«Знаете, что является самым сложным при написании любовного романа? Это - рассказать о начале любви. Диалоги, эротика, характеры и сцены развиваются с опытом и фантазией самого автора. Роман же традиционно заканчивается либо смертью одного из героев, либо тем, что девушка остаётся с "проблемным" парнем... Смешно — истории, написанные под копирку. В жизни всё по-другому.

   Меня зовут Елена Ларионова. Мне двадцать шесть. Пять лет назад я встретила Макса. Я была счастлива с ним, почти. Оказалось, история моей любви ещё только начиналась...»

28.

«All the right friends in all the wrong places

So yeah, we're going down.

They've got all the right moves and all the right faces

So yeah, we're going down.

(«All The Right Moves», (c)«OneRepublic»)

Сентябрь. Московский вечер пятницы. Я сижу в представительстве датской компании «Systems One», рассматриваю странно-ломанный клип «OneRepublic» и жду, когда Таня Сиротина соберет мне папку. И думаю я о том, что уже в понедельник я отправлюсь на конференцию в Копенгаген. Отсижу две-три обязательных сессии, после чего с чистым сердцем растворюсь в пешеходных кварталах города, посмотрю на разноцветную набережную Нихавн, куплю билет в Амалиенборг, ну, и побываю на Строгет — самой длинной из всех пешеходных улиц Европы. А уж если мне совсем повезёт, то я смогу сбежать от Тани и в одиночестве отправиться в «Statens Museum for Kunst», где есть работы Кранаха и Липпо.

Тут надо сделать небольшое отступление и рассказать, кто такие мы с Таней. Начнём с того, что Татьяна Сиротина — директор по партнерам «Systems One», и выглядит она довольно затейливо (представьте себе располневшую Памелу Андерсен в костюме Хилари Клинтон). Я подвизаюсь у дистрибутора этой датской компании и в должности на порог ниже. Моя контора называется «Ирбис». Кроме «Ирбис», у датчан есть еще два аналогичных партнера — «Корса» и «OilИнформ». «OilИнформ» работает на нефтегазовом секторе, «Корса» ведёт всю «мелочёвку» на территории СНГ. «Ирбис» же охватывает необъятный корпоративный сегмент, редко, когда выполняет спускаемый ей датчанами план продаж, но при этом всегда — подчёркиваю, всегда! — получает больше денег на продвижение. В год примерно так на полмиллиона. Описав небольшой круг на счетах «Ирбис», эти деньги распиливаются. Часть идёт в карман моему генеральному, часть — в карман боссов Тани. Ну, а мы с Сиротиной прикрываем и тем, и другим задницы, вполне так профессионально стряпая фальшивую отчётность.

Здесь можно сделать изумлённое лицо и залить глаза праведным гневом: мол, и как вам не стыдно, девушка? Но давайте будем честны. Это — самое обычное дело для тех, кто давно и хорошо знает: прав не тот, кто работает, а тот, на кого ты работаешь. И если твоим боссам угодно, чтобы их бизнес развивался именно так, то ты либо будешь соответствовать, либо на твоё место возьмут кого-нибудь потише и поспокойнее.

— Тань, где тебя подхватить? В аэропорту? Или мне за тобой заехать? Меня всё равно Макс в «Шереметьево» подвезёт, — поинтересовалась я у Сиротиной.

Таня, которая ещё вчера прожужжала мне все уши про Autlet, Illum, Frederiksberg и датский Музей эротики, повозилась за своим огромным, как площадка для минигольфа, столом, усыпанным канцелярскими скрепками. Положила ножку на ножку, и, сурово сдвинув брови, продолжила собирать мне папку.

— Тань, ау? — напомнила я о своём существовании.

— Ленок, я никуда не еду.

— В смысле? — не поняла я. — Но у тебя же виза, и вообще…

— Сыч меня не отпустит.

«Сычом» (кстати, с моей лёгкой руки) в «Systems One» называли текущего замглавы и, в перспективе, будущего главу представительства. В миру же «Сыч» был ВладимВадимычем Спицыным. Выше «Сыча» был только датчанин Кристоф Кристенссен. Кличку же свою «Сыч» заслужил у меня благодаря своему выдающемуся астигматизму, который заставлял его неприятно прищуриваться и при этом не мешал выдёргивать меня из любой толпы, чтобы пообжиматься.

— Тань, жалко, что тебя в Дании не будет, — искренне огорчилась я. — А Сыч почему не едет?

— А в этом году в Копенгаген у нас сам Кристоф собрался. — Таня оглянулась по сторонам, точно в углах её кабинета притаилась не вековая пыль, а враги. — Ленок, по секрету, — сделав «страшные» глаза, Сиротина поманила меня к себе пальцем. — Только смотри, никому. В общем, Кристоф собирается на этой партнерской тусовке показать всех вас своему наследнику.

— Какому ещё наследнику? — не поняла я.

— Да ну тебя, Лена! — рассердилась Таня. — Соображай быстрее: Кристоф. Собирается. Показать. Партнёров и дистрибуторов своему наследнику — то есть, будущему главе представительства, — четко и раздельно произнесла Таня. — Поняла? Сам-то Кристоф через полгода уходит на пенсию, ну, и должен нового нам назначить.

У меня брови поползли наверх:

— Тань, подожди. Ты что же, хочешь сказать, что новым главным будет не Сыч?

— Аллилуйя. Сообразила!

— Сообразила. Тань, а откуда известия?

Таня неопределённо пожала плечами и мрачно указала глазами в потолок: мол, даровано свыше.

— Тань, а он хорошенький? — решила «подколоть» Таню я.

— Кто, Кристоф? — Сиротина оторвалась от потолка и ошарашенно воззрилась на меня. — Да бог с тобой, Ленка. Ты же сто лет его знаешь.

— Тань, да я про новенького.

— А-а... Да пёс его знает… Кстати о новеньком... — Сиротина подняла на меня чистый, как у ребёнка, голубой взгляд. — Ты, дорогая, что-нибудь на коктейль-party возьми. Типа платье — и всё такое.

— Зачем это? Я же не планировала никуда ходить.

— А затем, что Кристоф обязательно устроит себе отвальную. Снимет какой-нибудь датский гадюшник и поведет вас туда. Будете вырабатывать командный спирит, который ты так ненавидишь.

Я промолчала: у меня были свои планы, как избежать этих пьяных танцев. Потому что всё это уже было. А в итоге — аборт, слёзы и невозможность забеременеть, как мы с Максом и не старались.

— Ленок, папка готова, — отвлекла меня Таня от моих мыслей. — На, держи, и не забудь ознакомиться. Там программа, список выступающих — и всё такое...

— И всё такое, — принимая папку, зачем-то повторила я.

