Анни критически посмотрелась в большое зеркало на задней стороне двери ее спальни, в котором она могла увидеть себя в полный рост. Черное платье для коктейля основательно подорвало ее бюджет, но у него была классическая линия, и она снова и снова повторяла себе, что сможет носить его, куда угодно, пусть она и купила его с мыслью только о Тейлоре Мак Куэйде.

Даже прозрачные черные чулки, черные замшевые лодочки на ногах и простая плоская, конвертиком вечерняя сумочка были выбраны ею не только для себя, а чтобы прийтись ему по вкусу.

Она слегка взбила обрамлявшие облаком ее лицо волосы, продолжая удивляться, зачем ей понадобилось сходить в парикмахерский салон подстричь и уложить волосы. Она вздохнула, закрывая дверь спальной, и прошла в гостиную посмотреть, который час.

Почему, ради всего святого, она обрекла себя даже не на одно свидание с Тейлором Мак Куэйдом, а на два? Сегодня обед, танцы и тихий аукцион, на следующей неделе поездка в горы. Смогут ли они встречаться и сохранить чисто дружеские отношения? Анни искренне надеялась, что да.

Она открыла ему дверь на второй стук. Несколько секунд она. вообще не могла вымолвить ни слова, только стояла в дверях и смотрела, как он необыкновенно хорош в своем черном смокинге. Белый воротничок оттенял его цветущий загар, усиливал блеск белозубой, как на рекламе зубной пасты, улыбки, и делал еще глубже синеву его темных глаз, которые одобрительно оглядывали ее сверху донизу.

Он медленно выговорил:

— Какая вы красивая, Анни! — и это не прозвучало, как автоматический комплимент, который бросают походя. Это прозвучало так искренне.

— Спасибо.

«Я могла бы то же самое сказать о вас», — подумала она, но вслух ничего не произнесла.

Она отступила, пропуская его в дом, и он передал ей ящичек с белой орхидеей. Когда спустя несколько минут он прикрепил эту орхидею к ее платью и не удержался от быстрого поцелуя, она не могла ему отказать.

После двадцатипятиминутной езды они прибыли к месту своего назначения. Служитель открыл ей дверцу машины, а потом специальный лакей отогнал машину Тейлора на стоянку. Анни поразила нестареющая элегантность Броадмура, одного из старейших курортных клубов, уютно расположившегося у подножия Скалистых гор.

Когда Тейлор ввел ее внутрь, бальная зала уже была полна торжественно одетых людей, которые, попивая шампанское, прогуливались между столов, на которых были выставлены предметы аукциона. Они быстро заполняли листки бумаги и бросали их в шелковый цилиндр, делая свои молчаливые предложения покупки. Анни была поражена разнообразием подаренных для аукциона предметов и польщена тем видным местом, которое занимали ее резные утки.

Как и обещал, Тейлор сделал их символом аукциона. Цветная их репродукция украшала обложку аукционного списка, и в списке этом они шли первым номером с очень доброжелательным описанием ее работы и месторасположения ее лавки.

Покрытый белый стол, на котором стояли ее дикие утки, был расположен в центре зала. Анни предпочла бы наблюдать со стороны, но Тейлор повел ее в центр аукциона и представил заинтересованным покупателям, окружавшим стол.

Многие из них, казалось, искренне обрадовались встрече с ней, с энтузиазмом обсуждая реалистические детали ее приманок. Листки с предложениями продолжали наполнять перевернутый цилиндр, стоящий рядом с утками.

— Юная леди, — обратился к ней седовласый джентльмен, — если мое предложение не выиграет мне эту прелестную пару приманок, я хочу заказать, чтобы вы мне сделали и раскрасили такую же.

— Буду счастлива, — ответила Анни.

Последовало еще пять предложений, два из них с просьбой сделать приманки в новых позах.

— Вообще-то мои любимцы — лесные утки. Они более красочные, — сказал стоявший рядом с ней молодой человек. У него были длинные белокурые волосы, а в одном ухе сверкал большой бриллиант. Его взгляд, обращенный к ней, выражал больше восхищения ее красотой, чем красотой ее резьбы. — В вашей коллекции нет лесных уток?

Она кивнула.

