Ваня Жуков, белокурый мальчик из 6-А, горько плакал под школьной лестницей, забившись в самый дальний угол. Шёл урок. В школе было тихо. Ваня сдерживал рыдания изо всех сил, чтобы остаться незамеченным. Обида жгла глаза ещё больше, чем слезы. Над ним и раньше подшучивали: и «маменькин сынок», и «пай-мальчик», и «иди, иди, расскажи мамочке». Ваня терпел и никогда никому не жаловался. Его так учила мама. Но сегодняшней обиды он стерпеть не смог. Завтра был день его рождения. Мама разрешила пригласить друзей, а ему так хотелось пригласить Алёну, очень похожую на Мальвину, только светло-русую, мысли о которой частенько мешали ему делать уроки. Ваня отважился подойти к ней во время завтрака, и они вместе пили чай с булочками. Он угостил Алёну пирожком, испечённым мамой, и уже, было, начал, слегка задыхаясь от волнения, говорить о завтрашнем дне рождения, как вдруг оказался в окружении Лёхи по кличке Крутой из 8-Б и его «специалистов», или просто «спецов», как они себя называли.

– Ой, какая парочка, – громко, так чтобы слышали все присутствующие в буфете, пропел Лёха. – Прям, сестрица Алёнушка и братец Иванушка!

Все вокруг рассмеялись.

– Ну, и чего это ты там ей шепчешь? А? Говорила же она тебе: «Не пей Иванушка из копытца – козлёночком станешь». А ты ведь не послушался! Вот теперь тебе и ме-е-е, – под крики всеобщего одобрения проблеял Лёха.

Щеки Алёны залились краской. Она бросила на Ваню гневный взгляд и, оттолкнув хохочущего перед ней «специалиста», быстро ушла, оставив на столе незаконченный завтрак.

– Смотри, какая цаца! – неслось ей вслед. – Спасибо за пирожок! А козлёночка своего чего забыла?

Кровь застучала у Вани в висках, в глазах потемнело, и он бросился на Лёху, забыв всё, чему его учила мама.

От неожиданности Лёха едва удержался на ногах. Ваня успел нанести ему несколько ударов, пока он пришел в себя и нанёс ответный удар.

– Дай ему, Лёха, по рогам, – выкрикнул кто-то из «спецов».

– Да мы из тебя козлятину сделаем, – подхватил другой Лёхин дружок, и удары посыпались на бедную Ванину голову со всех сторон.

Кто-то кричал: «Прекратите! Разнимите их немедленно! Позовите охрану!», но Ваня не реагировал, он отбивался на все стороны, не помня себя от ярости. Потом кто-то схватил его сильными руками и оттащил в сторону, за спиной что-то кричали, толкали в спину, и, наконец, Ваня оказался в кабинете директора. Он тяжело дышал, болела спина и плечи. У Лёхи под глазом наливался кровью синяк. У Вани пекла вспухшая нижняя губа.

– Кто начал драку? – грозно спросила Татьяна Ивановна, заместитель директора по воспитательной работе, которую называли «замдир по вэрэ».

Все молчали.

– Кто начал драку, я спрашиваю? – ещё более сдавленным голосом повторила она.

В этот момент в кабинет вошёл директор, Олег Петрович, лысеющий мужчина за 40, и раздражённо окинул взглядом присутствующих.

– Вот полюбуйтесь, Олег Петрович, на этих красавцев! Драку устроили в буфете и молчат.

– Олег Петрович, это всё он, – тоном побитого ягнёнка стал оправдываться Лёха. – Вот этот, из 7-А, набросился на нас, как ненормальный.

– Да, да, это всё он, – вторил Лёхе хор ягнят из изрядно потрёпанных Ваней «спецов».

– Мы это, ничего... Пошутили просто. А он набросился на нас с кулаками, – продолжал Лёха, преданно глядя директору в глаза.

– Вы только посмотрите, какой синяк он Лёхе поставил, – подхватил кто-то из «специалистов». – Зверь, а не пацан.

– Почему стал драться? – директор грозно посмотрел на Ваню, стоявшего с опущенной головой. – Из-за чего подрались, я спрашиваю? – По голосу Олега Петровича было ясно, что просто внушением это дело не закончится. – Чего молчишь, сорванец? Драться научился, а разговаривать нет?

Не смотря на растущее раздражение директора, Ваня продолжал молчать.

– Ну, подожди у меня. Я научу тебя Родину любить! – Олег Петрович отчеканил свою любимую присказку. – Ты у меня быстро научишься правилам поведения в школьном буфете!

Прозвенел звонок. Раскрасневшийся блюститель школьного порядка почему-то посмотрел на часы, как будто проверяя, не было ли и здесь какого-нибудь нарушения, и, убедившись, что всё правильно, отдал распоряжение Татьяне Ивановне:

– Всем замечание в дневник, а родители этого молчуна, чтоб сегодня же были у меня в кабинете. Все свободны.

Лёха с компанией дружно выдохнули с облегчением и поспешили прочь из директорского кабинета. Ваня вышел с опущенной головой, но тут же услышал приглушенный голос одного из «спецов»:

– Не вешай нос, козлёночек. Придёт мамка – сопли подотрёт.

Ваня встрепенулся, готовый ударить обидчика, но того уже и след простыл.

 

 

2

Ваня Жуков всё ещё плакал под лестницей, когда поблизости раздались чьи-то шаги. Он затих и задрожал всем телом. Больше всего на свете ему не хотелось, чтобы его сейчас нашли. Стыд, обида, разочарование сдавили ему горло, но больше всего мучило ощущение несправедливости, свершившейся над ним. Перед глазами стоял гневный взгляд Алёны.

«Она теперь никогда больше не будет со мной разговаривать! – думал он. – Никогда! И разве в этом я виноват? А маме что я скажу? Как объясню, почему всё это произошло?»

Горькие размышления ученика из 6-А были прерваны голосом его классной руководительницы Марии Петровны:

– Вы не видели Ваню Жукова? Если увидите, передайте ему, чтобы зашёл к директору. Там его ожидает мама Алексея Беспалого, которому он разбил в кровь лицо.

Прозвенел звонок, вся школа наполнилась криком, смехом, шарканьем ног, среди которых время от времени выделялось: «Ты Ваньку Жучку не видел?»

– Ищите его, он где-то здесь. – На этот раз это был нагловатый голос Лёхи Крутого.

Ваня ещё дальше забился в угол, но ниша под лестницей недолго прослужила ему укрытием. Его вычислил один из Лехиных «спецов».

– А ну-ка, ну-ка! Вот и наш козлик! Давай выходи, а не то хуже будет!

Ваня и не думал выходить. Тогда подоспевшие Лёхины друзья просто вытащили его из-под лестницы и поволокли в кабинет директора.

– Давай, давай, пошевеливайся! Сейчас-то ты точно узнаешь, что такое Родину любить, – съязвил Сашок, правая рука Лёхи.

Когда возбуждённые спецы, тащившие сопротивляющегося противника, уже почти подошли к кабинету директора, из-за угла появилась Алёна, и её глаза на мгновение встретились с Ваниными. Гордая красавица демонстративно развернулась и скрылась за углом, но Ваня успел разглядеть её полный презрения взгляд, который ударил ему по сердцу, и этот удар был намного больнее, чем все удары Лёхи и его «специалистов» вместе взятые.

Лёхина мать была большая грузная женщина с ярко напомаженными губами. Её красный рот изобразил нечто брезгливое при появлении Вани в проёме двери.

– Ах, так это эта тихоня из двадцать первого дома! Безотцовщина! С мамой чуть ли не за ручку ходит, а моего сына вон как изуродовал!

Лёха стоял здесь же, в кабинете директора, с тем же видом незаслуженно обиженного ягнёнка и преданно смотрел в глаза матери. Пальцами руки он то и дело нащупывал отёк под глазом и морщился при этом от боли.

– Не трогай, сыночка. Они прикладывали тебе что-нибудь холодное? Развели тут бандитов!

Ване так захотелось сказать этой жирной тёте что-нибудь очень обидное, что у него даже слегка потемнело в глазах, но он сдержался.

– Ну, как тут Жуков, не разговорился?

Олег Петрович с важным и сердитым видом зашёл в свой кабинет и виновато развёл руками, глядя на искривлённый от негодования красный рот госпожи Беспалой.

– А ведь молчит, как партизан, – продолжил директор. – Ты будешь говорить или нет, сорванец? – крикнул он почти в самое ухо Ване, стоявшему с понуро опущенной головой.

– Пусть молчит, – вмешался красный рот Лёхиной мамы. – Когда его мать возместит мне стоимость порванной одежды сына, а она, замечу, немалая, и лекарств, необходимых на его лечение, он сам у неё заговорит, как миленький. Вот и мобильный у Алёши стал барахлить: с третьего раза только смог до меня дозвониться. Запомни, мальчик, я вам ничего не спущу. Вы мне заплатите за каждый лопнувший сосуд на теле моего сына! Ты понял? Я никому не позволю даже пальцем до него дотрагиваться, а не то, что бить!

Госпожа Беспалая, перейдя на фальцет, продолжала подсчёт убытков, моральных и материальных, понесённых их семьёй. Олег Петрович в редкие паузы, позволявшие распалившейся даме отдышаться, вставлял свои гундосые замечания, типа «и это правильно», «так им и надо, совсем от рук отбились».

Ваня чувствовал, как кровь всё сильнее и сильнее приливала к лицу, отчего ему стало казаться, что это не он стоит здесь в кабинете директора, а раскалённый утюг. Ему так хотелось жгущей поверхностью утюга приложиться к белой пухлой руке, размахивающей пальцами у него перед носом.

Красный рот становился всё более и более расплывчатым. Ване стало трудно дышать, голова превратилась во что-то такое тяжелое, что её нужно было поддерживать руками. Он схватился за голову, слёзы потекли из глаз, как вода, прорвавшаяся через дамбу.

– Как вы можете? Как вы так можете? – кричал он, захлёбываясь слезами. – Вы злые, злые!

Ване показалось, что голос его становится всё глуше и глуше, как будто уплывает от него всё выше и выше в небо, точь-в-точь как воздушный шарик, подаренный ему когда-то мамой. Голос всё дальше и дальше удалялся от него, пока не стих совсем. Стало легко и свободно. Потом стало темно, как будто выключили свет, и всё пропало...

Когда он пришел в себя, рядом с ним уже не было ни Олега Петровича, ни красноротой Лёхиной мамы. Было тихо, окна зашторены, в углу у икон горела лампадка. Это была его комната. Ваня хотел повернуть голову, но застонал от боли. В этот же момент над ним появилось испуганное лицо мамы.

– Ванечка, как ты, сынок?

– Мама, как я здесь оказался?

– Тебя привезли. Всё хорошо. Ты только не волнуйся.

– Мама, я не виноват.

– Я знаю. Только не волнуйся. Всё будет хорошо.

Ване хотелось рассказать маме обо всём, что произошло, но что-то мешало, и с этим «что-то» справиться он так и не смог. Сын, молча, повернул лицо к стене и закрыл глаза.

 

 

3

После болезни всё пошло своим чередом, но только Ваня стал другим. Внешне он ни в чём не изменился, но сын перестал доверяться маме. То, что она говорила, было хорошо и правильно, но в жизни почему-то всё было по-другому. Они часто ходили в храм, там было красиво, но за дверями храма была совсем другая жизнь. Таких людей, как мама, было мало. В школе, во дворе, на улицах – везде были совсем другие люди, и они унижали таких людей, как его мама. Она говорила, что нужно терпеть и смиряться, но Ване это было не понятно. Он не хотел, чтобы его унижали такие, как Лёха Крутой, но, чтобы противостоять Лёхе, нужно было самому стать таким, как он.

Ваня пошёл в секцию по боксу. Хоть мама была против, он настоял на своём. В этой жизни ему нужны были сильные кулаки. Мама говорила, что сила духа важнее, чем сильные кулаки, читала ему жития святых, но всё это было не убедительно. Всякий раз, когда он тупо стучал по боксёрской груше, появлялось осознание силы, которой наливались его мускулы. Он знал, что ещё немного и всё, что возникнет у него на пути, будет дрожать так же, как эта груша.

– Жуков, зачем ты с таким остервенением бьёшь по груше? – делал ему замечание тренер, но Ваня не отвечал. Никто не должен был знать, что эта груша была лицом Лёхи Крутого.

Боксёрские перчатки он брал с собой в школу и в те дни, когда у него не было тренировок. Ребята подходили, трогали перчатки, просили их примерить, просили показать разные приёмы. Ваня боксировал с удовольствием и слегка хлопал друзей по затылкам в конце каждого показа. Он чувствовал, что авторитет его возрастает с каждым днем.

«Специалисты» его больше не трогали. Только однажды кто-то из них бросил ему вдогонку: «Козлик Боксёрыч побежал». Ваня промолчал. Его час ещё не настал.

 

 

4

Все в школе читали книги о Гарри Поттере, один только Ваня не читал. Мама говорила, что книга эта неполезная, а Гарри Поттер – совсем и не добрый мальчик, а потомственный колдун, и ничему хорошему научиться у него нельзя. Раньше Ваня верил маме, но теперь стал сомневаться: почему эта книга всем интересная, всем полезная, а ему нет? В конце концов, он имел право на собственное мнение. Просить книжку у одноклассников не хотелось, поэтому Ваня стал экономить на завтраках.

«Ну и что, что голодный, – успокаивал он себя. – Зато на одну сосиску ближе к цели».

Наконец долгожданный день наступил, и шестиклассник Жуков, с замирающим сердцем, подошёл к заветному прилавку. Вот он, мальчик в очках, смотрит на него с обложки! Затаив дыхание, Ваня указал пальцем на книгу, протянул деньги – и маленькое сокровище оказалось у него в руках. Он не положил книгу в рюкзак, а сунул её под куртку и прижал левой рукой. Сердце при этом забилось быстро-быстро. Вот она, долгожданная минута их встречи! Ему не просто купили эту книгу родители, как другим детям. Он купил её сам! Он выстрадал её! Низка несъеденных сосисок повисла перед глазами, и чувство голода, которое до сих пор ему приходилось подавлять силой воли, набросилось на него с удесятерённой силой. Ваня сильнее прижал книгу к груди и сказал чуть слышно: «Ладно, Гарри! Главное, что мы встретились, и все трудности – уже позади».

 

5

Ваня заметил, что мама стала молиться дольше, чем обычно. Часто она просто стояла на коленях перед иконами и плакала. Раньше Ваня не мог выносить маминых слёз. Он всегда старался, как мог, её утешить, но теперь мамины слёзы стали его раздражать.

«Опять плачет. Только и умеет, что плакать, – думал он и отворачивался, чтобы не видеть жалкую согбенную фигуру. – У Гарри вообще не было родителей, но они оставили ему свою силу, а моя мама только и знает «Господи, помоги!» А где же эта помощь? Отец ушел, денег едва хватает. Ну, и что, что добрая? А что ей дала эта доброта? Лёхина мать вот совсем и не добрая, а Олег Петрович, хоть и директор, а, как рептилия, перед ней пресмыкается. Лёха тоже недобрый, зато у него всё есть, и все его уважают только за то, что он крутой и родители у него крутые».

Ване так хотелось тоже стать крутым, и боксёрская груша была его единственной надеждой. Но до ринга победителя было ещё так далеко! Да и хватит ли у него сил? Вот Гарри – это совсем другое дело. Ему не надо было бить эту тупую грушу до седьмого пота. Его родители просто передали ему колдовскую силу. У Гарри всё просто: довели тебя до белого каления – и получайте обидчики!

Ваня часами просиживал над учебниками, представляя, в кого бы он превратил Лёху Крутого. Свинья из него была бы слишком тощая. Зато ей можно было бы вдеть в пятак кольцо и таскать по школьному двору. Вот это была бы картина!

А Лёхину мать он превратил бы в пузатый металлический чайник с красной крышкой, заткнул бы ему носик пробкой и поставил на огонь. Вот тут бы она побулькала!

Олега Петровича он превратил бы в большую бородавчатую жабу и посадил бы на учительский стол. Всякий раз, когда жаба открывала бы рот, чтобы проквакать «я научу вас Родину любить», он давал бы ей щелчок под зад, и жаба летела бы кувырком со стола, плюхаясь на пол растопыренными лапами. Вот где была бы потеха!

Ваня выписал из купленной книги все заклинания, выучил их напамять и пытался сотворить хоть какое-нибудь превращение, но ничего не получалось. Не хватало самого главного: ингредиентов. Лягушечью печень при желании можно было бы достать, попробовав убить лягушку. Но где взять скорлупу яиц дракона, селезёнки летучих мышей, глаза угрей или высушенные когти? Как это ни было противно, Ваня готов был съесть даже конфетку со вкусом блевотины, если бы она попалась ему в хогвартских леденцах. Он был готов на всё, лишь бы только получить магическую силу. Силу, которая даёт власть даже над сильными, а главное – помогает их унижать.

 

 

6

– Мне нужно с тобой поговорить, сынок. – На вид мама была спокойна, но Ваня видел, как вздрагивали уголки её губ. – У тебя появились замечания в дневнике. Ты дерзишь учителям...

– Пусть сами не нарываются, – огрызнулся сын и демонстративно уставился в окно.

– А двойки? У тебя появились двойки. Это тоже учителя виноваты?

– Ну и что? Подумаешь, раз-другой не выучил! Для них двойку поставить – всё равно, что кайф словить.

Последние слова сына привели маму в смятение. Она растерялась и просто не знала, что сказать, а уголки губ задрожали ещё больше. Ваня знал, что она молчит, потому что молится.

«Всегда так! Даже накричать на сына-разгильдяя по-человечески не может!» – думал он, все больше раздражаясь.

– Сынок, ты за последнее время очень сильно изменился. Ты перестал ходить со мной в церковь, потому что у тебя, якобы, не хватает времени на подготовку уроков. Но какие уроки ты тогда готовишь, если у тебя дневник расцвёл двойками?

Ваня молчал.

– В это воскресенье мы пойдем с тобой на исповедь...

– Я не пойду, – коротко отрезал он.

– Но почему? Что изменилось? Я прошу тебя, объясни мне, почему ты не хочешь? – Мама больше не могла притворяться и сохранять спокойствие. В уголках её добрых глаз заблестели слёзы.

– Потому что твоя церковь учит терпеть и унижаться, а я не хочу, чтобы меня унижали. Не хочу! Я хочу быть сильным! Я хочу, чтобы меня боялись, и всё!

Последние слова Ваня уже не говорил. Он кричал, и ему было всё равно, делает он маме больно или нет. Это она во всём виновата! Это она воспитала его хорошим сыном, над которым могут безнаказанно издеваться такие выродки, как Лёха и его «спецы». Хватит! Он сам знает, как ему нужно жить.

– Кому нужна теперь эта учёба? Что она даёт? Что она тебе дала? Покажи мне, что она тебе дала!

Ваня кричал и кричал. Он хотел остановиться и не мог. Мама уже несла в рюмке какие-то капли, он судорожно запивал их водой, захлёбывался, кашлял, махал руками и ненавидел себя за слабость, за всё ту же слабость, от которой из всех сил старался освободиться.

 

 

7

Был прекрасный солнечный день. Небо было таким же безоблачным, как и настроение юного боксёра, идущего на свои первые в жизни соревнования. Конечно, он волновался, но эти волнения были приятны. Тренер его хвалил, говорил, что есть у него всё для того, чтобы победить в этом туре. Утром, перед уходом на работу, мама особенно тщательно перекрестила сына-спортсмена со словами «Господи, сохрани». Ваня спорить не стал, но он был убеждён, что если он победит, не это ему поможет, а сила удара и сноровка, приобретённая на изнурительных тренировках, пропитанных ядом ненависти к Лёхе.

Выйдя на ринг, «подающий надежды юниор», как представил его тренер, почувствовал нечто вроде лёгкого головокружения. Он был центром происходящего: все лампы и десятки возбужденных глаз были направлены на него. От него зависело, будут ли присутствующие здесь радоваться или огорчаться, заводиться или скучать. Это чувство было ново и очень приятно. Ваня окинул зал взглядом – жаль, что здесь не было Лёхи. Пусть бы посмотрел на него, стоящего в центре ринга!

Удар гонга, и бой начался. Ваня помнил всё, чему научил его Иван Сергеевич: он молниеносно менял позиции, ловко изворачивался и редко позволял противнику достать его перчаткой. Удар, ещё удар. Зал зашумел, как морской прибой.

– Ванька, дай ему, дай!

– Эй, белый, так ему, так!

– Рыжий, не спи, замёрзнешь!

Взревевший зал подействовал на Ваню, как красная тряпка на быка. Он атаковал противника и наносил ему удар за ударом, пока их не растащили в разные стороны.

Это была его первая и безоговорочная победа.

– Молодец, тёзка, так держать, – Иван Сергеевич, не скрывая улыбки, похлопал воспитанника по плечу. Тренер был определённо доволен.

Ваня улыбался. Вкус победы был сладок, хотя и немного солоноват от привкуса пота, струйками стекавшего со лба, но это было так по-мужски! Это был вкус боя, принёсшего ему победу.

Когда победитель сошел с ринга, его окружила целая толпа ребят.

– Ну, Ванька, ты и бобёр!

– Ты просто танк!

– Вот это так надолбил ты ему!

Ваня устало постукивал перчаткой по плечам окружавших его ребят. Он был счастлив. Сегодня он доказал всем, а главное, самому себе, что он стал сильным.

 

8

На второй бой Ваня шёл уверенной походкой, хотя на этот раз его противник был намного сильнее предыдущего. Иван Сергеевич давал короткие последние инструкции, Ваня легко пружинил, разогревая мышцы. Он чувствовал себя молодым львом, уже увидевшим свою жертву и готовящимся к прыжку.

Удар гонга ударил не по барабанным перепонкам, а по нервам. Ваня подскочил, как пружина, чтобы сразу без подготовки нанести первый удар, но его противник, парень с бритой головой, чуть повыше его ростом, казалось, ждал этого удара и отскочил в сторону. Легко пружиня, Ваня и бритоголовый парень какое-то время присматривались друг к другу, пытаясь найти слабое место своего противника.

– Ваня, заходи слева, – услышал он голос Ивана Сергеевича.

– Серый, дай этому белому псу, – крикнул кто-то из зала, и Ваня тут же пропустил удар. Ободрённый противник пошёл в атаку и нанёс Ване ещё несколько ударов. Зал взревел одобрительными выкриками:

– Серый! Серый!

Кто-то засвистел, перекрывая свистом крики в поддержку Жукова.

– Жучка, ты что, заснул?

– Белый, давай!

Ваня чувствовал, как злость начинает закипать у него в сердце. Забыв всё, чему учил его Иван Сергеевич, он накинулся на бритоголового парня, нанося ему пустые удары. Они сцепились в замок, но звук гонга заставил их разойтись по своим углам. Этот раунд Ваня проиграл.

– Тёзка, соберись... Всё хорошо... Это ещё только начало, – Иван Сергеевич перечислял все Ванины ошибки. Спокойный голос тренера возвращал ему уверенность в себе.

И снова гонг! Ваня был спокоен. Иван Сергеевич помог ему понять бритоголового противника – теперь он весь был, как на ладони. Удар, ещё удар – Ваня больше не слышал, о чём ревел зал, он видел только бритоголовую цель, стараясь предугадать каждое её движение. Пропущенный удар заставил его сконцентрироваться ещё больше.

«Раз, два, есть! Раз, два, раз-два-три, ещё разок, – считал он про себя, чувствуя, как приобретённое им спокойствие заставляет нервничать его противника. – Удар! Ещё удар! Раз-два, раз-два-три».

Удар гонга вернул Ваню в реальность ревущего и свистящего зала. Иван Сергеевич одобрительно похлопал его по плечу. Ваня видел, что улыбка так и хотела выпрыгнуть из-под чёрных усов тренера, но он всячески сдерживал её. Так же чётко и спокойно, как после первого раунда, он сказал:

– Не расслабляйся. Не сбавляй темпа. Хорошо обошёл его слева.

Что-то мелькнуло в противоположном углу противника. Сначала Ване показалось, что это ему померещилось, но нет, ошибки быть не могло. Это был Лёха.

«Явился – не запылился», – подумал Ваня, но удар гонга отвлёк его от этих мыслей.

Третий раунд был решающим. От него зависело, кто станет победителем. Ваня не столько увидел, сколько почувствовал, что в лице его противника, особенно в его взгляде, что-то изменилось, но времени на размышления не было. Стараясь не сбавлять темп, набранный в предыдущем раунде, Ваня пошёл в атаку. Удар, ещё удар, – противник явно не выдерживал напора сыплющихся на него ударов, или чего-то ждал. Стоило Ване на мгновение открыть лицо, как сокрушительный удар заставил его покачнуться. За вспышкой света последовала резкая боль, и тёплая струйка потекла по лицу. У него была рассечена бровь. Появился человек в белом. Наклонившись над юным боксёром, он что-то прикладывал к рассеченной брови, внимательно разглядывал лицо пострадавшего, потом сделал знак судье – и Ваню сняли с боя. Серый с довольным видом помахал перчаткой в ту сторону, где перед последним раундом стоял Лёха, и тут Ваня все понял.

– Иван Сергеевич, у него в перчатке был кастет, – с трудом сдерживая слёзы, говорил он. – Там был кастет, это не по правилам... Там был кастет...

Тренер был в растерянности – такой поворот событий был маловероятен.

Когда Ваня зашёл в подъезд своего дома, на стене он увидел свежую надпись: «Я долго в должниках не хожу».

 

 

9

Это был не просто удар в бровь. Это был удар по всему, во что Ваня ещё верил. Ни сильные кулаки, ни сноровка, приобретённая в результате затраченных собственных усилий, не спасли его от подлости. Даже тренер не смог защитить его. Подлость оказалась сильнее. Ей по силам было всё. Что же делать? Стать подлым самому? Нет, Ваню тошнило от одной этой мысли. Если бы можно было кому-то рассказать о том, что с ним произошло! Раньше он всегда советовался с мамой, но теперь это невозможно: у них разные цели. Друзей настоящих у него нет, да и разве смог бы такой же простой парень, как и он, что-нибудь ему посоветовать?

«Вот если бы Гарри Поттер был настоящий! – думал Ваня. – Уж кто-кто, а он бы точно помог!»

Ваня вспомнил, как мама однажды рассказывала ему забавный случай из жизни святителя Нектария Эгинского. Ещё мальчиком будущий святитель уехал от своих бедных родителей в Константинополь в надежде получить образование. С большим трудом ему удалось устроиться на табачную фабрику своих родственников. Жалование ему платили маленькое, ходил он вечно в обносках, в плохой обуви и всегда был голодным.

Однажды, отчаявшись, он решил отправить письмо Иисусу Христу на небеса и сочинил такой текст: «Христе, Боже мой, помоги мне, пожалуйста». Это письмо вызвался отправить один торговец, живущий с ним по соседству. Но, увидев, странный адрес, решил его вскрыть. Тронутый содержанием письма, торговец положил крупную денежную сумму в конверт и отослал юноше.

Хоть всё это было просто случайностью, но для мальчика это было настоящее чудо. А Гарри Поттер, он же настоящий волшебник! Он тоже может устроить вот такое простое чудо для Вани!

Ваня взял бумагу и старательно написал:

«Дорогой Гарри! Ты был несчастным слабым мальчиком, но тебе покорился весь мир. Дети во всех странах хотят быть похожими на тебя. Я экономил на завтраках, чтобы купить книгу о тебе. Сейчас мне очень плохо. Пожалуйста, помоги мне».

Ваня ещё раз прочитал написанное и аккуратно сложил лист. Завтра он купит конверт, напишет адрес: «Великобритания. Гарри Поттеру», опустит письмо в ящик и будет ждать чуда.

– Сынок, иди ужинать, – голос мамы раздался прямо у него за спиной.

Ваня так увлёкся письмом, что даже не услышал, как она вошла в комнату. Это было так некстати! Резко сунув своё письмо под книжку, мечтатель быстро пошёл на кухню в надежде, что мама сделает то же самое. Но мама медлила. Ваня не выдержал и почти побежал к двери своей комнаты. Мама стояла у окна, а на столе лежал развернутый лист его письма к Гарри Поттеру.

– Ты решил поступить, как мальчик Анастасий, будущий святитель Нектарий Эгинский? – тихо спросила мама. – Но неужели ты не понимаешь, что адреса у вас разные? Он писал на небеса, а ты в преисподнюю.

Ваня молчал, опустив голову, чтобы не видеть маминого лица.

– Кто этот твой Гарри? Какой он волшебник? Почему ты никогда не задал себе этого вопроса?

Так как все мамины вопросы остались без ответа, она продолжала:

– Он же потомственный колдун, просто ведьмак, и действует он при помощи сил зла. Он не делает мир лучше. Он мстит за себя, он самоутверждается, он превозносится над другими, и если он и борется с чем-то, то только для того, чтобы с помощью одних сил зла стать сильнее другого зла, которое в данный момент борется с ним.

Ваня продолжал молчать.

– Вот ты сам мне скажи, – мама открыла книгу и пробежала глазами открывшуюся страницу. – Вот: «Гарри умирал от желания овладеть искусством заставить жабу облететь класс». Зачем ему это было нужно? Скажи мне, хоть одному человеку в мире стало бы от этого лучше? Нет? Так почему же он так этого хотел? А я скажу тебе: чтобы суметь сделать то, чего не могут делать другие, чтобы стать сильнее других и получить над ними власть! А это гордыня – грех сатаны, смертный грех, если ты ещё этого не забыл.

– А ты, христианка, – взорвался Ваня. – Чем ты, такая правильная, лучше этого во всём плохого Гарри? Ты прочитала чужое письмо. А это тоже грех, если ты ещё этого не забыла! – Сын продолжал своё наступление на маму. – Гарри – ведьмак? Ну, и что? Зато он наказывает тех, кто его обижает, и правильно делает! Правильно! Я завидую ему! Ты поняла? Я ему за-ви-ду-ю! – Ваня сделал акцент на каждом слоге последнего слова, чтобы показать маме, что им больше не о чем говорить.

Мама всё поняла и быстрыми шагами вышла из комнаты. В этот вечер Ваня остался без ужина.

 

 

10

Паша Сидоров был полной противоположностью Ване Жукову. Ваня был спокойный, сдержанный и немногословный. Его глубокие серые глаза часто были задумчивы. Даже когда он с остервенением бил боксёрскую грушу, на вид он продолжал оставаться спокойным и сконцентрированным. Нужно было быть Иваном Сергеевичем, чтобы заметить, что отношение ученика к объекту удара было слишком уж эмоциональным.

Паша Сидоров, напротив, совершенно был не способен на чем-то сконцентрироваться. Это свойство его характера отражалось и на его внешности: непокорная чёлка торчала, куда хотела, как он её ни приглаживал, две черные вишни искрящихся глаз, как два мышонка-непоседы перебегали с места на место в поисках приключений, успокаиваясь только тогда, когда нужно было спать. Он много жестикулировал руками, не мог долго стоять или сидеть на одном месте, неожиданно вскакивал, за что его дневник, как клумба, пестрел разноцветными замечаниями. И на бокс он согласился пойти «для разрядки», как говорил его папа, приложивший немало усилий для того, чтобы найти сыну занятие по душе.

В последнее время Ваня и Паша частенько ходили вместе домой после тренировок. Жили они по соседству, учились в одной школе, поэтому и общих тем для разговоров было у них предостаточно.

– Вань, а у тебя есть враг? – неожиданно спросил неугомонный Паша, которого все, включая родителей, называли просто Пашкой.

– Есть, а что?

– И у меня есть. Вот, я думаю, что врага иметь – круто. А ты?

– Не знаю, лучше бы его не было.

– Правда, что ли? А на бокс ты чего пошёл? Не для того, чтобы врагу фонарей навешать?

– Вообще-то, да.

– Ну, вот, а говоришь «лучше бы не было». Враг – это хорошо. Враг – это стимул, как говорит мой папа. А ты знаешь, что такое стимул?

– Ну, что?

– Благодаря стимулу ты делаешь то, чего без него не делал бы. Понял? Ты Гарри Поттера читал?

– Ну, читал.

– Вот тебе и ну. Разве стал бы он волшебником, если бы его не обижали? Нет, не стал бы. Рос бы вот таким же пай-мальчиком, как и ты.

– Ну, ты, выбирай выражения, – вспылил Ваня.

– Ну, ну, разнукался! Я тему говорю!

– Говоришь, так говори, только без личностей.

– Да, ладно тебе, мямля! Слышишь, а тебе хотелось бы, как Гарри, учиться в школе волшебников?

– Спрашиваешь!

– Вот было бы зашибенно! – Глаза Пашки просто заискрились от восторга. – Представляешь, что бы было, если бы наш Олег Петрович, пень лысый, вышел на линейке и сказал, как директор Хогвартса Дамблдор: «Олух! Пузырь! Остаток! Уловка! Всем, всем спасибо».

Ваня звонко рассмеялся, а Пашка просто покатывался от смеха.

– Слышь, а наша Татьяна Ивановна, замдир-бомбардир, точно после этого получила бы удар, и её на скорой увезли бы под ржач всей школы.

– Это уж точно, – согласился Ваня.

– А вашей истеричке стало бы дурно, – подражая манере разговора Ваниной классной, учительнице истории, нараспев протянул Пашка.

Ваня уже держался за живот.

– А наша правильная Мариша побежала бы психушку вызывать для Олега Петровича: «Алё! Вы слышите? Приезжайте немедленно. У нас директор школы на линейке с ума сошел... Как с ума сошёл? Да просто котелок съехал...»

– Ой, Пашка, прекрати, я сейчас тресну от смеха, – простонал Ваня, не переставая смеяться, но выдумщик и не думал прекращать.

Олег Петрович, в качестве директора Хогвартса, то караулил учеников под лестницей, превратившись в кота, то в сопровождении призрака Пуффендуя появлялся на педсовете, то посылал своего друга, чёрного тролля, «похожего на серый валун с запахом дерьма», встречать инспектора у входа в школу.

Никогда в жизни Ваня не смеялся так, как в тот вечер. В конце концов, они, действительно, покатились от смеха на снег. Ваня запихивал Пашке снег в рот, чтобы тот перестал, а неугомонный Пашка отбивался. Они докрасна натёрли друг другу щёки и разошлись по домам друзьями.

 

 

11

Придя домой, Ваня поужинал, сухо ответил на мамины вопросы, почистил зубы и, выключив свет, юркнул в свою постель. Там под одеялом с фонариком он мог читать то, чего не должна была видеть мама. А ему очень захотелось ещё раз перечитать его пока единственную книгу о мальчике-волшебнике. Ване хотелось найти несколько сюжетов для их с Пашкой историй о своей школе.

Читая книгу во второй раз, Ваня почувствовал, что некоторые моменты вызывают у него, скорее, смущение, чем восхищение. Взять хотя бы историю магии, о которой говорилось, что это были рассказы о древних, выживших из ума волшебниках. Получается, великие маги, умевшие разливать по флаконам известность, варить триумф и затыкать пробкой смерть, почему-то превращались в старых маразматиков, попросту придурков? А профессор МакГонагал, умевшая появиться в любой момент, чтобы отвести нарушителя правил на страшный суд.

«А в качестве Ангела Света или тьмы она это делает?» – промелькнуло у него в голове.

Ваня чувствовал, что в нём произошло раздвоение на нестыкующиеся половинки: одна соглашалась с мамой, а другая бунтовала и восставала против неё. Бунтующая половина не хотела слушать никаких доводов разума, она просто хотела делать всё, что заблагорассудится, как в волшебной школе Гарри Поттера, где правила существовали только для того, чтобы их нарушали. И это было здорово! Это было прикольно!

Все дети читали книги или смотрели фильмы о Гарри Поттере, покупали тетрадки с его фото, играли в компьютерные игры, где можно было самому стать участником всех этих захватывающих приключений. У Вани же компьютера не было, зато у Пашки он есть, а они теперь – друзья! По вечерам, вместо того, чтобы спать, Ваня часами мечтал о том, как он, Ваня Жуков, с Пашкиной помощью скоро войдёт в мир Гарри Поттера, куда так напрасно не пускала его мама. Он войдёт в этот новый мир и станет его полноправным членом. Спокойной ночи, Гарри Поттер, ещё увидимся!

 

12

Был сумрачный субботний вечер. Мама ушла на вечернюю службу, вечер был свободен. Пашка уже ждал. Ваня шёл, не спеша, хотя внутри у него всё рвалось навстречу его мечте. Силой воли он заставлял себя замедлить самоускоряющийся шаг. Почему? Объяснить он этого не мог. Это было внутри него, какой-то внутренний тормоз. Чтобы отвлечься, Ваня старался думать о Пашке, о его папе, с которым ему предстояло познакомиться.

– Слушаю, – на звонок домофона ответил приятный мужской голос.

– Это Ваня, я пришёл к Паше.

– Заходите, открываю.

Щёлкнул замок входной двери, и долгожданный мир Гарри Поттера оказался ещё на шаг ближе. Ваня подошёл к лифту, нажал кнопку вызова, лифт загромыхал ему навстречу. Он почувствовал, как серая реальность мира маглов стала растворяться и исчезать в волшебном свете приближающегося Хогвартс-экспресса. Дверь открылась, и, хоть вагон оказался довольно маленьким, и в нём не было ни Гермионы Грэйнджер, ни Рона Уизли с его братьями Фредом и Джорджом, Ваня знал: все они ждут его наверху, в квартире 145.

Пашка встретил Ваню сиянием только что выдраенного котла. Его папа стоял рядом и с любопытством разглядывал нового друга своего неугомонного сына.

– Давай, раздевай гостя, – сказал всё тот же приятный баритон, который Ваня уже слышал по домофону.

Пашкин папа был высокий подтянутый мужчина. Приятная улыбка скрашивала его обыкновенное мужское лицо. Ваня тут же подметил, что хоть папа был намного сдержаннее Пашки, как, в общем-то, и полагается отцу, но глаза у него были такие же озорные. Зато Пашка при папе был полной противоположностью Пашке без папы.

– Конечно, папочка, – этот ягнёнок был ещё примернее Лёхиных специалистов в кабинете директора.

– Познакомься, это мой папа, – последнее слово Пашка произнес как-то особенно глубоко.

– Александр Иванович, – по-мужски протянув руку, представился папа, – но можно просто дядя Саша. А я, если позволите, буду обращаться к вам на «ты».

– Конечно, конечно, – смущённо пробормотал Ваня.

– Ванька, проходи, – Пашка указал на дверь, ведущую в его комнату.

– Может, чайку? – не переставая улыбаться, спросил папа.

– Нет, нет, спасибо, я перед выходом из дома пил чай.

– Ну, что ж. Не буду вам мешать, играйте. А в какую игру вы будете играть?

– Гарри Поттер и философский камень, – отчеканил Пашка.

«Вот тебе и Пашка! А ещё меня обзывал пай-мальчиком, – подумал Ваня. – Ну, я ему это припомню».

– Интересная игра? – спросил папа, чем привел гостя в ещё большее недоумение: Пашкин папа не знал, во что играет его сын! Как это было не похоже на Ванину маму. Она всегда участвовала прямо или косвенно во всех его играх. Объясняла, растолковывала то, что было не понятно, придумывала какие-то неожиданные повороты.

«Эх, мама, мама, если бы можно было с тобой поиграть в Гарри Поттера!» – вздохнул Ваня и вошёл в Пашкину комнату.

Комната была просторная и светлая. У двери под стенкой стояла кровать с прикроватной тумбочкой, на которой дружно сидели мягкие игрушки, справа – книжный шкаф, слева – стеллаж, заставленный книгами и игрушками, в углу на стене – телевизор, а прямо перед окном – письменный стол с лампой-цаплей и компьютером. Перед столом стояли два стула, а на столе лежали два пакета чипсов.

– Ты будешь с беконом или с сыром? – спросил Пашка, наклонившись над столом, включая компьютер.

Ваня так давно, в первый и последний раз, как сказала мама, ел чипсы, что ему было совершенно всё равно. Мама несколько раз подробно объясняла ему, что чипсы есть вредно, потому что содержание канцерогена в них в пятьсот раз больше, чем в жареной картошке. А канцерогены – это такие вещества, которые не выводятся из организма и, накапливаясь, могут способствовать развитию рака.

– А давай, кто какие выберет. Тебе в какой руке? – Ваня спрятал чипсы у себя за спиной.

– Мне? – протянул Пашка, закрыв глаза от удовольствия. Он просто обожал, когда простые вещи приобретали неожиданный оборот. – А ты мухлевать не будешь? А-а? Я скажу «в правой», а ты поменяешь пакеты местами.

– Да ладно тебе! Нужно мне очень. – Ваня ответил с наигранным равнодушием, хотя ему тоже интересно было посмотреть, какой расклад может получиться из двух простых пакетов с чипсами.

– Нетушки! Ты положи чипсы на стол, отвернись, я их тут местами поменяю, ты возьмешь их с закрытыми глазами и спрячешь у себя за спиной. Тогда я уж точно буду знать, что ты не смухлевал.

– Хитренький, – не скрывая удовольствия, возмутился Ваня. – Ты же тогда будешь знать, в какой руке у меня те чипсы, какие ты хочешь? Не выйдет. Давай начнём по-твоему, а потом я у себя за спиной ещё пачки несколько раз перетасую.

– Уболтал, давай!

Ваня закрыл глаза, и Пашка дал ему в руки по пачке. Потом Пашка сел на стул, почесал голову и изрёк голосом экстрасенса-ясновидца: «в правой». Только Ваня, вопреки уговору, стоял, не шелохнувшись, продолжая держать руки за спиной.

– Эй, мы же договорились! – взревел Пашка.

– Не могу, – с невозмутимым видом ответил Ваня. – Не получается. Руки не двигаются. Видимо, нужно произнести какое-то волшебное слово.

– Это что, пожалуйста, что ли? – скривился Пашка.

– Не знаю, попробуй.

Пашка скривился, но все-таки сказал:

– Пожалуйста, отдай мне чипсы, которые у тебя в правой руке.

– Не работает, – ответил Ваня.

– Не работает? – оживился Пашка. – Ну, тогда Крибле-Крабле-Бумц!

– Ошибка в пароле, попробуйте ещё раз, – голосом робота произнёс Ваня.

– Сим-сим, открой!

– Ошибка в пароле, попробуйте ещё раз.

– Ну, какое же волшебное слово тебе нужно? Дуримар! Буратино! Чук и Гек! Ладно, сдаюсь.

– Гарри Поттер! – бездушным голосом робота ответил Ваня и протянул вперёд правую руку с чипсами.

– Здорово! И как это я, дурак, не додумался?

Пашка весело разорвал пачку. Ваня сделал то же самое и отправил в рот первую порцию хрустящих пластинок. Какими же вкусными они ему показались!

«Эх, мама, мама», – подумал он про себя и тут же услышал в ответ внутренних голос: «Запретный плод сладок».

Этот голос всё повторял и повторял свои три слова, но Ваня не хотел к нему прислушиваться. Он набрал полную пригоршню чипсов и разом отправил их в рот. На этот раз мощному звуку хрустящих под зубами чипсов удалось заглушить настойчивый голос души, и он затих.

Пока они разыгрывали чипсы, на экране компьютера открылась игра. Ваня повернул голову и чуть не ахнул – во весь экран большими старинными буквами, похожими на молнии, по-английски было написано «Гарри Поттер»! Дальше пошли картинки с кратким описанием первых одиннадцати лет Гарри до его вступления в школу. Ваня даже успел подумать с разочарованием: «И это такая игра?» Но тут произошло что-то совершенно невероятное – экран превратился в огромный холл старинного замка! Кирпичные стены, освещённые горящими факелами, огромные ступени, покрытые роскошной ковровой дорожкой – всё, как в натуре. В раскрытую дверь с шумом вбежала группа мальчишек и направилась к лестнице.

Ваня почувствовал, как его сердце вбежало в раскрытую дверь и присоединилось к мальчику в очках, которого он сразу же узнал. Мальчик бежал вверх по ступенькам, и Ванино сердце бежало вслед за ним. На втором этаже их встретили Фред и Джордж, братья Рона Уизли. Они сказали, что в школе Хогвартс можно найти все виды злых удовольствий, но Гарри-Ване нужно, как начинающему, многому научиться, и для начала насобирать бобов, которые тут же появились в поле зрения. Всё произошло так быстро, что Ваня растерялся. Он нечаянно подвинул мышку, и зал стал поворачиваться. Тогда он попробовал вернуть мышку на место, и все предметы стали видны крупным планом. Снова отодвинул мышку – и всё отодвинулось. Ощущение было такое, как если бы у Вани в руках была камера! Ваня в восхищении водил мышкой, но тут над его ухом раздался нетерпеливый голос:

– Не крутись, как пришлёпнутый. Бобы собирай!

Ах да! Ваня уже успел забыть о бобах, а они, разноцветные, казалось, пританцовывали от нетерпения. Он нажал на стрелку «вверх» – и мальчик в очках побежал, но очень скоро наткнулся на стенку, и игроку пришлось попотеть, чтобы неуклюжими движениями повернуть Гарри в нужном направлении. Зато Пашка залился своим неподражаемым смехом:

– Ну, сейчас ты ему точно лоб разобьёшь! Бедный Гарри! Монстр Ванька тебя совсем не жалеет!

Но «бедный Гарри» уже бежал и сбивал танцующие бобы. В правом углу экрана появился счетчик собранных бобов. Корзинка пополнялась всё новыми и новыми бобами. Ваня почувствовал, как за его спиной затрепетали крылья. Он не бежал, а летел на этих крыльях рядом с Гарри и вскоре оказался в другой комнате, где его уже ждали Фред и Джордж.

– Молодец, – похвалили они Гарри-Ваню. – А теперь попробуем попрыгать.

Ваня увидел, что они стоят на чем-то вроде балкона, а внизу под ними – библиотека, заставленная шкафами с книгами. Новые волшебные бобы, такие же танцующие, как и в предыдущей комнате, разместились на шкафах, и мальчику Гарри предстояло прыгать со шкафа на шкаф, чтобы насобирать их. Фред и Джордж говорили, что нужно было делать, если упадёшь, но Ваня не запомнил. Он нажимал на все четыре стрелки, и Гарри носился между шкафами в поисках выхода.

– Ой, я сейчас умру, – простонал довольный Пашка. – Из-за этого супер-игрока у бедного Гарри поехала крыша. Жалко, что никто не видит! Ванька хочет, чтобы Гарри прошёл сквозь шкаф! Эй ты, фокусник, щель между книжками слишком маленькая для того, чтобы в неё вошел такой нехилый мальчик. Крути назад! Иди назад к ступенькам и возвращайся в исходную позицию.

Пашка уже съел свою пачку чипсов и доедал вторую, но Ване было не до этого. Он летел вверх по ступенькам и опять оказался в компании Фреда и Джорджа, которые предложили ему насобирать бобов для каких-то там «гм-экспериментов». На этот раз Гарри брал шкаф за шкафом. Бобы были со всех сторон. Ваня не успевал следить за бобами в корзине, но их количество быстро увеличивалось.

– Жучка пошёл в атаку, как горный орёл! – Голосом спортивного комментатора прокричал Пашка. – Бобы, не выдерживая напора, лопаются, как мыльные пузыри, и прибавляют победителю всё новые и новые очки!

Не успел Ваня и дух перевести, как два брата Рона Уизли дали ему новое задание: насобирать двадцать пять шоколадных лягушек, которые увеличат его магическую силу.

«Съесть двадцать пять лягушек? А не стошнит?» – подумал он, но времени для рассуждений не было: большая коричневая жаба, подпрыгивая от нетерпения, ждала своего часа, и Ваня очень скоро справился с шоколадными лягушками.

Пробегая по коридору, Гарри-Ваня неожиданно для себя натолкнулся на Малфоя с тремя дружками.

«Этот такой же, как Лёха. Никогда один не ходит», – подумал Ваня, но мысль о Лёхе тут же испарилась, потому что нужно было слушать Малфоя.

А тот лепетал какую-то тщеславную ерунду об оказанном ему и его друзьям уважении, хотя, на самом деле, никакого уважения Гарри-Ваня им не оказывал. Он просто остановился, наткнувшись на них. Потом Малфой, как водится, пригрозил ему и посоветовал убраться с их пути, так как это они должны выиграть Кубок Дома и Кубок по квиддичу. В общем, Малфой и его «спецы» высказались и убежали, как все «нормальные герои».

– Вот и катитесь дебилоиды, – прокомментировал Пашка им вдогонку.

Не успел Гарри и нескольких шагов пройти, как наткнулся на девочку, которая представилась Гермионой Грэйнджер.

«Эх, была бы ты лучше Алёной Гариной», – тяжело вздохнул Ваня.

Но подумать об Алёне ему не дали, так как совсем неожиданно появились Фред и Джордж. Они похвалили Гарри-Ваню за хорошую работу и наградили его волшебной картой. Теперь ему предстояло найти секретную дверь и через неё попасть в класс на первый в жизни урок в школе чародейства и волшебства «Хогвартс».

Ваня стал вертеть Гарри на все стороны, но ему не удавалось увидеть хоть какую-нибудь дверь. Он выбежал в коридор. Там была большая дверь, которую он уже много раз безрезультатно пытался открыть. Попробовал ещё раз – дверь даже не шевельнулась.

– Да, это тебе не лягушек жрать и бобы лопать! – Пашкиной радости не было предела. – Там, где пожрать, ты силён, а вот секретную дверь найти – ума-то у тебя и не хватает!

Пашка доел уже все чипсы и теперь налегал на орешки, которые принёс из кухни, пока Ваня занимался бобами и лягушками.

– На, съешь орешек, может, ум и появится, – съязвил он.

Ваня ничего не сказал, но пару орешков взял. Он вернулся в большой зал – и увидел дверь, которая оказалась над пьедесталом, где раньше сидела лягушка. Теперь он понял: эту лягушку нужно было лопать последней. Очкарик Гарри быстро взобрался на каждую из ступенек и вошёл в дверь.

Теперь он оказался в очень большом классе с рядом лавок, на которые уже садились другие дети, появившиеся неизвестно откуда. Это был кабинет защиты против тёмного искусства. Заикающийся профессор Квиррел был уже на месте, а детям предстояло научиться заклинанию Флиппендо, которое нужно было изобразить волшебной палочкой. Ваня провёл мышкой, повторив контур знака заклинания, появившегося на невидимой доске, но волшебная палочка ярко красной краской обвела кривую, корявую, разорванную в некоторых местах линию.

– Shit! – Профессор Квиррел оценил полученный результат.

«Да, могу себе только представить, какой скандал устроил бы Лёхин «красноротый шкаф», если бы Олег Петрович сказал на уроке её сынку: «Какое же дерьмо ты изобразил здесь, Алёша!» – подумал Ваня.

– Чему ты улыбаешься, горе-волшебник? – возмутился Пашка. – С такими успехами я бы на твоём месте плакал.

С пятой попытки Ване удалось-таки нарисовать 55% этого злосчастного знака и на табло появилось сообщение, что Гарри Поттер заработал для Гриффиндора 5 очков.

– 5 очков! – завопил Пашка. – Вот это мастер! Вот это находка для школы! Лучше бы тебя ещё в детстве потеряли!

– Ид-дите и п-по-проб-буйте сдвинуть т-ту б-бочку! – приказал, сильно заикаясь, профессор Квиррел, который в борьбе против тёмных сил, видимо, немало страху натерпелся.

Ваня подвёл Гарри к бочке, нажал на левую кнопку мыши, и волшебная палочка Гарри сработала: светящийся знак появился в воздухе, и Гарри при этом сам произнес: «Флиппендо!» Бочка сдвинулась с места и покатилась вниз, освобождая часть прохода, но спустя какое-то время остановилась, как вкопанная. Теперь, на что только Ваня ни жал, всё оставалось без изменений: неумолимый профессор повторял свое задание, палочка не срабатывала, и Гарри молчал.

– Пашка, помоги, – взмолился Ваня. – Скажи, что делать?

– Начинать всё с начала, – невозмутимо произнёс Пашка.

– Что, с самого начала? – Ваня не поверил собственным ушам.

– А ты как думал? Дурная голова ногам покою не даёт.

Пашка отодвинул друга и запустил игру заново. На этот раз Ваня очень быстро оказался в классе, но его уже тошнило от бобов. За рисование Флиппендо Гриффиндор получил на этот раз 15 баллов, но бочка по-прежнему стояла, не двигаясь с места, как вкопанная.

– Пашка, помоги, будь человеком! Не могу же я без конца топтаться вокруг этой бочки!

Пашка загадочно улыбнулся и произнес:

– Волшебное слово!

– Гарри Поттер победит! – тут же среагировал Ваня.

– Ошибка в пароле, – голосом робота ответил Пашка. – Попробуйте ещё раз.

– Флиппендо! Гриффиндор! Хогвартс! Да здравствует дружба! – перебирал варианты Ваня, но Пашка был также неумолим, как и профессор Квиррел.

– Ладно, сдаюсь, – сказал он, так как ему не терпелось узнать, что же нужно сделать, чтобы эта бочка покатилась куда-то вниз и разбилась вдребезги.

– Пора домой, – торжественно объявил Пашка.

– Почему? – Охваченный азартом игрок ожидал какого угодно ответа, но только не этого.

– Потому что кончается на «у», не знаешь, что ли? Ты на часы посмотри, горе-волшебник. Я обещал папе, что мы поиграем до девяти, а уже 9:10. The lesson is over, – Пашка не упустил возможности блеснуть познаниями в английском. – See you soon, – продолжил он в том же духе.

Ваня сник, как увядший цветок.

– Не грусти, Жучка, – шутник, наконец, утешил друга. – Продолжим в следующий раз. Ты к этому времени мозги хорошенько промой. Папа говорит, что промывание мозгов солёной водой очень помогает от идиотизма. Знаешь как? В одну ноздрю вливаешь, а из другой выливается. Рекомендую. Сам пробовал – очень помогает.

– Тебе лишь бы издеваться, – обиженно пробормотал Ваня.

– Да, ладно тебе! Чего ты такой обиженный? Скажи мне, кто тебя обидел, я ему моргалы выколю!

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянул папа.

– Как у вас тут весело! Что, такая весёлая игра?

– Да, – тут же нашёлся Пашка, – Ванька так упарился у бочки, что чуть сопли не распустил. Вот и пришлось мне ему дух поднимать.

Папа многозначительно поднял указательный палец:

– Правильно! Что главное в воине? Сила духа. Воин без духа – всё равно, что бык без рогов!

Такое неожиданное сравнение подняло дух всем присутствующим, и двое мальчишек и один папа залились смехом, каждый по-своему. Папин баритончик издавал увесистые «ха-ха», Ванин тенорок рассыпал «ха-ха-ха», как горох по столу, но Пашкин неподражаемый смех был так заразителен, что теперь уже и папа, и Ваня смеялись над Пашкиным смехом, а Пашка смеялся просто от удовольствия.

Когда Ваня уходил, Александр Иванович пригласил его приходить почаще. Папа видел в этом двойную выгоду: и сын под присмотром, и самому Пашке – развлечение.

Ваня сел в лифт, нажал кнопку с цифрой один и, улыбнувшись, сказал вслух: «До встречи Хогвартс. Скоро увидимся».

 

 

13

Но скорой встречи не получилось. Пашка не пришёл на следующую тренировку. Иван Сергеевич спрашивал, кто знает, что с Сидоровым, но никто не знал. После тренировки Ваня набрал номер телефона, который уже знал наизусть. Пашка ответил так быстро, как если бы стоял у телефона. Не успел Ваня договорить своё «Привет. Ты почему...», как Пашка перебил его и полушёпотом сказал «Завтра в школе», и положил трубку. Ваня недоумевал, что же могло случиться, и с нетерпением ждал завтрашнего утра.

Наступило завтра. Ваня, можно сказать, отсутствовал на первом уроке, хотя и сидел за партой. Все его мысли были о друге. Что такое могло произойти? Пашка, явно, боялся, что его услышит папа. Значит, он что-то натворил, но что? А, может, он тоже сцепился с Лёхой? Ваня просто изнемогал от нетерпения в ожидании конца урока, и, как назло, его вызвали ответить на вопрос, который он, конечно же, не слышал. Учительница спросила, о чём он всё время думает, и Ване, чтобы не получить двойку, пришлось соврать, что у него болит голова. Соврал он натурально, и учительница послала его к медсестре. Он собрал вещи, так как до конца урока оставалось минут десять, и вышел из класса.

Ни к какой медсестре он, конечно же, идти не собирался, так как от его головной боли таблеток не существовало. Недолго думая, он сразу пошёл к расписанию посмотреть, в каком кабинете находится Пашка, чтобы встретить его у дверей, но, поднимаясь по лестнице, столкнулся с Алёной. Их глаза встретились, но гордячка не ответила на робкое «здравствуй». Она демонстративно отвернула голову, тряхнув роскошным хвостом и, как белый парусник, проплыла мимо.

«Теперь самое время звать на помощь медсестру», – подумал Ваня и представил, как теряет сознание, падая на ступеньки.

– Зовите скорее медсестру! – над ним одновременно склоняется несколько голов, одна из которых в белой шапочке.

– Мы теряем его! – слышится растерянный голос медсестры. – Скорее вызывайте скорую помощь!

– Это я во всем виновата! – раздаётся голос плачущей Алёны. – Зачем я была с ним так жестока? – Белокурая красавица склоняет над ним заплаканное лицо и умоляет: – Ванечка, милый Ванечка, прости меня! Ты только не уходи, только не покидай меня! Я этого не перенесу!

Но тут раздаётся звонок и размечтавшемуся Ромео приходится вернуться к расписанию, так как встречать Пашку у двери класса уже поздно.

Но, как это ни странно, встретились они именно у расписания.

– Пашка, привет! Что у тебя там произошло?

– Не ори, и так тошно, – полушёпотом перебил его друг. – Идём отсюда.

Они отошли к окну, и Пашка рассказал, что наказан за драку с Иркой-занудой из их класса. Ирка размахнулась ногой, а Пашка схватил её за ногу и дёрнул. Ирка упала, и он, в отместку, пнул её.

– И что теперь? – нетерпеливо перебил Ваня.

– Что, что? Вызвали папу, устроили скандал. Дома папа мне всыпал по первое число, сказал, что только дерьмо, а не мужик может поднять на женщину руку, а для тех, кто поднимает ногу, даже названия нет. Потом он забрал все диски и запретил ходить на тренировки. Вот такие-то дела, – с тяжёлым вздохом закончил Пашка.

– Ну, ты даёшь! – Ваня сразу помрачнел.

Они грустно посмотрели друг на друга, и пошли каждый в свою сторону.

У горе-Ромео и так на душе было нехорошо, а теперь стало ещё хуже.

«Всё против меня, – думал он. – Просто какая-то стена! Бочке теперь придётся лежать в проходе волшебной школы так и не сдвинутой, и с танцующими звёздами придётся подождать, если только Пашкин папа вообще не выбросил игру, в которую мы так весело играли. Да, вот она жизнь!»

 

 

14

Мама где-то задержалась после работы. Хоть в последнее время отношения у них не складывались, но Ваня уже начал волноваться. Прошёл час, другой, а мамы всё не было. Бунтарь тут же вспомнил о средстве, к которому прибегала мама, когда что-то случалось. Он подошёл к иконам и стал просить Ангела Хранителя своей мамы, чтобы тот поскорее привел её домой. Время шло, а мамы по-прежнему не было. Ваня больше не мог оставаться дома в неведении и вышел на улицу. Уже стемнело, но на лавочке у подъезда ещё сидели две «дежурные» старушки.

– Вань, чаво это ты так поздно гулять собралси? – спросила одна из них.

– Да я так, ненадолго, – буркнул он в ответ.

– А мама дома? – не унималась старушка, которую за глаза все звали «хочу всё знать».

– Нет ещё, – процедил сквозь зубы Ваня, а сам подумал: – Какое ваше дело?

Старушка, получив тему для разговора, тут же оживилась.

– Вот тябе, Клава. Нарожают дятей, а потом шляются по ночам, судьбу ищут. А эти вон, как собаки, бегають по дворам в поисках приключений. Покою от них ни днём, ни ночию нет!

Ваня хотел ответить бабушкам по существу, но в последний момент решил промолчать – и без них тошно. Их задень, так потом не остановишь – сам не рад будешь.

Ваня прошёл два квартала и пошёл обратно. Когда он подходил к остановке, то увидел маму, выходящую из автобуса.

«Слава Богу!» – вырвалось у него, и на сердце сразу стало легче. Он подошёл сзади и дёрнул за мамину сумку.

– Ой, – вскрикнула мама и резко обернулась. – Это ты, Ваня? Напугал до смерти! – сказала она и выдохнула от облегчения.

– Прости, мама, я хотел пошутить.

– Ну, и шуточки у тебя. Так человека и заикой сделать можно.

Ваня вспомнил заикающегося профессора Квиррела, которого тоже, видимо, напугала какая-нибудь злая сила. Но только какой ужасной должна была она быть, чтобы сделать заикой человека, преподающего защиту против тёмного искусства в школе чародейства и волшебства, где привидения встречаются на каждом шагу! Ваня сам видел Пивеса, полтергейста первого курса, делающего пакости студентам, но он был совсем нестрашным!

– А ты что, гуляешь так поздно? – мама прервала ход Ваниных мыслей.

– Да нет, просто вышел тебя встречать. Где ты была так долго?

– А ты что, волновался? – Ваня заметил в голосе мамы нотку иронии и промолчал. – Я сегодня отдала последнюю часть долга маме твоего крутого Лёхи.

Ване стало не по себе. Он и забыл уже о том, что красноротая тётя поставила его маму «на счётчик».

«Бедная мама!» – подумал Ваня, и ему так захотелось обнять её! Он так давно уже этого не делал! Но тут они подошли к подъезду, мама стала доставать ключи – момент был упущен.

– Тут баба Люся интересовалась, дома ли ты, – сказал он, чтобы что-нибудь сказать.

– Хорошо, я позвоню ей. Может, ей нужно давление измерить.

«Ну, вот, – ухмыльнулся Ваня. – Они ей кости перемывают, а она о них заботится».

– Вот мы и дома, – сказала мама и захлопнула за собой входную дверь.

– Ты переодевайся, а я ужин разогрею, – предложил сын.

– Нет, я сыта, спасибо. Из гостей пришла.

– У Лёхиной мамы в гостях была? – оторопел от удивления Ваня.

– Да уж, скажешь такое, – улыбнулась мама. – Нет, у знакомых была. Ставь чайник, сынок. Я печенье вкусное принесла.

Ваня поставил чашки на стол, заварил чай, мама положила в вазочку печенье, прочитала молитву перед трапезой, и они сели пить чай.

– Как у тебя дела, сынок? – спросила мама ненавязчиво.

– Ты знаешь, у меня появился друг.

– Друг? – переспросила мама. – Друг – это хорошо. Школьный или уличный?

– Мы с ним на тренировки вместе ходим, и он в нашей школе учится. Пашка Сидоров из 6-В.

– А почему Пашка, а не Паша?

– Ой, он такой прикольный! Его никто всерьёз не воспринимает. Даже его собственный папа зовет его Пашкой.

– И ты уже ходил к нему в гости?

– Один раз.

– И компьютер у него есть?

– Есть. У него классный компик.

– Компик?

– А что?

Мама многозначительно посмотрела на сына и спросила:

– А знаешь, зачем я ходила сегодня в гости?

– Нет, – удивился Ваня такому вопросу.

– Ходила в Гарри Поттера на компьютере играть.

– В Гарри Поттера? – Ваня ожидал чего угодно, но только не этого. – А в какую игру? – Сын так оживился, что даже поперхнулся чаем.

– Ты потише, а то чай сейчас окажется в каком-нибудь неправильном месте.

– Не понял!

– Ну, где угодно, но только не в животе, где ему полагается быть.

Ваня рассмеялся, но тут же перешёл к интересующей его теме. Ему не терпелось поскорее выяснить подробности.

– Так в какую же ты игру играла?

– По первой книге, которая у тебя есть. «Гарри Поттер и философский камень», так что ли?

– Ага! А сколько ты уровней прошла?

Глаза у Вани заблестели, а лицо его просто сияло.

– Да не много, на втором застряла.

– Не смогла сдвинуть бочку?

– Нет, упала в пропасть.

– А бочку ты сдвинула?

– Бочку сдвинула. А что за проблемы с бочкой? Она откатилась и открыла проход налево.

– Да? А у меня она два раза откатилась немножко и застряла.

– Так ты, наверное, поворот налево не заметил.

– Нет, мам, я во все щели пытался пролезть и перепрыгнуть её пробовал – ничего не получилось. Я два раза с начала начинал. Ты Флиппендо рукой рисовала?

– Да нет, просто на мышку нажимала. Два раза нажала, и бочка откатилась и ударилась о стену.

– Надо же! Почему же у меня эта чёртова бочка не двигалась?

– Может, именно потому, что она чёртова?

– Мам, ну вот, ты опять начинаешь! Ты скажи, неужели тебе не понравилось?

– Интересно-то оно интересно, да только полезно ли?

– Вот опять ты за своё! – крикнул Ваня и возбужденно вскочил из-за стола.

– Послушай, сын. Компьютерные игры – вещь довольно занимательная, но они почему-то ничему хорошему не учат. Вот эта игра, например, учит тому, как получать все виды злых удовольствий. А почему именно злых, почему не добрых, а? Если бы компьютерные игры учили чему-то полезному, кто бы был против?

– Ну, чему полезному они могут учить? – Ваня чувствовал, что начинает раздражаться.

– Как чему? Например, познанию законов природы или познанию природы человека. Кстати, они могли бы помогать учить грамматику, решать задачи в увлекательной игровой форме! Они могли бы учить оказывать первую помощь пострадавшему и делать добрые дела! А они учат прыгать по шкафам, чтобы «слопать» двадцать пять шоколадных лягушек, разбивать вазы, переворачивать котлы, собирать звезды, учить заклинания, чтобы открывать двери, которые впускают, но не выпускают. Такие двери не оставляют пути для отступления. Это же ловушка, как ты этого не понимаешь?

– Это не ловушка, а игрушка! – крикнул Ваня, чтобы до мамы скорее дошло. – И я ещё, кстати, до таких дверей не дошёл. У меня ни одна дверь не открывалась, – добавил он с досадой.

– К сожалению, сынок, это очень опасная игрушка. Это игла, для которой не нужен ни шприц, ни наркотик, но болезнь, которую она вызывает гораздо опаснее наркомании, потому что она не осуждается обществом, а наоборот, принимается им, как игра.

Мама немного помолчала и, как бы вспомнив о чём-то, продолжила:

– Вот ты сказал «чертова бочка». А, ведь, автор этих «игр» именно ОН! И чьей рукой он действует – не имеет никакого значения! Бес не может войти в человека без его позволения. Но когда человек устремляется ко злу, даже в виде игры, этот барьер разрушается, что может привести к одержимости бесами.

– Ма, ну зачем ты так всё усложняешь? – спросил Ваня и уставился на чашку с недопитым чаем.

– Я не усложняю. Я просто вижу, что хоть ты эту дверь ещё не открыл, она за тобой уже захлопнулась. Запомни, сынок: тем, кто платит создателям этих игр, вы не нужны нравственными и образованными. Вы нужны им тупыми остолопами, жаждущими всяких сомнительных удовольствий для каких-то непонятных «гм-экспериментов». В этом случае им будет легче делать с вами то, что им нужно. Именно для этого они заставляют вас по десять раз прыгать со шкафа на шкаф и бить одни и те же горшки.

– Как же мне с тобой не повезло, – простонал Ваня. – Вот Пашкин папа ни во что не вникает! Для него главное, чтобы сын был под присмотром и не скучал.

– И его не тревожил, – добавила мама. – А Пашина мама?

– У него нет мамы. Он живет с папой.

– У него нет мамы, у тебя нет папы. Вот в чём вам, действительно, не повезло. – Мама взяла в руки чашку и стала рассматривать её, как будто никогда прежде не видела, потом поставила чашку на стол и, тяжело вздохнув, добавила: – Да, сынок, тебе, действительно, не повезло со мной, потому что я неправильно выбрала для тебя папу. Но я тогда тоже, к сожалению, собирала звёзды, хоть и не в компьютерные корзины, как вы теперь.

Какое-то время они сидели молча. Первой нарушила тишину мама:

– Кстати, мне тут попалась статья о праздниках. Оказывается, древнее население островов Британии, Ирландии и части нынешней Франции отмечали свой главный праздник Самайн, конец старого и начало нового года, 31 октября. Разгульная ночь Самайна была одной из самых страшных в году: считалось, что в эту ночь завеса, разделяющая людей и сидов (враждебных людям волшебных существ) становится совсем тонкой, так что люди и сиды могут проникать в миры друг друга. Ничего не напоминает?

– А чего это может напоминать? – надулся сын.

– Платформу номер девять и три четверти!!!

Ваня хотел возразить, но не нашёлся, что сказать, а мама продолжала:

– Так что, мой мальчик, сказка о твоем «хорошем» Гарри Поттере далеко не вымысел. Это язычество в действии. А ещё древнееврейский пророк и псалмопевец царь Давид сказал, что «боги язычников – это бесы». Так что думай, Ваня. Тебе решать, с кем ты, – тихо добавила мама и ушла в свою комнату, закрыв дверь.

Ваня остался на кухне, чтобы помыть посуду. То, что раньше в нём бунтовало против мамы, теперь молчало. Ему, наоборот, хотелось посидеть рядом с ней и просто помолчать. Он почувствовал себя здесь на кухне таким несчастным и совсем одиноким. А возле мамы было тепло и спокойно. Ваня расставил чашки и пошёл к маминой двери. Он немного постоял у двери, собираясь с духом, и тихонько открыл дверь. В комнате было темно, только у икон горела лампадка. Мама стояла на коленях и молилась. Ваня подошёл к ней и тоже опустился на колени.

– Мама, родненькая, помоги мне, – шёпотом сказал он.

– Не могу, дорогой, – так же шёпотом ответила она.

– Ну, почему?

– Когда я пытаюсь тебе помочь, ты раздражаешься, начинаешь кричать. А восставать на родителей – это очень тяжёлый грех. Это нарушение пятой заповеди: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо тебе будет, и да долголетен будешь на земли». Провоцируя тебя на скандалы, я своими руками сокращаю тебе жизнь, а я этого не хочу. – Немного помолчав, она добавила: – Бог дал человекам свободную волю. Каждый сам выбирает для себя путь. Каждый сам делает выбор между злом и добром. Я, к сожалению, не могу сделать твой выбор вместо тебя. Единственное, что я могу, это молиться за тебя.

Ваня видел, как по маминой щеке потекла слеза. Он прижался щекой к её тёплой руке, и почувствовал, как от его одиночества не осталось и следа. Мама тихо плакала, а губы её шептали: «Господи, помоги нам грешным».

 

 

15

В следующие выходные Ваня пошёл с мамой в храм. Они шли, не спеша, и мирно разговаривали. У мамы было одухотворённое лицо, и улыбка не сходила с её губ.

– Как хорошо, когда родители и дети вместе ходят в храм, – время от времени повторяла она.

Ваня немного волновался. Как его там встретят? Он уже давно не был в храме. Но встретили его просто: кто улыбками, кто кивком головы, а некоторые вообще не заметили его отсутствия.

Руководительница воскресной школы мягко потрепала его по волосам и сказала:

– Пропажа нашлась! Что ж, всегда рады!

– Вань, а этот меня стукнул, – рыжеволосый малыш, сам не упускавший случая кого-нибудь зацепить, дёрнул его за штанину.

– А жаловаться некрасиво, не знаешь, что ли? – Ваня улыбнулся и помахал ябеднику пальцем. – Иди, лучше, на свечки посмотри.

Храм быстро наполнялся знакомыми и незнакомыми людьми. Ваня заметил, что за время его отсутствия появилось много новых людей и стало больше малышей. Мама показала ему на молодую пару, выпускников воскресной школы, и радостно сообщила: «Они недавно повенчались».

Началась служба. Размеренное беспристрастное чтение перемежалось с торжественно-молитвенным пением. Диакон вышел на амвон и звучным голосом начал ектенью: «Господу помолимся», – «Господи помилуй», – отозвался хор.

Как всё это было знакомо и как отличалось от всего, что было за стенами храма! Ваня вспомнил о Пашке. Интересно, как бы непоседа Пашка чувствовал себя в храме. Наверное, переминался бы с ноги на ногу, без конца бегал пить молебную водичку и спрашивал бы, дёргая его за руку: «Ну, когда уже конец?». А, может, он бы тихо простоял минут десять, поражённый торжественностью службы, но потом всё равно побежал бы пить водичку.

Ваня посмотрел на группу малышей, суетившихся у кануна. Канун – это такой большой и длинный подсвечник прямоугольной формы с распятием, куда ставят свечи об упокоении усопших родственников. Тут малышам – приволье: весь канун уставлен свечами, которые железным колпачком на длинной ручке легко можно гасить. Малыши с нетерпением ждали того момента, когда свеча догорит, и её можно будет задуть, а огарок отнести в специальную коробочку. Также нужно было убирать с красивой золотой поверхности кануна капли воска, наплаканного свечами. В общем, работы было предостаточно! А ещё горящие свечи иногда обжигали колыхнувшимся пламенем или горячей восковой слезой. Тогда малыши со слезами на глазах бежали к мамам, прося подуть на обожжённое место.

Отвлекшись от кануна, Ваня представил себе Гарри Поттера, стоящим рядом с ним в храме. Наверное, мальчик с молнией на лбу выхватил бы свою волшебную палочку и пытался бы заколдовать обжёгшую его свечу. «Мальчик, что ты делаешь?» – услышал бы он замечание от кого-нибудь, стоявшего поблизости. – «Мальчик, не вертись, ты отвлекаешь от службы», – сказал бы кто-нибудь ещё. – «Ах, я отвлекаю от вашей Службы? – подумал бы Гарри. – Да я сейчас превращу её в жабу, эту вашу Службу!» – Он стал бы шептать свои заклинания, размахивая палочкой, его точно вывели бы в притвор и сделали внушение.

– Сынок, идём, подойдём к батюшке, – мама похлопала его по плечу и взяла за руку, как маленького.

– Ма, я сам, – отдёрнул руку Ваня.

– Батюшка, а я сегодня не одна, – услышал он счастливый голос мамы.

– Очень хорошо, – мягким голосом сказал батюшка. – Ну-ка, ну-ка, отрок. Возмужал! Вот это так возмужал! Прямо-таки Илья-Муромец!

Батюшка всегда, шутил, и все дети его любили. Ваня сложил руки крестом под благословение. Батюшка благословил его и сказал:

– Не пропадай больше, хорошо?

– Постараюсь, – ответил Ваня и опустил глаза.

– Вот и хорошо, – сказал батюшка, положил ему руку на голову и, слегка потрепав по волосам, добавил: – Иди с Богом, отрок Иоанн.

Со смущённой улыбкой сын подошёл к маме, которая вся просто сияла. Служба продолжалась.

 

 

16

Ваня уже заканчивал переодеваться, когда в раздевалке появился Пашка.

– Кто к нам пришёл! – радостно хлопнул друга по плечу Ваня, но тот в ответ ничего не сказал и как-то кисло улыбнулся.

– Ты что, заболел? – насторожился Ваня.

– С чего ты взял? – нехотя буркнул друг.

– Да вялый ты какой-то...

– Чего уставился? – перебил его Пашка. – Иди, тренируйся. На меня пришёл смотреть, что ли?

Ваня ничего не ответил, а просто приложил ладонь к Пашкиному лбу, прошипел «пш-ш-ш» и одёрнул руку, как от раскалённого утюга.

– Сим-сим больной, – сказал он, подражая знакомому малышу, не умевшему выговаривать слово «совсем», и покачал головой.

– Ванька, иди, а то двину, – огрызнулся Пашка, который, явно, был не в духе.

– Сидоров, с возвращением! – Иван Сергеевич радостно поприветствовал вошедшего. – Ты надолго к нам вернулся?

– Да уж постараюсь, – ответил Пашка невпопад.

– Да ты уж постарайся, дорогой, а то нам как-то скучно тут без тебя. Ладно, давай догоняй ребят.

Всю тренировку Пашка молчал. Это было просто нечто из ряда вон выходящее, и все это заметили, а Вовка Иванов, с которым Пашка в тот момент боксировал в паре, сказал ему после очередного пропущенного удара:

– Эй, язык покажи.

– Чего тебе? – не понял Пашка.

– Язык покажи, говорю.

– Ну, на, смотри, если не видел, – буркнул в ответ Пашка, открыл рот и высунул язык.

– Смотри-ка, – изобразил удивление Вовка. – Язык на месте! А я-то думал, что ты его проглотил!

– Дурак, – резко ответил Пашка и нанёс напарнику запрещённый удар.

– Эй-эй! Ты чего это разошёлся? – Иван Сергеевич тут же сделал замечание.

– А чё он пристаёт? – возмутился Пашка.

– Чё-ничё, а правил не нарушай, – сказал Иван Сергеевич, надевая перчатки. – Иди-ка сюда, я с тобой побоксирую.

Пашка тут же пропустил несколько ударов.

– Давай, давай, наступай, – подбодрил его Иван Сергеевич, но Пашка, наоборот, сник ещё больше. – Сидоров, ты после перерыва совсем форму потерял. Больше тренировки не пропускай – это тебе не на пользу.

– Ладно, – согласился Пашка, чем окончательно всех удивил. Чтобы Сидоров и не пререкался! Такого за ним раньше не водилось.

На улице после тренировки Ваня решил сразу взять быка за рога.

– Слышь, не пойму я тебя. С тебя сняли домашний арест, а ты как будто и не рад!

– Да уж! Радости полные штаны! – наконец-то Пашку прорвало и, развернувшись, он закричал, махнув рукой перед лицом любопытного друга: – А ты знаешь, какой ценой его сняли?

– Не знаю, какой?

– Не знаешь, вот и не говори! – огрызнулся Пашка.

– Паш, ну, ты расскажи мне, тебе же легче будет.

– Да ни фига мне легче не будет, отстань!

– Что, папа выбросил все твои игры?

– Ну и выбросил бы, что за беда?

– Так что же тогда случилось? Тебя кто-то унизил? – Ваня вспомнил свой случай в школе. Он знал, как это больно.

– Может, и унизил, а может, и нет.

– Кто, Лёха Крутой? – выпалил Ваня.

– Чего? – не понял Пашка. – Ванька, чего ты пристал? Тут жизнь, можно сказать, с рельсов сошла, а ты с каким-то Лёхой лезешь?

– С папой что-то? – осторожно спросил Ваня.

– Да, с папой, в том-то и дело, – ответил Пашка совершенно упавшим голосом.

– Заболел? – Ваня задал свой вопрос предельно осторожно.

– Это уж, точно, что заболел, – Пашка, казалось, обрадовался правильно найденному образу. – Ну, ладно, расскажу тебе. Ты, ведь, всё равно не отстанешь, знаю я тебя. – Немного помолчав, как бы размышляя, с чего лучше начать, он сказал: – Неделю назад мой папа запел.

Ваня решил, что друг опять издевается над ним, и уже хотел, было, возмутиться, но Пашка его остановил:

– Не перебивай, иначе ничего не расскажу.

Оказалось, что Пашкин папа стал петь и в ванной, и на кухне, и чаще всего арии из опер, особенно «Тореадор, смелее в бой...», а вчера вечером зашёл к сыну в комнату «для серьёзного разговора». Пашка сначала удивился, потому что причин для такого разговора не было: в дневнике – всего парочка замечаний, за поведение только четвёрки и пятёрки, оценки по предметам тоже заметно улучшились, но папа стал говорить не о нём, а о себе. Дескать, устал он жить один, друг ему, видите ли, нужен, вернее, подруга, и вообще, в доме должна быть женщина, и такую он, наконец-то, встретил и завтра она уже переедет к ним жить! Места у них достаточно, конечно, придётся кое-где и потесниться, но зато у них начнётся нормальная жизнь с домашними обедами и женским порядком в доме. Папа заверил сына, что женщина эта ему понравится, тем более, что она готова полюбить его таким, каким он есть, то есть, со всеми его недостатками. «Вот так, мой мальчик», – закончил папа, – завтра у нас с тобой начинается новая жизнь».

И вот новая жизнь началась. С Пашки сняли домашний арест и отправили на тренировку.

– Да лучше бы я под домашним арестом сидел, чем такая новая жизнь! – тяжело вздохнув, рассказчик закончил свою повесть и замолчал.

Ваня тоже молчал, пытаясь представить себе, как бы он поступил, если бы всё это произошло с ним.

– А что, она тебе не понравилась? – осторожно спросил он.

– Да, нет, она так на вид нормальная, улыбалась всё, голосок такой сю-сю-сю, только у меня внутри всё перевернулось!

– Да подожди ты кипятиться, – попробовал Ваня успокоить друга. – Это так только поначалу. Ты потом к ней привыкнешь, и все твои внутренности на места и встанут. Может, она тебе ещё и понравиться.

– Глаза бы мои её не видели, – буркнул Пашка.

– Но нельзя же быть таким эгоистом! Ты о папе своём подумай. Ему же тяжело с тобой! Ты, если полюбить её не хочешь, тогда просто терпи ради папы.

– Ещё чего! – вскрикнул Пашка и даже подскочил на месте. – Я ей все шпильки переломаю!

На этом месте им пришлось расстаться, так как Пашка уже подошёл к своему подъезду.

– Ты, Ванька, главное, не парься. Приходи в Гарри Поттера играть – теперь мне всё можно, – сказал Пашка, очень стараясь выглядеть спокойным и безразличным. – Когда придёшь?

– Созвонимся, – ответил истосковавшийся по Хогвартсу игрок и махнул рукой.

Пашка скрылся за входной дверью, а Ваня, вспомнив о профессоре Квирреле, нарисовал в воздухе знак заклинания и громко выкрикнул: «Флиппендо!». Только дверь, закрывшаяся за Пашкой, не отворилась.

«Вот так всегда!» – вздохнул Ваня, сделал упрямой двери рожу и пошёл домой.

Он шёл, а внутри у него боролись противоречивые чувства. С одной стороны, ему было жаль Пашку, с другой – радостно, оттого что доступ к компьютеру теперь свободен. С одной стороны, он обещал маме больше не играть в Гарри Поттера, а с другой ему очень хотелось сдвинуть бочку и посмотреть на двери, о которых она говорила. Что такого, если он сыграет всего лишь в одну игру? Просто, он будет иметь представление, и всё. Эта мысль показалась утешительной, и он, довольный, позвонил в дверь своей квартиры.

 

 

17

Ваня набрал цифры 145, и домофон опять ответил голосом Пашкиного папы.

– Дядя Саша, это Ваня.

– Открываю, проходи, – ответил Александр Иванович, и щелчок дверного замка подтвердил истинность его слов.

Ваня сел в лифт, но на этот раз он уже не был Хогвартским экспрессом, и наверху, в квартире 145, его тоже ждали перемены.

Первое, что бросилось ему в глаза – это сияющие папины и потухшие Пашкины глаза. Дядя Саша был настоящим тореадором: он был полон энергии, подтянут, собран, как если бы в соседней комнате его, действительно, ждал разъярённый бык. Но вместо быка из соседней комнаты появилась миловидная тётя. Она, приветливо улыбаясь, мягкой походкой подошла к Ване.

– Олечка, познакомься с Пашкиным другом, – пропел дядя Саша.

Олечка была полной противоположностью Ваниной маме. Яркая, крашеная блондинка с легким макияжем со вкусом, она была, скорее, похожа на Алёну, хотя и уступала ей в красоте.

– Ваня, познакомься. Это тётя Оля, наша боевая подруга, которая решилась взять на себя бремя заботы о нас с Пашкой.

– Очень приятно, – вежливо ответил Ваня и заметил Пашкин презрительный взгляд.

– Мальчики, идите, играйте, а я вам сейчас пирожков принесу, – сказала «боевая подруга», при этом мило улыбнувшись.

– Тётя Оля печёт замечательные пирожки. Ты, Ваня, сейчас в этом сам убедишься, – добавил дядя Саша, не переставая сиять.

– Я бы лучше ел чипсы, чем эти «замечательные пирожки», – сказал Пашка и, зайдя в свою комнату, скорчил рожу, пытаясь скопировать папу.

Через несколько минут появилась тётя Оля с подносом, на котором стояли две чашки ароматного чая и два блюдечка с пирожками.

– Эти с рисом и яйцом, а эти с капустой, – пояснила она. – Кушайте, а за добавкой приходите на кухню.

Новая хозяйка дома ушла, а Ваня сказал другу на ухо:

– И чем тебе плохо? Такой сервис!

– Та пошёл ты со своим сервисом! – огрызнулся Пашка и открыл игру.

Профессор Квиррел направил его к бочке, и бочка сдвинулась без всяких проблем. Она просто откатилась к самой стене, и открывшийся проход налево дал возможность собрать танцующие звезды. Потом появились горшки, которые нужно было бить. Ваня вызывал «Флиппендо», и кусочки разбитых горшков, как осенние листья, медленно опускались на пол.

Гарри побежал дальше по коридору, и тут Ваня услышал какой-то странный звук. Он развернул Гарри и увидел медленно закрывающуюся за ним массивную дверь. Мама была права – назад ходу не было. Ваня остановился в нерешительности, но мальчик Гарри повернулся и смотрел на него с удивлением. В выражении его лица он прочитал: «Ну, чего же ты стоишь? Давай, бежим вперёд!» Какое-то мгновение ещё Ваня колебался, но Пашкин возглас заставил его палец опуститься на стрелку «вперёд». После этого появились движущиеся колонны, на которые нужно было запрыгнуть, и очень скоро мальчик Гарри с криком полетел в чёрную пропасть.

Пройти этот кусок пути Ване никак не удавалось. Ему приходилось возвращаться, бить одни и те же горшки, чтобы потом снова и снова падать в пропасть. Пашка смотрел на все эти мучения без комментариев. Ване показалось, что он даже радовался тому, что у его гостя ничего не получается.

– Пашка, – взмолился он, – подскажи! Время идёт, а я топчусь на месте.

– А ты отдохни. Вот пирожков поешь, – съязвил друг.

– Да ладно тебе. Нормальные пирожки, я уже съел один, но они мне не помогут.

Пашка нехотя подсказал, благодаря чему Ваня попал в комнату с уродливыми гномами. Эти мелкие уродцы нападали, не давая сделать и шагу, и вскоре обессиленный Гарри упал на пол без чувств. Ваня начинал снова и снова, но Пашка молчал, лишь изредка прерывая молчание фразами типа «так ему, так ему».

– Пашка, и тебе не жалко Гарри?

– А чего его жалеть – пусть не лезет, куда не звали!

Ваня понял, кого имел в виду его друг, подумал о бедной тёте Оле и случайно нажал на левую кнопку мыши. Появился знак заклинания «Флиппендо», и гном со стоном повалился на спину.

– Так вот в чём дело! – радостно выкрикнул он. – Голыми руками без чародейства вас не возьмёшь, серые морды! Тогда вот вам, вот вам!

Перебив всех гномов, Ваня с Гарри оказался на школьном дворе, где длинная, тощая и некрасивая мисс Хуч, сидя верхом на метле, давала студентам необходимые наставления, одновременно развешивая в воздухе розовые кольца. Гарри уселся на метлу, и тут наступил самый горький момент его жизни, так как Ваня, не имея ни малейшего представления о полётах, жал на все кнопки подряд, а Гарри врезался во все попадавшиеся на его пути стены. Он, то резко взлетал вверх, то на всей скорости палкой метлы врезался в землю.

– Вот это так Жуков! – оживился Пашка. – Такого садиста мир ещё не видел! Он уже отбил маленькому беззащитному Гарри все внутренности, но тот ещё держится из последних своих волшебных сил!

Мисс Хуч тоже была недовольна Ваниными «успехами» и без устали развешивала в воздухе разноцветные кольца, чтобы Гарри-Ваня попробовал ещё раз. Ваня пробовал, но Гарри от этого легче не становилось.

– Боже! – вопил Пашка. – Да когда же это кончится? Это же просто сущее безобразие!

– На, ты слетай! – Ваня освободил насмешнику стул у компьютера.

Пашка уселся, и Гарри тут же взлетел, плавно набирая высоту. Он пролетел и розовые и голубые и самые верхние жёлтые кольца.

– Здорово! – только и смог сказать Ваня, но теперь он понял секрет полётов.

Теперь мальчик Гарри, плавно двигаясь, то влево, то вправо, прошёл почти все кольца и залетел в секретную комнату на чердаке, где прятались танцующие бобы.

– Вот это класс! – Ваня сиял, точь-в-точь как Пашкин папа.

Ему так хотелось ещё полетать, но игра продолжалась, и нужно было успеть пройти, как можно больше, потому что девять часов наступают очень быстро, а что будет завтра, не знает никто.

На самом напряжённом месте дверь открылась, и в проёме появилась тётя Оля. Она напомнила, что пора заканчивать, и Пашка, немного оживившийся от игры, снова поник, а Ваня бойко рассказал о полётах на метле, похвалил пирожки, сказал, что как-нибудь угостит их пирожками своей мамы, поблагодарил за гостеприимство и перед самым выходом подошёл к другу и шепнул ему на ухо:

– Выше нос, Пашка! Где твоя шашка?

– Ладно, давай. Увидимся. – Пашкин ответ прозвучал очень кисло, но, ни папа, ни тётя Оля, этого не заметили.

 

 

18

Ваня догнал своего друга у самого входа в столовую. Он знал, что Пашка решил выжить тётю Олю и ударил по самому больному папиному месту – по желудку. Он так мечтал о нормальных домашних обедах, и тётя Оля взялась за дело не на шутку. Папа был на десятом небе. Тогда у Пашки родился план: подсыпать соль в приготовленные тётей Олей блюда.

В первый подсол папа ел не морщась, выясняя у тёти Оли, не влюблена ли она, случайно. Дескать, все влюблённые пищу пересаливают. Хозяйка очень смутилась, так как она пробовала всё, что готовила.

Во второй «подсол» папа всё также шутил и задавал пикантные вопросы, но доедать не стал. Когда же это повторилось в третий и в четвёртый раз, он был уже не в силах скрывать своё раздражение. Тётя Оля пыталась оправдываться, говорила, что ничего не понимает, что здесь что-то не так, но папа вставал из-за стола голодный и раздражённый. Пашка был доволен: такая хозяйка в их доме долго не продержится.

– Как там твоя война? – поинтересовался Ваня.

– Перешла в стадию вооружённого конфликта.

– Вооружённого конфликта? Это как?

– А вот так, – передразнил его Пашка, – тётя Оля меня застукала. Сказала, что забыла купить хлеб и идёт в магазин, а сама оделась, хлопнула дверью, но не ушла, а где-то спряталась. Как только я подошёл с солонкой к кастрюле, она тихонько появилась на кухне с фотоаппаратом в руках. Вспышка света – и я пойман с поличным! Вот такой сообразительной оказалась эта тётя Оля, – добавил Пашка и тяжело вздохнул.

– И что потом? – Ване не терпелось узнать конец истории.

– А потом суп с котом! Фотография была предъявлена, и папа, разумеется, отстегал меня ремнём. Ты себе даже представить не можешь, какое у него было лицо! – Пашку передёрнуло от одного только воспоминания. – Он заставил меня просить прощения у тёти Оли столько раз, сколько я портил её «вкуснейшие обеды»! Зато тётя Оля торжествовала: папа целовал ей ручки и тоже просил прощения за то, что потерял бдительность. Кому-кому, а ему ли не знать своего сына-обалдуя! Вот так-то, – подытожил Пашка и опять тяжело вздохнул.

– И ты сейчас под домашним арестом? – Ваня думал о себе: опять ему не придётся доиграть Гарри Поттера.

– Нет, я сейчас мою посуду и помогаю тёте Оле по хозяйству, а это ещё хуже.

Пашка без всякого интереса доел свой бутерброд, поставил на стол недопитый чай, взял рюкзак и, сказав «давай, Ванька, пока», ушёл из столовой, а Ваня задумался.

– Жук, а ты в компьютерные игры играешь? – скрипучий голос заставил его вернуться в школьную столовую.

– Играю, а что? – вопрос Сашки из параллельного класса был для него явной неожиданностью.

– И как, получается?

– Как получается, так и получается. Тебе-то что? – Ваня никак не мог врубиться в суть Сашкиного вопроса.

– А ты про коды слышал?

– Нет, не слышал. А что это ещё за коды?

– Ну, как ключи к задачкам. Не можешь ты уровень пройти, ввёл код – и игра сама идёт, а ты сиди и наблюдай, чего делать надо. Клёво!

– Не врёшь? – Ване что-то не очень верилось в такие чудеса компьютерной техники, но Сашка тут же отреагировал, как искусный продавец своего товара:

– А ты купи и проверишь.

– Готовые решения для ленивых, что ли? – ухмыльнулся Ваня. Он уже представлял, как ошарашит Пашку этой новостью. А, может, этот хитрец про коды эти знает и специально ему не говорит, чтобы поёрничать? Да, от Пашки чего угодно можно ждать! – И где эти коды берутся? – спросил он Сашку.

– Тут парень один коды продает.

– А ты его дилер? – хихикнул Ваня, чем заметно разозлил посредника.

– Просто я тебя знаю, а он нет. Поэтому я и спрашиваю, понял?

– Понял, понял, не кипятись. И по чём же продают?

– Да дешёвка! 20 рублей уровень. Тебе для какой игры?

– Знаешь, я подумаю, – выкрутился Ваня. В самом деле, если у Пашки эти коды есть, то зачем тратиться? Нужно просто нажать на Пашку.

– Ну, думай, думай. Если что, подходи.

Сашка развернулся на пятках, взвалил на спину рюкзак и поспешил к выходу, так как в это время прозвенел звонок на урок.

«Просто я тебя знаю, – мысленно перекривил его Ваня. – Знаем мы этих хитреньких: или он сам эти коды продаёт, или проценты с того парня получает!»

Ваня уже почти подбежал к классу, но нечаянно наткнулся на какую-то девчонку, которая торчала на его пути.

– Чего на дороге стоишь? – прогремел он и слегка оттолкнул её плечом в сторону, но когда та повернула к нему своё возмущённое лицо, Ваня окаменел – это была Алёна!

Увидев Ваню, белокурая Мальвина переменила выражение лица и, казалось, немного смутилась.

– А, привет. Как поживаешь? – сказала она и мило улыбнулась, как это умеют делать красивые девчонки.

– Спасибо, хорошо, – оторопев, ответил Ваня.

