Сначала виконт фон Кролок потянулся, и лишь потом задумался, как вообще это у него получилось. Уже несколько месяцев подряд каждый вечер начинался криком «Ты опять мне нос расквасил!» Разделять гроб с кем-то еще было непривычно, но на этом настаивал Альфред, который страдал клаустрофобией, боязнью темноты и боязнью быть похороненным заживо. А если добавить сюда его школьную привычку прятать сухари под подушкой и грызть их посреди полудня, можно понять, почему Герберт просыпался с красными глазами и клевал носом весь вечер.

Остальные обитатели склепа были не лучше. Отец забирался в саркофаг с керосиновой лампой и часов до трех листал газеты, параллельно проводя сравнительный анализ современной международной политики с событиями двухсотлетней давности. Вслух, разумеется, ведь нехорошо лишать домочадцев возможности расширить кругозор. Магда и старик Шагал пытались заниматься личной жизнью, тихо и ненавязчиво. Какие только меры не предпринимал Куколь, чтобы научить их поведению в цивилизованном обществе! Один раз он заколотил их в гробу на пару недель, но, как оказалось впоследствии, они отреагировали на это наказание так же, как мышь, которую заперли в сыроварне. В другой раз голубков расселили по отдельным гробам. Но они так печально — и так однообразно! — перекрикивались, признаваясь друг другу в любви, что граф, который терпеть не мог клише, собственноручно вытащил их из разных гробов, сунул их в один гроб, отругал Куколя за самоуправство, потом отнял у Альфреда сухари, задал сыну взбучку, чтобы тот не огрызался, забрался к себе в саркофаг, хлопнул каменной крышкой… и она раскололась посередине.

Говорят, что не везде вампиры спят в одном склепе. Вроде бы в Соединенных Американских Штатах у каждого члена немертвой семьи есть своя собственная усыпальница. Но это все байки, наверное.

Сегодня Герберт никаких проблем не испытывал. В гробу было просторно, потому что он лежал в одиночестве.

Тысяча святых! Куда подевался Альфред?

Ведь они договаривались, что сбегут из подземелий вместе! А если он вылез из гроба первым, то, пожалуй, мог попасться на глаза Призраку Оперы. Ужасно, если так. Призраку даже не понадобиться швырять в Альфреда чесноком. Стоит лишь напомнить, что он пробрался в эти апартаменты без разрешения, и бедняга сам зачахнет от чувства вины. Чуть приподняв крышку гроба, вампир посмотрел в щель, но ничего необычного не заметил. Тогда он уронил крышку на пол, сел, поправил волосы и с удивлением уставился на свою руку, облепленную комьями земли. Пошарил по простыне. В гробу, полном земли, он не просыпался уже пару столетий, с тех пор как вышел из возраста для игры в «мертвецов и могильщиков.» Кому взбрела в голову эта идея и зачем?

Вдруг рядом с гробом он заприметил чашку, с синими цветами и позолоченной каймой. В сосуде находилась более чем знакомая жидкость.

При всем своем восхищении французской толерантностью, даже Герберт не допускал мысли, что человек, обнаруживший в своем доме вампира, побежит покупать ему завтрак, а потом еще нальет кровь в изящную тару. Даже монахиня, в чьи обязанности входит любовь к ближнему, не проявила бы столько доброты, а что уж говорить о мрачном владыке подземелий? Протерев еще сонные глаза, виконт заметил под блюдечком сложенный вдвое листок бумаги. Ага! Наверняка Призрак искренне желает ему подавиться этой кровью и проваливать вон. Но к немалому удивлению Герберта, записка вещала:

«Господин виконт!

Покорнейше прошу прощения за то, что не смогу прислуживать Вам за завтраком. Господин Эрик, он же Призрак Оперы, пригласил меня прогуляться в книжный магазин, а я не смею отказать нашему любезному хозяину.

В остальном же не извольте волноваться — катафалк я оставил на городской конюшне, с отелем рассчитался, выглаженное белье Вы найдете в гостиной.

Ваш смиренный слуга,

Куколь.

P.S. Пусть Ваша ночь будет преисполнена такой черной печали, от которой Ваше исстрадавшееся сердце разорвется на части.»

Герберт повертел записку. Удивительно, что прослужив столько лет в их доме, Куколь все еще умудрялся писать твердым, округлым почерком. Как только у него руки не трясутся?

Но листок бумаги выпал из тонких пальцев, когда в комнату вошел Альфред, обнаженный за исключением полотенца, целомудренно обернутого вокруг бедер. С его мокрых волос капала вода, стекая по белоснежным плечам, по гладкой, безволосой груди, заканчивая свой путь под его набедренной повязкой… «Он прекрасен, как Антиной» была вторая мысль виконта. Первая же звучала так — «Где-где-ГДЕ-здесь-ванна-чтобы-я-смог-смыть-с-головы-эту-гадость-пока-у-меня-не — появилась-перхоть-и-секущиеся-концы-и-паразитарные-заболевания-и-архангел-Михаил-знает-что-еще!!!»

