1

Русская армия на грани катастрофы (1905–1910)

Русско-японская война самым негативным образом отразилась на состоянии вооруженных сил России. Без преувеличения можно сказать, что ее пагубные последствия сказались и на ходе Первой мировой войны, ее итогах и на судьбе Российской империи в целом. Помимо повторного поражения, которое она потерпела в войне с Японией, перенапряжения экономики, социального взрыва, пошатнувшего устои самодержавия, Россия с лета 1905 г. была не в состоянии защитить свои западные границы, поскольку в течение всего периода военных действий из центральных районов страны руководством военного ведомства постоянно перебрасывались войска, артиллерийские батареи, боеприпасы, другие материальные средства на Дальний Восток. По признанию занимавшего в предвоенный период должность генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба Ю.Н. Данилова, 1905–1910 гг. были временем полного военного бессилия России. Между тем международная обстановка в Европе становилась все более напряженной и страна втягивалась в новый еще более крупномасштабный вооруженный конфликт.

Место и роль военно-окружной системы рассматриваемого в главе периода как ядра армейских формирований военного времени до сих пор не изучались специально. Исследовались лишь отдельные аспекты деятельности управлений округов и подчиненных им войск. Этому периоду посвящены также и соответствующие разделы в начавших издаваться в последние годы работах по истории отдельных военных округов.

Русско-японская война и первая русская революция поставили армию на грань катастрофы. Ее соединения и части были дезорганизованы неразумной политикой, проводимой в годы войны, когда маршевые команды формировались в авральном порядке из самых различных войсковых организмов. Буквально опустошенными оказались склады: окружные запасы уходили в Маньчжурию, «как в бездонную бочку». Материальное и продовольственное снабжение нижних чинов было, по определению А.Ф. Редигера, «нищенским». Солдаты жили впроголодь, их одевали в лохмотья, и без помощи из дому они «не только бедствовали, но почти не могли существовать». К этим бедам русской армии добавилось в ходе войны и революции значительное ухудшение качества командного состава и нижних чинов, направленных в действующую армию, а также приток в части большого числа отрицательно настроенных к военной службе запасных.

По словам В.А. Сухомлинова, осенью 1904 г., когда он, будучи командующим войсками Киевского округа, докладывал Николаю II о последствиях маньчжурской кампании в западных округах, император «был глубоко потрясен, потому что я ему подтверждал то, о чем он знал из других округов, в особенности из Вильно и Варшавы». Мнение многих современников совпадало с тем, которое высказал военный министр (с июня 1905 г.) А.Ф. Редигер: армия «была не готова к походу».

Кризису русской армии способствовало не только поражение в войне, но и внутренние проблемы, сотрясавшие империю в начале XX в. Одной из главных функций войск в период первой русской революции стало участие в подавлении волнений и восстаний. Еще в Положении о военно-окружном управлении 1864 г. предусматривалось «содействие» округов гражданским властям «во всех случаях, когда необходимо участие войск для сохранения порядка и спокойствия в крае…». Услугами армейских частей чаще всего пользовались министерства внутренних дел, юстиции, финансов и путей сообщения для выполнения охранно-полицейских или карательно-репрессивных функций. В 1905–1907 гг. использование войск для «содействия гражданским властям» достигло наибольших масштабов и в течение нескольких лет являлось едва ли не главным их родом деятельности.

17 февраля 1906 г. царский рескрипт «Об изменении правил о призыве войск для содействия гражданским властям» значительно расширил перечень ситуаций, при которых армия использовалась как карательно-полицейский орган. Наибольшее число вызовов войск для исполнения карательных функций пришлось на самые развитые в промышленном отношении округа – Варшавский, Виленский, Московский, Киевский, Одесский и Петербургский. Значительными являлись и масштабы крестьянских выступлений. Для подавления волнений в сельской местности территории военных округов были поделены на районы (совпадавшие с территориями губерний), начальникам которых подчинялись все войска, находившиеся в них. В наиболее неспокойных аграрных местностях организовывалось постоянное патрулирование кавалерийскими отрядами. Статистика использования войск по нарядам гражданских ведомств показана в таблице 17.

Таблица 17

Использование армии в подавлении революционных выступлений в период первой русской революции

Непомерные наряды на полицейскую службу в начале века стали настоящим бичом русской армии, существенно снижавшим ее боеспособность. Они крайне негативно сказывались на процессе обучения. В годы первой русской революции он почти повсеместно фактически был заброшен. «Служба войск по содействию гражданским властям приняла в настоящий момент такой характер, при котором большинство войсковых частей поставлены в совершенно ненормальные условия повседневной жизни, не только исключающие всякую возможность правильно вести занятия и обучение, но и содействующие постепенному расшатыванию дисциплины и внутреннего порядка, что в конце концов может привести к полной потере армии как боевой единицы…» – докладывал царю 16 ноября 1906 г. военный министр. Отмечалось при этом, что войска призывались по любому поводу, размещались в случайных местах, на целые месяцы лишались нормальной пищи и бани. Губернаторы использовали части по своему усмотрению, раздробляли их на мельчайшие единицы и импровизированные команды. «Армия не учится, а служит вам», – резко заявил А.Ф. Редигер председателю Совета министров А.П. Столыпину 1 марта 1907 г.

На 1 октября 1906 г. вне пунктов постоянной дислокации пребывали 218 батальонов, 210 эскадронов и сотен, 17 батарей, а также несколько десятков второочередных казачьих полков, а вне своих округов 46 батальонов, 22 эскадрона и 8 батарей. Это положение сохранялось и после окончания революции. Так, еще в конце 1908 г. в Казанском военном округе находились прикомандированные сюда в 1906 г. 16 батальонов пехоты и 24 сотни, что равнялось составу пехотной и кавалерийской дивизий.

Прямым следствием усиленной караульно-полицейской службы войск и их бытовой неустроенности стал значительный рост заболеваемости в армии. Общая убыль в ней по этим причинам составила за 1906 г. почти 60 тыс. человек (в том числе 5200 умершими). Заболевшими числились 568 тыс. нижних чинов (416 на 1000 человек списочного состава) и 22,8 тыс. офицеров (337 человек на 1000). Наиболее высокая заболеваемость отмечалась в области войска Донского (в 2,4 раза), в Туркестанском (в 1,9 раза), Варшавском (в 1,7 раза), Московском и Петербургском (в 1,6 раза) округах.

Наладить учебный процесс удалось лишь к 1911–1912 гг. В 1912 г. в подвижных сборах приняли участие 1074 батальона, 638 эскадронов и сотен и 557 батарей, причем в Виленском, Варшавском, Киевском и Приамурском округах сборы были окончены большими маневрами. Однако и в этом году в отчете Военного министерства за 1912 г. констатировалось, что «несмотря на наступившее в стране полное успокоение», наряды войскам для обслуживания надобностей гражданских ведомств (охрана тюрем, государственных учреждений, конвоирование преступников и проч.) оставались «довольно значительными». Особенно тяжелым бременем наряды ложились на окраинные округа – Кавказский, Иркутский, Омский, Приамурский, Туркестанский. При этом значительная часть войск Кавказского округа была отвлечена на охрану русской миссии в Персии, а сибирских округов – на охрану строившейся Амурской железной дороги. Такое положение сохранялось до начала Первой мировой войны.

Новый подъем революционного движения в предвоенный период вновь серьезно нарушил планомерную учебу войск. По данным И.В. Карпеева, в 1914 г. пройти полный курс боевой подготовки не смогли 37,4 % пехотных и 48,7 % кавалерийских частей (в 1908 г. эти цифры составили соответственно 13,8 и 15,9 %). Например, в июле 1914 г. целая дивизия Петербургского военного округа была брошена на подавление забастовки питерских рабочих.

Одним из важных инструментов в подавлении революции и выступлений последующего периода стали окружные органы военной юстиции. Согласно Положению о местностях, объявленных состоящими на военном положении 1892 г. и ряду других законов, дела гражданских лиц изымались из общей подсудности и направлялись в военно-окружные суды, рассматривавшие их в упрощенном порядке. Число таких дел возросло с 18 в 1904 г. до 7016 в 1908-м (по ним вынесено 1135 смертных приговоров, а 2338 лиц были осуждены на каторгу). За период 1907–1914 гг. в военно-окружных судах рассматривались дела более 21 тыс. гражданских лиц, из которых около 40 % были приговорены к смертной казни или каторге.

Для командующих военными округами борьба с собственным народом стала тяжелым испытанием. За ненадлежащее исполнение этих обязанностей они безоговорочно снимались со своих постов. Неумение подавить революционное движение в своем округе квалифицировалось как «несоответствие должности». Ставший, как уже отмечалось, в июне 1905 г. военным министром А.Ф. Редигер нашел, что «почти повсеместно» «старшие военные начальники, большей частью престарелые, непривычные к инициативе, опасаясь ответственности, терялись и бездействовали. Так было на войне, то же повторялось при возникновении беспорядков в стране». В частности, военный министр был недоволен действиями командующего войсками Одесского округа генерала от инфантерии С.В. Каханова, который во время восстания матросов на броненосце «Потемкин» в июне 1905 г. не решился разоружить или потопить корабль, а вступил в переговоры с восставшими. Позднее в донесении по этому поводу в Военное министерство им были пропущены «неудобные для военных властей детали». С.В. Каханов был немедленно снят с должности. Точно так же своего поста лишился командующий войсками Варшавского округа генерал-адъютант Максимович. Позднее, по мере развития революции, А.Ф. Редигер, невзирая на незыблемые традиции старшинства в чинопроизводстве, был готов назначать командующих округами даже из числа толковых начальников дивизий.

Между тем части русской армии легко втягивались в состояние революционного брожения, хотя выступления солдат носили в большей степени обособленный характер и были обращены против непосредственных начальников. Нижние чины требовали прежде всего улучшения бытовых условий службы. В период наивысшего подъема революции в октябре – декабре 1905 г. лишь в четверти случаев солдатских выступлений из 195 были отмечены попытки организованного протеста путем создания солдатских комитетов и установления связи с рабочим движением. При этом солдатские протестные акции серьезно разминулись с последним по времени: на 1906 г., когда революция в стране была в основном подавлена, пришлось 166 выступлений солдат, в том числе 32 вооруженных, с общим числом участников более 150 тыс. человек. В значительной мере это объяснялось тем, что с Дальнего Востока интенсивным потоком стали прибывать принимавшие участие в войне войска. Поскольку пополнения для Маньчжурской армии черпались хаотично из состава многих частей, то, по словам В.А. Сухомлинова, бывшего в то время командующим Киевским округом, «возвращавшиеся к своим частям нижние чины играли роль своего рода инфекции». С побывавшими на войне солдатами, «оборванными, голодными и утомленными», «справиться было труднее, нежели с нижними чинами мирного положения».

Стихийный характер солдатского революционного движения отечественная литература советского периода объясняла крестьянской природой русской армии, препятствовавшей осознанию и раскрытию классового сознания солдатской массы. Последняя, по определению В.И. Ленина, занимала промежуточное положение между крестьянством и пролетариатом, причем пролетариат находился в меньшинстве.

Антиправительственные выступления в армии жестоко карались властями. Всего по официальным данным за три года революции военным судам было предано более 127 тыс. военнослужащих. В 1906 г., после выявления фактов агитации и проведения митинга в 1-м батальоне лейб-гвардии Преображенского полка весь батальон подвергся показательному наказанию: он был исключен из списков полка, а на его основе создан «учебный батальон», расположенный гарнизоном в глухой новгородской деревне. Занимаемых должностей лишились начальник дивизии и командир гвардейского корпуса (князь Васильчиков), а главнокомандующий Петербургским военным округом великий князь Николай Николаевич получил высочайший выговор. Вскоре последовало распоряжение царя о сформировании подобных «учебных батальонов» (содержавшихся, по существу, на правах дисциплинарных частей) во всех военных округах. До конца 1906 г. кроме Петербургского округа такой батальон был создан в Одесском военном округе из числа участвовавших в революционных беспорядках нижних чинов Севастопольской крепостной артиллерии.

