответил я. — Они здорово обожгли руки на Аркадии и будут только рады все замять.

Мы отвязали катамаран и провели его вдоль причала к эллингу. Я спустился на борт и с бьющимся сердцем вошел в главную каюту. Я боялся, что увижу там кровь Стренга, но все оказалось убранным. Вообще внутри царил идеальный порядок — интересная деталь представлений Хейзл о настоящем мужчине.

Мне все еще как-то не верилось, что Стренг погиб. При жизни он казался таким несокрушимым. Сюзанна однажды сказала: «Если Ральф Стренг встретится со Смертью лицом к лицу, держу пари, что при помощи логики он убедит ее забрать старушку соседку». И все же этот сукин сын нам всем нравился. По крайней мере, так казалось теперь, когда его не стало.

Сюзанна вошла следом, села на койку и стала смотреть на меня — а солнце падало сзади через иллюминатор на ее волосы, и они золотым ореолом обрамляли ее лицо. Тесная каюта вдруг наполнилась ее красотой и женственностью, и я забыл о Стренге. Я на ощупь пробрался к Сюзанне, мы упали на койку и принялись целоваться, как безумные, раздевая друг друга и издавая нечленораздельные восклицания.

Не знаю, какой бес в нас вселился. Быть может, наступила реакция после месяцев напряжения и тревог. Так или иначе, но за пять минут мы навсегда изгнали с яхты призрак доктора Ральфа Стренга. Моя чудесная девушка мечтательно смотрела мне в лицо, как сытая кошка.

— Мне нравится наш катамаран, — промурлыкала она. — Как ты его назовешь?

Я и сам собирался закрасить навязанное название.

— Может, «Легкой леди-2»? — сказал я. — Нет, плохо. Пожалуй, я назову яхту «Златовласой красавицей»…

Заседание Комитета в тот день прошло на редкость толково. Успели обсудить большинство проблем, договорились вначале дружными усилиями восстановить ферму Кли-о-По, а потом провести еще несколько подобных мероприятий. Мы на время переходили к примитивному коммунизму — пока поселок не встанет на ноги.

— Надо же, — удивился Марк Суиндон вечером, — миссис Эрншоу предложила помочь Кли, и все безропотно согласились, даже Минти. Похоже, нашего инопланетянина наконец признали. Э… Должен сознаться, что вчера вечером я был чересчур пессимистичен. Похоже, колонисты сумеют какое-то время поработать вместе.

— А кто поедет в пятницу на переговоры с Организацией? — спросила Сюзанна.

— Во-первых, вы с Кевином. Кев — уже бывалый бизнесмен и должен выторговать нам хорошие условия. Далее, присутствующая здесь Джейн и миссис Эрншоу. По-моему, сильная команда.

— В прошлый раз сказали, что я всех продал, — возразил я.

— И опять скажут, но ты не волнуйся, Кев. Джейн возьмет вину на себя. Он с нежностью взглянул на свою прелестную жену. — Против нее в поселке никто не посмеет выступить.

На следующий день началась работа на ферме Кли-о-По. Мы с Сюзанной бросили обсуждать стратегию на переговорах и присоединились к остальным колонистам. На стройплощадке царил такой энтузиазм, что я начал соглашаться с Марком. С этим общинным духом Риверсайд может кое-чего достичь. У нас практически не было техники, но работа продвигалась с невероятной скоростью. В лесу на холме валили деревья. Их распиливали, другая команда волоком спускала на площадку бревна, а третья обтесывала их и устанавливала на место. К середине дня стены возвели почти на уровень карниза.

Неподалеку возвышались неподвижные громады бронтомехов; у меня было такое чувство, будто они отбрасывают на нас холодную тень. Временами даже казалось, что эти две дюжины машин от нечего делать следят за нами. Но когда из леса доносился приветливый рокот трактора и появлялась команда с очередным бревном, злые чары рассеивались.

