«У любви две стороны, не так ли? И одна из них точно предательство.»

((с) «Salem»)

IV .

«Я вышел из душа, на ходу вытирая мокрые волосы полотенцем.

— Лен… — начал я и осёкся. Ларионова тихо спала и глубоко дышала, спрятавшись между одеялом, подушкой и покрывалом. А из белых простыней наружу, на свет выглядывало гладкое полушарие её правого бедра с той самой ямочкой. Это была самая невинная и провокационная поза, какую я когда-либо видел. Я присел рядом. Я долго смотрел на неё. Потом накрыл Лену, собрал разбросанные вещи, оделся, вытащил бумажную салфетку и гостиничной ручкой, обнаруженной в её номере, написал: «Утром. В 12:00. На лавочке». Прихватив красно-зелёную табличку «убрать номер/не беспокоить», высунул нос в коридор. Убедившись, что рядом никого нет, вышел из её номера. Привесил табличку красной стороной наружу, вызвал лифт и отправился в свой business-suite, в котором вперемешку валялись распечатки презентаций, газеты, мой синий свитер, джинсы, кроссовки, стоял открытый «HP» и валялись бесхозно-брошенные зарядки от iPhone и «Blackberry». Бросил пиджак на диван, окинул взглядом апартаменты, хмыкнул и позвонил консьержке.

— Разбудите меня в семь, — попросил я, — и уберите мой номер.

— Простите, а вы не хотите поужинать? — осведомилась та. — У нас сегодня чудесный стейк.

Есть мне не хотелось.

— Может быть, спиртное? У нас есть исключения для высоких гостей, — намекнула мне мисс «Услужливость».

Я на автомате провёл рукой по своему старому шраму на скуле:

— Спасибо, но точно нет.

— Что ж, тогда приятного вам вечера.

— Tak. И вам тоже.

Я опустил трубку на аппарат. Подошёл к огромному окну, разглядывая застывший Эресунн и огоньки города, в котором я обрёл то, что искал. «Или же — был одурачен?». Лена… Да, она отвечала мне — да так, что у меня напрочь снесло голову. Но при этом в её реакции было что-то не так, что-то совсем не правильное. Я понять не мог, в чём дело. Что её так накручивало? Наличие Макса? Но дело было не в нём, она сама так сказала. Магда? Но Лена ни разу не упомянула о ней. Тогда что, сплетни Авериной? Та, конечно, могла рассказать обо мне кое-что (например, как я её кинул с её просьбой о повышении, которое она постаралась вымутить с меня в обмен за наш второй раз). Но Аверина вряд ли б сдала меня. Тогда что? Я прислушался к собственной интуиции. Похоже, Ларионову всё-таки останавливал страх, сидящий в её подсознании. Я ощущал его, и поэтому сам чувствовал себя с ней как на американских горках: то практически терял свой мозг, видя её желание — то меня душной подушкой накрывал стыд растлителя малолетних. В принципе, будь мы с Ларионовой в нормальных отношениях, я бы сам спросил её. Но выяснять секреты у Лены было делом, мягко говоря, затруднительным. Тем более, что «особняком» стояло дело с «Ирбис». И я в первый раз задал себе вопрос: кто такая Лена?

Мысль о том, как бы мне поскорей докопаться до истины, медленно поворачивалась в моей голове, оттачивая грани решения. Я походил по комнате, покурил. Взглянул на часы. Вдруг вспомнил, что я пообещал Кристессену. Дав себе под зад хорошего пинка за свой длинный язык (вот нафиг было выпендриваться?) я, с ощущением приговоренного к самоубийству, взял в руки «Blackberry». Покрутил мобильный в ладони и, вздохнув, набрал Магде. Гудок, один, второй, третий. «Магда, милая, хорошая, дорогая, я тебя очень прошу, я тебя заклинаю: только не бери трубку. Потому что потом я всегда смогу сказать, что я не смог до тебя дозвонился и лёг спать, а ты…».

Не помогло.

— Алексей, здравствуй, — весело прощебетала Магда.

— Привет, как дела? — похоронным голосом задал я дежурный вопрос.

— Хорошо. Я жду тебя. Папа сказал, ты приедешь?

«Да, обмен информацией в семье Кристенссенов был поставлен хорошо...»

— Прости, Магда, но никак не получится.

— Почему? — Магда явно была растеряна. Или расстроена. Впрочем, какая разница? Я столько лет напропалую ей лгал и ею же пользовался, что теперь было бы странно начать волноваться из-за её чувств, или вообще, начать их препарировать.

— Я не смогу приехать, Магда, извини. Я неважно себя чувствую. То ли перелёт меня доконал, то ли выступление, то ли поход в ресторан с твоим отцом — но я не могу. Честно.

Магда помедлила.

— Сколько лет я тебя знаю, ты никогда не болел, — заметила она холодно.

— Магда, послушай. Я правда хочу тебя видеть, — с трудом выдавил я, сжимая кулак и постукивая им по подоконнику. — Но я действительно слишком устал. Давай, я приеду завтра?

— Если ты…

— Ты не поверишь, Магда. Я в своём номере. Один. Можешь прямо сейчас перезвонить мне сюда через ресепшен. Можешь вызвать секьюрити, чтобы они пришли сюда и обнюхали весь мой номер. Можешь даже позвонить своему отцу. — Я уже готовился отшвырнуть трубку, когда Магда робко сказала:

— Если ты заболел, может быть, я к тебе приеду?

