— Ну, что ты поделаешь с этими вздорными, заносчивыми, глупыми бабами?! — прорычал Этельред.

Ассер отскребал уже третий пергамент. Королю опять не понравилось составленное им письмо, и уже написанные строки пришлось смывать. Слова к королю, как назло, не шли, и как он ни старался надиктовать достаточно грозные фразы и притом так, чтоб суть была понятна только жене, у него совершенно ничего не получалось. Плюнув на второе условие, Этельред принялся диктовать Ассеру очередное свирепое предостережение.

Выслушав то, что получилось, Эльфред осторожно вмешался:

— Брат, — негромко произнес он. — Конечно, тут все верно, и королева виновата, но как бы подобное письмо не обеспокоило родственников твоей сулруги.

— Я велел написать всего лишь: «под угрозой моего гнева запрещаю тебе…»

— А такая фраза, как: «В противном случае тебя постигнут самые суровые кары…» — принц повторил фразу по памяти слово в слово. — Тебе не кажется, что она звучит слишком жестко, слишком угрожающе? Ты пообещал ей кары в том случае, если она будет договариваться с дифедским королем — но она с ним уже договаривалась.

— Я так продиктовал? — король с любопытством сунул нос в листок.

По пергаменту ползли чернильные буковки, похожие на букашек. Среди них Этельреду была знакома только одна. О, похожая на щит. Когда-то Этельреда пытались учить читать, но это мудреное и бесполезное искусство он так и не освоил. В самом деле, зачем оно воину? Воин должен досконально знать искусство боя, а искусство рукописании пусть осваивают монахи. Им все равно больше делать нечего.

— Ну, что ж, пусть я продиктовал так. Жена все равно никому больше не прикажет читать мое письмо.

— Если она во всем перечит тебе, то порадуется возможности нажаловаться своим родным.

— Пусть жалуется. Может, тогда-то и наступит день, когда я найду время поучить ее, как себя вести. Пиши, как сказал, монах.

— Я уже написал, но… Может, стоит сперва написать письмо на чем-нибудь менее ценном, чем пергамент? — в который раз предложил королю измученный Ассер. — Я потом аккуратно перепишу.

— Не выдумывай, монах. Королевское письмо — и на какой-нибудь коре? Где это видано? Пиши, а я заплачу тебе за пергамент. И за тот, который будет испорчен, тоже. А лучше дам тебе целое стадо телят — наготовь себе пергамента, сколько хочешь.

Ассер больше не спорил. После долгих усилий, с помощью брата и ученого монаха, Этельред все-таки смог надиктовать что-то более или менее складное и гордо велел громко и внятно прочитать ему то, что получилось. Тот, хмуря брови, то и дело принимаясь безмолвно шевелить губами, запинаясь, прочел письмо.

— Э, да ты плохо читаешь, монах.

— Я хорошо читаю, мой король. Но не такое это для меня простое дело — с ходу переводить с латыни.

— Ты что, написал письмо на латыни? А почему не на уэссекском?

— Все письма, мой король, пишутся только на латыни. Латынь — язык учености и письменной речи. Потому-то мне трудно. Сперва приходится переводить с латыни на валлийский, потом с валлийского — на твой родной.

— При чем тут валлийский? Ах да, ты же сам из Дифеда. Ну-ну… Похоже, мое письмо в Солсбери будут разбирать не меньше времени, чем я его писал.

— Ну, уж верно, там найдется хоть один ученый книжник, монах-уэссекс.

— Надеюсь. Что скажешь, брат?

— Я одного не понимаю, почему ты так беспокоишься? Союз может заключить только король. Видать дочь замуж может только король. Пусть твоя супруга пишет в Дифед какие угодно письма — толку-то?

— Родри Маур — самый цепкий король из всех, которых знал мир. Даже Карлу Великому не снилось создавать огромное королевство из обрывочка земли. Этому проныре уже почти вся Валлия принадлежит, он замахивается на Мерсию, пользуясь тем, что Бургред занят на севере с датчанами. А его сыновья со своими дружинами то и дело мелькают на границе моего Уэссекса. С него станется, женив на Эльгиве кого-нибудь из своих отпрысков, покончить со мной, переморить моих сыновей, а на престол от имени дочки посадить ее мужа. Или жениха. Такое тоже может быть. Наглости Родри хватит с избытком.

Эльфред развел руками.

— Пока ты не ударишь с ним по рукам, Эльгива не станет женой.

— Уж если моя супруга начала отправлять в Валлию гонцов, она может и дочку туда отправить. Потом, когда священник уже соединит их браком, что я смогу сказать? Что я против?