– Я тут думала..., – запнулась Алёна, так как увидела приближающуюся учительницу, – … на, возьми, здесь всё написано. Только никому не показывай.

Она сунула ему в руки свёрнутый лист бумаги и быстрым шагом прошла мимо Марии Петровны, не забыв вежливо поздороваться с ней.

Ваня положил письмо во внутренний карман пиджака и почувствовал, что сердце его быстро-быстро забилось в груди.

«Что это было? – спрашивал он себя. – Видение? Это мне померещилось?»

– Жуков, поторапливайся. Ты что, звонка не слышал? – голос Марии Петровны вывел его из состояния шока.

Ваня юркнул в дверь и забегал глазами по классу. Он не хотел садиться на своё обычное место, потому что ему не терпелось прочесть сокровище, лежавшее во внутреннем кармане его пиджака, а для этого ему требовалось уединённое место подальше от учительского стола.

Подходящий стол в углу оказался свободным. Бросив на сидение рюкзак, Ваня плюхнулся следом, изнемогая от желания достать письмо, но Мария Петровна начала какие-то разборки, которые она частенько устраивала на своих уроках как классная руководительница. Ваня с нетерпением ждал начала урока по теме, но «Мариша», как назло, конкретно завелась.

– Мария Петровна, а можно вопрос по уроку? – спросил он первое, что пришло в голову, с одной единственной целью: заставить учительницу заняться делом и перестать стрелять по классу глазами.

– Ты понял, Жуков?

Неожиданный вопрос застал «любознательного ученика» врасплох и заставил его подскочить на месте.

– Понял, Мария Петровна, – выкрикнул он от испуга и резко покраснел.

– Гляньте, Жук краснее помидора, – чей-то противный голос развернул головы одноклассников в Ванину сторону.

– Сейчас же все посмотрели на доску, – стала успокаивать класс Мария Петровна, но реплики и хихиканье ещё несколько минут раздавались то тут, то там.

Наконец учительница дала самостоятельную работу. Возбуждённый Ромео не слышал ни задания, ни сколько на него давалось времени. В висках у него стучала кровь, а рука сжимала сокровище в конверте, которое он уже успел вытащить из кармана. Осторожно, стараясь не произвести никакого шума, чтобы опять не привлечь к себе внимания, Ваня достал сложенный листок из конверта и развернул его у себя на коленях. Затаив дыхание, он начал читать:

«Милый дедушка, Константин Макарыч! И пишу тебе письмо. Желаю тебе всего от господа бога....»

Кровь резко ударила Ване в виски. Ничего не понимая, он судорожно стал перескакивать со строчки на строчку:

«А вчерась мне была выволочка... А на неделе хозяйка велела мне почистить селёдку...и ейной мордой начала меня в харю тыкать.»

«Что это такое? – стучался в виски один и тот же вопрос. – Что это такое?»

«А еды нету никакой..., а чтоб чаю или щей, то хозяева сами трескают...»

Ванин взгляд перескочил на самый конец письма:

«Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А ещё кланяюсь Алёне, Лёхе Крутому и его специалистам. Остаюсь твой внук Иван Жуков».

У Ваня потемнело в глазах, а к горлу подступил вскипевший гнев.

– Жуков, ты чем это там занимаешься? – раздался голос Марии Петровны.

– Ничем, – ответил в ответ Ваня, сжимая листок в ладони, но Мария Петровна уже была рядом. Она схватила нарушителя дисциплины за руку и стала разжимать его ладонь с зажатым в ней скомканным письмом.

– Вот я и вижу, что ничем, – сказала Мария Петровна голосом победителя, разворачивая скомканный лист бумаги.

«Приезжай, милый дедушка, а то меня все колотят и кушать страсть хочется, а скука такая, что и сказать нельзя, всё плачу...», – прочитала она вслух и, посмотрев на Ваню убийственным взглядом, добавила: – Ты бы лучше самостоятельную работу делал, тогда и скучать было бы некогда.

– Отдайте! Это моё письмо! – закричал Ваня и вскочил со своего места, но Мария Петровна уже шла по направлению к учительскому столу и продолжала:

– «Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А ещё кланяюсь Алёне, Лёхе Крутому и его специалистам. Остаюсь твой внук Иван Жуков».

– Во Ванька поклоны Лёхе передаёт! – хихикнул Женька у окна.

– И всем его специалистам. Уважает! Не зря они его дрессировали! – добавил кто-то ещё.

– Верните мне моё письмо! – закричал Ваня. Дух у него перехватило, и слова застревали в горле. – К-как, как Вы смеете?

– Ах, как я смею? – опять завелась Мария Петровна. – А ты как смеешь на уроке посторонними вещами заниматься? – крикнула она. – Как, я тебя спрашиваю? Отвечай!

Дальше пошла обычная процедура: положи дневник на стол, я хочу поговорить с твоей мамой, сегодня за урок «два», будешь огрызаться, отведу к завучу и так дальше в том же духе.

Раздавленный Ваня, как побитая собака, выбежал из класса. Он тупо смотрел себе под ноги. Мысли в голове мешались, и слёзы обиды подступали к глазам. Но плакать он не мог – окружение было вражеское. Впереди кто-то стоял. Не поднимая головы, Ваня попробовал обогнуть стоящих, но и они тоже передвинулись в ту же сторону. Столкновение было неизбежно.

– А вот и наш внук Ванятка, – услышал он знакомый до тошноты голос. – Ну, что ж, привет мы твой получили, за что премного благодарны.

Ваня поднял голову и увидел, что не ошибся: перед ним стоял Лёха Крутой в окружении парочки специалистов, а рядом с Лёхой стояла... Алёна! и держала его под руку. Она не сводила с Лёхи глаз, полных восхищения.

– Ладно, горемыка, иди на почту, отправляй письмо, – сказал Лёха, изображая притворное сочувствие. – Только смотри, не забудь адрес написать: «На деревню дедушке».

Первой засмеялась Алёна, а за ней и все специалисты.

Ване хотелось броситься на Лёху и кулаком дать ему по зубам, но он сдержал себя – рядом с его врагом стояла Алёна. Оттолкнув хихикавшего перед ним специалиста, он почти бегом выбежал из школы. Ему нужно было бежать всё равно куда, лишь бы не стоять на месте! Если он остановится, гнев, вскипевший в груди, просто разорвёт его на части.

«Подонок! Мразь! Гадина ползучая! – все плохие слова, которые Ваня когда-либо слышал, выплывали из памяти и попадали в обойму ненависти, как пули, которыми он должен был уничтожить Лёху. – А Алёна-то, Алёна! Вот тебе и «свет очей моих». Змея подколодная! И чего я только в ней нашёл? Почему я раньше никогда не видел в ней этого лицемерия? «А, привет! Как поживаешь?» Вот где ехидна замаскированная! Мальвина перекрашенная!»

Ваня сбавил темп, так как распиравший его гнев затруднял дыхание. Немного отдышавшись, он попробовал собраться с мыслями, но они путались в голове. Он побежал быстрее прежнего, а когда остановился снова, понял, что в нём больше не было ни мыслей, ни чувств, осталась только одна злоба.

«Почему? Почему всё это случилось? За что они меня ненавидят? Или они просто так развлекаются? – Ваня посмотрел на небо, и губы его жарко зашептали: «Господи, я знаю, что ты велел нам терпеть все посылаемые Тобой скорби, но это не справедливо! Я не сделал им ничего плохого! Я ничего им не делал! Да, я ненавидел Лёху, но он первый начал унижать меня! Его мать поставила мою маму на счётчик! За что, Господи? Моя мама хорошая. Она в сто раз лучше Лёхиного красноротого «шкафа»! За что Ты попускаешь им унижать меня и мою маму? За что? Скажи мне, за что?»

Ваня уже добежал до двора своего дома. Бегать по двору и привлекать к себе внимание бабы Люси с компанией не имело смысла, поэтому он бросился к своему подъезду. Баба Люся сидела «на дежурстве».

– Ты чаво нясёсся, как угорелай, Ванька?

– Живот болит, в туалет надо, – соврал он, чтобы шпионка баба Люся ничего не заподозрила.

– А-а, ну бяги, бяги, – с пониманием отнеслась баба Люся к Ваниному вранью. – Съел, видать, чаво-то. Нонче...

Баба Люся не договорила, потому что дверь подъезда уже захлопнулась, и Ваня, не дожидаясь лифта, побежал, перескакивая через ступеньку. С трудом попав ключом в замочную скважину, он открыл дверь и с разбега упал на свою кровать. Ему хотелось плакать, но слёзы не текли. Душа его, казалось, высохла, а перед глазами стояло наглое Лёхино лицо и хихикающая Алёна.

«Я отомщу. Чего бы мне это не стоило, я отомщу!» – твердил Ваня одни и те же слова. У него не было никаких планов относительно грядущей мести. Была только одна уверенность: на этот раз Лёхе так просто это не сойдёт.

Ваня лежал, тупо глядя в потолок, без слёз, без мыслей, без жалости, даже к самому себе. У него не было сил встать и переодеться. Если бы глаза его не видели висящую на потолке люстру, можно было бы подумать, что он умер. Конечно, он был ещё жив, но что-то в нём, действительно, умерло.

Когда пришла мама, он всё ещё лежал на своей кровати, такой же неподвижный и такой же безучастный.

– Сынок, ты заболел? – мама сразу заподозрила что-то неладное.

– Нет, – коротко ответил он.

Мама потрогала лоб сына – температуры не было.

– Что у тебя болит?

– У меня уже ничего не болит, – сказал он одеревеневшими губами.

– У тебя что-то случилось? – осторожно спросила мама.

– Да.

– Ты мне расскажешь, что случилось?

– Нет.

– Тебе нужна моя помощь? – спросила мама очень мягко.

– Нет, – ответил сын.

Тогда мама тихо вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Ваня слышал, как она говорит с кем-то по телефону. Ему было всё равно, что происходит за закрытой дверью. Пусть делают всё, что хотят, только не трогают его. Через какое-то время дверь в комнату отворилась, и в проёме сначала появилось бледное лицо мамы, а потом два человека в белых халатах. Они задавали вопросы, Ваня отвечал коротко «да» или «нет». С него сняли пиджак, рубашку, сделали какие-то уколы и ушли. Свет в комнате погасили, и больше он ничего уже не помнил.

 

 

19

На следующий день, когда он проснулся, был уже полдень. На прикроватной тумбочке лежала записка и накрытый салфеткой завтрак. Он приподнял салфетку. Есть не хотелось, но мама приготовила его любимые блинчики с маком, отказаться от которых он просто не мог. В термосе был горячий чай с мятой. Ваня сделал несколько глотков и почувствовал, как его обезвоженное тело наполняется живительной влагой.

Покончив с завтраком, он откинулся на подушку. Сил было так мало, что завтрак забрал почти все имеющиеся в наличии, но на душе стало как-то теплее. Он пытался вспомнить, какой сегодня день, и почему он не в школе. Мысли в голове путались, и у него явно недоставало сил, чтобы собрать их. Раздался телефонный звонок, и он, пошатываясь, подошёл к телефону. Звонила мама.

– Ну, как ты, сынок? – осторожно спросила она.

– Хорошо, – умиротворённо ответил Ваня. – Ма, а сегодня что, выходной?

– Нет, сегодня среда, – ответил встревоженный мамин голос.

– А почему ты меня не разбудила? – удивлённо спросил Ваня, и вдруг всё вспомнил: Алёна, письмо, Мария Петровна, Лёха, баба Люся, бледное лицо мамы, скорая помощь, – всё это пронеслось перед его мысленным взором и обдало всего его горячей волной. Через несколько секунд жар схлынул, и проступила дурнота, покрывшая тело липким холодным потом.

– Я вас всех ненавижу, – процедил он сквозь зубы и положил трубку.

 

 

20

В раздевалке после тренировки Ваня шепнул Пашке:

– Слышь, одевайся быстрее, дело есть.

Пашка бросил на друга удивлённый взгляд, но спрашивать ничего не стал. Он быстро оделся и направился к выходу. Ваня уже его ждал. Пашка подметил, что Жуков раньше никогда так быстро не одевался.

– Ну, чё там у тебя стряслось? – спросил он.

– Помнишь, ты меня спрашивал, есть ли у меня враг? –

– Помню, а что? – по голосу друга Пашка понял, что «запахло жаренным».

– Я должен, хоть умереть, но отомстить. Мне нужна помощь. Я не могу сделать это в одиночку: они опять поставят мою маму на счётчик, а я...

– Кто они? – Пашка перебил Ваню на полуслове. – Ты конкретней выражайся, иначе мне тебе трудно будет чем-нибудь помочь.

– Лёха Крутой и его мать, – выдавил из себя Ваня ненавистные имена.

– И тебе он насолил? – воскликнул Пашка с нескрываемой радостью.

– Тебе, что ли, тоже? – удивился Ваня.

– А то нет! Эта дылда корчит из себя чуть ли ни Властелина Колец, – выпалил Пашка, как из пулемёта. – Эх, Ванька, у меня уже руки чешутся! А чё он тебе сделал?

Ваня помолчал немного и рассказал всё: и про случай в буфете с разборками у Олега Петровича, и про счётчик, и про случай на ринге, и про письмо к дедушке.

– Ну и сволочь! – сказал Пашка, когда Ваня закончил, и замолчал.

Какое-то время они шли молча, думая каждый о своём. Потом Пашка спросил:

– А у тебя план есть?

– Да я тут думал-думал. Знаешь, мама рассказывала историю знакомого её дедушки. Когда он, ну, знакомый этот, учился в мединституте, у них по анатомии был очень вредный преподаватель.

– А анатомия это что?

– Анатомия – это медицинская наука, которая изучает кости человека.

– Вот такая наука нам подходит: бабах костью по спине!

– Смотри-ка, догадливый какой! Не перебивай. Так вот. Этот вредный препод на экзаменах любил подбросить в воздухе какую-нибудь маленькую косточку, например, фалангу пальца, и пока она летела вверх и вниз, студент должен был вспомнить её название. Кто не отгадал, тому пересдача.

– Какая ещё пересдача?

– Пересдача – это двойка, то есть приходи опять экзамен пересдавать, чтобы двойку на тройку исправить, понял?

– Ну и гад этот препод был! – Пашка так возбудился, что комментарии насчёт учителей потекли рекой. Ваня несколько раз пытался продолжить мысль, но куда там!

– Слышь, ну и чё там с тем преподом? – вдруг поменял тему Пашка, как будто и не говорил ничего.

– А, ну так вот! – обрадовался Ваня. – Нашлись находчивые ребята, которые после проваленного экзамена, подстерегли этого зануду в тихом месте, набросили ему на голову мешок, и большой берцовой костью, ну, самой большой костью бедра, надавали ему тумаков, приговаривая: «Какая косточка?»

– Вот это прикол! – Пашка залился своим неповторимым смехом. – Вот это я понимаю ребята: «Какая косточка?» – Бамц по спине! – «Какая косточка?» – Бамц по плечу! Бабамц по чём попало! – Пашка так хохотал, что и Ваня не удержался. – Представляю, как этот гад визжал и просился: «Не бейте меня! Я больше не буду! Ой-ой, больно! Отпустите меня! У меня спина больная!»

– Спина у него больная! Да он на голову больной! – включился Ваня.

– Бабамц по голове! – тут же среагировал Пашка. – Ой, моя головка бо-бо! Ой, бо-бо! – Он схватился за голову и запрыгал вокруг Вани то на одной, то на другой ноге, изображая сыплющиеся на него удары. – Простите, помогите! Ой, больше не могу! Ой, помираю!

– Мальчик, что с тобой случилось? Что у тебя болит? – озабоченный голос проходившей мимо тёти привёл заигравшихся друзей в состояние столбняка. – Я сейчас вызову скорую помощь! – сказала тётя и полезла в сумку за мобильником.

– Не надо! – завопил Пашка. – Не надо скорой помощи! Я совершенно здоров! Это я так, просто шутил!

– Это у него просто головка бо-бо, – добавил пришедший в себя Ваня.

– Ну и шуточки у вас, – буркнула рассерженная тётя. – Не дети сейчас, а чистые придурки!

Она запрятала мобильник в сумку и, с недовольным видом, пошла прочь, а Ваня с Пашкой обменялись многозначительными взглядами и одновременно прыснули от распиравшего их смеха.

– Говорил же я тебе, что ты чистый придурок, – еле выговорил Пашка, просто задыхаясь от смеха. – Говорил же тебе, а ты всё нет да нет!

– Сам ты такой! Только ты не чистый придурок, а грязный! Только посмотри на себя!

Пашка, когда прыгал на одной ноге, изображая избиваемого препода, не заметил, как вступил в грязь, и теперь его голубые джинсы были покрыты грязными пятнами.

– Чистый тебе голубой леопард! – хохотал Ваня.

– Придурок грязный, зато леопард чистый! – подхватил Пашка.

Его веселье не смогли омрачить даже испачканные джинсы, за которые ему влетит от тёти Оли.

Друзья так развеселились, что не заметили, как прошли Пашкин двор, и, к своему несчастью, наткнулись на прогуливающуюся с подружкой бабу Люсю.

– Ванька, ты чаво это заливайисся? – скрипучий голос бабы Люси по воздействию можно было приравнять к удару берцовой костью по голове.

– А, чего? Что? – Ваня никак не мог прийти в себя после неожиданного столкновения.

– Чаво, чаво? Чаво ржёте, как кони, говорю? – взвыла баба Люся и приняла боевую позу.

– Так мы ничего, – опомнился Пашка. – Мы просто придурки, только он чистый, а я грязный, – Пашка показал на свои запачканные грязью джинсы и прыснул от смеха.

– Чаво, чаво? – проскрипела баба Люся. – Вот я матяри скажу, как вы со старшими-то разговариваяте!

– А причем тут «матери скажу»? – возмутился Ваня. – Мы что, плохое что-то делали? Шли себе, смеялись, никого не трогали.

– Смяялись они! – голос бабы Люси стал ещё скрипучее. – Кони и то приличняя смяютца! Был бы отец, выдрал бы как слядует!

– Эй, вы в семью нашу не лезьте! Это не Ваше собачье дело! – взорвался Ваня и по-петушиному вскинул голову.

– Клав, ты слышала? – завизжала баба Люся. – Эта безотцовщина мяня, порядочную женщину, собакой называет! Я этого так не оставлю!

Баба Люся визжала, Ваня огрызался в ответ, а хитрый Пашка сразу смекнул, что нужно рвать когти. Он тянул друга за рукав, но Ваня упирался. Он всё норовил накинуться на бабу Люсю. Пашка держал его изо всех сил и тянул за рукав.

– Ванька, пошли! Ты чего, обалдел с бабкой драться? Да пошли отсюда, говорю!

– Я аппарат, что давление измерять, спрячу! Помирать будете – не дам! – не унимался Ваня.

– Вишь, чё говорит! Я матяри всё скажу, как ты со старшими разговариваяшь!

У бабы Люси в горле начало что-то клокотать, как у недорезанной курицы.

– Я тоже ей расскажу, что Вы о ней говорите! Она Вам помогает, а Вы, как змея подколодная, всё норовите её укусить.

– Люди-и-и! – ещё пуще завопила баба Люся. – Он мяня змяёй подколодной назвал! Лю-юди! Караул!

С этими словами она кинулась на Ваню, размахивая руками, но в этот момент Пашке удалось, наконец, оттащить разъярённого друга от визжащей бабки, и, подталкивая его в спину, Пашка поспешил скрыться вместе со своим правдоискателем за углом дома.

– Вот и досмеялись! – сказал погрустневший Пашка, когда страсти немного улеглись.

– Да уж, – тяжело выдохнул Ваня.

– Слышь, а какой сегодня день, не пятница?

– Пятница, – подтвердил Ваня. – А что?

– Говорят же, кто в пятницу смеется, тот и плакать будет.

– Да суеверия всё это.

– Суеверия или нет, а факт – на лицо.

– Да уж, – снова тяжело выдохнул Ваня.

– Эй, ты! Мы с тобой, кажется, конкретное дело обсуждать собирались.

– Да уж! – повторил Ваня, как заевшая пластинка. – Обсудили, что надо: и в скорую помощь чуть не попали, и в бабу Люсю вляпались!

– Кто она такая? – сочувственно спросил Пашка.

– Соседка, пропади она пропадом!

– Не завидую я тебе. Такую соседку врагу не пожелаешь... Кстати, о врагах. Вот бы её на Лёху натравить.

– Хорошо бы было! Да как это сделать? Лёха у нас, сам знаешь, на людях, когда надо вид создать, мальчик вежливый, учтивый. Мечта бабы Люси!

– И не безотцовщина, – добавил Пашка.

– Да, кстати, даже наоборот: из порядочной семьи, точно такой, как баба Люся – «порядочная женщина».

– Точно, – улыбнулся Пашка, но смеяться уже не хотелось.

– Ладно, Пашка, – серьёзным тоном сказал Ваня, – ты подумай, что можно сделать, а при случае, обсудим.

– Ладно, – также серьёзно согласился присмиревший хохотун и хлопнул друга по плечу. – Ладно, давай, созвонимся, – добавил он, развернулся на пятках и медленно пошёл домой.   

   

 

21

Когда Ваня пришёл домой, мамы ещё не было. Это его обрадовало: не хватало ему ещё всяких разных там вопросов после бабы Люсиных разборок! На душе было тошно. Он переоделся и пошёл на кухню чего-нибудь перекусить. Открыл холодильник, достал колбасу и масло, налил в чайник воды и поставил его на газ. Пока чайник закипал, он успел отправить в рот два бутерброда и уже полез в шкафчик за печеньем, как вдруг раздался телефонный звонок.

– Ванька, у меня мешок есть! – услышал он возбуждённый голос Пашки. – Мы ему мешок на голову натянем, шнур вокруг него обмотаем и на узелок завяжем! А потом «какая косточка?» – Пашка говорил сначала тихо, но потом не сдержался и закричал: – Мы ему: «Какая косточка, какая косточка?»

– Ты чего это, дружище, разбушевался перед сном? – услышал Ваня в трубке голос дяди Саши.

– Да это я тут фильм рассказываю, – находчиво соврал сын.

– Ты уж потише, будь добр, – удаляющийся голос папы уже был еле слышен в Ваниной трубке.

– Слушай, ты чего, дурак, что ли? Разве про секреты так орут? Хорошо хоть врать ты удал!

– Да - а, – протянул Пашка. – Головка точно бо-бо!

– Ладно тебе, а то опять заведёшься. Слышь, мешок мешком, а где мы его на Лёхину голову натянем? Не под школой же?

– Да что, мало мест укромных?

– А как ты его туда заманишь? Он же один никогда не ходит, забыл, что ли?

– Точно забыл. Да! Выходит, задачка наша – не простая?

– И голос должен быть Лёхе незнакомый, иначе мешок не поможет. От Лёхиной мамы ни в каком мешке не спрячешься.

– Значит, нам третий нужен?

– Выходит, нужен.

– А Вовка Иванов, с бокса, парень надёжный и любитель приключений, сам мне рассказывал, – обрадовался Пашка.

– А он согласится?

– Откажется кому-то косточки помять? Не думаю. И чего тут гадать! У тебя телефон его есть?

– Нет.

– Вот облом! У меня тоже нет. Ладно, я подумаю. На крайний случай, нам же не горит?

– Не горит.

– Вот и ладненько. Главное, что мешок есть, – Пашка поставил жирную точку, подытожившую их важный разговор.

– Спасибо тебе, Пашка, – сказал Ваня и тихо добавил: – ты настоящий друг.

На другом конце провода раздался какой-то скрип, и обладатель смирительного мешка тут же повесил трубку.

Как только Ваня положил трубку, раздался звонок в дверь. Он побежал открывать, но на пороге вместо мамы стояла ... баба Люся.

– Мать позови, – сквозь зубы процедила она.

– А её дома нет, – отрезал Ваня и стал закрывать дверь, но не тут-то было: баба Люся ловко подставила ногу так, что дверь закрыть не удалось, и торжествующе сказала:

– Мал, да врать удал! – Голос непрошеной гостьи звучал победоносно. – Мать зови, сказала! Я тут не одна!

– Что, и бабу Клаву притащили? – съязвил Ваня.

– Ну, что я Вам говорила?

На дверь надавили, и в открывшемся проёме появилась фигура участкового.

– Разрешите войти, – вежливо сказал он.

– Мамы дома нет, – растерянно ответил Ваня. – А что я такого сделал? – спохватился он, продолжая закрывать за собой вход в квартиру.

– А вот это мы сейчас и выясним, заодно и маму дождёмся, – сказал участковый и, отодвинув Ваню, вошёл в коридор.

Баба Люся, сопя, вошла вслед за ним.

– Где мы можем поговорить? – спокойно произнёс участковый, оглядываясь по сторонам.

– Проходите на кухню, – Ваня говорил тихо, стараясь скрыть нервную дрожь.

Участковый сел за стол, открыл свою папку, достал блокнот, ручку и стал задавать вопросы. Вопросы были самые обыкновенные: фамилия, имя, отчество, родители, чем занимаются, круг личных интересов, успеваемость в школе, чем занимался сегодня после школы.

Баба Люся, молча сидевшая всё это время, не удержалась и вставила:

– Шатался по улицам и приставал к порядочным людям. Чем ящё он мог заниматься?

– Гражданка Сёмочкина, – прервал её участковый. – Вы пока помолчите. Мне нужно мнения двух сторон выслушать. Ваше мнение мне уже известно.

– Скажите, Иван, – продолжал он. – Вы называли гражданку Сёмочкину, извините, собакой?

– Нет, – сдавленным от волнения голосом ответил Ваня. – Я её спросил, какое её собачье дело.

– Ну, что я Вам говорила! – выпалила баба Люся, изнемогая от вынужденного молчания.

– А чего она нос свой в семью нашу суёт? – вспылил Ваня. – Зачем она без конца в глаза мне тычет, что у меня отца нет?

– А я правду говорю! Шатаются тут всякия..., – баба Люся недоговорила, вспомнив, что перед участковым нужно выглядеть «порядочной жанщиной».

– Успокойтесь, гражданка Сёмочкина, мы сейчас во всём разберёмся, – попытался нормализовать обстановку участковый, но было уже поздно.

– И змяёй подколодной называл, – старушенция придала своему лицу жалостливый вид.

– Она мою маму за глаза оскорбляет, а сама к ней, чуть голова заболит или сердце заколет, тут же за помощью бежит! – Щёки у Вани просто вспыхнули от возмущения. – Да, я сказал ей, что аппарат спрячу! Пусть подыхает, а давление ей измерить нечем будет!

– Вот она безотцовщина! – завопила баба Люся. – Был бы отец, взял бы рямень да всыпал!

– Какое Ваше дело? Вы на себя смотрите, а не в замочные скважины! – Ваня так кричал, что от перенапряжения у него вены на шее вздулись.

Участковый был уже не рад, что попался на удочку бабы Люси, но не знал, как теперь из этой истории выпутаться.

На очередном «сопляке», выпущенном бабой Люсей, в дверном проёме появилась Ванина мама с перепуганным лицом.

– Что здесь происходит? – несвойственным для неё громким голосом спросила она.

– Танюшка, – баба Люся тут же переменила тон. – Ванька твой совсем от рук отбилси.

– Что он сделал? – Ванина мама никак не могла понять, что происходит и переводила взгляд с соседки на участкового.

– Бабу Люсю со змеёй подколодной сравнил за то, что она в глаза к тебе добренькая, а за глаза тебя, как змея, кусает! – выкрикнул Ваня.

– А почему здесь участковый? – не получив объяснений ни от сына, ни от соседки, мама обратилась напрямую к участковому: – Пожалуйста, объясните мне, что здесь происходит.

– Я по жалобе пришёл, разобраться.

– По какой жалобе? Кто заявитель?

– Вот, гражданка Сёмочкина, – участковый движением головы указал на бабу Люсю.

– Людмила Ивановна, это Вы привели участкового?

– Да, это она, – вмешался Ваня. – Лицемерка несчастная!

– Ваня, что ты себе позволяешь? – Мамин голос стал строг.

– А она что себе позволяет? Слышала бы ты, что она о тебе говорит своим подружкам! – Ваня не сдавался, он был полон решимости разоблачить лицемерную бабу Люсю.

– Я, пожалуй, пойду, – воспользовавшись возникшей паузой, участковый, поспешил раскланяться. – Жалоба рассмотрена, заявленные в ней факты не подтвердились.

Он поспешно направился к выходу, заявительница, сопя, засеменила за ним следом, изображая неудовлетворение проведённым рассмотрением.

– Гражданка Сёмочкина, я уже во всём разобрался, у меня других дел по горло! До свидания, – добавил участковый, подойдя к двери, – простите за беспокойство. А вам, Иван, я всё-таки посоветовал бы выбирать выражения. Всего хорошего.

Мама закрыла дверь за непрошеными гостями и, развернувшись лицом к Ване, как бы обессилев от всего происходившего, прислонилась к двери.

– Ваня, что же это у нас с тобой происходит?

Ваня молчал.

– Тебя просто как подменили, – добавила мама, но ответа так и не последовало.

 

 

22

– Ванька, – голос Пашки в телефонной трубке звучал, как у настоящего заговорщика, – есть план.

– Ну, – недоверчиво протянул Ваня.

– Лёхин-то дом скоро на снос идёт.

– Ну, и причём тут план?

– Как причём? Это значит, что хоть Лёха и крутой, а мусоропровода у них в доме нет! – Пашкин голос вызвал что-то вроде вибрации в телефонной трубке.

– Ну, нет, так нет, а план тут причём?

– Эх, какой же ты тормоз! Ты как себе думаешь, маменькин сынок Лёха выносит мусор хоть иногда?

– Думаю, выносит. Ну, и что?

– Ну, и то, что делает он это один, без своих специалистов. А это значит, что мы ему не только мешок, но и мусорное ведро на башку надеть сможем!

– Пашка, ты просто гений! – Ваню, наконец-то, прорвало. – Я тут себе все мозги сломал, но ничего придумать не смог. А ты – просто настоящий гений!

Пашка выдержал паузу. В трубке было слышно его довольное посапывание.

– Значит, нам теперь надо сесть в засаду на мусорке? – Нетерпеливо продолжал Ваня.

– Значит, надо, – ответил Пашка тоном стратега крупного масштаба. – Операцию назовем «Мусорка-1».

Ваня прыснул:

– А что, думаешь, будет и «Мусорка-2»?

– А кто его знает? Ты, главное, не расслабляйся. Сегодня заступаешь на дежурство с пяти до восьми.

– А уроки? – Мститель, явно, не был настроен на такое стремительное развитие событий.

– А уроки возьмёшь с собой: одним глазом будешь в книжки смотреть, а другим Лёху выглядывать.

– Пашка, у тебя всё есть. А противогаза у тебя, случайно, нет?

– Это ещё зачем? – попался на крючок генератор идей.

– Там же воняет, и Лёха тогда уж точно не узнает.

– Ты, шутник! Я тебе для маскировки по фингалу под каждым глазом поставлю. Мама родная не узнает, не то, что Лёха! Не расслабляйся, я тебе сказал: мы вышли на тропу войны, а на войне не шутят. Шутки на войне жизни стоят, – очень серьёзно сказал Пашка и добавил: – Так мой папа говорит.

На другом конце провода замолчали. Ваня вдруг понял всю серьёзность затеянной им мести, и его маленькое сердце как-то не по-детски сжалось, но отступать уже было поздно – друг Пашка уже вывел его на тропу войны.

 

 

23

Разведка показала, что Лёха, действительно, выносит мусорное ведро, хоть и не регулярно. Ванина жизнь теперь преимущественно проходила на мусорке. Он надевал кепку с большим козырьком, надвигал её почти на нос так, чтобы лица видно не было, но чтобы можно было видеть приходящих сюда людей. В первый день дежурства на мусорке появилась баба Люся. Её появление Ваню не удивило, так как он знал о её слабости прогуляться с мусорным ведром по всем близлежащим помойкам. Ваня еле сдержал в себе желание запустить в скандальную старушенцию чем-нибудь, достойным её характера. Но подшутить над доставшей его бабкой он всё-таки решился.

Когда баба Люся высыпала содержимое своего ведра, тщательно постучав по краю контейнера, чтобы убедиться, что ведро пустое, и уже развернулась, чтобы идти домой, Ваня, закрыв нос пальцами, позвал низким гундосым голосом: «Люся!»

Баба Люся вздрогнула и торопливо оглянулась по сторонам. Никого не увидев, она зачем-то заглянула в своё ведро, как если бы голос мог исходить оттуда, и сделала несколько шагов в сторону своего дома, но тут опять до неё донёсся гундосый зов: «Лю-ю-ся!»

– Свят, свят, свят! – испуганно произнесла скандалистка, оглянулась и торопливо перекрестилась.

Но в этот момент Ваня, уже вошедший в роль, по-волчьи завыл: «Лю-ю-ся!»

От неожиданности старуха бросила ведро и начала бежать. Потом резко остановилась, побежала назад, схватила ведро и газанула прямо с места, куда там иномарке! Она бежала, не оглядываясь, а Ваня выл ей вдогонку, давясь от смеха: «Лю-ю-ся! Лю-ю-ся! Лю-ю-ю-ся!»

Случай с бабой Люсей был хорошим знаком. Теперь дежурство на мусорке стало Ване в удовольствие. Он представлял себе, как будет рассказывать Пашке про «страхование», которое он устроил зловредной соседке на мусорке, а Пашка будет заливаться своим неподражаемым смехом. Ваня так размечтался, что чуть не пропустил появление своего врага.

Было пять часов вечера. Видимо, Лёха выносил мусор перед тем, как отправиться гулять. Он был один, и Ваня чуть было не открыл рот, чтобы пугнуть и Лёху, но во время опомнился: не это было его целью. Да и Лёха – это не баба Люся: в следующий раз он будет выносить ведро в окружении своих специалистов, а вот это-то нужно было Ване меньше всего.

На следующий день Лёха не появился. Вместо него на мусорке появился «красноротый шкаф». Ваниному возмущению не было предела.

«Что же это ты, такая крутая, а сыночка вынести ведро заставить не можешь! – думал он про себя. – Занят он у тебя очень? Ну, конечно, единственный сынок! «Всё, что имела, всё в него вложила!» – вспомнилась реплика в кабинете директора. – Ну, подожди, шкаф, мы твоё «вложение» так отметелим, что не сразу и узнаешь!»

Как Ване хотелось подбежать и дать сзади пинка удаляющемуся «шкафу», воспитавшему такого многоценного сыночка! Но он не мог дать воли своим чувствам. Ему нельзя было открывать себя. С этим врагом в ратном бою драться было невозможно. Методы честного боя здесь были неприменимы. Но Ваниной вины в этом не было: правила боя устанавливала сторона противника. Зато на сегодня дежурство было закончено.

Самый прикол случился на следующий день. На мусорке появилась баба Люся в сопровождении подружки бабы Клавы.

– Слышь, Клав, вот тут это было. Я так спокойнянько вядро вытряхнула и уже идтить хотела, а оно вдруг загробным голосом: «Люся!»

– Помолчи ты, – перебила взволнованную подругу баба Клава. – Давай-ка послушаем.

Две бабки замерли, держа в руках полные мусорные вёдра. Но, как они ни прислушивались, ничего подозрительного не услышали.

– Померещилось тебе это, – сделала своё заключение баба Клава.

– Да я что, сумасшедшая, что ли? – возмутилась баба Люся. – Да если бы это один раз было, а то вдогонку мне всё звало и звало, Люся да Люся, аж кровь в жилах стыла!

– Ну, не знаю, – продолжала баба Клава тоном знатока в таких вопросах, выбрасывая мусор в контейнер. – А я бы тебе всё-таки посоветовала сходить к врачу и рассказать об этих галлюцинациях.

– Галлюци-нациях? Тьфу, язык сломаяшь! Ты чё это, Клава, сярьёзно? Думала ты понять в состоянии, а ты, атеистка безмозглая! – баба Люся разошлась не на шутку.

– Ты чего это себе позволяешь, дура старая, – прорвало и бабу Клаву. – «Верущая» нашлась! Ты когда последний раз в церковь ходила?

– Завтра отчёт тябе принясу! – Баба Люся забыла, что у неё в руках мусорное ведро, и замахнулась на подругу.

Картофельные очистки посыпались из ведра, и какая-то скомканная бумажка упала на бабу Клаву.

– Совсем ненормальная! – закричала она. – Да по тебе точно психушка плачет! Иди, неси своё ведро, полоумная! Голоса она слышит, видите ли. И не удивительно!

– Пошла отсюда, выдры кусок! – Не осталась в долгу и баба Люся. – Иди-иди, а то этот мусор на голову тябе и высыплю! Поди, мозгов прибавится!

– Люди, на помощь! Люська совсем с ума сошла!

С криком «помогите!» баба Клава маленькими шажками из-за больных ног спешила скрыться с поля боя, на котором подруга, вооруженная полным мусорным ведром, имела значительное преимущество.

– Давай-давай отсюдова! – Кричала ей вдогонку разъярённая баба Люся. – Умница нашлась!

Баба Клава скрылась из виду, а довольная победительница подошла к контейнеру, но не успела она и ведро опрокинуть, как вдруг, как из-под земли, послышался гундосый голос:

– Лю-юся, я пришёл за тобой!

Насмерть перепуганная бабка бросила ведро, и мусор, не успевший высыпаться в контейнер, посыпался на неё. Но бедняге было не до этого: сломя голову, бежала она прочь от мусорки с криками о помощи.

Ваня был доволен. Ему не было даже смешно. Он просто чувствовал необычайное удовлетворение от свершившейся мести.

 

 

24

Это была уже третья засада. Вовка Иванов, Пашка и Ваня уже третий день в полной боевой готовности сидели в назначенное время каждый на своём месте. Наблюдательный пост был у Пашки. Ваня и Вовка, в тёмных очках и низко спущенных кепках, по его сигналу должны были выскочить из засады. Первым должен был выскочить Вовка, которого Лёха не знал, а потом уже Ваня. Вовка должен был набросить мешок на голову Лёхе, а Ваня обкрутить Лёху верёвкой и завязать. Пашке предстояло, подойдя сзади, прижимать Лёхе руки к туловищу, пока Ваня не стянет их верёвкой.

Первая засада окончилась провалом. Когда Лёха появился на мусорке, там уже кто-то был. Вторая засада тоже закончилась ничем – Лёха на мусорке так и не появился. Третья засада тоже, похоже, была, по определению Пашки, «коту под хвост», потому что начался дождь. Не дурак ли Лёха под дождём мусор выносить! Заговорщики уже хотели расходиться, когда из пункта наблюдения донёсся приглушённый, но полный решимости Пашкин голос:

– Внимание! Под зонтиком.

Прошла минута, показавшаяся вечностью, и из наблюдательного пункта поступила команда: «Начали!»

Вовка рысью выскочил из своего укрытия. Зонтик в их планы не входил, поэтому заранее приготовленный для надевания на голову мешок сразу использовать не удалось. Вовка вырвал у Лёхи из рук зонтик, а подоспевшие Пашка и Ваня обхватили Лёху спереди и сзади, пока Вовка готовил мешок. Лёха пытался вырваться, но мешок, отработанными движениями Вовкиных рук, скользнул по Лёхиным плечам. Дальше была минута запланированной возни, связанной с завязыванием мешка. Лёха и вякнуть не успел, как оказался в мешке. Лежавшие поблизости, заранее приготовленные дубинки быстро оказались в руках мстителей, и удары посыпались, в первую очередь, на Лёхино мягкое место. Мстители договорились сильно «объект» не колотить, чтобы не было «вещественных доказательств».

– Какая косточка? – протянул Пашка басом.

– Это тебе за папу, это тебе за маму, а это за всех, кого ты незаслуженно обидел, подлая твоя душа.

Произнести слова приговора поручено было Вовке, так как Лёха не знал ни его самого, ни его голоса.

Приговорённый беспомощно топтался по рассыпанному мусору, пытаясь отбиваться ногами. Иногда ему удавалось попасть по кому-нибудь из атаковавших, но за это он получал ответный удар по ногам, а вернее, по бёдрам.

Приведя приговор в исполнение, мстители бросились врассыпную, оставив связанную жертву на мусорке с мешком на голове. К своему большому сожалению, они не видели, как Лёха выбирался из своей ловушки, натыкаясь на контейнер с мусором. Долго ли, коротко ли пришлось ему пребывать в мешке, и кто его освободил, они так и не узнали, потому что Лёха об этом молчал, и явления «красноротого шкафа» в школу не было. Но через несколько дней, когда Ваня зашёл в свой подъезд, он увидел свежую надпись на стене. В ней было только два слова, и он всем своим нутром почувствовал, что эти слова были адресованы ему. На стене было написано: «ТЕБЕ КОНЕЦ».

 

 

25

Вернувшись в класс после большой перемены, Ваня стал готовиться к следующему уроку: достал книжку, тетрадку, дневник и уже полез в сумку за пеналом, как вдруг его внимание привлекла бумажка, торчавшая из дневника. Он не помнил, чтобы что-то клал в дневник. Поставив рюкзак на сидение, он открыл дневник. Лежавшая там бумажка была, действительно, не его. Это была отксерокопированная самодельная открытка, подписанная красивым аккуратным почерком:

– Дорогой друг! – прочитал он. – Приглашаем тебя на день рождения Гарри Поттера. Этот волшебный вечер доставит тебе необыкновенное удовольствие.

Дальше был указан адрес и место проведения вечеринки. Адрес был обыкновенный, а вот место встречи – не совсем: «у входа в подвал первого подъезда дома №8».

Сначала Ваня подумал, что это «привет» от Лёхи и идти туда ни в коем случае нельзя. Но вторая мысль стала приводить совсем другие аргументы:

«Причём тут Лёха к Гарри Поттеру? Это просто собираются фаны Гарри Поттера, и почему бы ему, Ване, не пойти и не посмотреть. Подвал? Ну и что? А где же ещё им собираться? Нет, нужно обязательно сходить и Пашку с собой взять».

Но как раз на этой последней мысли, Ваня увидел внизу открытки приписку: «Форма одежды – парадная. С собой никого не приводить».

«Почему это не приводить?» – подумал он, уже готовый разорвать открытку на кусочки.

«Конечно же! – последовавшая за этой мысль уже спешила подбодрить и успокоить. – Так таинственнее! Это же не кружок по вырезанию лобзиком по дереву, а клуб Гарри Поттера! Там всё должно быть необычно и покрыто тайной».

Ваня несколько раз перечитал свою находку. Текст был заготовлен заранее, а для даты и времени проведения был оставлен пробел, который был заполнен другим почерком. До дня рождения Гарри оставалось два дня. Желание воспользоваться приглашением всё больше и больше охватывало его. Он никак не мог сосредоточиться на уроке, так как мысли уносили его в таинственный подвал, где совсем скоро дети, полюбившие волшебника в круглых очках, будут праздновать день его рождения. Единственное, что омрачало желанное будущее, было требование внести 100 рублей в качестве членского взноса. Таких денег у него не было, и взять их было неоткуда, разве что у мамы. Ваня знал, где мама хранит деньги, она никогда их от него не прятала. Но эта мысль сразу стала ему противной. Украсть у мамы? Нет, этого он не мог. Лучше, он одолжит эти деньги у Пашки, а потом потихоньку отдаст, сэкономив на завтраках. Да, решено. Пашка даст, у него с деньгами проблем нет. Успокоившись этой мыслью, Ваня хотел уже было переключиться на урок, но тут прозвенел звонок. Увлеченный своими мыслями, он и не заметил, как прошло сорок пять минут. Хорошо, что его не вызвали, а то бы ещё одна «птица лебедь» поселилась в дневнике. А мамины вопросы без слов уже сидели у него в печёнке.

В раздевалке он наткнулся на Пашку.

– Пашка, как здорово, что я тебя встретил!

– Ты чего это такой возбуждённый? – удивился Пашка.

– Я не могу тебе сейчас ничего рассказать.

Пашкин взгляд был так красноречив, что Ване пришлось дать хоть какие-то объяснения:

– Я тебе всё расскажу, но потом, через два дня, а сейчас мне позарез нужны 100 рублей. Выручи, пожалуйста. А я тебе потом по частям отдам.

– А-а-а, – протянул Пашка разочарованно и полез в ранец за кошельком. – Мне тут как раз на диск дали, ну да ладно. Раз тебе так нужно, возьми.

– Спасибо, Пашка. Ты – настоящий друг! – Ваня взял деньги и поспешно запихнул их в задний карман джинсов. – Я побежал, потом всё расскажу.

Ваня спешил уйти, чтобы не проболтаться. Ему казалось, если тайна будет нарушена, то день рождения Гарри не состоится, во всяком случае, для него.

 

 

26

Наступил долгожданный день, но ещё нужно было дожить до вечера. Была суббота. В школе уроки тянулись, как серые безрадостные осенние дни, беспрерывным дождём отбивающие всякий интерес к жизни. Потом были разборки с мамой, вернее, с её приставаниями пойти на вечернюю службу в церковь. И чего только Ване не пришлось придумать, чтобы отговориться. Если раньше она особо и не приставала, то сегодня, как назло, ей непременно нужно было сводить сына в храм.

Наконец угрюмая мама ушла, а Ваня бросился к шкафу, чтобы из своего небольшого гардероба достать то, что могло бы сойти за «парадную форму одежды». Когда он оделся и посмотрел в зеркало, то понял, что выглядит обыденно, а случай-то был необыкновенный. Ещё раз порывшись у себя в шкафу, он полез в мамин и, наконец, нашёл там оригинальный шарфик, который нужно было как-то по-особому повязать. Ваня трудился изо всех сил, пока шарфик не стал тем, чем он должен был стать по его замыслу. Теперь он выглядел, если уж и не парадно, то, во всяком случае, и не обыденно.

Пока приглашённый возился с шарфиком, время убежало, как вскипевшее молоко. Ваня глянул на часы и ахнул – до назначенного времени оставалось всего лишь 30 минут, а он ещё дома!

Ваня вихрем вылетел из квартиры и, не дожидаясь лифта, понёсся вниз, перепрыгивая, где через одну, а где и через несколько ступенек. Из подъезда он вылетел, как пуля из обоймы, и чуть не налетел на бабу Люсю, которая с поникшим видом и перевязанной мокрым платком головой возвращалась с прогулки домой. Вопреки своему обыкновению, баба Люся не стала вопить вслед чуть не сбившей её с ног «безотцовщине», а просто тихо чертыхнулась.

«А, уроки на мусорке не прошли бесследно,» – подумал Ваня и тут же забыл про бабу Люсю, потому что мысли его были о другом.

Наконец он оказался у подвала, указанного в приглашении, и до назначенного времени было ещё минуты три. Ваня стоял, переминаясь с ноги на ногу, но никто так и не появился. Прошло пять, десять минут – никого. В груди заныло от плохого предчувствия, а во рту пересохло от осознания того, что это не что иное, как Лёхина приманка, и он, как глупый карась, с такой лёгкостью попался на неё.

Ваня уже сделал шаг, собираясь уйти, но в этот момент из проёма двери подвала показалась фигура в лиловой накидке с капюшоном, накинутым на голову. Ваня присмотрелся и чуть не ахнул: у Лилового не было лица!

«Бежать отсюда!» – пронеслось в голове, но ноги не слушались, потому что, действительно, сделались, как ватные.

Образовавшаяся пауза была прервана странной фигурой в капюшоне, хриплый голос которой показался знакомым:

– Дорогой гость, спускайся, тебя уже ждут.

Леденящий душу страх сменился горячей волной, обдавшей Ваню с головы до пят.

«Развернуться и уйти, пока не поздно», – командовал голос рассудка, но любопытство шептало своё: «Нет, надо остаться и посмотреть, что же всё это значит».

Ваня попробовал приподнять ногу – нога повиновалась.

«Раз пришёл – нужно идти до конца», – успокоил он себя, и сделал шаг, затем ещё один и ещё вниз по ступенькам.

Лиловый юркнул в проём подвала, как только приглашённый стал спускаться, но когда последняя ступенька осталась позади, Ваня оказался лицом к лицу с проводником. Теперь он понял, почему ему показалось, что под колпаком не было лица: на голове под капюшоном был чулок. Вот и сплюснутый нос, и нечёткая линия рта, и скрывающие глаза ресницы, прилепившиеся к чулку.

– Я должен надеть тебе на глаза повязку, – произнёс хриплый голос. – Не бойся, это просто ритуал, – добавил Лиловый, заметив волнение гостя.

Ваня, молча, повиновался. В совершенной темноте, держась за руку таинственного проводника, неуверенными шагами он пошёл навстречу тайне, которую подготовил ему Гарри Поттер. Шли они минут пять, петляя по узким коридорам пропахшего сыростью подвала, и, наконец, остановились. Быстрое движение руки – и повязка слетела с Ваниных глаз.

То, что он увидел, превзошло все его ожидания. Перед ним был не заброшенный сарай, а целый мир, наполненный людьми и тайной. Первым бросился в глаза большой плакат, на котором яркими готическими буквами было написано: «Добро пожаловать в мир магии и волшебства Гарри Поттера!» Плакат был хорошо освещён светом факела, отбрасывавшего языки света на присутствующих в помещении людей, но лица их скрывались под масками. Здесь были и младенцы, и животные, и даже шаман. Конечно, рассмотреть все маски сразу было просто невозможно! На другой стене, освещённой светом толстой свечи, висело что-то вроде настенной газеты под заголовком: «Набор в Нео-Хогвартс продолжается». У Вани даже перехватило дыхание: сколько в этой жизни интересного! Мама посадила его в какой-то искусственный мир, оторванный от настоящей жизни! Сколько он уже потерял! Сможет ли он теперь наверстать упущенное!

– Профессор Бинс скоро закончит сводку последних новостей из мира Гарри Поттера, – раздался хриплый голос у самого уха.

Только теперь Ваня услышал монотонный голос, но, оглядев помещёние, не увидел никого, кому он мог бы принадлежать.

– А где же он, этот профессор Бинс? – спросил он у своего проводника.

– Профессор Бинс – это учитель-привидение, поэтому видеть мы его не можем.

Ваня посмотрел на Лилового взглядом полным недоумения, и хриплый голос тут же добавил:

– Профессор Бинс не заметил, как умер: пошёл однажды на урок, а тело так и осталось сидеть у камина в учительской.

Ваня не верил своим ушам, но голос профессора-невидимки он, действительно, слышал.

– В марте этого года, – продолжал профессор, – журнал The Book Magazine запустил он-лайн, чтобы выбрать величайшего британского автора из ныне живущих. Так вот, голосование подошло к концу, и по его результатам рейтинг лучших возглавила Джоан Роулинг! Она набрала в три раза больше голосов, чем автор, занявший вторую позицию, Терри Претчет. Поздравляем Джоан!

Что тут началось! Маски оживились, заулюлюкали, некоторые обнимались и целовались. Группа масок стала скандировать какие-то слова на английском. Лиловый наклонился к Ване и спросил:

– Ты рад?

– Да, – солгал Ваня, потому что никакой особой радости не ощущал. – Я только не могу понять, как созданный Джоан персонаж может поздравлять своего автора. Он же выдуманный!

– Настоящая магическая литература тем и отличается от литературы маглов, что она материализует вымысел, – многозначительно произнёс проводник.

Ване было очень жаль, что он не мог видеть лица своего собеседника в тот момент, когда он говорил о магической литературе. У него появилось предположение, холодком пробежавшее по позвоночнику, и он спросил:

– А ты тоже материализовавшийся вымысел?

– Я? Нет, я выпускник Нео-Хогвартса, – и Ваня снова пожалел, что не видит выражение лица говорящего.

К этому моменту шум стих, учитель-привидение тоже замолчал, и все маски стали рассматривать Гостя, единственного в этой компании с открытым лицом.

– Уважаемое собрание! – на этот раз заговорил Лиловый. – Сегодня у нас может появиться ещё один новорождённый.

– Пусть представится! – выкрикнул кто-то из присутствующих.

– Расскажи о себе, – услышал Ваня шёпот прямо в ухо.

Гость растерялся, так как совершенно не был готов к такому повороту событий.

– Я Иван Жуков, – неуверенно начал он. Прошло несколько секунд, все присутствующие ждали продолжения. – Люблю Гарри Поттера, – добавил Ваня и замолчал.

– А сколько книг ты прочитал?

– Пока только одну, – окончательно смутившись, ответил Ваня.

– Прочитал одну книгу? – зашумело собрание. – И ты его привёл?

– Минуточку! – фигура в лиловом подняла руку, и все тут же замолчали. – Этот мальчик живёт в тяжёлых условиях. Его мать не просто магл, она из антимира. У него не было возможности, как у вас, читать книги о Гарри. То, что он вырвался оттуда, уже делает ему честь.

– Я прошёл все уровни в игре по этой книге! – Поспешно, как первоклашка на своём первом в жизни уроке, добавил Ваня. Голос его звучал так, как если бы он оправдывался, и ему стало стыдно за себя, но собрание одобрительно зашумело.

– Тебе виднее, Старший, – сказал кто-то из масок.

– Давайте начинать, – сказал кто-то ещё.

«Ну, наконец-то начнётся день рождения», – с облегчением подумал Ваня, но не тут-то было.

Маска шамана достала бубен и стала ритмично выстукивать какой-то мотив. Припев скандировали все вместе: «Гарри, о Гарри, рождение в Гарри». В руках у некоторых появились зажжённые сандаловые палочки, и помещение тут же наполнилось сладким ароматом.

Из числа присутствующих поднялась фигура и спросила испытуемого очень торжественным женским голосом:

– Готов ли ты родиться в Гарри?

– Гарри, о Гарри, рождение в Гарри, – скандировал зал.

Ваня молчал. Он ничего не понимал, и ему было как-то не по себе.

– Гарри, о Гарри, рождение в Гарри, – ещё громче, в каком-то исступлении, скандировали маски.

– Готов ли ты родиться в Гарри? – ещё с большим напором повторил женский голос.

Совершенно растерявшийся Ваня только и нашёлся, что спросить:

– А что для этого нужно?

– Для этого нужно не бояться переступить черту! – Ещё торжественнее произнёс женский голос под аккомпанемент скандирующего собрания:

– Гарри, о Гарри, рождение в Гарри.

– Готов ли ты родиться в Гарри? – У самого уха испытуемого раздался вопль Шамана.

Ваня по-настоящему испугался и сказал: «Да».

– Он готов! – взвыл Шаман.

– Гарри, о Гарри, рождение в Гарри, – подхватило собрание.

– Дорогу Клятвоносителю! – объявил тот же женский голос.

Сидевшая под факелом фигура с непонятной маской на лице поднялась и двинулась по направлению к рождающемуся. В руках у неё был свёрток. Ваня никак не мог понять, что означала маска Клятвоносителя: какие-то очки, но чтобы это могло значить? Только когда маска подошла близко, он, наконец, понял, что это была маска совы.

Всё это время Шаман выстукивал в бубен одни и те же ритмы, а маски, раскачиваясь в ритме ударов бубна, продолжали скандировать:

– Гарри, о Гарри, рождение в Гарри.

– Рождение в Гарри означает доступ к специальным знаниям, – многозначительно произнёс Лиловый, которого здесь называли старшим.

«Специалисты? – от этой догадки Ваню бросило в пот, но он тут же поспешил успокоить себя. – Разве могут Лёха и его шавки интересоваться чем-нибудь стоящим?»

– Гарри Поттер – это дверь, через которую можно войти в мир тайных знаний и волшебства.

Мысль о двери показалась до боли знакомой, но Ваня был так взволнован, что вспомнить, где он мог это слышать, ему не удалось.

– Готов ли ты, Иван Жуков, сбросить с себя кору заблуждений и примитивизма мира маглов, и отдать Гарри свою душу? – Хриплый голос звучал ещё громче и весомее.

– Что значит отдать душу? – Испуганным голосом прервал Ваня хриплое вещание.

– Ну, что ты испугался? Не хочешь, не отдавай. Просто Гарри лучше знает, на что употребить твои способности. Кстати, ты принёс деньги?

– Да, – ответил Ваня и достал из кармана сто рублей.

– Половина этой суммы пойдёт на покупку чьей-то души, – продолжал Лиловый. – А если ты решишь породниться с Гарри, вторая половина вернётся к тебе в той или иной форме.

– Я ещё не решил, – сказал Ваня, покраснел и опустил голову.

Бубен, замолчавший на время разговора, ударил снова, и маски, как бы проснувшиеся от короткого сна, закачались в такт его ударам и продолжили своё «Гарри, о Гарри, рождение в Гарри».

Так продолжалось не больше минуты, после чего Клятвоноситель передал свиток, сидевшей перед ним маске, которая развернула его так, чтобы было удобно читать написанный на свитке текст.

Клятвоноситель взял рождающегося за запястье левой руки и приглушённым голосом сказал: «Повторяй за мной».

В помещении воцарилась гробовая тишина.

– Клянусь, верой и правдой служить Хозяину, – почти что шёпотом, но очень отчетливо произнес Клятвоноситель.

– Клянусь, верой и правдой служить Хозяину, – повторил Ваня дрожащим голосом.

– Клянусь, верой и правдой служить Хозяину, – повторил громкий хор возбуждённых масок.

– Всегда и везде отстаивать честь Гарри Поттера.

Ваня повторил и эти слова, которые ещё возбуждённее повторило собрание.

– Свято блюсти интересы нашего Отечества и выходцев его.

На этих словах голос Вани зазвучал более уверенно.

– Огнём и мечом карать отступников.

– Огнём и мечом карать отступников, – на этих словах голос Вани дрогнул опять, но его смятение заглушил единодушный хор масок:

– Огнём и мечом карать отступников.

– Наше дело – великое дело Повелителя!

Ваня почувствовал прилив тошноты и лёгкое головокружение, но губы его механически повторили слова, сказанные Клятвоносителем.

Последние слова клятвы, в отличие от предыдущих, Клятвоноситель проревел под раскатистые звуки бубна:

– Да восторжествует власть Тёмного Лорда!

Ваня встрепенулся и хотел было вырвать свою руку из руки Клятвоносителя, но, в тот же момент, почувствовал острую боль в пальце, который сдавили и приложили к листку свитка под неистовый рёв избранных:

– Да восторжествует власть Тёмного Лорда!

Не успело отзвучать последнее слово, как помещение наполнилось криком младенца.

– Свершилось! – прокричал Клятвоноситель.

– Гарри, о Гарри, рождение в Гарри! – ответил хор.

Ваня увидел, что на списке было много таких кровавых отпечатков пальцев, какое только что было поставлено его рукой. Клятвоноситель обвёл его отпечаток линией в форме сердца, пронзённого таким же знаком, как и на лбу у Гарри Поттера, и подписал: «Новорождённый №13».

Клятвоноситель медленно свернул свиток и торжественным шагом удалился на своё место под факелом.

– Поздравляю, – услышал Ваня хриплый голос своего лилового сопроводителя и попытался изобразить на своём лице нечто вроде улыбки. – Теперь ты полноправный член нашего закрытого клуба и носитель маски новорождённого.

К Ване подошла маска кота и надела на него маску кричащего младенца. Ваня продолжал пребывать в состоянии шока.

– Глянь-ньте, какой у этого Новор-рождённого нехилый прикид, – мягким мурлыкающим голосом проговорила маска кота. – В таком прикиде хоть Миртл убивать.

– Никого я не буду убивать! – закричал Ваня, выйдя из состояния шока.

– Да кто тебя мр-просит, – невозмутимо промяукала маска кота. – Это было бы слишком большой, мр-р-р-честью для новор-рождённого.

– Новорождённый номер 13, – услышал Ваня хриплый голос, – тебе нужно понять, что теперь ты находишься в другом мире. Этот мир наполнен реальностями мира Гарри Поттера, и их нужно воспринимать спокойно. Тем более что тебе повезло: ты родился в Гарри накануне юбилея смерти…

– Какой смерти? – насмерть перепуганный Ваня не дал хриплому голосу договорить.

– Сразу видно, что он недоумок, – выкрикнул кто-то из масок. – А вы его ещё в новорождённые!

– … Видишь, Новорождённый номер 13, – спокойно продолжал Лиловый, – ты просто не читал всех книг о нашем Гарри, вот и вся проблема. Но это поправимо.

– Библиотекарь, – он повернулся к маске с длинной белой бородой, сидевшей рядом с Клятвоносителем, – принеси младенцу книгу, которую он прочитает и вернёт на юбилее смерти Почти Безголового Ника.

– А где наш бедн-няжка мр-Ник? – замурлыкал Кот. – Его здесь н-нет. Он, навер-рное, опять н-носится со своей головой. О, новор-рождённый! Если бы ты видел – мр-р-р – этот шокол-лад ка-азни, ты бы совсем-м не так р-реагировал!

– Какой ещё шоколад? – Переспросил Ваня, чувствуя, что тошнота уже начала подступать к горлу.

От спёртого воздуха подвального помещения, наполненного ароматами сандаловых палочек вперемешку с запахом сырости и гнили у него закружилась голова.

– Совсем тём-мный Новор-рождён-ный, – промяукал Кот. – Ну, это пр-росто отстой! Шо-ко-л-лад, – по слогам добавил он, – это совер-ршен-нство. Так вот, если бы ты видел этот шокол-лад ка-азни, когда бедному мр-Нику 45 р-раз ударили тупым топор-ром по шее, но так и не см-могли обезглавить окончательно, ты бы так н-не реагир-ровал.

– Можно мне уйти? – спросил Ваня, опасаясь, что его стошнит прямо здесь.

– Можно, – ответил Лиловый. – Только ты должен запомнить дорогу, ведущую сюда. В следующий раз ты придёшь сам.

– А как я буду знать, когда приходить? – спросил Ваня по инерции, потому что не собирался никогда больше появляться в этом подвале.

– Тебя пригласит сам Гарри, – Хриплый голос зазвучал не только многозначительно, но и загадочно. – Только запомни: на юбилей ты должен прийти один.

Кот взял Ваню за руку и повёл узкими коридорами прочь из клуба обладателей специальными знаниями, к которым теперь принадлежал и он, Новорождённый №13.

 

 

27

Ваня шёл домой, не совсем соображая, кто он и что с ним произошло. Он пробирался через свои смутные воспоминания, как сквозь густой туман. Тошнота не проходила, и на душе было нехорошо. Картины из недавно происшедших событий проносились перед его мысленным взором непоследовательно. Это было, как в кино. Ему вообще стало казаться, что всё это происходило не с ним. Может, он вообще спит, и ему всё это просто снится? Нужно постараться проснуться и вздохнуть с облегчением.

«Аз есьм дверь», – эти слова, как молния, пронзили всё Ванино существо, и он вспомнил, что ему напоминали слова «Гарри Поттер – это дверь, через которую можно войти в мир тайных знаний и волшебства». Первой дверью был Христос, второй дверью был Гарри. Так куда же он, Ваня Жуков, вошёл?

Посмотрев на свой палец, который ещё немного саднил, он с ужасом понял, что не спит: капелька запекшейся крови была именно в том месте, где ныл палец. Он подписался кровью. Такие жертвы Богу не приносятся.

«Воздеяние рук моих – жертва вечерняя», – вспомнились слова молитвы, и запутавшееся в невидимых сетях сердце сильно заныло. Зачем он пошёл туда? Кто были эти люди? Зачем они собираются в этом подвале? Какому Хозяину они служат? Что это за дело Повелителя? Власть какого Тёмного Лорда должна восторжествовать?

«Дурак! – Ваня ругал самого себя. – Зачем я давал эту клятву? Я же мог не повторять дурацких слов этой клятвы! Кто меня тянул за язык? Разве они могли бы заставить меня произнести слова клятвы, если бы я молчал?»

«Гарри, о Гарри, рождение в Гарри», – возникло в памяти вместе с приливом тошноты.

Ваня снова увидел ряды масок, тускло освещённых прыгающими языками пламени факела, почувствовал резкий запах зажжённых сандаловых палочек и понял, кто его тянул за язык. Это было его собственное тщеславие. Он боялся выглядеть смешным в глазах устремлённых на него масок, и он сделал то, чего не хотел, лишь бы не упасть в грязь лицом перед ними. А что если та грязь, в которую он влип, благодаря своему тщеславию, в тысячу раз хуже нескольких минут осмеяния и оскорблений, которые закончились бы одновременно с выходом из подвала? Чем теперь ему смыть грязь, запечатлённую собственной кровью?

С этой мыслью Ваня зашёл в дверь своего подъезда, но не стал подниматься на лифте, а пошёл пешком. Ему очень хотелось надеяться, что физическая тяжесть подъёма снимет с него духовную тяжесть, которую он собственными руками возложил на свою душу. Но, остановившись перед дверью своей квартиры, он понял: в его жизни произошло что-то очень серьёзное. Это что-то изменило и его и его жизнь.

Мама была уже дома. Ваня хотел проскользнуть незамеченным в свою комнату, но она вышла ему на встречу. Пристально посмотрев на сына, она настороженно спросила:

– Ваня, где ты был?

– Где я был, там меня уже нет.

– Я серьёзно спрашиваю.

– А я серьёзно отвечаю.

– У меня на душе не спокойно сегодня весь день. Я даже раньше ушла со службы, искала тебя в нашем дворе, в соседних дворах, но нигде не нашла, и тебя никто не видел. Я даже позвонила твоему Пашке, но он тоже не знал, где ты можешь быть. Скажи мне, где ты был?

– Я был на дне рождения Гарри Поттера, – Ваня сказал правду, сам не понимая почему.

– Что? На каком дне рождения? Что ты говоришь? Почему ты меня всё время обманываешь?

Ваня улыбнулся. Это было, действительно, смешно: если бы он соврал, ему поверили бы больше.

– Мама, прошу тебя, не спрашивай меня ни о чём, – тихо, но очень проникновенно попросил он. – Я пошёл туда, куда меня позвали, сделал то, чего не хотел, и теперь уже ничего изменить нельзя. Мне нужно выспаться. Может быть, завтра всё будет по-другому, но сегодня у меня просто нет сил.

Мама смотрела на Ваню широко открытыми глазами. Она ничего не понимала.

– Боже мой! Когда же закончится этот Гарри Поттер? – Только и сказала она и быстрым шагом направилась к себе в комнату.

Ваня тоже зашёл к себе, плотно закрыл дверь и начал медленно раздеваться. Он думал только о постели. Ему хотелось поскорее оказаться под одеялом, уткнуться носом в подушку и провалиться в забытье, чтобы поскорее забыть обо всём, что с ним произошло, но дверь его комнаты отворилась и на пороге появилась мама с каким-то журналом в руках.

– Вот, я сегодня купила журнальчик для фанов Гарри Поттера, – её голос прерывался от волнения. – Ты только посмотри: «Не Гарри единым». Как тебе этот заголовочек?

Ваня молчал.

– Здесь перечисляются книги, которые читает Дэн, чтобы глупые дети, которые не читают ничего, кроме «Гарри Поттера», знали, какие книги им можно ещё почитать, чтобы приобщиться к книжной мудрости «от Дэна».

Ваня молчал:

– Дальше здесь перечисляются фильмы, которые можно смотреть, и музыкальные группы, которые можно слушать, потому что их любит Дэн… Ваня, неужели ты не понимаешь, что это зомбирование детей? Это же навязывание чьей-то воли подрастающему поколению!

Ваня молчал.

– Вас хотят сделать такими, какие вы им нужны! Вы должны пить колу и покупать то, что они вам изготовят, читать то, что они вам напишут, смотреть то, что они для вас снимут. Вот, ты только посмотри: «Закидаем всех бейсболками от Гарри Поттера». Или вот, пожалуйста: «Кока-кола или чай? – Кока-кола. Конечно, чай полезнее колы в 100 раз, но я так люблю колу, что ничего не могу с этим поделать».

Мама опустила руку с журналом и вопросительно посмотрела на сына.

– Неужели ты не понимаешь, – продолжала она, – что, если это говорит кумир всех фанов «Гарри Поттера» Руперт Гринт, то это закон, это программа к действию для всех, кто хочет быть похожим на него. Ваня, вас создают по образу и подобию, но, увы, не Божию, а Гарри и ему подобных.

Пейте, дети, кока-колку,

Потом купите бейсболку.

Звезда Руперт колу пьёт

Вам пример всем подаёт.

 

Мама говорила очень громко, почти кричала. Такая эмоциональность была ей не свойственна. Ваня даже удивился, но, как и прежде, ничего не сказал.

Мама судорожно листала журнал, пробегая глазами помещённые там заметки.

– Смотри, – продолжила она. – «Привет, меня зовут Ксения. Я – огромная фанатка Гарри Поттера, а особенно Дэна Рэдклиффа. Хочу переписываться с единомышленниками (к маглам просьба не беспокоиться)».

– Ну, как тебе эта белая кость, эта голубая кровь от Гарри и всем ему подобным? Они – высшая каста, а все, кто не с ними – это серость и ничтожество, недостойное их высочайшего внимания. Хочешь стать членом этой расы? Тогда будь, как они, делай, как они, думай, как они. Но они врут, воруют, проявляют жестокость к людям и животным, глумятся, презирают физический труд, нарушают школьные порядки, ты же читал в своей книге! Белой кости, шестой расе, человеческие законы не писаны, они – над этими законами. И если ты думаешь по-другому, значит, ты – магл, ты – дрянь, которую они презирают и ставят ни во что. Если ты не куришь, это твои проблемы, потому что они курят, и они будут дымить тебе в лицо, и ты должен будешь вдыхать их смрад и терпеть, потому что они свободны делать то, что хотят, потому что их много, потому что они – сила. А твоя свобода их не интересует. Если ты встанешь у них на пути, они раздавят тебя: обольют тебя грязью, натравят на тебя всякое отребье, наколдуют тебе поросячий хвост, – попросту открутят тебе голову, как петуху, который позволил себе прокукарекать не в их тему. Их идол – это свобода, позволяющая им попирать всё, что ограничивает их личную свободу, их личные желания и интересы. ИХ СВОБОДА – ЭТО БЕЗЗАКОНИЕ И ВСЕДОЗВОЛЕННОСТЬ!

Ваня повернул голову и тупо уставился в окно.

– А магия? Это же средство к достижению этой свободы, потому что она помогает дурачить маглов и управлять их сознанием. Тот, кто завладеет чужим сознанием, обретёт и политическое господство. Вот почему им нужна магия. Магия – это их святыня. Владеешь магией – включаешься в разряд хозяев жизни, не владеешь – низшая раса! А тем, кто посягнёт на эту святыню, мало не покажется. Так что твоя любимая сказка – это и не сказка вовсе, а детское пособие по оккультизму! Дети тянутся к необычным приключениям, битвам на волшебных палочках, полётам на мётлах, заклинаниям, чудесным превращениям с помощью заколдованного зелья точно так же, как ребёнок тянет руку к красивому мухомору, не подозревая, что в нём есть яд, который может его убить. Ты не забыл, чем закончились эксперименты с магией для родителей Гарри?

Мама бросила журнал и опустилась на колени перед сыном, глядя ему прямо в глаза:

– Ваня, миленький! Я не хочу, чтобы ты был таким, какой ты нужен дядям и тётям, которые думают только о том, как бы на вас заработать как можно больше денег и, тем самым, приобрести как можно больше личной свободы! Я хочу, чтобы ты был самим собой! Ты слышишь меня? Я хочу, чтобы ты был самим собой! – Она схватила сына за плечи и трясла его, как трясут дерево, чтобы сбить с него червивые плоды. – Ваня, родной ты мой, кровиночка моя, ну скажи хоть что-нибудь! – Мама целовала щёки, лоб безучастно смотрящего на неё сына и плакала.

– Оставь меня, – равнодушно ответил Ваня, – я устал, я очень хочу спать, а про себя подумал: «Как же мы с ней похожи на Кая и Герду в ледяном дворце Снежной королевы!»

 

 

28

Ваня быстро заснул, но желанный сон вместо отдыха и покоя принес с собой ещё большую тревогу и превратился в сущий кошмар. На опушке леса стоял маленький домик, из которого выбежал мальчик и громко хлопнул дверью. В этом мальчике он узнал себя. Вслед за ним выбежала мама в платье и чепчике Герды. Она громко кричала ему вслед, просила вернуться, но, видя, что мальчик неумолим, побежала догонять его. Ваня побежал ещё быстрее. Лес становился всё гуще и гуще. Он устал и присел на пенёк отдохнуть. Вдали, между деревьев, он видел таинственный свет, который манил его. Ване очень хотелось увидеть то, что излучало этот завораживающий душу свет.

Вдруг, продираясь через колючие кусты, невдалеке от него появилась мама-Герда с исцарапанными лицом и руками. Из последних сил она подбежала к нему, и бросилась ему на шею, но он грубо оттолкнул её, и она упала на землю. Ваня видел, как она пыталась встать, но у неё что-то случилось с ногой. Она пыталась идти, но от резкой боли в ноге она снова и снова опускалась на землю. Мама-Герда просила о помощи, но ему не было её жаль. Она была жалкая, её лицо кривилось от боли, она плакала. Ване даже хотелось её ударить, но нельзя было терять времени, ему нужно было как можно скорее добраться туда, откуда исходил таинственный свет.

Он всё шёл и шёл, идти становилось всё труднее и труднее. Свет, по мере приближения к нему, становился всё слабее и слабее, и вдруг исчез совсем. Сплошная тьма окутала его, и в том месте, откуда исходил свет, она стала чернее самой черноты. Ваня пристально вглядывался в то место, где раньше был свет, и ему показалось, что чернота ожила. Она превратилась в чёрный сгусток, постоянно менявший свою форму. Стало больно смотреть на оживший мрак, и хотелось отвести взгляд, но сгусток не отпускал. Его взгляд, как будто, прикипел к нему. Потом стало казаться, что сгусток начал двигаться вперёд, втягивая в себя всё, встречавшееся на его пути: деревья, кусты, висевших на ветках летучих мышей и пролетавших мимо сов. Ваня собрал все свои силы, отскочил в сторону и бросился бежать назад. Ему стало страшно. Так захотелось вернуться в маленький домик на опушке, но дороги не было. Он бросался то в одну, то в другую сторону, наталкивался на колючие кусты и холодные корявые деревья, которые больно хлестали его своими ветками, а чёрный сгусток был уже совсем близко. Его гнилостный запах уже заползал ему в ноздри, а леденящий холод сковывал руки и ноги. Ваня изо всех сил пытался убежать, но падал, а колючие ветки отбрасывали его назад, всё ближе и ближе к этой всепоглощающей тьме. Вот она коснулась его кисти, и он с ужасом увидел, что кисть исчезла! Он хотел вытащить её, но рука не повиновалась! Ещё чуть-чуть – и рука его тоже исчезнет, а затем исчезнет и он сам.

– Нет! Я не хочу умирать! Не хочу, не хочу! – закричал Ваня и увидел над собой испуганное лицо мамы, только она уже была не в платье Герды, а в ночной сорочке.

– Сынок, проснись! – услышал он мамин голос и понял, что это она разбудила его и не позволила тьме засосать его.

Ваня слышал, как его губы всё ещё продолжали шептать «не хочу, не хочу», хотя он уже проснулся.

– Ну, всё, всё. Всё хорошо. Ты уже проснулся, – успокаивала его мама. – Ванечка, это был просто страшный сон, и только. Теперь ты проснулся, и всё страшное уже позади.

Ваня попробовал поднять руку, засосанную тьмой, и не смог. Рука затекла. Он тихо застонал.

– Сынок, что тебе приснилось, что? – ласково спросила мама.

– Он хотел меня засосать! – ещё дрожащим от страха голосом ответил Ваня.

– Кто он? – переспросила мама.

– Сгусток.

– Ну, его, этот сгусток! Куда ночь, туда сон. Я сейчас зажгу лампадку и помолюсь возле тебя. Страх уйдёт далеко-далеко в тёмный лес.

– Я не хочу в тёмный лес! – закричал Ваня и схватил маму за руку.

– Нет, нет, ты будешь со мной. Я никуда тебя больше не отпущу. – Мамин голос звучал так мягко и так уверенно, что страх, действительно, отступил.

Зажжённая лампадка отбрасывала тихий зелёный свет на потолок. Мама принесла книжку, встала перед иконами и начала тихо читать нараспев. Это был акафист священномученику Киприану, который помогает от чародейства и волшебства. Ваня знал, что святой Киприан сначала сам был колдуном, имевшим большую силу повелевать бесам, так что те были вынуждены подчиняться и исполнять его волю.

Как-то раз пришёл к нему молодой человек, воспылавший любовью к красавице Иустине, которая оказалась христианкой и отказалась выйти за него замуж, желая полностью посвятить свою жизнь Христу. Молодой человек попросил приворожить к нему Иустину, и Киприан послал к девушке бесов, чтобы они разожгли любовь в её неприступном сердце, но бесы вернулись ни с чем. Оказалось, что она молится распятому Христу, а это лишает их силы. И колдун Киприан задумался: если только молитва к Христу обессиливает всесильных духов, то какую же власть имеет над ними сам распятый Христос?

Языческий жрец пошёл к христианскому епископу и попросил, чтобы тот его окрестил. Зная дела известного во всём городе колдуна, епископ отказался это сделать. Тогда он, в доказательство своего твёрдого намерения стать христианином, собрал все свои колдовские книги и сжёг их в центре города к большому удивлению жителей. После этого он опять пошёл в церковь и сказал, что не выйдет оттуда, пока его не окрестят.

В скором времени Киприан стал диаконом, а потом и священником, и приложил много трудов для освобождения людей от темноты язычества. Во время очередного гонения на христиан он был казнён вместе с христианкой Иустиной, которая, по сути, привела его к Христу. Последним желанием священномученика была просьба казнить сначала Иустину, а потом уже его. Он боялся, что по своей женской немощи чистая дева не выдержит и, увидев его отрубленную голову, отречётся от своего Небесного Жениха.

Мама тихо читала, слова молитвы ложились на сердце, как размеренные звуки морского прибоя. Ваня совершенно успокоился, его веки стали тяжёлыми и вскоре сомкнулись. Уже в полудрёме он пробормотал: «Мама, как же хорошо с тобой!» – и заснул.

 

 

29

На следующий день, после урока физкультуры, Ваня вышел из раздевалки и почувствовал, что в кармане его пиджака что-то лежит. Он опустил руку в карман и вытащил блокнот с портретом Гарри Поттера. Сердце у него в груди ёкнуло. Он уже твёрдо решил для себя, что ни в какие клубы ходить он больше не будет, что Гарри Поттер – не для него, и тут этот блокнот. Ваня вспомнил слова Лилового: «тебя пригласит сам Гарри», и холодок пробежал по спине. Он осторожно открыл блокнот, опасаясь, чтобы из него что-нибудь эдакое не выскочило, и увидел надпись на первой странице, написанную очень красивым, просто каллиграфическим почерком:

Поздравляю с рождением. Очень рад. Впереди у нас фантастические приключения. Уверяю тебя, ты не пожалеешь.

                        Твой Гарри.

Что это? Ваня тут же вспомнил о своем письме к Гарри. Может быть, это и есть его ответ? Он ещё и ещё раз перечитал надпись в блокноте, закрыл его и долго смотрел на улыбающегося с обложки Гарри, пока ему не показалось, что лицо мальчика на картинке ожило, и он подмигнул ему.

Может, действительно, не всё так страшно, как ему показалось? Может, эта клятва, и эта подпись кровью ничего не значат? Может, это просто обыкновенный сказочный ритуал и прав был тот в лиловом, когда говорил, что Гарри лучше знает, на что употребить его душу? Вот живёт он такой себе Ваня Жуков, ходит в школу, делает уроки, читает утром и вечером «Отче наш» – тоска! А Гарри ворвётся в его жизнь с неистощимой жаждой перемен, и она тут же превратится в одно сплошное приключение, как и у самого Гарри.

«Здорово!» – подумал Ваня, и в этот момент кто-то толкнул его по плечу. Обернувшись, он увидел Пашку, который, не скрывая удивления, сказал:

– Привет! На что это ты пялишься уже десять минут? Я пирожок успел купить и съесть, а ты всё стоишь и стоишь тут, как вкопанный.

От неожиданности Ваня никак не мог прийти в себя. Он стал поспешно засовывать блокнот в карман.

– Гарри Поттером любуешься? – хихикнул Пашка, успевший рассмотреть обложку блокнота.

Ваня не ответил.

– А где это ты был вчера вечером? Твоя мама повсюду тебя искала.

– Я же тебе говорил, что позже всё тебе расскажу, а пока ещё не могу, честно.

– Вот ты какой! – Недовольно отреагировал Пашка. – От друга скрываешь?

– Я потом тебе расскажу...

– Ладно, проехали. Дело твоё. Смотри только, чтоб потом поздно не было.

– Скажешь ещё, – смутился Ваня, а сам в душе обрадовался, видя, что Пашка уже включает первую скорость, чтобы нажать на газ.

– Давай, мусорный мститель, пока. – Пашка хлопнул друга ладонью по плечу, а через секунду его уже и след простыл.

«Чистый мерс», – сказал Ваня вслед своему неугомонному другу и медленно пошёл по школьному коридору.

 

 

30

После получения блокнота жизнь для Вани превратилась в ожидание очередных сюрпризов от Гарри, и они не заставили себя ждать. Буквально на следующий день, подойдя к двери своей квартиры, он заметил что-то торчащее рядом с замком и тут же догадался: это весточка от Гарри. Он вытащил листок, в который что-то было завёрнуто. Два быстрых движения – и в руке его маленькая линеечка с кадрами из фильма «Гарри Поттер». Ване показалось, что лицо Гарри опять ожило, и мальчик с картинки снова подмигнул ему.

– Привет, Гарри, – сказал Ваня своему мистическому другу с линейки. – Заходи, гостем будешь.

Ему, действительно, показалось, что Гарри вошёл вместе с ним. Он провёл гостя по квартире, показал ему свои игры, свои книги, а потом пригласил на кухню. Ваня поставил на стол две чашки и налил в них чай. Сначала он выпил чай из своей чашки, потом из чашки Гарри, спросил невидимого гостя, нравится ли ему чай, печенье, и какое печенье он любит кушать у себя дома. Потом, вспомнив разговор с мамой, извинился перед другом-невидимкой за то, что не может предложить ему кока-колу, так как в их доме её просто нет, и похвалил Гарри за то, что он с удовольствием пил предложенный ему чай. Ване было так весело, как никогда. Мистический друг внёс в его жизнь свой неповторимый колорит. Всё стало ярче: и занавески на окнах, и рисунок на чашках, и скатерть на столе. Ему ещё и ещё хотелось играть со своим гостем, но он почувствовал, что Гарри ушёл. Быстро помыв посуду, он плюхнулся на кровать, потому что теперь ему оставалось только вспоминать этот необычный визит.

В другой раз в пакете со спортивной формой оказался белый пакетик, которого раньше у него не было. Ваня развернул его – и ахнул от неожиданности: в пакете лежала бейсболка с надписью «Гарри Поттер», а к бейсболке был приколот листочек, на котором было написано всё тем же каллиграфическим почерком:

С нетерпением жду встречи. Увидимся на юбилее!

                     Твой Гарри.

Первой мыслью было предположение, что это розыгрыш, но он тут же отогнал эту мысль. Какое-то шестое чувство подсказывало ему, что все эти чудеса исходят от самого Гарри, который теперь незримо присутствует в его жизни. А как же иначе! Ваня открыл ему своё сердце, и Гарри просто вошёл в открытую дверь. Да, именно сердцем он чувствовал присутствие невидимого друга, потому что оно замирало всякий раз, когда на глаза попадались блокнотик или линейка, полученные от него. Правда, первый лист с надписью ему пришлось вырвать и запрятать в дальний угол ящика письменного стола, подальше от маминых глаз.

После той ночи, когда ему приснился страшный сон, мама успокоилась и повеселела. Они опять непринуждённо беседовали о всякой всячине за чаем, мама шутила, Ваня весело смеялся. Их отношения снова стали идеальными, хотя радовались они каждый о своём. Но мама об этом не догадывалась, а сын и не собирался разрушать её иллюзии.

Бейсболка была последним подарком от Гарри. Но зато каждый день и каждый раз в каком-нибудь новом месте, Ваня обнаруживал надпись: «до юбилея осталось 20 дней», «до юбилея осталось 18 дней», «до юбилея осталось 10 дней». Чем меньше дней оставалось, тем больше Ваня волновался. При этом он испытывал странное чувство радости, смешанной со страхом. Подобное можно испытать, стоя на краю обрыва: ты стоишь на высоте, перед тобой бескрайнее небо, под тобою, далеко внизу, камни, кусты. Они кажутся маленькими и нестрашными, но всё-таки резкий обрыв пугает своей неизвестностью и притягивает к себе своей неизбежностью. Всего лишь шаг – и ты воспаришь над ним, как птица, или полетишь кубарем вниз, потеряв равновесие.

«Что ищет он в стране далёкой? Что кинул он в стране родной?...» – Строчки из знакомого с детства стихотворения выплыли из глубин памяти маленьким корабликом под белым парусом, пробивающим себе дорогу среди бурных волн, одна за другой накатывающихся на него. Жалкий и беспомощный, кораблик мечется то в одну, то в другую сторону, временами почти заваливаясь набок под тяжестью накатившейся волны. Ветер шумит, воет, гудит, надувая парус так сильно, что тот вот-вот уже готов разорваться. Ване было так жаль этот маленький кораблик, но он ничем не мог ему помочь. Единственное, что мог он сделать, – это перестать думать о нём.

Усилием воли он вернулся к мыслям о предстоящем празднике, но радость исчезла и уже не возвращалась, а страх становился всё более и более отчётливым. Почему-то ему показалось, что этот маленький кораблик, заливаемый волнами, и есть он сам.

«Что ищет он в стране далёкой?» – повторил Ваня вопрос поэта, но в это мгновение в дверь позвонили. Он спросил, кто там, но никто не ответил. Тогда он посмотрел в глазок – на лестничной площадке никого не было

«Ошиблись дверью», – подумал Ваня и повернулся, чтобы вернуться к себе в комнату, но в дверь опять позвонили. Ваня прильнул к глазку – на лестничной площадке никого не было.

«Балуются», – подумал он и решил не отходить от глазка до тех пор, пока не увидит, кто звонит.

Ваня стоял и стоял, ему уже надоело стоять, но никого не было видно. В тот момент, когда он уже хотел отойти от двери, снова раздался звонок. На лестничной площадке никого не было. Это Ваня видел собственными глазами.

«А вдруг это Гарри?» – подумал он, и его маленькое сердечко забилось быстро-быстро.

Ваня торопливо открыл дверь. На лестничной площадке – никого. Он уже хотел было закрыть дверь, как его внимание привлекло что-то белое, лежавшее на коврике у двери. Ваня нагнулся. Это был лист, сложенный вдвое. Он развернул его и прочитал:

До юбилея осталось 3 дня.

Место проведения: там же.

Время прихода для новорожденного №13: суббота, 20:17.

Форма одежды: парадная (маска новорождённого обязательна).

Пароль для входа в зал торжественных церемоний: «Я здесь не просто так».

 

А в самом низу листа было дописано большими печатными буквами: «с собой никого не приводить!»

 

Ваня перечитал приглашение несколько раз и, убедившись, что на лестничной площадке никто так и не появился, вошёл в квартиру и закрыл за собой дверь. Ему стало страшно. Два внутренних голоса боролись в нём. Один убеждал никуда не ходить, а другой, более убедительный и настойчивый, смеялся над его трусостью и сомнениями. Этот голос настойчиво повторял: «Если ты упустишь этот шанс, другого не будет. Дверь, ведущая в мир волшебства и приключений, закроется для тебя навсегда».

В самом деле, думал Ваня, что плохого в том, что он сходил на день рождения Гарри? Да, было страшно, было непонятно, было непривычно, но после этого его жизнь изменилась только к лучшему: улучшились отношения с мамой, жизнь наполнилась сюрпризами и ожиданием чего-то по-настоящему интересного. Нет, я должен переступить через этот глупый страх. «Для этого нужно не бояться переступить черту», – пришли на память слова, услышанные на дне рождения Гарри.

«Да, да, не бояться переступить, – повторил Ваня вслух, чтобы этот аргумент стал ещё более убедительным. – Новое всегда пугает, а тем более, неизведанный мир волшебства, от которого я ещё так безнадёжно далёк».

Ваня задумался, и у него перед глазами возник Гарри, собирающий чемодан перед отъездом в Хогвартс. Мгновение спустя он уже на вокзале «Кингс Кросс», в растерянности провожает глазами машину дяди Вернона, который со смехом бросил его на платформе номер девять, хотя ему нужна была платформа номер девять и три четверти. Он вспомнил, как у Гарри совершенно пересохло во рту от страха и волнения, когда выяснилось, что полицейский никогда не слышал о школе Хогвартс, и что поезда, отправляющегося в одиннадцать часов, просто не существовало! Как ему было стоять там, посреди платформы, с огромным чемоданом, который он с трудом мог оторвать от земли, и с клеткой, в которой сидела большая сова? Разве Гарри не было страшно сделать то, что, по сути, являлось абсурдом: пройти через разделительный барьер между платформами девять и десять? Было! Но он сделал это!

Ваня пошёл в комнату, вытащил блокнот с портретом Гарри и долго-долго смотрел в глаза этому странному мальчику с молнией на лбу, а потом открыл блокнот, взял ручку и уверенным почерком написал:

Я решился. Я иду.

 

 

31

На сей раз Ваня вышел заблаговременно. Он никак не мог понять, почему в приглашении в строке «время прихода» было указано «20:17». А если он придет в 20:16, его не пустят? Поэтому он решил прийти к восьми, стать в сторонке и посмотреть, как будут приходить другие. На сердце у него было неспокойно. В прошлый раз было много необычного. Какие ещё сюрпризы его ждут?

Ваня подошёл к месту, откуда был виден вход в подвал. Было без пяти минут восемь. Он присел за кустом, чтобы его нельзя было заметить. Пять минут до восьми часов тянулось как целых полчаса. Наконец наступило восемь, но к подвалу никто не подошёл. Начали затекать ноги. Он хотел встать на колени, но, вспомнив о парадной форме одежды, решил ещё немного потерпеть. Вскоре он увидел женщину, идущую по направлению к подвалу.

«Неужели эта тётя тоже на юбилей?» – подумал Ваня, но тётя прошла мимо.

Потом прямо у входа в подвал остановилась девчонка примерно его же возраста.

«Вот она-то, наверное, точно новорождённая», – подумал он, пристально вглядываясь в лицо девчонки. Нет, она была не из их школы. И выражение лица у неё было какое-то совершенно несказочное. Обыкновенная зануда, типа старосты. Девчонка стояла на одном месте и время от времени вертела головой по сторонам. Она, явно, кого-то ждала. Ваня глянул на часы, и сердце его ёкнуло – 20:10.

«Кого она ждёт? А если она не из наших, как я тогда войду в подвал?» – вопросы возникали один за другим, но ответов на них не было.

Остановившееся было время теперь понеслось, как сумасшедшее: 20:11, 20:12.

«Что же мне делать? – спрашивал себя Ваня. – Зайти в подвал, не обращая на неё внимания? Спросить что-нибудь для отмазки, типа «девочка, ты не видела, заходил ли в подвал мой папа?»

20:13, 20:14. Время стремительно приближалось к обозначенному для него пределу.

«Эту зануду специально поставили здесь! – осенило его. – Ну, что ж, посмотрим».

Выйдя из своего укрытия, Ваня быстрым шагом пошёл по направлению к подвалу. Как только девчонка увидела его, она тут же завернула за угол дома и скрылась из виду.

«Теперь понятно! Она должна дать им сигнал, но зачем? И почему никто из других новорождённых не появился?»

Ваня почувствовал лёгкую дрожь в коленях.

«Они же ждут именно меня!»

Он вспомнил, что приглашение, полученное им, было именное, написанное конкретно для новорождённого №13. На память также пришли слова, сказанные фигурой в лиловом: «Тебе повезло: ты родился в Гарри накануне юбилея смерти».

На часах – почти 20:17, а он только спускается по ступенькам! Вот и порог. Маска новорождённого из кармана тут же переместилась на лицо. Узкий подвальный коридор встретил испытуемого кромешной темнотой и запахом сырости. Пролёт, ещё один, ещё, и никаких признаков жизни! Сердце в груди сильно забилось.

«Зачем они завязали мне глаза в прошлый раз? Чтобы я, как слепой котёнок, носился по этим тёмным коридорам?»

За спиной послышался какой-то шорох. Ваня резко развернулся и чуть не вскрикнул от неожиданности. На расстоянии шагов десяти от него стояла фигура в белом, размахивающая крыльями!

«Опять маскарад! Пугальщики чёр...»

Желание чертыхнуться тут же исчезло, потому что в этом подвале только нечистой силы ему ещё и не хватало! От нервного перенапряжения лоб покрылся испариной. Фигура в белом исчезла, но прямо над головой со странным уханьем пролетела какая-то птица, чуть не задев его крылом, и вслед за этим раздался леденящий душу хохот:

– Ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха!

Этот дурацкий хохот производил какое-то совершенно отвратительное эхо.

– Кто здесь? – крикнул Ваня, теряя самообладание.

В ответ всё то же:

– Ха-ха-ха! Ах-ха-ха-ха!

«Зачем они меня пугают? Бежать отсюда!»

Ваня сорвался с места, но, не пробежав и трёх метров, наткнулся на что-то мягкое, и жуткий крик «Мя-а-а-у!» заставил его отскочить назад.

– Боже! Да что же это за чертовщина!

– Приветствуем тебя, наш друг!

Огонь факела вырвал из темноты несколько фигур в масках, среди которых была и лиловая фигура Ваниного проводника. Её хриплый голос снова показался знакомым.

– Приносим извинения за некоторые неудобства, которые тебе пришлось перенести, но Почти Безголовый Ник любит поиздеваться над новичками на своем юбилее.

– На то он и безгол-ловый! – промяукала маска кота, державшая в руках факел.

– Почти безголовый! – Это был скорее визг, чем голос.

– Пар-рдон, пар-дон-н, сэр-р-р! – промяукал Кот, на этот раз очень учтиво.

– Господа, – громко и торжественно произнёс Лиловый. – Пройдёмте в зал торжественных церемоний. Все в сборе – пора начинать.

«Слава Богу!» – подумал Ваня и с облегчением вздохнул.

Свет факела освещал узкие подвальные пролёты, и теперь идти было совсем не страшно. Вскоре они оказались в том же помещении, где произошло его рождение в Гарри, но сегодня оно было украшено намного торжественнее: венки, гирлянды, ленты, – всё это живописно висело на стенах и потолке, но было чёрного цвета, отчего зал торжественных церемоний выглядел жутковато.

