@

6 апреля 2015 года, вторник, утром.

Живой Журнал Андрея Исаева. Запись №6.

«06:30. Меня будит какой-то писк, и я соображаю, что это звук чужого мобильного. «Иркин, что ли?» — думаю я. Начинаю разлеплять ресницы, чтобы отключить её телефон, но через мгновение сигнал пропадает.

— Спи, — хрипло шепчет Самойлова, и её теплые губы касаются моего лба.

— Ладно, сплю. Просто так не уходи, — засыпая, прошу я Иру.

— Просто так я не уйду — я же тебе обещала.

— Это хорошо, — шепчу в ответ я и немедленно проваливаюсь в сон, сладкий, толстый, счастливый. Спал я долго и без снов. Впервые за много дней выспался. Я ещё не совсем проснулся, когда, не открывая глаз, пошарил рукой рядом с собой. Холод простыни, Иры нет. Зато я натыкаюсь на собственный мобильный. Вчера, как мне помнится, я оставлял свой криптофон «отдыхать» под своей подушкой. Неужели Самойлова нашла мой телефон и рылась в нём? Моментально открываю оба глаза. Сажусь, ввожу в криптофон код — и выдыхаю. Я не прав: Ира даже попытки не делала проникнуть в него. Пользуясь тем, что сейчас я один, быстро просматриваю звонки и сообщения. Вижу несколько не отвеченных мной вчера вызовов: мама, Терентьева, снова мама, трое подчинённых и пара клубных приятелей. В общем и целом — так, ничего важного. Пробегаю глазами сообщения: реклама, выписки из банка, приглашения из ночных клубов — ерунда полнейшая. Перехожу к звонкам и эсэмэскам, полученным мной уже сегодня. Пропущенный вызов от Наташи Терентьевой и от Виталика Петрова. И два сообщения. Последнее из них отправлено мне в семь тридцать утра, и оно от Терентьевой:

«Милый, привет! Мне вчера Алекс звонил. Когда поедем в Прагу? Приезжай ко мне к часу дня, я буду дома, поговорим.»

— Ага. Уж куда ты денешься, — хмыкаю я, и стираю нашу с ней переписку.

Смотрю на первое, ещё не прочитанное мной сообщение, отправленное мне с незнакомого номера. Уже собираюсь открыть эсэмэс, но мой взгляд падает на настенные часы. Мать моя в айкидоги! Да уже восемь утра! Ничего себе, я разоспался… Обычно встаю на рассвете, а тут даже тренировку проспал… Прислушиваюсь и ловлю эмоции: в моей квартире царит мёртвая тишина. «Так, я не понял: где Ира?»

— Ир! — зову я. — Самойлова, ты где? Ау!

В ответ — ничего, только тиканье настенных часов. Вскакиваю с постели, иду искать Иру.

«Ну и где ты, моя Красная Шапочка? Куда спряталась от меня?»

Поискал её в кухне, в другой комнате посмотрел. Даже в душ заглянул. Потом переместился в прихожую. А Красной Шапочки нигде и нет. Нет ни её одежды, ни куртки. Ни белых «конверсов», ни моих ключей, ни её прощальной записки. Ничего нет, потому что Красная Шапочка ушла от меня. Улизнула, спетляла, смылась. Бросила меня — вот и весь сказ. Стою в прихожей и беспомощно сжимаю в руке криптофон. Вспоминаю про то, первое сообщение, которое я ещё не открыл. Соображаю, что оно может быть от Иры. Нахожу эсэмэску — и вот, нате вам:

«07:01. ИА, доброе утро. Как я тебе и обещала, просто так я не ушла: я твою дверь закрыла на ключик. Ключи оставила у твоей консьержки. Звони, если не отопрёшься — так и быть, приеду, спасу тебя. Хор. тебе дня и цц, IF. PS: Но что-то мне подсказывает, что у тебя есть и второй комплект ключей от двери, Андрей :-)».

Вообще-то, у меня действительно есть второй комплект ключей, ну и что такого?

— Потрясающе, — говорю себе я и перевожу взгляд на своё отражение в зеркале. — Ну что, поздравляю тебя, «умник»: Ира Файом у нас премудрая «IF», а ты, Исаев Андрей, ИА. Иа-Иа — есть такой ослик. А «цц» — это, вероятно, целую. Так? — Из серебристой глади зеркала на меня растерянно взирает чувак с лохматой головой и красным, заспанным рубцом на щеке от подушки. — Твоя «IF» тебе бы ещё написала: «спасибо за всё, Андрей!». — Я смеюсь над своим несчастным отражением. Чувак в зеркале немедленно делает злое лицо, его глаза загораются очень недобрым светом. Запускаю руку в волосы: причёска, как будто на меня напали. Ужас какой. Кошмар… — Да ладно, всё нормально, — утешаю я своё несчастное отражение.

Но вообще-то, всё совсем не нормально, потому как у меня есть вопрос: почему Ира сбежала? Неужели только из-за того, что у меня был второй комплект ключей? Но вообще-то, запасные ключи от квартир есть у всех нормальных людей. Тогда в чём же дело, спрашивается? Я снова и снова задаю себе этот вопрос, и тут мне на ум приходят два сообщения, отправленные ей Кузнецовым в тот момент, когда Ира была со мной. Я моментально припоминаю дружелюбный порыв, охвативший этих двоих, когда они встретились в воскресенье. «Они всегда были вместе, — шепчет мне моё самолюбие. — А ты был третьим лишним». В моей голове моментально образовывается зимняя вьюга. Сердце оборачивается в глыбу льда, в желудок ввинчивается раскалённый шуруп. Ревность запускает в мой мозг острые когти, и мне уже хочется не объятий Иры, а её крови. В качестве алаверды проверяю местонахождение «туарега». Итак, GPS-трекер исправно работает в кроссовере, а автомобиль Красной Шапочки мирно стоит на парковке рядом с её домом. Это хорошо, но где сама авторша проникновенного послания? Судя по второму трекеру, iPhone Самойловой где-то в её квартире. Интересно, а она там… одна?

Подумав, вызваниваю своему оперативнику.

— Привет, Петров, — бодро начинаю я.

— О, привет, Сергеич. А ты чего в семь утра мне не позвонил? У нас же так было с тобой условлено. — Виталий Петров явно поражён так не похожей на меня несобранностью. — Я же на смену к «объекту» должен был заступить, мы же с тобой договаривались. Я тебе даже сам набрал, но ты не взял трубку.

— Э-э.… прости, так вышло. — Да, я соврал. А что я мог сказать ему? Что я — идиот, которому было так хорошо вчера, что сегодня он проспал всё на свете? Или — что Виталику надо было приехать к моему дому и принять Самойлову на слежку прямо тут? Нет уж, спасибо, увольте…

— Сергеич, блин, что случилось-то? — не унимается любознательный Петров.

— Виталь…

— А?

— Га. Ты время не трать на вопросы. — Я тру лоб. — Слушай сюда. Похоже, «объект» сейчас у себя дома. Запоминай адрес: Юго-Западная, дом семь, квартира сорок. Седьмой этаж. Полное имя «объекта» — Ирина Игоревна Самойлова. Вчера я установил «жучки» в её «туареге» и в iPhone, схема — два к одному. Пароль для входа в GPS-сеть и ссылку я тебе сейчас скину. Проверь, что девушка дома. Позвонишь мне, если она куда-нибудь соберётся, или… или если у нее подозрительные гости с утра дома сидят. — Да, я всё-таки не удержался. Да вот такой я «хороший» специалист: использую служебное положение в личных целях… Мне тошно от этого. —Виталь, проверь лично, что с ней всё в порядке, хорошо? — прошу я по-человечески.

— Будьсде, Сергеич. — Теперь Петров по-спартански краток. — Мне как, разносчиком пиццы представиться? У меня кепка и сумка с прошлого раза остались.

— Проснись, какая пицца в восемь утра?.. Подожди-ка, — я быстро соображаю, — ты лучше вот что сделай. Помнишь дело «S-114»?

— Ну да, месяц назад следил по твоему указанию за одной куклой. А что?

— Вот это дело и бери за основу. Представишься курьером из «Мира цветов». Купи букет понарядней. Попросишь пустой талон там, где букет выберешь. Позвонишь «объекту» в дверь и прямо с порога громко объявляй ей, что ей цветы от Иванпетровича. Если у барышни дома посторонний чувак, то он обязательно выскочит.

— Захочет узнать, от кого цветы, да? — осеняет Виталика.

— Точно. А ты посмотришь в талон и скажешь, что ты ошибся: перепутал номер дома с номером квартиры. Так тебя не заметут.

— Хорошо.

— Ну и хорошо, что хорошо, — я тяжело вздыхаю. — Только действуй поаккуратней. Не наследи. И еще: захвати какую-нибудь верхнюю одежду на смену. Очки и кепку тоже возьми.

— А это зачем? — Петров недоумевает.

— А кто на улице за «объектом» будет следить? — напоминаю я Петрову.

— А что, эта барышня уж такая наблюдательная? — зная наш «контингент», Петров настроен скептически.

— Еще какая наблюдательная, — я ставлю точку в дискуссии. — Удачи, — желаю Виталику. — Направляю ему ссылки на GPS-трекеры, кидаю телефон на полку в прихожей и, недовольный, тащу себя в ванную.

Мрачно залезаю под душ и вытаскиваю из стакана зубную щетку. Выдавливаю на нее пасту «ZACT Smokers» (ненавижу налёт на зубах и запах изо рта, который по утрам преследует всех курильщиков). Отвлекаюсь и вижу, что зубная щетка мокрая. Рыжая щетина с резиновым покрытием сохнет довольно быстро, а зубы я чистил пять часов назад. Тогда почему моя зубная щетка ещё не высохла? Ну не высохла и не надо. Пожимаю плечами, сую щетку в рот и тут же чувствую вкус Иры. Меня немедленно начинает трясти от ярости и возбуждения. Пытаюсь привести себя в чувство и включаю холодную воду. Приказал себе успокоиться. Не сдержавшись, фыркаю. Причина есть: по всем законам жанра мне не грустить, а радоваться сейчас полагается. Штука в том, что за последние одиннадцать лет моей сознательной жизни самым сложным для меня являлся вопрос не «с кем переспать?», а «куда деть эту женщину утром?». И если я не решал этот вопрос сам, быстро и проактивно, то проблема утреннего присутствия гостьи напоминала эффект снежного кома.

Итак, всё крылось в прошлом. Конкретно до сего дня у меня были «правильные» и «неправильные» девушки. Утром от «неправильных» девушек легко и просто сваливал я. «Неправильные» девушки никогда не рылись в моём телефоне, но могли поинтересоваться, кто и зачем мне звонит. «Неправильные» девушки легко принимали все мои условия. Возможно, именно поэтому они никогда не лечили мне мозг, не буравили в нём дыру и не заливали в неё отбеливатель. По большому счету, они всё делали ровно так, как этого хотел я. Почти идеальной «неправильной» девушкой как раз и была Терентьева. Терентьева была бы совсем идеальной, если бы не два её «но»: природная лень и вечное желание выставить меня перед всеми своим «постоянным». Впрочем, все недостатки Наташи компенсировались её яркой внешностью, искренней тягой ко мне и игрой в лёгкую независимость.

Другое дело, женщины «правильные». О, это совсем другая история. На мой первый (и, как я уже понял, ошибочный) взгляд, Самойлова как раз была «правильной» девушкой. Общение с этой категорией женщин напоминало мне «День Сурка», помноженный на «Английского пациента». У «правильных» девушек всегда был свой собственный план на меня, как отлаженная к действию боеголовка. «Правильные» девушки сразу начинали с того, что пытались захватить весь мой периметр и всё моё время. «Правильная» девушка под любым мало-мальски внятным предлогом оставалась ночевать у меня дома, а утром обязательно просила меня дать ей какую-нибудь футболку. Потом «правильная» девушка делала мне завтрак из того, что было в моём холодильнике. Если же в холодильнике у меня ничего не было, то меня ждала полная намеков трепетная лекция о необходимости наличия у меня «правильной» девушки. У «правильной» девушки обязательно были «хозяйственная жилка» и «общие интересы» со мной. Интересно, это какие же? Неужели — мой аморальный облик и горячее желание поскорей выставить её из квартиры? «Правильная» девушка всегда поддерживала меня. Выражалось это в том, что мы обязательно должны были созвониться с ней вечером в пятницу, чтобы договориться на выходные. «Правильные» девушки любили изображать по-театральному мощный оргазм и болели одним, общим на всех, склерозом. Они постоянно «забывали» у меня своё бельё, косметику, паспорта, ключи и бог знает, что ещё. После чего «правильная» девушка считала своей привилегией убивать мой телефон звонками и сообщениями. Лет восемь назад получив звонок от такой вот «правильной» девушки («Андрей, немедленно открой мне дверь, ты не один. Или я режу вены») я пережил самый отвратительный в своей жизни скандал и «забил» на всех «правильных» девушек разом. Аннулировав старую «симку» от МТС, я в один день лишился Кати, Киры и Маши, двух Ань, и, кажется, ещё какой-то там Светы. Потом я купил квартиру на Тёплом Стане, встретил Терентьеву и раз и навсегда зарёкся приглашать в свою квартиру вообще любых женщин.

Самойлова стала первой, кого я за много лет привел к себе. Самойлова стала единственной, кто вот так, по собственному почину, сама взяла и свалила из моей квартиры. «Почему? За что? Ну, что я не так сделал? Стерва… Ненавижу». В попытке успокоиться, закидываю голову вверх и подставляю лицо прохладным струям. Набираю в рот воду и выплёвываю её в стену. Окей, положим, я тоже ни разу не хорош: не предложил ей остаться. Не попросил у неё её номер. Ну и что? Я же не предполагал до сегодняшнего дня, что проснуться со мной — это такое уж несчастье. Что до Иры, то она — с её потрясающей сноровкой «давить» из меня нужные ей эмоции — за один день сумела сделать главное: вытащить из меня все те чувства, которые я — как я считал! — я давно похоронил. И теперь я мог как угодно беситься, проклинать её и бесноваться из-за неё. Я вообще мог всё, что угодно, кроме одного: я больше не мог оставаться к ней равнодушным. Это-то меня и раздражало. Я до сих пор не понимал, ну что в ней такого? Судя по тому, что я видел вчера, «Камасутра» не была её настольной книгой. Исходя из того, что я встретил этот день с телефоном в руках, а не с ней в одной кровати, Ира умела профессионально делать только одно: организовывать бесшумные побеги из чужих квартир под утро. Откровенно говоря, Самойлова не вписалась ни в один мой стереотип, ни в один мой шаблон, ни в одну из категорий женщин. Она была исключением из правил. И, если честно, то она была сделана ровно так, как сделал бы её для себя сам я. Единственное, что я бы исключил из неё: это то, что я — при том, что я фактически «читал» её — был вынужден «просчитывать» её постоянно. Я не понимал, почему это так. Промучившись минут десять над неразрешимой загадкой и так и не найдя мало-мальски вразумительного ответа, я дал моей персональной пытке время одуматься и перезвонить мне самой. «В конце концов, что за наглость сбегать вот так, отделавшись эсэмэской?»…

Повеселевший, бодрый и свежий, выплываю из ванной. Разыскал в шкафу чернильные джинсы и футболку с миниатюрным Эйнштейном и надписью цвета графита «Keep Calm and Think». Сам себе смастерил бутерброд. Сам заварил себе кофе. Поболтался по пустой квартире, послушал тишину. Покурил. Включил «LifeNews» и «порадовался» данным «Росстата»: оказывается, за пять лет организованной борьбы с заклятыми любителями табака наше поголовье сократилось ровно на пять процентов. Зато количество палаток (или владельцев малого бизнеса) уменьшилось вполовину». Вот так. Ну и сколько налогов вы, уважаемые, в казну не добрали? Впрочем, в действиях депутатского корпуса, принимающего подобные законы, всегда есть сокровенный смысл. Например, в данном конкретном случае врагам народа (не надо, я не всех так называю и не всех под одну гребенку гребу!) можно ещё минимум год получать свою зарплату и на полном серьёзе обсуждать, сколько нужно будет проинвестировать в палатки «Роспечати», чтобы в 2016 году вернуть в них продажу табака и спирта. Жесть. Нет слов.

Порадовавшись за политиков, которые тратят силы на поиски того, чтобы, по меткому выражению Джорджа Мартина, стать самыми популярными покойниками в этом городе, я начинаю проглядывать биржевые сводки. Меня интересует, как в кризис выросли мои активы и обесценились мои кровные сбережения. Да, у меня есть акции, и да, я играю на бирже. А на что бы я, спрашивается, купил эту квартиру и сестру содержал? На свои две зряплаты («Альфа» и Интерпол), что ли? На пенсию за отца? Но всё, что было у моего отца, принадлежит моей сестре и матери. А я себя сам как-нибудь обеспечу. Да, вот такой я идейный. И — да, я ненавижу запреты, потому что, на мой взгляд, умного человека отличает не способность запрещать и уничтожать, а умение договариваться. Другое дело, если твой партнёр не соблюдает договоренностей, и.… гм… по утрам от тебя «сваливает» … Обнаружив себя, снова размышляющим о Самойловой, я перекидываю ноги через ручку кресла и начинаю просматривать посты в социальных сетях. Не нашёл там ничего интересного. Открыл рабочую почту, и убедился, что там для меня тоже ничего занимательного нет. Сообразив, что для всех в «Альфе» я сегодня на дежурстве (в связи с чем письма от моих подчиненных и шефа-Фадеева полетят в меня только вечером), я с чистой совестью лезу в свою личную почту. Нахожу там письмо от Алекса Ресля.

«Ahoj, příteli, — пишет мне по-чешски Алекс, — а у меня в гостях Микко. А ты в Прагу когда приедешь? И с кем: с Терентьевой? Или она уже не „алло“? Спрашиваю, потому что мне так показалось после нашего с ней разговора.»

Вот он, неповторимый стиль моих лучших друзей: зрят прямо в корень проблемы!

«Ahoj, moi, привет, — здороваюсь по-чешски, по-фински и по-русски я. — Скоро точно приеду.»

«А с кем?», — не унимается Алекс.

«Один. А может быть, и с одной интересной девушкой.»

«Она красивая?»

Я представляю себе лицо Самойловой, и пишу в ответ:

«На мой взгляд — да.»

«И сколько по твоей шкале?»

«Двенадцать из десяти.»

«Ого, так она идеальная… Слушай, Андрей, а ты случаем не влюбился?» — Алекс любит меня подначивать.

«Возможно», — отвечаю я.

«:-) И в который раз на этой неделе?»

Вот гад! В ответ присылаю Алексу два коротких слова: «fuck you». Алекс тут же перезванивает мне на видео.

— Ну, давай, расскажи, похвастайся, какая она, — смеётся Алекс. — И в Прагу привози, если конкуренции не боишься.

— Стоп, а третий наш bro где? — интересуюсь я у Алекса. Я имею в виду Микко Ботаса…

Расскажу вам про моих друзей. Мы (Алекс, Микко и я) — почти ровесники, но мы — совершенно разные. У Алекса, например, (он самый младший из нас троих), интригующий западный акцент и по-настоящему броская внешность. Алекса легко описать в двух словах: «стиль» и «напор». С этим его взглядом ярко-зелёных, почти изумрудных, глаз любая столетняя бабушка-пенсионер сразу же ощущает себя девушкой. Еще бы: Алекс — ведущий актёр чешского театра «Národní divadlo» и восходящая секс-звезда Голливуда. Что до Микко Боттаса (экс-русский еврей Миша Ботвин), то с ним я дружу с первого класса школы. Он старше меня на два года и был первым чуваком, закатавшим мне в бубен, когда я только-только пришел в эту школу. Сошлись мы с Мишей немного позже, на почве общей любви к математике… Ненужный родному Отечеству, изобретатель от Бога, Миша Ботвин покинул Россию в конце девяностых и сделал головокружительную карьеру в транснациональной «Nokia». Именно он помог мне с GPS-трекерами и миниатюрными квадрокоптерами для технического оснащения «Альфы». Да, это — его изобретения, и Фадеев до сих пор использует их — правда, с небольшой модификацией от меня. Но это к делу не относится (ага, вот такой я скромный)…

— Так, ну и где наш третий bro? — допытываюсь я у Алекса.

— Спит после вчерашнего возлияния «У Томаша».

— Понятно. Завидую вам белой завистью… а ты, кстати, чего бродишь в такую рань?

— А мне скоро на репетицию. В театре новая постановка, — хорошо поставленным голосом докладывает Алекс. — Так что готовься, на премьеру тебя приглашу. И твою идеальную девушку тоже. Лучшие места, как обычно, да?

— Что играете? — Если честно, то мне не особо интересно (это моя маман любит по театрам ходить, а не я).

— Мы «Бурю» поставили. — Тут Алекс элегантно прищёлкивает пальцами и торжественно цитирует мне: «Все грешны, все прощенья ждут, да будет милостив ваш суд…».

Этот стих Шекспира, произнесённый на чешском, звучит для русского уха уморительно. Но я не смеюсь, потому что знаю, как звучит для иностранцев русская речь: примерно так, как колыбельная в исполнении Агузаровой. Сплошное «ррр» и «е-е», как выкрики туземцев. Что до грамматики, стилистики и речевых оборотов, то здесь нас обогнали только японцы, французы и венгры.

— Алекс, тебя что, в театре уже на характерные роли стариков перевели? — подкалываю я Алекса (строчка, процитированная им, принадлежит старику Просперо). — А как же герои-любовники?

— Ne, — Алекс качает головой. — Я-то как раз герой-любовник. Но — герой-любовник по жизни. — Тут Алекс поднимает вверх указательный палец и самодовольно кривит тонкий рот. — А ты, Андрей, любовник по недоразумению. Разницу сечёшь?

— Ага. Согласен. Но — с маленькой корректировкой. Я герой-любовник по необходимости. Ты — только на сцене. А Микко — так тот вообще герой, с этой его женой, двумя детьми и тёщей.

Алекс от души хохочет.

— Ну ладно, ты снова всех уел, bro, — соглашается он. — А кстати, как зовут эту твою новую идеальную шатенку?

— Вообще-то она блондинка, — неохотно выдавливаю я.

— Ого! Это что-то новенькое. До этого у тебя блондинок не было. Ну и как её зовут?

— Её зовут Ира. Знаешь, какие у неё глаза?

— Ты лучше расскажи мне, какие у неё ноги. — Алекс весело фыркает. — Знаю я твои вкусы… Говоришь, Ирой зовут? Значит, полное имя — Ирина? Красивое имя. — Алекс одобрительно цокает языком. — А кстати, ты знаешь, что имя «Ирина» образовано от Айрены, богини любви и мира?

— Да что ты? — Я иронично хмыкаю и тру лоб. — Но, вообще-то, на неё это похоже.

«Ира, созданная сияющим Богом Любви… Моя идеальная женщина.»

— А фамилия есть у этой Иры? — между тем допытывается Алекс.

— Есть, — говорю я, — Исаева.

— Чего? — у Алекса ошарашенный взгляд. — Ты там не рехнулся часом? Э-э… то в смысле, ты женился? То есть, я тебя поздравляю… А когда именно это произошло?

— Никогда, — усмехаюсь я, — я пошутил. Но если ты, любовник по жизни, только попробуешь к ней сунуться, то премьера твоей «Бури» пройдёт уже без тебя, — вполне так искренне обещаю я.

— А как же твой должок за Терентьеву? — Алекс Ресль поднимает вверх чёрную бровь.

— Какой «должок»? — Я делаю вид, что не понимаю.

— Как это «какой»? А кто шесть лет назад на спор изящно увёл у меня Терентьеву из-под носа?

— Да ладно, это когда было-то? — требую справедливости я. — У тебя, brother, за это время уже сто любовниц сменилось. А я всего-то утащил у тебя одну. И, заметь, не постоянную, а — потенциальную… Разница есть?

— Есть.

— И кстати, я её на спор не уводил. Она сама от тебя сбежала.

— Ага, ну конечно. Вот прямо взяла и без твоей помощи купила себе билет в Москву, куда и уехала, разорвав контракты на модельные съёмки в Праге. Знал бы, что такое случится, не стал бы тогда тебя к себе в гости приглашать. — и Алекс делает такое грустное лицо, что, будь я девушкой, то немедленно бы разрыдался.

— Ага. А если бы я знал, что ты такой злопамятный жлоб, то я бы накостылял тебе у посольской школы ещё двадцать лет назад… Кто тогда на улице Фучика жалобно рыдал, потерявшись между двумя домами? — бессердечно напоминаю я о дне и месте нашего знакомства с Алексом.

— Да, было дело. — На лице Алекса играет голубоватый свет от монитора, по лицу блуждает отражение того, что называется ностальгией. А до меня донесся веселый женский смех, и я тут же навострил уши.

— У тебя что, и Алиса в гостях? — догадываюсь я.

— Ano, да, но только не в гостях. Алиса здесь по работе, она пресс-релиз пишет. Судя по смеху, уже сочинила что-то забавное про меня. — Алекс улыбается своим мыслям, потом, спохватившись, стирает улыбку с лица, отворачивается и очень грозно кричит: — Алиса, позови сюда Микко. Скажи, Андрей звонит. И потише там, а то ты нам мешаешь, — требует Алекс, и серебряный женский смех немедленно умолкает. Убедившись, что его Алиса надёжно укрыта от моих глаз, Алекс поворачивается ко мне: — Ну и что ты теперь будешь делать?

— С чем?

— Не с чем, а с кем. С Ирой и Терентьевой.

— Честно?.. Алекс, я не знаю, — сознаюсь я.

— Значит, твоя Ира ещё не в курсе твоей проблемы. Да? — Я неохотно киваю. — Понятно… Ну-ну. — Алекс считывает по моему лицу нежелание развивать эту скользкую тему и тактично переводит разговор на другой предмет. И я благодарен ему. В свой черёд, пока не подошёл Микко, расспрашиваю Алекса про Алису. — С Алисой всё прекрасно, не переживай: я с ней не сплю и работу с личным не смешиваю… Ты мне вот что лучше скажи, что делать будем с главой нашего будущего благотворительного фонда? Есть хоть какая-нибудь внятная кандидатура?

— Кажется, есть.

— Вот это здорово, Андрей. Только резюме этой кандидатуры сначала Алисе пришли, пусть она посмотрит. Она у нас в Public Relations большой специалист.