Папка была красивая: блестящая, серебристая, с огромным логотипом «Systems One». Логотип походил на звезду, манящую обещанием, что всё-всё обязательно будет хорошо. Но в чудеса я не верила. Не ведая о том, что меня ждёт (гром не загремел — не засверкала и молния) я чмокнула воздух рядом с Таниной щекой. Вздохнув знакомый Танин парфюм (дорогой, но приторный), я отправилась к выходу. Дойдя до стеклянных дверей, где к «нагнетке» надо было приложить пропуск, я на минуту замешкалась, путаясь между карманами пиджака и лайкового жакета. Папка потёрлась о мой бок и, кувыркнувшись, бухнулась мне под ноги, разбросав вокруг себя лифлеты, рекламы, программу, мой авиабилет и подтверждение брони.

— Что б тебя! — от всей души пожелала я папке, поддёрнула юбку, присела на корточки.

— Что б меня? — раздалось сверху хрипловато-насмешливое.

Ахнув, я торопливо вернула подол на его законное место. В это время перед моим носом возник носок элегантного мужского ботинка из коричневой замши. Рядом, помедлив, пристроился и второй. Все ещё сидя на корточках, я ухитрилась закинуть вверх голову и уперлась взглядом в то хрестоматийное место, где в мужских брюках заканчивается молния в ширинке. В ответ ширинка подёргалась (её владелец сунул руки в карманы брюк, сообразила я), и ботинки чуть-чуть отступили. «Молодец. Но, между прочим, мог бы даме и помочь», — с досадой подумала я, возвращаясь к сбору бумажек, веером рассыпавшихся по полу.

— Вам помочь? — весело поинтересовались сверху.

— Нет, на меня посмотреть, — тихо огрызнулась я, отклеивая от пола свой билет в Данию.

— А-а… Ну, как скажете.

Я прямо чувствовала затылком этот игривый взгляд и насмешливый голос.

— Может быть, вы меня всё-таки обойдёте? — предложила я, ловя липнувший к ламинату лифлет с программой конференции.

— Не могу, — доложили сверху.

— Это почему?

— Да потому что вы присели прямо на дороге.

Мне сразу вспомнились и моё сочное детство, и подмосковный лесок, и пионерский лагерь под Клязьмой, и вся та ситуация, когда «мальчикам — налево, девочкам — направо». Невольно фыркнув, я всё-таки ускорилась. Собрав папку, начала подниматься. Я вставала, а перед моим взором проезжали серые брюки, пуговицы белой рубашки, отворот дорогого твидового пиджака, тугая линия шеи и чисто мужской подбородок. Наконец, я рассмотрела того, кто возвышался надо мной. Развёрнутые плечи. Высокий. Очень тёмные, почти чёрные волосы. Ухоженный, но не лощёный. А ещё от него исходил тот самый, потрясающий аромат, который я обожаю — «Fahrenheit», напоминающий запах осени на мужской коже. Незнакомец вообще относился к тому складу мужчин, о котором моя мама любила говорить: «Хочешь не хочешь, а хочешь». Но пуанту внешности моего незнакомца составляло даже не это, а самые странные глаза, какие я когда-либо видела. Очень светлые, прозрачные, текучие, как вода. Уверенные, острые. Мужчина вообще производил впечатление человека, привыкшего, чтоб все его развлекали.

«Сколько ему лет? Тридцать пять? Тридцать?» Пока я разглядывала его, светлые очи хитро прищурились.

— Между прочим, вы забыли. — Мужчина с преувеличенной любезностью указал на моё упущение — прямоугольник белой бумаги, лежащий на полу. Прямо под моим каблуком. — Вы как, ещё раз присядете?

Он явно поддразнивал меня. Недолго думая, я наклонила к плечу голову, обозревая его с головы до ног. Медленно. Очень медленно. Но мужчина не смутился, а весело кивнул:

— Ладно, я понял. Тогда я присяду за вас.

Я ещё не успела придумать достойный ответ, когда мужчина аккуратно поддёрнул брюки и буквально стёк вниз по моим бёдрам. Мне стало жарко. Потом холодно, точно в желудке образовался жидкий лёд. А потом у меня вообще свело пальцы рук, когда у моего правого колена оказалась его темноволосая голова, плечо, и я вдруг почувствовала тепло. Мужчина был осязаемым. И очень живым. И он до меня дотронулся, отправив свою руку в район моих щиколоток, пробираясь пальцами между моих чуть расставленных ступней.

— Вы что? — встрепенулась я.

— Подбираю визитку, — невозмутимо доложил мне незнакомец, демонстрируя зажатый между пальцев белый прямоугольник. Я невольно попятилась.

— Вы мне пальцы отдавите, — пожаловался мужчина и протянул мне визитку. Он по-прежнему глядел на меня снизу-вверх, ухитряясь при этом одновременно поглаживать взглядом мои ноги. — Кстати, тут написано... — незнакомец опустил глаза и прочитал: — Елена Григорьевна Ларионова... Ларионова — это вы?

Я молча открыла папку — он изогнул бровь, но бросил визитку внутрь.

— Спасибо за помощь. Это было изумительно, — в своём фирменном стиле поблагодарила я, собираясь ретироваться (обойти его и выйти, наконец, из этого душного офиса, в котором явно было что-то не так с вентиляцией. Потому что мне катастрофически перестало хватать воздуха).

— Ещё не было, — поднимаясь, почти касаясь меня, тихо ответил мужчина.

— Простите, чего не было?

— Я говорю: изумительно вам ещё не было.

Как всегда, в момент гнева и растерянности, у меня напрочь перехватило дыхание. Я стояла и хватала ртом воздух.

— Алексей? Лёха? Андреев? Ты? Какими судьбами? — загрохотал на другом конце коридора низкий бас. По коридору прямо к нам направлялся «Сыч». Сообразив, что ВладимВадимыч через секунду доберется и до меня и предложит мне объятия, отдающие кислым китайским чаем, я моментально юркнула за твидовую спину.

— Это вас, что ли, кличуть? — с говорком рязанской бабушки на завалинке осведомилась я, дыша смутившему меня «Лёхе» в затылок. «Лёха», чьё прозвище больше подходило к среднерусской возвышенности, нежели к дорогой замше, дёрнулся и обернулся. Прозрачные глаза задержались на моём лбу, потом съехали мне на переносицу, плавно и осязаемо спустились к губам, где и остановились.

— А ты язва, — шепнул он мне прямо в мой приоткрытый рот. — Но ты со мной не справишься. Так что даже не начинай, Ларионова.

Я замерла. «Лёха» безмятежно фыркнул, ещё раз обозрев мой приоткрытый рот и повернулся к «Сычу». Раскинул руки, как крылья, и пошёл к нему вальяжной походкой заглянувшей на огонёк звезды.

