В годы Северной войны Новгород стал прифронтовым городом и оперативной базой — местом сосредоточения войск, продовольствия и боеприпасов. После поражения под Нарвой стратегическое значение Новгорода возросло. Полагая, что Карл XII двинет армию на Москву, Петр I приказал приступить к срочному ремонту и строительству оборонительных сооружений в Новгороде. Пополнялся крепостной арсенал, на берегу Волхова у Владимирской башни, где еще в XVI веке находилась «зелейная мастерская», было организовано производство пороха, фанат и бомб для нужд армии. Здесь комплектовались и обучались войска.

В это время царь несколько раз приезжал в Новгород. В одной из поездок его сопровождал датский дипломат Юст Юль. Во время пребывания в России он вел дневник, в котором описал и свое пребывание в Новгороде.

Новгород состоит из множества плохо построенных и беспорядочно разбросанных деревянных домишек, подобных крестьянским домам в Норвегии. Такие дома продаются за два, за три, самое большее за четыре рубля каждый. Город полон церквей и монастырей. Лучшим украшением церквей служат их высокие купола вроде тех, что в архитектуре зовутся «des domes»… Колокольни стоят в небольшом расстоянии от церквей; на самих же церквах русские никогда колоколов не вешают. Недавно в Новгороде был большой пожар, причем часть его церквей сгорела, а часть попорчена огнем. Купола выведены дранью и покрыты свинцом; иные позолочены, иные украшены изящною старинною живописью. Внутри города есть крепость вроде Ивангородской, со стенами и башнями. Кругом города также есть вал, но он разрушен, и через него почти всюду можно переехать в повозке. Улицы мощены бревнами вместо камня.

Новгород поразил датского дипломата обилием церквей и монастырей, однако его попытки осмотреть их вызвали противодействие со стороны священнослужителей. Тогда Юст Юль нанес визит митрополиту Иову и просил его, чтобы он дал ему проводника и велел показать местные церкви и «знаменитый монастырь св. Антония». Иов поручил одному из монахов показать дипломату «все, что он пожелает».

Он пожелал осмотреть главные новгородские святыни — Софийский собор и Антониев монастырь. Из достопримечательностей Софийского собора он запомнил бронзовые врата западного фасада и раки с мощами св. Никиты и св. Иоанна (Илии). Настоятель Антониева монастыря лично показал ему собор Рождества Богородицы и его главные реликвии — мощи, камень и тростник св. Антония. Он рассказал ему историю святого, подарил икону с его изображением и продал «писанное по-русски житие св. Антония, в котором собраны все распространенные у русских басни о его жизни, чудесах и чудесном путешествии из Рима в Новгород».

Рассказ о жизни этого новгородского святого из уст монаха Антониева монастыря услышал и побывавший в Новгороде в 1714 году шотландец Питер Генри Брюс, состоявший на русской военной службе.

Когда Брюс спросил монаха, «с каким кораблем прибыл этот святой на своем мельничном жернове и как он прошел через водопады в Ладожском озере, монах рассердился», назвал Брюса «нехристем» и отказался показать ему мощи святого.

О городе Брюс написал следующее:

Новгород расположен на большой живописной равнине… Окружающая местность очень плодородна, богата пшеницей, льном, пенькой, медом и воском. Русская кожа является главнейшим товаром, так как полагают, что здесь она выделывается лучше, чем где-либо в России, а Новгород считается одним из известнейших торговых центров во всей России. Раньше этот город был одним из богатейших городов Европы… Однако после того как царь Иван Васильевич, великий московский тиран, разграбил город и обратил его большую часть города в пепел, он переселил самых выдающихся горожан в Нижний Новгород.

Большое число разрушенных стен и башен, которые сохранились до настоящего времени, служит свидетельством былого великолепия, но их теперешнее состояние не имеет ничего общего с тем, что было здесь до разорения города, ибо теперь город окружен только деревянной стеной и застроен деревянными домами.