«Спасибо, что хоть не маркетолог…»

Я киваю, а к монитору выползает очень заспанный и очень толстый Микко Ботас. При росте метр девяносто два Миша весит уже килограммов сто двадцать. Микко-Миша здоровается со мной и Алексом одним коротким финским словом:

— Moi (привет).

— Ага, я твой, — смеюсь я, разглядывая Мишу. — Ну, ты и увалень. Ты сколько с прошлого раза набрал, Архангел Михаил?

— Килограмма два, не больше, — уверяет тот.

— Не больше? Да мне скоро новый монитор придётся покупать.

— Зачем? — спрашивают Алекс и Микко хором.

— А Микко уже в старом не умещается, — отвечаю я, на что Алекс хохочет, а Миша укоризненно смотрит на меня. Впрочем, улыбка у него добрая.

— Смейтесь, смейтесь, паяцы, — говорит Миша. — Зато я, в отличие от вас, всегда сытый, довольный и счастливый. — И Мишка любовно оглаживает свой круглый живот, обтянутый ядовито-зелёной майкой. На его футболке выведено «Avada kedavra, bitch» (непереводимая игра слов, понятная лишь фанатам Поттерианы). — У меня жена и два ребенка, — «ага, думаю, майку папе младшенькая купила, она такие майки любит», — и ещё теща любимая есть, которая меня подкармливает. В общем, все меня холят, любят и лелеют. И уважают, в отличие от вас, двух завистливых дураков.

— Ну и где сейчас твой фан-клуб? — спрашиваю я у Миши.

— А в Питере, на каникулах. Ты же знаешь, мать после смерти отца в Питер к сестре перебралась, но не ужилась с ней, а в Москву возвращаться не хочет. Вот поэтому я девочек, жену и тёщу к матери отвёз. Мать одна, и ей скучно без тёщи. Моя мать вообще любит мою тёщу больше меня… Так и живём душа в душу.

— Гений, что и говорить, — говорю я Алексу и показываю на Микко.

— Да, я такой, — улыбается Миша…

Вот так мы и живём. Мы — это жители трёх разных стран. Я — из России, Микко — уже из Финляндии, ну а Алекс вырос в ЧССР, причём Микко и Алекс теперь жители Евросоюза. На первый взгляд, у нас нет и не может быть никаких общих тем и точек соприкосновения. Но мы дружим больше двадцати лет. Вопреки всему, мы постоянно переписываемся, стабильно видимся по четыре раза в год и каждый вторник разговариваем по видео с тех самых времен, как только появилась эта технология.

— Ладно, мне пора, — в конце концов, я закругляю разговор. — Давайте, чуваки, увидимся.

— Ano, děkuji («да, спасибо» — это Алекс, по-чешски). Kiitos, hei (по-фински, «спасибо» и «пока», и это уже от Миши). Экран меркнет, поглощая лица моих друзей. А я наливаю себе ещё кофе, закуриваю и бездумно пялюсь в окно: сейчас я нереально хочу увидеть своих «прштелле». Алекса, который при всей своей богемности, по-настоящему предан двум вещам: своей актёрской профессии и своей потрясающей Алисе. И Мишу Ботвина, у которого уже давно есть семья и две обожаемых дочки: Элис, крестница Алекса, и Маша — младшая, моя любимая крестница. И если бы дочь Тани Кэрри выжила тогда, то сейчас она была бы ровесницей маленькой Маши, которая любит присылать мне самодельные открытки и футболки со смешными надписями. Но Энди Керри не выжила — она умерла. И в этом виноват только я. Потому что я позволил всем моим страхам одержать надо мной вверх. И это я, поддавшись панике, представил себе Иру мёртвой в том подвале. Именно поэтому и убили мою дочь. Но я никогда не скажу об этом Самойловой. Не могу и не хочу, потому что эта тайна похоронена вместе с Энди. И так останется навсегда… А я, когда освобожусь от работы, то возьму свои законные десять дней отпуска и улечу в Прагу. Здесь я чувствую себя почти как дома. Словно я у себя, в Москве. А Москва — это мой город.

Возможно, благодаря своей памяти, менталитету и абсолютному слуху, позволяющему мне схватывать чужие языки буквально на лету, я мог бы жить в любой точке мира. Но я люблю только Москву — люблю со всеми её пробками, выхолощенными парками и бесконечными, давно уже не нужными коренным москвичам, стройками. Я люблю этот город со всей его грязью, со всеми его проблемами. Я люблю этот город так, как может любить только человек, который в нём родился и вырос. Я люблю этот город, как может любить только однолюб — преданно и верно…

Мои мысли снова плавно перемещаются к Ире Самойловой. Я не хочу торопиться с ней. Всё, что нам нужно сейчас — это лучше узнать друг друга. Но на это нам потребуется время, и поездка в Прагу, возможно, стала бы тем самым ключом к нашим с ней отношениям. Но если бы я взял с собой Иру, то я бы показал ей один старый дом на площади Академика Павлова. Я бы сводил её в одну забавную пражскую забегаловку, которая называется «U Kalicha» (по-русски — «У чаши»), где я в первый раз улыбнулся после того ужаса, который пережил в день смерти дочери Тани. К сожалению, ресторан «U Kalicha» давно опорочен в социальных сетях русскими жлобами. Их дело, но лично мне «U Kalicha» очень нравится. Во-первых, там играет миниатюрный, но вполне приличный такой оркестр с самыми настоящими медными трубами. Во-вторых, в нарядные раструбы этих духовых каждый гость может бросать монетки, и за это получить от музыкантов небольшой дивертисмент. Я, например, очень даже веселился, наблюдая, как за мои кровные двести баксов весьма бодрые чехи активно выдували «Катюшу», «Боже, царя храни» и «Амурские волны» под заливистый смех Алисы и глубокомысленный взгляд Алекса. И, наконец, там, «U Kalicha» подают занимательное меню, составленное по мотивам «Похождений бравого солдата Швейка». Забавная, острая, мудрая, и, увы, неоконченная Гашеком книга о настоящей человеческой доброте, спрятанной под клоунской маской злого остроумия. Этот роман — одна из немногих книг, которые я люблю не читать, а перечитывать. И уж, конечно, я бы познакомил Самойлову с моими друзьями. Мне кажется, они бы понравились ей, а в особенности Алиса, профессиональная «пиарщица», в свое время рассказавшая мне много чего интересного о мире социальных сетей и об Интернет-маркетинге. Ну, а что до Самойловой, то она… так, стоп, стоять. Стоять, дорогие фашисты… Я тут, понимаете, размечтался о том, как привезу Красную Шапочку в Прагу, а она всё ещё не объявилась. А сейчас, между прочим, уже девять тридцать утра. Ну и где, спрашивается, её звонки мне? Где все её извинения за её утренний побег? И мой оперативник тоже молчит. Впрочем, нет, вот от него сообщение:

«09:29. Сергеич, „объект“ дома одна. Девушка — просто суууупер!! Я бы такой не отказался цветы каждый день охапками таскать.»

Так, и этот туда же…

Встаю, в попытке избавиться от ревности. Часы моей жизни тут же начинают ползти со скоростью улитки, и я понимаю, что мне сейчас предоставлен выбор: либо я звоню (иду) за Самойловой сам, либо… А, собственно говоря, никакого «либо» нет, потому что Ира звонить мне не будет. Она и так уже в каком-то смысле выкинула из окна крепости своей гордости белый флаг, утром отправив мне сообщение. «Чёрт бы побрал эту её дурацкую привычку носиться со своим самолюбием», — раздражённо думаю я, беру телефон и покорно иду сдаваться на милость победительнице. Открываю дверь на балкон, оглядываю окрестности (вид на парк и на трехэтажный торговый центр под названием «Лейпциг»), вдыхаю свежий утренний воздух и нехотя набираю номер, с которого Ира утром отправила мне эсэмэсэку. Самое интересное, что в базе данных Интерпола этого номера Самойловой нет — как и у Фадеева… Стою, барабаню пальцами по оконному стеклу лоджии, размышляю о несостыковке с телефонными номерами Самойловой и жду её голос. Отсчитываю три, четыре, пять, наконец, семь секунд и уже собираюсь повесить трубку, как вдруг слышу запыхавшееся «привет, Андрей», произнесенное голосом абсолютно счастливой женщиной. И этот её «привет» взрывается фейерверком у меня в голове и бьёт меня в солнечное сплетение. Перевожу дыхание, беру себя в руки и начинаю разговор:

— Ну, привет, Красная Шапочка. Как твои дела, лягушка-путешественница?

— Дела? Хорошо… А ты чем занимаешься? Что, дверь пытаешься взломать? — весело смеётся Самойлова. Надо сказать, что в отличие от меня Красная Шапочка просто отлично держится. Прямо-таки чувствуется её солидная квалификация в деле ведения диалогов после первой ночи и последующего побега поутру. В отличие от неё, у меня такой опыт напрочь отсутствует. Впрочем, лиха беда начала: еще пара таких вот побегов Иры, моих последующих звонков ей, и я точно всё наверстаю.

— Я, Ир, пытаюсь понять, что заставило тебя убежать от меня. У тебя что, дом подожгли или «туарег» свистнули?

— О боже, нет, — фыркает Самойлова.

— Тогда, может быть, я так громко спал, что тебе показалось, что мой дом рухнет? И поэтому ты решила от меня бегством спастись?

«Господибожемой, где же ты, о мое непревзойдённое чувство юмора? Где же ты, о мой неподражаемый стиль, мой хорошо подвешенный язык и жуткая самоуверенность?»

Между тем Ира хихикает:

— Да ну. Ну ты что, конечно нет. Ты вообще очень тихо спишь, Андрюша. Но мне на голову упал твой мобильный.

— Чего-чего? — вот теперь смеюсь уже я.

— Ну, ты, видимо, ночью свой килограммовый мобильный к наволочке кнопкой чехла прицепил. Уж не знаю, нечаянно или намеренно, — непринужденно объясняется Ира. — Но потом ты, видимо, решил этой же подушкой и накрыться. Потянул подушку себе на голову, и твой мобильный грохнулся прямо на меня. Откровенно говоря, было очень больно.

— Я могу приехать и поцеловать твоё больное место, — немедленно предлагаю я свои услуги.

— Да ладно, мне не настолько плохо, — с ироничным смешком отвергает мой сервис Самойлова. — К тому же я первый раз в жизни вижу человека, который привык засыпать в обнимку с подушкой и телефоном. — Голос у Иры невинный, но меня не проведёшь: она намекает на то, что я привык спать один и она поняла это.

— Ага. И все увиденное, услышанное и понятое обо мне тебя так неприятно поразило, что ты приняла решение утром покинуть меня? — Тон у меня шутливый, но я упрямо добиваюсь ответа на поставленный вопрос.

— Ну, слушай, у меня же ещё и дела есть, помимо развлечений. — Теперь голос Самойловой звучит сухо и независимо. — Я же вчера поработать не успела, а мне сегодня надо заказ клиенту сдавать… И, к тому же, в центр нужно съездить.

— Какие-то проблемы? — очень вежливо интересуюсь я.

— Что? Ах, нет. Вернее, я думаю, что пока — нет. — Ира делает глубокомысленную паузу, которую я пока не понимаю, и продолжает: — Андрей, а ты почему звонишь мне?

— А я решил пригласить тебя на поздний завтрак. «Бэд Café», севиче-бар или «White Rabbit» — куда отправимся? Выбирай на свой вкус. Тебе на сборы полчаса хватит? Кстати, могу потом тебя и на твою встречу отвезти и обратно привезти тоже. Я сегодня свободен. — Да, мне отчаянно хочется увидеть её. И вот тут — нате вам:

— Что?.. Ах, нет. Прости, но точно, нет, — подрезает мне крылья Ира. — Я не могу… И кстати, Андрей, подожди-ка немного. Дай мне пять секунд: я только файл сохраню. — Самойлова куда-то уходит и возвращается обратно по меньшей мере минуты через две. — Так, и на чем мы остановились? — Теперь голос у нее отстранённый, а тон вообще такой, каким с почтальоном разговаривают, когда объясняют, что он квартирой ошибся.

«Зря я позвонил ей. Мне нужно было просто подождать, вот и всё. И она бы сдалась первой…»

— Мы, Ир, остановились на твоём многозначительном «нет». — Я откровенно раздосадован, но вида не показываю. — А ещё мы закончили на том, что это твоё «нет» означает, что я не вовремя. Или что мы не увидимся. Жаль… Ладно. Извини, что помешал. Иди, работай, Самойлова… И я тоже пойду.

— Куда это?

— А, в «хозяйственный».

— Ты что, в «хозяйственном» юристом работаешь? — смеется Красная Шапочка. — Там что, прищепки крадут, а ты ведешь расследование?

— Пока нет, но все может быть. Мне там другое нужно.

— Что, если не секрет?

— Хочу купить мыло и верёвку. Ты же мне отказала, и теперь я должен от горя повеситься, следуя твоему сценарию… Всё, я пошёл. Пока.

— Андрей, да подожди ты, — и тут Ира запинается. — В общем, у меня действительно нет на тебя времени, но…

«Ах, у неё нет на меня времени? А у меня нет никакого желания продолжать этот разговор, никчёмный и унизительный!»

— Самойлова, ты меня извини, но «хозяйственный» с верёвкой скоро закроется, — обрываю я самовлюбленную женщину. — Всё, давай, увидимся. — Произнеся эту фразу, которая в моём лексиконе является синонимом словам «прощай-провались», я бросаю трубку.

Яркое апрельское солнце мажет меня по лицу, но я поворачиваюсь к нему спиной и опираюсь о подоконник ладонями. Мне неуютно. Я никогда не знал, как вести себя в случаях, когда тебя убивают одним коротким «нет». Проблема в том, что у меня просто не было таких случаев. Я действительно никогда не получал отказов. «Плевать. Забей, — приказываю себе я, — никто ни в чём не виноват. Просто в этом мире есть ты и эта женщина. Вы — как два слепца. Самойлова на никак не увидит, что отчаянно нужна тебе. И наоборот. Ты и она и пяти минут не можете выдержать вместе без того, чтобы не поцапаться. Ты же знал, когда звонил ей, что этим всё закончится? Знал? Ну и всё. Ну, и забей на неё». Не успеваю ни согласиться с этой мыслью, ни её опровергнуть, как слышу вибрацию мобильного. Телефон рвётся из кармана, и я душу готов заложить, что это звонит Самойлова. Но я игнорирую её звонок, потому что я начал прозревать, что же со мной происходит. Я же снова влюблялся в неё, очень сильно и чересчур быстро. От осознания этого непреложного факта мне становится очень не по себе. Ухожу в комнату и пережидаю повторный звонок Иры. На моё счастье, телефон замолкает. Я успеваю неспешно выкурить еще одну сигарету, когда эта упрямица в третий раз набирает мне. Тяжело вздохнув, неохотно поднимаю трубку.

— И снова здравствуйте, девушка, — имитирую я радушие, — ты, солнышко, что-то в моей квартире забыла?

— Да, забыла, — решительно говорит Ира.

— Что именно? Последнее напутствие? Не волнуйся, душа моя, я и так всё уже понял. Всё, дава…

— Андрей, ну всё, хватит! Я была не права. Прости. Я не хотела тебя обидеть. Но с тобой все слишком быстро и сложно, и…

— Ир, что ты хочешь? — очень вежливо и очень спокойно спрашиваю я.

— Я хочу объяснить тебе, что если ты придёшь ко мне прямо сейчас, то вся моя работа сразу пойдёт на фиг. А я не могу этого допустить. Вот так, — неохотно признается Ира.

Ах так?

— Нет, Ир, не так, — говорю я. — Ты хотела сказать, что если я приду прямо сейчас, то вся твоя работа, весь твой миропорядок и все твои принципы — одним словом, вся твоя устроенная жизнь пойдёт нафиг. Причём, пойдет нафиг вместе с твоей одеждой, — безжалостно режу правду я. — И этого ты боишься. Только я-то тут причём? Я что, уже дал повод тебе как-то во мне сомневаться?

— Нет, такого повода ты мне не давал. Ещё, — помедлив, признается Ира.

— Замечательно, — я киваю, хотя она и не видит меня. — Тогда другой вопрос: ну и что нам теперь делать? — Последнюю фразу я произношу пугающе тихо.

— Я.… я не знаю. А что ты хочешь? — беспомощно спрашивает Ира.

— Тебя, — без тени сомнений говорю я. — Я хочу тебя. — Я провожу рукой по лицу. «Интересно, и когда это я из ума выжил?». — Ир, хватит играть в слова. Давай, решай, что дальше делать будем.

Повисает пауза.

— Андрей, я не хочу, чтобы мне потом было больно.

— Понятно. Ты не хочешь, чтобы тебе потом было больно. Это ты мне ночью уже рассказывала. — Я начинаю мерить шагами коридор, мечась, как волк в клетке (ага, очень выть хочется). — Ир, что ты хочешь, чтобы я тебе пообещал? Что тебе больше не будет больно? Я такого обещания дать не могу… Тогда что? Чтобы я больше не звонил тебе? Чтобы я оставил тебя в покое? Ладно, с сегодняшнего дня я оставляю тебя в покое. Так как, не больно?

— Нет. Не то, — Ира замолкает, а я сую в рот сигарету. На мой взгляд, я уже всё сказал. Помолчав, Ира вздыхает:

— Андрей, я очень хочу увидеть тебя. Я.… если честно, то я уже по тебе скучаю. Мне тебя уже не хватает, но у нас по-прежнему открыт вопрос, который я тебе вчера задавала… Почему ты нашёл меня именно вчера?

Чертыхаюсь и молчу. А меня ищет её сорванный голос:

— Андрей, ты меня слышишь?

— Слышу-слышу… Ир, а ты в центр на своём «туареге» поедешь?

Самойлова усмехается от моей незамысловатой хитрости.

— Ты так переводишь стрелки, да? — грустно спрашивает она.

— Да. К тому же, твой «туарег» меня сбил, и я зол на него… Ир, короче, давай определяйся.

— Андрей, скажи, а что ты сегодня делать собираешься? — вместо этого спрашивает она.

— Ну, сначала в контору свою съезжу. — Я предельно аккуратно нанизываю слово на слово.

— Что, надо отчитаться за работу? — Голос Самойловой режет мембрану с неожиданной яростью. Застываю в недоумении: «Чего это она?».

— Нет, хочу долг получить. Мне кое-что задолжали, — отвечаю я осторожно и честно, имея в виду свою встречу с Симбадом.

— И много тебе должны? — уже спокойнее интересуется она.

— Много. Очень много. — «Почти всю мою жизнь.» — А потом в час дня я тоже кое с кем встречусь.

— Что, опять долги собирать?

— Нет. Долги отдавать. — Да, в час дня я собираюсь к Терентьевой. Я должен рассказать ей о том, что произошло, и кое о чём договориться.

— А после этого что?

— А после этого я тебе позвоню. Возьми трубку, если захочешь поговорить со мной. Или не бери, если решишь поставить точку.

— Предположим, я возьму телефон. И что тогда?

— Ну, тогда мы съездим куда-нибудь пообедать, или… в общем, мы можем просто поговорить по телефону.

— И ты мне обещаешь, что ответишь откровенно на мой вопрос?

— Нет. Но я постараюсь.

Повисает новая пауза.

— Ир, решай уже, «да» или «нет». Я тут скоро состарюсь.

— «Да». Но у меня есть к тебе одна просьба.

Я подбираюсь, как зверь перед прыжком, и спрашиваю осторожно:

— И — что ты хочешь?

«Неужели сейчас попросит ответить на вопрос, не я ли ей цветы прислал утром?».

— А ты не мог бы… Словом, давай мы просто с тобой погуляем. Ты не заезжай за мной, а заходи. В три часа, ко мне домой. Будь без машины. — Ира делает паузу. — Улицу и дом, где я живу, ты уже знаешь. А этаж и номер квартиры у меня такие же, как и у тебя. Домофон, как номер квартиры. Набери снизу ноль семь, одиннадцать, звездочка, сорок и входи. Дверь в квартиру я тебе открою. Давай для начала просто сходим погулять, хорошо?

Услышав это, я замираю. Стою и думаю о том, что прошло уже тридцать два года моей жизни, и в этой жизни у меня была всего одна любовь. Когда-то я приручал её. Потом я её ненавидел. Вчера я узнал, как она улыбается, как она дышит во сне и чего боится. Не знал я только одного: как это бывает, гулять с ней, взявшись за руки…

— Андрей? — голос Иры зовёт меня.

— Я приду за тобой в три, — отвечаю я. — Но учти, Самойлова: вот теперь ты точно попала. — Объявляю это так, как говорят, что земля — круглая, звезды — яркие. Что Бог — есть, и что дважды два — это всегда четыре.

— Почему это я попала? — Ира смеётся открыто и легко, впервые с начала разговора.

— Потому что больше ты от меня не сбежишь. И потому, что меня не бросают.

— А ты уверен, что не бросают? — подначивает она.

— Хочешь со мной поспорить? — поддразниваю её я.

— Нет, не хочу. Не хочу я с тобой больше спорить, — вздыхает Ира, — ты всё равно выиграешь.

— И правильно, что не хочешь, — соглашаюсь я. — Будем жить дружно и мирно. А кстати, где мой выигрыш, Самойлова? Каким будет мой приз?

— Придёшь ко мне в три, там и узнаешь… До встречи, Казанова, — Ира заканчивает разговор ласковым смешком и вешает трубку первой. А я стою и продолжаю держать у уха трубку. По беспроводным нитям бегут короткие гудки, а мне кажется, что именно так звучит позывные счастья…

Так проходит несколько минут, а потом я возвращаюсь в настоящее. Набираю воздух в лёгкие и звоню тому, кого лучше б никогда не существовало на свете.

— Доброе утро, Александр Иванович, — прощаясь с хорошим настроением, здороваюсь с Фадеевым я.

— Привет, Андрей. Ну, как всё прошло с Ирой?

— Нормально прошло. Встретился с ней вчера на Юго-Западной. Поболтали мы с ней, — говорю я, — потом прошлое вспомнили. В общем, достойно время провели.

— А потом?

«А потом мы с ней вместе навёрстывали за все мои шесть лет без неё.»

— А потом она домой к себе поехала, — отвечаю я.

— А сейчас Ира где? — А сейчас она дома. Ее мой Петров сторожит. Далее Самойлова отправится по делам, а с трёх дня снова будет у меня под присмотром.

— Вы что же, встретиться с ней решили? — Дядьсаша прямо-таки сражён.

— Нет, — отвечаю я. И это — абсолютная правда, потому что это я решил забрать Иру себе, а вот что она мне ответит, это пока непонятно.

— А Кейд не проявлялся? — «Симбад, сука, всё никак не отлипнет.»

— Нет. Вообще никто не появлялся… Может, ложная тревога, или Кейду Самойлова была интересна только в сексуально-половом приложении? — Я начинаю играть в циника, лишь бы Фадеев отвязался от меня.

— Слушай, Андрей, ты всё-таки выбирай выражения. — Голос у Дядьсаши недовольный. — Ну откуда такое пренебрежительное отношение к женщинам, скажи? Раньше ведь такого не было.

— Раньше много чего не было, — я всё-таки не сдержался, —позже учителя хорошие были.

Фадеев неуверенно хмыкает.

— Хорошо, Андрей, — в конце концов, сдаётся он. — Сегодня и завтра пусть «наружка» ещё поработает. А послезавтра я с Кейдом контракт закрою. Скажу, мы ничего не нашли… Всё, иди, отсыпайся, а то у тебя настроение дурное по утрам, как я посмотрю. На работу сегодня не приезжай. После трёх созвонимся.

«Ну, нет: на „после трёх“ у меня свои личные планы, и вас в них, Александр Иванович, точно нет. Как и вашего Мити, кстати…»

— Погодите, Александр Иванович. Нам всё равно надо сегодня увидеться и поговорить. До часу дня, желательно.

— О чём? Ты же только что сказал, что всё хорошо. — Симбад явно настороже.

— Не телефонный разговор. Но вполне серьёзный и конкретный. — Тон у меня непримиримый. Я бы даже сказал, командирский такой тон.

— Понятно, — говорит Фадеев, который, судя по всему, ничего не понимает. — И во сколько ты хочешь подъехать в «Альфу»?

Быстро прикидываю время.

— В десять не успею. Могу в одиннадцать, — предлагаю я.

— Нет, Андрей, в одиннадцать я не смогу, у меня будет встреча. Хочешь к двенадцати?

— Ладно, хорошо. Спасибо… Дядьсаша. — Я буквально выдавливаю из себя это последнее слово.

— До встречи, мальчик, — отвечает повеселевший Симбад, и вешает трубку.

А я иду в комнату, к сейфу, скрытому в шкафу. Набрав код (дату смерти отца), я открываю замок. Вытаскиваю из хранилища капсулу с надписью «СИМБАД Альфа» и откладываю её в сторону. Взглянул на выданный мне в Интерполе «глок 17» со специальными резиновыми накладками на рукоятке и рычажком предохранителя слева. Последнее — специальная доработка для стрелка-левши. Да, я левша, но об этом знают лишь в Интерполе, да ещё помнит Фадеев и моя мама… Давным-давно моя мама Света переучила меня на правшу, заставив взять в руки скрипку. Но наносить первый удар я предпочитаю с левой. И стреляю я тоже с левой: высокоточная стрельба не может осуществляться с произвольной руки, в отличие от стрельбы в составе тактико-штурмовых отрядов. Прежде чем закрыть сейф, задвигаю оружие подальше. Никогда его не любил, а при необходимости мог и руками убить человека.

Уходя от мыслей о Симбаде и об отце, режущих меня вдоль и поперёк, вытаскиваю из сейфа Белую королеву. Ставлю её на ладонь. Когда-то она принадлежала моему отцу. А папу, по его словам, научила играть в шахматы какая-то женщина. Отец часто вспоминал её, когда держал эту эмалевую королеву в руке. Я всегда знал, когда мой отец вспоминал эту женщину, потому что на лице отца возникало выражение удивительной нежности. «Та женщина», — только так называл незнакомку отец. Однажды, терзаемый ревностью за маму, я спросил у отца, кем приходилась ему «та женщина». Но, видимо, я вторгся на запретную для меня территорию, потому что отец моментально «закрылся» и сухо ответил: «Не важно». Поставив фигурку на доску, отец сделал рукой жест, приглашая меня продолжить игру. А потом отца не стало, и эта Белая королева перешла мне в наследство.

