– Маньяк! Тебя на свидание!

Саня вздрогнул от окрика. Он ещё не отошёл от райотдела и любой резкий звук или движение вызывали в нём мгновенный отклик. Его нервы были до такой степени натянуты последними событиями, что отзывались даже на резкое движение воздуха. Ещё бы – ведь сидел он под следствием и судили его по обвинению в изнасиловании и убийстве малолетки! И нервы это ему попортило. А поскольку он уже имел определённый опыт общения в этой системе, то с самого начала знал – выжить и остаться человеком при таких статьях будет ох как трудно! И первые годы в зоне, когда его ещё только узнавали, действительно давались очень тяжело…

– Давай шевелись! А то жена передумает и уедет!

Саню поначалу коробила такая всеобщая осведомлённость, и только потом он понял, что во многом благодаря именно этому он остался жить. И не просто жить, а мужиком! Кто знает – что почём в тюремной системе, очень хорошо понимает – это практически невозможно. Виновных в подобных преступлениях зачастую до полусмерти избивали ещё мусора. Почти то же самое произошло и с Саней. Только его били не за то, что он сделал, а чтобы сознался в том, чего не делал. Впрочем, менее больно от этого не было!

А потом они попадали в руки соседей по камере. А эти были гораздо изощрённее милиции. Спешить им было некуда – прокуратура не подгоняет, о хлебе насущном думать и вовсе не надо. Хоть и неважно, но их ежедневно три раза в день кормили за казённый счёт, плюс разнообразные по качеству и содержанию передачки сокамерников.

Да и всевозможные игры друг с другом под интерес давно уже набили оскомину. Ведь интерес, как таковой, отсутствовал. А тут неожиданный подарок – эдакая макивара, причём мусора ещё и подстёгивали камерных авторитетов: мол, не давайте ему ни вздохнуть, ни выдохнуть – разговорчивее будет со следователем, дабы ускорить окончание расследования и перевести на зону. Такая же участь, по идее, ждала и Сашу, но… впоследствии Саня имел возможность не единожды убедиться – мусора и «блаткомитет» часто находятся в тесной связи. Во всяком случае в той колонии, где он отбывал наказание, именно так и было. К тому же…

…у судьбы на него были другие планы…

– Маньяк, твою мать! Где ты шляешься?! Тебя уже обыскались в бараке! Вали на свиданку, мудило! – голос завхоза звучал как-то особенно презрительно. Ещё бы, ведь с одной стороны Саша был его земляком, а с другой… на нём были такие статьи, что ни один нормальный, да и ненормальный тоже, зэк не стал бы с новеньким никакие отношения заводить. В данном случае занимаемая завхозом «козлиная» должность обязывала его найти зэка своего отряда и отправить на свидание.

– А что, правда, на свидание? – Санин голос прозвучал как-то жалобно.

– Ты совсем дурак или прикидываешься?! Да-а, крепко же тебе в тюрьме по голове настучали!.. Иди уже – жена ждёт!

…Но всё было гораздо проще – события последнего полугодия научили Саню, что окружающим верить не стоит. Даже тогда, когда очень хочется и нет, как кажется, даже малейших противопоказаний.

Да, он знал, что должна была приехать его жена. Но, с другой стороны, он уже не верил в реальность всего происходящего. Наверное, таким образом подсознание пыталось бороться с той грязью, которую вылили ему на голову. Да и как поверить в такую чушь – он, отец двух маленьких детей – изнасиловал и убил ребёнка?! – Полный бред!!!

Но, тем не менее, Саню в этом обвинили, и на сегодняшний день вина его считается доказанной. Правосудие было настолько уверено в собственной правоте, что даже не стало рассматривать кассационную жалобу, которая была последней Саниной надеждой. Нет, рассмотреть-то её рассмотрели, но приговор оставили без изменений и отправлять дело на доследование никто не собирался. А зачем? – есть дело, которое надо закрыть; есть шея, на которую можно повесить этот хомут – так чего же ещё искать?! Быстренько состряпали дело, благо – Саня был ранее судимым, осудили и спихнули на зону. А там… за повседневной суетой в поисках хлеба насущного тяжёлые мысли сами по себе отошли на задний план. Во что бы то ни стало необходимо выбраться отсюда живым и хотя бы попытаться отыскать зерно правды в бочке плевел.

А вокруг, вдоль высокого бетонного забора с колючей проволокой поверху, стоят непроницаемые лица с автоматами на тощих шеях и безразлично смотрят на происходящее внутри ограждённой территории…

… Переодеться было не во что, поэтому Саша руками стряхнул пыль со штанов. Назвать это брюками не повернётся язык! И одновременно тем же движением как бы навёл «стрелки». Всё, можно идти.