Напротив города, на другом берегу реки находится крепость, связанная с этой стороной мостом. Она окружена большой каменной стеной и является резиденцией губернатора и архиепископа…

В этом городе 144 монастыря, а также большое число церквей и часовен. Отсюда в Петербург доставляют многие виды продовольствия и другие товары на кораблях с плоским дном, из которых многие тонут на порогах Ладожского озера, когда их бросает мощным течением на подводные скалы и разбивает об них. Чтобы преодолеть эти частые потери, царь приказал сделать прямой канал от Вологды до Невы, на строительстве которого каждое лето работает 30000 человек и столько же солдат и крестьян.

Антоний Римлянин уже в силу своего европейского происхождения был самым известным для иностранцев новгородским святым, а Антониев монастырь прослыл «самым известным и замечательным» (Ранфт). Брауншвейгский резидент Фридрих Христиан Вебер считал его главным «брэндом» города. Он писал, что «русские и теперь еще славятся этим городом (Новгородом. — Г. К.) и держат его в великом почете по причине покоящихся в нем нетленных мощей св. Антония и чудес его». В XVIII веке Антониев монастырь и гробница святого становятся главными объектами посещения проезжавшими через Новгород иностранцами.

После окончания Северной войны стратегическое значение Новгорода изменилось, он был вычеркнут из списка действующих крепостей. Постепенно исчезают многие ремесленные профессии новгородцев, приходит в упадок некогда богатый новгородский торг, древний город становится промежуточным пунктом в снабжении новой столицы продовольствием и превращается в провинциальный центр Российской империи.

В иностранных сочинениях он все еще упоминается как Великий Новгород, но при этом уже подчеркивается, что это его «былое название» (Бюшинг, Кокс) или что его называют так, чтобы «чтобы различить его от других небольших городков сего же имени» (Белл). «В настоящее время в России очень много городов, которые гораздо больше Новгорода и значительно лучше его построены», — писал в 1737 году шотландец Джон Кук.

Тем не менее количество иностранцев, проезжавших через Новгород, не сокращается, меняется лишь их состав. Теперь через Новгород по дороге из Петербурга в Москву и из Москвы в Петербург ехали уже не купцы и дипломаты, а главным образом ученые и путешественники. В XVIII веке через Новгород проходили маршруты сибирских академических экспедиций, в составе которых были немецкие ученые-натуралисты Иоганн Георг Гмелин, Петр Симон Паллас, Иоганн Готлиб Георги. Они интересуются не только новгородскими древностями, но и демографией, этнографией, экономикой, почвой, водоемами, флорой и фауной, полезными ископаемыми города и городской округи. В этом плане весьма характерными являются заметки немецкого естествоиспытателя и путешественника П.С. Палласа, проезжавшего через Новгород в 1768 году.

При низких берегах Волхова, посреди города текущего, из близлежащего озера Ильменя выходящего и в Ладожское озеро впадающего, находится множество водяных клопиков Notonecta atomaria, которые были приманкою несметным стадам рыбных зародышей и служили им пищею. Около города видны были только простые полевые травы. Однако при городских рвах росла трава Омега особливого рода Conium maculosum и еще другая, российского наименования не имеющая, а по-латыни называемая Myositis Lappula [12] , которых трав великое множество находится во многих местах позади Москвы на пашнях.

В Крестецком Яме мне рассказали об одном человеке, которого я мог найти в Яжелбице и который якобы открыл в тамошних краях рудные места. Прибыв в Яжелбицу, я тут же велел его по

звать и получил от него не только образец одной из пород каменного угля, большой слой которого он, по его словам, обнаружил в окрестностях, но и найденные по соседству куски беловатой тяжелой рыхлой земли, несомненно, содержащей серебро, наподобие виденной мной породы, происходящей из Аргунских заводов, а также куски серного колчедана.