Гляжу на неё, и в тысячный раз пытаюсь представить себе облик отца. У отца была очень интересная манера, хорошо определявшая его характер. Дело в том, что при желании отец мог сделать свой взгляд абсолютно безмятежным и лишить своё лицо вообще любого выражения. Но если он хотел узнать правду или если ему что-то не нравилось в собеседнике, то отец в упор смотрел на своего визави. Продолжалось это всего одну-две секунды, но эффект был поистине сногсшибательным. Мне, например, когда он так однажды поглядел на меня, захотелось сначала залезть под стол, переждать там бурю, и только потом вылезти, и спросить, а в чём, собственно, дело? А ещё у моего отца был удивительное, тонкое, потрясающее чувство юмора. Он буквально читал в душах людей и мог охарактеризовать любого человека в двух словах. Мама любит повторять, что я — копия отца. Но мама ошибается: у меня другой характер, другая улыбка и другие глаза. Они — серые, а не карие. До меня не было в нашем роду ни левшей с серыми глазами, ни людей с такой вот безжалостной памятью, как у меня… Да, я всё еще помню своего отца, но каждый день время трудолюбиво стирает его голос и образ. Из моей памяти уходят черты его лица, выражение его глаз, силуэт, обращённые ко мне слова и даже его улыбка. Я постепенно забываю отца и ничего не могу с этим поделать… Даже эта белая королева теперь напоминает мне не столько отца, сколько Иру Самойлову…

От размышлений меня отвлекает звонок моего телефона. Так, ну и кому я снова понадобился? Чёрту, дьяволу? Терентьевой, маме? Газелям, слонам, оленям? Приглядываюсь: звонит Виталик Петров. Ладно, этот хотя бы по делу. Отвечаю на вызов.

— Говори. — Я закрываю сейф и автоматически отмечаю время. Сейчас 10:20.

— Слушай, Сергеич, тут… в общем, тут случилась одна неприятность. — Явно дёргаясь, начинает Петров. — В общем, в 09:50 твой «объект» — ну, эта милая девушка — вышла из подъезда и отправилась к парковке. Выехала с парковки на своём «туареге» в 10:01. В 10:07 доехала до торгового центра «Лейпциг» и поставила «туарег» на стоянку. В 10:08 вошла в магазин и сразу же направилась к эскалаторам, которые ведут на второй этаж. Судя по огромному количеству сумасшедших баб, снующих вокруг, и по рекламе, на втором этаже «Лейпцига» какая-то распродажа. И этот, из телевизора выступает… как его… а, Александр Васильев… Ну, я пропустил твою барышню впереди себя, вошёл с ней на эскалатор и как раз собирался ей «жучок» на пальто прицепить, чтобы забрать тот, что в «туареге». Но тут у «объекта» зазвонил мобильный, и наша девушка по ступенькам вверх побежала. Ноги у неё, доложу тебе… в общем, славные такие ноги, длинные, и она очень быстро на них бегает. Даже чересчур быстро… Как лань, перепрыгнула на эскалатор, ведущий вниз. Я за ней и.… ну… в общем… я…

— Ты её «жучком» пометил, вместо того чтобы на ноги её любоваться? — мрачнею я, начиная прозревать, что произошло.

— Я не успел, — искренне винится Виталик. — Кружу вокруг, ищу её. Судя по тем трекерам, что ты поставил, один «поводок» до сих пор в кроссовере работает.

— А второй?

— В том-то и дело, что второй тоже в её «кроссовере». Там, видишь ли, из гнезда прикуривателя «хвост» телефонной зарядки торчит. Но сам телефон я не вижу. Наверное, наша барышня мобильник подальше от чужих глаз спрятала. Я её «туарег» пометил «звонком», чтобы она никуда не сбежала. И дублера вызвал к «туарегу». Сам ищу барышню по этажам. Куча народу вокруг, — растерянно выдыхает Виталик. — И… Сергеич, короче, я.… я её не вижу.

— Так, стоп. Не дёргайся. — Я начинаю мерить шагами коридор, размышляя, куда могла подеваться Ира. — Значит, так. Слушай внимательно. В магазине три этажа, первый — «продуктовый». Второй и третий — шмотки. Есть еще два «минусовых» этажа, с туалетами, автосервисом и парковкой. А ещё в магазине есть собственная служба безопасности… Так, ступай к безопасникам, — осеняет меня, — попроси их помочь тебе. Придумай какую-нибудь слезливую историю. Скажи, например, что жену с любовником ищешь. На это все ведутся. Как найдёшь «объект» — позвонишь, — а вот это уже приказ. — И еще: во что Ир… то есть «объект» была одета?

Да, я собираюсь отправиться к «Лейпцигу» сам, и если я не найду там Иру, то я не знаю, что я с ней сделаю… Вру, знаю: либо перезвоню ей на номер, который есть в базе Интерпола, либо просто убью её.

«Только бы с ней ничего не случилось…»

— Барышня? Во что одета? Ну, она была в чёрных кожаных высоких таких ботинках на плоской подошве, чёрных кожаных брюках с разрезами и молниями, еще в чёрном коротком драповом полупальто. А на голове — хвостик. На лице — чёрные, круглые очки от солнца. С логотипом. «Michael Kors», кажется… Сергеич, прости, что не доглядел, — Виталику явно неудобно.

— Я тебя после прощу, когда «объект» найдёшь, — обещаю я ледяным голосом. — Иди к охранникам, я кому сказал!

— Есть, — Виталик испуганно отключается, а меня начинает буквально трясти. Прикидываю квалификацию службы безопасности этого огромного магазина. Мысленно даю Виталику пятнадцать минут на поиски Иры Самойловой. За это время лихорадочно одеваюсь, хватаю ключи от «большого гуся». Пулей несусь к гаражам, хватаю байк, прикатываю к «Лейпцигу».

В 10:40 останавливаюсь у центрального входа. Не успеваю поставить ногу на асфальт, как получаю второе сообщение от Виталика:

«Сергеич, звонок на „туареге“ среагировал. Пока я бегал по этажам, в „туареге“ на заднем сидении появился пакет из „продуктового“. Там (судя по очертаниям пакета) упаковка зернового кофе, хлеб — вроде как чиабатта, и, кажется, еще огромная тушка курицы. Ещё какие-то фрукты и овощи (разглядеть не могу). Но самое интересное, что и пальто девушки тоже тут висит, на спинке водительского сидения. „Объект“ сто пудов по магазину бегает. Слушай, ну не могла же она всё бросить и свалить куда-то без верхней одежды? Короче, Сергеич: я пошёл к службе безопасности. Через 15 мин. снова на связи.»

Если перевести это шпионское послание на русский язык, то получается, что пока Петров изучал второй этаж «Лейпцига», Самойлова решила заглянуть в «продуктовый». А потом, избавившись от лишних вещей и пакетов, она, как и большинство знакомых мне женщин, налегке отправилась по распродажам. Может, зависла с кучей вещей где-нибудь в примерочной? Не скажу, чтобы меня окончательно отпустило, но, по крайней мере, Самойлова была жива и здорова… и очень неплохо бегала. Посмотрев на часы и поняв, что я опаздываю на встречу в «Альфе», трогаюсь с места, выжимаю полный газ и несусь по Теплостанскому проезду в сторону Ленинского проспекта. Преодолеваю перекресток (улица Панферова и Ленинского). Стою на светофоре и чувствую, как мой телефон оповещает меня об очередной эсэмэске. Делаю резкий поворот в правый ряд под возмущённые вопли водителей, подрезаю «газель», останавливаюсь в неположенном месте (плевать на штраф, сейчас мне всё равно) и читаю третье послание от Виталика:

«Сергеич, кое-что наклевывается. „Туарег“ барышни всё еще на парковке у ТЦ, зато я сейчас у охранников „Лейпцига“ сижу. Смотрим „объект“ на камерах наблюдения. Увидели, как в 10:22 барышня вошла в зону лифтов, а в 10:27 перешла на нижний этаж, где находится автосервис. Владелец автосервиса — некий Михаил Иванченко. На вид лет тридцать пять — тридцать шесть. Ничего так мужик, обаятельный. Одет хорошо и глаз у него играет. В общем, приобнял нашу барышню, та его в щёчку чмокнула. И теперь наша барышня, и этот Иванченко в соседний блок вместе ушли. Насколько я понял, там что-то типа кафе для клиентов сервиса. Видимо, разговоры у них…».

«В щёчку чмо… Фак, да какие у неё могут быть разговоры? Иванченко — это вообще кто?» Я зло и судорожно вытряхиваю из памяти все имена, которые знал в приложении к Красной Шапочке. Моя память тут же услужливо выдаёт мне связку: «» Алексеевская» — Ира — Митя Кузнецов — поездка в Серебряный бор — «бабушка, дай пожевать что-нибудь» — и Миша Иванченко».

«Та-ак. Видимо, старая любовь не ржавеет», — раздражённо думаю я и немедленно перезваниваю Петрову.

— Виталь, говорить можешь? — Вообще-то это не вопрос.

— Да, а что? — Виталик явно пугается.

— Иди к этому упырю ногами, — требую я.

— К какому упырю? — Петров не понимает.

— К такому упырю, — нажимаю я голосом. — Иди ногами к этому самому Иванченко. Иванченко — друг детства Самойловой. Как и Кузнецов. — Я разом выкладываю все карты. — Из-под земли достань мне эту сте… эту самую женщину. Убедись, что она с Иванченко в кафе сидит, а не лежи… короче, не находится ещё где-нибудь. У тебя есть десять минут. Всё, позвонишь мне. Не возьму телефон — напишешь.

— Ну, ты даёшь, Сергеич. Всё знаешь. Прямо справочное бюро, — восхищается Петров.

— Да или ты в… — посылаю Петрова к Иванченко.

— Бегу. Пять сек, Сергеич.

«Ну, спасибо тебе за это утро, Красная Шапочка. Век помнить буду!»

Но, если честно, то я не столько устал, сколько взбешён получать такие вот сюрпризы. Что там и с кем было у Иры до меня — это я исправить уже не могу. Но то, что сейчас происходит при живом мне, не лезет ни в какие ворота. Короче, так: я делиться ни с кем не люблю, и третьим лишним не буду. Да, вот такой я собственник. Раздражённый и злой, снова встраиваюсь в дорожный поток. Поиграв на Ленинском в «пятнашки» с «мицубиши», к 11:47 я уже был на парковке у «Альфы».

Подъезжаю к своему законному месту и вижу, что на нём красуется неизвестный мне красный «Kawasaki Ninja». На ручке байка болтается чёрный шлем с цифрой «46». Шлем поменьше, чем мой. «А вот это уже интересно…». Меня посещает мысль, уж не с хозяином ли этого красного «кавасаки» в одиннадцать утра должен был встретиться Фадеев? Моё сердце тут же даёт два глухих удара, и я хватаюсь за телефон (неужели неладное с Ирой?). Но в телефоне — первозданная тишина. Прислушиваюсь к себе, и меня пронзает одна очень неприятная догадка. Оглядываюсь в поисках охранника.

— Привет, Колобок. Иди-ка сюда, — голосом, не предвещающим ничего хорошего, подзываю я к себе Лобова. «Скала с бейджиком» немедленно подбегает ко мне.

— Привет, Сергеич. А ты…? — начинает Коля, но я его обрываю:

— Да, это я. Это чей зверь? — киваю на «кавасаки». Под моим немигающим взглядом Лобов вытягивается по стойке «смирно» и чуть ли не честь мне отдаёт.

— Извини, что я здесь этот байк поставил. Но все места были заняты, а к Фадееву его знакомая приехала, — винится Колобок. — Тебя мы сегодня не ждали, ну я и отдал твоё место этой знакомой Фадеева.

— Что за знакомая? — быстро расстёгиваю куртку.

— А я… я не знаю.

— Что значит, «не знаю»? — Я в упор смотрю на Колобка. Тот покрывается пятнами и начинает блеять:

— Так эта знакомая к Фадееву приезжает только по выходным, — бормочет Коля. — На такси. Или её сюда ейный мужик привозит. А сегодня она с утра заявилась. На этом вот самом байке. Все настроение мне испортила… Слушай, джинсы у тебя клёвые, Сергеич.

— Ага, сестра сама вязала, — перебиваю я Колобка и возвращаю разговор в нужное мне русло. — Как эту знакомую Фадеева зовут?

— Слушай, ну не знаю я, правда. — Здоровенное, с арбуз, лицо Колобка сжимается в печёное яблоко.

— Опять «не знаешь»? А временный пропуск ты ей как выдаёшь? — прищуриваюсь я.

— А ей временный пропуск не нужен, потому что у неё постоянный сюда есть, — переминается с ноги на ногу Колобок.

— Так, ладно, хорошо. А как эта знакомая Фадеева выглядит?

— Ну, выглядит-то она клёво, — непонятно чему радуется Колобок. — Беленькая такая. Задница у нее просто офигительная. Прямо мечта, а не задница. Представляешь, сегодня она заявилась в такой короткой кожаной куртке. И ноги у неё… такие, я тебе скажу, у неё ноги…

— Колобок, да пёс с её ногами, — начинаю терять терпение я. — Я тебя спрашиваю, какой у неё рост, вес, лицо, глаза, нос… хоть какие-нибудь особые приметы, — требую у этого межеумка я, быстро просчитывая в голове варианты. Да, я решил, что это Самойлова нагрянула к нам в гости. Но в мою стройную версию не вписываются ровно два факта. Во-первых, эта короткая куртка, о которой сообщил Колобок (Виталик предупреждал, что Самойлова ушла из дома в пальто, которое позже оставила в «туареге»). Во-вторых, по базе данных МВД (с которой никак не поспоришь) у Самойловой есть права категории «А», но нет никакого байка. Пока я ломаю голову над очередной загадкой, которую мне подкинула неугомонная женщина, Колобок мучительно морщит лоб, вспоминая приметы гостьи:

— Так, Сергеич. Ну, рост у неё — метр шестьдесят семь — шестьдесят восемь. Вес — не знаю, но она худенькая. Зато грудь у неё точно третьего размера! — оживляется Колобок.

— Господибожемой, Колобок, скотина, я тебя спрашиваю: цвет глаз у неё какой? Голос? Походка? Особенности речи какие? — не выдержал я.

— Да нет у неё никаких особых примет, — Лобов нервно дёргается под моим взглядом. — А глаза у неё… в общем, глаза у неё тёмные. Впрочем, точно не скажу, потому что обычно эта девушка приезжает сюда в очках… А кстати, те, наши, из «Альфы», кто с ней сталкивался, её не любят.

— Это за что же? Она что, остроумные шутки любит шутить?

— Да нет, какие уж там шутки. — Лобов грустно всплёскивает руками. — Она вообще… ну, короче говоря, она вообще ни с кем не разговаривает. Проходит мимо, молча, вот и всё. И фак особо настырным показывает. Мне, например, сегодня, показала, когда я полез к ней, — нехотя сознаётся Колобок.

Факи показывает? А вот это точно не про Иру — интеллигентная, аристократичная, хорошо воспитанная Красная Шапочка никогда так себя не вела. А что касается моей сложной эйдетики, то, видимо, меня подвели эмоции. Да, я боюсь за Иру и при этом отчаянно её ревную.

««Настоящая любовь — это то, что не проходит вечно…”. Вот интересно, кто же этот её загадочный вечный избранник: этот неведомый мне Иванченко — или же этот её, Митя? Ладно, с этим мы в три часа дня разберемся… ишь, «погулять она захотела», гулёна… Я с тобой так в три часа погуляю, что ты неделю ноги ровно ставить не сможешь!»

— Ладно, Колобок, вольно. — Закинув перчатки в рюкзак, я делаю шаг к двери, которая ведёт в «Альфу». Но Лобов обгоняет меня и заглядывает мне в лицо:

— Сергеич, подожди минутку.

— Колобок, я тороплюсь. Меня в двенадцать Фадеев ждёт.

— Ну, всего секунду. У тебя же до встречи минут пять точно есть. Ты же всегда приезжаешь с запасом.

— Хорошо, — недовольно вздыхаю я, — ну, что тебе? Говори, только быстро.

— Сейчас, сейчас, — радостно торопится Колобок, — мне просто совет твой нужен. В общем, тут такое дело, Сергеич, — Колобок интимно наклоняется ко мне. — Я познакомиться хочу с этой знакомой Фадеева. Нравится мне она, понимаешь? Дико нравится, нереально как нравится. А она — ну ни в какую. — Колобок делает умоляющие глаза.

— Так, а я-то здесь причём? — я не понимаю.

Лобов нерешительно мнётся.

— Ну, у тебя же опыт, и.… короче, Вадик Важнов мне такое про тебя рассказывал. — Теперь Колобок смотрит на меня с непонятным мне восхищением. Я хмыкаю:

— И что же такого рассказал тебе Вадик Важнов, пять раз видевший меня в этой жизни и десять лет назад уехавший в США? — насмешливо цежу я.

— Ну, ты не знаешь, но мы с Вадиком очень дружили. Вместе хотели уехать в Штаты. Но Вадим не смог устроить для меня визу. Или не захотел… Но, когда я работу потерял, Вадик не бросил меня, а порекомендовал Фадееву. Я-то, правда, хотел в оперативный отдел попасть, к тебе, но вакансии же пока нету?

— Ближе к делу, — говорю я. — Колобок, давай поконкретней: какое отношение имею я к Вадику Важнову и твоим любовным потугам?

Колобок поднимает на меня ищущие глаза, и, наконец, признаётся:

— Вадик мне про твои шашни с клиентками рассказывал… По секрету, Сергеич: я поэтому и хотел к тебе в отдел попасть. Это ведь действительно офигенно: взять, да и переспать с девкой, чтобы потом сдать её.

— Что? — Я ушам своим не поверил.

— Ну, я про то, твоё дело с Ольгой Романовой. — И тут Колобок замечает мой бешеный взгляд и испуганно пятится. Поздно…

Это было в сентябре 2006 года, ровно за семь месяцев до моей встречи с Тани Керри. Мне было двадцать три. Фадеев только-только взял меня в «Альфу», ввёл в оперативный состав и поручил мне моё первое дело.

— Андрей, твоё задание, — объявил мне светловолосый, еще не седой, Дядьсаша, и выложил передо мной три цветных фотографии. У женщины на фото было льнущее к телу платье, зовущая поволока серых мечтательных глаз и тёмно-русые волосы. Рассматриваю фотографии незнакомки и неожиданно для себя замечаю, что если б не цвет её глаз и волос, то она была бы очень похожа на Иру. Кидаю фотографии на стол.

— Кто это? — спрашиваю.

— Сейчас расскажу, — Фадеев почему-то вздыхает. — Но сначала о главном. Ты, Андрей, пойдешь в напарники к Вадиму Важнову. Он — старший по этому заданию. Завтра ты подменишь его. Только предупреждаю: дело сложное, так что никакой самодеятельности… Если что — сразу ко мне. А теперь слушай, что надо делать…

И дальше Фадеев излагает мне довольно банальную историю, суть которой сводится к следующему. Эта женщина — мой первый «объект». Её зовут Ольга Романова. Ей двадцать семь и она — владелица консалтингового агентства. Её гражданский муж бизнесмен, а у бизнесмена —проблемы. Упущенные сделки, которые были уже на мази. Потерянные контракты с клиентами. Кинувшие его партнеры. Объединившиеся против него друзья. Во всем этом бизнесмен, как водится, винил свою сожительницу. Он предполагал, что его женщина сдавала его конкурентам. Чтобы разобраться, что и почём, бизнесмен заключил с контракт с «Альфой» на слежку за Ольгой Романовой. Я должен был поездить за ней, понаблюдать, сделать фото и записи.

И я сказал «да». Я взял у Фадеева фотографии Ольги Романовой и всю ночь их рассматривал. Утром я принял «объект» у Вадима Важнова. Но вместо того, чтобы следить за «объектом», я спровоцировал аварию с её машиной ровно через пятнадцать минут после того, как взял «объект» на слежку. Оценив помятый бок своего «субару», женщина с криками ужаса побегала вокруг своей машины. Открыла багажник, покопалась там, вытащила и прижала к груди какую-то красную папку. Подняла несчастные глаза на меня. Но, рассмотрев меня поближе, что-то себе прикинула, вытерла слёзы и предложила мне обойтись без ГИБДД. Мне бы насторожиться, но я стоял и, упиваясь первым успехом у взрослой женщины, глядел, как «объект» прячет в багажник папку и извлекает из сумки запечатанную бутылку виски.

— За знакомство, юноша, — и женщина приложилась к горлышку первой. Закашлялась, чувственно облизнула губы и протянула бутылку мне.

— Тебя как зовут? — спросила она.

— Андрей. А тебя?

— А меня — Ольга Романова. Можно просто Оля.

— Ага, ну тогда на брудершафт, Оля, — и я приложился к бутылке. Потом я в шутку предложил женщине свои поцелуи, а она всерьёз мне ответила. В итоге, мы отогнали её помятый «субару» на подземную стоянку недалеко от «Смоленского Пассажа» и переместились на заднее сидение её «субару». Мы пили и разговаривали. Время шло. Оля откровенно рассказала мне про себя и свою злосчастную жизнь с её подлым бизнесменом. Я ей — про свою любовь к той, кого так напоминала Оля. Потом мы накатили с Олей ещё, а день быстро покатился к ночи. Праздник дружбы, секса и любви закончился ровно в полпервого, когда сожитель Оли накрыл нас в её автомобиле.

— Это кто? — Огромный, мощный, одетый в дорогой костюм чувак орал, как лось в гоне, и пытался до меня дотянуться.

— А это твой «засланец» от «конкурентов», — мстительно отвечала ему Оля, закрывая меня спиной и тихонько подпихивала мне одежду. — Беги, я тебя не выдам, — успела шепнуть мне она.

— А ты? — Я был готов защищать её до последнего.

— А я разберусь. Всё, давай, увидимся… Да иди ты уже!

— Идиотка! Да тому «засланцу» под полтинник, а это же совсем зелёный пацан. Где, зараза, были твои глаза? — орал сожитель Оли. Он уже нещадно плевался словами и, на моё счастье, слышал только себя самого.

— Господи, да я же только отомстить тебе хотела… Я-то про того мужика откуда вообще знала? — И тут Оля вся в слезах и помаде припала к груди бизнесмена. Поняв, что еще немного, и женщине придётся в открытую играть против меня, я в одном кроссовке рванул от них и вихрем понёсся к своей машине.

— Ай, он убегает, Оля!

— Ой, держи его!

Сожитель Оли погнался за мной, но я был быстрее…

В «топтуне» из «Альфы» бизнесмен меня не признал. Да и кому такое могло прийти в голову? Номер моего «опеля» в темноте бизнесмен не разобрал, но утром он пришёл к Фадееву. Он попросил Дядьсашу внести в договор с «Альфой» ещё один пункт: найти «гадёныша», одарившего его рогами. В качестве улики Фадееву был доставлен второй мой кроссовок. В качестве альтернативы было предложено заплатить за полный комплект (пара кроссовок и я) дополнительно сто пятьдесят тысяч. Дядьсаша тогда долго смеялся надо мной, а потом припёр меня к стенке. Пришлось мне, как на духу, выложить ему правду и рассказать про Олю, а заодно, и про беспочвенные подозрения её беспонтового бизнесмена. На основании моих слов Фадеев и закрыл с ним контракт. Оля была спасена, а Александр Иванович вернул мне, как Золушке, утраченный мной предмет гардероба, после чего устроил мне такой скандал, что чертям в аду стало тошно. Единственное, что не пришло Фадееву в голову — это то, что я сам найду Олю.

Так мы и стали с ней встречаться. Мы виделись с Олей тайком от всех дважды-трижды в неделю. Мы выбирали гостиницы, квартиры моих друзей, дачи и хостинги. Мы жили во всех средствах связи. Мы звонили и писали друг другу по десять раз в день. У Оли был лёгкий характер, прекрасное чувство юмора и простой взгляд на вещи. Она понимала меня, как никто. А еще нас с ней связывали все виды секса. Тогда мне казалось, что она влюблена в меня и что так будет вечно. Но уже в марте Оля призналась мне, что продолжать наши отношения больше не видит смысла.

— Почему? — я задал этот вопрос в нашу последнюю с Олей ночь.

— Потому, что я люблю тебя. Но ты еще очень юный. Ты хороший любовник, Андрей, но по натуре ты зверь. Понимаешь, что я хочу сказать? — Голая Оля сидела на гостиничном пуфике, смотрелась в висевшее напротив кровати овальное зеркало и старательно красила губы. Она всегда тщательно наводила марафет перед тем, как вернуться к бизнесмену.

— В смысле, я груб? — Я встал с кровати и пошёл к ней. Никогда не стеснялся своего тела. Задумчиво разглядывая меня через отражение в зеркале, Оля медленно вернула колпачок на тюбик губной помады. Положила тюбик на стол. Грациозно развернулась ко мне на маленькой шёлковой банкетке, и окатила меня мерцающим взглядом своих серых глаз.

— Нет, ты не груб. Но ты по натуре хищник.

— Как Серый Волк? — усмехнулся я.

— Ага, как волк. Просто мой так однолюбов называет, — усмехнулась Оля. — Таких вот, как ты и я, убивают только эмоции. Наша слабость — это любовь. Именно так я и люблю тебя.

— Понятно, — ответил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

— Андрей, а ты меня любишь?

Вместо ответа я опустился перед ней на корточки, и, медленно водя руками вверх-вниз по её бедрам, сказал:

— Оля, ты же знаешь, что ты для меня лучше всех. Уходи от своего. Хочешь, мы поженимся?

Оля как-то странно посмотрела на меня.

— А ведь ты не ответил на мой вопрос, Андрей, — заметила она и, помолчав, добавила: — А ведь я её знаю.

— Кого «её»?

— Ну, эту твою… Самойлову. Сначала я не поняла, о ком ты рассказывал мне в первый день нашего знакомства. Только потом сообразила, когда ты перезвонил мне… Андрей, а она у меня работает. Я пару лет назад взяла её к себе из-за нашего с ней внешнего сходства. В качестве забавы, — Оля невесело усмехнулась. — Одно время я даже подумывала подложить её своему благоверному, но у меня… словом, не вышло. У этой твоей Иры какие-то детские комплексы. А в последнее время у неё ещё и серьёзный мужик есть. Я с таким связываться не намерена. — Оля прикрыла ресницами глаза. — Но самое интересное, что это именно твоя Ира год назад рассказала мне про Фадеева. Хотела проект мне предложить сделать для владельца агентства. Попросила меня пойти скидками навстречу клиенту. И, как видишь, я пошла. — Оля насмешливо кривит уголок рта, — да так пошла, что, когда мой благоверный заподозрил меня в двойной игре, я ухитрилась подсунуть ему адресок этой самой «Альфы».

