Известие о приглашении на XXVIII съезд комсомола Белоруссии застало меня в командировке. Кстати, о командировках… Порой кто-нибудь из знакомых нет-нет да пробубнит — не хватит ли? Гоню прочь пока эти мысли, потому что всегда стремлюсь и к новым местам, и к новым жизненным проблемам, и к новым интересным встречам. Съезд комсомольцы-земляки назначили на пятое-шестое марта. А третьего, в день своего сорокапятилетия, я снова видел, как под крылом плывет земля. Пролетал над Витебской областью. Прильнул к иллюминатору. Нашел Россоны — родину Петра Мироновича Машерова. Здесь, в этих лесах, начинался его легендарный партизанский путь. Здесь родился и Геннадий Буравкин, наш белорусский поэт, председатель Республиканского комитета по телевидению и радиовещанию. Каждый год он приглашает меня в край голубых озер. Некогда. Не смог я до сих пор и вместе с земляком — поэтом Василем Зуенком — побывать в родной Зеленой пуще.

Эти строки, в которых Василь Зуенок выразил и мое отношение к родным краям, я перечитывал на борту станции «Салют-6» в поэтическом сборнике «Нача». Нача — маленькая речка в нашем Крупском районе. Василь Зуенок, как и я в детстве, собирал в Зеленой пуще грибы, ягоды, орехи. Мы земляки. Во время полета, как только пролетали Брест, подплывал к иллюминатору, отыскивал свои родные места, повторял:

Чтобы как-то отблагодарить Василя Зуенка, отправил ему с борта фотографию, где я сфотографирован вместе с экипажем экспедиции посещения — Петром Климуком и Мирославом Гермашевским. На конверте написал: «Земля. Минск. Василию Зуенку», а потом по всем правилам почтовых отправлений поставил наши бортовые штемпели. Были у нас такие, как было и космическое почтовое отделение.

Работу в командировке пришлось прервать, и четвертого марта я вылетел в Минск.

Я был делегатом предыдущего съезда комсомола республики, а поэтому с большим желанием летел на очередной форум молодежи. Хотелось побыть в атмосфере молодежных проблем, ощутить настроение своих молодых земляков. Волновало больше всего одно: как относится молодежь республики к прогрессивным преобразованиям в нашей стране, каким видит свое место наша комсомолия в огромном механизме перестройки?

Здесь уместно сказать, что этот интерес вызван не праздным любопытством. Решения предстоящего съезда интересовали меня как коммуниста, и в первую очередь — как депутата Верховного Совета БССР и военного командира. При решении депутатских вопросов мне часто приходится встречаться с молодежью. От этого общения у меня осталось двоякое чувство. Радовала устремленность молодых земляков, желание делать все на своем участке как можно лучше, радовала непримиримость, свойственная молодежи категоричность в подходе к недостаткам. Однако было и другое. Имею в виду запросы молодежи, которые иначе как иждивенчеством и потребительством не назовешь.

Помню, на прием по личным вопросам ко мне зашел молодой парень из деревни Игрушка. Познакомились. Отслужил в Советской Армии, вернулся в родной колхоз. Озабочен слабой организацией досуга молодых колхозников. Я стал расспрашивать, поинтересовался, а кто им должен организовывать их же досуг? Что сделали сами комсомольцы, молодежь колхоза, чтобы их жизнь была кипучей, интересной, богатой на спортивные и культурные мероприятия? Выяснилось, что мой избиратель прибыл жаловаться на своего председателя за то, что тот выделил молодежи под стадион и спортивные площадки непригодную для пахоты землю, короче говоря — пустырь. Вот и поговорили мы с молодым механизатором на тему иждивенчества, пассивности. По его, мол, не сама молодежь, а кто-то должен для нее все делать… Как же это понимать?! А о земле разговор был особый. Не мог я остаться равнодушным к тому, что молодежь требовала у председателя под стадион участок пахотной земли, той земли, которую подняли их прадеды, деды и отцы, где вырастили не один каравай хлеба и этим же хлебом вскормили тех, кто теперь на этой земле хотел играть в футбол. Парень, краснея, сначала пытался оправдаться, но, в конце концов, согласился. Уходя, сказал:

— Спасибо за урок. А стадион мы построим и на пустыре. Докажем председателю, на что мы способны.