— Сейчас пара этих уток сидит в витрине моей лавки.

— Я обязательно заеду к вам, — произнес он, придвигаясь поближе, пока между ними небрежно не встал Тейлор.

— Здесь есть люди, с которыми я хочу вас познакомить, — сказал Тейлор, уводя ее. Когда они отошли так, что их нельзя было услышать, он наклонился к ее уху. — Вам надо быть осторожной в таких вещах. Некоторые люди здесь слишком много пьют, а другие всегда ищут приключений.

— Что вы говорите? — насмешливо проговорила она, искоса посмотрев на его профиль.

Тейлор усадил ее около себя за центральный стол и познакомил с другими, сидящими там. Еда была восхитительной, а компания дружелюбной. Анни всегда представляла себе, что эти светские люди снобы и держатся холодно с такими, как она, но эти, казалось, приняли ее легко и даже были несколько поражены ее талантом.

После обеда Тейлор повел ее танцевать. Свет был там притушен, и он притянул ее к себе поближе в объятия. Ее рука лежала у него на плече. Под дорогой тканью его смокинга она чувствовала его сильные мускулы. Ее висок касался его челюсти, она вдыхала волнующий запах его одеколона, а его дыхание звучало в ее ушах громче мелодии блюза, который играли сидевшие в углу музыканты.

Ноги их еле передвигались, но бедра ее пронизывало током, когда они соприкасались с его бедрами. Тепло искало тепла, когда ее округлые формы прилегали к его угловатым и мускулистым. Пристроив свою голову к нему на грудь у горла, она слышала в ушах бешеный стук его сердца. Они как-то удивительно подходили друг другу, их танец был нежным объятием под музыку.

Загорелся яркий свет, старший церемониймейстер постучал по микрофону, призывая к вниманию. Тейлор взял Анни за руку, и они отступили друг от друга.

— Леди и джентльмены, я прошу вашего внимания… определены результаты тихого аукциона, и я готов сообщить вам имена новых владельцев замечательных предметов, выставленных сегодня на аукцион. С удовольствием так же сообщаю вам, что доход от этого аукциона превзошел прошлогоднюю сумму и теперь у детского дома будет, наконец, новый автобус, сразу после сегодняшнего вечера!

Раздались аплодисменты, тогда церемониймейстер объявил список выигравших аукцион. Резные утки Анни достались седовласому джентльмену, хвалившему ее работу несколько часов назад. Она обежала глазами зал и увидела его стоящим около этой пары уток. С улыбкой он отсалютовал ей бокалом. Улыбка искренней радости на его лице была лучшей благодарностью ее работе.

Вечер заканчивался, люди забирали свои выигрыши и выписывали чеки. Дюжины новых поклонников ее работы записывали название ее лавки и адрес. Как Тейлор и предсказывал, этот вечер больше дал для рекламирования ее работы, чем недели объявлений.

— Месяцы пройдут, прежде чем я выполню все специальные заказы, которые я получила сегодня, — рассказывала она Тейлору по пути домой.

— Хорошо, но надеюсь у вас еще останется время для меня.

Она помолчала некоторое время, обдумывая его слова. Он никогда не говорил об их совместном будущем. Каждый раз, когда они встречались, казалось, что это в последний раз.

Он переключил скорости и посмотрел на нее, вопросительно подняв брови. Мягкая улыбка тронула ее губы.

— Думаю, что смогу втиснуть вас в свое расписание.

Уголки его рта вздернулись.

— Рад это слышать.

— Я не видела сегодня Натана Патрари, — как бы мимоходом заметила она.

Он нажал на газ, проходя поворот, и только потом ответил:

— В этом году мистер Патрари не получил приглашения.

— Ваша работа?

oн фыркнул.

— И из своего рождественского списка я его тоже вычеркнул.

— Ну и ну, вы безжалостны.

— Надеюсь, теперь вы поняли, что я не похож на него, — лицо его посерьезнело.

— Думаю, что поняла.

Он удовлетворенно кивнул.

— Знаете, тот длинноволосый модник, с которым вы общались сегодня вечером, похож на Патрари, как брат родной.