— Так ты всё-таки передавала конкурентам бумаги, да? — Я поднялся. Я стоял перед Олей и смотрел на неё, пытаясь осознать истину, которая сейчас была представлена мне во всей своей низости.

— Андрей, пойми: речь шла о моём бизнесе. — Оля осторожно взяла меня за руку и подняла на меня грустный взгляд. — А мой бизнес — это очень большие деньги. По-настоящему большие. Мой благоверный прятал выручку через офшор. И если бы я решила уйти от него честно, то он бы никогда не отдал мне то, что мне причиталось. А я всегда хотела быть богатой и свободной. А сейчас я хочу этого больше всего. Больше, чем, когда бы то ни было, потому что у меня появился ты. — Оля нежно потёрлась щекой о мою ладонь. — Ты и я — мы могли бы быть вместе. Уехать куда-нибудь, и…

— Оль, скажи, а Самойлова в курсе наших с тобой отношений?

Оля подняла голову, и наши глаза встретились. Женщина вздрогнула и отпустила мою руку.

— Так вот, в чём дело, оказывается, — очень тихо и очень неприязненно произнесла Оля. — То есть я была реваншем за неё, так? Тебя привлекло наше внешнее сходство? — Не дождавшись моего ответа (который уже и не требовался), Оля поднялась и прошлась по комнате, размышляя о чём-то. Потянула к себе мою водолазку, вдохнула мой запах и тут же отбросила её в сторону. Потом резко обернулась: — Нет, Андрей, твоя Самойлова чиста, как слеза младенца, — с удивительным самообладанием произнесла Оля. — Твоя Самойлова ничего не знает про нас. И знаешь почему? Потому что я боялась, что ты уйдешь от меня к ней… Но, — и тут Оля прищурилась, — ты, Андрюша, имей в виду: на документах, уличающих меня, есть и её имя тоже. Твоя Самойлова подписала несколько финансовых документов за меня, не зная, во что ввязывается… И если ты только надумаешь сдать меня, то я потащу с собой на дно всех вас. И прежде всего, Самойлову. Ты хорошо меня понял? — Оля резко рассмеялась, и я увидел перед собой холодное лицо опытной хищницы, из тех, что всегда с добычей в зубах.

И я начал одеваться. Оглядываясь в поисках забытых вещей, я лихорадочно соображал, что же мне теперь делать. И тут я заметил на столе рядом с зеркалом связку ключей от «субару». Решение вызрело мгновенно. Недолго думая, я кинул рядом с брелоком Оли свою связку с ключами и повернулся к ней:

— Оль, скажи, а ты связываться со мной не боишься?

— Я? Боюсь тебя? Я? — деланно рассмеялась Оля. — Нет, тебя я не боюсь — я достаточно тебя изучила. Ты женщину и пальцем не тронешь, у тебя не то воспитание. — Оля усмехается. — А я завтра уеду на Кипр. Впрочем, ты знаешь, как меня найти. Если что.

— Ага. Ну, давай, увидимся, — сказал я, забрал связку с ключами и, отстранив Олю от двери, которую она заслоняла, приготовился покинуть этот проклятый номер.

— А ты молодец, — услышал я вслед. — Тебе, в отличие от меня, повезло: ты никого не любишь… Ты даже эту свою Самойлову не любишь… Впрочем, желаю тебе однажды полюбить так же сильно, как я. — Слова теряющей хватку «хищницы» хлёстко ударили меня в спину, и я невольно обернулся к ней. Но я увидел не королеву, а безвольно поникшую женщину, готовую встать передо мной на колени. Жестокость на лице Оли расплылась, оставляя вместо себя беззащитность и безысходность потери. Оля была слабой и проиграла мне.

— Обещаю: ты никуда без меня не уедешь, — сказал я ей напоследок. И я выполнил своё обещание. В машине Оли, ключи от которой я попросту выкрал, под «запаской» я нашёл ту самую красную папку. В ней были документы, уличающие Олю в финансовых махинациях. Вытащив из папки бумаги, я сличил подписи и отобрал те файлы, на которых был росчерк Самойловой. Три контракта, сожжённые мною за пять минут… Часом позже я передал папку бизнесмену в обмен на его обещание никогда не открывать дело против «Альфы» и никогда не трогать ту, на кого внешне была так похожа Оля Романова…

— Я хочу, чтобы о нашей договоренности никто и никогда не узнал, — сказал я.

— Понятно… А судьба Оли тебя не интересует? — бизнесмен с интересом меня разглядывал.

— Нет, — честно сказал я. — Мы с ней просто спали.

— Вот как? Просто спали… нечего сказать, идейно. А с тобой мне что прикажешь делать? Я-то, в отличие от тебя, Олю любил.

Я пожал плечами:

— Не знаю. Впрочем, что хотите. Мне всё равно. Свои условия я вам озвучил, а вы их приняли.

Бизнесмен задумчиво взвесил папку на руке и покосился на меня:

— Угу. Ты ведь кого-то защищал, да? И что, она того стоит? — Я промолчал. Бизнесмен усмехнулся. — Ну что ж, понятно… А вообще ты далеко пойдёшь, мальчик. Возьми мою визитку. Позвони мне как-нибудь.

Визитку я не взял. Фирма Ольги была закрыта на следующий день. Бизнесмен ушёл в депутаты. Олю Романову я больше не видел никогда. А игра с ключами стала той ценой, за которую я вчера получил право на Иру…

— доносится до меня из проезжающего мимо автомобиля…

Я вздрагиваю и возвращаюсь в настоящее. Смотрю на Колю Лобова и прищуриваюсь:

— Так и какую же историю рассказывал тебе про меня Важнов, Колобок?

— Ну, он… ты того… ты только не злись, Сергеич. Ты не знаешь, но Важнов сам тогда запал на эту клиентку. Он мне сам признавался… А чем та история закончилось? Говорят, ты бизнес той бабы за двадцать четыре часа пустил по ветру?

— Пустил… Вот что, Коля. — Я в упор смотрю на Лобова. — Забудь о том, что рассказывал тебе Важнов. Ты меня понял? Или ты вылетишь из агентства и никуда больше не устроишься. Это я тебе обещаю. Кивни, если до тебя дошло.

Колобок испуганно кивает, а я отворачиваюсь от него и набираю код на двери «Альфы». Сейчас я только одно хочу знать: где конкретно находится Ира Самойлова?

12:04. Переношу левую ногу через порог агентства и застываю, как столб, при виде открывшейся моему взору картины. Во-первых, под дверью кабинета Фадеева, скрючившись, как наклонённый на девяносто градусов вопросительный знак, застыла секретарша Фадеева, Даша. Во-вторых, Даша Егорова подглядывает в дверной замок двери нашего шефа. И в-третьих, Даша трагически ломает руки, потому что за дверью Фадеева орёт сам Фадеев. «Ничего себе», — говорю себе я (к пятой точке Даши это никак не относится). Просто я впервые за много лет услышал, как Фадеев повысил голос.

— Тебе что, мисс Манипенни, жить надоело? — обращаюсь я к Даше. — Учти, милая: обычно женщин губит их длинный нос, который они суют в чужие дела.

Нос у Даши действительно очень длинный. Даша испуганно подпрыгивает и оборачивает свои голубые глаза ко мне.

— Фу, напугал… напугали. — На конопатом лице Даши медленно исчезает выражение смущения и страха. — То есть, здравствуйте, Андрей Сергеич, — моментально исправляется Даша и нетерпеливо перекидывает за спину длинную рыжую косу. Аккуратно оправляет шелковое платье с зелёными ромбами и задумчиво смотрит на меня. — Как хорошо, что вы пришли. Александра Ивановича надо спасать. Андрей Сергеич, вы мне поможете?

Надо сказать, что по имени-отчеству и на «вы» Даша обращается исключительно к Фадееву и ко мне. Но если на Александра Ивановича Даша смотрит, как на бога, то я для неё что-то типа местного херувима. Я помогаю ей решать проблемы с техникой и расписанием оперативных групп, а Даша в обеденный перерыв таскает мне тоннами кофе из «Старбакса». В общем и целом, мы ладим. Даша нравится мне (ничего личного, просто в Даше осталась ещё та провинциальная доброта и наивная непосредственность уроженки Нижнего Новгорода). К тому же я давным-давно понял, что ко мне Даша равнодушна: у неё на душе свой секрет…

— От чего сэнсея будем спасать, мисс Манипенни? От твоего любопытства? — я по привычке подшучиваю над Дашей, но та только рукой машет.

— Ой, ну причём тут я. Понимаете, Андрей Сергеич, тут такая история вышла… — Даша придвигается ближе ко мне. Ее глаза лихорадочно блестят и ищут понимания.

— Давай, дочь моя, исповедуйся, — шутливо предлагаю я.

— В общем, в одиннадцать утра к Александру Ивановичу пришла какая-то странная девушка. Я её в первый раз здесь вижу, — заговорщицки шепчет мне Даша. — Колобок пропустил её, потому что у нее был в «Альфу» был пропуск. И эта девушка нахально, ни слова не говоря, прошла мимо меня, открыла дверь и шасть — прямо к Александру Ивановичу. Я даже встать из-за стола не успела, как она уже дверь закрыла. Прямо перед моим носом, — в подтверждении своих слов Даша зачем-то трогает свой нос.

— И эта гостья у Фадеева до сих пор? — догадываюсь я.

— Ну да, — недовольно кивает Даша.

— Так-так. Ну-ну. И чего? — интересуюсь я, поглядывая на часы.

— Понимаете, Андрей Сергеевич, — перехватывая мой взгляд, начинает частить Даша. — Минут пятнадцать всё было тихо и мирно, а потом Александр Иванович громко сказал ей «нет, это не он». И они сразу стали ругаться. Эта странная особа пообещала, что никуда не уйдёт. Мол, сядет и будет тут сидеть, пока не узнает какое-то имя. Александр Иванович ей всё «нет» да «нет». А она ему всё «имя» и «имя». Я уж и в дверь стучала — не открывают. Чай-кофе через интерком предлагала — не хотят. Александр Иванович, бедненький, на звонки отвечать перестал… Я даже к аналитикам ходила, — доверительно сообщает мне Даша и возвращает толстую косу на плечо.

— И что же аналитики?

— А ничего, — Даша делает презрительные глаза. — Я просила их придумать, как бы нам эту оторву из кабинета Александра Ивановича выставить. Она же его своим упрямством до инфаркта доведёт. Но ребята, как только узнали от Колобка, кто именно у Александра Ивановича сидит, то сразу все, как один, мне отказали… Трусы несчастные… Козлы! А эта нахалка — вообще кошмар. И одета — ну просто ужас… Может, вы чего-нибудь придумаете, а? — Даша грустно шмыгает носом.

А на моих часах уже 12:06. И, на мой взгляд, время, отпущенное нахальной знакомой Фадеева, уже давно вышло.

— Давай, Дарья-безыскусница, объединим усилия, — предлагаю я. Даша кивает, глядя на меня благодарными глазами. Перегибаюсь через стойку её стола, нажимаю на кнопку интеркома.

— Да, Даша, я тебя слушаю, — слабым голосом отвечает хозяин «Альфы».

— Александр Иванович, добрый день, к вам ваш оперативник на встречу пришёл. У вас с ним на двенадцать ноль-ноль было назначено, — чеканю я голосом генерального прокурора. Даша прыскает в кулак, а я подмигиваю ей. Впрочем, радовались мы с Дашей недолго, потому что уже через секунду в интеркоме раздался знакомый мне, хриплый, сорванный ночью голос. И этот голос сказал:

— Отлично. То, что надо… Давай, Серый Волк, заходи!

У меня непроизвольно отваливается челюсть. Нет, не то, чтобы я ошарашен (нечто подобное, я признаться, ожидал). Но ситуация слишком быстро переходит из разряда «очень плохо» в категорию «просто отвратительно». Даша в ужасе круглит глаза и смотрит на меня абсолютно безумным взглядом.

— Кто это? Что это? — выдыхает она.

— Это? А это одна богиня любви и мира… Видимо, прямо с распродажи сюда заявилась. — Я швыряю свой рюкзак в руки онемевшей Даши. — Ну, Красная Шапочка, держись, — рявкнул я в интерком. Делаю четыре шага и распахиваю дверь кабинета Фадеева.

Вхожу, захлопываю за собой дверь, с ходу оцениваю диспозицию. Итак, в рабочем кресле, в самом безопасном углу, испуганно втянув пепельно-седую голову в плечи, сидит Фадеев. В отличие от Дядьсаши, Самойлова с удобством раскинулась на мягком креслице напротив его стола, вальяжно вытянув вперед свои бесконечные ноги. Руки она держит в карманах узких кожаных брюк. На ней распахнутая «косуха», из-под которой выглядывает чёрная кожаная жилетка. На столе Фадеева — её «авиаторы», на спинке кресла болтается её моторюкзак. В целом, прикид на «десятку», если б только Самойлова не глядела на меня такими злыми волчьими глазами. Но мне сейчас наплевать на её взгляд, потому что гнев этой девочки ничто по сравнению с яростью, которая бушует во мне. И, будь моя воля, то я бы уже через пару минут напомнил Самойловой, кто тут у нас Красная Шапочка, а кто — Серый Волк. Но поскольку это мне сейчас не светит (кабинет не мой, да к тому же в нём третий лишний — Фадеев), то я прихватываю свободный стул и со стуком ставлю его напротив Иры. Сажусь. «Я хочу видеть тебя настоящего, Андрей…». Её слова? Ну что ж, сейчас она всё и увидит.

Кладу ногу на ногу, делаю безмятежное лицо и поворачиваюсь к Фадееву.

— Здравствуйте, Александр Иванович. Как наши дела? — начинаю я вполне так миролюбиво. Фадеев неловко пожимает плечами.

— Да вот, Ирочка в гости заехала… — В глазах у Дядьсаши вселенская тоска, в голосе —замешательство.

— Это я вижу, — киваю я. — А с какой целью Ира заехала?

— Да вот документы мне по проекту привезла.

— И всё?

— Да вроде да.

— А что за крики «имя»?

— Ну, Ирочка хотела узнать имя оперативника, который… который…

— Следит за ней, — любезно подсказываю я. Дядьсаша быстро кивает. — Ага. А вы ей этого не говорите. Так? — уточняю я.

— Ну да.

— И что, весь сыр-бор только из-за этого?

Фадеев сглатывает и утвердительно кивает мне.

— Понятно. — Поворачиваюсь к Самойловой. — Ну что, Красная Шапочка, а у тебя как дела? Кстати, здравствуй, Ира.

— Привет, Андрей, — металлическим голосом произносит Самойлова, а её синий взгляд говорит мне: «Да будь ты, Серый Волк, проклят». Оглядев позу женщины и задержавшись на деталях (руки, стиснутые в карманах в кулаки, лихорадочное покусывание губ и очень бледные скулы), поднимаю глаза на уровень её глаз:

— Итак, Ира, ты хочешь узнать, кто за тобой следил. Так?

— Да, хочу. Но это ведь не ты был, Андрюша? — Ира с едкой насмешкой смотрит на меня. — Ты же тут не работаешь?

— Ну, вообще-то это был именно я, — как ни в чем не бывало, говорю я. — И, кстати, я тут тоже работаю. Ну и что из этого?

В глазах Самойловой начинает вызревать ураган, а в полумёртвом взоре Фадеева просыпается интерес к жизни. А я смотрю на этих двоих и про себя прикидываю, что в активе у меня несчастный Дядьсаша, который сейчас почему-то «за» меня, а в пассиве — Ира, которая сейчас явно «против».

«Андрей, я никогда не уйду просто так и никогда не буду против тебя…». Вот тебе и все её обещания. Впрочем, давно изучив многоликую женскую натуру, я тоже не особо надеялся, что Ира сдержит слово, данное мне. При этой мысли мои губы украшает весьма циничная ухмылка. Открываю рот, чтобы преподать Самойловой урок почище вчерашнего, но меня прерывает писк моего мобильного.

— Пять минут, и мы продолжим, — сообщаю я всем присутствующим.

— Что, твой наёмник с букетом звонит? Надеюсь, вы там не очень на меня потратились? — Ира просто искрится весельем.

— Какой наёмник? С каким букетом? — оживился Фадеев. В ответ равнодушно пожимаю плечами:

— А я не знаю, с каким букетом. Это у вашей Самойловой надо спросить. Одна романтика у неё в голове: принцы, восточные сказки… И распродажи… Лично мне моя консьержка с утра сообщения шлёт, потому что у меня ключи кто-то свистнул. — И я утыкаюсь взглядом в криптофон.

— Ах ты… — тут же вспыхнула Ира. Не отрывая взгляда от дисплея, бросаю ей:

— Самойлова, может, пока передохнешь, а? Мне, правда, ключи от квартиры нужны.

Ира неохотно кивает, складывает ручки на груди и морозит меня ледяными глазами. Фадеев собирает ладони в замок, трогает кончик носа и задумчиво смотрит на меня. А я пробегаю глазами полученное сообщение (оно четвёртое и последнее от Виталика):

«Сергеич, дружок этой Самойловой (Иванченко) сказал, что она куда-то на Ленинский проспект поехала. Красный „кавасаки“, номер 8776, черный шлем AGV. Имей в виду, байк куплен этим Иванченко, а барышня водит его по генеральной доверенности. У этого Иванченко для её „кавасаки“ даже выделено отдельное место на сервисе. И еще: Самойлова и Иванченко были любовниками. А может, и сейчас в отношениях. Так мне Иванченко намекнул. Что дальше делать будем? Мне ломать его на адрес, куда барышня направилась, или как?».

— Нет слов, — говорю я вслух и пишу Виталику:

«Иванченко с его показаниями нах. А ты, мой друг, готовься писать объяснительную, потому что эта барышня сейчас у Фадеева сидит. Нос не высовывай, пока я не разберусь. Все, отбой тревоги.»

Откладываю телефон, поднимаю глаза и несколько секунд рассматриваю синеглазую лгунью. «Что ты с нами сделала, дрянь? Что ты сейчас со мной делаешь?», — хочу я спросить у неё.

— Ты зачем сюда приехала? — говорю я. — По телефону не могла мне сразу все вопросы озвучить? Обязательно надо было сыграть в игру «кто кого», да? Без этого тебе не сидится?

В ответ Самойлова немедленно включает свой фирменный, знакомый мне ещё по Лондону сука-style: пренебрежительным взглядом окатывает меня с головы до ног и презрительно щурит глазки. Я в ответ даже не улыбаюсь:

— Сорок восьмой размер, третий рост. Нога сорок два с половиной. Но без меня мне на распродажах ничего не бери, а то я носить не буду.

Со стороны Фадеева раздается короткий кашель, очень напоминающий смех. Самойлова отворачивается от меня и начинает пепелить взглядом Александра Ивановича.

— Дядя Саша, ваша школа? — разъяренной кошкой шипит Ира и кивает в мою сторону.

— Нет, Андрей у нас от рождения такой, — отвечаю я за Фадеева. — А вы, Александр Иванович, не обращайте внимания, мы с Самойловой с детства не ладим. Как видите, нам до сих пор только перебранки и удаются.

— Вижу, — коротко бросает Фадеев.

— А я вижу, что ты, Андрей, не очень-то рад меня видеть, — скрипит Ира из своего угла.

— Ничего подобного, это у тебя обман зрения, — с оскорбительной улыбочкой сообщаю ей я. — Наоборот, я сейчас просто безумно весел… А теперь, если все твои вопросы исчерпаны, может быть, ты нас покинешь? У меня тут встреча на двенадцать утра назначена.

— Нет, Андрей, я никуда не пойду, пока всё, до конца, не выясню… Ты зачем вчера притащил меня к себе?

«Оп-ля, во даёт! Как истребитель, заходит на цель сразу.»

Я даже замер. Фадеев выпрямляется и вопросительно на меня смотрит.

— А.…? — начинает он.

— А это моя личная инициатива. — Я беру паузу, во время которой красноречиво и нагло разглядываю свои пальцы, после чего перевожу многозначительный взгляд на Иру и подушечкой большого пальца медленно провожу по своим губам. — У тебя что, клиентка, есть претензии к качеству моей работы? Или — к самому исполнению?

Фадеев не понимает, что именно я имею в виду, зато Ира сглатывает, а её лицо начинает цвести всеми оттенками алого.

— У тебя просто сверхъестественный талант совмещать наглость и воспитание. Я тебе это уже вчера говорила, — задыхаясь, шипит она.

— Ты ошибаешься, — ухмыляюсь я. — На самом деле, у меня большие способности возвращать себе контроль над любой ситуацией. Так что будь любезна, в руки себя возьми. И давай без этих твоих… провокаций… Итак, зачем ты сюда приехала, если ты ещё утром выяснила, кто я?

— Ну и что же я выяснила? — Самойлова зло кривит рот.

— Ну, например, что я здесь работаю. Ты же поэтому сюда припилила, да?

— А еще что скажешь? — прищуривается Ира. — Что ты ещё скрываешь? Почему ты нашел меня вчера?

«Да ё-моё, что ж ты так к этому прицепилась-то…»

— Нашёл, потому что я по тебе соскучился, — безмятежно парирую я. — Я же не знал, что ты у нас из той породы людей, с кем две минуты общаешься, а потом десять лет от них бегаешь.

— Так, ну-ка всё, хватит, вы, оба! — вмешивается Дядьсаша. — Андрей, немедленно прекрати упражняться в собственном остроумии!.. Ну не доставай ты её, смотри, у Ирочки уже слезы на глазах. Тоже, нашел себе спарринг-партнера по словесным дуэлям… А ты, девочка, не нервничай, перестань на Андрея наскакивать и расскажи мне подробно, что у вас вчера произошло. Андрей всего лишь должен был познакомиться с твоим графиком передвижения. А то, что он у меня работает, ты всегда знала.

«Офигеть… У них тут что, вселенский заговор против меня?»

Я мрачно утыкаюсь взглядом в Фадеева, но тот предпочитает не замечать моих глаз.

— Да—а? — Самойлова выгибает бровь. — Так вы же, дядя Саша, еще пять минут назад меня уверяли, что Андрей тут не часто показывается… Что работа в «Альфе» для него не приоритет… Так значит, он вчера с графиком моих передвижений должен был познакомиться? Ничего себе, как он с ним познакомился… А знаете, что? Вы правы, дядя Саша: я, пожалуй, сейчас расскажу вам всю правду о том, что у нас с Исаевым вчера было. И начну я с самого начала. — Во взгляде женщины, обращённом ко мне, появляются решимость и угроза.

— Давай-давай, — подначиваю я Иру и вальяжно разваливаюсь на стуле.

— Итак, сегодня, рано утром меня разбудил звонок от моей заказчицы, — начинает она.

— Как заказчицу зовут? — вклиниваюсь я.

— Предположим, Эль, — Ира хмурится. — А что?

— Эль? Или «Предположимэль»? — Я барабаню пальцами по столу и склоняю к плечу голову.

— Андрей, это та самая Эль. Помнишь, я тебе про неё рассказывал? — Фадеев пытается мне помочь.

— Спасибо, помню.

«Как же не вовремя ты влез-то, Симбад: Самойлова ведь сообразительная…»

— Так-так, попались, — Ира с интересом оглядывает нас. — А вы, как я вижу, просто отлично спелись… Ладно, пока оставим это. Так вот, Эль — а это жен… то есть близкая родственница Даниэля Кейда, сказала мне, что Даниэль в воскресенье нанял агентство «Альфа» собрать на меня данные.

— А зачем Кейду были нужны данные на тебя? — вкрадчиво спрашиваю я.

— А это, Исаев, не твое дело. — Ира гордо и непримиримо смотрит на меня.

— Не моё дело? — переспрашиваю я насмешливо. — Напротив, Ира, это как раз очень даже «моё» дело. Мне, например, безумно интересно узнать, что же такого ты сделала этому несчастному Кейду, что он решил заказать на тебя слежку?

— Даниэль Кейд — бизнесмен, и он хотел предложить мне работу, — моментально отвечает Ира.

«Слишком быстрый ответ, слишком быстрый взгляд. Врёт, как пить дать…»

— Ну-ка, ну-ка, подожди, — начинаю разматывать этот клубок противоречий. — Что тебе Эль сказала? Какое отношение она имеет к Кейду и в чём причина того, что Кейд объявил на тебя охоту?

— Повторяю: не твоё дело, Андрей! — горячится Самойлова.

— Ир, немедленно прекрати играть со мной в прятки! Отвечай: зачем Кейду понадобилось следить за тобой? Он что, тебе угрожал? Или он сейчас тебе угрожает?

Мы с Фадеевым переглядываемся, после чего одновременно «колем» взглядами эту упрямицу. Но Ира грациозно отмахивается от нас, как от двух назойливых мух.

— Так вот, поговорив с Эль, я написала Андрею эсэмэску, встала, оделась, почистила зубы и поехала домой, — продолжает Ира, обращаясь только к Фадееву. — Потом собрала проектные материалы для вас, потом вам позвонила, и…

— А можно без лишних подробностей? — сообразив, куда она клонит, перебиваю я.

— Ирочка, а что значит, «ты встала и оделась»? — Фадеев вопросительно глядит на неё, потом переводит подозрительный взгляд на меня. Я снова пожимаю плечами.

— А ваша «Ирочка» подробно рассказывает нам про своё незадавшееся утро, — невозмутимо излагаю свою версию я. — Знаете, Александр Иванович, кто такие зануды? Это те, кто на банальный вопрос «как дела?» отвечают минут по тридцать — по сорок… Так что ты, Ира, не отвлекайся, — а это я уже к ней, — и давай без этих твоих подробностей.

— Андрей, ты очень хочешь меня унизить, да? — с нескрываемым отвращением спрашивает она.

— Нет, вообще не хочу, — отвечаю я. — Я, Ир, тебе ещё вчера говорил, что ты очень мне нравишься. Но это вовсе не означает, что я буду сидеть и слушать весь этот вздор, или что я жажду узнать все интимные подробности твоей утренней программы. Меня больше интересует, что произошло сегодня часов так с восьми утра.

— Ладно. — Что-то обдумав, Самойлова смиренно кивает и продолжает: — Итак, я позвонила дяде Саше и напросилась к нему на встречу.

— Это я уже понял. А дальше что? — Я снова начинаю отстукивать пальцами боевой марш по столу.

— А дальше, — и тут Самойлова ехидно прищуривается, — а дальше я, Андрюша, взяла свой «туарег», доехала на нём до «Лейпцига», купила там кое-кому кое-что на обед и бросила пакет в машине. Вот.