— Герберт? Ну ты спишь! — юный вампир восхищенно поцокал языком. — Мы тебя втроем будили.

— Втроем?

— Ага — я, Куколь и Эрик. Теперь он наш домохозяин. Мы остаемся здесь!

— Постой, ты сумел уговорить Призрака сдать нам комнату? — спросил Герберт недоверчиво, но в то же время понимая, что щенячьи глаза друга могли растрогать самое заскорузлое сердце. Когда ресницы Альфреда начинали трепетать, даже мистер Скрудж, смягчившись, дал бы ему целый шестипенсовик.

— Не я — Куколь. Оказывается, они с Призраком состоят в Обществе Владельцев Старинных Органов, ну а члены клуба обязаны друг другу помогать. Ты бы слышал, с каким восторгом Эрик отзывался об этом обществе! Все твердил «Будь оно трижды проклято.»

Немертвость здорово изменяет сознание, подумал Герберт. Всего пара месяцев, и Альфред позабыл, что для смертных «проклятый» — это вовсе не комплимент… вроде бы… если он не напутал…

— Кстати, а что за грязь в гробу? — вампир вернулся к делам понасущнее. — Дай угадаю — Эрик по случаю нашего приезда подмел в квартире полы, а совок, за неимением лучшего места, вытряхнул прямо в гроб? Это такой французский обычай чествовать важных гостей?

Альфред набычился.

— Это не грязь, — ответил он тоном королевского шеф-повара, которому заказали шмат сала и бутылочку бормотухи. — Это родная земля.

— В каком смысле?

— В таком, что я ее за вашим кладбищем накопал и привез сюда.

Изо всех сил напрягая воображение, Герберт представил друга, который кланяется и целую мать-сыру-землю. В школе в Альфреда розгами вколачивали любовь к Родине…

— А с чего такой патриотизм? — осторожно поинтересовался виконт. Не хватало еще, чтобы Альфред каждый вечер начинал пением государственного гимна.

— Ох, Герберт, ты как будто вчера умер! Всем известно, что вампиры не могут спать спокойно, если рядом не будет частицы их родной земли.

— Когда ты говоришь «всем известно», ты кого включаешь в это понятие?

— Ну себя, например. И графа Влада.

— Это Влад «Всегда-Вожу-С-Собой-50-Ящиков-Земли» Дракула тебе наболтал, да?

— Да, вообще-то, — потупившись, Альфред принялся рисовать на полу воображаемую дугу большим пальцем ноги.

Виконт удовлетворенно хмыкнул. Ну хоть что-то прояснилось. Во время Полночного Бала Альфред, как новый член клана, был просто нарасхват, потому что его ушные мембраны еще не начали выть в голос от историй, прослушанных миллионы раз. Он еще не разбирался во всех хитросплетениях семейных отношений, квинтэссенция которых выглядела примерно так — «я ведь знаю, что кто-то из вас заиграл мою коробочку для мушек в 1740 м году, и не говорите мне, что я нашла ее через три дня за шифоньером, ну и нашла, что с того, я все равно помню, какими глазами на нее смотрела Доротея, но я никогда ей ничего не подарю, после того, как она наступила на мой шлейф в 1719 м!» Дракула тоже успел пообщаться с Альфредом, в течении беседы угощаясь смородиновой наливкой, которую, покидая трактир, прихватила с собой Магда в качестве приданного. Можно только представить, какие мохнатые суеверия он вбил в податливую голову юноши!

Вкратце Герберт поведал другу, что в качестве хобби Влад разводит росянки. А вырастить росянку, которая воробьев на лету ловит, можно только используя почву из его поместья. Вся суть в особых удобрениях. Влад не выдавал своих секретов, но ходили слухи, что тела тех турков, которых он когда-то разгромил, так и не нашли. Кроме того, его дочки-модницы были просто помешаны на грязевых ваннах. Поэтому куда бы ни собиралась славная семейка Дракул, всегда создавалось впечатление, что они едут на выставку чернозема.

Когда друзья перетрясли простыни, виконт уточнил:

— Значит, теперь мы обитаем здесь?

Убранство комнаты ему определенно нравилось. Очень стилистически выдержано.

— Да! Красиво тут, правда? — Альфред присел на край гроба и прижался к Герберту. Тот ответил юному вампиру долгим поцелуем, затем провел рукой по влажным волосам.

— Надеюсь, не в озерной водице купался?

— Что ты, у Эрика такая ванна! Из мрамора, с горячей и холодной водой! Последнее слово прогресса. Но когда я спросил, как же он добился такого эффекта, Эрик сказал, что это секрет и попросил меня в театре об этом не распространяться. Он такой скромный.