Стоял конец августа, погода была замечательная и зэки на промышленной зоне, через которую счастливчику, идущему на свидание, надо было пройти, работать дружно не желали и толпами, добросовестно бездельничая, прогуливались в локальных секторах, мимо которых Сане надо было пройти.

– Санёк, братан! Жинке привет! – Откуда они имя моё узнали?! Я-то был уверен, что знают здесь меня только по прозвищу…в их осведомлённости по поводу свидания не было ничего удивительного – в это время в направлении КПП зэк мог идти только к комнате свиданий.

– Поделимся, малой!

– Не забывай земляков, когда выйдешь!..

…Надо ли объяснять, что в современной тюрьме и «понятия» несколько осовременились? И в случае ощутимого «подогрева» со свободы, отношение к тебе окружающих будет намного теплее. Причём, вне зависимости от статей, по которым ты осуждён. А если ты ещё в нужный момент подложишь лакомый кусок в нужное место, так тебе станут рады в любом «купе». Сказать проще, при наличии от тебя реальной материально ощутимой выгоды – ты всегда и везде нужен. Особенно – в наркоманской среде… Ещё вчера все эти «земляки» даже не смотрели в Санину сторону, будучи уверенными, что к Сане никто не приедет и, соответственно, ничего не привезёт. А тут вдруг такой поворот событий! Пора было менять отношение к тому, кого ещё вчера они презрительно именовали «Маньяком». [18]Прозвище впоследствии осталось, но произносили его уже совсем иначе.

Сане стало противно – как можно продавать свою идею – если такая формулировка вообще применима к зэкам за кусок сала или колбасы?! Успокаивало немного только то, что, по слухам, такими продажными были зэки далеко не везде. Ведь это, как узнал Сашка впоследствии, была наркозона, где процентов 60–70 были наркоманами, которые и мать родную продадут – был бы покупатель с приличной суммой на руках. А если расчёт будет ещё и непосредственно наркотой, то в продажу пойдёт всё семейство оптом, причём – по бросовой цене.

Да, непонятно – какими принципами руководствовались те, кто ведает распределением зэков по лагерям, но попал Саня именно в наркозону. Впрочем, здесь и кроме него были «тяжеловесы», которые не имели к наркоте никакого отношения, старались жить обособленно и не перехлёстываться с этой блядотой даже в мелочах. Такую же позицию занял и Сашка. Наркоманы вызывали у него чувство брезгливости.

Сразу вспоминался случай из его практики на «скорой» – приехали на вызов к наркоману, придумавшему какой-то ерундовый повод для вызова, а тот на коленях взмолился: «Уколите хотя бы сибазон! [19]Психотропное средство, пользующееся спросом у наркоманов. В те времена – конец 80-х – на «скорой» его можно было взять без особых проблем!
» Старшая Саниной бригады сжалилась над этим доходягой и велела помощникам найти ампулу сибазона. А наркошу спросила:

– Тебе колоть-то есть куда?

В ответ тот молча показал все места, где обычно у людей вены виднеются. В данном случае нигде нельзя было разглядеть ни одной.

– Ну и куда? – переспросила старшая.

– Дай, я сам!

Любопытство взяло верх и наполненный шприц дали наркоману. А тот спустил штаны вместе с трусами одним движением. Обнажилось неестественно истощавшее тело. Затем он присел на низенькую табуретку и расставил ноги. Саня обалдел – в паху виднелся «проторенный» воспалённый путь. Показалось даже, что канал этот нескольких миллиметров в диаметре. А наркоша отработанным движением вставил в него иглу и, даже не сделав обычный «контроль», быстро ввёл себе медикамент в вену.

– Спасибо, сестричка!

– Да иди ты! Какая я тебе сестричка?! – плюнула на него старшая. – Тебе едва тридцать лет, а ты уже на скелет похож. Если так будешь продолжать, то остались тебе считанные денёчки… Поехали, ребята, не будем мешать ему балдеть…

Так что у Сани и в мыслях не было иметь с этой братией хоть что-то общее. А уж в данном случае, когда «братские чувства» носили откровенно корыстный и односторонний характер, не могло быть и речи о взаимности. Да, для этих мест Саша был чересчур наивен, и наверняка бы кто-нибудь достаточно ушлый сумел бы «лапши навесить», но отвращение к наркоманам брало верх.

…Наконец Саша подошёл к помещению, в котором располагались комнаты свиданий. Там его встретил чурка – ну не уважал Санёк представителей нацменьшинств (Особенно, когда они были явно завышенного мнения о себе – а таких среди них большинство!) в погонах и без оных.