Меня всегда по-особому волновало состояние военно-патриотического воспитания подрастающего поколения и, в первую очередь, допризывников. Этой части молодежи, которая придет в Вооруженные Силы на срочную службу, предстоит стать нашими последователями, нашими преемниками. Короче говоря, направлялся я на съезд не в качестве «свадебного генерала», а с активным рабочим настроением.

С аэродрома заехал в Минский обком комсомола. Первый секретарь Леокадия Константиновна Налецкая раньше возглавляла комсомольскую организацию Крупского района. Получилась у нее работа с молодежью. Умела Леокадия Константиновна расположить к себе молодежь своей общительностью, не засиживалась в кабинете. Что меня больше всего удивляло в ее работе, не в обиду будет сказано комсомольским вожакам-парням, так это умение находить формы и методы военно-патриотического воспитания.

Как делегат XX съезда ВЛКСМ я был однажды приглашен на слет победителей похода комсомольцев Крупского района по местам революционной, боевой и трудовой славы, который проводился вскоре после съезда. Комсомольцы открыли много ярких страниц истории района. А сколько поход дал самим участникам! Это был и праздник, и урок верности традициям отцов, были тогда и знакомства с сегодняшними героями — тружениками полей, ферм, сельских школ и больниц.

Съезд проходил интересно, деловито. Не слышно было громких и пустословных рапортов, заявлений и заверений. Рабочие обсуждали проблемы рабочего коллектива, делегаты сельских районов говорили о своем, учителя высказывали озабоченность ходом школьной реформы. Впервые выступления делегатов заранее не готовились, «не причесывались» в ЦК ЛКСМБ. Но какая была деловая обстановка! Комсомольцы поддерживали курс перестройки, отвергали бюрократический стиль руководства, заорганизованность и бумаготворчество. Не были оставлены в стороне недостатки в работе секретарей обкомов комсомола, секретарей ЦК ЛКСМБ. Здесь не было чужих дел, чужих недостатков и бед. Все было наше, общее. Впервые не было равнодушных среди сидевших в зале. По общему настроению и оживлению было видно, что молодежь республики восприняла перестройку как свою первостепенную задачу.

Я не задаюсь целью анализировать и оценивать весь ход съезда. Для меня было важным, что я оказался в гуще событий полумиллионного отряда молодежи, ощущал ее настроение. В этом я нахожу не только личное удовлетворение. Если быть откровенным, то скажу, что здесь я тоже учился жизни, набирался опыта работы с молодежью.

Во время перерыва в фойе Минского Дома офицеров, где проходил съезд, царило оживление, дискуссии продолжались. Ко мне подошли делегаты и неожиданно задали самый сложный для меня вопрос, на который я никак не могу ответить, хотя задавали его мне много раз:

— Как вы, Владимир Васильевич, известный летчик-космонавт, дважды Герой Советского Союза, относитесь к славе?

Ребята ждали ответа, а я стоял и молчал. Молчал не потому, что нечего было сказать, — ответить формально или уйти от ответа всегда можно. Мне хотелось, чтобы ответ мой исходил из сердца и был воспринят сердцами моих собеседников. Понимание того, что наше общение должно хорошо запомниться каждому присутствующему, требовало кристальной честности. Мне хотелось сказать просто: «Друзья, я самый счастливый человек. Известность космонавта, слава дважды Героя Советского Союза обязывают меня быть честным, искренним во взаимоотношениях, справедливым, непримиримым к недостаткам…»

Не сказал этого, посчитал такой ответ казенным, нравоучительным.