Но эта ласка уже не вызывала даже элементарной вежливости.

— Нет. Слишком длинная дорога. Я не хочу волноваться из-за тебя. Мы увидимся, как только я приду в себя. Я тебе сам перезвоню. Хорошо?

— Хорошо… Только помни, что я люблю тебя.

— Да, я это помню.

— А ты… ты меня любишь, Алексей?

«Ну давай, соври ей. Или скажи ей правду. Если посмеешь, конечно.»

— Да, Магда, — ушёл от ответа я. Помолчал и добавил: — Спасибо, что ты правильно поняла меня. Спокойной ночи. До завтра.

Я закурил и открыл окно. Присел на журнальный столик. Вспомнил Кристофа и его «безопасников», и то, как они выдернули на свет полуправду обо мне, Юле, Свете, Оле. Вот тут-то в моей голове и возникла одна идея. Взвесив все «за» и «против», я набрал номер одной из своих бывших, из тех немногих, с кем я сумел сохранить нормальные отношения. Её звали Оля Романова. Когда-то давно, много лет назад мы были друг у друга первыми. Мы оба дрались за лучшую жизнь. Но я уехал в Германию, а она осталась в Москве. Сделала неплохой бизнес, а шесть лет назад перебралась на Кипр, где и жила теперь с очередным «гражданским» мужем (если так, конечно, можно называть элементарное сожительство).

— О, Лёш, привет! — обрадовалось Оля. — Сто лет не слышала тебя. Как ты поживаешь?

— Ну, какие мои дела, — засмеялся я. — Бабки, девки, проекты, планы и несбыточные фантазии. Как всегда … У тебя-то как?

Вот что всегда было хорошо в Оле— так это то, что она, при всей своей женственности, умела чисто по-мужски, быстро и конкретно, перейти к самой сути вещей. За пять минут выложила мне очередную байку про свои «подвиги» (новый любовник и новый бизнес, завязанный на турфирмах). Потом прослушала такую же куцую историю от меня, традиционно посетовала на счёт Магды и Кристофа и перешла к главному:

— Лёш, так что ты хотел? Ты же не просто так звонишь мне.

— Оль, скажи, а ты не могла бы дать мне телефон того самого парня, который работал в детективном агентстве… «Альфа», кажется, называется? Ты встречалась с ним лет шесть назад, если я правильно ориентируюсь в датах твоих романов.

Возникла длинная, неприятная и неприязненная пауза.

— Андреев, а он тебе зачем? — сухо спросила Оля.

— Хочу навести справки.

— О ком?

— Об одной знакомой.

— И всё?

— И всё.

— Угу… — Оля помолчала, явно что-то обдумывая. — Ну, ладно, хорошо, записывай. Его, как это ни странно, зовут Андрей.

— Андрей Андреев? — пошутил я.

— Нет, Андрей Исаев. Мобильный… — дальше Оля продиктовала мне цифры. — Единственная просьба, если Исаев спросит, откуда у тебя его телефон — а он обязательно спросит — то ты…

— Я буду нем, как Рыбы, — немедленно обнадёжил её я придуманной ею же шуткой. Но Романова даже не улыбнулась.

— Вот именно, — подчеркнула она. — Ты не скажешь ему. Ну, пока, Андреев.

Она отключилась. Раздумывать над тем, чем конкретно «зацепил» Олю этот Андрей Исаев, мне было, мягко говоря, ни к чему. Посмотрел на часы. Прикинул, что в Москве сейчас около десяти вечера. Мысленно извинился перед неизвестным мне полу-тёзкой и набрал его номер.

— Да! Я вас слушаю. — Исаев взял трубку при первом же гудке.

Тон был вызывающим, но вот его голос… Никогда не слышал такой бархатный тембр. Переварив первый шок, я представился. Кратко объяснил, что мне нужно. На вопрос, откуда телефон, отделался общей фразой, что знакомый порекомендовал, а какой — неважно. Исаев выслушал меня, не перебив ни разу. Потом ответил:

— Алексей Михайлович, вообще-то информацию о самой Ларионовой я могу дать вам ровно через три часа. Для этого вам будет нужно в течении этого же времени перевести деньги на счёт агентства «Альфа». Номер счета и реквизиты есть у нас на сайте. Далее, если вы после получения первичных данных захотите расширить задачу, например, получить подробное досье на объект, то сумма возрастёт троекратно, а вам придётся подождать дня три-четыре.

— Понял.

— Раз поняли, тогда я жду подтверждение о переводе суммы.

Неведомый мне Исаев отключился, а я открыл компьютер. Перевёл в «Альфу» ровно две штуки баксов, скинул Исаеву подтверждение, что сумма пошла. Заодно, проверил входящие, написал ответы всем своим менеджерам, перепулил пару писем непосредственно Эрлиху. Не зная, как ещё убить время, просмотрел фокасты, откорректировал планы продаж, начал рассчитывать бонусы. Через три часа, когда я уже окончательно извёлся, мой телефон взорвался звонком.

— Алексей Михайлович? Это Исаев. Информация о Ларионовой Елене Григорьевне. Готовы её выслушать?

— Безусловно, — в тон Исаеву ответил я, стёк вниз по стулу и положил ногу на ногу. — Стреляйте, Андрей Сергеевич.