Значительное «успокоение» в войсках констатировалось только в период, предшествовавший Первой мировой войне. В 1910 г. по политическим статьям в отношении военнослужащих было возбуждено 210 уголовных дел, в 1911-м – 225, в 1912-м – 115.

Полное расстройство армии, достигшее апогея в 1905–1906 гг., заставляло царское правительство искать пути к ее усовершенствованию и реформированию. Этот поиск начался еще до окончания Русско-японской войны и первоначально коснулся сферы высшего командования как одного из самых больных мест русской армии, а также ввиду относительной дешевизны таких преобразований.

В 1905 г. была проведена реформа центрального военного управления. Ее идея (по германскому образцу) принадлежала главнокомандующему войсками гвардии и Петербургского округа великому князю Николаю Николаевичу (младшему) и его ближайшему сотруднику генерал-лейтенанту Ф.Ф. Палицыну. 8 июня был создан коллегиальный орган Совет государственной обороны (СГО), который должен был объединить деятельность существовавших отдельно Военного и Морского министерств, а также осуществлять ее координацию с гражданскими ведомствами. 25 июня 1905 г. из состава Главного штаба, остававшегося в составе Военного министерства, был выделен орган оперативно-стратегического управления – Главное управление Генерального штаба (ГУГШ), независимый от военного министра и подчинявшийся непосредственно царю. Он состоял из управлений 2-го генерал-квартирмейстера (без мобилизационного отдела), военных сообщений, военно-топографического, а также отделения по службе Генерального штаба. В конце июня и начале июля были также предприняты меры для повышения роли генерал-инспекторов родов оружия, которые наделялись большими полномочиями в инспектировании и реформировании подчиненных войск и получили право личного доклада императору, то есть стали фактически независимы от военного министра. Была введена должность генерал-инспектора пехоты.

На практике новая система управления с первых же шагов стала давать сбои. СГО в оценках современников стал «бедламом» (П.А. Столыпин) и «кабаком» (генерал Ф.Ф. Палицын), «именитым обществом безработных князей» (генерал В.А. Сухомлинов), в котором в бесконечных словопрениях тонули важные дела. Несколько лет Совет государственной обороны и образованные им комиссии обсуждали различные программы реформирования армии. Крайне усложнилась система стратегического планирования и управление войсками. А.Ф. Редигер вспоминал, что, будучи военным министром, не имел «никаких трений ни с начальником Генерального штаба, ни с генерал-инспекторами, так как дело шло по традиции и все заботились именно о деле, а не занимались препирательствами». Однако в случае пересечения их полномочий возникали многочисленные казусы, когда военный министр даже не ставился в известность о принимаемых в ГУГШ ключевых решениях (например, о возможности мобилизации войск Кавказского округа из-за осложнений с Турцией), а приказы генерал-инспекторов подчас были прямо противоположны его распоряжениям. Последние ездили в округа, не предупреждая военного министра, а тот даже спустя несколько месяцев не знал, «что они там видели». Нужно отметить и то, что генерал-инспекторы в течение нескольких лет не имели четко прописанного юридического статуса, кроме того, что подчинялись непосредственно государю. Их отношения с военным министром и командующими округами оставались неопределенными. В секретной части своего всеподданнейшего отчета царю за 1905 г. командующий войсками Варшавского округа генерал от кавалерии Г.А. Скалон отмечал, что великие князья, занимавшие должности генерал-инспекторов, вмешиваются в дислокацию войск, не согласовывая их переброски «ни с планом войны, ни с расположением других войск… Что касается вмешательства генерал-инспекторов… в дело подготовки войск и командования ими, то есть всецело в сферу деятельности и ответственности командующих войсками, то это составляет постоянное явление». Лишь в конце 1907 г. удалось приравнять генерал-инспекторов к командующим войсками округов с «известной зависимостью» их от военного министра. Подчинение это было довольно формальным, но министр А.Ф. Редигер был доволен и тем, что генерал-инспекторы информировали его о своих поездках в войска.

Самостоятельность начальника Генерального штаба, первоначально воспринимавшаяся как источник его силы, вскоре обернулась слабостью, поскольку выяснилось, что он реально ничем не распоряжался (прежде всего средствами на планируемые им преобразования). Поставленный во главе его генерал-лейтенант Ф.Ф. Палицын превратился в «почетного консультанта» или «ходатая по военным делам». В 1908–1909 гг. четко обозначилась тенденция к свертыванию реформы. По словам В.А. Сухомлинова, к этому времени «никто друг друга уже больше не понимал».

Как и в прежние годы, борьба за централизацию руководства военным ведомством наталкивалась на сильнейшее противодействие членов императорской фамилии (главнокомандующего гвардией и Петербургского округа великого князя Николая Николаевича, генерал-инспектора артиллерии великого князя Сергея Михайловича, генерал-инспектора по инженерной части великого князя Петра Николаевича, главного начальника военноучебных заведений великого князя Константина Константиновича и др.), занимавших в армии ключевые посты и пользовавшихся большим влиянием на Николая II. «Каждый великий князь, – отмечал А.Ф. Редигер, – норовил выкроить себе автономный удел, и от него не было не только возможности избавиться, но даже не было возможности добиться чего-либо ему неугодного». В.А. Сухомлинов считал задачу устранения влияния великих князей на царя («злой воли на слабую») «главным условием для спасения России».

Постепенно военному министру удалось вернуть в свое подчинение и остальные части военного управления. Совет государственной обороны был упразднен летом 1909 г. (фактически он не функционировал с весны 1908 г.), после того как великий князь Николай Николаевич вступил с Николаем II в полемику по поводу распределения бюджетных средств между армией и флотом. Летом 1908 г. начальник ГУГШ был лишен права самостоятельного доклада царю и фактически подчинен военному министру. Наконец, в декабре 1909 г. права личного доклада царю лишились все четыре генерал-инспектора. Кроме того, в 1909–1910 гг. была оптимизирована структура самого Военного министерства, ликвидированы дублирующие органы, обновлен кадровый состав. С объединением управления военным ведомством значительно ускорилась реформа армии.

На фоне столь серьезных преобразований в высших органах военного руководства военно-окружные управления в основном сохраняли традиционную структуру, приданную им еще при их создании в 60-х гг. XIX в. К 1914 г. с учетом ряда местных особенностей они имели следующий состав: военно-окружной совет (высший административно-хозяйственный орган); штаб округа (орган оперативного планирования и управления); управления, ведавшие материально-техническим снабжением, – интендантское, артиллерийское, по квартирному довольствию войск (преобразовано в 1912 г. из окружного инженерного управления), военно-санитарное (до 1910 г. – военно-медицинское), военно-ветеринарное, инспектора по инженерной части (создано в 1912 г. вместо штаба инспектора полевых инженерных войск округа), инспектора госпиталей и военно-окружной суд. Во главе округа стоял командующий, нередко совмещавший военную и гражданскую власть, то есть являвшийся генерал-губернатором (Варшавский, Кавказский, Иркутский округа и т. д.).

Окружной штаб (для приграничных округов) подразделялся на три управления: генерал-квартирмейстера (строевое, мобилизационное, отчетное отделения); дежурного генерала (инструкторское, хозяйственное, госпитальное отделения, канцелярия, архив); начальника военных сообщений (военно-дорожное и этапное отделения). В 1912 г. эта структура с некоторыми дополнениями (топографическая часть, военно-судное отделение, типография, литография) была распространена на все окружные штабы. В 1914 г. структуру штабов дополнили отделения военно-цензурное и гражданских дел.

Состав округов в Европейской России по сравнению с прежним периодом остался неизменным (Виленский, Варшавский, Киевский, Одесский, Петербургский, Московский, Казанский). Также без изменений сохранились Кавказский и Туркестанский округа.

Перемены, связанные с Русско-японской войной, произошли лишь на востоке империи. В 1906 г. Сибирский военный округ, расквартированный на огромном пространстве Сибири, в интересах облегчения управления войсками в случае повторной войны с Японией был разделен на Иркутский и Омский округа. Приамурский военный округ уже не мог использоваться как база для развертывания русских войск после заключения невыгодного для России Портсмутского мира, по сути нарушившего нормальное сообщение с Приморьем (потеряна была проложенная по территории Маньчжурии железная дорога).

Местные военные власти (командующий сухопутными силами на Дальнем Востоке генерал от инфантерии Н.И. Гродеков) настаивали на всемерном укреплении Приморья как автономного театра военных действий путем содержания здесь крупной группировки войск по штатам военного времени и усиления крепости Владивосток. Программа эта за недостатком средств была реализована лишь частично. В Приморье разместились семь Восточно-Сибирских стрелковых дивизий, две из которых содержались по штатам военного времени, а еще две Восточно-Сибирские дивизии (одна по штатам военного времени) – в Забайкалье, прикрывая харбинское направление.

Управление Иркутского округа было воссоздано после его упразднения в 1899 г. В состав этого округа вошли Иркутская и Енисейская губернии, Якутская и Забайкальская области (последняя выделена из состава Приамурского округа). В границы Омского округа вошли территории Тобольской и Томской губерний, а также Акмолинской и Семипалатинской областей. Окружное управление в Иркутске формировалось заново, а управление Сибирского округа было переименовано в Омское.

В начале 1910-х гг. в восточной части империи содержалась значительная группировка русских войск, многократно превышавшая их численность здесь до начала Русско-японской войны. Так, на 1 января 1911 г. Приамурский округ насчитывал в своем составе 100,3 тыс. нижних чинов, Иркутский – 58,3 тыс., Туркестанский – 49,9 тыс., Омский – 15,7 тыс. Для сравнения: на этот же период численность нижних чинов в основных, западных округах составляла в Петербургском – 132 тыс., Виленском – 116,6 тыс., Варшавском – 194,5 тыс., Киевском – 147,6 тыс., Одесском – 69,2 тыс.

Разделение высшего военного управления в 1905 г. поначалу значительно изменило порядок взаимоотношений командующих войсками округов и окружных штабов с вышестоящими инстанциями – военным министром, Советом государственной обороны, Главным и Генеральным штабами, главными инспекторами родов оружия (войск).

Роль министра была «принижена», что способствовало «неопределенности отношений между министром и командующими войсками», которое, впрочем, и раньше во многом зависело от личных качеств и значения при дворе как министра, так и каждого командующего округом в отдельности. В период 1905–1908 гг. последние получали распоряжения, кроме военного министра, также от начальника Генерального штаба (по оперативным вопросам), четырех генерал-инспекторов (по делам родов войск) и от Совета государственной обороны. Такая схема «многоголового управления» позволила некоторым историкам даже говорить применительно к периоду после Русско-японской войны о сосуществовании двух взаимно исключавших друг друга систем: старой военно-окружной и новой «автономной».

Поэтому военному министру А.Ф. Редигеру приходилось отстаивать и утверждать свой авторитет среди командующих неформальными методами. Как уже отмечалось выше, после восстания на броненосце «Потемкин» в июне 1905 г. за нерешительность от должности был отстранен командующий войсками Одесского округа С.В. Каханов. Этот случай министром использовался для рассылки всем командующим писем с изложением министерского доклада по данному поводу императору с тем, «чтобы другие начальники уразумели, что их ждет в случае подобных провинностей с их стороны». «Это было предупреждением, если не угрозой», однако сам А.Ф. Редигер не питал уверенности в результатах такого давления на окружных командующих. Тем не менее «известная твердость и решительность» возымели действие: командующие войсками Казанского и Виленского округов генералы Косыч и Фрезе признали себя устаревшими для занятия своих должностей и подали прошения об отставке, а командующий Московским округом генерал Малахов «сам приехал спрашивать, не надо ли ему уходить?». После этого авторитет военного министра «уже не подвергался сомнению».