Да, профессия космонавта в наше время очень и очень популярная. Человечество встретило полет Юрия Алексеевича Гагарина с невиданным чувством уважения, признательности и благодарности за победу над неизвестностью. Гагарин — первый! С его полетом многие фантастические предвидения сделались реальностью. Гагарин же, став известным, приобретя всемирную славу, остался тем Гагариным, каким воспитали его родители, школа, комсомол, партия. Славу и известность он воспринял с достоинством воспитанного человека. Мы можем только предполагать, что от известности ему было нелегко, так как вся его дальнейшая жизнь проходила под пристальным вниманием окружающих. Вспомним, что все — как Гагарин шел, как одевался, как говорил, улыбался — обсуждалось. Понимал это и космонавт номер один. Но он не стал уединяться, был постоянно на людях, в жизни был доступен детям и президентам. Даже больше — он был не просто доступен, но и с искренним чувством всегда сам шел на встречи с людьми, понимал их нужды, запросы, а многим и помогал. Вот в этой доступности, в сердечности и искренности взаимоотношений и был ответ Юрия Алексеевича Гагарина на отношение к славе и известности.

Я стал сороковым космонавтом СССР. К этому моменту многое стало известно о космонавтике: как создаются космические корабли и станции, как проходит подготовка космонавтов и как они управляют полетом станции. Много стало известно, но каждый полет по-прежнему воспринимается с неослабным вниманием.

Сколько времени я молчал и думал, не знаю. Но видел, что мои собеседники ждут ответа. Вместо него я начал с ними обычную беседу. Спросил, а верно ли в корне — задавать такие вопросы? Молчание. Обязан ли космонавт давать словесный ответ на такой вопрос? Безусловно — нет. Ответ на такой вопрос может дать вся последующая жизнь космонавта, а оценку — народ, который не только видит, но и чувствует к себе отношение со стороны космонавтов. Мы часто слышим в народе образные выражения: «слава вскружила ему голову…», «он не выдержал испытания славой…», «слава вознесла его так высоко, что падение его было страшным…». Не стоит приводить всех образных выражений. И если никто никогда не произносил подобных слов в мой адрес, то это и означает, что мои взаимоотношения с людьми правильные, построены на взаимном уважении, искренности, нравственно обогащают. Каждый человек становится известным по своим делам, по тому, как люди к ним относятся. Советский народ высоко оценил наши космические полеты. В этом наша известность. Но кто привел нас к этому жизненному свершению? Кто подготовил условия, создал материально-техническую и научную базу? Кто кого должен больше благодарить — надо еще хорошо подумать.

Съезд продолжал свою работу. В какой-то момент я задумался, вспомнив о трудностях недавнего 140-суточного полета. Вызвано это было и докладом Василия Турина, и разговором с моими собеседниками в фойе во время перерыва.

«Не быть равнодушным, активно включаться каждому комсомольцу в борьбу за новое, быть верным помощником партии в великом деле перестройки нашего мышления, отношения к порученному делу, своему долгу — быть хозяином своей страны», — прозвучало в отчетном докладе. Где же учиться, у кого учиться не быть равнодушным? Ответ простой — у хороших людей. Они всегда есть рядом с нами.

А вспомнилось мне вот что…

Шли пятьдесят шестые сутки нашего полета с Александром Иванченковым. Программа выполнялась успешно, настроение было приподнятым. Наступило 10 августа. В этот день с утра Саша Иванченков был необычно грустен, молчалив. Перед полетом мы договорились, что в таких случаях, когда у кого-то из нас не будет настроения, не надоедать друг другу излишней внимательностью и предупредительностью, а работать в обычном ритме, не выясняя причины плохого настроения. Я подумал, что, возможно, Саша просто плохо выспался.

Программу дня мы выполнили, и я приступил к своему любимому занятию — наблюдению и фотографированию океана. Саша тоже подплыл к иллюминатору и даже стал помогать мне. Потом неожиданно, как бы продолжая начатый разговор, тихо сказал:

— Сегодня погиб мой отец… подо Ржевом… у деревни Полунино. Мне и года не было. Потом умерла мама. Я перед полетом ездил к отцу.

Мне пришлось прекратить наблюдения. Я слушал своего бортинженера, представляя себе события тех лет. В боях подо Ржевом мотострелковый батальон, который входил в состав 55-й танковой бригады, под командованием комбата старшего лейтенанта Иванченкова Сергея Петровича стоял насмерть. Тогда в Ивантеевке делал первые шаги сын комбата — Саша Иванченков. Чтобы он мог расти счастливым, чтобы пришло освобождение на землю Белоруссии, где еще только подрастал Володя Коваленок, комбат Иванченков встал в полный рост и повел батальон в атаку. Тогда, в короткие передышки между боями, он не мог даже подумать, представить, что его сын станет летчиком-космонавтом СССР, дважды Героем Советского Союза. Комбат шаг за шагом «толкал землю под себя»: шел на Запад.