Наконец часа в три пополудни подъехал автобус на воздушной подушке. Из него вышла группа хедерингтоновцев в рабочих комбинезонах. Даже не взглянув в нашу сторону, они поднялись в кабины гигантских машин; вскоре земля затряслась под тяжестью колес. Бронтомехи уехали, и только пыльная дымка осталась висеть вдали над инчтаунской дорогой…

Первые дни независимости поселка прошли в суматохе дел, прерываемой ежевечерними праздниками. Потомки пионеров становились все популярнее, и не много осталось колонистов, которые хоть разок бы не попробовали поплясать под странные старые земные мелодии из Ирландии, Греции и России.

Я в этой ерунде не участвовал, как, впрочем, и Марк Суиндон. Однажды Джейн попыталась его расшевелить, а он недовольно проворчал, что не испытывает страха перед враждебным окружением, а также не чувствует потребности символически демонстрировать свои сексуальные доблести. Какие бы доводы ни приводились в пользу этих танцев, Марк давно уже обнаружил, что скотч и имбирное пиво приносят больше радости.

— Я тоже нахожу мало радости в символических действах, — заявила Сюзанна. — В лучшем случае, это жалкий суррогат.

Джейн посмотрела на меня, но я покачал головой; тогда она покинула нас в сопровождении Бателли, и вскоре мы увидели их в составе восьмерки шотландской кадрили: они хлопали в ладоши, мяукали, как коты, топали ногами и скакали. В общем, наслаждались вовсю…

На следующий день мне позвонили по междугородному. На экране появился Джейк из «Корабельных товаров Джейка».

— Э… Кевин, — начал он. — Я бы хотел поговорить с вами. Как я понимаю, вы будете завтра в Премьер-сити.

— А что? — настороженно спросил я.

— Речь не о вашем счете, — поспешил заверить Джейк. — Я тут получаю запросы насчет ваших яхт с других планет Сектора. Я подумал… Может, мы могли бы организовать представительство, а?

Когда я наконец избавился от него, дал отбой и обернулся, оказалось, что у моего плеча стоит Сюзанна. Я сказал дрожащим голосом:

— Любимая, кажется, мы скоро разбогатеем…

 

20

Следующее утро мы провели в экскурсиях по Премьер-сити. Повсюду были видны признаки скорого отъезда Организации. С витрин убирались экспозиции, у служебных входов грузились машины; кое-где — правда, в очень немногих местах — меняли вывески. Многие магазины закрылись, и чувствовалось, что надолго.

На нашу маленькую группу все это сильно подействовало, и даже Сюзанна с Джейн не болтали, как обычно. Вот чем оборачивается для нас уход Организации.

Ту же картину мы застали в космопорту. На грузовиках подвозили контейнеры, те тут же попадали в жадные пасти космических челноков; огромные сельскохозяйственные машины нескончаемыми рядами с грохотом подкатывались со всех сторон к специальным стоянкам, которые, казалось, простирались чуть ли не до самых гор.

И люди, сотни людей, шеренгами брели по бетону от невзрачных прямоугольных зданий к пассажирским челнокам. Было нечто нечеловеческое в их покорности и в отсутствии у них пожитков.

— Это аморфы… — сказала Сюзанна.

Время от времени взлетал какой-нибудь челнок. Он заполнял шахту огнем и уносился в синее небо, оставив в воздухе раскат грома. Затем из периферийных вентиляционных отверстий поднимались столбики дыма; иногда образовывалось толстое неровное кольцо.

Несколько раз мы видели, как челноки садились. В основном это был хедерингтоновский порожняк, прилетевший за новым грузом. Но один оказался независимым. Поток пестро одетых людей и гуманоидов пересек бетон, направляясь к близлежащему зданию вокзала. Прилетели иммигранты результат рекламной кампании Организации.

— И мы, черт возьми, должны сделать так, чтобы они остались, — сурово бросила миссис Эрншоу…

Переговоры проводились в здании вокзала на третьем этаже. Пока мы ждали, прислонившись к грязной стене — стулья отсутствовали, стало очевидно, что Организация отвела весь этаж для устройства дел, подобных нашему. На временных табличках значились поселки и расписание встреч. Юристы в строгих костюмах сновали туда-сюда с чемоданчиками, набитыми, наверное, исками их клиентов к Организации. Из комнаты рядом с нашей вышла группа людей с довольными лицами; они улыбались и похлопывали друг друга по спине. Представители южного района Инчтауна добились выгодных условий.