Автономию, как и в прежние годы, сохранили привилегированные Петербургский и (в меньшей степени) Кавказский округа, во главе которых стояли великий князь Николай Николаевич (младший) и граф И.И. Воронцов-Дашков. То же можно сказать и о Киевском округе, где с уходом в 1904 г. бессменного авторитетного командующего М.И. Драгомирова на ведущих должностях оказались близкие ему люди (генералы В.А. Сухомлинов, А.С. Лукомский и др.). Своеобразными были отношения военного министра и с Приамурским округом. Географическая отдаленность округа от центра России способствовала некоторой независимости местного начальства (генералы П.Ф. Унтербергер, П.А. Лечицкий), которое при решении неудобных для него вопросов «просто тормозило дело, что было вполне возможно при медленности почтовых отношений».

Жесткие меры военного министра, действия независимого от него начальника Генерального штаба, с одной стороны, и постоянное вмешательство в дела военных округов генерал-инспекторов родов оружия – с другой вскоре привели к закономерному итогу. В марте 1908 г. на совещании командующих войсками европейских округов по поводу реорганизации армии все они неожиданно и безо всякого принуждения со стороны заявили, что «разделение министерства приносит вред и что управление военным ведомством вновь надо объединить». Мнение командующих сыграло существенную роль в последовавшем вскоре объединении высшего военного управления в рамках министерства, а с автономией округов в значительной мере было покончено.

Русско-японская война вскрыла слабую подготовку командного состава дивизионного, корпусного и окружного уровней. Чтобы обеспечить выдвижение к руководству войсками более способных кадров, приказом по Военному министерству от 7 апреля 1906 г. была учреждена Высшая аттестационная комиссия (фактически она действовала с января 1906 г.). На нее возлагалось «всестороннее рассмотрение аттестаций на генеральских чинов армии, выяснение степени их пригодности к службе и представление достойных к зачислению в кандидаты на должности: командующих войсками в округах, их помощников, командиров, комендантов крепостей, начальников дивизий, до командиров бригад включительно». Высшая аттестационная комиссия призвана была прийти на смену прежней системе аттестаций, которые, как отмечал один из командующих войсками, «по-прежнему не всегда соответствуют истине, а по форме излишне длинны и шаблонны».

Уже на первом заседании комиссии 6 января 1906 г. военный министр выдвинул принципиальное предложение назначать командующими войсками «только дельных и энергичных генералов, хотя бы и не из старших», «которое встретило полное сочувствие» членов комиссии, в лице великого князя Николая Николаевича, генерал-инспекторов, начальников Генерального и Главного штабов. Предложенный ранее список кандидатур на должности командующих войсками ряда округов был отклонен, даже несмотря на то, что некоторые из них уже были «предуказаны» государем. Вообще, надо сказать, позиция Николая II в том вопросе отличалась тем, что он был «очень мягок с ними (генералами. – Авт.), опасаясь обидеть». В отношении их он был твердым сторонником незыблемой традиции старшинства в чинах при распределении должностей. Часто это соображение превалировало над объективной оценкой деловых качеств старших начальников и мешало обновлению кадров. Заключения Высшей аттестационной комиссии утверждал царь, ставивший по своему усмотрению против намечаемых к увольнению генералов резолюцию «оставить». Иногда он пояснял свою позицию. Так, в 1910 г. против фамилии командира одного из корпусов генерала Адлерберга Николай II написал: «Я знаю его, он не гений, но честный солдат; в 1905 г. отстоял Кронштадт. Оставить».

Создание Высшей аттестационной комиссии, воспринятое в войсках как мера едва ли не репрессивная, компенсировалось существенным увеличением пенсии чинам, оставлявшим службу. Последнее благосклонно было оценено многими престарелыми офицерами и генералами, которым приходилось продолжать службу, добывая себе средства на существование. В совокупности предпринятые меры позволили уже в 1906 г. значительно обновить и омолодить высший и старший командный состав. За год были вновь назначены 5 командующих войсками округов и 4 их помощника, 27 корпусных командиров, 12 комендантов крепостей, начальники 45 пехотных и 8 кавалерийских дивизий, 126 отдельных и неотдельных бригад, 165 командиров полков. Всего в 1906 г. из армии уволены 217 генералов. В то же время в генерал-майоры произведены 203 наиболее достойных полковника. В течение следующего года были сменены еще 1 командующий войсками округа, 3 помощника, 7 корпусных командиров, начальники 24 пехотных и 10 кавалерийских дивизий, 101 командир бригады и 90 командиров полков. Политика по омолаживанию старшего и высшего командного состава продолжилась и в дальнейшем – сокращались сроки выслуги для производства в штаб-офицерские и генеральские чины, а в 1912 г. был принят новый пенсионный устав. «Обеспечивая отставным безбедное существование, он даст возможность начальникам руководствоваться при аттестации подчиненных лишь заботой о пользе службы, отбрасывая всякие соображения благотворительного характера», отмечалось в связи с этим во всеподданнейшем докладе царю за 1912 г.

С открытием работы представительного органа власти – Государственной думы – кадровая проблема к неудовольствию царя стала публичной. В своих известных речах 23 февраля, а затем 19 марта 1909 г. лидер октябристов, председатель комиссии государственной обороны А.И. Гучков поставил вопрос о «неспособных вождях». Он предложил оценить профессиональные качества на военных постах великих князей и командующих Приамурским, Одесским, Виленским, Варшавским округами (соответственно – Унтербергер, Каульбарс, Гершельман, Скалой) – «стоят ли они на высоте?». Любопытно, что один из командующих, подвергшихся критике, – генерал от кавалерии и генерал-адъютант А.Г. Скалон, – прежде сам выступал перед императором со своими претензиями к высшим командирам и существующей практике аттестаций: «Из высших начальствующих лиц не все могут быть признаны удовлетворительными. За последнее время многие из них уволены, но некоторые новые назначения доказывают лишь, что для оценки кандидатов на высшие должности аттестации на них не дают положительных оснований, а с другой стороны, что наша система движения по службе продвигает вперед не всегда способнейших…» Критика Скалона, высказанная им в секретном донесении царю, была принята последним вполне спокойно, о чем свидетельствуют пометы Николая II на полях документа. Публичная же речь Гучкова вызвала сильное раздражение царской семьи и крайне правых кругов, считавших, что «хлопчатобумажные патриоты» (намек на купеческое происхождение А.И. Гучкова) не смеют вмешиваться в высшие военные сферы. А невнятный ответ военного министра А.Ф. Редигера Гучкову, равно как и признание им в Думе фактической небоеспособности русской армии и того, что в подборе высшего командного состава приходится довольствоваться «тем, что есть», привело к тому, что «негодование наверху не имело пределов»: великие князья «с бешенством читали телеграммы о речи Гучкова» и бранили военного министра. А.Ф. Редигеру этот инцидент вскоре стоил должности.

Весной 1909 г. его сменил бывший командующий войсками Киевского военного округа и начальник ГУГШ (с декабря 1908 г.) генерал от кавалерии В.А. Сухомлинов. Это случилось, несмотря на нелестные оценки, которые прежде давались округу столичными инспекторами (генерал-лейтенант А.А. Поливанов записывал в своем дневнике: «На приеме был генерал-майор Бородкин с отчетом по командировке в Киевский военный округ – впечатления неблагоприятные для В.А. Сухомлинова – слабость, леность, пристрастие к евреям…») и сомнительную личную репутацию («Под башмаком у довольно красивой жены… окруженный негодяями, которые служат ему посредниками для его интриг и уловок») . А.Ф. Редигер определял его как «человека способного», который «быстро схватывает всякий вопрос и разрешает его просто и ясно». В то же время «сам он не работник», «легковесный, недостаточно вдумчивый», хотя и умеет «задать подчиненным работу». С.Ю. Витте также не отказывал ему в «некоторых положительных достоинствах», учитывая его достаточно взвешенную национальную политику в революционном Киеве, однако называл его «презабавным балагуром». Вообще главными эпитетами, сопровождающими имя В.А. Сухомлинова в мемуарной литературе, являются «легкомыслие» и «беспечность»; в этом все его современники проявляют безусловное единодушие. Притчей во языцех стали случаи, когда военный министр ставил свою излюбленную визу «вполне согласен» на двух противоположных по смыслу документах, представлявшихся ему спорящими сторонами. Значительным контрастом с трудолюбивым и пунктуальным, но сухим и скучным в общении Редигером была светская манера Сухомлинова «вести пустые и бессвязные разговоры, перескакивая, как всегда, с предмета на предмет». Но для царя, благодаря этому своему качеству, он сумел стать «приятным» собеседником.

Отношения командующих округами с новым министром складывались непросто. Легкомысленная манера В.А. Сухомлинова накладывала свой отпечаток и на его общение с подчиненными. Например, большое возмущение в Варшавском военном округе вызвала его «личная» проверка мобилизационной готовности округа, «заключавшаяся в том, что он приехал в своем вагоне на Пражский вокзал в Варшаве, принял в течение 0,5 часа командующего военным округом, принял от него тут же ужин… и через 1,5 часа с минуты приезда уехал обратно, не выслушавши даже и доклада начальника штаба». Таким способом В.А. Сухомлинову трудно было завоевать авторитет среди командующих. По словам В.Н. Коковцова, высказанным им царю во время правительственного кризиса, вызванного разоблачительным в отношении В.А. Сухомлинова выступлением в Государственной думе А.И. Гучкова в апреле 1911 г., «военного министра не уважает никто из видных военных: одни над ним издеваются, другие его презирают…». По свидетельству публициста М.К. Лемке, в 1911 г. узнав, что маневры войск Киевского округа запланированы окружным штабом в 40 верстах от города, Сухомлинов, сопровождавший государя, предложил ограничиться наступлением на Киев с расстояния 5–6 верст, на что получил резкий ответ командующего Н.И. Иванова: «Пока я командую войсками округа, я не допущу спектаклей вместо маневров». В воспоминаниях В.А. Сухомлинова об этих маневрах говорится следующее: «Государь был в отличном расположении духа; погода прекрасная, ход маневров успешный, и царь, неутомимый ездок, закатывал концы верст по 12 без передышки». Вообще, по замечанию министра двора барона Фредерикса, Сухомлинову «очень нравился» один из командующих – генерал Кршивицкий, – «потому что никогда не возбуждал никаких вопросов». Поездки В.А. Сухомлинова на места хотя и были частыми (царь даже выделил для этой цели вагон-салон), однако впечатления, которые он из них выносил, были достаточно поверхностны и касались в основном личных качеств командующих, а не состояния войск округов.

 

2

Военные реформы и состояние высшего командного состава русской армии в преддверии европейской войны (1906–1914)

Всякие кадровые перестановки в высших сферах военного управления не могли быть сколько-нибудь эффективными без существенной модернизации самих войск. Помимо расстройства, внесенного войной и бурными годами революции, сама структура русской армии значительно устарела и не отвечала требованиям современной войны.