— Да разве станет сын Родри жениться на Эльгиве? — рассмеялся принц. — Немного будет парню толку от такой жены, которая еще в постель ходит вместо горшка! До тех пор, пока брак не осуществлен на ложе, он не может считаться законным.

— Ты еще мало понимаешь в политике, братец, ради трона моего королевства Родри пойдет на что угодно, — Этельред топнул ногой. — Короче, я не собираюсь давать ему ни одного шанса.

Этельреду всегда казалось, что на его королевство покушаются все вокруг. С тех самых пор, как он принял корону, его армия беспрерывно воевала. На Вульфтрит он женился лишь для того, чтоб надежно обезопасить хоть один рубеж Уэссекса. Королева была родом из Корнуолла, даже не считавшегося королевством. Корнуоллский герцог с удовольствием отдал Этельреду Вульфтрит, солидное приданое и обещание помогать войсками. Свое обещание он, как ни странно, аккуратно выполнял.

Но лишь до тех пор, пока верил, что супружеская жизнь дочери протекает нормально. Если герцог узнает, что муж поколачивает Вульфтрит, он, конечно, и не моргнет — дело семейное. Но вот если до корнуоллца доползут слухи, что Этельред угрожает жене смертью, насильственным постригом в монастырь, или не содержит ее должным образом — не миновать скандала.

Так думал Эльфред, наблюдая за тем, как саксы пытаются перебраться по наплавному мосту. Кое-кому это даже удавалось, но что толку? Стены были высоки, а датчане очень скоро сообразили, что со стен можно лить горячую воду. Если на тебя опрокидывали целый ушат кипятка, ты испытывал все муки ада разом и мог считать себя покойником. К тому же лезть к воротам не имело смысла. Вышибить их руками не надеялся бы, наверное, даже самый могучий силач, а подтащить таран по наплавному мосту было невозможно. А если б даже удалось подтащить, то развернуть его оказалось негде. Что уж говорить о размахе.

Осада шла ни шатко, ни валко. С какого-то момента короли начали уповать на то, что у осажденных рано или поздно закончится провизия. Но не тут то было. Можно было догадаться, что во рве, связанном с речушкой, водится рыба. Должно быть, датчане полавливали рыбку по ночам, когда темнота скрывала замок от взглядов нападающих. С той стороны замка росли деревья, и лагеря саксов там не было. К тому же они заготовили достаточно запасов. Недаром ограбили все окрестные деревни.

Этельред начал понимать, что сделать здесь он ничего не может. Разве что положит всю свою армию. С северо-запада сразу налетит Родри Маур со своим войском, или другие датчане — как вороны на падаль. Нет уж, даже в мыслях Этельред не желал представлять себя падалью.

— Я помню, ты говорил о договоре с датчанами, — сказал он Эльфреду, когда они ненадолго оказались наедине.

— Ты подумываешь об этом?

— А как иначе? Мы не можем торчать здесь целую вечность. Вот-вот ветер пригонит корабли северян к побережью Уэссекса! Они, как стервятники, ловко находят место, где слабее надзор. А сейчас все воины моего королевства торчат здесь, под стенами Скнотенгагама, и надо ожидать нападения со дня на день. У них же чутье!

— Пожалуй, теперь заключать мир уже поздновато, — с сомнением протянул Эльфред. — Норманны увидят в этом слабость. В самом деле, таким огромным войском не можем выковырять из крепости небольшой отряд. Сколько их там осталось… Уж никак не больше трех сотен.

— Ты рассуждаешь неразумно. Видишь только этот уголок у Скнотенгагама. А я вижу всю страну! — назидательно произнес Этельред, но, поколебавшись, временно отказался от мыслей о мирном договоре.

Осада продолжалась, но никаких значимых успехов армия саксов добиться не смогла. К изумлению британцев северяне, вряд ли построившие хоть одну мало-мальски стоящую крепость у себя на родине, к исходу месяца так блестяще приноровились защищать ее, что штурмующие только диву давались. А вскоре в лагерь уэссекского короля прибыл гонец, сообщивший, что близ острова Вектис появился корабль под полосатыми парусами, привез целую кучу норманнов, которые ограбили несколько прибрежных деревень и ушли обратно на свой север.

— Он был один? — требовательно спросил король.

— Один.

— Они никогда в одиночку не ходят. Как волки. Где появился один, там появится целая стая.

Просто им лень искать новые уязвимые места, плохо защищенные области, — вмешался Эльфред. — Они ходят по проторенным тропам.

— А нам от этого легче? — Этельред осадил брата взглядом.