Когда все расселись по своим местам, раздался звук гонга. Новорождённый номер 13 продолжал стоять, так как не знал, где ему можно сесть, и никто из присутствующих ничего ему не предложил. На стене слева он увидел листок, на котором было написано: «Загадка дня: Какой дом самый лучший на свете?» – а внизу в скобках вверх тормашками был написан ответ: «Дом, в котором живёт упырь».

«Ха-ха! – подумал он, – как смешно», – хотя на самом деле ему было совсем не смешно.

– А ты когда-нибудь видел, как духи овладевают человеком? – услышал он шёпот в левое ухо.

Ваня повернулся и увидел перед собой такую же маску новорождённого, как и он сам.

– Нет, а ты? – ответил он вопросом на вопрос.

– Своими глазами нет, в кино только. Вот если бы увидеть!

– А если в тебя войдёт? – также шёпотом спросил Ваня.

– Нет, лучше пусть в другого войдёт, – замотала головой маска. – Я посмотреть хочу.

– Пора кончать! – раздался тот же визгливый голос Почти Безголового Ника, хотя самого его видно не было. Это было так неожиданно, что Ваня и его собеседник чуть не стукнулись лбами.

– Сэр-р, Вы ошиблись, – учтиво поправила визгливого юбиляра маска кота. – Вы хотели сказать «пора н-начин-нать», ведь, м-м-ы же только пришли.

– Нет, я не ошибся! – провизжал невидимый Ник. – Это мой юбилей, и тут распоряжаюсь Я! – Ник сделал большое ударение на словах «мой» и «я». – Я сказал, пора кончать, – добавил он тоном, не терпящим возражений.

– Как Вам будет угодно, сэр, – услышал Ваня звонкий женский голос, который продолжал говорить: – Зелье юбилея смерти будет готово с минуты на минуту!

Взгляды всех присутствующих устремились к небольшому столику, возле которого стояла маска в виде раскрытой книги, говорившая женским голосом. В зале установилась полная тишина. Сколько времени прошло в таком напряжённом ожидании, сказать было трудно. Может, минута, может, две, а может, и все десять – время имеет свойство изменения своего качества. Вдруг в чаше, стоявшей на столике, покрытом чёрной тканью, что-то хлопнуло, и из неё повалил не то дым, не то пар.

– Готов! Готов! – послышалось со всех сторон. – Напиток смерти готов!

Услышав последние слова, Ваня почувствовал, как холодок пробежал по его спине.

– Напоминаю, что приготовленный напиток имеет величайшую магическую силу и наделит того, кто удостоится его выпить, способностью видеть мёртвых, – очень торжественно произнес Лиловый. – Через несколько минут мы узнаем имя этого счастливчика, который будет назван самим Почти Безголовым Ником!

В этот же момент к столику подбежал Шаман и с завываниями под чёткие удары бубна стал произносить сначала тихо, потом всё громче и громче одно и то же слово, которое подхватили все присутствующие. Маски взялись за руки и, раскачиваясь в разные стороны, повторяли вместе с Шаманом: «Скажи, скажи!»

Голос хора становился всё громче, всё неистовее. Маска раскрытой книги взяла чашу с магическим напитком и вышла вперёд, повернувшись лицом к колеблющимся волнам впадающих в транс масок.

– Скажи, скажи! – звонкий голос Чашеносительницы влился в общий поток, становящийся всё более и более мощным.

Ваня почувствовал, как кто-то толкнул его в плечо, и он машинально присоединился к присутствующим:

– Скажи, скажи! – Зрение его стало расплываться, а звуки собственного голоса, слившегося с хором голосов, вызвали в груди какую-то приятную вибрацию.

– Скажи, скажи! – Он стал произносить слова заклинания всё громче и громче, чувствуя прилив непонятной радости.

– Я выбрал! – Провизжал Почти Безголовый Ник. – Напиток смерти выпьет… – во время паузы, сделанной Ником, казалось, было слышно биение сердец застывших масок, – Новорождённый номер тринадцать!

Раздались удары гонга, Шаман завертелся на полу, как обезумевший, не переставая бить в свой бубен, все маски заулюлюкали. Ваня увидел, как к нему приблизились Чашеносительница с Котом и после мурлычущего «поздр-равл-ляю» чаша с ярко голубым напитком оказалась у его сомкнутых губ.

– Пей! – Услышал он ободряющий женский голос и сделал глоток, потом ещё глоток. Было не вкусно, он хотел остановиться, но Кот крепко держал чашу у его губ и наклонял её всё сильнее и сильнее, а голос Чашеносительницы убеждал выпить до дна.

Когда Кот отнял чашу от губ избранного Ником и перевернул её вверх дном в доказательство того, что напиток выпит до дна, зал загудел. Маски вскочили со своих мест и стали водить что-то вроде дикого хоровода вокруг растерянно улыбающегося избранника.

– Выпил, он выпил! – скандировали маски.

– Выпил, он выпил! – выл Шаман.

– Выпил, он выпил! – визжал по-прежнему невидимый Ник.

– Счастливчик, – услышал Ваня возбуждённый голос справа от себя. Он повернул голову и увидел Новорождённого, говорившего с ним в начале юбилея. – Как я тебе завидую! – говорил он. – Мне так хотелось бы увидеть мёртвых! Ты ещё не видишь Ника?

– Нет, – смущённо ответил Ваня. – Как только увижу, сразу тебе скажу.

– Эй ты, Новорождённый, отвали. Тебя что, приклеили к избраннику?

Услышанное слово «избранник» обдало Ваню тёплой волной. Хоть и страху натерпелся, зато какая приятная неожиданность. Правда, лучше было бы стать избранником Гарри, чем Безголового Ника, но для начала и это неплохо.

– Ты не слышал, что ли? – Тот же резкий голос перебил поток Ваниных мыслей. – Отвали, я тебе сказал. Хочешь попробовать бенгальского огоньку вместо саламандры?

– Нет уж, спасибо, – быстро отреагировал любопытный Новорождённый и поспешно отошёл в сторону.

– Как это так? – Услышал Ваня чей-то недовольный голос. – Всего одну книгу прочитал, не успел толком родиться и тут же в маги!

– А тебя завидки берут? – прозвучало в ответ.

– Смотрите, он начинает что-то видеть! – выкрикнул Любопытный Новорождённый.

– Да! Он начинает видеть меня! – завизжал Ник.

Несколько масок столпились вокруг Вани, заглядывая ему в глаза. Стало трудно дышать. Ваня попросил не толпиться вокруг него, но его никто не слушал. Маски окружили его со всех сторон и пристально вглядывались в прорезанные для глаз отверстия.

– Снимите с него маску! – сказал кто-то, кого Ваня не видел. – Мы должны видеть, когда это произойдёт!

Ваня почувствовал лёгкую тошноту, и ему, действительно, показалось, что он начинает видеть какие-то расплывчатые фигуры, хотя Безголового Ника он по-прежнему не видел. Эти расплывчатые фигуры кружились вокруг его головы в весёлом танце и время от времени сбрасывали на него свои огненные шали, которые охватывали голову и шею исходившим от них жаром.

– Я вижу что-то, но не Ника, – тихо сказал он.

– Видит! Он видит! – Донеслось до его слуха как бы издалека.

– Расскажи, что ты видишь, расскажи, расскажи!

Просьбы рассказать начали таять на лету, как снежинки на ладошке, и вскоре Ваня мог разобрать уже только одно: «жи-жи-жи». Он хотел рассказать, что видит, но понял, что рассказывать некому, потому что маски исчезли, а вокруг него остались одни расплывчатые фигуры, которые приближались к нему так же быстро, как и отдалялись, а потом и вовсе закружились вокруг него, размахивая огненными шалями.

– Перестаньте кружиться! Перестаньте! – кричал Ваня назойливым фигурам, но они не слушались, и начинали кружиться ещё быстрее, закидывая его голову языками пламени.

Ваня пытался сорвать их, но у него не получалось. Пока он был занят огненными шалями, из полной тишины, установившейся вокруг него, стали выплывать, как мыльные пузыри, обрывки фраз. Переливающийся шар-слово сначала летел беззвучно, а потом лопался, и слова, сидевшие в нем, ударяли ему по ушам. В первом шаре сидело «Всем уходить!», во втором шаре – «Тащите его!»

Тело его стало мягким, как хорошо размятый пластилин. Ваня понял, что падает и тут же увидел Почти Безголового Ника, у которого, как ни странно, с головой всё было в порядке. Ваня пытался спросить Ника, почему он обманывает детей, но губы его не слушались, и сказать ничего не получалось. Тогда он попробовал схватить Ника за шею, чтобы полностью разоблачить его обман, но и это у него не получилось – руки тоже перестали слушаться. Тогда Ваня стал ждать момент, когда Ник повернётся к нему лицом, чтобы просто посмотреть в глаза этому обманщику, но, когда тот обернулся, увидел лицо Лёхи Крутого. Ему так захотелось ударить обидчика по лицу, но оно расплылось, а ему на смену пришли расходящиеся круги, какие бывают на поверхности реки после того, когда брошенный камень исчезает под водой.

Когда же и круги исчезли, появился мыльный пузырь. Он медленно плыл, переливаясь всеми цветами радуги, а внутри у него сидели два слова очень красивого, ярко-синего цвета, такого же, как и напиток, который выпил Ваня. Пузырь всё плыл и плыл, а Ваня, как зачарованный, не мог отвести от него глаз. Пузырь закачался, и ярко-синие буквы тоже закачались в нём. Ване показалось, что он слышит чудесный звон. Чем сильнее качались буквы, тем красивее становился звон, исходивший от них. Он потянулся, чтобы взять чудесный пузырь в руку, но не успел – пузырь лопнул и больно ударил его взрывной волной по ушам.

Последнее, что Ваня смог услышать, были два коротких слова: «МЕДНЫЙ КУПОРОС».

 

 

 

 

 

1

Это было странное ощущение полной свободы. Ваня кружил под потолком большой белой комнаты, в которой стояли два стола, окруженные разной аппаратурой. На столах лежали люди, совершенно голые. На первом из них лежала бабушка. От её рук и носа отходило множество проводов и трубочек. Но Ваню больше привлекала фигура мальчика, лежавшего на другом столе. Его лицо было настолько бледное, как если бы было вымазано той же краской, что и стены в комнате. Этот мальчик был чем-то близок, потому что Ване было его жаль.

Вокруг мальчика стояли людей в белом. Они переговаривались между собой короткими фразами, делая своё дело, а время от времени они с тревогой смотрели на экран компьютера, который ничего не показывал, кроме неровной линии, которая иногда взмывала вверх, оставляя за собой след чем-то напоминающий знак на лбу Гарри Поттера.

«Может, это Гарри?» – с тревогой подумал Ваня и опустился пониже, чтобы можно было рассмотреть лицо.

Нет, этот мальчик не был похож на Гарри, но он был очень похож на человека, которого Ваня очень хорошо знал.

«Кто же это может быть?» – задавал он себе один и тот же вопрос и не находил ответа.

Вдруг странная мысль ударила Ване в голову, как молния: «Может, это я?»

Эта мысль ему очень не понравилась. Как это может быть, что он здесь, смотрит, думает, перемещается в пространстве, и он там, лежит неподвижно, как мраморная статуя, без каких-либо признаков жизни. Нет, так быть не может. Это не он.

Ваня подумал о маме и тут же оказался в автобусе, в котором она ехала. Голова её склонилась над лежавшей на коленях книгой. Мама читала что-то очень грустное. Это было очевидно, потому что по её щеке текли слезы, которые она поспешно смахивала. Сын приблизился к ней, спросил, что случилось, но она никак не отреагировала. Было похоже, что она вообще ничего не услышала.

– Посмотри на меня! – Ваня позвал громче и тронул маму за плечо. – Почему ты не слушаешь, что я тебе говорю?

Но мама почему-то не слышала обращённых к ней слов и продолжала читать.

Ваня наклонился над книжкой, чтобы посмотреть, что же такое она так внимательно читала. Это была «Псалтирь», сборник псалмов, написанных давным-давно иудейским царём и пророком Давидом. Мама часто её читала. Ваня наклонился ещё ниже, чтобы посмотреть, над каким же именно псалмом плачет его мама.

«Кафизма 17, псалом 118, – прочитал он и удивился.

Ему было известно, что этот псалом читают на вечерней службе родительской субботы, когда молятся об умерших.

На сидении, напротив мамы, сидела пожилая женщина с простым и добрым лицом. Ваня бросился к ней и стал просить спросить у его мамы, почему она не хочет с ним разговаривать. Он сильно жестикулировал, показывая то на себя, то на маму, чтобы привлечь к себе внимание тёти, но тётя встала и прошла к выходу... сквозь него!

«Они не видят меня, они не слышат меня, они проходят сквозь меня! Что это значит? – Догадка, как молния, вспыхнула в его сознании, и стало очень страшно. – Это значит, что меня здесь нет? Мама читает заупокойный псалом и плачет. Это значит, что я умираю там, на столе, в этом белом, как стена, мальчике? Или, может, я уже вообще умер? Но почему же я всё вижу, всё слышу и всё понимаю?»

И тут он понял: это его душа, его бессмертная душа. Значит, всё, что говорила мама – правда! Но думать об этом времени не было, потому что в этот момент он почувствовал, как его тело, лежавшее на столе в реанимации, позвало его к себе. Ваня тут же оказался в палате с белыми стенами и увидел, что врачи взволнованно наклонились над безжизненным мальчиком, а один из них, то наклонялся к его губам, покрытым марлевой салфеткой, то резко нажимал ему на грудь. Линия на экране стала ровной.

 

 

2

Ванина душа стремительно приближалась к какой-то огромной трубе или чему-то вроде тоннеля. Ей очень не хотелось покидать своё, хоть и безжизненное тело, маму, едущую в больницу, но поделать она ничего не могла: сопротивляющуюся душу втягивала в трубу какая-то непреодолимая сила с таким страшным свистом, какого Ваня при жизни никогда не слышал.

Этот свист был просто устрашающим. Появилось ощущение, что его проглотило какое-то огромное чудовище, издающее этот непостижимый звук. Ване очень хотелось, чтобы этот звук прекратился, и он закрыл уши, но понял, что ушей у него нет, как нет и рук, потому что тела, к которому он привык, больше не было.

Вдруг посреди кромешной тьмы стремительное движение остановилось. Новое тело повисло, как в невесомости, и закачалось в совершенной беспомощности. Было очень страшно. Ваня крутил своей новой головой на все стороны, чтобы что-то увидеть, но вскоре понял, что это совершенно бесполезно, потому что, не поворачивая головы, он видел то, что было у него за спиной. Если бы не было так страшно, то новое состояние было бы даже интересным.

Ваня беспомощно висел среди этой устрашающей темноты, пока не почувствовал нечто вроде волнового удара от появления слева от него какого-то существа. Сначала он не смог различить в темноте его очертаний, а видел только два огненных глаза, устремлённых на него. По мере приближения огненных точек Ваню всё сильнее и сильнее охватывал леденящий беспомощную его душу ужас. Он хотел отскочить в сторону, но не мог пошевельнуться. Наверное, то же самое должна была чувствовать запутавшаяся в паутине муха при приближении паука.

Когда непонятное существо приблизилось настолько, что Ваня смог отчётливо его видеть, он почувствовал невыразимый смрад, исходивший от непрошеного гостя. Если бы Ваня был живой, то мог бы, по крайней мере, прикрыть ладонью нос, но в этом новом состоянии от этого ужасного смрада не было никакого спасения.

Смердящее существо приняло форму, напоминающую Ванину, и стало похоже на такого же мальчика, как и он, только состоящего из густого чёрного газа, с огненными глазами, горящими невообразимой ненавистью.

– Добро пожаловать в мир волшебства и приключений! – прошипело газовое страшилище.

– Гарри? – только и смог выдавить из себя Ваня.

– Да, да, – расхохоталось злобное существо. – Да, доверчивый дурачок, это я, твой Гарри. Ты был лакомой рыбкой и просто удивительно, как легко ты попался на крючок. – Газовый Гарри снова расхохотался. – Я за тебя получу повышение! – проревел он, содрогаясь в конвульсиях. – Мало кто здесь добивается таких результатов в такие кратчайшие сроки.

– Отпусти меня, – взмолился Ваня.

Газовый Гарри зашёлся диким смехом, так что Ваня был уже не рад, тому, что сказал.

– Всё, дружок, время ушло, – злорадно прорычал глазастый сгусток, не переставая при этом хохотать. – Я тебе не золотая рыбка исполнять твои желания. Теперь ты – мой раб, который будет всегда, во веки веков, исполнять то, на что будет моя воля!

– Господи! – крикнул Ваня, что было сил, – помоги мне!

– Поздно, ты кровью запечатлел отречение от Него. Аминь, – добавил газовый сгусток и снова зашёлся своим отвратительным хохотом, от которого Ване становилось невыносимо тяжело.

– Ты – там, где твоё сердце, запомни! – продолжал Сгусток. – А теперь посмотри на себя: на момент ухода из жизни твоё сердце было с Гарри, которого создал Я, для уловления глупых душ детей. Ты думаешь, это писатели пишут книги? Нет, это мы, умные духи, вкладываем в их головы нужные нам мысли!

Раскатистое «ха-ха-ха, ах-ха-ха-ха» снова сотрясло всё Ванино существо, и ему показалось, что когда-то он уже слышал нечто подобное.

– Господи, прости меня, прости! – закричал Ваня ещё громче, чем в первый раз.

Ему было так невыносимо тяжело, так хотелось всё вернуть назад! Вся его короткая жизнь пронеслась у него перед глазами. Он вспомнил каждое мамино слово, каждую мамину слезинку.

Обращение к Богу приносило неимоверное облегчение страданий. Не успело отзвучать последнее «прости», как яркий свет ослепил его. «Умный дух» отскочил от этой внезапной вспышки, как ошпаренный. Ване сразу стало легче. Свет слепил, но только поначалу. Постепенно он стал привыкать к нему и смог увидеть того, кто его излучал.

«Ангел Хранитель?» – От одной этой мысли темнота, окружавшая измученную Ванину душу, просветлела.

Перед ним стояло существо непередаваемой словами красоты. Оно было похоже на ангелов, которых рисуют на иконах, но красота его была неземная. Всё его ангельское существо было светом, таким лучистым и мягким одновременно, что на него хотелось смотреть и смотреть. Этот свет согревал, утешал, успокаивал, потому что излучал то, чем одарил его Творец. Что-то подсказывало Ване, что он знает, что именно излучал Ангел, ведь, частичку этого света носила в сердце его мама. Это была частичка Божественной Любви, которой Творец щедро делится со своими созданиями, и не Его вина, что люди своевольно втаптывают её в грязь, как сделал Ваня с маминой любовью.

– Отдай его мне! Он мой! – Завопил сгусток тьмы, корчась от света, исходившего от Ангела.

– Не отдавай меня ему! Забери меня отсюда! – закричал Ваня, и, хоть слова его растворились в свете Ангела, огненный дух всё понял и без слов.

– Не могу, – беззвучно ответил он, и Ваня непостижимым образом услышал его ответ.

То место, где раньше было Ванино сердце, заныло так, что огненный дух распростёр свои крылья над страдающей душой, чтобы облегчить её муки.

– Ты отрёкся своей волей. Ты избрал тьму.

Каждое слово доброго Ангела было подобно смертному приговору. Один раз Ваня уже умер, значит, теперь его ожидала ещё одна смерть, страшнее которой не могло быть ничего.

Добрый Ангел обнял трепещущую Ванину душу своими сияющими крыльями и, как и прежде беззвучно, сказал:

– Но милосердию Божию нет предела. Тебе дарован ещё один шанс. Ты должен вспомнить сам или спасти того, кто поможет тебе вспомнить, КТО ТЫ ЕСТЬ.

– А если я не смогу? – Ужас охватил всё Ванино существо.

– Ты должен, – сказал Ангел и, немного помолчав, добавил: – Моё время здесь закончилось.

Бедная Ванина душа прильнула к своему Ангелу и крепко-крепко прижалась к нему.

– Моё время здесь закончилось, – ещё раз повторил Ангел. – Вот, возьми, в трудную минуту это поможет тебе.

Светлоликий Ангел протянул Ване такой крошечный фонарик, что его можно было спрятать в ладони, зажав пальцы в кулак, или за щекой. Внутри фонарика теплился огонёк.

– Что это? – спросил Ваня.

– Это молитвы твоей мамы. Если ты там сможешь вспомнить её и сказать «мама, помоги», огонёк в фонарике затеплится и рассеет тьму. Береги его. В нём твоё спасение.

Ангел исчез, а Ваня остался один в кромешной тьме. Но в руке у него был маленький фонарик. Он зажал его в ладони и хотел повторить слова, которым научил его Ангел, но в этот момент на эфирной шее Ваниной души затянулась петля.

– Иди за мной, раб, – услышал он ненавистный шепот.

Теперь он был в полной власти злого духа, но мысль о фонарике, зажатом в ладони, утешала его. Только бы не забыть спасительные слова «помоги, мама»!

 

3

– Открывай, пополнение веду! – проревел газовый Гарри, когда они оказались перед огромными воротами, покрытыми противной серо-черной плесенью, на которой было написано корявыми буквами: «КПП СКРУДЖА МАКДАКА».

Ворота раскрылись с невообразимым скрипом, и газовый Гарри быстро проскочил в открывшийся проход, а его раба чем-то сильно ударили по голове, когда он, безвольный и бесчувственный, показался в проёме двери.

– Оставь надежду всяк сюда входящий! – услышал он дикий хохот, похожий на раскаты грома.

«Какие же они здесь все весёлые», – корчась от боли, подумал Ваня и тут же встрепенулся от ужаса: он забыл всё, о чём говорил ему Ангел-Хранитель!

Напрягая всю оставшуюся у него волю, он пытался вспомнить спасительные слова, но, как оказалось, воли у него совсем не осталось.

За воротами скопилось много таких же, как и он, рабов с верёвками на шеях и их хозяев, приведших их сюда. Здесь не было кромешной тьмы, но не было и того, что Ваня привык называть светом. Всё здесь было в тускло красном мареве.

– Раб идентификационный номер почти миллион двадцать первый! – Газовый страж с туловищем собаки и головой свиньи, у которого по краю пятачка было написано светящимися буквами «КПП Скруджа МакДака», отчеканил регистрационный номер очередного раба.

– Жертва виртуальных игр, барак №10, – добавил он и, резко отведя назад свою свиную голову, сильно ударил пятаком по лбу стоявшей перед ним души, после чего у той на лбу остался люминесцирующий штамп «КПП Скруджа Макдака».

Стоявший рядом со свиноголовой собакой сгусток-помощник, Многоголовый Гвоздь, наклонил одну из своих шляпок и ударил ею по большому пальцу правой руки входящей души, после чего на пальце загорелся такой же люминесцирующий знак «№10».

– Браво! – услышал Ваня хриплый старческий голос и вялые аплодисменты.

В центре круглой площади стоял памятник доллару, на пьедестале которого, как на троне, сидел дядюшка Скрудж, совсем не похожий на того жёлтого симпатягу утёнка, который так веселил детей всего мира своими невероятными «Утиными историями». Это был такой же, как и Гарри, газовый сгусток, только намного больший, всем своим отвратительным обликом олицетворяя всё поглощающую ЖАДНОСТЬ. Она блестела в его отвратительных огненных глазах, угадывалась в его разбухшем до невероятных размеров утином носу и длинных лапах, привыкших всё грести под себя.

Газовый джин-Похититель Времени, приведший сюда раба почти миллион двадцать первого, уже было начал расписывать свои заслуги по одурачиванию этой души, но сгусток-Скрудж тут же остановил его взмахом своей длинной лапы. Чтобы придать своим словам большую значимость, он взобрался на пьедестал, служивший основанием памятнику доллару.

– Запомните! – закричал он так сильно, что голос его сорвался, как у старого петуха. – Это Я первый научил их всех любить невероятные приключения! Это Я научил их любить и считать деньги! Это Я научил их мечтать о превосходстве и свободе, которые можно купить за деньги! Это Я научил их быть ИНДИВИДУАЛИСТАМИ и ЭГОИСТАМИ! Это Я! Я! Я!

Сгусток-Скрудж так надувал щёки и раздувал грудь, что зашёлся долгим приступом кашля. Когда кашель успокоился, он продолжил, но уже немного тише:

– А вы все идёте по проторённому мною следу! Запомнили?

На слове «запомнили» он снова забыл об осторожности и заорал так, что покачнулся и чуть не упал с пьедестала. После этого он осторожно слез на землю под раболепные возгласы сгустков «Запомнили! Запомнили!» и снова уселся на пьедестале, как на троне.

– Хорошо сделано! – поощрительным тоном сказал он, обращаясь к сгустку-джину. – Ты привёл нам ещё одного раба. Хозяин будет доволен.

Сгусток-Скрудж полез лапой в стоявшую возле трона большую коробку и, достав оттуда звезду, торжественно вручил её довольному слуге Хозяина.

– Рад стараться для Вашего блага, ВЕЛИКИЙ Скрудж, и для процветания нашего ВЕЛИЧАЙШЕГО Хозяина, – слащаво отрапортовал он, и все сгустки захлопали, закричали, заулюлюкали, а перед Свиноголовым Псом появился следующий претендент на звезду с приведённым им рабом.

– Раб идентификационный номер почти миллион двадцать второй! – Так же чётко, как и прежде, объявил сгусток-страж. – Жертва обжорства. Барак №6.

У вновь приведённого раба тут же появились штампы на лбу и на пальце, а притащивший его на верёвке сгусток в виде огромного удава, отчитался в проделанной работе:

– Этот безумный день и ночь работал, чтобы заработать деньги. Он зарабатывал деньги только для того, чтобы жрать и пить. Он пил и жрал, пока не подавился куском мяса.

– Отличный конец! – похвалил газового Удава сгусток-Скрудж. – Ты отлично потрудился над этой приготовленной мною душой. Ты получаешь две звезды!

Все сгустки ещё громче захлопали, закричали и заулюлюкали.

Обыкновенный рабочий день на контрольно-пропускном пункте Скруджа МакДака шёл своим чередом. Толпа приведённых рабов с верёвками на шее становилась всё меньше, а рабов, запечатанных штампами, становилось всё больше. Среди них были совсем маленькие дети и дети постарше, и молодые люди, и люди старшего возраста, так или иначе послужившие сгустку-Скруджу и словом и делом и помышлением.

Кого здесь только не было! Один наигрался в игры о маньяках и пошёл попробовать убивать сам, но тот, кого он хотел убить, защищаясь, убил его. Другой помешался на Джек Поте, проиграл всё, что имел и не имел, и повесился от тоски, что больше нечего было проигрывать. Следующий нанял дружков, чтобы «замочили» его маму, которая достала его тем, что отказалась купить сынку-недорослю машину, а когда его разоблачили, выпил горсть снотворных таблеток и не проснулся. Много было наркоманов, умерших в сладких грёзах от передозировки наркотика. Были и самоубийцы, наложившие на себя руки, чтобы хоть таким способом привлечь к себе внимание и доказать тем, кто их недооценивал, что они лучше. Менялись формы и образы сгустков, приводивших своих рабов. Кто-то получал звёзды, кто-то получал штампы. Шёл обыкновенный рабочий день в колонии газового Скруджа МакДака.

Вдруг один сгусток показался Ване очень знакомым. Он откуда-то знал его образ. Ваня пристально смотрел на него, пытаясь вспомнить: копытца, рожки, хвост, слащавый взгляд. Не он ли спас девочку? Точно, это фавн из Нарнии! Его очень любил Пашка и даже рассказывал ему о добрых делах своего любимого героя. Когда Ваня подтрунивал над рожками и копытами Пашкиного любимца, он всегда защищал его, потому что фавн, как считал Пашка, несмотря на рожки и копыта, не был чёртом, тем более что ничего плохого он не делал и, вообще, был хорошим.

«Эх, видел бы Пашка своего любимца сейчас! – с сожалением подумал Ваня. – Копыта те же, рожки те же, только глаза злобные и раб с верёвкой на шее рядом».

Рабом, кстати, тоже была девочка.

Когда сгусток с девочкой-рабыней подошёл к Свиноголовому Псу, тот чётко объявил: «Любовь к нечисти. Барак №9».

Газовый фавн дёрнул за верёвку так сильно, что девочка чуть не упала. При этом хвост сгустка, аккуратно перекинутый через руку, в которой он держал верёвку, изобразил в воздухе игривую восьмёрку.

– Какой коварный обольститель, – игриво произнёс сгусток-Скрудж. – И за что они только тебя любят, эти глупые девчонки? Две звезды!

Сгустки захлопали, закричали, заулюлюкали. Со всех сторон доносились комплементы хвостатому обольстителю, от которых газовый хвост сгустка-фавна пришёл в движение и стал вырисовывать в воздухе невероятные «па».

– Видишь, как он хвостом крутит! – крякнул довольный начальник лагеря. – Вот за это они его и любят. – Сгусток-Скрудж ещё покрякал, глядя на танцующий хвост обольстителя неразумных девчонок, и, потерев от удовольствия лапы, добавил: – Ладно, так держать, бестия рогатая! Хозяин будет доволен.

– А я ещё и плакать умею, да так, что сердца этих девчонок тают от одного вида моих слёз, – подчёркнуто заискивающим тоном произнёс хвостатый сгусток.

– Ладно, ладно, – перебил его газовый Скрудж. – Две звезды хватит с тебя.

Верёвка на шее Вани натянулась. Это означало, что пришёл его черёд.

– Предательство веры, – отчеканил Свиноголовый Пёс, а сгусток-Гарри добавил к сказанному с чувством собственного достоинства:

– Воцерковленный православный, продавший душу ради любви к Гарри Поттеру.

– Неправда! Я душу не продавал! – Ваня не смог договорить последнего слова, так как его снова что-то очень сильно ударило по голове.

– Дуракам одна сюда дорога, – услышал он отвратительный издевательский голос, после чего наступила полная тишина.

Когда же Свиноголовый пёс назвал номер барака, до него дошло, что в этом бараке из рабов, прошедших КПП, он пока один. Затем последовал щелчок по лбу и щелчок по пальцу, на котором появился знак №1.

– Пять звёзд! – закричал газовый Скрудж голосом футбольного комментатора, объявляющего забитый по пенальти решающий гол.

И без того огненные глаза сгустка-Гарри загорелись ярким огнём тщеславия. Он даже завис в воздухе от переполнявшей его гордости за самого себя.

Сгустки, оторопевшие поначалу, наконец-то, засвистели, закричали и заулюлюкали, только на этот раз так громко, что тускло-красный воздух стал сотрясаться, производя что-то вроде вихревой вибрации. От этой вибрации всем рабам стало невероятно плохо: кто стал хвататься за свою эфирную голову, потому что она раскалывалась на куски, кого начало тошнить, у кого появился невыносимый зуд, кто падал на землю, потому что ему казалось, что несуществующие суставы рассыпаются на отдельные косточки.

Ваня тоже упал. У него было ощущение, что кто-то невидимый взгромоздил ему на плечи огромный мешок с песком. Упавшие тут же поднимались, потому что их чем-то били по голове, а эта боль была ещё хуже, чем то, от чего они падали. Чем веселее становились хозяева, тем чаще падали рабы. Чем чаще падали рабы, тем веселее становились хозяева. Громыхающий хохот обрушивался на несчастных рабов как потоки тропического ливня. Казалось, этому кошмарному веселью не будет конца.

В тот момент, когда Ваня получил очередной удар по голове и пытался встать, раздался визг, который, подобно вспышке молнии, пронзил потоки непрекращающегося хохота. Визг был такой пронзительный, что хохот сначала поубавился, а затем и вовсе стих. Ваня увидел, что звук этот исходил от группы маленьких сгустков, у которых на головах были маленькие антеннки.

«Так это же телепузики!» – вспомнил он телепередачу для самых маленьких.

Мама включала ему другие мультики, а о телепузиках говорила, что похожи они на инопланетян, а раз так, то пусть ими занимаются не дети, а совиная наука уф-уф-фология. При этом она смешно втягивала плечи, широко раскрывала глаза, вытягивала губы и становилась похожей на сову. Инопланетяне людей похищают, говорила мама, производят над ними всякие эксперименты, поэтому детям не нужно с детства привыкать к тому, что для них небезопасно, а тем более любить похожих на них телевизионных героев.

Так что полюбить телепузиков Ване не пришлось, но, как говорится, в лицо он знал их хорошо. Куклы-телепузики, милашки с антеннками, смотрели на него с витрин уличных киосков и с прилавков игрушечных магазинов, и многим детям родители покупали такие игрушки. Но газовые телепузики тоже отличались от телевизионных. Они визжали своими электронными голосами, размахивали руками, падали на землю и бились в истерике, как самые плохие дети.

«Так вот, оказывается, с какой вы планеты!» – Ход Ваниных мыслей был прерван визгом сгустков-телепузиков.

– Несправедливо! Это МЫ над ними работали, когда они были маленькими, а теперь они выросли и помешались на Гарри Поттерах, Человеках-Пауках, Властелинах Колец, а про нас забыли! Вы проверьте, – визжали они, указывая своими газовыми ручками то на одних, то на других рабов. – И этот, и этот, и тот, и та, – да почти все они при прощании говорят «пока-пока». Это же мы их приучили так говорить! До нас все говорили просто «пока». А раз они заговорили по-нашему, значит, и поступать они стали по-нашему!

Газовые телепузики снова рухнули на землю и, болтая своими короткими ножками, завизжали так, что даже хозяев начало подташнивать.

– Тинки-Винки не зря же с женской сумочкой разгуливал! – снова резко вскочили они на ноги, как один. – Вы спросите их! Кто из них считает мужеложство грехом? НИКТО! А этому их Тинки-Винки учил, а мы ему помогали! Это наши звезды! Чему только мы их ни учили!

Газовые телепузики опять завизжали пуще прежнего и продолжали, выпячивая вперёд животы:

– А почему их нельзя сейчас отодрать от экранов телевизоров и компьютеров? Да потому что они с первых шагов смотрели на экраны у нас на животах!

Сгустки с антеннками упали на землю, размахивая короткими ручками и ножками, вскочили, как по команде, и снова завизжали:

– Пусть нам отдадут наши звёзды! Или пусть те, у кого две, отдадут нам одну!

– И мне! И мне! – Теперь уже писк газового Мики Мауса присоединился к слаженному визгу мелких сгустков! – Про меня тоже забыли! – пищал ушастый сгусток. – Сколько я над ними поработал! Носился, как угорелый, пробуждая в них агрессию, а теперь они – чьи угодно рабы, только не мои!

Писк и визг слились воедино. Сгустки-телепузики прыгали, падали, трясли ногами, головами, а сгусток-Мики Маус носился вокруг них, натыкаясь то на одного, то на другого, сбивая всех с ног.

– Цыц, нечисть мелкая! – проревел газовый Скрудж, потерявший терпение. – Цыц, я сказал, а не то натравлю на вас покемонов!

– Нет, нет! Не надо, мы не хотим покемонов! Это не я начал, это он! – Сгустки-телепузики стали показывать друг на друга, а когда больше показывать стало не на кого, они все вместе показали на газового Мики Мауса. – Это всё он! – радостно завизжали они. – Это он начал! Ах ты, негодяй!

С визгом и писком сгустки с антеннками дружно бросились за ушастым сгустком, которому ничего не оставалось, как делать от них ноги. Вскоре визг и писк сменился вознёй потасовки. По ослабевшему писку сгустка-Мики видно было, что ему здорово досталось.

– Сорванцы! – сердито ворчал газовый дядюшка Скрудж. – Всегда устроят представление. Нет, я таки спущу как-нибудь на них покемонов! Будут знать, как себя вести!

Ещё больше раздувшийся от похвал и поклонения начальник лагеря сидел, нахмурив брови, потом вдруг, сменив гнев на милость, полез в мешок и достал звезду.

– Дайте им одну звезду на всех. Пусть играются, сорванцы этакие, – крякнул он по-отцовски снисходительно.

Сгустки с антеннками радостно завизжали и бросились наперегонки. Ловкий ушастый Мики забрался на голову последнему из них и, ловко перепрыгивая с одной головы на другую, подоспел первым к вручению звезды. С криком победителя он схватил награду, крепко зажал её одной лапой, и, ковыляя на оставшихся трёх, попробовал скрыться от соперников в толпе рабов. Но сгустки с антеннками с диким визгом бросились за похитителем, настигли его и надавали ему столько тумаков, что ушастому ловкачу пришлось отпустить желанную добычу. Обиженно опустив голову, сгусток-Мики медленно поковылял прочь. Зато сгустки-телепузики, повизгивая от удовольствия, каждый стараясь подержаться за звезду, побежали прочь от серьёзного места регистрации рабов.

Лагерь дядюшки Скруджа вернулся в рабочий режим: штамп – звезда, аплодисменты, крики, улюлюканье. Осталось ещё несколько рабов, но сгусток-Скрудж, посмотрев в свой мешок, обнаружил, что звёзд больше не осталось.

– Сделаем перерыв, – объявил он голосом, не терпящим возражений. – Вы очень хорошо поработали, растащили все мои звёзды, которые Я с таким трудом доставал для вас. Так, – немного подумав, продолжал сгусток-Скрудж, многозначительно почёсывая темечко, – зарегистрированных рабов распределить по баракам, а незарегистрированных оставить за воротами. Пусть ждут.

– А долго ждать? – выкрикнул хозяин раба, перед которым регистрация прекратилась.

– Ждать, я сказал! – рявкнул начальник лагеря и злобно полоснул наглеца обжигающим огнём жадных глаз. – Я устал, звёзды закончились, понятно? – добавил он уже немного спокойней: – Нет от вас никакого покоя.

По-старчески кряхтя, великий Скряга встал со своего «трона» и медленно, вразвалочку, пошёл прочь к себе в покои.

Рабов стали строить группами по баракам. Ваня стоял один. Он очень устал, болела голова, руки, ноги. Он ничего не помнил о том, что было раньше до КПП дядюшки Скруджа. Вдруг он почувствовал, что в его зажатой ладони что-то есть. Выбрав момент, когда газовый Гарри отошёл от него, чтобы поделиться опытом, он раскрыл ладошку и увидел крошечный фонарик. Он смотрел на него, смотрел, но никак не мог вспомнить, как же эта крошка оказалась у него в ладони. Раб барака №1 был так занят воспоминаниями, что даже не заметил, как к нему подошёл сгусток-Гарри. Получив пинок под зад, он едва успел зажать фонарик в ладони.

– Давай, раб, шевелись! – Газовый хозяин приговорённой души был груб. – Разотдыхался тут с умным видом. Сейчас пойдёшь грехи отрабатывать. – Сказав последние слова, сгусток-Гарри злобно хмыкнул, и в его огненных глазах сверкнула ненависть. Он толкнул своего раба в спину, показав в сторону первого барака, дал ему очередной пинок и сказал: – Давай, топай! Нянькаться тут с тобой!

Ваня с трудом устоял на ногах, но всё-таки не упал. Этот пинок был ничем по сравнению с теми ударами по голове, которыми награждали рабов у КПП. К тому же он вспомнил какие-то два слова, и этими словами были «помоги, мама». В этот момент он как раз догнал группу рабов, идущих в соседние бараки.

«А что если эти слова как-то связаны с фонариком?» – подумал Ваня и, посмотрев по сторонам, увидел, что все рабы шли, понуро опустив головы.

Тогда он раскрыл ладонь и, глядя на крошечный фонарик, тихо сказал пришедшие на память слова. Как только он произнёс последнее слово, крошечный огонёк затеплился в фонарике и отбросил тонкий длинный луч, который, как луч прожектора, рассёк тускло-красный воздух и уткнулся в памятник доллару, стоявшему в центре площади. Ваня тут же вспомнил встречу с Ангелом-Хранителем и чуть не закричал от радости, но вовремя сдержался.

В это же мгновенье лагерь как будто сошёл с ума: завыла сирена, тревожный голос объявил через усилители, стоявшие возле каждого барака: «Тревога! Тревога! В лагере обнаружен луч молитвы! Объявляется поголовный обыск!»

Оторопевших рабов со всех сторон окружили толпы покемонов. Они появились совершенно неожиданно, как будто из воздуха. Услышав звук сирены, Ваня автоматически засунул фонарик за щёку, поэтому, когда покемоны окружили его, луча, исходившего от фонарика, уже не было. Раба барака №1 осмотрели, прощупали, и, ничего не обнаружив, перекинулись на следующего. Рядом тут же появился газовый Гарри. Он пристально посмотрел в глаза душе, принёсшей ему гран-при, но ничего не сказал. Ваня понял, что газовый хозяин, ослеплённый светом Ангела, ничего не видел и не слышал, поэтому и не знает ни о фонарике, ни о том, что говорил ему Ангел, а сгусток-Гарри не сводил со своего раба испытующего взгляда, полного ненависти.

После тревоги передвижение рабов продолжилось под усиленным конвоем из хозяев и покемонов. Сгусток-Гарри шёл рядом с Ваней, не спуская с него огненных глаз, а Ваня всё время боролся с самим собой, чтобы не произнести хотя бы мысленно спасительные слова. Он боялся, что сгусток может прочитать его мысли. Как он ни старался, но мысль с этими удивительными словами «помоги, мама» всё-таки вырвалась из плена его ослабленной воли. Ваня вздрогнул и с опаской посмотрел на газового Гарри. Сгусток никак не отреагировал.

«Он не может читать мои мысли, – с облегчением выдохнул Ваня. Ему очень захотелось ещё раз произнести про себя эти чудесные слова, но он остановил свою мысль на первом же слоге. – А вдруг луч появится из-под щеки? – со страхом подумал он. – Если это произойдёт сейчас, когда этот злобный «герой дня» не сводит с меня своих мерзких глаз, мне – конец».

– Стоять! – окрик покемона вернул его в плачевную реальность.

Голос этого лагерного надзирателя был настолько противен, что не было подходящих слов для его описания.

Ваню снова сильно ударили по голове, после чего он опять всё забыл. Теперь он стоял перед тяжелой, устрашающей всем своим видом дверью, на которой было написано: «Барак №1». Последнее, что услышала бедная Ванина душа до того, как тяжёлая дверь захлопнулась за ней, были слова сгустка-Гарри:

– Отсюда тебя никто не вымолит. Даже твоя православная мать.

 

 

4

Когда огромная тяжёлая дверь со скрипом захлопнулась, Ваня с ужасом понял, что барак этот совсем не похож на бараки, которые могло нарисовать его воображение. Он ожидал увидеть ряд пусть плохих, но кроватей, каких-то людей, но здесь ничего этого не было. То, что окружало его, было, скорее, похоже на храм, только в тех местах, где должны были быть иконы, зияли чёрные зеницы дыр, от которых веяло сковывающим душу холодом.

«Как будто храму выкололи глаза», – подумал Ваня и от этой мысли всё его растерянное существо охватил ни с чем несравнимый ужас.

Он поднял голову вверх и увидел, что этот храм был к тому же и обезглавлен: вместо купола зияла огромная дыра, курящаяся неоднородным серо-чёрным дымом. Такая же бездонная пропасть раскинулась и у Ваниных ног за маленьким пятачком твёрдой поверхности, на котором он стоял, а на другой стороне пропасти всё было затянуто густым туманом, так что ничего не было видно. Через зияющую огромным чёрным зевом пропасть была перекинута тонкая доска.

Охваченный ужасом, Ваня крепко прижался к тяжелой двери, которая ещё минуту назад казалась ужасной, а теперь стала самой дорогой для него на этом свете. Он боялся даже шелохнуться, и всё крепче и крепче прижимался к двери, но она предательски начала открываться, тем самым подталкивая обречённую душу к пропасти.

– Нет! – Ванино бестелесное существо издало душераздирающий крик. – Я не хочу! – кричал он, пытаясь ухватиться за медленно раскрывающуюся дверь и повиснуть на ней, но дверь была противно скользкая, от неё мерзко пахло, и дверной ручки у неё тоже не было.

Створки двери раскрывались хоть и медленно, но без каких бы то ни было признаков остановки движения. Шанса выбежать наружу в распахнувшуюся дверь тоже не было, потому что за этой дверью оказалась ещё одна такая же огромная дверь. Ещё немного – и Ваня кубарем полетит в раскрытую чёрную пасть, на дне которой его ожидает, может быть, что-то совершенно ужасное.

Неизвестность пугала ещё больше, чем тонкая доска, перекинутая через пропасть, поэтому Ваня отпустил скользкую дверь и трясущимися ногами сделал шаг в сторону доски. Он всегда боялся высоты. Ему было ужасно страшно, но он мог выбирать только между падением без сопротивления и падением после неудавшейся попытки перейти через пропасть. Ваня выбрал последнее.

Тонкая доска задрожала, как только нога его ступила на неё. Раздвинув руки в стороны, он вспомнил об эквилибристах в цирке, но его всё равно качало, и с каждым шагом амплитуда качания становилась всё больше и больше. Наконец нога его соскользнула, и Ваня с криком полетел вниз, но не упал, потому что успел схватиться руками за раскачивающуюся доску. Подтянуться на руках, сил у него не было, поэтому он решил передвигаться по доске, попеременно переставляя руки, и какое-то время это у него получалось. Пусть и медленно, но он продвигался вперёд. Когда же руки перестали повиноваться, ещё немного повисев над разинутой черной пастью пропасти, он со страшным криком полетел вниз.

Ваня упал на каменистое дно пропасти, покрытое чем-то омерзительно скользким. У него не было сил даже пошевельнуться. С минуты на минуту могло подползти какое-нибудь чудовище, но время шло, и никто так и не появился. Он приподнял голову и посмотрел по сторонам. Никого не было.

«Ну и буду здесь лежать, – подумал он. – Это лучше, чем висеть над пропастью».

Как только Ваня так подумал, уровень зловонной жижи, покрывавшей дно пропасти, стал подниматься, и он понял, что если останется здесь лежать, то эта жижа похоронит его под собою.

– Нет! – закричал он и вскочил на ноги.

Одна эта мысль была ему противна до такой степени, что противней быть не могло. Лучше уж было висеть над пропастью.

Узник барака №1 стал карабкаться по скользкой каменной стене, обрамлявшей пропасть со всех сторон. Руки его скользили, ухватиться было не за что, а уровень жижи медленно поднимался. Отбежав несколько метров в сторону, Ваня попробовал подняться там, но безуспешно, а мерзкая жижа уже поднялась выше колен.

Охваченная ещё большим ужасом, чем наверху, обречённая душа металась из стороны в сторону, пытаясь подняться, пока её эфирная рука не нащупала что-то торчащее из скалы, похожее на ветку. Он проверил, хорошо ли это «что-то» держится в скале, и с радостью обнаружил, что «ветка» с места не сдвинулась. Схватившись за неё, он подтянулся, а второй рукой стал искать что-нибудь ещё, за что можно было бы ухватиться. Ничего похожего на крюк не было, и Ваня уже стал представлять себе, как он немного повисит теперь уже на этой стене и снова упадёт в зловонную жижу. Но тут его свободная рука нащупала какой-то выступ, за который можно было взяться. Схватившись за выступ и став ногой на «ветку», Ваня оказался чуть-чуть ближе к своей цели, но до неё было ещё так далеко.

Следующей ступенью был выступ в скале, достаточно острый, чтобы за него можно было ухватиться, и достаточно большой, чтобы на него можно было встать. Ваня даже повеселел. Он не знал, что ждёт его наверху, но всё-таки у него появилась надежда, если не на избавление, то хотя бы на какое-то облегчение его участи. Ещё один выступ, ещё – и вот уже долгожданный край, за который нужно взяться очень осторожно, чтобы не сорваться. Дрожащими пальцами Ваня ощупал спасительный край и нашёл самое удобное место. Теперь нужно было найти хороший упор для ноги.

«Спокойно, – приказывал он себе, – спокойно. Только не делать неосторожных движений. Одно поспешное движение может стоить всех усилий, потраченных на подъём из этого ада».

Нога, наконец-то, попала в достаточно глубокую расщелину. До края было уже рукой подать. Ваня ещё и ещё раз проверил упор ноги, надёжность верхнего края, раз! – и он выбрался!

Стоя на четвереньках, задом к пропасти, а лицом к огромной закрытой двери, Ваня не испытывал ни радости, ни торжества. Он просто стоял, а потом просто упал на бок, поджав под себя ноги. Всё его бестелесное существо ныло. Ему казалось, что его пропустили через мясорубку, и он уже не бестелесный Ваня, а просто фарш. Ну и пусть, пусть фарш, лишь бы только его не трогали, лишь бы только оставили лежать здесь, на этом маленьком пятачке скалы, перед огромной дверью, на краю пропасти.

Из забытья страдающую душу вывел какой-то странный звук. Он был так отвратителен, что хотелось свернуться в клубок, зажав голову между ногами. Мысли вяло текли, как будто всё это происходило в бреду.

«Что это может быть? – думал Ваня. – Что им от меня нужно? Пусть они оставят меня здесь. Я буду лежать тихо-тихо. Я никому не буду мешать. Только пусть не трогают меня».

В этот момент что-то ударило его по голове. Открыв глаза, он тут же вскочил на корточки. Нет, только не это! Больше он этого не выдержит!

– Остановись! Что ты делаешь? – закричал он, но дверь снова медленно открывалась.

Теперь стало понятно, что это она издавала тот отвратительный звук, от которого хотелось свернуться клубком. Эта подлая дверь снова столкнёт его в мерзкую пропасть, устланную камнями, чтобы похоронить его несчастную душу под зловонной жижей.

«Нет, я ещё раз попробую перейти через пропасть, – сказал он себе, пытаясь собраться. – Это уже не так страшно. Нужно попробовать идти по доске как можно быстрее, чтобы пройти как можно большее расстояние, тогда я после падения окажусь, хотя бы, дальше от этой клятой двери».

Времени на размышления не было, так как «клятая дверь» приближалась. Она уже толкала его в бок своим мерзким скользким краем. Вскочив на ноги, эквилибрист поневоле перевёл дух и сделал более уверенный шаг на тонкую доску. На этот раз она не закачалась. Ещё один шаг, ещё. Довольный собой Ваня немного расслабился, и доска тут же качнулась. Ещё чуть-чуть, и он бы кубарем уже летел вниз.

Балансируя руками, Ваня медленно продвигался, но чем ближе к середине пропасти он подходил, тем сильнее раскачивалась доска и тем страшнее ему становилось. Перспектива повиснуть над пропастью его не прельщала, и он, будь что будет, побежал! Но сделав всего лишь три шажка, эквилибрист оступился и беззвучно полетел в пропасть.

Жижа уже исчезла, но каменистое дно, хранившее её невыносимый запах, было ещё ужаснее, чем в первый раз. Ваня лежал на спине, раскинув руки и ноги, и видел над головой, вместо купола с изображением Бога-Отца, восседающего на облаке из херувимов, курящуюся дымом бездну.

«Ну и пусть я останусь здесь, похороненным под этой жижей, – думал он. – Ну и пусть. Всё равно. Мне всё равно...»

Жижа снова появилась и медленно поднималась всё выше и выше. Она уже покрыла его руки и медленно заползала на живот. Вот она уже коснулась ушей, ещё чуть-чуть и она заползёт ему в нос, станет растекаться по носоглотке, наполняя всего его зловонной гадостью. Пройдет немного времени, они сольются в одно целое, и его неразумная душа останется лежать здесь, на дне этой пропасти, такой же неподвижной, как и окружающие её камни.

И тут Ваня понял! Разбросанные по дну пропасти камни – это такие же души, как и он, только окаменевшие! Оказавшись один раз погребёнными под зловонной жижей, они уже не смогли подняться после того, как жижа ушла. И с каждым новым приливом окаменение их становилось всё необратимее.

«Какой ужас! – думал Ваня. – Эти души живые! Они всё чувствуют, всё понимают, всё помнят! Они страдают от своего окаменения, но не в состоянии что-нибудь изменить!»

Невероятным усилием он заставил себя шевельнуть сначала рукой, а потом и ногой. Он должен был найти в себе силы встать! У него есть ещё шанс выбраться отсюда!

Опершись на локоть, Ваня попробовал повернуться набок. Жижа отпускала, но тут же, как трясина, втягивала его обратно. Усилие, ещё усилие, – и вот он уже стоит на коленях почти по локоть в этой ненавистной смердящей жиже, но голова его – уже над ней.

«Теперь ты уже не затечёшь мне в нос и в уши. Не-етушки! – Ваня удивился собственным мыслям, ведь ещё минуту назад у него не было сил даже думать. – Это всё эта жижа, – догадался он. – Она парализует душу, лишая её возможности сопротивляться».

В следующее мгновение его руки оторвались от дна, он выпрямился и заставил ногу согнуться и сделать шаг. Передвигаться получалось очень медленно. Ноги не слушались, но с каждым шагом он становился всё сильнее и сильнее.

Ваня шёл, прижимаясь к стене, потому что там уровень жижи был намного ниже, чем посередине. Где-то здесь должен был быть ещё один путь, ведущий в сторону, противоположную от двери, его просто нужно было найти.

Ване показалось, что полкруга он уже прошёл, но стена была гладкой, без задоринки, и как он ни искал, ничего такого, за что можно было бы ухватиться, не было. Вдруг рука его натолкнулась на что-то острое. На радостях он ударил кулаком по стене, но в следующее мгновенье вспыхнувшая, было, надежда погасла. Это была та же «ветка», с которой он начал подъём в прошлый раз, и путь этот был тупиковый: он вёл к сталкивающей в пропасть двери.

Ваня успокаивал себя, но страх охватывал его всё сильнее и сильнее. С трудом передвигая уже начавшие окаменевать ноги, он не переставал ощупывать холодную скользкую стену обрыва. Он уже хотел пройти дальше, но тут ему показалось, что он что-то пропустил. Точно! Чуть выше того места, где он провёл рукой, был большой выступ, за который можно было взяться.

«Есть!» – шёпотом, чтобы ничего не испортить, порадовался он.

Ему предстоял трудный, изнурительный подъём, но он вёл туда, где должен был быть выход, и он из последних сил командовал себе:

«Рука... нога... попал… устойчиво… можно подтянуться... спокойно… только не спешить... не то... искать… вот... держаться... держаться!»

Ещё чуть-чуть – и Ваня бы сорвался, но в самый последний момент он схватился за что-то, что спасло его от падения.

«Не спешить! Я же говорил, не спешить!»

Никаких других мыслей, кроме очередного шага, у Вани не было, как и не было никакой другой цели и никакого другого смысла в его пребывании здесь. Чем выше он поднимался, тем ловчее становился. Чем ловчее он становился, тем ближе к цели он был.

Вот и долгожданный край обрыва. Ваня уговаривал себя не спешить, потому что малейшая ошибка – и он снова один из камней на дне пропасти.

Вот он, последний рывок! Руки уже распростёрлись на поверхности, схватившись за что-то, оставалось только подтянуть ноги.

«Давай, Ваня, давай! – подбадривал он себя. – Ещё одно усилие, и мы победили!»

Когда над пропастью остались висеть только ноги ниже колен, он тут же вспомнил, что наверху нужно сворачиваться калачиком, так как места там мало даже для такого, ещё не очень большого мальчика, как он. Ваня поджал под себя ноги и на какое-то время забылся от переполнявшего его сладостного чувства победы над самим собой. Он это сделал, хоть это было почти невозможно! Он это сделал!

«Я хочу здесь лежать, – говорил он себе. – Как же хорошо лежать здесь и не шевелить ни одним своим членом. Какое же хорошо!»

Из сладкой дрёмы его вывел какой-то странный звук. Это было что-то среднее между скрипом ненавистной двери и смехом. Хоть ему очень хотелось продлить сладостный миг отдыха, но на этот раз он не стал ждать очередного сюрприза. Ваня поднял голову, и не поверил своим глазам: перед ним была уже начавшая открываться дверь, только на этот раз она открывалась не плавно, а рывками, похожими на «ха-ха-ха». Ваня вскочил на колени и повернулся лицом к пропасти.

«Что это? Галлюцинации? Этого не может быть! Этого раньше не было!»

Он увидел, что по всему кругу пропасти были двери, так что, где бы он ни вылез, он всё равно упрётся в дверь.

Ужас охватил всё его существо! Это был конец всему. Это был конец всем его надеждам. В этом бараке бесполезно было совершать чудеса эквилибристики, стараясь пересечь пропасть по проложенной над нею тонкой доске. Было бесполезно карабкаться изо всех сил наверх, потому что в любом случае наверху его ждала дверь, которая рано или поздно столкнёт его в пропасть.

Если бы у Вани были слёзы, он бы плакал, но слёз не было. Он мог только страдать, и он страдал. А безобразный скрипящий хохот становился всё ближе и ближе, пока холодная скользкая дверь не коснулась его плеча.

– Ха-ха-ха! – Расстояние до пропасти становилось всё меньше.

– Ха-ха-ха! – Вот уже осталось совсем чуть-чуть.

– Ха-ха-ха! – Всё закончилось, и Ваня кубарем покатился вниз.

Его бестелесное тело наталкивалось на острые выступы, крюки, и падало, падало вниз.

«Всё, – подумал Ваня, когда падение закончилось. – Ещё чуть-чуть, и меня, даже такого, как сейчас, не станет. Зато на дне этой пропасти станет одной окаменевшей душой больше».

Ваня приподнялся и сел, опёршись спиной о стену, чтобы оттянуть тот момент, когда зловонная жижа начнёт заползать через нос и уши. Ему было так плохо, что захотелось крикнуть, причём, крикнуть так, чтобы звук его голоса сотряс этот проклятый барак №1. Но когда он открыл рот, чтобы собраться с силами для этой последней акции протеста, то почувствовал, что за щекой у него что-то есть. Осторожно, чтобы не повредить это «что-то», он всунул два пальца в рот и достал крошечный фонарик.

«Откуда он у меня? – недоумевал Ваня. – Почему этот фонарик оказался у меня за щекой?»

Ваня думал и думал, но ничего придумать не мог. Он ничего не помнил. Так он и сидел, оторопевший, не отводя взгляда от крошечного фонарика, лежавшего на его грязной ладони. Он бы и продолжал так сидеть, если бы вдруг не увидел, что жижа уже начинает подкрадываться к ладони с чудесной находкой. Но фонарик оказался у него за щекой не просто так, Ваня это чувствовал. В этом был какой-то смысл.

«Фонарик, подскажи, ну, подскажи! – жарко зашептал Ваня. – Ты, ведь, можешь мне помочь, можешь? Ну, подскажи, пока ещё не поздно, пока у нас есть ещё немного времени. Прошу тебя, подскажи».

В этот момент в его голове пронеслась какая-то мысль, но она была так слаба и так быстро исчезла, что он не успел её разобрать.

«Вспомнить, я должен вспомнить! – командовал он себе. – Я знаю ответ. Я просто забыл его. Я должен вспомнить».

Ещё одна вспышка, за ней другая, и мысль обрела конкретные слова. Только слова эти были разрозненные и сами по себе ничего не значили: «сможешь... там... помоги...»

«Что сможешь? Кому помоги? Где там?» – Ваня судорожно перебирал все возможные варианты, но ответ так и не приходил, а жижа поднялась уже так высоко, что ему пришлось поднять руку с фонариком.

«Мама, помоги», – вдруг отчётливо услышал он. Эти слова тут же сорвались с его губ, и то, что произошло дальше, было самым настоящим чудом!

В фонарике затеплился огонёк. Он был совсем крошечный, но до того яркий, что кромешный мрак, окружавший бедную заблудшую душу, просветлел. И это было ещё не всё. Огонёк разгорался всё сильнее и сильнее, и, наконец, от него отделился и заскользил по стенам пропасти длинный луч. Ваня следил за чудесной полоской света, как зачарованный, а луч, казалось, что-то искал. Внезапно он остановился, и Ваня увидел ступени, ведущие вверх.

– Фонарик, родненький! – Слова благодарности вырвались из Ваниной груди, а сам он изо всех сил уже тащил из жижи левую руку. Жижа не отпускала, но уже не было той силы, которая могла бы удержать маленькую беспомощную душу, погрязшую в зловонной жиже. Свершилось чудо! И это значило, что выход из барака №1 есть!

 

 

5

Когда Ваня подошёл к ступенькам, первым делом он запрятал за щёку фонарик, но его рот наполнился таким ужасным смрадом, что он чуть не выплюнул то, что положил за щёку. Конечно же, он понимал, что дело было не в фонарике. Этот вкус, который чуть не вывернул всего его наизнанку, был вкусом зловонной жижи, покрывавшей Ваню с ног до головы.

«А если бы эта гадость через нос и уши заполнила всё моё нутро? – подумал Ваня и от одной только этой мысли его передёрнуло. – Скорее бежать отсюда! Не знаю, что меня ждёт там, наверху, но хуже этого вряд ли что-нибудь может быть. Главное, что у меня есть фонарик! Он выручит меня в трудную минуту! Только бы не забыть о том, что он у меня есть, и не забыть тех слов, которые зажигают в нём спасительный огонёк!»

Ваня быстро поднимался по скользким и липким ступенькам. Было нелегко, но по сравнению с теми подъёмами, которые ему уже пришлось проделать, это было просто спортивное мероприятие.

Вот и она, долгожданная последняя ступенька. Ещё один шаг – и он на свободе! Но не успел Ваня толком и распрямится, как тут же оказался в окружении уродливых покемонов. У одних из них были огромные головы и маленькие туловища, у других были огромные туловища и маленькие головки. Одни были зелёные, как инопланетяне, другие были серые, как высохшая земля. Один даже был просто скелет.

– Ой, кто к нам пришёл! – голосом, как из бутылки, сказал покемон-скелет. – Это кто же тебя из барака №1 вымолил, а?

Ваня молчал.

– Вот уж везунчик так везунчик! – захохотал костлявый покемон, но его «ха-ха-ха» больше было похоже на «буль-буль-буль».

– Ну, один раз повезло, а в другой раз может и не повезти! – как комар, пропищал покемон с маленькой головкой на толстой шее, и тоже зашёлся своим писклявым смехом, похожим на «пи-пи-пи».

– Он наш! Он наш! Он восставал на мать! – заорал чёрный как уголь покемон, просто захлёбываясь от злости.

Ване показалось, что какой-то фиолетовый луч коснулся его пальца, на котором был штамп «№1». Он поднёс палец ближе к глазам и с удивлением увидел, что на пальце теперь стоял штамп «№2».

– Что ж, заходи, гостем будешь, – пробулькал своим бутылочным смехом Скелет. – Заждались мы тебя, прямо ручки чешутся. – Покемон от удовольствия потёр свои костлявые ладони и его «буль-буль-буль» смешалось со стуком костей.

– Как же хорошо сейчас воспитывают детей! – с умным видом, как заправский философ подхватил прозвучавшее приглашение зелёный покемон-инопланетянин. – Всё им разрешают, во всём им угождают, не растолковывают, что хорошо, а что плохо. Хочет чадо, значит, надо – нельзя волю в ребёнке подавлять. А «ребёнки» потом этим родителям на головы и садятся, а если тем вдруг это не понравится, они и давай против них восставать: кричать, командовать, требовать, папочке с мамочкой рот закрывать, а то и руку поднимать. Ой, какое же хорошее воспитание! Работы у нас хоть отбавляй! Скоро придётся заявку на расширение помещения подавать.

– Неправда! Меня так не воспитывали! – закричал Ваня от переполнявшего его негодования.

– Да уж! – забульбулькал Скелет. – Мать тебя хорошо воспитывала, но ты – молодец, хороший мальчик, мать свою не слушал, ты нас слушал!

– И правильно делал, что нас слушал! – подключился Инопланетянин. – Ой, помру, ха-ха-ха! А как же? Что бы мы здесь без тебя сейчас делали? Скучали? От тоски носы бы друг другу отгрызали? Ой, помру, ха-ха-ха! А так нам вот какое развлечение! Ха-ха-ха! – Окончательно забыв про свою философию, зелёный покемон снова залился безудержным смехом.

– Буль-буль-буль, – вторил ему Скелет.

– Пи-пи-пи, – не отставал Головастик с телом великана.

– Хрю-хрю-хрю, кря-кря-кря, бзы-бзы-бзы… – веселью покемонов, казалось, не будет конца.

Только одному Ване было не смешно. Он с омерзением смотрел на эту буйную вакханалию и ему очень хотелось надавать тумаков этим безмозглым покемонам.

Вдруг прямо перед собой, на расстоянии шагов десяти, он увидел женщину, привязанную к большому столбу. Лицо её было знакомо. В глазах женщины можно было прочесть страдание и любовь. Ваня вглядывался в это лицо с огромным напряжением и, наконец, вспомнил: это была его мама! Конечно же! Как же он сразу её не узнал!

«Проклятые покемоны, все мозги отшибли», – с горечью подумал он.

– Мать-то у тебя, видишь, какая светлая! – показывая на привязанную к столбу женщину, уже серьёзно продолжал зелёный покемон, переменив тон философствующего шута на тон заговорщика. – А мы тебе вот в это самое левое ухо шептали: «Слабая, ничего в жизни не добилась, унижается перед всеми».

– А ты и уши развесил! – неожиданно завизжал великан с головой головастика так, что Ваню даже передёрнуло со страху.

– А ты и поверил! Ой, хороший мальчик! – снова перейдя на шутовской тон, захохотал зелёный Инопланетянин.

– Ой, хороший мальчик, – развеселились все покемоны, вертясь и прыгая вокруг Вани.

– Ой, хороший мальчик, буль-буль-буль!

– Ой, хороший мальчик, пи-пи-пи!

– Ой, хороший мальчик, хи-хи-хи!

– Ой, хороший мальчик, хрю-хрю-хрю!

Покемоны хохотали и хохотали, но в какой-то момент дикое веселье вмиг прекратилось, как по мановению волшебной палочки, и Инопланетянин, снова перейдя на тон заговорщика, злобно сказал:

– Если бы ты мать свою слушал, ты бы сейчас здесь не кувыркался.

– Замолчите! Я не хочу вас слушать! – закричал Ваня, готовый был броситься на покемонов, чего бы это ему ни стоило.

– Эн-нет, дурачок, – заговорил огромноголовый покемон, похожий на учителя, которого нерадивые ученики довели до нервного срыва. – Это ты, когда живой был, мог нам так сказать и молитвой от нас закрыться. А сейчас нет! – Покемон сделал паузу и заревел диким голосом: – Всё! Поздно! Поезд ушёл!

На последних словах огромный рот покемона раскрылся так, что Ваня подумал, что сейчас он его проглотит целиком, но настроение покемонов резко переменилось. Они схватились друг за дружку, наподобие паровозика, и с криками «ту-ту!», «чух-чух-чух-чух» стали наворачивать круги вокруг Вани, доведённого до состояния шока.

На очередном круге паровозик сошёл с рельс, потому что огромноголовый покемон набросился на своих дружков покемонов, толкая и разбрасывая их в разные стороны.

– Хватит, я сказал! Хватит! – Огромноголовый покемон орал на остальных покемонов так, что Ваня сразу определил, кто у них здесь начальник. – Повеселились и хватит! Пора за дело браться!

Все покемоны тут же притихли и придали своим уродливым мордам вид настолько умный, насколько это было возможно. Кучка покемонов уже несла огромный столб, наподобие того, возле которого стояла Ванина мама, чтобы установить его за спиной сына.

– Сколько стрел нести, князь? – учтиво спросил Инопланетянин.

Огромноголовый развернул лист бумаги, свёрнутый трубочкой, пробежал огненными глазами по написанному на нём тексту, и с явно недовольным видом ответил: «Две».

У Вани перед глазами пронеслись две его крупных ссоры с мамой.

«Если бы мама не избегала конфликтов со мной, сейчас стрел было бы больше», – подумал он, и резкая боль пронзила всё его существо.

Мучаясь от запоздалого раскаяния, горе-сын с горечью посмотрел в любящие мамины глаза. Но, когда он увидел стрелы, приготовленные покемонами, ему стало просто не по себе.

– Разве это стрелы? – выкрикнул он. – Это же настоящие китобойные гарпуны!

– Не понял, – рявкнул Огромноголовый и повернул к Ване искаженное злобой лицо. – Это что ещё за вопросы? Здесь вопросы задаю Я! Ты понял, ничтожество?

Ваня молчал.

– Эй ты, – разъярённый князь обратился к мелкому покемону с большой палкой в руке, – дай-ка этому разговорчивому электрошоком по голове.

Не успел Ваня и глазом моргнуть, как приказание было выполнено, и он точно свалился бы с ног, если бы его не поддержали несколько мелких покемонов.

– Некогда нам тут сознания терять! Стоять! – заревел Огромноголовый.

Ваня попытался удержаться на ногах, но ноги не слушались. Если бы не покемоны, он бы снова упал.

– Стоять, я сказал! – ещё громче заревел покемонский князь. – Дайте ему стрелу!

Ноги и так еле держали бестелесное тело, но как было удержаться на ногах вместе с этой «стрелой»?

– Я не могу, – взмолился Ваня, – дайте мне немного прийти в себя.

– Что? Ты ещё позволяешь себе со мной дискутировать? – Огромноголовый заревел так, что его обычно серая газовая морда стала тёмно-багрового цвета.

– Держите меня, а не то я сейчас разорву его на куски, и стрелять будет некому! – Огромноголовый просто озверел.

Несколько покемонов схватили его за руки, за ноги и за необъятную шею.

– Дайте этому разговорчивому в руки стрелу! – не унимался разъярённый князь.

Несколько покемонов принялись возиться вокруг Вани: кто ставил ему ноги в устойчивую позицию, кто поддерживал его под руки. Один покемон вкладывал ему в руки стрелу, другой ловил её, когда она из его рук вываливалась. В конце концов, мелким покемонам удалось поставить стрелка так, чтобы тот стоял сам, без поддержки.

– Бросай стрелу! – завопил Огромноголовый.

– Куда? – не понял приказа еле держащийся на ногах Ваня.

– Не куда, а в кого! – зарычал князь, зеленея от злости.

– В кого? – снова переспросил Ваня, не понимая, чего от него хотят.

– Кто привёл сюда этого идиота? – Покемонский князь заорал так, что уже нельзя было разобрать, какого он цвета.

– Сгусток-Гарри! Сгусток-Гарри! – послышались электронные голоса невесть откуда взявшихся сгустков-телепузиков.

– Это ещё что такое? – Вид у покемонского князя стал такой, что можно было бы предположить, что ему и вовсе приходит конец! – Гнать их отсюда! Кто их сюда пустил! Всех в карцер посажу! Всех до единого! – Голос разбушевавшегося покемона не выдержал таких нагрузок и стал пускать петухов.

– Всех посажу! Всех до единого! – уже не ревел, а сипел он, как недорезанный петух.

Покемон в белом халате нёс ведро успокоительного зелья из бледной поганки, держа его перед собой двумя руками, чтобы не разлить.

– Выпейте, князь, прошу Вас, сделайте несколько глоточков, и Вам сразу станет легче, – очень ласковым голосом уговаривал начальника врач-покемон.

Огромноголовый запрокинул ведро с зельем и одним махом опорожнил его. Из его горла послышалось двадцать восемь бульбулей, которые внимательно сосчитал врач-покемон.

– Так, – подытожил он результат своих наблюдений, – через двадцать восемь секунд по земному времени Вам станет легче.

Все покемоны начали усердно считать до двадцати восьми. Те, которые не умели считать до двадцати восьми, просто старательно открывали рты, стараясь подражать движениям губ покемонов, которые до двадцати восьми считать умели. Когда же, наконец, прозвучало долгожданное «двадцать восемь», все покемоны замерли, не отрывая глаз от своего начальника. Какое-то время он ещё немного помолчал, а потом сказал своим нормально глухим голосом:

– И точно полегчало.

Все покемоны выдохнули с явным облегчением.

– Начали! – спокойно сказал покемонский князь, но от этого спокойствия повеяло могильным холодом.

Все покемоны заняли свои места. Ваня понял это по тому, как быстро и чётко они оказались каждый именно на том месте, которое было определено для каждого из них по общему сценарию.

«Как в кино», – подумал он.

– Бросай стрелу в мать, – так же спокойно, как и прежде, сказал покемонский князь.

Ваня был так удивлён спокойным тоном покемона, что не разобрал сказанного.

«Зелье из бледных поганок таки подействовало», – подумал он, удивлённо рассматривая покемона.

– Чего вылупился? – Князь медленно, чуть ли не по слогам выговаривая слова, задал свой вопрос.

«А, это у него губы задеревенели от поганок, – догадался Ваня. – Наверное, не только губы, но и мозги тоже, если они вообще у него есть».

– Позовите переводчика, – приказал князь. – Эта дубина не понимает, что ему говорят.

Переводчика звать и не нужно было вовсе, потому что стоял он рядом и тут же приступил к «толкованию», перемежая каждое слово ударом по голове. По окончании перевода лицо готовящегося к стрельбе выразило ещё большее недоумение, чем до него.

– Он снова не понял. Повторить перевод, – так же, почти по слогам, приказал спокойный, как удав, покемонский князь.

Переводчик выполнил приказание.

Ваня, до которого стало медленно доходить, что от него требуется, казалось, вообще потерял дар речи.

– Этой дубине нужен двойной переводчик, – спокойно подытожил князь.

– Не надо! – крикнул Ваня, сколько было сил. – Я всё понял, но метать гарпун не буду!

– Не будешь? Будешь! – Это был голос зелёного покемона. – Ещё как будешь, – добавил покемонский шут и вышел на авансцену разыгрываемого действа. – Благородненького решил из себя покорчить? Ну, покорчь, покорчь две минуточки.

Покемоны, стоявшие справа от шута, прыснули, как по команде, а шут с нескрываемым удовольствием продолжал:

– А когда ты там на мать свою кричал, благородство твоё где было, благородненький ты наш? Ты нас тогда слушался, все наши команды выполнял, а теперь-то уж и подавно послушаешь.

Ваня смотрел на шута широко раскрытыми глазами, не понимая, о чём тот говорит.

– Ну, чё, фокус показать? – загадочно спросил покемонский шут.

Все покемоны злобно захихикали:

– Показать, показать.

Шут принял позу метателя стрел. За этим тут же последовал приказ, сказанный неожиданно громким голосом:

– Правую руку со стрелой поднять! – скомандовал он, и сам сделал то же самое.

Против своей воли Ваня сделал всё, как показал покемон.

– Прицелился в грудь! Бросай!

Ваня повторил всё, что ему показали, и стрела-гарпун, тяжело ухнув, полетела в мамину грудь. Но, не долетев всего чуть-чуть, она развернулась и больно вонзилась ему в грудь.

– Ай, – вскрикнул он, и почувствовал, что стрела пронзила насквозь его бестелесную душу, пригвоздив её к стоящему за ним столбу.

– Хороший мальчик! – одобрительно зашумели покемоны. – Хороший! Хороший!

Хоть тела у Вани не было, но было очень больно. Наверное, если бы это произошло там, на земле, с его физическим телом, было бы не так больно, потому что здесь к этой физической боли добавлялось ещё и ощущение вечности и вечно не проходящей боли, смешанной с угрызениями совести, которая здесь не умолкала никогда и ни при каких обстоятельствах.

В руках у Вани появилась вторая стрела, и всё повторилось сначала: мысль и действие, соединённые злой волей покемона, заставляли его сделать то, чего он никогда бы не сделал своей собственной волей, и он снова бросил стрелу-гарпун в маму. Точно так же, как и в первый раз, не долетев совсем немножко, стрела развернулась и вонзилась в него.

Пригвождённый двумя стрелами, Ваня беспомощно повис на столбе, а покемоны исчезли, как будто их и не было вовсе. Образ мамы тоже исчез, и Ване стало мучительно стыдно за себя и за свою глупость. Но самое ужасное было в том, что сойти с этого столба, у него не было никакой возможности. Он висел, страдая от воспоминаний и от реальности, в которой находился. Но в какой-то момент ему показалось, что откуда-то доносится чей-то стон.

Ваня поднял голову и обнаружил, что был здесь не один. Вокруг него на столбах висели такие же пригвождённые души. Их было много, очень много. Все они были разного возраста, как говорится, млад и стар, но все – пригвождены к столбам. Ваня увидел, что у некоторых пригвождены и руки и ноги.

«Эти били родителей и руками и ногами», – осознал он.

У других были пригвождены только руки.

«За рукоприкладство», – констатировал Ваня.

У некоторых стрел было много, и они были везде, куда только можно было их воткнуть.

«Мама, благодарю тебя, – подумал Ваня, глядя туда, где ещё недавно находился мамин образ. – У меня только две стрелы».

Эта мысль вроде бы немного его утешила, но следующая довела до полного отчаяния:

«Мои стрелы в грудь, туда, где сердце...»

Сколько Ваня провисел на столбе своего позора, сказать было трудно. Здесь не было земного времени. Одна минута страданий была, быть может, сравнима с годом страданий на Земле. Возможно, прошла минута, или секунда, или несколько секунд.

«Какая разница? – думал Ваня безучастно. – Конца этому нет и не будет!»

Прошло ещё какое-то время, и наступил момент, когда в висок начала стучаться мысль, отвлекающая от поглотившего его страдания. Эта мысль всё твердила и твердила о том, что руки у него свободны. Ваня отгонял непрошеную гостью прочь, но мысль не отступала. Она стучалась и стучалась до тех пор, пока не заставила Ваню думать.

«Если так важно, что у меня свободные руки, значит, я могу ими что-то взять? Но что я могу ими взять? Какая глупость! Чего ты пристала? Уйди, не мучай, мне и без тебя тошно».

Ваня отбивался от назойливой мысли, и она уходила, но непременно возвращалась вновь.

Тогда он стал рассматривать свои руки. Они были покрыты какой-то вонючей грязью. Откуда она? Где он мог так вымазать свои руки? Ваня опустил голову и увидел, что не только руки, но и весь он был покрыт слоем этой грязи. Потом он заметил, что страдания висевших неподалёку от него душ, усилились после его появления здесь.

«От запаха, который исходит от меня, они теперь страдают ещё больше, – догадался он. – Но что я могу поделать?»

Ваня стал пробовать очистить себя от грязи, но она так сильно присохла, что отпадала только после очень больших усилий, которые ещё больше усиливали его собственное страдание.

– Простите меня, но я ничем не могу вам помочь. Эта грязь так въелась в меня, что от неё не очистится, – сказал он, так и не дождавшись ответа.

Прекратив бессмысленные попытки, Ваня снова беспомощно повис на столбе, но мысль о том, что руки у него свободны, тут же вернулась.

– Отстань, слышишь? И без тебя тошно, сказал же тебе! – огрызнулся Ваня вслух и вдруг почувствовал, что у него горчит во рту.

«Получается, мой рот тоже набит этой грязью? – От одной этой мысли всю его бедную душу передёрнуло. – Вот зачем мне нужны свободные руки!» – обрадовался он своей догадке.

Ваня, как мог, почистил пальцы на правой руке, и засунул их в рот. Какого же было его удивление, когда в руке его оказался крошечный фонарик, таившийся у него за щекой!

«Вот это да! – сказал он, рассматривая фонарик, а перед глазами у него возник любящий мамин образ. – Мама, дорогая, если бы ты была рядом! Ты всегда помогала мне!»

Ваня, не отрывая глаз, смотрел на свою находку, и фонарик всё больше и больше ему нравился.

«А может, это мамин подарок? – спросил он самого себя. – Но как он мог оказаться здесь со мной, да ещё за щекой?»

Ваня думал, думал, но ничего не придумав, сказал первое, что пришло ему в голову: «Мама, помоги!» В этот же момент в фонарике зажёгся огонёк, так что пленник барака № 2 от неожиданности чуть не выпустил его из рук. Огонёк, разгораясь всё сильнее, выпустил из себя светлый луч. Как завороженный, забыв о том, где находится, проткнутый двумя стрелами страдалец наблюдал за чудесной находкой.

Луч разрезал мрак, нависавший над уловленной душой, как занавес, а потом опустился вниз и пересёк торчавшие из неё стрелы. В следующий момент стрелы растворились в воздухе, как будто их и не было вовсе, и Ваня с криком полетел в разверзшуюся под ним дыру.

 

6

Полёт был недолгим, падение – жёстким. Пока Ваня летел, ему во всех деталях вспомнилась встреча с Ангелом-Хранителем, и он вспомнил слова не только о фонарике, но и о том, что должен спасти тех, кто поможет ему вспомнить, кто он есть. Последние слова были не понятны, но главное, что он их вспомнил.

Придя в себя после падения, он тут же спрятал чудесный фонарик за щёку. Это была его единственная надежда выбраться из барака, в который теперь его занесло силой притяжения греховных страстей. Какое счастье, что обитатели этого мира не видят фонарик у него за щекой!

Ваня решил опереться руками о землю, не вставая, и осмотреться, но руки его тут же разъехались в разные стороны.

«Это что, каток?» – удивился он.

Но это был не каток. Ладони его были покрыты слизью, через которую просвечивала грязь на руках. Слизь была липкая, густая и противная. Самое обидное было в том, что её нечем было вытереть. Немного погодя Ване показалось, что под ним началось какое-то движение, как если бы слизь стала уходить.

«Хорошо было бы!» – обрадовался Ваня, но тут же пожалел о своём легкомыслии.

В двух шагах от него слизь стала подниматься вверх, вытягиваясь в форме толстой змеи. На верхушке вытянувшегося туловища сформировалась слизистая голова с человеческим лицом, черты которого были искажены лютой ненавистью. Ожившая слизь открыла свой искривлённый рот и издала нечто среднее между шипением и свистом:

– С-ш-с-ш-с-ш-ссс-шшш-сссы.

После заключительного «сссы» изо рта ожившей слизи вылетели капли, обрызгавшие Ване лицо.

«Брызжет слюной, – вспомнилось хорошо известное ему выражение. – Точно! Эта слизь и есть слюна! Но почему она брызжет слюной?»

– Потому что ты раздраж-жался! – прошипев ответ на незаданный вопрос, хозяйка «катка» обдала его новым фонтаном брызг, и липкая слюна густо покрыла Ванино лицо. У него появилось ощущение, как будто его пожевали и выплюнули.

«Нужно попробовать бежать», – пронеслось в голове.

Ваня с трудом встал на ноги и попытался, скользя, как на льду, убежать подальше от брызжущей слюной головы. Но не успел он пробежать и метра, как упал, потому что слюна под его ногами начала двигаться в сторону шипящей пасти, как если бы та втягивала её в себя. С растопыренными ногами и руками Ваня медленно, как на эскалаторе, подъезжал к слизистой голове ожившей слюны.

– С-ш-с-ш-с-ш-ссс-шшш-сссы, – услышал он уже знакомое ему свистошипение, за которым последовал очередной фонтан брызг.

– Слюнявая морда! – рассердился Ваня.

– Пра-авильно-с-ссс, – обрадовалась змееподобная хранительница слюны. – Очень даже правильно! Раздражайс-сся! Раздражайс-с-ссся! Я так люблю, когда глупые люди раздражаютс-ссся! Посмотри, как меня здес-сь много, какая я с-с-сочная, липкая. Раздражайс-с-ссся!

Змеевидное туловище сделало резкое движение, и слизистая голова в одно мгновение оказалась рядом с головой Вани, слизистыми глазами пристально вглядываясь в его лицо.

– Ну, скажи мне что-нибудь неприятное и брызни в меня с-слюной. Ну, давай, давай, я так этого хочу-с-с-с.

– Пошла вон, слизь вонючая! – поддался на провокацию Ваня.

Змея тут же несколько раз обвилась вокруг его ног, скрутив их, как верёвкой, так что теперь он не мог уже сделать и шагу, а медузий рот расплылся от удовольствия:

– С-ссс! Ещё! Ещё! С-ссс!

Ваня понял, что чем больше удовольствия он будет доставлять этому гигантскому слизню, тем меньше шансов будет у него выбраться из его объятий.

«Я должен следить за правой рукой. Ею легче всего достать фонарик. Я не должен позволить этой гадости скрутить мне руки».

Но не успел он обдумать план своих действий, как слюна резко поменяла тактику своих. Она почему-то раскрутилась и, оставив жертву совершенно свободной, быстро отскочила на метра два в сторону.

– Я обиделась на тебя! Ты не хочешь сделать мне приятно. Уходи! Уходи прочь!

– Раз ты так хочешь, я уйду, – пробормотал Ваня, плохо представляя себе, куда он может отсюда уйти.

Слизистая голова опустилась и тут же растворилась в слюне, как будто её и не было вовсе. Удивлённый таким неожиданным избавлением, Ваня стал осматривать помещение, но ничего, кроме бесконечного пространства, покрытого слизью, не увидел.

«Слюнявая пустыня, – безрадостно подумал он. – Куда тут уйдёшь?»

Но делать что-то нужно было, и Ваня попробовал сделать несколько шагов в сторону от того места, где ещё недавно была голова слюны. Когда он занёс ногу, чтобы сделать третий шаг, слюна под его ногой вздыбилась, и он, наступив на что-то твёрдое, упал. В следующий момент Ваня с ужасом увидел между ног знакомую голову с невидящими, как у римских бюстов, глазами. Голова, вытягивая свою скользкую шею, как слепая, тыкалась мордой то в Ванину ногу, то в руку, то в живот, как будто хотела что-то найти. И вот она, как шарф, уже обвилась вокруг его шеи, а голова с заполненными слизью глазницами оказалась как раз напротив лица.

– Ах, как жаль, что я не могу тебя видеть, но как приятно чувствовать близость твоего тела, – кокетливо произнесла она безо всякого свиста.

– Эй, ты, полегче, – прохрипел Ваня. – Ты так меня задушишь!

– Не сейчас-с-ссс! С-с-сы! С-с-сы! – расхохоталась медузья голова. – Не сейчас-с-ссс! – повторила она с нескрываемым удовольствием и добавила: – Я ещё не наигралась.

«Не наигралась? – мысленно повторил Ваня. – Так это она со мной в кошки-мышки играется? Нет, пора кончать эти игры, а не то она так меня обкрутит, что, будучи в полной памяти, я не смогу прибегнуть к помощи фонарика».

Он быстро засунул свободную руку в рот и достал своего крошечного помощника.

– Помоги, мама! – сказал он настолько громко, насколько позволяло ему горло, сдавленное шарфом из слюны.

Огонёк в фонарике тотчас вспыхнул и отбросил тонкий лучик, который своим концом упёрся в торчавший над слоем растёкшейся слюны змеиный хвост.

– А-с-с-ссс! – Шарф с головой на конце тут же раскрутился, и голова оказалась в том месте, куда ударил луч.

– Что это было? С-с-с – панически завопила слюнявая голова. – Почему у меня высох хвос-ст?

Но в это время луч ударил в гущу слюны, которая с шипением начала испаряться, обнажая под собой чёрную блестящую поверхность, похожую на уголь.

– Катас-строфа! – заскулила Слюна, как побитая собака, и стала метаться из стороны в сторону в полной беспомощности. – Кто посмел вторгнуться в мои владения? Кто? Здесь Я – хозяйка! Кто посмел похитить моё богатство?

– Эта мерзкая слюна – твоё богатство? – забыл об осторожности осмелевший Ваня и тут же пожалел об этом.

Разъярённая слюна увидела луч, исходивший из его ладони, и резко ударила по ней медузьей головой. Ваня автоматически сжал пальцы, и только это его спасло, иначе фонарик уже лежал бы в слюне, и достать его было бы невозможно.

– Ах, так это ты, подлая твоя душа! – Медузья голова превратилась в настоящую Горгону, хоть у неё и не было волос из извивающихся змей. – Ты посмел посмеяться над моим богатством и поднял на него свою гнусную руку? Ты сейчас-с-с об этом пожалеешь!

Змеевидное туловище в одно мгновение обвило всё Ванино тело и вытянутую руку с зажатым в ладони фонариком. Только одна голова ещё оставалась на свободе.

– Ну, что? – кипя от злости, ликовала Слюна. – С-с-с кем ты хотел боротьс-ся? С-с-со мной? Ты, глупая погибшая душа! Ты хотел бороться с-со мной? А ты знаешь, чем наполнена моя с-слюна? Не знаешь? Так я тебе расскажу: такими же бессмертными душами, как и твоя! С-с-сы, с-с-сы, с-с-сы! – Слюна затряслась от смеха, отчего Ваня чуть не свалился с ног, обкрученных трясущимся туловищем.

– А что есть ценнее бессмертной души? – Слюна резко прекратила свой смех, видя шаткость положения своей жертвы.

Нанесённая обида явно требовала возмездия, а для этого нужен был кто-то, перед кем можно было бы выговориться.

– Это вы, глупые люди, размениваете с-своё богатство на что угодно, потому что вы до того обезумели, что не в сос-стоянии отличить белое от чёрного. Но мы – не вы! Мы знаем, что по чём! Мы боремся за каждую душу до пос-с-ледней капли... – на этом месте она запнулась, потому что слово «крови» в данном месте было совершенно не уместно. – До последней капли с-слюны! – закончила она и осталась собой довольна. – Чем больше вас окажется здес-с-сь, тем дольше мы здесь продержимся, потому что конец всему наступит тогда, когда число падших ангелов вос-сполнится праведными равноангельскими душами! Разве ты об этом не знал? Знал!

Медузья морда изобразила такое злорадство, что Ваня предпочёл бы ещё раз умереть, только бы не видеть это безглазое чудовище.

– Ты знал, – проникновенно повторила Слюна. – Но ты продал с-самое ценное, что у тебя было, за то, чтобы принадлежать к чис-слу избранных недонос-сков, с-с-сотворивших с-себе очередного кумира!

Каждое слово, сказанное Слюной, доставляло Ване такие неимоверные страдания, что ему было бы легче, если бы его, хоть сто раз, проткнули ножом. Теперь всё стало понятно, всё, до последней запятой, но уже ничего нельзя было изменить.

– Трепещ-щ-и, раб! – устрашающе прошипела хозяйка слюнявой пустыни. – Твоему с-с-сознанию приходит конец! Ты сейчас-с-с ис-счезнешь во мне и уже никогда не вспомнишь, кто ты ес-с-сть! Ты просто с-с-станешь час-стью меня и увеличишь моё богатство. Чем больше вас-с-с, тем богаче Я!

Слюна сделала паузу, как заправская актриса, и неожиданно томным голосом добавила:

– Но у тебя перед тем, как рас-с-створиться во мне, есть пос-с-следний шанс-с с-с-сделать мне приятно. За это я позволю тебе ещё нес-с-сколько минут побыть с-с-самим собой!

Слова «за это я позволю тебе» прозвучали так нежно и игриво, что если бы можно было забыть всё сказанное до них, то это был бы самый настоящий «хэппи-энд».

«Я хочу, чтобы ты был самим собой! – на память пришли чьи-то слова. – Кто их говорил? Кто? – Ваня мучительно пытался вспомнить. – Кто мог это сказать? Мама? Конечно, мама! Кто же ещё? Как же она была права! Как это важно, быть самим собой! Я не смог остаться самим собой, поэтому я должен стать похожим на маму. Быть похожим на маму! А мама любила меня, любила соседей, жалела их».

– Слюна, ты слышишь? – закричал он из последних сил. – Я жалею тебя! Я люблю тебя! Я очень люблю тебя!

Змеиное туловище обмякло, как если бы его ударили в самое сердце. Сначала Ваня не поверил своему счастью и подумал, что коварная Слюна опять затеяла свои игры, но прошло какое-то время, а свисающая с его правой руки медузья голова не подавала никаких признаков жизни.

«Так тебе и надо! Доигралась!» – обрадовался Ваня и стал крутить рукой в обратную сторону, чтобы заставить безжизненно свисающую слюнявую голову раскрутиться и, тем самым, освободить хотя бы ладонь с зажатым в ней фонариком.

Как только это ему удалось, Ваня, не отрывая глаз от медузьей головы, которая в любой момент могла прийти в себя, проговорил спасительные слова «помоги, мама», и появившийся луч сразу же заметался по распластанной вокруг слизи. Зловонные испарения наполнили владения так и не пришедшей в себя хозяйки, а перед ее пленником зачернела дорожка, убегающая всё дальше и дальше от пребывающей в глубоком обмороке головы лысой Горгоны.

Не теряя и минуты, Ваня сбросил с себя змеиное туловище, неподающее признаков жизни, стряхнул остатки слюны и изо всех сил бросился бежать прочь от этого ужасного места, в котором должна была навеки остаться его несчастная душа.

 

 

7

Дорожка оборвалась, уткнувшись в песчаный берег узкой, но сильно бурлящей реки. Ваня читал о бурных горных реках, с большой высоты падающих вниз и разбивающихся о камни до белой пены, но те реки по сравнению с этой были, как котята по сравнению с тигром. Казалось, что в этой реке было два противоположных течения. Волны, бегущие в одну сторону, натыкались на волны, бегущие в другую сторону. Ни одна из них не хотела уступить, и столкнувшиеся в своём упрямстве волны, как необъезженные скакуны, поднимались на дыбы, обрушивая друг на друга всю силу своего сопротивления и, сцепившись в яростной схватке, образовывали воронки водоворотов, которые, поднимая со дна грязь и ил, вскипали грязной пеной.

На другом берегу реки было что-то, затянутое дымкой тумана, как в первом бараке.

«Вот оно, избавление!» – Ваня был уверен, что на том берегу его ждало избавление, потому что совпадение картинки на другой стороне пропасти и на другой стороне реки было не случайным. Здесь не было и не могло быть никаких случайностей, потому что это был мир первопричин и закономерностей.

«Как перейти эту злосчастную речку! – чуть не плача, спрашивал он себя. – Здесь должен быть выход. Из каждого барака есть выход, и здесь он тоже где-то есть!»

Ваня пошёл вдоль реки. Он шёл и шёл, но от желанного другого берега его разделяла бурлящая вода, которая собьёт с ног любого, решившегося войти в неё. От отчаяния, охватившего его, Ваня забыл про фонарик, который тут же запрятал за щёку, как только выбрался из слюнявой пустыни.

Когда сил идти больше не стало, он медленно опустился на каменистый берег, покрытый странным серо-зелёным песком, и внимательно осмотрелся, не ожидает ли его и здесь какой-нибудь, на этот раз песчаный, сюрприз. Но «сюрприз» не появился, и это само по себе было большим утешением. Ваня обхватил колени руками, положил на них голову и уставился в закрытый дымкой тумана желанный берег. Хоть выхода отсюда и не было, но всё-таки это был долгожданный отдых.

Сколько он так просидел на берегу бурлящей реки, сказать было трудно, но оставаться здесь и дальше смысла не было, тем более, что бурлящая вода оказывала на него какое-то странное действие. Вместо отдыха, он почувствовал, невероятное возбуждение. Ему хотелось вбежать в реку, кричать на бьющиеся между собой волны и бить их руками, и он еле сдерживал себя от этого странного внутреннего порыва. Само собой было понятно, что заходить в эту реку – смерти подобно.