Я уверен, что господа из Академии, проезжающие ныне по этим местам, будут с лихвой вознаграждены за свои усилия полезными для всех открытиями. Окрестности Валдайского озера показались мне достойными самого пристального внимания и были слишком прекрасны, чтобы я мог их проехать, не задержавшись. Итак, я пробыл там один день и собирал гербарий на островах озера и по его берегам. В озере есть много Coferva aegagroppila [13] которую не наблюдали нигде, кроме как в Швеции.

Шведский ученый-натуралист и путешественник, директор ботанического сада Российской академии Иоганн Петр Фальк, следуя в академическую экспедицию через Новгород, обратил внимание на этнический состав местного населения и его занятия:

Между Санкт-Петербургом и Новым городом на Волхове городов никаких нет, а встречаются только местами небольшие и бедные деревни. Поселяне суть по большей части русские, а около Ижоры чухонцы, которые от реки Ижоры называются ижорцами и которые частью протестантского, частью же греческого вероисповедания. Все они, смотря по мере распродажи своих произведений, занимаются мало сельским хозяйством. Российские крестьяне извозничают; у ижорцев же нет для сего промысла ни хороших лошадей, ни деятельности.

Его этнографические наблюдения дополняют заметки немецкого исторического писателя и священнослужителя Михаила Ранфта. Он указал на то, что жители Новгородской провинции «в основном имеют финские корни и известны тем, что они трудолюбивее и старательнее других русских, хотя сами живут в нищете».

Новгород Великий — очень большой и хорошо укрепленный город, расположенный на плоской равнине на реке Волхов недалеко от ее истока из озера Ильмень… Он находится в 40 милях, как от Нарвы, так и от Санкт-Петербурга и имеет самого почитаемого во всей империи архиепископа. Замок окружен мощными стенами, оснащен артиллерией и соединен с городом мостом длиной в 400 шагов. В нем, кроме многочисленных красивых церквей, в основном деревянные дома, он окружен только деревянными укреплениями и глубоким рвом. В городе и окрестностях находятся 72 монастыря, среди которых многие отличаются прекрасной архитектурой и украшены позолоченными башнями, что сообщает и без того живописной местности особую красоту.

Ранфт также заметил, что «Новгород ведет оживленную торговлю, особенно юфтью, и поэтому пользуется популярностью у иностранных купцов». Действительно, основным занятием городского населения в первой половине XVIII века была торговля, устойчиво ориентированная на Петербург. Эту особенность новгородской торговли еще в начале столетия отметил Питер Генри Брюс:

Отсюда снабжают всевозможными съестными припасами и необходимым Петербург, перевозя их туда на плоскодонных судах, многие из которых погибли в водопадах и порогах Ладоги, наткнувшись на скрытые под водой скалы; быстрым потоком суда так бросает на скалы, что они разбиваются. Чтобы воспрепятствовать этим большим потерям, царь приказал по прямой линии прорыть канал от Волхова до реки Невы.

Торговля оставалась одним из основных занятий горожан и во второй половине XVIII столетия. «Население ведет мелочную торговлю товарами, привозимыми из Санкт-Петербурга, Москвы, и торговлю местными продуктами, занимается ремеслами и извозом», — писал в конце столетия немецкой этнограф и натуралист Иоганн Готлиб Георги. Уже в начале XIX века новгородский губернатор П.И. Сумароков с сожалением отмечал, что новгородцы не сумели использовать выгоды водного сообщения со столицей, они вели торг мелочный, лавочный и среди них не было «миллионщиков». Поэтому по величине торгового оборота в XVIII веке Новгород уступал другим провинциальным городам.

Отсутствие крупных торговых капиталов было главной причиной слабого промышленного развития Новгорода. Первая частная полотняная мануфактура появилась в Новгороде в 1727 году. Ее владельцем был мастер петербургской коломянковой мануфактуры Борис Шаблыкин. Мастеров и оборудование он привез с собой из Петербурга. Однако производство оказалось неприбыльным, и в середине 1740-х годов фабрика закрылась.

