Письмо № 145 (ML-140)

[Е.П.Б. – Синнетту]

6 января 1886 г., Вюрцбург

[Е.П. Блаватская о своем ученичестве в Ашраме Махатм; причины сходства стилистики ее работ с литературным стилем писем Махатмы К.Х.]

Мой дорогой Синнетт!

Мне передано, чтобы я сообщила вам следующее. Сначала разрешите рассказать, что милая графиня стремительно помчалась в Мюнхен, чтобы попытаться спасти Хюббе от его слабости и Общество от распада. Весь вечер она была в трансе, то выходя из тела, то возвращаясь в него. Она видела Учителя и чувствовала Его присутствие весь вечер. Она – великая ясновидящая. Итак, после того как я прочла несколько страниц доклада, я была настолько возмущена добровольной ложью Хьюма и нелепыми выводами Ходжсона, что почти готова была бросить все в отчаянии. Что могла я сделать или сказать против доказательств очевидности на естественном мирском плане! Все было против меня, и мне оставалось только умереть. Я легла спать, и мне было весьма необычное видение. Перед этим я напрасно взывала к Учителям, которые не приходили ко мне, пока я была в бодрствующем состоянии, но во время сна я увидела Их обоих. Я опять была (сцена, имевшая место много лет тому назад) в доме Махатмы К.Х. Я сидела в углу на циновке, а он шагал по комнате в своем костюме для верховой езды; Учитель разговаривал с кем-то за дверью. «Я вспомнить не могу»– произнесла я в ответ на его вопрос об умершей тетке. Он улыбнулся и сказал: «Забавным английским языком вы пользуетесь». Затем мне стало стыдно, мое самолюбие было уязвлено, и я стала думать (обратите внимание – это было в моем сне или видении, которое было точным воспроизведением того, что произошло 16 лет назад, до последнего слова): «Сейчас я здесь и, разговаривая с Ним только на английском разговорном языке, могу, наверное, научиться говорить лучше». (Поясню: с Учителем я тоже говорила по-английски, хорошо или плохо – для Него это было одно и то же, так как Он не говорит на нем, но понимает каждое слово, возникающее в моей голове; и я понимаю Его, как именно, я не смогла бы рассказать или объяснить, хоть убей, но я понимаю. С Джуал Кулом я также разговариваю по-английски, он говорит на этом языке даже лучше, чем Махатма К.Х.)

Затем, все еще в своем сне, три месяца спустя, как мне было дано понять в этом видении, я стояла перед Махатмой К.Х. у старого разрушенного здания, на которое он смотрел, и, так как Учителя не было дома, я принесла к Нему несколько фраз, которые я выучила на сензаре• в комнате Его сестры, и попросила сказать мне, правильно ли я их перевела; я дала Ему листок бумаги, где эти фразы были написаны на английском языке. Он взял и прочитал их, поправляя перевод, еще раз перечитал и сказал: «Теперь ваш английский язык становится лучше – постарайтесь взять из моей головы хотя бы ту малую его часть, которую я знаю». И Он положил свою руку мне на лоб в области памяти и надавил пальцами (я даже чуть-чуть почувствовала ту же боль, что и тогда, и холодный трепет, который уже раньше испытывала). Начиная с того дня, он поступал так со мною ежедневно в течение около двух месяцев. Снова сцена меняется, и я ухожу с Учителем, который отсылает меня обратно в Европу. Я прощаюсь с Его сестрой, ее ребенком и всеми челами. Слушаю, что мне говорят Учителя. Затем раздаются прощальные слова Махатмы К.Х., как всегда, подшучивающего надо мною. Он говорит: «Итак, вы немногому научились из Сокровенной Науки и практического оккультизма, – и кто может ожидать большего от женщины, – но, во всяком случае, вы немного освоили английский. Вы теперь говорите на нем лишь немного хуже меня», – и засмеялся.

Опять сцена меняется, я нахожусь на 47-й улице Нью-Йорка, пишу «Изиду», и Его голос диктует мне. В том сне или ретроспективном видении я еще раз переписала всю «Изиду» и могла бы теперь указать все страницы и фразы, продиктованные Махатмой К.Х., и страницы и фразы, продиктованные Учителем и записанные на моем настолько плохом английском, что Олькотт в отчаянии рвал на себе волосы, будучи не в состоянии добраться до смысла написанного. И опять я видела саму себя, ночь за ночью: я пишу «Изиду» в своих снах, в Нью-Йорке – в самом деле, пишу ее во сне и чувствую, как фразы Махатмы К.Х. запечатлеваются в моей памяти.

Затем, пробуждаясь от того видения (уже в Вюрцбурге), я услышала голос Махатмы К.Х.: «А теперь сообразите что к чему, бедная слепая женщина. Плохой английский и построение фраз вы уже знаете, хотя даже этому вы научились от меня... Снимите пятно, наброшенное на вас этим введенным в заблуждение самодовольным человеком (Ходжсоном); объясните истину тем немногим друзьям, которые вам поверят, ибо публика не поверит до того дня, пока “Тайная Доктрина” не выйдет». Я проснулась окончательно, и это было как вспышка молнии; но я все еще не понимала, к чему это относится. Но через час приходит письмо от Хюббе Шлейдена к графине, в котором он пишет, что, пока я не объясню, каким образом Ходжсон обнаружил и показал такое сходство между моим неправильным английским языком и некоторыми выражениями Махатмы К.Х. – конструкцией фраз и своеобразными галлицизмами, – надо мной навсегда останется обвинение в обмане, подлоге (!!) и т.п. Конечно, своему английскому я научилась у Него! Это даже Олькотт поймет. Вы знаете – я это рассказывала многим друзьям и врагам, – что моя воспитательница, так называемая гувернантка, научила меня ужасающему йоркширскому диалекту. С того времени, как мой отец привез меня в Англию, думая, что я прекрасно говорю по-английски (мне тогда было 14 лет), и люди стали спрашивать его, где я получила образование: в Йоркшире или в Ирландии, и смеялись над моими акцентом и выражениями, – я отказалась от английского и пыталась как только можно избегать говорить на нем. С 14 и пока мне не исполнилось больше 40 лет, я не говорила на нем, тем более не писала, и совсем его забыла. Я могла читать, но очень мало читала по-английски, а говорить вообще не могла. Помню, как трудно мне было понимать хорошо написанную английскую книгу еще в 1867 году в Венеции. Когда в 1873 году я приехала в Америку, я могла говорить совсем немного, и об этом могут свидетельствовать и Олькотт, и Джадж, и все, кто меня тогда знал. Я бы хотела, чтобы люди увидели статью, которую я однажды пыталась написать для «Знамени Света» и в которой вместо «оптимистический (sanguine)» написала «кровавый (sanguinary)», и т.д. Я научилась писать на английском благодаря «Изиде»; это именно так, и профессор А. Уайлдер, который каждую неделю приходил помогать Олькотту расставлять главы и делать Указатель, может это подтвердить. Когда я ее закончила (а эта «Изида» – лишь третья часть того, что я написала и уничтожила), я могла писать по-английски так же, как пишу теперь – не хуже и не лучше. Кажется, моя память и способности с тех пор исчезли.