Чтобы отвлечься от переполнявшего его чувства, беглец снова пошёл вдоль берега. Чем дольше он шёл, тем сильнее становилось безрассудное чувство, толкавшее его в реку.

Когда река сделала небольшой поворот, Ване показалось, что здесь вода стала тише. Надеясь найти долгожданный брод, он пошёл ещё быстрее и скоро подошёл к узкому месту, забросанному брёвнами, по которым, если очень постараться, в принципе, можно было бы перейти на другой берег.

Сначала от радости Ваня даже забыл, зачем сюда пришёл, но, когда память вернулась к нему, он быстрым шагом направился к переправе. Берег в этом месте был крутой. Хорошо, что Ваня, научившись осмотрительности в этом злом мире, полном неожиданностей, не сразу стал спускаться к воде, так как в тот момент, когда он уже ногой ощупывал поверхность спуска, к воде с противоположных берегов реки бросились навстречу друг другу два существа совершенно непонятного вида. Лучшее слово, которое могло бы подойти для описания их внешности, было «безобразные».

Действительно, какой бы то ни было образ в их облике отсутствовал. И тот и другой были олицетворением гнева во всём своём неприкрытом уродстве. Гневные Безобразия схватили по бревну и бросились дубасить друг друга по безобразным спинам. Брёвна то скрещивались, натыкаясь одно на другое, то попадали в цель. При этом Безобразия издавали такие безобразные звуки, что их вообще трудно было назвать звуками. Несмотря на всю неуклюжесть и безобразность своего облика, Безобразия умело орудовали брёвнами и, как обезьяны, ловко перепрыгивали с бревна на бревно, сохраняя завидное равновесие.

«Вот только этого мне ещё не хватало! – с ужасом подумал Ваня и тут же вспомнил и «красноротый шкаф» в кабинете директора, и бабу Люсю и свои такие же безобразные нападения на маму.

«Что же мне делать? – судорожно перебирал он возникающие мысли. – Если они меня хоть раз шарахнут по голове таким бревном, мне не вспомнить о фонарике за щекой... Зажать фонарик в ладони? Но если они ударят меня по руке, я смогу разжать ладонь от боли».

Понимая, что времени у него остаётся всё меньше и меньше, Ваня то доставал фонарик из-за щеки, то прятал его обратно. Прибегнуть к помощи фонарика прямо сейчас опасно. Горький опыт со слюной уже был у него за плечами. Так и не решив, что делать с фонариком, он в очередной раз засунул его за щёку, но вынуть уже не успел, потому что один из Безобразий издал что-то вроде «О!», и они оба, забыв о недавней вражде, дружно бросились догонять свою находку, размахивая брёвнами, как палками для гимнастических упражнений.

Ваня, сверкая пятками, не оставлял попыток на бегу договориться со своими преследователями.

– Эй, ребята, давайте жить дружно, – забросил он через плечо, на что в ответ ему посыпались ругань и брань во всём их безобразном выражении.

– Не хотите дружно, ну, как хотите, – бормоча на бегу, он вдруг увидел под ногами чёрную дорожку, ещё не успевшую затянуться слюной.

«Что я делаю? – затормозил он на полном ходу. – Вместо того чтобы бежать вдоль берега, я бегу назад к этой лысой Горгоне, чтобы поиграть с нею в кошки-мышки вместе с этими ребятами с дубинками?»

Ваня резко поменял направление движения, отчего уже почти настигшие его Безобразия столкнулись лбами и обменялись серией сокрушительных ударов брёвнами.

«Так вам и надо!» – обрадовался Ваня своей маленькой победе.

Он побежал в другую сторону, в надежде найти там ещё какой-нибудь лаз, но наткнулся на заросли совершенно непроходимого и при этом страшно колючего кустарника. Здесь ему уже ничего другого не оставалось, как принять бой лицом к лицу. Когда Безобразия приблизились к нему на такое расстояние, что их зловонное дыхание обдало его жаром, как из раскрывшейся разогретой духовки, Ваня, не помня себя от страха, закричал:

– Бейте, но только не по голове!

В ответ на просьбу последовал удар по голове такой силы, что он рухнул на землю, как под корень срубленное дерево. Безобразие, нанёсшее сокрушительный удар по Ваниной голове, тут же получило ответный удар по голове от другого Безобразия, но для него такой удар был чем-то вроде укуса комара. Безобразия ругались и били друг друга. Видно было, что и тот, который ударил, и тот, который не успел ударить, были недовольны тем, что жертва так быстро вышла со строя.

Когда Ваня пришёл в себя, гневные Безобразия продолжали бегать вокруг него, размахивая своими ужасными брёвнами. Увидев, что жертва открыла глаза, они тут же набросились на неё, даже не давая подняться. Безобразия били Ваню по чём попало, но уже не по голове, только ему от этого легче не становилось – он всё уже забыл.

Когда монстры устали колотить его еле живую душу, или им просто надоело это занятие, они бросили свои брёвна, схватили жертву за руки и за ноги и понесли к речке.

«Всё, мне конец», – подумал Ваня безучастно, так как у него не было уже никаких чувств, которые можно было бы присовокупить к этим словам.

Гневные Безобразия раскачали отбивную, которая некогда была Ваниной душой, и бросили её в бурные воды захлёбывающейся от гнева речки. Ваня тут же пошёл ко дну, потому что сил даже просто пошевелить руками у него не было. Но в последний момент, когда его почему-то вытянутая правая рука ещё была над водой, пальцы его схватились за что-то, похожее на небольшое бревно.

«Собраться! Нужно собраться!» – скомандовал он себе и из последних сил он стал болтать под водой левой рукой. Несколько минут нечеловеческих усилий привели к тому, что его голова уже держалась над водой, а две руки цепко держались за плывущее по бурным волнам спасительное бревно. Теперь оставалось только надеяться на то, что безумное течение реки гнева когда-нибудь прибьёт его на затуманенный противоположный берег.

 

 

8

Бревно ударилось о берег, и полуживая Ванина душа переползла с мокрого песка на более сухое место и упала без чувств. Сил больше не было ни на что. Чтобы его ни ждало на этом берегу, сопротивляться он больше не мог. Он просто лежал такой же безучастный и такой же неподвижный, как и спасшее его бревно. Ваня помнил о фонарике, но сил пошевелить рукой не было.

«Что делать? – спрашивал он себя и не находил ответа. – Может, это и есть такое злое избавление? Что, если манящий туманный берег – не что иное, как очередная ловушка? – думал он. – Что я теперь? Это какое-то совершенно новое состояние: ты как будто бы есть, но на самом деле тебя нет. Ты всего-навсего раздавленное ничто», – возникающие в голове мысли свидетельствовали о том, что единственное, что в нём осталось, это сознание, умная сила почти уничтоженной души.

Только теперь Ваня до конца осознал тяжесть гнева. Он, как бетонная глыба, падает на душу и оставляет после себя тяжелейшую болезнь, несовместимую с жизнью: «синдром длительного раздавливания». Единственное, что может спасти больного – это ампутация раздавленного члена. Но разве можно сделать ампутацию души?

«Мне нужно сказать «помоги, мама», – Ваня попробовал заставить себя сделать невозможное, но его губы даже не шевельнулись. – Но не могу же я просто так сдаться сейчас, когда я столько уже прошёл. – Ваня снова и снова уговаривал себя. – Я не могу сдаться сейчас, когда, может быть, я уже, действительно, победил!»

Дерзость последних слов обдала его холодной волной. Здесь, в этом загробном мире, всё скрытое стало явным, но он так ничему и не научился: как был, так и остался глупым и самоуверенным. Сколько мучений уже пришлось перетерпеть здесь его бедной душе! Сколько страданий! Но он заслуживает ещё большего наказания, потому что с глупой самоуверенностью приписывает себе то, что ему не принадлежит. Разве смог бы он выбраться хоть из одного барака, если бы не фонарик, зажжённый мамиными молитвами?

«Ваня, умоляю тебя, пока ты ещё остаёшься самим собой хоть в мыслях, заставь себя произнести спасительные слова», – просил он самого себя, но безрезультатно – губы не шевелились.

«Раз я не могу ничего, кроме, как думать, значит, я должен повторять эти слова мысленно. Повторять и повторять, пока я ещё личность, пока ещё осознаю себя».

Эта мысль так укрепилась в раздавленной Ваниной душе, что пренебрегать ею он не стал.

«Помоги, мама, помоги, мама, помоги, мама...», – начал он отсчёт метров пути по разрушенной дороге воли. – Я должен идти по этому мысленному пути, потому что никакого другого у меня нет».

«Помоги, мама, помоги, мама, помоги, мама...» – Этот мысленный путь был ничем не легче, чем хождение над пропастью по тонкой доске, а, может быть, в чём-то и труднее – в нём не было действия. Сосредоточиться на мысли могла помочь только воля, но она была раздавлена в реке гнева.

Ваня заставил себя думать о маме. Какой чудный образ видел он в бараке у покемонов. В нём была именно красота сосредоточенности на молитве. Он вспомнил, что мама пыталась научить и его молиться, но делал он это механически, равнодушно, и, не успев начать, думал о том, как бы поскорее закончить. Если бы у него был пусть самый маленький навык молитвы, как бы он пригодился ему сейчас!

«Сила духа в немощи проявляется», – вспомнил Ваня чьи-то слова, и они придали ему сил.

«Помоги мама», – заставлял себя думать Ваня, но мысль улетала. Он не мог сконцентрировать на ней своё внимание и думал о реке гнева, о её противоречивом течении, о холодной грязной воде, о брёвнах, которыми его били безобразные «ребята», – о чём угодно, кроме спасительных слов «помоги, мама».

«Я должен держать мысль!» – изо всех своих мысленных сил кричал Ваня, заставляя себя думать о том, что было единственно спасительно для него. Но сказав несколько раз заветные слова, он уже снова мысленно уносился от них прочь.

«Вот это и есть туман. Этот туман – не что иное, как затуманенное сознание», – наконец-то понял Ваня, но силы духа это понимание ему не прибавило.

«Побеждает тот, кто сильнее духом», – из глубин памяти выплыли непонятные слова. – Что значит «сильнее духом»?

«Дух – это искра Божия в человеке, – ответ на вопрос появился сам собой. – Это то, что побеждает животную плоть и приближает человека к Богу».

«Значит – это воля, – Ваня попытался обобщить пришедшие мысли. – Но как заставить ожить раздавленную волю?»

«Помоги, мама», – только эти слова могли сотворить чудо, но безобразные «ребята» с брёвнами тут же возникали перед мысленным взором и своими дубинами отгоняли прочь спасительные слова…

Сколько он пролежал так, избавленный от реки гнева, но не избавленный от воспоминаний о ней, сказать Ваня не мог. Но самое страшное было в том, что его затуманенное сознание стало забывать о фонарике. Мысль о фонарике и спасительных словах, зажигающих его, всё реже и реже появлялась на волнах его затухающего сознания.

«Ребята, давайте жить дружно», – как в бреду, повторял он одни и те же слова, хоть и понимал, что это совсем не те слова, которые ему следовало бы повторять.

«Ребята, давайте жить дружно!» – мысленно умолял он безобразных «ребят», размахивающих дубинками перед его носом, но они не обращали ни малейшего внимания на его просьбы и всё быстрее и быстрее работали своими орудиями.

«Перестаньте махать, перестаньте немедленно! – Этот мысленный крик сотряс раздавленное Ванино существо точно так же, как землетрясение сотрясает нутро земли. – Перестаньте, или я пожалуюсь...» – На этом месте мятущаяся мысль споткнулась. Кому он может пожаловаться? Кому? Но этот кто-то есть, он был уверен. Кто же это, кто?

«Маме! Я пожалуюсь маме! Конечно же, маме, и она поможет мне!» – Ваня так обрадовался своей находке, что готов был расплакаться, хоть и не понимал почему.

«Я пожалуюсь маме, и она поможет мне!» – повторил Ваня вслух и почувствовал, что в нём что-то изменилось.

Этим «что-то» было тепло, неожиданно разлившееся внутри его раздавленной души. Оно разливалось всё больше и больше, как река, наполняемая потоками тающего снега. Ване показалось, что он может уже пошевелиться, потому что тепло, наполняющее его, непостижимым образом прибавляло ему сил.

Он попробовал пошевелить пальцем и с радостью обнаружил, что это у него получилось. Тогда он попробовал пошевелить рукой, и рука тоже подчинилась. Он повернулся на бок, встал на колени, постоял так немного, проверяя, может ли удержать равновесие, – всё получилось! Ваня недоумевал. Что же произошло? Откуда появилось это живительное тепло, вернувшее ему способность руководить собой?

Он сел на землю, покрытую камнями, и закрыл лицо руками. Так хорошо было просто сидеть и ни о чём не думать! Безобразия, ещё совсем недавно мельтешившие перед его мысленным взором, исчезли сразу же, как только появилось тепло. Ваня сидел, закрыв лицо руками, спокойный и счастливый. Так он готов был просидеть целую вечность, и просидел бы, если бы пальцы его не ощутили какую-то пульсацию за щекой.

«Что это может быть?» – Любопытство оказалось сильнее сладостного чувства покоя, и Ваня полез пальцами в рот. Когда же в руке у него оказался маленький горящий фонарик, он всё вспомнил и всё понял: воспоминание о маме затеплило огонёк в фонарике, спрятанном за щекой, и тепло маминой молитвы согрело его уже почти навсегда погибшую душу.

«Мамочка, благодарю тебя», – прошептал Ваня, и губы тоже подчинились ему.

Фонарик, горевший на ладони, отбросил тонкий длинный луч, который рассёк туманную даль надвое. Там, куда ударил луч, появилась дорога, очень похожая на просёлочные дороги, по которым он бегал босой, гостя у бабушки.

«Скорее туда! – Ваня вскочил на ноги. – Поскорее уйти отсюда, из этого страшного места, в котором не было реальной опасности, но было то, что страшнее всего: затуманенное сознание и раздавленная воля».

 

 

9

Очень скоро Ваня оказался рядом с очередным бараком, стены у которого были прозрачными, так что он мог видеть всё, что было внутри. Этот барак отличался и тем, что к нему у него не было ни малейшего притяжения: он мог свободно пройти мимо, что он и сделал бы, если бы вдруг не увидел девочку с КПП Скруджа МакДака.

Это была та самая девочка, которую фавн с игривым хвостом, привёл с верёвкой на шее, как свою рабу. Ваня видел, что девочке было очень плохо. Она с трудом пробиралась по узким улицам, извивающимся между странными по виду и по форме конструкциям этого барака. Девочка чувствовала ужасную усталость, это было очевидно, но всякий раз, когда она пыталась присесть, что-то происходило, отчего она тут же вскакивала на ноги, которые с трудом поддерживали равновесие её измученной души. Она, с трудом передвигаясь, в который раз пыталась выйти из узкого переулка, петляющего между зданиями причудливой формы, у которых, казалось, не было фундамента, и ещё более удивительными крышами, остроконечными, заканчивающимися тонкими шпилями, такой длины, что, глядя на них, невозможно было понять, как эти крыши выдерживают их и не падают вниз. Некоторые крыши, правда, уже съехали набок, но какая-то сила ещё удерживала их от падения, которое могло произойти в любой момент и похоронить под обломками блуждающую под ними душу.

Девочка дошла до арки, которая вела на широкую улицу с домами более устойчивой формы, но почему-то не вошла в неё, а повернула к зданию, крыша которого была уже на грани обрушения. Ваня чётко видел арку, пройдя через которую можно было бы значительно уменьшить опасность, но девочка почему-то, даже глядя на арку, не видела её.

«Она не выберется отсюда, – с тревогой подумал Ваня. – Она навсегда останется здесь под обломками какой-нибудь крыши. Что делать? Как ей помочь?»

Он попробовал привлечь внимание девочки жестами, но она его не видела. Тогда он попробовал забраться внутрь этого барака, но прозрачная стена, как только он дотрагивался до неё била разрядом, напоминающим разряд электрошока. После нескольких безуспешных попыток попасть в барак, совершенно обессилев, Ваня лёг подальше от барака, чтобы немного отдохнуть и собраться с силами. Он лёг на спину, и его взгляд воткнулся в тускло красное небо этого мира.

«Какое ужасное небо, – подумал Ваня, – как будто пропитанное кровью».

Инфракрасный свет наводил ужасную тоску, от которой хотелось скулить или выть. Мысли о спасении девочки больше не появлялись, и Ваня понял, что, если ещё немного полежит здесь, сил подняться у него не будет от этой беспросветной тоски, которая всё больше и больше охватывала его душу.

«Останавливаться нельзя, – понял он. – Остановка движения – подобна смерти».

«Фонарик!» – эта мысль вспыхнула у него в голове, как внутренний свет, разгоняющий мрак инфракрасного мира.

«Как же я забыл о фонарике!» – спохватился Ваня и быстро достал из-за щеки своего крошечного друга.

«Мама, помоги! – произнёс он тихо, и фонарик тут же ожил и затеплил огонёк, от которого Ваня тут же почувствовал прилив сил. – Родненький ты мой! Что же нам делать? Как помочь девочке?»

Не успел он и договорить, как огонёк отбросил длинный луч, прошедший через прозрачную стену барака. Затем луч поднялся вверх и упёрся в крышу дома, под которым в данный момент находилась девочка. Эта крыша уже почти была готова упасть, но сила луча заставила её сдвинуться немного назад, что предотвратило её неминуемое падение. Затем луч опустился вниз и коснулся плеча почти потерявшей самообладание души. Она вздрогнула, но не так, как вздрагивала после каждой попытки присесть и отдохнуть. Она просто вздрогнула от неожиданности, и её первоначальный испуг сменился радостью от теплоты неожиданной встречи. Луч отскочил от плеча девочки и развернулся вправо ровно настолько, чтобы оказаться в проёме арки, через которую можно было бы попасть в более безопасное место. К своему большому удивлению, девочка увидела арку, которую почему-то не видела раньше, и поспешила к ней. В тот момент, когда она вошла в арку, рухнула крыша дома, под которой ещё несколько мгновений назад стояла её заблудшая душа. Только девочка этого уже не видела, потому что перед ней была широкая улица, освещённая светлой полосой луча, указывающего дорогу.

 

 

10

Ваня подоспел к выходу из барака немного раньше, чем в воротах появилась сияющая душа спасённой лучом молитвы девочки. Она сначала испугалась, увидев душу мальчика, поджидающую её, но вскоре поняла, что эта встреча не сулит ей никакой опасности, и испуг сменился неловкостью, обычно возникающей у девочек при первой встрече с мальчиками.

Ваня тоже волновался. Он забыл все слова, которые принято говорить при знакомстве, поэтому он просто стоял и улыбался. И как же это здорово было просто стоять и улыбаться родственной душе!

– Привет! – наконец догадался он поприветствовать незнакомку.

– Привет! – смущённо ответила девочка.

– Ты кто? – Ваня так надеялся, что своим ответом девочка, поможет ему вспомнить, кто он есть, ведь это было единственное, что имело смысл и давало силы сопротивляться. Он чётко помнил слова Ангела-Хранителя: «Ты должен спасти тех, кто поможет тебе вспомнить, кто ты есть». – Кто ты? – повторил он, замирая от надежды услышать спасительные слова, но ответ девочки его разочаровал.

– Я раба сгустка-фавна, – сказала она. – Он привёл меня на верёвке в КПП Скруджа МакДака, где меня распределили в барак, из которого ты помог мне выбраться.

– За что ты попала в этот барак с домами без фундаментов и обваливающимися крышами?

– За любовь к нечисти, – девочка опустила голову.

«Ей стыдно, – подумал Ваня. – Но ведь это хорошо! Это значит, что она не зря поплутала в переулках, выстроенных мечтами её гибельной привязанности. Это значит, что она что-то поняла!»

– А как тебя зовут? – спросил он, не скрывая своей радости.

Девочка сначала запнулась, но всё-таки назвала своё имя, хотя голос её зазвучал ещё тише, чем раньше.

– У меня очень простое имя. Меня зовут Машей.

– Почему простое? – удивился Ваня. – У тебя очень хорошее имя. Мою бабушку тоже звали Машей, Марией.

– Я бы хотела, чтобы у меня было более звучное имя, например Люси.

Названное имя вызвало у Вани какие-то неприятные ассоциации, но он не мог вспомнить какие. Безобразные ребята хорошо над ним поработали и полностью отбили ему память. Спасибо, что хоть спасительные слова и память о фонарике не отбили.

– Слушай, мне что-то это «Люси» не очень по душе, – сказал он, с интересом рассматривая девочку.

Она была примерно его возраста, может на год-два моложе. У неё были красивые, но очень грустные глаза.

– Маша, – не удержался Ваня, – а почему у тебя такие грустные глаза?

– Я очень болела, когда была живая, – сказала девочка так тихо, что приходилось напрягаться, чтобы услышать, о чём она говорит. – У меня была неизлечимая болезнь крови. В последнее время я уже почти не ходила в школу. Меня иногда навещали учителя и ребята из класса, но большую часть времени я была одна. Знаешь, я всегда любила мечтать, о чём угодно, и могла часами сидеть или лежать, выдумывая разные истории. А когда заболела, стала мечтать о добрых феях и красивых принцах, которые расколдуют меня и избавят от болезни. Потом мама подарила мне «Хроники Нарнии», где я прочитала историю о добром фавне, который спас девочку от неминуемой гибели.

Маша немного помолчала, а потом вдруг взорвалась такими неожиданно громкими словами, что Ваня даже вздрогнул.

– Злая колдунья превратила бы Люси в каменную статую, но фавн ценой своей жизни спас её!

– Вот почему тебе нравится имя Люси, – сочувственно произнёс Ваня.

Но Маша не обратила внимания на его слова и взволнованно продолжала:

– Прочитав эту книгу, я уже не мечтала ни о чём больше, кроме как о фавне. Я могла часами думать о нём и представлять нашу встречу. Я рисовала его и в своём воображении и на бумаге. Все стены моей комнаты были увешены его портретами.

– Ты мечтала, что фавн из Нарнии спасёт тебя от смерти, а его газовый вдохновитель привёл тебя, как свою рабу, с верёвкой на шее в КПП Скруджа МакДака, чтобы получить очередную звезду.

– Он получил за меня две звезды, – тихо добавила Маша, и её красивые глаза опять потускнели.

– А меня зовут Ваня. Я раб сгустка-Гарри, – сказал Ваня, чтобы отвлечь свою упавшую духом подружку от грустных воспоминаний. – Ты многое помнишь из прошлой жизни, в отличие от меня, – добавил он, и надежда опять поселилась в его сердце.

– А ты разве не помнишь? – удивилась Маша.

– Я не помню. Надо мной поработали на славу гневные Безобразия.

– Безобразия? – переспросила Маша.

– Да, Безобразия, – с тяжелым вздохом повторил Ваня.

– А кто они такие? – мечтательница Маша сразу оживилась.

– Да это такие дебелые ребята с дубинками. Они сначала дубасили друг друга своими брёвнами, а когда увидели меня, то дружно начали дубасить меня, пока не превратили меня в нечто, похожее на фарш для котлет.

Маша засмеялась, и у Вани так хорошо стало на душе, что он рассказал ей и про слюнявые поцелуи лысой Горгоны, да так, что его «находка» просто залилась смехом. Но, как только звуки смеха прорезали тишину багрово-красного мира, что-то произошло в окружавшем их инфракрасном мире. Они одновременно почувствовали это и затихли на полузвуке. Что-то подсказало Ване, что нужно прятаться. Он быстро оглянулся вокруг себя, но, не увидев ничего подходящего, просто упал на землю, где стоял, и потянул за собой и Машу.

– Не шевелись, – только и успел сказать он, потому что в этот момент у них над головами раздался свист, как будто что-то с невообразимой скоростью промчалось над ними.

Когда свистообразный звук почти затих, Ваня осторожно приподнял голову. Багровое небо разрезала надвое полоса, напоминающая след от реактивного самолёта, только чёрная. С нескрываемой тревогой в голосе он тихо сказал:

– Я знаю, что это такое. Это дозор покемонов, охраняющих лагерь. Твой смех вызвал сотрясение этого мира, потому что здесь не смеются. Здесь только страдают и мучаются. Теперь они ищут того, кто посмел нарушить основной закон лагеря, чтобы наказать его. Ой, как же мне не хочется оказаться в этих противных руках!

– Что же нам делать? – дрожа от испуга, спросила Маша.

– Нам нужно спрятаться, чтобы нас не нашли. Что это? Ты слышишь?

– Что? Где? Слышу…

От парализовавшего её страха, Маша отвечала невпопад, но было ясно, что она тоже что-то слышала.

– Они возвращаются, – догадался Ваня. – Если они нас найдут, нам конец. Бежим! – Он схватил свою «находку» за руку, и хотел было бежать, но Маша, и до того еле стоявшая на ногах, упала, как только Ваня потянул её за собой.

– Маша, соберись, вставай! Они вот-вот будут здесь! – но девочка не могла подняться. Страх сковал её так, как будто на ноги ей надели тяжёлые кандалы. Она не могла даже пошевелиться. Ваня попытался поставить её на ноги, но ничего не получалось.

«Что же это такое? – думал Ваня. – Я её нашёл, чтобы теперь из-за неё окончательно погибнуть? Разве можно будет выйти из штрафного барака? Нет, там мне уже ничто не поможет, даже фонарик».

Ваня помнил, какой шум произвёл луч молитвы, отброшенный фонариком, когда он был на распределительном пункте. Они увидят луч! Они его видят, и они его боятся, боятся больше всего на свете. Они просто отберут у меня фонарик и уничтожат во мне способность помнить и сопротивляться.

– Маша, умоляю тебя, соберись! – Ваня тянул девочку за руку, но она лежала, как неживая.

«Бросить её и бежать! – неожиданно для самого себя сказал Ваня и опустил безжизненную руку. – Нет, я не могу её бросить! Не для этого я её нашёл».

Ваня взял на руки неподававшую признаков жизни душу и быстро, насколько хватало сил, побежал прочь от дороги, на которой стоял. Впереди не видно было ничего, что могло бы послужить укрытием. Нелёгкая ноша отнимала последние силы, а свистящий звук становился всё более и более отчётливым.

«Всё, ещё совсем немного, и они будут здесь, – от одной этой мысли Ваня почувствовал подступающую к горлу тошноту. – Если я буду продолжать бежать, они точно меня увидят. Скорее, просто почувствуют по вибрации воздуха. Нужно лечь и затаиться. Они же не увидели нас, хотя пролетели, можно сказать, прямо над нами».

Ваня опустил Машу и хотел лечь рядом с ней, но что-то подсказало ему, что будет надёжнее, если он накроет её своим телом. Именно в этот момент, прямо над ним, раздался свист пролетающего дозора покемонов.

На этот раз покемоны сразу не улетели. Они кружили и кружили над местом, где лежали души-беглецы, как будто бы что-то почувствовав. Несколько раз они опускались так низко, что Ваня весь сжимался от страха. Казалось, вот-вот, и эти мерзкие лапы схватят его и потащат туда, где будет нескончаемая мука и боль, но каждый раз покемоны пролетали мимо, как если бы какая-то сила ослепила их. Наконец свистящий звук покемонского дозора затих и больше не возвращался. Покемоны улетели.

Ваня осторожно приподнялся и сел на землю.

– Маша, ты слышишь меня?

– Слышу, – послышалось в ответ. – Они больше не вернутся?

– Не знаю... Могут вернуться, поэтому нам лучше лежать здесь, не двигаясь, ещё какое-то время, пока мы точно не убедимся, что они больше не вернутся.

Ваня снова лёг рядом с Машей, и так они пролежали долго, может быть, и очень долго. Временами им казалось, что свист приближается, но потом они с облегчением понимали, что это свистело у них в головах от напряжения и страха.

– Ваня, как ты думаешь, почему они нас не заметили? – спросила Маша.

– Наверное, потому, что мы лежали без движения.

– Но они опускались так низко. Неужели ты этого не чувствовал?

– Чувствовал, – ответил Ваня и задумался. – Знаешь, – продолжил он спустя некоторое время, – я думаю, если бы я тебя бросил, они нашли бы и меня и тебя.

– Почему? – не поняла Маша.

– Ты когда-нибудь слышала о любви к ближнему?

– Нет. Я слышала только о любви к себе любимому. Так шутил мой папа. А что это такое, любовь к ближнему?

– Это когда один человек перестаёт думать о себе ради другого человека.

– Ради близкого ему человека? – уточнила Маша.

– Нет, ради любого, – ответил Ваня. – Когда человек готов отдать свою душу ради другого человека, силы зла не имеют над ним власти. Именно в этом мы с тобой сегодня имели возможность убедиться.

– Ты думаешь? – неуверенно переспросила Маша, но Ваня не ответил. Он молчал.

– Спасибо тебе, – тихо сказала Маша.

– Это тебе спасибо, – так же тихо ответил Ваня.

– За что?

– Я спас тебя, а ты спасла меня.

– Мы теперь с тобой никогда-никогда не будем разлучаться? – стыдливо спросила Маша.

– Мы теперь с тобой никогда-никогда не будем разлучаться, – уверенно, по-мужски ответил Ваня.

 

11

– Зачем ты сворачиваешь к этому бараку? – Ваня попытался остановить свою спутницу, но она не слушалась.

– Чего ты? Я хочу посмотреть, что там.

– Зачем тебе это нужно? А если там покемоны? Нам лучше не приближаться ни к каким баракам, а попытаться поскорее найти выход из этого лагеря.

– Прекрати, я чувствую, что ничего плохого нас там не ждёт. Мне просто интересно подойти поближе и посмотреть, что там внутри.

– Я туда не пойду. Если тебе так интересно, ты должна будешь сходить туда одна, – Ваня тяжело вздохнул, потому что ему не нравилась эта безрассудная выходка.

– Ну и ладно, раз ты такой, – Маша резко повернулась и вырвала свою руку.

– А как же насчёт того, что «мы теперь с тобой никогда не будем разлучаться? – крикнул Ваня вдогонку, но девочка даже не обернулась.

«Все они такие! – с горечью подумал Ваня. – Говорят одно, а делают другое. Да ну её!» – Он уже развернулся, чтобы дальше продолжать свой путь, но что-то остановило его. – Нет, я не должен бросать её, не для того мы здесь встретились! Она просто не понимает, что в этом инфракрасном мире ничего интересного нет и быть не может. Каждый барак это вход в вечную погибель, ничего другого там её не ждёт».

Ускорив шаг, Ваня очень скоро догнал девочку, потому что душа её была очень слабенькая.

«И она ещё ищет себе приключений!» – хоть Ваня и сердился на Машу, но ему было её жаль.

– Смотри, это не барак, а магазин сладостей! – необычайно весёлый голос спутницы отвлек Ваню от его мыслей. – А ты говорил покемоны! – Маша засмеялась, и весь её вид говорил о том, что она очень довольна своей находкой.

Она шла всё быстрее и быстрее и, наконец, побежала.

– Откуда только силы взялись? – подумал Ваня и закричал вдогонку: – Остановись! Зачем тебе эти пирожные? Разве ты хочешь есть? Подожди!

Но Маша, не обращая никакого внимания на его слова, весело вбежала в широко раскрытую дверь барака-магазина и направилась к прилавку. Но как только она оказалась рядом с прилавком, откуда-то сверху бесшумно опустилась решетчатая клетка, накрывшая её вместе с прилавком. В следующий момент из-за прилавка появилась металлическая рука, отсчитавшая ровно такое количество пирожных, какое было съедено сладкоежкой при жизни. Пирожных получилась целая гора.

– Приятного аппетита, – металлическим голосом проскрипела рука и скрылась за прилавком.

В этот момент Ваня подошёл к входу в Машин «магазин» и просто остолбенел от неожиданности.

– Ну, что, попалась птичка в клетку? – спросил он. – И когда ты думаешь управиться с этой горой пирожных?

– Помоги, прошу тебя! Я не могу их есть, они такие противные!

– А как же я тебе помогу? Ты хочешь, чтобы и я оказался в клетке рядом с тобой? Нужно было раньше меня слушать.

– Ваня, миленький, прости, но я ничего не могла с собой поделать, меня так тянуло сюда, что ни о чём другом думать я уже не могла.

– Так, ладно, – прервал Ваня попавшую в очередную беду девочку. – Нечего оправдываться, всё равно делу этим не поможешь. Давай, побыстрее лопай свои пирожные, а я пойду, пройдусь вокруг барака, посмотрю, что тут и как, может, и найду какой-нибудь выход. Только ты не сиди, ешь, просто так ты отсюда не выберешься.

– Я не могу их есть! Ещё одно пирожное и меня стошнит.

– Лучше бы тебя раньше от них тошнило, тогда бы здесь не оказалась ты в этом «чудо-магазине».

– Не буду я их есть! – заупрямилась Маша и попыталась отодвинуть от себя огромный поднос с этими не только приторно противными, но и дурно пахнущими пирожными.

Но только она это сделала, как из-за прилавка появилась металлическая рука. Её механические пальцы разжались, когда рука приблизилась к горе пирожных и углубилась в неё. Когда же она показалась опять, в зажатых пальцах было несколько пирожных, изрядно помятых не особенно осторожными движениями робота.

– Приятного аппетита, – металлическим голосом проскрипела Рука и поднесла пирожные к губам души-сладкоежки.

Маша продолжала изображать из себя упрямую девочку, которая не будет кушать то, что ей не нравится, но механическая рука резко приблизилась и больно ударила её по губам металлическими пальцами. Упрямица вскрикнула от боли, и в этот момент рот её оказался заполненным смятыми в бесформенную котлету ненавистными пирожными. Рука оставалась у рта до тех пор, пока порция не была проглочена. После этого она отъехала, и всё повторилось с самого начала.

– Эх, Маша, Маша, – тяжело вздохнул Ваня и медленно пошёл вдоль стены магазина-ловушки, с осторожностью оглядываясь по сторонам.

Он шёл, разглядывая обитателей «магазина» для сладкоежек, но ничего нового так и не обнаружил. Везде стояли клетки с уловленными душами, которые, все без исключения, давились некогда такими любимыми ими пирожными, тортами и конфетами. Механические руки размазывали пирожные по головам обессилевших от невыносимой тошноты душ, запихивали им крем в уши, нос, глаза, если у тех уже не было сил открыть рот, и, не переставая, били и били их по чему придётся, чтобы заставить обессилевшую жертву открыть рот.

Не найдя никакого другого выхода из этого барака, Ваня поспешил к тому месту, где оставил найденную девочку. После всего увиденного в этом «магазине» на душе у него становилось всё тревожнее и тревожнее:

«Как она там? Скорее бежать назад! Нужно как-то выручить её из этой беды, но как? Фонарик помогал ему самому, один раз он помог и Маше. Эх, почему я сразу не подумал о фонарике, когда эта каприза только попала в свою сладкую клетку? Вот дурак! Нашёл где на экскурсии ходить!

Ваня шёл всё быстрее и быстрее по направлению к входу в барак и спрашивал себя, почему он так поступил. От неожиданности? Вряд ли, это отговорка. Он же знал на собственном опыте, что здесь на каждом шагу душу подстерегают всякие пренепреятнейшие неожиданности. Так почему же тогда он так поступил?

«Я сделал это от обиды! – осенило его. – Просто захотелось отыграться, а Машину бедную душу уже, быть может, превратили в бесформенную груду крема!»

Ваня побежал так быстро, насколько было сил. Он бежал, бежал, но конца и края этому бараку видно не было. Наконец, совсем обессилев, он опустился на землю рядом с бараком, чтобы немного отдохнуть и собраться с мыслями, но, как только спина его коснулась прозрачной поверхности стены, разряд электрошока откинул его в сторону.

Когда Ваня пришёл в себя, какое-то время ему никак не удавалось вспомнить, почему он здесь и что ему нужно. Он сидел и сидел, а память всё не возвращалась. Тогда он решил, что лучше будет подальше отойти от небезопасного места.

Сделав несколько шагов прочь от барака, он оглянулся. В этот момент, прямо у него на глазах, душу-сладкоежку накрыла клетка. И тут он всё вспомнил:

«Я же искал вход в барак, чтобы спасти Машу!»

Какого же было его удивление, когда он понял, что стоит прямо у входа в барак, который столько времени безуспешно искал. Только радость его оказалась недолгой – Машиной души у входа в барак не было. Здесь уже было много других душ, которых Ваня не знал и никогда раньше не видел. Если бы у его души были слёзы, он бы заплакал.

«Из-за своей глупости я потерял чудом встреченную девочку! Она уже передвинута вглубь барака, покрыта грудой крема, и как теперь её найти?»

– Маша, ты слышишь меня? Маша, где ты? Отзовись! – Ваня всё звал и звал, но вместо ответа появилась знакомая вибрация, возникающая при приближении дозора покемонов.

«Только не это!» – пронеслось в голове.

Ваня упал, где стоял, и затаился, а покемоны-охранники не заставили себя ждать. Они сделали несколько больших кругов над бараком, но, ничего не обнаружив, направились к соседнему бараку.

«Пронесло! – обрадовался Ваня, всё ещё боясь пошевелиться. – Хватит экспериментов, я уже и так наделал кучу ошибок».

Не вставая с земли, он осторожно достал из-за щеки фонарик, и тихонько сказал: «Мама, помоги мне и Маше».

Спасительный лучик появился тут же, не успел Ваня и договорить последнего слова. Он сразу проник внутрь барака через открытый вход, и, медленно передвигаясь от клетки к клетке, остановился у одной из них. Ваня пристально вглядывался, пытаясь узнать Машу в бесформенной груде крема. Металлическая рука, приготовившая новую порцию пирожных, со скрипом остановилась, как только конец луча уткнулся в неё. В следующее мгновение луч стал медленно подниматься по изгибам решётки клетки и упёрся в перекладину, к которой она была подвешена. Раздался страшный скрип, и все ловушки сладкоежек пришли в движение: как бы сопротивляясь неведомой силе, они стали двигаться против часовой стрелки, уступая силе напора упиравшегося в перекладину луча. Скрип не прекращался ни на одно мгновение, и Ваня уже стал побаиваться, как бы это не привлекло внимания дозора покемонов.

– Быстрее, миленький, быстрее, – еле слышно умолял луч Ваня. – Немножечко быстрее, чтобы эти звери-покемоны не успели нас обнаружить.

Несмотря на уговоры, быстрее клетки не двигались. Время шло, от волнения Ваня уже еле держался на ногах, а до клетки с горкой крема, под которой должна была находиться Машина душа, всё ещё оставалось несколько поворотов вращающегося механизма. И тут Ваня почувствовал то, чего боялся больше всего: вибрацию! Каких-нибудь несколько секунд, и покемоны будут здесь.

Не зная, что предпринять, Ваня сделал первое, что пришло на ум: вбежал в барак, добрался до указанной лучом клетки, обогнул её справа, засунул за щёку фонарик и, спрятавшись за горой недоеденных Машей пирожных, прижался к решётке клетки и замер.

На этот раз покемоны уже не ограничились просто облётом. Они приземлились и вошли в барак через входную дверь. К моменту их прибытия, луч уже исчез, скрип прекратился, и механические руки возобновили кормёжку своих подопечных. На вид всё было нормально, но это был уже второй сигнал анормальности из района этого барака.

– Ты пройдись слева, а ты – справа, – услышал Ваня противный голос, похожий на сигнал ультразвука, который слышал когда-то в Пашкином мобильнике.

От одного звука этого голоса хотелось самому зарыться в гору пирожных, чтобы только не слышать его.

«Всё, мне конец», – подумал Ваня и приготовился к встрече с приближающимся к нему покемоном.

«Я хоть плюну в эту противную харю», – решил он, но тут же понял, что плевать ему нечем.

Покемон уже почти приблизился к клетке, за которой спрятался Ваня, но тут произошло чудо.

– Всем сюда! – проультразвучил, по всей видимости, старший по званию покемон. – Здесь есть след! Всем идти по следу!

Покемона, почти подошедшего к еле живой от страха Ваниной душе, прозвучавшая команда развернула на сто восемьдесят градусов.

Через прозрачную стену Ваня увидел покемонов, пронесшихся вдоль стены по его следу, и очень медленно, чтобы произвести как можно меньше колебаний воздуха, сполз по решётке и забился в угол между клеткой и ещё чем-то. Так и сидел он в своём углу еле живой от страха. Время от времени он слышал доносившиеся то с одной, то с другой стороны скрипучие «приятного аппетита», звуки ударов и стоны страдающих душ. А покемоны носились то в одну, то в другую сторону по его сбивчивому следу, и ничего не могли обнаружить.

Наконец, намотав с сотню кругов вокруг барака, «ультразвук» отдал команду приготовиться к отлёту, но оставил одного из покемонов на карауле у барака.

«Этого ещё только не хватало!» – тяжело вздохнул Ваня, услышав неутешительную новость.

В этот момент Машина клетка начала медленно передвигаться в глубину барака. Это означало, что пришло пополнение.

Ваня ждал. Вступать в бой с покемоном смысла не было: уж очень силы были неравны, а Машина клетка, тем временем, всё дальше и дальше углублялась в ненасытную утробу барака, увлекая за собой и несчастную Ванину душу.   

«Что делать? – недоумевал он. – Ждать, пока покемон уйдёт сам? За это время Машина клетка продвинется так далеко, что вряд ли и луч поможет. На скрип прилетят покемоны, и теперь они прочешут здесь всё и вся. Нужно что-то делать».

Осторожно двигаясь, Ваня стал медленно пробираться к выходу. Каждый шаг стоил ему невероятных усилий. Наконец, он оказался у самого выхода, и расположился под стенкой так, чтобы не касаться её. С этого наблюдательного поста он мог видеть караульного покемона.

Караульный был небольшой зелёный головастик с тремя антеннками на голове. Он очень напоминал лягушку, поставленную на задние ласты. Большие передние лапы покемона больше напоминали клешни рака.

«Эх, не хотелось бы мне попасть в одну из этих клешней!» – думал Ваня, не сводя глаз с покемона.

Покемон, в свою очередь, тоже был начеку. Он постоянно крутил своей противной жабьей головой то вправо, то влево, и антеннки на его голове раскачивались по кругу без остановки.

«Нужно ждать прибытия новой души, – решил Ваня, обдумывая тактику своих действий. – Прибытие новой души отвлечёт покемона, и в этот момент я попробую атаковать его. Другого выхода нет».

Время тянулось невыносимо долго. Новая душа всё не появлялась, а покемон без устали крутил своей тупой жабьей головой то в одну, то в другую сторону, отчего Ваню начало тошнить.

«Я не должен смотреть на него, иначе не выдержу и начну стонать. Тогда всему будет конец».

Ваня перестал смотреть на покемона, хотя это и грозило ему опасностью быть обнаруженным в случае, если покемон войдёт в барак. Но выбирать было не из чего.

Сколько Ваня пролежал так у выхода, он не знал. Может, он и забылся на какое-то время, потому что появление фигуры в проёме двери стало для него полной неожиданностью. Сначала он ужасно испугался, так как подумал, что это покемон, но страх его тут же переменился на радость, так как то, что появилось в проёме двери, было долгожданным пополнением несчастного общества сладкоежек. Ваня тут же перевёл взгляд на караульного покемона, и понял, что его предположения были правильными: покемон перестал крутить головой с антеннками и уставился на вновь прибывшую душу. Он стал медленно передвигать свои задние ласты, чтобы иметь возможность лучше рассмотреть, видимо, приятный для него момент уловления души в клетку.

Ваня медленно достал из-за щеки фонарик, еле слышно сказал спасительные слова, и в тот момент, когда караульный, стоявший в проёме двери почти рядом с ним, не сводил огненных глаз с медленно опускающейся над головой вновь прибывшей жертвы решётчатой клетки, луч вырвался из фонарика и ударил прямо в огненный глаз. Во все стороны от пораженного глаза покемона посыпались искры, как если бы произошло короткое замыкание. Караульный закачался, но удержался на своих широко расставленных ластах.

«Мне конец», – с ужасом подумал Ваня, но в этот самый момент луч изобразил на зелёном теле покемона знамение креста, после чего тот взорвался, как если бы был начинён взрывчаткой, и ещё через секунду на том месте, где только что стояло его жабье тело, осталась только горстка чёрного пепла.

«Вот это здорово!» – не удержав своей радости, выкрикнул Ваня, и тут же пожалел об этом: не радоваться нужно было, вызывая на себя очередной дозор покемонов, а Машу выручать.

Крепко держа пальцами горящий фонарик, он бросился туда, где ещё недавно томился в своём убежище. Луч уткнулся в ту же клетку, Ваня вытянул руку и нарисовал в воздухе две перекрещивающиеся линии так, чтобы получился крест. Машина клетка рассыпалась в прах, и теперь уже ничего не мешало ему схватить бесчувственную душу и потащить её к выходу.

То, чем была покрыта Машина душа, было далеко не кремом. Это была какая-то мерзкая белая слизь, издававшая злосмрадие, как и всё здесь в этом мире. Поэтому Маша, которую он нёс перед собой, как большой праздничный торт, всё время выскальзывала из его рук. Стоило большого труда взять её опять и пробежать несколько шагов, потому что она опять выскальзывала и падала на землю. Но вот уже и долгожданный проём двери. Ваня бросил свой «торт» на землю и стал толкать его и руками и ногами, чтобы заставить крутиться, как полено. Со стороны это, конечно, выглядело бы грубо, но другого выхода у Вани не было. Нужно было каким-то образом очистить Машу от покрывавшей её душу мерзости. Через какое-то время показались первые плоды его усилий: очертания рук, ног, туловища и головы ещё не пришедшей в себя пленницы «магазина сладкоежек». Ваня стал руками соскребать слизь с её лица и, наконец, Маша застонала и тут же закашлялась, поперхнувшись слизью, которой был забит её рот. А ещё через какое-то время он услышал еле слышное:

– Прости, я теперь всегда буду тебя слушаться.

– Ну, и живучая же ты, – только и смог ответить Ваня.

Маша ещё какое-то время сидела, опустив голову, так как ей было стыдно смотреть Ване в глаза.

– Слышишь, сладкоежка, нам нужно уходить отсюда. Дозор покемонов уже дважды был здесь. Они оставили караульного покемона, которого уничтожил луч, поэтому в любой момент его могут хватиться, или он, ещё чего доброго, сам оживёт, – сказал Ваня. – Держись за мою руку и вставай. Будем уходить отсюда.

Маша повиновалась без слов. Она сделала всё, как сказал её избавитель, но как только они сделали первые несколько шагов, душераздирающий крик заставил их остановиться.

– Заберите меня отсюда, умоляю вас! Я не хочу есть это дерьмо!

Ваня оглянулся и увидел, что крик этот исходил из клетки вновь прибывшего сладкоежки.

– Этого ещё мне не хватало! – сказал Ваня и хотел уйти, не обращая внимания на вопли. Но сладкоежка, которого уже начали кормить, не переставал вопить, и это означало, что в скором времени здесь появится третий дозор покемонов.

– Что ты будешь делать! – в сердцах проговорил Ваня и, осторожно посадив плохо стоявшую на ногах Машу, в который раз, побежал к входу в барак. Освободив вновь прибывшего сладкоежку, ещё не успевшего до тошноты наесться предлагаемого десерта и поэтому хорошо стоявшего на ногах, Ваня первым делом запрятал фонарик, а потом вернулся к Маше.

– Спасибо тебе друг, – вновь прибывший, подбежав, схватил Ваню за плечи и стал трясти его, не соображая от радости, что делает.

– Давай, ты потом меня отблагодаришь, ладно? А сейчас давай, берем её под руки - за ноги и понесём.

Вновь прибывший с радостью согласился. Они взяли полуживую Машину душу и быстро пошли прочь от этого гибельного места.

 

 

12

– Теперь нас трое, – сказала Маша, пытаясь улыбнуться.

– Да, и у тебя два персональных носильщика, – добавил Ваня.

– Простите меня, мальчики, простите, – Маша тут же поменяла тон, и из кокетливой девочки превратилась в стыдящуюся своей глупости душу.

– Да, ладно тебе, – беспечно прервал её спасённый сладкоежка, на вид немного старше Вани, который ещё не успел узнать, по чём здесь фунт лиха. – Все девчонки слабачки, – добавил он самоуверенно, что явно не понравилось Ване.

– Посмотрел бы я на тебя, крепыша, часика через полтора, проведённых в том магазине. Интересно, что бы ты тогда запел, если бы запел вообще.

– Мальчики, прошу вас, давайте не будем о плохом. Меня и так всё ещё тошнит, – взмолилась Маша очень кстати, потому что новый попутчик уже выгнул грудь колесом, собираясь надавить на Ваню преобладающей массой своего эфирного тела. – Давайте, лучше, познакомимся.

– И то дело, – спохватился Ваня, единственный, имевший опыт выживания в этом мире. – Тебя как зовут?

– Меня? А, меня зовут Ник.

– Это твоё настоящее имя? – уточнил Ваня.

– А что, не нравится? – напыжился Новенький.

– Я тебя просто спрашиваю, это твоё настоящее имя, или тебя просто так звали.

– И имя, и звали, – ушёл он от ответа.

– А ты чей раб? – спросила Маша.

– Раб? А, ну да! – Ник пытался придать себе как можно больше значимости. До него никак не доходило, что в том месте, где он сейчас находился, все эти земные понты выглядели тем, чем они были на самом деле: обыкновенной глупостью. – Я раб сладострастия, – продолжал он, бахвалясь. – Вся моя жизнь была погоней за наслаждениями!

– Жаль, что я тебя так быстро вытащил из клетки! – не удержался Ваня. – Ты пропустил такое неповторимое наслаждение!

– Нашёл мне наслаждение! – возмутился Ник. – А ты его пробовал, это наслаждение?

– Я – нет, а вот эта девочка не то, что попробовала, но и вдоволь насладилась.

– Я тебя умоляю, – взмолилась Маша. – Меня и так тошнит.

– Ладно, больше не буду, – Ваня попробовал переменить тему. – Давайте подумаем, в какую сторону нам идти. Видите, вон там, дорога, похоже, раздваивается.

– А давайте подойдём к развилке, и там уже и подумаем, – выпалил Ник, который, похоже, привык, чтобы слушались именно его.

– Звучит логично, – согласился Ваня.

Они взяли Машу, как и раньше, под руки и за ноги, и, молча, прошли путь до места, где дорога раздваивалась и уходила каждая в свою сторону. Когда они остановились, Маша попробовала встать на ноги, и это у неё получилось, хотя её ещё немного пошатывало.

– Мальчики, смотрите, я уже стою! – Со свойственным красивым девочкам шармом она пыталась разрядить напряжение, установившееся в отношениях её носильщиков.

– Как мы рады! – отрезал Ник, не испытывающий никакого сочувствия к бедственному Машиному положению.

– Ты лучше посиди, – сказал Ваня, которому по-прежнему было Машу очень жаль.

– Хорошо, Ванечка, – безропотно согласилась Маша и тут же опустила глаза, постеснявшись неожиданно сорвавшейся с губ нежности, а Ваня сделал вид, что ничего не заметил, хоть ему и было очень приятно услышать это ласковое обращение.

Ник многозначительно посмотрел сначала на Машу, потом на Ваню, и тоже ничего не сказал.

– Слышьте, – сказал он немного погодя, – давайте пойдём налево.

– А я бы пошёл направо, – не согласился Ваня. – Маша, а ты что скажешь? – добавил он.

– Я, Ваня, как ты, – еле слышно ответила она.

– Большинство за то, чтобы идти направо, – сказал Ваня, не глядя на нового попутчика.

– Ну, что же, – с неожиданной легкостью согласился Ник, – тогда идёмте направо.

Они уже встали, чтобы отправиться в путь, как вдруг Ник, остановил их движением руки:

– Смотрите, вы видите там, на горизонте, чёрную полосу?

– Где? Какую? – как Ваня ни вглядывался, ничего подобного он не видел.

– А слева намного светлее, – не унимался Ник.

– Ваня, может, действительно, лучше идти налево, – робко произнесла Маша.

– Тебя туда тянет? – если бы Маша сказала «да», то он был бы совершенно уверен в том, что туда идти ни в коем случае нельзя, но Маша солгала и сказала «нет».

Ваня колебался. Его чутьё подсказывало ему, что идти нужно направо, но Ник, явно, хотел настоять на своём, и слабовольная Маша своим «может» подыгрывала ему.

– Ладно, – согласился Ваня, – давайте свернём налево, но будем идти медленно и очень осторожно. Если какой-то барак окажется в поле зрения, мы тут же повернём назад, согласны?

Ник и Маша согласились, потому что слова Вани устраивали обоих. Попутчики медленно начали свой путь. Маша шла сама, держа под руки своих «носильщиков».

– Вы ничего не чувствуете? – внезапно прервал тишину Ваня.

– Нет, а что? – испуганно переспросила Маша.

– Что-то здесь не так. – Другого доказательства своей правоты у Вани не было.

– Да ладно тебе, – тут же вступил Ник. – Идём хорошо, погода отличная!

Даже сам Ник понимал, что несёт чушь, но ему очень хотелось сделать по-своему, и чтобы другие сделали так, как хотелось ему. Молча, прошли они ещё какое-то время, как вдруг Ваня резко остановился и сказал:

– Я поворачиваю, а вы, как хотите.

– Ваня, ты чего? – Маша уставилась на него своими красивыми глазами.

– Там впереди барак.

– Какой барак? – встал в позу Ник. – Где ты его видишь? А? Ну, покажи пальцем, куда смотреть!

– Ваня, но, ведь, Ник прав. Сам посмотри – ничегошеньки не видно, – поддержала Ника Маша.

– Вот когда станет видно, тогда будет поздно, – отрезал Ваня, не желая вступать с ними в пререкания.

Они прошли ещё немного, и вдруг, как по мановению волшебной палочки, в каких-то двадцати шагах от них возник барак с прозрачными стенами, как и все предыдущие. Но этот барак был опаснее предыдущего, потому что в нём действовали не роботы, а покемоны. К счастью, в том месте, где стояли горе-путешественники, к ним были обращены только их мерзкие спины.

– Ложись! – шёпотом скомандовал Ваня.

Все трое упали почти одновременно.

– Медленно ползём назад.

Маша с Ваней отползли, а Ник даже не шелохнулся.

– Ты что, оглох? – Ваня дёрнул его за ногу.

– Да пошёл ты, – последовал самодовольный ответ. – Ты что, не слышишь, какой там классный музон? Я хочу посмотреть, как там тусуются эти пацаны.

– Ник, учти, я выручать тебя не пойду! – Ваня говорил на полном серьёзе, потому что лезть в барак с покемонами было более чем неразумно.

– Нужно очень! – сказал Ник и, встав в полный рост, уверенным шагом пошёл по направлению к бараку. За ним стала подниматься и Маша.

– Эй, ты куда? – Ваня потянул её за ноги так, чтобы она не смогла подняться. – Маша, я не шучу. Если ты туда пойдёшь, навсегда там и останешься. Выручать тебя не буду, и не надейся. Хватит с меня приключений!

– Но меня туда тянет, – наконец-то созналась обманщица.

– Значит, ты мне соврала на развилке? – Ваня продолжал держать Машу так, что она не могла и пошевельнуться.

– Да, соврала, – честно призналась она.

– Делаем так, – чётко скомандовал Ваня. – Я прижму тебя своим телом, так чтобы тебе было видно, что произойдёт с Ником. А когда ты это увидишь, я думаю, тебе сразу перехочется идти на эту «тусовку».

– Хорошо, только держи меня покрепче, потому что меня всё сильнее и сильнее начинает туда тянуть.

Ваня придавил Машу, оставив свободной только её голову, и они стали наблюдать за Ником, уже подходившим к входу в барак.

– Эй, пацаны! – закричал Ник, размахивая руками. – А вы точь-в-точь похожи на тех покемонов, которых я в детстве собирал на обёртках жвачек. Вот это круто!

– Эй, друган, давай, заходи! – Покемоны хором завизжали в ответ, от чего Нику, видимо, «поплохело».

– Ну, вы, потише, а то, гляди, и оглохнешь от вас! – Ник попробовал, было, успокоить оживившихся «пацанов», но они подняли такой вопль, что самоуверенная душа Ника через несколько мгновений этих приветственных воплей покачнулась и чуть не упала. Он хотел развернуться, чтобы, как говорится, «сделать ноги», но откуда-то сверху опустился большой крючок, и ещё через мгновенье Ник уже висел на крючке, как паршивый кот, которого подняли за холку.

Крючок, на котором повисла самоуверенная душа, со скрипом, похожим на скрип передвигавшихся клеток в «магазине сладостей», стал двигаться внутрь барака, посреди которого находилось огромное крутящееся кольцо, похожее на карусель. На этой «карусели», как платья в шкафу, были подвешены души. Крючок опустился над незанятыми плечиками, и душа Ника безвольно повисла, на них, как снятое кем-то невидимым пальто.

– Готово! – ещё больше оживились покемоны. – Вот где сейчас оторвёмся на новеньком!

– Эй, вы, потише там! – Рявкнул покемон, сидевший на противоположной от входа стороне кольца.

Его место находилось на возвышении, так что он мог видеть сразу всех покемонов одновременно, и палки, которые он держал в своих огромных лапах, тоже были толще и длиннее, чем у остальных покемонов. Огромный и толстый, он весь лоснился, как вымазанный жиром борец в супертяжёлом весе. Всё тело его было покрыто татуировками. Уши, нос и губы покемона, – все были утыканы серёжками разной величины. Самая большая из них торчала над жирной верхней губой, поэтому издали создавалось впечатление, что у него не два глаза, а три.

– Потише, я сказал! – ещё раз повторил жирный покемон. – Чтобы ко мне он в полном сознании подъехал, а потом можете отрываться, как хотите.

– Поняли, поняли, будет сделано, – хором ответили подчинённые.

Самый крайний покемон, похожий на прозрачную колбу, заполненную каким-то серым дымом, наклонился над поникшей головой присмиревшего гостя, и очень даже сочувственно спросил:

– Ну, что, закурим на дорожку?

– Закурим, – оживился Ник.

– Закурим, закурим, закурим, – послышалось со всех сторон.

Покемон-колба сначала закачался в разные стороны, а потом весь затрясся, как если бы у него началась лихорадка.

– Давай, давай, накачивай! – заорал Жирный. – Он там больше выкурил дыма! Ещё, ещё давай!

Покемон-колба уже хотел было остановиться, но крики жирного покемона заставили его трястись ещё больше.

– Вот так, хорошо, – рявкнул Жирный. – Ровно столько, сколько выкурил. Больше нам не надо.

– Не надо, не надо, – хором подхватили покемоны.

Покемон-колба остановился, как будто и вовсе не трясся, и выпустил прямо в лицо Нику клубы серого едкого дыма.

– Кури себе в удовольствие, друган, – хихикнул он.

Душа Ника тут же позеленела от полученного «наслаждения».

– Смотрите, ему осталось только ласты приделать и будет самая натуральная жаба, – захихикала своим подленьким смешком Колба.

– Давай, толкай его сюда, уже ручки чешутся! – заревел от нетерпения Жирный и поднял свою огромную, как кувалда, лапищу.

Колба, ставшая совершенно прозрачной, навалилась на рычаг, и карусель пришла в движение. Подвешенные на плечиках души, прошедшие по кругу уже не один раз, не имели силы переставлять ноги, и сила инерции запущенного кольца просто волочила их за собой. Те же души, в которых сохранялись ещё какие-то остатки сил, старались, как могли, самостоятельно двигать ногами. Видимо, это как-то облегчало им причиняемое движением кольца страдание. А покемоны, которым пока ещё было запрещено отрываться на Нике, отводили душу на тех, кто ещё мог самостоятельно двигать ногами.

– Бо-омп, бомп-бомп, бда-апа, пада-апа, – выстукивал один покемон по находящимся возле него головам.

– Дзи-дзи-дзи-и, дзи-дзи-дзи-и, дзи-дзи, джа-а, джа-а, – барабанил своё рядом сидящий покемон.

При этом они закатывали свои красные глаза, дёргали головой, плечами и старались ударить палкой по голове сильнее, чем это делал сосед, чтобы выстукиваемые ими ритмы звучали громче, чем у других. Бедные души при этом безжизненно повисали на своих плечиках, чем приводили покемонов в бешенство, так как вместо ожидаемого «дзи» или «бда» у них получались паузы, разрушавшие выстроенные ими ритмы. За каждую паузу Жирный присуждал штрафное очко, которое высвечивалось над висящим над ним огненном табло. Вот почему покемоны так ждали новеньких: пока свежие души могли стоять на ногах, покемоны набирали себе очки, а набранные десять очков сжигали одно штрафное.

Ник медленно передвигался по кругу. Какофония, звучащая вокруг него, вызывала у него сильные приступы тошноты, а от ударов, сыпавшихся на головы «друганов» по несчастью, его эфирное тело содрогалось от предчувствия ожидающего его ужаса.

Хотя на голову Ника пока ещё было наложено табу, то один, то другой покемон, как будто совершенно случайно, несильным ударом добавлял к своему ритму то «шпок», то «ша-а, ша-а» по голове новичка.

– Не трогать, я сказал! – тут же ревел Жирный, останавливая нарушителей, но очко уже успевало попасть на счёт довольного покемона.

И вот наступил момент, которого ждали все барабанщики без исключения. Подвешенная душа Ника оказалась напротив Жирного. Кольцо резко остановилось, так что двигавшиеся по инерции души попадали на идущих перед ними, образовав груды сваленных в кучу душ, в результате чего барак наполнился глухим протяжным стоном. Всё это привело покемонов в непередаваемый восторг. Они начала дубасить своими палками по чём попало, а если попадать было некуда, то даже по своим собственным лбам.

– Ну, что, наш дорогой любитель децибелов? – торжественно начал Жирный. – Мы тебе подготовили отличный музон!

– Подготовили, подготовили, – дружно захихикали барабанщики.

– Сколько децибелов тебе врубить для начала? – Подобострастно заглядывая в глаза Нику поинтересовался Жирный. От удовольствия губы его дрожали, отчего самая большая серёжка ударялась о другие серёжки поменьше, производя своеобразный перезвон. – Ну, сколько? – продолжал он тем же тоном. – Пятьдесят? Семьдесят?

– Тридцать! – трепеща от ужасных предчувствий, закричал Ник.

– Тридцать? Ха-ха! Тридцать! Ха-ха-ха! – захохотали все покемоны хором. – Тридцать! Ой, обхохочешься! Ха-ха-ха-ха!

– Колян, ты чего, совсем того? – диким голосом заревел Жирный, так что душа Ника, который оказался-таки совсем и не Ником, сжалась, как гармошка. – Тридцать! Это тебе бабушка «Спокойной ночи, малыши» включала, когда ты под стол пешком ходил! – ещё громче заревел покемон. – А соседям ты «AC/DC» на сколько врубал? Чё молчишь? Забыл, что ли?

– На пятьдесят, – дрожащим голосом еле слышно проговорил Ник.

– Ах, так уже на пятьдесят? – Жирный просто зарычал от распиравшего его наслаждения. – А может всё-таки на семьдесят, так чтобы не только соседям, но и всему двору было слышно?

Любитель громкой музыки молчал, потому что оцепенел от дикого ужаса, охватившего его.

– Ну, что же! Начнём с пятидесяти! – скомандовал Жирный, и все покемоны, как один, издали ужасный звук, напоминающий звук сирены, от которого Нику показалось, что голова его вот-вот лопнет, как мыльный пузырь.

– Нет, так не пойдёт! – взмахом своей лапищи-кувалды остановил сирену руководитель «бэнда». – Это совсем тихо, никакого кайфа! Музон должен бить по мозгам! Только тогда он может быть в кайф! Семьдесят! – последовала очередная команда, которую так ждали дрожавшие от нетерпения покемоны-ударники.

От звука, наполнившего барак, Нику показалось, что теперь он весь разорвётся на куски, и от его грешной души ничего не останется.

– Мало! – снова заревел Жирный. – Кайфа нету! Врубай ещё больше! Давай! Давай!

То, что последовало за этой командой, описать словами уже невозможно. Это были, как говорится, адские муки, но понять, что это означает, может лишь тот, кто обрёк себя на них.

Все души, подвешенные в этом бараке, были любителями громкой музыки. Они на полную мощность включали свои музыкальные центры, когда находились дома, а в дороге затыкали уши наушниками и врубали музон до предела, чтобы наслаждаться кайфом от бьющих по голове ударников. Это пагубное пристрастие и привело их в барак покемонов-ударников.

Табу было снято! Все покемоны отрывались на голове Ника, зарабатывая новые очки. При этом они не переставали издавать звук, похожий на звук сирены, который рвал душу на куски. Нику хотелось упасть и рассыпаться в прах, но плечики поддерживали его в устойчивом положении, и удары сыпались на его несчастную глупую голову со всех сторон без остановки, и самое страшное было в том, что этому уже никогда не будет конца.

Звуки вырывались из барака через входную дверь и достигали того места, где притаились Ваня с Машей, принося им тоже немалые страдания.

– Ну, тебя ещё продолжает тянуть туда? – тихо спросил Ваня.

– Да, – Машу трясло от полученного «наслаждения», – но я не хочу туда! Помоги мне! Я тоже любила громкую музыку и проводила много времени в наушниках! Только долго оставаться в них я не могла из-за появлявшейся головной боли. Но, несмотря на это, я всё равно снова и снова включала музыку на полную громкость. Помоги мне! Я не хочу туда!

– Получается, не было бы счастья, да несчастье помогло, – среагировал Ваня и скомандовал: – Поднимайся на колени. Уходим на четвереньках. Ты – впереди, я – за тобой. Чтобы ты не сбежала, я буду держать тебя за ногу. Движемся, не спеша, начиная с правой руки. Всё поняла?

– Угу, – промычала Маша, – и их нелёгкий путь к отступлению начался.

 

 

13

– Давай немножко отдохнём, не могу больше, – простонала Маша и упала на землю, как куль.

– Видишь, какая ты слабая, а ещё ищешь приключения на свою голову, – Ваня тоже был не прочь немного отдохнуть.

– Честное слово, я не виновата. Эту тягу невозможно описать словами, она – сильнее меня. Я ничего не могла с собой поделать.

Придя немного в себя, любительница громкой музыки повернулась на бок и посмотрела на своего друга.

– А тебя что, совсем не тянуло ни в первый, ни во второй бараки? – спросила она.

– Нет, – немного подумав, ответил Ваня. – Мы с мамой жили от зарплаты до зарплаты, поэтому у нас не было возможности пристраститься к конфетам, тортам и пирожным. Мы вообще ели мало. Мама часто постилась и меня старалась приучить к постам, поэтому у меня не было ничего общего со сладкоежками, собравшимися в первом бараке.

– Везёт тебе, – тяжело вздохнула Маша.

– И плейера у меня не было, – продолжал Ваня. – Бабушка как-то хотела сделать мне такой подарок на день рождения, но мама её отговорила. Она считала, что хождение в наушниках – очень неполезное занятие. Человек затыкает себе уши и отгораживается от окружающего мира, тогда как цель человеческой жизни – служить ближнему. И ещё она говорила, что грохочущая в ушах музыка отбивает у человека мозги. «Береги то, что получил даром от Бога, оно не твоё, и ты не имеешь права его губить», – любила она повторять.

Ваня говорил и говорил, но ему даже в голову не приходило, что он, как ни странно, всё это помнит. Он говорил и не замечал, что потерянная память стала возвращаться к нему.

– А я знала мальчика, который весь день ходил в наушниках. Он не снимал их, когда ел, и даже когда разговаривал с другими.

– Вот где будет радость покемонам-ударникам, когда он появится здесь, – сочувственно подытожил Ваня.

– Да, какой глупый! – согласилась Маша. – А знаешь, он ещё думал, что он меломан.

– Да, уж! Дуриман, а не меломан, – сказал Ваня и оглянулся по сторонам, опасаясь погони дозора покемонов.

– Точно, – Маша тихонько рассмеялась.

– Эй, ты мне это прекращай, – оборвал её Ваня.

– Что? – испугалась она.

– Смеяться, что?

– Ой, я никак не могу привыкнуть к тому, что здесь смеяться нельзя, а ты так смешно говоришь. – Маша задумалась, а потом тихо спросила: – Вань, всё-таки я не могу понять, что плохого в том, что люди любят сладости?

– Знаешь, не зря ведь врачи говорят, что соль и сахар – белые враги человека. И у сладкоежек больше вероятности заболеть диабетом, страшной болезнью, медленно убивающей человека. Так что, как ни крути, а ничего хорошего в этих сладостях нет.

– Но это, если их много есть. А если понемножку? – защитница пирожных не сдавала своих позиций.

– Видел я твоё «понемножку»! – сказал Ваня. – Железная лапа целую гору перед тобой наложила!

Маша скривилась от жутких воспоминаний.

– Я думаю, – продолжал Ваня, – что пирожные и громкая музыка сами по себе злом не являются. Всё дело в их количестве.

– Это как? – не поняла Маша.

– Злом они становятся тогда, когда человек теряет способность управлять собой, позволяя пристрастию управлять им.

– А что такое пристрастие? – переспросила Маша.

– Это влечение, против которого человек не может устоять. Короче, это тяга. Вот как у тебя к этим баракам.

– А как же можно было избежать этой страсти?

– Счётом до трёх, – улыбнулся Ваня и слегка щёлкнул свою сладкоежку по точёному носику.

– Издеваешься? – Маша ударила его по руке, обиженно свернув губы трубочкой.

– А вот и нет! – подмигнул ей Ваня. – Три пирожных в месяц и ни одним больше! – Он поднял указательный палец и помахал им, как старший брат нашкодившей сестрёнке.

– Вот ещё придумал! – недовольно протянула Маша.

– А ты как думала? Только контролируя свои желания, можно пресечь страсть и не допустить, чтобы она превратила тебя в своего раба.

От последних Ваниных слов погрустнела не только Маша, но и он сам.

– Да уж, – тяжело вздохнул Ваня и, подумав немного, добавил: – Такая вот она, наша жизнь.

Любительница пирожных и громкой музыки притихла, а её друг встал и, осмотревшись по сторонам, спросил:

– Давай, что ли, будем потихоньку двигаться вперёд?

– А что мы будем делать, если опять натолкнёмся на какой-нибудь барак? – испуганно спросила Маша.

– Знаешь, я думаю, что меня уже сильно потянуть никуда не должно. С помощью фонарика я уже прошёл свои основные испытания.

– С помощью какого фонарика? – удивилась Маша.

– Да он и не фонарик вовсе. Это луч маминых молитв за меня. Потом, когда выберемся из этого лагеря, я тебе всё объясню. А пока ты должна слушаться меня и говорить правду. Ты слышишь? Только правду. – Ваня особо подчеркнул последние два слова. – И если тебя опять куда-нибудь сильно потянет, будем действовать по обстановке, но только ты должна перестать меня обманывать. Поняла?

– Поняла, – с полной готовностью слушаться ответила Маша.

Убедившись, что никакая опасность им не угрожает, Ваня встал и помог подняться своей любительнице приключений. Впереди их ждала неизвестность, полная неожиданностей. Но другого пути у них не было.

 

 

14

– Маша, ты ничего не чувствуешь? – тихо спросил Ваня, пристально вглядываясь в раскинувшуюся перед ними багровую пустыню.

Вокруг не было ни кустика, ни травинки, ни даже песка. Какая-то тёмно-багровая порода под ногами и всё.

– Ничего, – ответила она, не подумав, но потом, прислушавшись более внимательно к своим ощущениям, добавила: – разве что какое-то волнение.

– И я тоже чувствую какое-то гудение. Не нравится мне это. Это неспроста.

– Может, повернём или вернёмся? – в голосе Маши тут же зазвучал испуг.

– И я об этом же думаю. Но эти бараки появляются здесь как из-под земли. Давай остановимся. Нужно подумать.

Они остановились и стояли какое-то время. Ваня смотрел по сторонам, а Маша, которую страх охватывал всё больше и больше, не сводила глаз с Вани. В нём, она знала это наверняка, было её спасение.

– Вот оно! Я же говорил! – вскрикнул Ваня от неожиданности и тут же присел.

Маша сделала то же самое, потому что впереди, в пятидесяти метрах от них, появилось нечто, напоминающее вход в туннель!

– Ваня, какой ты молодец! Если бы мы не остановились, то сейчас были бы у самого входа.

– Это не я молодец, – не отводя глаз от появившейся перед ними штуки, – ответил Ваня. – Просто я здесь кое-чему уже научился. Слышишь, – быстро добавил он, – давай отползём немного в сторону. Мы получаемся почти напротив входа в эту разинутую пасть.

Маша, без лишних вопросов, сделала всё так же, как сделал Ваня, и заработала похвалу:

– Молодец! Ты тоже заметно поумнела.

– Ой, не перехвали, – дрожащим голоском, ответила она.

– Что это с тобой? Тебя туда тянет?

– Тянет, – Маша уже готова была захныкать, но Ваня резко оборвал её.

– Прекрати немедленно. Пока ещё ничего плохого не случилось. Мы с тобой достаточно далеко от этой штуки. Поняла?

– Поняла.

– А теперь мы с тобой замолкаем. Я прижму тебя к земле, и будем ждать. Должно же что-то произойти, раз это чудо появилось у нас на пути. По крайней мере, дождёмся появления новой души и посмотрим, что произойдет. Договорились?

Они пролежали так довольно долго, так как штука эта, видимо, появилась здесь для Маши, но так как она не спешила узнать, что ждёт её внутри, ничего и не происходило.

– Появилось, – прошептал Ваня, и Маша даже вздрогнула от неожиданности.

За несколько метров от входа появилось нечто, похожее на душу. Только душа эта была больше похожа на обгрызенный со всех сторон кусок сыра.

– Но ты же не такой огрызок! Почему тебя туда тянет? – удивился Ваня.

– Не знаю, – простонала Маша, но, как только огрызок души переступил через нижний край того, что они принимали за вход в туннель, она заёрзала, пытаясь встать. – Отпусти меня! – крикнула она. И тени страха не осталось в её вдруг окрепшем голосе. – Ваня, ты слышишь? Прекрати меня мучить! Мне нужно туда! Отпусти меня, отпусти!

Маша билась в конвульсиях, стараясь освободиться, но её крепко держали руки друга. К тому же он закрыл ей ладонью рот, хоть это мало помогало: она продолжала биться и мычать что-то там о свободе и о праве самой решать, как ей поступать.

«Хорошо, что у душ нет зубов, – утешал себя Ваня, – а не то бы она мне всю ладонь искусала».

Истерический припадок довольно быстро истощил небольшой запас сил слабой Машиной души, и на какое-то время она притихла. Это дало Ване возможность подумать.

– Я знаю, что это, – неожиданно сказал он. – Этот вход в туннель – не что иное, как экран компьютера!

Маша вздрогнула, но ничего не сказала.

– Эти огрызки душ – любители компьютерных игр, поняла?

– Нет, отстань! – отрезала Маша. – По всему было видно, что капризуля устала бороться, но не устала злиться.

– А ты что, тоже любила играть в компьютерные игры?

– А что в этом плохого? Ты лучше скажи мне, кто сейчас не любит в них играть! Ты, что ли, не любил?

– Да, я бы тоже подсел на эту иглу, – ответил Ваня мамиными словами, даже не заметив этого. – Но у меня, к счастью, не было дома компьютера.

– Ой, подумаешь, какой правильный! Просто тошнит от тебя!

– Если тебя тошнит, то не от меня, а от страсти, которую ты не можешь удовлетворить.

Ваня понял, что нельзя терять ни секунды времени. Пока Маша не окрепла, нужно было менять позицию, чтобы обогнуть барак-компьютер сбоку.

– Так, слушай меня, – начал он быстро отдавать команды, не давая Маше опомниться. – Мы сейчас встаём и огибаем твой любимый компьютер сбоку. Найдём безопасное место и посмотрим, в какие игры там играют. Согласна?

Маша молчала. Было видно, что она колеблется.

– Только я буду крепко тебя держать, – продолжал Ваня.

– А чего это ты решаешь за меня, что я должна делать?

– Но все умные девочки сначала долго ходят по магазинам, смотрят, что им нравится, а что нет, и только после этого покупают то, что понравилось им больше всего. А разве ты у нас не умная девочка?

Маша хмыкнула, но не ответила.

– Вот, я и предлагаю тебе сначала посмотреть, какие там у них есть игры в ассортименте. А уж потом, когда тебе, действительно, что-то очень понравится, ты сделаешь свой выбор. Не забывай, они могут заставить тебя играть в то, что тебе будет и не по вкусу.

– Ладно, я согласна, – как бы делая Ване большое одолжение, согласилась Маша.

– Вот и хорошо.

Ваня отпустил любительницу компьютерных игр и осторожно поднялся, а Маша, почувствовав свободу, попыталась вскочить, но была схвачена за руку.

– Ты же обещала мне, – в голосе Вани слышался укор.

– Мало ли, что я обещала! – пытаясь вырваться, сказала Маша.

Одной рукой обхватив хитрулю вокруг талии, а другой – за руку выше локтя, Ваня почувствовал, что в таком положении его своевольная подружка наиболее управляема.

Какое-то время Маша не оставляла попыток освободиться, но, убедившись, что у неё не получится, топнула ногой от злости, и покорилась чужой воле.

 

 

15

С того места, где они сейчас находились, барак хорошо просматривался через прозрачные стены. В тот момент, когда Ваня в очередной раз придавил сопротивляющуюся Машу, к бараку-компьютеру подошёл очередной огрызок души. У него были не огненные, как у сгустков, но красные глаза.

«Наверное, от бессонных ночей, проведённых перед компьютером», – догадался Ваня.

Как только обгрызенная душа переступила через рамку компьютерного экрана, барак наполнился настоящим шквалом аплодисментов, от которого Огрызок качнуло назад.

– Приветствую победителя из победителей! – послышался голос, который, казалось, доносился отовсюду, производя, видимо, душеледенящее ощущение, потому что пришедший в ужас Огрызок завертелся, как юла, в безрезультатных попытках определить место, из которого он доносился.

– Кто ты? – закричала несчастная перепуганная душа.

– Я – твой победитель! – ответил вездесущий голос. – Я Космический Разум, победитель людей!

– Каких людей? – спросил Огрызок, трясясь от страха.

– Таких, как ты, обгрызенный ублюдок, – ответил Победитель, не стесняясь в выражениях. – Посмотри на себя! Ты ещё при жизни платил мне своей бессмертной душой за удовольствие, которое я тебе давал… За что я тебе очень благодарен, – добавил его вездесущий голос, сменив ненависть на едкую иронию.

– Ничем я тебе не платил! – дерзко выкрикнул Огрызок, ещё не представляя себе, чего это может ему стоить.

– Дайте ему зеркало, – приказал Космический Разум.

Перед обгрызенной душой тут же, как из воздуха, появилось большое зеркало, посмотрев в которое несчастная душа упала как бы замертво.

– Что, не понравился портретик? – захохотал Победитель людей. – Идиот! Он ещё вздумал мне перечить! Мне, одурачившему миллионы за какие-то десятки лет! Поднимите эту безмозглую обгрызенную дылду! – приказал он. – Я хочу, чтобы он всё понял. От этого его пребывание здесь станет ещё невыносимее, а моё – ещё приятнее.

Над лежащим без чувств Огрызком разорвалась небольшая шаровая молния, отчего он тут же вскочил, растерянно озираясь по сторонам.

– Стоять, безмозглая дылда! – вездесущий голос перешёл на крик. – И только попробуй мне ещё раз разыграть слабонервного! Тебя, когда ты в играх убивал сотнями, нервы не беспокоили? Отвечай, я сказал!

– Н-нет! – промычал несчастный Огрызок, боясь опять сделать что-нибудь не так.

– Так вот знай, гнусный раб, что наступило время твоей последней игры, которой ты будешь помогать мне коротать вечность. Понял?

– П-п-пон-нял, – поспешил с ответом Огрызок, боясь прогневить своего победителя. – К-как ск-кажет-те. – Вид у этого обгрызенного «победителя из победителей» был такой пресмыкающийся, что Ване захотелось дать ему по обгрызенной морде.

– Вот так уже лучше! – Злой Гений явно был доволен. – Я тебя похваливал, идиота, чтобы ты лучше меня слушался, но теперь это время прошло. Ты понял? – Он заорал так, что даже Ване, находящемуся на достаточном удалении от происходившего в бараке-компьютере действа, стало не по себе, а Маша тихо застонала.

– Что, тебе всё ещё хочется оказаться на месте этого огрызка? – не поворачивая головы, спросил Ваня.

– Меня тошнит! – послышалось в ответ.

– Скажи спасибо, что тебя просто тошнит, а не трясёт, как ту несчастную «дылду», – сочувственно заметил Ваня. – Интересно, каких бы характеристик удостоилась ты у этого Космического Разума? Может, будем уходить отсюда?

– Не могу, меня ещё очень сильно тянет туда, – еле выговаривая слова, ответила Маша.

– А-а, – с пониманием протянул Ваня, – ты ещё не насмотрелась! – Ему ничего не оставалось, кроме как предоставить своей подружке возможность досмотреть это «кино» до его фатального завершения.

– Счётчик удачных попаданий, ко мне! – проревел вездесущий голос.

Маленькое существо на коротких кривых ногах с длинной-предлинной шеей, свёрнутой змеиными кольцами, тут же появился перед трясущимся от страха Огрызком. На конце этой невероятно длинной шеи находилась змеиная голова с десятками выпученных глаз, которые могли вылезать из своих орбит и тогда становились похожими на усики жуков, которыми они исследуют находящийся перед ними объект. Длинная шея опустилась до уровня головы исследуемой души, и один из глаз Счётчика присосался к глазу побеждённой жертвы. Эта процедура была ничем иным, как считыванием информации, которое продолжалось доли секунды, после чего глаз Счётчика вернулся на своё место, а сама голова резко поднялась вверх и уткнулась в большое табло, висевшее на самом видном месте, на котором в бешеном темпе замелькали цифры.

Когда бешеная пляска цифр остановилась, вездесущий голос Победителя с нескрываемым удовольствием произнёс на удивление совершенно спокойно:

– Вот это так малый! Потрудился для нас на славу!

Не успело отзвучать последнее сказанное слово, как весь барак наполнился хором невидимых певцов. С музыкальной точки зрения, то, что они пели, представляло собой образец иступлённой какофонии. Голоса звучали до того нестройно, что это производило впечатление чего-то достаточно продуманного и подчиняющегося каким-то особенным законам антигармонии. Текст состоял из трёх слов: «Слава Победителю Людей!»

– Начали! – Вездесущий Голос оборвал какофонию на полузвуке.

В следующее мгновение раздался бой барабанов, и со всех сторон появились руки, держащие штыки, автоматы, гранатомёты, до боли знакомые трясущейся от страха душе по любимым компьютерным играм. Все эти орудия смерти выстроились в определённой последовательности, отдалённо напоминающей лабиринт.

– Ну что, поиграем? – проревел вездесущий голос. – Ты чего это присмирел, а? Где твой азарт? Давай, давай, пошевеливайся! Тряханите-ка его, как следует! – скомандовал он.

Голубые струи электрического тока пронзили и без того трясущееся тело Огрызка.

– Не надо, не надо! – последовал душераздирающий крик. – Я сам!

Еле держащийся на ногах Огрызок изобразил на своём обгрызенном лице подобострастие и готовность на всё.

– Вот так-то лучше, дылда! – проревел Победитель. – Я тебе не позволю испортить мне впечатление от игры. Ты понял?

– П-пон-нял, п-пон-нял, – ещё подобострастнее замычал Огрызок, у которого уже не было сил, чтобы членораздельно выговаривать слова.

– Объясняю правила игры, – заревел вездесущий голос, но уже спокойнее. – Сколько раз ты попадал, столько раз теперь попадут в тебя, – вездесущий голос затрясся от леденящего душу смеха, – а сколько раз ты промазал, столько раз у тебя будет шанс избежать попадания, если только ты сумеешь воспользоваться им, – добавил голос, и смех его стал громоподобным. – Ты понял?

Но ответа не последовало, потому что началось то, что люди так безответственно называют игрой.

Первым в обгрызенное тело несчастной души вонзился штык. Он прошёл насквозь, и из образовавшейся в эфирном теле души дыры потекла кровь. Она была не настоящая, а такая же, как и в играх, виртуальная, но боль от её потери была не виртуальная, а самая настоящая. Скорчившийся от боли Огрызок, можно сказать, сам наткнулся на второй штык, который попал ему в шею. Виртуальная кровь хлынула фонтаном. А в этот момент следующая за штыком рука нажала на курок и выпустила в обезумевшую от боли душу целую обойму патронов. Область живота Огрызка превратилась в решето, из которого потекли красные струйки.

– Хорошо, – взревел Космический Разум. – Хорошее начало! Не замедляйте взятого темпа, и мы скоро пройдём эту миссию!

– Перестаньте! Перестаньте, – закричала душа, проткнутая очередным штыком. – Я хочу умереть!

– Поздно! – прозвучало в ответ. – Ты уже раз умер, больше такого счастья тебе не будет! – Раскатистый смех становился всё громче, а бедная душа, залитая красными потоками, становилась всё дырявее.

Несчастный Огрызок, пользуясь тем, что лицо его ещё оставалось не залитым кровью, делал отчаянную попытку за попыткой избежать очередного попадания, всякий раз натыкаясь на штык или дуло рукой или плечом, пока, в конце концов, сам не напоролся лицом на кинжал, который хотел обойти снизу.

– Отличный ход, и-и-и-и-диот! – по-лошадиному заржал вездесущий голос.

– Заткнись! – не сдержалась измученная душа, потеряв самоконтроль от боли и отчаяния.

– Это я заткнись? – зловеще тихо переспросил её победитель. – Это ты сейчас у меня заткнёшься!

В следующий момент гранатомёт, появившийся перед Огрызком, выпустил залп, и лицо несчастной обгрызенной души превратилось в сплошное красное месиво.

– Ну, что? – захохотал переполненный ненавистью голос. – Где теперь твой поганый рот? А?

Какое-то время Победитель людей хохотал, заглушая какофонию прославлявшего его хора, но вдруг, как по взмаху палочки невидимого дирижёра, всё замерло.

– Ты же не в джунглях жил, безмозглый! Разве ты не слышал о «не убий»? Конечно же, слышал! Но в тебе жило потаённое желание убивать, и я помог тебе раскрыть его в себе. И ты убивал! Ты убивал дни и ночи напролёт! Я придумал для тебя безобидное слово «стрелялка», и ты стрелял и стрелял. Сколько ты убил виртуальных людей? Не считал? Зато мы считали! – Барак снова наполнился сотрясающим стены хохотом.

Когда Злой Гений устал смеяться, он продолжил отвратительным, ещё противнее, чем хохот, шёпотом:

– Ты наш-ш! Ты – убийца, хоть тебе и не пришлось проткнуть штыком настоящее, эластичное человеческое тело. Ты просто не успел. Но ты бы это сделал, потому что ТЫ... ПРИВЫК... УБИВАТЬ! – С каждым последующим словом зловещий шёпот становился всё громче и громче, и последние три слова уже снова гремели, сотрясая внутренности барака.

– Я больше не могу, – прошептала еле живая Маша. – Ещё немного, и я умру.

– Здесь не умирают, – холодно перебил её Ваня, потрясённый увиденным. – Разве ты не слышала?

– Слышала. Значит, это называется как-то по-другому. Я просто слова такого не знаю.

– Мы уходим, – чётко скомандовал Ваня. – Это зрелище не для нас.

– Уходим, Ванечка, уходим. Только ты держи меня покрепче, пожалуйста.

На последнем слове Маша сделала особенный акцент. Это означало, что, несмотря на всё увиденное, притяжение к компьютерному бараку у неё оставалось.

– Да, гиблое это дело привязываться душой к чему бы-то ни было, – медленно поднимаясь, сказал Ваня. – За это очень дорого приходится платить.

Крепко обхватив за плечи свою любительницу компьютерных игр, потянул её подальше от зловеще разинутой пасти компьютерного барака, который, к их большому облегчению, сразу исчез.

 

 

16

– Не могу больше, давай передохнём, – простонала Маша, нарушив напряжённую тишину их отступления.

– Я тоже устал, – сдавленным голосом ответил Ваня. – Ты ничего не чувствуешь? – Он пристально посмотрел на свою подружку по несчастью.

– Ничего, честное слово, – Маша смотрела на Ваню, не отводя взгляда.

– Я вроде бы тоже. – Голос его звучал уже менее напряжённо, но, прежде чем расслабиться, он несколько раз пристально осмотрел окрестности и, не обнаружив ничего подозрительного, дал знак садиться.

Маша тут же растянулась на бугристой земле и стала похожа на платье с капюшоном, которое подвесили на прищепках для сушки. Ваня сначала присел с ней рядом, но потом тоже растянулся на земле лицом вверх – усталость давала о себе знать.

– Только ты не очень-то расслабляйся, – через силу выдавил он из себя. – Если что почувствуешь, сразу говори.

– Хорошо, но я вряд ли сейчас в состоянии что-нибудь почувствовать.

Маша не лукавила, но её другу такой ответ не понравился:

– Я с тобой не шучу. Мы здесь не в зоопарке.

«Платье с капюшоном» только вздрогнуло от испуга.

Какое-то время они пролежали молча. Первой не выдержала Маша:

– Неужели мы так и будем здесь скитаться от барака к бараку?

– Я тоже об этом думаю, – послышалось в ответ. – Из этого лагеря должен быть выход. И меня не покидает чувство, что я знаю, где он находится.

– И я знаю, – Машу удивило, что Ваня мучается над таким простым вопросом. – Это те заплесневелые ворота, через которые нас ввели.

– Нет, те ворота – только на вход. И неужели ты думаешь, что мы сможем пройти мимо свиноголовой собаки, а тем более среди толпящихся за воротами сгустков, ждущих своей очереди на вход?

– Да, ты прав, – погрустнела Маша.

– Погоди вешать нос. У меня такое чувство, что я знаю, где выход, что я его видел. Я должен вспомнить, должен.

Ваня всё думал и думал, а Маша сидела, боясь пошевелиться, как мышка в норке, перед которой сидел большой жирный кот. Прошло какое-то время, а Ваня, как ни старался, ничего вспомнить так и не смог. Совершенно расстроившись, он повернулся на живот и сильно ударил рукой по напоминавшей пемзу почве, после чего подскочил, тряся рукой, а потом вдруг замер, как кукла, у которой закончился завод.

– Что? – осторожно спросила Маша.

Ответа не последовало. Ваня почему-то открыл рот, полез в него пальцами и вытащил из-за щеки маленький фонарик!

– Ой, откуда у тебя это? – От удивления Маша всплеснула руками.

– Откуда-откуда, оттуда! – ответил Ваня загадочно, чем привёл Машу в ещё большее недоумение.

– Я вспом-нил, – радостно по слогам проговорил Ваня. – Слышишь? Я почти уверен! – Он схватил свою взбалмошную подружку за плечи и прижал её к себе.

– Не томи, умоляю! Что ты такое вспомнил?

– Ты помнишь памятник доллару, возле которого восседал старина Скрудж?

– Помню, ну и что? – Маша уже готова была разочароваться.

– Так вот это и есть выход, поняла? – Ваня просто сиял от радости.

– И с чего это ты решил, что этот памятник и есть выход?

– Да я просто вспомнил, как луч воткнулся в него!

Такое объяснение ещё больше насторожило Машу и укрепило её опасения.

– Слышишь, я всё поняла, – как врач больному, сказала она. – Этот памятник и есть выход, но сейчас тебе нужно успокоиться и немножко отдохнуть. Ты просто устал.

– Ты чего, спятила? – возмутился Ваня.

– Да это ты спятил! – взорвалась его своенравная спутница. – Несёшь какую-то чепуху!

Ваня уже готов был ещё больше рассердиться, но его губы вдруг растянулись в сияющей улыбке, он схватил девочку за плечи и затряс её на радостях.

– Машка, какая же ты хорошая! – Если бы шёпот мог быть криком, то Ваня просто кричал. – Тебе меня жалко, да? – Он ждал ответа на свой вопрос, но Маша молчала, опустив глаза. – Ты меня жалеешь, я же вижу! И это самое главное! Мы выберемся отсюда, потому что ты жалеешь меня!

Эти слова привели Машу в полное смятение. Она уже не сомневалась, что Ваня тронулся умом.

– Прошу тебя, успокойся, – продолжала она тем же утешительным тоном. – Я очень прошу тебя. Конечно, я тебя жалею, поэтому ты должен успокоиться и перестать думать об этом выходе. Давай, лучше, пройдём немного вперед. Может, там что-нибудь появится такое, что сможет нам помочь.

Ваня просто сиял. Подмигнув своей подружке, он покрутил пальцем у виска и спросил:

– Ты думаешь, я того? Да? А я не того. Я просто всё вспомнил, а ты просто ничего не понимаешь! Сейчас я всё тебе объясню.

И он рассказал о встрече с Ангелом-Хранителем, о фонарике, о тревоге в лагере, и глаза Маши тоже вспыхнули светом радости.

– Дай мне подержать фонарик, пожалуйста, я буду держать его очень осторожно.

Ваня уже протянул руку, но как только Машины пальцы приблизились к его ладони, он неожиданно сомкнул пальцы.

– Нет! Давай, лучше, не будем рисковать. В этом враждебном нам мире фонарик – наша единственная надежда на спасение. А вдруг в твоих руках он потеряет силу? Что мы тогда будем делать? Нет, лучше не рисковать.

Маша очень расстроилась из-за того, что ей не придётся подержать маленькое сокровище в своих руках, но Ваня был прав. Рисковать всем просто ради её желания было глупо, и даже очень.

– И что же мы будем теперь делать? – спросила она, стараясь подавить охватившее её чувство обиды.

Ваня раскрыл ладонь, и Маша снова увидела крошечный фонарик. Он не исчез, не пропал, не растворился. Он, действительно, был, и сейчас она своими глазами увидит настоящее чудо! Только время шло, а с фонариком ничего не происходило. Ваня просто смотрел на него, и всё.

«Он потерял силу»! – с ужасом подумала Маша. – Что, фонарик испортился? – спросила она.

– Почему испортился? – удивился Ваня и даже вздрогнул от неожиданности.

– А где же луч? – Машино личико скривилось, как если бы ей сделали больно.

– Сначала нужно что-то попросить, а я не знаю, что, – растерянно ответил Ваня.

– А ты проси, чтобы он показал нам путь к выходу из лагеря, – залпом выпалила Маша и сама себе удивилась.

– Правду говорят, что всё гениальное просто, – сказал Ваня, улыбаясь, и добавил: – А ты молодец.