Автократии пришел конец. Это было доброе предзнаменование.

Алтея Гант выглядела усталой. Она сидела в маленьком закутке, который нельзя было даже назвать комнатой — просто участок огромного зала, разделенного временными перегородками. Перегородки намного не доходили до потолка и не обеспечивали звукоизоляции. Со всех сторон доносились гневные требования об изменении условий, крики о справедливости, стук кулаком по столу. Упоминались астрономические суммы.

Мисс Гант сокрушенно улыбалась нам, пока мы рассаживались вокруг стола.

— Вряд ли вы слышали о земном стервятнике. Эта птица появляется, почуяв чью-то смерть. Она чувствует, когда другое животное в беде. Прилетает после бедствия и питается мертвечиной.

— Вы, наверно, удивитесь, как много мы знаем о Земле, — ответила Джейн Суиндон. — Мистер Монкриф и мисс Линкольн там родились. Существовало другое земное животное — динозавр. Я уверена, что вы о нем слышали, мисс Гант. Оно выросло слишком большим, не смогло приспособиться и потому вымерло. — Ее голос стал резким. — Природа нисколько не сочувствовала ему, как и я нисколько не сочувствую вашей сволочной Организации.

Я понял, почему Комитет поселка выбрал Джейн.

— Давайте оставим палеонтологические метафоры и поговорим о деньгах, предложила миссис Эрншоу. — На мой взгляд, это более интересная тема. Скажите, как вы собираетесь улаживать дела — индивидуально или с поселком в целом — на какую сумму рассчитываете?

Алтея Гант покорно взяла лежавший перед ней лист.

— Большинство жителей Риверсайда получат компенсацию в соответствии с контрактом — в размере жалованья за два с половиной года. В отдельных случаях предусмотрен индивидуальный подход. Это относится к Кли-о-По, Суиндонам, — она взглянула на Джейн с откровенной неприязнью, — Кевину Монкрифу и некоторым другим.

— А к Морту Баркеру? — спросил я.

— Поскольку он погиб в результате несчастного случая при исполнении служебных обязанностей, наследникам полагается компенсация. Она составит суммарный заработок со дня смерти до обычного пенсионного возраста.

— И эта сумма очистит совесть Организации?

— Прежде чем задавать такой глупый вопрос, мистер Монкриф, вам следует определить, что вы подразумеваете под Организацией. Юридическое лицо не может иметь совести. Только физические лица.

Они стали обсуждать детали, а я сидел и пытался понять, что со мной происходит. Организация расплачивалась единственным возможным для нее способом — деньгами. Чего я, собственно, ожидал? Что ее будут судить за убийство? И все-таки я не мог примириться с тем, что после всех жестокостей, подлостей, после убийства мы ведем официальные переговоры о денежных компенсациях. Я не понимал, почему мы не поднимаем скандала, не кричим, не обвиняем, не ищем, кому заехать по носу. Почему сидим и беседуем о бумагах? Почему говорим о числах, книгах, звездных банках?

— Сволочи вы все, — заявил я вдруг.

Они взглянули на меня, помолчали, будто услышали что-то не слишком интересное, а затем продолжили обсуждение. Сюзанна встала, подошла к окну, я присоединился к ней.