Что же тогда удивительного в том, что мой английский и язык Махатмы оказались сходными! Язык Олькотта и мой также проявляют сходство в американизмах, которых я набралась от него за эти десять лет. Я, мысленно переводя все с французского, не написала бы слово «скептик» через «к», хотя Махатма написал, и когда я написала его через «с», Олькотт и Уайлдер, а также корректор поправили его. Махатма К.Х. сохранил эту привычку и придерживается ее, а я – никогда с тех пор, как уехала в Индию. Я бы никогда не написала «carbolic» вместо «carbonic», и была первой, кто заметил эту ошибку в письме Махатмы к Хьюму, в Симле, где она имела место. Подло и глупо было с его стороны его опубликовать, ведь если он говорит, что это относится к фразе, встретившейся в каком-то журнале, то это слово, правильно написанное, стоит у меня перед глазами, как и перед глазами тех учеников, которые осаждали это письмо, и поэтому, очевидно, этоlapsus calami, если вообще было какое-нибудь calamпри осаждении. «Разница в почерках»– ой, какое большое диво! Разве Учитель К.Х. сам писал все свои письма? Сколько чел осаждали и писали их – одно только небо знает. Итак, если существует заметное различие между письмами, написанными механически одним и тем же человеком (как, например, обстоит со мной, у которой никогда не было установившегося почерка), то насколько бо`льшим может быть различие при осаждении, которое есть фотографическое воспроизведение [текста] из чьей-то головы, и я готова побиться об заклад на что угодно, что ни один чела (хотя Учителя это могут) не в состоянии дважды осадить свой почерк с одинаковой точностью; всегда будет заметная разница, – так же как ни один художник не сможет переписать картину, сохранив полное сходство (посмотрите портреты Учителя, написанные Шмихеном). Все это может быть легко понято теософами (не всеми) и теми, кто глубоко задумывался о философии и кое-что знает о ней. Кто поверит всему, что я говорю в этом письме, кроме немногих? Никто. Между тем от меня требуют объяснения, а когда оно дано (если вы хотите написать его, основываясь на фактах, я могу их дать), никто ему не верит. Все же вам приходится показать, по крайней мере, одно: оккультные проявления, письма, почерк и т.п. не могут оцениваться обычными каждодневными мерами, экспертами и т.п. Имеется не три решения, а только два: или я выдумала Учителей, их философию, написала их письма и т.д., или же нет. Если да и Учителей не существует, тогда их почерки тоже не могут существовать и я их придумала; в таком случае как можно называть меня «подделывательницей»? Тогда это мои почерки, и у меня есть право использовать их, если я так умна. Что касается изобретения философии и учения – это покажет «Тайная Доктрина». Тут я одна – с графиней в качестве свидетельницы. У меня нет никаких книг и никого, кто бы помог мне. Скажу вам, что «Тайная Доктрина» будет в двадцать раз ученее, философичнее и лучше, чем «Изида», которая будет ею «убита». Имеются сотни вещей, о которых мне разрешено говорить и объяснять их. Я покажу, что может сделать русская шпионка, мнимая подделывательница, плагиатор и т.д. Будет показано, что вся [эзотерическая] доктрина – камень в основании, фундамент всех религий; это будет доказано на основании опубликованных индийских экзотерических книг, символизм которых будет объяснен эзотерически. Будет также показана чрезвычайная ясность «Эзотерического буддизма», и правильность его доктрин будет доказана математически, геометрически, логически и научно. Ходжсон очень умен, но он недостаточно умен для истины, и она восторжествует, после чего я смогу спокойно умереть.

Бабулаписал письма моего Учителя, – ну уж! Пять лет спустя Хьюм обнаружил, что конверт из муниципалитета, принесенный Бабулой, был «вскрыт» мною. Какой хорошей памятью, должно быть, обладает принесший его мусульманин, чтобы помнить, что это был точно тот самый конверт! А письмо Гарстина, отнесенное к нему Мохини через два с половиной часа после того, как это письмо было положено в хранилище и исчезло оттуда? Его письмо, запечатанное и заклеенное со всеми предосторожностями, без всяких отметок в вечер доставки, какие теперь описываются, сейчас, спустя два года и пройдя через 1000 рук, будучи вскрыто Гарстином и самими экспертами, пытающимися уяснить, как его могли вскрыть, – все это теперь против меня! И ложь Хьюма. Он узнал, что такую тибетскую и непальскую бумагу можно достать под Дарджилингом. Он сказал: пока я не поехала в Дарджилинг, Учителя никогда не писали на такой бумаге. Прилагаю листок этой бумаги, чтобы вы тщательно ее рассмотрели, и при вашей памяти вы непременно ее узнаете. Это часть подлинного источника, из которого Учитель давал вам с Хьюмом первые уроки в его Музеев Симле. Вы смотрели на такую бумагу много раз. Пожалуйста, после опознания пошлите ее обратно мне. Она личная, доверительная, и я прошу во имя вашей чести – не выпускайте ее из рук и никому не давайте. Никакой знаток и востоковед не поймет ничего на ней, кроме букв, которые имеют смысл для меня и ни для кого иного. Но я хочу, чтобы вы поняли и запомнили: я поехала в Дарджилинг год спустя после того, как Хьюм поссорился с К.Х., а эта бумага была у меня в Симле, когда начались первые уроки. И во всем докладе – все та же ложь, ложные свидетельства и т.п.

Ваша – уже не сломленная Е.П. Блаватская

 

Письмо № 146

[464]

(ML-141)

[Е.П.Б. – Синнетту]

17 марта 1886 г.

 

[Е.П. Блаватская о клеветнических измышлениях в ее адрес]

Мой дорогой мистер Синнетт!

Делайте, что хотите, я в ваших руках. Только никак не пойму, какой может произойти вред, если сказать этим юристам, что все это ложь, никакая я не мадам Метровичили другая какая-либо мадам, кроме меня самой. Это предостерегло бы их, и они перестали бы адресовать мне письма на это имя, так как они наверняка не такие уж дураки, чтобы не знать, что эта открытая клевета противозаконна. Это потому, что Бибичи обманом убедили их, что я двоемужница, даже троемужница, – вот почему они так поступают. Таким образом, может быть, очень скоро я могу получить письмо, адресованное мне как миссис Ледбитерили миссис Дамодар, или меня обвинят, что я имею ребенка от Мохини или Баваджи. Кто может сказать, если ничего не опровергнуть?

Но это все пустяки. Есть нечто невыносимо противное для меня в любом скрывании своего имени. Не выношу инкогнито и смену имен. Почему я должна причинить вам еще больше хлопот, чем уже причинила? Почему вы должны терять время и деньги, чтобы приехать и встретить меня? Не делайте этого. Вещи я вышлю вперед заранее и спокойно выеду с Луизой вторым классом, проведя ночь в Бонне или Ахене (Aix la Chapelle), или где-нибудь по дороге. В Остенде комнаты станут дорогими не раньше июня. Кроме того, я могу заехать куда-нибудь поблизости. Я не знаю, когда отсюда уеду. Может, 1-го, может, 15-го. Я заплатила по это число.

Почему бы миссис Синнетт не приехать вместе с Дэнни? Что тут плохого и почему бы ей не остановиться у меня, если я найду хорошие комнаты? Я никак не смогу почувствовать себя счастливой, если ее не будет со мной – какая польза от ее пребывания в других комнатах? Только неудобства для нее и томление духа для меня.

Я написала своей тете и сестре, дала им адрес Редуэя. Все письма будут адресоваться – через него – на ваше имя, только для передачи мадам Б[лаватской]. Однако в действительности мне безразлично, будут письма или нет. В русских газетах появилась длинная прославляющая меня статья, в которой я названа «мученицей Англии». Это утешительно и заставляет меня чувствовать себя так, как будто я на самом деле была «великим русским шпионом»! Послушайте, знаете ли вы... Но вы этому никогда не поверите... Ну и не верьте, но когда-нибудь вы будете вынуждены поверить, что Гладстон тайно обращен в католическую веру. Это, несомненно, так. Думайте об этом, что хотите, но вы не в силах изменить факты. Ах, бедная Англия! Глупы и слепы те, кто стремится к разрушению Теософского общества!

 

[Состояние Теософского движения в США и Европе]

Ну, об этом я должна сказать несколько слов. Вы говорите: «Мы почти безнадежны... парализованы и беспомощны. Французское и германское отделения Теософского общества практически мертвы. Лондонское движение можно оживить только в будущем, и пр.». Спрашивается: «Как это? Вы не мертвы. Графиня жива. Пока что два-три члена Общества дышат рядом с вами. В Индии оно процветает и никогда не умрет. В Америке оно превращается в великое движение. Доктору Баку, профессору Коуесу, Артуру Гебхарду и некоторым другим помогают, потому что они делают свое дело и выказывают крайнее пренебрежение к тому, что говорят, печатают или воют на улице. О, постарайтесь пробудить свою интуицию, умоляю вас, не закрывайте своих глаз из-за того, что вы не можете видеть объективно, не парализуйте субъективной помощи [1], которая налицо – живая, действенная, очевидная. Разве все вокруг вас не свидетельствует о нерушимости Общества, если мы видим, как свирепые волны, поднятые миром дуг-па, последние два года вздымались и распространялись, свирепо ударяясь, и разбили – что? Только гнилые щепки «Ноева ковчега». Разве они унесли кого-либо, достойного нашего движения? Ни одного. Вы подозреваете, что Учителя хотят покончить с этим движением? Они видят: вы не понимаете, что они делают, и жалеют об этом. Они ли виновны в том, что произошло, или мы сами?