В 1772 году по указу Екатерины II в связи с эпидемией чумы в Новгород из Москвы был переведен Преображенский хамовный двор. Работы по строительству казенной парусной фабрики начались в 1774 году на берегу реки Гзень недалеко от Зверина монастыря. Фабрика была пущена в 1780 году и просуществовала до 1824 года. В конце XVIII века в Новгороде было 10 кирпичных, 7 кожевенных, 6 уксусных, 2 воскобойных и 1 свечной завод.

Некоторые итоги социально-экономического развития Новгорода в XVIII веке подвел немецкой этнограф И.Г. Георги:

В 1790 году в (Новгороде) было 58 каменных и 4 деревянные церкви, 3 монастыря, резиденция архиепископа, 12 казенных зданий, 148 лавок и амбаров, 1500 деревянных и 40 каменных жилых домов; по ревизии 1783 года, в нем проживало 3784 человека мужского пола и 3342 женского — 7126 жителей русской нации, купцов, ремесленников и других мещан, рабочих, старьевщиков, а также извозчиков бюргерского и крестьянского сословий… В городе есть парусная фабрика, которая находится в ведомстве Адмиралтейства и производит в год около 4000 штук парусины; несколько дубилен, одна воскоплавильня, одна свечная и одна уксусная фабрика.

В XVIII веке Новгород, население которого в конце столетия, по мнению голландского путешественника Йохана Меермана, составляло не более семи тысяч жителей, оказался как бы в тени двух столиц, поэтому впечатления иностранцев от него были не столь яркими, как впечатления от Москвы и Петербурга. Некоторые иностранцы ехали из Петербурга в Москву и обратно не через Новгород, а мимо него. Так, жена английского посланника леди Рондо, проезжая в 1730 году через Новгород в Москву, заметила, что он замечателен только «монастырем св. Антония, внешность которого не имеет ничего замечательного, а внутренность я не видела». Знаменитому итальянскому авантюристу Джованни Казанове его кратковременное пребывание в Новгороде запомнилось лишь тем, что здесь его кучер наказал палкой упрямую лошадь. А французский аббат Шапп д'Отерош в своих записках о путешествии по России вообще не упоминает Новгород, мимо которого он проезжал в марте 1761 года.

Свои впечатления о посещении Новгорода в XVIII веке оставили английский историк и путешественник Уильям Кокс, голландский ученый Йохан Меерман, немецкий пастор Михаил Ранфт, французский путешественник Орби де ла Мотре, немецкий ученый-энциклопедист Антон-Фридрих Бюшинг, датские дипломаты Юст Юль и Педер фон Хавен, шведский священник Свен Бэльтер. Их описания Новгорода позволяют не только приблизиться к созданию общей картины Новгорода, каким он был в глазах зарубежного читателя, но и сделать вывод о значительном интересе западноевропейских авторов XVIII века к истории и современному им состоянию Новгорода.

В 1778 году через Новгород проезжал английский историк, член Лондонского королевского общества и Датской королевской академии Уильям Кокс, сопровождавший своего воспитанника лорда Д.Г. Харриса в образовательном путешествии по Европе в 1775–1779 годах. Вернувшись в Англию, он написал известное сочинение «Путешествие в Польшу, Россию, Швецию и Данию». Оно несколько раз издавалось в Англии и, будучи переведено на пять европейских языков, приобрело широкую популярность в Европе.