Виконт улыбнулся украдкой. Призрак мог бы и не таиться, ведь слова «незаконное подключение к газовой линии» Альфреду ничего не скажут. Юный вампир тем временем продолжал петь Призраку дифирамбы.

— … и невероятно щедрый в придачу. Представляешь, он даже подарил мне мыло!

— Замечательно, — проворковал Герберт, поглаживая друга по шее. — При каких обстоятельствах?

— Я сидел в ванне, когда Эрик вошел туда с полотенцем через плечо — наверное, тоже хотел помыться. При виде меня он отвернулся, всем бы такие хорошие манеры. Ну а потом я предложил ему присоединиться, потому что там действительно очень большая ванна… Чего ты смеешься?

Герберт сполз на пол, чувствуя, что сейчас задохнется от хохота.

— И тогда он подарил тебе мыло?

— И еще много чего.

— Дай угадаю — разные тяжелые предметы с острыми углами?

— Да, с ним прямо пароксизм щедрости приключился, я едва успевал их ловить… С тобой все в порядке?

Распластавшись на полу, виконт бессильно махнул рукой. Альфред был просто неисчерпаемым источником веселья. Жаль, что будучи бессмертным, он не мог поблагодарить друга за лишние пару лет жизни.

Но то, что юный вампир произнес далее, заставило Герберта умолкнуть с открытым ртом.

— В общем, Эрик благородный человек с прекрасной душой. Как жаль, что ему приходится прятаться под маской.

— Что-что?

— Его лицо полностью скрыто черной маской, — Альфред вздохнул. — Сдается мне, что он носит ее не украшения ради.

— Мне жаль, — сказал Герберт с интонацией, с которой говорят о несчастном случае, произошедшем в бельгийском Конго или на Аляске. То-есть, где-то очень далеко от дома.

— Да, у Призрака Оперы несчастная судьба, — продолжил Альфред, — но скоро все изменится.

Ранее сочувственно кивавший, виконт вздрогнул. Вдохновенный тон Альфреда нравился ему все меньше. Сейчас юный вампир напоминал генерала, который на полном серьезе утверждает, что враг будет побежден к Рождеству, а по возвращению домой каждого солдата ждет горшок с курицей. Но полководцы почему-то забывают упомянуть, что оное Рождество наступит через 10 лет, а горшок будет один на всю деревню.

— Потому что мы ему поможем, — снисходительно объяснил юный вампир.

— Мы?

— То-есть, ты.

— Я?

— Ага. Ты поможешь ему наладить личную жизнь.

Герберт приосанился, игриво покачал ногой.

— Ах, ты мне льстишь, cheri! Нет, я бы помог, конечно, но ведь я люблю только тебя! Кроме того, не уверен что Эрик заинтересован таким видом отношений. Мне совсем не хочется, что бы он… подарил мне мыло.

— Нет, — терпеливо объяснил Альфред, — я имел в виду, что ты поможешь ему воссоединиться с фроляйн Даэ.

— ЧТО?!

— Не переживай так, Герберт, милый. Нервные окончания не восстанавливаются.

— Ничего, у вампиров восстанавливаются, если их в святую воду не окунать.

— Пока ты спал, я уже все продумал. Призрак Оперы влюблен в Кристину Даэ — это всем известно. Но увы, девица отвергла его ухаживания, променяв Эрика на какого-то бесполезного аристократишку…

— Хм-хм.

— … Кристина Даэ выбрала деньги и титул. Но еще не поздно удержать ее от рокового шага! — возвестил Альфред, — Нужно рассказать ей, какой Эрик замечательный человек и как больно его ранит ее уход. Этим займешься ты.

— Почему я-то?

— Потому что у тебя французский лучше, — скромно сказал Альфред. — А мой словарный запас ограничен, с ним о серьезных материях не порассуждаешь.

Здесь Альфред был прав. Нельзя взывать к чувствам девушки, оперирую такими фразами как «Добрый вечер,» «Париж — столица Франции» и «Где уборная?» Но фон Кролоки так просто не сдаются.

— Тебе не кажется, что с моей стороны это будет лицемерием? — Герберт гнул свою линию. — Зачем я буду предлагать Призраку то, что мне самому даром не нужно?

Юный вампир задумался, но вскоре его лицо прояснилось.

— Если ради хорошего дела, то можно и душой покривить.

— Я вампир, у меня нет души.

— Покриви тем, что есть.

— Ага, вот сейчас найду лук со стрелами и пойду девиц уговаривать. А крылья у меня сами собой прорежутся! — взорвался Герберт. — Вот скажи, какого ангела я, вампир, буду помогать двум смертным во время моих каникул?! Я виконт фон Кролок, а не сваха на заработках!

