Каптал — элемент книжного переплёта, используемый для крепления книжного блока к переплётным крышкам.

— 1 —

21 мая 2016 года, суббота.

'У вас никогда не возникало желание придушить женщину? Вернее, так: сначала отодрать её, как сидорову козу, а уже потом придушить её? Вот это ровно то, что сейчас чувствую я, потому что этот, с позволения сказать, 'этюд' вызвал во мне не столько желание, сколько дикую ярость. Катя (вот чёрт, даже имя её спокойно произнести не могу!) почти всё обо мне угадала. А эта её 'опечатка' про тёмные волосы чуть не подбросила меня к потолку. Интересно, кого она себе представляла, когда сочиняла это? С Дьячковым мы не похожи, но у Екатерины DUO, видимо, то самое чутьё, которое управляет случайностями. Но как я воспитан — о том судить не ей, а тем, кто знает, что стоит за моими поступками. Впрочем, Катя меня и не судила — она просто, изящно и доходчиво объяснила мне, в кого я превращаюсь.

Пиная мебель, попадающуюся мне на пути, расхаживаю по комнате и размышляю о том, что моей жизни пора срочно менять обёртку. Год назад я сам запер себя в крепостных стенах, отсёк от настоящих друзей и перестал быть с женщинами, которые по — настоящему нравились мне. И если Аллу нельзя заменить никем и никак, а на белобрысых (злобно сглатываю), а на блондинок, да ещё с именем Катя, я теперь вообще спокойно смотреть не смогу, то стоит подумать об эрзаце той, кто мне сейчас нужен.

Прокручивая идеи и контакты в iPhone, нахожу номер, который Герман неохотно продиктовал мне во вторник. Пока идёт соединение, выхожу на балкон.

— Алло? — в голосе Наташи сквозит лёгкое удивление. И 'л' в слове она тянет точно так же, как и я, что почему‑то тоже меня не радует. — Алло, кто это?

— Привет, это Артём. — Никогда не тратил время, отвечая на вопрос: 'Ты меня помнишь?'. Не помнит — всегда можно сослаться на ошибку и положить трубку.

— Привет, — смеётся Наташа. — Какой приятный сюрприз, Артём.

— Ну, как твои дела, 'зайка'?

— Неплохо… Скажи, ты мне набрал, чтобы я тебе дала номер Оли? — В тоне Наташе появляется еле скрытое раздражение.

— Наташ, — я вздыхаю, потому что мне сейчас не до заигрываний и не до вранья, — поверь, если б я хотел позвонить Оле, то я бы уже разговаривал с ней, а не с тобой. Скажи, ты не против увидеться?

В ответ — пауза. Девочка явно переваривает информацию. Я жду. И, наконец:

— Знаешь, я буду рада.

— В гости хочешь? — уже напрямик спрашиваю я.

— Хочу, — задорно отвечает 'зайка'. — Говори адрес, и я приеду.

— Диктуй, где живёшь. — Я ещё не настолько опустился, чтобы сваливать на девушку дорогу к своему дому. Наташа чётко, старательно, по слогам произносит свой адрес. Прикинув, что 'зайка' живёт от меня в пяти автобусных остановках, обещаю приехать уже через пятнадцать минут. Наташа снова смеётся и обещает встретить меня внизу. 'Отбиваю' звонок, закрываю ноутбук и выхожу из дома.

Таксист подруливает к подъезду, у которого в зелёной нарядной юбке и босоножках на каблуках крутится моя 'зайка'. Распахиваю дверь машины, протягиваю ей букет тюльпанов, смеюсь:

— Привет, прыгай внутрь.

Наташа принимает цветы, улыбается и, подобрав длинный подол, садится со мной рядом. Такси трогается.

— Какие красивые, — восхищенно шепчет Наташа, отчего‑то краснеет и прячет лицо в тюльпанах. — Знаешь, мне ещё никто не дарил цветы на… на первом свидании, — храбро заканчивает 'зайка'.

— Тогда целуй. — Я шутливо подставляю ей щёку. Но Наташа обвивает мою шею и нежно прикасается губами к уголку моего рта.

