В помещении дирекции выставки после многочасовой пресс-конференции начался очередной раунд вопросов-ответов. Каждому журналисту хотелось задать свой, никем не придуманный раньше, вопрос и получить на него не менее оригинальный ответ. Но, отвечая, я старался не оригинальничать, а говорить просто, ясно, правдиво. Часто вынужден был снова и снова возвращаться в неповторимые годы своей юности — то в летное училище в Балашове, то в пору самостоятельных полетов…

В один из таких моментов память вдруг мгновенно осветила интересный эпизод из курсантской жизни. Есть одна болезнь курсантская: полетать как можно ниже над землей. «Бритье»— так называют этот вид летной недисциплинированности. Чуть оперившись, совершив всего по два десятка самостоятельных вылетов, некоторые из нас начинали ощущать себя Чкаловыми. Песни пели только об авиации. В мыслях уже кто-то был испытателем, кто-то в небе Кубы (дни Карибского кризиса) вел воздушные бои с американскими летчиками. Делились секретами «бритья». Вячеслав Курмаз, мой земляк, был отчислен за это. Закончив пилотирование в зоне, он выполнил скольжение на одну из деревень. Он спикировал на двор дома, где женщина стирала белье. Родом она была из Белоруссии. В 1941 году она вот так же стирала белье в своем дворе. Рядом бегали два сына, и ползала младшая дочь. Воющий свист заставил поднять голову. В неистовом реве прямо на нее несся самолет. Приложив руку ко лбу, она непонимающе смотрела на него. Не слышала выстрелов, увидела только, что во дворе рвутся снаряды, что лежит в крови бездыханное тельце дочери, что от старшего сына ничего не осталось (прямое попадание снаряда), а младший, закрыв глаза руками, лежит на спине в луже крови. Так началась война для этой моей землячки — без объявления, без предупреждения. Дороги войны привели ее в эти края. Порой она считала себя сошедшей с ума, так как воющий самолет и погибшие дети были всегда перед глазами. Сейчас же, снова услышав вой, подняла голову и увидела самолет. Вскрикнула и упала, потеряв сознание. Из дома выбежал сын, сержант, приехавший в отпуск. Он только успел запомнить бортовой номер самолета и бросился к матери.

Мы оцепенели все, когда услышали этот рассказ. Курсант Курмаз из Минской области тоже сохранил в памяти пикирующие фашистские самолеты, которые пронеслись над его детством. Молча стоял он перед нами. Оправдываться не поворачивался язык. Повзрослели и мы, особенно те, у кого еще не прошло детство, кого тянуло на воздушное хулиганство. Приговор был краток: отчислить из курсантов. Комитет комсомола тоже вынес суровое наказание. Я своей рукой записал в учетную карточку: «Строгий выговор за воздушное хулиганство». Год прослужил Вячеслав Курмаз в роте охраны. Однажды его вызвали к начальнику училища. В кабинете была женщина. Какое же доброе сердце надо иметь в груди, чтобы после долгих месяцев пребывания в больнице, узнав, что этого курсанта отчислили из училища, пойти к начальнику и просить его, просить со слезами на глазах, чтобы дали возможность провинившемуся снова учиться летать.

Сердца наших матерей! Сколько же вы вынесли?! Ни горе самых тяжелых утрат, ни ужасы войны не сделали вас черствыми. Для вас все дети были всегда родными детьми…

…А вопросы журналистов не кончаются. Надо набраться терпения. Работать на выставке придется еще очень много.

Интересный вопрос мне задал корреспондент газеты «Унзере Цайт», который спросил об общественной атмосфере в канун полета Юрия Гагарина. Как восприняли мы, юность того времени, это эпохальное событие? И что я сам чувствовал в тот день — 12 апреля 1961 года. Ответ был очень короткий: «Сообщение о полете Ю. А. Гагарина я услышал в поезде на станции Лиски в Воронежской области. Вместе с группой курсантов-земляков ехал домой на очередные каникулы. Известие воспринято было с огромной радостью и ликованием».