— ВладимВадимыч, — дурашливо запел «Лёха», — а вы все молодеете.

— Скажешь тоже, — загоготал довольный «Сыч». — Ну, как там в Германии?

«А, так ты, из Германии?»

— Гитлер капут, — совсем уж по-хулигански прошептала я в твидовую спину. «Сыч» прищурился, пытаясь разглядеть в коридоре существо женского пола. «Лёха» обмер. Я озорно прищёлкнула пальцами и пулей вылетела из офиса. Подставила лицо тёплому сентябрьскому солнцу и расхохоталась. «Занятный парень, — вспомнила я прозрачные глаза. — Но — не моё шоу».

— Макс, — открывая входную дверь и гремя ключами, позвала я. — Сафронов, ты дома?

— Дома, — в коридор выглянул Максим, на ходу надевая свитер. — Я только-только вошёл, Лен. А ты что так поздно?

Видя его открытую, во все тридцать два зуба, улыбку, я подумала, как же мне повезло, что мы вместе, и что Макс так меня любит. Он возник в моей жизни в тот несчастный день, когда я шла из больницы, услышав приговор врача: «Последствия хирургического вмешательства… Вы зачать не сможете». Был ливень, а мне казалось, что вместо со мной плачет небо. Из-за стены дождя возникла огромная чёрная машина и остановилась рядом со мной, чуть-чуть не окатив меня грязной водой из лужи.

— Садитесь, я вас подвезу, — окликнул меня дружелюбный, густой мужской голос. Я покачала головой. — Садитесь, не бойтесь.

Откровенно говоря, в тот миг мне было всё равно, что он со мной сделает, но я помотала головой:

— Нет.

— Садитесь, я вас не трону. Ну, пожалуйста, садитесь.

Он уговаривал меня ещё минуты три. В итоге, я покорилась и забралась в округлый мрачный джип с затемнёнными стёклами. Водитель спросил мой адрес, кивнул, уверенно развернулся на двойной сплошной полосе, и повел машину в сторону Олимпийского проспекта. Покосился на меня, мокрую и несчастную. Вздохнул, порылся в «бардачке» и протянул мне пачку белых бумажных салфеток. А мне на колени упал цветной глянцевый флаер. «Архитектура. Авторские проекты. Шоу-рум на Фрунзенской. Хозяин — Максим Сафронов», — прочитала я.

— Возьмите, у вас выпало из «бардачка», — вернула я флаер водителю.

— Оставьте себе. — Он помолчал и добавил: — Максим Сафронов — это я. Может быть, однажды вы придёте ко мне со своим приятелем?

— Зачем? — я отвернулась к окну.

— А я бы очень хотел объяснить ему, что вас нельзя обижать.

Повисла пауза. Я вскинула на водителя ошеломлённые глаза. Тогда-то я его и разглядела. Макс — Максим Сафронов — был старше меня и на много. Но его улыбка мягко обняла меня, а карие глаза смотрели тепло и искренне.

— У меня нет приятеля, — прошептала я и вложила флаер в карман дверцы автомобиля. Сафронов ничего не ответил. У подъезда я протянула ему крупную купюру. Максим покачал головой и попросил мой телефонный номер. Так мы и стали встречаться, сначала редко, потом чаще. Макс медленно размораживал меня. Расспрашивал о моей учёбе, иногда забирал с занятий и водил на выставки, в кафе и в шоу-румы. Через месяц Макс в первый раз пригласил меня к себе, в свою двухэтажную студию, расположенную в известном всем москвичам доме на Набережной. Были свечи, хрусталь, музыка, в вазе — мои любимые розы, в бокале — сок для меня. Наверху — его спальня.

— Если хочешь, останься. Я буду рад.

И я осталась.

Он брал меня со спокойной уверенностью тридцатипятилетнего мужчины, который давно и хорошо знает, как удовлетворить женщину. Я поддавалась ему. Впрочем, в моих движениях и ответных стонах была только благодарность. Да, это глупо, но тогда мне был всего двадцать один год и мне очень хотелось отблагодарить Макса, вот так, за то, что он добр со мной. Я думала, эта ночь будет последней, но наступило утро, и Макс снова был рядом. Я приходила к нему ещё три летних месяца. В какой-то момент, растворившись в его огромной, помпезной, но пустой и холодной студии, я, постеснявшись изменить её под свой вкус, приняла решение копить на собственную квартиру. Мне всегда хотелось иметь просторную белую кухню с видом на лес — и спальню, в которой никогда не появится телевизионная плазма. Чтобы мы двое оставались здесь один на один, без сводок бизнес-каналов, зубодробительных новостей от «Первого» и ночного веселья от «Comedy». Обдумав мой кредитный план, Макс предложил мне взаймы, но я отказалась. К тому времени у меня уже была другая договорённость. Так я и стала хозяйкой симпатичных шестидесяти трёх квадратных метров с кухней и лоджией с видом на лес. Макс в итоге сам перебрался ко мне, но навещал свою студию, когда ему требовались тишина, мольберт или зимние вещи. «Дань моде и отсутствие обязательств», — говорила про нас моя мама. Гражданский брак ей не нравился, а Максима она откровенно не одобряла: «Лена, он старше тебя, и он тобой пользуется».

Но мама ошибалась. Эти отношения были самыми честными из всех, что я только знала. Макс любил меня, он был нужен мне, и при этом ни один из нас не тащил в ЗАГС другого. Максу это было не надо («детей же все равно нет? Ну и чего заморачиваться?»). А я… в общем, с одной стороны я точно знала, что отсутствие штампа в паспорте держит Максима в тонусе. С другой, я, говоря ему о любви, использовала кучу слов. Было здесь и «ты потрясающий», и искреннее «мне хорошо с тобой». Было и чуть более лживое «я хочу тебя». Не было только трёх простых слов: «я люблю тебя».

— Макс, а я в понедельник улетаю в Копенгаген, — похвасталась я. — Что тебе привезти из Дании? Высокохудожественные альбомы с архитектурой? Каталоги из музеев? А хочешь…

— Надолго?

— Что надолго?

— Ты надолго едешь? — спокойно переспросил Максим.

— На три дня.

— Отвезу тебя в аэропорт, — кивнул он.

— А ты скучать будешь?

— Буду. Конечно, буду, Лен. — Макс привлёк меня к себе и положил подбородок на мою макушку.

— А ты мясо на ужин пожаришь? У тебя хорошо получается, — немедленно подольстилась к нему я.