— Хватит, Монкриф, не будь размазней, — негромко сказала она. — Я знаю, что ты чувствуешь. Мы все чувствуем то же самое, если начинаем думать об этом. Но ведь ничего другого нельзя сделать — только выжать, черт подери, из этих мерзавцев все, что можно, до последнего цента… Что мне еще сказать, чтобы утешить тебя? Разве то, что я тебя люблю…

Она посмотрела на меня, и ее глаза на мгновение словно засветились, потом она отвернулась к окну и стала смотреть на унылую цепочку бредущих гуськом аморфов. Они шаркали по сухому бетону, направляясь к темному трюму космического челнока. Передние в тупом молчании остановились между упорами огромной машины. Опустился подъемник; вошли двадцать, а может, и тридцать аморфов. Лифт пошел вверх и скрылся во мраке в двадцати метрах над режущим глаза, пылающим на солнце бетоном. Одновременно опустился свободный подъемник, выполняя роль противовеса для экономии энергии. Все было до жути эффективно. Аморфы снова побрели вперед: их снова поглотил челнок.

Часть этой толпы под нашим окном состояла из идентичных фигур. Шли темноволосые, коренастые мужчины. У них были бледные и невыразительные лица. Что-то в их внешности наводило на мысль, что они проводят жизнь под землей. Затем, как бы для контраста, промаршировала группа девушек-ангелов с яркими глазами и младенческими личиками, продавщиц и летающих воднолыжниц…

— …и Организация, проявляя добрую волю, намерена закрыть глаза на технические нарушения контракта, допущенные мистером Монкрифом.

Сюзанна поспешно вернулась к столу. Они говорили обо мне. Следовало бы заинтересоваться, но я оцепенел, увидев очередную колонну в бесконечной процессии аморфов. Еще издали я узнал выходящих из-под огромного навеса прекрасных девушек.

Ближе обнаружились другие знакомые лица. С трудом протопала миссис Эрншоу-дубль. Маленькая пухленькая Мариэтта. Синклер Синглтон, гермафродит. Другие мужчины и женщины, знакомые мне по поселку. В строй влился Пол Блейк-второй, а за ним, в ста метрах отсюда, одна за другой в колонну становились прекрасные девушки…

Я не мог смотреть и вернулся к столу. Я не смел смотреть…

— Вы забираете аморфов из Риверсайда, — сказал я.

— Конечно.

— Поселку это не понравится.

— Мистер Монкриф, мы здесь не для того, чтобы затевать этические споры. Права на аморфов принадлежат Организации, и этим вопрос исчерпывается.

Я не находил себе места, не смея взглянуть в окно. Я дрожал всем телом; Джейн и миссис Эрншоу смотрели на меня с удивлением. Если б я не вскочил, подумал я, если б сидел спокойно и не подходил к окну, этого бы не случилось. Но я все равно должен был сказать, я все равно должен был пройти через эту пытку…

— Послушайте. Можно вас попросить оставить некоторых аморфов? Ну, допустим, взамен компенсации?

Мисс Гант не улыбнулась. Она смотрела на меня, и взгляд ее смягчился.

— Мистер Монкриф, — сказала она, — извините, но аморфы находятся вне пределов ваших финансовых возможностей.

— Я бы отдал все, что у меня есть. Я бы работал на Организацию, подписал пожизненный контракт, отправился бы в любой конец Сектора.

— Извините, но это невозможно.

— Послушайте. Я… — Но больше я ничего не мог придумать. Я был всего лишь существом мужского пола, куском одушевленной плоти, и я не мог столько заплатить. Я пытался купить любовь, и мисс Гант, как и я, это знала. Вот почему она отказывалась продать. Я ошибался, а она была права она понимала, и она была порядочным человеком.

Я встал и поплелся к окну, потому что не хотел, чтобы Джейн Суиндон и Бернардина Эрншоу заметили мою слабость.

В недоуменной тишине за столом Алтея Гант произнесла:

— Э… мисс Линкольн, я…

— Не говорите ей!

Этот крик вырвался у меня.

— Мисс Линкольн, боюсь, вам придется пройти с нами.

А за окном все брели к космическому челноку бесконечной цепочкой прекрасные девушки. Сюзанна за Сюзанной, Сюзанна за Сюзанной…

— Какого черта вы тут командуете, мисс Гант? — осведомилась Сюзанна со своего места. — Я остаюсь с Кевином. Ваша идиотская Организация не настолько могущественна, чтобы указывать мне, что делать.