— Я так хотела это сделать… ещё в понедельник, — интимно шепчет она мне. Поворачиваюсь и смотрю в её блестящие глаза. Надо же, а они у неё серые, как у Аллы, а не зелёные, как показалось мне при нашей первой встрече. Наташа ловит мой взгляд:

— Что?

— У тебя глаза необычные.

— Тогда были линзы, — смущённо признаётся она. — А куда мы едем?

— Ко мне в гости, как я и обещал. Или ты хочешь изменить маршрут? — В душе я молюсь, чтобы Наташа не навязала мне поход в кино, в кафе, в парк или в торговый центр.

— Нет — нет, давай поедем к тебе.

'Какая славная 'зайка'!'

Таксист высаживает нас у моего дома. Наташа собирается открыть дверь машины. Я трогаю её за руку:

— Дай мне поухаживать за тобой.

Щедро рассчитываюсь с игриво ухмыляющимся 'бомбилой', выпрыгиваю из автомобиля и подаю руку Наташе.

— Выходите, леди, — забавляюсь я. Наташа мило краснеет и, сжимая мои пальцы, выскальзывает из такси. Впрочем, мою ладонь она не торопится отпускать.

— Что? — теперь смеюсь я.

— Ты умеешь ухаживать. С тобой я чувствую себя принцессой, — признаётся Наташа. Приобняв её за плечи, целую её в тёплый висок, кружу носом над ухом, но отчего‑то представляю себе совсем другую женщину. У этой женщины светлые волосы и глаза цвета дягиля. Но эти мысли сейчас неуместны, и я открываю дверь подъезда:

— Входи.

— А ты один живешь, или с родителями? — Наташа разглядывает кнопки лифта, который я успел вызвать.

— Один.

— Но ты же говорил, что…

— Наташ, — пользуясь тем, что кабина лифта очень мала, подхожу к 'зайке' вплотную. — Наташ, неважно, что я тогда говорил. Тогда всё было по — другому.

— А сейчас?

— А сейчас здесь только ты и я.

— Тогда хорошо, — шепчет Наташа.

В молчании мы прибываем на пятый этаж. Открываю двери:

— Проходи, располагайся и чувствуй себя, как дома.

Пока Наташа осматривается и осваивается (длинная, выстроенная полукругом, прихожая и три стеклянных двери, ведущие в кухню и в комнаты), я бросаю ветровку на стул и иду на кухню. Споласкиваю руки, открываю холодильник и ставлю на барную стойку бутылку 'Пино Гриджио'.

— Или ты есть хочешь? — Я протягиваю Наташе высокий бокал.

— Нет, есть я не хочу. — Наташа чуть — чуть отпивает из стакана. В её глазах появляется огонёк, который мне пока не понятен.

— За повторное знакомство. — Я опираюсь бедром о подоконник, шутливо салютую 'зайке' и подношу бокал к губам. Вино терпкое, ледяное. Ставлю запотевший бокал на столешницу стойки.

— Расскажи о себе, — предлагаю я, закладывая ладони в задние карманы джинсов.

— Потом, — Наташа ставит свой бокал рядом с моим. Освобождается от босоножек и медленно подходит ко мне: — Всё потом, Артём…

Она привстаёт на цыпочки. Я обнимаю её за талию, разворачиваю спиной к столу. Целую в шею, в губы. Они мягкие, тёплые и послушно раскрываются навстречу мне. Я поднимаю Наташу и сажаю её на кухонный стол. Поглаживаю её бёдра, чуть — чуть отодвигаю кружево юбки и вижу крохотную татуировку.

Я прикусываю её губы. Наташа тяжело дышит и ловко отправляет ладонь мне под футболку. Завожу назад руки и тащу майку через голову. Мои пальцы тянут ремень. Наташа пытается расстегнуть молнию на юбке.

— Не снимай, — шепчу я и укладываю Наташу боком на стол.

— Почему?

— Мне так больше нравится.