Архаичной признавалась система комплектования армии, строившаяся на дискриминационном по отношению к нерусским национальностям принципе. Система эта состояла в следующем. Все уезды Европейской России делились на три группы комплектования: две основные – великорусскую и малорусскую (малоросскую) и дополнительную – инородческую. В малоросскую группу включались украинцы и белорусы, причем последние считались «самым слабым элементом русского населения и притом имеющим некоторую примесь инородческого». Поэтому их численность в войсках минимизировалась. В инородческую группу включались прочие славянские, прибалтийские, а также поволжские народы и евреи, общее число которых не должно было превышать в составе частей 30 %, а в трех западных округах – 26 % При этом количество евреев при любом раскладе не могло быть свыше 6 % от общей численности поступавших на комплектование частей контингентов.

Каждый пехотный полк и артиллерийская бригада имели свои участки (уезды) комплектования во всех трех группах (гвардия, кавалерия и инженерные войска комплектовались со всей территории), получая из основных («русских») от двух третей до трех четвертей призывников. Однако эти участки не были территориально связаны со «своими» войсками, что вызывало массовые перевозки новобранцев: от 99,4 % для Варшавского округа, где великорусский элемент должен был преобладать (59 %), и до 58 % для Петербургского. Кроме того, в случае мобилизации переброски запасных из округа в округ (преимущественно с востока на запад) достигали по мобилизационному расписанию № 18 огромной цифры – 385 тыс. запасных (исключая потребность азиатских округов), что составляло 20 % всех запасных.

С 1913 г. число перевозок между округами, в том числе встречных, должно было лишь вырасти, поскольку было издано распоряжение сократить до 25–30 % долю лиц, поступавших на укомплектование частей по месту призыва. Комплектовать части проживающими в данном регионе фабрично-заводскими рабочими было вовсе запрещено. Все это делалось в целях сокращения влияния революционных настроений на армию.

В 1906 г. последовало разделение запаса на два разряда с тем, чтобы более молодые возраста (от 24 до 31 лет) назначать в полевые войска, а более старые (от 32 до 39 лет) – в резервные и тыловые учреждения. Эта полезная мера при имевшейся дислокации не могла фактически проводиться в жизнь, так как еще более увеличивала перевозки запасных при мобилизации: большинство резервных частей находились в центре страны, а полевые – на границах.

Явно реакционная по своей сути система комплектования войск дополнялась исключительно архаичным и ретроградским призывным законодательством. Призыву в армию как «низкокультурные» не подлежали представители свыше сорока народов Кавказа, Средней Азии и Сибири. Кроме того, правительство к началу войны готово было отменить прием в армию евреев как носителей революционных идей и разлагающего дисциплину типа поведения. Николай II по этому поводу заметил: «Я давно того мнения, что евреи – язва русской армии». Опрос командующих военными округами и высших чинов военного министерства показал, что такое мнение в вооруженных силах является превалирующим.

Надо сказать, что довоенное российское законодательство о воинской повинности не предусматривало значительного напряжения в использовании людских ресурсов, поскольку длительной войны не ожидалось. Поэтому царское правительство позволяло себе пренебрегать целыми категориями граждан. Призыву по мобилизации подлежали 22 возраста (в Германии – 26), существовала масса льготных категорий по семейному положению, состоянию здоровья и образовательному уровню. При этом возрастной принцип мобилизации, уже широко практиковавшийся в европейских армиях, в России был вторичен – например, запасной 38-летнего возраста призыва 1897 г. подлежал мобилизации раньше 20-летнего ратника 1-го разряда, не имевшего опыта военной службы. В этом нельзя не усмотреть пережиток рекрутчины, нацеленной на создание профессиональной, а не массовой армии.

В довоенный период в ратники ополчения отчислялись три категории льготников по семейному положению. Ежегодно льготами пользовались в среднем 48 % призывников, причем 24 % из них не подлежали отправке в боевые части и в случае войны. При этом единственные сыновья или единственные кормильцы (льготники 1-го разряда) автоматически зачислялись в ратники 2-го разряда, не подлежавшие призыву в действующую армию даже в военное время. Остальные категории льготников (вторые сыновья, младшие братья уже призванных и т. д.), если не попадали в армию по жребию, относились к ратникам 1-го разряда. Сюда же включались и запасные, достигшие 39-летнего возраста (до 43 лет). Ратники ополчения 1-го разряда могли быть призваны в действующую армию в случае войны. Однако учет в управлениях уездных воинских начальников велся в данном случае лишь запасным и ратникам 1-го разряда четырех младших возрастов. Считалось, что мобилизация более старших категорий не потребуется.

Другим коренным недостатком была существовавшая до 1909 г. крайняя пестрота в организации армии – наследие длившихся десятилетиями стихийных преобразований. Полки содержались в составе от 2 до 4 батальонов, батальоны – от 4 до 10 рот, роты имелись одиннадцати разных составов. В артиллерии существовали отдельные батареи, а также бригады 5—9-батарейного состава, в связи с чем количество артиллерий в полевых пехотных дивизиях колебалось в военное время от 48 до 72 орудий и в резервных – от 32 до 48 орудий. Отсюда и корпуса были весьма разнообразны по своему составу – от 16 до 68 батальонов, от 56 до 168 орудий и от 0 до 56 сотен и эскадронов. При недостаточном, по сравнению с европейскими армиями, состоянии пехоты развитие технических войск отставало от них катастрофически. Совершенно неприемлемым было оснащение войск тяжелой артиллерией и инженерными средствами.

Наличие во внутренних округах в основном только слабых резервных войск в значительной мере затрудняло царизму привлечение армии к выполнению полицейских функций. Для этого приходилось командировать полевые войска из приграничных округов. Наконец, содержание значительной части пехоты и конницы в западных («нерусских») губерниях (причем большинство частей имели усиленный состав) значительно увеличивало там закупки продовольствия и фуража, что, несомненно, наносило определенный ущерб исконно русским.

Работы по подготовке коренной организационной реформы стали вестись в Генеральном штабе сразу же после окончания Русско-японской войны. Идейными вдохновителями реформы стали военный министр А.Ф. Редигер, начальник Генерального штаба Ф.Ф. Палицын и обер-квартирмейстер Генерального штаба полковник (позднее – генерал-майор) Ю.Н. Данилов. Однако с увольнением первых двух в 1908 и 1909 гг. и последовавшим в 1908 г. подчинением начальника Генерального штаба военному министру воплощение реформы в жизнь легло на плечи нового министра В.А. Сухомлинова, что позже дало ему основание нескромно назвать себя «кузнецом, кующим меч». Ему достались все лавры и вся критика за произведенные изменения, а сама реформа приобрела наименование «сухомлиновской», до последнего времени характеризуемая в исторической литературе как «необдуманная», «легкомысленная» и даже «спазматическая». На деле до самого начала войны содержательную сторону всех военных преобразований определял обер-квартирмейстер Генерального штаба Ю.Н. Данилов – человек высокообразованный, педантичный, «крайне молчаливый», которого трудно было упрекнуть в легкомыслии.

Вообще, по мнению некоторых современников, именно генерал Данилов (которого нередко оценивали диаметрально противоположно) в последние предвоенные годы стоял во главе стратегического планирования будущей войны. Начальники же ГУГШ (Е.А. Гернгросс, Я.Г. Жилинский, Н.Н. Янушкевич), ставшие при В.А. Сухомлинове, по словам бывшего профессора Академии Генштаба генерал-майора Б.В. Геруа, «простой канцелярской единицей», «мелькали как метеоры, не оставляя в памяти никакого следа». Служебные интересы Данилова и Сухомлинова, очевидно, серьезно не пересекались, судя по тому, что последний ни разу даже не упомянул Данилова в своих мемуарах.

Журналы заседаний Совета государственной обороны и входивших в него комиссий показывают, насколько сложно вначале шло обсуждение предстоявших реформ. Многие участники заседаний отстаивали незыблемость 4-батальонных полков в пехоте, 8-орудийных батарей и прочих «традиционных» для армии институтов, от которых пришлось отказаться только в 1915 г. Такая позиция многих членов СГО встречала полную поддержку Николая II, который, по словам В.А. Сухомлинова, «в последнее время… выражает тяготение к старине и упорство». После сессии СГО в 1907 г. он выразил удовлетворение тем, «что не будет никакой ломки, и не предложено упразднять четвертые батальоны, с которыми армия сжилась в течение 40 лет». Правда, в последние предвоенные годы царь смягчился по ряду ключевых вопросов и уже сам отстаивал 6-орудийную батарею, получив радикальное предложение командующего войсками Варшавского округа сократить ее до 4 орудий («Нет, самый нормальный состав батареи – 6-орудийный»). Тем не менее реально ничего не изменилось.

Традиционализм, однако, не был главной причиной пробуксовки реформ. Основным препятствием на пути коренного переустройства армии, как и в предыдущие десятилетия, оставался большой бюджетный дефицит государства, требовавший не увеличения расходов в военной сфере, а наоборот, их существенного сокращения. Большое значение в распределении военных расходов в предвоенный период сыграло стремление царского правительства восстановить чрезвычайно дорогостоящий военно-морской флот, понесший катастрофические потери в Русско-японской войне. Дискуссии по поводу распределения средств между военно-сухопутными силами и флотом приобрели острые формы и поначалу окончились не в пользу сторонников армии. Великому князю Николаю Николаевичу, который отстаивал ее интересы, это стоило поста председателя СГО и значительного удаления от царя. Улучшение финансирования военных программ началось лишь в 1910 г., по мере назревания большого европейского кризиса. Причем иногда Государственная дума сама выступала с инициативами по увеличению расходов на армию.

Еще в 1906 г. военному министру удалось провести меру по сокращению сроков военной службы до трех лет в пехоте и четырех лет в остальных родах оружия. Это значительно увеличивало резерв обученного запаса. Вместе с тем он сумел добиться повышения государственных расходов на бытовое содержание армии почти на 40 млн рублей в год. В частности, предусматривалась существенная прибавка жалованья унтер-офицерам и незначительная – рядовым; повышена была ежедневная норма отпуска мяса и сала; приняты меры по улучшению снабжения солдат постельным и вещевым имуществом, а также обувью. А.Ф. Редигер учредил даже отпуск нижним чинам носовых платков, «чтобы показать, что дается не только то, чего требовали в войсках, но и такая роскошь, о которой сами солдаты даже и не думали».

3 февраля 1909 г. царь утвердил доклад А.Ф. Редигера «О преобразовании пехоты и изменении дислокации войск», а вскоре еще ряд документов по значительной реорганизации полевой и тяжелой артиллерии, инженерных частей. В армии в мирное время упразднялись все резервные и крепостные войска, выделялись из штатов рот отдельные команды (пулеметная, разведки, конные ординарцы, денщики и т. д.), прежде отнимавшие до 25 % личного состава из строя. С этой целью кадр пехотного полка был увеличен на 20 офицеров и 377 нижних чинов. Для формирования после объявления мобилизации резервных войск в составе полевых полков мирного времени по образцу немецкой армии создавались «скрытые кадры» – 19 офицеров и 232 нижних чина на резервный полк. Эта мера давала в военное время 35 резервных (второочередных) дивизий. Введение скрытых кадров в полевых частях не только маскировало возможности развертывания русской армии, но и значительно способствовало повышению уровня подготовки кадров резерва, обучавшихся вместе с войсками первой очереди. Вся пехота была сведена в единообразные 4-батальонные пехотные и 2-батальонные стрелковые полки.

Забегая вперед, следует отметить, что новая для русской армии система развертывания с использованием скрытых кадров не успела глубоко прижиться в сознании российского высшего командного состава. Уже летом 1914 г. при развертывании первого комплекта второочередных дивизий выявилось стремление командиров кадровых частей оставить себе самое лучшее из личного состава, оружия и снаряжения. Генерал К.Л. Гильчевский, которому в июле 1914 г. было поручено формировать 83-ю второочередную дивизию из скрытых кадров 48-й пехотной дивизии, отмечал, что полученный им на укомплектование контингент запасных «состоял из пожилых солдат, бывших даже в японской войне. Настроение было небоевое. Воинский порядок соблюдался слабо. Большинство офицеров относились к своим обязанностям безучастно».