— Да? — Богатый сынок, играющий в рок-звезду. Анни услышала в его голосе ревнивую нотку, и она неожиданно очень ее успокоила.

— Тогда полагаю, ему не нужно еще одной фанатки.

Тейлор кивнул.

— Я рад, что вы это поняли.

Плечи его опустились, как будто из них ушло напряжение.

«Он ревнует», — подумала Анни и в ней родилась и стала расцветать надежда.

Доставив ее домой, Тейлор прислонился к дверному косяку, ожидая, пока она отопрет замок.

— Господи, мне пригодилась бы чашечка кофе, — он зевнул, прикрывая рот рукой. — Мне очень не нравится ехать домой, задремывая по дороге.

Анни распахнула дверь и жестом пригласила его войти.

— Намек понят.

— Спасибо, — он решительно прошагал мимо нее в дом, — я не постесняюсь намекать и дальше.

— Вы просто невозможны, — поддразнивающим тоном проговорила она, зажигая свет.

— Продолжайте в том же духе, — игриво погрозил он ей пальцем, — и я могу остаться.

— Нет уж, уйдете, — пропела она из кухни, — или я позову братика…

Тейлор откашлялся, трезвея.

— Ну, вы нечестно играете…

«Вы тоже», — подумала Анни и поглядела на него, включая кофеварку. Оставаться наедине с Тейлором Мак Куэйдом становилось просто опасным для нее. Оказаться в его объятиях, сама мысль об этом разрушала ее самообладание. «Я буду сильной», — пообещала она себе и усомнилась, надолго ли.

Пока она копошилась на кухне, Тейлор бродил по ее квартире. Он надеялся найти законченный «Утренний обход», но его здесь не было. Вместо этого он нашел резную миниатюру, которую раньше не видел.

С книжного шкафа у дальней стены он снял маленькую резную гемму. Она помещалась у него в ладони и имела форму человеческой головы. Мгновенье он рассматривал ее, прежде чем сообразил, что это он сам.

За спиной у него раздалось дребезжание чашки на блюдце, и он обернулся. Она посмотрела на резную фигурку в его руке, их глаза встретились и на какое-то время впились друг в друга, пока она не отвела свои и наклонилась, ставя чашки на кофейный столик.

Она пыталась глотнуть, но сердце билось в горле, в глазах мелькало. Она не должна была оставлять эту вещь там, где он может ее увидеть. Она ведь знала, что поставить ее на такое необычное место, рискованно. А теперь он нашел, и что подумает?

Она почувствовала себя неловкой… беззащитной, выставленной напоказ, когда он держал в руке свое резное изображение.

Она пыталась сообразить, можно ли по этой работе понять ее чувства к нему. Сможет ли он увидеть, как она стала им восхищаться? Сможет ли по количеству времени, так очевидно на него потраченного, догадаться, что он все время у нее на уме? Поймет ли по точности каждой детали, как хорошо запомнила она его лицо.

Она запечатлела характер, который научилась узнавать, в его высоких скулах, прямом носе, сильной челюсти. Уловила искренность его прямого взгляда. Серьезность его характера она отразила в морщинах на лбу, некоторую игривость в приподнятых уголках рта. Это все было здесь, в дереве, было видно каждому, закрепленное в темном, как его загар, тиковом дереве… И последним человеком на земле, которому она хотела это показать, был сам Тейлор.

Она почувствовала, как у нее слабеют колени, и потому что ей хотелось поменять тему, она резко села на диван и устремила взгляд на входную дверь в противоположном конце комнаты. Все ее тело напряглось, когда она почувствовала, что он сел рядом. Он протянул руку, так что резное его изображение оказалось прямо у нее перед глазами. Ее же глаза выдали ее, когда она опустила их вниз.

— Есть у этой вещи название? — тихо спросил Тейлор.

Она глубоко вздохнула, посмотрела на него, потом перевела взгляд на кусочек дерева на его ладони.

— Когда я начинала резать, я собиралась назвать его «Высокомерие»… — она помолчала, собираясь с духом, — но теперь я знаю, что это название не подходит.

Тейлор слегка перекатывал на ладони это лицо.

— Вы больше не считаете, что он выглядит надменным?

Она покачала головой.