На предложение договариваться с датчанами Бургред ответил громким скрипом зубов, но с доводами Этельреда согласился. Да и какие могли быть претензии к королю Уэссекса? В ответ на просьбу о помощи сосед и шурин охотно помог, его воины доблестно дрались, но творить чудеса Этельред не способен. И торчать в Мерсии, пока у осажденных не закончатся припасы, он не в состоянии. У него под рукой огромное королевство, которое требует пригляда и защиты. Скоро осень. Армии будет очень трудно пробираться по заснеженным полям и холмам, а до наступления холодов надо появиться на побережье, отпугнуть датские дружины, чтоб крестьяне смогли собрать хоть какой-нибудь урожай.

И мерсийский король согласился на переговоры.

Норманны всегда договаривались охотно, правда, их аппетиты были весьма солидны и постепенно росли. Всегда готовые выйти на поле боя, датчане с готовностью брали отступное и уходили — чтоб норнуться через год, самое большее через два. Так птица каждую зиму вновь летит к облюбованной кормушке.

Но почему бы нет, если здесь их безотказно кормят?

На этот раз датчане потребовали не только золото и серебро, но и землю. Правда, немного, но Бургреду было тяжело согласиться даже на это. Тем не менее, он согласился, дал обещание, что не станет сгонять датчан с отданных земель. Все прекрасно понимали, что обещание это определяется только количеством воинов с обеих сторон, но норманны смотрели на мерсийского короля со спокойной уверенностью, что их вряд ли потревожат. Они понимали — все равно они были и будут сильнее его, как бы он ни старался набрать большую армию и обзавестись союзниками.

— Какой позор, — бурчал Бургред.

— Что делать, — вмешался Эльфред. — Если не хватило сил сопротивляться, приходится платить за покой золотом.

— То золото, что мы заплатим им, наше. Сам представь, сколько всего мы не купим в этот год.

— А мне много не надо, — легкомысленно ответил принц.

— Это потому, что ты не король, — сказал его старший брат, хотя из его-то кармана должна была пойти меньшая часть выкупа, и то потому, что он считал своим долгом помочь родичу. Глядишь, и тот поможет ему, когда будет трудно.

Армии был дан один день на то, чтоб собраться перед возвращением в Уэссекс. Можно было дать и меньше времени, хороший солдат носит при себе столько вещей, сколько помещается в заплечный вещевой мешок, а покидать в сумку вещи — дело нескольких минут. Но нужно было собрать хоть немного провизии и фуража, нагрузить телеги. Здесь и целого дня может быть мало.

Вечером в пустеющий, старательно разоряемый лагерь саксов явился еще один гонец, и Этельред перепугался не на шутку — он ждал еще одной дурной вести. Но измученный, забрызганный грязью молодой парень подошел не к нему, а к Эльфреду и с трудом поклонился принцу.

— Говори, — велел принц.

— Я добрался сюда из Солсбери за десять дней, — устало и путано проговорил тот. — В тот день, когда я покинул Солсбери, твоя жена благополучно разрешилась от бремени мальчиком.

Эльфред расцвел. Схватил гонца за руки и торопливо спросил:

— Они оба здоровы?

— Да, — ответил тот, слегка удивленный. Какой смысл задавать подобный вопрос гонцу? — Конечно, Эльсвисе было нелегко, она рожала долго, но женщины говорили, что она в порядке. Ребенок тоже. Твоя благородная супруга велела спросить, каким именем крестить мальчика, как его назвать.

— Когда придешь в себя, отправляйся к госпоже, и передай ей, чтоб она подождала, и обряд крещения был совершен лишь после моего возвращения.

— В своем ли ты уме? — вмешался хмурый Аллард. — Мы доберемся до Солсбери не раньше, чем через полмесяца. Ты на месяц оставишь младенца без Господней защиты? Где это видано? Отправляй гонца и вели жене немедленно крестить. Уж имя-то ты придумал, я уверен.

— Придумал, конечно. Но я хочу присутствовать на крещении. Это же первенец!

— Что для тебя важнее — твоя прихоть, или безопасность и благо малыша?

— И то, и другое.

— Отправляй гонца, Эльфред, и прикажи крестить!

— Зачем? Я доберусь до Солсбери почти так же быстро, как и гонец.

И Эльфред направился к старшему брату.

Тот упрямился недолго. Вспомнив собственное нетерпение в сходной ситуации, посмотрел на Эльфреда, как многоопытный старик смотрит на мальчишку, еще ничего не смыслящего в жизни. Первенец короля Уэссекского уже учился ездить верхом и орудовать копьем, поэтому двадцатисемилетний король смотрел на двадцатилетнего брата покровительственно и снисходительно. И разрешил ему вместе с его сотней скакать вперед, в Солсбери, с той скоростью, с какой несутся гонцы, и даже пообещал сменных коней.