В ответ лениво поднимаю бровь:

— Да-а? И что же подвигло тебя на этот подвиг? Решила организовать товарищеский обед, собрав всех своих друзей вместе? — Я все-таки не удержался: — За этим в «Лейпциг» моталась, да?

— Нет. Я насмотрелась «Едим дома», — в ответ огрызается Ира. — Мне лавры ведущей покоя не дают. Обожаю кормить по сто человек в день и потом мыть за ними посуду!

— Угу. То есть ты у нас параллельно к профессии маркетолога осваиваешь еще и профессию домохозяйки и жены? — Самойлова вспыхивает и принимается грызть губы. — Ладно, — милостиво киваю я, — на кулинарный кастинг НТВ ты потом отправишься… Если что, оплачу… Так, дальше что было?

— А дальше я оставила в «туареге» своё пальто и забрала свой байк.

«Славатегосподи, вот мы и добрались до сути.»

— Кому «кавасаки» принадлежит? — Я резко меняю тон и гляжу на неё в упор.

— Мне, — невольно вздрагивает Ира.

— Ах, тебе? — насмешливо тяну я. — А твой спонсор в курсе, что мотоцикл твой?

— Деньги мои, а байк куплен на имя Миши Иванченко, и то только потому, чтобы можно было «кавасаки» на его сервисе зимой хранить. Миша Иванченко — мой друг. А ты — грязный шпион, — гордо бросает мне Ира. Меряю её взглядом и поворачиваюсь к Фадееву.

— Вы про мотоцикл знали? — холодно спрашиваю я.

— Я? — поразился Фадеев. — Да я даже не знал, что у нее водительские права категории «А» есть! — Фадеев растерянно разводит руками. — И Митя мне тоже ничего не сказал…

Пока Фадеев размышляет о своих сложных взаимоотношениях с Митей, я задаю Самойловой следующий вопрос:

— Кто мотоцикл учил водить?

— Миша и учил, — Ира с издевкой глядит на меня. — Ещё на «Алексеевской». А твой друг — ну, этот твой, что с букетом — он что, и в автосервис наведался?.. О боже, какие усилия из-за меня… Я сейчас прямо расплачусь от умиления.

Фадеев крутит головой, разглядывая нас. А я подпираю подбородок рукой и смотрю на Самойлову.

— Что? — торжествуя, усмехается та.

— Ничего. Знаешь, Ир, ты просто потрясающая женщина. Единственное, что я пока никак не могу понять: сюда-то ты зачем приехала?

— А ты-то сам как думаешь, Андрей?

А я думаю о том, что вчера мне надо было сделать музыку погромче и тихо придушить её. Или взломать её телефон и уяснить себе всю правду про её любовников-друзей. Или — спрятать ночью ключи и утром не выпускать её.

— Что я думаю? А я думаю, что ты хотела посчитаться со мной. И поэтому решила сыграть против меня. — Голос у меня просто проникновенный. Самойлова заливается издевательским хохотом. Впрочем, этот её жизнерадостный смех быстро обрывается:

— Так вот значит, какого ты обо мне мнения, да? — Но вопрос явно риторический, и я оставлю его без ответа. — Андрей, а почему мы вчера встретились? — Самойлова смотрит мне в глаза. — Или мне вообще всё рассказать? — А вот это уже угроза.

Пользуясь тем, что Фадеев не видит мою левую руку, я показываю Ирке из-за столешницы кулак. «Даже не думай», — приказываю ей взглядом. И что же я получаю в ответ? А в ответ Самойлова непринужденно показывает мне средний палец и тут же разворачивается к Фадееву.

— А знаете, что, дядя Саша? — с неестественным оживлением начинает она. — А ведь я пришла к вам потому, что испугалась, что слежка за мной может существенно осложнить жизнь одному юрисконсульту…

— Ир, только попробуй, — прошипел я.

— …одному спортсмену в тренировочных штанах, с которым мы вчера тра…

— Самойлова, не смей!

— С которым мы вчера переспали. Вот. — Ира лихо заканчивает фразу, а в кабинете Фадеева воцаряется гробовая тишина — предвестница громкого скандала…

— Вот, дядя Саша, почему я явилась сюда, — усмехнувшись, продолжает Ира. — Я за него испугалась, — презрительный кивок на обозлённого меня. — Я, дядя Саша, хотела познакомиться с этим вашим оперативником, который следил за мной, и уговорить его выкинуть все материалы на Андрея. Я боялась, что эта слежка вот ему, — снова кивок на меня, — сильно повредит, в его очень серьёзной, по вашим словам, работе… Но я ошибалась.

— Это всё? — злобно осведомился я.

— Нет, не всё. Я, дядя Саша, думаю, что вы Андрею теперь зарплату должны повысить. Раз так в пять… или в шесть. Впрочем, не помню… Андрюш, а сколько всего уроков ты мне вчера дал? — елейным голосом спрашивает Ира.

— Так, всё, хватит. — Я уже встал. Беру Иру за руку и тяну её со стула. — Александр Иванович, вы нас извините, но мы с Самойловой сейчас на минутку выйдем. После чего она образумится и перестанет нести всю эту чушь… Давай, Ир, вставай. Вставай, я кому говорю?

Окаменевший Фадеев с ужасом наблюдает, как я тяну Самойлову вверх, а она заплетает ноги под ножки стула и пытается от меня вырваться.

— Дядя Саша, да что же это такое? — кричит она. — Андрей у вас что, за адвоката? Или — за насильника?

«Ни хрена себе!»

— Самойлова, я тут за Серого Волка, — говорю я, вцепившись, как клещ, в её худенькое предплечье. — А ну, быстро вставай. Вставай, или я тебя отсюда вместе со стулом вынесу.

— Ирочка, подожди… Андрей, отпусти её и сядь… Да не орите вы, я уже ничего не понимаю. — Фадеев мучительно трет лоб. — Андрей, отцепись от неё, я кому сказал? Что вы как дети, ей-богу! Что у вас вчера произошло, быстро и конкретно, ну?

— Я, Александр Иванович, вам сам через пять минут объясню, что у нас вчера произошло, — говорю я. — А ты, Ир, поднимайся. Хватит ломать комедию.

Но Самойловой уже море по колено.

— Дядя Саша, это вы рассказали Андрею, кто я? Это от вас он узнал, где я живу и кем я работаю? — В голосе Иры звучат слёзы, и я невольно отпускаю её. Бережно заглядываю Ире в лицо и что я там вижу, спрашивается? А вижу я абсолютно сухие и любопытные блестящие глаза. Ни губы у Красной Шапочки не дрожат, ни подбородок. И вообще, Самойлова сейчас очень цепко отслеживает все эмоции на лице потерявшегося в пространстве Фадеева. Быстро перевожу взгляд на Александра Ивановича. А вот тут всё действительно плохо: искренне любящий Иру Дядьсаша явно собирается выложить ей всё, о чем мы с ним договаривались. Так вот, в чём дело-то, оказывается… Эта дрянь воспользовалась преимуществом, которое Александр Иванович невольно предоставил ей, и принялась развивать это преимущество. И теперь Ира вовсю «лепила» Дядьсашу, чтобы узнать, почему я пришел за ней вчера.

Я тут же делаю Дядьсаше упреждающий жест:

— Александр Иванович, не отвечайте ей.

— Почему?

— Да потому что Самойлова вас сейчас «лепит». — Произнеся это, я сажусь на стул и тру лоб. «Какой же я идиот: и кому я вчера только поверил?» Поднимаю голову:

— Ир, послушай меня. — Я пытаюсь поймать ускользающий от меня синий взгляд, но Самойлова упорно меня игнорирует. Не выдержав, пристукнул ладонью по столу так, что Ира даже подпрыгнула. — Ир, посмотри на меня, — жёстко требую я.

— Да как ты смеешь так со мной разговаривать? — моментально взвилась Красная Шапочка.

— Смею, Ир. Я — смею… А теперь, Ирина Премудрая, богиня спокойствия, любви и добра, давай подводить неутешительные итоги… Да, это я следил за тобой, о чем ты, впрочем, сама узнала. Мерси тебе за то, что ты вчера так искусно разыграла удивление при встрече со мной. Премного благодарен тебе и за твой нежный рассказ, исполненный вчера ночью. А теперь перейдём к самой сути вещей. Для начала хочу напомнить тебе, что слежку за тобой заказал не я — подлец и негодяй, и не твой Дядьсаша, а твой добрый враг и заклятый друг Даниэль Кейд, который, как я понял, имеет прямое отношение к твоей любимой подружке. Так что не обманывайся на счет Эль и этого её Кейда. Он ей кто, кстати?

— Дед Пихто!

Пожимаю плечами: ладно, сам потом выясню.

— Теперь, что касается Александра Ивановича, — продолжаю я. — Перестань донимать его, у него и так сердце больное… Теперь по поводу его и моей работы. Начнем с того, что дядя Саша — профессионал. При его работе язык держат за зубами. И кстати, чтобы тебе было не так обидно: я тоже до вчерашнего дня не знал, что ты развиваешь бизнес «Альфы». Но я по этому поводу из себя не выпрыгивал и сцен тебе не устраивал. Кроме этого, прими, пожалуйста, к сведению, и то, что твой дядя Саша, к собственному несчастью, очень тебя любит. — «В отличие от меня», — хочется добавить мне. — В отличие от тебя, твой дядя Саша сразу понял, что тебе угрожает опасность. Поскольку ты упряма, неуправляема и до крайности самолюбива, твой дядя Саша решил защитить тебя и ничего тебе не говорить.

— Дядя Саша не имел на это права, — мрачно упорствует Ира.

— Нет, имел, — я смотрю ей в глаза. — Имел, Ир. Он получил это право, потому что ты сама дала ему это правод. Ведь признайся Дядьсаша тебе, что тебе угрожает опасность, и ты вместе со своим Митей, очертя голову, кинулась бы к Кейду.

Самойлова саркастически приподнимает бровь:

— Ты так в этом уверен?

— Более чем. У меня перед глазами живой пример есть.

— Прости, это какой же? — преувеличенно вежливо осведомляется Ира.

— Ты. Вчера ты победно ворвалась ко мне в дом. А сегодня в «Альфу» наведалась…

Самойлова ищет, что бы такое мне возразить (или что бы кинуть мне в голову), но так ничего не придумав, закусывает губу и неприязненно на меня смотрит.

— Вот именно, — с удовлетворением обозрев её плотно сжатый рот произношу я. — А теперь что касается моего участия в этом деле… Видишь ли, — я делаю паузу, чтобы подобрать правильные слова, — в общем, да, я и здесь тоже работаю. И владею кое-какими навыками. Именно поэтому твой дядя Саша поручил твою защиту мне, а я пошёл на это… Не скажу, чтобы я обрадовался его поручению, — признаюсь я, и Самойлова резко выпрямляется на стуле, — но у меня были причины согласиться на это задание. Скажу откровенно: твой дядя Саша запрещал мне и пальцем трогать тебя. Но произошло то, что произошло… И теперь мне остаётся только извиниться перед тобой за то, что случилось, а также попросить тебя как можно скорей забыть обо всём и ещё раз напомнить тебе, что твоя встреча, назначенная на одиннадцать, уже закончилась. А моя, назначенная на двенадцать, всё никак не начнётся. И поскольку сейчас полпервого, то я буду чрезвычайно тебе признателен, если ты оставишь меня и дядю Сашу в покое. А сама отвалишь… то есть поедешь домой. Или ещё куда-нибудь денешься.

— Потрясающе. Просто потрясающе, Андрей. — Самойлова долго на меня смотрит, после чего переводит задумчивый взгляд на Фадеева. — А скажите мне, дядя Саша, кто нашёл меня в социальных сетях, вы или ваш Исаев?

— Ир, да какая теперь-то разница? — спрашиваю я.

— Это был Андрей, — признаётся Фадеев.

Ира моментально разворачивается ко мне.

— Так всё-таки это был ты… — она явно поражена. — А я до последней секунды не верила. Я решила, что это дядя Саша рассказал тебе, кто я.

— Ну и напрасно ты так думала. Я не тупой. Всё, уходи. Хотя нет, стой. Сначала пристроим к тебе оперативника. А после трёх мы у тебя встретимся.

— Ага, сейчас. Только попробуй ко мне заявиться, — шипит Красная Шапочка.

— Ещё как попробую. Я уже сделал одну ошибку, утром упустив тебя. Больше этого не повторится. И до тех пор, пока я сам с Кейдом не разберусь, будешь у меня под присмотром. Кстати: если мне для этого надо будет силой к тебе в квартиру войти, то я и дверь вышибу. Так что уже можешь бежать домой и начинать баррикадироваться.

Ира вскидывает на меня синий взгляд.

— А знаешь, Андрей? — проникновенно начинает она. — А я тебе верю. Вчера ты уже применил ко мне силу.

Я замираю и потрясённо гляжу на неё. А Самойлова сидит и усмехается.

— Андрей, — голосом, которым можно и камни дробить, окликает меня Фадеев, — я не ослышался?

С трудом оторвав ошеломлённый взгляд от подлой Красной Шапочки, поворачиваюсь.

— А что вы думаете на мой счёт? — Мне правда интересно, что Фадеев обо мне думает.

— Не знаю, меня там с вами не было, — ворчит Дядьсаша. Впрочем, на тебя это как-то не похоже, — признаётся он, но я вижу ужас в глубине его глаз. Итак, он всё-таки ей поверил — ей, а не мне. Смерив Фадеева горьким и едким взглядом, разворачиваюсь к Самойловой.

— «Силой», Ир? — Я невесело смеюсь. — Ты хоть представляешь себе, что я мог сделать с тобой, если бы применил силу?

У Иры хватает совести покраснеть и опустить глаза. Фадеев угрюмо вздыхает и снова трогает кончик носа. Обозрев эту пару, поднимаю руки вверх и три раза хлопаю в ладоши. Самойлова поднимает на меня задумчивый взгляд. Фадеев расправляет поникшие плечи.

— Ты что, Андрей? — не понимает он.

— Я? А я аплодирую победительнице конкурса «кто кого». Мои поздравления, Ира. Ты отлично всех «поимела»: и Дядьсашу, и Кейда. Впрочем, меня ты тоже поимела, как хотела. А теперь всё, с меня хватит… Александр Иванович, как заявление об уходе писать?

— Заявление? Ну, имя, отчество, фамилия, должность, прошу уволить меня по собственному желанию, — перечисляет Фадеев. — Нет, там надо ещё какую-то статью КЗОТ указывать, — вспоминает он. — В общем, у Даши шаблон где-то есть, возьми у неё. — Тут Фадеев собирается с мыслями, поднимает голову и вскидывает на меня изумлённые глаза: — Стоп, ты что это надумал? Какое ещё заявление?

— То самое, как вы и хотели, — сообщаю я и начинаю вставать. — Ладно, заканчивайте с Самойловой, а я пока напишу заявление, оперативника для Самойловой найду, а потом мы с вами обсудим ситуацию с Кейдом. Я сам с ним разберусь, на свой лад. И с этой хитроза… и с этой Эль тоже.

— Нет, ты ничего и ни с кем обсуждать не будешь, — вмешивается Ира. Потом кусает губы, явно что-то обдумывая.

— Тогда сама говори, — предлагаю я. Она молчит. Пожимаю плечами, иду к выходу из кабинета.

— Ну, в общем, Кейд — он сводный брат Эль, — мямлит Самойлова.

Оборачиваюсь:

— Продолжай.

— Ну, их с Эль много лет опекала одна… женщина, которая, очевидно, была сестрой моей матери, о чём я узнала от Эль. Узнала случайно и несколько лет назад… Еще у Кейда есть дочь, её зовут Ева, и это я устроила Еву в «НОРДСТРЭМ» под бок… к Мите. На этой почве у Кейда с Эль и возникло недопонимание, и Кейд решил, что я играю против него. Ничего не сказав Эль, он нанял вас. А вчера Эль ему всё рассказала, и в ближайшее время Даниэль приедет в Москву, чтобы закрыть контракт с вами и выплатить неустойку. Сейчас приехать не может: его приёмный отец умер. Вот и всё.

Мы переглядываемся с Фадеевым. Потом смотрим на Самойлову.

— Откуда Эль знает про то, что у твоей матери была сестра? — спрашивает Дядьсаша. А я открываю дверь. Я очень хочу выйти отсюда, лишь бы их больше не видеть.

— Андрей, подожди, — моментально окликает меня Самойлова.

Оборачиваюсь к ней:

— Подождать? А зачем, Ира? Нам с тобой больше не о чем разговаривать. Что касается моего вопроса к Александру Ивановичу, то мы решим его отдельно, без тебя. Так что заканчивай свою беседу с Дядьсашей, а перед уходом скажешь Даше, чтобы позвала меня.

— Вообще-то я тебе кое-что должна, — повышает голос Самойлова.

— Что, курицу на обед? — От злости я уже начинаю паясничать. — Прости, солнышко, но сегодня никак не смогу. На меня большая очередь из клиенток. Пока всех уважишь…

— Ой, да перестань ты, — Самойлова хмурится. — Вообще-то я имела в виду те два своих обещания.

— Забудь. Я уже понял, что ты их выполнять не собираешься.

— И тем не менее своё первое обещание я сдержала, оставив тебе номер своего мобильного. Разве нет? — резонно напоминает Ира. — А вот что касается второго своего обещания, то я хочу кое-что выяснить. Ты явно хотел меня для чего-то использовать. Скажи, для чего?

— Не твоё дело.

— Нет, моё, — Самойлова вытягивается стрункой. — Несмотря на то, что в благородные порывы моей души ты никогда не верил, я тебя сейчас очень сильно удивлю… Итак, для чего ты просил меня не играть против тебя?

Я раздражённо убираю волосы, падающие на лоб.

— Самойлова, я пленных не беру, — напоминаю я.

— А мы не на войне с тобой, Андрюша. Мы с тобой партнёры, как ты вчера изволил выразиться. И вот что я думаю, партнёр: ты собирался использовать меня против дяди Саши. Я права?

Поражённый, я застываю. Оценив на моём лице плоды своей творческой мысли, Ира мрачно усмехается и поворачивается к Фадееву.

— Дядя Саша, я выиграла наш с вами спор, тот, что был тогда в ресторане, помните? — безапелляционно заявляет Самойлова. — Вы должны были найти меня в социальных сетях, но меня нашли не вы, а Исаев. Получается, что я выиграла у вас, а Андрей — у меня. Откровенно говоря, под ником «Маркетолог» я была не одна. Точнее, Маркетологом были я и Эль. Но если вы считаете, что в нашем с вами споре, дядя Саша, выиграла я, а не вы, то я хочу получить свой выигрыш.

Не раздумывая, Фадеев с готовностью кивает:

— Хорошо. Что ты хочешь, детка?

— Мою голову, что же ещё, — подаю я голос.

— Я хочу, — игнорирует меня Самойлова, — чтобы вы, дядя Саша, дали Андрею то, что ему нужно от вас. Он сам признался, что вы запрещали ему меня трогать. Зная ваши с ним отношения и видя то, как вы друг друга «читаете», я могу предположить следующее: Андрей взялся следить за мной только потому, что вы просили его об этом. А ещё он почему-то хотел насолить вам. К оправданию Исаева, я могу сказать, что Андрей оставался до последнего верен вам, а не мне… А ко мне он до последней секунды не хотел прикасаться… А если уж совсем откровенно говорить, то у нас с ним вообще ничего бы вчера не было, если бы я Андрея не спровоцировала. По сути, это я его «ломала», а не он меня. — Ира грустно улыбается при виде моего потрясения. — Дядя Саша, пообещайте мне, что поможете Андрею. Дайте ему то или скажите ему то, что он так хочет получить или узнать от вас. Ну, только если это не будет угрожать вашей жизни, безопасности и спокойствию всего мира.

— Хорошо, я сделаю так, как ты хочешь, — ласково отвечает Александр Иванович, и потом, чуть помедлив: — Ирочка, деточка, прости меня. Поверь, я не хотел обидеть тебя или сделать что-то, чтобы тебе больно. Просто жизнь — сложная штука. И однажды я дал твоей матери обещание защищать тебя любой ценой.

— Ну, что ж теперь поделать? — Самойлова коротко вздыхает и плавно встает. — У моей мамы было много секретов. Про то, что у мамы была сестра, Эль, кстати, узнала случайно: я показала ей могилу матери, ну, а дальнейшее можете себе представить… А вы, дядя Саша, пожалуйста, запомните одну вещь: Митя очень вас любит. Правда, любит — я знаю. Так что не бойтесь его потерять из-за меня. Но на будущее, пожалуйста, учтите: я давно уже выросла и предпочитаю разбираться со своей жизнью сама. Кстати, ваш любимый Андрей точно такой же.

Ира берёт рюкзак, встаёт со стула. Я отхожу от двери и разворачиваюсь к окну.

— До свидания, — слышу я и чувствую её взгляд, скользнувший мне на спину.

— Ага, Ир, до скорого, — кидаю я в воздух.

— До свидания, детка, — Фадеев вежливо прощается с Самойловой за нас двоих. Хлопает дверь. А я задумчиво достаю сигареты. Постукивая фильтром о ладонь, я думаю о том, что только что получил совершенный, по-настоящему идеальный урок женской низости и благородства.».

@

6 апреля 2015 года, вторник, вторая половина дня.

Живой Журнал Андрея Исаева. Запись №7.

« — Скажи, Андрей, а ты не читал роман «Фонтаны рая» Артура Кларка? — доносится до меня задумчивый голос Дядьсаши. Я нехотя оборачиваюсь к Симбаду. Приваливаюсь бедром к подоконнику, отправляю в пачку так и не зажжённую сигарету и иронично смотрю на него:

— То есть сейчас самое время это выяснить, да?

— Ага, не читал… А зря, хорошая книга, — Фадеев грустно вздыхает. — Знаешь, один из героев этого романа сказал: «Мне всегда хотелось знать, что будет, если неотразимая сила столкнётся с несокрушимой преградой».

— Ну и как, увидели? Понравилось? — хмыкнул я.

— Увидел. Не понравилось: вы с Ирой убиваете друг друга. Не хочешь пойти за ней прямо сейчас и извиниться, а? — предлагает Симбад. Я отрицательно качаю головой:

— Нет, не хочу.

— А — почему?

— А в этом нет никакого смысла. — Ловлю его вопросительный и неприязненный взгляд. — Видите ли, Александр Иванович, ваша Самойлова сейчас на ресепшен у Даши сидит или на парковке внизу утюжит: она меня дожидается. Просто Самойлову до смерти занимает один вопрос.

— Какой?

— А она хочет узнать, почему я пришёл за ней вчера. А вас этот вопрос не занимает?

— Ну, вообще-то ты мои распоряжения выполнял, — разводит руками Симбад. — Только я одного понять не могу, почему ты нарушил данное тобой слово? Я просил тебя её не трогать, а ты…

— А я сейчас вам это объясню, — перебиваю я, опускаю руку в карман, иду к столу и кладу капсулу перед Симбадом. Да, это та самая злополучная капсула с надписью «СИМБАД Альфа».

— Откуда это у тебя, Андрей? — Фадеев смертельно бледнеет и тянется к капсуле трясущимися пальцами.

— А у меня не только это. У меня еще и записка ваша есть. Полный боекомплект, — желчно говорю я и бросаю на стол записку. Пока Фадеев медленно разворачивает её, я цитирую ему текст, отпечатанный на машинке и выученный мной наизусть:

«С.И., я обещаю, что избавлюсь от того, кто встал на нашем пути, и всё снова будет, как прежде. Пожалуйста, помни о любви, которая есть, и береги нашу тайну.

Кажется, сейчас Фадееву трудно дышать. Смотрю на него с отвращением.

— Ты… так что ты хочешь узнать? — Фадеев медленно поднимает голову и вздрагивает, увидев выражение моих глаз. — Что с тобой, мальчик? — моргает Симбад.

— А я хочу узнать, вы один убивали моего отца, или моя мать тоже в этом участвовала?

— Что? — Александр Иванович ошеломленно распахивает глаза.

— Что слышали… Вы хоть понимаете, что я целый год не жил, а существовал? Я жить хочу — жить нормально, а не умирать каждый день, понимаете? — Меня слепит дикий, яростный гнев. Понимая, что я готов сорваться на крик или ударить его, беру себя в руки и сажусь напротив Симбада. — Скажите мне правду, и я уйду, — говорю я, — а вы будете жить так, как жили. Или — жить так, как весь год существовал я. Если, конечно, сможете. — Я зло смеюсь. Вру: сейчас мне невыносимо больно.

— Что… да ты что… Андрей, да ты с ума сошёл, — ахает Дядьсаша. — Причем тут твоя мама? Как тебе такое вообще в голову взбрело, мальчик мой?

Я подбираюсь на стуле.

— Значит, так. Для начала забыли, что я «ваш мальчик» или я могу не сдержаться и, простите, сильно врезать вам по лицу, — говорю я. — А теперь давайте упростим наш разговор. Начнем по порядку, как на суде. Итак, моё обвинение.

Пункт первый. Почти двадцать лет назад мой отец привёл вас в наш дом. Пока мой отец мотался по делам своей профессии, вы отирались возле моей матери. Но если свою сестру от вашего влияния я смог уберечь, то с матерью я этого сделать не сумел: вы буквально околдовали её. Моя маман ни разу не приняла без вас ни одного мало-мальски важного решения. Дальше вы и моя мать вместе проинформировали меня о том, что мой отец пропал без вести. И с тех самых пор вы самый желанный и самый частый гость в доме моей матери. С того момента, как исчез мой отец, вы окружили мою мать своим вязким вниманием. Все эти совместные вечера, все эти ваши культпоходы по театрам, паркам, изо дня в день, из года в год… они длились десятилетиями. Что, мотивы всё ещё не ясны? Так как это называется: убийство на почве ревности или же из-за рокового влечения к женщине? — Я склоняю голову к плечу и разглядываю Фадеева. — С учётом того, что записка написана почти тридцать лет назад, то такой долгий срок вашей любовной интрижки делает вам и моей уважаемой — точнее, неуважаемой — матери честь. Видимо, у вас с ней не банальный адюльтер, а что-то из разряда… как это… а, вот: «вечной любви, которая не проходит вечно», — издевательски комментирую я. — Ну что ж, преклоняюсь перед таким сильным чувством. А вообще-то, — и я барабаню пальцами, — если бы не эта записка, я бы и слова вам не сказал: мой отец давно умер и, в конце концов, моя мать, как и вы, имеет право на личную жизнь. Но если папа был той самой помехой, которая встала на вашем пути и которую вы устранили, то это качественно меняет всю картину.