— Просто… просто Призрак проявил гостеприимство.

Герберт снова уселся на пол и принялся задумчиво заплетать волосы. Гостеприимство… Вампиры очень серьезно относятся к гостеприимству. Тон здесь задает Дракула — несмотря на то, что его родословной можно дважды обмотать земной шар по экватору, он самолично открывает гостям дверь и помогает с багажом. А его дочери всегда приходят пожелать постояльцу добрых снов… иногда раза три за ночь. Но и другие семейства не отстают в плане гостеприимства. В любом респектабельном вампирском замке вам предложат спальню с огромными сводчатыми окнами, выходящими на обрыв с журчащей горной рекой или на скалу, поросшую узловатыми соснами.! Частью сделки так же является кровать, увешанная бязью паутины, массивный дубовый шкаф, который шатается, если моль внутри ведет себя слишком разнузданно, и толстый слой пыли, который способствует отличной звукоизоляции…

О человеческом гостеприимстве Герберт фон Кролок имел крайне смутное представление. Вроде бы, когда-то он мог войти в любой дом в деревне, попросить кружку молока и получить кружку молока. Не разбавленного святой водой и без серебряного подстаканника. Но это было так давно. Тем не менее, раз уж он проснулся без инородного предмета в районе груди, то можно было смело говорить о гостеприимстве. Пожалуй, Призрак действительно заслуживает награды.

Но было здесь что-то еще.

Вампир подумал про вчерашний спуск в подвалы. Если прислушаться — причувствоваться? — то можно ощутить, что сама атмосфера здесь пропитана безнадежной печалью. Знакомое чувство. Кем бы ты ни ощущал себя, один взгляд в зеркало развеет все иллюзии, и сердце заноет от того, что ты там увидишь или не увидишь. И непонятно что хуже. И ничего, ничего с этим уже не поделать. Ты тот, кем родился… или кем умер.

А он ведь так и не смог позабыть летнюю ночь, которая, вероятно, была очень теплой, из тех, что смертные называют «бархатными.» Воздух был наполнен запахами спелой пшеницы и цветов, распустившихся в саду несмотря на неравную борьбу с сорняками. Цикады вовсю наяривали на своих флейтах. Даже легкий ветерок, который лениво, вполсилы шевелил ветки, не мог их успокоить. Иными словами, это была превосходная ночь для прогулки на кладбище, которое вампиры воспринимали как продолжение заднего двора. Но лишь оказавшись за воротами, Герберт увидел отца. К счастью, в одностороннем порядке. Такое столкновение чревато крупными неприятностями. Потому что граф был сильно не в духе. Плечи его были опущены, руки с побелевшими костяшками сжимали надгробие. Виконт мысленно перебрал свои проступки за последнее десятилетие, но за ним не водилось ничего настолько серьезного, чтоб отец пришел в такую ярость. И только когда по скулам графа потекли слезы, Герберт понял, что ошибся. Гнев здесь не причем. А когда он услышал слова, произнесенные хриплым шепотом — хриплый шепот ведь мужественнее чем всхлипы — все стало на свои места. С ума сойти! Виконт никогда и помыслить не мог, что для отца все это значило так много! Песни жнецов, и ветер, который, приминая пшеницу, катается по полю будто огромный кот по ковру, и вкус разгрызенного колоса, и теплая рука девушки, которая ничего про тебя не знает и поэтому совсем тебя не боится.

Увы, это были не праздные разговоры про удел немертвых да про крылья ночи. Это было по-настоящему. От отца разило точно такой же беспросветной тоской, как сейчас в подземельях. Уж лучше бы алкоголем! В какой-то момент молодой вампир почувствовал, будто его обманули, украли его суверенное право на слабость. Если отцу так плохо, то ему-то каково должно быть?

Больше всего Герберту хотелось подойти к отцу и потереться о плечо, бормоча что все будет хорошо. Но это было равносильно тому, чтоб шагнуть в вольеру к тигру и завязать ему хвост узлом. Стараясь не наступить на какой-нибудь особенно хрустящий сучок, вампир развернулся и пошел обратно в замок. В данный момент он был последним, кого граф хотел бы видеть…

Тот случай надолго отучил виконта от прогулок на кладбище. Да и от прогулок вообще.

— Гостеприимство, говоришь? А вообще-то да. Да, именно, оно самое. Ну ладно, уговорил. Заскочу в ванную, а потом так уж и быть, навещу фроляйн Даэ. Но только ради тебя, cheri. Заруби себе на носу — ты мне должен! — подмигнув Альфреду, вампир сорвал с него полотенце и, помахивая трофеем в воздухе, выбежал из комнаты.

А через час он покинул подземные апартаменты, чтобы расквитаться… то-есть, расплатиться с Призраком за его гостеприимство.