— По мере того, как оно оживало в моих руках… — она опустила и отвела глаза, — и я лучше узнавала объект… я поняла, что пытаюсь запечатлеть не высокомерие…

— А что же вы нашли взамен? — мягко спросил он.

Она посмотрела на него и в глазах ее было смятение.

— Думаю, что еще пытаюсь разобраться.

Он осторожно положил резное изображение на стол и, протянув руку, приложил ладонь к ее щеке. Слегка повернув к себе ее лицо, он позволил своему взгляду всмотреться в ее глаза, эти зеленые глаза, которые преследовали его во сне и наяву. Он позволил своему взгляду скользить по ее лицу, которое с первого взгляда показалось ему потрясающим, и которое с тех пор стало значить для него еще больше. Медленно он приблизил свой рот к ее губам. Его губы коснулись ее осторожно, трепетно, запоминая их вкус и нежность.

Она сидела тихо, впитывая в себя его прикосновение. Заботливая нежность, с которой он впивал ее губы, не давала ей возможности оторваться от него. Она чувствовала себя полностью открытой для него, полностью беззащитной перед ним. Он ощущал ее эмоции по губам, так же легко, как мог прочесть ее чувства, запечатленные в работах. Он знал, что и она это знала. Им не надо было слов, только прикосновения.

Ласково обнял он ее и, держа в объятиях, стал гладить ее волосы. Пальцы его скользили по волосам, по спине, где платье было вырезано низко. Ее голова лежала у него под подбородком, лицо прижалось к лацкану.

Анни медленно поднялась и посмотрела ему в глаза. У нее было предчувствие, еще в тот первый вечер, когда он пришел к ней, что это неизбежно произойдет. Где-то по дороге она влюбилась в Тейлора Мак Куэйда. Это был факт, который она могла сколько угодно отрицать, отвергать, которому могла не доверять до тех пор, пока он его не обнаружил. Когда он взял в руки и посмотрел на вырезанное ею свое изображение, он все понял. Больше не было смысла скрывать свою любовь к нему и со вздохом она смирилась с поражением.

Возможно он был негодяем, в чем она его раньше подозревала, а может и не был. Значение имели только ее чувства к нему, и впервые за долгое время она собиралась поступить так, как ей подсказывали ее чувства. На этом свете никому не дают гарантий, хотя она всегда об этом мечтала. Возможно у нее никогда больше не будет ночи с ним, но память об этой ночи навсегда останется в ее сердце.

Она протянула руку и потянула за конец его галстука, пока он не развязался и не упал. Он не двигался, глаза его не отрывались от нее, когда она расстегивала верхнюю пуговицу его рубашки, а затем по одной все остальные.

Сейчас решала она. После того, как он столько ждал этого, он был более, чем удивлен, что это происходит. Неделями он надеялся, что она почувствует к нему приязнь, забудет образ сладкого говоруна, который, казалось, навсегда стоял у нее перед глазами, и узнает его, научится видеть его, любить его, как он стал любить ее.

Столько раз ему хотелось поторопить события, увлечь ее своими чувствами, но он заставлял себя быть терпеливым. Он давным-давно понял, что решать должна она сама или потом она будет сожалеть обо всем. А меньше всего хотел он увидеть на другое утро в ее глазах сожаление и раскаяние.

Медленно поднявшись на ноги, она взяла его за руку и, не говоря ни слова, повела к двери в спальню. Она толкнула дверь, и та распахнулась. Лунный свет лился сквозь кружевные занавески, освещая белое покрывало на старинной кровати с четырьмя стойками.

Когда они уже были в дверях, она посмотрела, на него. Это ведь была скромная комнатка с простыми вещами. Здесь не было ни матрацев в виде сердца, ни шелковых простыней, ни джакуцци, ни зажженных свечей — ничего из того, что он, наверняка, испытывал раньше. Как может то, что предлагает она, сравниться с романтическими приключениями, которые нравятся высшему обществу, судя по описаниям в газетах?

— Здесь нет ничего особенного, — сказала она.

— Неважно, ГДЕ.

— Важно ведь с КЕМ, правда? — она постаралась успокоиться этими словами. Несмотря на все ее чувства к нему, ей не хотелось стать просто очередной зарубкой на спинке кровати, еще одной строчкой, еще одним именем в его черной записной книжечке.