 

[Причины кризиса в Теософском обществе; ошибки теософов, и Синнетта в частности]

Если бы основатель этого Общества или основатели и председатели его Отделений всегда имели в виду, что для успеха Общества следует гнаться не за количеством, а за качеством, то половина этих бедствий была бы избегнута. Два пути были перед Лондонской Ложей, как и перед каждым Отделением Общества, когда вы подобрали искалеченные осколки и перестроили их в растущую успешную организацию; один путь вел к образованию тайного, сокровенного Общества из учащихся, практических оккультистов; другой – к открытой светской организации. Вы всегда предпочитали последний. Вам всем был дан шанс организовать внутреннюю группу. Вы не захотели утвердить свой авторитет и предоставили это номинальному Председателю, который качался на своих ногах от малейшего ветерка, дувшего изнутри или извне, разрушил все и дезертировал. Каждая такая попытка или отвергалась, или же, если и осуществлялась, в ней оказывался такой сильный элемент притворства, что она кончалась неудачей. Обнаружилось, что этому невозможно помочь, и все было предоставлено своей судьбе. Есть азиатская пословица: «Можно разрубить змея мудрости на сотню кусков, но пока его сердце, которое находится в голове, остается нетронутым, змей будет соединять свои куски и снова жить». Но если кажется, что сердце и голова везде, хотя их нигде нет, что тогда можно сделать? Поскольку Лондонская Ложа заняла свой ранг и место среди общественных институтов, ее приходится судить по внешности. Недостаточно восхвалять Организацию и Отделения как школы нравственности, мудрости и доброжелательства, так как внешний мир всегда будет судить их по плодам, а не по претензиям – не по тому, что они говорят, а по тому, что делают. Это Отделение всегда нуждалось в квалифицированных работниках; как во всех организациях, работа в нем легла на плечи весьма немногих. Из этих немногих только один человек имел в виду определенную цель и преследовал ее неуклонно и упорно – вы. Все же ваша природная сдержанность и сильный элемент светского общества внутри оккультной организации, чувство английского индивидуализма и пристойности в каждом члене помешали вам утвердить свои права, как вам следовало сделать, и заставили остальных решительно отделиться и отойти от вас; каждый решил действовать, как он или она считали для себя наилучшим, чтобы обеспечить собственное спасение и удовлетворить свои устремления, «зарабатывая себе карму на более высоком плане», как сказано в этой глупой фразе, получившей распространение среди них. Вы правы, говоря, что «удары, нанесенные движению», были последствиями «депутаций из Индии»; вы не правы, думая, что (1) эти последствия были бы такими же бедственными, если бы индийский элемент не смешался с европейским и женский элемент Лондонской Ложи не подталкивал его изо всех сил к беде, и (2) что «высшие силы желают остановить рост Общества». Мохини был послан и сначала завоевал сердца и влил новую жизнь в Лондонскую Ложу. Он был испорчен мужским и женским низкопоклонством, непрестанной лестью и собственной слабостью, а ваша сдержанность и гордость заставили вас оставаться пассивным, когда вам следовало быть активным. Первый снаряд из мира дуг-па прилетел из Америки; вы приветствовали и согрели его на собственной груди, и не раз вы доводили пишущую эти строки до отчаяния; ваша всесторонняя искренняя серьезность, ваша преданность истине и «Учителям» стали бессильны различить реальную правду, почувствовать то, что было оставлено невысказанным, потому что не могло быть высказано, и, таким образом, образовало широчайшее поле для подозрения. И последнее не было необоснованным. Элемент дуг-па полностью восторжествовал – и почему? Потому что вы верите в особу, которая была послана противодействующими силами для разрушения Общества и которой было позволено действовать так, как она и другие действовали с помощью «высших сил», как вы их называете, чьей обязанностью было не вмешиваться в великое испытание до самого последнего момента. Вы и до сегодняшнего дня не в состоянии сказать, что было истиной, а что ложью, – потому что из Общества не выделено ни частицы, посвященной единому чистому элементу в нем, любви и преданности истине, абстрактной или конкретизированной в Учителях, частицы, в которую не закрался бы элемент индивидуальности или самости, – речь идет о настоящей внутренней группе. Восточная группа оказалась фарсом. Мисс … больше интересуется учениками, чем Учителями. Она слепа по отношению к тому факту, что те, кто был (и все еще думают, что продолжают быть) наиболее преданными Делу, Учителям, Теософии, называйте, как хотите, – это те, кто подвергаются наибольшим испытаниям; что она сама теперь проходит испытание, что это ее последнее испытание и что она, похоже, не выйдет из него победительницей. «Из-за отсутствия способов непосредственного общения с ними я могу судить только по знакам», – вы говорите. Знаки очевидны. Это – высшее испытание, совершающееся вокруг нас. Тот, кто остается пассивным, ничего не потеряет, но ничего и не выиграет, когда оно закончится. Он даже может заставить свою карму мягко оттолкнуть его обратно на путь, по которому он уже поднимался.

 

[Возможная тактика деятельности Теософского общества в кризисный период его существования]

Чего вам удручающе не хватает, так это благословенной самоуверенности Олькотта и – простите – его вульгарной, но всемогущей дерзости. Чтобы обладать ею, не нужно отбрасывать такт и культуру. Это многоликий Протей, который может любое из своих лиц или щекповернуть к врагу и заставить его реагировать. Если бы Лондонская Ложа состояла только из шести членов, с седьмым – Председателем, то этот отважный «vieille garde»хладнокровно встретил бы врага, не позволяя ему узнать сколько вас и впечатляя его внешними признаками многочисленности, количеством брошюр, встреч и другими явными вещественными доказательствами того, что Общество не поколеблено, что оно не чувствует ударов, что оно щелкает пальцами перед лицом врага. И вы вскоре одержали бы победу, вы измотали бы врага, прежде чем он довел бы Общество до потери последнего члена. Все это может быть легко достигнуто, и никакие «сокрушительные бедствия» не затронули бы Общество, если бы его члены обладали достаточной интуицией, чтобы понимать, чего «высшие силы» на самом деле желают, что они могут и чего не могут предотвратить. Духовное распознавание – вот что более всего нужно.

«Это вопрос не столько спасения того, что останется от Общества, сколько возобновления движения когда-нибудь в будущем»... Это фатальная политика. Следуя ей, вы к тому будущему порвете все невидимые, но крепкие жизненные нити, которые связывают Лондонскую Ложу с ашрамами по ту сторону великих гор. Ничто не может погубить Лондонскую Ложу, кроме одного – пассивности. Знайте это, вы, который признается, что у вас «сейчас нет настроения читать лекции или произносить речи». «Действует подпольно» – вот лучшее, что вы можете делать, но не молча, если не хотите собственными руками разрушить Общество и то, к чему сами стремитесь. Не все ораторы в Лондонской Ложе, и это к счастью, иначе она превратилась бы в Вавилон. Не все мудры, но те, кто мудр, должны делиться с остальными. Комбинируйте, как лучше. Соразмерьте вашу деятельность с вашими возможностями и не отворачивайтесь от последних, хотя бы от тех, которые созданы для вас. «Разбрасывайте горящие головни по сторонам, и они начнут тлеть, вспыхнут пламенем и пошлют к небу красный отсвет».

 

[Напутствие Е.П. Блаватской Синнетту и теософам]

Так же засияет и Лондонская Ложа, если не будет допущена деморализация, если ее огням не будет позволено догорать отдельными промежуточными точками света, но они будут собраны воедино и сфокусированы рукою Председателя, и если эта рука не выронит доверенное ей знамя. Человеческая грязь никогда не прилипнет к пламени, в которое она брошена, и не загрязнит его. Она крепко прилипает только к мрамору, к холодному сердцу, утерявшему последнюю искру Божественного пламени. Да, действительно, Учителя и власть предержащие непрестанно зовут и ведут многих и многих печальных, одиноких и усталых людей в эту прекрасную страну оккультной, духовной теософии, чтобы собраться с ними вокруг своих алтарей. Двое уже телесно находятся там, которые победили и нашли якобы «невидимых» – каждый на своем пути. Ведь учения этого Ордена подобны драгоценным камням, – как их ни поверни, свет и истина и красота вспыхнут и поведут усталого странника на их поиски, если он не остановится на своем пути, чтобы погнаться за блуждающими огоньками иллюзорного мира, и не останется глухим к голосам толпы.