— Мисс Линкольн, я пытаюсь объяснить вам, что вы — аморф. Пожалуйста, не создавайте мне лишних трудностей.

Алтея Гант тоже была в отчаянии.

— Да вы с ума сошли. Боже мой, неужели я похожа на аморфа?

А за окном все шли они — Сюзанна за Сюзанной, Сюзанна за Сюзанной… Одна из них случайно увидела, как я выглядываю из окна, приветливо улыбнулась, потом увидела выражение моего лица и отвернулась.

— Мисс Линкольн, вы не можете этого знать.

— Меня зовут Сюзанна Линкольн. Я родилась в Экзетере на Земле, училась в Экзетерском университете, где получила степени по биологии и по физике. Я работала на Фалькомбской Опытной станции под руководством доктора Уильяма Стрэттона. Мы занимались темпоральными исследованиями и сделали некоторые открытия, касающиеся параллельных миров, о чем я не имею права говорить. После гибели доктора Стрэттона и закрытия Станции я эмигрировала на Аркадию. Достаточно?

— Боюсь, что нет. Вы всего лишь описали настоящую Сюзанну Линкольн. Она является идеалом хозяина отеля в городе Фалькомб, который вы упомянули. Мэйн — это имя вам о чем-нибудь говорит?

Я не мог без слез смотреть на Сюзанну, на эту Сюзанну, по эту сторону окна — на неуверенное, испуганное лицо человека, вдруг усомнившегося в собственном рассудке.

— Как я могла забыть Джона? — прошептала она.

— Вам было приказано. Вы являетесь тем, что мужчины называют идеальной женщиной, — безо всякой зависти объяснила мисс Гант. — И ваш тип очень полезен Организации. Мы широко используем его по всему Сектору, чтобы мужчины не чувствовали себя несчастными до того времени, когда начнут прибывать настоящие женщины… а это резко повышает производительность труда. Кроме того, ваш тип часто прикомандировывается к ответственным работникам — как дополнительная гарантия. Всякий нормальный мужчина влюбляется в такую, и им становится легче управлять… Вас прикомандировали к бедному мистеру Монкрифу. — Она бросила взгляд на меня. — Ваша работа на Организацию, мистер Монкриф, началась после того, как затонула первая яхта «Легкая леди» и вы оказались в сложном финансовом положении. Вы так и не выяснили, отчего она утонула?

Нет, не выяснил. Но я вспомнил, что Сюзанна в тот момент оказалась рядом и спасла меня. Более того, она поднималась на яхту до спуска и имела возможность устроить каверзу с насосом… А потом, конечно, забыла, что ей заранее внушили под гипнозом… Аморфы по своей природе восприимчивы к постгипнотическому внушению…

Сюзанна смотрела на меня большими синими глазами — инопланетянка, которую я полюбил.

— Слушай, Монкриф, тупица, — сказала она, отважно возвращаясь к своей старой манере, — я ничего не знала. Я тебя люблю и вижу, что это ты знаешь. Ну, так не забывай, понял? — Вдруг ее глаза заморгали, в них заблестели слезы. — Черт, я так люблю тебя, что не стану спрашивать, любишь ли ты меня еще. Я вообще не стану тебя слушать.

— Сюзанна…

— Молчи, идиот!

Ее глаза сверкнули, потом она успокоилась и молча смотрела на меня, вспоминая забытое, осознавая огромные пробелы в своих воспоминаниях о себе, о своем прошлом, которых раньше почему-то не замечала, начиная удивляться этим пробелам, более того, начиная переосмысливать воспоминания — о своей свободе, о любви…

Враждебно глядя на мисс Гант, заговорила Джейн Суиндон:

— Не понимаю, в чем тут фокус, но черта с два я вам поверю. Я знаю Сюзанну не один месяц. Никакой она не аморф. Все это время она прожила с Кевином, и будь она аморфом, она бы как-то изменилась. Постепенно стала бы похожа на его идеал — а не на «ты» какого-то там землянина. Так вот, она не изменилась. Ни на ресничку!