Маша тоже улыбнулась и смущённо опустила глаза.

Как только Ваня сказал «помоги, мама, найти нам выход из лагеря» в фонарике затеплился огонёк. Сначала он был совсем маленький, но постепенно становился всё больше и больше и, наконец, отбросил длинный тонкий луч.

– Как здорово! – не удержалась Маша.

– Тише ты! Ещё раз тебе повторяю: мы не в зоопарке.

– Ой, прости, но я никогда не видела чуда. Прямо, как в сказке!

– Кончай болтать. Луч указал нам путь, и для нас же лучше будет поторопиться. Ты ничего не чувствуешь?

– Нет, – испуганно ответила Маша. – А что?

– Ничего, это я просто так спросил, на всякий случай. Пошли!

Держа Ваню под руку, любительница приключений шла, не отводя взгляда от луча. По её напряжённому виду, Ваня понял, что она чего-то боится.

– Ты чего? – насторожился он.

– Что чего?

– Ты чего-то боишься?

– Да.

– Чего?

– Я боюсь, что луч исчезнет прежде, чем приведёт нас к выходу из лагеря. Что мы тогда будем делать?

Ваня не ответил, и Маше пришлось ещё раз повторить свой вопрос.

– Слышишь, не напрягай. Тошно и без твоих страхов. Будь, что будет. Поняла?

Понять-то Маша поняла, но такой ответ ей не понравился.

– Видишь, какой ты! Нет, чтобы поддержать меня!

– Да я только этим и занимаюсь с тех пор, как вытащил тебя из барака с обрушивающимися крышами. Хватит ныть! Иди спокойно, думай о чём-нибудь хорошем.

– О хорошем? – переспросила Маша и надула губки.

– Ну, да, о хорошем.

– А «о хорошем» это как?

– Слушай, ты что, издеваешься? – Ваня почувствовал, что начинает раздражаться.

– Нет, я не издеваюсь, я просто не понимаю, как это «думать о хорошем». В бараках ничего хорошего не было, здесь тоже ничего хорошего нет: того и гляди, покемоны налетят. Ты всё время меня ругаешь, даже фонарик не дал подержать.

– Ах, вот к чему ты клонишь! – Ваня даже остановился. – Знаешь, что, хныкалка, вот выберемся отсюда, и я дам тебе подержать фонарик. Обещаю. Согласна?

– Согласна, – выдавила из себя Маша, хотя было видно, что хочется ей совсем другого.

Какое-то время они шли, молча. Время от времени Ваня оглядывался по сторонам, чтобы не пропустить какого-нибудь надвигающегося «сюрприза», но всё было спокойно. Маша уже не смотрела на луч, а шла совершенно безучастно, с трудом переставляя ноги, потому что устала, а Ваня не разрешал привал.

– Сколько можно идти? Почему мы не можем сесть и немного отдохнуть?

– Потому что нам нужно как можно скорее выбраться отсюда. Прошу тебя, перестань хныкать. – Ваня, действительно, просил, и голос его звучал умоляюще. – Ты, как камень на шее.

Последние слова Машу явно обидели, и Ваня, заметив это, попытался разрядить обстановку.

– Ты не помнишь? Там на земле, кажется, было что-то подобное.

– Ничего я не помню. Отстань!

– А, я вспомнил! – Ваня подтолкнул подружку плечом. – Там, кажется, рассказ такой был.

– Что, «Камень на шее»?

– Нет, не камень, а имя женское.

– Ты хочешь сказать «Маша на шее»?

– Нет, это здесь Маша на шее, а там была, по-моему, «Анна на шее». А впрочем, какая разница, Маша ли на шее, Анна ли на шее. Главное, чтобы шея выдержала.

– Ой, какие мы гордые! – Маша начала кривляться.

Ваня никогда прежде не видел её такой, и такая она совсем ему не нравилась. Сбросив руку кривляки со своей руки, он пошёл быстрее и вдруг увидел прямо перед собой нечто, похожее на памятник.

– Ложись! – скомандовал он, и рухнул на землю, где стоял.

Перед ними была площадь, та самая, на которой происходила регистрация рабов и раздача звёзд сгусткам. К их счастью в тот момент она была пуста. Видимо, звёзды закончились, и все разошлись по своим местам.

– Видишь, – прошептал Ваня, пряча фонарик за щёку. – Из-за твоих глупых обид я потерял бдительность, и мы даже не заметили, как почти вплотную подошли к площади.

– А зачем ты запрятал фонарик? – Маша всё ещё продолжала дуться и корчить из себя обиженную девочку.

– Как же ты надоела! – Ваня держался изо всех сил, чтобы не рассердиться. – Я тебе рассказывал, как покемоны засекли луч, когда я впервые зажёг фонарик, и что после этого было. Ты что, хочешь, чтобы сейчас проревела сирена тревоги?

Напоминание о покемонах и сирене тревоги сразу же привело упрямицу в чувство.

– Что же нам делать? – испуганно спросила она.

– Молчать и не делать лишних движений, поняла?

– Поняла. – Дрожь в голосе свидетельствовала о том, что до Маши, наконец-то, дошло, что она не в зоопарке.

Ваня приподнял голову, чтобы осмотреться и принять какое-то решение. Он знал, что им нужно было искать выход где-то у памятника. До него было недалеко, каких-нибудь метров тридцать. Но как их пройти, чтобы остаться незамеченными? Площадь не могла не просматриваться. Это было сердце лагеря. Ваня напряжённо думал, но безрезультатно.

– Маша, – прошептал он. – Я не знаю, что делать. Может, ты что-нибудь придумаешь?

– Придумаешь что?

– Ну, как до памятника дойти, чтобы нас не заметили?

Маша ещё больше задрожала, но всё-таки подняла голову, чтобы осмотреться. Наступила тишина. Две маленькие эфирные головки всматривались в кромешную тьму лагеря сгустка-Скруджа.

– Нам ничего не остаётся, как попробовать сделать несколько шагов, – прервал тишину дрожащий шёпот.

– Я тоже так думаю, – согласился Ваня. – Только ты не поднимайся. Будем передвигаться на коленях. Если первые шаги будут удачными, сделаем ещё несколько, и так, пока не дойдём. Главное молчать, потому что звуковую вибрацию они тут же засекут.

Маша понимающе кивнула.

Сделав первые несколько шагов, они притаились и прислушались. Мрачная тишина оставалась неизменной. Тогда они сделали ещё несколько шагов и снова притаились. Никаких признаков обнаружения не было. Тогда они, приободрившись, стали делать по несколько шагов почти без остановок.

Когда до памятника оставалось каких-нибудь несколько шагов, появилась наползающая на них широкая, ярко красная полоса луча дозорного фонаря. Ещё чуть-чуть – и луч их накроет! Единственным спасением было добежать до памятника раньше этого ужасного момента. Ваня схватил Машу за руку и, вскочив на ноги, резко потянул её за собой. Шаг, второй, третий – и вот они уже стоят, прижавшись к холодному камню, а яркий луч, преломившийся о возникшее на его пути препятствие, пополз дальше, так и не обнаружив притаившихся за памятником душ.

Как только красная полоска света отползла достаточно далеко, Ваня стал ощупывать пальцами основание памятника и землю, на которой он стоял. Маша следила за каждым его движением, но не сообразила, что нужно делать, когда увидела сделанный ей знак рукой. Ваня махнул ещё раз и показал на что-то с лицевой стороны памятника. Подойдя поближе, она увидела железное кольцо, за которое изо всех сил тянул её друг. Ей хотелось помочь, но Ваня отмахнулся. Он полез пальцем в рот и достал фонарик. Видимо, он уже точно знал, что без него люк с торчащим железным кольцом открыть было невозможно.

Светлый луч, появившийся из затеплившегося фонарика, сделал круг по диаметру люка и пролез внутрь железного кольца, сделав нечто, похожее на петлю. Луч резко поднялся, и тяжёлая крышка медленно пошла вверх. Не дожидаясь полного раскрытия люка, Ваня стал запихивать Машу в образовавшееся отверстие, но она от страха цеплялась за его края. Ване пришлось ударить ей ногой по пальцам, и мечтательница из барака №9 кубарем полетела вниз. Её вызволитель поспешил сделать то же самое, но в тот момент, когда он уже свесил одну ногу, крышка люка полностью открылась и упёрлась всей своей тяжестью в памятник доллару. Памятник задрожал и стал медленно рушиться.

В следующий момент лагерь превратился в ревущий кошмар. Несколько сильных красных луча одновременно ударили Ване прямо в лицо.

«Я успею, я должен успеть!» – пронеслось у него в голове.

Он уже готов был прыгнуть, как что-то схватило его сзади за плечи.

– Я так просто не сдамся, сгустки вонючие! Помоги, мама!

Взмах рукой – и луч полоснул по силе, пытавшейся его удержать! Ощутив свободу, Ваня бросился в отверстие и почувствовал догнавший его волновой удар.

«Это луч захлопнул крышку люка, – с радостью подумал он. – Всё, сгусток-Гарри, закончилась твоя власть. Я больше не твой раб».

 

 

 

 

 

1

Когда падение закончилось, Ваня какое-то время лежал без чувств. Постепенно сознание стало возвращаться к нему. Он открыл глаза и увидел, что здесь, где он сейчас находился, не было инфракрасного мрака. Воздух, как бы задёрнутый густой серой дымкой, был похож на небо в беспросветный дождь. Эту серость, казалось, можно было потрогать, такой густой она была. Ваня осторожно приподнялся, опираясь на локти, чтобы осмотреться.

«Маша!» – вспомнил он и негромко, чтобы не привлекать к себе внимания, позвал её по имени, но ответа не последовало. Позвав ещё громче, он сел, чтобы иметь возможность лучше видеть окружающую его местность и прислушался.

Вокруг не было ничего, кроме зарослей высокого мощного растения с крупными листьями на твёрдом стебле, цветущего красивыми цветами, напоминающими зонтики. Ване показалось, что он уже когда-то видел такие растения.

«Точно, это борщевик!» – осенило его.

Присмотревшись к окружающим его зарослям, он понял, что здесь этот сорняк выглядел иначе. Его стебли и листья были как будто бы прозрачными. Сквозь них просвечивались наполненные ядом жилки, но какого-то совершенно непонятного цвета.

«Всё тайное станет явным», – пришли на память какие-то слова, удивившие краткостью, вмещавшей в себе полноту истины.

«Вот это так сюрприз! – безрадостно подумал он. – Целый лес смертоносного борщевика!.. Но где же Маша?»

Ваня встал и сделал несколько осторожных шагов в сторону непроходимых зарослей. И тут он увидел Машу, которая уже вплотную подошла к зарослям и протягивала руку, чтобы дотронутся до широкого разлапистого листа.

– Не трогай! – крикнул Ваня, что было сил, забыв про всякую осторожность.

От неожиданности Маша одёрнула руку и резко повернулась в ту сторону, откуда донёсся голос.

– Ваня! – С радостным криком она бросилась на шею своему избавителю.

Они обнялись, как брат и сестра, много лет не видевшие друг друга.

– Как я рада тебя видеть! – Лицо Маши сияло неподдельной радостью. – Я так боялась, что ты не успел, что они задержали тебя!

– И задержали бы, если бы не фонарик. В который уже раз он меня спас. Луч сначала ударил по той силе, которая хотела меня задержать, а потом захлопнул люк. Так что, Маша, мы с тобой больше не рабы всяких там волшебников, фавнов, телепузиков, скупердяя Скруджа, мы теперь просто Маша и Ваня, две глупые души.

– Как хорошо, Ванечка! Ой, как же хорошо! – Не переставая радоваться тому, что они опять вместе, Маша вспомнила о цветах. – Ты только посмотри, какие красивые растения!

– Красивые-то они красивые, – протянул Ваня. – А как ты думаешь, что это такое серобуромалиновое течёт в их жилах?

– Это сок! – выпалила Маша, не зря изучавшая когда-то ботанику.

– Нет, дорогуша, это яд! А если и сок, то ядовитый. Это борщевик!

– Борщевик? Я никогда не слышала о таком растении.

– А я и слышал, и видел, и обжигался. Хорошо, что меня вовремя предупредили!

– О чём? – Маша никак не могла поверить, что такая красота может быть опасной.

– Он не только опасный, но и смертоносный, – продолжал Ваня, как будто прочитал её мысли. – Его к нам завезли из Америки, как корм для скота, потому что, пока молодой, он съедобный. Но силосом этот чужак так и не стал, а разросся, как сорняк. Он захватывает поля, и даже леса. Всё, что веками украшало нашу землю, засыхает под воздействием этой заморской «красоты». Ты знаешь, Маша, борщевик – неистребимый. Что мы будем с ним делать, ума не приложу.

– Как это неистребимый?

– У него мощный стебель, и такой же мощный корень, глубоко уходящий в землю. Его невозможно вытащить. Его просто скашивают. Но даже скошенный, он остаётся ядовитым, пока совсем не высохнет. Мне рассказывали, как мальчик с девочкой решили поразвлечься и устроили шуточный бой в борщевике. Они наломали этих разлапистых листьев и хлестали друг друга, пока не покрылись пузырями. Знаешь, чем закончился их бой?

Маша просто покачала головой в ответ.

– Реанимацией! Их еле откачали.

От такого неожиданного поворота событий сияющая Ванина подружка совершенно смутилась.

– А как же мы выберемся отсюда? – подавленно спросила она. – Ведь мы окружены просто непроходимыми зарослями этого борщевика.

Ваня не ответил.

– Ты сказал, что обжигался сам, и что тебя вовремя предупредили, – Маша надеялась, что её друг вспомнит, что нужно делать, и они будут спасены.

– Если ожог небольшой, нужно промыть обожжённое место большим количеством воды.

– Но здесь нет воды! Здесь нет ничего, кроме этого ужасного борщевика! – выражение Машиного лица можно было описать двумя словами: «страх и ужас».

– Но ведь у нас есть фонарик, ты что, забыла? – Ваня обхватил подружку руками и сжал её со всей силы.

– Эй, ты чего? – Маша радостно возмутилась и чуть не засмеялась, но вспомнив о покемонах, прикрыла губы ладошкой.

– Что, боишься покемонов? И правильно делаешь! Но я думаю, что их здесь нет. Они все остались там, наверху. Но ты правильно сделала, что не засмеялась, потому что здесь есть кто-нибудь другой, и ему тоже может не понравиться твой смех. Обстановочка-то здесь, смотри-ка, преуныленькая.

– Да, такая серость, до тошноты просто. – Маша скривилась, но тут же вспомнила о фонарике. – Доставай своё чудо! Будем прокладывать себе дорогу в борщевике.

– Какая же ты нетерпеливая! – улыбнулся Ваня.

– И мне кое-кто что-то обещал, – загадочно добавила девочка и капризно поджала губки.

Привычным отработанным движением Ваня полез пальцем в рот, но вместо того, чтобы вытащить фонарик, он стал тыкать пальцем, то в одну, то в другую щёку, и на лице его отразилось полное недоумение.

– А его нет. – У Вани было такое выражение лица, как если бы зубной врач вырвал ему все зубы сразу, и он только что это обнаружил.

– Не может быть! – Не верила своим глазам Маша. – Открой широко рот, я посмотрю.

Ваня послушно открыл рот, но, как Маша ни старалась, фонарика обнаружить не смогла.

– Значит, я потерял его при падении, – сказал Ваня тоном, приличном на похоронах самого близкого друга.

– Как же так? – Маша отказывалась верить услышанному.

– Не знаю. – Больше Ване нечего было сказать. Немного помолчав, он тихо добавил: – Теперь мы можем рассчитывать только на свои силы. Фонарика у нас больше нет.

– Нет, я не верю в это! – Маша даже слышать не хотела о том, что фонарик пропал. Ей так хотелось подержать его в своих руках! – Идём, посмотрим на том месте, где ты упал. Может, он там.

– Какая же ты всё-таки молодец! – обрадовался Ваня. – Конечно же, он может быть там!

Беглецы поспешили на место Ваниного приземления, но, как они ни искали, фонарика нигде не было.

Унылая серость окружавшего их мира всё больше и больше охватывала их души, потерявшие надежду. Маша сникла, как сорванный цветок, а Ваня нахмурился, как затянутое тучами небо. Им не хотелось ни разговаривать, ни даже думать. Они сидели, молча, тупо уставившись в заросли борщевика, и, казалось, что его смертоносный яд уже насквозь пропитал их эфирные тела.

 

 

2

Первым из оцепенения вышел Ваня. Он вспомнил о словах «помоги, мама», зажигавших фонарик.

– Маша, слышишь?

Но Маша ничего не слышала, и слышать не хотела. Серое уныние полностью охватило её душу.

– Маша, – повторил Ваня и толкнул подружку в бок. – Ты слышишь, что я тебе говорю?

Подружка не среагировала даже на толчок в бок и продолжала сидеть, как китайский божок.

– Этого мне ещё не хватало! – Ваня схватил её за плечи и стал трясти, но и это не помогло. – Эй, ты, послушай, что я тебе скажу. У нас ещё не всё потеряно, слышишь?

Маша даже не шевельнулась.

– Да что же это за детский сад такой! Ты слышишь, я вспомнил слова!

– Какие слова? Что за ерунду ты несёшь? – Нехотя, с трудом выговаривая фразы, как если бы её накачали снотворным, ответила Маша.

– Вот как раз и не ерунду! – Ваня обрадовался тому, что «божок» ожил. – Я вспомнил слова, которые зажигали фонарик.

При слове «фонарик» с Машей что-то произошло. Она широко открытыми глазами уставилась на друга, потом лицо её скривилось, как если бы она собиралась заплакать. Ваня снова растерялся.

– Успокойся, прошу тебя. Эти слова зажигали фонарик. Сейчас фонарика у нас нет, но они могут и сами по себе помочь нам. Вот увидишь, я чувствую это!

– Ну, и чувствуй себе, я тебе не мешаю, – Маша опять впала в состояние сомнамбулы.

Ваня понял, что зря тратит время, отодвинулся подальше и, стараясь не думать ни о чём другом, стал повторять заветные слова «помоги, мама».

– А кто такая «мама»? – Неожиданно услышал он у самого уха и, стараясь не подать виду, что обрадовался Машиному пробуждению, сказал, как ни в чём не бывало:

– «Мама» – это моя мама. У тебя что, не было мамы?

– У меня мама была, но мне не понятно, чем твоя мама может нам здесь помочь? Она что, услышит тебя? – в Машином голосе опять появились язвительные нотки, которые Ваня постарался не заметить.

– Фонарик, который я потерял, был не просто фонарик. Это были молитвы моей мамы, которые хранили меня и вымаливали из самых безысходных ситуаций. Я же тебе рассказывал, что фонарик мне дал Ангел-Хранитель и сказал, что если я там, в лагере, смогу вспомнить слова «помоги, мама», то фонарик поможет мне. Понимаешь, без слов «помоги, мама» фонарик не зажигался. Значит, что важнее, фонарик или слова?

– Не знаю, – задумчиво ответила Маша.

– Да и я, в принципе, тоже не знаю, но я так надеюсь, иначе нам не выбраться отсюда.

– А что, твоя мама много молилась?

– Да. А твоя не молилась?

– Моя никогда не молилась. Только когда натыкалась на папу в узком проходе или в тёмной комнате говорила «О, Боже!» и всё. – Немного помолчав, Маша добавила: – Интересно, твоя мама была верующей, моя мама – нет, а как же мы с тобой оказались здесь вместе? И молитвы твоей мамы почему-то помогали и мне?

Ответа на этот вопрос Ваня не знал.

– Давай-ка, лучше, не будем гадать, как там, что и почему, а займёмся делом: я буду вслух произносить слова «помоги, мама», а ты будешь повторять их про себя. Согласна?

– Согласна, – на удивление быстро согласилась Маша, – но только я буду говорить «Ванина мама, помоги нам».

– Говори, как хочешь, – сказал Ваня вслух, а про себя добавил: – только не мешай.

Сколько они просидели, повторяя каждый свои слова, сказать трудно. Первой, как всегда, не выдержала Маша.

– И долго мы так будем повторять?

– Знаешь, я, кажется, что-то вспомнил.

– Что? – недоверчиво спросила Маша.

– Когда ты была в бараке для сладкоежек, чтобы сдвинуть клетки со своего места, фонарик изобразил в воздухе знамение креста. А позже, чтобы избавиться от караульного покемона, я сам нарисовал на нём лучом крест, и тот тут же превратился в горстку пепла. Давай-ка, и мы сейчас попробуем изобразить знамение креста на борщевике, может, что и получится?

– Давай попробуем, – повеселела засидевшаяся Маша. Ей уже порядком надоело повторение просьбы к Ваниной маме.

Они встали и подошли поближе к борщевику. Ваня поднял правую руку и медленно провёл ею в воздухе перед собой сначала сверху вниз, потом слева направо. То, что произошло после этого, было так неожиданно, что Маша даже вскрикнула. У них на глазах стебли и листья борщевика, по которым прошло крестное знамение, зашипели, как если бы их положили на сковородку, и начали скукоживаться. Ещё одно мгновение – и мощный красавец борщевик уже лежал на земле, смятый и сморщенный, как половая тряпка.

– Здорово! – вскрикнула Маша и тоже нарисовала в воздухе крестное знамение, но на борщевик это не подействовало. Она ещё раз повторила те же действия, но безрезультатно. Повёрнутая к Ване хорошенькая головка неудавшейся волшебницы уже готова была расплакаться.

Ваня сам был растерян, и ничего объяснить не мог. Вдруг лицо его расцвело в улыбке:

– Я понял, в чём дело! Ты, наверное, не правильно складываешь пальцы! Я помню, мама говорила мне, что если большой, указательный и средний пальцы сложены вместе, как лепестки одного цветка, а безымянный и мизинец прижаты к ладони, то от неё исходит невидимый огонь. Видимо, именно этот огонь зримо сжигает борщевик в этом потустороннем мире. Попробуй ещё!

Маша старательно сложила пальцы, сотворила в воздухе твёрдое, как сталь, знамение креста, и борщевик рухнул! Она запрыгала от радости, как резиновый мячик, но Ваня пригрозил ей пальцем. Тут же остепенившись, маленький «воин Христов» принялся за борщевик с серьёзным видом. Но сдерживать восторг от соприкосновения с чудом у неё не получалось, и каждый раз, когда ядовитый красавец начинал шипеть и скукоживаться, она тихонько взвизгивала.

– Эй, ты чего это разбегалась? – остановил её Ваня. – Собралась весь борщевик здесь уничтожать? А сил у тебя хватит? Ты только посмотри, сколько его тут!

– А ты что предлагаешь? – Маше не понравилось, что её оторвали от такого захватывающего занятия.

– Нам нужно проложить себе дорожку в борщевике такой ширины, чтобы мы смогли безболезненно для себя пройти по ней, – очень серьёзно, как специалист, знающий своё дело, объяснил Ваня. – Причём, учти, сразу идти по упавшему борщевику нельзя. Пока листья и стебли не высохнут, они всё ещё опасны и ядовиты. Нам предстоит нелёгкая работа, и займёт она у нас немало времени.

Маша тут же приуныла. Когда интересное занятие превращается в труд, интерес к нему почему-то тут же пропадает.

– А в какую же сторону нам прокладывать дорогу? – Несмотря на все свои детские выходки, вопросы она иногда задавала очень даже серьёзные.

– Я тоже об этом думал, – ответил Ваня. – Знаешь, я сейчас сделаю четыре крестных знамения на все четыре стороны света, и там, где упадёт борщевика больше всего, там и будем прокладывать дорогу.

– Разумно, – одобрила предложение Маша. Хоть она и не упускала случая посмеяться или поиздеваться над своим другом, но в глубине души она его очень уважала и всё больше и больше любила.

Ваня начал свой эксперимент. Он старался рисовать кресты в воздухе одного и того же размера, чтобы количество упавшего борщевика не зависело от величины креста. После первых трёх попыток борщевика упало почти одинаковое количество, так что он стал опасаться, что эксперимент ни к чему не приведёт. Но после четвёртого крестного знамения борщевик посыпался, как карточный домик, по которому щёлкнули пальцем.

– Ваня, какой же ты молодец! – выкрикнула Маша и снова повисла на шее у своего замечательного друга. – Как же хорошо, что мы с тобой встретились! Я думаю, что моя мама тоже что-то делала для этого. Ты как думаешь?

Ваня смутился. Он никак не ожидал прилива нежности от своей своенравной подружки, но ему было очень приятно.

– Хватит тебе висеть на моей шее, а? Пора за дело браться.

– Вот ты всегда всё испортишь. Ну, тебя! – Маша фыркнула и разомкнула руки.

Стараясь не обращать внимания на эмоционально неуравновешенную «половину человечества», Ваня занялся уничтожением борщевика, и через какое-то время обиженная подружка тоже присоединилась к нему.

 

 

3

– Когда же всё это закончится? – простонала Маша. – Мне кажется, сидим мы в этом борщевике целую вечность: рубим, ждём, когда высохнет, проходим, а он всё не кончается.

– А ты что, думала, что нас здесь курорт ждёт? Прогулки по набережной, мороженое, водные процедуры, да? Мы и так с тобой прохлаждаемся в этом борщевике вместо того, чтобы мне лежать камнем, пропитанным зловонной жижей на дне пропасти предательства веры, а тебе задыхаться под обломками своих любовных воздыханий к хвостатому «избавителю».

– И правда, – спохватилась Маша. – Рубим себе спокойненько, отдыхаем, пока высохнет, а потом гуляем по коридору, прорубленному в борщевике. Разве такая жизнь не малина?

– Вот так-то лучше, – одобрительно закачал головой Ваня. – Мы с тобой ещё не знаем, какой сюрприз ожидает нас там, за борщевиком. Может, будем ещё вспоминать эти заросли, как манну небесную.

– А что такое «манна небесная»?

– Я, знаешь, и сам не помню. Всплыло вот, вроде и по теме, а откуда оно, кто его знает? Гневные Безобразия всю память отшибли.

– А расскажи ещё о тех безобразных ребятах, – Маша просила Ваню так, как дети просят маму почитать им книжку перед сном.

– Нет, не буду, – последовал категоричный отказ. – Всё, что было там, как страшный сон, вспоминать не хочется. Давай-ка лучше рубить борщевик: чем больше вырубим, тем больше пройдём.

Маша повиновалась. Но не прорубили они и десятка растений, как за борщевиком что-то стало просматриваться.

– Это у меня галюники, или там всё-таки что-то показалось? – осторожно спросила она, боясь рассердить Ваню.

– Если у тебя галюники, то у меня тоже. Похоже, нам осталось совсем немножко.

Когда упали последние стебли, взору борщесеков открылся вид, хоть и такой же серо-унылый, но более приятный, чем заросли борщевика. Всё-таки там были деревья, а за ними виднелись коричневые свечки камышей. Это означало, что неподалёку была вода или болотце.

– Маша, а если это не болотце, а болото? – спросил Ваня.

– Ну тебя! – Отмахнулась готовая к приключениям Маша. – Всегда ты о плохом. Как жаль, что мы не можем выбраться из этого борщевика прямо сейчас, – горько вздохнула она.

– А что, если какое-нибудь чудище появится в проёме? – Ваня, действительно, думал о плохом. – В лучшем случае, мы успеем удрать по прорубленному коридору туда, откуда пришли.

Время шло, а борщевик всё не высыхал. Неизвестность томила, а бездействие угнетало. Не только Ваня, но и Маша стала с опаской поглядывать в сторону нового пейзажа, но вскоре она осмелела.

– Посмотри, кажется, уже высох.

– Не спеши, давай ещё немножко подождём, – Ваня попытался остановить свою любительницу приключений, но, как всегда, безрезультатно.

– Я не могу больше ждать, – тоном, не терпящим возражений, заявила Маша. – Ещё немного, и я сойду с ума.

– Если бы он у тебя был, ты бы уже давно с него сошла. – Ваня понимал, что слова его были обидными, но и терпеть бесконечные капризы, сил у него больше не было.

– Ах, ты так! – Маша вскипела, как тульский самовар. – Ну и сиди тут, а я пошла!

Она вскочила на ноги и, делая большие шаги, чтобы как можно реже наступать на борщевик, направилась к выходу, и Ване ничего не оставалось, как пойти за ней. Маленькая авантюристка шла, гордо вскинув голову, и не оглядывалась. Но, когда до края борщевика оставалось каких-нибудь несколько шагов, что-то схватило её сзади за голову.

– Ай! Ваня, помоги! – Закричала она, перепугавшись насмерть.

Тут же руки, схватившие её, разомкнулись, но Маша не двигалась, боясь оглянуться. Больше всего её мучил вопрос, почему Ваня не подаёт никаких признаков присутствия. Или это чудище отпустило её, а схватило его? Неизвестность, мучившая сильнее страха, заставила Машу повернуть голову.

– Ты что, совсем того? – Вскипела она уже как два тульских самовара, увидев Ваню, стоявшего за ней.

– А ты, такая храбрая, разве испугалась? – Ваня с трудом сдерживал смех.

Маша хотела накинуться на шутника с упрёками, но не смогла найти слов под стать своему возмущению, а Ваня невозмутимо продолжал:

– Делать, что захочется, ты – герой! А как что, сразу «Ваня, помоги». Ты уж определись, Маша, что для тебя важнее.

Машино «кипение» тут же поутихло.

– Прости. Я такая дура, – тихо сказала она, опустив глаза.

– Маша, – заботливо, как старший брат, произнёс Ваня, – пообещай, что будешь меня слушаться. Зачем ты создаёшь себе и мне ненужные проблемы? Тем более, что у нас теперь нет фонарика.

При упоминании о потере фонарика Маша вздрогнула, и глаза её широко раскрылись, наполнившись страхом:

– Ваня, я обещаю. Вот увидишь, я исправлюсь. Вот увидишь. – Как по мановению волшебной палочки, своенравная девочка превратилась в напроказившую собачонку, от страха наказания боязливо поджавшую хвост.

– Ладно, давай пять, – миролюбиво предложил Ваня и протянул руку.

Довольная тем, что «старший брат» не сердится, Маша ударила ладонью по его ладони и, взявшись за руки, они покинули смертоносные заросли борщевика.

 

 

 

4

Вскоре их взорам предстал широкий простор. Может, не таким уж и широким он был, но после сидения в узком коридоре из поваленного борщевика даже маленькая мошка может показаться огромным оводом.

– Смотри, какие странные деревья. Если так на них посмотреть, листья на них кажутся зелёными, а если так – чёрными. – Меняя положение тела, Ваня показал Маше, как нужно смотреть.

– Ой, а сколько здесь птиц на ветках! Только ни одна из них почему-то не поёт. Странно, правда?

– Да уж, – насторожился Ваня.

Узкая тропинка вела в ту сторону, где виднелись камыши, и странникам ничего не оставалось, как пойти по ней.

Шли они недолго и вскоре увидели коттедж на берегу большого болота.

– Говорил я тебе, что это не болотце, – сказал Ваня шёпотом.

– Я же обещала слушаться, что, не веришь?

– Верю, верю, это я так, на всякий случай.

– Ой, смотри, какие круги пошли по воде! – В Машином голосе звучали одновременно и удивление и страх.

Действительно, покрытая тиной стоячая болотная вода вдруг ожила и пошла кругами вокруг того места, из которого тут же показалась лысая зелёная голова не то с ушами, не то с рогами.

– Ой, это же Шрек! – От удивления Маша даже подпрыгнула на месте и на радостях захлопала в ладоши.

– Прекрати! – одёрнул её Ваня. – Чему ты радуешься? Это же болотный водяной, сила нечистая.

– Ты чего? Это Шрек! Он добрый!

Зелёная голова тоже увидела гостей и тут же скрылась под водой.

– Ой, куда это он? – Маша испугалась, что Шрек больше не покажется, но зелёный герой киноэкрана в мгновение ока уже стоял перед ними, по-лягушачьи выскочив из болота.

– Дорогие гости! Добро пожаловать! Как я рад! – Зелёные губы хозяина болота растянулись в улыбке.

– Видишь, я же говорила тебе, – промычала Маша, почти не размыкая губ.

– Проходите, проходите! Прошу вас.

Шрек изобразил нечто вроде реверанса, хотя к тому, что он изобразил, слово «реверанс» подходило так же, как и корове седло.

– Вы прошли через борщевик? – Тупоголовый гигант смотрел на Машу глазами полными восхищения.

– Да, уважаемый Шрек, – гордо, но вежливо ответила она.

– О, милая душа знает, как меня зовут! Это очень, очень похвально! Именно такая умная и храбрая подружка мне и нужна.

– Но у Вас же есть жена, господин Шрек, – охотно вступила в разговор Маша, так как не чувствовала угрожающей ей опасности и не замечала, что уродливая морда изображала неестественную доброту палача, пообещавшего своей жертве лёгкую смерть.

– Принцесса Фиона? Ну, так подружка жене не помеха! – захохотал зелёный великан, отчего головки камышей у озера задрожали мелкой дрожью, а в его зелёном животе забулькала вода.

Маше всё это показалось таким смешным, что она тоже рассмеялась.

Пока искательница приключений развлекалась с Шреком, Ваня времени не терял. Он осматривал окружающую местность с целью обнаружения возможных путей для побега. Ему уже было ясно, что зелёное чудище хочет оставить Машу у себя. Для этого ему нужно будет только уговорить доверчивую душу поцеловать его, и она, как и Фиона, превратится в такую же зелёную двуногую жабу, как и он.

– Уважаемый Шрек, а где у Вас здесь библиотека? – Ваня сказал первое, что пришло ему в голову, но на Шрека это подействовало, как нельзя лучше.

Он удивился так, что чуть не поперхнулся выскочившим из его живота «буль-булем».

– Библиотека? Какая библиотека? – Явно, затрудняясь с ответом, промямлил тупоголовый хозяин болота. – Души, которые попадают сюда, не читают книг. Они смотрят мультики, блокбастеры и всё такое. Это же так скучно читать! – Уши-рога на тупой зелёной голове задвигались вперёд-назад, а большой зелёный лоб пересекла глубокая морщина от невероятного мысленного напряжения, возникшего от одного только слова «читать». – Это же надо в слоги складывать буквы, слоги в слова, а слова в предложения! Сколько ненужной работы! И зачем всё это, если можно просто нажать на кнопку и посмотреть киношку, похрустывая чипсами? – Шрек покрутил своими рогатыми ушами, а потом, видимо, что-то придумав, предложил: – Идёмте, я Вам покажу офигенный блокбастер. Вам его хватит на всю оставшуюся жизнь.

Маша уже готова была согласиться, но последние слова Шрека насторожили её, и она вопрошающе посмотрела на Ваню.

– Нет, давайте сначала дождёмся принцессу Фиону, – нашёлся Ваня. – Кстати, а где она?

– Фиона? А-а-а... – У Шрека, явно, было плохо с сообразительностью. – Так она пошла метелить одну наглую душу.

– «Метелить»? Это как? – не поняла Маша.

– Как? Да очень просто: ногами. – На этот раз Шрек ответил удивительно быстро и снова расплылся в улыбке, не сводя выпученных глаз с Маши. – Разве ты не видела, душа моя, как Фиона расправляется со своими врагами? Куда там Джеки Чану!

– А разве это красиво, когда женщины дерутся, да ещё ногами? – Задав этот вопрос, Ваня надеялся переключить внимание Шрека на себя, и это ему удалось.

– Фиона сейчас вернётся, и мы посмотрим, красиво это или нет, – захохотал зелёный монстр, предвкушая расправу с ещё одной наглой душой.

Тут уже и до Маши дошло, что Ване угрожает опасность.

– Господин Шрек, – поспешила она перевести разговор на другую тему, – а почему у Вас здесь птицы не поют?

– Так это Фиона надула их своим оперным голоском, да не додула – побежала метелить одного наглеца. Вот они, эти птички, уже ни жить, ни лопнуть не могут. Но сейчас моя зелёная жабка вернётся, сначала отметелит вот этого, – Шрек показал на Ваню своим жирным указательным пальцем, очень похожим на сардельку, – а потом допоёт, и все птички полопаются. Вот смеху-то будет!

Ване уже давно было не до смеху, но теперь уже и Маше стало не смешно. Воспользовавшись паузой, Машин защитник задал ещё один вопрос в надежде, что ответить на него тупой голове Шрека будет не просто.

– Господин Шрек, а где здесь у Вас туалет?

Уши хозяина болота, и без того скрученные в трубочку, свернулись спиралью. Его выпученные глаза завертелись вокруг своих орбит, как будто собирались выскочить. Шрек никак не мог сообразить, где же у него здесь туалет. Он никогда не слышал, чтобы водяные, орки или гоблины пользовались туалетом. Даже Фиона, которая раньше была прекрасной принцессой, после того, как превратилась в болотную кикимору, никогда не задавала ему такого вопроса.

– Какой туалет? Зачем тебе туалет? – повторял он одни и те же вопросы, обхватив свою тупую голову зелёными сардельками. От перенапряжения его жидкие водяные мозги совсем расплавились, и у него страшно разболелась голова.

Ваня тем временем схватил растерявшуюся Машу за руку и потащил её по направлению к камышам, в которых, как он надеялся, можно будет скрыться.

– Куда ты, душа моя? – Шрек заревел, как голодный бычок, понимая, что его новая подружка скоро скроется из виду. Он попытался догнать беглецов, держась за раскалывающуюся от боли голову, но, не пробежав и несколько шагов, упал и жалобно завыл: – Вернись, душа моя! Вернись, умоляю! Я же так люблю тебя!

– Что ты можешь знать о любви, зелёная жаба? – бросил Ваня на ходу сбитому с толку противнику.

Шрек, видя, что скоро и след беглецов в камышах простынет, загудел, как паровозная труба:

– Фиона! Догони их! Они уходят!

Откуда ни возьмись, в трёх шагах перед запыхавшимися беглецами, появилась зелёная кикиморская морда. Зеленомордая жёнушка приняла боевую позу и сделала мах ногой, но промахнулась. Второй прицельный мах неминуемо должен был нанести жертве сокрушительный удар, да только Ваня, воспользовавшись преимуществом своего небольшого роста, пригнулся и оказался под атаковавшей его ногой, успев при этом подсечь другую ногу, на которой стояла злобная Фиона. Драчунья рухнула, как куль, а Ваня, продолжая крепко держать её за ногу, наклонился к искажённой ненавистью зелёной морде и, начертав над ней знамение креста, произнёс:

– Сгинь, нечистая сила!

Фиона завертелась на месте, как юла, и через секунду на земле уже лежала, задрав лапы, обыкновенная зелёная жаба.

– Так тебе и надо, дура! – сказал Ваня, отряхивая руки. – Будешь знать, как с нечистью болотной целоваться.

Схватив за руку окончательно растерявшуюся от происшедшего Машу, он побежал вдоль камышей. Они бежали всё дальше и дальше от болота, а вдогонку им доносились вопли окончательно тронувшегося умом Шрека.

– Фиона, жабка моя, как же я теперь буду жить без тебя? Бедная, несчастная моя голова! Фиона! Фиона!

Маша с Ваней всё дальше и дальше удалялись от болота Шрека, поэтому теперь до них долетали только обрывки фраз, и, наконец, вопли Шрека стали совершенно не слышны.

 

 

5

– Фу ты! – остановившись, чтобы отдышаться тяжело выдохнул Ваня. Кажется, убежали.

Он отпустил Машину руку и рухнул на землю. Рядом с ним так же, как и подрезанная Ваней Фиона, свалилась и его любительница приключений. Она тяжело дышала не столько от изнурительно бега, сколько от перенесённых волнений.

– Ну, ты и сделал её! – услышал Ваня восхищённый голос.

– Не зря же я боксом занимался, – скромно ответил он.

– Слушай, а откуда ты знаешь эти слова, как это... – Маша замялась, потому что нужные слова не приходили на ум. – А, вроде, «сгинь, нечистая сила!»

– Не знаю, из сказок, наверное. А ты, Маша, ещё и не поцеловалась со Шреком, а уже туго соображаешь, – Ваня посмотрел на свою подружку и в его глазах запрыгали смешинки.

– Издеваешься? – Маша отвернулась, потому что ей в очередной раз стало стыдно.

– У-у, – покачал головой Ваня. – Пытаюсь догадаться, какую нечисть ты еще любила.

– Скажи мне, почему я такая неизлечимая дура?

– Ты не дура, Маша. Ты просто избалованная и своевольная. Таким трудно приходится в жизни. И не только им, но и тем, кто оказывается с ними рядом. Твоё счастье, что ты рано ушла.

– А ты почему?

– Потому что я тоже был упрямым и своевольным и нашёл на свою голову приключение.

Маша сменила тему.

– А как ты Шрека туалетом! Чистый нокдаун!

– Да уж, чистая работа, – Ваня тоже был собой доволен. – Хотя, если честно, мне было страшно, и я говорил первое, что приходило в голову. По большому счёту, моей заслуги в этом нет.

– Да ладно тебе, – Маша приметила Ванину скромность и решила впредь стараться быть похожей на него. – Слышишь, а я, на самом деле, любила фильмы про Шрека. Поначалу я думала, что он уродлив, но потом зеленый ушастик стал казаться милым и симпатичным. И Фиона, полюбившая некрасивого Шрека за то, что он добрый, тоже мне нравилась.

– А мне мама объясняла, как из чёрного можно сделать белое, и наоборот. Какая же хорошая у меня была мама, и какой же я был дурак!

– Как ты думаешь, почему мы делаем столько ошибок? – спросила Маша.

Ване не хотелось утруждать себя выдумыванием ответов, которых он не знал, поэтому он сказал:

– Знаешь, когда моя мама, не знала, как ей поступить, или хотела получить ответ на какой-то затруднительный для неё вопрос, она всегда молилась. Я это хорошо помню.

– Ванина мама, по-мо-ги нам, – по слогам произнесла Маша.

– Чего это ты вдруг? – уже хотел было подняться Ваня, но Маша тут же успокоила его:

– Это я так, на всякий случай, не бойся!

Некоторое время они лежали, молча, и каждый думал о своём. Как всегда, первой нарушила спокойствие Маша.

– Ой, что это так красиво играет? – спросила она.

– Где? – Ваня быстро встал и прислушался.

– Идём скорее туда! – Маша схватила друга за руку и потянула его туда, откуда, как ей казалось, доносились чудесные звуки.

– Новое приключение, и ты опять собираешься бездумно вляпаться в него! – сказал Ваня, смирившись со своей судьбой.

– Какое приключение? – не унималась Маша. – Это тихая очаровательная музыка, причём очень добрая!

– Шрек у нас тоже был добрый, и красотка Фиона, отбивающая почки всем, кто не по ней, тоже добрая была.

– Ну, так то же великан Шрек и каратеистка Фиона! А что нам сможет сделать музыка?

– Но кто-то же эту музыку играет!

Маша на минуту призадумалась, но её любопытство было сильнее здравого рассудка.

– Слышишь, мы только издали посмотрим. Просто интересно.

Музыка становилась всё громче и громче. Это означало, что совсем скоро они увидят того, кто её играет.

Тропинка, по которой они шли, привела их на опушку леса. Солнца, как на картинах Шишкина, здесь не было, и косолапых мишек тоже. Зато была кровать, такая же странная, как и поляна: вместо спинки у изголовья стояла красивая белая арфа, от которой и исходили приятные звуки, так очаровавшие неуёмную искательницу приключений.

– Ой, какая красота! – Машиной радости не было предела. – Я уже вечность не лежала на кровати! – Подбежав к кровати, она стала её изучать. – Какая мягкая перинка! А подушечка! Ой, какая же мякенькая подушечка! Как раз такая, как я люблю!

Ваня понял, что оторвать Машу от этой кровати уже не получится.

– Я немножко полежу, – радостно сказала она, но, заметив укор в Ванином взгляде, добавила: – Совсем немножечко, честное слово.

Забравшись на кровать, Маша юркнула под одеяло и, обхватив подушечку руками, привычным движением повернулась на бочок, а арфа тут же запела сладким голосом.

– Вот уже и песни начались! – Ваня почувствовал что-то недоброе в этих слащавых убаюкивающих звуках, но тут же подумал: «Пусть полежит! Что в этом плохого? Она же из-за своей болезни привыкла проводить жизнь в постели».

– Ваня, как же хорошо! – сказала Маша, не открывая глаз.

– Отдохни, – пела арфа, – ты устала, ты очень устала.

– Как же сладко она поёт! – замурлыкала Маша, как кот на тёплой печке. – Как же сладко спать!

– Эй, ты там не очень-то расслабляйся, – Ваня не разделял Машиных восторгов. – Ты мне обещала «совсем немножечко», не забыла?

– Помню, помню, – Маша даже и не собиралась думать о своих обещаниях.

Веки её эфирных глаз налились сладкой тяжестью, стало свободно и легко! Все перенесённые волнения куда-то испарились, как будто их и не было вовсе. Боль затихла. Ещё чуть-чуть, и она провалится в небытие, в котором нет ни радостей, ни обид, ни стыда, а главное – нет боли! Как же здорово! Как же хорошо!

– Спи, спи, – пела арфа.

«Ладно, пусть полежит, – подумал Ваня, – а я пойду в разведку. Посмотрю, что тут и как».

Но смотреть по сторонам было не на что: везде, куда ни кинешь взгляд, унылый, мрачный лес и совершенно непроходимые заросли.

Повернув назад к опушке, Ваня сильно споткнулся о какую-то корягу и, рассердившись, пнул её ногой. Ему показалось, что на земле лежит нечто, очень похожее на меч. Опустившись на колени, он стал приподнимать корягу, оказавшуюся достаточно тяжёлой. Он уже собирался бросить свою находку, но что-то остановило его.

«А вдруг это, действительно, меч? – подумал он. – Тогда я буду для Маши настоящим воином-защитником».

Ваня лёг на землю и, упёршись одной рукой в корягу, всем телом надавил на неё. Другой рукой он взялся за меч и стал тянуть его на себя. Сначала ничего не получалось, но, наконец, меч шевельнулся, и коряга-хранительница, крякнув, отодвинулась.

Ваня взял в руку меч и стал внимательно рассматривать его. Он был, хоть и деревянный, но совсем как настоящий. До опушки оставался какой-нибудь десяток шагов, и Ваня уже предвидел Машино удивление. Но, выйдя из чащи, он просто остолбенел: ни кровати, ни арфы уже не было, а Маша лежала на земле с раскинутыми в стороны руками, которые страшное синее чудовище, как щупальцами, опутало своими длинными лапами. Раскрытая зубатая пасть с огненным языком, медленно, как бы растягивая удовольствие, приближалась к Машиному уху. Казалось, это чудовище или откусит ей голову, или проглотит целиком.

– А ну, отверни свою синюю морду! – крикнул Ваня набегу.

Чудище даже не пошевелило коротким ухом, похожим на кусок отрезанной трубы. Для него грозный Ванин крик был всё равно, что писк комара.

– Ах, ты так! – Ваня занёс свой меч и стал бить им по противным синим лапам.

Чудище, как и прежде, никак не отреагировало, но от ударов по синим лапам пробудилась Маша. Увидев над собой раскрытую огненную пасть, она завизжала на весь окрестный лес, отчего чудище передёрнуло, и оно срыгнуло огнём. Огненный язык лизнул Машу за шею, отчего она завизжала ещё сильнее. Видимо, над пробудившейся жертвой синее страшилище силы уже не имело. Ковыляя, как побитая собака, Машина «музыка» скрылась в лесной чаще.

Почувствовав чудесное избавление от парализующих объятий синих лап, любительница приключений с красной меткой на шее, перестала визжать, но продолжала дрожать, как осиновый лист, а Ваня, разгорячённый недавним боем, застыл с поднятой вверх рукой с мечом.

– Ну, что? Увидела автора-исполнителя сладких песен? – спросил он, тяжело дыша.

– Что это б-было? – У Маши, ещё не оправившейся от страха, зуб на зуб не попадал.

– Я думаю, это была твоя лень.

– Лень? – не поверила своим ушам Маша.

– Да, лень, – подтвердил Ваня. – Сладко уговаривает, да только…

– Какое же страшилище! – Маша не дала Ване договорить. Её передёрнуло от одного только воспоминания о дышащей пламенем зубатой пасти. – Кто бы мог подумать, что привычка нежиться в мягкой кровати может закончиться таким ужасом!

– Не хотел бы я посмотреть, каким страшилищем может обернуться привычка нарушать обещания и делать всё по-своему!

Ваня отвернулся и стал рассматривать свой так кстати найденный меч. Маша молчала, не смея от стыда поднять глаз. Так они и стояли друг против друга, не говоря ни слова.

– Знаешь, – Ваня заговорил первым. – Всё-таки у тебя ещё не всё потеряно, раз тебе бывает стыдно.

Маша продолжала молчать. Ей очень хотелось попросить прощения, но она уже столько раз это делала.

– Давай уйдём отсюда, – сказала она, по-прежнему не поднимая глаз. – Я боюсь, что это чудище опять придёт за мной.

– Да, лучше нам уйти навстречу новым приключениям, – грустно согласился Ваня. – И что же ждёт нас впереди? Какие песни? Ты про кого ещё фильмы любила?

В ответ Маша только тяжело вздохнула.

– Э-э, да у нас впереди ещё сюрпризы и сюрпризы! – Ваня ткнул остриём меча в землю и тоже вздохнул. – Бедная моя головушка, – нараспев протянул он и махнул ногой от досады: – Вот уже и я запел! Ладно, Маша, хватит нюни распускать. Пошли искать дорогу, ведущую туда, не знаю куда.

Ваня предоставил нарушительнице обещаний полную свободу действий, и пошёл один, опираясь на найденный меч. Маша, молча, шла за ним, хоть ей очень хотелось идти рядом, держа своего защитника за руку. Присмиревшей упрямице ничего не оставалось, кроме как тихонько повторять: «Ванина мама, помоги нам помириться».

 

 

6

Густые заросли колючих кустов преграждали дорогу на каждом шагу, и Ване приходилось тратить много сил, чтобы своим деревянным мечом расчищать путь себе и следовавшей за ним Маше.

– И чтобы я делал без этого меча? – думал он.

«Какой же молодец! – думала Маша. – Даже меч где-то раздобыл».

Долго ли, коротко ли шли они, продираясь сквозь чащу, но всё-таки куда-то пришли, потому что под ногами у них появилась протоптанная дорожка.

– Прошу тебя, будь благоразумной, – Ваня ограничился кратким наставлением.

Маша решила ничего больше не обещать, а просто стараться делать всё правильно. Вдруг Ваня остановился так неожиданно, что Маша чуть не налетела на него.

– Ты чего? – испуганно спросила она.

– Какая-то избушка впереди, – шёпотом ответил Ваня.

Маша обхватила своего защитника руками, чтобы, выглянув из-за его плеча, посмотреть на избушку.

– Ой, Вань, ты видишь? Да она на курьих ножках! Это кто же здесь может жить? Баба Яга, что ли?

– Это что-то новенькое! – задумчиво произнёс Ваня.

– А ведь Бабы Яги могут съесть человека! Давай уйдем отсюда поскорее, – Маша схватила Ваню за руку и стала тянуть его обратно в чащу.

– И это тоже что-то новенькое! – удивился Ваня. – Ты всегда с такой радостью бросалась навстречу каждому новому приключению, а этого боишься? Нет уж, дорогая. Теперь уже я хочу пойти и посмотреть на эту Бабу Ягу. А ты, если тебе это интереснее, возвращайся к своему синему чудовищу, не заблудишься.

Маше ничего не оставалось, как пойти вслед за Ваней.

Подойдя к избушке на курьих ножках, они осторожно, на цыпочках, обошли вокруг неё, но ничего не увидели, так как у избушки не было окон. Дверь была незаперта, потому что время от времени она тихонько поскрипывала.

– Ну, что, – прошептал Ваня, – зайдём?

– Я б-б-боюсь, – Машу просто трясло от страха.

– Слушай, если бы у тебя были зубы, нас бы уже обнаружили.

– Как это? – не поняла Маша.

– По стуку твоих зубов, – объяснил Ваня и улыбнулся.

Хоть её защитник и подшучивал над ней, Машу это нисколько не обидело, а даже обрадовало. Это означало, что больше он не сердится на неё.

– Только ты п-п-первым иди, а я з-за тобой, – нерешительно сказала Маша.

– Ясное дело, – сказал Ваня, а сам подумал: «Почему она так странно себя ведёт? А-а, её сюда не тянет!» – наконец догадался он, и эти мысли прибавило ему храбрости.

Войти незамеченными не получилось – дверь скрипела тем сильнее, чем шире её открывали.

– Ну, заходите, заходите. Чего крадётесь? – Из избушки донёсся такой же скрипучий, как и дверь, голос.

Переборов страх, Ваня переступил через порог, прошёл сенцы и вошёл в избу. То, что он увидел, было, как в сказках, которые мама читала ему в детстве. На пеньке посреди избы сидела одетая в лохмотья старуха. На голове у неё был повязан грязный заплатанный-перезаплатанный платок, из-под которого выбивались сбившиеся в клочья седые волосы. Одна нога, как и положено, костяная, а лицо усыпано большими бородавками. В завершение картины длинный-предлинный нос Бабы Яги упирался в покрытый толстым слоем копоти потолок.

Как только незваные гости зашли в избу, старуха скривилась и закричала своим скрипучим голосом:

– Это ещё что такое? Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!

Слова Бабы Яги так поразили Ваню, что от неожиданности и радости открытия он замер с открытым ртом.

– Чего рот раззявил? – проскрипела хозяйка избушки. – Терпеть не могу русских!

Ваня, сияя, как начищенный до блеска котелок, повернулся к Маше и схватил её за плечи:

– Ты слышала?

– Что я слышала? – У Маши от страха даже губы задеревенели.

– Бабушка, повтори, пожалуйста! – Ваня подбежал к хозяйке избушки, оставив трясущуюся от страха подружку без прикрытия. – Маша не расслышала!

Баба Яга повторила, уступив просьбе:

– Терпеть не могу русских! От них всегда одни проблемы!

– Теперь-то ты услышала? – Ваня бросился назад к Маше.

– Что я должна была услышать? Чего ты пристал? – Машу так удивило странное Ванино поведение, что она даже перестала трястись.

– Мы – русские! Ты поняла? Я вспомнил: мы – русские!

– Ну и что? Какая тебе разница?

– Как какая разница?! Ты так ничего и не поняла?

– А что я должна понять? – Протестный Машин характер снова ожил.

– Это же было задание Ангела-Хранителя, вспомнить, кто я есть! Ты что, забыла? – Ваня наступал на свою любительницу приключений, которая осмотрительно пятилась к двери. – Маша! Я вспомнил, что я русский! Это самое главное! Я вспомнил! – Он схватил совершенно оторопевшую Машу за руки и стал кружиться вместе с ней вокруг Бабы Яги, а старая хрычовка, придерживая длинный нос, опустила голову и встала со своего пенька.

– Так, я не поняла! Что здесь происходит? Вместо того чтобы меня, стр-р-рашную и уж-жасную, бояться, вы устроили здесь танцы? – Для большего эффекта Баба Яга притопнула костяной ногой. – Я же говорю, что от этих русских вечно одни проблемы. Всё у них, не как у людей!

Маша вырвалась из Ваниных рук и отбежала в сторону, чтобы быть поближе к двери, а Баба Яга разбушевалась уже не на шутку:

– Я вас буду сейчас есть, вы это знаете?

Ваня не ответил, но продолжал смотреть на уродливую бабку влюблёнными глазами.

– Вот у меня уже и котёл пятнадцать лет кипит. Всё готово! – Проскрипела разозлившаяся старуха и поковыляла к печи, стуча костяной ногой.

– А чего же он у тебя пятнадцать лет кипит? – не растерялся Ваня, уже однажды доказавший своё мастерство задавать вопросы.

– Да не попадается никто, кого можно было бы съесть, – пожаловалась Баба Яга. – Все сейчас ряженой нечистью интересуются. Ко мне давно уже никто не заглядывал.

– «Ряженой», это типа Шрека, что ли? – уточнил Ваня.

– Да, типа него, нечисти болотной. Когда-то он за мной ухаживал, а теперь под добренького замаскировался и на принцесс перекинулся.

– Бабушка, а Шрек-то опять свободен! Мы его для тебя вдовцом сделали, – отчитался Ваня.

– Да что вы говорите! – От неожиданности Бабка Ёжка дёрнула головой, да так, что нос её сильно ударился о потолок. – А-а-а! – завопила она. – Всё из-за этого клятого Шрека, бочку поганок ему в рот! – По тому, как быстро она забыла о пострадавшем носе, Ваня понял, что затронутая тема бабушке не безразлична. – Милок, – старуха поманила Ваню костлявым пальцем, – ну расскажи, что вы сделали с проклятой Фионой?

– А мы её, бабушка, крестным знамением осенили, и она тут же в жабу превратилась, – ничего не утаивая, рассказал Ваня.

При упоминании о крестном знамении Бабка Ёжка затряслась, куда там Маше!

– Э-э, – заикаясь, проскрипела она, – ты мне про к-крестное знам-мение-то б-б-брось! Ты же знаешь, что м-мы, нечистая сила, его, как огня, б-боимся. Х-хуже к-крестного знам-мения для нас ничего в свете не-ету!

– Нет-нет, бабушка, не бойся! Это же я тебе про Фиону рассказывал, – попробовал Ваня успокоить разволновавшуюся старушку.

– Это они все под добро теперь маскируются. А я честная! – оправдывалась старая Карга. – Никогда не скрывала, что я – нечисть, потому и не в почёте сейчас.

– Знаю, бабушка, знаю, – похлопал Ваня Ёжку по плечу. – Успокойся, мы тебя не обидим. Мы же русские, – добавил он и опять засиял, как надраенный котелок.

– Бабушка, – пришедшая в себя Маша очень кстати повернула разговор на чисто женскую тему. – А давай мы тебя сейчас выкупаем, расчешем, модную причёску сделаем, и отправим на свидание к овдовевшему Шреку.

– А что, идея неплохая. – Старуха тут же оживилась и притопнула своей костяной ногой. – Давайте, детки, давайте. Вот и кипяточек готов. Это вам кипяток не на пользу, а мне-то как раз наоборот. Я в нём выкупаюсь, и лет на триста помолодею!

Баба Яга повеселела и начала пританцовывать, выстукивая ритм своей костяной ногой:

   Я под горку шла, тяжело несла,

   Уморилась, уморилась, уморилася! Э-эх!

Пока она пела и пританцовывала, гости снимали с неё лохмотья. Ваня помог бабке забраться в котёл, и она спиной вниз, чтобы не повредить длинный нос, плюхнулась в кипящую воду. Прошла минута, другая, третья, а Ёжка-Костяная ножка, как, расчувствовавшись, назвала её Маша, всё не выныривала.

– А не сварилась ли она? – Любительница приключений уже готова была расплакаться.

– А тебе уже и жалко стало! – ухмыльнулся Ваня. – То боялась её до ужаса, а теперь уже и плакать готова. Сварилась, так сварилась! Варёная Баба Яга, поверь мне, лучше сырой.

– Да ну тебя! – Маша капризно надула свои маленькие губки, но в это момент из котла появилась улыбающаяся голова.

– А вот и я! – Бабка Ёжка просто сияла от удовольствия.

– Бабушка, а ты и точно помолодела на триста лет! – Маша от радости запрыгала на месте, хлопая в ладоши.

– Нет, не на триста, – запротестовал Ваня.

– И почему это не на триста, если на триста! – настаивала на своём Маша.

– Не на триста, потому что на четыреста!

– Вот это малец, так малец! – Баба Яга даже подпрыгнула в котле от удовольствия, отчего часть кипятка выплеснулась наружу, совершенно случайно не облив стоящие у котла души. Только одна капелька долетела до Ваниной руки и оставила маленькую коричневую метку на его эфирном пальце.

– Эй, бабушка, ты поосторожней! – крикнул Ваня, оглядывая себя и Машу. – Сама же говорила, что нам кипяток не на пользу.

– Ой, прости, милок, дуру старую. Разгорячилась чуток! – Распаренная «страшная и ужасная», казалось, искренне раскаивалась в содеянном.

– И совсем ты теперь не старая. – Маше очень хотелось сделать бабушке комплемент.

– Ну, тогда простите, детки, меня дуру молодую!

Слова Бабки-Ёжки рассмешили Машу, а вслед за ней засмеялся и Ваня. Бабка Ёжка тоже присоединилась к ним своим скрипучим смехом, и впервые за всё время, проведённое на том свете, Маша и Ваня смеялись от всей души, не испытывая при этом никакого страха. И это было так здорово!

Потом Ваня помог бабке вылезти из котла, так как костяная нога, несмотря на купание в кипятке, так и осталась костяной, а Маша нашла в сундуке чистое полотенце и тщательно вытерла Ёжку с ног до головы. Большим костяным гребешком, найденным там же, она очень осторожно расчесала сто лет не расчёсывавшиеся волосы. Колтуны пришлось обрезать ножницами. Из-за их множества, волосы стали неровными, так что пришлось делать стрижку. Ёжка, хоть и отказывалась поначалу, но, узнав, что это может произвести на Шрека неизгладимое впечатление, согласилась. В сундуке были найдены и приличного вида юбка с блузкой, припрятанные «на чёрный день».

– Вот и наступил, бабушка-молодушка, твой чёрный день! – Маша радостно подытожила результат своих трудов.

Бабка Ёжка сама достала из сундука зеркало, засунутое на самое дно за ненадобностью, и, заглянув в него, даже крякнула от удовольствия.

– Ох, и порадовали, детки, – проскрипела она. – Ну, и я в долгу не останусь. Только давайте-ка пилочкой немного нос мне подпилим, а то уж очень длинный вырос, мешается уже.

Пилить носы – дело мужское, и Ваня принялся за него с видом специалиста высшей категории по обтачиванию носов.

– Не больно, бабушка? – спрашивал он время от времени.

– Не больно, дитятко, пили-пили, не бойся, – подбадривала его окончательно подобревшая старушка. – Я, хоть и нечисть, но за добро всегда добром плачу! – Пока пилился нос, старуха разговорилась: – Эти оборотни только добренькими прикидываются! Но на самом деле цель у них одна: душу погубить. Ну, ничего! Я этому Шреку напомню, кто он такой и кого любить назначено ему природой!

Когда пиление носа подошло к концу, Ваня отошёл в сторону полюбоваться результатом своего труда.

– Молодец, Ваня! То, что надо! – одобрила работу сияющая Маша.

– Милок, ну, ты совсем из меня красоту неописуемую сделал! – Бабка Ёжка, с удовольствием рассматривала себя в зеркале. – Ну, что ж, – продолжила она, вдоволь налюбовавшись собой. – Раз уж съесть вас не пришлось, мухоморчиками на дорожку подкреплюсь, – сказала она добродушно и принесла из сенцев узелок с сушёными мухоморами.

Специалисты по Ёжкиной красоте терпеливо ждали, пока она, насытившись, начнёт, как обещала, благодарить их, но старуха не спешила. Грызя свои мухоморы, она от удовольствия время от времени закрывала глаза. Когда в узелке осталась парочка мухоморов прозапас, она снова вышла в сенцы и вернулась с большим клубком ниток в костлявых руках.

– Во-от вам, де-етки, моя-я благода-арность. – Старуха дала Ване клубок. – Вам нужно будет найти поле Васильково, и оно вам мно-огое расскажет, если только вы сумеете услышать, – сказала Яга своим скрипучим голосом. – А клубок этот доведёт вас до самого этого поля.

Хоть Баба Яга и говорила загадками, но, ни Ваня, ни Маша нисколечко не удивились: в сказках всегда так бывает. Они поблагодарили хозяйку избушки на курьих ножках и помогли ей забраться на видавшую виды метлу.

– Мы тебе, бабушка, дорожку в чаще прорубили, прямо к Шреку! В один миг долетишь! – напутствовал Ваня улетающую старушку.

– Ну, пока, детки, – сказала Баба Яга, сидя верхом на метле. – Приятно было познакомиться. Толканите-ка меня! – добавила она, поудобнее усаживаясь на своей видавшей виды метле.

Ваня толкнул бабку в спину, метла затрещала, задрожала и взвилась в воздух, унося за собой омоложенную хозяйку.

Когда старуха скрылась из виду, Маша предложила:

– Может, отдохнём в избушке, пока наша бабка на свидании?

– Нет, рисковать не будем. А что, если у неё там со Шреком не заладится, и она домой злющая вернётся? Тогда уж она нас точно сожрёт и без варки. Сгрызёт, как те мухоморы.

– И точно, – согласилась Маша. – Разве мы устали? Бросай клубок, пойдём поле Васильково искать.

Ваня бросил клубок, и тот покатился сам собою, как если бы у него в середине был моторчик на батарейке. Они шли по быстро разматывающейся ниточке, боясь отстать от клубка, и вспоминали своё последнее приключение. И Ване и Маше очень понравилась Бабка Ёжка, и они сошлись на том, что в сказках о ней много неправды написано. Если бы только они могли услышать последние, обращённые к ним слова улетающей на метле старухи, то поняли бы, как сильно они заблуждались!

А коварная Баба Яга, старая карга, поднявшись на такую высоту, откуда её не услышать, сделала три круга над своей избушкой на курьих ножках и, помахав доверчивым душам костлявой рукой, произнесла с довольным видом:

– Идите, идите, сорванцы! До поля Василькова клубка вам этого не хватит, а вот до ямы Лешего он вас прямиком доведёт. Добро добром, а нечистая сила своё дело знает!

 

 

7

Клубок становился всё меньше и меньше, но никаких признаков поля впереди и в помине не было. Вокруг стоял дремучий лес, тёмный и холодный. Охваченные дурным предчувствием, странники всё чаще и чаще оглядывались по сторонам.

– Ой, Маша, не нравится мне всё это.

– И мне тоже. Мы, видимо, переоценили нашу старушку.

– Ещё как переоценили! – тяжело вздохнул Ваня. – Разве можно ждать добра от нечистой силы? Старая хрычовка просто использовала нас в своих интересах.

– Съесть нас у неё не получилось, так она решила погубить нас в этой дремучей чаще, – захныкала Маша.

– Прекрати нюни распускать, – резко оборвал её Ваня. – Держи себя в руках. Справимся. Мы же русские, ты что, забыла?

Мысль о том, что они русские, так согревала всё Ванино эфирное существо, что страх отступал при одной только мысли об этом. Он чувствовал, что теперь, когда он вспомнил самое главное, самое страшное уже позади. Да, впереди могут быть трудности, даже тяжёлые испытания, но всё равно: самое страшное уже позади.

– Ой, а где же нитка? – вскрикнула Маша и остановилась, как вкопанная.

Ваня, глубоко ушедший в свои мысли, не сразу понял, что произошло.

– Вот тебе и поле Васильково, – тяжело вздохнул он, поняв, что клубка больше нет.

– Дряная старуха, обманула нас! Ты видишь? Обманула!.. Да, Маша, мы, русские, доверчивы, – неожиданно спокойно добавил Ваня. – В этом наша слабость, но в этом и наша сила. Ты вспомни русские сказки, вспомнила?

– Ну, вспомнила, – неуверенно пробормотала Маша, всем своим видом демонстрируя, что русские сказки никогда не были предметом её интереса.

– Иван почему дурак? – продолжал Ваня, размышляя. – Да потому что он искренний и доверчивый, поняла?

Маша кивнула только для того, чтобы от неё отстали.

– Его обманывают, обижают, смеются над ним, а он – дурак, ему всё нипочём. Но именно поэтому он может сделать то, что умным и практичным не под силу: и Горыныча победить, и Жар-птицу достать и Царство Тьмы до основания разрушить, поняла?

– Я всё поняла, отвяжись. – Маша согласилась, чтобы прекратить изучение русского вопроса.

Она сделала несколько торопливых шагов в сторону от надоевшего ей исследователя и – исчезла, как сквозь землю провалилась! Ничего не понявший Ваня пробормотал в полной растерянности «Маша, ты где?» и, сделав несколько шагов вслед за так неожиданно исчезнувшей Машей, кубарем полетел вниз.

 

 

8

– О, Баба Яга мне гостинцев прислала! – услышал Ваня подленький тенорок с хрипотцой.

Осмотревшись по сторонам, он увидел, что сидит рядом с Машей на полу берлоги, хозяином которой было мохнатое существо с рогами и копытами. Только нос у него был не пятачком, а сучком, и вся его длинная тонкая фигура напоминала ствол дерева, покрытого волосатой плесенью. От удовольствия лохматый хозяин берлоги размахивал длинным хвостом с кисточкой на конце и потирал корявые волосатые лапы.

– Вы фавн? – Не скрывая восторга, спросила его Маша.

– Сама ты фавн, – огрызнулся Мохнатый и оскалил большие жёлтые зубы. – Я самый обыкновенный лесной леший, мелкий пакостник. Нас тут много таких в каждой берлоге. Но для такой дуры, как ты, могу и за фавна сойти. – Леший захихикал своим нагленьким смешком, потирая от удовольствия корявый лохматый живот.

От такого беспардонного обращения Машин восторг тут же испарился, и она вся скукожилась, как ошпаренный кипятком цветок.

– Так вы чего, – продолжал Леший, с интересом рассматривая своих гостей, – Бабе Яге не по зубам пришлись, и она мне вас подбросила?

– Нет, как раз и пришлись, – нашёлся Ваня. – Мы, ведь, мягкие, сам видишь.

– Да уж, вижу, – расплылся в улыбке Леший и почесал мохнатый пенёк головы волосатой лапой. – А чего тогда она так расщедрилась?

У Вани в голове возник план, и он тут же стал воплощать его в жизнь.

– Да не расщедрилась она, а очередную пакость тебе подсунула.

– Ах, старая чертовка! – От злости Леший даже подпрыгнул на месте и произвёл при этом в воздухе движения тазом, как будто танцевал ламбаду, только раз в десять быстрее, чем положено.

Это было так смешно, что Ваня еле сдержался, чтобы не прыснуть от смеха, и с серьёзным видом продолжал:   

– Мы отравленные, вот она и подкинула нас тебе.

– Старая плутовка! Это на неё похоже. И чем же это вы таким отравленные? – Леший не собирался верить гостям на слово.

– Пищевыми добавками! – Очень кстати припомнились Ване мамины наставления.

– Вот те на! – продолжал сомневаться Леший. – И как же это она узнала?

– Провела химический анализ в своём котле, – как отличник на уроке, отчеканил Ваня. – Во, смотри! Видишь?

Он показал на красное пятно у Маши на шее, и Леший сразу приуныл, так как пятно на шее было уже не просто словами, а вещественным доказательством.

– Ну, и что же показал этот, как его, хичический анализ? – продолжал допытываться он, не теряя надежды.

«Темнота!» – подумал Ваня, а вслух сказал: – В концентрациях несовместимых с жизнью найдены следующие вредные пищевые добавки: Е 171 – подозрительная, Е 320 – повышающая холестерин, Е 951 – вредная для кожи.

– Так это же типичный состав «Орбита» без сахара! – Мохнатый обитатель берлоги оказался прекрасно осведомлённым в вопросах современного общественного питания. – Вы что, на жвачках выросли?

– На них на самых, – торжествующе подытожил Ваня.

– Ну, ладно, – замялся Леший и кивнул в сторону Маши. – Это она такая. Раз она проанализированная, есть я её не буду. Она будет у меня на побегушках. А у тебя красного пятна на шее нет, значит, ты хихическому анализу не подвергался.

«Тёмный-то он тёмный, да хитрый», – подумал Ваня, судорожно перебирая возможные варианты ответа. Но тут на помощь ему, как и в случае с Бабой Ягой, пришла Маша.

– А он ещё хуже отравленный, чем я! – радостно выкрикнула она, вспомнив, что на пальце у Вани остался след от капли кипятка из Ёжкиного котла, и протянула вперед Ванину руку с обожжённым пальцем. – Ты сюда смотри. Видишь эту коричневую точку?

– Ну-у, ви-ижу, – протянул почти упавший духом Леший.

– А ты знаешь, что это такое? – наступала на мохнатую «лесную корягу» Маша.

– Что, кихический анализ?

– Хуже! – Маша так была собой довольна, что просто сияла. Она вспомнила название обследования, которое не раз ей проводили, но его название она изменила соответственно обстоятельствам. – Это котлотомография, понял?

– Котлококо...? – Выговорить это мудрёное слово тёмному Лешему было совершенно не под силу, и он, убитый компетенцией присланных «гостинцев», только и сказал: – Ну, и что эта ко-ко... тьфу! ...фия значит?

– А то, – с видом победителя продолжала Маша, – что Баба Яга определила количество чипсов, съеденных этим, как она сказала, бестолковым олухом и количество подкрашенной сладкой воды, выпитой им, сказала «ну, уж нет, я эту дрянь есть не буду, пусть ими Леший травится», и отправила нас к тебе.

– Вот так подлая баба! – Леший весь затрясся от злости, и бёдра его при этом задёргались в бешеной ламбаде. – Я ей покажу! Я ей за всё отомщу!

Вдруг он остановился и совершенно спокойно спросил:

– А она вас сюда на метле закинула?

– Нет, мы по клубку пришли! – В один голос ответили «гостинцы».

– Ах, вы на клубок попались, дурачьё! В скольких сказках про эти клубки написано, а вы всё туда же!

Леший посмотрел на отравленных гостей с большим сожалением, потрогал пустой живот и тяжело вздохнул:

– Да, чего с вас возьмёшь, кроме кикического анализа! Вы же, кроме эсэмэсок, ничего уже не читаете! До того дошли, что и съесть вас нельзя, отрава вы этакая! – махнул он волосатой лапой и отвернулся.

– Ошибаешься, нечисть лохматая! – Ваня подскочил к отвернувшемуся Лешему и схватил его за кончик хвоста. Ещё мгновенье – и уже почти весь хвост волосатого хозяина берлоги оказался намотанным на его левую руку. – Мы ещё о крестном знамении кое-что помним! – крикнул он и притянул лохматую корягу поближе к себе.

При одном только упоминании о крестном знамении мелкий пакостник задрожал, как лист на ветру, и взмолился:

– Н-нет, т-только н-не эт-то! Чего хочешь, проси, всё сделаю, только не осен-няй м-меня!

– Ладно, нечисть, не дрожи. Знай мою доброту, – сказал Ваня и похлопал хозяина берлоги по мохнатому плечу. – Где поле Васильково, знаешь?

– А как же не знать, знаю, – с готовностью ответил Леший.

– Вот и отвези нас туда!

Ваня раскрутил намотанный на руку хвост, так чтобы можно было забраться лесному пакостнику на плечи.

– Ваня, а как же я?! – От ужаса остаться одной в этой берлоге у Маши даже в глазах потемнело.

– Садись на пояс этой волосатой коряге и хорошенько хватайся за мохнатый живот. Хватит ему ламбаду танцевать, пора и доброе дело сделать.

Частым посапыванием выдавая своё недовольство, Леший терпеливо ждал, пока души усядутся у него на спине, и как только Ваня дёрнул его за хвост, он газанул прямо с места, пробив рогатой головой ветки, служившие потолком в земляной берлоге. От неожиданности «пассажиры» вскрикнули в один голос и ещё крепче прижались к мохнатому корявому телу перевозчика, пахнущему землёй и плесенью. Следующие несколько секунд Леший набирал высоту. Когда же вниз стало страшно смотреть, он, со свистом рассекая воздух, понёс перехитривших его «гостинцев» к заветному полю Василькову.

 

 

9

То ли поле было неподалёку от леса, в котором обитали мохнатые «мелкие пакостники», то ли Леший оказался чрезвычайно скоростным транспортным средством, но не успели Ваня и Маша толком и испугаться, как их «самолёт» стал резко терять высоту.

– Эй, что случилось? – Ваня дёрнул перевозчика за хвост.

– А ничего и не случилось. Приехали! Слазь! – скомандовал Леший.

Наученный горьким опытом, Ваня не спешил покидать корявую спину, на которой сидел, а, наоборот, заглянул через плечо Лешего, чтобы проверить, правду ли он говорит. Перед его взором, действительно, раскинулось поле, но совсем не похожее на то, что ожидал он увидеть.

– Эй, вы! Давайте, слазьте, – недовольно бурчал Леший. – Больше я вас никуда не повезу: уговор был до поля Василькова.

Бёдра Лешего затанцевали ламбаду, отчего Маша скатилась со своего места на землю, как с горки.

– Эй, танцор, потише, – натягивая хвост с кисточкой, урезонил наглеца Ваня. – Ты что, забыл?

– Отпусти меня, умоляю, – взмолился Леший и тут же присмирел. – Не могу я здесь долго: усыхаю. Смотри вон, сучок уже почти засох.

Ваня слез с мохнатой спины, не выпуская из руки хвост с кисточкой, и внимательно осмотрел мохнатую морду. Действительно, Леший представлял собой не лучшее зрелище, а на сучок, служивший ему носом, было даже больно смотреть: он весь скукожился, и, казалось, вот-вот отвалится.

– Ничего, этот сучок отвалится, новый приделаешь.

– Ты что, милый? – не на шутку испугался Леший.

«Ах, уже и милый!» – про себя заметил Ваня, но ничего не сказал.

– Ты что говоришь-то! Носы выдаются раз в пятьсот лет! А без носа-то я никуда не годный. Носом-то я и в любую щель залезу, и любую пакость унюхаю и всякой гадости нарою. Что я без носа? Совсем пропащий!

Леший так распереживался, что Маша не выдержала и вступилась за него:

– Вань, отпусти его! Разве тебе его не жалко?

– Жалостливая какая нашлась! Забыла уже, как он съесть тебя хотел?

– Больше не буду, больше не буду, – затараторил Леший. – Честное слово Лешего, не буду!

– А что такое «честное слово Лешего»? – поинтересовался Ваня. – Разве честные лешие бывают?

– Так, к слову пришлось. Чего к словам придираешься? Отпусти, прошу тебя, – занервничал мелкий пакостник. По его виду было ясно, что правды он в жизни не говорил.

– Видишь, Маша, а тебе ещё жалко его, обманщика такого.

Маша промолчала, потому что ей всё равно Лешего было жаль.

– Ладно уж. Помни нашу доброту, коряга заплесневелая, – сказал Ваня, не спеша раскручивая намотанный на руку хвост.

Как только кисточка хвоста свободно повисла в воздухе, Леший подпрыгнул в воздухе, станцевав при этом тысячу и одну ламбаду, а ещё через мгновение его и след простыл.

– Вот это да! – Маша от удивления раскрыла рот и, если бы Ваня не толкнул её в плечо, неизвестно, сколько бы она так простояла, глядя на место, где мгновение назад стоял их мохнатый самолёт.

– Хорошо, что у него сучок засох, а то бы и он нам какую-нибудь пакость на прощание подсунул, – сказал Ваня и, тут же забыв о Лешем, начал вглядывался в раскинувшиеся перед ним просторы.

 

 

10

Поле Васильково представляло собой унылую картину. Синие васильки с порыжевшими кончиками лепестков стояли, куда ни бросишь взгляд, уныло свесив безрадостные головки. Пшеницы почти не было. Редкие колоски золотились то тут, то там, но большие чёрные птицы важно расхаживали своими когтистыми лапами по чёрному полю, доклёвывая последние, и без того редкие зёрна.

– Ой, что-то мне не нравится это поле, – сказала Маша, с опаской поглядывая на чёрных птиц.

– Если честно, то мне тоже, – согласился Ваня.

– Эй, а что это ты там высматриваешь? – поинтересовалась Маша.

– Да так, смотрю, нет ли какой-нибудь разгадки этого поля Василькова.

– И что? – Маша тоже стала пристально вглядываться вдаль.

– Ни подсказки, ни разгадки… – разочарованно ответил Ваня и задумался. – Слышишь, Маша, – спросил он, немного погодя, – а ты помнишь, что нам Бабка Ёжка об этом поле говорила?

Заметив, что у забывчивого друга снова возникли проблемы с памятью, Маша решила воспользоваться моментом, чтобы отыграться за прежние обиды. Она сделала большую паузу и нехотя начала:

– Бабка Ёжка? Кажется, она что-то говорила.

– Вспоминай, прошу тебя, – Ваня схватил Машу за плечи.

– Чего ты пристал? Сам думай!

– Ну, прости, – оправдывался Ваня. – Я опять ничего не помню, а это очень важно. Разве ты не понимаешь?

– Понимать-то я понимаю, да вот только я тоже ничего не помню.

Она уже повернулась, чтобы продолжать путь, но, как бы сделав одолжение, не оборачиваясь, произнесла королевским тоном:

– Сначала она что-то сказала, а потом добавила «если только вы сумеете услышать».

– Да, да, и я что-то такое припоминаю, – оживился Ваня. – И что же такое мы сможем услышать? Маша, ну, давай, вспоминай!

– Да успокойся ты! Я уже давно всё вспомнила!

– Ну, и что же ты вспомнила?

– А ничего, – Маша снова отвернулась, чтобы выдержать паузу.

– Как ничего? – Ваня снова схватил своевольную подружку за плечи.

– Убери руки, – запротестовала она. – Руки убери, сказала, иначе вообще ничего не скажу!

– Ну, и характер у тебя! – сказал он в сердцах и опустил руки.

– Ну, ладно, ладно, – со снисходительностью королевы произнесла Маша. – Наша Ёжка, тысячу поганок ей в рот, сказала: «Оно вам многое расскажет, если только вы сумеете услышать».

– И это всё-ё? – протянул Ваня, помрачнел и замолк.

Тут уже и до Маши дошло, что они не в зоопарке и что дело их – дрянь. Из королевы она превратилась в растерянную девочку, а её разочарованный друг, махнув рукой, пошёл, куда глаза глядят. А глаза его глядели на поле Васильково, встречавшее их уныло поникшими головками порыжевших васильков.

 

 

11

– Ваня, а тебе не кажется, что по этому полю как-то очень трудно идти, – по обыкновению Маша первой прервала напряжённую тишину.

– Кажется. Я тоже об этом думаю. Как ни тяжело было пробираться сквозь непроходимую чащу, там всё равно было легче. Здесь какая-то угнетающая духота.

– Да, там как-то всё было по-честному: Баба Яга так Баба Яга, Леший так Леший, а здесь и поле – не поле, и васильки – не васильки.

– А эти чёрные птицы, – возмутился Ваня. – Ты посмотри, какие они наглые: они даже головой не ведут, когда мы подходим к ним совсем близко.

– Ой, а глянь на эту! – вскрикнула Маша. – Посмотри, она хочет меня клюнуть!

– Дать бы ей по тупой голове, да не знаешь, чем это может обернуться, – Ваня с опаской наблюдал за наступавшей на них птицей. – Давай-ка, лучше, обойдём их стороной. Что это за птицы, мы не знаем, а ведут они себя, как хозяева этого поля.

– Смотри! – вскрикнула Маша. – Что это там впереди?

Ваня привстал на цыпочки и тут же ускорил шаг. Присмиревшая подружка едва за ним поспевала. Вскоре они оба уже стояли перед большим камнем.

– Налево пойдёшь, – прочитала Маша вслух и радостно воскликнула: – Ой, это, как в сказке!

– ... равенство, свободу, братство обретёшь, – закончил фразу Ваня.

Маше хотелось первой прочитать надпись на камне, поэтому она торопливо продолжила:

– Направо пойдёшь – смерть свою найдёшь, а прямо пойдёшь – в Царство Обмана попадёшь.

За камнем, как на сказочном распутье, расходились три дороги.

Ваня смотрел на возникшую у них на пути загадку и напряжённо думал. Маша же, чисто по-женски, пребывала в состоянии некоей эйфории.

– Нет, в Царство Обмана меня совсем не тянет, а тебя?

Ваня молчал.

– Я думаю, нужно идти налево. «Свобода, равенство, братство» – это лучше, чем «смерть свою найдёшь». Ты как думаешь?

Ваня по-прежнему молчал, поэтому Маша дёрнула его за руку.

– И тем более Царство Обмана! Слышь, давай пойдём налево.

– Давай, – согласился Ваня. – Налево как-то привлекательнее.

– А можно я тебя за руку возьму? – Маша застенчиво опустила глаза.

– Возьми. А зачем тебе?

– Мне так спокойнее.

– Смотри-ка, совсем, как хорошая девочка! – удивился Ваня.

Какое-то время они шли молча, внимательно глядя под ноги. Чёрные птицы вели себя агрессивно, поэтому нужно было обходить места их наибольшего скопления.

– А что это здесь с васильками? – Маша даже остановилась от неожиданности.

– Да и васильки ли это? – Ваня был поражён не меньше Маши.

Васильки в этой части поля были, действительно, не очень похожи на цветы. Одни из них, с большими головками на толстых ножках, больше напоминали грибы с синими шляпками. Другие, совсем маленькие с тоненькими стебельками, сгибались пополам, упираясь головками в землю. Зато пшеницы здесь было достаточно много, но она почти вся была сломана, и тяжёлые золотые колосья лежали на земле и гнили. Но самое странное было в том, что всё здесь: и васильки и колосья, – были залиты чем-то красным.

– Что это за краска? – сдавленным голосом спросила Маша.

– Я думаю, это кровь. Посмотри, здесь даже земля пропитана ею.   

– Почему кровь? – не унималась Маша. – Почему здесь всё залито кровью?.. Ваня, уйдём отсюда, пожалуйста. Я не могу здесь больше находиться. Мы ещё можем вернуться к камню, он должен быть где-то рядом.

Не дожидаясь ответа, она развернулась в обратную сторону и сделала несколько торопливых шагов, увлекая за собой своего друга. Ваня не сопротивлялся. Ему тоже хотелось поскорее уйти от увиденного, но не успели они сделать и десяти шагов, как почувствовали, что назад у них дороги нет.

– Что это? – испугалась Маша.

– Я не знаю. Похоже, назад дороги нет.

– Почему нет? – Маша задрожала от страха.

– Потому что её нет…

Это были последние слова, услышанные Машей, потому что в следующее мгновение поднялся страшный ураган и покрыл поле Васильково чёрным покрывалом, под которым исчезло всё: и друг Ваня, и сломанные колосья, и странные васильки на пропитанной кровью земле…

 

 

 

 

 

 

1

Фонарь, залепленный мокрым снегом, освещал автобусную остановку тусклым светом. Была почти полночь. На остановке не было никого, кроме чёрно-белой кошки, свернувшейся клубком на скамейке в углу.

Когда на остановке появилась женщина и села на скамейку, кошка поднялась, бесшумно подошла к ней и стала тереться ухом о заснеженный рукав пальто. Кошка тёрлась и тёрлась, но женщина не обращала на неё внимания. Тогда кошка замурлыкала и несколько раз носиком дотронулась до неподвижной руки. Но и это не произвело на женщину никакого впечатления. Кошка осторожно подняла лапку и поставила её мягкой подушечкой на колени посетительницы автобусной остановки, но та опять никак не отреагировала. Тогда кошка поставила вторую лапку и через мгновение уже сидела на коленях, где чувствовала себя намного уютнее, чем на засыпанных снегом холодных досках скамейки.

Женщина подняла руку и несколько раз машинально провела по мягкой спинке. Кошка встала на лапки и улеглась на другой бочок, подставляя свою чёрно-белую голову под ставшую почему-то снова неподвижной руку. Женщина ещё несколько раз провела рукой по мягкой спинке, так же машинально, как и раньше.

Она смотрела в одну точку перед собой, почти не моргая. Как кошка ни старалась, вывести из оцепенения позднюю гостью автобусной остановки ей это не удалось, и последние кошкины надежды на тепло и ласку заглушил звук приближающегося автобуса. Жёлтыми фарами прорезал он полоску света в полуночном мраке, женщина встала, а кошка с отчаянным «мяу» кубарем полетела на землю.

Это жалостливое «мяу», полное обиды и разочарования, сделало то, чего кошка так настойчиво и безрезультатно добивалась: оно вывело женщину из оцепенения. Только теперь она заметила, что в её холодном безрадостном мире был ещё кто-то, не менее одинокий, чем она сама.

Автобус со скрипом раскрыл дверь. Женщина поспешно наклонилась, подняла с земли кошку, посадила её на скамейку, и поспешила к распахнутой двери. Когда же дверь за ней захлопнулась, прежде чем пройти вперёд по салону и занять какое-нибудь место, она бросила тревожный взгляд на оставшуюся на скамейке кошку. Ей показалось, что кошка как-то обречённо отвернулась от неё, свернувшись клубочком. Автобус тронулся, но женщина всё смотрела и смотрела на пушистый комочек, слегка припорошенный снегом. Когда же остановка почти скрылась из виду, она бросилась к двери и несколько раз настойчиво нажала на сигнальную кнопку, но водитель не обратил на это ни малейшего внимания. Тогда женщина бросилась к кабине водителя и, стуча ладонью по стеклу, закричала:

– Откройте дверь! Вы слышите, откройте дверь! Мне нужно выйти!

Водитель продолжал движение, как ни в чём не бывало.

– Откройте дверь! – ещё громче закричала женщина. – Я села не на тот автобус!

Водитель резко затормозил.

– У тебя что, времени не было подумать? – сердито буркнул он и открыл дверь. – Ходят тут полоумные, – добавил он с ещё большим раздражением.

Но женщина уже не слышала этих слов. Она бежала назад к остановке так, как будто вся её жизнь зависела от того, застанет она там бездомную кошку или нет. Когда же чёрно-белый комочек встрепенулся, и зелёные кошачьи глаза вспыхнули в тусклом свете залепленного снегом фонаря, женщина вздохнула с облегчением. Ещё несколько шагов, и она уже прижимала к себе озябшее чёрно-белое тельце.

Кошка подняла свою маленькую головку. Она уже привыкла к тому, что её бросали, но чтобы потом возвращались, такого она припомнить не могла.

– Мурочка, ты не бойся. – Голос женщины дрожал от уже готовых появиться слёз. – Я тебя не брошу. Как я могу тебя бросить? Тебе же тут так страшно и одиноко!

В этот момент взгляд женщины остановился на тусклом уличном фонаре, и на какое-то время она снова замолчала.

Кошка вытянула головку и уткнулась носиком в державшую её руку. От этого прикосновения женщина как будто очнулась:

– Моему сыну в реанимации так же страшно и одиноко, но ему я ничем не могу помочь, а тебе могу. – Слёзы крупными каплями потекли по заиндевевшим щекам. – Я могу спасти тебя от холода и голодной смерти. Ты слышишь, Мурочка, мы сейчас пойдём в мой осиротевший дом. Ничего, что ушёл последний автобус, мы пойдём пешком.

Женщина осторожно посадила кошку на лавку, чтобы расстегнуть верхние пуговицы пальто. Кошка же поняла, что снова остаётся одна, и обречённо опустила чёрно-белую головку.

– Ах ты, глупышка, – вытирая слёзы, улыбнулась женщина. – Ты не веришь в человеческую доброту, тебе так редко приходилось с ней встречаться, – сказала она вслух, а про себя подумала: «С каким же смирением она принимает всё, что посылает ей судьба: приласкали, так приласкали, бросили, так бросили».

Засунув кошку за борт пальто, она поправила воротник и, ускорив шаг, твёрдой походкой пошла по заснеженному тротуару.

 

 

2

– Ну, вот мы и дома, – опустив кошку на пол, сказала женщина и закрыла за собой дверь. – Сейчас будем ужинать.

Пока она снимала шапку и пальто, Мурка осторожными шажками прошла по коридору и повернула в сторону кухни.

– Видишь, какая ты! Никогда здесь не была, а знаешь, где лежит колбаска.

В холодильнике оказался совсем небольшой кусочек колбаски, но было немного молока, от которого Мурка тоже не отказалась.

Пока она подкрепляла подорванные бездомной жизнью силы, в углу коридора появился коврик, на котором можно было отдохнуть, вытянув лапы.

Закончив неожиданно случившийся ужин, кошка, подняв хвост трубой, прошла к приготовленному для неё месту, раскинулась на мягком коврике, не веря своему счастью, и сладко замурлыкала, а её новая хозяйка присела возле неё на корточки. Она всё гладила и гладила мягкую спинку и приговаривала:

– Спи, Мурочка, спи. Вот и пришёл конец твоей бродячей жизни. Будем с тобой жить-поживать да молочко попивать.

Хоть Мурка и не понимала языка людей, но слова подобравшей её женщины имели такую мягкую интонацию, что в унисон ей кошачье счастье сладостно заурчало в маленькой груди.

– Будем Ванечку ждать. Может, Бог даст, вернётся ко мне сыночек мой живой, и заживём мы дружненько втроём.

Мысли о сыне пришли вместе с болью. В глазах заблестела слеза. Мама встала и, с трудом переставляя затёкшие ноги, пошла к иконам. Но молиться не было сил. Сил не было даже просто стоять перед иконами. Мама, не раздеваясь, легла на кровать. Пролежав без движения какое-то время, она продрогла, но встать, чтобы раздеться и разобрать постель, не могла. Она просто перекатилась на край кровати и свернулась клубком, натянув на спину освободившийся край покрывала.

Была глубокая ночь. Хотелось забыться, но сон не приходил. Мысли в голове путались, и стало страшно. Казалось, вот-вот, и она сойдёт с ума. Мама встала с постели и стала ходить по комнате взад и вперёд.

«Почему это случилось со мной? – думала она. – Почему Господь забирает у меня единственного сына? Ваня это всё, что у меня есть… И чем я хуже других? – спрашивала она себя. – И в церковь хожу, и по заповедям жить стараюсь, регулярно исповедуюсь, причащаюсь. Боже, за что же Ты так наказываешь меня? Конечно, много грехов на душе моей, но, я, ведь, и каялась. Так почему же это случилось со мной? Может, остался какой-то тяжёлый неосознанный грех, но как тогда его осознать?»

Мама бросилась к тумбочке с книгами и стала перебирать их. У неё было много хороших книг, прочитанных и ещё непрочитанных, но всё это было не то, что сейчас ей было нужно. Перебранная стопка книг переместилась назад в тумбочку, она уже хотела было встать, отчаявшись найти что-нибудь подходящее, но тут взгляд её упал на маленькую книжку, уголок которой высовывался из-под ещё неперебранной стопки. Она потянула за торчавший уголок, и в руке у неё оказалась хорошо знакомая книга «Мытарства блаженной Феодоры». Не один раз читала и перечитывала она её. Эту книгу любил и боялся Ваня. Когда она появилась у них в доме, он уже пошёл в школу.

На обложке была изображена маленькая душа Феодоры, которая в сопровождении двух Ангелов по исходе из тела проходила двадцать воздушных мытарств, на которых души дают отчёт обо всех своих делах, словах и помышлениях. Ужасного вида чёрные бесы читали написанные на свитках грехи, и Ваня очень боялся смотреть на них. Посмотрев на картинку каких-нибудь несколько секунд, он закрывал глаза и прятал лицо, уткнувшись в мамино плечо.