– Коновальчук? Статья? Срок? – начальственные интонации с еле слышным акцентом вызывали раздражение.

Саня ответил. После чего нерусский прапорщик поверхностно обыскал его.

– Проходи. Наверх. Девятая комната.

По крутой винтовой лестнице Саша поднялся на второй этаж. Вот она – девятая комната. Зачем-то постучал….

– Да, – услышав голос жены, Саня даже как-то притормозил перед дверью. Но входить надо было. И он открыл дверь. В комнате – около 10 квадратных метров, в двух метрах от двери, стояла его жена – та самая Ирина, рядом с которой он провёл семь лет. С которой у них были общие дети, которая на бумаге до сих пор оставалась его женой. Но теперь их разделяло такое расстояние, которое невозможно преодолеть.

… И которую, к тому же, он одно время считал главной виновницей произошедшего.

Вспомнилось их знакомство, свадьба. На которой почему-то свидетелем был не Санин приятель, а парень, выбранный на эту роль Саниным отцом. Знать бы тогда – к чему приведёт его пофигизм!..

В первые минуты они молчали, пристально вглядываясь в глаза друг другу, не решаясь сделать первый шаг. В конце концов этот шаг сделала она и протянула к нему руку. Саня ещё с минуту постоял в нерешительности, а потом подошёл и молча обнял. От Ирины ощутимо веяло холодком.

– Так и будем молчать? Я ведь всего на сутки приехала…

Видя, что муж молчит, она продолжила, пытаясь завязать разговор.

– Ладно, – произнесла она, – есть будешь?

– Да, наверное. – Сашка тоже понимал, что надо прервать затянувшуюся паузу, но не знал – как:

– Как детвора?

– Дети постоянно вспоминают тебя, спрашивают: где папа? А что я им отвечу?.. Говорю, что уехал в другой город на работу… а потом они отвлекаются своими играми и забывают о тебе до следующего дня. Так вот и живём.

Недавно возила их в парк Горького. Канатная дорога, прочие аттракционы… всё это влетает в копеечку, ведь совдепии с её условными ценами давно уже нет. Но детям ведь не объяснишь, что мне одной очень трудно заработать…

Жена рассказывала что-то ещё, а Саня смотрел на неё и вспоминал годы, проведённые вместе. Всё, казалось бы, как у всех – дом, дети, работа… Вот только чем дальше, тем больше отец и муж отдалялся от жены с детьми. Началось всё с «воспитательного момента» – как оказалось, их с женой взгляды на воспитание детей были диаметрально противоположными. И там, где Саша видел попустительство, жена обвиняла его в недостаточном внимании к детям.

Хотя именно в этом Ирина была права – он действительно не слишком много думал о своих детях. Наверное потому, что сам ещё был слишком молод, да и, как любой ребёнок, образцы воспитания он брал из своей семьи – отец и мать обычные советские инженеры, с соответствующим уровнем образования, т. е. «де юре» оно считалось высшим, но «де факто» чуть-чуть превосходило средне-специальное. И если мама его была человеком обычным, спокойным, с реальным взглядом на вещи, то отец всегда стремился к руководящим должностям и вёл себя, как начальник – в его понимании – старался казаться непререкаемым авторитетом, и любое с ним несогласие расценивал, как крамолу…

Саша никогда не забудет случая, когда однажды он, собираясь в школу, будучи в классе 4-м или 5-м, не нашёл ключа от квартиры и сообщил об этом отцу. Реакция последовала незамедлительно:

– Раздолбай! Тебе ничего доверить нельзя! Как ты мог потерять ключи от квартиры?! И что мне теперь делать – замок менять?.. Я тебя научу родину любить!..

А дальше последовала грандиозная порка, после которой Санёк с трудом высидел уроки. Но самое интересное произошло где-то неделю спустя. Когда опухоль на заднице стухла, и остался только неопределённого цвета и солидного объёма синяк.

В доме у них – в те времена у родителей Сани была однокомнатная квартира, но компании собирались часто – тогда гуляли гости по какому-то поводу. Когда они крепко выпили и началась пьяная бравада, прерываемая нестройным исполнением украинских песен, мальчишке стало как-то одиноко и неинтересно среди них, и он вышел на балкон. Вот тут-то, ковыряясь в своём мальчишеском барахле – среди всяческих железок, машинок, солдатиков – он вдруг нашёл тот самый ключ! Мальчишка, глядя на этот кусочек железа, вспомнил перенесённое унижение и на глаза навернулись слёзы.

Дверь скрипнула – на балкон вышел уже «тёпленький» отец.

