Несмотря на свою инвалидность и прессинг со стороны отца, Степаныч не оставлял надежды на нормальную жизнь. И Бог услышал его молитвы – он познакомился с женщиной, ставшей впоследствии его надеждой и опорой. Первое знакомство состоялось в телефонном режиме, но уже через несколько дней Степаныч поехал к ней в Крым, где она тогда работала, не найдя себе работы на материке.

Бог услышал молитвы Степаныча и, после всего с ним случившегося, подарил ему возможность верить, надеяться и любить. Ведь именно с появлением Тани в жизнь вчерашнего заключённого вернулась вера в человечество, надежда на торжество правды и любовь к ближнему.

Встретившись, Степаныч был приятно удивлён увиденным – симпатичная, невысокого роста, с ладно скроенной фигуркой и тёмными глазами, поражающими своей глубиной. Природная сообразительность и здоровое чувство юмора как бы подчёркивали общее впечатление.

Будучи по образованию фельдшером, и хорошим, «скорой помощи», она вынуждена была работать медсестрой в одном из местных государственных санаториев.

Свидание продлилось всего несколько дней, тем не менее они полюбили друг друга и через месяц, когда инвалидность Степаныча была наконец-то оформлена, он уехал жить к ней. Пусть и на съёмной квартире, зато подальше от вражды, которая преследовала его в родительском доме.

Спустя время им пришлось уехать из Крыма из-за изменений в статусе полуострова и поселиться в Харькове, вновь-таки на съёмной квартире, т. к. родственники отгородились от них стеной неприятия. И семья выживала самостоятельно – жена тянула на себе две работы, а муж пытался хоть что-то делать по хозяйству и подрабатывать на интернет-бирже. Платили копейки, но выбирать не приходилось. А впоследствии они и вовсе перебрались в пригород, где цены на жильё были скромнее.

Так уж получалось, что в последнее время нервы у супружеской пары были на пределе. Шутка ли – шесть месяцев продолжался суд по заявлению сестры Степаныча! И они частенько срывались. Хорошо, хоть не одновременно! В такие моменты второй «принимал огонь на себя» и успокаивал свою половинку. Вот и сейчас Таня пыталась справиться с нервами мужа:

– Но ведь так нельзя! – ты должен верить в свои силы. Только тогда ты сможешь прийти к победе. А если слушать всё, что говорят вокруг…

– Так ведь ты сама не всегда, скажем так, веришь в мой успех. И, что ещё более важно для меня, порой сомневаешься в моей невиновности… – слова мужа не отличались оптимизмом.

– Прости, я верю тебе. Только вот иногда ситуация берёт за горло и тогда всё окрашивается исключительно мрачными красками… Ты у меня – самый лучший!

Степаныч грустно усмехнулся, услышав такие слова своей жены:

– Насчёт лучшего – это ты точно погорячилась. Если бы я действительно был хоть наполовину таким, то не сидели бы мы с тобой сейчас в такой заднице. Увы, ничего хорошего я собой не представляю.

– Ничего, всё у нас получится! Я верю в тебя!

– Спасибо, Танюш, за твою веру! Да и вообще – огромное тебе спасибо!

– За что?

– Так ведь если бы не ты и не твоя вера, то меня давно бы уже растоптали. И что самое неприятное – это были бы ближние, которым я стал костью в горле, мешающей жить привычной жизнью. А ведь они знают, что обвинение буквально «шито белыми нитками». Но принимать мою сторону им невыгодно – тогда ведь придётся делиться и квартирой, да и вообще хоть какую-то помощь оказывать. А так… очень удобно – отшвырнули от себя бывшего зэка, оправдывая свой поступок низостью его преступления. Потому они и утверждают, что моя вина не вызывает никаких сомнений. Это даёт им возможность оправдаться в собственных глазах. Ну а окружающие… ты сама, Танюш, видела их реакцию – со мной они охотно здороваются и разговаривают. Но в то же время сторонятся моих родителей. Что же касается сестрички – она вообще отдельный случай. Живёт себе своей жизнью, ограничив круг интересов мужем, прочно уцепившимся за её юбку, и дочкой, с которой они грызутся точно также, как и мы с отцом когда-то…

Тут Таня, внимательно до сих пор слушавшая, перебила его:

– Знаешь… ты не обращай на меня внимания, пожалуйста, когда я рычу – я ведь собака в конце концов по гороскопу. И иногда откровенно завыть хочется, глядя на происходящее вокруг. Как они вообще могут – ведь они твои родители! – так обращаться с собственным ребёнком?! Даже если ты и в самом деле в чём-то виноват… Нет, я, конечно, не хотела бы провести свою жизнь рядом с убийцей. Но это я – посторонний, в общем-то, человек. А они-то знают тебя с пелёнок и, так или иначе, приложили руку к твоему воспитанию. Как можно оттолкнуть и растоптать собственного ребёнка?! Ведь даже у животных самка до последнего отчаянно защищает своего детёныша, не жалея собственной жизни… Извини, Саша, но иногда складывается впечатление, что они, в лучшем случае, твои приёмные родители. В противном случае – это нелюди какие-то!..