Фадеев смотрит на меня с непроницаемым выражением.

— А почему ты решил, что твоя мама была со мной заодно? — спрашивает он ровным, ничего не выражающим голосом.

— А очень просто. На это у меня есть пункт второй обвинения. Итак, кто «адресант»? Кому вы написали записку? Я нашёл эту капсулу с письмом среди документов матери. Спрашивается, зачем моей матери хранить какую-то капсулу? Ответ элементарный: записку писали ей, этой С. И. А «С.И.» — это Светлана Исаева.

— Ну-ну, продолжай, — Фадеев поощряет меня.

— Без «ну-ну». Итак, пункт третий, последний. Так кто такой этот Симбад? Кто у нас автор записки? — Я беру в руки клочок бумаги и демонстративно верчу его в пальцах, даже рассматриваю подпись. — Отлично, тут сказано, что записку написал некий «Симбад Альфа». Казалось бы, а вы-то тут причем? Но ваша электронная почта начинается со слова «SIMBAD». И вы — полноправный хозяин «Альфы» … Ну, а теперь выводы, — я наклоняюсь к Фадееву и смотрю ему прямо в глаза. — Итак, Александр Иванович, записка написана в восемьдесят втором, когда по идее моя маман и вы ещё не были знакомы. Это означает, что интрига плелась много лет. Улики указывают на вас и на мою мать. А теперь я хочу получить ответ на свой главный вопрос: кто из вас это сделал? Кто довёл до самоубийства моего отца? Ну, быстро и конкретно!

— А знаешь, ты бездарно использовал помощь Иры, Андрей, — голосом сухим, как осенняя листва, отвечает Фадеев.

— Собираетесь отмолчаться, сославшись на неточность вопроса? — холодно осведомился я.

— Нет, почему же? Я выполню обещание, которое я дал Ире. Но тебе бы следовало задать мне другой вопрос.

— Какой? Как именно вы избавились от папы?

— Нет, мальчик. Тебе бы следовало спросить у меня, кто такой этот «С.И.», и кем была ему «Симбад Альфа».

— Хорошо. Предположим, я задал этот вопрос и.… что? — Я вздрогнул, точно на меня вылили ушат ледяной воды. — Повторите еще раз: кем «был» С.И., и кем «была» ему «эта» «Симбад Альфа»? Что всё это значит?

Фадеев минуту думает, потом делает движение к сейфу, где, как я знаю, у него хранится именной «люгер». Но я даже позы не изменил.

— Если вы собираетесь пристрелить меня, то милости прошу, — дружелюбно предлагаю я. — Только на вопрос мне сначала ответьте. И Самойлову снизу прогоните, а то она просто так не уйдёт.

Фадеев неприязненно косится на меня и открывает сейф. Я в ответ демонстративно раскинулся на стуле. Хочет — пусть стреляет, мне всё равно. Но, порывшись в недрах сейфового хранилища, Фадеев вытянул и бережно положил на стол старую выцветшую чёрно-белую фотографию, которой, наверное, было лет двести.

— Это что? — без особого интереса спрашиваю я.

— Смотри сам. — Фадеев тяжело встает из-за стола и медленно отходит к окну, а я пальцем подтягиваю к себе фотографию. Увидев то, что было на ней изображено, я замираю и меня буквально вдавливает в стул: моё небо рухнуло, потому что с карточки, потрескавшейся от времени, на меня смотрит папа.

Мой отец… Таким он был, вероятно, когда ему было лет двадцать — двадцать пять. Мой отец улыбается. Он смотрит на меня так, как я ещё помню, и у меня сжимается сердце. Рядом с отцом стоит Фадеев, каким я никогда не видел его и не знал: Дядьсаша очень молод и очень счастлив. Фадеев смотрит искренне, так, как будто на земле умерли ложь, смерть и предательство. А между отцом и Фадеевым стоит и улыбается мне одетая в офицерскую форму советского образца Ира Самойлова. Я закрыл глаза и снова открыл.

— Андрей, это не Ира, — слышу я голос Фадеева. Я оглядываюсь на него. Оказывается, все это время Фадеев наблюдал за мной. — Это Лилия… Лили, её мама. Просто Ира очень похожа на неё. А рядом с Лили стоит твой отец, тот самый «С.И.» — Сергей Исаев, твой отец, будущий подполковник КГБ СССР… «С.И.» — Лили всегда его так называла. Кстати, Ира тоже любит использовать инициалы. Никогда этого не замечал?

«„ИА, доброе утро“. ИА… Я — осёл.»

Я сглатываю.

— Что всё это значит?

— Переверни фотографию, — предлагает Фадеев, и я подчиняюсь. На обороте карточки написано аккуратным почерком — тем самым, что и записка, которую я нашёл в капсуле:

Осмысливая увиденное, я почувствовал тошноту. Еще бы: эта фотография снята за месяц до того, как умер отец Иры, и за год до того, как эту женщину, подписавшуюся «Симбад Альфа», жестоко изнасиловали, а после убили…

— Так, подождите, — я тру лоб. — Вы что же, хотите сказать, что у матери Иры был роман с моим отцом? — Боясь, что я услышу в ответ «да, был», я похолодел.

— Ничего подобного. — Фадеев «колет» меня глазами. — Андрей, брось свои дурацкие домыслы. Лили была замужем за отцом Иры. Лили умерла, защищая тех, кого она любила и за кого отвечала. Об этом и идёт речь в первой части записки. Просто перед тем, как встретиться с человеком, которого Лилия подозревала в двойной игре, она попросила меня обеспечить защиту её дет… в смысле, Иры. — Сказав это, Фадеев отворачивается от меня. — Как, когда и при каких обстоятельствах умерла Лили — это никого не касается, так что даже не смей обсуждать с Ирой то, что я тебе только что рассказал… Андрей, я тебе серьезно говорю: Ира ничего не знает о том, как умерли её родители. И она ничего не должна об этом знать. В противном случае, ты сам знаешь, что она сделает.

— Знаю. Она отправится искать убийцу.

— Вот именно. А я обещал её матери, что я буду охранять её — так же, как обещал твоему отцу воспитывать его сына. И, как видишь, мне это замечательно удалось, — Фадеев кривится и бросает на меня такой взгляд, от которого мне удавиться хочется.

— Ну, Самойлову вы защитили. А что до меня… А что во второй части записки? — всё-таки нашёлся я. Глядя на мои увёртки, Фадеев грустно усмехается.

— Да уж, нечего сказать: воспитал я тебя на славу, — Фадеев грустно и иронично качает головой. — Ну, а что касается второй части записки, то Лили имела в виду одну старую историю… Ну, в общем, так: у твоего отца есть дочь.

— Знаю. Про Диану мне можете ничего не рассказывать.

— Да нет, Андрей. Речь идёт не о Диане. Диана тут совершенно не причём, — Фадеев судорожно вздыхает. — Видишь ли, незадолго до того, как твой отец встретил твою мать, у него был краткий, но довольно бурный роман с одной женщиной. Речь в записке Лили идёт именно об этой любви, и о девочке, которая родилась от той связи. — Фадеев перехватывает мой потрясённый взгляд. — Успокойся, это произошло задолго до того, как твой отец и твоя мать поженились. Просто ты не первый, а — второй ребёнок своего отца. Заботу о той женщине и о её ребёнке взяла на себя Лилия… Что стало с девочкой, которую родила та женщина, я не знаю. Лили умела хранить тайны до конца.

— А эта… моя так называемая сестра жива? — Я совершенно сбит с толку.

— Не знаю.

— А — где она живет?

— Прости, Андрей, но я уже сказал: я действительно ничего о ней не знаю. Если бы знал, то сказал. Но я не знаю.

— Понятно… Скажите, а вы хотя бы имя её знаете?

— Ну, твой отец говорил мне, что при рождении девочку назвали звездным именем. Её мать была из Басконии. А имя придумала мама Иры, потому что… ну потому что мы вчетвером: он, я, Лили и Игорь, отец Иры, в юности увлекались картами звёздного неба.

— А почему вы раньше мне ничего не рассказывали? — Я закусил губу.

— Ну, потому что инстинкт любого родителя велит ему любой ценой защищать своих детей. И потому что так хотела твоя мать, ради твоего же спокойствия. И я вынужден был пойти ей навстречу, ведь решать было ей, а не мне.

Теперь мы оба молчим.

Фадеев смотрит в окно, а я растерянно кручу в пальцах фотографию. И тут в мою голову приходит одна мысль.

— Так, подождите-ка, — начинаю я, — что означает это странное слово «СИМБАД»?

— Мог бы и сам в интернете посмотреть. Тоже мне, сыщик, — справедливо ворчит Фадеев. — Это же база данных астрономических объектов, лежащих за пределами Солнечной системы. База SIMBAD была создана в семьдесят втором году. Поддерживается Центром астрономических данных в Страсбурге.

— Так-так, — начинаю я выстраивать свою логическую цепочку. — Значит, «SIMBAD» — это база звёздных объектов… А «альфой» называют самую яркую звезду в созвездии… Дядьсаша, а кто такой «Омега»? — Я вскидываю я на него глаза. Да, я имею в виду дело, заведённое Интерполом для поиска брата Иры.

— «Омега» — это обозначение некоторых звёзд в созвездиях и туманностях, — не моргнув глазом, отвечает Фадеев.

— Нет, не то. — Я упрямо качаю головой. — Вы меня не путайте. Всё, что вы сейчас мне рассказали, действительно крутится вокруг звёзд, но к звёздам не имеет ни малейшего отношения. Скорей уж, здесь всё выстроено по одному принципу: именно так строят шифры или систему кода, например… Код… Так, подождите. Ваше воинское звание, как я помню, полковник КГБ? И вы дружили с моим отцом и знали мать и отца Иры? «Симбад Альфа» — это же не просто ваш имейл, а подпись в записке, оставленной Лилией Файом. На фотографии Лилия одета в форму офицера. Из чего я делаю вывод, что вы… вы же все вместе служили, да? И это означает, что «Симбад Альфа» — это «позывной» Лилии? А «позывные» … Да так же в разведке принято! — И тут меня осеняет: — Лилия Файом погибла при исполнении задания, да? И мой отец тоже погиб, когда выполнял задание? Ведь отец не был «силовиком» и не был в горячих точках, как говорили мне вы… Он же… он же тоже был разведчиком, как вы и мать Иры? Вы поэтому были вынуждены лгать мне и Самойловой, да? И моя мама тоже лгала мне поэтому?

Фадеев бледнеет.

— Ну всё, хватит, Андрей, — обрывает он меня. Но меня уже не остановить: я вплотную подошел к разгадке.

— Одну минуту, пожалуйста, дайте… Итак, вы назвали агентство «Альфа». Ваш имейл — «Симбад». И если «Симбад Альфа» — это «позывной» Лилии, то это означает… — и тут я впиваюсь глазами в лицо Фадеева, — то это означает, что вы назвали агентство в честь матери Иры. Да? И ещё: вы сказали, что должны были защитить детей Лилии…

— Андрей, остановись. Я просто оговорился.

— Нет, вы не оговорились, Дядьсаша. Вы просто поздно спохватились, а потом сделали вид, что вы оговорились. Вы дружили с моим отцом и хорошо знали родителей Иры. И вы наверняка были в курсе, что у Иры могли быть брат или сестра. Предположим, что у Самойловой был именно брат. Так кто такой «Симбад Омега»? — отбросив всякие игры, уже в лоб спрашиваю я.

— Андрей, кто тебе всё это рассказал? Откуда ты всё это знаешь? — хрипло спрашивает Фадеев и делает решительный шаг ко мне.

— Никто не сказал. Я сам догадался. — Но я вру: я не могу рассказать Фадееву про Интерпол и про дело №107, потому что у меня договор о неразглашении.

— Ага, понятно… «Догадался» он… Андрей, а куда ты у нас постоянно ездишь, когда берёшь отпуск? Только не уверяй меня, что ты по девочкам таскаешься, я все равно тебе не поверю, ты у нас не из этих сопливых ходоков. И какой, кстати сказать, у тебя IQ? — прищуривается Дядьсаша.

— А причем тут…? Ну, сто шестьдесят, как у Билла Гейтса. А что?

— — А ничего. Оно и видно. Больно там у вас в Интерполе все умные, — ворчит Фадеев. —Ладно, не переживай, не выдам я твою тайну, — насмешливо добавляет он, увидев моё безмятежное лицо. — Просто, когда ты в Интерпол своё резюме послал, мне по старой памяти из МВД позвонили и попросили дать на тебя рекомендацию… и я дал. Просто понял, почему ты сделал выбор в пользу Интерпола.

— А вы…

— А я, — отрезал Дядьсаша, — в следующий раз оперативников на работу буду брать с IQ не больше, чем у Барака Обамы. У него на твоём фоне всего сто двадцать, — иронизирует Дядьсаша. Потом уже серьезно добавляет: — В общем, так, Андрей. Свои секреты о том, кто ты и где ты у нас еще работаешь, оставь при себе. Обещаю, я ни с кем и никогда их не касался и касаться не буду… А что до нашего с тобой разговора, то я обещал ответить на один твой вопрос, и я ответил на него. А больше мне сказать тебе ничего, кроме одного: какие отношения связывают меня и твою маму, Свету.

Фадеев делает три шага вдоль окна. Потом останавливается и смотрит на меня. Я вижу на его лице мучительную борьбу.

— Можете ничего не рассказывать. Вы не убивали отца. — Сейчас я в этом уверен.

— Да нет, я скажу. — Умный, выдержанный и властный Фадеев останавливается напротив меня. И я только сейчас замечаю, что у него самые упрямые зелёные глаза, какие я только видел на свете. — Твой отец — ты уж прости меня за откровенность, Андрей — никогда по-настоящему не любил твою мать, — начинает Александр Иванович. Слова он произносит медленно, но безжалостно. — Да, твой отец дружил с ней, он доверял ей и даже был в неё влюблен. Света родила твоему отцу двух чудесных детей, тебя и Диану. Но твоя мать, к сожалению, всегда знала: сердце Серёжи никогда по-настоящему не принадлежало ей. К чести Светы, она приняла это.

Теперь, что касается меня. Увы, как и твой отец, я тоже любил. Но в отличие от него, я не нашёл счастья в браке. И я предпочёл развестись. Тогда мне казалось, что для Мити так будет лучше, нежели видеть скандалы, которые мне постоянно закатывала его мать. Но Митя меня не понял, и я практически потерял своего сына. Я умирал от одиночества, пока твой отец не познакомил меня со своей семьей. Сергей считал, что мы со Светой подружимся. И он был прав. Так я и Света стали союзом двух неприкаянных душ, невостребованных теми, кого они любили… Мне всё равно, поверишь ли ты мне или нет, — вздыхает Александр Иванович, — но женщина и мужчина общаются вот так, как я с твоей матерью, на равных и по-дружески много лет, только в двух случаях: когда один из них любит другого, или же если они никогда не любили друг друга…

Твоя мать всегда принадлежала только твоему отцу. Именно эта любовь и держала их брак до самой последней секунды. Вот почему Света до сих пор верно хранит всё, что имеет отношение к Серёже. Видимо, так эта злосчастная капсула и попала к ней. Представляю, как она переживала, прочитав это письмо, бедная, несчастная девочка… Она о многом догадывалась: у твоей матери очень чистая душа. И твоя мама знала, что у нас с твоим отцом была на двоих одна тайна. — Фадеев на минуту замолкает. — Дело в том, что… в общем, твой отец и я — мы оба были благословлены и прокляты любить одну и ту же женщину. Она была удивительной. Она была прекраснее всех. Она была лучше всех… Увы, её давно уже нет на свете, эта женщина давно уже прах и пепел — но для меня забыть о ней невозможно… Твой отец и я — мы вместе пережили её смерть. Если ты понимаешь, о чём я говорю, то ты поймёшь и другое: я никогда бы не предал твоего отца, потому что женщина, которую любили мы, умерла для того, чтобы я и Сергей жили. По крайней мере, я это сделал точно… Ради тебя, ради Иры, ради Мити — ради наших детей я не ушел на задание, с которого не возвращаются… Вот тебе и вся правда, мальчик. — Фадеев тяжело садится за стол, забирает у меня фотографию, капсулу и записку и аккуратно отправляет всё это в свой сейф. Потом окидывает меня задумчивым взглядом.

— А теперь вот что… Помнится, у тебя есть ещё десять дней от отпуска? Так вот, потрать их на себя. Только не мотайся по делам Интерпола, а просто сядь и подумай, как ты собираешься дальше жить… Откровенно говоря, я совершенно не в восторге от того, что с тобой стало, но в этом, увы, есть и моя вина. Я и раньше замечал, что тебе не нравится то, что я дружу с твоей матерью. Но я ждал, когда ты сам придёшь ко мне с этим… и, как видишь, я дождался. — Фадеев хмыкает, а я опускаю голову. — Андрей, — зовёт меня Дядьсаша, — в тебе действительно много хорошего, но в твоём сердце что-то однажды умерло. Может быть, это связано со смертью девочки, которую ты не успел спасти. А может, это случилось намного раньше… Я не знаю — не могу прочитать всего, что творится в твоей душе, но, я прошу тебя: пожалуйста, верни себе себя… Мать Иры любила повторять одну фразу: «У нас у всех свои звёзды. Вопрос только в том, как их найти и какой путь мы к ним выбираем» … Так что попробуй найти свою звезду, а через десять дней приходи сюда, потому что здесь твой настоящий дом и здесь тебе всегда будут рады.

Дядьсаша замолкает, а в моём сознании разом пробегают тысяча мыслей. У меня гора с плеч свалилась, и в то же время я корчусь от стыда, поняв, насколько история, придуманная мной год назад, отличается от того, что я только что услышал. А ещё я думаю о том, что Ира сделала мне воистину царский подарок: только благодаря ей я получил ключ к тайне смерти отца. Но если бы я действовал, руководствуясь разумом, а не эмоциями — если бы я просчитал все варианты решений наперед, как умел, — то я бы лучше воспользовался её помощью. Я мог бы задать Фадееву один-единственный, самый верный вопрос: что знает он об исчезновении брата Иры? Но Фадеев уже выполнил своё обещание, и ничего больше не скажет мне… Ну что ж, теперь я буду вынужден сам искать ответы на свои вопросы. И я справлюсь, потому что поиск людей — это не самое сложное в моей жизни…

— …нужно, Андрей?

Я так глубоко погрузился в собственные мысли, что даже не услышал, о чем спрашивал меня Дядьсаша.

— Простите, что? — Я поднимаю голову.

— Я спрашивал: тебе ещё что-то от меня нужно? — терпеливо повторяет Фадеев.

— Да, — говорю я.

— Хорошо. Что?

— Я хочу, чтобы вы больше никому в ближайшее время не поручали слежку за Ирой. Я хочу, чтобы вы лично присматривали за ней, пока я буду искать Эль и этого её Кейда, — говорю я. — Потому что меня не оставляет мысль, что что-то в этом деле не так, как Самойлова тут излагала. Нет, я не считаю, что она лжёт, — поправляюсь я, замечая взгляд Фадеева, — просто Ира может не знать всех фактов, или же она по доброте душевной покрывает Кейда… Вероятно, выяснение этого вопроса займёт у меня дней десять. Возможно, мне придется уехать из Москвы… Вы сможете помочь мне? — Фадеев молча кивает. Он внимательно смотрит на меня, и я продолжаю: — В машине Иры и в её iPhone есть «жучки». Сегодня вечером зарядка на них закончится. Трекер в её машине я заменю — я знаю, я видел, где стоит её автомобиль. А вот с телефоном мне будет сложно справиться, и вам придётся взять это на себя… Но сначала поступим так, — и с этими словами я достаю и выкладываю на стол Фадеева своё свидетельство детектива, лицензию на оружие и постоянный пропуск в «Альфу». — Считайте, что с этого дня я больше у вас не работаю. Так будет проще.

«И я вас не подставлю.»

— Так-так, — Фадеев смотрит на меня с непередаваемым выражением, точно я — такой единственный на земле. — Что, Андрей, заниматься любовью с женщиной легко, а вот любить её сложно? — Фадеев хмыкает, а я не знаю, куда глаза девать.

— Откуда вы…? — бормочу я, чтобы сказать хоть что-нибудь.

— А из собственного опыта, — Фадеев усмехается. — Я только одного не понял, почему ты так жаждешь уйти из «Альфы»?

Признаваться в том, что я хотел сделать ещё полчаса назад, мне ужасно не хочется, но я набираю воздух в лёгкие и говорю, глядя прямо в его глаза:

— Потому что сегодня я пришёл к вам, чтобы вас убить. Неужели вы этого так и не поняли?

— Ты хотел… убить меня? — Фадеев удивлённо тянет слова. — Так почему ты меня сразу не убил, а целый год мучился? — Теперь в его голосе любопытство.

— Ну, я искал способ, как ударить вас побольней, — неохотно признаюсь я. — Поэтому я Ирой и.… воспользовался.

— Так это не убийство, а месть, Андрей. Я-то спросил, почему ты меня не убил? — Фадеев прищуривается.

— Я… я не знаю. — Я даже растерялся от такого вопроса.

— Зато я знаю, — отрезал Фадеев. — Просто ты — не убийца.

— Вы так в этом уверены? — с горькой иронией спрашиваю я. Впрочем, сарказм у меня почему-то не получается.

— Уверен. И знаю это тоже исходя из собственного опыта. — Фадеев наклоняется ко мне. — Видишь ли, в чём дело: тот, кто планирует нанести смертельный удар, делает это сразу. А ты, мальчик, характером больше похож на свою маму, чем на отца. И похож гораздо больше, чем ты сам думаешь. — Фадеев вздыхает и смотрит на меня. — Ладно, иди. Я сберегу Иру, я тебе обещаю. А ты побереги себя. Если что-то понадобится, дай мне знать. Через десять дней мы увидимся?

Вопрос повисает в воздухе.

— Пожалуйста, простите меня, — вместо ответа говорю я. — За всё, что я вам сделал — пожалуйста, простите.

— Уже простил. Иди, Андрей. Делай то, что ты должен, и возвращайся.

«Нет, дядя Саша, больше я сюда не вернусь. Вы угадали: именно „Альфа“, а не Интерпол всегда была для меня домом. Но я не смогу вернуться сюда, потому что не смогу смотреть вам в глаза после того, что я вам сделал…»

Но я просто киваю и иду к выходу. Оборачиваюсь я уже на пороге и в последний раз вижу Александра Ивановича. Фадеев стоит спиной ко мне и, засунув руки в карманы, пристально смотрит в окно. Я не знаю, что он там видит, но мне кажется, что мыслями он сейчас где-то очень далеко — например, там, где много лет назад встретились солнце Александрии, московский дождь и синее английское небо.».

@

6 апреля 2015 года, вторник, вторая половина дня.

Живой Журнал Андрея Исаева. Запись №8.

«Я забираю с ресепшен свой рюкзак. На прощанье киваю Даше.

— Ну, что там? Что с моим Александром Ивановичем? — нетерпеливо спрашивает Даша, невольно выдавая свою тайну, которую давным-давно понял я, потому что это очень простая тайна. Эта двадцатипятилетняя, наивная и хорошая девочка однажды взяла и насмерть влюбилась в нашего Александра Ивановича. А Фадеев, при всех своих сединах и своём хвалёном жизненном опыте так и не сумел заметить её пронзительно-голубых глаз, смотревших на него с нежностью.

— Даш, ты к Александру Ивановичу попробуй хотя бы минут двадцать никого не пускать, хорошо? — прошу я Дашу. — И вообще, приглядывай за ним, Манипенни.

— Естественно. — Смешная и трогательная Даша выпрямляется, как бравый рыцарь в седле. Нос у неё заостряется, точно копье, а простоватое лицо становится непреклонным.

«Ну, всё: теперь дядя Саша точно в надёжных руках», — думаю я и выхожу из офиса. Сбежав по лестнице, толкаю тяжёлую дверь, которая неохотно выпускает меня на улицу. А я подставляю солнцу лицо. Но мне очень хочется, чтобы сейчас пошёл дождь, а ещё лучше — ливень. Потом я опускаю глаза и вижу Иру. Как ни в чём не бывало, Красная Шапочка сидит верхом на седле моего «BMW», и, безмятежно покуривая, читает какую-то книгу. Рядом с Ирой, кидая на неё похотливые взгляды, катается Колобок и никак не может до неё докатиться. Игнорируя Колобка, я подхожу к Ире.

— Ну привет ещё раз, партнёр, — говорю я, рассматривая название на обложке книги. «„Театр“, Сомерсет Моэм… Так я и знал!», — я даже фыркнул. Самойлова тут же закрыла книгу и выжидательно посмотрела на меня.

— Ир, а почему ты постоянно грубишь нашему оперативному составу?

— В смысле? — Самойлова аккуратно убирает роман в свой рюкзак. Колобок немедленно вострит уши.

— Ну, тут все на тебя жалуются, — продолжаю я.

— За что это? — ещё больше удивляется Ира.

— Как это за что? Ты же всем тут факи раздаёшь. Ну, чего молчишь-то? Давай, отвечай, богиня.

Ира смущённо улыбается и отводит от меня глаза. А я стою к ней так близко, что чувствую аромат тиаре, льющийся от её согретых солнцем волос. И мне очень хочется взять Иру за плечи и прижать к себе, чтобы больше никогда не отпускать её. Но я ничего не делаю: просто стою и смотрю на неё.

— Андрей, вот скажи, тебе не надоело остроумно отвечать на вопросы о твоём шраме?

— Надоело, а что?

— Вот и мне на комментарии про мои глаза, ноги и прочие части тела остроумно отвечать надоело…

Услышав это, Колобок тут же делает индифферентное лицо и немедленно от нас отходит. Я фыркаю, наблюдая за тем, как ловко в очередной раз Ира расправилась с неугодным поклонником.

— Ир…?

— Что?

— А ты линзы носи. Или ноги укороти, — советую я, надеясь, что она никогда так не поступит.

— Насчёт ног я подумаю, — Ира преувеличенно-серьёзно кивает, — а вот с линзами беда: у меня от них глаза болят. К тому же после первого акта Марлезонского балета всегда наступает вторая часть.

— Это какая же?

— А такая: меня спрашивают, почему я с такими глазами линзы ношу?

— Смешно, — я протягиваю Ире руку.