— Да, — внезапно охрипшим голосом согласился он, — важно с КЕМ и КОГДА…

Именно тогда она поняла, насколько сдержанным он был всегда во многих ситуациях… даже в постели для новобрачных.

— «Когда» было неизбежным, — прошептала она, — но «почему» тоже имеет значение.

— Почему? — повторил он, глядя ей в глаза, — Потому что, так суждено.

Ей было достаточно взгляда, полного любви. Она отдалась желанию, которое так долго сдерживала, и обвила руками его тело. Погрузив пальцы в его густые волосы, она решила осуществить все свои фантазии. Сегодня она не будет сдерживаться.

Он позволил себе тоже следовать своим инстинктам и сделать то, что хотел еще в ту первую ночь, когда был у нее в гостях: подхватив ее на руки, он понес ее в постель.

Теперь он не будет торопиться, он будет ее баловать. Он позаботится, чтобы она поняла, что она для него существо особое, не такая, как все. Он по одной снял с нее туфли, затем скользнул пальцами по лодыжкам и погладил ее стройные икры. Помассировал под коленями. Потом его руки задержались у края юбки, и он посмотрел ей в глаза. Она лежала, распростершись на кровати, по подушке раскинулись ее чудные волосы, облаком окаймлявшие лицо.

Его длинные пальцы исчезли у нее под платьем, и он смотрел, как приподнялись уголки ее губ, когда он стал гладить ее бедра. Он отстегнул один чулок и медленно стащил его с ноги, причем пальцы его ласкали гладкую шелковистую кожу. Он отбросил этот чулок и потянулся за вторым.

Когда он сел около нее на постель, она тоже села и стала целовать его. Ласковыми легкими, как крылья бабочки, поцелуями он покрывал ее тело и плечи, спуская с них бретельки ее платья. Его пальцы нащупали сбоку молнию и открыли ее. Платье волнами упало ей на колени. Она откинулась назад и снова легла, а он стянул платье с ее бедер и дальше с ног.

Он любовался ею в лунном свете, одетой только в черное кружевное белье, которое она выбирала, думая о нем. «О, Анни», — проговорил он голосом, охрипшим от удовольствия видеть ее такой.

Она снова села, чтобы видеть его лицо.

— Теперь моя очередь, — сказала она и перегнулась с края кровати, чтобы снять с него ботинки и носки. Закусив нижнюю губу, она скользнула пальцами ему под расстегнутую рубашку и буквально сорвала ее с его плеч. Ее пальцы слегка дрожали, когда она расстегивала пряжку у него на поясе. Она расцепила крючок и, глубоко вздохнув, опустила молнию.

Он отшвырнул рубашку в сторону и, поднявшись на ноги, стал около постели. В ушах его застучало, когда она, просунув под резинку большие пальцы, стащила вниз его брюки и трусы. Она услышала его тихий стон, когда ее руки нашли его и стали интимно гладить. И снова она подивилась глубине той выдержки, которую он проявлял, давая ей право определять темп их отношений.

Она стала на колени, лаская его своими чуткими пальцами. Он взял двумя ладонями ее лицо, как чашу, и жадно прильнул губами к ее рту. Их поцелуи становились все глубже, и одновременно он снимал последние кружевные пустяки с ее тела и гладил места, которые они прикрывали, дразнил ее, заставлял хотеть себя еще больше, наполняя каждую частицу ее тела раскаленным добела желанием обладания, которое доставляемое им ей удовольствие только распаляло.

Повторяя ее имя, он улегся рядом с ней на кровать, где снова поклонялся ее телу своими губами и руками, показывая ей, что у него на сердце. Ноги их переплелись, и он перекатился, чтобы нависнуть над ней. У нее потемнели глаза, и она потянулась к нему. Целуя его в губы, она направила его в себя. И начался бессмертный ритм, который утишал их огонь, одновременно распаляя его.

Они достигли одной вершины, потом другой, пока не стало казаться, что больше наслаждение усилиться не может. И в этот момент что-то расцвело в них и понесло через край.