Умоляю вас, постарайтесь разбудить вашу интуицию, если сможете. Я страдаю за вас и сделала бы все, что угодно, чтобы помочь вам. Но вы препятствуете мне. Простите за это и постарайтесь отличить чужие слова от моих собственных.

Е.П.Б.

 

Письмо № 147 (ML-139)

[Е.П.Б. – Синнетту.]

Не датировано

Я просила вас (я сама) в письме к вам: «Пожалуйста, постарайтесь разбудить вашу интуицию». Вам это удалось, но лишь частично. Вы почувствовали, что страница или около того была продиктована мне и что это был, несомненно, К.Х. Но вам снова не удалось почувствовать, с каким неподдельным духом доброты, сочувствия и признательности вам Он продиктовал эти несколько фраз. Вы приняли их за критику. А сейчас послушайте меня. Кроме смутного воспоминания о том, что я писала под Его диктовку, я, конечно, не могу точно припомнить ни одной строчки, хотя тщательно прочла письмо, перед тем как сложить его. Но в чем я могу поклясться, так это в том, что в нем не было ни тени критики в ваш адрес ни в словах, ни в мыслях Махатмы, когда Он передавал его мне. Я писала свое письмо к вам, написала около трех-четырех страниц, когда вошла графиня [1]См. письмо № 10 и комментарии к нему. – Прим. ред.
и прочитала мне из вашего письма те угнетающие строки, в которых вы пишете о том, что склонны подозревать, что «Высшие Силы» не хотят, чтобы Общество продолжало существовать и что вам бесполезно пытаться что-нибудь предпринимать. Я еще не успела раскрыть рот для ответа и протеста, как увидела Его отражение над письменным столом и услышала слова: «А сейчас прошу: пишите». Я не прислушивалась к диктуемым словам, воспринимая [их] механически, но помню, с каким вниманием и острым интересом следила за «огоньками мыслей и чувств» и аурой, если вы понимаете смысл сказанного мною. Полагаю, Махатма именно этого и хотел от меня, иначе Его мысли и внутренняя работа остались бы для меня непроницаемыми. И я говорю, что никогда с тех пор, как вы Его знаете, никогда в Нем не было по отношению к вам столько доброты, подлинного сочувствия и полного отсутствия «критики» или упрека, как в это время. Не будьте неблагодарным, не допускайте недоразумения. Раскройте ваше внутреннее сердце, раскройте целиком чувство и не смотрите через ваши холодные, рассудочные, мирские очки. Спросите графиню, которой было прочитано это письмо и которой я рассказала то, что теперь рассказываю вам и что услышать она была так рада, ибо она сочувствует вам и вашему положению и одобряет, как и я, все, что вы сделали. Все, что вы говорите, совершенно верно, и это как раз то, что, как я думаю, я разглядела в ауре Махатмы. Желто-сероватые полоски все были направлены к Олькотту (это лондонский период, не нынешний), к Мохини, Финчу (более красноватые) и к другим, которых не буду называть. Ваш портрет в полный рост, или син-лека, получал целый поток лазурного, ярко-серебристого света; Принс Холл, инцидент с Кингсфорд и даже Холлоуэй – все были далеко-далеко от вас в тумане, и это является неоспоримым доказательством, что вы были замешаны в этом не по вашей личной вине, а были вовлечены неодолимою общею кармой. В чем же тогда «критика» или упрек? Ни один живой человек не может сделать в этом мире больше того, на что он способен. Мы не могли избежать собрания в Княжеском зале, так как Общество избрало путь, по которому оно должно было пойти. Но все – и вы первый, – спасли бы положение, если бы подготовились к этому собранию, как вам надо было давно сделать; если бы каждый из вас произнес – а еще лучше, даже прочитал бы – речь, которая дошла бы до сознания публики, вместо того, что произошло.

Ваша речь была единственной, против которой ничего нельзя было возразить, но – вследствие вашего нежелания (ведь вас же затащили в это дело) она была так холодна, настолько лишена энтузиазма или даже серьезности, что задала тон другим. Речь Олькотта представляла собою обычную чепуху янки, притом одну из худших. Речь «ангела-Мохини» была весьма глупа, олицетворяя цветы риторики а-ля Бабу, и т.п. Но это дело прошлого. Разумеется, это была неудача, но встреча могла бы быть удачной, несмотря на все противодействие, будь она заранее подготовлена. Общественное собрание пошло по избранному пути и должно было состояться, ибо было бы еще хуже, если бы его не было. Холлоуэй была подослана и участвовала в программе испытаний и разрушения. Она принесла вам в десять раз больше вреда, чем Обществу, но это целиком ваша вина, и теперь она танцует военный танец вокруг Олькотта, который ей такой же верный друг, каким были ей вы, и даже больше. Между ними идет еженедельная переписка, беспрестанная и подкупающая, за которой любо наблюдать; она его обаятельный агент в Бруклине по оккультным делам и т.п. Оставим это.

Что касается учеников – это более серьезный вопрос. Ни один из них не дурак. Если они еще не знают, то, во всяком случае, чувствуют, что пропасть между ними и Учителями с каждым днем расширяется. Они ощущают, что находятся на неверной левой стороне, и, чувствуя это, повернут к тому, к чему поворачиваются все подобные «неудачники». Если бы Учителя приказали им вернуться обратно в Индию, не думаю, что они сейчас, по вдохновению Баваджи, это сделали бы. Мохини им испорчен, вне всякого сомнения. А мисс А.гибнет в их компании. Вам придется действовать независимо от них, не порывать с ними внешне, а делать свое дело, как будто их не существует. Послушайте, я хочу, чтобы вы написали Артуру Гебхарду серьезное письмо и рассказали ему все, что знаете о Баваджи. Последний переписывается с американцами вовсю и обманывает их так же, как обманывал Гебхардов. Я писала ему, и графиня писала. Но он нам не поверит, если вы нас не поддержите. Ему наверняка уже наговорили, что графиня находится целиком под моим психологическим влиянием. Франц, бедняга, в этом уверен. Если вы не предостережете его, оба или один из «чел» непременно поедут в Америку. Если бы вы могли убедить Леонарда потребовать его отъезда в Индию в качестве меры урегулирования, тогда у него не было бы никаких оправданий для дальнейшего пребывания. Но как это сделать? Если бы я только знала, как подойти к этой особе, я была бы готова принести себя в жертву, сделать все что угодно, лишь бы очистить Общество от всей этой ядовитой растительности. Но вы можете работать независимо от них всех – это без сомнения.

До 15 апреля мы будем недалеко от вас, на той стороне реки. Графиня приедет со мною и попытает свое счастье до половины мая. Я должна быть около вас на случай, если что-нибудь произойдет, так как думаю, что, помимо нее, в этом огромном мире нет у меня друга, настоящего друга, кроме вас и миссис Синнетт. «Подобие» теософского мистера Хайда (доктора Джекила) сделало все, что могло. Я могла бы остановить это за час, если бы только могла обрушиться на них неожиданно. Клянусь. Но как это сделать? Если бы только я могла незамеченной приехать и остановиться на два дня в Лондоне, я бы это сделала, пошла бы к ним в 8 часов утра. Но сперва я должна увидеться с вами и все обдумать. Если бы только я обладала здоровьем– которого у меня нет. «Два года жизни, не больше», [как выразились] лондонский доктор, приведенный мистером Гебхардом, а также мой доктор в Адьяре, уже подходят к концу. Если Учитель не вмешается еще раз – прощайте.

Вы ничего не сказали о маленьких трюках Гладстона. Разве вы в это не верите? Смешно. Мне говорили, что по этому поводу вы получили письмо еще во время законопроекта Ильберта. Ладно, я могу вам рассказать хорошенькие штучки об иезуитах и их проделках. Но, разумеется, это бесполезно. И все же, в самом деле, это действительно серьезно.

Ну, до свидания! Пишите же.

Ваша всегда верная Е.П.Б.

Передайте мою любовь миссис Синнетт.

 

Письмо № 148 (ПБС

[473]

-155)

Выдержки из письма А.О. Хьюма к К.Х.

сентябрь 1882 г.