– Почему они такие страшные? – спрашивал он.

– Они восстали против своего Творца и, потеряв Его Свет и Любовь, стали духами мрака и злобы.

Ей приходилось по несколько раз объяснять сыну одно и то же, пока не удавалось найти наиболее образное сравнение. Особенно понравилось малышу сравнение мытарств с КПП воинской части, потому что их дедушка был военным, и им не раз приходилось проходить через контрольно пропускной пункт, где службу несли караульные солдаты.

Чтобы не быть задержанным на мытарствах, нужно было иметь охранную грамоту в виде добрых дел или чьих-то молитв, потому что караул на этих бесовских «КПП» был совсем не похож на приветливых молоденьких солдат. Бесы мытарств от злости скрежетали зубами, сам вид их был лютее самой смерти. Они набрасывались на трепещущую душу и кричали: «Эта душа имеет много грехов, пусть отвечает за них!»

Ваня радовался, что на помощь душе блаженной Феодоры Господь послал двух светлых Ангелов. Но даже им было бы трудно вырвать душу своей подопечной из бесовских лап, потому что на некоторых мытарствах помогали только молитвы преподобного Василия Нового, у которого Феодора жила после смерти мужа, посвятив себя служению ближним и молитве, а перед кончиной своей приняла иночество.

– Мама, а кто же поможет нам? – переживал он.

На этот вопрос ответить было нелегко.

– Если молиться усердно в течение жизни какому-то святому, он может выйти встречать душу в помощь Ангелу-Хранителю.

И Ваня начинал молиться Николаю Угоднику, но, к сожалению, недолго. Труд молитвы нелёгок, а жизнь беспечна, тем более что до смерти, кажется, ещё так далеко.

Нить воспоминаний оборвалась под тяжестью возвратившейся реальности.

«Боже, кто же ему там поможет?» – подумала мама, и горячая слеза потекла по щеке. Быстро смахнув её, она стала листать книгу, в надежде найти тот грех, из-за которого её постигло такое несчастье.

Первое мытарство – грехи празднословия. Срамные, кощунственные, праздные слова, бесстыдные песни, бесчинные крики, смех и хохот, – редкая молодость может избежать этого. Многие из таких грехов юности она уже вспоминала, чтобы покаяться на исповеди, но разве всё вспомнишь?

Потом шли мытарства лжи, осуждения и клеветы, чревоугодия. Такие грехи есть у каждого смертного, и она пыталась с ними бороться, а как уж это у неё получалось, одному Богу известно.

Леность, воровство, сребролюбие и скупость, лихоимство – нет, не за это Господь наказывает её. Жизнь у неё сложилась так, что приходилось сводить концы с концами, чтобы прокормить себя и сына.

Следующими были мытарства, где нужно было дать отчёт за неправду, зависть, гордость, гнев и ярость, злопомнение. Здесь уже было намного труднее оправдаться. Мама взяла листок бумаги и начала записывать то, что всплывало из памяти.

Потом шло мытарство убийства. Неверующие люди, как правило, говорят: «Какие у меня грехи? Я никого не убивал». И даже не подозревают, что на этом, четырнадцатом мытарстве, души дают ответ за всякую рану, нанесённую ближнему, даже словесную, за всякий удар, даже, если в гневе просто толкнёшь человека. И, конечно же, сюда относится убийство младенцев во чреве. А редкая замужняя женщина может похвалиться тем, что не делала абортов, тем более в наши дни, когда таким образом убито уже больше людей, чем мы потеряли во время войны с Гитлером.

Мама продолжала записывать. Она уже каялась в этих грехах, но сейчас пыталась посмотреть на них как бы с другой стороны. Нужно было найти в себе то, что подвело её к совершению тяжких грехов.

Далее шло мытарство чародейства. Мысли её перенеслись к сыну.

«Ванечка, родненький, – закрыв лицо руками, зарыдала мама. – Как же трудно тебе будет, когда душа твоя приблизится к этому мытарству! Твой любимый «Гарри Поттер» – это магия в действии, и каждый, кто просто интересуется этим, а тем более, занимается, хотя бы в виде игры, уже совершает богопротивное действо, попросту отступает от Бога».

Мама плакала, не переставая. Захлёбываясь слезами, она время от времени повторяла: «Ванечка, родненький».

«Нет, он ещё не умер! – сказала она себе, и слёзы тут же перестали течь. – Он же в коме, и я могу ещё ему помочь! Я должна сделать всё, что в моих силах! Я должна!.. Господи, помоги мне грешной покаяться в грехах!»

Мама снова вернулась к мытарствам Феодоры. Шестнадцатое и семнадцатое из них – это блуд и прелюбодеяние. Преподобная Феодора давно уже оставила блудные дела, и последнее перед кончиной время проживала в чистоте, воздержании и посте. Но бесы этих мытарств пытались задержать её только потому, что она неискренне исповедовалась в своих блудных грехах перед духовником.

Прочитанные слова повергли маму в ужас. Неискренне исповедовалась! А что это значит – исповедоваться искренне? Ей стало трудно дышать.

Слава Богу, что на душе у неё не было отвратительных содомских грехов, которые сегодня уже совсем не пугают молодёжь, а вызывают или нескромное хихиканье, или пылкие речи о том, что каждый имеет право выбирать то, что ему нравится. Если бы Господь открыл им тяжесть этого греха, может быть, многие переменили своё мнение и, таким образом, избежали встречи с князем этого восемнадцатого мытарства, который был мерзостнее всех бесов, обпачкан гноем и смердел. Таковыми были и все его слуги.

Потом шло мытарство ересей, и последнее, двадцатое мытарство, было испытанием немилосердия и жестокосердия. Люты здесь истязатели, и князь их беспощаден, хоть с виду сухой и унылый. Если бы кто совершал и самые великие подвиги, изнурял себя постами, непрестанно молился, сохранял чистоту телесную, но был жаден и бессердечен, таковой даже из последнего мытарства низвергается в бездну ада. А если какой из грешников был милостив к нищим и убогим помогал, тот легко получает от Бога прощение грехов своих и ради милосердия своего проходит все мытарства без задержек.

Уже светало. Мама подошла к окну и так стояла, пока не стало совсем светло. Была суббота. Она решила поехать в монастырь. Может, Бог пошлёт ей иерея, который поможет разобраться в себе и покаяться искренне.

– Господи, помоги! – сказала она, подняв лицо к небу, и стала собираться.

Она чуть не наступила на Мурку, о которой успела уже забыть. Кошка, беззвучно ступая мягкими подушечками лапок, подошла к ней и хотела потереться о ногу.

– Ой, Мурочка, а мне и покормить тебя нечем! – сказала мама и, пройдя на кухню, открыла холодильник, в котором не было ничего подходящего для кошки, кроме замороженной рыбы. – Мурочка, я положу тебе кусок рыбы. Когда он разморозится, ты сможешь его съесть, а если нет, потерпи до вечера. Я куплю тебе и колбаски, и молочка, и сметанки. Хорошо, моя дорогая?

Погладив кошку по мягкой спинке, Таня, так звали Ванину маму, почесала ей за ушком, и пошла искать, из чего бы сделать Мурке туалет. Как оказалось, она совсем не была готова к появлению нового жильца.

– Мурочка, здесь будет твой временный туалет, – показала она на крышку коробки из-под сапог, застеленную слоем газет. – Дверь будет открыта. Ну, а если что, я вернусь и всё уберу. Ты, главное, чувствуй себя, как дома, и не скучай.

Мурка, тихо урча, тёрлась о ногу хозяйки, но когда та стала надевать пальто, замолчала и села у стенки, опустив свою чёрно-белую головку.

– Глупенькая, – улыбнулась Таня и села на корточки рядом с кошкой. – Ты думаешь, я вынесу тебя на улицу? Ничего подобного, – она несколько раз с нежностью провела рукой по пушистой спинке. – Ты, Мурочка, не просто случайная находка. Ты – Милость Божья ко мне. Господь послал тебя, чтобы я смогла проявить милосердие, а за милосердие прощаются многие тяжёлые грехи. Так что ещё нужно выяснить, кто кому обязан больше: ты мне или я тебе.

Казалось, Мурка все поняла. Она повеселела и снова заурчала.

– Вот так-то лучше, – взяв кошку на руки, Таня понесла её к коврику, на котором та провела свою первую ночь. – Ложись, Мурочка, на своё место и жди меня. Не скучай, я постараюсь вернуться, как можно быстрее.

Так и не выпив даже чашки чая, она взяла сумку и, помахав Мурке на прощание рукой, закрыла за собой дверь.

 

 

3

Когда она подходила к монастырю, её начало трясти не то от нервного перенапряжения, не то от пронзительного ветра, который набрасывался тем сильнее, чем ближе она подходила к монастырским вратам.

Обратившись к вратарнику, она уточнила, в каком храме будет служба. Служба уже шла, поэтому, ускорив шаг, она пошла в указанную сторону, но чем ближе было к храму, тем труднее становилось идти: ставшие ватными ноги не слушались. Перекрестившись на икону, она, с трудом одолевая крутые ступеньки, подошла к тяжёлой чугунной двери храма. Чтобы открыть такую дверь, нужно было приложить немало усилий, но сил у неё почти не осталось. В эту минуту дверь сама отворилась, и в проёме показался невысокий мужчина с бородой.

– Слава Богу! – вырвалось у неё от радости, что дверь отворилась сама собой, но бородатый прихожанин воспринял её слова, как приветствие, и, улыбнувшись, сказал:

– С праздником, сестра!

– С праздником, – тихо ответила мама и опустила глаза: ей совсем не хотелось какого бы то ни было общения.

Зайдя внутрь, она тут же оказалась в полумраке слабо освещённого храма. Понадобилось какое-то время, чтобы начать различать внутреннее убранство. Рассмотрев, где находится свечной ящик, она пошла к нему. Здесь можно было присесть у столика, за которым пишут записки. Скамейка была не занята, и это маму очень обрадовало: ей очень хотелось сесть. Она взяла ручку, листок и, поставив вверху восьмиконечный крестик, начала писать. Взгляд её временами скользил по храму в поисках места, где проходила исповедь.

К столику подошли ещё какие-то люди. Это означало, что время отдыха закончилось. Мама возвратилась к свечному ящику, отдала записки, купила свечи и заказала сорокоуст о здравии тяжело болящего отрока Иоанна. Женщина, принимавшая требы, сочувственно посмотрела на неё. Видно было, что ей хотелось что-то сказать в утешение, но мама первой задала вопрос:

– Скажите, а где здесь у вас проходит исповедь?

Женщина показала, куда идти, и мама, опустив глаза, тут же отошла от свечного ящика.

Исповедь принимал иеромонах средних лет. Его длинные чёрные как смоль волосы были стянуты резинкой. Он стоял, наклонившись к полной женщине в белом платке, энергично рассказывающей о своих проблемах. В очереди было несколько человек, и мама присоединилась к ним. Причащаться она не собиралась, поэтому решила идти последней. У неё было достаточно времени подумать о своих грехах, но сосредоточиться она не могла. Ей казалось, что внутри у неё совсем недавно был пожар, и теперь там не осталось ничего, кроме пепелища. Единственное, что она могла, так это время от времени повторять: «Господи, помоги мне грешной».

Время тянулось медленно, стоять становилось всё труднее. Мама подошла к колонне и прислонилась к ней спиной. Глаза закрывались сами собой. Несколько раз голова её резко опускалась, и она вздрагивала от резкого толчка вперёд.

«Я засыпаю, – с ужасом думала она. – Нужно было проделать такой путь, чтобы стоя заснуть в храме!»

Решив перейти на другую сторону, чтобы развеять навалившийся на неё сон, мама обнаружила, что и здесь была исповедь. Когда она подошла поближе, то увидела седовласого монаха с длинной пушистой бородой. От одного только его вида по спине у неё пробежали мурашки. Сон как рукой сняло. Мама поспешно открыла свою сумку и стала искать написанную ночью исповедь, но там, где она должна была лежать, исписанного листочка не оказалось.

«Неужели я оставила его дома? Нет, не может быть! Помню, как положила его в сумку. Он должен быть здесь».

Руки её задрожали, она присела на корточки, чтобы удобней было искать, но не удержала равновесия и упала на колени. Сумка выпала из рук и ударилась о каменный пол. Несколько человек разом обернулись на звук упавшей сумки, кто-то тут же подхватил её под руки, помогая подняться.

– Простите, простите, – мама чувствовала себя неловко.

«Всё из-за этой спешки, – думала она, – просто сдают нервы».

Когда всё вокруг неё успокоилось, она снова заглянула в сумку и опять не нашла того, что искала. Кровь ударила ей в лицо: «Этого не может быть!»

Боковым зрением она видела, что на неё опять обращают внимание, но ничего поделать с собой не могла и, отойдя к стене, стала перебирать содержимое сумки.

«Может, я сунула листок в наружный карманчик?»

И точно, злополучный листок лежал там, где он никаким образом не должен был лежать! Чувствуя большое облегчение, кающаяся грешница прислонилась спиной к стене, прижимая сумку к груди.

«Это просто какое-то наваждение. Но главное, что я его нашла!»

Ещё какое-то время простояв опираясь о стену, Таня забылась, а когда пришла в себя с ужасом поняла, что причастие уже началось. Она глянула в сторону седовласого монаха, и у неё подкосились ноги. Ей показалось, что он уже ушёл. Толкая стоящих у неё на дороге прихожан, она устремилась к тому месту, где ещё совсем недавно была немалая очередь. Когда она подошла поближе, то с облегчением выдохнула: седовласый монах был на месте, и к нему ещё стояло два человека.

Перекинув сумку через плечо, мама развернула листок с написанными грехами. Пробежав его глазами, она стала судорожно думать, пытаясь вспомнить что-нибудь ещё. Эпизоды жизни проносились перед мысленным взором, один за другим, но в большинстве из них виноватой была не она. Ей стало жаль себя. До слёз захотелось рассказать этому седовласому монаху о своей горькой жизни, о том, как ей тяжело! Сейчас ей был нужен кто-то, кто смог бы хоть немного облегчить боль. Слёзы потекли по щекам и, уйдя в свои мысли, она даже не заметила, как осталась в очереди одна.

– Ты на исповедь пришла или просто поплакать? – Эти слова вывели её из оцепенения.

– Я… я на исповедь, – сбивчиво ответила Таня и, сделав несколько шагов, опустилась на колени перед стулом, на котором сидел монах.

– Ну, что там у тебя?

– Батюшка… у меня… у меня такое горе… – сказала она, готовая разрыдаться.

– У тебя одной? – коротко спросил монах, глядя куда-то в сторону. Этот вопрос был таким неожиданным, что слёзы тут же перестали течь.

– Что? – ответила исповедница вопросом на вопрос, так как не знала, что сказать.

– Грехи называй.

– Батюшка, у меня умирает сын, единственный сын!

– Я тебе сказал, грехи называй.

Мама окончательно растерялась.

– Батюшка, я не понимаю, за что... Я вот тут написала.

Торопливо развернув листок, она начала сбивчиво читать, думая о том, что говорить нужно было совсем не об этом. Всё, что у неё было написано, сейчас казалось детским лепетом.

– Дай-ка сюда. – Монах протянул руку за недочитанным листком, а мамина спина покрылась холодным потом.

С ужасом, охватившим всё её существо, наблюдала она, как этот строгий монах сначала пробежал глазами по исписанному листу, а потом, опустив глаза, какое-то время сидел, молча, глядя куда-то вглубь себя.

– Ты зачем сделала аборт?

Мама почувствовала, как у неё одеревенели губы.

– Когда я узнала, что беременна, мы были на грани развода. Кому же было рожать? – сказала она, глядя на монаха полными удивления, широко раскрытыми глазами.

– Значит, тогда ты решала за Бога, а сейчас спрашиваешь Бога, за что?

– Батюшка, но как я могла рожать? – Нотки раздражения появились в мамином голосе.

– Господь знал, что заберёт у тебя этого сына, и давал тебе в утешение ещё одно дитя от законного мужа, но ты решила всё по-своему, а теперь плачешь и говоришь, что у тебя умирает единственный сын.

Мамины глаза раскрылись ещё шире, только сказать теперь она ничего не могла, как если бы потеряла дар речи. А суровый монах вдруг превратился в любящего отца. Взгляд его стал мягким.

– Ты поняла? – ласково спросил он, глядя ей как бы в душу.

Мама в ответ только кивнула головой.

– Молись, Бог милостив! Только искренне молись, а не так, чтобы «устами своими чтут Меня, а сердце их далеко отстоит от Меня».

В этих словах было именно то, зачем она приехала сюда! Её потухшие глаза вспыхнули от затеплившейся в сердце надежды.

Монах, видимо, заметив это, мягко улыбнулся, и, собираясь положить епитрахиль на поникшую голову для разрешительной молитвы, добавил:

– Евангелие читай. Там есть ответы на все твои вопросы. Зовут тебя как?

– Татьяна. – Мама с трудом выдавила своё имя.

Прочитав разрешительную молитву, монах встал, опираясь на спинку стула. Мама, перекрестившись, приложилась к Евангелию и кресту, а затем сложила руки под благословение.

– Это твой Крест. И никто, кроме тебя, нести его не может.

Взяв с аналоя крест и Евангелие, монах уже хотел было уйти, но остановился и внимательно посмотрел на маму.

– Как зовут твоего сына?

– Отрок Иоанн.

– Я помолюсь, – сказал он тихо и ушёл.

Мама смотрела ему вслед, силясь осознать, что сейчас здесь произошло, но вместо понимания пришли слёзы. Это были не те слёзы безысходности, которыми она жалела себя перед исповедью. Это были какие-то совсем другие слёзы. Они шли из глубины сердца, и в них совсем не было тяжести.

Мама подходила к иконам, крестилась и благодарила Пресвятую Богородицу, Николая Угодника, великомученика Георгия Победоносца, целителя Пантелиимона. Она не видела, что храм уже закрывали на уборку, что кроме неё здесь остались только две женщины, которым нужно было идти на трапезу. Она всё плакала и благодарила угодников Божьих за помощь.

– Сестра, храм закрывается…, – сказала одна из женщин, но вторая оборвала её на полуслове:

– Не торопи её. Подождём. Пусть кающаяся грешница поплачет.

Вытирая ладонью слёзы, мама подошла к ним и тихо спросила:

– Матушки, а как зовут этого монаха, у которого я исповедовалась?

– Иеромонах Иоанн, – прозвучало в ответ.

Мама хотела поблагодарить женщин за участие, но не смогла: слёзы снова брызнули из глаз, и она поспешно покинула храм.

 

 

4

Когда мама вернулась домой, было уже темно. Она заезжала в больницу, но там всё было без изменений. Думая о сыне, она совсем забыла о Мурке.

«Я же не сходила в магазин!» – вспомнила она почти возле подъезда.

Пришлось возвращаться. В монастыре она купила пирожок и стакан чая, ей самой этого вполне хватило, но Мурку нужно было покормить. Не для того же она взяла её в дом, чтобы морить голодом.

«Как же всё-таки хорошо, что у меня появилась Мурка!» – думала мама, подходя к магазину.

Осознание того, что дома её ждёт маленькое, нуждающееся в ней существо, согревало душу. Благодаря Мурке теперь в холодильнике появится кое-что и для неё самой.

Когда она открыла дверь, то услышала пронзительное «мя-а-у!». Мурка сидела под дверью, сжавшись в клубок, и внезапно открывшаяся дверь испугала её.

– Мурочка, не бойся, это я. – Вернувшаяся хозяйка включила свет и, не раздеваясь, взяла кошку на руки. – Что, пальто холодное? Тогда погоди! Я сначала разденусь, а потом тебя поглажу.

При виде хозяйки Мурка повеселела. Она подняла хвост трубой и, не переставая петлять между ног, заурчала песню о кошачьем счастье. Мама взяла кошку на руки и приложила её мордочку к своей щеке.

– Вот, как же сладко мы умеем мурлыкать!

Она прижала Мурку к груди и стала гладить её по головке, отчего сладкое «мр-мр» стало ещё звонче.

– А как же мы замурлычем, когда попробуем колбаски, а?

Мама опустила кошку на пол, взяла сумку и пошла на кухню. Мурка побежала за ней. Пока хозяйка резала колбаску на маленькие кусочки и наливала в блюдце молоко, кошка, не переставая, тёрлась об её ноги.

– Мурочка, какая же ты у меня нежная! Хватит тереться! Иди, иди, поешь! Голодная, поди.

Она заметила, что кусок рыбы, оставленной для Мурки, так и остался нетронутым.

– Не хотела рыбку кушать, да, Мурочка? Сидела под дверью, скучала. Я тебе сварю её, так оно лучше будет.

Мурка ела с таким аппетитом, что чувство голода пришло и к её хозяйке. Она налила себе молока, отрезала кусок хлеба и, прочитав молитву перед трапезой, тоже стала есть, не отрывая взгляда от пушистой подружки. Мурка закончила первой и начала приводить себя в порядок.

«Завтра нужно её помыть», – подумала мама и поставила чашку с недопитым молоком на стол.

Глаза её снова погрустнели. Потяжелевшей походкой она пошла к себе в комнату, а Мурка засеменила вслед за ней. Положив кошку на отведённое ей место, мама подошла к иконам и привычными движениями зажгла лампадку. Потом протянула руку к стопке книг, лежавших на небольшом столике.

– Господи, как мне теперь жить? – прошептала она, не отводя взгляда от иконы Спаса Нерукотворного. – Как мне теперь жить?

В напряжении, с которым она смотрела в глаза Спасителю, была собрана вся её воля. Она смотрела так, как будто боялась пропустить ответ, но Спаситель молчал.

– Господи, разве могу я есть и пить, когда он там лежит в коме между жизнью и смертью?

Ответа не было.

– Господи, если есть на это воля Твоя, дай мне шанс. – Горячие слёзы потекли по щекам, но мама даже не заметила, что плачет. – Это я виновата. Это я наделала так много ошибок, за которые теперь должен расплачиваться мой сын. Господи, если только это возможно, помоги мне грешной и моему грешному сыну. Подскажи мне, что я должна делать.

Мамины губы почти беззвучно шептали какие-то слова, среди которых чаще других повторялось «помоги». Так продолжалось до тех пор, пока слёзы не перестали течь. Медленно опустившись на колени, она достала из стопки книг, лежавших перед ней, Евангелие – Слово Божие Нового Завета.

«Евангелие читай. Там есть ответы на все твои вопросы», – вспомнились слова, сказанные иеромонахом Иоанном.

Не глядя, она открыла первую попавшуюся страницу и, наклонив голову, начала читать. Это было Евангелие от Марка, глава 14, как раз на том месте, где готовящийся к аресту Сын Божий со скорбящей до смерти душой молил Бога Отца, если возможно, мимо пронести Чашу страданий.

Весь ужас той ночи в Гефсиманском саду коснулся изболевшегося материнского сердца.

«Господи, ведь Чаша сия мимо не прошла! Бог Отец принёс Тебя в жертву! Он отдал Тебя на растерзание, чтобы Твоею Святою Кровью искупить нас, злых и безумных эгоистов. Мы, ведь, можем любить только себя. Мы не способны любить никого, кроме самих себя! Вот я сейчас скорблю о своём сыне, но плачу я не о нём. Мне жаль себя, потому что у меня больше нет сына, который мне нужен. А Ты до кровавого пота молился за нас, и просил своих учеников хотя бы быть рядом, но они спали. Они спали, потому что любили себя больше, чем Тебя!

Вот Ты сказал им, что они все предадут Тебя в ту ночь. А я? Сколько раз я предавала Тебя! Вот и сейчас я хочу получить от Тебя избавление от скорби только для того, чтобы мне стало легче! Мне трудно, я устала, как и Твои ученики в Гефсиманском саду, и тоже хочу спать. Я хочу спать, Господи, но не могу! Мне больно дышать, больно думать, больно помнить, больно жить! И чтобы у меня снова появилась возможность спокойно спать, кто-то должен умереть на кресте за меня и моего сына, и этим “кто-то” можешь быть только Ты!»

Мама упала на пол и горько заплакала:

– Господи, прости! Прости меня безумную! Разве это не безумие – жаждать крови своего Спасителя?

Мама всё плакала и плакала. Казалось, сердце её рвалось на куски. Но в слезах этих, как и утром в монастыре, была какая-то неизъяснимая лёгкость. Наверное, так же плакал и будущий апостол Пётр, осознав своё предательство.

А Спаситель всё смотрел с иконы и молчал, но глаза его светились любовью:

«Плачь, жено, плачь! Именно такие слёзы дороги Богу, потому что Он так возлюбил МИР, что послал Сына Своего возлюбленного спасать ЕГО ценою Крови».

   

 

 

5

У бабы Люси возникли большие проблемы с маленьким чёрным пинчером. Всё началось с того, что в их подъезд заехали новые жильцы – молодая семейная пара. Пока делали ремонт, баба Люся была на высоте: она не давала проходу ни рабочим, ни новым хозяевам. Но когда ремонт закончился, появился он: маленький злобный пёс с торчащими треугольниками ушей, и с первого взгляда невзлюбил её.

– Это ещё что за чудо! – произнесла баба Люся, увидев пинчера в первый раз, и приняла боевую позу. Небольшие размеры нового «жильца» не предвещали ей никаких осложнений.

Но не тут-то было. Пинчер несколько раз пошевелил ушами, оскалил зубы, не сводя глаз с возникшего у него на дороге препятствия, грозно зарычал и с громким лаем бросился на бабу Люсю. Та с криком едва успела отскочить в сторону. Пинчер бросился на неё и достиг бы своей цели, если бы не натянувшийся поводок. Перепуганная хозяйка пинчера всячески пыталась успокоить разбушевавшегося четвероногого друга, но её «Чарлик, фу!» не производило на него ни малейшего воздействия: разъярённый пинчер готов был вцепиться бабе Люсе в горло, как настоящий волкодав.

– Вот где нашла коса на камень. – Отойдя на безопасное расстояние, баба Клава не без удивления наблюдала за происходящим.

Марина, хозяйка Чарлика, изо всех сил старалась подтянуть пса к себе и взять его на руки. Наконец, после нескольких безуспешных попыток, ей это удалось. Осознав, что угроза миновала, баба Люся завопила пуще прежнего:

– Развяли тут динозавров!

Причём тут динозавры, было не понятно, но Чарлик на вопли бабы Люси ответил срывающимся до писка лаем.

– Чарлик, да что это с тобой такое? – Хозяйка пинчера поспешно пыталась отойти как можно дальше от подъезда, но вырывающийся из рук Чарлик не давал этого сделать.

– О-о-ой, спаси-ите! – Как сирена завизжала баба Люся, на что Чарлик ответил таким же захлёбывающимся воем.

– Женщина, прекратите! Зачем вы дразните собаку? – попыталась урезонить соседку хозяйка пинчера. Но лучше бы она этого не делала.

– Ах, так это я виновата? Клав, ты слышала? Я тут отдыхала, мирно бяседовала, а она вышла с этим динозавром, и он на меня накинулси!

Хозяйка пинчера сразу сообразила, что разговаривать здесь не с кем, и просто побежала прочь от подъезда успокаивать не на шутку разбушевавшегося Чарлика.

С тех пор время прогулок Чарлика было строго ограничено сидением бабы Люси у подъезда. Если же баба Люся появлялась после того, как Чарлик уже был на улице, его хозяевам приходилось или гулять до посинения, пока баба Люся сама не уйдёт, или издали просить её об одолжении отойти подальше от подъезда. При этом Чарлик не переставал рычать до тех пор, пока баба Люся не скрывалась из виду. Но по отношению к другим соседям Чарлик был просто милейшее создание: усердно виляя своим ущербным хвостиком, он принимал любые знаки внимания, всем желающим позволял гладить себя по спинке и за ушком, тихо лежал у ног хозяйки, если та останавливалась обмолвиться словечком с кем-нибудь из соседей. Только с бабой Люсей у Чарлика была полная несовместимость характеров, и подруги не упускали случая подшутить над ней по этому поводу.

– Люсь, ты не очень-то кипятись, а то скоро твой «динозаврик» на прогулку выйдет, точно схватит тебя за пятку, – говорили они, когда баба Люся начинала наезжать на кого-нибудь из соседей. Когда же она подключала свой «профессиональный» визг, кто-нибудь ненароком замечал, что у Чарлика оскал приятнее, и все начинали смеяться.

Баба Люся вся извелась: Чарлик просто разрушил привычный уклад её жизни. Когда никто не видел, она пыталась подружиться с ненавистным псом: бросала ему то печенье, то кусочек колбаски, но Чарлик игнорировал любые знаки внимания с её стороны. Он тут же оскаливался и пытался «попробовать на зуб» протянутую руку.

Баба Люся потеряла покой и сон, но ничего поделать с собой не могла. Шутка ли это, изменить своей природе только потому, что какое-то «чёрное чудище» ни вида твоего, ни голоса на дух не переносит! И теперь уже не хозяева Чарлика, а баба Люся стала соблюдать режим прогулок. Она всё реже и реже появлялась во дворе, пока совсем не перестала выходить.

О том, что баба Люся заболела, хозяйка Чарлика узнала от бабы Клавы, которая, почуяв неладное, отправилась навестить свою подругу по скамейке. В отличие от Чарлика, его хозяйка очень переживала по этому поводу. Всякий раз, когда они выходили из подъезда, она показывала ему на скамейку и приговаривала:

– Видишь, Чарлик, нету бабушки Люси. Это из-за тебя она заболела, – на что Чарлик даже ухом не вёл. – Где это видано, чтобы приличный пёс вёл себя так беспардонно?

После слов «приличный пёс» Чарлик многозначительно искоса поглядывал на хозяйку, но его чёрная мордочка с коричневыми метками вокруг глаз при этом не изображала никаких признаков раскаяния. И так продолжалось целую неделю, а баба Люся на скамейке так и не появилась.

Тогда на Чарлика, после крупного внушения, был надет короткий поводок, и упрямый пёс был насильно затянут в квартиру этажом ниже, где жила баба Люся. Дверь открыла баба Клава, которая и явилась организатором этой «встречи на Эльбе». Чарлик, едва переступив порог, оскалил зубы, за что тут же получил по морде.

– Бесстыдник! Веди себя прилично! – Эти слова сопровождались лёгким пинком под зад, так как Чарлик упирался лапами.

– Заходи, Чарлик, заходи, – подбадривала его баба Клава, но Чарлик, хоть и вильнул в ответ пару раз обрубком хвоста, всячески пытался свернуть назад в коридор.

– Чарлик, если ты сейчас же не изменишь своего поведения, я тебя отлуплю. – Голос хозяйки был многозначителен и не оставлял никаких сомнений в том, что обещание будет исполнено.

Чарлик обиженно посмотрел на свою хозяйку, но одумался и позволил протянуть себя ещё на несколько шагов вперёд. Вот уже и дверной проём, из которого можно было видеть полулежащую на больших подушках больную. Мгновение – и глаза Чарлика и бабы Люси встретились, только Чарлик при этом получил ещё один толчок под зад для смирения. Бедному псу пришлось стерпеть и это унижение, так как напоминание о большой взбучке всё ещё звучало в его ушах.

Баба Люся смотрела на Чарлика потухшим взглядом, и губы её дрожали.

– Чарлик, подойди и попроси у бабушки Люси прощения. – Ещё один толчок под зад был знаком того, что шутками здесь не отделаешься.

Чарлик опустил голову и жалобно заскулил. Можно сказать, то же самое проделала и баба Люся. Очередной толчок прибавил «чёрному чудищу» решимости, и виляющий обрубок подтвердил серьёзность намерений Чарлика касательно примирения.

– Ну вот, так уже лучше, – раздался одобрительный возглас хозяйки, и Чарлик на радостях, опираясь передними лапками о диван, лизнул бабе Люсе руку.

Того, что произошло потом, не ожидал никто – баба Люся заплакала.

Что тут началось! Чарлика пытались гладить все одновременно. Но так как Чарлик на радостях, то спрыгивал с дивана, то снова запрыгивал на него, получалось, что его хозяйка, баба Клава и баба Люся вместо Чарлика частенько гладили друг друга. Всякий раз такая ошибка сопровождалась взрывом хохота. А Чарлик до того разошёлся, что с разгону заскочил бабе Люсе на колени, чем привёл в восторг всех присутствующих, и особенно, бабу Люсю. Большое забытое счастье преданной собачьей мордой тыкалось ей в руки и, наконец, лизнуло в губы.

– Чарлик! – Баба Люся сама была готова поцеловать эту чёрную морду, которая чуть было не довела её до нервного истощения. – Ах, ты ж чёрное чудище!

Щёки у неё порозовели, и улыбка не сходила с губ.

– Чарлик, ты тяперыча ко мне хоть каждый день заходи, – не переставала радоваться баба Люся. – Хотите, на цельный день оставляйте. Я и погулять с ним могу.

– Вот это удача так удача! – Хозяйка ласково потрепала Чарлика по ушам. – Тебе, ведь, частенько приходится просиживать дни в одиночестве!

– Не имей сто рублей, а имей сто друзей, – добавила баба Клава, и вся компания отправилась на кухню пить чай с заранее приготовленными ею же сладостями.

Чарлику была положена в углу косточка, с которой он с удовольствием занимался, пока люди, среди которых уже не было врагов, пили чай и весело говорили не о чём-нибудь, а о нём, «милейшем создании» по кличке Чарлик.

 

 

6

В тот момент, когда Ванина мама в тяжёлом раздумье подходила к подъезду, баба Люся с важным видом выгуливала Чарлика. Увидев осунувшуюся фигуру соседки с глубокими отпечатками горя на лице, баба Люся потащила Чарлика ей навстречу.

– Танюшка, как там Ваня? – спросила она как можно мягче.

– А? Что? – переспросила мама и вздрогнула от неожиданности.

– А, это вы, Людмила Ивановна? Вам что, давление измерить?

– Нет, Танюшка, спасибо. Я, слава Богу! Вот мой главный доктор, – сказала она и показала на Чарлика. – Я спрашиваю, как Ваня?

– А, Ваня? Никак. Плохо, – сбивчиво отвечала мама, как будто никак не могла взять в толк, зачем её вывели из того состояния, в котором она пребывала. – Ваня в коме.

– Танюшка, – продолжала баба Люся, и хоть Ванина мама мыслями была далеко, она обратила внимание на то, что соседка её была как будто сама не своя. – Я виновата перед сыном твоим и перед тобой, ты уж прости меня старую.

– Бог простит, Людмила Ивановна, а я на Вас зла не держу.

– Добрая ты, и Ваня твой был добрый, – торопливо, как будто опасаясь, что не успеет или не сможет сказать, начала баба Люся. – И чаго я к няму цеплялась, сама в толк не возьму!

– Да это мы все такие. Нам бы в мире да тишине жить, так нет, мы друг с другом по всякому поводу и без повода воюем.

– Вот и мы с Чарликом тоже, – расцвела в улыбке баба Люся. – А тяперыча мы с ним друзья: куда он, туда и я!

– С Чарликом? – Только теперь мама увидела коричневые пуговки глаз, внимательно рассматривающие её. – Ах, какая славная мордашка!

Она присела на корточки и погладила пинчера по лоснящейся от хорошего ухода шерсти. Чарлик тут же завилял хвостиком, что означало, что он улыбается и рад встрече.

– Видишь, как он тебя сразу признал, а бабу Люсю, бывалыча, на дух не переносил.

– Чарлик, какой ты оказывается психолог, – грустно улыбнулась мама. – А у меня тоже кошечка теперь живёт. Мы вместе с ней ждём возвращения Вани, – сказала Таня, и глаза её заблестели.

– Танюшка, ты жди, и он вярнётца, вот увидишь. Я вот мужа с войны, видать, плохо ждала. А ты жди, ты лучча меня.

Мама Вани больше не могла сдерживать нахлынувшие слёзы и, чтобы не расплакаться прямо на улице, махнула рукой и быстро-быстро пошла к подъезду.

 

 

7

Когда слёзы перестали течь, пришла тоска, непреодолимая тоска по сыну. Хотелось хотя бы издали взглянуть на него, подержать его за руку, или хотя бы просто побыть рядом. Но всё это было невозможно. Только провода медицинских аппаратов удерживали его пока на границе жизни и смерти.

Мама поднялась с кровати, на которой лежала, и из груди её вырвался крик раненой птицы, планирующей над опустевшим гнездом:

– Ваня, сынок! Вернись ко мне! Ванечка, родной! Ванечка!

Не переставая повторять имя сына, словно в бреду, она направилась к серванту, где лежал семейный альбом. Ей нужно было видеть сына хоть на фотографии, иначе сердце могло разорваться на куски. Она открыла наугад. Это была одна из самых любимых фотографий: всего лишь несколько шагов между мамой и бабушкой предстояло пройти раскрасневшемуся карапузу. На лице у него были страх и радость одновременно. Он сжимал кулачки, изо всех сил пытаясь удержать равновесие, чтобы пройти этот первый самостоятельный метр дороги жизни. Глаз объектива остановил движение именно в этот момент наивысшего напряжения, чтобы оставить о нём память.

«А сейчас – реанимация и, может быть, последний шаг…» – Слёзы уже готовы были снова брызнуть из глаз, но с перевёрнутой страницы альбома на неё уже смотрело счастливое лицо сына, обеими руками обнимающего шею отца.

Сколько раз она хотела выбросить эту фотографию, или хотя бы отрезать ту часть, на которой был отец, но Ваня не давал. Он просил, плакал, прятал эту фотографию до тех пор, пока мама не уступила.

– Как глупо! – Изображение фотографии стало нечётким из-за пелены слёз. – Как глупо лишать ребёнка отца! – Слёзы струйкой снова покатились по щекам.

– Ванечка, прости! Я хотела лишить тебя даже памяти об отце! Но ты сопротивлялся! Ты понимал своим простым детским сердцем, что у меня не было на это права! Прости, мой родной, хоть тебе не услышать уже моего покаяния. Между нами непреодолимая стена высотою в жизнь. Я перед нею, а ты… – Мама тихо плакала, а память воскрешала картины минувших лет.

«Да, мы были счастливы втроём, но только совсем недолго. И кто виноват? Конечно же, я, потому что если в семье что-то не так, виновата женщина. Поддержание огня в семейном очаге – её бремя, её подвиг. Но много ли таких, кто уже в молодости готов к подвигу? Нам всем нужен непрекращающийся праздник. Но праздник не может длиться долго, иначе он перестаёт быть праздником. Вот так и наш праздник очень скоро превратился в унылые будни, взаимные претензии, обиды, разочарования, ссоры, скандалы и, наконец, развод. Взрослые доказывают каждый свою правду, а расплачиваются за всё дети, беззащитные и ни в чём неповинные».

Мама листала альбом, страницу за страницей, но фотографии, которые они так любили рассматривать вместе с Ваней, теперь не вызывали у неё ничего, кроме стыда и боли за жизнь, сломанную своими же руками.

«Да, сейчас принято менять мужей или жён, как перчатки, но ничто: ни деньги, ни достаток, ни дорогие подарки, ни забота нянь и гувернанток, – ничто не может заменить ребёнку родную мать или отца. Дети всё равно страдают и закрываются в себе так же, как улитки прячутся в свои раковины подальше от любопытных глаз».

Вспомнив об улитках, Таня улыбнулась. Маленький Ваня мог часами наблюдать за этими странными «жиотными», как он называл их.

– А почему лилитка не выходит из домика? – донимал он вопросом маму, занятую, как всегда, чем-то своим.

И чего он только не предпринимал, чтобы выманить «лилитку» наружу! И просил её, и приказывал, и подгонял пожарную машину, разыгрывал из себя милиционера и требовал предъявить документы.

Но когда дело доходило до доставания «лилитки» палочкой, мама всегда вмешивалась, если успевала, и тогда маленькому проказнику приходилось выслушивать строгое внушение о милосердии и жестокости, или же просто подставлять предназначенное для воспитания мягкое место.

«Какое же это счастье – иметь детей, – подумала мама и горько вздохнула. – И как редко мы его ценим!»

Закрылась последняя страница альбома, и страшное одиночество обхватило плечи своей жертвы ледяными щупальцами. Мама вскочила, пытаясь стряхнуть с себя это невидимое чудовище, но холод его прикосновения уже успел лечь на сердце, и стало трудно дышать.

– Господи, я этого не перенесу! – прошептала она, почти не шевеля губами.

В этот же момент тишину за окном взорвал лай собачей своры, который стих также неожиданно, как и начался.

«Чужак пробежал», – подумала мама и бросилась к окну, как будто в этом было её спасение.

За окном было темно. Она даже не заметила, как прошёл вечер, и наступила ночь. Подняв глаза к небу, она жарко зашептала:

– Господи, если Ты дал мне это испытание, значит, у меня есть силы его перенести? Господи, на всё Твоя воля! Только не оставляй меня, только не оставляй! Ты поможешь мне, и я всё перенесу, всё выдержу! Если Ваня вернётся, мы начнём совершенно новую жизнь, если же он уйдёт… возьми его к Себе, в Свои Небесные Обители! Умоляю Тебя, дай мне силы молиться за сына, погибающего за мои грехи!

Больше мама ничего не смогла сказать, так как слёзы лишили её возможности говорить. Но эти слёзы говорили Богу больше, чем могли выразить все слова мира. «А дитя таких слёз погибнуть не может!»

 

 

8

У Чарлика появилась «дама сердца». Оказалось, что всего лишь через несколько домов от их дома живёт очаровательное создание по кличке Жуля. Однажды во время одной из долгих прогулок с бабой Люсей они встретились, и Чарлик, сражённый наповал, даже потерял дар речи, то есть лая, и только жалобно попискивал, не сводя глаз с поразившей его красоты. А «красота» была коричневым пекинесом, кокетливо просеменившим мимо Чарлика короткими ножками. Красный бантик, стянувший в очаровательный хвостик длинную чёлку, был последним ударом, пригвоздившим сердце Чарлика к красоте Жули.

Чарлик готов был последовать за Жулей хоть на край света, но бабу Люсю больше интересовало, чтобы Чарлик хорошо справил нужду, поэтому она потащила его совсем в другую сторону. Чарлик заскулил так, как будто ему наступили на лапу, чем ужасно перепугал бабу Люсю. Пока баба Люся выясняла, что случилось с Чарликом, Жуля и её хозяйка скрылись из виду. Чарлик так обиделся на бабу Люсю, что вообще отказался справлять какую бы там ни было нужду. К каким только кустикам она его ни водила! На какой только травке они ни побывали! Ничто не помогало: упрямец тащился за обидчицей с понуро опущенной головой, ни к чему не проявляя ни малейшего интереса.

Когда же ничего не понимающая, расстроенная баба Люся привела его домой и попыталась развеселить дружка самыми любимыми его кушаньями, Чарлик проигнорировал все её попытки, залез на окно и, шевеля ушами, как локаторами, вглядывался вдаль и тянул носиком воздух.

У бабы Люси от такого поведения своего любимца разболелась голова. Ей пришлось привязать ко лбу влажную салфетку, чтобы отвлечь боль, а главное, чтобы усовестить Чарлика. Она уселась в кресло и начала причитать, время от времени поглядывая на «чёрное чудище»:

– Ой, как жа Люсе плохо! Как жа плохо! А Чарлик сидит и не хочет пожалеть свою бабушку! Чарлику совсем не жалко бабушки Люси! О-о-й, о-о-й, какой Чарлик снова стал плохой!

На все завывания бабы Люси пёс даже ухом не вёл.

«Ещё чего захотела! – мог бы он ответить. – А ты меня пожалела? Сердце мне разбила... Тебе бы только нужду справлять!»

Но прошёл час-другой, и «нужда» заставила упрямца проситься гулять. Хочешь - не хочешь, а нужду справлять нужно. К тому же это давало шанс встретиться с Жулей. Чарлик тут же сменил тактику: соскочил с окна, подбежал к дивану, на котором, тихо постанывая, лежала баба Люся, и с разбегу заскочил ей на живот. От неожиданности старушка охнула, но обрадовалась перемене настроения Чарлика.

– Что, милай, ты пришёл пожалеть свою бабушку?

Чарлик потоптался по бабе Люсе, пару раз лизнул её в руку и, спрыгнув с дивана, побежал к двери. Через секунду он вернулся к дивану и, повизгивая, опять помчался к двери.

– Ах, сорванец! Ты никак на улицу просисся! Говорила же я тябе дела делать, а ты, как белены объелся!

Баба Люся, кряхтя, слезла с дивана, снимая с головы повязку.

– Ой, Чарлик, мучаяшь ты бабушку! Обижаяшь, а потом на улицу тащишь, когда ей полежать надо. Мне, чай, не двадцать пять, как твоей Мариночке!

Чарлик с пониманием смотрел на старушку и осознавал свою вину, но что он мог поделать со своим глупым сердцем, в которое нежданно-негаданно постучалась собачья любовь.

 

 

9

Наконец встреча Чарлика и Жули произошла. Чарлик «унюхал» свою пассию, когда их разделяло расстояние в целый двор, и настойчиво потащил бабу Люсю в нужном направлении. Недавнее приключение с Чарликом послужило бабе Люсе хорошим уроком, и она решила больше не выбирать ему ни кустиков, ни травки: пусть сам ищет, что ему нужно. Поэтому, как только Чарлик проявил настойчивость, она послушно засеменила в выбранном им направлении. Чем ближе они подходили к гуляющей с хозяйкой Жуле, тем нетерпеливее и настойчивее становился Чарлик. Баба Люся уже с трудом поспевала за ним. Когда же пёс, как вкопанный, остановился перед Жулей, загнанная старушка не без удовольствия перевела дух:

– Ах, так вот в чём тут дело! А я-то всё ума не приложу, куда это он так нясёцца! И как жа это он прознал, что тута такая красота гуляет?

Хозяйка Жули приняла сказанное бабой Люсей за комплимент и довольно улыбнулась:

– Красота – вещь страшная. Смотрите, ваш-то просто остолбенел!

– Ящё бы! Такой красоты с бантом мы и не видали никогда.

Жуля, в отличие от Чарлика, гуляла без поводка. Заметив неподдельное восхищение незнакомца, она вильнула хвостом, развернулась на сто восемьдесят градусов и неторопливо пошла прочь, изображая полное безразличие. Чарлик хотел было рвануть за ней, но не тут-то было: натянувшийся поводок остановил его на полушаге. Чарлик рвался за Жулей, но ошейник сдавливал ему горло до хрипоты.

– Да отпустите его! Пусть поиграют! – предложила хозяйка Жули.

Баба Люся, никогда не отпускавшая Чарлика с поводка, колебалась несколько секунд, но всё-таки решила послушаться совета:

– И, правда, пущай погуляють.

Щёлкнула застёжка карабина, и Чарлик, почувствовав свободу, в два прыжка оказался возле зазнобы своего сердца. Такого Чарлика баба Люся ещё не видала: он подпрыгивал, как резиновый мячик, танцуя танец радости вокруг Жули, носился вокруг неё кругами, не давая ей возможности уйти в сторону, приседал на передние лапы и снова прыгал вокруг неё.

– А ну-ка, фу! Разгулялси! – закричала баба Люся своим громогласным голосом. – Прекрати, или посажу на поводок!

Напоминание о поводке подействовало на Чарлика отрезвляюще. Уж чего-чего, а обратно на поводок ему совсем не хотелось. Чарлик тут же присмирел, и, как галантный кавалер, степенно подошёл к Жуле, приветливо виляя хвостиком.

– Вот так-то лучча! – похвалила его баба Люся и тут же переключилась на хозяйку Жули.

– Чарлик, знаете, не мой. Он соседский. – И старушка с удовольствием поведала новой знакомой историю о том, как она подружилась с Чарликом.

– Да что вы говорите! – Время от времени вставляла хозяйка Жули, которая на радость бабы Люси оказалась тоже очень разговорчивой.

Вскоре они так увлеклись разговором, что позабыли, зачем оказались на улице. Чарлик и Жуля тоже были рады, что хозяйки их нашли общий язык: никто не мешал им наслаждаться обществом друг друга.

Хозяйка Жули пришла в себя первой:

– Ой, а где это наши собачки?

Баба Люся даже ойкнула от испуга, потому что больше всего на свете она боялась потерять Чарлика.

– Ах, вот вы где! – Хозяйка Жули первой обнаружила выглянувший из-за куста роскошный хвост своей любимицы. Баба Люся вздохнула с облегчением:

– Чарлик, иди сюда, сорванец! Разгулялси ты у меня! Пора дела делать и домой!

Чарлик мгновенно послушался, чем очень удивил свою дневную хозяйку. Хитрый Чарлик знал, что его собачье счастье находится в руках этой старушки, и поэтому решил вести себя правильно: раз она отпустила его с поводка сегодня, то отпустит и завтра. Главнее этого для Чарлика не было ничего на свете.

Хозяйки сговорились об очередной совместной прогулке на следующий день, и «сладкая парочка», повиляв на прощание хвостиками, разошлась в разные стороны.

 

 

10

Баба Люся, потеряв бдительность, стала всё чаще и чаще отпускать Чарлика без поводка, даже тогда, когда они не встречались с Жулей. Ничего плохого в этом, конечно, не было, если бы только Чарлик совсем не потерял голову от своей собачьей любви. Ему хотелось быть с Жулей всегда, а в последние несколько дней их прогулки почему-то не совпадали.

Чарлик потерял покой и сон. Бедный пёс не мог больше пребывать в неизвестности, и в его хитрой голове созрел план побега: он знает дом и подъезд, а до квартиры нос доведёт. Оставалось только улучить момент и сбежать от бабы Люси.

В тот день Чарлик был нежен и послушен, как никогда. Баба Люся не могла нарадоваться на такое примерное поведение своего послушника и собиралась вечером особенно похвалить его, когда придёт Мариночка.

Когда пришло время прогулки, они собрались, как обычно, спустились на лифте и вышли во двор. Не прошло и пяти минут, как на горизонте показались… Нет, это была не Жуля, а пудель Пифик из соседнего дома.

Пифик подошёл к Чарлику и приветливо повилял хвостиком. Чарлик, была бы его воля, повернулся бы к пуделю задом и пошёл в другую сторону, но ему пришлось сделать вид, что он тоже рад встрече, чтобы не вызвать подозрений у бабы Люси. Карабин поводка щёлкнул, и Чарлик оказался на свободе. Отбежав немного в сторону, он сделал вид, что увлечён игрой с Пификом, не переставая наблюдать за своей Люсей, которая уже успела привыкнуть к тому, что, когда Чарлик играет с Жулей, можно расслабиться и почесать языком с её хозяйкой.

Чарлик понял, что момент настал и поманил Пифика к дальним кустам. Пудель с удовольствием последовал за ним. Но как только они оказались за кустами, Чарлик рванул по направлению к подъезду Жули. Пифик побежал было за ним, но, увидев, что пинчер не обращает на него никакого внимания, остановился и медленно пошёл назад, обнюхивая интересующие его палочки и камешки.

Не успел Пифик вернуться к дальним кустам, как Чарлик уже стоял перед подъездом Жули, и на беду бабы Люси очень быстро попал внутрь. В проёме двери появился мальчишка, которого Чарлик, кстати сказать, недолюбливал, так как тот мог замахнуться на животное ногой или даже бросить в него камнем. Но сейчас Чарлик обрадовался ему, как самому лучшему другу. Всё, что в данный момент его интересовало, это был подъезд, в котором нужно было унюхать дверь, за которой живёт Жуля.

Только когда Пифик подошёл к своей хозяйке, баба Люся вспомнила о том, что она здесь, во дворе, делает.

– Чарлик, ты где, сорванец? – позвала она и оглянулась по сторонам.

Только теперь баба Люся поняла, что Чарлика нигде видно не было.

– Чарлик, Чарлик, где ты? – В голосе старушки зазвучали тревожные нотки. – Заболталась я совсем и забыла про Чарлика. Чарлик, Чарлик!

Лицо её побагровело от одной только мысли, что с Чарликом что-то случилось.

– Да не волнуйтесь вы так, – пробовала успокоить бабу Люсю хозяйка Пифика. – Придёт сейчас. Куда он может деться?

Но Люсино сердце уже предчувствовало недоброе.

– Ой, дура я старая, чаго жа я наделала! За этими разговорами забыла про Чарлика!

Старушка поковыляла к дальним кустам, но Чарлика и там не было.

– Чарлик, пожалей Люсю, вярнись, а то у меня голова лопнет! – причитала она, чуть не плача.

Хозяйка Пифика тоже присоединилась к поискам. Она пытала Пифика, куда убежал Чарлик, но пудель молчал, как партизан.

Они побежали на дорогу, спрашивали встречных прохожих, не встречали ли они маленького чёрного пинчера, но такого никто не видел. Лицо бабы Люси то бледнело, то багровело, она корила себя за то, что нарушила свой правильный безопасный обычай гулять с Чарликом на поводке, но было уже поздно. Случилось непоправимое: Чарлик пропал.

На бабу Люсю было страшно смотреть: она постарела лет на десять за каких-нибудь полчаса.

– Баб Люсь, идёмте ко мне, – предложила хозяйка Пифика. – Вам нельзя сейчас оставаться одной. Отдохнёте, а там, гляди, и Чарлик появится.

– Ой, что я скажу Мариночке? – скулила баба Люся, как побитый щенок. – Что я скажу Мариночке?

– А мы сейчас объявление напишем: «Пропала собака», – обрадовалась идее хозяйка пуделя.

Это предложение немного взбодрило несчастную бабу Люсю, и она поковыляла вслед за Пификом и его хозяйкой.

– Ой, Пифик, как же ты не досмотрел моего Чарлика? – продолжала она причитать.

Пифику не оставалось ничего, кроме как молчать, но если бы у него появилась возможность высказаться, то он бы им сказал! Сколько незаслуженных упрёков пришлось ему выслушать из-за этого ненормального Чарлика, который побежал, сломя голову, неизвестно куда и зачем! Что, и ему, Пифику, нужно было бежать за ним, чтобы вот так же потеряться и теперь скитаться неизвестно где, вместо того чтобы полежать на диване после вкусного обеда? Ещё чего! Пифик – не дурак!

Зато бабе Люсе на предложенном ей диване совсем не лежалось, и обед в горло не лез. Как только объявление было написано, она стала собираться на улицу, освободив Пифику диван, против чего он нисколечко не возражал.

Баба Люся и хозяйка Пифика ходили от подъезда к подъезду, скотчем крепили к дверям объявления и расспрашивали всех встречных о пропавшем Чарлике. Но его никто нигде не видел, и сам он так и не появился.

Бабе Люсе стало плохо. Она попросила отвести её домой, где, напившись капель, она легла на свой диван и горько заплакала. Потерять чужую собаку из-за своего бестолкового характера! Сейчас Баба Люся просто ненавидела себя за эту дурацкую привычку трепаться. Если бы не её язык, Чарлик был бы сейчас с ней. Слёзы ещё сильнее потекли по морщинистым щекам.

Как же хорошо ей было с Чарликом! Как он веселил её! Наполнил пустую её жизнь смыслом! А сейчас Чарлика нет, и это она, только она, виновата в этом!

От слёз бабе Люсе стало ещё хуже, и, когда позвонили в дверь, она с большим трудом смогла подняться с дивана.

Увидев Марину, она была не в состоянии что-либо объяснять, а только открывала и закрывала рот, тяжело всасывая воздух, как рыба, выброшенная на берег. Но Марина уже всё знала, потому что увидела объявление на двери подъезда. Со слезами на глазах хозяйка Чарлика всячески пыталась успокоить соседку, но у неё это плохо получалось и, наконец, обе они расплакались.

– Чарлик, Чарлик, – повторяла баба Люся, чем совсем перепугала хозяйку Чарлика.

«А не сошла ли она с ума?» – с ужасом подумала Марина и побежала вызывать «скорую».

 

 

11

На следующее утро спокойствие бабы Люсиного двора взорвала новость: «Чарлик нашёлся!»

Первой об этом узнала хозяйка Пифика, которой после вчерашних событий плохо спалось. Она вышла гулять со своим питомцем ни свет, ни заря и натолкнулась на женщину, на руках у которой был пропавший Чарлик. Это была хозяйка Жули. Вчера поздно вечером она приехала с дачи и обнаружила у себя под дверью дрожащего от страха Чарлика. В темноте она не обратила внимания на объявление, висевшее на дверях подъезда, и где живёт Чарлик, она тоже не знала. Поэтому и оставила беглеца у себя на ночь, приняв решение завтра начать поиски его хозяев. Насмерть перепуганный Чарлик поначалу никак не мог поверить своему счастью, но, быстро освоившись в новой квартире, провёл самую счастливую ночь в своей жизни, лёжа на коврике под кроватью, на которой в ногах у своей хозяйки спала Жуля.

Очень скоро хозяйка Жули уже стояла у двери Марины и звонила. Когда дверь открылась, Чарлик, как птица, перелетел в руки своей хозяйки, облизывая её шершавым языком. Сколько было радости! Марина плакала и нежно трепала непослушного Чарлика по ушам:

– Бессовестный ты, Чарлик, бессовестный!

Но был в мире один человек, которому всё ещё было очень плохо. Этим человеком была бедная баба Люся, которую вчера вечером увезли на «скорой» в больницу.

 

 

12

Баба Люся оказалась в той же больнице, где в коме лежал Ваня. Когда Ванина мама узнала о случившемся, она, конечно же, пошла навестить свою соседку.

Зайдя в палату, первое, что она увидела, это большой букет на одной из прикроватных тумбочек. Переведя взгляд на кровать, она увидела измождённое, но счастливое лицо бабы Люси.

– Ой, Танюшка, заходи, дорогая, – услышала она знакомый голос. – А это Мариночка мне... от Чарлика. – Баба Люся глазами показала на букет.

– Да, с этим Чарликом у вас одни приключения, – тихо сказала Ванина мама и улыбнулась.

– Танюшка, а я ни о чём не жалею, – поспешила перебить её баба Люся. – Слышишь? Ни о чём. Я тяперыча хоть и больная, но счастливая.

Подождав, пока гостья усядется на стул рядом с кроватью, баба Люся продолжила:

– Я, знаяшь, милая, всё поняла. Такой злой была я от одиночаства. А с Чарликом у меня появилась семья. Они, знаяшь, каждый день приязжают. Хоть на пару минут, но кто-то из них прибяжит. Покушать привязут. И Чарлика раз привозили. Мариночка накинула мне на плечи Сашину куртку, и я вышла на улицу. Ты бы видела, что этот сорванец вытворял: облизал мяня всю, а прыгал не хуже, чем вокруг Жульки! – Баба Люся рассмеялась.

Ванина мама смотрела на свою соседку и не могла её узнать. Это был совсем другой человек: живой, жизнерадостный, хоть и на больничной койке. И только тёмные круги под глазами, бледный цвет лица и синюшные губы были немыми свидетелями тяжёлой болезни.

– Танюша, не смотри так, – баба Люся перехватила устремлённый на неё взгляд. – Хоть я и умру от этой болезни, но умру счастливая, с цвятами и окружённая заботой. Ты же веруюшчая. Ты знаяшь, что ничто в этой жизни не можат замянить любви.

Таня почувствовала, что может расплакаться, и стала поспешно вынимать из сумки гостинцы для бабушки Люси (слово «баба» уже совсем не сочеталось с тем человеком, которого она видела перед собой).

– А ты плачь, плачь, не стесняйся. Я знаю, какое у тебя горе. И гостинцав не нужно. Ты лучча Ванячке отняси… – Последнее слово баба Люся не договорила – широко открытые глаза Тани наполнились слезами. – Танюшка, прости. Слышишь, я никогда не молилась, а тяперыча буду Бога просить, чтобы вярнул тебе сына. Только научи мяня, как нужно молиться.

Оторопевшая мама, наспех вытирая слёзы, бессвязно отвечала:

– Хорошо, хорошо, конечно, научу… Я напишу… Да, да, напишу… У Вас есть, на чём писать?

– Писать? – Баба Люся тоже выглядела очень растерянной. – А вот, на коробке напиши, и она перевернула верх дном коробку с конфетами. – Вот тут и напиши. Ручка у тебя есть? У меня-то ручки точно нету.

– Ручка? А, ручка у меня есть, – также растерянно ответила Таня, достала из сумки ручку и начала писать, проговаривая написанное:

«Отче наш, иже еси на небесех,

Да святится Имя Твое,

Да приидет Царствие Твое,

Да будет воля Твоя,

Яко на небеси и на земли…»

– Танюшка, как жа хорошо! – Чуть ли не на распев протянула баба Люся. – Как-то тепло на сердце стало.

– Это Ангел коснулся сердца своим крылом, – улыбаясь объяснила Таня.

– Ангел? – недоверчиво переспросила баба Люся. – А я думала, что это всё сказки.

– Бог познаётся не умом, а сердцем. Так делают дети, чистые сердцем. Но взрослые теперь всё реже и реже говорят с ними о Боге. А нам, взрослым, почувствовать Бога уже очень трудно, почти невозможно, потому что сердца у нас каменные.

– А как жа я почувствовала? – Баба Люся слушала свою гостью с благоговейным выражением на лице.

– А это всё любовь, – задумчиво ответила мама. – Любовь, это кратчайший путь к Богу, потому что он Сам и есть Любовь. А если мы любим и готовы «душу положить за други своя», то тем уподобляемся самому Богу.

– Танюшка, как жа хорошо ты говоришь! – Баба Люся слушала тихий голос своей соседки, как задушевную песню. – Как эта Советская власть обокрала нас! Она лишила нас самого главного: она забрала у нас Бога.

– Да, Людмила Ивановна, страшнее того времени, которым многие, пребывая в полном заблуждении, всё ещё слепо гордятся, трудно и придумать. Никакие телеужасы не сравнятся с теми ужасами, которые пережил наш народ. Но самое главное, что вы, прожив жизнь атеисткой и безбожницей, сумели дожить до этой минуты покаяния. Потому что Богу от нас ничего не нужно, у Него и без нас всё есть. Единственное, что Ему от нас нужно, это наше покаяние. Терпит Он нас годами, порой целую безумную нашу жизнь, чтобы только услышать от нас: «Боже, прости и помилуй меня, грешную!»

Баба Люся медленно опустила голову на подушку, закрыла глаза и тихо сказала:

– Боже, прости и помилуй мяня, грешную.

Какое-то время она лежала тихо, не открывая глаз, как будто прислушиваясь к чему-то в себе, а потом снова повторила: «Боже, прости и помилуй мяня, грешную».

Ванина мама тихо встала и вышла из палаты, потому что когда душа встречается с Богом, свидетели ей не нужны. Но не успела она дойти и до середины коридора, как её окрикнула какая-то женщина:

– Вас бабушка Люся зовёт.

Мама повернулась и быстрым шагом вернулась в палату. Баба Люся лежала в том же положении, как и прежде. Увидев Таню, она медленно подняла слабую руку и поманила её к себе. Когда же вошедшая подошла совсем близко, она показала ей на край кровати, приглашая сесть.

– Танюшка, я почувствовала, что скоро умру. Привяди батюшку.

Мама так растерялась, что сначала не знала, что и сказать, но когда глаза её заблестели от слёз, она начала говорить то, что подсказывало сердце:

– Людмила Ивановна, дорогая, Вы даже не представляете, что Вы сейчас сказали. Умереть с покаянием, то есть, примирившись с Богом – это самое главное. Это цель нашей человеческой жизни. Я сейчас же пойду договариваться с батюшкой, а Вы держитесь изо всех сил. Вы не должны уйти внезапно. Нет, Вы не можете уйти внезапно! Бог не допустит этого! Он всю Вашу жизнь ждал этой минуты! Наконец это случилось! Боже, какое же это счастье! Это самое настоящее чудо!

– Ты, когда договоришься с батюшкой, зайди и к Мариночке. Скажи, пусть завтра придут пораньша. Я хочу проститься с ними. Они – вся моя родня. Они и похоронят бабу Люсю.

– Я всё сделаю, как Вы сказали. – Мама плакала и даже не пыталась скрыть своих слёз. – Я всё сделаю. Только Вы держитесь. Я не успела дописать Вам «Отче наш», но вы теперь знаете главную нашу молитву: «Боже, прости и помилуй меня, грешную». Всё время повторяйте её, и Бог помилует. Бог милостив.

– Хорошо, Танюшка, хорошо. Тяперыча я сердцем это знаю. – Баба Люся немного помолчала и потом добавила: – Иди, а то времяни мало осталося.

Таня сжала руку на глазах изменившейся соседки и, повторив на прощание «держитесь», торопливо покинула палату.

 

 

13

На следующий день, сразу же после обхода, в палате бабы Люси появилась Марина. Она отпросилась с работы, чтобы целый день провести у кровати бабушки. Но баба Люся тут же отправила её за нотариусом. Марина пыталась отказываться, но баба Люся резко перебила её:

– И чаго я буду оставлять квартиру государству? Кто оно, это государство? А ты и похоронишь, и поминать будешь грешную Люсю. Вот скоро Танюшка батюшку привядёт. Я хочу помереть примярённой с Богом... Деньги со сберкнижки Татьяне сними. Она с сыном живёт от получки до получки. И Клаве платок оренбуржский отдай, на память о Люсе.

– И чего это вы вдруг помирать собрались? Доктора ничего такого не говорят, – Марина старалась звучать как можно убедительнее, хотя сама не верила своим словам: по сравнению с прошлыми днями баба Люся как-то очень резко сдала.

– Можат, и не помру, – опять перебила её баба Люся. – Это одному Богу ведомо, но нотарюс не помешаят. Иди, Мариночка, иди, и без нотарюса не возвращайся.

Выпроводив Марину, баба Люся тяжело откинулась на подушку, и её губы еле слышно зашептали:

– Господи, дай время примириться с Тобой по-християнски и сделать доброе дело.

Потом губы её ещё немного беззвучно шевелились, но длилось это совсем недолго, после чего баба Люся совершенно затихла. Казалось, что она заснула.

Не прошло и получаса, когда в палате появились Таня и следовавший за ней батюшка в чёрном облачении и с золотым крестом на груди. Тихо подойдя к кровати бабы Люси, она осторожно, чтобы не напугать старушку, взяла её за руку. Послышался звук, отдалённо напоминающий стон. Баба Люся открыла глаза, но взгляд её был отрешённым.

– Людмила Ивановна, вы видите меня? – В голосе Тани зазвучали тревожные нотки. – Я вам батюшку привела.

Баба Люся ничего не ответила. Она продолжала смотреть таким же ничего не выражающим взглядом.

Таня резко повернулась к батюшке. Она была испуганна, и батюшка поспешил успокоить её:

– Ничего, особоруем её, а потом, Бог даст, и причастим. Она же ещё в сознании.

Таня склонилась над прикроватной тумбочкой, чтобы убрать лишнее и освободить место для вещей, необходимых при совершении Таинств, но неожиданно прозвучавший голос заставил её вздрогнуть:

– Слава Богу! Я дождалась. – Голос бабы Люси был очень слабым. Видно было, что каждое слово стоит ей немалых усилий. – Танюшка, я хочу Богу покаяться, – добавила она.

Вспышка радости осветила лица пришедших. Даже батюшку такой неожиданный поворот событий застал врасплох. Когда он раскрывал свой чемоданчик, видно было, что руки у него дрожали.

Соседки бабы Люси по палате без просьб и уговоров тихо встали, надели халаты, и вышли в коридор. За ними последовала и Таня, потому что только одному священнику дозволяется присутствовать при разговоре грешной души с Богом.

 

 

14

После соборования баба Люся почувствовала себя лучше: и голос стал крепче, и на щеках появился слабый румянец.

– Я благодарна Богу за милость ко мне, – тихо сказала она, глядя в потолок. – Тяперыча Мариночку с нотарюсом дождаться бы, и всё.

– Почему всё? – перебила её мама. – Вы ещё поправитесь, вот увидите.

– Нет, я уйду. Пора мне. Но уйду я с миром. Благодарю тебя и батюшку, что не побрезговали такой грешницой, как я.

– Вы теперь раскаявшаяся грешница, а это совсем другое дело, – улыбнувшись, сказал батюшка, собирая свой чемоданчик.

– Батюшка, – сказала баба Люся ещё тише, чем прежде, – исполните моё последнее жалание?

– Если ваше желание благое, обязательно исполню.

– Я хочу, чтобы вы меня и отпели.

– За это не беспокойтесь. – Батюшка посмотрел на Таню и улыбнулся. – Обещаю вам, раба Божия Людмила, сделать это, как только Господь призовёт вас.

– Танюшка, скажи, как я должна ответить.

Ванина мама растерялась, не зная, что и сказать, но потом перекрестилась и сказала:

– Слава Тебе, Господи!

– Слава Тябе, Господи! – повторила баба Люся и тоже перекрестилась.

 

 

15

Баба Люся умерла утром следующего дня, успев поставить подпись на составленном нотариусом завещании. Как только нотариус ушёл, она попросила у Мариночки разрешения немного отдохнуть. Отхлебнув глоток воды, она мирно уснула и проспала до самого утра. Марина хотела остаться в палате на ночь, но медсестра, уверенная в том, что состояние больной стабильное, отправила её домой.

Когда же Марина зашла в палату на следующее утро, баба Люся, казалось, всё ещё спала, только хрип, исходящий из её груди показался ей не очень хорошим. Она торопливо подошла к кровати и взяла за руку бабушку, ставшую ей родной.

– Бабушка Люся, – шёпотом позвала она.

Ответа не было.

Тогда она попыталась повернуть старушку немного набок, но как только она отпустила руку бабы Люси, та безжизненно упала на постель. Сердце у Марины ёкнуло, и она бросилась к посту дежурной медсестры. Медсестре хватило одного лишь взгляда на больную.

– Врача, срочно врача в палату номер пять, – крикнула она, выбегая в коридор.

Перепуганная Марина подбежала к кровати и стала трясти бабу Люсю за плечи, приговаривая: «Бабушка Люся, не умирай, прошу тебя, не умирай».

– Отойдите в сторону, дайте дорогу врачу, – услышала она и ещё больше испугалась.

– Она что, умирает? Скажите мне, она умирает?

– Уведите её из палаты и дайте успокоительных капель. – Врач обхватил пальцами запястье бабы Люси, прощупывая пульс.

Марину вывели, дали успокоительного, но успокоить не смогли. Как только её перестали держать, она тут же бросилась назад в палату, и столкнулась в двери с врачом.

– Что? – только и смогла она проговорить, глядя на врача широко раскрытыми глазами.

– Женщина, успокойтесь. – Голос врача был твёрд.

– Что? А почему я должна успокоиться? – Марина смотрела на врача ничего не понимающим взглядом. Почему вы не пускаете меня в палату?

– Вам нужно успокоиться и собраться с силами. Они вам ещё пригодятся.

– Она что, умерла? – Эти слова привели Марину в полное смятение.

– Она умерла и приказала всем нам долго жить.

– Почему умерла? Она, ведь, чувствовала себя хорошо, сама говорила мне об этом.

– Милочка, с этим вопросом не ко мне, а к Господу Богу, простите, – перебил её врач. – Примите мои соболезнования.

Только теперь, когда врач, отодвинув её, вышел из палаты, Марина поняла, что случилось. Она посмотрела на кровать, где всё ещё лежала как будто спящая баба Люся, подошла поближе и тихо заплакала. Время от времени она громко всхлипывала и повторяла одни и те же слова: «Эх, Чарлик, Чарлик».

Когда приехала каталка, и бабу Люсю увезли, Марина в растерянности вышла из палаты, чтобы поговорить с медсёстрами. Это была первая в её жизни смерть. Самая большая тайна человеческой жизни коснулась её холодным крылом, и отступать было некуда. Смерть невидимой косой отсекла душу от тела. Душа отходила ко Господу, а тело нужно было предать земле.

 

 

16

Неожиданная смерть бабы Люси не оставила равнодушным никого из соседей. И хоть все знали, что «не судите, да не судимы будете», но судили все и каждый по-своему. Далеко не все хорошо относились к бабе Люсе, но сейчас почти все объединились против хозяйки Чарлика. То, что Чарлик «угробил бабу Люсю», было фактом неоспоримым, но о том, как эти «нахлебники вошли к ней в доверие», мнения расходились. Многие разделяли версию об отравлении бабы Люси. Якобы Марина с мужем понемногу подсыпали ей что-то в чай, чтоб скорее на тот свет отправить и квартирой завладеть. Другие говорили, что бабу Люсю заставили в больнице квартиру переписать, после того, как хозяева Чарлика заплатили врачам большие деньги. Целую неделю обсуждалась версия, по которой Чарлик был специально натренирован, нападать на одиноких старух, чтобы легче войти к ним в доверие. Были и другие версии. Казалось, что все в округе только и занимались тем, что разгадывали причину смерти бабы Люси. Одна только баба Клава не принимала участия во всех этих разговорах. Она предпочитала отмалчиваться или отмахивалась короткой отговоркой: «Да откуда мне знать!»

Впервые в жизни баба Клава не открывала рот, потому что боялась прогневить Бога. Она навещала бабу Люсю в больнице и видела ту разительную перемену, которая произошла с её соседкой.

Марина знала обо всех распространяемых сплетнях, потому что не могла не гулять с Чарликом, и всегда находилась «добрая душа», которая «по секрету» рассказывала ей о том, «что люди говорят». Марина молчала и тяжело переносила смерть бабушки-соседки. Она, действительно, привязалась к ней и чувствовала свою вину в её смерти.

Но больше всех горевал Чарлик. В тот день, когда хоронили бабу Люсю, он весь день просидел на окне, вглядываясь вдаль и тревожно шевеля ушами. Каждое утро он сидел под дверью в надежде, что его отведут к бабе Люсе. По вечерам после прогулки он останавливался у квартиры бабы Люси и наотрез отказывался идти домой, поэтому приходилось открывать дверь и впускать его в опустевшую квартиру. Бедный пёс с разбега запрыгивал на диван, но не найдя там бабы Люси, начинал метаться по квартире, обнюхивая все углы. Ничего не обнаружив, он начинал лапками теребить свою хозяйку, как будто требуя объяснений.

– Нет бабушки Люси, нет, – слышал он в ответ, после чего его обычно отчитывали за любовь к Жульке, из-за которой всё это и случилось.

Чарлик, как ни силился, но так и не мог понять, причём тут его любовь. Но за своей дневной хозяйкой он скучал, а она всё не появлялась. Чарлик всё ждал и ждал, и, в конце концов, затосковал. Целыми днями бедный пёс безучастно лежал на подоконнике, гулял без удовольствия и даже плохо стал есть.

Пересуды не прекращались, Чарлик всё больше хирел, поэтому на семейном совете было принято решение продать обе квартиры и переехать в другой район.

 

 

17

В больнице, кроме Вани, в коме была ещё девочка. Мама Вани узнала об этом случайно. Однажды, когда она шла по аллее к выходу, её внимание привлекла женщина, в слезах выбежавшая из отделения. Она упала на плечо мужчине, шедшему ей на встречу, и долго не могла успокоиться.

Спустя несколько дней она увидела ту же женщину, сидящую на скамейке у того же отделения, где они встретились в первый раз. Мама сначала колебалась, стоит ли ей подходить, но что-то подсказывало, что стоит.

– Простите, – тихо сказала она, присаживаясь рядом с незнакомкой, – у вас здесь родственник?

– Да, дочка в коме, – ответила женщина, даже не посмотрев на того, кто задал ей вопрос.

От неожиданности мама даже вздрогнула.

– Как странно. А у меня сын в таком же состоянии.

Только теперь женщина подняла голову и посмотрела на свою случайную собеседницу.

– У него тоже лейкемия?

– Нет, его отравили.

– Отравили? Он был здоров, а теперь в коме?

– Да.

– Зачем нужно было травить здорового ребёнка?

– Если бы я знала ответ на этот вопрос! – тяжело вздохнула мама. – Его нашли лежащим у входа в подвал дома, вызвали «скорую». Оказалось, что у него тяжёлое отравление медным купоросом.

– Бред! Ребёнок был здоров и теперь в коме. Вам, наверное, ещё тяжелее, чем мне. Моя Маша долго болела. В принципе, я знала, что всё идёт к концу.

– Да, когда мне позвонили, я думала, что сойду с ума. Но Господь дал силы выдержать.

Обе женщины замолчали. Первой заговорила мама Маши.

– Вы верующая?

– Да.

– И вам это помогает?

– Я не одна. Со мной Бог.

– Как вас зовут?

– Татьяна, можно просто Таня.

– А меня Рита. Сколько лет было вашему мальчику?

– Почему было? Ему двенадцать.

– Вы верите, что он выживет?

– Верю.

– Но как вы можете в это верить? Тяжёлое отравление медным купоросом! Кома!

Мама ответила не сразу. Перед тем, как ответить, она закашлялась, чтобы перебить подступающую слезу.

– Я верю, потому что я верующая.

– А я не верю. Я просто медленно схожу с ума. – Рита закрыла лицо руками, и плечи её стали вздрагивать.

Когда она перестала плакать и открыла лицо, оказалось, что плакала она без слёз.

– Вы не должны так убиваться, – как можно мягче сказала Таня. – Вы разрушите своё здоровье.

– А зачем оно мне теперь, это здоровье?

– Оно нужно не вам, а вашей дочери. У вас не будет силы за неё молиться. Пока она в коме, у неё есть шанс, и этот шанс в ваших руках.

– О чём вы говорите? Какой шанс? Какие молитвы? Да я и ни одной не знаю.

– А я научу вас. Мы будем вместе молиться за наших детей, и им там будет легче.

– Вы что, серьёзно? – Во взгляде Риты было нескрываемое удивление. – Вы спешите? – спросила она.

– Да нет. Кроме Вани, у меня здесь никого нет.

– А муж?

– Мы давно в разводе. Я даже не знаю, где он.

– Идёмте к нам. Серёжа будет рад. Он скоро подъедет. Я сейчас позвоню ему.

Рита не могла найти телефон в сумке, потом никак не могла нажать на кнопки, – видно было, что она очень волнуется.

– Он уже подъезжает. Идёмте к выходу, – произнесла она, наконец, и выдохнула с облегчением.

Они шли, молча, по больничной аллее, думая каждая о своём, и даже не заметили, как к ним подошёл высокий статный мужчина, которого Таня однажды уже видела.

– Ой, Серёжа, ты уже здесь, а я и не заметила!

Муж с удивлением посмотрел на жену. Её возбуждение не могло не броситься ему в глаза.

– А это Татьяна, можно просто Таня. Она едет к нам в гости. У неё, представляешь, сын тоже в коме. – Рита выпалила всё это на одном дыхании и хотела ещё что-то сказать, но муж перебил её на полуслове.

– Очень приятно, – сказал он, обращаясь к знакомой своей жены.

– Что тебе приятно? – взорвалась Рита. – Серёжа, что ты говоришь? Тебе что, приятно, что у неё сын в коме?

– Простите, – слова жены привели мужа в полное смущение. – Я хотел сказать: «Приятно познакомиться».

– Всегда ты что-нибудь напутаешь, – привычно заворчала на мужа Рита, с чем он, видимо, также привычно согласился. – Открой Тане дверь, – последовала команда, свидетельствовавшая о том, что в этой семье верховодит женщина.

Ванина мама ничего не сказала, хотя ей хотелось бы поделиться с ними знанием, приобретённым горьким опытом. Но сейчас было не время.

«Как Господь уладит», – подумала она и села в машину.

 

 

18

– Серёжа, помоги Тане снять пальто и поставь чайник, а я покажу ей Машину комнату. – Рита бросила привычный взгляд в зеркало и немного распушила свои белокурые локоны.

«Привычка хорошо выглядеть не покидает её даже в таком горе», – подумала Таня, надевая предложенные комнатные шлёпанцы.

– Вот, Танечка, наш опустевший дом. Проходи. Это же надо, как нас свела судьба! Нарочно не придумаешь. – Рита быстро говорила, пытаясь скрыть своё волнение.

– Риточка, а чай, какой заварить? – Серёжа смотрел на жену с большой нежностью.

«Он её любит, – подумала Таня, – и старается, чем может, облегчить её боль».

– Какой чай? – Рита посмотрела на мужа, как если бы он спросил о теории относительности. – А чай! Серёжа, зачем ты задаёшь глупые вопросы? Только путаешь меня!

– Но, может быть, Таня хотела бы...

– А, ну да! Танечка, вы что будете?

– Если можно, зелёный.

– Зелёный? Серёжа, а у нас есть зелёный?

– Пожалуйста, не беспокойтесь, я выпью любой. Мне совершенно всё равно.

– Нет, зачем же, Серёжа пойдёт и купит. Мы просто не пьём зелёный. А я так вообще кофейная душа. А, может, сварим кофе?

Таня не пила кофе, но чтобы не создавать проблем Серёже, согласилась на кофе, чем очень обрадовала хозяйку дома.

– Серёжа, только кофе я буду варить сама, а то ты, как всегда, сделаешь что-нибудь не так.

– Конечно, Риточка, конечно, как скажешь. – Муж был готов на всё, лишь бы только угодить жене.

– А ты тогда развлекай гостью, пока я управлюсь.

Как только Рита вышла из комнаты, Серёжа полушёпотом с виноватым видом стал объяснять гостье, что Рита сама не своя, что она просто сходит с ума от горя, поэтому так много говорит и всё время к чему-то придирается.

– Я понимаю, – тихо ответила гостья.

– Ах, да, простите, у вас же тоже горе. – Серёжа тихо закрыл дверь в комнату. – Но вы совсем другая. Где вы берёте силы?

Таня вместо ответа кивком головы показала на небо. Видно было, что Серёжа не совсем понял этот жест, но уточнить не получилось, так как в комнату даже через закрытую дверь просочился ароматный горький запах.

– Извините, я должен помочь Рите, – сказал он и скрылся за дверью.

Из окна был красивый вид на детскую площадку, за которой зеленел небольшой скверик с аккуратно прочерченными дорожками. На площадке возились дети. Несколько мам и одна бабушка сидели на скамейках.

– Я не могу смотреть на это, – сказала Рита, подойдя к окну и задёрнув штору. – Мне хочется биться головой о стенку, когда я вижу, как играют чужие здоровые дети, а их родители спокойно сидят на лавочках.

– Рита, прошу тебя, давай будем пить кофе. – Серёжа подошёл и обнял жену за плечи. – У нас же гостья.

– Она тоже не сможет меня понять. У неё был здоровый ребёнок. Его отравили.

Серёжа посмотрел на Таню виноватым взглядом, как бы оправдываясь за жену.

– Какой чудный кофе! Рита, вряд ли кто-нибудь, кроме тебя, умеет так заваривать кофе, – сказал он, чтобы прервать тяжёлую паузу.

– Да, действительно, – Таня была рада, что тему сменили. – Я очень редко пью кофе, но этот мне нравится.

– Попробуйте печенье, Таня. Это любимое печенье Маши.

Напоминание о Маше, явно, было не к месту. Рита вспыхнула, как спичка, которой чиркнули по сере коробка, и вскочила из-за стола:

– Ты даже кофе попить не дашь!

Серёжа резко поставил чашку, а Таня, допив свой кофе, тихо сказала:

– Вы обещали показать мне Машину комнату.

– Да, да, конечно, – обрадовалась Рита. Она чувствовала себя неловко. – Конечно, конечно. Серёжа, ...

Муж дёрнулся, но Рита уже забыла о том, что звала его.

– Вот это берложка нашей девочки. Это она так называла её.

Они вошли в небольшую детскую, довольно уютную и, если и напоминающую берложку, то только тем, что на окнах были тяжёлые тёмно-коричневые шторы.

– Её раздражал яркий свет, – пояснила Рита, перехватив взгляд гостьи. – А это её игрушки, – добавила она, показывая на кровать, всю уставленную игрушками. – Они скучают без неё, как и мы.

Плечи Риты задёргались от рыданий, и она стала рыться в кармане в поисках платка, который был совершенно не нужен, так как слёзы не текли. Платок так и не нашёлся, но на помощь, как всегда, пришёл Серёжа.

Но Таню заинтересовали не игрушки, а картинки на стенах.

– А это что за чёртики? – спросила она, с интересом разглядывая картинки.

– Это не чёртики! – возразила Рита. – Это её любимый фавн из Нарнии!

– А фавн разве не чёртик? – удивилась мама.

– Да нет же! Это мифическое существо, живущее в лесу.

– А, ну тогда это леший!

– Какой же это леший? Это фавн!

– Говорят же, «как чёрта ни малюй, он всё равно чёртом останется». Рожки, копыта, хвост с кисточкой, – всё при нём. В русской мифологии это леший, а в западной – фавн, властелин леса и полей.

– Таня, да что вы такое говорите! Черти и эти ваши лешие – злые, а фавн – добрый. Знаете, как Маша его любила! Она даже разговаривала с ним, и мечтала, что кто-нибудь подарит ей такую игрушку. Ой, она тогда, наверное, не расставалась бы с ним ни днём, ни ночью.

– Да-а уж, – только и сказала Таня.

– А что в этом плохого? – видно было, что Рита начинает раздражаться.

– А что в этом хорошего? – Гостья внимательно ещё раз осмотрела картинки и продолжила: – Этими метаморфозами мы обязаны эпохе, так называемого, Просвещения, другими словами, отхода от Бога. Как-то я ходила на концерт. Там сравнивали картину Рубенса «Возвращение фавна с охоты» и прелюдию Дебюсси «Послеполуденный отдых фавна». У Рубенса фавн лукавый, плотоядный, а у Дебюсси – мягкий, романтичный, чувственный. Художника и композитора отделяет временной промежуток в 300 лет, и какая просматривается разница в восприятии одного и того же образа! У Рубенса – это ещё откровенное зло, хотя и очеловеченное, у Дебюсси – это зло уже нивелировано, потому что окружено романтикой. Но, всё-таки, то искусство было для взрослых, а фавн из «Нарнии» – романтизированное зло для детей.

– А у вашего сына что, не было любимого героя?

– К сожалению, был.

– Почему к сожалению?

– Потому что если бы его не было, мой сын не лежал бы сейчас в реанимации.

– Бред! Причём тут любимый герой?

– Я нашла на дне выдвижного ящика его письменного стола приглашение в волшебную жизнь и приключения, подписанное «Твой Гарри». А потом его нашли в бессознательном состоянии у того же дома, возле которого ему назначена была встреча тем же Гарри.

– Каким Гарри? – не поняла Рита.

– Гарри Поттером, каким же ещё!

– Вы же говорили, что его отравили медным купоросом. При чём тут Гарри Поттер?

– А вы помните с уроков химии, как выглядит раствор медного купороса?

– Серёжа, ты помнишь? – Рита посмотрела на Серёжу так, как будто это он был виновен в том, что она не помнит, как выглядит медный купорос.

– Да яркий такой, – неуверенно ответил муж.

– Правильно. Раствор очень красивого, насыщенно голубого цвета. Кстати, очень подходит для волшебного напитка. Благодаря этим новомодным «сказкам» наши дети стали совершенно беззащитными. Они уже не понимают разницу между колдунами и волшебниками, сущности с рогами и копытами на обложках книжек их тоже не пугают, тем более что слова иностранные, непонятные, ни о чём не говорящие ни уму, ни сердцу. От лешего, кроме пакостей, ничего другого не дождёшься – это достоверно известно из русских сказок. А что такое фавн? Тем более, если он изображён эдаким интеллигентом в шарфе. Мне, как взрослому человеку, понятно, что шла ужасная мировая война, автору было очень плохо в окружающем его мире, он искал тихого спокойного места, где можно было бы укрыться от страданий, горя и невзгод, но нигде не находил. Тогда он и придумал эту берложку в сказочном лесу и укрылся в ней со своим христианским мировоззрением, хоть и в шкуре фавна. Но дети-то этого не понимают! Они воспринимают всё совершенно не так, как взрослые. Они не думают, они просто верят!

– Ой, как-то уж сложно вы говорите, Таня. А знаете, давайте лучше выпьем.

– Я вообще-то не пью, – попробовала было возразить гостья, но Риту уже ничто не могло остановить.

Серёжа неохотно достал из серванта водку и вино, и в глазах его жены появился нездоровый блеск. Была принесена колбаска, сыр, солёные огурчики и ароматный чёрный хлеб с тмином.

Рита, накрывая на стол, не переставая, говорила о том, что они выпьют совсем по чуть-чуть, что это просто необходимо для того, чтобы расслабиться, что в их положении это необходимо, иначе совсем с ума сойдёшь. И что в небольших дозах алкоголь очень даже полезен. Таня от водки отказалась категорически, и ей налили бокал вина, а Рита с Серёжей предпочли водку.

Под водочку разговор получился более оживлённым.

– Ну, допустим, – пустилась в рассуждения Рита, закусывая огурцом после второй рюмки, – фавн – плохой, Гарри Поттер – плохой, а Шрек? Он-то, добрый?

– А с чего вы взяли, что он добрый? – возразила мама.

– Ну, я особо не вникала, но Маша тоже говорила, что он добрый.

– А Шрек сам всё время говорит о том, что всех любит, – Серёжа, как всегда, пришёл на выручку жене.

– Начнём с того, что говорить, на самом деле, совсем ничего не значит. Мало ли что можно говорить! Это только у пьяного, что на уме, то и на языке, потому что у него алкоголем повреждены все системы защиты.

– Серёжа, ты как? – оживилась Рита. – У тебя уже повреждены системы защиты? Нет? И у меня не повреждены. Значит, давай ещё по одной. Танечке обнови.

Мама пыталась отказаться, но Рита не принимала никаких доводов и стояла на своём: «По чуть-чуть, только, чтобы расслабиться». Когда выпили по третьей, Серёжа был отослан на кухню «пошуршать» в холодильнике, потому что закуски на столе было, явно, не достаточно. Пока Серёжа «шуршал» повеселевшая Рита вернулась к начатой теме.

– Ну, и что такого плохого в Шреке?

– Да ничего особенного в нём нет, – не спеша, начала Таня, – гибрид гоблина или орка какого-нибудь с водяным. – Если бы только из него не пытались сделать положительного героя со всеми неприсущими ему качествами. Вот вы, Рита, почему-то не искали себе урода, типа Шрека. Ваш Серёжа очень даже представительный мужчина.

В этот момент в дверном проёме появился лёгкий на помине «представительный мужчина» с тремя тарелками, поставленными одна на другую.

– Да и я тоже, в принципе, очень даже ничего, – кокетливо засмеялась Рита, бросив игривый взгляд в сторону мужа, расставлявшего закуску, принесённую с кухни.

– Вот и я о том же. А красавица Фиона осталась равнодушной к прекрасному принцу и влюбилась в зелёное безмозглое чудовище, жрущее руками и издающее непристойные звуки всеми пригодными для испускания желудочных ветров местами.

– Ой, Таня, фу! Что вы такое говорите за столом?

– Вам не нравиться? А ведь дети не понимают, что это «фу», у них нет ещё ни жизненного опыта, ни установившихся понятий. Они видят, что прекрасная принцесса влюбляется в зелёное тупоголовое чудище, значит, это чудище совсем и не чудище, тем более, что оно всё время твердит о своей любви ко всем. Мы же на подсознательном уровне понимаем, что тот, кто любит людей, не может быть плохим. Принцесса с радостью меняет своё человеческое лицо на зелёную морду, такую же, как у своего возлюбленного, значит быть уродом совсем даже и не плохо, а очень даже прикольно и, главное, современно. Вы посмотрите на нашу молодёжь? Чего только они с собой не делают, чтобы выглядеть НЕ ТАК, КАК ЛЮДИ. И они уверенны, что это КРАСИВО! Понятие о красоте искажено! Именно этого и добиваются создатели Шреков и им подобных «героев». Тем более, Шрек и его друзья: вороватый кот в сапогах, тунеядец осёл-говорун, в отличие от родителей, учат не мыть руки, класть ноги на стол, врать, обманывать, ничего не делать. А какой ребёнок скажет, что это плохо? Конечно же, это и красиво и хорошо, а ты, мама, со своими устаревшими понятиями не мешай нам тут жить-гулять в своё удовольствие.

Пока Таня говорила, Рита, как всегда, особо не вникая, разглядывала своего мужа и, как только гостья закончила, торжественно произнесла:

– А что если нам попробовать переделать Серёжу в Шрека?

По выражению лица Серёжи было видно, что эта идея была ему не по душе.

– Даже если вы натянете ему на голову зелёный чулок, он все равно будет в десять раз красивее Шрека, – поспешила вступиться за Серёжу Таня. – А что касается интеллекта, то вряд ли Серёжа сможет опуститься до уровня Шрека, даже если и будет стараться изо всех сил.

– Вот мы сейчас выпьем ещё по одной, и попробуем надеть ему на голову зелёные колготки. – Язык Риты начал заплетаться.

– Риточка, тебе уже хватит, – Серёжа попробовал забрать у Риты бутылку водки.

– Кому хватит? Это тебе хватит! А мне недостаточно!.. Лучше бы я вышла замуж за Шрека. Может, тогда у меня был, хоть и зелёный, но здоровый ребёнок... Нет, много здоровых зелёных ребёнков!

– Вот видишь, ты уже заговариваешься, – очень ласково сказал Серёжа и погладил жену по белокурым волосам, как маленькую, расплакавшуюся из-за пустяка девочку.

– Хватит меня жалеть! – Рита ударила мужа по руке и оттолкнула его от себя. – Не нужна мне твоя жалость! Это всё из-за тебя! Это ты, ты виноват!

Рита схватила бутылку с водкой, быстро налила себе полную рюмку и залпом выпила.

– Вы не должны разрешать ей пить, – тихо сказала Таня.

– А это не ваше дело! Это мне решать, пить или не пить! Вы думаете это легко смотреть, как твой единственный ребёнок тает у тебя на глазах? Вы думаете это легко заходить в детскую и содрогаться от мысли, что она, может быть, уже не дышит? Да я бы привела ей кого угодно, лишь бы только она выздоровела! Ясно вам? А вы мне о какой-то там морали разглагольствуете? Мне плевать! Мне плевать на вас и на вашу мораль! Я хочу, чтобы мой ребёнок был жив. Вы понимаете, жив! Любой ценой!

Последние слова Рита уже не говорила, а кричала. Губы её перекосило от гнева.

– Вам нужно успокоиться, а мне уже пора. – Таня поспешила к выходу, Серёжа пошёл вслед за ней, а Рита упала на диван и горько зарыдала.

– Вы уж простите нас за такой приём. – Стараясь не смотреть в глаза гостье, тихо сказал Серёжа.

– И вы меня простите. Наверное, это я во всём виновата. Мой Ваня тоже раздражался, когда я начинала говорить с ним на серьёзные темы.

– Нет, нет, что вы! С ней это сейчас часто случается и без поводов.