Но я вру: у Аллы татуировки не было. Как не может быть вульгарной отметки и у той, пока ещё мне недоступной…

Тремя часами позже, я сижу на кухне один. Передо мной открыт ноутбук. Монитор светит голубым цветом. Наташа безмятежно спит в спальне, куда я отнёс её. Мы так и не допили вино и ни о чём толком не разговаривали. Но, может быть, это и к лучшему, потому что я ставлю пальцы на клавиатуру и начинаю выплёскивать себя в злых словах, отточенных и яростных фразах, в чувствах, которые я больше не хочу в себе давить. Я выдёргиваю из себя откровенность, но не ищу в ней спасения, потому что всё, чего я хочу — это вывернуть наизнанку женщину.

'Ты так хотела опубликовать свой роман и выиграть наш спор, который я в шутку предложил тебе, что, не задумываясь, ударила меня по самому больному месту. Твой дар чувствовать других людей — это не талант, Катя. Это — как сделка с дьяволом, потому что сегодня, впервые за много дней, я привёл в свою квартиру женщину. Я занимался с ней любовью, но представлял я тебя. И знаешь, что мне грезилось? То, что ты пришла ко мне. Ты. Сама. Приехала.

Уверенно прошла в комнату и замерла, увидев лишь стол.

— У нас с тобой пари, — напомнил я. — Но ты ещё можешь уйти.

— Зачем? Ты ничего мне не сделаешь.

— Уверена? — Ты лихо киваешь. — Прекрасно. Тогда раздевайся.

Я отхожу, давая себе лучший обзор.

Знаешь, что такое беспомощность? Это то, когда ты не можешь ответить ни 'да, ни 'нет', потому что принадлежишь другому, но у тебя уже есть наше пари, которое ты хочешь выиграть. И ты, отворачиваясь, нехотя стягиваешь одежду. А я разглядываю тебя. Я знал, что ты красива, но не представлял, что ты совершенна настолько. И, будь моя воля, я бы бесконечно рассматривал тебя. Но я подхожу к тебе, беру тебя за талию и подсаживаю на стол, а ты пытаешься подтянуть меня ближе, чтобы укрыть наготу за моим телом. Но я отвожу твои руки и укладываю тебя на бок, чтобы не видеть твоих молящих и растерянных глаз.

— Притяни колени к груди.

Знаешь, как стекает вода по обнаженной мужской плоти? Как она умеет гладить и возбуждать, но не давать освобождения? Ровно это я и собираюсь продемонстрировать тебе. И я прикасаюсь к внутренней стороне твоих бёдер, кружу губами по нежной коже, понемногу приближаясь к той запретной черте, за которой ты уже потеряешь опору.

— Что ты делаешь?

Вместо ответа, я откровенно раскрываю тебя и пробую на вкус. Ты вскрикиваешь и втягиваешь воздух в лёгкие. Теперь я добавляю к своей ласке ещё и пальцы:

— Скажи, тебе так нравится?

Но ты молчишь, а стало быть, и наш спор ещё не окончен. И я продолжаю ласкать тебя, дразнить, провоцировать, трогать, действуя всё откровенней, выбивая из тебя то крик, то стон. Ты пытаешься перевернуться, но я держу тебя в том положении, которое удобно мне. Растравливая тебя поцелуями, я точно знаю, что твоё тело предаст тебя раньше, чем гордость и принципы. Но это — не насилие, потому что всё закончится ровно в тот момент, когда ты скажешь мне 'нет'. Так отчего ты молчишь, Катя?

Твой вздох — и невольное движение бёдрами навстречу мне. Ты лицемерка, девочка. Ты играешь в то, что давно могла бы уже прекратить, но ты этого не делаешь. А знаешь, в чём дело? Тебя волнует наша игра. Я тебя волную.

— Мы не должны… Ты не должен. — Ты всё ещё пытаешься удержаться на краю и прячешь лицо в ладонях. И вот он, твой главный вопрос:

— Зачем ты это делаешь?