Путешествуя из Москвы в Петербург, Кокс видел «несомненные знаки усиливающейся цивилизации», ощущал, что приближается «к цивилизованным частям Европы» — чем дальше от Москвы, тем выше уровень цивилизации. При этом он как бы конструирует географическое пространство России, на котором Новгород был промежуточным пунктом между варварством и цивилизацией. Новгородские деревни показались англичанам несравненно лучше тех, которые они видели по пути из Смоленска к Москве: «Избы были просторнее, лучше устроены, окна больших размеров, курных изб меньше». Новгородские крестьяне, по наблюдениям Кокса, жили безбедно и не имели недостатка в здоровой пище: «обычную их пищу составляет ржаной хлеб, — изредка белый, овощи, грибы, разного рода пироги, свинина, соленая рыба, похлебка, сильно приправленная луком и чесноком».

По словам Кокса, Новгород «на расстоянии нескольких верст являл собой прекрасное зрелище и производил впечатление одного из красивейших городов Европы». Однако путешественники обманулись в своих ожиданиях, близкое знакомство с городом разочаровало их.

Торговая сторона представляет собой, за исключением губернаторского дома, скопление деревянных жилых домов и ничем бы не отличалась от обычных деревень, если бы не многочисленные кирпичные церкви и монастыри, которые стоят печальными памятниками своего былого великолепия. Я повсюду наблюдал эти остатки разрушенного величия, в то время как наполовину обработанные поля, обнесенные высокими палисадами, и большие участки земли, заросшие крапивой, показывают нынешнее запустение…

Противоположная часть, называемая стороной св. Софии, обязана своим названием находящемуся в ней собору. Она охватывает крепость, или кремль, построенный для того, чтобы держать в повиновении жителей, и для предупреждения частых попыток бунтов, которые вызываются восставшим духом подавляемой свободы… В крепости есть собор св. Софии, старое жилище архиепископа с наружной лестницей, часть нового дворца, строительство которого еще не завершено, и несколько других кирпичных зданий. Остальное же место — пустыри, заросшие сорняками и крапивой и покрытые руинами.

Внутри города взгляду англичан открылись убогие деревянные скверно построенные дома, бедные люди, пустыри, заросшие сорняками и крапивой. Особенно великолепным на фоне окружающих лачуг показалось им «каменное здание на краю города, воздвигнутое казною под канатную и парусную фабрику». Даже многочисленные церкви и монастыри они воспринимали лишь как печальные памятники прошлого величия и благосостояния древнего Новгорода. В Новгороде Кокс оставил разбитую плохими дорогами карету и в кибитке продолжил свой путь в конечный пункт цивилизованности — Петербург.

Кокс описал Новгород по формуле обманчивой роскоши и обманутых ожиданий, предварявшей легенду о «потемкинских деревнях». Созданный им образ города воспроизводит идею контраста между его былым величием и современным состоянием: «Ни один город не производил на меня такого грустного впечатления, как Новгород, — по сравнению с былым величием». В этих словах Кокс выразил искреннее, но довольно поверхностное впечатление человека, который провел в Новгороде несколько дней, если не часов.

То же самое можно сказать и о французском путешественнике Орби де ла Мотре, побывавшем в Новгороде в 1726 году. В своих записках о путешествии по Европе он писал:

Нет ничего более обманчивого, чем вид Новгорода с отдаления в 5–6 верст: его обширность, многочисленность колоколен и башен создают впечатление, что это один из красивейших городов Европы. Однако когда приблизишься на расстояние нескольких сотен шагов, он предстает таким, каков есть в действительности. Тогда видишь его деревянные стены и дома. Въехав в город, находишь, что эти дома скверно построены, а именно: сделаны из бревен, брусьев, грубо уложенных один на другой. Улицы не лучше и в большинстве своем вымощены так же, как улицы двух нижних кварталов Пскова.