Жизнь Сергея Петровича Иванченкова оборвалась в одно мгновенье. Это случилось 10 августа 1942 года у деревни Полунино подо Ржевом.

Я слушал Сашу, потом поставил кассету с песнями Владимира Высоцкого. Это были песни про Сашиного отца, про комбата Иванченкова. «Тот же воздух и та же вода… только он не вернулся из боя», — раздавалось на околоземной орбите.

Накануне полета Александр Иванченков в очередной раз приехал к отцу. На обелиске братской могилы золотом высечены имена погибших. Среди них — «Старший лейтенант Иванченков Сергей Петрович».

— Здравствуй, отец, — сказал сын.

А в ответ — тишина.

Шум летнего дождя приглушил нотки дрогнувшего голоса…

— Я хочу сказать тебе, папа, что Родина, которую ты защитил своей жизнью, доверила мне ответственное задание…

Непрестанно шел проливной дождь. Земля была мокрая, обелиск был мокрый, одежда — тоже. Саша беседовал с отцом, не обращая внимания на ливень. По его щекам скатывались струйки, падали на землю. Было трудно понять, то ли это слезы мужественного человека, которому предстояло стартовать в космос, во время пожара на станции «Салют-6» не дрогнуть, спасти станцию, то ли это капли дождя, падающие на лицо и стекающие на теплую землю.

Анастасия Максимовна, учительница Полунинской школы, давно заметила сквозь завесу ливня силуэт одиноко стоящего человека. Проверив ученические тетради, она снова выглянула в окно:

— Сколько же времени прошло?! А человек стоит…

Учительница взяла плащ, свернула его и, прижав к груди, чтобы не замочить дождем, пошла к обелиску. Осторожно набросив плащ на промокшего Сашу, Анастасия Максимовна стала рядом и шепотом, боясь прервать разговор сына с отцом, спросила:

— Кто?

— Старший лейтенант Иванченков.

Потом она пригласила Сашу в дом, угостила пирогами, чаем, обсушила.

В конце августа, когда мы встретили на станции Валерия Быковского и Зигмунда Йена, за первым торжественным ужином Зигмунд вручал нам послания с Земли. Среди многих писем Александр Иванченков получил письмо от Анастасии Максимовны из деревни Полунине, в котором она искренне желала нам успехов в полете и приглашала в гости.

Мы прибыли в Полунине в солнечный День Победы 9 мая 1979 года. Нас по-матерински встретила Анастасия Максимовна. Матери, отцы, сыновья, дочери и внуки погибших встали в почетном карауле у братской могилы.

Потом пили чай у Анастасии Максимовны: для всех, кто входил в дом, были готовы пироги и чай. Учительница всех гостей знала по имени-отчеству.

Тогда-то мы и узнали, что сельская учительница со своими учениками проделала огромнейшую работу, разыскивая пропавших без вести в боях подо Ржевом. Все приезжие считают ее родной. Два раза в год Анастасия Максимовна приводит своих учеников на урок памяти и мужества к братской могиле, за которой они бережно и постоянно ухаживают. Анастасия Максимовна рассказывает, а перед глазами мальчиков и девочек вырастают былинные фигуры солдат и офицеров, идущих в полный рост на врага… Они уничтожают ненавистную фашистскую нечисть: кто из автомата, кто гранатой, а кто и камнем, поднятым с ржевской земли. Падают фашисты, гибнут и наши бойцы… Пал смертью храбрых командир мотопехотного батальона Иванченков Сергей Петрович, чтобы его сын Александр смог работать в одном экипаже на космической орбите с первым космонавтом Германской Демократической Республики Зигмундом Йеном, стал Героем первого социалистического государства на немецкой земле. В дни празднования 30-летия образования ГДР Генеральный Секретарь Социалистической единой партии Германии товарищ Эрих Хонеккер вручил летчику-космонавту СССР Герою Советского Союза Александру Иванченкову Золотую Звезду Героя ГДР под номером восемь.