Джейн — великий человек.

— Не хотелось мне этого говорить, — ответила Алтея Гант, — но приходится. Тот факт, что облик Сюзанны не изменился рядом с мистером Монкрифом, говорит лишь о высокой эффективности данного типа аморфа. Когда мистер Монкриф увидел Сюзанну, она показалась ему такой прекрасной, что в его разуме сформировался новый идеал, понимаете?

И названный тип аморфа молча встретил мой взгляд, узнавая воспоминания, которые ему не принадлежали.

А за окном все тянулась процессия прекрасных девушек.

— Неужели вы действительно думали, что женщина может быть совершенством? — спросила меня Алтея Гант. — Мы, знаете ли, не такие. Наше настроение меняется в течение дня и на протяжении месяца. Мы бываем нелогичными, упрямыми, угрюмыми. Мы можем пукнуть, рыгнуть или накатать идиотское письмо в газету. Мы можем порезаться консервным ножом и удариться ногой о ножку стола. Мы бываем раздражающе загадочными и по-дурацки наивными. Короче говоря, мы имеем те же недостатки, что и вы. Но, мистер Монкриф… разве вы нашли хоть какие-то недостатки у вашей Сюзанны?

Эта уродливая угловатая женщина жалела меня. Она пыталась тут же, не сходя с места, уговорить меня, чтобы я не слишком долго страдал.

— Другим могло показаться, — продолжила она, — что Сюзанна слишком много пьет, или слишком смело выражается, или бывает бесцеремонной; что она слишком агрессивна в сексуальном отношении. А вы как думали?

Я закричал:

— Поймите, я думал, что она прекрасна, и больше ничего! Неужели надо все разложить по полочкам? — Неистовый, застилавший глаза гнев нарастал, и мне казалось, что я сейчас то ли взорвусь, то ли, наоборот, проснусь и окажусь снова дома, а Сюзанна, свернувшись калачиком, будет лежать рядом. Я почувствовал, что плачу.

— Здесь… — сказал я. — Здесь сейчас под окном идут эти ваши красавицы.

Я не стыдился слез, не настолько ясно соображая, чтобы стыдиться.

Алтея Гант подошла к окну и встала рядом со мной, глядя вниз на колонну рядовых служащих Организации.

— Боже мой, — беспомощно прошептала она. — Лучше бы вам этого не видеть.

Затем экс-Сюзанну увели.

А мы, четверо людей, долго стояли у окна, глядя в жаркий день. Пыль клубилась низким длинным облаком у ног идущих. Иногда некоторые поднимали взгляд на наше окно и видели нас.

Одного светловолосого инопланетянина я запомнил особо. Гуманоид выглядел, как очень красивая девушка, но было видно, что она недавно плакала. Когда она посмотрела вверх и улыбнулась мне, я увидел на ее лице влажные дорожки.

 

ЭПИЛОГ

Настал месяц тет, погода испортилась, зарядили дожди — нескончаемые, пронизывающие. Поверхность Дельты покрылась рябью, траулеры казались висящими в пустоте призраками, съехавшими со склонов, а главная улица Риверсайда походила на новый приток. Крыша моего нестандартного жилища протекала, и по ночам я слушал, как в расставленные по всему дому емкости падают капли. Когда звук подсказывал, что они полны, я вылезал из постели и шел выливать воду.

Иммигранты теперь валили валом; их было полно на каждом челноке. Многие занялись строительством сборных домиков, ведя бесконечный бой с липкой грязью и скользким пластиком.

Даже Риверсайд получил свою долю новичков — за какой-то месяц человек тридцать. Были все шансы найти покупателя на мою мастерскую: Джейк каждую неделю посылал мне разные предложения из Премьер-сити. Так что со временем этот вопрос решится.

Между тем ферму Кли-о-По полностью восстановили и посеяли там столько холодоустойчивых культур, что поселку хватит на весь следующий год. А рыбаки предоставили себя в распоряжение Марка Суиндона, восстановили за пару недель рыбные загоны и начали их заполнять за счет ежедневных уловов.