...Я не только не против применения вами этого права, но страстно его желаю и был бы поистине рад, если бы вы всегда высказывали свое мнение намного свободнее, чем теперь. Я возражаю против грубости, которая, не обижая меня, задевает мои чувства джентльмена, как дурной запах вызывает раздражение моих обонятельных нервов...

(К.Х . – И он называет свои письма к М. и Е.П.Б. вежливыми ?)

…Что касается той характерной черты, которую вы выдвигаете, то есть моего большого непостоянства, то я действительно считаю, что у вас, на первый взгляд, имеется основание для нападения. Все же дело обстоит не совсем так, как вы полагаете. На самом деле я не такой уж непостоянный!!. Я не могу полагаться исключительно на вас – у вас слишком мало времени, и единственный способ, которым вы, кажется, способны обучать меня – через письма, – настолько медленный и неудовлетворительный, что я был бы неправ, не ища чего-либо еще.

(Ч.К.М ., наверное, назвал бы это «чистосердечным»?)

...Обстоятельства мешали... вам поставить меня в такое положение, чтобы я был уверен, что то, чему вы учите, правильно. Весьма вероятно, это так, но другие люди, наивысшей учености, которые, несомненно, в значительной степени овладели теми же основами, что и вы, сильно возражают против ваших взглядов. Во-первых, они, по-видимому, считают, что вы, Архаты, все находитесь на неправильном пути, что вы являетесь лишь утонченно и высоко образованными тантриками, стремящимися к Упасане Шакти, или кама-рупе, вместо Упасаны Пранавы, или Брахмана [1]!!

Они равным образом не согласны и с вашим мнением о том, что нет никакого Бога.

(К.Х. – Последователи адвайта-веданты?)

…Ну, я не претендую на то, чтобы сказать, кто из вас прав. Насколько я могу судить, их ученость и йогические силы не ниже ваших.

(Его «добрый старый Свами» не обладает вообще никакими силами – логическим выводом был бы тот, что и мы никакими не обладаем).

Но мой друг... допуская, что вы правы, я весьма опасаюсь, что философия, увенчанная голым, грубым атеизмом, на котором вы настаиваете в ваших заметках, ибо вы не захотели принять мою замаскированную формулировку, не будет принята даже в нашем вопиюще материалистическом веке.

(Чистосердечно ли это? И следует ли нам принять такой образ действия?)

Европа не захочет принять ее, как и Азия. ...Но, более того, даже если бы мы смогли ее распространить, принесла бы она добро при нынешнем состоянии мира?.. Для вас и людей вашей чистоты и возвышенности характера, даже для тех, кто значительно ниже на этой лестнице, подобно мне, чистый атеизм может и не причинить вреда, но неразвитым и духовно непробужденным классам он, я опасаюсь, принесет зло.

(А может ли суеверный вымысел , вера в чистый миф, когда-либо принести добро? Он называет нас иезуитами, тем не менее его политика является чисто лойольской [2]Здесь и далее знаком • отмечены слова, значение которых поясняется в словаре. – Прим. ред.
).

...но воздействие раннего обучения, как скажете вы, интуиция, как утверждаю я, не позволяет мне принять ваше мнение как доказанное. Я не могу искренне сказать, что верю, что никакого Бога нет. Я скорее верю, что какой-то Бог есть.

(«Я больше адвайтист, чем М. или К.Х.», писал он только вчера).

...Я не думаю, что вы правы в своем мнении относительно моего непостоянства, я многосторонен, и по мере того, как продвигаюсь, я вращаюсь, и вы видите различные стороны в разное время, – но вы обнаружите, что моя орбита, не считая незначительных изменений, довольно прямая, и любые кажущиеся ретрогрессии суть оптические иллюзии вследствие вашей точки зрения. Во всяком случае, это крайне остроумное объяснение.

Всегда искренне ваш, А.О. Хьюм

(Конечно, нет сомнений, что он весьма «остроумен»).

 

Письмо № 149 (ПБС-156

[475]

)

Письмо А.О. Хьюма к Е.П.Б. с комментариями М.

Симла, 4 января 1881 г.

Моя дорогая Старая Леди.

Хоть я временами в отчаянии склонен верить, что вы являетесь обманщицей, я полагаю, что люблю вас больше, чем любого из них.

Как существуют испорченные натуры, которые начинают любить физическую уродливость в противоположность красоте, так существуют и те, кто обретает покой в моральной развращенности испорченных людей. Такие рассматривали бы обман как одаренность .

Я только что разделался с последними страницами брошюры, которую готовлю. Эти последние страницы являются выдержкой из вашего письма касательно мадам Теклы Лебендорф. Но ваше объяснение в этом случае не ясно, потому после того, как я пытался понять, что вы подразумевали, я полностью переписал его, исходя из моего внутреннего сознания. Будда знает, напал ли я на правильный след, – я не знаю, но вы увидите пробные оттиски, и вы или Братья должны исправить любые ошибки.

Мистер Синнетт должен употребить свое влияние, чтобы запретить подобное злоупотребление доверием. Ее письмо к мистеру Хьюму было частным.

Случай может быть передан полностью. М.В. должен запретить опубликование имен лиц, родственники которых еще живы и проживают поныне в России.

Эта брошюра состоит из:

(а) длинного письма, объявляющего теософию обманом и содержащего все возражения против нее и Братьев, выдвинутые наиболее разумными людьми, которые не сомневаются в фактах спиритуализма.

(Такими как мистер Чаттерджи, например?)

(б) Из значительно более длинного письма, увы, ужасно длинного, критикующего первое и выворачивающего его наизнанку.

В этом я сделал лучшее, что мог. Думаю, оно читается довольно хорошо – оно не убедительно (за это вы должны благодарить Братьев) (1), но содержит наиболее удачное объяснение каждого нескладного факта и дает полнейшее обозрение всех благоприятных фактов. Поскольку факты таковы, каковы они есть, я призываю любого сделать больше. Любого, кроме какого-либо Брата, и надеюсь, что, если Братья существуют, некоторые из них могли бы, когда пробные оттиски будут перед вами, облагодетельствовать нас намеками, которыми я мог бы подкрепить дело. Я использовал эту возможность, чтобы в большой мере пролить свет на принципы эзотерической Теософии и вопросы, касающиеся Братьев и их modus operandi и т.д. В этом письме есть весьма многое (2).

Но хоть я считаю, что доказал многое, хотя я могу убеждать других – я почти переубедил сам себя (3). Никогда, пока я не начал ее защищать, я не сознавал крайней слабости нашей позиции. Вы, вы, дорогая старая грешница (а разве вы не были бы шельмой в нормальных условиях?), являетесь самой опасной брешью из всех: полное отсутствие вашего контроля над настроением, ваша в высшей мере не-буддо – и не-христоподобная манера говорить о всех, кто нападает на вас, ваши необдуманные утверждения – все вместе составляет обвинительный акт, который трудно опровергнуть; я полагаю, что выкарабкался из этого (4). Но, хотя я могу заткнуть рты другим, я сам лично не удовлетворен. Теперь вы, возможно, скажете: «А разве вы лучше?» Отвечу сразу: несомненно, нет; вероятно, в некотором роде в десять раз хуже. Но ведь я не являюсь избранным вестником воплощения всяческой чистоты и добродетели, я – испачканная грязью душа, которая – хотя и кошка может смотреть на короля – не может даже взглянуть на Брата (5). Теперь я знаю все о предполагаемом объяснении Братьев (6), что вы являетесь психологическим калекой – один из ваших семи принципов находится в закладе в Тибете, – если так, то тем больший позор для них удерживать имущество владельцев к большому ущербу для них. Но допустим, что это так, тогда я попрошу своих друзей, Братьев, «precisez», как говорят французы: какой же принцип вы держите у себя, приятели?

Это не стхула-шарира, тело, – это ясно, ибо вы могли бы, поистине, сказать вместе с Гамлетом: «О, если бы ты, моя тучная плоть, могла растаять!»

И это не может быть линга-шарира, так как она не может отделиться от тела, и это не кама-рупа – будь это так, ее потеря не объяснила бы ваши симптомы.

Также, конечно, это не дживатма, у вас имеется избыток жизненности. Также это не пятый принцип, или ум, ибо без него вы были бы идиотом «quo ad»внешнего мира. Это и не шестой принцип, ибо без него вы были бы дьяволом, интеллектом без совести; что же касается седьмого, то он универсальный и не может быть захвачен никаким Братом и никаким Буддою, но существует для каждого в той степени, в какой открыты глаза шестого принципа.