…Пришлось прервать воспоминания. Под звуки марша в зал съезда вступил сводный комсомольско-молодежный отряд имени XXVIII съезда комсомола Белоруссии. Многие юноши и девушки добровольно уезжали на строительство тракторного завода в Сморгони и в нерентабельные хозяйства республики. Командир отряда Николай Дидух доложил съезду о готовности юношей и девушек приступить к работе. Дважды Герой Социалистического Труда председатель колхоза «Рассвет» Владимир Константинович Старовойтов обратился к отряду с напутственными пожеланиями.

Вот так же некогда из Кремлевского Дворца съездов ушел на строительство БАМа комсомольско-молодежный отряд имени XVIII съезда ВЛКСМ. В его составе было 90 юношей и девушек из Белоруссии. Летом 1982 года я летел с семьей в отпуск на Дальний Восток. Чем ближе подлетали к Байкалу, тем с большим волнением билось сердце. Трассу БАМа я видел из космоса, а сейчас была реальная возможность встретиться с земляками, посмотреть, как они строят, как живут. После дозаправки в Улан-Удэ наш самолет ушел дальше без трех пассажиров: с женой и дочерью мы ждали рейса на Южно-Ангарск. Поселок Кичера, возведенный руками земляков, был как раз в этом районе.

Встреч было много. Молодые строители подробно рассказали о своих делах, а я им — о наших космических полетах. Вместе с бригадой лесорубов я отправился на начало строительства новой железнодорожной станции. Станция была еще только в чертежах. Мы вышли из вагона прямо в лес. Предстояло проложить просеку под будущую улицу. Взвизгнули бензопилы, упали первые вековые сосны. Чтобы их валить — надо обладать особым мастерством. Пот заливал глаза, комары жалили с остервенением, как бы отстаивая свои владения. Я не мог сравниться с лесорубами, но и мои сосны стали ложиться рядом. Во время перерыва кто-то из ребят принес небольшую дощечку и предложил:

— Давайте назовем эту улицу не Центральной, как у нас в проекте, а улицей Космонавтов. Смотрите, сколько сосен уложил Коваленок.

Сосен этих было не так уж и много, но решение бригады было единодушным. И я закрепил на сосне дощечку с новым названием.

Сотни километров проехал я по стальной магистрали. Везде видел, сколько здесь вложено титанического труда, энтузиазма строителей. Казалось, что с таким настроением я и уеду с БАМа. Но чем больше присматривался, тем больше и больше меня беспокоило увиденное. Дело в том, что вдоль железной трассы оставались брошенными большие материальные ценности: металлоконструкции, железобетонные изделия, неисправная строительная техника, добротный лес. Можно было на правах гостя и не заметить этого. Но когда я представил свою страну с высоты космического полета, когда ощутил, что наша Родина — это единый живой организм, то решил не молчать. По возвращении в Кичеру высказал секретарю партийного комитета Бурятского участка БАМа Николаю Степановичу Бондареву все, что увидел. Не мог не сказать об этом и Николаю Ивановичу Крючкову, работавшему тогда первым секретарем Северо-Байкальского райкома партии, а в Улан-Удэ — Председателю Верховного Совета Бурятской АССР Бато Семеновичу Семенову.

Мое ли было это дело? Да, мое. Считаю себя хозяином страны. Что бы мы ни делали в космосе, но родной дом наш — Земля. Понимание того, что главная наша орбита пролегает по земле, обязывает не быть равнодушным в жизни.

Не быть равнодушным… Хочу сделать небольшое отступление, чтобы рассказать о поучительном для меня случае, происшедшем в одной из служебных командировок на Дальний Восток. Это связано с нашим 140-суточным полетом. Накануне его в акватории Мирового океана заняли, как обычно, свои исходные позиции корабельные научно-исследовательские измерительные комплексы. В их состав входят суда, носящие имена ученых и советских космонавтов, отдавших жизнь делу освоения космического пространства. Флагманом этой эскадры считается корабельный комплекс «Академик Сергей Королев». Кроме них работу космонавтов обеспечивают многие корабли Тихоокеанского флота. Эти суда уходят из портов в заданные координаты за два-три месяца до начала космического полета.