— Тогда начнём с самого простого. Елена Ларионова родилась в Москве, 11 ноября 1985 года. В 2002 году закончила московскую специализированную школу № 1287 с углублённым изучением английского языка. Далее поступила в Российский Государственный Университет нефти и газа имени Губкина. Вышла с красным дипломом, но от аспирантуры отказалась. Первое место работы — дистрибуторская компания «Ирбис». Устроилась туда сразу же после университета. Занятно, но ровно через шесть месяцев была назначена на позицию замдиректора по партнёрам. — Исаев сделал паузу, давая мне возможность спросить, а с чем, собственно говоря, связано повышение. Но я и так уже знал ответ на этот вопрос: так распорядился Кристенссен.

— Дальше, — потребовал я.

— Дальше? — Исаев фыркнул. — Ну, а дальше, что вы, видимо, тоже уже знаете, — насмешливо продолжил он, — дальше Ларионова Елена Григорьевна продолжает трудиться в той же самой компании и в той же самой должности. Открытых нареканий нет. Более того, её даже поощряли не раз.

— Вы это как узнали? — удивился я.

— Элементарно. Я взломал внутренний портал «Ирбис». Выдернул из новостных лент их отдела кадров даты ежегодных собраний. Так я вышел на фотографии, где награжденные руководством позируют вместе с грамотами, вымпелами и прочей атрибутикой, выделяющей их работу. Не знаю, в курсе ли вы, но в «Ирбис» работает порядка пяти тысяч человек. Но — все два года, что Ларионова работает в этой компании, она была единственной, кто получал награды каждый год. И на мой взгляд, эта ситуация неестественная.

— То есть вы считаете, что её не за что награждать? — холодно осведомился я.

— Нет. Я считаю, что у Ларионовой сложились очень хорошие отношения с её руководством.

«Это у неё с Кристенссеном сложились “очень хорошие” отношения», — с досадой подумал я, начиная прозревать истину ...

Дело в том, что в современном цивилизованном мире (за исключением КНДР с их расстрелом нерадивых подчинённых) есть только две формы поощрения служащих: европейская и социалистическая. При европейском подходе вам регулярно дают бонусы, повышение в должности или компенсацию. При комсомольско-социалистическом раз в год на общих собраниях (представляющих собой два часа тягомотных речей и фуршет из разряда «пиво-чай-бутерброды») вам вручают очень «ценный», и, главное, очень «полезный» подарок: кубок с крышкой, кусок оргстекла «под хрусталь» с надписью «за успехи». А прибыль, полученную от вашей работы, руководство кладет себе в карман. И если я, директор по продажам, хоть что-нибудь понимаю в бизнесе, то Ларионова не получила ни копейки за «фальшдоки» под №№ 27/15, 322/42 и 088.

«Или — получила?»

— Андрей, а вы смогли разобраться, как была куплена квартира Ларионовой на Ленинском проспекте и есть ли у Елены Григорьевны машина, дача и прочее? — задал я Исаеву очень простой и конкретный вопрос.

— А вы зрите в корень, — фыркнул он. — Нет, у Ларионовой нет ни водительских прав, ни автомобиля. Из собственности у неё только квартира на Ленинском, дом сто пять. Кстати, не новостройка. Квартира приобретена на её имя пять лет назад. Не спрашивайте, как я это узнал. — (Видимо, Исаев опять какой-то сайт взломал, сообразил я.) — Но взнос за квартиру был сделан не с личного счёта Ларионовой.

— А оплату за квартиру не мог произвести её отец, который работал в Газпроме? — подумав, спросил я.

— Не мог. Абсолютно точно. Потому что в ПАО «Газпром», в должности вице-президента по разработке стратегических месторождений действительно работал Ярослав Аркадьевич Ларионов. Но он умер за год до покупки этой квартиры.

— Подождите, вы не ошибаетесь? — насторожился я. — Может быть, это был Ларионов Григорий Аркадьевич?

— Да нет, я не ошибаюсь. Так что Ларионов Ярослав Аркадьевич Ларионовой не отец, а…

— …отчим, — закончил фразу я. Подумал и спросил: — А кто её настоящий отец?

— А вот этой информации нигде нет. Впрочем, я могу сделать повторный запрос, если вы настаиваете.

— Нет, не настаиваю, — отказался я, решив, что деньги за квартиру могла перечислить её мать.

«Или — её архитектор?»

— А теперь, то основное, что вы хотели узнать, — прервал мои мысли Исаев. — Окружение Ларионовой. Оно, скажем так, миниатюрное и замкнуто ровно на двух людях: её мать, Ларионова Элина Витальевна и некий Максим Евгеньевич Сафронов. Про мать Ларионовой я не стал узнавать, так как это в ваш запрос не входило. А что касается Сафронова, то тут данные небезынтересные. Начнём с того, что ему сорок лет, родился он 12 августа 1972 года в городе Челябинске. В двадцать пять перебрался в Москву, где и женился на женщине много себя старше. Она занималась недвижимостью. Впрочем, развёлся Сафронов с ней уже через год, получив неплохие отступные: квартиру в Москве на Набережной и деньги на счёт в банке. Тогда же Сафронов и стал выставлять свои работы и проекты: отделку ресторанов, ночных клубов, а также квартир и дач состоятельных людей. На одной из своих заказчиц он впоследствии и женился. Брак не задался, и через два года супруги официально развелись. И тем не менее, отношения со своей второй женой Сафронов поддерживает до сих пор.