Ответил так, сказать же хотелось больше.

На весенние каникулы курсанты разъезжаются дружно. Короткая остановка на балашовском вокзале, и десятки парней в серых шинелях один за одним прыгают в тамбур. Поезда увозили нас на Москву, Харьков, Минск.

Солнечным апрельским утром поезд подошел к станции Лиски. Наш вагон опустел, почти все пассажиры сошли. Мы слезли с полок, чтобы хоть немного размять затекшие суставы. Аркадий Полоник, Володя Сухан с Любанщины, Володя Галяс из-под Минска и другие наши однокурсники, которые ехали через Харьков до Минска, стали доставать из своих запасов все, что могло сгодиться на завтрак. Из динамика слышались какие-то мелодии, что-то говорил диктор. Мы же вспоминали о недавней сессии.

Репродуктор неожиданно замолк. Поезд тронулся, стал набирать скорость. И вдруг — голос Левитана. Я оцепенел — этот голос хорошо знают у нас еще с тех далеких военных лет. А сейчас?

«…Работают все радиостанции Советского Союза. Передаем сообщение ТАСС…»

Аркадий Полоник вскрикнул — это я так сильно сжал его локоть и закричал, опережая Левитана:

— Полетели! Понимаешь, полетели!

Ребята на меня шикнули — не мешай.

«…Пилотом-космонавтом космического спутника «Восток» является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич…»

Бросились обниматься. Кричали «ура!». Пассажиры смотрели на нас с удивлением, возможно, думая, что мы имеем к этому какое-то отношение.

Да, имеем! Сколько же можно было раздумывать — кто полетит: врач или летчик? Вот он, долгожданный момент: в космосе — летчик! Левитан повторял сообщение ТАСС, я же в мыслях снова стоял на дворе Зачистской школы и смотрел на первый спутник…

Все события моей жизни выстроились в одну цепь, приобрели смысл и значимость. Да, у каждого из нас в космос — свой особый путь. Но немногие мечтали о нем в детстве. Что же было во мне? Мечтательность или неуемная фантазия? Стремление в неизвестность или романтика полетов, сначала на самолете, а потом, как я думал, на спутниках?

Колеса поезда теперь выстукивали только одно: я буду летать, я буду летать…

Дома бабушка после обычной суеты неожиданно спросила:

— Володя, а ты не знаешь Гагарина? Может, ты с ним знаком или собираешься познакомиться?

Какой пророческий вопрос! В будущем мне предстояла встреча с Юрием Алексеевичем. Это случится 10 мая 1965 года в Москве во дворе поликлиники ВВС, куда я приеду вместе с другими будущими космонавтами на медицинский отбор…

И еще вспомнилось… Но уже из тех лет, когда я работал с майором Кудряковым.

Я уже писал, что каждый раз, когда уходил в космос или возвращался на землю космический аппарат, из эскадрильи выделяли два или три экипажа на поисково-спасательные работы. О них мало говорили, экипажи к заданию на полет готовились отдельно. Наш экипаж почему-то не привлекался. Тот факт, что своей работой я уже приблизился к космическим делам, обнадеживал, но с чего начать осуществление своих планов, пока не представлял себе. Думалось, что после посадки космического корабля там собираются Главный конструктор, космонавты, ученые. Терпеливо ждал, когда же наш экипаж получит поисковое задание. Строил планы, как подойду к космонавтам, даже Главному конструктору, и расскажу все, что ношу в душе с момента полета первого спутника… Но время летело, и надо было что-то предпринимать. Возвращаясь с ночных полетов, я как-то спросил своего командира:

— Вадим Николаевич, почему наш экипаж не летает на поиск космических объектов?

Командир посмотрел на меня внимательно, остановился.

— Хочешь посмотреть космический аппарат?

— Не только посмотреть, товарищ командир, — выдохнул я грустно. И рассказал ему все.

Он внимательно выслушал меня, посерьезнел.

— Знаешь, Володя, думаю, что скоро полетим.