Позже она лежала в его объятиях, ее тело было нежным и слабым от удовлетворения, а сердце переполнено сладким покоем. Никогда она не предполагала, что он будет таким нежным любовником, что он будет так ее лелеять своими руками, телом и ласковыми словами, которые снова и снова доводили ее до экстаза.

Когда она впервые с ним повстречалась, она решила, что, как и большинство плейбоев, он интересуется только своими нуждами. Но по мере того, как она узнавала его получше, понимала, что он человек не себялюбивый, хотя только за последний час поняла, насколько он способен отдать себя всего.

Сегодня сердце ее переполняла не только любовь к нему, но и восхищение. С ним будет трудно расстаться, а забыть просто невозможно. Он испортил ее для других: теперь никто и никогда для нее не сравнится с ним. Ей стало грустно думать об их неизбежном расставании, и она отстранила от себя эти мысли, чтобы жить сегодня, этим днем, насладиться этим временем, когда он с ней, а там будь, что будет.

— Проснись, ленивица, — прошептал он, целуя ее веки.

— Я проснулась, — сонно проговорила она.

Он обнял ее и стал целовать, пока она совсем не проснулась.

— Зачем ты это делаешь? — спросила она.

— Что делаю? — он перестал и заглянул ей в глаза.

— Снова будишь во мне голод, когда я чувствовала себя такой сытой и удовлетворенной.

— Удовлетворенной, угу? — на его лице появилось выражение мужской гордости. — Ну, что ж, если я что-то начал, полагаю, ты ожидаешь, что я это закончу.

— Догадался, — она устроилась поудобнее в его руках.

Он вздохнул.

— Мужскую работу никогда всю не переделать.

— Ага, никогда, — она потянулась за подушкой, чтобы стукнуть его, но он жарко поцеловал ее. Ее рука замерла в воздухе и, поменяв цель, обвилась вокруг него.

Была уже середина утра, когда он, наконец, затащил ее в душ. Его любовь привела ее в ленивое и сонное состояние.

— Торопись, женщина, — ласково понукал он ее, — нам еще с тобой ехать.

— Что?

Он направил душ ей на голову, намылил руки и стал пальцами растирать ей спину.

— О-ох, — благодарно застонала она. — Я даю тебе десять минут на это, а потом прекрати.

Он рассмеялся.

— Ладно, но потом ты наденешь джинсы и отправишься в машину.

— Зачем?

— Потому что мы схватим что-нибудь на завтрак и поедем в горы, так что возьми с собой фотоаппарат.

Она повернула к нему лицо.

— Я могу поучаствовать в этих планах?

Его руки начали размыливать пену круговыми движениями по плечам, вниз по спине…

— Участвовать? — спрашивал он, а руки двигались ниже и ниже. — Конечно, можешь. Что ты хочешь предложить?

Она закрыла глаза и глотнула, пытаясь справиться с желаниями, которые он снова вызывал из глубины ее тела.

— Не помню.

— Ну, что мне с тобой делать?

Она пожала плечами.

— Ты что-нибудь придумаешь. Я уверена.

Спустя час они уже вышли из дома на свежий бодрящий воздух раннего ноябрьского утра. Забравшись в машину, они проехали несколько кварталов до ресторана. После завтрака у стойки Тейлор повез их в горы. Анни поставила камеру на пол между ногами и, откинувшись, наслаждалась видами природы. Спустя некоторое время они свернули на частную дорогу и поехали по ней через лес, полный елей, сосен, осин и лиственниц, где землю покрывал ковер опавших листьев и иголок.

Когда они подъехали к деревянной хижине, с большим крытым крыльцом, Тейлор притормозил машину. С крыльца открывался потрясающий вид на горы. Тейлор полез под панель, нажал кнопку дистанционного управления, и дверь гаража распахнулась. Он завел туда машину и опустил дверь.

— Подожди, пока я зажгу свет, — он вылез из машины и включил свет, после чего подошел к ее дверце.

С нескрываемой гордостью он повел ее на верх и внутрь.

— Вот мы и дома.

Она медленно поворачивалась, обходя большую комнату, выглядывая в высокие окна на горные виды, рассматривая громадный каменный очаг, занимавший всю стену.