— Может, оно и хорошо. Заодно узнаешь, где еще появлялись датчане, и, если понадобится, слетаешь туда. При необходимости возьмешь гарнизон замка, а свою и мою жену и детей переправишь в аббатство Уилтон — там крепкие стены и крепкие монахи.

— Я понял.

— Давай, скачи. И не тяни с крестинами.

С собой конники Эльфреда взяли лишь те припасы, которые были совершенно необходимы. Принц предупредил, что скачка предстоит трудная, как бы не загнать коней, и потому пусть каждый берет с собой припасы, которые сам без труда поднимает одной рукой.

— К тому же, на пути есть два или три постоялых двора, — сказал он. — Можно будет и там перекусить.

Воины приободрились, переглянулись. Они, наверное, понимали, что вряд ли остановка на постоялом дворе будет им в радость — мужчины прекрасно знали, что такое скачка во весь опор, понимали, что во время спешки устаешь так, что даже пива уже не хочется. Но надежда грела сердце.

Воины Эльфреда с большим трудом сумели покрыть расстояние от Скнотенгагама до Солсбери за пятнадцать дней. Отдых давался на три-четыре часа, чтоб подремали лошади, да днем на часок. К тому же лошадей надо было кормить и поить, это не люди, они без сытной еды, питья и отдыха долго не протянут. Люди не всегда имели возможность повалиться на землю, чтоб поспать. Своим воинам принц говорил:

— Потерпите. Отдыхать будете в Солсбери.

Они влетели в ворота солсберийского замка на закате, когда их уже собирались затворять, и двое крепких ребят копались у воротных петель. Конники едва не сшибли тех, кто оказался на пути — они уже какое-то время не смотрели, куда несутся, ослепнув от усталости. Воины Эльфреда влетели прямо в переполох — испуганные жители замка решили, что над Уэссексом грянула настоящая беда.

Но когда узнали соскочившего с коня принца и услышали его объяснения, переполох сменился веселыми хлопотами. Конечно, несладко кидаться готовить еду и питье на сотню прожорливых, усталых мужчин, но зато вечерком можно будет послушать интересные истории. Посидеть за столом с кружкой эля, расспросить о битвах под Скнотенгагамом — большинство ожидало этой возможности с нетерпением, а женщины и терпеть уже не могли. Воины Эльфреда стойко держали оборону против любопытных кумушек — им теперь было не до новостей, земля ускользала из-под ног, и хотелось только спать.

Когда принц, проследив, чтоб все его люди втянулись в ворота, подбежал к ступеням донжона, в дверях появилась Эльсвиса в кое-как накинутом плаще, со сбившимся на сторону покрывалом. Она держала на руках большой сверток, держала так бережно, что заподозрить в нем простой тючок с бельем было нельзя. Нет, женщина держала в руках самую большую драгоценность, которая только могла быть ей доверена. Не чувствуя тяжести кольчуги и оружия, Эльфред взлетел по ступеням — женя доверчиво протянула ему кулек.

Принц осторожно отогнул край простынки. Под ним обнаружилась красная мордашка размером с кулак, над нею — беленький пушок, выбивающийся из-под косыночки. Молодой отец с недоумением оглядел детское личико, закрытые глазки, и попытался потрогать ребенка пальцем за щечку. Эльсвиса не позволила.

— Не надо, — мягко сказала она. — Испугаешь.

— Но я хочу посмотреть.

— Я тебе покажу. Потом.

Принц пропустил жену в донжон и задержался, чтоб перекинуться парой слов с Редриком Веллом, комендантом замка. Тот выскочил из угловой башни сразу, как только в ворота влетел первый всадник, и ждал принца у лестницы донжона.

— Король направляется сюда, — объяснил Эльфред. — Мне он велел, если будет необходимость, отправляться на побережье, разогнать датчан.

— Как не быть необходимости, — проворчал Редрик, широкобородый рослый сакс с широкими, не в каждую дверь пройдет, плечами. — Необходимость всегда есть. Ну, хоть под Скнотенгагамом-то научили их, кто в Британии господин?

— Если б научили, это было бы первым, что я б сказал, появившись в замке. От всей души крикнул бы: «Победа»! Если б норманны не сидели за стенами, мы б им показали.

— Ха. Если б все было так, как мы хотим, не нужно было б военное искусство. А драться надо уметь.