В целом все описанные мероприятия позволили при незначительном сокращении общей численности войск в мирное время (на 10 тыс. человек) увеличить количество корпусов в военное время с 32 до 37 и дивизий с 95 до 105. Общее число батальонов за счет ликвидации отдельных подразделений уменьшилось с 1828 до 1812.

Аналогичные мероприятия были проведены и в артиллерии: расформированы резервные артиллерийские бригады, в полевых частях создан кадр для развертывания резервов в военное время. Усиливалась полевая артиллерия, было начато формирование мортирных подразделений и частей тяжелой полевой и армейской артиллерии, которая к тому моменту фактически отсутствовала. Легкая артиллерия организационно вошла в состав пехотных дивизий и стрелковых бригад, а мортирные дивизионы – в корпуса. Также корпусам впервые передавались саперные батальоны. Тяжелая артиллерия придавалась армиям.

Распределение солдат по округам к этому времени показано в таблице 18.

Таблица 18

Количество нижних чинов в военных округах на 1 января 1911 г.

Преобразования в армии 1909–1912 гг. представляли собой компромисс между мизерным бюджетом военного ведомства и насущными потребностями военно-сухопутных сил, достигнутый «исключительно благодаря организационным мерам».

В то же время царское правительство так и не смогло подступиться к целому ряду коренных проблем армии: реорганизации пехотного полка и артиллерийской батареи, изменению законодательства об обязательной военной службе. Здесь ограничились полумерами. В 1912 г. закон о воинской повинности был несколько модернизирован, однако существенных изменений не претерпел, а некоторые категории льгот даже расширились. Первый призыв по новому закону осенью 1912 г. дал дополнительно лишь 21 тыс. человек при общем объеме призыва в 455 тыс. человек. (Они были распределены между округами, в наибольшей степени страдавшими от нехватки людей: Кавказским, Туркестанским, Приамурским.) Таким образом, от службы в действующих войсках как бы отсекалась огромная категория людей, независимо от их возраста и физического здоровья5.

Дальнейшее нарастание напряженности в Европе, Балканский кризис, втягивавший в свою орбиту все большее число государств, продолжавшаяся гонка вооружений ведущих держав заставляли русское военное руководство непрерывно корректировать программу развития военно-сухопутных сил. В 1910 г. в Государственную думу была внесена десятилетняя программа развития армии, не принятая, однако, из-за финансовых соображений. В целом до 1912 г. финансирование армии шло в рамках программы, утвержденной в 1908 г., – явно недостаточной и рассчитанной прежде всего на минимальное пополнение материальных запасов. Лишь в начале 1912 г. Военному министерству удалось добиться существенного повышения годовых расходов государственного бюджета на армию – до 70 млн рублей (в 1911 г. они составили 53,8 млн рублей).

Новым этапом и подлинным прорывом в военном строительстве должна была стать «Большая программа по усилению армии», принятая царским правительством в октябре 1913 г. В рамках программы кардинально пересматривалось финансирование военных расходов: помимо обычного бюджета Военного министерства выделялось 430 млн рублей единовременно и 140 млн рублей ежегодно.

Согласно ей армия России должна была в мирное время увеличиться на 11,8 тыс. офицеров (на 28 %) и 480 тыс. нижних чинов (на 39 %), причем на долю пехоты приходилось 57 % роста численности, артиллерии 27 %, кавалерии 8 % и технических войск 3 %.

В рамках этой программы существенно усиливались войска ключевых приграничных округов: в Варшавском и Кавказском округах формировалось по одному корпусу, в Омском – пехотная дивизия, в Петербургском – стрелковая бригада, в Туркестанском – два пехотных полка. Части Приамурского округа увеличивались на 50 тыс. человек. Кроме того, вводились три состава полков мирного времени – нормального (по 60 рядов в роте), усиленного (84 ряда) и полного состава (100 рядов). При этом полки последних двух типов должны были располагаться преимущественно в западных округах с расчетом, что в случае объявления мобилизации они почти не требовали запасных контингентов.

В артиллерии планировался давно назревший переход от громоздких 8-орудийных батарей к более гибким и управляемым 6-орудийным. Каждой пехотной дивизии в европейских округах предполагалось придать бригаду из девяти батарей (54 орудия), а стрелковой бригаде – 4-батарейный дивизион. Кавказский, Туркестанский и Сибирские округа получали наряду с полевой горную артиллерию.

Большое внимание было уделено развитию конницы. Расчеты показывали, что при столкновении с объединенными силами Тройственного союза (Германия, Австро-Венгрия, Румыния) кавалерия противника почти в два раза будет превосходить русскую кавалерию. В связи с этим считалось необходимым сформировать в европейских округах 22 новых 6-эскадронных полка (в первую очередь – 2 в Варшавском, 2 в Виленском, 4 в Московском, 2 в Одесском, 1 в Петербургском и 4 полка в Приамурском округе).

К сожалению, «Большая программа», рассчитанная на 4 года (до 1917 г.), в связи с началом войны не получила почти никакого воплощения, выделенные деньги в значительной мере остались неосвоенными.

Серьезной проблемой накануне войны стало пополнение боеприпасов и снаряжения. Это была, пожалуй, наиболее дорогостоящая часть предвоенных мероприятий, имевшая к тому же препятствие в виде недостаточно развитой промышленной базы по производству боеприпасов. Значительный отпуск дополнительных средств на пополнение боеприпасов начался лишь в 1912 г., когда Военному министерству удалось добиться на эти цели дополнительно 59 млн рублей (при общем годовом бюджете министерства в 70 млн рублей). Уже постфактум, в 1915 г., военный министр В.А. Сухомлинов утверждал, что накануне войны «пополнены запасы военного времени и неприкосновенные запасы в такой степени, что ко дню мобилизации армии недостаток некоторых предметов сравнительно с установленными нормами возможно было считать исключением». Другое дело, что, как вскоре выяснилось, нормы расхода боеприпасов сильно устарели.

И все же, несмотря на многочисленные трудности, мероприятия по реформированию армии к началу войны дали значительные результаты. Многие современники подчеркивали высокую боевую выучку кадровых русских солдат и офицеров, владение ими передовой тактикой боя и стрелковым делом. В этом им в большой мере помог горький опыт войны на Дальнем Востоке, какового не имели армии других европейских держав. По мнению профессора Н.Н. Головина, «в 1914 г. кадры русских войск должны быть поставлены на первое место, как по сравнению с нашими союзниками, так и с противниками».

Высший начальствующий состав окружных управлений и штабов должен был с началом войны занять ключевые должности в руководящих структурах полевых армий. Таким образом, на окружные аппараты выпадала значительная кадровая нагрузка и высокая мера ответственности за ход и исход войны. Что же представлял собой высший руководящий состав военных округов накануне Первой мировой войны? Надо отметить, что в исследуемый период высшие командные и штабные должности в округах подверглись достаточно сильной ротации. Как было показано выше, только в 1906 г. на должности командующих округами и их помощников было назначено соответственно 5 и 4 генерала. Подобная тенденция сохранилась и в последующем: в 1908 г. вновь назначено было 3 командующих и 3 их помощника, в 1910-м – 2 и 2, в 1911-м – 1 и 2, 1912-м – 2 и 4.

На начало 1914 г. командующими военными округами являлись: Петербургского – генерал от кавалерии великий князь Николай Николаевич; Варшавского – генерал от кавалерии Я.Г. Жилинский; Виленского – генерал от инфантерии П.К. фон Ренненкампф; Киевского – генерал от артиллерии Н.И. Иванов; Одесского – генерал от артиллерии В.Н. Никитин; Московского – генерал от кавалерии П.А. Плеве; Казанского – генерал от инфантерии барон А.Е. Зальца; Кавказского – генерал от кавалерии И.И. Воронцов-Дашков; Приамурского – генерал от инфантерии ПА. Лечицкий; Туркестанского – генерал от кавалерии А.В. Самсонов; Омского – генерал от кавалерии Е.О. Шмидт; Иркутского – генерал от инфантерии А.Е. Эверт.

Их возрастные и профессиональные характеристики показаны в таблице 19.

Таблица 19

Командующие войсками округов в 1914 г.

Начальниками окружных штабов в 1914 г. являлись: Петербургского – генерал-лейтенант А.А. Гулевич; Варшавского – генерал-лейтенант В.А. Орановский; Виленского – генерал-лейтенант Г.Г. Милеант; Киевского – генерал-лейтенант В.М. Драгомиров; Одесского – генерал-лейтенант Ф.Н. Васильев; Московского – генерал-майор Е.-Л.К Миллер; Казанского – генерал-майор А.Е. Гутор; Кавказского – генерал-лейтенант Н.Н. Юденич; Приамурского – генерал-майор А.С. Санников; Туркестанского – генерал-майор И.З. Одишелидзе; Омского – генерал-лейтенант НА. Ходорович; Иркутского – генерал-майор П.И. Аверьянов.

Их возрастные и профессиональные характеристики сведены в таблицу 20.

Таблица 20

Начальники окружных штабов в 1914 г.

Таким образом, все командующие войсками округов (за исключением И.И. Воронцова-Дашкова) имели военное образование, свыше 50 % из них окончили Академию Генерального штаба. Все без исключения командующие обладали боевым и командным опытом (только у А.Е. Эверта командный опыт ограничивался в основном короткими периодами цензового командования), достаточно долго находились в своих должностях командующие войсками округов. В то же время большинство командующих уже перешагнуло 60-летний рубеж. Некоторые (А.Е. Зальца, И.И. Воронцов-Дашков, Е.О. Шмидт) были даже старше 70 лет. Боевой опыт наиболее пожилых командующих ограничивался лишь Русско-турецкой войной 30-летней давности.

Начальники окружных штабов были в основном молодыми генералами, не достигшими 50 лет. Все они без исключения имели высшее военное образование, причем многие закончили Академию Генерального штаба по первому разряду. Большинство приняли участие в Русско-японской войне, ставшей, по мнению всех мемуаристов, очень серьезной школой для русского офицерства. Все начальники штабов имели богатый опыт оперативной работы, в том числе во главе штабов высших, как тогда говорили, соединений. Их командный опыт был невелик и ограничивался в основном периодом цензового командования, впрочем, для офицеров Генерального штаба большего не требовалось.

Оценка квалификации русских военачальников, начавших войну, мемуаристами и историками, как правило, опосредована их последующими успехами и неуспехами на фронте, а также политическими предпочтениями авторов. Например, не просто противоречивые, а прямо полярные оценки давались великому князю Николаю Николаевичу, генералам Ренненкампфу, Самсонову и др. Поэтому опора на литературные источники даст заведомо предвзятые результаты. Относительно последних двух генералов, которых трагическая участь постигла в первые же недели войны, Ю.Н. Данилов счел нужным разъяснить в своих воспоминаниях, что они, как и весь состав управлений будущих армий, подбирались тщательно и с учетом знания кандидатами будущего театра военных действий. Например, о командующем 2-й армией генерале А.В. Самсонове Данилов написал, что он «пользовался заслуженной боевой и служебной репутацией», а все высшие чины 2-й армии (начальник штаба, генерал-квартирмейстер, начальник оперативного отделения штаба) также были знакомы с театром по своей прежней службе. Таким образом, восточно-прусскую катастрофу Ю.Н. Данилов не склонен был относить к полководческим промахам командармов.