— Ага, прямо обхохочешься, — грустно соглашается она, берёт мою ладонь и спрыгивает с седла байка на асфальт. Делает невольное движение ко мне, но я отстраняюсь и указываю женщине на ближайший к парковке «Альфы» дворик с детской площадкой, окружённой старыми тополями:

— Ладно, пойдём, погуляем, партнёр. И заодно поболтаем с тобой. У тебя же вопросы ко мне остались?

— Остались, — соглашается она.

— Тогда рюкзак свой давай.

— На, — и Ира протягивает мне свою сумку. Её ладонь снова тянется к моей руке. Я знаю: Ира хочет переплести наши пальцы. Но я снова делаю вид, что не замечаю этого. Самойлова украдкой вздыхает и суёт руки в карманы брюк. А я вешаю на плечо её сумку. Поворачиваюсь, и замечаю Колобка, который не сводит с Иры жадных глаз. Совершенно по-хулигански, из-за спины показываю Колобку фак, и ошарашенный Коля Лобов подпрыгивает на месте. Не замечая моей диверсии, Ира идёт вперед. Я провожаю её во двор, где мы вдвоём уютно усаживаемся на одну скамейку.

Сидим на детской площадке и молчим. Я размышляю о том, что мне нужно до конца объясниться с ней. Ира нарушает наше молчание первой:

— Ну и как всё с дядей Сашей прошло?

— Фигово прошло. У меня — спасибо моему папе Серёже — есть где-то неизвестная мне старшая сестра, — говорю я, разглядывая омерзительный тополь неподалёку.

— Тебе везёт, — подумав, говорит Ира. — А вот у меня никого нет.

— Да уж, мне очень «везёт», — «соглашаюсь» я. — Мой отец, судя по всему, был большим молодцом: сначала сделал ребенка какой-то женщине. Потом бросил её и женился на моей матери. Маму он, как выясняется, тоже не любил.

«Мда. Насчёт моего характера мама была абсолютно права: в некоторых вещах я действительно очень похож на папу…»

— А как зовут твою сестру? — интересуется Ира. — Ну, только если это не секрет.

— Не секрет. Её зовут звезда по-баскски.

— Звезда? Ты так шутишь? — фыркает Ира.

— Вообще не шучу. Звезда по-баскски, это Изар. Как слышится, так и пишется. Отец учил меня этому языку, и.… огосподибожемой… — Я поворачиваюсь к Самойловой: — Ир, ты представляешь, первое слово, которому научил меня на баскском мой отец, было слово «звезда». — И я забарабанил пальцами по дереву скамейки.

— И-Изар? — удивляется Самойлова. — Но это ведь испанское имя?

— Да нет, звезда по-испански — Estrella, — отмахнулся я. Заметив её удивление, грозящее перерасти в шок, решил пояснить свою мысль. — Видишь ли, в испанском и баскском языке, как и в английском, имена часто обозначают какое-то событие, или объект, а фамилии привязываются к местности. Отец как-то говорил мне, что в юности мотался в командировку в Ирарагорри — это такая баскская местность, и там ему рассказали, что одно из наиболее распространенных женских имен в этой провинции — Изар, которое, в переводе на русский, действительно означает звезду. Ну, как «ae», как «astrum» — или как «stella» … «Stella» — это на латыни звезда, — развиваю я свою мысль. — Ну, как «Интерстеллар» — помнишь, фильм такой был? Интерстеллар означает «межзвёздный» … Ну, как альфа — самая яркая на небе звезда. Вот и «izar» — это тоже звезда. — Пытаясь понять, почему Ира «затормозила», я поворачиваюсь к ней и замолкаю сам, увидев её сузившиеся до острия иглы зрачки, которые быстро перебегают с моих пальцев на моё лицо.

— Ты что? — пугаюсь я. На всякий случай прекратил выбивать пальцами ритм и, как отец, сделал лицо безмятежным.

— Ничего, ничего… подожди, Андрей… подожди… Кажется, я поняла. Кажется, я знаю, почему у вас двоих эта одинаковая манера прятать растерянность и злость под маской безмятежности, — шепчет Красная Шапочка. — И откуда у вас эта ваша одинаковая привычка пальцами дробь выбивать, когда вы о чём-то задумались… Первый раз я заметила у неё такую гримаску и такой жест пару лет назад, ещё там, на собеседовании…

— Ир, да ты о чём? — Я ничего не понимаю.

— О чём? — в свою очередь удивляется Ира. — Не о чем, а о ком! Я о твоей сестре говорю, Исаев. Стелла — это же имя, которое образовано от твоего латинского «stella».

— Ир, — осторожно говорю я, — а причём тут моя Изар и какая-то Стелла, с которой у нас одинаковые привычки?

— Какая-то «Стелла»? Какая-то?.. Ну, ладно, Исаев, сейчас я тебе покажу твою сестру.

Не зная, чего мне ещё ожидать от Самойловой, я осторожно озираюсь. Перехватив мой взгляд, Ира хмыкает, и, как фокусник из шляпы, вытаскивает из кармана мобильный HTC One, после чего принимается загружать на телефон сайт какой-то компании. А я кошусь на телефон Иры. Вот так и открылась мне ещё одна тайна Самойловой… Получается, Ира в «Лейпциге» не пряталась от меня — просто у неё, как у каждого приличного специалиста, занимающегося разработкой Интернет-программ, было два мобильных, «заточенных» под две самые популярные операционные системы. Один, этот её iPhone — на iOS. А второй, HTC One — на Android…

— Что? — Ира толкает меня локтем.

— Ничего. На тебя любуюсь. — Отодвигаюсь и достаю из кармана куртки пачку сигарет.

— Не смей курить натощак, — Ира отбирает у меня пачку и суёт мне под нос свой мобильный. На дисплее — элегантный сайт английской компании «Кейд Девелопмент», открытый Ирой в разделе, где традиционно представлены основатели и руководители фирмы. В ряд, друг под другом, выстроилось несколько цветных фотографий женщин и мужчин. Открывает список цифровое изображение потрясающе красивой женщины с рыжими волосами, которую я видел рядом с Ирой в прошлый четверг на Ламбетском мосту. Подпись рядом с изображением гласит, что это Стелла Фокси Мессье Кейд, генеральный директор «Кейд Девелопмент». Я моргнул. Потом фыркнул.

— Самойлова, ты с ума сошла, — сообщаю я, возвращая телефон Ире. — Какое отношение эта твоя Эль имеет ко мне и к моему отцу?

— Ну, вообще-то, я-то как раз в порядке. Это ты у нас в шоке, Андрей… Понимаешь, в чём дело, — и Ира пытается прикурить сигарету, которую теперь отбираю у неё я. — В общем, ещё два года назад, когда я устраивалась на работу к Эль, меня не отпускала мысль: где-то я уже видела такую, как у неё, улыбку. Но Эль, к сожалению, редко улыбается, хотя улыбка у нее действительно потрясающая… как и у тебя. Но это ещё не все. Это ещё не все доказательства.

— А что, есть и другие подобные аргументы? — с иронией осведомился я.

— Есть. Стелла Фокси Мессье Кейд — или Эль — родилась в Колчестере, в Англии, в 1974 году и сейчас живёт в Лондоне. Ты говорил про звезду. Так вот, Фокси — это название межзвёздной туманности. А Мессье — это фамилия французского астронома, Шарля Мессье, который, кажется, жил в восемнадцатом веке был первым, кто составил каталог таких туманностей… Два имени ч Изар и Стелла, указывающие на звезду. И два названия, которые также указывают на звёзды. Кто-то придумал неплохой трюк, чтобы скрыть имя девочки, да?

— Ты… Ир, ты-то откуда всё это знаешь? — буквально выдыхаю я.

— А моя мама многое знала о звёздах и любила играть в шарады. Она и меня в детстве учила, — Ира беспечно отмахивается, а я холодею. — А ещё утром мне звонила Эль. Рассказала, что её Даниэль устроил на меня охоту. Просто Даниэль, он… в общем, я думаю, Эль не обидится, если я скажу тебе, что он — её муж… — Услышав это, я вообще цепенею. — Да нет, — неправильно оценив мою реакцию, Ира пытается утешить меня, — Эль и Даниэль не сводные брат и сестра, как все тут решили. Просто… ну, просто отец Эль не был ей родным. Он удочерил её… И у Эль было другое имя, как и у её матери. А при крещении то ли отец, то ли та, что крестила её, изменила имя на Стеллу… Приёмный отец всегда называл Стеллу Элли. А со временем Элли превратилась в Эль… Конечно, чтобы убедиться в том, что ты и Эль — родственники, тебе и ей ещё придётся сделать ДНК-тест. Но я думаю, что Эль — действительно твоя сестра, — Самойлова улыбается. — Андрей, у вас привычки и жесты одинаковые. И голос. Одни и те же ноты. И к тому же я в этом просто уверена. Просто я это чувствую… Просто ты — это я.

— Ир, — осторожно говорю я, закрывая сайт, — ты только не обижайся, но у тебя есть одна свойственная большинству знакомых мне женщин черта: ты подгоняешь факты под впечатления.

— Я тебе не большинство, — недовольно хмурится Ира.

— Большинство женщин именно так и говорит. — Я улыбаюсь краешком рта.

— Но я-то не такая.

— А вот так говорят все остальные…

В синем самолюбивом взгляде Самойловой мелькает молния. Я жду, когда Ира вцепится в меня, но, покусав губы, Красная Шапочка сменяет гнев на милость.

— Ладно, пусть так. Я потом с твоими женщинами разберусь, Андрей, — грозит мне Ира. — И кстати, насчет Эль: я думаю, тебя не просто так к ней потянуло.

— Когда это меня к Эль «тянуло»? — В свой черёд возмущаюсь я.

— А что, разве не её ты хотел склеить сначала? В прошлый четверг на Ламбетском мосту ты так на неё смотрел… — Я качаю головой и смеюсь. — Что, не так? — в глазах Иры появляется торжество.

— Ладно, Самойлова, давай и с этим разберёмся, — сдаюсь я. — Да, сначала я действительно хотел подойти к твоей Эль. Но это ты бросила мне под ноги свою помаду. То есть лак для волос. В общем, какую-то там свою косметику для головы, и я решил, что это ты меня пытаешься склеить.

— Ничего подобного, я в тебя ничем не кидала, — Ира возмущена до глубины души.

— Хорошо, это твой «Tom Ford» сам на меня упал с неба.

— Ах, так вот почему ты мне вчера целую лекцию о моём самомнении прочитал, — тянет Самойлова. — Ты что же, считал, что я тебя специально в четверг развела, да? Завела, чтобы поманить и бросить? — Ира ищет ответ в моих глазах и читает в них моё уверенное «да». — Андрей, нет! Вот клянусь тебе, чем угодно — нет! Я специально ничего не делала. Послушай, вернее, поверь мне: в тот четверг я тебя не подманивала. А красная помада действительно принадлежала Эль. Эль пыталась положить мне её в карман, потому что у неё в руках был мобильный. Ей Даниэль эсэмэску послал, и Эль впопыхах сунула мне помаду. А я нагнулась, потому что у меня шнурок развязался. Я присела, и «Tom Ford» от меня сбежал. Я хотела его вернуть, а ты…

— А я сделал всё, чтобы ты от меня не сбежала.

Ира смотрит на меня, я — на неё.

— А ты знаешь, о чём я сейчас думаю? — Она осторожно дотрагивается до моей руки. — Я, Андрей, думаю, что я бы с удовольствием посмотрела на вашу с Эль встречу, — Самойлова мечтательно зажмуривается. — Я думаю, что эта встреча могла бы произойти где-нибудь на Ламбетском мосту. Мне кажется, это было бы в духе «Двенадцатой ночи» Шекспира.

— Ага. «Пропавший Себастьян… Воскресшая Виола…», — я пропищал первую строчку и пробасил вторую. Потом смахнул воображаемые слёзы с глаз и сделал трагически-счастливое лицо, при виде которого Великий Бард (который, кстати, никогда не писал этих строчек) отвесил бы мне подзатыльник.

— Смешно, — Ира улыбается. — Кстати, а ты когда будешь Эль звонить?

— Не знаю.

— Не хочешь познакомиться с родственницей?

— А что, она мне уже родственница? — с издёвкой заключаю я.

— Ну, ты никогда не узнаешь наверняка, если собираешься и дальше игнорировать сам факт её существования… Но знаешь, что? Я всё же перешлю тебе контакты Эль. А ты мне пообещаешь, что ты ей позвонишь сегодня. Или — если, конечно, хочешь — то я подготовлю почву для вашего разговора с ней. Хочешь?

Смотрю на Иру:

— Самойлова, даже если я не хочу, ты же всё равно сделаешь всё, чтобы устроить наше знакомство. Ты же упрямая, да? … Хорошо, тогда я тебе обещаю, что я сегодня позвоню твоей Эль.

— Отлично. Ну так я на тебя надеюсь. — Самойлова открывает контактный блок и пересылает мне эсэмэсэкой координаты Эль, после чего прячет HTC в карман брюк. — А теперь… — многозначительно произносит она.

— Что «теперь»? — немедленно насторожился я.

— А теперь давай поговорим о наших с тобой отношениях. Для начала расскажи мне, что с тобой произошло? Ты, конечно, никогда не был хорошим мальчиком, но ты никогда не был таким, как сейчас. Что с тобой случилось, Андрей?

И я со всей отчётливостью понимаю: моё время быть с ней прошло. Оно закончилось. Оно просто вышло…

Я встаю и прислоняюсь спиной к уродливому тополю:

— Хочешь знать, почему я пришел за тобой вчера?

Ира с готовностью кивает, и я, глядя в самые синие, в самые искренние на свете глаза, честно ей рассказываю о том, как нашёл капсулу Симбада и почему связал найденное письмо с Фадеевым. Я поведал Самойловой обо всем, что я тогда передумал и выносил в себе. Исповедался перед ней, как прошлый год страшно меня изуродовал. Рассказал о том, как я не смог убить Фадеева и поэтому сначала решил подставить её, и что прошлой ночью я передумал использовать её в своей вендетте. Я признался Ире даже в том, как для собственной подстраховки, не зная, как далеко зайдёт мой разговор с Фадеевым, взял с неё слово не уходить от меня просто так и не играть против меня. Закончив свою исповедь, стою и жду, когда Ира пошлёт меня куда подальше или же уйдёт от меня сама. Но я снова с ней просчитался.

— Понятно… Жуткая пакость, конечно, — задумчиво произнесла Красная Шапочка и брезгливо поморщила носик. — Но ведь, если вдуматься, ты же в итоге выбрал меня, а не месть дяде Саше… — Не успеваю ничего возразить, как Ира вскинула на меня лучистый взгляд и задумчиво спросила: — Скажи, Андрей, а кем был этот самый «СИМБАД Альфа»?

— Прости, но этого я не могу тебе сказать.

Самойлова удивилась:

— Ты мне не доверяешь?

— Ир, не в этом дело. Просто это — не моя тайна.

Но, откровенно говоря, я мог бы нарушить слово, которое дал Фадееву. Но я не хотел, чтобы Ира начала искать убийцу своих родителей или же пустилась на розыски своего брата, которого, возможно, уже и в живых-то не было. Я не желал, чтобы Ира моталась между Карачи, Москвой и Александрией. Я был против того, чтобы она потеряла свой разум и покой, или чтобы она разрушила свою жизнь так, как это сделал я. Я был готов на всё, лишь бы эта женщина жила долго и счастливо… А ещё я подумал, что я, хитростью взявший её вчера, и Фадеев, всю жизнь лгавший ей, и Кейд, три дня назад объявивший на нее охоту — все мы, по сравнению с ней, мало чего стоим…

— Ну и что ты планируешь делать дальше, Андрей?

— Я не знаю. — Окинул взглядом пустынный и тихий московский двор, где сейчас решается наша судьба. — Знаешь, Ир, год назад мой привычный мир рухнул с треском. А сегодня его обломки ещё и погребли меня под собой. И теперь мне потребуется время, чтобы собрать себя заново… Знаешь, — и я ищу её понимающий взгляд, — у меня очень мало правил по жизни. Откровенно говоря, я вообще запреты не люблю. Но у людей должны быть какие-то условия… жизненные принципы, что ли… Кое-что обо мне ты узнала вчера. А что до моих убеждений, то последние два тебе будут не особо интересны, но первое моё правило звучит так: я не имею права быть вторым в том деле, которым я занимаюсь. Я никогда не забывал об этом законе, потому что быть вторым в моём деле означает поставить жизнь другого человека под удар. И я всегда был первым, всегда выигрывал… Ну, по крайней мере, так было до встречи с тобой. И теперь я должен снова стать самим собой. Но сначала я… Я хочу уехать.

— Куда? — Ира бледнеет, вытаскивает руки из карманов куртки и вцепляется в скамейку. — Андрей, куда?

«Куда бы мне себя отправить?.. А, вот, придумал: в Прагу.»

— В Чехию, в Прагу. Дней на десять исчезну из Москвы.

— И — что, прости за вопрос, у тебя там такого в Праге?

Пожимаю плечами:

— Друзья. Алекс и Алиса. Давно зовут меня к себе в гости с.… кем-нибудь. — Я, трус и слабак, так и не смог пойти до конца. — Ир, давай потом как-нибудь поговорим об этом? Откровенно говоря, мы и так уже заболтались, а меня ещё в другом месте ждут, и…

— Андрей, с кем ты поедешь в Прагу? — Ира выпрямляется и ждёт моего ответа. Я очень хочу промолчать. Но Ира и я — мы и так уже зашли туда, откуда нет возврата. К тому же, раньше я никогда не говорил женщине «может быть», если должен был сказать «нет».

— Ир, пожалуйста, успокойся и послушай меня внимательно. Дело не в том, кто и куда уедет. Дело в том, что… В общем, так: у меня есть девушка.

— Да-а? Ну и как её зовут? — иронично кривит рот Самойлова.

— Её зовут Наташа.

— Ах, Наташа? И как давно вы вместе? С сегодняшнего утра? — Самойлова смеется.

— Давно, Ир. Уже шесть лет.

— Понятно, — медленно тянет Ира. — А теперь скажи, когда ты собирался расстаться с ней?

— Я? С ней? Расстаться? Ир, ну вообще-то, всё, что я собирался с ней сделать, так это заехать к ней сегодня в час дня, чтобы кое о чем договориться.

— И о чём именно, позволь тебя спросить? — Самойлова начала судорожно грызть губы.

— Ну, я хотел попросить Наташу подождать, пока у меня с тобой… всё… не закончится.

— Закончится? Андрей, что значит «закончится»? — Самойлова даже растерялась. — Подожди, ты что же, ты хочешь сказать, что ты заранее поставил крест на наших отношениях?.. Так, ну и как долго ты давал нам? Нет, мне просто интересно… Ну, сколько, скажи? Шесть лет? Год? До первого скандала?

— Два-три дня. Максимум — неделю.

Самойлова с ужасом на меня смотрит.

— Два-три дня? — Хриплый шёпот, испуганный взгляд. — Андрей, за что ты меня наказываешь? Ведь ещё утром у нас всё было по-другому.

— По-другому? — Я поднимаю бровь. — Ир, прости, пожалуйста, а что конкретно у нас с тобой было «по-другому»? Ты утром смылась. Я тебе позвонил. Ты начала ломать комедию. Я бросил трубку. Ты перезвонила. И мы решили встретиться.

— Но я думала, что ты… меня… — Ира запинается.

— Ты решила, что я тебя люблю. Так? — уточняю я, и Самойлова нервно, но с готовностью кивает. — Понятно… Ир, а скажи мне, пожалуйста, я сам когда-нибудь тебе говорил, что я тебя люблю? Не любил — а именно люблю? — Снова её кивок, но теперь медленный и отрицательный. — Вот именно. Так с чего же ты взяла, что я тебя люблю и у меня в планах совместное с тобой проживание?

Самойлова поднимает на меня мучительно-растерянный взгляд:

— Андрей, ты её любишь? Ну, эту… свою… Наташу?

— Нет, не люблю.

— Тогда я вообще ничего не понимаю… Андрей, пожалуйста, объясни мне, — просит Ира, не сводя с меня огромных страдальческих глаз.

— Ну хорошо, — соглашаюсь я. Вздохнув, отлепляюсь от тополя. — Видит Бог, не хотел я этого разговора, но… В общем, ты сейчас узнаешь, какой я…

Подхожу к ней:

— Ну, давай начнём с того, что шесть лет назад убили одну маленькую девочку, которую я никогда не считал своей дочерью и невольным палачом которой я стал. Когда я вышел из больницы, у меня было ровно два варианта хоть как-то устроить свою жизнь. В первом случае, я бы мог вернуться туда, где меня ждали. Во втором — начать свою жизнь заново. Откровенно говоря, был еще и третий вариант — самоубийство. Но поскольку я все ещё здесь, то его мы рассматривать не будем. Итак, я очень хотел жить, потому что считал, что у меня есть та, кому я действительно нужен.

— И ты вернулся к этой своей Наташе, да? — Ира вытягивает шею.

— Ну, до Наташи было ещё далеко, — невесело усмехнулся я. — Я, Ир, шесть лет назад поехал к тебе на «Алексеевскую». — Ловлю её изумлённый взгляд. — Что, удивлена? Да, Самойлова, я действительно поехал к тебе. Я поехал за тобой, потому что я тебя любил, и ты была отчаянно нужна мне. И я искренне полагал, что это у нас взаимно. Но, как выяснилось, я просчитался. Ты меня не ждала. Более того, ты собиралась замуж.

— Кто тебе это сказал? — вспыхнула Ира.

— А твоя соседка.

— Андрей, она солгала. Поверь, я вообще не собиралась замуж. Я не…

— Стоп-стоп, подожди. Ты что, считаешь, что главное — это штамп в паспорте? Что именно он все меняет? — с холодной иронией осведомился я. Прочитав в глазах Иры исконно-женское «да», я даже зубами заскрежетал от злости. — Ладно, предположим… Тогда задам тебе этот вопрос по-другому. Ир, ответь мне: Марина Витальевна умерла в двухтысячном году, так? Ну и к кому ты тогда переехала, когда продала квартиру? У кого ты тогда поселилась? Чьи ключи ты таскала с собой? C кем просыпалась, с кем засыпала? Перед кем у тебя были обязательства, ну хоть какие-нибудь?

— Я.… я… — Самойлова бледнеет, — я была с Митей.

— Супер, Ира. Аллилуйя! Мерси за правду. Вот мы с тобой, наконец, и дошли до сути. То есть по факту ты выбрала своего Митю, а не меня. Впрочем, ничего удивительного: ты всегда его выбирала.

Самойлова молчит, опустив голову. Потом поднимает на меня несчастные глаза:

— Продолжай, — шепчет она.

— Ага. Вот я и сделал определённые выводы, — игнорируя её затравленные взгляды, безжалостно припечатал я. — И я решил начать жизнь с чистого листа. Написал заявление в Интер… то есть, закинул резюме в одну организацию, и, пока моё резюме рассматривали, я уехал в Прагу. Два дня я просидел в квартире на площади Академика Павлова и пил там водку, которую я не перевариваю, убиваясь в бревно, лишь бы не представлять тебя с этим твоим вечным Зайкой… Я хотел, я старался, я должен был выкинуть тебя из головы — и не мог… Не знаю, как быстро пришла бы ко мне спасительная белая горячка, но, как говорится, не случилось — Алекс и Алиса нашли меня и привели в чувство… Они не читали мне лекций и не притворялись Чипом и Дейлом, нет. Мои друзья просто сделали всё, чтобы я захотел улыбаться. Целый вечер они буквально размораживали меня… А на следующее утро Алиса взяла меня на съёмки к Алексу. Алекс в тот день снимался в эпизоде с одной начинающей актрисой. Эта девушка очень нравилась ему — нравилась так, что он ради неё был готов достать с неба луну и звёзды. Но я, прочитав в глазах Алисы, то, что Алекс не видит до сих пор, предложил Алексу пари, которое — я точно знал — я у него выиграю. И я поспорил с Алексом, что уведу у него эту девушку… Я быстро её развел: ты знаешь как, мои методы ты уже видела. В итоге я купил этой девушке билет и увёз её в Москву из Праги. Но только здесь в Москве, я в первый раз смог с ней остаться… Я вообще впервые после того, что произошло со мной, смог быть с женщиной. Понятно?.. — Я отворачиваюсь.

— Андрей, — Ира пытается встать и подойти ко мне. Я делаю назад два шага.

— Только попробуй сейчас меня пожалеть, — прошипел я. — Потому что я тебя жалеть не стану. Ты хотела знать правду — так сядь и дослушай её до конца… Потому что впереди самое интересное. — Я зло смеюсь. — Так на чём я остановился? Ах, да. Утром Наташа и я — мы проснулись вместе. Я ничего не обещал ей, да и она, в общем, ни о чём меня не просила. Откровенно говоря, Наташа не верила, что я надолго останусь с ней. И тем не менее, она ни разу не отказалась от меня и ни разу мне не изменила. И я приземлился с ней на целых шесть лет. А знаешь, почему? Потому что Наташе я нужен такой, какой я есть. Нужен без этих твоих задушевных рассказов о том, как, когда и с кем я её обидел. Нужен без этих твоих нежных признаний для последующего вытрясания из меня откровений и чувств… Нужен ей без всего этого душещипательного дерьма, которое я так ненавижу. Это честные отношения — то самое равноправное партнёрство, которое я предлагал тебе. Но ты принять его не в состоянии. А Наташу это устраивает. И до тех пор, пока она будет относиться ко мне именно так, я всегда буду к ней возвращаться.

— И тем не менее, ты изменяешь ей, — в голосе Самойловой прорезаются слёзы и сталь. — Ты вчера изменил ей. Ты был со мной, и мы…

Я хмыкаю:

— Ну, Ир, ты у нас вообще отдельный случай… А что до Наташи, то я ей своей вечной любви не обещал. И обязательств у меня перед ней никаких нет.

— Но она же…

— А вот она сказала мне, что она меня любит. Что и подтверждает своим отношением ко мне каждый день.

Самойлова начинает грызть губы:

— Тогда зачем я тебе понадобилась, если у вас с ней всё так хорошо?

— А я, Ира, тебе уже объяснял: я хотел отомстить Симбаду. Вернее, Фадееву, которого я тогда принимал за Симбада… Увидев тебя в воскресенье с этим твоим Зайкой и узнав от Фадеева, что Митя — его сын, я понял, как получить всё разом. И я разработал сценарий. В моём плане было только одно слабое звено: я сам. Потому что ты могла узнать о моих отношениях с Терентьевой… Фамилия Наташи — Терентьева. Ты ведь знаешь такую, да? — Мои глаза с едкой насмешкой смотрят на запястье Самойловой.