— Ага, но попозже. Мне надо кое-то доделать. — Максим неохотно выпустил меня из объятий. Провел широкой ладонью по своим светлым, удивительно красивым волнистым волосам. — Представляешь, заказчик опять не доволен, — с легкой обидой пожаловался Макс, — так что мне придётся пересчитывать нагрузочную мощность на арки.

— Твой заказчик инфернальный кретин, — молниеносно среагировала я. Макс поднял брови, фыркнул и покачал головой:

— Лен, вот скажи, ну откуда это в тебе?

— От папы. Иди работай, — смутилась я.

— Минут через пятнадцать закончу, — пообещал Макс, включая компьютер в нашем общем с ним кабинете.

— Тогда я тоже делами займусь. Посижу тут с тобой рядом, ладно?

Макс кивнул. Я бросила на стол папку. Переодевшись в джинсы и футболку с голубым Покемоном, с ногами забралась на диван и вытащила программу.

«Первый день суммита», — прочитала я очень пафосное начало, ошельмованное буквой «у», и, не сдержавшись, фыркнула.

— Лен, ты что? — недовольный Макс оторвал взгляд от компьютера.

— Опечатка смешная.

Вообще-то у Макса было хорошее чувство юмора, но, когда он работал, разговорам места не было. Так что я, на всякий случай сунула в рот ручку, и продолжила читать. Итак, «16:00 — открытие. Выступление Эрика Ричардссона, главы корпорации «Systems One». Итоги года и стратегические планы развития. 16:30 — Выступление Кристофа Кристенссена, главы представительства «Systems One», Россия. 17:00 — выступление Алексея Андреева, замглавы представительства «Systems One», Германия. 17:40 — выступление Элен Паркинссон, главы...» Так, стоп. Андреева? Алексея Андреева? Передо мной тут же возникли очень светлые глаза, и знающий взгляд, с которым этот жулик рассматривал выпавший из моей папки билет на самолёт в Данию.

Покачав головой, я прогнала видение с прозрачными глазами и принялась читать дальше. «Второй день саммита. Круглый стол представительств и партнерских компаний». Невнимательно пробегая название сессий, я наткнулась на фразу: «16:40 — Общий круглый стол России и Германии». А потом меня чуть удар не хватил: из программы следовало, что замдиректора по партнерам российского дистрибутора «Ибрис» — Елена Ларионова (ага, это я) выступает (!) с презентацией (??) по программе освоения (‼!) маркетинговых фондов (фак). А ведет этот «круглый стол» — угадайте, кто? Правильно: Алексей Андреев. Я дважды моргнула. Потом закашлялась.

Макс посмотрел на меня:

— Лен, ну что опять?

— Что-то в горле першит, — слабым голосом отозвалась я.

«Ага, у меня в голове запершило.»

— Водички выпей, — стараясь быть вежливым, посоветовал Макс.

— Да, Макс.

«Да, мой хороший. Сейчас я выпью водички... Только сначала я кое-кому наберу. И такое устрою!»

Шагнула в коридор, плотно притворив за собой дверь кабинета. В сумке, оставленной в прихожей, нашла свой телефон и отправилась на балкон. Таня Сиротина взяла трубку только на пятом гудке.

— Да-а? — пропела она.

— Тань, — прошипела я, — какая ещё презентация? Мы так не договаривались.

— Какая еще презентация? — сходу не поняла Таня.

— Глаза разуй и папку открой.

— Какую ещё папку? — Таня явно была где-то далеко.

«Наверное, в Германии...»

— Папку с материалами вашего «суммита» открой. Что я вообще делаю в программе конференции?

— Подожди, Ленок. — Шелест бумаги, любимый Танин напев «maybe, maybe…», и — тишина.

— Твою мать, — задумчиво заключила Таня.

— Как исправлять будем? — поинтересовалась я.

— А никак, — мрачно отрезала Таня. — Кристоф программу уже утвердил. И твоя фотка в буклете есть. Ничего, кстати, выглядишь, — неохотно похвалила меня Таня. — Ты где фотографировалась?

«Где? Таня, не заставляй меня рифмовать!»

— Таня, опомнись. Откуда это всё вообще взялось? — Мне рвать и метать хотелось.

— От верблюда, — вздохнула Сиротина. — Я так полагаю, что, пока я была в отпуске, мои обалдевшие от Сыча упыри срочно верстали программу, и, очевидно, взяли шаблон из программы прошлого года. И вместо этой твоей начальницы Измайловой — вечной любительницы выступать на подобных мероприятиях, но подвернувшей ногу — всунули в программу тебя. А поскольку Измайлова уже тогда бюллетенила, мои упыри решили, что ты за неё выступишь. Вот. Как бы всё.

— Твои подчинённые меня могли спросить? — вскипела я.

— Могли, — справедливо согласилась Таня. — Но не спросили.

— Тогда они — уж прости меня за рифму! — не упыри, а дебилы.

— Конечно, дебилы, — с легкостью сдала «своих» «великодушная» Таня. — Но поскольку отвертеться без ущерба для меня у тебя не получится, то готовь презентацию.

— По освоению фондов? — желчно осведомилась я, прикуривая «ментолку».

— Угу. Но ты не расстраивайся. — У Тани, наконец, проснулась спящая совесть. — Круглый стол будет вести Лёша Андреев. Наш человек. Я его тыщу лет знаю, — похвасталась Таня. — И я тоже тебе помогу.

— Это как? Вместе со мной выступишь?

— Не ёрничай, — Таня строго одёрнула меня. — Вообще-то я имела в виду, что я могу попросить Лёшу, чтоб он тебя морально поддержал и к слайдам не докапывался.

Если что-то могло окончательно меня добить — то это понимание, как именно этот «Лёша» будет морально меня поддерживать после фразы «Гитлер капут».

— Тань, — слабым голосом отозвалась я. — Сделай мне только одно одолжение: забудь про своё желание звонить твоему драгоценному Лёше.

— Но...

— Или я тоже никуда не поеду. Вот возьму — и возьму больничный.

— Не получится. Я тебя сдам, — пригрозила Сиротина.

— Да? Ну, а я тогда скажу, что у меня диск из спины вылетел. И справку из Газпромовской поликлиники принесу. Ага?

— Только попробуй!.. Ой, у меня вторая линия. Всё, Ленок, потом-потом. — Таня ловко бросила трубку. Я вздохнула и медленно положила на подоконник iPhone — новогодний подарок Макса.

— Лен, пойдем ужинать? — постучал в дверь балкона Максим. — А потом, если хочешь, мы погулять сходим. Возьму тебя за руку, отведу в парк, куплю тебе мороженое...

Мороженое я любила.

— Нет, Макс, не получится, — я грустно затушила сигарету. — Мне, видишь ли, тоже «повезло»: придётся презентацию делать.