И все же выбор кандидатов на столь ответственные посты в известной мере был случаен, субъективен. Практические проверки оперативно-командных навыков окружного руководства проводились эпизодически и не давали репрезентативных данных. Новый на тот момент и весьма эффективный метод оперативной подготовки – игры на карте – был распространен в основном среди офицеров Генерального штаба; старшие строевые начальники к таким играм привлекались редко. Перед войной были предприняты две попытки проведения стратегической игры на картах с участием командующих всеми западными округами. Первая игра должна была состояться в конце 1911 г. в Петербурге по инициативе В.А. Сухомлинова. По его словам, «занятия эти лично для государя имели то значение, что таким способом он мог ознакомиться с теми генералами, которым предстоит стать во главе армий, и тех из них, которые окажутся не соответствующими предстоящим им ролям, заменить заблаговременно другими, более подходящими». Эта идея «очень понравилась государю», однако за один час до начала игра была отменена царем по настойчивой просьбе великого князя Николая Николаевича. Так и не начавшись, она окончилась обедом для командующих войсками у великого князя. «С большим конфузом возвращались мы к себе через площадь в Главное управление…» – вспоминал генерал Ю.Н. Данилов.

В.А. Сухомлинов в знак протеста подал в отставку (не принятую царем), а окружные штабы остались в недоумении от происшедшего. Более всего в ходу была версия о том, что Николай Николаевич опасался обнаружить невысокую квалификацию свою (как руководителя игры) и командующих округами, чью консолидированную позицию он, очевидно, и выразил.

«Чтобы побороть это предубеждение, необходимо было еще свыше трех лет», – вспоминал В.А. Сухомлинов: второй раз игра с участием всех командующих войсками западных округов, назначенная на 20–24 апреля 1914 г., все же состоялась. Для понимания случившейся через несколько месяцев трагедии в Восточной Пруссии важно отметить, что командующий Северо-Западным фронтом генерал от кавалерии Я.Г. Жилинский (на тот момент – командующий войсками Варшавского округа) посчитал возможным уже на 12-й день мобилизации вторгнуться в Восточную Пруссию силами 1-й и 2-й армий. Командование фронта не остановило ни то, что по сценарию русским войскам противостояло в Восточной Пруссии 10 пехотных и 11 резервных дивизий (даже больше, чем оказалось в августе 1914 г.), ни то, что тылы армий еще не были развернуты. Следует отметить, что на игре командующий 1-й армией генерал П.К. Ренненкампф возражал против такого сценария развития событий. Генерал В.М. Драгомиров обратил внимание на то, что на легкое орудие имелось слишком малое количество снарядов, едва достаточное для первых серьезных боев. То же касалось и обеспечения ружейными патронами. Однако эти замечания не повлекли никаких практических выводов. Итоговый доклад руководителя игры – генерала Сухомлинова – содержал лишь изложение общего хода событий с кратким бесцветным заключением.

Большие маневры войск, будучи занятием весьма затратным, проводились довольно редко. Последние крупные маневры произошли летом 1911 г. в Киевском военном округе под командованием генерала от артиллерии Н.И. Иванова и начальника штаба округа генерал-лейтенанта М.В. Алексеева в присутствии царя.

Оперативная работа по подготовке к войне в штабах округов выполнялась под руководством прикомандированных к ним генералов и офицеров Генерального штаба. К началу 1913 г. в окружных и строевых штабах и управлениях состояло 682 офицера и генерала Генерального штаба (при общей их штатной численности 725 человек). Налицо была тенденция к увеличению числа генералов и офицеров Генерального штаба в войсках, поскольку в 1910 г. их имелось 552 человека при 675 по штату. Следует отметить, что преимущественное использование офицеров Генерального штаба в войсках было особой российской традицией – во многих европейских армиях таковые в подавляющем количестве проходили службу в центральном аппарате Генерального штаба, а в Германии – все без исключения. На офицерах Генерального штаба в войсковых штабах лежала вся полнота ответственности за их подготовку как работоспособных оперативных организмов окружного, корпусного, дивизионного и полкового звеньев. В округах на разных должностях состояло одновременно до нескольких десятков офицеров Генерального штаба. Многие выпускники Академии Генерального штаба действительно стали своего рода локомотивами штабной работы, тянувшими за собой остальной состав штабных работников.

В то же время в условиях армии мирного времени офицерам Генерального штаба не всегда можно было проявить свои способности, да и просто – найти работу по профилю. Выпускник Николаевской академии Б.В. Геруа, состоявший в 1906 г. помощником по строевой части начальника штаба одной из дивизий Киевского округа, вспоминал, что в условиях мирного времени большая часть работы приходилась на помощника по хозяйственной части, на долю же строевой части оставалась «пестрая переписка» «по самым разнообразным вопросам», в которой «лишь изредка перепадало что-нибудь из обучения и воспитания войск» и «что требовало некоторого размышления». По словам военного историка профессора В.Ф. Новицкого, «за невозможностью иметь при войсках для этих офицеров достаточного количества подходящего дела, почти вся (их работа. – Авт.) поглощается канцеляризмом» .

Плановые занятия офицеров Генерального штаба вроде полевых поездок или научных докладов в условиях нетворческого бюрократического подхода к ним вырождались в рутину или напротив, как в случае с полевыми поездками, в прогулки, проходившие «в легкой, безответственной манере, напоминавшей пикник».

У строевых офицеров такое поведение вызывало раздражение. Они требовали увеличить для офицеров Генштаба командный ценз, чтобы они не отрывались от войск и не дисквалифицировались. Командующий Варшавским военным округом докладывал царю: «Я принял меры к возможному… освобождению офицеров ГШ от трудов по части инспекторской, судной и хозяйственной, предписал… вновь организовать ряд работ их по подготовке к войне, сбору специальных сведений для изучения вероятного театра, руководству и ведению различного рода занятий по тактике и широкой популяризации их специальных знаний в войсковых частях».

 

3

Стратегическое планирование и подготовка к войне западных округов (1909–1914)

В 1909–1914 гг. принципиальной переработке подверглись планы мобилизации, развертывания и боевых действий русской армии с началом войны, а также связанная с этим дислокация войск и их распределение по округам. Окружные штабы приняли в предвоенном стратегическом планировании самое активное участие, предлагая свои варианты развертывания войск и начала боевых действий. До упразднения Совета государственной обороны обсуждение вопросов организации армии и стратегического развертывания велось в его рамках. Командующие войсками округов принимали в этом обсуждении участие. В 1908 г. Николай II выразил удовлетворение совместной работой и выразил желание «каждый год повторять съезд командующих округами для обмена мыслей».

В среде высшего командного состава не было единства во взглядах на будущую войну на западе. Непосредственно после окончания Русско-японской войны возобладало мнение о необходимости перехода к более осторожной стратегии как на востоке империи, так и на западе. «Моральное значение неудачной войны на Востоке невольно воздействовало сверх меры на психику руководящих русских военных сфер и заставило их переоценить удельный вес восточного соседа в случае мировой войны, – отмечал А.М. Зайончковский, – более горячие головы готовы были проповедовать действия по внутренним операционным линиям против Пруссии и Японии, забыв об одноколейной Сибирской магистрали длиною около десятка тысяч километров».

Однако многих поражение в войне с Японией и удручающее в связи с этим состояние русской армии заставляло отказаться от наступательных стратегических замыслов и ставить «реальные цели». Таковым был представленный в ГУГШ в марте 1906 г. командующим войсками Варшавского округа генералом от инфантерии А.Г. Скалоном доклад о стратегическом развертывании армии, подготовленный штабом округа (начальник генерал-лейтенант А.В. Самсонов). В связи с более медленной по сравнению с армиями центральных держав мобилизацией и сосредоточением, в документе «доказывается необходимость при всех возможных предположениях отнести линию нашего сосредоточения далеко назад и изменить ничем не оправдываемое равномерное распределение сил». При этом, по мнению штаба Варшавского округа, русские войска могли бы начать боевые действия с наступления, но предварительно оставив противнику приграничную полосу почти без боя. «Там останутся наблюдательные части и крепости, которые должны привлечь внимание противника и выиграть время для окончательного сосредоточения наших армий», – оговаривался А.Г. Скалон. Такими крепостями назывались Новогеоргиевск и Брест-Литовск. Остальные предлагалось упразднить или перевести в более низкий разряд.

По словам начальника ГУГШ Ф.Ф. Палицына, подобные идеи уже витали в воздухе; Генеральный штаб взял на себя обязательство «взвесить их и принять во внимание». В них легко угадывается озвученная вскоре 1-м обер-квартирмейстером Генерального штаба Ю.Н. Даниловым оборонительная концепция, положенная в основу последующего стратегического планирования. В своей записке военному министру в начале 1908 г. он отстаивал необходимость вывести войска из Польши, чтобы не попасть под фланговые удары австрийской и германской армий из Галиции и Пруссии, а линию приграничных и привисленских крепостей предлагал упразднить за ненадобностью. Развертывание русской армии намечалось к востоку от приблизительной линии Вильно – Белосток – Брест. Четыре русские армии сосредотачивались в два эшелона в районе Полесья между германской и австрийской армиями, выжидая удобного момента для перехода в наступление в том или ином направлении. Половинчатость этого замысла выразилась в том, что предлагалось оставить на так называемом Передовом театре (Польша) крепость Новогеоргиевск под Варшавой, которая рассматривалась как «обособленный участок войны со своим гарнизоном», долженствовавший задержать противника и выстоять до сосредоточения основных русских войск и перехода их в наступление.

Записка Данилова легла в основу последующего планирования войны вплоть до 1914 г. и утвержденного в сентябре мобилизационного расписания 1910 г. (его еще именуют расписанием № 19). Этот документ (записка) получил широкую известность в военной среде. Сторонники наступательной («милютинской») концепции назвали его «чудовищным», а Ю.Н. Данилов приобрел в историографии устойчивую репутацию «оборонца» и «пораженца», который «поддавался чрезмерному гипнозу могущества ожидаемых врагов».

Новое развертывание армий, исходившее из строго оборонительной задачи, вызвало резкие возражения ряда начальников округов. Историк русской армии А.А. Керсновский едко заметил, что «будущие выполнители не желали расхлебывать столь круто заваренную кашу». В частности, от начальника штаба Виленского округа генерал-лейтенанта А.Б. Преженцова поступила записка с предложением построить корпуса развертываемой округом 1-й армии таким образом, чтобы они могли перейти в наступление, тем более что у армии имелась мощная группировка конницы. Кроме того, возражения вызывало размещение 4-й армии «в затылок» 1-й, что, в случае отступления, неизбежно привело бы к перемешиванию войск. Соображения генерала Преженцова, однако, не встретили понимания в ГУГШ и схема развертывания 1-й армии осталась почти без изменений.

В декабре 1908 г. начальник штаба Киевского округа генерал-лейтенант М.В. Алексеев представил на рассмотрение военного министра записку, в которой подверг критике содержавшуюся в действовавшем мобилизационном расписании № 18 концепцию вытягивания войск в одну линию для прикрытия всех без исключения угрожаемых участков (этот аспект критиковал и Данилов, предлагавший оттянуть главные силы к Полесью), а также оставления значительного числа войск в азиатских округах. Он предлагал сосредоточить основные наступательные усилия на австрийском фронте, оставив сильный заслон против германского. Наступательный план Алексеева, поначалу не нашедший поддержки в ГУГШ и положенный под сукно, приобретал актуальность по мере восстановления армии и приближения войны в 1911–1914 гг.

В основу же утвержденного мобилизационного расписания 1910 г., а также указаний царя командующим войсками округов на случай войны с державами Тройственного союза от 26 июня 1910 г., составленных применительно к этому расписанию, легла оборонительная концепция.