– А я, к сожалению, привык к такому обращению и не вижу в нём ничего сверхъестественного, – обреченно махнув рукой, произнёс Степаныч, – В этом смысле повезло, наверное, моим детям – будь я рядом с ними, наверняка бы вёл себя в соответствии со сложившимися у меня понятиями и принципами воспитания, ставя во главу угла физическое наказание. А успехи сына на творческом поприще расценивал бы, как отклонение от нормы, всячески борясь с этим. Ну, а так… выросли они, конечно, без отца – при чужом дяде. Зато никто не вбивал им в головы с ослиным упорством всякую чушь. В результате – они не прячут собственное мироощущение и не живут навязанными идеалами. Которые, к слову сказать, на деле оказались полнейшим бредом!

– Ты это о чём? – спросила Таня

– Это я о том, что воспитывали меня в духе марксизма-ленинизма, подавая его в качестве непреложной истины. Хотя сами родители всё прекрасно понимали. Уж дураками-то они точно не были! Но ребёнку своему они боялись открыть правду. Вот и вырос из меня… моральный урод какой-то – я вижу и понимаю, что происходит, но в крови моей заложена вера в «победу коммунизма»… и так далее, и тому подобное. А в итоге получается на деле что-то вроде шизофрении. Тебе ведь, как медику, известно значение этого слова?

– Раздвоение сознания, кажется?

– Вот именно! Раздвоение! И я не одинок в этом направлении – в постсоветском пространстве полно таких вот, как я. Более удачливые и адаптировавшиеся в окружающей действительности проводят свою жизнь на посту какого-то рядового рабочего или инженера. Мыкающего нужду от зарплаты до зарплаты в обществе своей жены, да пары вполне благополучных – если не считать посредственную одежонку, которой они стыдятся перед своими сверстниками – ребятишек. А менее… гибкие, упёрто не желающие объективно расценивать происходящее вокруг, зачастую заканчивают свою жизнь на тюремных нарах. Рядом с отпетыми уголовниками, и частенько сами одевающие на себя эту личину, как наиболее удобную в тех условиях. Но оба этих варианта ещё вполне благополучны. А встречаются и крайности – это когда у человека действительно раздваивается сознание. И он остаток жизни проводит в жёлтом доме.

– Саш, у тебя в приговоре записано, что мать давала свидетельские показания о твоей психической неполноценности?

– Вот именно! Они знали, что из тюрьмы всё-таки чаще всего выходят даже после больших сроков. Вот только меня никто уже не ждал живым обратно. Все были уверены в том, что тюрьма – это мой последний приют.

Кстати сказать, во время одного из разговоров с тем самым Юрьевичем, дядя случайно проговорился, будучи уже основательно выпимши: «Какой на фиг инсульт?! Расчёт был на суицид!..» Тут, к сожалению, вмешалась Таня и попыталась уточнить: «Какой суицид?». Но Юрьевич уже взял себя в руки и перевёл разговор на отвлечённую тему.

Хотя именно он мог бы рассказать многое – например, как они с Саниным отцом все три дня перед арестом сына и племянника, которого искала милиция, почему-то находились вдали от города, на холодной даче. Или почему он тогда оказывал сопротивление, когда милиция нашла их на даче.

А заодно и ещё один интересный момент – почему до сих пор он постоянно носит с собой в кармане газовый баллончик?

А из психушки если и выходят, то только с окончательно повреждёнными мозгами. Им была нужна гарантия того, что всё это дерьмо никогда не выплывет наружу. Ведь даже статьи уголовного кодекса были подобраны с таким расчётом, что если меня и не признают психом, то такого быстро и уверенно раздавит тюремная система – насильников ведь в тюрьме не любят, мягко говоря. А уж педофилов – в особенности.

– Но ведь ты выжил?! Если не считать, конечно, твоего инсульта и его последствий.

– Вот это и озадачило мою родню – они-то были уверены в том, что меня перемелят тюремные жернова. А тут такой казус – сын и брат возвращается живой, да ещё в полупарализованном состоянии. Открыто не принять его – означает вызвать очередной всплеск негодования не так давно успокоившихся сослуживцев и родственников. И они принимают меня в свои «тёплые объятия». Прописывают… всё, как полагается, чтобы потом было минимум претензий. Вот только тепла этого хватило ненадолго – уже через месяц папенька стал искать малейший повод для того, чтобы испортить мне настроение. Он знал, что мне в моём состоянии нервничать крайне нежелательно – это может спровоцировать очередной инсульт. И всё делал для того, чтобы вывести меня из равновесия.

– Да, ты рассказывал мне тогда по телефону… – Таня кивнула головой.

– Вот и скажи мне честно – верила ты тогда, что человеку в 21-м веке его близкие родственники запрещают пользоваться интернетом? И это при том, что для паралитика телефон и компьютер оставались едва ли не единственным средством общения с окружающим миром. – Саня вспомнил происходившее и невольно вздрогнул. Ведь тогда для разговора по телефону более двух минут приходилось выползать на улицу. В противном случае отец начинал всячески демонстрировать своё недовольство длительностью телефонного разговора более одной минуты.