— Жаль, — вздохнул Максим.

— А мне-то как жаль...

В час ночи адский труд всей моей жизни был почти готов. Оставалось только проверить цифры и отправить слайды на корпоративный адрес Сиротиной. На это ушёл ещё один час. Вздохнув и стягивая на ходу «Покемона», я отправилась в душ. Вообще-то очень хотелось налить ванну, взбить пену, забраться в тёмную глубину и тихо там забыться, отрешившись от всех приключений этого дня. Но сил на метания с ванной не было, и я просто скользнула к Максу в тёплую, нагретую им постель. Максим сонно посапывал. По потолку стайкой метнулись смешные серые тени, а я отчего-то вспомнила смеющиеся прозрачные глаза. «Это не моё шоу», — ещё раз повторила себе я. Не помогло. Вздохнув, я потянула на себя Макса.

— Ты что, Лен? — спросонья не понял он.

— Я тебя хочу.

— А-а. Ну, тогда иди ко мне. — Он поцеловал меня в плечо, привычно подмял под себя. Последнее, о чём я подумала перед тем, как закрыть глаза: “Я не хочу другого…”».

IV.

20 семь. Число женщин, с которыми я переспал за последние полгода — двадцать семь. Московская Юля двадцать пятая. Параллельно есть Света из Питера и Хелен из Германии. Особняком стоит Магда. А та, что я видел пару часов назад, возможно, моя двадцать восьмая. В ней что-то есть. Интересно, что? Смеющиеся карие глаза? Тёмные волосы, к которым я всегда был неравнодушен? Пикантная дерзость, приправленная смущением, что по-своему меня заводило? Или порода, которая чувствовалась в ней и которой не обладал сам я?.. Лена. Её зовут Елена Ларионова. Я это имя запомню. Потому что она и я послезавтра встретимся в Дании. Ну, а дальше, как говорится, c’est la vie, и это — уже моё шоу…

Я сижу в глубоком кресле, в огромном гостиничном номере, снятом для меня в «SAS Radisson». Закинув ноги на стол, одним глазом наблюдаю за клипом группы «OneRepublic». Другим обозреваю голую Юлю. Юлька, призывно раздвинув ноги, спит на моей постели. Сегодня у Юли последняя ночь со мной. А потом, как в том анекдоте: «Я тебя трахаю, милая, а утром ты исчезаешь». И не потому, что ты порядком мне надоела. И не потому, что ты вбила себе в голову, что я у тебя почти в кармане и представляю собой твой заветный билет из Бирюлёва в Германию. А потому что я перехожу к последней фазе операции под названием: «Алексей Андреев делает свой гешефт». К слову, последние десять лет я работаю в немецком офисе «Systems One». Эта, изначально датская, а теперь мультинациональная контора имеет порядка сорока представительств в Америке, Европе и на так называемых рынках challenge, к которым принадлежит и Россия. Российский офис возглавляет шестидесятитрехлетний датчанин Кристоф Кристенссен. В 2000-х московское представительство переродилось в «ООО», виртуально привозящее и складирующее на своей онлайн-территории системы управления предприятиями. С того времени прямыми продажами занимаются реселлеры, а продвижением — дистрибуторы. В России у «Systems One» их всего три, и все они находятся в относительно равных условиях. Дистрибутор первый — «Ирбис». Этой фирме дают в год на полмиллиона больше. После чего семьдесят процентов этой прекрасной суммы возвращается лично в карман к Кристенссену. Дистрибутор второй — «Корса». Так, не рыба, ни мясо, но «Корса» нужна, чтобы сохранять баланс сил в природе. И, наконец, самый сладкий кусок — «OilИнформ». «OilИнформ» работает по нефтегазу и принадлежит одному серьезному челу по фамилии Поручиков. Основной доход Григорию Поручикову приносит банк, занимающий десятое место в рейтинге стабильнейших российских финансовых институтов. В 2008-м, когда в России случился очередной кризис, Поручиков сделал только одну ошибку: пустил часть акций «OilИнформ» в свободную распродажу. Угадайте, и у кого теперь эти акции? Барабанная дробь: правильно, у старика Кристенссена. Акции, правда, куплены на другое лицо...

Итак, обеспечив себе кормушку для неголодной старости, полгода назад Кристоф решил валить из кресла главы представительства. Тогда-то он и сделал мне предложение практически руки и сердца. Цена нашей сделки: Кристоф на совете директоров «Systems One» рекомендует меня на своё место, а я взамен помогаю ему быстро аннулировать «Ирбис», чтобы никто не смог схватить Кристофа за задницу, за его прежние шахер-махеры. Оптимальный способ выбрасывания «Ирбис» на улицу — выявление фальшивой отчётности по спиз... энтшульдигэн зи и пардон, по украденным деньгам. В таких случаях — рассказываю, потому что сам знаю, как это происходит — итак, в этом случае некто независимый указывает «безопасникам» «Systems One» на двойную отчётность. После серии внутренних разборок и громких угроз подать в суд на ворюг из «Ирбис», датчане в головном офисе придут к общему и разумному знаменателю: проще расстаться с гринами, чем публично признаться, что они полные лохи в бухгалтерии. В итоге, на улицу с «волчьим билетом» вылетят двое менеджеров — тот, кто готовил «фальшак» в «Ирбис», и тот, кто принимал его в московском представительстве. Ну, а «Ирбис» через полгода откроется уже под другим именем и с другим генеральным директором. Всё. Гениально и просто.

И во всей этой истории на меня ложится парадная роль выявляющего. После чего Кристоф, как уже говорилось, валит в свой фатерлянд, а я пересаживаюсь в кресло главы московского представительства. Проработав в России два, максимум три года, я навсегда перебираюсь в головной датский офис, где и получаю свои датские бонусы, и, может, даже женюсь на Магде. И хотя Магда ничем не лучше Хелен, Юли, Светы, и всех других моих прочих, я готов на это пойти. И не потому, что подумали обо мне вы. А потому что я очень давно понял: я хочу будущее. И не такое, когда вся твоя квартира — это тридцать три квадратных метра, заставленные пустыми бутылками, а в нагрузку к ним — пьющая мать и дерущийся с ней отчим. И не такое, когда ты вынужден выживать в хрестоматийном Бирюлёве, откладывая в год по копейке на приличный мобильник, шмотки и дребезжащую «ладу». А такое, где нормальная, обеспеченная жизнь: яхты, лейблы, машины. Солидный банковский счёт. Хорошая кредитная история. Ежемесячные поездки в Лозанну, куда ты срываешься, не задумываясь, сколько денег на твоём счету. И за это я не то, что Юлю, Свету и Хелен продам — я заложу свою душу.