— Само собой. Теперь я понимаю. Не надо было позволять датчанам отступать к крепости. Надо было, хоть и тяжело, расправиться с ними за один раз.

— Вот, уже понимаешь. Затем и нужны ошибки, чтоб на них учиться.

Эльфред задумался, а можно ли было не совершить ошибку, и можно ли вообще избегать промахов, и на несколько мгновений совсем забыл о жене и ребенке. Вспомнил лишь тогда, когда Редрик новел его не в тот зал, где он прежде делил с женой альков, а на второй этаж донжона, в покои Вульфтрит. Жены владельцев замка обычно занимали самый верхний этаж донжона, третий, в первом размещалась трапезная, а на втором — покои короля. Но по настойчивому требованию жены Этельред со своими людьми устроился не в донжоне, а в жилом двухэтажном крыле, отдав супруге сразу два этажа. Что вовсе не означало, что в тех двух залах обитала одна королева — с нею вместе ночевали все ее служанки, придворные дамы и гостьи, если в Солсбери таковые появлялись.

И теперь вот на втором этаже донжона обосновалась и Эльсвиса, дочь Этельреда Мусила из Гейнсборо, вместе с новорожденным сыном.

— Госпожа распорядилась поселить Эльсвису и малыша у нее, — пояснил комендант в ответ на недоумевающий взгляд принца. — Госпожа сказала, что в той зале, где прежде жила ваша жена, слишком холодно. У Вульфтрит лучше топят.

Эльфред нахмурился.

В покоях королевы он поклонился супруге старшего брата, которая вместе со своими служанками и придворными дамами сидела за рукоделием, и направился прямиком к жене. Та как раз ворковала над орущим, сучащим ножками младенцем, от натуги ставшим еще краснее.

Принц с удовольствием оглядел голого наследника. Вот, теперь он видел, что его отпрыск — живой, настоящий, а не странная красноватая кукла с надутыми губками. Мягко отодвинув Эльсвису, он осторожно взял ребенка на руки. Малыш целиком помещался на его ладонях. Ребенок вопил и дрыгал ногами, не открывая глаз. Только головкой вертел и складывал губки, наверное, искал, к чему бы присосаться. По лицу молодого отца расплывалась довольная улыбка. Боевитый, хорошо.

— Осторожнее, — охнула Эльсвиса. — Уронишь.

Эльфред с восторгом ощущал в руках ничтожный, но живой вес этого маленького тельца. Теперь у него уже не вертелся на языке вопрос: «А он настоящий»?

— Почему ты перебралась сюда? — спросил он.

— Королева любезно предложила мне пожить здесь, чтоб малыш находился в тепле.

— Принц покосился на камин. Постель Эльсвисы поставили совсем близко от него, колыбелька малыша стояла и того ближе. В покоях королевы было натоплено, несмотря на лето. Конечно, под сводами донжона даже в самые жаркие дни было сыровато, но не топить же летом камин.

— Ты — из знатного рода гаинов, — негромко сказал Эльсвисе супруг. Он разговаривал спокойно, но женщине хватило года совместной жизни, чтоб приучиться отличать, когда он сердит, а когда благодушен, когда можно спорить, а когда не стоит. Вряд ли сейчас он был зол, но к тому, что собирался сказать, следовало внимательно прислушаться. — Из поколения в поколение в твоей семье, как и в моей, мальчики рождались и росли воинами. Какой воин получится из нашего сына, если с самого рождения его холить, держать только в тепле и сдувать пылинки? Перебирайся обратно в нашу комнату. Вместе с ребенком. Эльсвиса растерянно смотрела на мужа.

— Что может мужчина понимать в детях? — прозвучал голос Вульфтрит. — Уж женщины-то вернее разберутся, как и где нужно растить ребенка.

— Собирайся, Эльсвиса, — повторил Эльфред.

— Но малыш может простудиться, — робко возразила она.

— Эльфред, ты понимаешь в войне, вот войной и нанимайся, — резко бросила королева, вставая. — А детей предоставь женщинам.

Принц повернулся и слегка поклонился Вульфтрит.

— Верно, госпожа, — вежливо ответил он. — Я разбираюсь в войне. Пусть женщина кормит и ухаживает за ребенком, это ее дело. Но воспитывать его она должна так, как скажет отец. Отец волен в своем сыне, — и, обернувшись к жене, принц с улыбкой пообещал: — Дочь я позволю тебе воспитывать так, как ты сама захочешь. В воспитании девочки ни один мужчина не понимает столько, сколько женщина. Собирайся.