Никакой шторм не может отменить их работу в местах назначения. Через них осуществляется связь космонавтов с Центром управления полетом, собирается телеметрическая информация и т.д. Суда находятся в указанных координатах в течение всего полета и только после его окончания берут курс к родным берегам. Продолжительность их работы в океане всегда на три — пять месяцев больше продолжительности космического полета. Это путь к месту назначения и обратно, заходы в порты других стран для дозаправки.

Во время полета мы всегда знали, где находятся эти корабли, вели с ними радиосвязь, иногда находили их, одиноко стоящих в безбрежных водах Мирового океана среди белых барашков штормовых волн. В наших разговорах всегда было взаимное понимание. И мы, и они — вдали от родных, от своей земли, у нас общая работа. Как правило, во время радиопереговоров экипажи кораблей приглашают нас к себе на встречу после возвращения в порт. Мы, космонавты, соглашаемся, благодарим, но… порой забываем о данном обещании. Так и я дал согласие посетить два корабля Тихоокеанского флота — «Чумикан» и «Чажму».

Я в 1980 году прибыл на Дальний Восток в командировку с группой готовящихся к очередным полетам космонавтов для обучения их поиску и обнаружению биопродуктивных районов. Это было нужно Министерству рыбного хозяйства. Нам предстояло летать над водами Тихого океана, уходить далеко в нейтральные воды, а поэтому некоторые вопросы, связанные с маршрутами полетов, надо было согласовать с командующим. Решив их, я уже собирался покинуть кабинет командующего, но понял, что адмирал что-то недоговаривает. Он несколько раз многозначительно посмотрел на меня, вздохнул, а потом пригласил проехаться по набережной. Остановившись у причала, мы вышли из машины. Командующий показал рукой в сторону двух стоящих на рейде кораблей и подал мне бинокль. Я приложил его к глазам.

«Чажма»… «Чумикан»— прочел я на бортах. Краска стыда залила мне лицо. Я долго смотрел на корабли, где были друзья, которых я не знаю еще, но которым обещал…

— Спасибо, товарищ командующий, за урок. Разрешите, я скорректирую свою программу работ, чтобы встретиться с личным составом кораблей.

Командующий согласился. Через несколько часов я ступил на палубу «Чумикана». Здесь же был и экипаж «Чажмы». Встреча была необычно теплой, радостной. Экипажи сохранили копии наших радиопереговоров. Мы их прослушали вместе, я заново пережил весь полет. Ощущение вины перед прекрасным коллективом не покидало меня, и я во всем признался, сказал, что чуть было не проехал мимо, но командующий поправил меня.

…Съезд завершил работу. Вновь избранный состав Центрального Комитета ЛКСМБ на своем первом организационном пленуме снова избрал первым секретарем комсомольской организации республики Василия Васильевича Турина. Поздравив членов ЦК ЛКСМБ, я спустился в фойе Дома офицеров, где меня уже ожидали знакомые делегаты — те, что спрашивали о моем отношении к славе. Мы долго говорили, и я старался как мог, а как получилось, не знаю, изложить свое отношение к славе, известности.

Сразу же откровенно сказал ребятам, что стать космонавтом, быть удостоенным высокого звания дважды Героя Советского Союза и быть избранным во второй раз депутатом Верховного Совета БССР для меня огромное счастье. Таким счастливым человеком можно стать в стране, в которой для тебя открыты все пути-дороги. Только — не ленись, трудись, учись и выбирай себе любое дело, с которым ты справишься, которое тебе по душе. Уверен, что счастливыми не рождаются, счастливыми в жизни становятся. Это понятие не наследуется, не покупается, его не находят. Счастье создается трудом. Каждый человек к славе относится по-своему. Не составляю исключение и я. В своем ответе ребятам я ничего не обобщал, не распространял своего мнения на отношение к славе других космонавтов. Что же касается меня, то я рассматриваю известность космонавта с двух позиций: личной и общественной. В личной жизни известность воспринимается мной отрицательно, она мешает порой жить жизнью нормального человека. Происходит это из-за невоспитанности отдельных людей, которые при встрече, скажем, случайной, начинают вступать в разговоры, задавать вопросы или даже излагать свои просьбы.