— Даже Чиль Каа помогает, — сообщил мне однажды Марк с некоторым удивлением. — А ведь рыбаки знают, что загоны через несколько лет вытеснят траулеры.

В «Клубе» появились новые лица; вскоре Риверсайд по численности населения должен был вернуться на уровень, зафиксированный до Передающего Эффекта. Джон Толбот стоял за стойкой, смешивая напитки, и беседовал с новичками, приглядывающимися к местным делам.

— Кев, ты действительно должен улетать? — спросила меня однажды Джейн. — Ведь очевидно, что здесь в конце концов все наладится. Чего не отнимешь у Организации — они знают, как устроить рекламную кампанию.

Но в переполненном баре вдруг на мгновение появились призраки. Я увидел массивную фигуру Мортимора Баркера. Он сидел в своем любимом кресле и прокалывал воздух сигарой, подчеркивая слова: «Когда ты увидишь проционскую утку, защищающую гнездо с птенцами от зубастой болотной гусеницы, в двадцать раз большей ее, когда ты увидишь, как она сражается, не отступая, пока самец не унесет последнего детеныша в безопасное место, только тогда ты сможешь говорить мне о любви, парень…»

А Ральф Стренг, седовласый, широкоплечий и сильный, разбивал Баркера пункт за пунктом, пока остальные зачарованно слушали: «Птица является рабом своих инстинктов, так же как и все мы. Концепция любви в сентиментальном смысле слова так же бессмысленна, как концепция добра и зла…»

Эти двое — такие разные, такие правые и в то же время такие ошибающиеся. И оба по-своему (хоть они никогда этого не признали бы — ни этот краснобай, ни эта холодная рыба) такие добрые… Такие человечные и такие близкие нам всем. А самое главное, мне их чертовски не хватало. Чистейший эгоизм, конечно. Как это однажды сформулировал Стренг? «Если бы ты умер, Кев, мне было бы жаль. Я бы потерял источник интеллектуального стимулирования…»

Кто-то расхохотался, и призраки исчезли. Помещение вдруг осветилось и стало шумным, а прелестная темноволосая Джейн Суиндон смотрела на меня, ожидая ответа.

— «Слушай, — осторожно начал я, потому что она была единственным человеком, который мог меня понять, — я слишком много потерял в Риверсайде. Из всего мне приходится вычитать воспоминания. Вид траулеров, и крики птиц, и ощущение подъема по главной улице к «Клубу» — все, что я вижу и слышу и о чем думаю, напоминает мне то, что я хочу забыть. Риверсайд стал для меня проклятым местом. Я не могу так жить; я сойду с ума.

— Если бы все заключалось в этом, — сказала она, — я бы тебе поверила. Но ведь ты что-то скрываешь от нас, да?

На мгновение мы остались вдвоем; остальные разговаривали друг с другом и не обращали на нас внимания. Уилл Джексон, Джед Спарк и Перс Уолтерс обсуждали самоубийство Эзры Блейка. Марк Суиндон беседовал с миссис Эрншоу о делах Комитета. Мисс Коттер, снова жившая с ней под одной крышей, почтительно слушала свою хозяйку. Поблизости Том Минти шумно пил со своими дружками Джимом Спарком и Биллом Йонгом. Мы с Джейн оказались одни.

— Больше ничего. Ничего, — ответил я.

— Меня нельзя обмануть, Кев. Желаю тебе удачи.

За пару дней до отлета я изменил своему обычному правилу и совершил сентиментальное паломничество по дороге вдоль северного хребта. Оказалось не так плохо, как я ожидал. Быть может, из-за погоды: все промокло, с неба капало, дорога покрылась сплошным слоем грязи, и уже не узнать было тех летних лужаек, на которых мы с инопланетянкой резвились и занимались любовью. Так что мне удавалось идти твердой походкой и наблюдать все как бы со стороны.