Потому для меня это объяснение не только не убедительно, но уже то, что оно предложено, навлекает подозрение на все это дело.

Весьма умно, но предположим, это не один из семи, а все вместе? Каждый из них «калека», которому запрещено полностью проявлять свои силы! А если предположить, что таков мудрый закон далеко предвидящей власти?

И так во многих случаях: чем больше смотришь на вещи, тем меньше они кажутся водонепроницаемыми. Тем больше они напоминают выдумки, сразу выдвигаемые, чтобы устранить текущее затруднение.

Если – как вполне возможно – все можно объяснить, то приходится лишь сожалеть о слабоумии высших существ, которые посылают вас сражаться с миром, вооруженной лишь частью ваших способностей, и тщательно окружают вас сетью таких противоречивых и компрометирующих фактов, что самому любящему вас и отнюдь не менее разумному другу бывает иногда невозможно избежать мрачных сомнений не только в существовании Братьев, но и в вашей добропорядочности (7).

В письме № 2 я, несомненно, ответил на все возражения – до некоторой степени, – но, если бы мне пришлось писать письмо № 3 от противной стороны, разве не мог бы я разбить в пух и прах, по крайней мере, некоторые из аргументов письма № 2? Очевидно, со стороны никто не может.

Как сказано выше, для этого имеется полное основание. Ибо аргументы обеих сторон ошибочны и легко могут быть разбиты в пух и прах.

Все, что я могу сказать: если, как я все еще верю, взвесив доказательства, Братья существуют, – просите, умоляйте их так укрепить вас, чтобы в большей степени сделать вас такой, каким и должен быть крупный нравственный реформатор – и, тем самым, поддержать нас, чтобы мы могли защищать вас и продвигать их дело (8).

Итак, № 3 – это письмо Олькотта с Цейлона – с одним опущенным отрывком и несколькими измененными словами – ко мне, превосходное письмо; отрывок, который мир сразу атаковал бы, как указывающий на трансцендентный флирт между М. и его «утонченнейшим образцом совершенной женственности», сестрой К.Х., я, естественно, изъял, так же как и отрывок о его предполагаемом выходе из тела в Нью-Йорке, который слаб, а выход можно объяснить как простой сомнамбулизм.

Мистер Хьюм поступил благоразумно, изъяв этот абзац в письме О., тем не менее, написание трех слов не могло бы быть объяснено теорией о сомнамбулизме, так как лунатики не проходят через плотные стены. Что же касается предложения о сестре моего брата – никто, обладающий хоть какой-то учтивостью, и не подумал бы о выдаче его публике. Публика, чьи мысли представляют настолько вопиюще непристойными, что даже один из ее самых культурных вождей не может читать о чистой сестринской дружбе праведной женщины с пожизненным братом своего брата по оккультным исследованиям, не опускаясь до унизительной мысли о чувственной связи, должна быть лишь стадом свиней. И однако этот вождь удивляется, почему мы не придем в его рабочий кабинет и не докажем, что мы не являемся измышлениями безумной фантазии!

№ 4 – это ваш рассказ о Текле, переписанный; я лишь надеюсь, что он вполне правдив, и когда он дойдет до России, что непременно произойдет, люди его будут подтверждать, а не отвергать.

Там имеется предисловие, набранное крупным шрифтом, которое каждый, кто пожелает, может считать написанным Братьями – или вами, или Председателем, указывающее, что эти письма, хотя никоим образом полностью не свободны от ошибок, все же напечатаны, как проливающие некоторый свет на трудности, испытываемые многими, интересующимися теософией. Пробные оттиски поступят к вам в свое время; усильте защиту, если вы или они сможете; не пытайтесь ослабить нападение; самая сильная позиция всегда достигается выдвижением вами самой всего, что может быть сказано против вас.

Кстати, сколько экземпляров следует напечатать бенгальского перевода «Правил женщин» и т.д.? Синнетт напечатал лишь 100 английских, и, кажется, уже ни одного не осталось! Нет смысла печатать больше бенгальских правил, чем, по всей видимости, будет использовано, но я считаю, что 100 слишком мало. Пожалуйста, скажите, сколько, я оплачиваю печатание, а С.К. Чаттерджи, который отправляется в Калькутту и который вложил много труда в перевод, позаботится об издании. Мне придется написать ему туда и сказать, сколько экземпляров печатать, так что, пожалуйста, не забудьте ответить определенно о количестве экземпляров.

Чаттерджи очень умный парень, но, хотя он верит в спиритуализм, или в спиритуалистическую науку, мне никак не удается заставить его принять на веру существование Братьев! Я только что послал ему письмо Олькотта и свидетельство Рамасвамьера с постскриптумом М. о том, что вы все являетесь dzing dzing. Большинство людей является dzing dzing, по мнению просветленного.

Если их не существует, то какой же романисткой вы должны быть (9 а)! Вы, несомненно, создаете ваши характеры весьма согласующимися. Когда же наш дорогой старина Христос – я подразумеваю К.Х. – опять появится на сцене, он ведь наш любимый актер (9 б)? Ну, ладно, полагаю, они лучше знают, что им делать, но, по-человечески говоря, они совершают ошибку, ослабляя мои энергии тем, что не дают мне удостовериться в их существовании, и тем самым изводя меня сомнениями в том, могу ли я проповедовать доктрины, которые, как бы они ни были чисты сами по себе, могут быть основаны на обмане, и которые в таком случае никогда не могут принести какое-либо добро; сомнениями в том, не трачу ли я впустую свое время и мозги на химеру, время и энергии, которые я мог бы посвятить какому-то более скромному, но, возможно, более истинному и доброму делу (9 в). Однако я нанялся на один год и в течение его буду делать все, что могу, искренне и честно. Но если за этот период я не получу никакой уверенности, то уйду из Общества, почувствовав, что, истинно это или ложно, для меня это не является истиной. Я не откажусь от жизни (10), ибо она, как бы, возможно, несовершенно я ее ни проживал, вполне меня привлекает – но я уйду из Общества. Если оно основано на истине, то я, по крайней мере, принес ему некоторую пользу всем, что написал и сделал. Если нет, я не мог принести большого вреда и, насколько знаю, не делал ничего, во что не верю.

Вы скажете, что это для вас приятно и лестно. Но между нами не должно быть никаких эвфемизмов, если завтра придется давать свидетельские показания. Я мог бы поклясться, что – как мне сейчас видится – верю, что вы являетесь абсолютно искренней женщиной, но не могу поклясться, что вся история с Братьями не выдумка, хотя и мог бы поклясться, что в целом верил, что она скорее правда, нежели ложь.

А Синнетт счастливчик, не имеет ни тени сомнения, и с его убежденностью, положением и способностями он будет надежной опорой для вас и для теософии, так что у меня будет меньше угрызений совести, когда я умою руки после этого дела, чем если бы вы остались без единого защитника во власти филистимлян.

Следующим я возьму письмо Терри и посмотрю, что смогу с ним сделать. У меня еще не было времени обдумать его как следует.

Я хотел бы, чтобы вы помогли мне переписываться с вашим пандитом из Трипликана и склонили его осчастливить меня еще несколькими такими письмами, как последнее. Если бы оно у меня было до того, как я писал эти фрагменты!

Привет Олькотту!

Всегда любящий вас А.О. Хьюм

(1)Которые отказываются послать свои фотографии, чтобы иллюстрировать ожидаемое вскоре просмотренное и исправленное издание «Очерков о чудесах» Хьюма.

(2)Оно там есть. Но большая интеллектуальность не всегда идет рука об руку с большим распознаванием того, что правильно и неправильно.

(3)Именно. Существуют натуры, настолько психологизируемые своим же красноречием, так всецело покоряемые собственными великими ораторскими способностями, что они первые поддаются очарованию. Мистер Хьюм одинаково легко уверится илиразуверится в любом убеждении, если только позволить ему самому разбираться по всем пунктам.

(4)Да, но какой ценой!

(5)Лицемерие не всегда есть «неизбежное бремя преступности», но часто – результат пустого кокетства с собственной натурой. Внутренний Хьюм принимает позы перед зеркалом внешнего Хьюма.

(6)Ошибается, он не знает.

(7)Никогда тем, кто знает ее хорошо.

(8)И мы непременно сделаем это, когда настанет время.