— А это вы как узнали? — Осведомлённость Исаева уже даже не изумляла, а просто припечатывала.

— Как узнал? — Исаев помолчал. — А вы никогда не задумывались, как много вещей можно подчерпнуть из социальных сетей? — («Я никогда не задумывался: в социальных сетях я не фигурирую.») — Начнём с того, что имя и фамилия второй жены Максима Евгеньевича — Инна Робер. Она работала и работает вице-президентом сети фэшн-магазинов. И не так давно в одном из интервью она оговорилась, или, вернее, похвасталась, что у неё растет трёхлетняя дочь. Я отправился на личную страницу госпожи Робер в «Facebook», где и нашел фотографию её дочери с Сафроновым на руках, подписанную «наш любимый папа».

Впрочем, настоящее потрясение ожидало меня впереди.

— А теперь личная жизнь Ларионовой. — Исаев помолчал, после чего я услышал характерный щелчок зажигалки, вдох глубокой затяжки и его мягкий голос, который безжалостно произносил слова, убившие меня. — Алексей Михайлович, я скажу вам то, что есть, а вы постарайтесь просто принять это. Собственно, эту информацию я бы вряд ли где смог раскопать, если б по странному стечению обстоятельств моя младшая сестра не училась в той же самой школе, что и ваша Елена. Елену Ларионову там помнят. На выпускном её изнасиловал одноклассник.

— Что? — Я вытянулся на стуле вверх. — Что вы сейчас сказали?

— Простите, я не хотел вас пугать, — извинился Исаев. — Но лично я, юрист, именно так трактую деяние, при котором девушку подпаивают и тащат в пустой класс. Почему Ларионова не подала на этого одноклассника в суд, я тоже выяснил. Вам нужна эта информация? — Я кивнул, не понимая, что Исаев меня не видит. Но, очевидно, мой полу-тёзка умел «читать» чужие мысли. — В школе у Ларионовой была лучшая подруга, некая Савельева. Первая красавица в классе. И у этой «красавицы» как раз и был роман с этим вот одноклассником. А информацию о фактическом изнасиловании вывалил сам молодой человек. После произошедшего он прилюдно послал Савельеву, да ещё и объяснил ей, что Ларионова теперь «его» и «никуда от него не денется». Впрочем, к его чести стоит добавить только то, что, ещё не встречаясь с Савельевой, дважды просил Ларионову выйти за него замуж. Но она ему, как вы понимаете, согласием не ответила… И вот тогда он поступил так.

«Как я пару часов назад…»

— Я могу узнать его имя? — Очень тихо спросил я.

— Можете. Но оно того не стоит, Алексей Михайлович. Я уже навёл справки. Его жизнь не сложилась. Кто-то выписал ему «волчий билет». В институт он не поступил, в армию его не взяли, на нормальную работу он также не смог устроиться. Через два года после окончания школы он в поисках заработка переехал в Тольятти. Сейчас еле-еле сводит концы с концами, кажется, тихо спивается и подрабатывает на «АВТОВАЗе» простым чернорабочим. Это я вытащил из сплетен его одноклассников, которые упоминали о биографии этого «героя» в одноименных соцсетях. Так что кто-то влиятельный наказал его и без вас. — Я промолчал. — Мне рассказывать дальше, или вы предпочитаете продолжить разговор потом? — Похоже, Андрей Исаев умел сочувствовать. Но мне тоже было не пять лет, и в соболезнованиях я не нуждался.

— Продолжайте, — Я сунул сигарету в рот.

— Второй мужчина был у Ларионовой в институте. Это я подчерпнул из разговоров её однокурсниц в «ВКонтакте», где многие из них общаются, обсуждая свою и чужую личную жизнь. Я зацепился за фразу «роман у Ленки был коротким и закончился абортом». Я проверил: на четвертом курсе Ларионова действительно брала академический отпуск. Пришлось совместить интуицию, догадки и опыт и порыться в архивах. Таким вот образом, я и нашёл данные, что операцию Ларионовой делали в больнице, в Юго-Западном округе, причем проводила её главврач-акушер, Аушева Маргарита Ивановна. И я подумал — и перебрал все фамилии однокурсников Ларионовой. Среди них я и нашёл некоего Александра Аушева. Я разыскал о нём данные. Аушев прописан и живет в том же Юго-Западном округе. Женат, воспитывает дочь, которая родилась пять месяцев тому назад. Причём роды у жены Аушева принимала свекровь. Та самая врач-акушер, которая делала аборт Ларионовой.

— А если ребёнок у Ларионовой был не от Аушева? — У человеческой подлости и любви некоторых матерей к сыновьям вообще-то нет границ. Но верить в эти границы порой мне всё-таки хочется.

— Ну, — невесело усмехнулся Исаев, — если бы Аушев был её добрым другом, а его мать помогла ей в её трудных обстоятельствах, то Ларионова общалась бы с ними до сих пор. По крайней мере, поздравила бы их с рождением долгожданной дочки и внучки. Но она с ними не общается.

— Откуда вы знаете? — В третий раз спросил я.

Исаев вздохнул.

— У Аушева есть папка в социальных сетях. Однокурсники его поздравили. А у Ларионовой есть папка в «Instagram». И там только фотографии её и Сафронова Максима Евгеньевича. Только его — на протяжении пяти лет. И это означает, что в её жизни есть только один человек. Он.