– Но, ведь, нужно говорить, – Таня пристально посмотрела на Серёжу. – Разве это правильно, молча и безропотно, скатываться в пропасть, в которую тебя толкают против твоей воли?

Серёжа продолжал молчать, помогая гостье одеться. Было видно, что он не очень понимает, о чём речь.

– Не давайте ей пить. Вы же сами видите, что пьёт она не «чуть-чуть», и никакое это не расслабление. Если вы сейчас не остановите её, она сопьётся. У неё нет внутренних сил, чтобы перенести свалившееся на неё горе.

Серёжа по-прежнему молчал. Таня взяла сумку и повернулась, чтобы идти к двери.

– Прошу вас, Таня, – тихо сказал Серёжа, – не оставляйте её. Вы нужны ей.

– Хорошо, я позвоню ей завтра. Мы поговорим. Скажите мне ваш номер телефона.

Серёжа с готовностью продиктовал номера всех имеющихся у них телефонов, ещё раз извинился и поблагодарил за понимание.

– У нас общее горе. Нам нужно помогать друг другу, чтобы справиться с ним. – Таня невольно пожала руку своего нового знакомого и торопливо вышла в распахнутую дверь.

 

 

19

На следующий день Таня позвонила своей новой знакомой, как и обещала. Рита, в отличие от мужа, не извинялась и была очень сдержана. Таня пыталась объяснить ей, что если Господь посылает страдание, значит, он уверен, что у человека есть силы его перенести. Нужно только найти их в себе и заставить работать на противостояние. Но самое главное, это молиться. Молитва – разговор с Богом, или просьба о помощи, если у человека проблемы. А если у человека горе, то тогда это крик о помощи. И нужно, не стесняясь, кричать. Нужно стучаться в закрытую дверь и верить, что она откроется, ибо Сам Господь сказал: «Стучите и отверзется».

Рита слушала, лишь изредка вставляя короткие «да, да». Когда же Таня предложила ей сходить вместе в церковь, чтобы поставить свечи за здравие детей и заказать сорокоусты, она даже не переспросила, что это такое, а просто сказала очередное «да». Они договорились встретиться завтра, и Рита повесила трубку. Разговор оставил после себя тяжёлый след, но не хотелось думать о плохом – его и так было предостаточно.

На следующий день в условленное время Рита не пришла. Мама всё стояла и ждала в надежде, что подруга по несчастью опаздывает, но так и не дождалась.

«Ну что же, путь к Богу лёгким не бывает. Вступить на него с первого раза могут только избранные», – подумала она и пошла туда, где легче дышится и легче плачется при свете зажжённых свечей.

В храме шла вечерняя служба. Людей было немного, так как день был будний. На душе было тяжело и хотелось тишины. Монотонное чтение псалтири не отвлекало, а, наоборот, помогало углубиться в себя.

Таня вспомнила разговор со своим батюшкой после поездки в монастырь. Он выслушал её сбивчивый рассказ и на вопрос «что делать?» ответил коротко: «Молиться». – Молиться, но как? – спрашивала она. – Сын в реанимации, нужно что-то делать! Может, семь сорокоустов заказать в разных церквях? – Ей тогда непременно был нужен «рецепт» от постигшего её несчастья. Но батюшка ответил так: «Не можешь молиться, тогда просто кричи ‘Господи, помилуй!’ Не можешь кричать, пищи ‘Господи, помилуй!’ Не можешь пищать, молчи ‘Господи, помилуй!’ Если есть на то Воля Божья, вернётся твой сын, и никакое зло не одолеет его. Разве ты забыла, что молитва матери со дна моря поднимает? Главное, в час скорби не впасть в отчаяние, а сохранить веру в благость неведомых путей, которыми ведёт нас Промысел Божий».

Мама зажгла свои две свечи и жарко прошептала:

– Господи, спаси и помилуй рабов Твоих отрока Иоанна и отроковицу Марию. Раз ты пересёк здесь, на земле, пути их матерей, то там, между небом и землёй, сведи и наших детей. Вдвоём им будет не так страшно. – Долго и неподвижно простояв перед распятием, она тихо добавила: – И помоги нам грешным покаяться, чтобы облегчить участь наших детей.

 

 

20

Рита пропала. Её не было на лавочке возле больницы, где она обычно ждала Серёжу, она не отвечала на звонки. Даже в отделении, где лежала в коме Маша, уже несколько дней никто не появлялся. Мама чувствовала, что-то случилось, но не знала, как поступить. Наконец она решилась поехать к ней домой, и прямо у входа в подъезд наткнулась на Серёжу, который выглядел очень озабоченным.

– Простите меня, я без приглашения, – сказала она, смутившись, – но мне показалось, что у вас что-то произошло. Где Рита? Она не заболела?

– Рита не заболела, она запила, – коротко ответил Серёжа.

Мама смотрела на него широко открытыми глазами и никак не могла понять, о чём речь.

– Она пьёт уже несколько дней, беспросветно. Первый день она меня обманула. Утром после вечерней пьянки встала, накрасилась, сказала, что идёт на работу, а сама затоварилась, и, когда я вечером вернулся с работы, она уже была невменяемая.

– Нужно, отобрать ключи, водку и закрыть её.

– Что я и сделал, но она оказалась хитрее меня. Видимо, тогда, в первый день она, сделала себе запас. Квартиру она знает лучше меня, запрятала так, что найти не могу. Найду недопитую бутылку, вылью, всё обыщу – вроде бы ничего нет, закрою её, прихожу, а она снова вдрызг пьяная. Знаете, Таня, вчера я ударил её, впервые в жизни. Не знаю, что и делать. Тоже запить, что ли?

– Что вы такое говорите? У вас дочь в реанимации!

Серёжа молчал. Если бы он был женщиной, то, наверное, он бы плакал, но мужчины не плачут, они просто рвут своё сердце.

– Прошу вас, позвольте мне вам помочь. – Хоть Таня и не представляла себе, чем она может помочь, но ей очень хотелось сделать хоть что-то: Серёжа был ей симпатичен. – Я хочу посмотреть на неё.

– Идёмте, но сразу предупреждаю: зрелище не из приятных.

Пока они ждали лифт, Таня вспомнила о своей подруге, у которой была подобная проблема с сыном.

– Серёжа, мы сейчас позвоним моей знакомой, она скажет, какие лекарства нужно купить. У Риты это впервые?

– Она начала пить, ещё когда Маша была дома. Бывало, напьётся, но проспится, утром опохмелится и вроде бы ничего. Такого, как сейчас, с ней ещё не было.

– Ну, тогда это ещё не страшно.

– Вы думаете? – Взгляд Серёжи ожил. У него появилась надежда.

– Чем дольше человек пьёт, тем труднее бороться за его душу. Моя знакомая говорит, что, когда человек в запое, с ним бесполезно разговаривать, взывать к совести, устраивать скандалы, – он всё равно ничего понять не в состоянии, потому что тяжело болен, и духовно и физически. В первую очередь ему нужна медикаментозная помощь. Нужно разгрузить печень, почистить кровь, чтобы уменьшить интоксикацию. Запой – это паралич воли, возникающий на фоне сильного отравления организма. Сейчас я позвоню, всё узнаю, и вы поедете в аптеку за лекарствами.

– Да, да, конечно, – голос Серёжи задрожал. Такое активное подключение Тани к его беде было для него совершенной неожиданностью.

Когда они вошли в квартиру, Таня сразу же стала звонить. К счастью, подруга уже была дома, и вся необходимая информация была получена. Прежде чем уйти, хозяин дома проводил Таню в детскую, где на Машиной кровати лежало то, что ещё совсем недавно было привлекательной, модной женщиной.

 

 

21

Рита лежала без чувств. Можно было подумать, что она мертва, если бы не тяжёлое прерывистое дыхание, исходившее из груди. Таня присела на край кровати и осторожно повернула к себе опухшее лицо, которое трудно было узнать. Перед ней лежал какой-то другой, совсем незнакомый человек.

– Рита, – тихо позвала она.

Ответа не последовало. Таня позвала громче, ещё громче, потрясла Риту за плечи, но та не обнаружила никаких признаков жизни.

«Недаром же говорят ‘мертвецки пьян’, – подумала она и содрогнулась: – Человек самовольно лишает себя жизни, потому что не может перенести её. Запой – самоубийство с пробуждением».

Таня встала и пошла осматривать углы и полки. Она надеялась найти святую воду, которой нужно было бы окропить болящую, но в Машиной комнате ничего подобного не было. Здесь было царство фавна, чья рогатая рожа смотрела со всех сторон.

Мама пошла в спальню. Она надеялась найти там хотя бы иконку, но здесь было царство красоты, заставленное флаконами и тюбиками парфюмерии и косметики. Ни в гостиной, ни на кухне ничего, что предназначалось бы для души, тоже не было.

«Да, бедная Маша! – подумала она и тяжело вздохнула. – В этом доме у тебя нет помощников».

Когда Таня вернулась в Машину «берложку», стукнула входная дверь, и через несколько секунд в дверном проёме появился Серёжа.

– Вот, купил всё, что вы сказали.

Начали с минеральной воды, в которую насыпали измельчённые в ложке глицин и лимонтар.

– Она сказала, что это очень хорошо уменьшает интоксикацию и успокаивает.

– Кто она? – Серёжа был так углублён в процесс растворения лекарства, что совершенно забыл о телефонном разговоре с подругой Тани.

– Ну, женщина, с которой я разговаривала по телефону.

– Ах, да-да. Как это я забыл?

– А у вас в доме святой воды нет?

– Святой воды? – У Серёжи было такое же выражение, как и у Риты, когда она пыталась вспомнить цвет раствора медного купороса. – Нет, святой воды нет. А что, нужно?

– Очень нужно. При таких болезнях, как эта, – Таня кивнула в сторону Риты, – крещенская вода – одно из главных лекарств. Криками и кулаками тут делу не поможешь. Я пыталась найти у вас хоть маленькую иконочку, но не нашла.

– Нет, у нас нет. Мы, знаете, этим не увлекались.

– Но у вас был такой больной ребёнок, и вы никогда...? – Таня недоговорила, потому что Серёжа ответил, не дослушав:

– Никогда.

– Так, понятно. Давайте попробуем заставить её это выпить.

– Да, да, конечно. – Серёжа опустился на колено у кровати и стал поднимать голову жены.

Раздался протяжный стон. Рита с трудом открыла глаза и уставилась на Таню каким-то стеклянным взглядом, лишённым жизни.

– Ч-чего пришла? – одеревеневшими губами с трудом выговаривая звуки, спросила она.

Таня промолчала.

– Риточка, нужно выпить кисленькой водички. – Серёжа заботливо подпихивал под спину жене все имеющиеся на кровати подушки.

– Н-не х-хочу, – скривилась она и отвернула лицо.

– Нет, нужно. Это минералочка, – не сдавался Серёжа. – Наша девочка заболела, ей нужно лечиться.

– Н-наша д-девочка ум-мерла, – скорее промычала, чем сказала Рита.

– Мамочка, что ты такое говоришь. Наша Машенька не умерла. Она в реанимации. А ты, моя девочка, заболела. Тебе нужно лечиться.

Серёжа поднёс стакан к губам жены, но она стиснула зубы, отказываясь принимать лекарство.

– Дайте стакан мне, а вы держите голову, – сказала Таня и, перекрестив Риту, начала читать молитву «Да воскреснет Бог и расточаться врази Его...».

Рита тихо застонала, а потом резко дёрнула головой, пытаясь вырваться из Серёжиных рук.

– Пусть он-на уйдёт, – прошипела она, как змея. – Гон-ни эту святошу...

– ...тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением... – Таня продолжала читать молитву, не обращая внимания на Ритины реплики, тихо и сосредоточенно, как воин, готовый отразить нападение в любую минуту.

– Г-гадина, – простонала Рита с остервенением.

– ... и даровавшего нам Крест Свой Честный на прогнание всякого супостата... – Таня, поворачиваясь на четыре стороны света, крестила стены, затем потолок, пол, кровать, на которой лежала болящая.

Рита молчала и только кривилась, как если бы ей делали больно.

– ...О Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай нам со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь».

Мама закончила молитву, перекрестилась, перекрестила Риту, стакан с жидкостью и, подойдя с другой стороны кровати, нагнулась и сказала тихо, но очень чётко:

– Нужно открыть рот и залпом выпить весь стакан.

Стакан ударился о стиснутые зубы.

– Нужно открыть рот, – ещё решительнее сказала Таня. – Иначе я снова начну читать молитву.

Рита замычала в ответ, но расслабила зубы. Ещё мгновение и совместными усилиями содержимое стакана, частично растекаясь по подбородку, оказалось у Риты в желудке.

– Не отпускайте её, ещё нужно выпить пропротен, – сказала Таня, заметив, что Серёжа уже готов расслабиться. – Эта процедура будет полегче: всего 10 капель в столовой ложке воды.

Когда Риту отпустили, она рухнула на подушку и плюнула:

– Напоили, ну и р-радуйтесь. Всё р-равно это не поможет. Ха-ха-ха!

– Серёжа, давайте сделаем так. Мы сейчас едем ко мне, и она останется у меня до тех пор, пока полностью не придет в себя. У меня есть и крещенская вода, и иконы, и ладан. Без всего этого эти лекарства могут дать лишь кратковременное облегчение. В моём доме она не сможет найти спиртного, потому что его там просто нет. Капли ей нужно давать каждые полчаса, пока она не успокоится и не заснёт. Я посижу с ней и помолюсь. А завтра я уйду на работу и закрою её.

Видя, что Серёжа колеблется, она добавила:

– Не бойтесь, хуже ей не станет.

– Да куда уж там хуже? Хуже некуда.

– Вы идите и приготовьте машину. Нет, лучше, мы пойдём вместе. Я буду ждать у машины, а вы, если она не захочет идти сама, принесёте её на руках.

Они спустились вниз. Серёжа, молча, пошёл к машине, подогнал её под самый подъезд, откинул переднее сидение, чтобы посадить Риту, вышел, достал сигарету и нервно закурил.

– Откуда в ней эта злоба? – спросил он, глядя куда-то вдаль. – Никогда раньше не видел её такой.

– Мы в этом мире не одни. Всё воздушное пространство заполнено духами злобы поднебесными. И когда мы теряем данный нам Богом ум и отдаёмся пагубным страстям, духи злобы могут вселяться в нас. В этом случае человек теряет образ Божий и становится бесоподобным. Именно это произошло с Ритой. Спасти её может только Бог.

– А почему она в этом состоянии так ненавидит вас?

– Это не она ненавидит меня, а бес, который в данный момент полностью овладел её волей. Ему невыносимо, что я православная. Наша вера учит, как бороться с духами тьмы: ни о чём их не просить, не вступать с ними в сговор, не ублажать и не задабривать, не бояться их, а именно бороться с ними. Поэтому для сил тьмы нет ничего страшнее и ненавистнее, чем Православие.

Какое-то время они стояли молча. Серёжа докурил сигарету и полез в карман за следующей. Глубоко затянувшись, он сказал:

– Вы, когда приходили к нам в первый раз, говорили, что дети сейчас не понимают разницу между колдунами и волшебниками, помните?

Таня кивнула.

– Я, хоть и не ребёнок, но тоже особой разницы не вижу.

– Волшебники бывают только в сказках. В жизни же сплошь и рядом, откройте любую газету, ведьмы и колдуны. Они реально существуют, обладают реальными знаниями, полученными в результате общения с падшими духами, которыми губят свою душу и причиняют вред окружающим, слепо доверяющимся им.  Английское «witch» – это колдунья или ведьма, а нашим детям переводят «волшебница». Вместе с хорошими примерами дети усваивают и то, что магия это бытовой инструмент, обычная обыденная вещь. Таким образом, зло хитро маскируется под добро и дети, выросшие на таких сказках, уже будут не в состоянии отличить чёрное от белого. 

Серёжа хотел возразить, но Таня перебила его:

– Идите, Серёжа за Ритой. Хватит курить. Не будем терять времени.

Серёжа ушёл и долго не появлялся.

«Не передумал ли он?» – подумала Таня и уже собралась подняться, но в этот момент в дверях появился взмыленный Серёжа. В руках у него билась Рита, как рыба, выброшенная на берег. Когда её вталкивали в дверцу машины, она сильно ударилась головой, но даже не простонала.

«Молитва была для неё больнее», – заметила Таня и перекрестилась.

Наконец все уселись, дверцы захлопнули, и, зарычав, как потревоженный зверь, машина тронулась с места.

 

 

22

После очередного вливания «кисленькой водички» и пропротена Серёжа уехал, а Таня осталась наедине со своей гостьей. Рита не спала.

Таня подошла к иконам и зажгла лампадку. Потом она положила несколько кусочков ладана на металлическую подставку и установила её на стакан лампадки с горящим внутри фитильком. Через несколько секунд вся комната наполнилась благоуханием ладана, отчего Рита поморщилась.

– Зачем ты привезла меня сюда? – спросила она сдавленным голосом.

– Чтобы помочь тебе, – спокойно ответила Таня.

– Кто тебя просил?

– Я сделала это ради твоей дочери.

– Добренькая какая нашлась! – взорвалась Рита. – Ты своим сыном занимайся! Не на курорте же он у тебя!.. А мне в душу лезть нечего!.. Пошла вон с глаз моих! – Рита демонстративно развернулась лицом к стене.

Таня открыла бутылку с крещенской водой и стала медленно наливать её в чашку, произнося при этом девяностый псалом «Живый в помощи Вышнего».

– Опять начала! – гостья заёрзала на постели.

Таня закончила псалом и начала читать «Да воскреснет Бог». Рита натянула одеяло на голову, чтобы не слышать слов молитвы. Закончив молитвы, Таня окунула кропило в чашку и со словами «Во имя Отца, и Сына, и Святага Духа. Аминь» начала окроплять стены, пол, потолок и кровать, на которой лежала Рита. Так как Рита с головой накрылась одеялом, пришлось резко сорвать одеяло, чтобы окропить её крещенской водой.

– А-ай! Прекрати! Ты чё, ненормальная? – завизжала Рита, задыхаясь, как если бы она только что завершила забег на тысячу метров.

– Во имя Отца, и Сына, и Святага Духа. Аминь. – Ещё одна струя крупными каплями покрыла болящую, не прекращающую визжать и задыхаться.

После третьего окропления Рита как-то сразу притихла, но всё ещё продолжала тяжело дышать. Таня поставила чашку и кропило на тумбочку и взяла с полки свой любимый молитвослов «Слава Богу за всё!». Нужно было найти молитву, которая однажды поразила её. Таня судорожно листала страницы, но никак не могла найти. Тогда она открыла оглавление и стала смотреть по разделам.

«Молитвы о болящих – нет, это не то. Молитвы об исцелении от недугов телесных – так, нужно посмотреть здесь: при болезнях головы, при болезнях глаз, при лихорадке, при расслаблении тела и бессоннице, – нет, это всё не то. О пьянице... – и здесь нет». Таня уже начала волноваться.

В следующем разделе были молитвы об исцелении недугов душевных и стяжании добродетелей.

«Это здесь, это должно быть здесь. Больше негде».

Она открыла молитвослов на указанной в оглавлении странице и, прочитав несколько первых строк моления к великомученику и целителю Пантелиимону Преосвященного Иеремии Отшельника, вздохнула с облегчением: это было то, что она искала.

Таня встала, перекрестилась, взяла в одну руку распятие, в другую – молитвослов, и, опустившись на колени у изголовья, положила их на голову болящей рабы Божьей Маргариты и, со словами «Господи, благослови и помоги нам, грешным», начала читать.

Рита, как только услышала слова молитвы, закрыла ладонями уши, чтобы ничего не слышать. Тогда мама начала читать громче, чётко выговаривая каждое слово. Рита застонала. Потом она резко натянула одеяло на лицо. Время от времени из-под одеяла доносились приглушенные обрывки фраз: «ну, чё ты пристала», «достала», «да сама ты такая», но Таня, не обращая внимания на доносившиеся из-под одеяла реплики, продолжала читать.

– Ненавижу! – Рита вынырнула из-под одеяла, как ныряльщик, у которого закончился запас воздуха. – Не-на-ви-жу! Чем я хуже тех, у кого здоровые дети? Чем? Пусть Он скажет!

Таня, с невозмутимым спокойствием, продолжала читать проникновенные слова о глубине греха, поразившего всего человека: и его разум, и волю, и воображение. Человек болеет, потому что становится рабом страстей, не умея и не желая живо представить свою смерть и вечную муку грешных.

– Нет! Я не хочу! Маша! Машенька! Я не хочу, чтобы ты мучилась! Не хочу! Ты слышишь? Я не хочу! – Рита уткнулась лицом в подушку, и плечи её задёргались в конвульсиях.

Таня закрыла молитвослов и, присев на край кровати, обняла страдалицу за плечи.

– Поплачь, Риточка, поплачь. Будет легче.

Она гладила свою подругу по несчастью со всей нежностью, которой так не хватало и её изболевшемуся сердцу.

– Поплачь, дорогая, поплачь.

Рита медленно повернула голову. На бледных, впавших щеках не было и слезинки.

Невидящим взглядом она воткнулась в противоположную стену и каким-то страшно-спокойным голосом сказала:

– Болит! Всё болит!

В этих коротких словах было столько боли, что Тане стало страшно.

– Душа болит! Не могу больше! – Рита с трудом выдавливала из себя каждое слово. – Помогите мне, кто-нибудь... Слышите?.. Помогите... Умоляю…

Последнее «умоляю», захлебнувшееся слезами, было таким жалким и беспомощным, что Таня тоже не смогла удержать слёз.

«Она плачет! Она, наконец-то, плачет!» – думала она и улыбалась.

Спасительные слёзы ожившей души текли из высохших Ритиных глаз, как роднички, забившие под кучей прошлогодней листвы.

Таня открыла молитвослов, но читать не смогла. Тогда она повернулась к иконам и, перекрестившись с поклоном, тихо сказала:

– Благодарю Тебя, Господи, за Твою милость к нам грешным. Святый великомучениче и целителю Пантелиимоне, благодарю тебя за твои святые молитвы.

– Таня, дай... мне руку... прошу тебя, – всё ещё захлёбываясь слезами, попросила Рита.

Она схватила протянутую ей руку и зажала теплые пальцы в своих ладонях.

– Я боюсь... Ты понимаешь?.. Я боюсь, что она умрёт... Я этого не перенесу.

– А мы будем молиться и уповать на милость Божию. Ни твоя дочь, ни мой сын не умерли сразу. Значит, Господь даёт нам шанс. Он смотрит на нас и ждёт нашего покаяния.

– Таня, о чём ты? – скривилась Рита. – Что Он от нас ждёт?

– Покаяние это осознание всех своих грехов и изменение жизни, то есть это путь от жизни в грехе к жизни без греха.

Рита перестала плакать. Она отпустила Танину руку и какое-то время лежала неподвижно, закрыв глаза.

– А что, по-твоему, грех? – спросила она, не открывая глаз.

– Грех – отклонение от нормы духовного здоровья, значит, это болезнь. Бог нас сотворил по образу и подобию Своему и дал нам заповеди, как нужно жить. Но мы, имея в себе первородный грех непослушания Богу, стали, как треснутые горшки, в которых ничто доброе не держится, а злое, как грязь и плесень, накапливается и заполняет все имеющиеся трещины.

– Почему это случилось со мной? Я что, хуже других? – Рита повернулась на бок и привстала на кровати, опираясь на руку.

– На этот вопрос я не могу ответить. Это знает только Бог. Я знаю одно: Бог милостив, и Он не хочет смерти грешника. Бог хочет, чтобы мы все спаслись. А какие пути Он для нас выбирает и почему, об этом не нам судить. Наше дело каяться и исправляться.

– Нет, Таня, я не могу смириться. Я не понимаю, за что.

– А за то, что твои родители, бабушки, дедушки, постарались растратить имевшийся у вас родовой запас благодати, жизненной силы. Да и ты тоже постаралась. Поэтому у дочки твоей запас Божией благодати оказался совсем маленьким. И даже ту капельку, которая пока ещё удерживает её на грани жизни и смерти, ты высасываешь своим пьянством.

– Как это я высасываю? О чём это ты?

– Муж и жена, как два сосуда. Если они не венчаны, то их ничто не соединяет. Это только в таинстве венчания две плоти становятся как одна плоть. Вы с Серёжей венчаны?

– Нет. Мы и в церковь никогда не ходили. Машу Серёжина мама окрестила.

– Ну вот. А ты говоришь, за что. Если женщина выходит замуж за пьющего мужчину, к примеру, то он попивает, а её это, как бы, и не касается, потому что они между собой не соединены. Но как только у них появляется ребёнок, между ними появляется связь, как у сообщающихся сосудов, помнишь из физики?

– Как это? – не поняла Рита, которая, как с химией, так и с физикой, видно, была не в ладах.

– Они теперь сообщаются через ребёнка. Ребёнок связан и с отцом и с матерью... Так вот, – Таня попыталась восстановить потерянную мысль. – Как только у них появляется ребёнок, картина сразу меняется: муженёк выпил, и жену начинает трясти. Начинаются скандалы. А раньше что? Раньше она ничего этого не чувствовала. А теперь выпивший муж, потерявший при этом значительное количество энергии, по закону сообщающихся сосудов выравнивает снизившийся уровень своей жизненной силы за счёт другого сосуда, то есть, своей жены. И жене это не нравится. Она плохо себя при этом чувствует. Но так как эти два сосуда сообщаются посредством ребёнка, то, в первую очередь и в большей степени, страдает ребёнок, потому что он посередине. Так что сама подумай. Ты несколько дней беспробудно пьёшь. Ты валяешься в постели, потому что у тебя нет сил даже ходить. За счёт кого ты будешь пополнять растраченный запас сил? Конечно же, за счёт Серёжи, на котором и так уже лица нет, и за счёт своей несчастной дочери, которая и так уже, как говорят реаниматологи, на трубе. Ты же знаешь, что Маша ещё жива только потому, что в ней аппаратами поддерживается жизнь.

– Таня, как это страшно. Может, я уже убила её? – В красивых глазах Риты было столько страдания, что на неё больно было смотреть.

– Рита, если ты так быстро пришла в чувство, значит, Господь по молитве угодника Своего Пантелиимона восстановил силы в твоём «оскудевшем сосуде».

– Господи, благодарю Тебя, – выдохнула Рита с облегчением и сама себе удивилась – она привыкла винить всех и вся за свои беды. – Таня, скажи, что я должна делать, чтобы спасти дочь.

– Сейчас мы выпьем с тобой лекарство в ложечке с крещенской водичкой…

– Зачем это? Мне уже хорошо.

– Если бы было хорошо, то ты бы не сопротивлялась пить святую воду и лекарство. Злой дух ещё не ушёл. Он только немножко в сторону отскочил. К сожалению, так быстро он не сдаётся. Если будешь меня слушаться, мы и его победим, и Машеньке поможем.

Таня, накапав в ложку с крещенской водой лекарство, наклонилась над Ритой. Но та выпила не сразу. Видно было, что в ней борются между собой две сути.

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных. – Слова Иисусовой молитвы оказали благотворное воздействие, и Рита тут же послушно открыла рот. – Вот и хорошо, умница, – сказала Таня, как если бы Рита была маленькой девочкой. – А сейчас я тихонько помолюсь, а ты постараешься заснуть. Утро вечера мудренее. Не зря же так говорят.

– Таня, прости меня, – тихо сказала Рита. – Ты хорошая... И за что тебе это горе?

– Всё по нашим грехам. Мы отвечаем не только за себя, как это ни печально. Закон этот не нами установлен, и не нам его отменять. Ритуля, попробуй заснуть, а я помолюсь за наших детей.

 

 

23

Рита проспала всю ночь. Молитва и лекарство сделали своё дело. Когда она проснулась, хозяйка дома уже была на ногах. Рита приподнялась на постели, осмотрелась, стараясь припомнить, где она и почему здесь. Увидев заглянувшую в дверь Таню, она поморщилась, как будто её заставили съесть лимон.

– Мне нужно домой, – сказала она и, свесив ноги с кровати, попыталась встать. Только встать она не смогла: то ли голова у неё закружилась, то ли ноги не справились с нагрузкой, но не успела Таня и ахнуть, как Рита уже плюхнулась на кровать.

– Давай я тебе помогу. Видишь, какая ты ещё слабая.

– Не нужна мне твоя помощь, – резко оборвала её гостья. – Какого чёрта ты меня к себе притащила? Устала от одиночества? А я вот без тебя совсем и не скучала!

– Да, это я успела заметить.

– Где мои вещи? – Рита окинула взглядом комнату.

– Какие вещи? В чём была, в том тебя и привезли.

– Что, даже сумки моей не взяли?

– А зачем она была нам нужна? Не по бульвару же мы гулять собирались.

– Вам не нужна, зато мне нужна. Дай сигарету, – сердито буркнула Рита.

– Какую сигарету? – не поняла Таня.

– Ты чё, глупая, что ли? – Рита окинула свою похитительницу взглядом, полным презрения. – Курить хочу. Сигарету дай.

– А откуда она у меня? Я не курю.

– Что, и по праздникам не балуешься?

– А какие у меня праздники? – Хозяйка дома посмотрела на гостью взглядом, в котором были и жалость и отвращение. Она хотела ещё что-то добавить, но передумала и, махнув рукой, повернулась, чтобы выйти из комнаты.

– Эй, ты это куда? Притащила меня сюда без вещей, так давай, вызывай такси. Мне домой надо.

– Никакое такси вызывать я не собираюсь. За тобой, когда в чувство придёшь, Серёжа сам приедет.

– Чего, чего? – Рита потеряла последнее терпение. Ей хотелось выпить, а если не выпить, то хотя бы закурить, но ни того, ни другого возможности сделать не было, и эта, как она считала, мымра стояла у неё на дороге и парила дебильными вопросами. Опираясь на край кровати, она медленно поднялась, стараясь удержать равновесие. – Телефон где?

– Какой телефон? – переспросила Таня, думая о том, что уже опаздывает на работу.

– Ты чего, издеваешься, что ли? – взревела Рита. – Какую сигарету, какой телефон? Малёванный! Мне позвонить надо!

– Телефон в коридоре, – резко ответила Таня и вышла из комнаты.

Эта перемена в Рите застала её врасплох. Она думала, что перелом в запое уже миновал, и не была готова к новой вспышке агрессии, тем более, утром, когда нужно собираться на работу. А Рита, тем временем, слегка пошатываясь, вышла в коридор. Неровной походкой она добралась до телефона и не без труда набрала нужный номер.

– Серёжа, немедленно забери меня отсюда! – В голосе Риты звучали привычные командные нотки. – Какое здоровье? Ты что, сдал меня этому извергу на лечение? Ну, спасибо тебе! Я тебе это припомню... Как я себя чувствую? И ты ещё спрашиваешь? Да в гестапо я, наверное, лучше бы себя чувствовала! У меня ни денег нет, ни сигарет, и эта ещё, – Рита сделала паузу, – ну, сам знаешь кто, задаёт мне дурацкие вопросы, довела меня уже до белого каления!

Пока Рита «выпускала пар», Таня быстро взяла необходимое, подошла к вешалке и, делая вид, что ищет что-то на полке, быстро открыла дверь и выскочила на лестничную площадку.

– Стой! Ты куда! – неслось ей вслед, но дверь уже захлопнулась, и последовавший за этим щелчок замка свидетельствовал о том, что гостья осталась под домашним арестом.

Разъярённая Рита швырнула телефонную трубку и бросилась к окну на кухне. В этот момент Мурка, вылакав налитое ей молочко, размеренным шагом шла к своему коврику. Рита, ещё плохо владевшая своим телом, столкнулась с кошкой в узком проходе и наступила ей на лапу. Перепуганная Мурка издала пронзительное «мяу!» и впилась когтями в ногу своей обидчицы. Не менее перепуганная Рита издала в ответ не менее пронзительное «ау!» и схватилась за оцарапанную ногу, но не удержала равновесие и упала там же, где стояла, ударившись при этом головой о косяк двери.

– Блин! – завопила она. – Откуда вы взялись на мою голову?

Мурка еле успела отскочить в сторону, избежав горькой участи быть похороненной под рухнувшим на пол телом. Рита замахнулась на кошку, та в ответ выгнула дугой спину и стала шипеть на неё, как если бы перед ней оказался огромный лохматый пёс.

– Да пошла ты! – стонала Рита, потирая ушибленную голову.

Мурка на Ритины «пошла ты» шипела всё пуще и пуще, устрашающе выгибая спину. Ещё бы! В их тихом доме завелось какое-то чудище, орущее, наступающее на лапы, грохающееся на пол и при этом ещё размахивающее руками!

Хватаясь пальцами за дверной косяк, Рита попробовала встать, и со второй попытки у неё это получилось. Ей очень хотелось пнуть кошку ногой, но щемящая боль в левой ноге остановила её.

– Пошла вон, а то получишь у меня. Мало не покажется! – ограничилась она резким замечанием и, держась за стенку, хромая, поковыляла на кухню.

Не дойдя до окна, она остановилась у стола. Рядом с двумя полуторалитровыми бутылками с минеральной водой, в которой заранее было растворено лекарство, лежал листок бумаги, на котором аккуратным почерком было написано:

Рита, аппетит у тебя сегодня вряд ли появится, поэтому пей воду и думай о своей дочери, которой нужна твоя помощь.

 

 

24

Отношения у Риты с Муркой, мягко говоря, не сложились. Отмахиваясь от разъярённой кошки бутылкой с водой, она добралась до комнаты, где провела ночь, и закрыла дверь. Самочувствие у неё было отвратительнейшее: голова, казалось, распухла и трещала так, что хотелось куда-нибудь её засунуть. Она плюхнулась на кровать и накрыла голову подушкой, но это мало чем помогло. Кроме того, её не то, что тошнило, а просто выворачивало нутро. Нужно было заснуть, чтобы не чувствовать этой изнуряющей тошноты, но заснуть получилось бы, если бы удалось выпить хотя бы крепкого пива или, лучше, водки, но ни того, ни другого в этой тюрьме взять было неоткуда.

Лежать Рита не могла. В виски ей, словно молотком, долбила одна и та же мысль: «Выпить! Выпить, и будет легче!» Она швырнула подушку на пол и встала на четвереньки. В этом положении животного она почувствовала некоторое облегчение, но ненадолго. Стукнув кулаком по кровати, она зарычала почти по-звериному. Это тоже не помогло. Рита осторожно сползла с постели и стала шарить в шкафу.

– Чёрт бы вас всех побрал! – рявкнула она и со злости стукнула кулаком по шкафу. – Кроме барахла тут ничего нет! Когда же всё это закончится? – добавила она и нетвёрдым шагом направилась к двери.

Дверь, по которой озлобленная «арестантка» долбанула ногой, открылась с шумом. Лежавшая напротив двери Мурка, вскочила, как ошпаренная, и издала такое «мя-а-а-у!», что у Риты от неожиданности чуть сердце не остановилось. Увидев ненавистную ей фигуру, насмерть перепуганная Мурка бросилась в атаку и, выпустив когти, всадила их в Ритину щиколотку.

– Идиотка! – заорала Рита.

– Мя-а-а-у! – Мурка тоже не упустила возможности высказать своё мнение по поводу незваной гостьи.

– Вон пошла! – ещё пуще заорала Рита.

– Мя-а-а-а-у! – ещё возмущённей ответила Мурка и снова всадила выпущенные когти Рите в ногу.

– Дура! Такая же ненормальная, как и твоя хозяйка! – С этим воплем Рита рванула назад в комнату и быстро закрыла за собой дверь. – Вы у меня за всё ответите! – простонала она и двинула пяткой по двери, такой же ненавистной, как и всё в этом доме.

Горло жгло от желания выпить, в груди клокотала ненависть к Мурке, поэтому ничего не оставалось, как прямо из горла выпить залпом почти полбутылки воды. Не успевавшая проскочить в горло вода растекалась по подбородку и шее, охлаждая и утоляя жажду.

– Фу-у! – выдохнула Рита, чувствуя небольшое облегчение, и вытерла рукой мокрый подбородок. – Хоть воды оставила узурпаторша фигова, и то спасибо!

Она села на кровать, не зная, чем же заняться. Телевизора в комнате не было. Она легла, но лежать не давала не столько тошнота, сколько эта долбящая в виски мысль «Выпить, и будет легче!», поэтому Рита решила пойти на кухню и поискать там хоть что-нибудь подходящее.

На этот раз она уже очень осторожно подошла к двери, приоткрыла её и просунула голову в образовавшуюся щель. Мурка, лежавшая на том же месте напротив двери, тут же открыла глаза, вскочила на лапы, выгнув спину.

– Ах ты, гадина! – сказала Рита в сердцах и закрыла дверь. – Как же выйти?

А выйти нужно было, тем более, что без туалета ей было не обойтись. Рита с удовольствием напакостила бы на пол своего ненавистного прибежища, если бы только нюхать пришлось не ей, а Тане с её ненормальной кошкой.

«Стул!» – ударила в висок новая мысль.

Рита обрадовалась появившейся идее, схватила стул и, используя его в качестве оборонительного щита, открыла дверь и вышла в коридор.

Мурка тут же перешла в наступление, но на этот раз лапа с выпущенными когтями ударилась о ножку стула, отчего Мурке стало больно.

– М-я-у! – взвизгнула кошка и быстро отдёрнула лапу.

– А-а! Будешь знать наших, мымра младшая! Чё, кишка тонка? – Рита торжествовала, продвигаясь всё ближе и ближе к заветной цели.

Так как двери на кухню не было, ей пришлось положить стул спинкой на пол, водрузить на него табуретку, забаррикадировав проход, а найденным в углу веником отогнать кошку назад в коридор. Рита была довольна. Это была её первая победа над этим маленьким чёрно-белым монстром. А победу нужно было определённо отпраздновать, иначе, что же это тогда за победа?

«Не может быть, чтобы в этом доме не было ничего такого, чтобы можно было выпить! – думала она. – Компрессы или уколы должна же она хоть иногда делать? Из этого следует, что где-то может быть бутылочка со спиртом».

Рита открыла все дверцы, выдвинула все ящики, заглянула даже в холодильник, но, кроме уксуса, на кухне не было ничего, что можно было бы выпить. А пить уксус ей пока ещё не хотелось. Она так увлеклась поисками спиртного, что потеряла бдительность и забыла о своей противнице.

А Мурка времени не теряла: осторожно взобравшись на самый верх заграждающей мебельной конструкции, она готовилась к прыжку. Но в этот момент Рита, разочарованная результатами поиска, посмотрела в сторону баррикады и увидела пушистого врага.

– Ах ты, зараза! – крикнула она и схватила веник, стоявший рядом с мебельной баррикадой. – Вот я тебе покажу! Вот я тебе покажу!

Рита шлёпнула веником по кошке раз, ещё раз, Мурка бросилась наутёк, лапы её поскользнулись, она сорвалась с табуретки, упала на положенный на пол стул, и из глубин заградительной конструкции донеслось её пронзительное «м-я-у!»

– Вот тебе! Вот тебе! – Рита тыкала веником, стараясь ударить по Мурке. Это получалось у неё не всегда, но она всё равно была чрезвычайно довольна и собой и своей находчивостью. Доведённой до безумия Мурке удалось, наконец, выскочить наверх. Веник таки прошёлся несколько раз по её спине, и она с диким криком, спрыгнув на пол, скрылась за поворотом в коридоре.

Запыхавшаяся победительница открыла бутылку с минеральной водой и сделала несколько больших глотков. На какое-то время она даже забыла о том, для чего с таким трудом пробиралась на кухню, но когда «выпить и будет легче» вновь застучало в висках, она не без удивления заметила, что мучившая её мысль стала намного слабее.

Рите захотелось полежать. Нужно было укрепить потраченные на борьбу с Муркой силы. Она перегнулась через заграждение, посмотреть, нет ли поблизости маленького чудовища, но Мурки и след простыл. Тогда она боком протиснулась между стеной и заграждением, так как сил на его разборку уже не было.

«Придёт и сама разберёт! – подумала Рита и также мысленно добавила: – Буду я ещё париться!»

С видом победителя Рита беспрепятственно прошла по коридору, зашла в комнату, которую уже считала своей, и, дойдя до кровати, плюхнулась на неё. Голова ещё немного кружилась, но было уже легче. Что ей больше помогло, вода или Мурка, понять Рита не могла. Новый приступ жажды заставил её дотянуться до стоявшей на полу у кровати бутылки с водой. Пила она с жадностью. Казалось, никогда прежде не пила она такой вкусной воды, как эта. На бутылке была этикетка «Новотёрская». Рита и раньше пила такую воду, но такого удовольствия, как сейчас, никогда не испытывала. Напившись вдоволь воды, она повернулась набок. Ей показалось, что теперь она смогла бы немного и поспать. Закрыв глаза, она начала вспоминать свой бой с Муркой.

«Вот, ведь, маленькая дрянь, – с трудом собирала она разъезжавшиеся в разные стороны мысли. – Захотелось же ей со мной воевать! Ну да я ей показала, где раки зимуют! Долго будет меня помнить!»

Мысли всё реже и реже всплывали в отравленном водкой мозгу и, в конце концов, исчезли вовсе. Рита даже не заметила, как заснула.

 

 

25

Когда Таня открыла дверь своей квартиры, первое, что бросилось в глаза, это волнение Мурки. Никогда раньше не видела она свою любимицу в таком возбуждённом состоянии.

– Мурочка, что с тобой? – ласково спросила хозяйка и, присев возле Мурки, погладила её по мягкой спинке.

– М-я-у! – жалобно прозвучало в ответ.

– Она тебя обижала? – спросила Таня, кивая головой в сторону Ваниной комнаты.

– М-я-у, м-я-у! – жалостливо замяукала кошка, подставляя под гладившую её руку ушибленную веником голову.

– Что же такое могла она тебе сделать? – Таня задавала вопросы, хотя и понимала, что получить вразумительный ответ от Мурки ей не удастся.

– Отлупила её веником, так что она чуть не скрутила свою дурную голову. – В проёме двери появилась Рита, выглядевшая довольно потрёпанной, но умиротворённой.

– И зачем ты обидела невинное животное?

– Нашла тоже мне невинное животное! Да это не кошка, а собака Баскервилей! Где только ты взяла такое чудовище?

– Да что ты такое говоришь? Это премилое создание, нежное и ласковое.

– Нежное и ласковое, – передразнила Рита. – Вот, посмотри на мои ноги! – И она протянула вперёд сначала одну, а потом другую исцарапанную ногу.

– Бедная Мурочка! – Таня всплеснула руками от удивления. – Как же это нужно было разозлить её, чтобы она сделала такое? – Бедненькая, – хозяйка гладила кошку с большей нежностью, чем прежде, – ты приняла на себя удар, который предназначался мне. Прости меня. Это я подставила тебя.

– Да, вы обе хороши! – Замечание Риты звучало резко, но в голосе уже не было той кипящей утренней злости.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Таня, обращаясь теперь уже к Рите.

Рита промолчала.

– Ужинать будем?

– Да, голодомор затянулся, – буркнула Рита себе под нос, а потом, резко оживившись, добавила: – Я просто зверски хочу есть.

– Рита, это просто здорово! Это значит, что ты поправляешься! – Таня встала и взяла сумку с продуктами, чтобы отнести их на кухню.

– Не поправишься тут после этой муркотерапии, – каким-то непривычно тихим голосом ответила Рита и улыбнулась краешками губ.

– После какой терапии? – не поняла Таня. – А, муркотерапии! – Наконец-то дошло до неё. – Рита, как же я рада! Ты начинаешь шутить! – Весёлые огоньки заиграли в Таниных глазах. Она поставила сумку на пол и взяла кошку на руки.

– Мурочка, а я и не знала, что ты у меня такой доктор!

– Ещё какой хир-рург! – подтвердила Рита, рассматривая свои расцарапанные ноги.

– Я сейчас принесу йод. – Таня быстрым шагом отправилась на кухню, где у неё в шкафчике стояли медикаменты. – Вот, давай смажем, а то кошачьи царапины могут загноиться.

Таня, сидя на корточках, мазала Рите царапины с уже засохшей кровью. Пострадавшая время от времени охала, так как некоторые из них успели вспухнуть и саднили, а Мурка со стороны наблюдала за происходящим, наверное, радуясь тому, что хозяйка уже дома, и кошмар сегодняшнего дня уже позади.

 

26

Ели они, молча, но за чаем Рита неожиданно спросила:

– А зачем существует страдание? Ведь, если, как ты говоришь, Бог милостив, зачем Он заставляет нас мучиться?

– Но и любящий отец порой наказывает своих детей, только потому, что хочет отвадить их от дурного влияния или плохих поступков. Точно так же и Бог поступает с нами, своими неразумными детьми.

Рита ничего не сказала, но было видно, что ответ её не удовлетворил.

– А ты сигарет мне купила? – спросила она, резко поменяв тему.

– Ой, даже не вспомнила! А тебе что, всё ещё хочется курить? И муркотерапия не помогла?

– Отстань, а? – недовольно, но без злости отпарировала Рита.

– Вот ты говоришь, что тебе жаль свою дочь, – продолжала Таня, допивая чай. – Могу рассказать тебе одну поучительную историю.

– Лучше бы ты сигарет мне купила, а не истории рассказывала.

Не обратив внимания на прозвучавшую реплику, Таня продолжала:

– Ещё совсем недавно на Афоне жил старец Паисий Святогорец.

– Что это за Святогорец? – перебила рассказчицу Рита.

– Это значит живущий на святой горе Афон.

– Ну, и что?

– Рита, прошу тебя, постарайся не перебивать, а просто внимательно послушай. А когда я закончу, спросишь, если тебе что-нибудь будет непонятно. Договорились?

Рита промолчала.

– Так вот. У одного мужчины умирала от рака одиннадцатилетняя дочь.

– Почти, как моя. – Опять перебила рассказ Рита и резко опустила чашку с недопитым чаем на стол.

– Зная о благодатности старца Паисия, этот мужчина решил отправиться к нему, чтобы попросить его молитв об исцелении дочери.

– И что, он, действительно, её исцелил? – не вытерпела Рита.

– Я же просила тебя не перебивать, – Таня делала замечания, но в глубине души радовалась, что этот разговор не оставляет Риту равнодушной.

– Когда он рассказал старцу о своей беде и попросил помолиться, старец ответил: «Хорошо, я помолюсь, но и ты тоже должен принести Богу какую-нибудь жертву». – «Какую, отче? Я на всё готов ради дочери», – со слезами вопрошал мужчина. – «Ты куришь?» – Вопрос старца был неожиданным, как для мужчины, так теперь и для Риты. – «Курю», – ответил он. – «Вот и брось курить. И Бог ради твоей жертвы исцелит твою дочь».

– Ну и что? – Рита уже забыла о том, что ещё несколько минут назад она и не собиралась слушать очередное Танино наставление.

– Мужчина вернулся со Святой Горы и, как и обещал старцу, решительно бросил курить.

– Неужели она исцелилась? – Губы Риты задрожали, и в глазах заблестела слеза.

– Через какое-то время врачи при очередном обследовании не нашли никаких признаков страшной болезни.

– Я хочу к нему поехать! Я ничего не пожалею! Расскажи мне, как можно туда попасть!

– Благословенного старца уже нет в живых.

– Я так и знала. – Слёзы медленными струйками потекли по Ритиным щекам. – Я так и знала, что это сказки.

– Это не сказки, дорогая моя, и ты так и не дослушала до конца. Прошло время. Успокоившийся отец, глядя на свою здоровую дочь, сказал себе: «У меня теперь всё хорошо, зачем же я буду отказывать себе в удовольствии?» и снова закурил.

Рита молчала, но её широко раскрытые глаза всё больше и больше наполнялись страхом.

– И что? – с трудом выдавила она из себя.

– А то, что через полгода его дочь умерла от рака.

– Скажи мне, прошу тебя, что нужно делать. – Рита закрыла лицо руками и горько заплакала.

– А делать нужно следующее, – Танин голос стал твёрдым и решительным. – Бросить курить и пить, повенчаться с мужем и начать новую жизнь в Боге и для Бога.

– Я н-не понимаю, – глотая слёзы и задыхаясь от сотрясающих плечи рыданий, еле выдавила из себя Рита.

– Пообещай мне, что будешь меня слушаться.

– Об-бе-щ-щаю, – Рите хотелось подавить свою слабость, но у неё не получалось.

– Я сейчас же позвоню батюшке и попрошу его завтра исповедовать, особоровать и причастить тебя.

– З-за-ч-чем?

– Для того чтобы начать жить в Боге. В Таинстве Соборования с человека снимаются неосознанные и забытые грехи. Исповедь – начало покаяния, то есть изменения жизни, а с причастием в человека входит Сам Бог, Его Животворящий Дух, которую мы называем Благодатью. Поэтому-то и говорят о человеке, не способном ни на что доброе, что он безблагодатный. Благодать, действующая в человеке, способна полностью переродить его. Ты не сможешь справиться со своим пьянством, если не будешь как можно чаще причащаться. Никакое кодирование тебе не поможет. Это всё временное. Только Бог вечен, и только у Него Спасение.

Таня мыла посуду, а Рита вытирала тарелки полотенцем. Две женщины, объединённые одним горем, молчали, думая каждая о своём. Таня думала, как бы было хорошо, если бы сейчас рядом с ней стоял сын Ваня и помогал расставлять посуду по местам. А Рита думала, что Маша могла бы подружиться с Ваней, и они бы ходили друг к другу в гости.

Закончив с посудой, они пошли в Ванину комнату. Рита легла, а Таня села рядом с ней на стуле, взяв в руки книгу, которая лучше, чем она, могла ответить на Ритины вопросы. Это была книга Поселянина «О страдании». Таня открыла книгу и начала читать:

«”Зачем страдание?” Вот первый страшный вопрос человека, поражённого недугом, потрясённого смертью отца, матери, ребёнка. Из души человека вырывается один крик: “Зачем, зачем?” – Он становится молчалив. Его взгляд замирает. Он словно старается рассмотреть что-то в пропасти, где погребено его счастье...»

Рита слушала, затаив дыхание. Эти проникновенные слова были так созвучны её собственным переживаниям. Она, то начинала плакать, то успокаивалась, как если бы ей дали успокоительных капель. А Таня всё читала и читала.

«Надо углубить своё сердце горем ещё более чем радостью. Надо воспитать в себе ум, пламя, бескорыстную доброту, самопожертвование; надо достичь в любви высоты долга, и такая любовь, конечно, ещё прекраснее, чем любовь, как наслаждение...»

   

 

27

После венчания Серёжа и Рита поехали в своё второе свадебное путешествие. На этот раз в Сергиев Посад. Таня сказала, что лучшего места для такого случая и придумать нельзя, а к её советам в этой семье с недавнего времени стали прислушиваться, особенно Серёжа, который искренне был благодарен за всё, что она сделала для него и для Риты.

Таня была здесь же, на заднем сидении машины, и выглядела веселее, чем обычно.

– Танечка, а ты обещала нам рассказать о Сергиевом Посаде, – Серёжа обратился к новой подруге их семьи, глядя в висевшее перед ним зеркало. Последние события так сблизили их, что они перешли на «ты».

– Серёжа, – властно вмешалась в разговор Рита, – ты бы лучше на дорогу внимательнее смотрел, а то с твоими разговорами…

– Нет, нет, не надо о плохом, – Таня поспешила перебить Риту, чтобы не дать ей договорить до конца. – Всё у нас будет хорошо: и доедем, даст Бог, хорошо, и поговорить успеем. – Она посмотрела на Риту долгим взглядом и, наконец, подводя итог своим мыслям, мягко улыбнулась: – Да, Ритуля, ты ещё не очень похожа на жену венчанную. Трудно тебе будет перестроиться, но всё-таки придётся.

– Это что ещё я должна вам перестроить? – откликнулась Рита с наигранно сердитым видом, потому что настроение у неё тоже было лучше, чем обычно. – Смотри, как ты с ним спелась, вам хоть дуэтом выступай!

– Рита, не перебивай! – вмешался Серёжа, который, в отличие от женщин, просто светился. – Танечка, пожалуйста, расскажи подробней о жене венчанной.

– Жена венчанная должна подчиняться мужу и во всём его слушаться.

– Риточка, ты слышала?

– Слышала, слышала. А я-то никак не пойму, от чего это ты радостный такой! Ну, ладно, жена должна слушаться мужа, а муж? – Рита повернула голову и с интересом посмотрела на Таню.

– А муж должен любить свою жену, как себя самого, и заботиться о ней.

– Слышал, сияющий? Любить и заботиться, а не всё делать наперекор!

– Мамочка, неужели я тебя не люблю? – Серёжа посмотрел на Риту так, что у Тани даже защемило сердце от того, что называется «бабьей завистью».

– Толку от твоей любви, если ты всё делаешь наоборот. – Рита поджала свои красивые губки, чем привела Серёжу в полное умиление.

– Я исправлюсь, слышишь, мы, ведь, теперь с тобой одно целое. Мне теперь легче будет понимать тебя.

Рита посмотрела на мужа полным удивления взглядом, но ничего не сказала, что уже само по себе было необычно.

Следующие несколько минут они ехали, молча, думая каждый о своём. Рита первой очнулась от своих мыслей и вернулась к реальности.

– И кого же мы там увидим?

– Где там? – не сразу поняла Таня.

– Ну, куда мы едем.

– А, в Лавре? Там мы увидим Преподобного Сергия.

– Ну, теперь я поняла! Нашего Серёжу везут к Сергию! Всё для него!

Серёжа довольно засмеялся.

– И что же этот Сергий? Он в монастыре живёт?

– Нет, он там лежит мощами в Троицком соборе, – улыбнулась Таня. – Умер он в 1392 году.

Рите стало неловко, и она поспешила задать следующий вопрос:

– И что, он помогает?

– Помогает, если мы веруем.

– А если не веруем?

– Тогда незачем и ехать, – вмешался Серёжа.

– У нас принято считать, что верующие – это только бедные, униженные, обездоленные, проще говоря, неудачники, – тихо начала Таня. – А ведь это не так. Вот Преподобный Сергий был из бояр, а по смерти родителей отдал своё имение женатому брату и ушёл в дремучий лес.

– В лес? И как же он там жил? – Рита посмотрела на Серёжу так, как будто это он был всему виной.

– Божьей помощью и своими трудами. Землю обрабатывал, срубил себе келейку, церковку и молился без устали день и ночь.

– А что же он там ел?

– Да что Бог пошлёт: хлеб ему иногда брат привозил, а так ягоды, коренья. Он с младенчества постник был: по средам, пятницам даже грудь не брал.

– Если бы моя Маша делала то же самое, я бы или с ума сошла, или залечила бы её, – тяжело вздохнула Рита.

– Но у него-то родители были благочестивые, – продолжала Таня. – Не чета нам с тобой. Они тоже мощами лежат недалеко от своего великого сына в Хотькове, преподобные Кирилл и Мария.

– И что же такого великого сделал их сын? – спросила Рита.

– Да ничего, в принципе: трудился, не покладая рук, ходил в старых изношенных одеждах, избегал людской славы, любил людей и молился Богу.

– И чего же тогда ты говоришь, что он великий?

– А ты вот сама посуди, и Таня тихим ровным голосом начала свой рассказ.

Один земледелец из отдалённой страны много слышал о Преподобном Сергии и пожелал видеть его. Придя в его монастырь, он спросил, где можно найти великого старца. Его отправили в сад, где Преподобный в тот момент копал землю. Увидев монаха в выгоревшей, худой одежде, земледелец подумал, что его обманули, так как надеялся видеть Сергия в великой славе и почести.

Как он ни пытался узнать, где можно увидеть Преподобного, ему отвечали, что он уже видел его в саду. В этот момент Преподобный возвращался из сада. Приезжий даже отвернулся, чтобы не смотреть на проходящего, и подумал: «Какого большого труда стоило мне прийти сюда, и мой труд оказался напрасным, потому что я надеялся видеть Преподобного, о котором так много слышал, в великой славе и почести».

Преподобный, узнав его тайные мысли, позвал его к себе и, не открывая себя, обласкал, предложил ему пищу и сказал: «Не скорби, ибо скоро увидишь того, кого желаешь видеть». Сейчас же после этих слов Преподобный получил известие о том, что к нему идёт один из великих князей. Он тотчас встал и вышел навстречу князю, который шёл со множеством слуг.

Князь, подойдя к Сергию, поклонился до земли, прося у него благословения, и они стали беседовать, а все почтительно стояли около них.

«Кто этот старец, который беседует с князем?» – спросил земледелец одного из слуг князя. «Святой Сергий», – отвечал ему слуга. Получив такой ответ, земледелец стал укорять себя за своё неверие. Ему было очень стыдно. Когда же князь оставил монастырь, земледелец приблизился к Преподобному, стыдясь смотреть на лицо его, пал к его ногам и стал каяться в своём грехе против него.

– И что же, Сергий, простил его? – задумчиво спросила Рита.

– Преподобный с любовью, утешая его, сказал ему: «Не скорби, чадо, потому что ты один истинно думал обо мне, считая меня за ничто, а все прочие ошибались, почитая меня великим».

– Таня, как же это так? – голос Риты звучал растерянно.

– Так велико было смирение Преподобного Сергия! Он больше возлюбил гнушавшегося им земледельца, чем те почести, которые оказал ему посетивший князь.

– Я совсем, как тот земледелец, – Рита тяжело вздохнула, – даже хуже.

– Преподобный совершил много различных чудес, – продолжала Таня. – Он даже воскрешал мёртвых.

– Что? – это был не вопрос. Рита захлебнулась неожиданно вырвавшимися слезами. – Таня, он нам поможет?

Рита рылась в сумочке в поисках платка, а Таня тем временем продолжала:

– Один человек, живший близ монастыря, имел единственного сына, который заболел.

От этих слов Рита заплакала ещё сильнее.

– Он понёс его к Преподобному для исцеления. Больной отрок дорогой умер, и отец неутешно оплакивал его.

Серёжа заметно сбавил скорость, а Рита уткнулась лицом в платок.

– Преподобный, увидев слёзы отца, сжалился над ним и, помолившись, воскресил умершего отрока.

– Таня, – не переставая плакать, говорила Рита, – он нам поможет? Скажи! Он поможет нам? Ну, чего ты молчишь, Таня? Скажи хоть что-нибудь!

Таня не отвечала, потому что изо всех сил сама пыталась заглушить подступившие к горлу слёзы, но, не в силах сдержать их, тоже заплакала. Серёжа остановил машину. Ехать дальше было просто опасно: у него дрожали руки. Он сидел, вцепившись в руль, глядя перед собой невидящим взглядом.

– Мы будем просить его. Это всё, что мы можем, – Таня выдавила из себя скупые слова, вытирая пальцами растекавшиеся по щекам слёзы.

– Мы будем просить его, – Рита тут же подхватила услышанные слова, потому что в них была надежда. – Мы будем просить его. Серёжа, ты слышишь? Мы очень сильно будем просить его, и он вернёт нам наших детей.

– Мы будем просить его быть ходатаем перед Господом, – поправила Риту Таня, – и Бог по молитве великого Сергия вернёт нам наших детей.

 

 

28

Преподобный Сергий встретил скорбящих родителей полумраком храма. Дрожали огоньки свечей, люди нескончаемым потоком текли к тому месту, где покоились мощи великого старца, игумена земли Русской. Читался акафист. Батюшка, стоя у священной главы Преподобного, тихим голосом произносил проникновенные слова молитвы, прославляющей житие и подвиги Преподобного Сергия. Ему вторил хор из нескольких человек, возносивший к куполу храма благолепное «Аллилуия», казавшееся человеку непосвящённому просто ангельским пением. Было много зарубежных туристов, казавшихся в полумраке храма нездешними существами.

Таня поставила Риту и Серёжу в очередь, а сама пошла за свечками. Вскоре она вернулась с листочками бумаги, на которых были написаны имена их детей.

– Что это? – шёпотом спросила Рита, боясь нарушить тишину храма, подчёркнутую размеренным ритмом молитвы.

– Мы подадим эти записки на молебен. Батюшка тоже будет просить Преподобного за наших детей.

– И мы тоже? – Рита выглядела такой же потерянной, как и иностранцы, бродившие из угла в угол, в поисках смысла происходящего.

– И мы тоже. Мы не просто будем просить, мы будем кричать сердцем, умоляя Преподобного Сергия предстательствовать перед Богом за наших детей.

– Как это «кричать сердцем»? – не поняла Рита.

– А ты попробуй. Сердце твоё тебе подскажет.

Когда они подходили к мощам, Рита заливалась слезами, а Таня тихо плакала. Они сделали два земных поклона и приложились к стеклу, за которым под покрывалом почивали мощи великого Сергия. Отойдя от мощей, они сделали ещё по одному поклону Преподобному. Слёз уже не было, но каждый из них ощутил некое потрясение, какое бывает при соприкосновении с великой тайной.

– А что это так пахло? – спросил Серёжа, вопрошающе глядя на Таню.

– Что пахло? – не поняла Рита.

– Ты почувствовал благоухание? – уточнила Таня.

– А вы нет? – Серёжа выглядел очень растерянно. Ему так хотелось, чтобы и Рита смогла ощутить то же самое.

– Я ничего не почувствовала, – начала было в своей старой манере «жена венчанная», но тут же исправилась: – Нет, я почувствовала, но, скорее, это было какое-то сотрясение, а не благоухание.

– Серёжа, это тебе знак от Преподобного, – тихо сказала Таня и, перекрестившись, добавила: – Для укрепления веры.

– А это означает что-то плохое? – испугалась Рита.

– Нет, почему плохое? Просто теперь Серёжа сердцем будет знать, что Преподобному Сергию дано дарить людям Божью Благодать. – Помолчав немного, она улыбнулась и тихо добавила: – Видно, Серёжа кричал сердцем громче нас с тобой.

Рита посмотрела на мужа исподлобья, но промолчала, а про себя подумала: «Вот ещё! Теперь он, точно, возомнит себя главой семейства!»

 

 

29

Из Лавры они поехали на источник со странным названием «Гремячий». После посещения Лавры и Серёжа, и Рита выглядели умиротворёнными. Они думали о посещении Преподобного, как об уже завершившемся событии, но оказалось, что место, куда они направлялись, тоже было связано с великим старцем. А Таня продолжала рассказывать.

В монастыре вокруг Сергия собралось немало учеников, которые желали жить вместе с ним, чтобы пользоваться его наставлениями, поэтому для уединённой молитвы Сергию приходилось искать совершенно безлюдные места. Так он и оказался на этом месте, которое сейчас известно своим водопадом. Только во времена Сергия никакого источника здесь не было. Преподобный удалился туда, чтобы ничто не мешало ему молиться о спасении Руси, которая, раздираемая междоусобицами и задавленная татаро-монгольским игом, уже не имела и самой надежды на то, чтобы подняться с колен. Это он, Преподобный Сергий, благословил князя Дмитрия Донского на Куликовскую битву и предсказал ему победу.

Но в этом безлюдном месте не было воды, и Преподобный обратился к Богу с просьбой послать ему воду. Господь услышал своего угодника, и с небольшого холма стало бить несколько ключей чистейшей воды. Они с шумом сбегали вниз по склонам, отчего место это и получило своё название «Гремячий ключ».

Чем ближе к источнику, тем больше становилось машин, сворачивающих именно сюда. Дорога становилась всё хуже и хуже, но это не останавливало находившихся в машинах людей.

– Ой, если бы не Таня, я бы сюда точно не поехала, – ойкнула Рита после первой же рытвины.

– Да, Танечка подбирает для нас совершенно особые пути, – согласился с женой Серёжа, для которого такое бездорожье оказалось настоящим испытанием.

– Ничего, справимся, – подбодрила их Таня. – Вы же сами видите, что мы здесь не одни. Погода отличная: солнышко, лёгкий морозец, – всё для нас.

Когда они переползли через небольшой овраг с неглубокой лужей на дне, Серёжа вздохнул с облечением.

– Не радуйся раньше времени, – съязвила Рита, потому что настроение у неё заметно испортилось.

– Всё, Серёженька, самое трудное позади. Мы почти приехали, – Таня поспешила подбодрить теряющего боевой дух водителя.

Серёжа от радости даже запел что-то себе под нос.

– А, может, не будем купаться? – Рита, похоже, начала обдумывать план отступления.

– А зачем тогда мы сюда приехали? – Таня и раньше не была уверена, что ей удастся заманить Риту под струю ледяной воды, но всё-таки она решила, как говориться, биться до конца.

Не прошло и пяти минут, как машина остановилась на большом пустыре, в центре которого красовалась деревянная церковь.

– Вот это да! – удивилась Рита. – В таком безлюдном месте и церковь!

– Раз есть церковь, значит, это место не безлюдное, – Таня повернулась лицом к церкви, перекрестилась, сделала поклон и чинно произнесла:

– Благодарим тебя, отче наш Сергие, что помог нам добраться до твоего источника.

– Смотри, – Рита толкнула мужа локтем в бок, – она разговаривает с ним, как с живым.

– А он и есть живой, – не растерялась Таня. – Ты разве ещё этого не почувствовала? Ну, после источника точно почувствуешь.

– Нет, знаешь ли, лучше я поверю тебе на слово, – Рита прижалась к мужу, как будто искала у него защиты от очередного насилия, которое собиралась сотворить над ней их новая подруга.

– Риточка, мы должны это попробовать, – Серёжа был настроен более решительно.

– Вот ты и пробуй, а мне и так хорошо, – Рита оттолкнула мужа и медленно пошла вслед за Таней.

Когда они подошли поближе, то увидели, что цивилизации здесь было намного больше, чем они предполагали. Их встречали и бревенчатые дорожки, и лоток с тульскими пряниками на любой вкус, и крутая бревенчатая лестница, и часовня, и деревянная купальня, похожая на небольшой терем.

Они зашли в часовню, чтобы поставить свечи, и Таня, нагнувшись к Рите, шепнула ей в самое ухо:

– Мы пересилим себя ради наших детей.

Лицо Риты тут же приобрело серьёзное выражение. Когда она ставила свечу, губы её шевелились, но что она просила у Бога, ведомо было только Ему одному.

Когда они подошли к купальне, Риту начало трясти не то от холода, которым тянуло от воды, не то от страха.

– Ты бы видела, что здесь делается летом, – Таня всячески пыталась отвлечь Риту от её мыслей. – Толпы людей! Купают даже младенцев!

– Каких младенцев? – не поняла Рита.

– Как каких? Совсем маленьких ребятишек. Берут их за ручки и три раза погружают по горлышко в воду. Потом ладонями протирают головку и личико, – бодро отвечала Таня, хоть и её тоже начало трясти.

– Что, и тебе страшно? – удивилась Рита.

– И мне страшно, а как же! Но это только зайти в воду страшно, а потом хочется ещё и ещё!

– Нет уж, я сомневаюсь, что мне захочется ещё и ещё, – Рита посмотрела на Серёжу, который все время молчал. – Вот даже наш сияющий помрачнел, а ты говоришь, «захочется ещё».

– Здесь проверяется вера, закаляется воля и исцеляется тело. Становимся крепче мы, легче становится и нашим детям.

– Если я это сделаю, то только ради Маши. – Рита стиснула зубы и замолчала.

Они зашли в купальню втроём. Там было два отсека для переодевания. Серёжу отправили в первый, а Таня с Ритой остались во втором. Окунаться женщина должна благочестиво, поэтому они надели сорочки, приготовленные Таней заранее, и повязали на голову платочки. Серёжа был уже давно готов, но ждал Таню, которая должна была первой зайти в воду, чтобы показать им, как это правильно делается.

Таня перекрестилась на иконы и со словами «Преподобне отче наш, Сергие, помоги мне окунуться во исцеление души и тела и помоги моему тяжко болящему сыну, отроку Иоанну» переступила порог, за которым, собранная в трубу, под большим напором лила вода – ледяной душ. Осторожно встав босыми ногами в воду и перекрестившись во Имя Отца, она подставила голову под струю. Вода, текущая с потолка, натолкнувшись на препятствие, рассыпалась на сотни брызг, часть которых попала и на Серёжу с Ритой.

– Ой! – Рита с визгом отскочила.

– И Сына, – снова перекрестившись, Таня ещё раз подставила голову под струю.

В третий раз зайдя в воду, она перекрестилась теперь уже во имя Святага Духа…, после чего с криком «Аминь!» выскочила, сияя и с трудом переводя дух.

– Вот видите, ничего страшного! – улыбаясь, сказала она и потащила Риту к воде.

– Нет! – Рита схватилась обеими руками за дверную раму. – Пусть Серёжа первый! Я после него!

– Давай, Серёжа, только не забывай креститься, а слова я буду тебе подсказывать.

Серёжа сделал неуверенный шаг в сторону воды, перекрестился, а Таня громко, чтобы перекричать и шумящий поток воды и страх, охвативший Серёжу, крикнула:

– Господи, помоги рабу Твоему Сергию и его тяжко болящей дочери, отроковице Марии!

Серёжа зашёл в воду, стараясь держаться подальше от струи.

– Давай, Серёжа, крестись! Во имя Отца!

Таня подтолкнула его слегка сзади, и струя со всей силой обрушилась на его голову.

– Ещё раз! И сына! И Святага Духа! Аминь! Молодец!

Серёжа выскочил из воды и, тоже сияя, посмотрел на жену. Его переполняло ни с чем несравнимое чувство победы. Победы над самим собой.

– Рита, а теперь ты! – Таня схватила Риту за руку выше локтя, но она продолжала упираться.

Тогда на помощь пришёл Серёжа. Он схватил жену за талию и просто поставил её под струю. Рита завизжала, как будто её резали.

– Рита, крестись! – закричала Таня. – Во имя Отца, и Сына, и Святага Духа!

Серёжа не давал Рите выскочить из воды и подставлял её под струю, держа за плечи.

– Изверги! – взвизгнула она, выскочив под заключительный «Аминь», произнесённый Таней и Серёжей одновременно. Дыхание у неё перехватило, но, отдышавшись, она посмотрела по сторонам с таким видом, как будто родилась заново. – Вот где спелись! Я же говорила, что спелись!

Серёжа притянул жену к себе и ласково погладил её по голове, покрытой мокрым платочком:

– Мамочка, ну скажи, что хорошо.

– Да ну тебя! – Рита оттолкнула мужа с наигранной суровостью.

– Посмотри, какая ты вся розовенькая, как поросёночек!

Но «розовенькой» была не только Рита. Такой же была и Таня, и сам Серёжа. Они стояли раскрасневшиеся, счастливые и от их разгорячённых тел исходил густой пар.

– Вот это да! На улице зима, а мы здесь почти под открытым небом после ледяной воды, как в парилке! – Серёжа просто весь светился счастьем.

– А теперь давайте быстро одеваться, – приказала Таня, как боевой командир. – Вытираться не нужно. Одежда, надетая на мокрое тело, сохранит благодать, которую мы сейчас получили.

Потом, возбуждённые и счастливые, они добежали до машины, включили печку и достали термос. Купленная в Лавре медовая коврижка с горячим ароматным чаем показались верхом блаженства.

– Ну, как? Вы не жалеете, что искупались? – заговорила Таня, глядя, как супруги уминают коврижку.

– Ещё чего! – смачно ответил Серёжа. – Это так же, как и в мультике, помните? «Ты ещё не видел чуда? Так пойди и посмотри!»

– Смотрю я на тебя и удивляюсь, – Рита была в своём репертуаре. – Оказывается, как мало тебе нужно для счастья! Я теперь тебя буду регулярно ледяной водой обливать!

– Сравнила! Обливание – конечно, неплохо, но разве его можно сравнить с этим? Здесь само место какое! Это же просто настоящее чудо под открытым небом!

«И чего этой Рите не хватает? – думала Таня, глядя на Серёжу с восхищением. – Всегда так! Что имеем, не храним, потерявши, плачем. А впрочем, он любит её именно потому, что она такая. Другая ему не нужна».

– А я видела там женщину в купальнике и без платка, – Рита перебила ход Таниных мыслей. – А почему мы были в сорочках?

– А, это васильки, – небрежно ответила Таня и махнула рукой.

– Это что ещё за васильки, да ещё зимой? Серёжа, тут для тебя просто собрание чудес! – Рита улыбнулась своему не перестающему сиять мужу.

– Да это я их так называю.

– Нет, ты давай-ка, не увиливай, – настаивала Рита. – Кого это их?

– Да людей современных, – ответила Таня и откинулась на спинку сидения. – Мы, ведь, выросли в безбожном государстве. С детства нам вдалбливали в головы, что Бога нет, что это всё «опиум для народа», ну, и тому подобное, сама знаешь. И люди наши забыли, кто они, какого рода, чем жили их предки. Они уверены, что такими безбожниками они были всегда, и по-другому быть не может. Вот я и называю их васильками. Просто сорняки на безбожном атеистическом поле. Не знают, кто они и для чего живут. Потому и вымирают. – Таня замолчала, но ненадолго. В глазах её вспыхнули озорные искорки. – Но ведь едут же! И креститься толком не умеют, и ничего-то толком не понимают, но ведь едут! И прыгают в ледяную воду, и радуются, как дети, и детей своих в ледяную воду погружают! Как вы думаете, что их толкает?

Ответа не последовало.

– Я это называю «голосом крови». Это что-то типа зова предков, подсознательное стремление уподобится им. Течёт она в наших жилах, эта русская кровь, и зовёт нас к святым местам. И едем мы! И идём мы! А через годик-другой, смотришь, василёк бессмысленный уже и в личностного Василька превращается, который осознаёт себя творением Господним и стремится восстановить в себе утерянный образ Божий. Вот где настоящее чудо! Это чудо-распречудо, чудо Родина моя!

– Это ещё что за «распречудо»? – Рита выглядела явно озадаченной.

– А это песня такая – «Во поле берёза стояла», не знаешь, что ли?

– Песню такую я знаю, только вот «распречуда» что-то не припоминаю.

– А всё русское из нас целенаправленно вытравливали, чтобы и следу не осталось. Мы же теперь и не русские вовсе, а россияне. И никудышные мы, и пьяницы, и ничего-то мы без посторонней помощи не можем. Иностранцев нам нужно, чтобы в спину нас подталкивали, да понукали: «Ну, давай, шевелись, русский дурак!» А русские и хазар били, и шведов били, и татар били, и французов с немцами били, и поляков били. Не потому, что нам от них что-то нужно было, а чтобы к нам не лезли.

– Таня, откуда в тебе всё это? Тебя же воспитывали, в принципе, так же, как и нас, – Серёжа пристально посмотрел на Таню.

– В церковь ходить нужно, пока есть такая возможность.

– Как это «пока есть»? – Рита тоже была поражена услышанным.

– А как на Западе: церкви есть, а ходить туда незачем. Нет там Духа Святого, только «мерзость и запустение». Вот храмы и распродаются как недвижимость. Так-то, дорогие мои васильки, – добавила Таня и стала поправлять платок. – Идёмте ещё разок поклонимся нашему Преподобному у креста, который так и называется «поклонный», и наберём в бутылки святой воды. Она здесь серебряная, то есть, содержится в ней большое количество серебра.

Они шли по полю, разбитому колёсами машин, продолжая начатый разговор.

– Согласен, мы с Ритой васильки, но я против того, что мы не личности.

– Знаешь, Серёжа, мне недавно попалась в руки замечательная книга. Называется она «Тайна русского слова». В ней есть прямой ответ на твой вопрос: «Обретение личности – это, прежде всего прочего, уподобление Тому, Кто есть носитель Лика. И именно по этому пути шли все наши святые, иного просто нет». Мне так понравились эти слова, что я даже выучила их на память. Продолжать?

Серёжа кивнул в ответ.

– «Личность – это Тот, Кто будучи Господом, смиренно омывает пыльные ноги своим ученикам, простым галилейским рыбарям. Личность – это Тот, кто с необозримой высоты Голгофского Креста, истекая кровью, зверски избитый и оплёванный, оклеветанный и осмеянный, распятый, одного взмаха ресниц Которого было бы достаточно, чтобы смести всю эту толпу, всё это воинство, весь этот неблагодарный, погрязший в мерзостях мир, – просит Отца Своего Небесного: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают».

Серёжа молчал, молчала и Рита.

– И, знаете, более всего поразительно то, что автор этой книги о созидающей силе русского языка – не русский. Он азербайджанец, принявший православную веру с именем Василий. Сейчас он Василий Ирзабеков.

– Василий? Надо же! Какое совпадение! А почему он взял себе такое имя?

– Это ведомо одному Господу Богу, – улыбнулась в ответ Таня. – Серёжа, я обязательно дам тебе почитать эту книгу.

Они подошли к бревенчатым ступенькам, и Серёжа, взяв под руки своих спутниц, сказал: «Осторожно, здесь скользко».

– Кстати, – продолжала Таня, когда ступеньки закончились, – только два человека открыто поддержали русского царя Николая II в тот момент, когда все требовали его отречения: хан Нахичеванский, глава Дикой дивизии, мусульманин, и генерал Келлер, православный, немец по происхождению.

– А вот и крест! – Рита уже порядком устала от серьёзных разговоров. – Мы говорим щит и меч, а здесь щит и крест.

– Да, крест вместо меча – это оружие Преподобного Сергия, – Таня перекрестилась и положила земной поклон перед небольшим белым крестом, на котором была табличка в виде щита со следующими словами:

8.Х.92 исполнилось 600 лет со дня кончины

Святого Преподобного Сергия Радонежского(1314-1392гг.).

Не было на Руси человека

большей духовной крепости,

нравственной силы, душевной праведности.

Благодарственная память народная нарекла Сергия

Великим Молитвенником и Хранителем Земли Русской.

Всю свою долгую жизнь служил он Богу и Родине.

То были времена тягчайшего порабощения

и унижения нашего народа.

И худшим поработителем было не монголо-татарское иго,

а чувство собственной неполноценности,

духовное бессилие и душевная растерянность.

Некогда Великая Русь разлагалась

на скопище враждующих княжеств.

Под пятой очередного хана

отечественные князья уподобились

стае стервятников, рвущих друг у друга лучшие куски

от тела поверженной и поруганной врагом Родины.

Народ прозябал в нищете и невежестве.

Жили одним днём, не помня прошлого,

не думали о будущем.

Казалось, что нет в этом мире силы,

способной развеять мрак над русскими землями.

Говорят, великому народу даны великие испытания.

Нет греха пасть под ударами судьбы,

грех – не подняться.

Русь поднялась, ибо личный пример Сергия

десятилетиями зримо и незримо

напитывал Силою Светоносного Духа

ум и душу её народа.

Его пример вернул людям Веру в свои силы,

пробудил надежду на лучшее и достойное будущее,

возжёг Любовь к Богу и Отечеству.

Сегодня, в преддверии XXI века,

Россия вершит свой окончательный,

исторически заданный ей выбор.

Наши времена подобны временам Сергия.

Как и тогда решается вопрос –

быть или не быть Земле Русской.

И потому вновь кажется, что нет силы обороть её.

Это не так. Волей Божьей

Преподобный Сергий всегда хранил,

хранит и будет хранить нашу землю,

лишь бы нам самим не отринуть его помощь.

И как бы сегодня не бесновалась

вокруг нас тьма, пытаясь запугать

или прельстить своими лживыми посулами,

Силу Светоносного Духа,

даруемого всем нам молитвами

Преподобного Сергия Радонежского,

одолеть ей не дано.

На том стояла, стоит, и стоять будет Земля Русская.

 

 

 

30

Они возвращались домой тихие и просветлённые. Каждый думал о чём-то своём, вглядываясь в мелькающие за окном пейзажи. Серёжа даже не включил радио. Таня, как будто вспомнив о чём-то, торопливо достала сумочку, открыла её и протянула Серёже аудиокассету.

– Что это? – спросил водитель.

– Это «Русская Голгофа». Жанна Бичевская. Давайте послушаем.

Серёжа вставил кассету в магнитофон, щёлкнула нажатая клавиша, и машина наполнилась тихими гитарными перезвонами. После событий прожитого дня низкий грудной голос Жанны Бичевской как-то по-особому коснулся каждого сердца: Серёжа погрустнел, Рита начала часто вздыхать, а Таня замерла, наблюдая за своими друзьями по несчастью. За окном уже темнело, и в свете фар запрыгали крупные белые мухи.

– Смотрите, снег! – по-детски радуясь, воскликнула Рита. – И какой крупный!

Снежинки вскоре залепили лобовое стекло, и Серёжа включил дворники. Дорога и так была нелёгкая, а тут ещё этот снег! Но Рита была настроена совершенно иначе. Она прильнула к стеклу и, не отрывая глаз, наблюдала за феерическим кружением белых хлопьев.

– Какой красивый снег! Серёжа, разве ты не видишь? Мне кажется, я никогда раньше не видела такого красивого снега!

Но Серёжа не разделял восторга жены. Езда по такому бездорожью вообще была далека от какой-либо романтики.

– Серёжа, ты, как всегда, в своём репертуаре! – Рита уже была готова по привычке «наехать» на мужа, но что-то остановило её.

– Таня, как же красиво, правда?

– Правда. Мы, как будто, в сказочном лесу.

– Точно! – Рита тут же захлопала в ладоши, как маленькая девочка. – Мы с тобой две добрые феи, а Серёжа – злой волшебник, который хочет всё испортить.

«Злой волшебник» только тяжело вздохнул в ответ. В этот момент машина наполнилась соловьиными трелями, и задушевный голос Жанны Бичевской запел:

Ах, как птицы поют! Так в неволе не спеть

Ублажаю тебя, Божье слово «свобода»…

– Ой, в нашем зимнем лесу запели соловьи! – Рита засияла, как ещё совсем недавно сиял её муж. – Да это же просто «Двенадцать месяцев»! Мы сейчас отправим Серёжу искать фиалки!

– Нет, один я не пойду! – запротестовал Серёжа. – Тем более что я – злой волшебник.

– А мы тебя переколдуем в бедного падчерёнка.

– В кого-кого?

– Ну, девочка – падчерица, а мальчик – падчерёнок, – Рита залилась весёлым смехом, и Серёжа, забыв о бдительности, засмотрелся на жену, потому что такой он не видел её уже целую вечность.

– Насколько я помню, падчерицу посылали за подснежниками.

– Да? Замечательно! – Рита снова захлопала в ладоши.

– Тогда ты принесёшь нам и фиалки и подснежники!

– Нет, мамочка, ты уж определись! Не могу же я один сразу в двух временах года побывать.

– Серёжа, тормози! – Танин крик разрушил сказочную идиллию, и машина с визгом затормозила.

Все трое напряжённо вглядывались в темноту, в которой Тане что-то привиделось.

– Это лось! Вы видите? – Рита снова засияла.

– Нет, их там двое! Это лосиха с лосёнком! – уточнил Серёжа.

– Лосиха с лосёнком? – Рита резко притихла, а потом, не отрывая глаз от чудесного видения, дрожащим голосом произнесла:

– Лосиха с лосёнком. Это нам знак, да? Таня, скажи. Это нам знак?

– Не знаю.

– А я знаю! Это нам знак от преподобного Сергия! Ты же сама говорила, что всё познаётся сердцем. И моё сердце чувствует, оно мне подсказывает, что это не случайно. Я хочу выйти!

Рита уже взялась за ручку дверцы, но Серёжа схватил её за руку.

– Мамочка, ты что? Это же лосиха! Она намного сильнее тебя. И она с лосёнком! Она может подумать, что ты хочешь обидеть детёныша, и тогда нам всем не поздоровится.

Лосиха, тем временем, с опаской поглядывая на слепящий свет, торопливо перешла через дорогу, закрывая лосёнка своим телом.

– Смотри, Таня. Она готова погибнуть, защищая своё дитя. А я? Что делала я? Пила водку и винила в своём горе ни в чём неповинных людей! – Рита закрыла лицо руками и сидела так несколько секунд. – Серёжа, прости меня, – сказала она, с трудом проглотив комок, застрявший в горле. – Таня, и ты прости меня. Умоляю вас, простите меня.

Рита зарыдала. Её слова были так искренни, что Таня тоже тихо заплакала, а Серёжа, обхватив руль двумя руками, упёрся в него подбородком. Лосиха с лосёнком давно скрылись за деревьями, а они всё так и сидели, вздыхая и всхлипывая. Наконец, первой заговорила Таня.

– Это, действительно, знак. Ради этого стоило жить. Ради этого стоило страдать. Это самое настоящее чудо человеческой жизни, и имя ему – покаяние. – Таня, протянула руку и мягко сжала плечо Риты. – Господь коснулся твоего сердца, и ты увидела мрак своей души. Теперь ты никогда уже не забудешь этой минуты. Она останется в тебе искрой божественной благодати. Она будет призывать тебя к свету, и ты уже просто не сможешь жить по-старому. Это есть самое настоящее чудо, и свершилось оно по молитвам преподобного Сергия.

Серёжа нажал на газ, мотор заработал, и машина, как бы нехотя, сдвинулась с места. Снежные хлопья по-прежнему прилипали к лобовому стеклу, дворники монотонно выполняли свою работу, а Жанна Бичевская пела о том, что вся Россия стала полем Куликовым, и скорбела, что нет ни Сергия ныне, ни князя Донского и что некому Отчизну нашу защитить.

– Это о нашем Сергие? – тихо спросила Рита.

– Да, это о нашем Сергие, – также тихо ответила Таня, а про себя подумала: – «Прошёл всего один день, какой-нибудь десяток часов жизни, а преподобный Сергий стал ей уже родным и близким. И нет уже ни смерти, ни веков, разделяющих наши жизни, а есть только Любовь. Любовь, побеждающая смерть».

– Таня, значит, он живой?

– У Бога все живы, но только «жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за безбожно прожитые годы».

Наступила затяжная пауза. Жанна Бичевская пела, но её задушевные песни не мешали думать о своём. Рита, как завороженная, вглядывалась в лес, туда, куда ушли лосёнок с матерью. Но было темно, и кроме пушистых хлопьев, танцующих в свете фар, ничего не было видно. Наконец оторвавшись от окна, она откинулась на спинку сидения и закрыла глаза.

– Я, действительно, никогда не забуду этот день. Серёжа, а ты?

Серёжа ответил не сразу. Он продолжал молчать, напряжённо вглядываясь в исчезавшее под колёсами бездорожье, потом, сбавив скорость, бросил короткий взгляд на жену и, слегка улыбнувшись то ли Рите, то ли своим мыслям, тихо сказал:

– Я тоже. Сегодня впервые за последние годы мы снова были счастливы.

 

 

 

 

 

 

                  1

Когда неожиданно налетевшая буря стихла, Ваня понял, что провалился и упал на что-то жёсткое, совсем непохожее на землю. Скорее всего, это был камень. Он медленно поднял голову, чтобы осмотреться, и увидел прямо перед собой тяжёлую дверь в толстой каменной стене. На двери была табличка: «Темница Поля Василькова. Добро пожаловать!»

Ваня долго смотрел на табличку и никак не мог сообразить, что бы это могло значить. Наконец он вспомнил, как они с Машей вышли на поле Васильково, непохожее на поле, со скудно растущей на нём пшеницей и васильками, похожими на что угодно, но только не на цветы. Потом они увидели камень, на котором было написано: «Налево пойдёшь – равенство, свободу, братство обретёшь. Направо пойдёшь – смерть свою найдёшь. Прямо пойдёшь – в Царство Обмана попадёшь». Ваня был уверен, что они выбрали первое, то есть, равенство, свободу и братство, но темница прямо у него перед глазами заставила его усомниться в этом.

«Неужели мы выбрали третье? – напряжённо думал он, стараясь вспомнить всё поподробнее. – Нет, быть этого не могло!» – Ваня вспомнил, как Маша предложила идти налево, и он согласился. – «Вот тебе и свобода, и равенство, и братство!» – подумал он и почесал затылок, подозрительно поглядывая на двери темницы. – «А где же Маша?»

Вскочив на ноги, Ваня осторожно подошёл к закрытой двери и тут же отбежал назад: попасть в темницу ему, явно, не хотелось.

– Маша, – негромко позвал он, – ты здесь? Маша? Где ты?

Маша не отзывалась.

Ваня опустил голову, но на том, что было у него под ногами, никаких следов видно не было. Для верности он опустился на четвереньки, в надежде найти хоть малейшее свидетельство того, что Маша была здесь, но, как ни старался, ничего не обнаружил.

«Двери у меня уже были в первом бараке, – думал он, время от времени с опаской поглядывая на дверь темницы. – Хорошо, что возле этой можно хоть спокойно посидеть. Но куда же всё-таки буря могла занести Машу?»

Какое-то время Ваня просидел, тупо глядя на ставшую ненавистной дверь, а потом мысли его перенеслись назад к камню.

«Эх, Маша, Маша, – сказал он вслух и испугался звука своего голоса. – Там была кровь! – с ужасом вспомнил Ваня. – Вся земля была залита кровью! Что это могло значить?»

Пока он судорожно перебирал все возможные варианты, тяжёлая дверь слегка приотворилась.

«Начинается! – Ваня резко вскочил на ноги. – А вдруг Маша уже там? – Эта мысль была подобна разряду электрического тока. – Нет, не может быть! – Ваня хорошо знал Машу. Она ни за что не решилась бы зайти в темницу без него. – Моя девочка или где-то здесь, – размышлял он, – или ждёт меня там, где упала. Я немного подожду здесь, а если она не появится, пойду искать».

Ваня отошёл подальше от открывшейся двери и какое-то время просидел, не шелохнувшись. Но Маша так и не появилась.

«Значит, она упала в другом месте, и ждёт меня там», – успокоил себя Ваня.

Он встал и осторожным шагом пошёл прочь от двери темницы. Справа от него была узкая кромка поля, на которой не было ничего, кроме травы непонятного бурового цвета, а слева тянулась глухая каменная стена темницы. Как он ни вглядывался вдаль, Маши видно не было.

«Когда же кончится эта стена? – Время от времени Ваня задавал себе один и тот же вопрос. – Похоже, всё поле Васильково было одной огромной тюрьмой».

Он шёл так долго, что устал, но ни Маши, ни конца стены темницы, не было и в помине.

«Что же я делаю? – Ваня резко остановился. – Если до сих пор я так и не встретил Машу, это означает, что мы с ней идём в одном направлении. Так мы никогда не встретимся, а просто будем ходить по кругу друг за другом. Нужно идти в обратном направлении. – Ваня радостно развернулся на 180 градусов, но, сделав несколько шагов, снова остановился. – А что, если Маша тоже решит сменить направление? Тогда мы снова будем ходить по кругу, но уже в другую сторону? – От досады он стукнул кулаком по стене ненавистной темницы, и тут его осенило: – Она, ведь, слабая! Ей придётся время от времени отдыхать. А я должен идти быстро, намного быстрее, чем шёл до сих пор. В этом случае шансов встретиться у нас будет больше». – Ускорив шаг, Ваня пошёл назад к двери темницы.

Ему казалось, что вход в темницу должен быть где-то неподалёку, но на горизонте не было ничего, кроме кромки бурой травы и тюремной стены, сходившихся на горизонте в одной точке.

«Неужели я потерял Машу? Вот тебе и поле Васильково! Кто бы мог подумать, что поле с таким красивым названием разлучит нас!»

Время, проведённое вместе с Машей, в один миг пронеслось перед глазами, и ему до крика захотелось вернуть его назад. Только сейчас он понял, как заблуждался, когда думал, что Маша была взбалмошной и своенравной. Нет, она была непосредственной и неповторимой! Другой такой нет, и не будет!

«Маша, милая Маша! Какой же я был глупый, когда обижался на тебя!» – подумал Ваня и, до боли сжав кулаки, ускорил шаг.

Он уже почти бежал, но ему казалось, что идёт он слишком медленно. Тогда он побежал изо всех сил, пока не упал, потому что силы враз оставили его. Немного отдышавшись, он поднял голову, и увидел в нескольких шагах от него открытую дверь темницы, а в проёме двери дрожащую от страха Машу, пытающуюся заглянуть внутрь. Чем больше она наклонялась, тем уже становился проём двери.

«Дверь закрывается!» – понял Ваня и, вскочив на ноги, бросился к двери. Ещё мгновенье – и Маша была у него в руках.

Перепуганная «находка» завизжала так, что почти захлопнувшаяся дверь со скрипом остановилась в своём движении. Ване пришлось закрыть Маше рот рукой, но это не помогло. Она билась у него в руках, как птица, попавшая в силки, не переставая кричать.

– Маша, это же я! Ты что, не видишь?

Но Маша действительно ничего не видела, потому что кричала с зажмуренными глазами, чтобы не видеть того, кто её схватил.

– Маша! Это я, Ваня! Открой глаза!

Услышав имя «Ваня», пропажа открыла глаза и закашлялась. В это время дверь в темницу захлопнулась, но для Вани это не имело теперь никакого значения. Он был так рад, что нашёл Машу, что ничто уже не могло омрачить его радости, тем более захлопнувшаяся дверь темницы. Он гладил Машу по голове и приговаривал:

– Глупая ты, моя девочка. Ну, зачем тебе нужна была эта темница? Даже я не решился подойти близко к этой двери, а ты пошла. Успокойся, прошу тебя! Всё позади. Мы опять вместе. И эта страшная дверь уже закрылась.

Маша уткнулась лицом Ване в грудь. Она больше не кашляла, но плечи её продолжали вздрагивать.

– Ваня, как же мне было страшно без тебя! – наконец выдавила она из себя, не поднимая головы. – Как же мне было страшно!

– Ну, всё, забудем об этом, слышишь? Успокойся.

Ваня по-прежнему гладил Машу по голове, и через какое-то время плечи её перестали вздрагивать. Она подняла голову и посмотрела на вновь обретённого друга с такой нежностью, что у него что-то дрогнуло в груди.

– Маша, как же мне не хватало тебя! – сказал он, не стесняясь своих чувств.

– А мне? Ваня, без тебя я совершенно беспомощная! Без тебя я ничего не могу!

– Да ладно тебе! Видел я, как ты отваживаешься заглядывать в двери страшных темниц.

– Это я от отчаяния! Я согласна была оказаться в темнице, лишь бы только быть рядом с тобой!

– Вот ещё придумала! Нас бы там посадили в разные камеры!

– А я об этом и не подумала! – Маша c ужасом посмотрела на Ваню. – Давай больше никогда не будем разлучаться, слышишь? Я буду всё время тебя за руку держать! Ты только не отпускай меня! Я буду слушаться, я во всём буду слушаться тебя! Только ты не отпускай меня!

Маша схватила Ваню за плечи, как бы пытаясь его удержать, но он и сам никуда не собирался уходить. Он был так счастлив, что Маша, его милая Маша, снова с ним рядом!

– Ваня, а что мы сейчас будем делать?

– Не знаю.