В этой связи можно вспомнить слова Д.С. Лихачева: «Первое впечатление от древнего Новгорода разочаровывает: остатки его в новом Новгороде кажутся слишком скромными, незавидными, отчасти простоватыми и молчаливыми. Однако постепенно, по мере ознакомления с древним Новгородом начинаешь понимать его величие, необычайную широту и размах его планировки…»

Как и в предыдущем столетии, самое негативное впечатление на иностранных путешественников производили новгородские дороги. «По отвратительнейшей дороге, мощенной на русский манер бревнами» ехал в Новгород в 1787 году Франсиско де Миранда. «И хотя одна ее сторона была приведена в порядок для проезда императрицы, ехать по ней запрещалось». Эту запасную дорогу между Петербургом и Новгородом, предназначенную для августейших путешественников, в 1839 году видел Астольф де Кюстин, вынужденный ехать по разбитой скотом общей дороге.

Довольно ярко описал свои впечатления о дороге Москва — Новгород — Петербург, которая считалась одной из лучших в России, У. Кокс:

Дорога была устлана бревнами, уложенными поперек и скрепленными по середине и по бокам длинными жердями, прибитыми деревянными гвоздями; на эти стволы набросаны ветви, и все это засыпано песком или землею. Только что исправленная дорога замечательно хороша, но когда бревна подгниют или вдавятся в землю, а песок и землю снесет дождем, то образуются многочисленные ухабы, и легче себе представить, чем описать, какие толчки получает экипаж, подпрыгивая по обнаженным бревнам. Дорога во многих местах представляет непрерывный ряд рытвин и ухабов, каких мне не приходилось видеть на самой плохой мостовой.

В XVIII веке общение европейцев с русскими людьми становится более свободным. Иностранцам уже не запрещают свободно передвигаться по городу, они получают доступ в церкви и монастыри. Поэтому актуальным для них становится вопрос о языке общения. Юст Юль пишет о том, что во время его визита к митрополиту Иову, который сам никакого языка, кроме русского, не знал, он спросил, нет ли кого-нибудь, кто бы говорил по-латыни. Тогда Иов вызвал «монаха, соборного священника, объясняющегося по-латыни весьма плохо, однако понимающего все, что ему на этом языке говорят и вдобавок знающего немного понемецки, по-гречески и по-еврейски».

Фридрих Берхгольц, камер-юнкер жениха цесаревны Анны Петровны голштинского герцога Фридриха Вильгельма, в своем дневнике пишет о том, что, когда герцог по приглашению новгородского архиепископа Феодосия Яновского посетил Новгород, архиепископ послал к нему в Хутынский монастырь «знатное духовное лицо, хорошо говорившее по-латыни, чтоб занять его высочество; в монастыре, вероятно, не нашлось никого, кто бы знал латинский язык; да и вообще в здешних монастырях таких бывает очень мало».

На эту проблему в свое время обратил внимание Павел Алеппский. Излагая историю Антония Римлянина, он рассказал о том, что, когда он приплыл в Новгород, правитель города (князь) «пришел к Антонию и заговорил с ним, но тот не мог ему отвечать по незнанию русского языка, так как язык жителей Рима франкский или греческий. Знаками он передал им свою историю. Тогда позвали святого Никиту, митрополита этого города. Он пришел, свиделся с Антонием и, не зная его языка, стал молить Бога сделать с ним подобное тому, что сделал св. Василий Великий с праведным Ефремом, и Творец даровал каждому из них знание языка».

Иностранные путешественники XVIII века писали главным образом об увиденном, то есть о современном Новгороде. Исторические экскурсы в их сочинениях довольно редки. Исключение составляет, пожалуй, лишь А.Ф. Бюшинг.