(9 а)Да, и каким скульптором и живописцем она должна быть, как она справедливо заметила.

(9 б)Этот человек богохульствует! К.Х. никогда не будет актером ради чьего-то удовольствия. Пусть он сомневается в этом, долго он не будет сомневаться и скоро обнаружит свою ошибку.

(9 в)Если у него есть малейшее сомнение, и все же он делает это, то он не является честным человеком.

(10)Обращаю ваше внимание на одно предложение в моем письме к Скотту, в котором я упоминаю о некоторых предполагаемых угрозах. Письмо мистера Хьюма датировано 4-м января. Я появился перед Скоттом 5-го и написал, чтобы сказать, как я рад, что могу это сделать так, что это не выглядит уступкой предполагаемым угрозам. Кто бы еще ни увидел нас, это никогда не будет мистер Хьюм. Он может уйти, но мистеру Синнетту не нужно порывать с ним.

Наконец, мы не одобряем брошюры мистера Хьюма в ее теперешнем виде. Сравнительно мало членов Общества занимаются изучением оккультизма или верят в наше существование. Его брошюра побуждает всю организацию делать и то, и другое. Этим он совершает ошибку так же очевидно, как и Уайлд в Лондоне, излагая свои личные взгляды, а его предисловие, внушающее мысль, что мы являемся ее авторами, лишь компрометирует Общество еще больше.

Ваше предложение составить руководство для обучения новых членов одобрено К.Х. Посоветуйтесь с Мурадом Али и Олькоттом. К.Х. желает, чтобы я сказал, что у него нет возражений против того, что вы выпускаете второе издание, если вы включите приложение и различные доказательства, которые за это время накопились. Он желает, чтобы вы оставались здесь по возможности дольше. Он напишет через Лишенного Наследства.

М.

 

Письмо № 150 (ПБС-Приложение III)

[К.Х – А.П. Синнетту]

Это записка на полях отрывка газеты о целительных силах Г.С. Олькотта.

Все это делается благодаря силе локона, посланного Г.С.О. нашим любимым младшим Чоханом.

Прошу вас, друг: показывайте это злейшим противникам вашего Общества.

К.Х.

 

ПБС- Приложение I.Октябрь 1881 г.

(Статьи Элифаса Леви, опубликованные в «Теософе» за октябрь 1881 года, с комментариями К.Х. на полях, которые в настоящем издании даются в скобках с пометкой – «К.Х.» и примечаниями, сделанными редактором «Теософа», Е.П. Блаватской).

 

I. Смерть

 

[Сущность смерти]

Смерть является необходимым распадом несовершенных комбинаций (К.Х. – 1-го, 2-го, 3-го, 4-го, 5-го принципов). Это – обратное поглощение грубого силуэта индивидуальной (К.Х. – Личность и личное Эго) жизни в великий труд вселенской жизни; только совершенное (К.Х. – 6-й и 7-й принципы) бессмертно.

Это есть купание в забвении (К.Х. – До часа воспоминания). Это источник молодости, куда с одной стороны погружается старость и откуда с другой исходит младенчество. (Ред. «Теософа» – Новое рождение Эго после смерти. Восточная, и особенно буддистская доктрина об эволюции нового Эго из старого.)

Смерть есть видоизменение живого; трупы суть лишь засохшие листья Древа Жизни, которое еще получит все свои листья весной (К.Х. – На языке каббалиста «Весна» означает начало того состояния, когда Эго достигает своего всезнания). Воскресение (К.Х. – Халдейское «воскресение к жизни вечной», заимствованное христианами, означает воскресение в Нирване) людей напоминает вечно эти листья.

Преходящие формы обусловлены вечными типами.

Все, кто жил на Земле, по-прежнему живут там в новых образах своих типов, но те души, которые превзошли свой тип, получат в другом месте новую форму, основанную на более совершенном типе, по мере того как они вечно подымаются по лестнице миров (Ред. «Теософа» – От одной Локи к другой; от позитивного мира причин и активности к негативному миру следствий и пассивности); плохие образцы разрушаются, и их материя возвращается в общую массу. (Ред. «Теософа» – В космическую материю, когда они неизбежно теряют свое самосознание или индивидуальность (К.Х. – Свою монаду, 6-й и 7-й принципы), или уничтожаются, как говорят восточные каббалисты.)

Наша душа, можно сказать, музыка, инструментами которой являются наши тела. Музыка существует без инструментов, но она не может сделаться слышимой без материального посредника (К.Х. – Поэтому дух не может сообщаться); нематериальное не может быть ни представлено, ни постигнуто.

Человек в своем теперешнем существовании только сохраняет определенные предрасположения из своих прошлых существований (К.Х. – Карма).

Вызывания умерших суть лишь сгустки памяти, воображаемая окраска теней. Вызывать тех, кого здесь больше нет, означает заставить их типы вновь выйти из воображения природы. (Ред. «Теософа» – Страстно желать увидеть умершую личность означает вызвать образ этой личности, призвать его из астрального света или эфира, где покоятся сфотографированные образы прошлого. Это то, что частично делается на [спиритических] сеансах. Спириты – это невольные некроманты.)

Чтобы быть в непосредственном контакте с воображением Природы, человек должен быть либо заснувшим, пьяным, в экстазе или в состоянии каталепсии, либо сумасшедшим. (К.Х. – И чтобы быть в непосредственном контакте с разумом Природы, человек должен стать Архатом.)

Вечная память сохраняет только вечное; все, что проходит со временем, по праву подлежит забвению.

 

[Кремация как лучший способ уничтожения физической оболочки]

Хоронение трупов есть нарушение законов Природы; это оскорбление достоинства смерти, которая скрывает действие разрушения, как нам следует скрывать действие размножения. Сохранять трупы означает создавать фантомы в воображении Земли (Ред. «Теософа» – Усиливать эти образы в астральном, или сидеральном, свете.)

(К.Х. – Мы никогда не хороним наших мертвых. Их сжигают или оставляют над землей. [1] ); призраки кошмаров, галлюцинаций и страх – это лишь блуждающие фотографии похороненных трупов. (К.Х. – Их отражения в астральном свете.) Именно эти похороненные или не полностью уничтоженные трупы распространяют среди живых чуму, холеру, заразные болезни, печаль, скептицизм и отвращение к жизни. (Ред. «Теософа» – Люди начинают интуитивно сознавать эту великую истину, и сейчас во многих местах Европы возникают учреждения для сожжения тел и крематории.) Смерть выдыхает смерть. Кладбища заражают атмосферу городов, и вредные испарения трупов отравляют детей даже во чреве матери.

Вблизи Иерусалима в долине Геенны поддерживался постоянный огонь для сожжения мусора и останков животных; и на этот вечный огонь намекал Иисус, когда сказал, что испорченные будут брошены в «Геенну», подразумевая, что с мертвыми душами будут обходиться как с трупами.

Талмуд гласит, что души тех, кто не верил в бессмертие, не станут бессмертными. Только вера дает вечное бессмертие (Ред. «Теософа» – Вера и сила воли. Бессмертие обусловлено, как мы всегда указывали. Это есть вознаграждение чистого и доброго. Испорченный человек, приверженец примитивных желаний, только выживает. Тот, кто ценит только физические удовольствия, не будет и не может жить в потустороннем мире как самосознающее существо.) (К.Х. – В Дэва-Чане Эго видит и чувствует только то, к чему оно стремилось. Тот, кто не имеет желания продолжения чувствующей личной жизни после физической смерти, не будет иметь ее. Он родится вновь, оставаясь в мире ином какое-то время бессознательным, как при переходе.); наука и разум могут лишь подтвердить общее бессмертие.

 

[Самоубийство души]

Смертный грех есть самоубийство души. Это самоубийство происходит, если человек посвящает себя злу с полной силой своего ума, с совершенным знанием добра и зла и при полной свободе действия, которая кажется невозможной практически, но которая возможна теоретически, так как суть независимой личности есть необусловленная свобода. Божество ничего не навязывает человеку, даже существование. Человек имеет право лишить себя даже божественной доброты, и догма о вечном аде есть лишь утверждение свободной воли.

Бог никого не извергает в ад. Именно человек может отправиться туда свободно и по своему же выбору.