«Ну что, встать и взять Юльку напоследок? Больше ведь не увидимся.»

Расстегнул пуговицы рубашки, начал вставать. И тут эта стерва всхрапнула. Представляете? Она всхрапнула! Желание тут же исчезло. Хмыкнув, снова сел в кресло. Перевёл взгляд на бокал, забытый Юлькой на подоконнике. Виски в стакане напоминал жжёный янтарь, что и вернуло меня мысленно к глазам точно такого же цвета… Лена. Елена Ларионова... Что-то есть в этой девочке. Вообще, её можно описать целой кучей слов, но мне проще закрыть глаза и представить её прозрачное лицо, сексуальную линию тела и откровенные глаза… Интересно, она какая? И — какого чёрта она вмешалась в это дело с крысятничеством?

О том, что Ларионова может иметь в этом деле свой интерес, мне походя рассказала Сиротина. Сдала так, мельком. Но сначала я проводил глазами уплывающую от меня Ларионову, зависая в коридоре с ВладимВадимычем. Слушал сплетни, прочий бред, понемногу поддакивал, и, вонзая ногти в ладонь, смотрел вслед уходящей от меня Ларионовой. Смотрел, смотрел, смотрел... Она меня сделала. Я ей понравился, но это абсолютно не помешало ей лихо отбрить меня и непринуждённо-стремительно свернуть всю нашу намечающуюся интимность к шапочному знакомству.

— Лёха, ты выглядишь, точно идёшь к зубному, — отметил выражение моего лица Спицын (кстати, довольно остроумно).

— Да ладно, — я рассмеялся. Подождал пять минут, потом сослался на занятость и отправился прямиком к Тане. Приоткрыл дверь: Сиротина фривольно раскинулась в кресле и фальшиво мурлыкая «maybe, maybe…» точила пилкой ногти. «Ты бы здесь ещё педикюр себе сделала», — невольно подумал я.

— Здравствуй, Таня, как поживаешь? — Я прошёл и сел на стул, стоявший напротив. Таня вскинула на меня свои голубые очи.

— Ой, Лёшенька, здравствуй! — пропела Сиротина. Заметив мой красноречивый взгляд, брошенный в сторону пилки, рывком выдвинула ящик стола. Запулила туда пилку, после чего уселась в кресле поглубже, поставила ноги поровней и с готовностью («я вся ваша») воззрилась на меня. — Лёшенька, как поживаешь? Ты так долго меня не навещал. — («Я тебя вообще никогда не навещал — ты сама приходила, чтобы под любым предлогом утащить меня в свой кабинет или в лажовую лаунж-зону.») — Может быть, хочешь чаю? А хочешь, в лаунж сходим и там кофе попьём? — Таня сладко прищурилась.

— Нет, Тань, спасибо, но в этот раз я к тебе ненадолго и исключительно по делам. — Таня всем телом изобразила обиду. — Расскажи мне, что ты знаешь про некую Ларионову?

— Э-э.... это которая из «Ирбис»?

— А что, у тебя ещё какая-то есть? — Я изогнул брови и взял в руки скрепку, бесхозно валявшуюся на Танином столе.

— Нет, другой нет, — раздражённо квакнула Таня.

— Вот и расскажи мне всё про эту твою, единственную.

— В смысле? — насторожилась Сиротина.

— В смысле, кто она. Какая она. Где живет. Чем занимается?

— А можно поинтересоваться, тебе это зачем? — нахохлилась Таня. — Вообще-то, мы с Ленкой дружим.

«Да кто бы сомневался, что ты именно так и скажешь.»

— Можно…. Поинтересоваться, конечно, можно, Тань, но ты уж не обижайся, если я тебе пока не отвечу на твой вопрос. Ну, так что, есть у тебя информация для меня, твоего старого, доброго друга, или мне к Спицыну обратиться?

— Зачем к Сычу… э-э, то есть, зачем к Владимиру Вадимычу? — покраснев, очень быстро исправилась Таня.

— Подожди, как ты Спицына назвала? — расхохотался я. — Сыч? Тань, пять баллов.

— Это не я придумала, — моментально открестилась от выдумки Сиротина.

— А кто?

— Ну, предположим, Ленка…

«А я не ошибся в ней: восхитительная девочка. Интересно, а меня она как окрестила? Впрочем, какая разница, если мы это скоро узнаем. А если что — и подправим…»

Я усмехнулся. Отловив косой взгляд Тани, быстро исправил лицо:

— Ну, так что с Ларионовой?

— Ну, есть кое-какая информация... — неохотно начала Таня. Я сделал бровями знак, мол, не томи. — Ну, Ленке уже двадцать шесть, — подчеркнула Таня туповатое наречие «уже». — Ленка... она никогда не была замужем. Но у неё есть постоянный, симпатичный такой. Он архитектор. Довольно взрослый дядька. Работает на богатых людей. На очень богатых людей, — со значением добавила Таня.

— Ну, дальше, — не поверив в рассказ про архитектора, поощрил Сиротину я. — Не останавливайся на достигнутом.

— Да что рассказывать-то? — снова ощерилась Таня. — Я же не архитектор и с ней не живу. Дай хоть направление, в каком копать?

— Школа. Институт. Увлечения. Как она в профессиональном плане. Знание языков. Ларионова датский или немецкий знает?

— Не знает, — помедлив, сказала Таня, — Ленка только английский и знает.

— И как знает, прилично? — Я разогнул скрепку.

— Прилично, — пришлось смириться Тане. — У Ленки экономика и бухгалтерия в нефтегазовом на английском шли. GAAP там, IAS, аналитика. — Таня поморщилась.

— А как Ларионова по работе? — Я свернул из Таниной скрепки фигушку.

— Да нормально, вроде бы. Я лично не жалуюсь.

— Не жалуешься? То есть Ларионова по работе что-то делает лично для тебя? — Из фигушки я слепил розочку. — И что же именно, позволь спросить?

— Ну, на Ларионовой лежит вся отчётность.

— И — какая отчётность, если не секрет?

— Не секрет. Твою Ларионову взяли в «Ирбис» мне в помощь. Именно поэтому она в двадцать четыре стала замдиректора по партнёрам. — Таня небрежно фыркнула.

— Ясно, — кивнул я. Вскинул глаза на Таню, которой было тридцать, и которая тоже никогда не была замужем. — Тань, а скажи-ка мне, по баблу, откинутому на продвижение, Ларионова тоже отчёты пишет? — Я распрямил скрепку и упёрся взглядом в Танину переносицу. Сиротина немедленно подобралась на стуле:

— А ты с чего это взял?

— А я не брал, Таня. Это ты мне намекнула. А я только выводы сделал.

Таня испуганно раззявила рот.