И я вцепился в волосы. Потом отшвырнул стул, на котором сидел. Схватился за подоконник и прижался лбом к холодному, мёртвому стеклу. Я получил правду, которую искал. Элементарную правду. Потому что не было у Ларионовой никакого двойного дна. А была чистая, прозрачная, хорошая и запретная девочка. Двадцать восьмая, кого за последние шесть месяцев со вкусом поимел я, совершенно не зная, что я у неё не двадцатый, не сотый, не пятый — а всего лишь четвёртый... Еще три дня назад планировавший её подставить.

Исаев послушал тишину, которая воцарилась на моей линии. Или в моей голове.

— Алексей Михайлович, — вырвал меня из пустоты его бархатный голос. — Мне жаль, если эта информация расстроила вас. Но, к сожалению, так бывает. Если вы соберетесь продлевать контракт, вы знаете как найти меня. Удачи.

— Нет, погодите. Мне нужно от вас ещё кое-что.

— Что?

И я выложил ему «схему», которую ещё утром проигрывал в своей голове.

— Но я не знаю, как мне проникнуть в систему под другим именем, — признался я. — Сам я могу только поставить «галочки» от себя лично, но это всего лишь затормозит процесс, и подозрений с неё не снимет.

— Зато я знаю, как вам помочь, — подумав, ответил Исаев. — Алексей Михайлович, вы имеете представление, что такое «административный пароль»?

— Да, — сказал я.

— В таком случае, я пришлю его вам ровно через десять минут.

— Сколько это стоит?

— Ни сколько, — отрезал Исаев. — Я дам вам только ссылку. Всё остальное вы сделаете сами.

Исаев сдержал своё обещание, и я получил код. Разобрался с системой и выполнил задуманное. Потом закрыл компьютер. Впрочем, мысли о Лене преследовали меня до конца дня. Я курил, пил воду, садился на постель и снова вставал. Я думал, что мне теперь делать. На рассвете я, наконец, вылез из номера, отправился в бар, взял кофе и вышел на террасу. К семи утра на веранду подтянулись служащие «Марриотта». К семи тридцати — первые гости на завтрак. В восемь я увидел весёлую Аверину и рыжую Савельеву. Светка кивнула мне, не отнимая от уха мобильный, и показала пальцем на бар и на себя: типа, сейчас возьму кофе и подойду к тебе. Савельева сначала прошла мимо меня. Потом, разглядев жест Светки, развернулась. На её лице я заметил какое-то напряженное выражение. Я отвернулся. После рассказа Исаева о знаменательном «выпускном» я с этой Савельевой не то, что разговаривать не хотел — я вообще не мог её видеть. Савельева опустила глаза долу и убралась восвояси. А Светка подлетела ко мне.

— Доброе утро, — начала она, светясь счастливой улыбкой. — Вы сегодня прекрасно выглядите, Алексей Михайлович. Можно узнать, какие у вас планы на сегодняшний день?

— Самые радужные.

— Например? — Аверина кокетливо стрельнула в меня глазами.

— Например, позавтракать, потом посетить две первых сессии, в четыре часа дня провести круглый стол. А дальше по обстоятельствам.

— А вы не хотите в перерыве найти для меня время и показать мне город? — продолжила Света, отпивая кофе и преувеличенно медленно облизнула губу. Я проследил за движением её языка.

— Свет, — тихо сказал я. — Мне кажется, мы с тобой уже обо всём договорились. Или я ошибаюсь?

Аверина прищурилась.

— Ну, планы ведь могут меняться, — многозначительно добавила она.

— Не в твоём случае.

— А что со мной не так, интересно? — с вызовом спросила она. — Я что, плохо выгляжу?

«Так, пора заканчивать эту длинную бодягу.»

И я ответил:

— Хорошо выглядишь. Дорого. И, главное, очень доступно.

Повисла пауза. Потом в глазах Авериной промелькнула такая ярость, что, если бы взглядом можно было убивать, то я бы свалился мёртвым. Она побледнела, потом покраснела.

— Ты, ты… ты, сволочь, — задыхаясь, с перекошенным лицом, зашипела она.

— Я знаю, кто я. Главное, теперь это поняла и ты. На этом и остановимся.

Светка попятилась. Развернулась, передёрнула плечиками и растворилась в толпе людей, прибывающих на завтрак. А я принялся изучать взглядом окрестности, одновременно контролируя вход гостей на террасу. Увидел, как на веранду вошли двое мальчиков Ларионовой и Денис из «Корсы». И только её не было нигде, а она-то и была нужна мне. Я хотел поговорить с ней. Объяснить, что вчерашний интим был моей ошибкой. И одновременно дать ей понять, что мы можем остаться друзьями.

К девяти утра, перездоровавшись с двадцатью русскими реселлерами, сонным Эрлихом и бодрым Ричардссоном, я окончательно убедился, что Ларионова на завтрак не придёт. К девяти тридцати у меня было ровно три варианта, чтобы объяснить её отсутствие: а) Ларионова ещё спит, б) Ларионова рванула от меня в Москву первым же рейсом, и в) Ларионова спряталась в номере, где и окопалась.