— Мне ничего больше не остаётся, — отвечаю я. И я честен с тобой, потому что, прочитав твой этюд, задался только одной целью: привязать тебя к себе так, как попыталась это сделать со мной ты…

Есть такая пословица: когда ужинаешь с дьяволом, то ешь с аппетитом. Этот этюд — последний. Больше я не буду тебе писать, потому что понял: слова о чувственности — это как духи на коже любимой женщины. Не обязательно выливать весь флакон — порой достаточно и одной капли'.

Я так и не отправил Кате письмо. Сохранил его в черновиках и подошёл к окну. Поставил ладони на подоконник, прижался горячим лбом к холодному стеклу. Наш спор зашёл слишком далеко. Пока я размышляю, как закончить эту нелепую переписку и добраться до Бергера, до меня доносится сигнал входящей почты. Возвращаюсь к ноутбуку и вижу в нём новое письмо от DUO. Интересно, что ей ещё надо от меня? Или она хочет узнать, как поживает мой этюд? С раздражением сажусь за стол и открываю письмо: 'Добрый вечер, Герман! Скажите, мой роман откровенно Вам не понравился или Вы готовы его купить?'.

'Она там совсем взбесилась со своей книгой?' — думаю я. Хмыкнув, читаю дальше: 'Если Вы согласны приобрести мою рукопись, то я предлагаю это обсудить. Вы сможете со мной встретиться?'.

Сейчас у меня вообще нет слов. Ставлю локти на стол, тру ладонями лицо. Подумав, печатаю: 'Добрый день, Катя. Вам так нужны деньги?'

'Да'.

'Сколько?'.

'Я бы хотела получить двадцать пять тысяч долларов'.

'Ничего себе…'

Я фыркаю. Не выдержал — и расхохотался. Похоже, эта DUO не в ладах ни с бизнесом, ни с математикой.

'Скажите, эти деньги нужны Вам или кому‑то другому?', — уже откровенно интересуюсь я.

'Мне', — опрометчиво — быстро печатает Катя.

Я сую в рот сигарету. Прикуриваю, глядя из‑за сложенных в лодочку ладоней на экран ноутбука. На глади монитора отражается золотой огонёк. Он словно метка памяти, что через полтора месяца наступит годовщина того проклятого дня, когда меня 'кинула' Алла. И я ловлю себя на мысли о том, что наша встреча с Катей — это та самая случайность в цепи закономерностей, которая и расставит всё по местам. И я направляюсь в комнату. Стараясь не разбудить спящую Наташу, выдвигаю ящик письменного стола и вынимаю год назад спрятанную там сим — карту, которую я использовал только для разговоров с Аллой. Возвращаюсь к компьютеру и пишу Кате тот ответ, на который она точно клюнет. Потом иду в комнату:

- 'Зайка', вставай. — Я трогаю Наташу за плечо.

— Иди сюда, — ещё сонная, Наташа тянется ко мне. Но я отступаю:

— Одевайся. Я тебя провожу.

На сегодня свидание закончено.'

— 2 —

22 мая 2016 года, воскресенье.

'Сегодня впервые за долгое время я ночую в своей квартире. Я стою в большой, пустой комнате. Разглядываю в окно заливающую двор темноту, разбавленную раструбами льющихся вниз фонарей, подсвечивающих вывеску адвокатской конторы 'Дробин и Ко'. И думаю я о том, когда я сбилась с пути? Похоже, это произошло в тот день, когда я бросила вызов Герману, а он сыграл со мной точно так, как подкидывают на руке монетку. Я покорно ложилась в его ладонь то 'орлом', то 'ребром', то 'решкой', расценивая это как случайность, в то время, как для Дьячкова все мои поступки были цепью закономерностей…

Тремя часами ранее я приехала в офис к Бергеру.

— Дмитрий Владленович разговаривает по телефону, — предупредила меня помощница.