Новгород, ранее Новгород Великий, у скандинавских летописцев Хольмгард, очень древний, большой и знаменитый город по обеим сторонам реки Волхов, вытекающей из Ильмень-озера… Город этот существовал еще до прихода славян на территорию сегодняшней России. В IX веке он был резиденцией варяжского князя Рюрика, и с этого времени в городе были князья, которые, однако, зависели от русских великих князей. В 988 году в городе появился первый епископ. В XII веке Новгород завоевал республиканскую свободу и с 1137 года по своей воле избирал и свергал князей. С 1165 года во главе новгородской церкви стоит архиепископ. Около 1276 года Ганзейские города построили здесь контору, которая весьма способствовала развитию торговли с Россией. В 1420 году город начал чеканить монеты. Во времена республиканского правления его территория была огромной и охватывала Ингерманландию, Карелию и большую часть нынешней Новгородской и Архангельской губерний. В 1578 году великий князь Иван Васильевич окончательно покорил город. Новгород часто страдал от сильных пожаров, и от его бывшего величия не осталось ничего, кроме старинных стен, собора и огромной территории, которая теперь, однако, включает в себя земельные угодья.

В XVIII столетии в иностранных сочинениях появляются описания новгородской окрути, которые порой напоминают пастораль в духе П. Флеминга: «Почва здесь легкая, но весьма плодородна, и единственная необходимая ей обработка заключается во вспашке» (Кук), «окружающая местность очень плодородна и в изобилии дает пшеницу, лен, коноплю, мед и воск» (Брюс) и «изобилует всем, что нужно и человеку, и зверю» (Кук); «здесь нет недостатка в необходимых продуктах питания» (Ранфт). Многие путешественники отмечали, что важную роль в обеспечении населения продуктами питания играет «превосходная рыба, которой в изобилии снабжается рынок по очень умеренной цене» (Брюс). «Берега Волхова населены многими деревнями, крестьяне тут хорошо одеты и хорошо питаются» (Кокс), а дома, в которых они живут, «гораздо просторнее и чище, нежели в других частях России» (Миранда).

Памятники европейской письменности XVIII века запечатлели некоторые курьезы, случившиеся с иностранцами в Новгороде.

Так, известный деятель французской революции Жильбер Ромм, побывавший в Новгороде вместе со своим воспитанником Павлом Строгановым летом 1781 года, оставил в своем дневнике «Путешествие из Петербурга в Москву» краткую запись о неком сумасбродном англичанине, который в Новгороде на пари попытался пройти между языком колокола и колоколом, когда тот будет звонить:

В Новгороде помнят об одном проявлении английского сумасбродства, которое достойно войти в летописи этого нелепого народа. Один англичанин поспорил на весьма малую сумму, что три раза пройдет между языком колокола и колоколом, когда тот будет звонить. Прошел раз, прошел другой, на третий раз язык колокола раскроил ему голову о колокол. Он проиграл пари и потерял жизнь. Но этот случай, нелепый и трагический, не послужил уроком для других, столь же сумасбродных.

Примечательно, что для якобинца Ромма республиканский Новгород оказался интересен только тем, что представил ему еще одно яркое доказательство неприемлемости всего английского.

Немецкий проповедник и писатель Генрих Теодор Людвиг Шнорр, дополнивший «Похождения барона Мюнхгаузена» новыми эпизодами, один из них связал с Новгородом. Он, в частности, рассказал о том, как по пути из Петербурга в Новгород барон подвергся нападению медведя, но сумел пригвоздить его саблей за лапу к облучку саней. Так вместе с медведем он и приехал в Новгород, жители которого почему-то праздновали день небесного покровителя Чехии св. Непомука, за которого они приняли медведя. Вырвавшись из саней, зверь устроил «такую кровавую баню, как будто был самим чертом». Поэтому барон не смог остаться в Новгороде и «сразу повернул обратно в Петербург».

В XVIII веке Новгород становится для европейцев объектом научного интереса. Во второй половине столетия в Финляндии была опубликована первая университетская диссертация по истории Новгорода «De Holmgardia». Ее авторами были преподаватели университета Або (Турку) Алгот Скарин и Юхан Бильмарк. Скарин рассматривал историю Новгорода прежде всего в связи с проблемами происхождения Древнерусского государства — Гардарики. Определяя местоположение Гардарики, он писал, что ее владения простирались от Белого моря до островов Даго и Ээель. Для объяснения названия «Гардарика» он предлагал две версии: это — государство, окруженное реками, или пролив, усеянный островами. При этом он отмечал, что смысл названия не вполне ясен, поэтому допускал другие объяснения этого названия.