Почувствовав движение за спиной, он обернулся — из любопытства, а не потому, что почувствовал что-нибудь особенное. Мало ли кто может бродить по зале, где королева проводит время. В дверях, совсем близко, стояла молодая женщина в полупрозрачном покрывале на волосах, из-под которого выбивалась темно-русая блестящая прядь. Складки зеленого платья обтекали роскошную фигуру женщины, как волны охватывают остров, и стояла она так, будто пыталась привлечь к себе внимание какого-нибудь мужчины. А, может, и всех мужчин, которые находились в комнате. Пояс был повязан так, что ее пышные бедра бросались в глаза каждому.

Женщина нисколько не стеснялась обращенных на нее взглядов. Посмотрев в глаза Эльфреду, она улыбнулась, слегка повела плечами, и принц ощутил, как в животе у него разгорается пламя. Не боль, а странное томление, которое он, помнится, испытывал лишь однажды — в первую брачную ночь, когда стягивал с молодой супруги тонкую полотняную тунику, а та смущенно прятала лицо и отворачивалась. Эльсвиса очень боялась того, что должно произойти, и одновременно желала этого — он видел пламя в ее взгляде, и до сих пор помнил, как она нервно облизывала губы.

А эта женщина в зеленом платье бросала ему вызов. И вызов был из тех, которые настоящий мужчина просто не может не принять.

Жена Эльфреда не замечала тех взглядов, которыми ее муж одарил красавицу. Она собирала вещи, потому что привыкла повиноваться воле своего мужчины. В конце концов, он прав, именно мужчина должен распоряжаться воспитанием мальчика. Она не слушала даже ворчания Вульфтрит, которая, раздосадованная спором с Эльфредом, пыталась убедить ее, что мужчины ничего не смыслят в детях, и нечего ей слушать мужа.

— Тебе следует поступить так, как ты считаешь нужным, — поучала королева. — Ты и только ты. Если каждый мужчина будет учить нас, женщин, как вести себя дома, что делать, что готовить — разве это будет хорошо? Не бойся, деточка, я не позволю ему наказать тебя. Ничего не бойся.

Эльсвиса кивала, но продолжала собирать вещи. Она смущенно отводила глаза, избегая встретиться с Вульфтрит взглядом, словно боялась, что та будет ругать ее или стыдить. И женщина действительно попробовала и то, и другое, юная жена Эльфреда краснела, бледнела, но все равно делала так, как велел ей супруг. В зале, где она жила прежде, служанки тем временем торопливо прибирались, выметали с пола старую солому, застилали землю новой, стелили на постель свежее белье и решали, где поставить люльку.

Принц, изнуренный, добрался до алькова и с облегчением стянул с себя тунику. Все тело болело, глаза слипались. Хотелось полежать, может, даже подремать, и потому он даже не попытался выяснить, как же зовут удивительную женщину в зеленом платье. Кожа на ее лице и руках была гладкой, без единой морщинки, но Эльфред не сомневался, что она уже не может считаться девушкой, ведь волосы ее покрывал платок. Кстати, белый — вот странно. Прикрыв глаза, он вспоминал, как прямо она держалась. Не простолюдинка, сразу ясно. А раз так, то, значит, эта женщина молодая замужняя графиня. Незамужние не трудятся скрывать от взглядов окружающих свои косы, они ходят с непокрытой головой.

Но почему тогда она смотрела на него так вызывающе, словно думала — обольщать его или нет? Интерес к незнакомке разгорался в сердце принца уверенным огоньком, которому любые тайны и загадки служат прекрасным топливом. Под плотно закрытыми веками Эльфреда плясали оранжевые и зеленые пятна. Он следил за зелеными вспышками и почему-то думал о женщине, которую увидел сегодня впервые в жизни.

Рядом что-то зашуршало, и, приоткрыв глаза, принц увидел жену, которая, уложив ребенка в люльку, прилегла с ним рядом.

— Не сердись, — прошептала она просительно. — Я ведь хотела, как лучше.

— Я нисколько не сержусь на тебя, — едва шевеля губами, произнес он. — Успокойся, Эльсвиса. Я всего лишь хочу, чтоб наш ребенок рос так же, как рос и я сам, — он неудержимо зевнул. — Разбуди меня перед ужином.

И провалился в сон. Его не потревожил ни крик голодного ребенка, ни шорох пеленок и постели, на которой жена пристроилась кормить малыша. Ребенок жадно чмокал, потом затих и, утолив голод, уснул, даже не успел закончить свою трапезу. Мать умиленно смотрела на закрытые глазки и белый пушок, выбивающийся из-под косыночки.