Еду по Минску в автобусе. Что в этом особенного? Вдруг слышу:

— Владимир Васильевич, а что вы здесь делаете?— удивленный и саркастический вопрос одного из пассажиров. Я не понял, в чем дело. Он пояснил: — Космонавт, а едет в автобусе.

Стараюсь вежливо и корректно ответить любопытному:

— Еду к своему другу на улицу Калиновского, — стараюсь не замечать взглядов всех пассажиров, уже обращенных в мою сторону, — не скажете ли, на какой остановке мне надо выходить?

Однако пассажир не обращает на мой вопрос внимания и на весь автобус кричит:

— С нами едет Коваленок, давайте его попросим рассказать что-либо о космосе…

Пришлось выйти на первой же остановке и дожидаться следующего автобуса.

Вроде бы и мелочь, на которой не стоило бы заострять внимание, но она мешает быть самим собой. А ехал я к своему другу, с которым вместе много прошагали по дорогам детства, Павлу Васильевичу Назарову.

Крайне отрицательно отношусь к приглашениям в президиум только лишь для того, что там должен быть космонавт. Я не шучу, это правда. Приглашают для придания весомости мероприятию. Не езжу на такие посиделки, ненавижу их. Я понимаю, что даже к случайным обращениям надо быть очень внимательным. Были случаи, и неоднократно, когда в том или ином общественном месте кто-то подходил, вежливо и корректно вступал в разговор, предварительно представившись. Это не только не отягощает, а даже нравится: завязываются новые знакомства, появляются взаимные интересы. Вот так я познакомился с видным ученым, бывшим директором Института физики АН БССР Борисом Ивановичем Степановым. Это случайное наше знакомство на Белорусском вокзале в Москве впоследствии переросло в тесное сотрудничество не только на земле, но и на борту космических станций.

Что же касается роли известности в общественной работе, то лично мне она помогает, и помогает очень сильно. Почему помогает? Да по очень простой причине. Ведь я уже проверен в большом деле. В космос мы летаем не только ради того, чтобы проявлять мужество и героизм. Нам вверяется сложнейшая техника, поручаются ответственные программы исследований, экспериментов, от которых ожидается большая отдача. Такого рода известность позволяет решать сложные житейские вопросы. Особенно помогает она мне как депутату Верховного Совета БССР. Мне легче войти в высшие инстанции, так как там уже обо мне слышали, хотя и не знают лично. Поэтому-то люди верят, надеются, что вопросы, с которыми они обращаются ко мне, будут решены. Я не понимаю тех депутатов, которые стесняются при решении сложных вопросов дойти до облисполкома, Совета Министров, объясняя порой свою бездеятельность шаблонным образом: «А кто меня туда пустит?»

Депутата не должны впускать, депутат должен входить. Если он этого не может сделать, значит, он избран случайно.

Отрицая напрочь положение «свадебного генерала», я в то же время с большим желанием иду на встречи с коллективами в различные аудитории. Земляки в этом убедились, приглашают часто — и я не отказываюсь.

Меня однажды спросили, а что я имею от встреч?

Ответить было трудно. Думаю, «имеют» обе стороны. Те, кто приходит на встречи, ближе знакомятся с проблемами освоения космоса, получают ответы на волнующие вопросы. Я всегда ставлю перед собой цель рассказать о работе космонавта, об успехах и недостатках в своем сложном деле. Всегда хочется быть пропагандистом новой информации. В этом плане известность воспитывает меня и ко многому обязывает. Чтобы правдиво и доступно отвечать, надо самому много знать, а чтобы знать, надо постоянно заниматься самообразованием.

Особое значение я придаю встречам со школьниками, молодежью. С ними всегда веду разговор на равных. Вспоминается первый приезд в свою деревню Белое после неудачного полета на «Союзе-25». Отношение ко мне тогда было разное: были сочувствующие, были осуждающие и были среди знакомых такие, кто не верил в дальнейшие мои полеты в космос. Ко времени приезда на родину я уже снова готовился к новым полетам; вместе с Александром Иванченковым дважды дублировали своих коллег: Юрия Романенко и Георгия Гречко по программе 96-суточного полета и Владимира Джанибекова и Олега Макарова по программе экспедиции посещения. Посещение основных экспедиций было делом новым, организовывалось оно впервые в истории космонавтики.