— Ничего, мне можно. — С милой улыбкой, от которой секретарша Димки кисло и недовольно морщится, толкаю дверь в комнату с табличкой 'Дмитрий Гер' и вижу Бергера, сидящего ко мне в пол — оборота. Меня он не слышит, не видит и продолжает кричать в трубку:

— Алла, выкручивайся как хочешь, но мне нужно двадцать пять тысяч! Каких рублей?.. Алла, опомнись: дол — ла — ров!.. Значит, ты попросишь… Как у кого?! У своего мужа! А можешь позвонить своему разлюбезному Соболеву и попросить его включиться в это дело… Ты же говорила, что он бизнесмен от Бога? Вот тогда и ищи своего Артёма!

Кто такой Артём Соболев — мне всё равно. Но вот Аллу я видела. Всего один раз, полгода назад, когда я вот также приехала к Димке, я столкнулась с ней в дверях. Тогда‑то я её и разглядела. Холёное лицо, холодные глаза, отличная фигура — и алый, как рана, рот настоящей хищницы, из тех, что всегда с добычей в зубах. Чуть позже, когда Алла начала звонить нам домой и требовать к телефону 'своего бывшего', я раз и навсегда отшила её. И вот теперь выясняется, что Димка сам ей звонит, да ещё и денег с неё требует!

'Ну ничего себе…'

В это время Бергер поворачивается и натыкается на мой взгляд. Очевидно, у меня на лице поистине 'бесценное' выражение, поскольку Димка быстро бросает в трубку: 'Алла, перезвоню позже', после чего даёт 'отбой'. Откидывается в кресле и виновато глядит на меня:

— Катя, ты всё слышала?

Киваю и жду продолжения.

— Кать, ну прости, — Димка смущённо ерошит волосы. — Я знаю, как ты реагируешь, когда я говорю об Алле.

— Когда ты говоришь о своей бывшей жене, я нормально реагирую, — справедливо возражаю я. — Меня раздражает, когда ты говоришь не о ней, а с ней. Зачем ты звонил ей?

— Ну, у меня неприятности.

— Тогда объясни, — стараясь говорить спокойно, предлагаю я, хотя внутри у меня образуется трещина.

— Я… в общем, полгода назад я взял в банке кредит, — неохотно винится Димка. — А сейчас кредиторы требуют, чтобы я вернул заём.

— Тогда почему ты не попросил о помощи меня? — Прислоняюсь к двери.

— У тебя есть двадцать пять тысяч 'зелёных'? — Бергер невесело хмыкает.

— У меня нет, но я могу занять у отца.

— То есть ты хочешь сказать, что мне к лицу брать деньги у тестя? — Димка немедленно становится в позу 'пусть я нищий, но гордый'.

— У будущего тестя, — холодно напоминаю я о наших отношениях.

— А что, уже есть разница?

Я молчу. Оценив мою позу и мимику, Бергер встаёт и решительно направляется ко мне. Подходит вплотную, упирает ладони по обе стороны от моего лица и наклоняется. Его губы успевают коснуться моих, когда я отворачиваюсь.

— Дим, не сейчас. Мы ещё не договорили.

— Ну, что не так? — Димка обхватывает мой затылок и буквально впечатывается в меня. — Ну, что не так, Катя?

— Я сказала 'нет'! — Упираюсь ладонями в грудь Бергеру, стремясь прекратить сцену, напомнившую мне один этюд. Вот только в том этюде не было насилия — как не было и Димки, который, коротко вздохнув, покорно вернулся в кресло. Сел и подбородком указал мне на стул напротив своего стола.

— Хорошо, давай поговорим, — делая хорошую мину при плохой игре, предлагает Бергер. Отклеиваюсь от двери, выполняю команду.

— Знаешь, я никогда не думал, что однажды наступит такой день, когда мне придётся признаться в беспомощности, и не кому‑нибудь, а тебе. — Димка задумчиво на меня смотрит. — Но мне действительно очень нужны деньги… Так нужны, что я даже пытался найти покупателей на свою квартиру. К сожалению, сейчас кризис в стране, и на моё элитное жильё даже за эту ничтожную сумму желающих не нашлось.

— Не хочешь разговаривать с моим отцом — я могу взять в банке кредит, — подумав, предлагаю я.

— На двадцать пять тысяч долларов? — Димка качает головой. — Катя, под это нужен весомый залог. Скажи, у тебя есть хоть что‑нибудь, что ты можешь положить на ту чашку весов, напротив которой лежат два миллиона?