Те, кто находится в аду, то есть, можно сказать, посреди мрака зла (Ред. «Теософа». – То есть они вновь рождаются в «низшем мире», который не есть ни «ад», ни какое-либо богословское чистилище, но мир почти абсолютной материи, который предшествует своему последнему в «круге необходимости», из которого «нет освобождения, ибо там царит абсолютная духовная тьма» – Книга Кью-те.) и страданий необходимого наказания, без абсолютного желания этого, призываются выйти из него. Этот ад для них является лишь чистилищем. Обреченный полностью, абсолютно и без отсрочки есть Сатана, который не есть разумное существо, а необходимая гипотеза.

Сатана есть последнее слово творения. Он есть конец, навечно освобожденный. Он хотел быть подобным Богу, противоположностью которого он является. Бог есть необходимая гипотеза для разума. Сатана – необходимая гипотеза для неразума, утверждающегося, как свободная воля.

Чтобы быть бессмертным в добре, человек должен отождествиться с Богом, чтобы быть бессмертным во зле – с Сатаною. (К.Х. – Как правило, герметисты, употребляя слово «бессмертие», ограничивают его длительность от начала до конца меньшего цикла. За ограниченность их языка их нельзя карать. Было бы неудачно сказать – полубессмертие. Древние называли это «пан-эонической вечностью», пан – все, или природа, эон – период времени, который не имеет определенного предела, кроме как для посвященных (см. словари – эон есть период времени, в течение которого живет личность, период, во время которого существует Вселенная, и также – вечность. Это было «слово мистерий», преднамеренно замаскированное.) Это суть два полюса мира душ; между этими двумя полюсами прозябает и умирает без памяти непригодная часть человечества.

 

Примечания редактора (Е.П.Б.)

 

[Посмертие индивидов эволюционирующих (Адептов) и инволюционирующих (колдунов)]

Это может показаться непонятным обыкновенному читателю, ибо это один из наиболее труднопостижимых принципов оккультной (К.Х. – западной) доктрины. Природа двойственна; у нее имеется физический и материальный аспект, так же, как и духовный, и моральный аспект, и в ней имеется как добро, так и зло. Последнее есть неизбежная тень ее света. Чтобы вовлечь себя в поток бессмертия, или, вернее, обеспечить себе бесконечный ряд перерождений в качестве сознательных индивидуальностей, – гласит Книга Кью-те, том XXXI (К.Х. – Глава III), человек должен стать сотрудником природы, – либо на благо, либо на зло, в ее работе творения и воспроизведения, или в работе разрушения. (К.Х. – Это предложение указывает на два вида посвященных – Адептов и колдунов.) Она избавляется только от непригодных трутней, яростно изгоняя их и заставляя гибнуть миллионами. (К.Х. – Одно из ее обычных преувеличений.) Таким образом, тогда как добрые и чистые стремятся достигнуть нипанг (Нирваны, или состояния абсолютного существования и абсолютного сознания, которые в мире ограниченных восприятий суть не-существование и не-сознание) – злые, с другой стороны, скорее будут стремиться к ряду жизней в качестве сознательных, определенных сущностей или существ, предпочитая вечно страдать по закону воздающей справедливости (К.Х. – Кармы.), нежели откажутся от своих жизней как части интегрального, всемирного целого. Хорошо сознавая, что они не могут надеяться достигнуть конечного покоя в чистом духе, или Нирваны, они скорее цепляются к жизни в любой форме (К.Х. – Через медиумов, которые существовали везде и во все века.), нежели отказываются от того «желания жить», или танха, которое вызывает новую совокупность сканд, или перевоплощение индивидуальности. Природа одинаково хорошая мать как для безжалостной хищной птицы, так и для безвредного голубя. Матерь-Природа накажет своего ребенка, но после того, как он стал ее сотрудником в разрушении, она не может извергнуть его. (К.Х. – В течение эона, если только они знают, как заставить ее сделать это. Но это жизнь мучений и вечной ненависти. Если вы не верите в нас, как вы можете не верить в них?) Существуют полностью испорченные и порочные люди, однако столь же высокоинтеллектуальные и духовно ориентированные на зло [2], как и те, кто духовно ориентирован на благо (К.Х. – «Братья тени».) Их эго может избежать конечного разрушения или уничтожения на многие века. (К.Х. – Большинство должно уходить с этой планеты на восьмую, как она называет это. Но высочайшие будут жить до самого порога конечной Нирваны.) Это то, что Элифас Леви подразумевает под становлением «бессмертным во зле» путем отождествления с Сатаною. «О, если бы ты был холоден или горяч, – говорит видение «Откровения» св. Иоанну (III, 15–16). – Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». «Откровение» является чисто каббалистической книгой. Жара и холод суть два полюса, то есть добро и зло, дух и материя. Природа извергает «теплого», или «непригодную часть человечества», из уст своих, то есть уничтожает их. Мнение, что значительная часть человечества может, в конце концов, и не иметь бессмертную душу, не будет ново даже для европейских читателей. Сам Кольридж сравнивал это с дубом, имеющим, поистине, миллионы желудей, но из которых при номинальных (К.Х. – Нормальных.) обстоятельствах меньше одного из тысячи когда-либо развивается в дерево, и наводил на мысль, что как большинству желудей не удается развиться в новое живое дерево, так и, возможно, большинству людей не удается развиться в новое живое существо после этой земной смерти.

 

II. Сатана

Сатана есть лишь символ, а не реальный персонаж.

Это есть символ, противоположный Божественному символу, необходимый контраст того в нашем воображении. Это есть воображаемая тень, которая делает для нас видимым беспредельный свет Божественного.

Если бы Сатана был реальным персонажем, то существовало бы два Бога и верование манихейцев было бы правильным [3].

Сатана есть воображаемое понятие Абсолюта во зле; понятие, необходимое для полного утверждения свободы человеческой воли, которая, с помощью этого воображаемого Абсолюта, кажется свободной служить противовесом всей власти, даже Бога. Это наиболее дерзновенная и, быть может, самая грандиозная мечта человеческой гордыни.

«Вы будете как Боги, знающие добро и зло», – говорил аллегорический Змий в Библии. Поистине, делать из зла науку означает творить Бога зла, и если какой-либо дух может вечно противостоять Богу, то более нет одного Бога, но есть два.

Чтобы противостать Беспредельному, необходима беспредельная сила, и две беспредельные силы, противопоставленные одна другой, должны нейтрализовать одна другую. И так как зло является беспредельным и вечным, ибо оно совечно с материей, то логическим выводом было бы, что нет ни Бога, ни Дьявола – как личностных Сущностей, есть лишь Один Несотворенный, Беспредельный, Неизменный и Абсолютный Принцип, или Закон: зло, или Дьявол – чем больше он падает в материю, добро, или Бог, как только он очищен от последней и вновь становится чистым беспримесным Духом, или Абсолютом в его вечной, неизменной субъективности [К.Х. – Верно] . Если сопротивление со стороны Сатаны возможно, то власть Бога не существует более. Бог и Дьявол уничтожают друг друга, и человек остается один; он остается один с фантомом своих Богов, гибридным сфинксом, крылатым быком, который держит в своей человеческой руке меч, колышущиеся молнии которого гонят человеческое воображение от одного заблуждения к другому и от деспотизма света к деспотизму тьмы.

История земного страдания есть лишь повествование о войне Богов, войне еще не законченной, пока христианский мир все еще поклоняется Богу в Дьяволе и Дьяволу в Боге.

Этот антагонизм сил есть анархия в догме номер один. Таким образом, церкви, которая утверждает, что дьявол существует, мир отвечает с ужасающей логикой: тогда Бога не существует, и напрасно стараться избежать этого аргумента и изобретать верховенство Бога, который позволил бы некоему дьяволу стать причиной проклятия людей. Такое позволение было бы чудовищностью и равнялось бы соучастию, и Бог, который мог бы быть сообщником дьявола, не может быть Богом.

Дьявол догматов есть олицетворение атеизма. Дьявол философии есть преувеличенный идеал человеческой свободной воли. Реальный, или физический дьявол есть магнетизм зла.

Пробуждение дьявола есть представление себе на миг этой воображаемой личности. Это влечет за собой увеличение в себе вне всяких пределов порочности безумия наиболее порочными и бесчувственными поступками.

Результатом этого действия является смерть души через безумие и часто – даже смерть тела, как будто поражаемого кровоизлиянием в мозг.

Дьявол вечно требует, но ничего не дает взамен. Св. Иоанн называет его «Зверем», потому что сущность его – человеческая глупость.