Изучение истории Новгорода продолжил ученик Скарина Юхан Бильмарк. Древнейших жителей Хольмгардии он считал выходцами из Швеции. Имена конунгов Хольмгардии до Рюрика он заимствовал из древнеётской генеалогии. Историю русских князей от Рюрика до монголо-татарского нашествия Бильмарк излагал, опираясь главным образом на Герберштейна и У. Далина.

Бильмарк считал, что упоминаемый в анналах VI века Новый город (Nove Urbe) — это и есть расположенный в Хольмгардии Новгород. Название Новгорода, по его мнению, происходит от готского Ny gard (новый двор). Возвышение Новгорода он относил ко времени Рюрика и отмечал, что он долго был резиденцией князей Хольмгардии и «среди прочих городов выделялся большим количеством зданий и удобным расположением на берегах богатого рыбой озера Ильмень». Он писал также, что Новгород «так противостоял несчастьям времени и частым набегам врагов, что среди постоянных невзгод скорее увеличивал свои блеск и мощь, чем терял их».

Работы Скарина и Бильмарка представляли собой первую попытку обобщить сведения скандинавских источников по истории Новгорода. В целом их выводы соответствовали оценке Новгорода в скандинавской письменности.

В конце 1770-х годов «отец финской истории» Хенрик Габриель Портан составил краткий курс русской истории для студентов Абовского университета. В изложении легенды о призвании варягов, следуя в общем русле норманской теории, он выступил против крайнего норманизма и подверг критике концепцию о длительной зависимости Древнерусского государства от варягов. В приложениях к комментированному изданию «Хроники епископов Турку» он опубликовал текст Ореховецкого договора между Новгородом и Швецией. Портан одним из первых обратил внимание на то, что уже на заре христианства существовали интенсивные культурные связи между финнами и новгородцами. Подтверждением этого служат списки русских слов, сильно напоминающие финские слова с соответствующим значением, которые он приводит в своих работах «История собирания финских святынь» и «О началах финских диалектов».

Примерно в это же время историю Новгорода затронул Вольтер. В своей «Истории Российской империи при Петре Великом» (1760) он отметил его особую роль в истории России. Новгород был для Вольтера не столько оплотом демократии, сколько крупным торговым центром. Поэтому он связывал его упадок не с событиями 1478 года, а с неудавшимися попытками Ивана IV наладить на Балтике торговлю с Западом.

К истории Новгородской республики обращался французский историк Пьер-Шарль Левек. В многотомной «Российской истории» (1782) он представил Новгород как своего рода очаг свободы в Древнерусском государстве. С явной симпатией он описал новгородскую демократию и зачатки гражданственности и с сожалением признал что «республиканские устремления» новгородцев, превращавшиеся порой в опасное безначалие, в конечном итоге должны были отойти на второй план перед необходимостью объединиться в единое государство «сильного мужа Ивана III».

Таким образом, памятники европейской письменности XVIII века зафиксировали процесс превращения Великого Новгорода в провинциальный центр Российской империи.

Многие иностранные наблюдатели подчеркивали, что Великий Новгород некогда «считался одним из наиболее могущественных в Европе» (Брюс) и был «несравненно великолепнее нынешнего» (Белл), но теперь этот «город священников» (Кук), в котором «повсюду видны признаки упадка» (Меереман), «помимо своих церквей и монастырей, не имеет большого значения» (Хавен). Наслышанные о былом великолепии Новгорода иностранцы нередко были разочарованы, столкнувшись с новгородской реальностью. Поэтому тема контраста в иностранных сочинениях соседствовала с темой обманутых ожиданий. Тем не менее для некоторых путешественников Новгород по-прежнему был «древен, знаменит и велик» (Георги).