– Я и тогда тебе верила, и сейчас. Хотя некоторые вещи, конечно, не укладывались в мои понятия. Ты ведь знаешь, что моя жизнь была не из лёгких. Но родители всегда были рядом со мной и не отказывались от помощи в тяжёлых ситуациях. Я не сидела в тюрьме, конечно, но уверена на 100 %, что и в этом случае мои папа с мамой не отказались бы от меня, а вместе со мной тянули бы тяжкий крест.

– Что ж, мне в этом смысле менее повезло. Но Богу угодно было послать мне на пути тебя и с помощью твоих поступков, слов, твоего отношения ко мне, я очень много переосмыслил. И теперь смотрю на вещи иначе. В частности, понятие «семья» приобрело для меня новый смысл, окрасилось в более яркие цвета. Понял, например, что отдавая можно получить более радостные ощущения, нежели только принимая. И это не просто громкие слова, а реальное изменение моего мироощущения.

Что же касается происходящего сейчас… Ты ведь видела что творится в Мерефе – как систематично и жестоко стараются сжить со свету бабушку?.. Нет, их можно понять, конечно. Но только с одной стороны – да, всё это действует на нервы. Тем не менее, это мать. И кричать на неё, или позволять это своей жене…

– Видела, и на основании увиденного у меня создаётся впечатление, что из тебя и твоей бабушки старательно делают изгоев. Вы определённо всем мешаете… Весь вопрос – почему?! В твоём случае они объясняют всё тюремным влиянием и твоей предрасположенностью к негативу. Но что плохого сделала им бабушка? – жена недоумённо пожала плечами и заглянула мужу в глаза, как бы надеясь именно там найти ответ на интересующий вопрос.

– Не знаю, Тань. Если такое их отношение ко мне ещё можно как-то понять…

– Нельзя это понять! Если ты их ребёнок, то они должны до последнего бороться за тебя, а не бросать полупарализованного на обочине жизни. Отец твой ещё ладно – редко кто из вас, мужиков, умеет по-настоящему любить. Но мать?! У меня, Саш, в голове это не укладывается! Обычная женщина за своего ребёнка глаза выцарапает кому угодно, а твоя, получается, ещё и помогала надёжней утопить своего сына? И кто она после этого? – Да последняя сука, повторюсь, в животном мире до последнего будет защищать детёныша и разорвёт любого кобеля! А в твоём случае, уж извини, сука вместе с кобелём разорвали своего детёныша, предварительно выбросив из конуры… Не бывает так, Саша!

– Но ты же видишь, что бывает…

– Бред какой-то! Так не должно быть – это противоречит законам природы. А человек ещё и считает себя «венцом творения». Да ё…лки-палки! Как можно выставить за дверь своего парализованного ребёнка будь он даже хоть трижды виноват?!. И это в то время, когда в это сумасшедшее время и вполне здоровых жизнь растаптывает, припирает к стенке…

– Ой, Тань, оставь ты их самостоятельно расхлёбывать собственное говно! – не выдержал муж.

– Оставлю. Но только после того как они объяснят истинную причину, – не сдавалась Таня.

– Да никто тебе ничего объяснять не будет – ведь тогда наружу выплывет то, что они старательно прячут уже почти 20 лет… есть о чём задуматься… – с какой-то злостью произнёс Степаныч

… К тому же, вполне возможно, что и больше, Танюша. Представляешь себе прикол если выяснится, что я – байстрюк? Шутка, конечно, но…

– Да уж лучше байстрюком, чем с такой роднёй! – сердито буркнула жена… – недаром тогда на даче твоя мать сказала мне: «Неизвестно, куда это расследование приведёт» – на мои слова о том, что мы обязательно расследуем это дерьмо.

– Не знаю, Танюш, за это время столько всего произошло… – но Степаныч не успел высказать мысль, его перебила супруга:

– Я не знаю всего, что произошло, но пропажа твоих документов… Ведь это надо же! – уцелели те документы, которые были в тюрьме все эти годы. А те, что оставались у родственников, бесследно исчезли.

– Это мы уже наврядли когда-нибудь узнаем, – сказал Степаныч. – За эти 15 лет столько всего произошло в стране, что судьба отдельного человека никого не заинтересует.

– Да это всё понятно, – на эмоциях выдохнула Таня. – Но как объяснить поведение отца, который подговаривает свою невестку бросить собственного мужа?!

– Он и тебя пытался настроить? – удивился Степаныч.

– А кого ещё? – не менее мужа удивилась и жена.

– Понимаешь, Тань, много лет назад, перед моей первой женитьбой, он пытался отговорить мою тогдашнюю невесту…

– Как-то странно это всё выглядит, если вспомнить ещё и тот факт, что они в своё время настойчиво отговаривали тебя от получения пособия по инвалидности, а потом без зазрения совести дружно слопали те пирожки, что я напекла тебе! – Таня уже закипала.

– Ничего, Танюш, рано или поздно, но говно всплывёт на поверхность! А пока…