— Может, и есть, — помедлив, говорю я. Но я лгу: у всего всегда есть своя цена.

Поднимаю на Димку глаза:

— Когда тебе нужны деньги?

— 7 июля… А что, ты что‑то придумала?

— Пока ещё не знаю… Дим, ты извинишь меня, если сегодня вечером я встречусь с подругами? Возможно, буду дома очень поздно, или вообще не приду ночевать.

— Кать, я тебя обидел? — Бергер бледнеет и тянет ладонь, чтобы схватить меня за руку.

— Дим, да не бери ты ничего себе в голову, я просто по девчонкам соскучилась. Я же не ухожу от тебя! — Изобразив улыбку, поднимаюсь из‑за стола. Димка откидывается в кресле и разглядывает меня, силясь понять, что у меня на уме. В конце концов, мягко берёт меня за руку, тянет к себе и ставит между своими коленями. Опираюсь на ручки кресла и наклоняюсь, чтобы чмокнуть его в лоб. Димка обхватывает меня за талию, трётся щекой о моё бедро:

— Кать, не бросай меня.

— Не буду, — искренне обещаю я и целую его в щёку.

Спустя десять минут мы вместе выходим из офиса. Усевшись в 'ауди', я машу Димке и выжимаю газ. Выруливаю с парковки, проезжаю ещё метров двести и сворачиваю в первый попавшийся двор. Прижавшись к тротуару, закапанному зелёными чёрточками листьев солнечных московских акаций, перевожу рычаг на режим 'парковки'. Откидываю голову на подушку кресла и прикрываю глаза. Да, я нашла выход и знаю, как помочь Димке. Но боже мой, как горько, как жалко, что я сама не успею узнать то, что мне так долго грезилось.

Мои подруги, те, кто учился со мной и начал публиковаться рано, не раз говорили, что счастье выхода первого романа ни с чем не сравнимо — и оно совершенно незнакомо тем, кто никогда ничего не писал. Потому что плоха твоя книга или хороша, но всё в ней сложилось именно так, как планировал ты, её автор. В процессе написания ты слышал и негодование, и похвалу, и комментарии, и придирки, но к тебе уже не относились, как к обычному человеку. Ты стал тем, кто смог сочинить книгу. Настоящую книгу. И вот теперь всё это уходило от меня. Мечта, которой я дышала, как и моё первое литературное детище с моим именем на обложке — всё ускользало в песок несбывшихся надежд. Цена потери была высока, но… сколько стоит фантазия, когда из жизни человека, которого ты любишь, уходит что‑то, им созданное?

Перестав терзать себя, отклеиваюсь от сидения, роюсь в сумке и нахожу телефон. Включаю режим 'сотовые данные', открываю 'иконку' почты.

'Добрый день, Герман! — быстро печатаю я. — Скажите, мой роман откровенно Вам не понравился или Вы готовы его купить? Если Вы согласны приобрести мою рукопись, то я предлагаю это обсудить. Вы сможете со мной встретиться?'.

Я отправляю письмо. Мои размышления о том, каким образом я буду очаровывать Германа, чтобы стрясти с него два миллиона, прерывает мелодичный звон почты.

'Добрый день, Катя. Вам так нужны деньги?'

'Да'.

'Сколько?'.

'Мне нужно двадцать пять тысяч долларов'.

'Скажите, эти деньги требуются Вам или кому‑то другому?', — уже откровенно интересуется он.

'Ему‑то какое дело?'

'Мне', — быстро печатаю я.

Герман думает ещё пять минут. Время тянется бесконечно, и я уже готова нарушить кодекс молчания, когда ко мне приходит ответ, которого я не ожидала:

'Ваша книга того не стоит, Катя. Но если Вы сегодня, после семи вечера, перезвоните мне по номеру, который я дам, то я объясню Вам, как продать Ваш роман за два миллиона'.

'Я позвоню', — печатаю я.

'Отлично. Мой телефон…'. Далее следуют цифры.'