Я уже рассказал об одном из последних своих полетов с «космическим» грузом, который едва не закончился трагически. Но и первый такой полет тоже запал в память. Я не спрашивал командира, просился он на задание или нет, но в один из летних дней 1964 года наш экипаж взял курс на космодром. Система поиска в то время была сложной. По трассе посадки выстраивались поисковые самолеты. Наши АН-12 занимали верхний эшелон, ниже, на втором ярусе, барражировали ИЛ-14, а на земле, недалеко от расчетного района приземления, ожидали вертолеты. С самолетов радиотехническими средствами определялись координаты посадки, потом туда направлялись вертолеты эвакуации. Они доставляли космический аппарат на ближайший аэродром, там он загружался в транспортный самолет и доставлялся на завод-изготовитель для изучения и обработки результатов исследований.

Поплыли под крылом казахстанские просторы. Где-то здесь это священное место — космодром, на бетон которого хочется ступить, представить, как шли к своим космическим кораблям Гагарин, Титов, Николаев, другие космонавты.

Прилетели. На заруливании ищу глазами космические комплексы, стоящие в готовности к старту ракеты. Но ничего не нахожу. Руководитель поиска ставил задачу, распределял экипажи по зонам. Нашему экипажу предстояло работать в зоне № 1, там, где находился расчетный район.

После подготовки к полету я спросил майора Кудрякова:

— А где же космодром? Здесь же нет ни одной ракеты. Может, мы не туда сели?

Вадим Николаевич засмеялся. Потом подошел к руководителю поиска и что-то стал говорить ему. Во время разговора руководитель поисковых работ несколько раз поглядывал в мою сторону. Потом подозвал:

— Пойдем, лейтенант, я сейчас все объясню.

Мы поднялись на вышку командного пункта. Перед глазами предстала бескрайняя степь, как на ладони перед нами лежали аэродром, взлетная полоса. А вдали виднелись какие-то постройки, высокие металлические мачты, вышки. Это и было то историческое место, откуда был запущен первый спутник и стартовал Юрий Алексеевич Гагарин. Все просто, обычно. Но, несмотря на разочарование, сердце все же билось радостно. Мне довелось побывать на месте, где прошли к своим историческим стартам советские космонавты.

В зоне заняли эшелон, и я стал осматривать воздушное пространство. Где-то здесь должен появиться парашют. И я его увидел. Увидел неожиданно: глянул, а он висит. Огромный оранжево-белый купол, а под ним маленькая точка — спускаемый аппарат. Это был «Космос-33». Доложили на командный пункт, что наблюдаем объект. Стали ждать приземления. Эстафету сопровождения подхватили ИЛ-14, потом вертолеты. Мы вернулись на аэродром — ожидать доставки. После погрузки спутника в самолет я долго не отходил от него. Металлические детали совсем недавно еще были сильно нагреты. А сейчас рука ощущала только тепло. Осмотрел парашют, он был весь в дырках. Подумал, что порвался от воздушного потока при раскрытии. И только потом, изучая космическую технику, я узнал, что делается это специально, для уменьшения динамического удара при раскрытии парашюта.

Вадим Николаевич Кудряков стоял рядом и тоже разглядывал спутник. Специалисты извлекали приборы, что-то записывали. Меня удивила эта будничность.

Нет космонавтов, нет Главного, а это значит, что еще долго я буду носить в себе заветную мечту, думать, вздыхать по ночам.

Возвращаясь домой, продолжал думать об увиденном в небе спутнике. Как он красиво смотрелся! Голубое южное небо и оранжево-белый купол парашюта. Через несколько лет на экранах телевизоров эта картина станет привычной. Но летом 1964 года она произвела на меня сильнейшее впечатление.

По возвращении майор Кудряков был вызван к командиру полка, а я зашел в комитет комсомола. Там как раз был начальник политотдела дивизии полковник Петраков Иван Карпович. Я знал, что он земляк, родом из Минска. Иван Карпович заговорил со мной на белорусском языке. Поинтересовался полетами — куда, зачем летаю? Узнав, что недавно был на поиске, что садился на аэродроме космодрома, неожиданно спросил:

— Какие у тебя планы на будущее, земляк?