— Мне очень нравится, — сказала она, направляясь к длинной полке над очагом. Губы ее тронула улыбка, когда она заметила там игрушку — дровосека, которую он вырезал, когда приводил к ней в лавку Брайана. Она тихонько толкнула игрушку, и маленький лесоруб. закачался вверх и вниз на полке.

— Сейчас вернусь, — сказал он, направляясь к двери. — Надо разгрузить машину.

Она рассеянно кивнула и подошла к краю полки, чтобы посмотреть на несколько фотографий в рамках. На них она увидела совсем молодого Тейлора, стоящего рядом с более старым мужчиной около наполовину разобранной машины. Этот человек так был похож на Тейлора, что, наверняка, был его отцом. Они были еще на одной фотографии вместе с женщиной, стоящей на крыльце белого бунгало. За ними на двери висела рождественская гирлянда из сосновых веток с шишками.

Они стояли рука об руку и улыбки их были схожи. На лицах всех троих был свет единства тесной хорошей семьи. На женщине был скромный халат, на мужчине темно-синий рабочий комбинезон, а молодой Тейлор был одет в джинсы и клетчатую рубашку. Все они выглядели счастливыми, но что-то не сходилось.

Это не было поместье, дом с колоннами, где, как она считала, он вырос. Дом на фотографии мог находиться во многих местах, в том числе и рядом с Колорадо Спрингс, но она была уверена, что это не был богатый район. И поле для гольфа тоже там не просматривалось.

Она мельком увидела Тейлора, который нес на кухню сумку с провизией. А минуту спустя он подошел к очагу, держа под мышкой большую картонную коробку.

— Что это такое? — спросила она.

— Сейчас увидишь.

Он замолчал, чтобы разжечь бумагу и растопку, которые уже лежали под поленьями на решетке. Когда огонь затрещал, он снова повернулся к картонной коробке, заботливо раскрыл и распаковал ее.

Анни просто рот раскрыла, когда оттуда появилась пара резных диких уток.

— Откуда они у тебя? Я думала, что их выиграл на аукционе старый джентльмен, мистер Мартин.

Он улыбнулся и поставил их на полку над очагом.

— Он и выиграл.

— А как же тогда они оказались у тебя?

— Я сделал ему предложение…

— …от которого он не мог отказаться, — закончила она фразу.

— По правде говоря, нет. Мистер Мартин очень добрый человек и довольно сентиментальный. Когда я объяснил ему, что эти утки имеют для меня особое значение, он предложил отдать их мне по той цене, которую заплатил на аукционе.

Она в смятении заморгала.

— Ты мог бы купить другую пару в нашей лавке и дешевле.

— Это было бы не то же самое. Эти резные фигурки всегда будут напоминать мне о том дне, когда ты пожертвовала их на аукцион… о тебе.

Она нежно улыбнулась.

— Ты сентиментальный.

— Виноват, виноват, — он поднял руки вверх. — Во всяком случае мистер Мартин приедет к тебе на следующей неделе купить другую пару приманок. Он, действительно, восхищается твоей работой. Кстати, ею восхищаются многие. Я не удивлюсь, что следующая неделя в лавке будет очень деловой.

— И ты, конечно, к этому не имеешь никакого отношения, — она лукаво улыбнулась ему.

— Как я уже говорил, аукцион дал твоей работе рекламу. А ты сама придаешь своей работе ее высокое качество.

— Ты никогда раньше так не говорил, — она шагнула к нему.

— Не говорил? — он заключил ее в объятия.

— Не насчет качества.

— Я всегда говорил, Анни, что ты женщина высшего сорта, но мне кажется, что во мне есть что-то такое, из-за чего ты во мне не уверена.

— Поправка, в тебе еще есть что-то такое, чего я не знаю.

Он какое-то время внимательно смотрел на нее.

— Ты до сих пор считаешь меня испорченным плей-боем, ищущим развлечений?

Она покачала головой.

— Это было несправедливо. Так ведь?

Он пожал плечами.

— Полагаю, что ты думала по принципу «одного поля ягодка».