На ужин она смогла разбудить мужа лишь с большим трудом. После долгих усилий Эльсвисы принц наконец открыл шальные глаза, несколько мгновений смотрел на нее, ничего не понимая, потом подошел к лохани с водой, стоящей в углу, и сунул туда голову. Зала была полна спящих людей — все это были воины из сотни Эльфреда. Ни один из них и не подумал проснуться, когда принц попытался их растолкать. Хороший солдат всегда просыпается от одного окрика, но если он знает, что ему не грозит опасность, то, уставший, не засыпает, а просто отключается от реальности.

Эльфред, попытавшись растолкать двоих или троих, отступился. Пусть отдохнут. Их участие в ужине за столом короля совершенно необязательно. Потом, когда они проснутся, в любое время дня и ночи, служанки накормят их остатками, или приготовят свежую еду.

Принц накинул свежую котту с густой вышивкой — праздничную одежду — подтянул пояс и наклонился, поцеловал прикорнувшую на постели жену. Спящая Эльсвиса казалась бледной и бесчувственной, но губы молодого мужчины порадовало прикосновение нежной, мягкой, теплой женской кожи. Она зашевелилась во сне, заулыбалась. Принц дотянулся до седельной сумки с седла своего коня, которую принесли к нему в альков, расстегнул и вынул широкий золотой браслет. Надел на запястье упрямо не желающей просыпаться супруги. Та ласково пробормотала что-то, но глаз не открыла.

— Спи, спи, — негромко сказал Эльфред. — Я скажу всем, что ты устала. Прости, что не подарил подарок сразу. Я ничего не соображал от усталости. Это тебе на рождение первенца.

И вышел из залы, аккуратно прикрыв за собой Дверь.

В трапезной его посадили, как всегда, за почетный стол, рядом с пустым местом между ним и Редриком Веллом, комендантом крепости. Пока только комендант отделял его от Вульфтрит, которая по-хозяйски устроилась на кресле своего мужа. Эльфред притворился, что не заметил этого, но сделал себе мысленную пометку. Он подумал, что брату неплохо бы знать, как ведет себя жена в его отсутствие. Теперь его не удивляло, что королева норовит заключать договоры с окрестными королями. Она вела себя в Солсбери так, будто была полноправной властительницей Уэссекса.

«Теперь понятно, почему в нашей стране не принято именовать жен королей королевами, — подумал Эльфред. — Не может быть в одном королевстве два властителя».

Но мысли о неподобающем поведении Вульфтрит вылетели у него из головы, как только рядом со скамьей появилась женщина в зеленом платье и таком же полупрозрачном покрывале на волосах. Принц поднял глаза — она смотрела на него с легкой улыбкой. Он завозился было, чтоб встать и позволить ей обойти скамью, с удобством усесться на свое место, но она, нисколько не смущаясь, приподняла юбку и просто перешагнула через скамью. На мгновение из-под расшитого подола показались белоснежные изящные голени, тонкие щиколотки и башмачки на маленьких ступнях.

Женщина удобно уселась за столом и вновь посмотрела на Эльфреда. Глаза у нее были зеленые-зеленые, как листва, просвечиваемая солнцем. Если бы на месте младшего брата уэссекского короля сидела женщина, она при желании, наверное, отыскала бы уйму недостатков в ее лице или фигуре. Например, обратила бы внимание на длинноватый нос, или на слишком высокие скулы, или на неровною линию бровей. К тому же, в темноте зала кра-савица казалась брюнеткой, а не блондинкой, что считалось эталоном привлекательности, и, пожалуй, была недостаточно высока на вкус саксов.

Но принц видел перед собой воплощенное совершенство. Какие там недостатки, какие там изъяны… Казалось, от женщины исходят волны, которые заставляют кружиться голову мужчины, глядящего на нее. Эльфред чувствовал, что ему хочется смотреть им незнакомку безотрывно, но помнил также, что этого делать не следует. Она не девушка, она уже кому-то принадлежит или принадлежала. Неважно. Она — чужая, но даже если бы была свободна, жениться на ней принц не мог бы. Он уже женат.

Впрочем, о невозможности женитьбы молодой человек не думал. Он вообще ни о чем не думал — он наслаждался близостью красавицы, занятой складками своего платья.

— Перед ними поставили большое блюдо, одно на двоих.

— Нам предстоит есть из одного блюда, — сказала, улыбаясь, женщина. Он почувствовал в ее речи едва заметный акцент.

— Ты из Нейстрии? — предположил он.

— Я родом из Нейстрии, — женщина улыбнулась ему. Вынула из-за пояса узкий кинжал. Перед Ними как раз поставили большой деревянный поднос с жареной птицей. — А живу во Фландрии… Ты не хочешь за мной поухаживать?