И я отправил себя в вестибюль и пристроил у входа в конференц-зал. Увидел поджавшую губы Аверину, которая с видом «ух, как я тебе отомщу!» промаршировала мимо меня. Потом — двух киндер-сюрпризов Лены, которые вежливо мне кивнули. Дениса, с утра пораньше уже приложившего к бутылке. И, наконец, доканывающую меня этим своим липким взглядом Савельеву, которая, вместо того, чтобы пройти в конференц-центр, начала нарезать вокруг небольшие круги. Это меня отрезвило. Обозвав себя «неврастеником, потерявшим голову из-за смазливой девчонки», я отодрал плечо от стены и пошёл в конференц-центр. Отсидев там до без пятнадцати двенадцать и перебрался на улицу. Сел на лавочку, выкурил пять сигарет и дождался, когда часы скажут «полпервого».

После чего встал и, наплевав на всё, направился в вестибюль, к консьержке.

— Goddag, — улыбнулась мне новая мисс «Услужливость».

— Goddad. Подскажите, гостья, проживающая в номере «тридцать три – двадцать шесть», из номера не выезжала?

— Нет, — ответила мне консьержка.

— Так, супер, — я потёр ладонями лицо. — А из номера она выходила?

Консьержка наморщила лоб, подумала, обернулась к стойке и пересчитала все сданные ей ключи:

— Нет, эта гостья карточку нам не сдавала.

— А вы не могли бы соединить меня с её сьютом? — попросил я.

— Да, конечно. Пожалуйста. — Консьержка прижала трубку к уху, нащёлкала пальцами телефон комнаты Лены. Послушала гудки и сделала печальное лицо:

— К сожалению, номер не отвечает.

— Ясно, спасибо.

Вот тогда-то я и направился к лифтам.

Доехал до третьего этажа. Вышел в коридор. Подошёл к номеру Лены. Табличка с красной этикеткой висела ровно так, как я её и повесил. Я постучал в дверь. Потом позвал:

— Лен, открой. Лена…

В ответ — гробовая тишина, зазвеневшая в моей голове мыслью: «Она тебе не ответит, потому что либо плачет, либо вообще… наложила на себя руки, после того, что ты сделал с ней, похотливый ублюдок». Я сжал челюсти и примерился к хлипкой двери. «Вломить в дверь ногой и войти туда? Или всё-таки соблюсти приличия и сгонять за помощью на первый этаж? Но если Лена не выходила из номера, а я был последним, кто закрывал эту дверь, то и дверь осталась не запертой…» Убрав ногу, я потянул дверь за ручку. Раздался характерный щелчок. Я вошёл в прихожую, и сразу же услышал шум воды из-за двери в ванную. «Твою мать… а вдруг она там вены себе вскрыла?» Моё воображение немедленно и услужливо поднесло мне картинку белых тоненьких рук Ларионовой, раскинутых в последнем бессильном призыве, красная вода, вокруг капли крови...

Да, я — неврастеник. И очевидные проблемы сначала повергают меня в ужас, после чего в моей голове возникает «ахтунг» и только потом решение. Матерясь, я дёрнул на себя ручку двери ванной комнаты. Влетел в периметр, глотнул влажный горячий воздух, упёрся глазами в ванную. Моргнул. Застыл. И уже через секунду, сотрясаясь от бессильного смеха, сполз вниз по стене, где была стойка с феном и полотенцами. Ещё бы: в ванной, в пене, в воде сидела голенькая Лена и, с застывшими от ужаса глазами, смотрела на идиота, ворвавшегося к ней в тот самый момент, когда она, сунув в рот щётку, задумчиво чистила зубы.

— Лен, прости, — простонал я, содрогаясь от хохота.

— При-придурок! — В голову мне полетела зубная щетка. Потом мокрая губка. Мимо правого уха просвистели тюбик зубной пасты и пластиковая бутылка с шампунем. — Идиот, ты хоть понимаешь, что ты до смерти напугал меня? — Ларионова тряслась от гнева и от шока, пережитого пару секунд назад. — Да я чуть не умерла, когда ты сюда ворвался. Я вообще только проснулась. И я… что ты смеёшься, Андреев? Псих ненормальный!

Вытирая слезы от смеха, я успел выставить вперед руку, отбивая кусок мыла. Пока Лена хваталась руками за стенки гостиничной ванной, и, поднимаясь, шарила злыми глазами в поисках очередного снаряда, я успел более-менее прийти в себя и даже разглядеть её. Выглядела Ларионова просто великолепно. Сочный изгиб груди, розовый сосок, на котором красовалась белая клякса зубной пасты, огромные блестящие карие глаза, мокрые ресницы и открытые влажные губы, из которых в мою голову долетали остатки проклятий, моментально напомнили мне о том, что у нас вчера было. От неё исходила бешеная, провокационная аура, которой я честно сопротивлялся позавчера, вчера и даже сегодня утром. Мой смех прекратился сам собой. Её вопли и проклятия тоже, когда я поднялся на ноги и сдёрнул с себя футболку.

— Ты что?.. Нет, Андреев, нет! Нет, я тебе сказала! — Сообразив, что водные процедуры закончились, закричала Лена. Заметив мой взгляд, в очередной раз проехавшийся по ее ногам, ребрам и тому хрестоматийному месту, которое я вчера попробовал на вкус, Ларионова ойкнула и завертела головой в поисках полотенца. Но полотенце висело над моей головой, и Лена вцепилась в занавеску, которую я, успев к тому моменту выдраться из своих джинсов, дёрнул на себя. Занавеска слетела, а на мои плечи обрушились удары маленьких мокрых рук:

— Отвяжись от меня. Немедленно.