– А я знаю, – Маша улыбнулась. – Мы сейчас с тобой отойдём подальше от этой ужасной двери и просто посидим рядышком, пока ты что-нибудь не придумаешь.

– А если и не придумаю, то хоть посидим, – согласился Ваня. – Это ты здорово придумала! Как же это хорошо, просто посидеть рядом с тобой!

– А мне с тобой! – сказала Маша, и взяла друга за руку.

Отойдя на безопасное расстояние, они радостно плюхнулись на землю и прижались друг к дружке плечами. Время тянулось медленно, или его не было вовсе, но для них это не имело никакого значения, потому что им было просто хорошо вместе.

– Ваня, – Маша, как всегда, заговорила первой, – может, нам вернуться к камню?

– Ты забыла, что здесь назад дороги нет?

– Тогда давай пойдём.   

– Что уже? Нет, Маша, давай ещё немножко посидим.

– Ваня, а ты не боишься, что за этой темницей нас ждёт ещё какой-нибудь ужас?

– Боюсь. Конечно, боюсь. Я уже так устал от этих непрекращающихся приключений. Ты только подумай: мы с тобой ведь не взрослые ещё, а сколько уже успели наделать глупостей! А представь себе, что бы было, если бы мы были взрослыми!

– Я думаю, у нас было бы меньше сил сопротивляться, или не было бы вовсе.

– Почему? – Машин ответ удивил Ваню.

– Потому что мы успели бы ещё при жизни силы свои растратить на всякую ерунду. Вот как моя мама. На что она только ни тратит свою жизнь! Из-за какой-нибудь баночки крема она может поставить папу на уши почти в прямом смысле этого слова.

– У тебя был папа? – переспросил Ваня.

– А что в этом странного? – Маша одарила Ваню, видимо, одним из тех взглядов, при помощи которых её мама «ставила папу на уши».

– Да ничего. Просто у меня папы не было.

– А как же ты на свет появился? – Маша засмеялась, и хоть в её смехе ничего обидного не было, Ваня всё-таки немножко обиделся.

– Да ну тебя! Тебе бы только смеяться. А мне, знаешь, как не хватало папы!

– У меня папа был хороший, – Маша села, обхватив колени руками. – Он называл меня «мышкой». С ним можно было поговорить, как с подружкой.

– С моей мамой тоже можно было обо всём поговорить, да только меня это раздражало.

– И меня тоже. Мне всё больше нравилось мечтать об этом противном фавне. Вот и домечталась до верёвки на шее!

– Да уж! – грустно вздохнул Ваня. – Как глупо мы живём и как горько приходиться за всё расплачиваться! – Но самое главное, – сказал Ваня после небольшой паузы, – это то, что мы с тобой встретились! У меня не было ни братика, ни сестрёнки, а теперь у меня есть ты.

– А у меня – ты. – Маша положила голову на плечо друга и тяжело вздохнула.

– Чего это ты так тяжело вздыхаешь, мышка моя?

– А разве наше с тобой счастье не тяжёлое?

– Тяжёлое, но мы же справляемся. – Ваня потрепал «сестрёнку» по волосам. – Вставай, мышка. Хоть мы ничего и не придумали, всё равно нужно идти.

– Только не отпускай меня, ты обещал. – Поднявшись на ноги, Маша сразу же схватилась за руку брата.

Ваня улыбнулся, но ничего не сказал. Перед ним был тот же путь с багровой травой справа и глухой стеной темницы слева, но рядом была Маша, и этот бесконечный путь казался теперь не таким уж и унылым.

– Только ты не расслабляйся, слышишь?

Маша вздрогнула, но не испугалась.

– Я, как ты. Только не отпускай меня. Обещаешь?

– Обещаю, – тихо ответил Ваня.

 

 

2

Не прошли они и сотни метров, как прямо перед ними вспыхнул яркий свет. Это было не так удивительно, как страшно, потому что свет ослепил их.

– Ваня, что это? – Испуганно спросила Маша, прижавшись лицом к груди друга.

– Хотел бы я знать ответ на твой вопрос! Я ничего не вижу, а ты?

– И я. Давай побежим назад, там же не было этого света.

– Нет, Маша, дело не в этом. Я уже был здесь прежде, но никакого света тогда не было. – Ваня щурил глаза, пытаясь рассмотреть то, что излучало этот нестерпимо яркий свет. – Маша, не бойся! Этот свет слепит, но он добрый, я чувствую это! – Он прикрыл глаза ладонью и, продолжая щуриться, вглядывался в источник слепящего света. – Я понял! – радостно выкрикнул он. – Это Ангел! Маша, ты слышишь? Это Ангел!

– Твой Ангел-Хранитель? – Тоже, сильно щурясь, Маша посмотрела в ту сторону, откуда исходил свет.

– Нет, это не мой Ангел-Хранитель. Но это Ангел!

– Я – Ангел-Вестник. – Это была не прозвучавшая, но каким-то непостижимым образом услышанная мысль.

– Ты слышал? – Маша вся задрожала и ещё сильнее прижалась к Ване.

– Слышал.

– Но как Он это сказал? Я не слышала слов!

– В духовном мире всё ясно и без слов. Мы не должны Его бояться. – Ваня почувствовал, что свет, исходивший от Ангела, уже не так больно слепил глаза. Он попробовал не щуриться, и это у него получилось. – Я уже привык к этому свету, – прошептал он, – постарайся и ты.

Маша послушалась, и вскоре тоже почувствовала, что ей становится легче смотреть. А тем временем Ангел-Вестник поднялся над темницей и поманил за собой испуганные души. В мгновение ока и Ваня, и крепко державшая его за руку Маша, оказались на высокой горе, откуда всё поле Васильково было видно, как на ладони. Более того, они видели его, как бы, насквозь.

– Ваня, ты видишь? Васильково поле стоит на темнице! – Маша даже вскрикнула от удивления. – А дорога, которую мы выбрали, вела к свободе, равенству и братству!

– Эта земля не всегда была такой, – как и прежде, без слов сказал Ангел. – Но люди, жившие на этой земле, как и вы, избрали неверный путь.

Ангел обратился в другую сторону, и вдали появился громадный зверь, а за ним тёмная туча, наползавшая на землю. Маша вскрикнула и сделала несколько шагов прочь от страшного видения, увлекая за собой и Ваню.

– Куда бы вы ни пошли, некуда от этого скрыться. – Лучезарные глаза Ангела опечалились. – Но знайте, что вас это не касается.

– Что это значит? – спросил Ваня, сразу успокоившись.

– Первое, зверь – это война. А второе, туча – это наказание. Так говорит Господь: «За то, что они погнали Меня из домов Моих и из градов, за сие наведу на них бедствия таковые, что ни же кто разумеет от людей. Отцы и матери умоются кровью детей своих, и дети – отцовскою».

Потом Ангел обратился в другую сторону. Там была белая стена, длинная и очень высокая. Но на ней никого не было видно, а кровь лилась по ней сверху донизу ручьями. Недалеко от стены стояли пять человек, четыре вместе, а пятый отдельно. Четверо, смотря на одного человека и размахивая руками, смеялись, как бы порицая его. Стоявший отдельно протянул руку, но в этот момент появившееся в воздухе лезвие урезало его руку, и полилась кровь по руке на землю.

– Столько крови из одной руки? – спросил Ваня.

– Не удивляйся сему. Не простая это рука, но царская, а кровь эта – всего народа, и льётся она через царскую руку.

Стоящий отдельно муж обернулся, и Ваня узнал его.

– Я знаю, кто это! Это император Николай II!

Истекающий кровью человек обратился к стоящим четырём человекам, прося у них помощи, но они, видя это, начали смеяться над ним, говоря:

– Проси помощи у Христа своего, и мы посмотрим, какую Он подаст тебе помощь.

– А кто же эти четверо? – Поборов страх, робко спросила Маша.

– Четыре эти человека – не единичные личности, а целые страны, которые именовали себя друзьями России.

Потом перед государем открылись две дороги: одна – ведущая в огромный тенистый сад, а другая – освещаемая жгучим солнцем. И как бы предоставлено ему было выбрать, по которой из них идти. Когда царь стал подходить к первой тенистой дороге, которая вела в сад, из него вышли несколько чёрных людей, и, поклонившись ему, стали просить, чтобы он пошёл по этой дороге. Но он даже не обратил внимания на предлагавших ему это. Он пошёл по пути солнечному. Все сонмы ангелов небесных сорадуются сему, – продолжал Ангел. – Путь, который он выбрал, тяжёлый, но правый. Вы видите лучезарный свет, исходящий от лица государя? Его поносят, унижают, оклеветывают так же, как от начала мира всех праведников обижали, оклеветовали и поносили беззаконные люди.

Видение царя исчезло, и внизу опять закачалось поникшими головками горе-васильков бескрайнее поле-тюрьма.

– Если эта земля не очистится от многих плевел, то она запустеет, как древние царства и города, за своё безбожие и беззаконие. – Эти слова Ангела звучали, как приговор.

– А что же делать? – Ваня был просто потрясён увиденным.

– Каяться в грехах и бояться творить и малейший грех. Стараться делать добро, хотя бы самое малое. Ведь и крыло мухи имеет вес.

– Эту землю надо спасать! – Ваня пожалел, что в руках у него не было меча, найденного в лесу за борщевиком.

– Эту землю не нужно спасать. Эту землю нужно любить.

Ваня не совсем понимал, что значит «любить землю», но спросить у Ангела не решался.

– Нам нужно идти вперёд? – Женская практичность была сейчас как нельзя кстати.

– Впереди нет ничего, кроме Царства Обмана. – От этих слов светлый лик Ангела померк.

– Но и назад дороги нет! Что же нам делать? – недоумевал Ваня.

– Возвращаться к своим истокам. – На этих словах Ангел растворился в воздухе, как будто и не было его.

Растерянные Маша и Ваня снова оказались рядом с темницей.

– Куда же нам теперь идти? – Машины глаза потухли, и она безучастно опустилась на бурую траву, а Ваня продолжал стоять, глядя на тюремную стену.

– Смотри! – радостно воскликнул он. – Мы сейчас не там, где нам встретился Ангел!

Маша подняла голову, и её глаза засветились светом надежды.

– Там, где мы шли, темница была слева, а теперь она справа. Ты видишь?

– Вижу, и что?

– А то, что мы уже не там, где были раньше!

Маша не видела ничего утешительного в Ванином открытии.

– Встреча с Ангелом изменила наш выбор, понимаешь? У нас теперь другой путь!

– Ваня, не томи, говори скорее, что ты понял.

– Я ничего не понял, но я знаю, что мы теперь не там, где были. Впереди – дорога гибельная, назад – дороги нет, значит, пойдём через бурую траву.

Ваня потянул Машу за руку, поднимая её с земли.

– Я не хочу идти через бурую траву. Она же пропитана кровью!

– Другого пути здесь нет, – сказал Ваня и решительно пошёл по бурой траве прочь от темницы, увлекая за собой и Машу.

 

 

3

Бурая трава скоро закончилась, но прямо перед ними, как в лагере дядюшки Скруджа, прямо из-под земли, появился тоннель, и вход в него оказался закрытым массивной одностворчатой дверью без ручки и замка.

– Вот это так сюрприз! – Голос Вани стал напряжённым, и Маша сразу почувствовала это.

– Когда же закончатся эти сюрпризы? – заскулила она, как собачонка, которую незаслуженно обидели.

– Не ной, Маша, выкрутимся. Если есть дверь, значит, кто-то в неё входит. Давай отойдём немного в сторону и посмотрим, как они это делают.

Чтобы не привлекать к себе внимание, они легли на землю и затаились. Ждать пришлось совсем недолго, потому что вскоре у двери тоннеля совсем неожиданно, как бы из ниоткуда, появилась душа. Ваня почему-то был уверен, что это душа василька.

Душа приложила подушечку большого пальца к углублению в двери, которого ни Ваня, ни Маша не заметили, когда осматривали дверь, и дверь отъехала влево, открыв тем самым вход в тоннель.

– Вот в чём дело, – прошептал Ваня, – а мы с тобой этот секрет просмотрели.

– На то он и секрет, – так же шёпотом ответила Маша.

Как только душа переступила через порог, дверь тут же стала медленно двигаться вправо, закрывая вход в тоннель.

– Теперь всё ясно, – Ваня был доволен.

– Немножко подождём, пока душа пройдёт вперёд по тоннелю, и пойдём этот «шкаф-купе» щупать.

Ванина уверенность передалась Маше, и она прыснула от смеха.

– Маша, ты мне эти смешки брось, – нахмурился Ваня. – Кто его знает, что там за этой дверью!

– Прости меня, – испуганно ответила Маша, и всё её веселье, как рукой сняло.

Прошло ещё немного времени, но у двери никто больше не появился.

– Ну что, Маша? Пойдём? Ты как? – Ваня многозначительно посмотрел на свою подружку.

– Я? Нормально.

– Не тянет? – Уточнил Ваня свой вопрос.

– Совсем не тянет, – ответила Маша и не отвела глаз, как делала это раньше, и Ваня сразу ей поверил.

– Смотри мне! – улыбнулся он и погрозил пальцем, а Маша вместо ответа крепко ухватилась за его руку.

Поднявшись с земли, они осторожно подошли к двери. Ваня приложил подушечку большого пальца к тому месту, где было еле заметное углубление в двери, но ничего не произошло: дверь и не думала открываться. Он попробовал ещё раз, но с тем же результатом.

– Давай ты попробуй, может, у тебя получится? – «брат» с надеждой посмотрел на «сестру» и уступил ей место у двери.

Маша приложила не только палец, но и всё, что только можно было приложить – дверь не реагировала.

– Я понял! – чуть не крикнул Ваня, потому что вовремя спохватился. – У них чип! Я слышал об этом! Мы не сможем войти в эту дверь, потому что у нас нет чипа!

– А что же нам тогда делать? – окончательно растерялась Маша.

– Пойдём, посмотрим, сможем ли мы обойти этот «шкаф».

На этот раз Маше уже было не до смеха, тем более что «шкаф» обойти они не смогли. Тоннель имел на вид все необходимые размеры, определяющие его ширину, длину и высоту, но за его видимой боковой стеной, как это ни странно, не было ничего. Сколько бы шагов ты ни делал вправо, влево, вперёд, всё равно перед тобой был только вход в тоннель. Обойти его справа или слева не было никакой возможности. Единственной реальностью была дверь, которая открывалась, и в которую входили души.

– Нам ничего другого не остаётся, как войти вслед за очередной душой.

– Но дверь закрывается так быстро, что мы можем не успеть, и входящая душа может нас заметить, – запротестовала Маша.

– У тебя есть другие предложения?

– Нет, – коротко ответила она.

– Тогда мы должны смочь, – Ваня сделал особенное ударение на последнем слове.

– А если ты успеешь, а я нет? – глаза Маши наполнились ужасом.

Ваня тоже смутился, но решимость снова вернулась к нему.

– Мы станем у двери, только не с той стороны, где выемка, а с другой. Если душа заметит нас и будет агрессивна, побежим назад к темнице. Я не думаю, что она побежит за нами: притяжение к двери у неё будет сильнее. А если она не заметит нас, мы войдём вслед за ней, как только створка двери доедет до того места, где будем стоять мы. Войдём одновременно, поняла?

– Ваня, какой же ты умный! – Маша выдохнула с облегчением. – Я горжусь тобой!

– А я тобой, – ответил Ваня и потянул Машу к тому месту, где предстояло ждать появления новой души.

– А теперь стоим, не шевелясь, и без звука, поняла?

– Угу.

– Молодец, а теперь замираем.

После этих слов Маша и Ваня превратились в гранитный монумент. Если бы под ними был пьедестал, как у памятника доллару дядюшки Скруджа, то на нём можно было бы сделать короткую надпись: «Иван-да-Марья».

 

 

4

Как назло, очередная душа долго не появлялась. Маша несколько раз пыталась «ожить», но Ваня толкал её в бок и грозно шипел: «Терпи, я сказал». Наконец перед дверью, как из-под земли, появилось то, что они с таким нетерпением ждали. Маша даже ойкнула от неожиданности, за что получила очередной толчок в бок. Несмотря на то, что «памятник» выдал себя мышиной вознёй, душа никак не отреагировала на его присутствие.

«Одной проблемой меньше», – обрадовался Ваня.

Как только душа подняла руку, чтобы приложить палец к секретному месту, он шёпотом скомандовал: «Приготовиться!» В этот же момент дверь поехала влево. Как только она достигла того места, где они стояли, Ваня сделал шаг вперёд, и тут же отскочил назад. Дверь закрывалась так стремительно, что Маша, стоявшая левее, могла бы не успеть сделать свой шаг. Ещё мгновение – и они снова оказались перед закрытой дверью.

– Это всё из-за меня, да? – Маша чувствовала себя виноватой.

– Нет, твоей вины здесь нет. Это я не всё продумал… Ничего страшного. Зато теперь мы знаем, что души с чипами ничего, кроме двери, не видят и что тогда из этого следует?

– Из этого следует, что мы можем стать поближе к середине двери, – радостно ответила Маша.

– Правильно! – улыбнулся Ваня.

– Только прошу тебя, давай я стану поближе к середине, – взмолилась Маша. – А то я могу не успеть.

– Да, я тоже об этом подумал, – Ваня замер, а Маша прижалась к его плечу, но сказать ничего не успела, потому что перед дверью появилась очередная душа.

Времени на размышления больше не было. Маша быстро встала справа от Вани и крепко ухватилась за его руку. К этому времени душа василька уже приложила руку с чипом к секретному месту, и дверь сразу же поехала влево. Как только дверь доехала до конца, Ваня и Маша одновременно сделали шаг вперёд, и в тот же миг дверь проехала у них за спиной.

– Успели! – с облегчением выдохнула Маша и тут же получила очередной толчок в бок.

Ваня приложил палец к губам и сделал ей внушение одними глазами. Слов и не нужно было, Маша всё и так поняла.

 

 

5

«Шкаф» изнутри выглядел, как дорогой отель. Видимо, чип давал своим обладателям определённые преимущества. Длинный коридор тоннеля был разбит на отсеки. Изысканное сочетание цветовой гаммы стен, штор, потолков, мебели было отличительной чертой каждого отсека. Эти отсеки можно было бы назвать комнатами, если бы у них было четыре стены. Но они имели только перегородки, отделяющие один отсек от другого. Внутренняя обстановка не повторялась. В некоторых отсеках стояли столы, заставленные разными кушаньями. И вошедшая душа направилась именно туда, где стоял стол, заставленный мясными блюдами. Окорока, буженины, изысканные колбасы, просто деликатесные куски жареного мяса, копчёные рёбрышки, – всё это в мгновение ока исчезло в утробе души прожорливого мясоеда. Это было то, для чего он жил, это было то, с мыслью о чём, он умер. Но, как только стол опустел, в стене зажёгся красный свет, испустивший из себя такой же тонкий красный луч.

«Лазер!» – только и успел подумать Ваня, потому что в следующий момент луч пронзил ненасытную утробу василька, и его душа рассыпалась на мелкие осколки. Электрометла, стоявшая в углу, как часть интерьера, пританцовывая, тут же приблизилась к рассыпанным осколкам и смела в небольшое отверстие то, что ещё мгновенье назад было чьей-то душой. Сделав работу, она, также пританцовывая, заняла своё место в углу.

– Маша, от этой души ничего не осталось! Её убрали, как мусор!

– Мне страшно. Держи меня покрепче.

– Тебя что, тянет? – Ваня содрогнулся от одной только мысли, что такое же может случиться и с Машей. – Слышишь, тебя здесь не может к чему-либо тянуть: у тебя же нет чипа!

– А меня и не тянет. Я просто боюсь. Ты, на всякий случай, держи меня покрепче.

– Мне кажется, я знаю, почему мы не смогли обойти этот тоннель, – прошептал Ваня.

– Почему?

– Это будущее васильков.

– Как это?

– Будущего не бывает без настоящего. Своими корнями оно уходит в настоящее и питается его почвой. Какое настоящее, таким будет и будущее. Измени настоящее, изменится и будущее. То, что мы с тобой сейчас увидели, это печальный конец поля Василькова... Подуют суховеи, налетят чёрные смерчи, повалят наземь редкие колосья, а чёрные птицы склюют их до последнего зёрнышка. И засеется поле Васильково залётными семенами, и прорастёт терниями, ковылём, коноплёй, горькой полынью, жгучей крапивой, ядовитым борщевиком, и не останется на нём места горе-василькам. Те, что останутся, так и засохнут на корню...

– Значит, настанет день, когда они вообще исчезнут с лица земли?

Ваня глубоко задумался, и Машино прикосновение к его руке испугало его.

– Посторонись, – услышал он шёпот. – По тоннелю идёт очередная душа.

Эта душа равнодушно прошла мимо отсека, стол которого вновь изобиловал мясными деликатесами, и направилась туда, где можно было полежать в тени пальмы, опустив ноги в ласково бьющееся о берег лазурное море.

– Вот это так экзотика! – не сдержалась Маша и испугалась звука своего голоса.

Душа, полежав на одном, а потом на другом боку, привстала. В воздухе перед ней тут же появился поднос с прохладительными напитками, мороженым и кусочками охлаждённого арбуза. Разнеженная душа попробовала мороженое, опустошила тарелочку с кусочками арбуза и принялась за охладительные коктейли. Она, медленно смакуя через трубочку коктейль за коктейлем, протянула руку к последнему бокалу, и, слегка вздрогнув от неожиданности, рассыпалась на мелкие осколки, потому что в её открытый рот ударил тонкий красный луч. Стоявшая за пальмой экзотическая метла, тут же выскочила из своего укрытия и, пританцовывая, смела осколки уничтоженной души.

– Пошли отсюда скорее! Я не могу на это смотреть! – Маша быстро пошла вперёд, увлекая за собой своего друга и защитника. Но не прошли они и нескольких отсеков, как Ваня резко остановился.

– Они нас видят.

– Кто они?

– Откуда я знаю? Те, которым всё это принадлежит. В каждой стене есть глазок камеры. Они следят за всем, что здесь происходит, в том числе и за нами. Когда я это понял, у меня даже холодок пробежал по спине. Кажется, я даже знаю, как это называется.

– Как?

– Это называется ТОТАЛЬНЫЙ КОНТРОЛЬ, вот как это называется.   

– И что теперь? – Маша совсем потеряла самообладание.

– А ничего теперь. Ты чего раскисла? Радуйся, что у нас с тобой нет чипов. Мы с тобой здесь, считай, в разведке. Вот и держи ухо востро.

От этих слов Маше сразу стало легче, а Ваня ускорил шаг.

– Старайся не таращиться по сторонам. Нужно смотреть только вперёд.

Но смотреть только вперёд не получилось, потому что в следующем отсеке происходило нечто очень странное. Здесь не было ничего, кроме двух дверей. Время от времени появлялась душа в головном уборе, украшенном каменьями. За этой душой с покорностью тянулась целая вереница простых душ. Когда они доходили до дверей, вожак быстро скрывался за правой дверью, закрытой для остальных, и им ничего не оставалось, как идти через открытую левую дверь. Если первые останавливались, их подталкивали идущие сзади, и так до последней души, которая сама бросалась к открытой двери от страха остаться в полном одиночестве. Потом эта дверь закрывалась, но открывалась правая, из которой, как ни в чём не бывало, выходил вожак. Он беспрепятственно покидал отсек, но через какое-то время возвращался с новыми душами, покорно следующими за ним. Всё повторялось снова и снова, и каменьев на уборе с каждым разом становилось всё больше и больше.

– Слушай, давай посмотрим, что там за левой дверью, – Машино любопытство возобладало над страхом.

– А как мы это сделаем?

– Станем между дверями. Ты заглянешь, но будешь держаться за мою руку: мало ли что там может быть. А я другой рукой буду держаться за раму правой двери.

– Что ж, давай, попробуем, – Ване тоже хотелось узнать разгадку этого отсека.

Когда душа-вожак в очередной раз скрылась за правой дверью, он осторожно приблизился к левой двери и заглянул вовнутрь. Через секунду он с ужасом отскочил от двери.

– Идём отсюда, скорее!

– Пожалуйста, скажи мне, что ты там увидел.

Ване хотелось бы ничего не рассказывать, но по выражению Машиного лица было ясно, что она не отвяжется.

– Там полыхает страшный огонь. Это или огромная печь, или я и представить себе не могу, что это может быть.

– А этот вожак? Он что, специально их приводит?

– Да, Маша, я думаю, ты права. Этот в шапке знает, что ждёт эти души.

Дальше они шли молча. Отсеки становились всё менее и менее роскошными. Видимо, обладатели чипов теперь уже не получали никаких особых привилегий. Ваня смотрел только вперёд, и Маша пыталась делать то же самое. Но один отсек, все-таки, привлёк их внимание, потому что в нём не было ничего, кроме куска хлеба, лежащего на простом кухонном столе.

– А это что значит? – тихо спросила Маша.

Ваня не ответил. Он посмотрел направо и налево, туда, где могли быть глазки камер.

– За нами наблюдают, – сказал он, не шевеля губами.

Они остановились, как вкопанные, стараясь не смотреть на направленные в их сторону глазки в стенах, но взгляд сам собою так и притягивался к ним.

«Может, им рожу скорчить? – подумал Ваня, но тут же отбросил эту мысль. – Не трогают они нас, ну и ладно».

Машин ход рассуждений был более практичным. Она подумала, не залепить ли этот глазок мякишем хлеба, но тут же передумала, потому что для этого пришлось бы зайти в отсек.    

В это время, еле переставляя ноги, к столу с куском хлеба подползла на вид совершенно измождённая душа. Она схватила кусок хлеба и стала с жадностью глотать его, как изголодавшаяся собака. Но кусок был небольшой, и очень скоро от него и крошки не осталось. Голодная душа стала рыскать глазами по отсеку в надежде найти ещё хоть один кусок, но хлеба нигде не было. Тогда она подошла вплотную к глазку в стене и, стуча кулаком по стене, закричала:

– Дайте мне хлеба! Вы обещали мне! Вы обещали!

Вместо обещанного хлеба в ответ на слёзные просьбы голодной души по ней ударил красный луч. Ещё мгновенье – и только горстка пепла осталась лежать на полу. Тут же, откуда ни возьмись, в отсеке появилась самая обыкновенная дворницкая метла и, быстро сделав свою работу, исчезла.

Ваня стоял неподвижно, крепко сжимая Машину руку. Ему казалось, что его парализовало, и он уже никогда не сможет сдвинуться с места.

– Ты что-то понял? – Маша дёрнула его за руку и, тем самым, вывела из оцепенения.

– Я понял. Этот василёк согласился вживить в себя чип, чтобы не умереть с голоду. Они обещали ему хлеба и обманули его.

– Уходим отсюда! – закричала Маша, забыв об опасности. – Уходим! Я больше не могу здесь оставаться!

– Маша, ты что? За нами следят!

– Какой толк соблюдать конспирацию, – продолжала она кричать, – если им известен каждый наш шаг? Они не могут нам ничего сделать, не могут! Ты сам сказал: у нас нет чипа! Мы должны найти выход! Ты слышишь? Мы должны найти выход! – Маша рванула с места и потащила за собой Ваню. – Смотрите! Смотрите, мерзкие глазки. Чтоб вы лопнули!

«У неё истерика», – догадался Ваня и, схватив Машу за плечи, попробовал её успокоить.

– Что, ты боишься их? – кричала Маша. – А я не боюсь! Единственное, чего я боюсь, это навсегда остаться в этом тоннеле. Я не могу смотреть, как уничтожают васильков!

– Успокойся, прошу тебя. Если ты будешь кричать и нервничать, мы никогда не сможем найти выход, мы его просто пропустим.

Ваня сказал последние слова нарочно медленно, и они подействовали.

– Я молчу, молчу, – Машу трясло в нервном ознобе.

– Сейчас ты успокоишься, и мы всё найдём, хорошо? – Ваня ласково гладил Машу по голове, а она, как малышка, вытирала глаза кулачками и повторяла: «Хорошо, хорошо» и, наконец, окончательно успокоилась.

– А теперь давай пойдём потихоньку, хорошо?

– Хорошо, – еле слышно ответила Маша и обхватила руку друга двумя ладонями. – Только можно я буду так за тебя держаться?

В ответ Ваня просто кивнул головой.

Больше они по сторонам не смотрели, продолжая свой путь по коридорам «шкафа».

– А ты знаешь какую-нибудь героическую песню? – неожиданно спросила Маша.

– Знаю, – ответил Ваня после небольшой паузы.

– Тогда спой им, чтобы они не думали, что мы их испугались.

Ваня улыбнулся, и громко запел: «Врагу не сдаётся наш гордый “Варяг”», но допеть до конца ему не удалось, потому что в ответ на звуки песни сработала сигнализация, и они тут же оказались перед дверью с кодовым замком. В замке, в кружочке со знаком ключа, мигала лампочка, и автоматический голос монотонно повторял: «Код введён неправильно».

– Автомат воспринял твою песню, как код! – Маша даже подпрыгнула от радости. – Значит, если что-то сказать или пропеть, эта дверь откроется! Ваня, думай! Ты должен придумать слова пароля!

– И ты тоже думай! Я даже представить себе не могу, что это могут быть за слова.

– Ну, тогда давай, будем рассуждать логически, – Маша сразу стала рассудительной, так как ей очень хотелось, чтобы закодированная дверь поскорее открылась. – То, что может помочь василькам, помогает и нам, иначе бы мы здесь не оказались, правильно?

– Правильно, – согласился Ваня.

– А что помогает нам?

– Раньше нам помогал фонарик.

– Ну и что, что фонарик. Ты же сам говорил, что дело не в фонарике.

– А в чём тогда?

– Ваня, что с тобой? – занервничала Маша. – В самый ответственный момент ты опять всё забыл?

– Но я, честное слово, ничего не помню.

– Хорошо, что хоть я что-то да помню, – Маша изо всех сил старалась собраться с мыслями. – Ты говорил, что дело не в фонарике. Свет в фонарике был молитвами твоей мамы. Ну, помнишь?

– Конечно же, помню! – обрадовался Ваня. – И как же это я мог такое забыть!

– Ну, если молитвы твоей мамы помогали нам выбираться из бараков лагеря газового Скруджа, значит, они и здесь смогут нам помочь.

– А где же мы их возьмём? – Ваня выглядел так, как будто над ним только что поработали гневные Безобразия. – У нас же нет фонарика.

– Да что с тобой случилось? – Теперь уже Маша схватила Ваню за плечи и стала его трясти. – Очнись, слышишь? Ты должен вспомнить молитву! Я вспомнить не могу, потому что моя мама никогда не молилась, а твоя молилась. Ты должен вспомнить! Ты слышишь? Вспоминай! Ты должен вспомнить!

Ваня скривился, как от боли. Он напряжённо думал, но ничего вспомнить не мог.

– Васильки тоже забыли молитву, и дошли до того ничтожного состояния, в котором сейчас находятся! Если ты вспомнишь молитву, ты спасёшь нас и, может быть, поможешь василькам!

– Я очень стараюсь, но у меня ничего не получается.

Дверь среагировала на последние слова, как на введение пароля, и опять завелась, как испорченная пластинка: «Код введён неправильно. Код введён неправильно».

– Да замолчи ты, дура! – Ваня вышел из себя, но на «дуру» эти слова не произвели ни малейшего впечатления, и она продолжала повторять: «Код введён неправильно».

– Это уж, точно, не код, – улыбнулась Маша.

Ваня смотрел на Машу широко раскрытыми глазами, явно не понимая, о чём она говорит, но потом в его глазах что-то произошло, и он тоже улыбнулся, а потом и рассмеялся. Вслед за ним рассмеялась и Маша, на что дверь тут же прореагировала своим монотонным механическим голосом: «Код введён неправильно».

– Да знаем и без тебя, что неправильно. Чего пристала? Дай расслабиться!

Но дверь не унималась. На каждую чётко сказанную реплику она выдавала своё неизменное «Код введён неправильно».

– Слышишь, умоляю тебя, вспомни какую-нибудь молитву, иначе эта «дура» замучит нас своим кодом.

Ваня уже хотел было опять рассмеяться, но выражение его лица вдруг переменилось и стало серьёзным. Как бы боясь потерять снизошедшее озарение, он сказал очень осторожно: «Я, кажется, вспомнил».

Маша замолкла на полузвуке и замерла в ожидании чуда.

– Ты чего замолчал? Говори.

Ваня глубоко вздохнул и на одном дыхании произнёс слова, пришедшие ему на память:

– Святый Боже, помилуй нас!

В эту же минуту завыла сирена, а механический голос также монотонно произнёс: «Тревога! Код взломан», но замок двери уже щёлкнул, и дверь открылась.

Ваня схватил Машу за руку и выскочил за порог. В этот же момент и дверь, и тоннель исчезли, как будто их и не было вовсе. Перед ними теперь простиралось бескрайнее зелёное поле.

– Маша, смотри туда! – Ваня протянул руку в левую сторону. Голос его дрожал не то от радости, не то от слёз. – Ты видишь этих лебедей? Это лебеди Непрядвы! Я знаю! Я смотрел такой мультик о Куликовской битве! Непрядва, это речка, приток Дона. Когда началась битва, лебеди, один за другим, взлетали в воздух и перехватывали летящие стрелы, спасая от неминуемой смерти русских воинов. Мы на Куликовом поле! – От волнения у Вани даже перехватило дух. – Ты помнишь, Ангел говорил, что нужно возвращаться к своим истокам. А поле Куликово – и есть наши истоки!

Маша повернула голову туда, куда указывала рука Вани и даже вскрикнула от неожиданности. Взмывая с гладкой поверхности реки Непрядвы, теряющейся среди крутых зелёных берегов, белые лебеди, неописуемой красоты, устремлялись наперерез летящим стрелам и подставляли им свою белоснежную грудь. Сражённые вражескими стрелами, они падали, истекая кровью, но на смену им в воздух взмывали другие, такие же чистые и прекрасные.

«За землю русскую, за землю русскую...» – как будто слышалось в их последнем прощальном крике.

– Зачем они убивают их? Зачем они убивают их? – кричала Маша, не находя себе места. Она бежала то к реке, откуда взлетали лебеди, то к тому месту, где должен был упасть очередной из них. – Перестаньте убивать лебедей! Я прошу Вас! Перестаньте убивать лебедей! – Она упала на колени лицом в ту сторону, откуда летели стрелы, и, то поднимала руки к небу, то опускала их в земном поклоне, не переставая повторять: «Не убивайте их, прошу Вас, умоляю Вас, не убивайте их!»

– Маша! – крик Вани привёл её в чувство. – Ты поняла? Лебеди любили эту землю! Они готовы были умереть за неё!

Обернувшись, Маша увидела светлых воинов в серебряных кольчугах, идущих стройными рядами навстречу вражеским полчищам.

«За землю русскую, за веру православную!» – Всё в воздухе звенело, дрожало, вторило этому светлому кличу защитников русской земли, падающих под ударами копий и мечей.

– Я понял! – кричал Ваня. – Я понял, что значит «эту землю нужно любить»! Это значит, быть готовым умереть за неё! Васильки потеряли веру и разучились любить свою землю! Они могут потерять всё, что у них ещё осталось!

А светлые полки уже гнали обидчиков земли русской, настигая их на скаку сверкающими на солнце мечами. Им помогали небесные огненные воины! В это трудно было поверить, но огненные воины, действительно, скакали по синему небу на облачных горячих боевых конях и преграждали дорогу дрогнувшему вражескому войску. Дух татар был сломлен. Остатки непобедимого войска спасались бегством.

– Маша! Ты слышишь? Здесь, на этом поле, русскими людьми была принесена великая жертва любви! На эту битву, на верную смерть, собирались отдельные княжеские русские полки, а вернулся с Куликова поля единый русский народ, объединённый святой верой и любовью к русской земле! Я вспомнил! Мне об этом рассказывала мама! Ты поняла? Если мы русские, мы не должны об этом забывать!

Обессилев от переполнявших его чувств, Ваня упал на землю и, распластав руки по обагрённой кровью шелковистой траве, всё повторял и повторял:

– Я понял! Я понял! Эту землю не нужно спасать. Эту землю нужно любить!

 

 

 

 

 

 

 

1

– Тебе пора возвращаться. – Этот голос Ваня не спутал бы ни с каким другим голосом на свете. Это был голос его Ангела-Хранителя! Только на этот раз ангелов было двое, так как и Ваня был не один: рядом с ним стояла, как всегда испуганная, Маша.

– Тебе удалось использовать данный тебе по молитве матери шанс. – Хоть Ангел-Хранитель ничего и не говорил, всё было понятно без слов. Ваня почувствовал, как, созвучно словам Ангела, в груди его начинает медленно биться сердце.

– Ваня, не оставляй меня! – закричала Маша, хватая за руку своего друга. – Ангелы-Хранители, пожалуйста, не забирайте его у меня! Я не могу без него! Я пропаду!

– Ты не можешь вернуться. У тебя нет для этого сил. – Эти слова прозвучали и для Маши, и для Вани, как страшный приговор.

– Тогда возьмите мою силу, и отдайте ей! – Ради Маши Ваня был готов на всё.

– Нет! – Маша припала к ноге своего Ангела. – Пусть он живёт! Я хочу, чтобы он жил! А ты забери меня с собой, родненький, прошу тебя, только не оставляй меня здесь!

Ваня смотрел на Машу, освещённую светом Ангела, и не узнавал её. Какая же красивая она была!

Ангелы-Хранители переглянулись.

– Они готовы положить друг за друга свою душу. В мире людей нет ничего выше этой жертвы. – Ангелы замолчали, но заговорила Маша, всё также крепко держась за полу хитона своего Ангела:

– Какая же глупая я была, когда рисовала этого гнусного фавна! Я же могла рисовать Ангела-Хранителя, и тогда бы он сейчас не был со мной так строг. И мама моя всегда была в восторге от этих картинок. Могла бы остановить, переубедить меня, но нет! Этот рогатый ей тоже нравился.

Ангел-Хранитель продолжал хранить молчание.

– Я была рабой фавна, но сейчас я хочу стать рабой Ангела, моего Ангела-Хранителя!

– Ты не можешь стать рабой Ангела-Хранителя.

– Почему? Но я хочу стать твоей рабой!

– Ты не можешь стать моей рабой, потому что я – твой друг.

– Но если ты – мой друг, разве ты можешь оставить меня в беде?

– Для этого человеку даётся жизнь, чтобы он понял, чей он друг, и чей он враг. Я всегда был твоим другом, но у тебя были другие друзья.

– Но я же всё поняла! – Маша встала с колен и, обняв ноги Ангела руками, старалась заглянуть ему в глаза. – Я каюсь! Ты слышишь? Я каюсь! Я хочу всё изменить!

Ангелы снова переглянулись, но ничего не сказали.

– Родненький, дружочек мой небесный, если я не могу вернуться с Ваней, умоляю тебя, возьми меня с собой в рай, – Машина искренность смутила Ангела-Хранителя, и его лучезарные глаза наполнились грустью.

– Но я не Бог. Я всего лишь служебный Ангел. Я не могу изменить волю Творца.

От этих слов Маша резко переменилась. Она медленно отошла от своего Ангела, опустила белокурую голову и стала похожа на плакучую иву. Маша начала говорить, и голос её был безнадёжно печален.    

– А я так надеялась, что мы с Ваней будем вместе в раю! Я не знаю, что такое рай, но я думаю, что там очень красиво. Я никогда в жизни не видела красивых снов, но мне одна девочка рассказывала, как ей однажды приснился удивительной красоты край. Невысокие холмы там были устланы густым ковром из благоухающих трав. Стройные деревья росли то тут, то там, удивляя взгляд благородной красотой. На земле есть много красивых мест, но та красота была особенная. Лёгкая светящаяся дымка окутывала и землю, и деревья, и воздух. Они как бы светились изнутри и освещали всё вокруг мягким умиротворяющим светом. Этот свет завораживал, успокаивал и наполнял душу радостью. Люди там тоже были красивыми и благородными. Они все были заняты каждый своим делом. Плоды их труда: нарезанные куски сочных арбузов, дынь, целые персики, груши, яблоки, сливы, – были заморожены в глыбах льда, которые стояли на светящихся холмах. Внешне они напоминали холодильники, у которых и дверцы, и крышки, и стенки были изо льда, поэтому всеми этими удивительными фруктами можно было любоваться. Красивые люди знали, как доставать фрукты из ледяных глыб. Они были спокойны и доброжелательны. Этой девочке было очень хорошо с ними. А рай – это и есть то место, в котором хорошо всегда.

Маша медленно опустилась на землю. Она согнула ноги в коленях, обхватила их руками и уткнулась подбородком в колени.

– Только вся эта красота – не для меня. И ничего изменить нельзя. Я виновата во всём сама.

Ваня опустился на землю рядом со своей сестрёнкой, обнял её за плечи одной рукой, а другой стал с нежностью гладить её по голове. Маша время от времени повторяла: «И ничего изменить нельзя. Я виновата во всём сама», а Ваня молча гладил её. Так они просидели какое-то время и не заметили, что Ангел-Хранитель сначала исчез, но потом появился вновь.

– Вы возвращаетесь вместе, – Ангел-Хранитель наклонился и взял Машу на руки. В его руках Машина душа казалась совсем крошкой.

– Дружочек мой небесный! – она хотела обхватить шею Ангела двумя руками, но свет, исходивший от него, сильно слепил её.

– Только ты возвращаешься ненадолго, – услышала Маша, но нисколько не расстроилась. Она была согласна на всё, лишь бы только Ангел-Хранитель не оставил её. – За вашу готовность пожертвовать собой тебе, бессильная душа, даётся отсрочка.

– Благодарю тебя, – Маша хотела поцеловать своего Ангела, но яркий свет заставил её отпрянуть.

– Видишь, ты ещё не готова, – Ангел-Хранитель опустил Машу на землю. – Если ты хочешь попасть в рай, тебе нужно умереть по-другому. Но на этот раз твой друг больше не сможет тебе помочь. Ты должна будешь всё сделать сама.

– Я… согласна... Я постараюсь, – говорила Маша, плохо представляя себе, как она сможет хоть что-нибудь сделать без Вани.

– Запомни этот Свет. Память о нём будет давать тебе силы бороться. А теперь вам пора. Возвращайтесь с Богом!

 

 

2

Ваня открыл глаза. Белые стены, провода и трубочки, тянущиеся от него к каким-то аппаратам, – всё это говорило о том, что он находился на больничной койке. Слегка повернув голову, он увидел на прикроватной тумбочке иконку Ангела-Хранителя с лампадкой, зажжённой перед ней.

«А где же мама? – подумал он и тут же увидел её.

Постаревшая, с глазами, опухшими от слёз, она сидела у его ног и читала Псалтирь.

– Мама, – тихо позвал сын, но мама не услышала его слов.

«Если даже она и слышит мой голос, вряд ли она поверит своим ушам», – подумал Ваня, и ему до боли захотелось прижаться щекой к маминой руке.

– Мамочка, прости меня, – громко, насколько хватило сил, сказал он.

Мама вздрогнула. Она бросила в сторону кровати тревожный взгляд, и её глаза встретились с открытыми глазами сына.

– Мамочка, прости меня, – повторил он ещё раз, так как теперь уже точно знал, что мама его слышит.

Как птица, готовая броситься на коршуна, защищая своего птенца, мама встрепенулась, но тут же упала на колени и зарыдала.

– Господи, благодарю Тебя! – Плечи её вздрагивали от рыданий, а губы продолжали шептать: – Любимый мой, Господи, благодарю тебя! Ангел-Хранитель, благодарю Тебя!

Мама делала поклон за поклоном, не отводя глаз от иконы, и всё повторяла, захлёбываясь слезами:

– Господи, благодарю Тебя! Любимый мой, Господи, благодарю тебя!

Ваня почувствовал, как и по его щеке побежала слеза. Слёз становилось всё больше, больше, и когда их стало столько, что сдерживать их уже было невмоготу, он застонал.

Мама вскочила на ноги и бросилась к сыну:

– Ванечка, сынок, кровиночка моя, успокойся, прошу, тебе нельзя волноваться.

Осторожно, чтобы не задеть провода, она стала покрывать поцелуями его ещё холодный лоб и бледные щёки, солёные от слёз. При этом её рука, видимо, нажала кнопку вызова, и в палату вбежала медсестра.

– Он пришёл в себя! Он ожил! – заливалась слезами мама.

В палате появились люди в белом. Маме дали выпить что-то из стакана. Она пила, не переставая плакать, захлёбываясь успокоительным лекарством. Возле Вани и его аппаратов начали копошиться врачи.

– Мама, а ты знаешь, что с Машей? – Этот вопрос стоил Ване больших усилий, потому что вместе с жизнью к нему возвращалась и боль.

– Больной, успокойтесь, вам нельзя разговаривать, – последовал ответ врача.

– Я не могу успокоиться, пока не узнаю, что с Машей! Вы знаете что-нибудь о Маше? – еле слышно обратился он к врачу.

– Ванечка, дорогой, я знаю. – Мама склонилась над исхудавшим лицом сына. – Это девочка, которая лежит в этой же больнице, но в другом отделении. Она в коме.

– Она не в коме! – превозмогая боль, запротестовал Ваня. – Она вышла!

– Куда вышла? – Мама повернулась к врачу и, захлебнувшись снова подступившими слезами, спросила: – Он бредит?

– Введите ему успокоительное, – скомандовал врач.

– Нет, она вышла вместе со мной! – Ваня терял последние силы, но продолжал настаивать на своём. – Она должна была вернуться вместе со мной!

Больше сил на объяснения не было, и сын, больше глазами, чем губами, попросил: «Прошу тебя, узнай, как Маша».

Мама всё поняла, и тут же вышла из палаты. Через какое-то время, показавшееся Ване вечностью, она вернулась в палату с сияющим от счастья лицом:

– Ванечка, Маша тоже вышла из комы!

– Слава Богу! – сказал Ваня и потерял сознание.

 

 

3

Когда состояние Маши стало стабильным, хотя всё ещё тяжёлым, она стала проситься домой. Уговорить маму не получилось, потому что она и слышать об этом не хотела. «Сначала нужно поправиться, и только потом уже ехать домой», – твердила она. После каждого такого разговора дочери становилось хуже, и на третий день врач запретил Рите допуск в палату больной девочки. Маше ничего другого не оставалось, как самой попросить доктора.

– Ну, как у нас дела, милое дитя? – Доктор пристально смотрел Маше в глаза.

– Николай Петрович, – начала Маша еле слышно, потому что сердце её от волнения забилось быстро-быстро.

Доктор, державший пальцы на пульсе больной, сразу это почувствовал.

– Ну что это вы, принцесса наша, разволновались? Нет причин для волнений. Состояние у нас стабильное, скоро пойдём на поправку.

– Я прошу Вас, уговорите моих родителей забрать меня домой.

– И что это вы такое придумали, дитя моё? Вам нельзя ещё двигаться. Вы ещё очень слабы для того, чтобы возвращаться домой.

– Доктор, прошу вас, мне очень нужно.

– И что же это вам так нужно? – Лёгкая улыбка заиграла на лице доктора.

– Я хочу умереть дома, – решительно сказала Маша.

От неожиданности доктор даже закашлялся.

– А чего это вы собрались умирать, дитя моё? Мы столько на вас сил положили, что не позволим сейчас так быстро нас покинуть.

– Мне нужно домой. – Выражение лица девочки, вопреки ожиданиям доктора, стало ещё серьёзнее. – Если я не успею, Вы себе этого не простите.

Доктор даже и предположить не мог такого поворота в разговоре, и ответ ребёнка, буквально-таки вернувшегося с того света, поставил его в тупик. Он встал и, не зная, что сказать, подошёл к окну, а Маша оживилась и даже попыталась немного привстать.

– Вы скажете им, что дома я смогу скорее поправиться. А я, действительно, смогу, – торопливо добавила она, перехватив взгляд доктора. – Мне очень нужно. Вы даже представить себе не можете… как это хорошо, умереть дома! – сказала она и тяжело откинулась на подушку.

Доктор опять закашлялся. Никогда в жизни не приходилось ему слышать ничего подобного, а тем более, от ребёнка.

– Знаете что, дитя моё, – наконец нашёлся он и обрадовался найденному компромиссу. – Давайте я отпущу вас домой на один день, а через день вы к нам вернётесь. – Последнее было сказано тоном, не терпящим возражений.

– Хорошо, – согласилась Маша. – Только вы отпустите меня сегодня, и этот день не в счёт: он уже наполовину прошёл.

– Ну, договорились, – согласился доктор, хотя всё ещё сомневался, имел ли он право, как врач, идти на такое.

– Вы только не волнуйтесь. – Маша как будто прочитала его мысли и улыбнулась светлой улыбкой. – Всё будет хорошо.

– Ладно, ладно, – ответил доктор невпопад, – я распоряжусь. – Он ещё раз внимательно осмотрел свою маленькую пациентку, встал и, не сказав ни слова, вышел из палаты.

– А где мама нашей принцессы? – Донёсся из коридора его голос.

Мама, к счастью, была на месте. Через минут десять, она, растерянная, но счастливая, робко заглянула в палату.

– Он отпустил? – Маша так смотрела на маму, что у той даже кольнуло сердце.

– Отпустил, отпустил, ты только не волнуйся. А то он передумает и опять запретит мне заходить в палату. Но отпустил только на один день. Он сказал, что это может стать толчком для восстановления твоих сил. Я уже позвонила папе. Он скоро приедет. Девочка моя, какое же это счастье, что ты ко мне вернулась! – Рита поцеловала дочку и стала доставать вещи из тумбочки, потом ударила себя по лбу, и принялась расставлять всё назад по своим местам. – Что же это я? Мы же только на один день!

Когда Машу на каталке подвезли к ординаторской, медсестра открыла дверь и позвала:

– Николай Петрович, принцесса наша уезжает.

– Да, да, но только на один день. – Доктор вышел в коридор и ещё раз долгим внимательным взглядом оглядел маленькую пациентку. – Только на один день. На дольше мы не согласны… Держитесь, дитя моё, – склонившись над Машей, шепнул он в самое ухо девочке. – Я сделал это на свой страх и риск. Так что постарайтесь, чтобы мне не пришлось за это отвечать.

Маша посмотрела на него своим измученным светлым взглядом и также шёпотом ответила: «Я попрошу за Вас Господа».

Доктор снова закашлялся.

– Что это Вы, Николай Петрович, раскашлялись? Простыли, что ли? – звонким голосом нараспев спросила медсестра.

– Да, да, может, и простыл, – ответил доктор и быстро, как если бы его позвали, ушёл в ординаторскую.

 

 

4

– Какая же ты лёгенькая, Машка, как пушинка, – сказал Серёжа, опуская дочь на кровать в её комнате.

– Папочка, как же хорошо дома! – Маша обняла отца за шею.

– Не шали, мышка моя, тебе категорически нельзя напрягаться. Так сказал доктор, – добавил Серёжа и погрозил ей указательным пальцем.

– Спасибо ему, он хороший. Другой бы не отпустил. – Маша вся просто сияла. – Ой, мои игрушки! Они все здесь!

– Здесь, Машенька, здесь. Все тебя ждали. И постелька постелена чистая. Мы и не сомневались, что ты к нам вернёшься, – Рита сияла ещё больше, чем её слабенькая дочь.

Маша откинулась на взбитую мамой подушку и прошлась взглядом по потолку.

– А почему здесь так темно? – спросила она и повернула голову к окну. – Мама, зачем здесь такие ужасные тёмные занавески?

– Машенька, – Рита растерялась, не зная, что ответить, – но ты же любила, чтобы в комнате было сумеречно.

– Любила? А теперь не люблю. – Маша поджала губки, как капризная девочка, которой была когда-то. – Мамочка, теперь я люблю свет, ты слышишь? Много света!

– Конечно, конечно, дорогая. Я сейчас.

Шторы, как большая птица, взмахнули сначала одним крылом, потом другим, и комната наполнилась светом!

– Мамочка, правда же, хорошо, когда свет?

– Конечно, дорогая, конечно!

– Ты бы видела моего Ангела! Он весь из света!

– Какого ангела? – Рита растерялась и уже пожалела, что забрала Машу из больницы.

– Мамочка, ты не веришь в ангелов? А они есть! И у тебя тоже есть, ты же крещёная.

– Машенька, знаешь, а мы с папой повенчались, чтобы тебе было легче, нам так сказали.

– Мамочка, любимая, наклонись поближе, я тебя поцелую. Мне теперь, действительно, будет легче. Теперь все мы ближе к Богу, а это самое главное. Ты бы видела, какие они ужасные!

– Кто ужасные? – Рита перепугалась уже не на шутку.

– Да сгустки эти. А какие злые! Мне хорошо: меня ждёт мой Ангел. Только ты должна помочь мне… – Маша не договорила, так как вовремя поняла, что с мамой нельзя разговаривать так, как с доктором.

– Серёжа! Иди сюда! Где ты, Серёжа?

Папа появился в дверях с сияющей улыбкой.

– Что, принцессы мои? Я варю бульончик. Машеньку нужно покормить, да и нам пора подкрепиться.

– Мама, а почему он ещё здесь?

– Кто он? – Рита посмотрела на мужа полным растерянности взглядом.

– Этот подлый обманщик, кто же ещё? – Маша приподняла руку и показала на фавна, лукаво улыбающегося ей с картинки, висящей на противоположной стене.

– Это же твой любимый фавн! – Рита совершенно растерялась: она никак не могла понять, что происходит с дочерью.

– Какой он любимый! Терпеть его не могу! Мамочка, сними его немедленно.

Рита стояла, не зная, как ей правильно поступить. Ей было жаль красивого рисунка дочери.

– Папа, пожалуйста, сними его! Мама всегда ничего не понимает!

– А я действительно ничего не понимаю, – согласилась Рита и развела руками. – Ты так любила своего фавна, а теперь почему-то не можешь его терпеть.

– Но я же вернулась оттуда! Мама, как ты этого не понимаешь?

Маша уже готова была расплакаться, но на помощь, как всегда, пришёл папа.

– Мышка моя, смотри! Раз – и нет его, поганца!

– И того, папочка, и того. Всех сними, чтобы и духу его тут не осталось. И на кухне сожги их всех!

Серёжа сложил на подоконнике все картинки и собирался уже идти, но Маша остановила его.

– Нет! Ты принеси сюда бабушкину сковородку и сожги их здесь, чтобы я видела. Я знаю, вы оставите эти картинки, как память. А я хочу, чтобы от него и памяти не осталось.

Теперь пришло время удивляться и Серёже. Но, в отличие от Риты, он не стал настаивать, а пошёл выполнять просьбу больной дочери. Когда всё свершилось, и от фавна осталась только горстка пепла, Маша вздохнула с облегчением.

– Папа, а теперь то, что от него осталось, выкинь в унитаз. Там для него самое подходящее место.

Серёжа пошёл выполнять поручение, а Маша сказала усталым голосом:

– Вот теперь всё. Я устала. Остальное завтра. У меня есть ещё один день.

Натянув повыше одеяло, она повернулась на бочок.

   

 

5

Ночью Маша спала плохо, да и спала ли вообще? Это был полусон-полузабытье. Она, то металась по подушке, как бы пытаясь от кого-то защититься, то сворачивалась калачиком, как беззащитная собачонка, и всё звала и звала кого-то. Слов разобрать было невозможно. Только однажды Серёже, всю ночь просидевшему у изголовья дочери в кресле, показалось, что она назвала имя «Ваня».

«Как она изменилась! – думал Серёжа, вспоминая события прошедшего вечера. – Наша дочурка вернулась к жизни совсем другой, как если бы за то время, что она пребывала в беспамятстве, ей удалось приобрести совершенно определённый опыт. Зовёт кого-то. Не меня, не маму, зовёт Ваню, которого при жизни никогда не видела. Как всё это объяснить? Да разве можно всё это объяснить? В это можно только верить, как говорит Таня».

Мысли о Тане заставили Серёжу улыбнуться.

«Всё-таки она совершенно не похожа на кого бы то ни было из наших знакомых. Она хорошая. Она лучше всех. Но главное то, что она сильная. Откуда в ней эта сила? Хрупкая, как былинка, она стойко несёт своё горе и добровольно помогает нам нести наше. Как её отблагодарить? Разве существуют в мире слова или какие-то подарки, которые могут возместить ей то, что она на нас истратила? – Серёжа задумался, и вдруг его осенило: – Есть! Есть то, чем мы можем отблагодарить Таню! Оно не совсем материально, но оно есть! Это любовь! Мы должны отблагодарить её нашей любовью. Мы должны любить её, как сестру, должны помогать ей всем, чем можем, так же бескорыстно, как это делает она».

– Ваня, прости меня, – совершенно чётко произнесла Маша, чем вывела Серёжу из охвативших его раздумий.

«Вот, просит прощения у Вани. Значит, и она где-то там обижала сына, как и мы здесь обижали его маму. Хорошим всегда больше достаётся, именно потому, что они хорошие. Обидеть их совершенно безопасно, потому что они не ответят злом на зло. В этом, наверное, и состоит сущность христианства».

Так в раздумьях прошла ночь, и Серёжа даже не заметил, как наступило утро. Как только первые лучи солнца заглянули в окно, он встал, чтобы закрыть шторы, остававшиеся раскрытыми всю ночь. Как он ни старался задвинуть их как можно тише, чтобы не разбудить Машу, но она всё-таки открыла глаза.

– Нет, не надо! Я люблю свет. Если я забуду о свете, я потеряю своего Ангела.

– Машенька, о каком Ангеле ты говоришь, – очень мягко спросил Серёжа.

– Папа, а помнишь, когда я была совсем маленькой, я называла тебя мапой, – сказала Маша и улыбнулась.

– Помню, Мышонок, помню, – Серёжа погладил дочку по золотистым волосам. – Какая же ты у нас красивая! Как мы боялись потерять тебя!

– Папа, ты же мужчина, ты должен меня понять.

– Я постараюсь, девочка моя, ты расскажи мне всё, я постараюсь.

– Я вернулась к вам ненадолго.

Серёжина рука соскользнула с головы дочери и осторожным движением прикрыла ей рот.

– Машенька, не говори так. Не пугай меня. Ты знаешь, мама этого не перенесёт.

– У вас есть Ванина мама. Держитесь её, и вы всё выдержите. Она такая же сильная, как и Ваня. Даже ещё сильнее.

– Машенька, а откуда ты знаешь о Ване и о его маме?

– Папочка, неужели даже ты не понимаешь, что я вернулась с того света. Он есть, папочка, есть! Всё это не сказки. Есть мир света, где живут ангелы вместе с Богом, а есть мир тьмы, где нет света, а есть только злые и ужасные сгустки. Мама не хотела выбросить рисунки, а я была рабой фавна с верёвкой на шее. – Последние слова взволновали Машу, и она стала резко дышать.

– Машенька, успокойся. Мы же сожгли его, этого поганца.

– Папа, мне трудно говорить, но я хочу, чтобы ты знал: если бы не молитвы Ваниной мамы, мы бы не вернулись оттуда. Но я слабая. Мне нечем жить. Я должна умереть, но только не так, как раньше, а по-другому. Я хочу умереть дома. Папочка, я хочу, чтобы ты понял, что мы расстаёмся не навсегда.

Силы у Маши иссякли, глаза закрылись, и она забылась.

 

 

6

Серёжа бегал по комнате из угла в угол, не зная, что ему предпринять. Нужно было вызывать скорую, но последние слова дочери останавливали его. Она хотела умереть по-другому, не так, как раньше. Она хотела умереть дома. Серёже хотелось всё рассказать Рите, но она могла не понять.

«Что делать? Что делать?» – задавал он себе один и тот же вопрос и не находил на него ответа.

– Серёжа, ты что, ненормальный? – В дверях Машиной комнаты появилась заспанная Рита. – Ты же её разбудишь!

– А она не спит, – Серёжа сказал правду и тут же пожалел об этом.

– Как не спит? Что же тогда она делает? – Рита бросилась к кровати дочери. – Маша, Машенька, что с тобой? Ты слышишь меня?

Маша не открыла глаза, но еле слышно простонала.

– Что с ней? Серёжа, что ты стоишь, как истукан? Ты можешь мне объяснить?

– Ей, ей… – начал Серёжа, заикаясь от волнения.

– Да что ей? – Терпению Риты подходил конец.

– Ей стало хуже, – наконец-то выдавил из себя Серёжа.

– Боже мой! И ты стоишь! Я впервые за последние месяцы спала спокойно в эту ночь, а ей стало хуже! Зачем я согласилась забрать её из больницы? Ей бы уже оказывали медицинскую помощь. «Скорую»! Срочно вызывай «скорую»!

– Мама! – чуть слышно позвала Маша.

– Что, Машенька, что? – Рита бросилась к кровати. – Тебе стало хуже? Мы сейчас вызовем «скорую». Тебе помогут. Тебе станет легче.

– Не спеши, – дочь с трудом открыла глаза. – Мне нужно другое.

– Что другое? Маша, я не понимаю, ты слышишь, я не понимаю!

– Я не знаю, но мне нужно по-другому. Не отвози меня назад в больницу, пожалуйста, прошу тебя.

Она медленно перевела взгляд с мамы на стоявшего неподалёку отца, потом на потолок, потом в сторону окна.

– Вот он, мой Ангел! – Оставившие её было силы, казалось, снова вернулись к ней. – Вы видите? Он пришёл за мной!

– Маша, Машенька, не уходи! Я этого не перенесу! – Рита упала на подушку рядом с дочерью и горько зарыдала.

– Я не помню, откуда знаю эти слова, – тихо сказала дочь, – ты меня им не учила. Наверное, это от Ангела:

Я – Свет, а вы не видите Меня,

Я – Путь, а вы не следуете за Мной,

Я – Истина, а вы не верите Мне,

Я – Жизнь, а вы не ищете Меня,

Я – Учитель, а вы не слушаете Меня,

Я – Господь, а вы не повинуетесь Мне,

Я – Ваш Бог, а вы не молитесь Мне,

Я – ваш лучший Друг, а вы не любите Меня.

Если вы несчастны, не вините Меня.

 

Пока Маша говорила, Рита смотрела на её просветлённое лицо, как завороженная, но последние слова вернули её к реальности, и она снова зарыдала:

– Маша, не уходи, умоляю тебя, не уходи! Попроси своего ангела, чтобы он оставил тебя мне! Как я буду жить без тебя? Как? – Рита гладила дочь по мягким волосам и покрывала её лицо мокрыми от слёз поцелуями.

– Мама, прошу тебя, не держи меня. – Голос дочери стал так слаб, что Рите пришлось подавить свои рыдания. – Не держи меня. Я люблю тебя и папу, очень-очень, но мне там будет лучше. Помогите мне, прошу вас. – Маша смотрела каким-то невидящим взглядом. Она смотрела сквозь Риту куда-то вдаль. – А где папа? – спросила она.

– Серёжа! – крикнула Рита диким голосом и бросилась к двери. Но Серёжа был рядом, и она, наткнувшись на мужа, упала ему на грудь и зарыдала ещё сильнее.

– Папа, – позвала дочь из последних сил.

Серёжа посадил Риту на стоявший возле кровати стул и присел на край кровати рядом с дочерью.

– Папочка, скажи ей, пусть она не держит меня. Мне там будет лучше. А вы родите ещё одного ребёнка… Какая я была глупая, что не любила своё имя. А оно такое красивое: Мария!.. Мне об этом Ваня говорил.

– Какой Ваня? – Рита вскочила со стула. – Она бредит. Где она могла с ним говорить?

– Мы были вместе там.

– Где там? Серёжа, ты видишь, она бредит. Нужно вызвать «скорую»!

– Не нужно, – Маша глубоко выдохнула и, как бы вспомнив что-то очень важное, перевела взгляд на свою перепуганную маму. – Позвони Ваниной маме, пусть она сейчас помолиться обо мне. Мне нужно…

Маша откинула голову в ту сторону, где она видела Ангела и притихла.

– Нужно помолиться? – Рита побежала зачем-то к окну, затем, бормоча себе под нос «помолиться, откуда она знает, что Ванина мама может помолиться», выбежала в гостиную. Какое-то время она бегала, как неприкаянная, в поисках сумки, нашла её, достала мобильный, стала судорожно искать Танин номер в телефонной книжке, позвонила и начала сбивчиво рассказывать об ангеле, о том, что Маше плохо, о «скорой», и, наконец, о том, о чём просила дочь. – Таня, она просит тебя сейчас молиться о ней. Почему тебя? Откуда она тебя знает? – Речь Риты, наконец, стала более осмысленной. – А я? Что, я не могу молиться о ней? Должна? А что я могу? Я, ведь, ничего, кроме «Отче наш», не знаю! Читать, что знаю, не переставая?

Рита на какое-то время замолчала, видимо, слушая Таню. Серёжа, выйдя из оцепенения, повернул голову к небольшой иконке Богородицы, которую они привезли из Сергиева Посада, и, медленно опустившись на колени, тихо попросил:

– Матерь Божия, я не умею молиться, но я научусь, обещаю Тебе. Прошу Тебя, помоги моей дочери. Пусть будет так, как она хочет.

В этот самый момент Рита вбежала в комнату, и, увидев мужа, стоящего на коленях, остолбенела. Секундой позже она пришла в себя, и тоже, прямо у двери, опустилась на колени.

– Рита, подойди ко мне, – Серёжа позвал жену каким-то чужим голосом. – Она, не поднимаясь с колен, подползла и остановилась рядом с ним. – Проси Её, чтобы Она помогла нашей дочурке.

– Кто она? – не поняла Рита.

– Матерь Божия. Таня говорила, что Она всё может.

Рита какое-то время молчала, не сводя глаз с иконы, потом застонала, опустила руки на пол, и, уткнувшись в них лбом, запричитала:

– Верни её мне, умоляю! Верни её!

– Рита, возьми себя в руки. – В голосе Серёжи появилась решительность, ранее ему не присущая. – Маша хочет уйти. Не мешай ей. Но она просит помощи. Мы должны ей помочь уйти так, как она хочет, вместе с её Ангелом.

Рита посмотрела на Серёжу широко открытыми глазами. Ей показалось, что муж сошёл с ума. Но Серёжа, чувствуя на себе удивлённый взгляд жены, никак не отреагировал. Так они и стояли вдвоём, отец и мать, на коленях перед Божьей Матерью у одра умирающей дочери, пока не раздался звонок в дверь.

Рита вздрогнула, как будто её ударили, и вскочила с колен. Через минуту в проёме двери Машиной комнаты появились по очереди Таня, батюшка и совершенно растерянная Рита.

– Она ещё в сознании? – Таня бросила тревожный взгляд на кровать.

– Кто? – переспросила Рита. Она выглядела такой потерянной, что на неё больно было смотреть.

– Машенька, – Таня склонилась над кроватью. – Машенька, ты меня слышишь?

Девочка не ответила, но открыла глаза. Она смотрела на склонившееся над ней лицо с усилием, но потом улыбнулась.

– Вы… Ванина мама?

– Да, я Ванина мама, – очень мягко ответила Таня.

– А я ждала Вас... Там я часто повторяла: «Ванина мама, помоги нам». Пожалуйста, научите молиться… и мою маму. – Голос Маши был так слаб, что мог оборваться на полуслове. – Когда у них будет… другой ребёнок, чтобы она… молилась о нём…

– Машенька, родная, любимая, я обещаю тебе, – Рита бросилась к кровати и склонилась над дочерью. – Я уже знаю «Отчет наш».

– И больше никогда не пей, прошу тебя…

– Машенька, успокойся, мама обещает тебе, – вмешалась Таня, видя, что силы у ребёнка на исходе, в то время как Рита, глотая слёзы, кивала головой в знак согласия. – Я привела батюшку, сейчас он тебя причастит, и тебе станет легче.

– Я знала, что Вы… поможете мне, – взгляд Маши светился благодарностью. – Передайте Ване, что я люблю его… очень. Он хороший… пусть не помнит меня плохой.

К этому времени батюшка уже приготовил всё необходимое для причастия и попросил всех присутствующих покинуть комнату, чтобы исповедать рабу Божью отроковицу Марию.

– Таня, я не понимаю, – Рита беспомощно смотрела на подругу. – Что она говорит? Откуда она знает Ваню? Почему она ждала тебя, ты можешь мне объяснить?

– Там, где они были, они были вместе. Это всё, что я могу тебе сказать. – Таня немного помолчала, а потом добавила: – Я верующая. Я верю, что есть Бог, есть силы Света и тьмы, а твоя дочь уже не просто верующая, она ведающая. Ей уже открыто то, что до времени сокрыто от нас. Ты не верила мне, так поверь своей дочери. Всё это не случайно. Это всё милость Божья к нам грешным.

Рита молчала.

– Можете, войти. – Дверь отворилась, и батюшка, появившись на мгновение, тут же исчез.

Стараясь ступать как можно тише, чтобы не нарушить Таинства, Таня вошла в дверь Машиной комнаты. За ней также бесшумно последовали Рита и Серёжа.

– Причащается, раба Божья отроковица Мария. – Торжественно произнёс батюшка и поднёс к Машиным устам лжицу с Телом и Кровью Христовым. – Закончив Таинство, он долгим взглядом посмотрел на затихшую бледную девочку, неподвижно лежавшую на кровати, и сказал, как бы самому себе: – Удивительно. Это просто удивительно! Такая Милость Божия, – и, помолчав немного, добавил: – Татьяна, читайте молитвы на исход души.

– Что? – вскрикнула Рита и, закрыв лицо руками, выбежала из комнаты.

Таня, достала из сумки книжку, на обложке которой был изображён удивительный лик Божьей Матери. В уголках её глаз застыли слёзы. Это была книжка «Последние минуты православного христианина». Таня раскрыла книжку и, подождав какое-то время, пока слёзы уже не будут мешать, начала читать тихим голосом.

Таня читала, а Серёжа стоял, как каменный. Его взгляд застыл на дочери, которая лежала недвижно, не подавая признаков жизни, но ещё дышала.

Теперь воистину всё время жизни моей,

будто дым, исчезло,

   и предстали уже ангелы, посланные Богом,

нещадно ищущие душу мою.

Помилуй мя, Боже, помилуй мя.

 

Таня читала тихим ровным голосом, но по щеке её медленно текла слеза.

 

   Вот множество лукавых духов предстало,

   держа написание моих грехов,

и неотступно взывают,

   домогаясь нагло смиренной моей души.

   Пресвятая Богородице, спаси мя!

 

При обращении к Богородице Серёжа вздрогнул и резко перевёл взгляд на икону, перед которой они ещё совсем недавно стояли с Ритой на коленях. Таня читала страшные слова. Неужели всё это правда? Неужели эти духи уже здесь, и Маша видит их? Но, ведь, видела она своего Ангела! Раз она видела, значит, он тоже здесь, и он поможет ей!

 

   Преклоняемая, как подобает Твоему милосердию,

многими Твоими щедротами, Владычице,

   будь мне необоримою помощницей в сей ужасный час.

   Пресвятая Богородице, спаси мя!

 

«Богородице, не оставляй её, помоги ей, моей бедной девочке!» – Серёжа кричал, но его крик не был слышен никому, кроме Неё, которая единственная могла сейчас помочь. – Ей страшно, помоги ей! Ты – мать! Прими мою дочь в свои материнские объятия!»

 

   Вот время помощи,

вот время заступления Твоего,

вот, Владычица, время,

о котором я день и ночь припадала,

усердно молясь Тебе.

 

«Я знал, я знал, что Ты поможешь! Таня говорила, что Ты всё можешь! Хоть я никогда не припадал к Тебе, но ты послала нам Таню! Она молилась и за своего сына и за нашу дочь. Боже, какой стыд! Мой ребёнок, моя дочь просит помощи не у своего отца, а у Ваниной мамы! И вот она здесь, рядом с ней в этот самый страшный её час, чтобы облегчить её страдания! Владычица, благодарю Тебя за Таню, за всё, что с нами произошло. Ведь, Маша могла умереть ещё и раньше, но тогда некому было бы ей помочь. Вот почему батюшка говорил о милосердии Божьем!»

 

Умилостивительные каноны на исход души шли своим чередом. Голос Тани становился всё спокойнее и твёрже. Она знала, что эти слова так необходимы умирающему ребёнку, потому что сам он уже не может ничего: ни просить, ни говорить.

А в соседней комнате Рита, с глазами полными ужаса, требовала от батюшки объяснений, за что ей это. Батюшка, видя, что обычные слова утешения здесь не помогут, задумался и, опустившись на стул, приглашая Риту сделать то же самое, начал говорить:

– Понимаете, дочь моя, смерти никто избежать не может. Время дано было человеку вместе со смертью для наказания, то есть для исправления и оправдания, для пресечения зла. Слово «смерть» услышал Адам в Раю как первый Суд Божий для него и для всей земли. Божий Суд всегда праведен и спасителен. Адам сотворён бессмертным, но в него вкушением, то есть искушением, запретного или, другими словами, неполезного плода вошло зло. Чтобы зло не стало достоянием вечности, Адам был отделён от вечности временем, а из него выделено было зло. У Адама родилось двое сыновей – в них и произошло разделение: один стал убийцей, другой жертвой. Первая смерть на земле была насильственной, ибо в природе её ещё не было. Наущением сатаны Каин убил Авеля.

– Но моя Маша, она ещё ребёнок! Какое в ней зло?

– Э-э, дочь моя, ваш ребёнок так покаялся перед смертью, что дай Бог и вам, взрослой, когда-нибудь дойти до такого уровня осмысления своей жизни.

– Она столько времени была в коме! И она вышла из неё! Для чего, скажите мне, она вышла из комы? Чтобы умереть?

– Вот вы и сами ответили на свой вопрос. Именно: она вышла из комы, чтобы достойно, по-христиански, умереть и в вас утвердить веру. В этом есть Милость Божья, которой удостоились и вы, и, в первую очередь, ваша дочь.

– Но мне от этого не легче! – Рита отказывалась принимать любые доводы разума.

– А вы утешайте себя тем, что вашей дочери теперь легко. Она будет в райских обителях, а это так не часто сейчас случается, поверьте мне, дочь моя. Я в своей жизни столько видел смертей! Вы должны радоваться за свою дочь. Свет её смерти озарит и вашу дальнейшую жизнь.

Последние слова батюшки подействовали на Риту, как прохлада тенистого дерева в июльский зной.

– Она сказала, что мы должны родить ребёнка.

– И правильно. И не одного, а двоих. Чем больше детей, тем меньше времени для всяких глупостей. Вот так, дочь моя. Не убивайтесь. Вы счастливая мать. Ваш ребёнок умирает с таким миром в душе!

В этот момент в гостиную вошёл Серёжа. Шёл он каким-то неуверенным шагом, как будто боялся упасть, и на лице у него было странное выражение.

– Серёжа, ты чего? – Глаза Риты опять широко открылись и наполнились прежним ужасом.

– Она умерла, – еле слышно сказал Серёжа, и губы его задрожали.

– Что? – переспросила Рита и поняла, что не может сдвинуться с места.

– Риточка, иди, посмотри на неё. Она улыбается.

– Улыбается?!

– Раз она улыбается, значит, ей хорошо. А если ей хорошо, значит, хорошо и нам, – Серёжа развернулся к стене, чтобы никто не видел его слёз.

– Это то, о чём я вам говорил, – батюшка шепнул Рите в самое ухо. – Радуйтесь, потому что вашей дочери, измученной тяжёлой болезнью, наконец-то, стало хорошо.

– Она улыбалась своему Ангелу, я знаю... Маша говорила о нём... Он пришёл за ней... – Рита осторожными шагами вошла в комнату дочери, как бы боясь отогнать Ангела своим присутствием.

Маша лежала с открытыми глазами и, действительно, улыбалась. Также осторожно Рита опустилась на колени перед кроватью, на которой лежала её дочь, совсем как живая.

– Девочка моя, отмучилась, – сказала Рита и упала на грудь дочери. – Отмучилась, родненькая моя, отмучилась! Ты прости меня за всё. Ты прости. У тебя была плохая мать. Ты прости меня.

Наплакавшись, убитая горем Рита приподняла голову дочери и начала гладить её лицо, волосы. Батюшка, подойдя сзади, немного отодвинул её и, наклонившись над начавшим остывать телом, сказал «Упокой, Господи, душу рабы Твоей отроковицы Марии», и закрыл ей глаза.

– Зачем? Зачем вы сделали это? Пусть она смотрит! – запротестовала Рита.

– Мамочка, она смотрит, но уже другими глазами, глазами души, а глаза тела должны быть закрыты. Твоя дочь никуда не ушла. Она здесь, рядом с нами. Ей нужно привыкнуть к своему новому состоянию, и не нужно пугать её криками и расстраивать слезами. Нужно молиться, и ей будет легче. Таня, читайте канон по исходу души. А вы слушайте, и молитесь вместе с ней.

Таня читала слова прощальной молитвы, и сердце у неё щемило. Её сын ещё жив, но Господь и его может призвать в любую минуту.

«Нет, не сейчас, – утешала она себя. – Господь милостив, Он не допустит, чтобы мой сын ушёл, не дождавшись меня».

 

 

7

– Мама, где ты была? Ты же говорила, что придёшь утром.

– Так получилось, Ванечка. Я должна была сходить к своим знакомым.

Ваня сразу заметил, что мама старается выглядеть спокойной, но у неё это плохо получается.

– К каким знакомым? Я их знаю?

– Нет, не знаешь. Ваня, я тебе потом всё расскажу, когда ты поправишься. А сейчас не спрашивай меня, сынок.

– Ты была у Маши. Я чувствую это. Ты была у Маши. Что с ней?

– С ней всё хорошо.

– Она в больнице?

– Нет, она дома. Она попросила врача отпустить её домой.

– И ты ходила к ней домой?

– Да, я ходила к ней домой.

– Мама, я вижу, ты что-то скрываешь от меня. Скажи мне, Маша умерла?

Мама ничего не ответила. Она взглянула на сына глазами полными недоумения и внезапно выступивших слёз.

– Мама, прошу тебя, не бойся мне сказать. Я знаю, что Маша вернулась ненадолго, но она должна была умереть по-другому. Расскажи мне всё, что знаешь.

– Ваня, ты только не волнуйся, прошу тебя. Я не хотела тебе говорить. Маша, действительно, умерла два часа назад.

Ваня закрыл глаза и какое-то время молчал.

– Ты её видела?

– Да. Представляешь, она дожидалась меня.

– Так ты видела её живую? Мама, расскажи мне всё. Маша была без меня. Ей было трудно. Расскажи мне всё.

– Она такая милая девочка. Она просила передать тебе, что очень любит тебя, просила не помнить её плохой.

– Маша, – по щеке Вани потекла слеза. – Она самая лучшая. Как я могу помнить её плохой!

– Ты поплачь, сынок, только не рви сердце. Машина смерть была светлой. За ней пришёл её Ангел, и она умерла, улыбаясь.

– Откуда ты знаешь об Ангеле? – Ваня даже привстал, опираясь на локти.

– Она сама рассказывала и просила папу помочь ей умереть по-другому, чтобы уйти с Ангелом. Они позвонили мне, и я привела батюшку. Маша умерла, как праведница, причастившись Святых Христовых Тайн. Она будет в раю.

– Мама… – Ваня начал говорить тихо-тихо, потому что слёзы мешали ему говорить, но он и не пытался сдерживать их. – Как я буду жить без неё? Она мне как сестра. Нет, она мне больше, чем сестра. Она вторая половинка меня самого. Разве я смогу жить без неё?

– Но твоя половинка не потерялась и не исчезла. Она просто переместилась в другое место, где ей хорошо. Разве тебе было бы легче оттого, что она осталась бы жить, но продолжала мучиться?

– Нет, мне было бы ещё больнее.

– Вот видишь. И Маша навсегда останется у тебя в сердце, останется в твоей памяти. Она теперь самая яркая звезда на небе над тобой. Ты каждый вечер будешь смотреть на небо и разговаривать с ней, будешь делиться с ней своими горестями и радостями. Но самое главное, ты никогда уже не сможешь разочароваться в ней. Здесь, на земле, всё временно, даже любовь, а Маша, и всё, что с ней связано, уже принадлежит вечности. Она умерла тихо, без боли, без муки. Это смерть праведников. Твоя Маша уже в раю, а вот где будем мы с тобой, пока неизвестно. Так что за неё можно только порадоваться.

– Мамочка, я тебя очень люблю, – Ваня взял мамину руку в свои ладони. – Ты прости меня за то, что я заставил тебя столько страдать.

– И ты меня прости, родной. Знаешь, ради этой минуты… – Мама не смогла договорить. У неё больше не было сил сдерживать слёзы, и они потекли, как вешние воды, облегчая и согревая душу.

После долгой холодной зимы наступала весна. Её сын, почти навсегда потерянный, возвращался к ней, и вместе с его любовью возвращалась и надежда на счастье, простое материнское счастье. Вечно путающееся под ногами, это незатейливое счастье будет шалить с Муркой, шлёпать босиком в ванную, забывать чистить зубы, приносить двойки в тетрадках, придумывать разные небылицы, просить чего-нибудь вкусненького и пить чаёк в прикуску с незатейливыми историями про своего любимого друга Пашку. Это тихое счастье будет говорить ей «Я люблю тебя, мама» и засыпать под её молитвы. Это будет счастье, которое невозможно купить ни за какие деньги. И это счастье уже никто больше не посмеет забрать у неё, потому что она выстрадала его, и Господь оказал ей милость.

 

 

8

– А вот и я, – в дверном проёме появилось сначала улыбающееся мамино лицо, а потом рука с тяжёлой сумкой.

– Мамочка что-то несёт, – Ваня улыбнулся и приподнялся на кровати.

– Ученье – свет, а неученье – тьма. – Мама подошла к кровати и поставила сумку на пол. – Доктор разрешила тебе понемножку учиться, поэтому я принесла тебе учебники.

– Все, что ли? – Ваня никогда бы раньше и не подумал, что разговор об учебниках может быть настолько приятен.

– Не все, конечно, – мама стала вынимать учебники из сумки и складывать их стопочкой на тумбочке. – Только по лёгким предметам. А то ты сейчас как набросишься на учёбу! А тебе пока нельзя ещё перетруждаться.

– Мамочка, как же здорово! Учебники! Как же мне уже хочется в школу!

– Слышал бы тебя твой Пашка! Вот бы удивился! – Мама открыла тумбочку, чтобы освободить место для учебников.

– Это точно! Сказал бы, что у меня головка бо-бо. – Ваня откинулся на подушку, так как почувствовал лёгкое головокружение. – А у меня головка, в самом деле, бо-бо.

– Что? – встрепенулась мама. – Тебе плохо?

– Прошу тебя, не волнуйся. У меня просто немножко закружилась голова.

– Видишь, сынок, тебе нужно быть ещё очень осторожным.

– Ма, а историю ты принесла?

– Историю? Конечно, принесла. История очень даже способствует укреплению душевных и физических сил. Тем более что настоящее – это хорошо забытое прошлое.

– А про Куликово поле там что-нибудь написано?

– Про Куликово поле вряд ли, а вот про Куликовскую битву, может, что-нибудь и написано.

Мама открыла оглавление и начала искать.

– Нет, книжку я потом сам посмотрю, а сейчас, лучше, расскажи, что тебе известно о Куликовом поле.

Мама с удивлением посмотрела на сына, но ничего не сказала. Пора было уже привыкнуть к тому, что после тяжёлой болезни её сын стал каким-то другим.

– Что мне известно о Куликовом поле? – переспросила она, собираясь с мыслями. – В первую очередь, это поле русской боевой славы... Ты же смотрел когда-то мультик о лебедях Непрядвы. Неужели забыл?

Ваня промолчал.

– На Куликовом поле была одержана победа, которая, хоть и не дала свободы, но вернула истекающим кровью русским людям веру в себя, в свои силы.

Ваня внешне никак не отреагировал на слова мамы. Взгляд его медленно бродил по потолку, но чуть выше переносицы появилась складочка. Это означало, что он напряжённо думал. Наконец он повернул голову и посмотрел на маму совершенно по-взрослому.

– А что значит, быть русским?

– Сынок, – мама протянула руку и погладила сына по волосам. – Какие трудные вопросы ты задаёшь! Даже не знаю, что и ответить.

Она встала, подошла к окну и какое-то время стояла спиной к сыну, вглядываясь в даль. Потом повернулась и задумчиво начала:

– Быть русским значит быть православным. Когда-то Киевская Русь приняла греческую православную веру, и она пришлась по сердцу русским людям, потому что у нашего народа бесхитростное, детское сердце. Православная вера для такого сердца – живительный родник, который пробуждает в нём всё лучшее, что в нём есть. Великий сердцевед Фёдор Достоевский писал: «Без православной веры русский человек – дрянь». Когда русские отказались от православного царя и от русской веры, они перестали быть русскими.

– Как это?

– Они стали советскими. И ещё. Русский человек всегда стремился жить по правде, в высшем смысле этого слова… Иисус Сладчайший, Солнце Правды, это идеал, по которому всегда томится русское сердце.

– Поэтому в нашей жизни сейчас так много неправды?

– Да, мы всё оборачиваем голову то на Запад, то на Восток… То нам кажется, что у французов всё совершеннее, и мы пытаемся превратиться во французов. То нам кажется, что на Тибете или в Гималаях есть разгадка тайны бытия, и мы всем сердцем тянемся туда, откуда восходит солнце. Сейчас вот мы перекраиваем себя на американский лад. Так и мечемся, то туда, то сюда, и всё никак до нас не доходит, что одни – на Западе, другие – на Востоке, а мы – ПОСЕРЕДИНЕ! У нас свой, определённый Богом жребий, а мы всё крутим головой, крутим, аж позвонки трещат, и всё нам кажется, что где-то лучше. А там где-то – не лучше, там просто всё по-другому. Чтобы русскому превратиться во француза, ему нужно вырвать из груди своё детское русское сердце, посадить его во французскую почву и подождать, пока оно прорастёт французскими всходами. А с простым русским сердцем там делать нечего. В 1812 году русские били французов на полях сражений, но в быту те же французы легко одурачивали их. И самим французам было не понятно, как эти могучие бородатые русские солдаты могут быть такими наивными и доверчивыми.

– Так это плохо быть доверчивым?

– Это и ни хорошо и ни плохо. Это дело веры. Если бы доверчивый русский человек оставался с Богом, то Бог оградил бы его, как птица ограждает крылом птенцов своих малых. Но мы научились у «просвещённого» Запада гуманизму и другим «премудростям» и перестали доверять Богу, за что и остались один на один со своей доверчивостью. И обманывают нас теперь, кому только не лень, и с Запада, и с Востока.

Мама замолчала. Ваня тоже молчал. Чтобы как-то разрядить образовавшуюся паузу, она взяла в руки учебник по истории и начала его листать.

– А на Куликово поле можно поехать? – Мама вздрогнула, так как не ожидала такого вопроса. – Есть оно ещё?

– Как ни странно, оно всё ещё есть, наше хранимое Божиим Промыслом Куликово поле. Не одолела его Советская власть ни тракторами, ни бульдозерами. Тянется оно на десятки километров под русским небом, конца и края не видать. Знаешь, удивительно, что через пятьсот лет после Куликовской битвы в селе Себено, где был стан князя Димитрия Донского, родилась слепая девочка, которую назвали Матронушкой. Сейчас она почивает в городе Москве и собирает к своим цельбоносным мощам тысячи обворованных безбожной жизнью людей, потерявшихся и запутавшихся в ней. Не где-нибудь, а на Куликовом поле напиталась она живительной влагой православной веры. Эта вера сделала из совершенно немощного сосуда «осьмый столп России». Так назвал Матронушку ещё один светоч русского Православия, праведный Иоанн Кронштатский, который в слепой девочке прозрел огромную духовную силу.

– Мамочка, давай поедем на Куликово поле, – глаза сына вспыхнули радостным светом.

– И не только поедем, но и пройдём по нему крестным ходом.

– Крестным ходом?

– Да, каждый год, первого июня, в день памяти святого благоверного князя Димитрия Донского, собирается православный люд и идёт с хоругвями и иконами от того места, где стоял шатёр князя Димитрия. Сейчас на этом месте стоит церковь, которая дорога нам ещё и потому, что сюда ходила молиться Матронушка. Идёт крестный ход с молитвой Иисусовой, «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных», наперекор ветрам, через Куликово поле до ставки Мамая. Поклоняется там низким поклоном храму Преподобного Сергия и разъезжается по своим городам и весям, унося в сердце ни с чем несравнимую благодать этого места.

– А что это такое, благодать? – Ваня слушал маму, затаив дыхание.

– Знаешь, сынок, это объяснить словами невозможно. Благодать нисходит на человека без всякой видимой на то причины. Она не имеет ничего общего с земными наслаждениями... Я бы сказала, что это предвкушение райской радости. – Мама встала с кровати и снова подошла к окну.

– Ма, откуда ты всё это знаешь?

– Я была на Куликовом поле.

– Ты была на Куликовом поле?! – Ваня, всё время лежавший неподвижно, резко поднял голову, забыв, что делать ему этого нельзя. – Когда ты туда ездила?

– А помнишь, я тебя звала в паломническую поездку, но ты наотрез отказался. У тебя были тренировки и любимый Пашка с Гарри Поттером.

– Какой же я был дурак! – Ваня тяжело выдохнул и опустил голову на подушку.

Мама медленно подошла к кровати, склонилась над сыном и с нежностью поцеловала его в лоб.

– Милый ты мой, родной ты мой дурачок! Какое же это счастье, что самое страшное у нас с тобой позади. А впереди у тебя ещё целая жизнь.

– Мамочка, я хочу, чтобы ты знала, – тихо сказал Ваня, не сдержав невольно набежавших слёз. – Я очень тебя люблю. Я всё смогу, всё вынесу, если только ты будешь рядом.

 

 

9

– Физкультпривет вернувшемуся с того света. – В проёме двери показались смешливые глаза и непокорный Пашкин хохолок.

– Привет, привет, – улыбнулся Ваня. Он был очень рад встрече с другом.

– Говорил же я тебе всё мне рассказать, – ещё не успев сесть на стул, затараторил Пашка. – А ты всё потом, потом. Вот тебе и суп с котом!

Ваня улыбнулся, а Пашка два раза хихикнул своим неподражаемым смехом.

– Ну, как ты поживаешь?

– Да нормально, – начал Пашка издалека. – Только вот папа чушь набрендел… – Пашка не договорил, потому что Ваня перебил его.

– Чего там у тебя папа?

– Чего, чего! Набрендел! Слово такое клёвое. Сам придумал!

– Вот это придумал, так придумал! – улыбнулся Ваня. – Слышь, Пашка, покемоны уже ждут тебя, не дождутся.

– Какие покемоны? – не понял он.

– Я тебе потом расскажу. Сейчас у меня ещё сил маловато. – Ваня протянул свою ещё неокрепшую руку и потянул Пашку, чтобы придвинуть его поближе к себе. – Вот я поправлюсь, и поедем все вместе: и ты, и твой папа, и тётя Оля, и моя мамочка, и Машины родители, – все поедем на Куликово поле.

– Это что ещё за поле такое? – удивился Пашка неожиданному повороту разговора.

– Я тебе потом, когда силы появятся, всё подробно расскажу. А пока только одно скажу: Куликово поле – это такое дивное, зелёное-презелёное поле, на котором в битве с монголо-татарами ковался русский дух. Да ты не знаешь, что ли?

– Ну, слышал, конечно. А что это ещё за Маша такая? – У Пашки в глазах блеснули игривые огоньки.

– Маша? Это такая милая девочка, с которой мне больше никогда уже не встретиться.

– А когда это ты успел с ней встретиться? – Пашка подозрительно посмотрел на своего друга.

– Мы встретились там, куда своей волей не ходят. Знаешь, Пашка, счастье – это не обязательно что-то иметь. Счастье – это когда у тебя было то, чего никому у тебя не отнять.

– Слышь, Ванька, ты какой-то странный с того света вернулся. Тебя там что, по голове сильно дубасили?

– Ну, Пашка, и прозорливец ты, однако, – улыбнулся Ваня. – Я тебя просто, знаешь, зауважал.

– Да ладно тебе трепаться! Гонишь ты всё это, или вправду тогось? – Он покрутил пальцем у виска и с нескрываемым желанием уйти посмотрел на дверь.

– Ладно тебе, не боись, – Ваня похлопал друга по руке. – Просто за то время, которое я здесь отсутствовал, во мне многое изменилось. Я повзрослел, а ты так и остался ребёнком.

– Слышь, я пойду, что ли?

Пашка встал и, переминаясь с ноги на ногу, с нетерпением ждал момента, когда за ним закроется дверь палаты.

– Ой, вот тут тебе тётя Оля пирожков передала, сок, чипсы. Ты же любил похрустеть, насколько я помню.

– Да, кажется, любил, – Ванин взгляд прошёл сквозь стоявшую перед ним фигуру и упёрся в стену.

– А теперь что, уже не любишь? – Пашка стал медленно ретироваться к двери.

– А теперь уже не люблю, – задумчиво ответил Ваня.

– Ну, слышишь, я пошёл. Там меня друзья ждут. Ты это… выздоравливай и приходи играть. Мне компик новый купили, не машина, а зверь! У меня теперь бои идут, кровь в жилах стынет!

– Спасибо тебе. Ну, иди, а то тебя уже друзья заждались.

Пашка, выдохнув с облегчением, повернул свою бейсболку козырьком назад и, отдав Ване честь, газанул в дверь без разгона.

– Чистый «Мерс», – сказал Ваня и задумался.

Он лежал неподвижно, а по щеке его текла скупая мужская слеза.

– Эх, Маша, милая Маша, – прошептал он еле слышно. – Если бы ты только знала, как мне тебя не хватает!   

Ваня повернул голову и долго смотрел в окно. Вдруг он встрепенулся и привстал, опираясь на локти, как будто что-то увидел. Он пристально вглядывался в пустоту и, наконец, опустился на подушку.

«Этого не может быть!» – Довод разума звучал весомо и убедительно.

«Нет, это была она!» – Голос сердца настаивал на своём.

Ваня закрыл глаза и перед его мысленным взором снова возник тот же образ. Это было улыбающееся Машино лицо. Он лежал, боясь пошевельнуться, чтобы не спугнуть это чудное виденье.

Машин образ исчез, но на душе осталось ощущение прикосновения.

«Она пришла меня утешить. – Сердце в груди забилось быстро-быстро. – Может, это была и не Машина душа, а её Ангел коснулся меня своим крылом… Какая разница! Главное, что моя Маша – со мной! Она знает, что мне одиноко и просит своего Ангела утешить меня».

Ваня продолжал лежать неподвижно, глядя в окно.

«Счастье – это не обязательно то, что имеешь. Счастье – это то, что даже смерть не в силах у тебя отнять».