Ответил, что мечтаю начать с левого сиденья и стать командиром корабля, учиться дальше, готовиться в Военно-воздушную академию. Это была стандартная мечта каждого лейтенанта — правого пилота.

— А если тебе будет предложено несколько изменить свой жизненный путь? — задумчиво начал Иван Карлович. — Отзывы командования о тебе хорошие. Есть устремленность, организаторские способности…

Все это было приятно слышать, но куда клонит начальник политотдела, я не понимал.

— Дело серьезное. Весной следующего года может поступить предложение попробовать свои силы на технике, которая летает выше, значительно выше.

— В испытатели?— это как-то не входило в мои планы.

— Да, эта работа будет испытательная, но совершенно новая, в новой области.

О чем это он? Неужели?!

— Товарищ полковник…— с трудом произнес я внезапно пересохшими губами.— Товарищ полковник, вы не о космической работе говорите?

Иван Карпович долго молчал. Потом кивнул головой.

— Что я должен делать? Может, надо рапорт написать?

Мне казалось, если этот вопрос не решится теперь, то другого такого момента не будет.

— Рапорта не надо. Летай, совершенствуй мастерство. О разговоре — никому ни слова. Весной следующего года будет отбор в отряд космонавтов. Командир дивизии, командир полка и я будем рекомендовать тебя, Зудова, других молодых летчиков. Готовься. На этом все.

Я готов был, отбросив субординацию, броситься, обнять и расцеловать начальника политотдела. Появлялась реальная надежда. Никуда не надо писать, никуда не надо ехать. Отбор будет здесь, у нас, в нашем полку. Ошеломленный, выскочил из кабинета. Шел на стоянку, еле сдерживаясь, чтобы не побежать от радости…

В 1972 году я случайно встретил Ивана Карповича Петракова в Минске. Он меня не узнал, удивленно смотрел на меня: откуда я знаю его имя, отчество.

— Товарищ генерал-лейтенант, это я, бывший лейтенант Коваленок, помните? Вы рекомендовали меня в отряд космонавтов.

Я только что получил воинское звание подполковника, и Иван Карпович стал заинтересованно расспрашивать о службе. Мы долго прогуливались по Минску, любуясь городом. Минск действительно красив, уютен, спокоен, чист, живет в своем обычном ритме. Из его научных центров протянулись нити и к космодрому. Спектральная и оптическая аппаратура уже разрабатывалась учеными-земляками в Институте физики АН БССР, в Институте химии. Тесное сотрудничество космонавтов с учеными Белоруссии в различных сферах дает научные результаты. Активными участниками исследований в области верхней атмосферы, природных ресурсов земли, океана стали Леонид Иванович Киселевский, академик АН БССР, ректор нашего университета, Владимир Ефимович Плюта, Борис Илларионович Беляев и многие другие.

В совместных творческих поисках будет создана спектрометрическая микропроцессорная система «Скиф» для исследования атмосферы, океана, земли. Эта система заняла ведущее место в составе научного оборудования орбитальных станций «Салют-7» и «Мир».

Первому венгерскому космонавту Берталану Фаркашу, который принимал участие в эксперименте «Курс-85» со своей спектральной аппаратурой, очень понравился наш отечественный «Скиф». Мы поднялись на самолете над полями Курской области и посмотрели прибор в работе. Понравились удобство в эксплуатации, простота в считывании получаемой информации, а также возможность регистрировать звуковую информацию на диктофон и одновременно фотографировать исследуемые объекты.

С позиций сегодняшнего дня я затрудняюсь сказать, правильно ли строил свою жизнь, так целеустремленно стремясь к новому. Видимо, не все от нас зависело. Но очень многое зависело и от нас. Время пришло такое. Оно выбирает нужных людей. Я называю это время гагаринским.