— Ш-ш, иди ко мне.

— Нет! Всё вчерашнее было ошибкой.

— Ах, ошибкой? — Увы, развернуться в этой маленькой душевой можно было только по обоюдному согласию. И я, перехватил её руки, выдернул её из ванной.

— Я всё Максу расскажу! — задыхаясь, выпалила она, изгибаясь в моих руках.

— Безусловно. — Я впился ей в рот.

— Дрянь, — простонала Лена. Я поцеловал её в шею. — Скотина, Андреев, я не для тебя.

«Да ты уже льнёшь ко мне.»

— Отпусти меня, — в последний раз взмолилась она.

— Нет.

— Ну, зачем я тебе?

А вот этого я не знал. Единственное, в чём я был твёрдо уверен: каким бы я у неё не был — первый, вторым, третьим, четвертым — я буду у неё последним.».

28.

«Он рассматривал меня так, точно перед ним была статуэтка, с которой он не знал, как поступить: то ли поставить её на камин, чтобы насладиться зрелищем — то ли разбить её на тысячу кусков, чтобы больше не мучиться.

— Что ты хочешь от меня? — взывала я, когда он разложил меня на постели и перекинул мои ноги через свои локти. Он промолчал. По его плечу прокатилась капля воды, упавшая мне на губы. Я ощутила его запах и вкус. И из моей головы тут же вылетели и Макс, и моя добродетель, и та единственная мысль, с которой я проснулась — что он использовал меня и бросил.

— Лен...

— Андреев, у меня есть другой.

— Здесь только ты и я.

Настрой Андреева начал не на шутку меня пугать, и я вцепилась в его плечи.

— Всё нормально. Я понимаю, что делаю. — Алексей криво усмехнулся, а я вдруг увидела в его глазах нечто, напоминавшее… нежность. Но, что бы он не испытывал, это никак не вязалась ни с его хищным ртом, ни с категоричным тоном. Я замерла, ожидая сухой, короткий, болезненный удар. Вместо этого Андреев длинным, ровным, мягким движением вошёл в меня. Я ахнула. Он пробормотал что-то, чего я не поняла.

— Что? — рискнула спросить я.

— Я сказал, извини меня за вчерашнее... Поцелуй меня. — Он потянулся ко мне, а у меня перевернулось сердце. Это было то самое ощущение, когда ты вдруг понимаешь, что человек, лежащий рядом с тобой — такой же, как ты. Реальный. Живой. И что он тебя ощущает. Преодолевая свою проклятую робость, я отвела чёрную прядь с нахмуренного лба, потом, осмелев, запустила пальцы в вихры на его макушке.

— Такие мягкие… Как ты, — прошептала я.

Андреев растерянно моргнул. Я робко потянула его к себе и поцеловала. Поймав мои губы, он снова толкнулся в меня. Еще раз. И ещё. Мои робкие поцелуи чередовались с его движениями. Но едва я расслабилась, как он перевернул нас и оказался подо мной. Забросил моё бедро повыше.

— Ну, поцелуй меня. Мне нравится, когда ты раскованная, — попросил он.

— Вчера тебе больше нравилось смущать меня.

— А мне и сейчас это нравится… Ну, так что с поцелуями?

Я приблизила к нему лицо, готовясь, в случае чего, цапнуть его за скулу. Но он больше не улыбался. Бережно уложил мою голову в изгиб своего локтя, сделал движение бёдрами, и, внимательно глядя на меня, накрыл мою грудь ладонью. «Скажи ему остановиться», — приказывал мне мой разум. «Нет, продолжай. Мне нравится», — попросило меня моё тело. Изнемогая, я обвила руками мужчину, который сводил меня с ума и спрятала лицо у него на груди:

— Андреев…

— М-м?

— Ты Гитлер. Так же нельзя, — простонала я.

— Можно.

Распластавшись на нём, я прильнула к нему. Андреев ещё раз перевернул нас и впился мне в губы. Я задохнулась, он отправил мои колени себе под мышки, а его проникновение набрало темп. Он стиснул челюсти, потом не выдержал — застонал. Приоткрыл глаза — затуманенные и смущённые. Поймал мой взгляд.

— Почему ты так смотришь на меня? — прошептала я.

— Назови меня по имени. Пожалуйста. Сейчас. Я прошу тебя.

И я не выдержала.

— Лёша, — очень тихо произнесла я в первый раз.

— Ещё.

— Лёша…

Через полчаса он вывел меня из моего номера. Я смотрела на него и глазам не верила. Передо мной был другой человек: спокойный, сильный, уверенный. И в то же время это был тот самый мужчина, который брал меня до стона, до отчаянного крика. Алексей и я дошли до стоянки такси. Пока я смущалась, боясь увидеть чужие косые взгляды, он наклонился ко мне и с заговорщицким видом быстро сказал:

— Døde røde rødøjede rådne røgede ørreder med fløde.

— Что? — неуверенно хихикнула я.

— Я говорю: дохлая, красная, красноглазая, гнилая копченая форель со сливками… Лен, это датская скороговорка. А ты перестань думать, к чему это всё, и просто расслабься. Я всего лишь хочу показать тебе город и накормить обедом. Раз уж ты на завтрак не пришла. М-м?