Армиям ставилась первоначальная задача: учитывая преимущество противника в скорости мобилизации и выдвижения на передовые позиции, сосредоточиться двумя крупными группировками к югу (против австрийцев) и к северу (против германцев) от Полесья, прикрывая развертывание второочередных (4-й и 5-й) армий. После этого готовиться к общему наступлению. Последнее не разрабатывалось даже в общих чертах и ставилось «в зависимость от обстановки». Весь Передовой театр, или, как его называли, «польский мешок», рассматриваемый уже 30 лет как естественный плацдарм для решительного наступления на нависающие фланги противника – Пруссию и Галицию, отдавался врагу без боя из опасения, что он опередит войска Варшавского округа в развертывании и ударит по его флангам (2-й армии). Первое (наступательное) решение было весьма рискованным, второе же обрекало русские войска на пассивную оборону и отдавало противнику стратегическую инициативу. Четыре русские армии (1, 2, 3 и 4-я) выстраивались в затылок друг другу на узком участке, не имея перед собой никаких определенных стратегических задач.

Всего по плану 1910 г. намечалось сформировать семь армий: Виленский военный округ развертывался в 1-ю, Варшавский – во 2-ю, Киевский – в 3-ю, Казанский – в 4-ю, Московский – в 5-ю, Петербургский – в 6-ю и Одесский – в 7-ю. Самыми сильными по составу были первоочередные 1, 2 и 3-я армии общей численностью в 410–460 тыс. штыков и 21–38 тыс. сабель каждая.

В связи с отказом от прежнего замысла активного наступления из района Передового театра значительно изменялся состав западных приграничных округов. По словам начальника ГУГШ Ф.Ф. Палицына, дислокация войск должна была быть согласована одновременно «с требованиями мобилизационными, оперативными и внутриполитическими», причем оперативные задачи распределялись между западным и восточным стратегическими театрами. В 1909 г. было предложено вывести часть войск из Варшавского округа, что, по словам В.А. Сухомлинова, «отвечает принятому решению отодвинуть несколько к востоку районы сосредоточения наших войск при войне с державами Тройственного союза». Хотя эти перемены обсуждались ранее в высших военных кругах, все же весть об изменении дислокации войск, судя по записи в календаре помощника военного министра генерала А.А. Поливанова, произвела в них «панику». Однако первоначально, в 1910–1912 гг., перемены в количестве личного состава западных округов оказались несущественными. В то же время усиленно наращивалась численность войск в восточных округах. Динамика этого процесса в военных округах в предвоенные годы показана в таблицах 21–23.

Таблица 21

Списочный состав генералов, офицеров и нижних чинов по округам на 1 января 1911 г.

Таблица 22

Списочный состав генералов, офицеров и нижних чинов по округам на 1 января 1912 г.

Таблица 23

Списочный состав генералов, офицеров и нижних чинов по округам на 1 апреля 1912 г.

В дальнейшем, в течение 1912–1914 гг. переброска войск с западных границ ускорилась. Одновременно усиливались Московский и Казанский округа, выполнявшие роль мобилизационной базы как для Западного, так и для Дальневосточного театров. Всего за период с 1910 по 1914 г. в Варшавском округе численность войск снизилась на 91 батальон, в Виленском – на 37 батальонов и увеличилась в центральных округах – в Московском на 28 батальонов, в Казанском – на 51 батальон.

К лету 1914 г. дислокация русской армии представляла собой картину, отраженную в таблице 24.

Таблица 24

Дислокация русской армии по округам в первой половине 1914 г.

К этому же периоду силы кавалерии распределялись по округам следующим образом (таблица 25).

Таблица 25

Распределение кавалерии по округам в первой половине 1914 г. (без учета льготных второочередных казачьих частей)

Кроме того, по боевому расписанию 1910 г. намечалось сформировать 8 казачьих дивизий и 14 отдельных второочередных и 28 полков третьеочередных полков – всего 454 казачьи сотни. Помимо первоочередных пехотных дивизий при мобилизации развертывались 32 второочередные дивизии, в основном в европейских округах империи. Новая дислокация войск несколько усиливала Дальневосточный театр (к началу 1913 г. в составе Приамурского округа числилось 128,2 тыс. нижних чинов, в Иркутском – 68 тыс., в Омском – 17 тыс.), а за счет накопления солидного резерва в Казанском округе (320 батальонов) могли быть своевременно усилены также Кавказский и Туркестанский театры военных действий. С другой стороны, плотность войск в западной зоне (к западу от линии Петербург – Москва – Харьков – Азовское море) снизилась: теперь здесь было сосредоточено 59 % всей пехоты вместо 70 % по старой дислокации. Свыше 50 % кавалерии по-прежнему было сосредоточено на западных границах империи.

Перемены в дислокации во многом были вызваны потребностью усовершенствовать громоздкую систему мобилизации. Еще по мобилизационному расписанию № 18 1902 г. не существовало территориальной системы комплектования, что требовало сложной переброски новобранцев и мобилизованных. 42,5 % всего личного состава армии дислоцировалось в трех западных округах – Виленском, Варшавском и Киевском, тогда как, например, доля войск Московского военного округа составляла лишь 8 %, а Казанского – 2 %. Только 12,5 % из их числа назначались в войска в пределах местного военного округа. Трудно было рационально использовать запасных первого разряда, то есть молодые возраста, для укомплектования первоочередных частей. Особенно плохо была поставлена система частных мобилизаций, очень неравномерно давившая на различные регионы России.

Последнее мобилизационное расписание № 19 («Расписание 1910 года») строилось на принципиально иных началах: европейские округа и Кавказский округ переводились на территориальную систему комплектования и делились на полковые, дивизионные и корпусные районы укомплектования. Вся потребность армии по расписанию 1910 г. для приведения ее на военное положение исчислялась в 2 292 000 человек. 97 % этой потребности в Европейской России покрывалось за счет местных запасных. Лишь сибирские округа, Приамурский и Туркестанский округа, не имевшие достаточных людских ресурсов, получали часть полковых районов укомплектования Казанского округа, а также ресурсы из европейских округов. Имели значение и сохранявшиеся национальные ограничения в укомплектовании армии.

Новая дислокация и система комплектования давали впечатляющий выигрыш в скорости мобилизации. В пограничных европейских округах (Виленском, Варшавском, Киевском и Одесском) она даже превысила аналогичные показатели в пограничных округах Германии (4–6 дней для войск первого эшелона с обозами против 7 дней в Германии). Сроки готовности кавалерии с обозами составляли 2–4 дня. Второлинейные округа (Петербургский и Московский) мобилизовали войска с обозами к 5—8-му дню, резервные (Казанский, Омский, Иркутский) к 6—11-му дню (для войск Дальнего Востока к 6—21-му дню). Около 50 % второочередных дивизий отмобилизовывались не позднее 14 дней, а остальные в Европейской России – от 14 до 28 дней.

Проверки мобилизационной готовности кадровых частей, проводившиеся во всех округах в предвоенные годы, показали хорошие результаты. В частности, в Омском военном округе мобилизационная документация, запасы и имущество содержались в должном порядке. Пробные посадки в вагоны также показывали готовность частей к походу, так же как и учреждений, ответственных за оборудование сборных пунктов, расквартирование и довольствие отправляемых войск.

Однако выигрыш в быстроте мобилизации оборачивался потерей времени на сосредоточение войск в исходных районах: объем перевозок на запад первоочередных частей теперь существенно возрос. Именно для этой цели район развертывания русской армии отодвигался далеко на восток, а в жертву врагу приносились десять западных губерний. Сторонников новой дислокации это не смущало. Популярно ее преимущества изложил делопроизводитель ГУГШ и известный военный историк полковник В.Ф. Новицкий, доказывавший, что в условиях огромной страны со слабо развитой транспортной сетью невозможен иной вариант без существенной потери в скорости мобилизации. Новицкий ставил мобилизацию во главу угла всех подготовительных мероприятий к войне: она, по его мнению, важнее, чем сооружение укреплений по периметру границы (они так или иначе преодолимы для превосходящего по силам врага) и даже потеря нескольких западных губерний в начале войны (все равно населенных «враждебным элементом»). Напротив, «нынешняя система пограничного кордона, которая будто бы что-то прикрывает, что-то обеспечивает», «в действительности лишь подвергает значительную часть нашей армии неминуемому поражению». «Не лучше ли отдать эту часть территории без боя, чем оставить ее в руках противника после боя, но неудачного?» – риторически вопрошал он. Как считал Новицкий, основную группировку войск следовало сосредоточить в Московском, Петербургском округах и во внутренних губерниях Виленского, Варшавского, Киевского и Одесского округов. Новая дислокация делала излишней и систему крепостей на западных границах империи, тем более что министр В.В. Сухомлинов был убежден: против новейших артиллерийских средств противника они не могли устоять. «Поглощая громадные суммы, – заявлял он, – назначения своего они (крепости. – Авт.) не выполняли».

Помимо собственно оперативно-стратегических соображений, новая дислокация войск более адекватно отвечала и потребностям властей в использовании их для борьбы с революционным движением в малочисленных внутренних военных округах. Как заметил А.А. Керсновский, она отвечала «стремлению Столыпина иметь под рукой войска на случай беспорядков в Центральной промышленной области и Поволжье».

Однако на этом изменения стратегических планов развертывания, а вслед за ними и дислокации войск не закончились. В последние предвоенные годы под воздействием внешних (секретная мобилизация австро-венгерской армии против России в начале 1912 г.) и внутренних (реформирование армии и интенсивные поиски новых решений в ГУГШ и окружных штабах) обстоятельств план развертывания и первоначальных действий русской армии претерпел существенные изменения. В начале 1912 г. Ю.Н. Данилов уже признавал «вред, приносимый внедрением в подготовительные к войне работы исключительно оборонительных тенденций». При условии, когда основные силы Германии в начале войны будут направлены против Франции (так называемый легкий случай), он допускал «вынос стратегического развертывания наших армий вперед, насколько то будет возможно» и переход к «решительным действиям».

После длительного письменного обсуждения вариантов развертывания 15 февраля 1912 г. начальники штабов европейских округов были собраны в Москве на совещание «для обсуждения всех вопросов, связанных с подготовкой к войне с державами Тройственного союза». В работе совещания под председательством генерала от кавалерии Я.Г. Жилинского приняли участие начальники штабов Варшавского (генерал-лейтенант Н.А. Клюев), Виленского (генерал-лейтенант А.Б. Преженцов), Киевского (генерал-лейтенант М.В. Алексеев), Петербургского (генерал-лейтенант барон А.Ф. фон ден Бринкен), Одесского (генерал-лейтенант Ф.Н. Васильев), Московского (генерал-лейтенант Н.И. Протопопов) и Казанского (генерал-лейтенант Н.Е. Светлов) округов, а также генерал-квартирмейстер Генерального штаба (генерал-майор Ю.Н. Данилов), окружные генерал-квартирмейстеры, начальник управления военных сообщений ГУГШ (генерал-лейтенант Ф.Н. Добрышин) и другие ответственные лица.

Начальникам окружных штабов было предложено составить перечень «каких-либо вопросов, возникших во вверенном вам штабе» для обсуждения на совещании. Некоторые из них откликнулись не только составлением перечня вопросов, но и предложением альтернативного плана развертывания, как это вновь сделал начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант Алексеев. По его мнению, план ГУГШ, основанный на мобилизационном расписании 1910 г., не учитывал последних изменений во внешнеполитической обстановке, а именно: ожидаемый в начале войны нейтралитет Италии и Румынии, почти обязательное активное участие в войне Англии на стороне врагов Германии и потому почти невероятное нанесение Германией главного удара по России. В связи с этим Алексеев предлагал «подвергнуть тщательному пересмотру общую идею войны и разрешить ее в том смысле, что Россия в первый период войны наносит главный удар Австро-Венгрии, назначая для выполнения этой задачи возможно большие силы», оставив против Германии только силы прикрытия (до шести корпусов).