— Конечно, — принц выдернул свой нож, воткнул в тушку индейки и положил на блюдо. Умело разделал, предложил соседке куски получше. Та с благодарной улыбкой подцепила на кончик кинжала индюшачью грудку. — Свинины?

— Не откажусь.

Молодая женщина изящно облизывала пальцы. Она лукаво покосилась на Эльфреда.

— А ведь ты меня не помнишь, — сказала она. — Пытаешься сделать вид, что узнал, но ты не помнишь…

— Не помню, — охотно согласился принц. — Но прямо спрашивать тебя, каково твое имя, не слишком вежливо.

— Согласна. Но ты должен меня помнить. Ты меня видел. Ты присутствовал и на коронации Этельбальда, и на коронации Этельберта.

— На коронации старшего брата меня не было — я тогда жил в Риме.

— Ладно. Я тебе напомню. Эдит…

— Дочь Карла Лысого. Женщина наморщила носик.

— Ну, не так уж он и лыс. Впрочем, это неважно.

— Так ты — Эдит? — он еще раз оглядел ее с ног до головы. — Странное одеяние для дважды вдовы.

— Ах! Намек на то, что мне следует рядиться только в белое, траурный цвет знати? Но женщина, одетая в белое, похожа на похоронные дроги. А я предпочитаю походить на майское дерево. Разве зеленый мне не идет?

— Идет, — согласился Эльфред.

Что тут еще скажешь? Его и отталкивала непринужденность, с которой она рассуждала и действовала, и одновременно привлекала. Может ли быть так, чтоб человек одновременно и не нравился, и привлекал до ломоты в костях? Очень даже просто, особенно если речь идет о женщине. Эльфред повел плечами и подставил свою кружку слуге, несшему кушнин с элем.

— Ты пьешь эль? — спросил он Эдит.

— Этот напиток крестьян? Нет, конечно. Я привезла с собой вина. Я знаю, что в Британии вино не жалуют.

— Просто у нас мало виноградников.

— А если вернее, то их и вовсе нет, — женщина мелодично рассмеялась. — Впрочем, от этого Британия не становится хуже, чем она есть. Я очень рада, что шесть лет была здесь королевой. Так же, как теперь рада, что живу во Фландрии.

— Это, наверное, правильно — всегда быть довольным тем, что у тебя есть, — согласился Эльфред. — Это мудро.

— О, звучит почти как проповедь, — Эдит искоса взглянула на него. — Скажи, ты, как и твой брат, терпеть меня не можешь?

— Разве Этельред испытывает к тебе нелюбовь? — деланно удивился принц.

— Ты прекрасно знаешь, что это так. Ну, что? — она слегка придвинулась к молодому человеку, и тот ощутил, что захлебывается в горячей волне, нахлынувшей на него изнутри. — Я и тебе не нравлюсь?

— Ты мне нравишься, — хрипловато ответил он.

Ему показалось, что она рассмеялась, хотя Эдит вела себя тихо. Она прекрасно понимала, как это рискованно — привлекать к себе внимание, особенно в таком щекотливом деле, как общение с мужчиной. Женщина чувствовала на себе заинтересованные взгляды, но держалась совершенно спокойно, даже невозмутимо. Казалось, она всецело занята мясом, которое аккуратно кромсала кинжалом, вотличие от нее Эльфред чувствовал себя неуютно. Но, поскольку он привык держать свои чувства при себе, то сидел с непроницаемым лицом и даже не смотрел на соседку. Разве что изредка.

Женщина завораживала его своим спокойствием и плавными движениями.

— Мне всегда нравился Солсбери, — сказала она негромко. — И замок, и леса вокруг. Прекрасная охота, надо сказать.

— Да, прекрасная.

— И красиво. Я, помню, с удовольствием гуляла верхом, — она покосилась на Эльфреда, почти так же лукаво, как и прежде. — Я бы и теперь прогулялась. После ужина. Ты не согласишься меня сопровождать? Все-таки, здесь может быть и не так безопасно, как кажется. Я опасаюсь, — молодая женщина слегка улыбнулась. — Я слишком красива, чтоб разгуливать по окрестностям в одиночестве.

— Согласен, — принц не мог не улыбнуться, так наивно и очаровательно это прозвучало.

— Так ты готов сопровождать меня?

— Охотно.

Эдит притушила блеск глаз, опустив ресницы, и поднесла к губам бокал, куда слуга налил ей немного вина. У нее был взгляд победительницы — впрочем, этого никто не заметил.