Приезд был кратковременный. Рассчитывал побыть у матери с бабушкой, запасти дров на зиму, навестить родственников, походить на лыжах, короче говоря, отдохнуть перед подготовкой к 140-суточному полету. Однако в первую же ночь после приезда в деревню меня отыскал Нифодий Адамович Гуринович, работавший тогда первым секретарем Крупского райкома партии. Он изложил целую программу моего пребывания в районе, которая напрочь опрокидывала все мои личные планы. В основном это были встречи со школьниками, работниками партийно-хозяйственного актива района и колхозниками нескольких хозяйств. Для меня это были психологически трудные моменты, так как я предполагал, что основной интерес моих собеседников сосредоточится на причинах нестыковки. Как я уже потом, после встреч, понял, это была моя первая возможность ощутить бремя славы.

Одна из встреч состоялась в Крупской средней школе № 2. Я вглядывался в лица и глаза ребят, пытаясь понять, чего от меня ждут. Я был для них человеком оттуда, где готовят космонавтов, человеком, который сам стал космонавтом и лично знал Юрия Алексеевича Гагарина. Это и предопределило содержание моего разговора, убедило в дальнейшей необходимости встреч, в первую очередь с молодежью, школьниками, которые только начинают формировать свои взгляды на жизнь, на отношение к людям, искать свой жизненный путь. Мне вспомнился мой бег в шлемофоне за летящими самолетами, сочинение, которое писал о молодогвардейцах на выпускных экзаменах…

Я не стал говорить ребятам о космосе, полетах, космических кораблях. Я рассказал им о том, что родился и вырос в деревне Белое Крупского района, что детство прошло на той же земле, где и они растут, что рос я вместе с их родителями под одним небом. Ощущение того, что ребята видят во мне героя нашего времени, подсказало: говорить надо именно так. Мне хотелось вселить в мальчишек и девчонок уверенность в собственных силах, взбудоражить их безудержную фантазию, породить веру в мечту, в самые высокие цели.

О Николае Островском и Николае Гастелло, Александре Матросове и Алексее Маресьеве, Саше Чекалине и Лене Колесовой, Зое Космодемьянской я тоже когда-то только слышал. Эти герои были в жизни, но в моем ощущении они были абстрактными образами преданных Родине людей. Нам тогда казалось, что они не такие, как мы, что они особые, сверхлюди. Писать сочинения о них можно, но мы ведь никогда не сможем стать такими, потому что живем в скромном Крупском районе, в скромных белорусских деревеньках…

Директор Новоселянской семилетней школы Борисовского района Георгий Федорович Потапенок обнаружил в дневнике у меня, тогдашнего семиклассника, небольшой трафаретик из ватмана, на котором мною аккуратно черным шрифтом было написано: «Военная академия Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова». Какие выводы он сделал, трудно понять, но, повернувшись ко мне, стоящему у доски в ожидании очередного вопроса, сказал:

— Рано тебе еще на эту тему думать.

Прав он был или нет, не стоит сейчас анализировать, но, закончив седьмой класс с похвальной грамотой, я с золотой медалью в 1984 году закончил Военную академию Генерального штаба Вооруженных Сил СССР имени К.Е. Ворошилова, а через год защитил там же кандидатскую диссертацию и стал кандидатом военных наук.

Вот поэтому я стараюсь на примере собственного жизненного пути окрылять ребят верой в достижение намеченной цели. Для этого нужно совсем немного: учиться, любить свою Родину и уметь мечтать, уметь ставить перед собой цель, а к цели идти через упорный труд. Иного пути к известности нет.

Беседа с делегатами съезда затянулась. Пришлось намекнуть им, что поезд не будет меня ждать, уйдет по расписанию. Тепло попрощались. Через несколько часов проехал 'Борисов, Крупки. В двенадцати километрах в стороне от железной дороги в своем Белом мама смотрела телевизор, на экране среди делегатов увидела меня, стала прислушиваться, выглядывать в окно после каждой прошедшей машины…