Предложение М.В. Алексеева нашло полную поддержку большинства начальников штабов. Учитывалось, что Австро-Венгрия при любом внешнеполитическом раскладе выставит против России свои главные силы, и даже при меньшей по сравнению с германской армией боеспособности австрийцы станут основными соперниками русских военно-сухопутных сил. На совещании принципиально был решен вопрос о необходимости сосредоточения крупной группировки на левом крыле Варшавского военного округа для подготовки удара в направлении Галиции, в тыл австро-венгерским войскам, и прикрытия русских армий, действующих против Германии. С этой целью, по предложению начальника штаба Варшавского округа генерал-лейтенанта Н.А. Клюева, необходимо было максимально усилить 4-ю и, особенно, 5-ю армии как основные ударные силы Юго-Западного фронта против северной группировки австрийцев. Надо сказать, что в дальнейшем (в сентябре 1912 г.) Клюев настаивал на необходимости направить на австрийский фронт «все, что возможно, и бить австрийцев решительно, широким фронтом, не нагромождая массы в глубину». С этой целью он предлагал перебросить с германского фронта на юг три корпуса, оставив там лишь силы, необходимые для сковывания прусской группировки немцев. На совещании было решено также разделить большую Киевскую армию (3-ю) на две, сформировав вторую в районе Проскурова.

Итоги обсуждения плана развертывания на московском совещании легли в основу утвержденных царем 1 мая 1912 г. «Указаний командующим войсками на случай войны с державами Тройственного союза» – плана, который и был реализован в начале Первой мировой войны. Последней его модификацией стали «Основные соображения начальника ГУГШ по развертыванию вооруженных сил России при войне с державами Тройственного союза», которые должны были послужить основой мобилизационного расписания № 20, так и не введенного в действие.

В итоговом варианте стратегический план содержал два возможных сценария развертывания сил русской армии: с целью направления большей их части против Австро-Венгрии (план «А») или для направления их против Германии (план «Г»), но в каждом случае – с наступательными целями. При обоих вариантах предусматривалось, что в первые дни после объявления мобилизации участие в военных действиях (а предполагалось, что участники Тройственного союза первыми перейдут в наступление) могут принять только войска приграничных округов. Руководство ими до прибытия командующих соответствующих армий поручалось командующим войсками округов. В зависимости от выбора главного соперника германский или австро-венгерский фронты получали либо две, либо три армии. Находившаяся на левом крыле (7-я), а также на правом (6-я) армии не входили в состав фронтов и получали второстепенные оборонительные задачи. Общее соотношение сил было в пользу России (преимущество могло составлять до 248 батальонов, 372 эскадронов и сотен и до 627 орудий). Однако по времени сосредоточения противник значительно опережал русские войска. План «Г» в 1913–1914 гг. рассматривался как второстепенный, и накануне войны продолжалась детализация лишь плана «А», который русское командование и попыталось реализовать в начале войны. Главной задачей русских войск по этому плану являлся разгром австро-венгерских армий в Галиции и воспрепятствование их отходу на юг за Днестр и на запад к Кракову.

Весь летний и осенний периоды 1912 г. в штабах Виленского, Варшавского и Киевского округов шла напряженная работа по составлению планов действий на германском и австрийском фронтах. Свои доклады, записки, рапорты с обстоятельным изложением порядка мобилизации и развертывания армий, устройства путей сообщения, тыла, пополнения запасов и проч. в течение года представляли в ГУГШ генералы М.В. Алексеев, Н.А. Клюев, В.М. Драгомиров, А.Г. Скалон и др. В конце 1912 г. детали развертывания, содержавшиеся в утвержденных царем указаниях от 1 мая, обсуждались на новом («Особом») совещании начальников окружных штабов в Петербурге.

Надо отметить, что совещания командующих войсками в 1912 г. проходили в обстановке волюнтаристского давления военного министра В.А. Сухомлинова, которому состояние армии казалось уже столь прочным, что он всерьез готовился к превентивным действиям против Австро-Венгрии. В январе 1912 г. командующим Виленским, Варшавским, Киевским, Одесским, Московским и Казанским округами было разослано циркулярное письмо, с предупреждением о том, что «весной настоящего года возможны осложнения, к которым мы должны быть готовы». Сухомлинов предлагал командующим немедленно («в кратчайший срок, который определяется серединой марта») произвести «тщательный пересмотр всех к войне соображений, с тем чтобы самыми энергичными мерами преодолены были все затруднения…». Со своей стороны он сделал все необходимые распоряжения «о рассылке в войска всего необходимого по части снабжения их военными запасами». В столь же легкой манере в ноябре 1912 г., после мобилизации австрийской армии, он едва не начал мобилизацию Варшавского, Киевского и Одесского округов против Австро-Венгрии, что неизбежно означало бы начало европейской войны. Одновременно Сухомлинов – этот «легкомысленнейший в мире господин» – собрался уезжать на Ривьеру «навестить жену».

Открытая мобилизация была отвергнута царем, как и последовавшее от министра предложение в январе 1913 г. провести в западных округах учебные сборы, скрытно укомплектовав запасными кадровые части. Однако В.А. Сухомлинову удалось добиться задержки увольнения в запас нижних чинов, проходивших службу в западных округах, что позволило довести состав рот почти до штатов военного времени.

Сухомлинова нисколько не смущали доклады, поступавшие из округов и свидетельствовавшие о неготовности к войне даже приграничной группировки. Так, 8 октября 1912 г. начальник штаба Варшавского округа генерал-лейтенант Н.А. Клюев обращал внимание военного министра на «серьезные недостатки в войсках и крепостях» и испрашивал «скорейшего отпуска того, что возможно для пополнения недостатков и экстренных ассигнований денег на спешное и непрерывное продолжение работ на фортах в крепостях». Округ фактически не имел запасов гаубичных и пушечных снарядов, ручных гранат, винтовочных патронов. Авиационные отряды находились в стадии формирования, грузовых автомобилей в округе не было. В западных округах (кроме Киевского) к концу 1912 г. не завершилась еще отладка трехлинейных винтовок под стрельбу остроконечной пулей и т. д.

Возможно, военный министр опирался на расчеты ГУГШ, согласно которым войска обоих фронтов с начала боевых действий (12—16-й день мобилизации) до окончания мобилизации (40-й день) и подвоза всех запланированных парков будут «с избытком» обеспечены снарядами и патронами.

Следует отметить, что в ходе работ 1912 г. по составлению плана развертывания русской армии начальники штабов округов проявили значительную самостоятельность и упорство в отстаивании своих оперативно-стратегических соображений. Оборонительный и пассивный, по существу, замысел Данилова – Жилинского подвергся резкой критике. Кроме того, все начальники окружных штабов подписали ходатайство о том, что они обязательно должны лично привлекаться к подробной разработке задач, возлагавшихся на их армии.

Очевидно, ответом на этот демарш послужило предложение начальника ГУГШ генерала от кавалерии Жилинского и его заместителя Ю.Н. Данилова об изменении порядка подготовки и утверждения стратегических соображений. Еще в апреле 1912 г. ГУГШ пыталось сократить активность окружных штабов. В ответ на подготовленные ими после февральского 1912 г. совещания докладные записки о подготовительных к войне мероприятиях в Вильно, Киев, Варшаву, Москву и Казань пришли шаблонные письма Я.С. Жилинского, в которых он обещал «принять во внимание» результаты этих работ, не забыв напомнить окружным начальникам, что «изменения должны базироваться строго на результате совещаний, бывших в сем году в Москве».

Однако после совещания начальников окружных штабов в Москве, прошедшего 7–8 ноября и уточнившего ряд вопросов по тыловому обеспечению войск, уже в декабре этого же года частное совещание командующих и начальников штабов Киевского и Варшавского округов приняло ряд постановлений, идущих вразрез с решениями ноябрьского совещания. В частности, предлагалось передать на австрийский фронт с германского один корпус, причем при любом принятом в начале войны плане – «А» или «Г». В ответ генералы Жилинский и Данилов 19 января 1913 г. обратились к военному министру Сухомлинову, заявив, что «в последнее время наши стратегические соображения подвергались большим колебаниям», поскольку они «устанавливались путем совещаний, то есть по существу коллегиальным порядком, без личной ответственности за последствия предложенной тем или иным автором меры и без всесторонней проверки их исполнимости». Настаивая на необходимости сохранения «планомерности» подготовительных работ, начальник ГУГШ ходатайствовал об «оставлении» коллегиального способа их разработки, «как вносящего в дело слишком много соображений местного… характера». Претензии Я.Г. Жилинского нашли поддержку военного министра, и теперь вся работа (и ответственность) по планированию сосредоточилась в руках ГУГШ. Совещания должны были иметь исключительно «осведомительный» характер, представлять собой «свободный обмен мнений», а «работа их должна учитываться Главным управлением Генерального штаба постольку, насколько это признано будет необходимым с общей точки зрения». Здесь на полях В А. Сухомлинов оставил восклицание: «Конечно!»

Предложения ГУГШ были утверждены и отныне штабам округов предоставлялось право уточнять лишь пункты высадки войск в районах сосредоточения и частные задачи, причем эта их работа в виде особых мнений рассматривалась в ГУГШ, которое и решало вопрос в окончательном виде. Разработанный таким образом проект утверждался царем и препровождался, в виде директив, в округа.

Планирование развертывания армии осуществлялось на основании Положения о полевом управлении войск 1890 г., давно уже нуждавшемся в модернизации, однако до войны оно подверглось лишь частичным изменениям, зафиксированным в «Указаниях командующим войсками…» от 1 мая 1912 г. (новое положение было утверждено царем лишь в июле 1914 г.). Согласно этому документу, командующие округами вступали в командование создаваемыми на территории округов армиями. При этом полевое управление войск Северо-Западного фронта (против Германии) формировалось при штабе Варшавского военного округа, а Юго-Западного (против Австро-Венгрии) – при штабе Киевского округа. Одновременно эти штабы формировали полевые управления 2-й и 1-й армий соответственно. Командующим 1 – й армией становился командующий войсками Виленского военного округа, 4-й – Казанского, 5-й – Московского, 6-й – Петербургского, 7-й – Одесского. Кроме того, военно-окружными штабами Одесского, Петербургского, Виленского, Варшавского, Киевского округов формировались военно-окружные управления театра войны. Последние три становились фронтовым тылом и основной госпитальной базой и подчинялись непосредственно главнокомандующим армиями фронтов. По сформировании управления Виленского округа оно перемещалось в Двинск и соответствующим образом переименовывалось, а управление Варшавского округа – в Минск.

Таким образом, процесс строительства военно-сухопутных сил России в предвоенный период был сложным и противоречивым. Короткий промежуток времени, отведенный историей между двумя войнами, был использован для выполнения различных военных программ. Большие перемены произошли во всех областях военного дела: организации высших органов военного управления, в структуре и техническом оснащении армии, боевой подготовке, в том числе высшего командного состава, и т. д. Они способствовали повышению боеспособности армии, укреплению обороны государства.

Военно-окружная структура в этой подготовке к большой войне играла ключевую роль, поскольку округа должны были развертываться в полевые армии, а их штабы становились армейскими штабами. Окружные штабы самым активным образом привлекались к стратегическому планированию перед войной и сыграли значительную роль в разработке и детализации плана начала войны.

В то же время осуществление намеченных мероприятий по усилению армии сдерживалось недостаточными экономическими возможностями страны. Многие важнейшие программы остались незавершенными, что не замедлило сказаться в начале войны.