Пока я осмысливала новый образ многогранного Алексея Михайловича, он договорился с таксистом, усадил меня в машину и повез на набережную Нихавн (свежая, красная, вкусная форель с запечённым картофелем). Потом мы бродили по улочкам старого города. Держа меня за руку, он показал мне памятник Андерсену, Ратушную площадь, и, смеясь, притащил меня на Строгет (нет, не к Музею эротики, а в маленькое кафе).

— Я хочу мороженое, — робко попросила я.

Андреев помотал головой, хитро прищурился, купил пакет датских чипсов, две банки безалкогольного пива и утащил меня в ещё зеленый осенний парк, расположенный через залив от «Марриотта». Усадил на скамейку, сам развалился рядом. Ненавязчиво расспросил о детстве, о семье, о родителях и об институте. С интересом выслушал то, что я неохотно поведала ему (мама была певицей, папа ушёл из семьи, учёба была интересной), потом рассказал пару историй из своей жизни (как его не взяли в иняз и как он сделал карьеру в «Systems One», периодически водя за нос Кристенссена и Эрлиха). Я слушала, иногда смеялась, но больше смотрела на него, непринужденного, открытого. И думала я о том, что такую мужскую позу часто используют в рекламе: легкая сексуальность с обещанием чего-то большего. Андреев явно пытался меня очаровать и даже не скрывал этого.

— Скажи, а зачем тебе это всё? — спросила я, когда он протянул мне последний чипс из пакета.

— Я больше не хочу с тобой воевать, — невозмутимо ответил он. — Ты слишком мне нравишься.

Посмотрел, как я растерянно кручу в пальцах хрустящий ломтик, усмехнулся, встал и протянул мне руку:

— Пошли. В четыре наш круглый стол и твоё выступление. А потом мы с тобой встретимся в моём номере. Нам надо будет кое-что обсудить.

— А … а может, мы не будем встречаться в твоём номере? — покраснев, пискнула я.

— А может, мы еще и круглый стол отменим? — «подколол» он меня.

Отобрал у меня пустую банку и отправил её в урну. Порылся в карманах джинсов, всучил мне пластинку «Orbit» и снова протянул мне руку:

— Лен, пошли, уже без двадцати четыре.

Я вздрогнула: я совсем забыла о той пытке, которая ждала меня. Вместе с пониманием этого факта ко мне пришло и осознание реальности. Метров за пятнадцать до входа в «Марриотт» я начала притормаживать, пытаясь высвободить свою ладонь из его тёплых пальцев.

— Что? — не понял Андреев.

— Лёш, отпусти мою руку.

— Зачем?

— Там могут быть люди.

— Да что ты? — хмыкнул он. Не принимая его шутки, я покачала головой:

— Лёш, это серьёзно. Там могут быть мои реселлеры и твоё руководство. И… — впрочем, имя Авериной так и не сорвалось с моего языка.

— Ну и что? — Андреев изогнул брови и посмотрел на меня с искренним любопытством.

— Это… это не удобно, — попыталась выкрутиться я.

— Кому именно неудобно? — не отставал он.

— Тебе.

— А тебе? — Андреев внимательно глядел на меня и ждал моего ответа. И я решилась, поняла на него глаза:

— А мне всё равно.

— Ах, вот как? Ну, тогда идём вместе. — Андреев потянул меня за руку, и я, не чуя под собой ног, пошла за ним. Мне повезло: в вестибюле на кресле сидела только Яна Савельева и листала гостиничный журнал. Она явно кого-то ждала, потому что при виде меня и Андреева подалась всем телом вперёд, но уже через секунду расслабилась и опустила глаза в страницы. Я невольно вцепилась в руку Андреева.

— Не бойся, я и сам её боюсь, — прошептал он мне на ухо. Я хихикнула. Под взглядом Яны Алексей довёл меня до лифта. Мы доехали до третьего этажа, дошли до моего номера. Я отперла дверь, но Андреев, вместо того, чтобы открыть её, придержал:

— Лен, запомни. Рассказывай только то, что ты готовила. Всё, жду тебя, только компьютер прихвачу. — Он быстро огляделся, потом наклонился, легко поцеловал меня в губы и напевая «maybe, maybe…» пошёл к лифтам. Я проводила взглядом его длинную фигуру, переступила порог и заперла дверь своего номера. Оглядела разобранную постель, ещё хранившую изгибы наших тел. Увидела пустую бутылку из-под воды «Evian», которую мы выпили вместе. И ту самую, белую салфетку с тонким мужским почерком: «Утром. 12:00. На лавочке». Я сделала всё, чтобы не прийти, а он сам пришёл за мной. Позвонил мой мобильный, мелодия сказала: «Это Макс». Прислонившись к стене, вжавшись в неё плечами, глядя в окно, на ярко-синий Эресунн, я пережидала звонки, считая секунды: «Две, три, четыре…». Наконец, Макс бросил трубку.

— Макс, прости меня. Я предала тебя. Я влюбилась… — очень тихо произнесла я. Мне казалось, я сказала это шёпотом, но звук моего голоса оглушил меня. Как и осознание того простого факта, что эта действительно была любовь — та самая, с первого взгляда, о которой так часто пишут и говорят, но так редко встречают в жизни. И случилась это со мной не сегодня, и не вчера, а ещё в «Systems One».».