— Все равно несправедливо. Не каждый выбирает себе друзей точно таких же, как он, — это она поняла за последние недели. — Я поспешно судила о тебе, Тейлор, и прошу за это прощения. Наверное, это больше говорит о моей неуверенности в себе, чем о чем-то еще.

— Признаться в таком сможет не каждый, — он поцеловал ее в кончик носа. — Извинение принято, — он поцеловал ее в губы. — Между прочим, извинения всегда вызывают у меня голод. Могу ли я заинтересовать вас стаканом вина, экскурсией по дому и «Цыпленком Малоун»?

— А кто будет готовить? — спросила она.

— Мы.

— Снова нарываешься на неприятности, да?

— Нет, если только это будет зависеть от меня.

— Тогда согласна.

Он повел ее на кухню, где откупорил бутылку охлажденного «Пьепорте» и наполнил два стакана. Анни последовала за ним в экскурсию по дому (он провел ее повсюду) и, вернувшись к очагу, она сказала:

— Мне нравится планировка, и вид из каждой комнаты великолепный.

— Я сам чертил планы и следил за строительством. В городе я сохраняю квартиру, но мой дом здесь.

Она показала на фотографию Тейлора около полуразобранной машины.

— Наверное, ты всегда любил автомобили.

— Да, всегда. Мы с отцом находили где-нибудь старый автомобиль 1914 года и по выходным дням восстанавливали его, а потом доходно продавали. Все хотели «Порше», а эта модель была очень доступной и доставляла много радости. Вот та, что на снимке, когда мы ее нашли, была просто грудой металлолома, — он слегка улыбнулся. — Переключать скорости у нее было все равно, как двигать ложкой в пюре, но мы привели ее в порядок и продали.

— Так что ты не был рожден в семье, владевшей агентством по продаже роскошных автомобилей?

Он покачал головой.

— Когда я был еще в университете, я получил в наследство скромную сумму по страховке и по окончании учебы организовал мастерскую подержанных машин. Одно к одному и через несколько лет оказалось, что я могу купить себе агентство. Так что, нет, я не родился с серебряной ложкой во рту, если ты так думала.

Она так думала раньше, но говорить об этом не стала. Это было так очевидно. Она потянулась за другим фото на полке, тем, где были сняты трое.

— Это твоя семья?

Он кивнул, лицо его помрачнело.

— Это была моя семья.

— О, — она стала серьезной. — Извини, Тейлор.

Он покачал головой, глядя на фотоснимок.

— Это случилось давно… когда я был еще в колледже в Боулдере. Каждую осень мои родители любили ездить в хижину моего дяди на Лесистых Холмах. Однажды они возвращались после выходных, когда налетела ранняя метель, — черты его лица заострились от горечи. — Им надо было остановиться у обочины и там переночевать, но отец не мог подумать о том, что пропустит день работы на фабрике. В отчете о происшествии сказано, что его занесло на встречную полосу и он попал под колеса тяжелого грузовика, — Тейлор глотнул и посмотрел в сторону, — по крайней мере, это было быстро. Мне сказали, что они не мучились.

Ее ладонь легла на его руку.

— Ты не должен винить себя за то, что случилось. Это был несчастный случай.

Он с удивлением посмотрел на нее.

— Ты очень проницательна. Но подумай, Анни, если бы я на эти выходные приехал домой, их вез бы я, и я бы настоял, чтобы мы в тот день остановились, а не ехали дальше.

Она покачала головой и пожала плечами.

— Кто знает? Может быть, ничего не изменилось бы. Ты же не знаешь, о чем в тот день думал твой отец. Ты только думаешь, что знаешь причины, по которым он поступал так или иначе. И ты не должен себя винить. Они бы этого не хотели.

— Нет… они не хотели бы, — он коснулся ее лица и вид у него стал задумчивым. — Наверное, надо научиться прощать.

Она кивнула.

— А ты научилась, это делать, Анни? — он ласково гладил ее большим пальцем по подбородку туда-сюда.

— Что именно? — она посмотрела настороженно.

— Научилась прощать… своего отца… себя?

Она отвела глаза и глубоко вздохнула.

— Нет. Не могу сказать, что научилась.

— Ладно. Когда научишься, скажешь мне.

Она могла только кивнуть и надеяться, что он будет терпелив с ней.