– А ты чего убежал?

Парнишка всхлипнул и показал отцу ключ.

Но тот и не подумал извиняться:

– Ну и хорошо. Теперь у тебя снова есть свой ключ. А то, что получил… хочешь – дай сдачи! – и отец демонстративно повернулся задом.

– Но при твоей способности шкодничать я думаю, что такая профилактика не была лишней – будешь аккуратнее обращаться с ключом! Ладно, давай «пять»! – отец сжал ладошку сына и ушёл к гостям продолжать вечеринку.

А Саня остался на балконе один. Жаловаться было некому – мать всегда занимала сторону отца и не препятствовала рукоприкладству. У неё была добрая душа, но доброта эта никогда не становилась на защиту сына…

…Пришлось снова включиться в реальность – напротив сидела жена и испытующе на него смотрела.

– Саш, ты где?

– Извини, задумался.

– Ну и что ты обо всём этом думаешь?

– Не знаю, Ириш… С одной стороны – это стопроцентово я. Там вроде бы никого больше не было. Стало быть – и винить больше некого. Хотя во вторую комнату я не заглядывал и о том, что в ней кто-то есть, знал только со слов Вальки.

А с другой… ну ты ведь сама знаешь, что не мог я этого сделать, если всё было именно так, как описывают в обвинительном заключении: «…находясь в нетрезвом состоянии, изнасиловал девочку, после чего задушил…» – ведь ты прекрасно знаешь, что моя мужская состоятельность падает прямо пропорционально количеству выпитого! Это если не вдаваться в психологические аспекты и не думать о том, что на такие действия, причем без разницы – в пьяном или трезвом состоянии, способен разве что какой-то маньяк. Наверное, именно тогда Саня и подумал впервые о причастности к преступлению своей жены – ведь она промолчала на следствии и в суде о том, что могло бы помочь ему выбраться из вонючей трясины.

– Знаю, но никому не собираюсь об этом рассказывать. Что же касается твоей несостоятельности, то она в полной мере компенсируется пьяной настойчивостью. К тому же – ты ведь полностью подтвердил предъявленное тебе обвинение.

– Да, но только под следствием. Да и что мне оставалось делать?!. Для ментов я был очень удобный вариант – ранее судим, да и почки у меня не казённые. На суде я пытался объяснить, что меня вынудили дать такие показания, но судья даже не стал слушать – мол, это ранее судимый пытается запутать суд и избежать ответственности. А в качестве доказательства своей правоты он привёл тот факт, что я не смог назвать фамилии тех, кто меня избивал – как, интересно, он себе это представлял?!. Меня же, чтобы не сопротивлялся, опустили в подвал и там хорошенько «отрихтовали» дубинками. А что касается моей «пьяной настойчивости» – одно дело, когда это касается взрослой женщины, и совсем другое, когда дело касается ребёнка…

Саша помолчал, а потом добавил:

– Доказательств, Ириш, немало. Но все они так называемые «косвенные» и не в состоянии перевесить то дерьмо, которое на меня повесили.

– Например?

– Например, в материалах дела записано, что жил я, оказывается не у Светки, а у её соседки; что «…не исключено, что сперма, найденная во влагалище потерпевшей, могла принадлежать обвиняемому…». Если подробно вычитывать дело, то таких «приблизительных неточностей» можно найти много, только никому до этого дела нет. Ранее судимым никто не верит…

Они ещё долго разговаривали, а потом вздремнули несколько часов. Утром же Ирина прикинула свои материальные возможности и договорилась с тем нерусским прапорщиком ещё на одни сутки. Ведь деньги способны если и не на всё, то на очень многое! Эти сутки для Саши пролетели быстрее, чем первые. И пришло время расставаться – тот, на чью спину взвалили тяжкий крест, отчётливо понимал, что это первое и последнее их свидание. Нет, Ирина исчезла не сразу и ещё какое-то время поддерживала его и морально, и материально. Но на свидание больше не приезжала, а потом она и вовсе пропала из виду.

Как позже узнал Сашка – она нашла себе мужика, готового разделить с ней тяготы жизни. Сразу почему-то вспомнился отрывок из её письма: «…сама я, может быть, ещё и нужна кому-то. Но вот двое детей…» – теперь, значит, этот вопрос решился. А это означало, что не стоит больше ждать писем ни от жены, ни от детей. Хоть так приятно было получать эти разрисованные листочки с обязательной подписью внизу: «Папа, я тебя люблю!».

Последнее письмо Ирины и два детских письма – памятный осколок прошлого – он сохранил и пронёс через все эти годы и неприятности…