— Держи, Сиротина, — я вручил Тане скрепку. — Ну, так что там ещё с Ларионовой?

— Да не знаю я её хорошо, — заюлила Таня. И тут в её глазах промелькнул боевой огонёк: — А хочешь, я запрошу для тебя информацию у безопасников? Скажу, у руководства к Ларионовой претензии есть.

«Ого! Удар ниже пояса. А как же женская дружба, Таня?»

— Не, Тань, не хочу, — засмеялся я. — Мне с тобой интересней. Кстати, а вы в кафе с Ларионовой ходите? Ну, хоть иногда?

— Ну да. Мы иногда обедаем. А что?

— И — что заказываете?

— Ну, я беру суши, компот... то есть фреш, — поправилась Таня, потому что слово «фреш» звучало лучше, чем «компот».

— Да не ты — Ларионова. — Я с интересом наблюдал за Таниными потугами.

— А-а... Ну, она только салатик берёт. Или кофе с мороженым. Она вообще следит за фигурой. И к тому же у неё Макс хорошо готовит, так что Ларионова у нас всегда и сытая, и довольная. — В прилагательное «довольная» прокрался намёк на похотливые обстоятельства.

«Значит, у Ларионовой действительно архитектор есть? Лиха беда начала. А я-то собирался её в Дании к интиму склонять. Впрочем, ничего не потеряно, если заранее определить вкусы и слабости женщины.»

— Вино заказываете? — задал следующий вопрос я, беря новую скрепку.

— Я — нет! — гордо бросила Таня.

«Да ладно! А мне твой “Сыч” пять минут назад очень ехидно поведал, как ты на очередном корпоративе в одно рыло выкушала литр “Mouton Cadet” и даже не закусила.»

— А Ларионова? — не дрогнул я.

— И Ларионова нет. Ленка у нас пить ваще не умеет.

— В каком смысле «пить не умеет»? — Я поднял глаза на Таню. — Твоя Ларионова что, потом песни поет? «Maybe, maybe…»? Это ваш с ней любимый репертуар от «Suede» в столичных караоке?

— Нет, — Таня обиженно шмыгнула носом, откладывая мою скрепку. — Она вообще не поёт. Она просто быстро хмелеет. Она от спиртного становится такая, такая… дерзкая, одним словом. — Таня игриво закатила глаза и бодро прищёлкнула пальцами. А я отчего-то подумал, что эту привычку Сиротина слямзила у Ларионовой. Только у той девочки это получалось изящно, а у Тани — топорно.

— Понятно. Ну, и последний вопрос, — перешел я к финальной фазе допроса. — Вообще, какая она, Ларионова, на твой взгляд?

— В смысле?

— Ну, жадная, добрая? Честная, искренняя? А может быть, недалёкая? — предложил я свои варианты. В глазах у Сиротиной мелькнула житейская хитрость. Сиротиной явно хотелось соврать, но она была опытной бабой и отлично понимала, что я и сам могу докопаться до правды.

— Ну, она такая... короче, Ленка не от мира сего. —Таня всё-таки нашла, чем уесть «подругу».

— То есть Ларионова в ближайшее время собирается в монастырь? — насмешливо предположил я.

— Да нет, — Сиротина досадливо поморщилась. — Она... короче, ей вообще ничего не надо. Ни от кого. Она, видишь ли, дочь богатых родителей. Отец трудится — или трудился в Газпроме. А мать — та пела в Большом театре. Элина Витальевна Ларионова. Мать Ленке денег на квартиру давала, но Ленка не взяла их. Сама хату купила.

— Ух ты. И — что за квартира?

— А, так, двушка – бэ-ушка на Ленинском. С видом на парк... Хотя я бы на эти деньги взяла дом в Испании, потому что там…

«Двушка на Ленинском? А не дурно для девочки.»

— Тань, — перебил я некстати размечтавшуюся Сиротину. — Скажи мне, а что, в «Ирбис» всем так хорошо платят?

— Да нет, какие там у них заработки. — Сообразительная Таня очень быстро исправилась. — Но Ленка умеет копить. А вот тратить бабло не умеет.

«А ты умеешь, Таня. Вот поэтому ты и сидишь передо мной в дорогих “лабутенах”, а на подоконнике у тебя стоит сумочка от “Mulberry” стоимостью в восемьсот фунтов стерлингов. Так кто же из вас с Ларионовой по-настоящему крысит бабло? И хотя я точно солью тебя — не зли меня, Таня, не говори, что тебе не знаком принцип “грабь награбленное”. Потому что я и сам такой.»

Я невольно покосился на свои наручные Swiss Luxury Watch «Vacheron Constantin» стоимостью в кучу Таниных сумочек и кивнул:

— Ясно, Тань. Филен данк тебе за информацию.

— Лёш, а ты для чего про Ларионову-то спросил? — Взгляд Тани с проворством старухи-процентщицы мазанул меня по лицу.

— А ты сама догадайся, — усмехнулся я.

— Ты что же, хочешь с ней…? — Таня широко распахнула глаза и уставилась на меня.

— Я с ней не хочу, — хмыкнул я. — Как ты давно знаешь, у меня есть невеста, и я очень её люблю.

— А, ну да, — коряво вздохнула Таня.

Кстати, говоря про невесту, я не кривил душой: дочь главы московского представительства, Магда Кристенссен, действительно собиралась за меня замуж. И хотя Магда общалась с Сиротиной (о чём хорошо знал я), Магда всегда умела правильно вести себя с подчиненными отца, в отличие от Тани, большой любительницы амикошонства по отношению к начальству.

— Лёш, так всё-таки, зачем тебе Ленка понадобилась? — отвлёк меня голос Тани.

— Тань, а ты представь, что мы с Сычом решили взять её на твоё место.

Это было лихо закручено, но в цель не попало.

— То есть Ленка вам обоим нравится? Как делить-то её будете? — ехидно нашлась Таня. Впрочем, Танины щеки побелели, а пальцы, как пауки, вцепились в мою скрепку.

— Тань, — вздохнул я. — Как я тебе уже сказал, я очень люблю Магду. Но твоя Ларионова очень нравится Сычу. А мне Сыч очень нравится. — Я встал и пошёл к выходу. На пороге оглянулся. — Тань, последняя просьба к тебе: памятуя о том, что теперь вы с Ларионовой не подруги, а конкурентки, не говори своей Лене о нашем с тобой разговоре. Не делай ошибок, ладно?

— А то что? — прищурилась Сиротина.

— А то плохая примера. Ты же знаешь, кто после Кристофа сядет в его кресло? Вы же с Магдой общаетесь не первый год. Как ты говоришь, дружите.

Повисла пауза.

— Вообще-то это шантаж, Лёш, — произнесла Таня.