— Так это же… Это что, та самая девушка-модель, лицо «Michael Kors»? — Ира со страхом смотрит на свои наручные часы. — Она ещё снималась вместе с зеленоглазым парнем. Весь Лондон оклеен их фотографиями…

— Ага, Ир, точно. Она самая… Ничего так себе, да? — кривляюсь я.

«Боже мой, сколько же у меня злости…»

— Но ведь эту девушку никто с тобой не ассоциирует, — шепчет Самойлова. — И я, кстати, читала, что у неё отношения с этим зеленоглазым актёром… Как его: Александр Ри… Ре…

— Александр Ресль, — учтиво подсказываю я.

— Да, точно. И я видела — не то в JUSTJARED, не то в POPSUGAR — короче, не помню где, но я читала, что он и эта Наташа уже вместе шесть лет, и… Андрей, ну-ка, подожди. Ты что, специально меня дурачишь? — Ира делает последнюю попытку выдать жестокую правду за дурной сон. — Я же точно знаю, что в твоём доме никого до меня не было. И ты сам это говорил. И я знаю, ты не лгал мне тогда.

— Ну ещё бы, Ира… С некоторых пор мой дом — это только моя крепость. Я один в нём живу, не считая сестры, которая там регулярно бывает и убирается. Ещё бы я при этой девочке пачками в свой дом кого водил… Хватит, уже наигрался… Кстати, насчет Дианы. Помнишь девочку с котом, что помогала мне ловить тебя на Юго-Западной? Так вот, это и есть моя младшая сестра, которой всего двадцать два года и которая всегда была «за» меня и никогда «против»… А что касается Терентьевой, то это я, Ира, — я сам! — шесть лет назад позаботился о том, чтобы сохранить в тайне наши с ней отношения. Александр Ресль — то есть Алекс — мой друг. Он живёт в Праге. Алиса — его пресс-секретарь, и она мастер на рекламные трюки… О, это был настоящий сговор четверых, — скалюсь я, — Алиса, Алекс, я — и Терентьева… Тот сценарий, что придумал я, Алиса творчески переработала. Ей, видишь ли, совершенно не обязательно быть рядом с Алексом «номером первым» — ей достаточно просто любить его. Алексу — вообще всё пофиг, но он знает, что было со мной после смерти Энди и почему теперь я смертельно боюсь подставить под удар хоть кого-нибудь… Что до Наташи, то ей весь этот PR с Алексом выгоден для карьеры. Вот так и появилась на свет одна занимательная сказочка, где Терентьева стала «вечной» девушкой Алекса Ресля. А я спрятал от всех свои отношения с Наташей. И я сделал это идеально, потому что даже наш ушлый Дядьсаша так и не смог проведать, с кем я встречаюсь последние шесть лет и с кем я, простите, сплю. И все же одна зацепка найти концы оставалась…

Штука в том, что я, когда ещё у нас с Терентьевой всё только-только начиналось, и казалось мне несерьёзным, глупым и пустым, — я отправился с ней на открытие одного модного клуба в Праге. Я думал: мы — не в стране, время — позднее, освещение — так себе, в списках я значился как «плюс один»» к special star Терентьевой. Кроме этого, Алекс меня уверял, что русских СМИ в этом клубе не будет. Но там оказался один журналист из гламурных медиа. Всего один козёл из одного говёного издания, и — всё, привет моей тайне. В онлайн версию журнала попала фотография, где я с Наташкой со… короче, мы целуемся. Узнать меня на той фотке сложно, но можно… Я так и не смог выкупить эту фотографию, — признался я. — А месяц назад Терентьева, дурная голова, дала интервью этому же изданию, которому с упоением и поведала, как продвигается на актёрском поприще её карьера и что изменилось в её жизни после того, как она в прошлом году стала вице-мисс чего-то там. И на вопрос «есть ли у вас по-прежнему любимый мужчина?», она вполне так искренне ответила: «Да, есть. Он в Москве сейчас. И мы с ним шесть лет встречаемся. Он меня очень любит и никогда не бросит. У вас же есть та фотография, где мы вместе?». Казалось бы, ну сказала и сказала, ну и что? Но проблема в том, что, как ты выражаешься, я — это ты…

Когда я в субботу нашёл тебя на «Pinterest», а потом, чуть позже сообразил, кто такая Ирина Файом, то меня осенило, что и ты, Ира, можешь точно также найти меня, запустив мою фотографию в Google… Так что если бы ты — ты! — умная Красная Шапочка, вместо того, чтобы предаваться на мой счёт романтическим иллюзиям, вспомнила бы, как ты конструировала свою заставку на Facebook и связывала её с «Pinterest»… если бы ты раздобыла где-нибудь мою фотографию и поискала бы обо мне информацию, то всё было бы кончено. Ты бы с твоей бульдожьей хваткой и опытом маркетолога непременно вытащила бы на белый свет всю эту беспонтовую правду. И вот тогда мне бы с тобой уж точно ничего не светило. Ты же у нас номер первый, так? — Я зло улыбаюсь. — Ир, да узнай ты только правду про звезду-Терентьеву, и про то, что я с ней в одной упряжке, ты бы и пальцем не дала мне дотронуться до себя до тех пор, пока я бы её не бросил… Пока я бы не швырнул к твоим ногам всю свою жизнь и не побегал бы за тобой на коленках… А в квартиру к себе я тебя притащил только потому, что уже после Лондона хорошо понимал: ты ни в какие гостиничные номера со мной не поедешь… Ну не совращать же мне тебя на улице — или в машине, как в том старом анекдоте про высунутую в окно ногу, в конце-то концов?.. — Гляжу на Иру. А у неё белые, как снег, губы. На её лице живут только глаза: огромные, застывшие в мучительной попытке осмыслить, что же произошло тогда и что происходит теперь. Я морщусь и отворачиваюсь: — Всё, Ир, хватит. Давай заканчивать этот разговор. Честно говоря, мне действительно пора, и…

— Нет, продолжай… — каким-то надтреснутым голосом требует Ира. — Вот теперь я хочу знать всё, до конца.

— А что продолжать-то? По-моему, и так всё ясно… Взвесив все за и против, я решил доиграть месть с Симбадом до конца и притащил тебя к себе. А чтобы всё было по-честному, я затеял с тобой блиц-игру — знаешь, как в шахматы играют? На скорость, на время, на опережение — кто кого?.. И мы с тобой сыграли… И всё же, согласись, это была честная игра: ты сама вошла в мой дом и ключи ты тоже сама выбирала… Ну, а дальше произошло то, что произошло… Правда, в какой-то миг, когда мы в последний раз были с тобой вместе, у меня мелькнула шальная мысль: «А не послать ли мне прекрасную Наташу ради премудрой Иры?». Но… — и я смущённо ерошу волосы, — в общем, я случайно увидел в твоём iPhone два письма от твоего Кузнецова.

— И — что? — не то выдохнула, не то всхлипнула Ира.

— А ничего. Я решил подождать и посмотреть, чем всё это закончится. Потом наступило утро, я проснулся, позвонил тебе и окончательно прозрел. Тебе ведь было нужно не партнёрство со мной, а «вечная любовь», да, Самойлова? И ты бы не успокоилась, пока её не получила бы… Ты поэтому хотела со мной в три часа дня «просто так погулять, взявшись за руки»? — Ира вспыхнула и отвела в сторону глаза. — Ир, да пойми ты, наконец: у меня достаточно опыта, чтобы понять, в какие игры играет со мной женщина… Я хорошо понял тебя. Как понял и то, что ты это уже проделывала. А со мной, видимо, ты хотела «поладить», чтобы взять и залезть ко мне в душу,? — Она молчит. Но молчание —знак согласия. И я зло фыркаю: — Молодец, Красная Шапочка. Идеи у тебя, что и говорить, просто преотличные, вот только я не готов реализовывать их на практике… Как и ты, очевидно, не была готова успокоиться ролью моей тайной любовницы. Ты же и к Фадееву припилила, чтобы не меня спасать, а лишь затем, чтобы показать мне, кто ты такая и что ты можешь мне сделать.

— Я хотела тебя защитить! — кричит Ира и осекается, увидев мои глаза.

— «Защитить»? — медленно, чуть ли не по слогам, переспрашиваю я. — Кого защитить, Ира? Ты же вчера всё видела… В МГИМО она пришла меня «защитить», в больницу тоже «защитить» пришла… Ир, а тебе, в твою очень умную голову не приходит элементарная мысль о том, что я, не ответив тебе на вопрос «почему я нашёл тебя вчера», просто не хотел унижать тебя? Ты не сообразила, что я просто не хотел подставлять тебя под удар Симбада?

— Но ты же ошибся на счет Дяди Саши, разве нет?

— Ир, а если бы я не ошибся? Сама сообрази, что стало бы тогда с тобой? Думаешь, Симбад и твой Митя тебя бы пощадили? Да тебя бы ославили на весь свет!

Самойлова прикрывает ладонью рот и покрывается мертвенной бледностью. Её глаза наливаются прозрачными слезами. Из горла вырывается то ли всхлип, то ли вскрик и мне становится её по-настоящему жалко. Делаю шаг к ней, но Ира, защищаясь от меня, выставляет руку вперёд:

— Нет, не трогай меня. Я сама… я сейчас успокоюсь… Я только одно теперь хочу знать: ты был с этой своей Наташей до того, как ты… как мы… как я.… — У неё нет сил продолжать, но я её уже понял.

— Ты хочешь знать, спал ли я с ней? Да, я у неё ночевал. Но в ту ночь я с ней не спал. То есть я спал с ней, но не так… фак, совсем запутался… Короче, Самойлова: я с того четверга, в Лондоне, вообще ни с кем не спал, потому что я о тебе думал. Или ты считаешь, что я бы притащил к тебе всю ту грязь, в котором я периодически бываю? Нет уж, извини. Кем бы я тебе сейчас не казался, но по натуре я — чистоплюй, и грязь и бардак я после себя не оставляю.

Ира сглатывает и всхлипывает. Я снова делаю попытку приблизиться к ней, но Ира снова выкидывает руки в немом протесте, не подпуская меня к себе. Наплевав на её сопротивление, сажусь на корточки, ловлю её ладони и отвожу их в стороны.

— Ир, ну успокойся ты, — молю её я, пытаясь поймать её убегающий в слезах взгляд. У меня и так уже инфернальный комплекс вины перед ней, матерью, Терентьевой, Фадеевым… — Ну да, я подонок, скотина, сволочь. А с тобой я всегда был придурком и настоящим зверем. — Я еще пытаюсь шутить, переиначивая на свой лад любимого Дилана Томаса. — Ир, ну, хочешь, ну ударь ты меня. Ну хочешь, убей. Вот только мелодрам не устраивай. Видеть не могу, как ты плачешь… Ир, ну взгляни ты на вещи серьёзно, — взываю к её гордости и разуму я. — В конце-то концов, ну что такого произошло? Это ж не конец света… Ну, переспали мы с тобой несколько раз, ну и что? Что в твоей жизни принципиально изменилось от этого? Дядя Саша тебя не выдаст, он своего Митю боится потерять. Да и я не стремлюсь перед Терентьевой свой скок в бок рекламировать… Да, ты всегда мне нравилась. Ты меня вчера хотела, я смог тебе это дать, вот и всё… Не собиралась же ты, в конце-то концов, вместе со мной амбарный замок к мосту в Париже привешивать и белых голубей на свободу выпускать? Кстати, как там у тебя в секретных досках написано? А, вот: «Настоящая любовь — это то, что не проходит вечно».

— Ты видел это? — вспыхнула она.

— Одним глазом и ровно две секунды. Но мне и увиденного хватило, чтобы понять, что для такого прекрасного будущего у тебя есть кое-кто получше меня. Этот твой, приятель из «Лейпцига» … Или эта твоя вечная нержавеющая любовь — этой твой Зайка-Митя, который, судя по всему, всех нас переживёт… — Я, гад ревнивый, всё-таки не удержался.

Не успеваю ни договорить, ни взять сказанное мной обратно, как Самойлова преображается прямо на глазах. Её синий взгляд выцвел белым льдом, а лицо сковала маска гнева.

— Значит, видел одним глазом? А вот это уже поистине королевский выстрел, Андрей. Ну, когда одной пулей и сразу же в две мишени, — голосом, в котором не было ни жизни, ни любви, произнесла Ира. — Ты так ничего и не понял. — Самойлова судорожно высвобождается и вытирает слёзы.

— Тогда сейчас объясни мне, — устало предлагаю я и встаю.

— Объяснить? — с надрывом смеётся Ира, вцепившись в скамейку и глядя на меня снизу вверх. — Я бы, может, тебе и объяснила. Я бы, может, тебе и показала то, что не захотел увидеть ты. Но ведь в этом нет никакого смысла? Ты же уже просчитал свой уход, да?.. У тебя ведь всё давным-давно просчитано… С самого начала и до самого конца ты играл со мной… И кстати, ты прав: мне действительно не на что обижаться. Ты ещё вчера предельно честно предупредил меня, что ты никогда не проигрываешь. А я тебе не поверила. Не извиняйся: моя ошибка — не твоя. Что ж, спасибо за игру… А теперь пойдем отсюда. Я домой хочу. Пойдем, потому что я.… потому что мне… мне работать надо. — Ира расправляет плечи, смахивает последнюю слезу, плавно встает, и, не оглядываясь на меня, стремительно идёт к парковке. Я поднимаю её рюкзак и отправляюсь следом. Иду и думаю, что же мне теперь делать. Я-то хотел уйти так, как привык, молча, без объяснений. В итоге, Ира настояла на своём, и мне пришлось выложить ей правду. И вот теперь, услышав всё, что я ей рассказал, Самойлова оставалась не просто одна: она оставалась с разбитым сердцем. А я ещё и втоптал в грязь его осколки.

Чувствуя спиной мой взгляд, Ира ускорила шаги и быстро поравнялась с «кавасаки». Обернулась и нетерпеливо протянула мне руку.

— Мой рюкзак, — ровным голосом напомнила она. Ира кажется совсем уж спокойной, но я взял её за плечи, и, пока она вырывалась, повернул её к себе. Гляжу в её глаза. А они снова синие. Ира аккуратно высвобождается из моих рук и одаряет меня абсолютно равнодушным взглядом. «Буря, видимо, улеглась», — понимаю я и принимаю решение.

— Пять минут, и я тебя отпущу, — прошу я у Самойловой. — Пять минут, только в последний раз выслушай меня. Я не знаю, кого ты там любишь — себя, Митю, этого твоего из «Лейпцига» или же весь белый свет. Да это и не важно. Дело в другом, Ира… Ну постарайся ты понять: ну не можем мы быть с тобой вместе. Потому что нам с тобой партнёрства не хватит… Да, Ир, мы похожи. Но я — не ты. Мне нужны мир и спокойствие, потому что в том, чем я занимаюсь, нет места эмоциям. Они мешают мне, они подставят под удар других… так уже было… и больше я этого не допущу… А тебе нужно всё то, что я не могу тебе дать. Ты так привыкла. И ты уже не сможешь без этого. Останься мы вместе — и между нами разразится война. Ты каждый день будешь пытаться «выставить» меня на эмоции, а я буду загонять тебя в угол и убивать тебя… Ир, я не хочу этого… Но если тебя хоть как-нибудь утешит то, что я тебе скажу, то запомни: ты — единственная, кому стоит верить. И ты всё делала правильно. Ты только одного не поняла: то, что не убило меня, не сделало меня сильнее… То, что не убило меня, оставило на мне шрамы, вот и всё… Я и выжил-то лишь потому, что смог забыть тебя. Просто я понял: ты — не для меня. Просто ты сделана не для меня… Слишком много эмоций — это больше не для меня, Ира…

Самойлова склонила вниз голову, обдумывая мои слова. Воспользовавшись паузой, я вложил в её руку кожаную ручку её рюкзака.

— Всё нормально? Теперь ты выживешь? — Я заглянул в глаза, в которых всё ещё билась не понятная мне искорка.

— Да. Я выживу… Как и всегда. — Ира вызывающе подняла вверх подбородок.

— Ну и отлично. Тогда последняя просьба к тебе: на дорогах веди себя поаккуратней, хорошо? Пообещай мне привезти себя домой в целости и сохранности. Или хочешь, я тебя отвезу?

— Вот сейчас вообще не смешно, — кривит рот Ира.

— А я и не смеюсь. Пообещай, потому что я из твоего рюкзака от байка свистнул. И если ты не дашь мне слова нормально приехать домой, то ты домой либо со мной, либо одна на такси отправишься. Ну, что делать будем?

Покусав губы, Самойлова вскидывает на меня влажные блестящие глаза:

— Хорошо, я тебе обещаю себя беречь… И знаешь, что?

— Что?

— А ведь я — твоя самая большая ложь, Андрюша. Потому что есть что-то, что ты от меня прячешь. Но ты ведь не откроешь мне всей правды, да? — Вместо ответа я лезу в карман и отдаю ей ключи от «кавасаки». — Понятно… Тогда последнее… Скажи: больше я тебя не увижу? Ты же уходишь, но теперь — навсегда.

«Что ж, эта женщина всё-таки меня „прочитала“…»

— Да, больше мы не увидимся, — честно ответил ей я. — Впрочем, однажды… может быть, мы с тобой ещё один раз и встретимся.

— Где и когда? — с грустной усмешкой спрашивает Ира.

— В Лондоне, на Ламбетском мосту. — Я ответил без тени иронии.

— Снова шутишь?

— Нет.

— Ладно, хорошо… Ну что ж, прощай, — еле слышно говорит Ира.

— Уходи первой. — Я подал ей её AGV. Ира надела шлем. Несколько мучительных секунд она смотрела на меня из-за непроницаемого визора. Потом нажала на газ и уехала. А я стоял и глядел ей вслед. Мне её уже не хватало…

Меня всегда убивало то, что я чувствовал к ней. Только она — она одна! — всегда делала меня слабым. Сколько я себя помнил, она всегда наносила мне поражение, раз за разом, удар за ударом. Шесть лет назад она почти убила меня, но я смог забыть её и начать свою жизнь заново. Всего десять часов назад она попыталась сыграть против меня, и я показал ей, что я могу с ней сделать. Почти сломав её, я пожалел её и отыграл всё обратно. В ответ Ира сама потянулась ко мне, и я сдался ей и снял перед ней маску. Увидев моё настоящее лицо, утром Самойлова поехала к Фадееву сама. Сама во всём разобралась, и показала мне, что она может со мной сделать. И при этом, все эти годы за её спиной стоял кто-то, кого она любила так, как любил ее я. Этого-то я и не простил ей…

А потом пошёл дождь. Я всегда любил дождь, я даже пальцами, как он, барабанил. Я всегда знал, что там наверху есть кто-то, кто плачет за таких вот, как я. За таких вот засранцев, которые никогда не плачут, и которые могут всё. Я-то точно мог всё. Это судя по тому, что я только что сделал…

— Ну, ты и красавчик, Сергеич.

Я очнулся: рядом со мной стоял Колобок.

— В смысле? — снимаю свой шлем-интеграл с ручки байка.

— Ну, в том смысле, что ты, судя по всему, уже распечатал эту сучку? Скажи, первооткрыватель, а эта девочка всем дает? — Колобок злобно улыбается, а я вижу на его лице ревность.

— Знаешь, Колобок, эта «девочка» — кстати, её зовут Ириной Игоревной — она вообще никому и ничего не даёт.

— Да-а? Это ещё почему? — скалится Колобок.

— Да, наверное, вот поэтому. — Перекинув шлем в правую руку, я двинул Колобку левой промеж глаз. Дал так, как привык — обойдясь без айкидо, техник и стоек. Вломил со всей силы, вложив в свой удар всю свою мощь и всю горечь своей потери. Словно в замедленной съёмке нос Колобка хрустнул и перекосился. Его лицо залила кровь, и оно утратило форму и очертания. Завопив, как гиена, Колобок начал пятится, но оступился и завалился на правый бок. Я закрыл глаза и досчитал про себя до пяти, давая Колобку шанс подняться, укатиться куда подальше — ну, или кинуться на меня, чтобы я дал ему уже правой.

— Сволочь, сука, да я тебя пристрелю, — слышу я. Открываю глаза: здоровенный мужик медленно поднимается с асфальта и вытряхивает из портупеи «чезет». Матерясь, Колобок начал наводить на меня ствол. Много лет назад я вот так же смотрел в смертоносную точку дула точно такого же пистолета. Из того пистолета меня убивали. Тогда я очень испугался. Но сейчас страха не было. Я глядел на Колобка и терпеливо ждал, когда наши взгляды встретятся. И я дождался. Не знаю, что именно Колобок прочитал на моём лице, но он побледнел, зрачки его глаз расширились и напрочь съели радужную оболочку.

— Я.… я.… — опуская оружие, неловко пробормотал Колобок, — короче, я тебя понял. Я скажу ребятам, чтобы к ней больше никто не подходил… что ты запретил и близко подходить к ней.

— Вот теперь, Лобов, ты действительно меня понял.

Надев шлем, я обнял коленями серебристый бок «большого гуся» и отправился на Ленинский проспект. Двигаясь по шумной, запруженной машинами, улице, я гнал туда, где на Житной располагалось Министерство внутренних дел России. Через пятнадцать минут, входя в знакомое белое здание, я уже имел в голове готовый план разговора с Добровольским.

Генерал-полковник МВД, Владимир Петрович Добровольский был руководителем моей группы в Интерполе. Сама группа относилась к юрисдикции Национального Центрального Бюро Интерпола в Лондоне, и там я подчинялся Мари-Энн Бошо, которой был обязан докладывать о каждом своём шаге. Теперь я хотел добиться, чтобы Добровольский хотя бы на десять дней избавил меня из-под её опеки. А ещё я хотел получить допуск к секретным архивам Первого Государственного управления КГБ СССР, где, как я уже понял, хранилось дело моего погибшего отца. Именно там мог быть спрятан ключ к позывному «Омега». Этот человек тридцать два года назад объявил в розыск брата Иры. И если вопреки здравому смыслу брат Иры был всё ещё жив, то и я, в свою очередь, мог попытаться найти его. Разговор с Добровольским был долгим, я крутился и изворачивался, как мог, но всё-таки убедил его. После всех колебаний Добровольский обещал связаться со мной ровно через сутки. Абсолютно вымотанный, я выполз из здания МВД и посмотрел на часы: было уже десять. Не заморачиваясь сообщениями своей великодушной Терентьевой, я сделал небольшой крюк на Юго-Западную и проехал через двор, где жила синеглазая женщина. Там мне повезло найти её кроссовер. Воспользовавшись случаем, я обновил в её «туареге» «жучок» и послал обновлённую ссылку Фадееву.

«Принято, — пришёл мне ответ от Дядьсаши. — А теперь отдыхай, Андрей».

Но вместо того, чтобы послушаться своего Учителя — onshi, я поднял голову и нашёл окна Иры. Из них в ладони ночи лился мягкий золотистый свет. Подумав, я сел на бордюр рядом с её машиной и достал сигарету. Выкурил первую, потянулся за второй, щёлкнул колесиком «крикета» и уже готовился закурить по новой, когда заметил, что в окнах Иры темно. И вот тогда я понял: моё сердце, которое всегда узнавало её раньше моих глаз, больше её не видит. Оно перестало чувствовать её и почти совсем отпустило. В душе у меня снова были простор, пустота и одиночество. Злость, ненависть, страсть, влечение, желание, ревность — убивавшая меня и убитая мной любовь — все эти чувства разом покинули меня и канули в Лету памяти.

Я вырулил со двора Самойловой и поехал домой. Мне предстояло еще одно, последнее на сегодня дело. В 20:45 я отпирал ключами дверь своей квартиры. Стянул куртку, включил свой плейлист на «YouTube» и нашел сингл Сии Ферлер. Есть мне совсем не хотелось, и я нажал кнопку на кофеварке. Приглядывая за кофемашиной, вытащил из холодильника бутылку виски, прибавил к ней кусок пармезана. Потом тяжело вздохнул и с неохотой набрал длинный лондонский номер.

— Hello, — услышал я обволакивающий, как бархат, голос, модуляциями очень напоминающий голос моего отца. Я даже сглотнул от неожиданности. — Hello? Where are you? Алло, вы где? Говорите! — терпеливо и вежливо попросила женщина.

— Привет, Эль, это Андрей, Ира, возможно уже звонила тебе, — по-английски вяло начал я, но тут меня перебили.

— Как хорошо, что ты позвонил, — сказала моя новоиспеченная сестра. — Я помню — я видела тебя тогда на Ламбетском мосту, да? Ира мне о тебе рассказывала.

— Ну и когда именно вы разговаривали? — спросил я. На мой взгляд, особой тягой к душевному излиянию Самойлова не страдала. А вот с моей новоявленной родственницей явно было что-то не так — её, ещё секунду назад ровный голос, теперь слетал то на сип, то на хрип, то на всхлипы.

— Андрей, мы с Ирой говорили сегодня днём. Часа три назад. И Дани сразу же вылетел в Москву. Он хочет встретиться с Ирой. — Эль громко засопела в трубку, — Андрей, Дани подозревает ей.

— И в чём на этот раз? — жёстко спросил я. Эль набрала в воздух лёгкие — и:

— Андрей, мою дочь похитили. Человек, который привёз мою Еву в аэропорт, мой приятель, Макс.… он упустил её. И Ева исчезла. Дани считает, что в этом замешана Ира. — Теперь Эль явно готовилась зарыдать.

— Так. Стоп. Подожди. Кто-то выходил с вами на связь после исчезновения ребёнка? Ира тут вообще причём? — Я говорил спокойно, но вцепился в трубку так, что побелели костяшки пальцев.

— Нет, но… — Эль держалась из последних сил, — но похитителя Евы зовут «Симбад». Ему нужен код «НОРДСТРЭМ»… А код «НОРДСТРЭМ» придумала… Ира…

— Эль, дай своему мужу мой телефон. Хочет видеть свою дочь живой и здоровой — пусть немедленно перезвонит мне.

Страх почему-то никогда не приходил ко мне сразу. И только боязнь за Самойлову всегда моментально заливала мой мозг ледяным, смертным холодом. В этот раз страх быстро ушёл и растворился в небытие. Потому что теперь за моей спиной стояла просто женщина. У женщины были синие глаза, и эта женщина была в беде. И я должен был защитить её…»

Конец второй части

Смотри продолжение в части #3: «Аватар».