Я дошел до Мыса и посмотрел на море, на недавно починенные рыбные загоны, разделившие отмель на аккуратные прямоугольники, и на узкую полоску берега внизу, где лежали ржавеющие останки огромных механизмов. Океан был спокоен; полны улеглись под моросящим дождем, который проникал сквозь одежду. Трапа здесь росла короткая и скользкая, а справа на краю обрыва застыл треугольный скелет подъемника-часового. Меня снова окружили призраки…

— Эй! Кевин! — Я обернулся. Ко мне спешил Энрико Бателли: мокрые походные брюки хлопали по его икрам. Он украдкой взглянул мне в лицо, по смуглой коже струился дождь. — Я просто случайно увидел тебя… Я подумал, что ты, может быть…

Его голос упал, когда он поглядел на берег; Энрико смутился.

Я не удержался и хихикнул.

— Я не собирался бросаться вниз, Энрико. У меня слишком много дел.

— Я слышал, ты нашел покупателя.

Я повернулся и зашагал обратно к поселку, он пошел чуть сзади.

— Сегодня вечером подписываем контракт. Мне дают хорошую цену, Энрико. Этих денег и компенсации от Организации хватит на билет до Земли и еще останется на то, чтобы вернуться, если я захочу.

Он посмотрел на меня с любопытством.

— Так ты вернешься?

— Откуда я знаю? Возможно. Все зависит от того, выгорит у меня или нет.

Нас обступили деревья, мелкая изморось превратилась в тяжелые редкие капли. Липучки выбрасывали щупальца, будто потягивались после сна, осторожно касаясь земли у соседних деревьев, чтобы собрать маленькие скользкие ползающие лакомые кусочки, которые смывает дождем. Наверху между колючими ветками осторожно передвигались мохнатики, ожидая ночи.

— Это еще что за черт?

В голосе пастора вдруг прозвучала тревога.

Перед нами за низкими деревьями зловеще темнело что-то огромное.

— Осторожно… — пробормотал я, потом прокрался вперед и отвел завесу из ползучих растений, вылив на себя душ дождевых капель.

На меня смотрел бронтомех-отшельник.

Его слабеющие чувства уловили мое присутствие, турели сенсоров слегка дернулись. Однако лазеры остались мертвы, и лишь негромкий усталый гул отметил появление живого существа.

Стекла кабины были разбиты, отсутствовали линзы оптических сенсоров, выбитые при бесчисленных столкновениях с деревьями, пока монстр пел свою безумную охоту.

Вся поверхность машины покрылась налетом красной ржавчины. В нескольких местах разошлась обшивка; ее листы отогнулись, как края рваной раны. Потерялась одна из гигантских покрышек, и, хотя за колесо еще цеплялись обрывки резины, бронтомех осел в неуклюжем реверансе, как слон, вставший на одно колено. Его изношенное сердце едва билось; он уставился в землю слепыми глазами, униженный своей механической слабостью.

Мне пришла в голову дикая мысль, что Бателли сейчас произнесет надгробное слово.

— Ну и слава Богу, — сказал он. Чем не надгробная речь? — Может быть, Уолтерсу удастся раскурочить эту машину. На берегу он нашел какие-то полезные детали.

И мы пошли дальше. Бателли — человек прагматичный, что, собственно, и требуется от пастора на молодой планете. Всякий там страх перед Неведомым вовсе не нужен колонистам, окруженным вполне реальными опасностями. «В наших краях, — говорил он как-то, — пастор должен иметь диплом психолога да практическое умение объяснять несообразности в дюжине самых популярных религий».

Теперь же он произнес:

— Надеюсь, Кев, мы увидим тебя снова.

Я возвращался на Землю. Приятно будет снова увидеть людей, оживленные города, тихие проселки. Многое нужно повидать; я многого еще не видел.

Например, я никогда не бывал в Фалькомбе, где когда-то в одной лаборатории работала красивая блондинка. Пожалуй, съезжу туда, поговорю с людьми. Терять уже нечего: все, что мог, я уже потерял…

Конечно, далековато отправляться с Аркадии на Землю только ради шанса найти любовь.

Ральф Стренг никогда не понял бы меня.