— Вообще-то, это переговоры. Carpe Diem, Сиротина. Лови момент, ты же девочка умная?

— Хорошо, Лё... Алексей Михайлович. Я.… я сделаю, как вы хотите.

И я понял: я выиграл. Потому что это было в первый раз, когда Сиротина, обожавшая интимно «тыкать» мне, обратилась ко мне по имени-отчеству. «Шах и мат, Таня.» Насвистывая «maybe, maybe…», я вышел из кабинета.

«Сиротину я в любом случае заменю, — думал я. — А что касается Ларионовой, то это мы ещё подумаем... это мы ещё поглядим. В конце концов, мальчику из Бирюлёва очень хочется узнать, какими бывают девочки из Газпрома».

От Тани я направился прямиком к Кристенссену. Набросав с будущим тестем схему убиения «Ирбис», сел в служебный автомобиль, направил шофера в сторону «SAS». Подумал и набрал Магде.

— Как ты, милая? — «Как ты там, дорогая и нелюбимая?»

— Все хорошо. — Магда немного помолчала. — Скажи, Алексей, а что ты сегодня вечером делаешь? — осторожно начала она.

— Что, ты уже поговорила с этой стервой, а та настучала тебе про наш разговор о Ларионовой? — Ага, я всегда быстро пикировал. Правда, пройдя цензуру в моей голове, эта фраза по-датски приняла следующий вид: «Милая, тебе что, звонила Таня Сиротина?» Услышав вопрос, заданный ей прямо в лоб, Магда смутилась, а я разом решил поставить все точки над «i»:

— Магда, скажи, ты мне вообще доверяешь?

— Конечно, — неискренне ответила Магда.

— Хорошо, Магда. Это хорошо. А отцу своему ты доверяешь?

— А к чему последний вопрос, Алексей? — холодно спросила Магда. И я прямо увидел, как она морщит лоб и смотрит на свой мобильный с отвращением человека, заставшего в любимом смёрребрёд нечто мерзко-склизкое.

— А к тому, — повысил я голос. — Позвони своему отцу и спроси у него, зачем ему нужна фирма «Ирбис». И если Кристоф ответит тебе на этот вопрос, то и я расскажу тебе, зачем я расспрашивал Сиротину... Магда, не придумывай историй там, где их нет, — рявкнул я повелительно. «И любовь тоже не ищи там, где её нет», — добавил я уже мысленно. Магда тут же сдулась. Впрочем, она всегда сдавалась от моего напора, взгляда, тона и диких укоротов, которые я периодически устраивал ей то ли от пустоты жизни в Германии, то ли поддерживая миф о загадочной русской душе (правда, в моем случае – еврейской). Закончив с Магдой, я чертыхнулся и позвонил Юльке.

— Привет, кукла. Как съемки, закончились? Подъедешь ко мне?

— Лёш, ты? Ну, естественно!

И вот моё «ну, естественно» пришло. С порога содрало с меня джинсы. Быстро залезло на меня, лихо меня обслужило, а потом уснуло. А я смотрел на неё, и думал, до чего ж мне тошно. Меня с души воротило и от этого дня, от Сыча и от Сиротиной. От Магды, которая всегда бесила меня и никогда не удовлетворяла. Мне было мерзко от самого себя. От того чувства внутренней несвободы, заставляющей меня трахать всё живое. От того, что я — такой, каким я был и какой я есть — уже никогда не стану нормальным человеком, у которого нормальные ценности: честность, порядочность. Друзья, задушевные беседы. Возможность хоть с кем-то поделиться своими проблемами и планами, даже если этим планам не суждено сбыться. Женщина, которая тебя любит. Семья. Ребёнок, который вырастет и возьмет самое лучшее от своих родителей. И, наконец, желание и возможность жить в стране, в который ты родился, которую ты любишь — и которой ты именно по этой причине не можешь простить ни своего родного отца, которого ты никогда не видел, ни матери, нашедшую радость в бутылке. Ни нищего, полуголодного, одинокого детства в задрипанном Бирюлёве.

Мне всегда было сложно осознавать, что с каждым прожитым годом из моей души уходило что-то необыкновенное, нечто очень важное. Это была вера в чудо. Сначала я верил, что мать придёт в себя, а отчим меня примет. Потом я верил в то, что я, лучший ученик в школе, никогда не получу по морде за отказ дать списать контрольную по немецкому языку. Ещё я верил, что девочка, которая очень нравилась мне, пойдет со мной, несмотря на то, что я тощ, голоден, плохо одет и совсем в себе не уверен. Последнее, во что я верил — это в то, что я обязательно попаду в иняз, потому что у меня «пятёрки» по профилирующим предметам, а не «волосатая рука» в их приёмной комиссии. Но мечты не сбылись — и я всеми правдами и неправдами выбил себе визу в Германию. В страну, где родилась моя еврейка-мать — дочь заслуженного военного, сгоревшего от инфаркта, когда мне было семнадцать лет. Единственного человека, которому я был хоть как-то небезразличен.

Всю свою последующую жизнь я боялся не получить, не заслужить, не добрать. Давным-давно дед учил меня, что на земле рождается три типа мужчин: те, у которых «всё уже позади»; те, у которых это «всё» всегда впереди — и те, у кого получается стать хозяином своей настоящей жизни, каждого её дня. И если первые и вторые уйдут в никуда, то третьи остаются в истории. Я не хотел оставаться в истории — я просто хотел быть счастливым. Деньги решали большую часть проблем. Воля — всё остальное. На фантазии оставалось незначительное время по ночам или в командировках, когда ты в баре, в пабе, по дороге в отель находишь себе кого-нибудь. Но почему-то именно сегодня ко мне в первый раз пришёл абсолютно новый, неизведанный мной ранее страх никогда не узнать, что это значит — быть с женщиной, которая понравилась тебе. Понравилась по-настоящему. Понравилась до такой степени, что ты чуть-чуть не попёр из-за неё на старика Кристенссена…

Кстати, по поводу женщин и чудес. Бесконечно долго можно смотреть на то, как горит огонь, течёт воды, как другой человек работает, но не на голую девушку, лежащую в твоей постели. Тем более, если у неё темные волосы и глаза карего цвета. Всё остальное, как всегда, довершала фантазия. Я встал, расстегнул джинсы, стянул майку, прилёг рядом с Юлей.

— Детка, просыпайся. — Я укусил её за плечо. — Ну, давай, открывай глазки.

— А, что, съёмки начались? — сонно дёрнулась Юлька, которая снималась то ли для «МТС», то ли для «Мегафона». Впрочем, точно не знаю.

— Порадуй меня напоследок.

— А потом что? — испугалась она.

“А потом ты исчезнешь...”».