Когда объявился я в мире, он был свежим, с иголочки, новым, как большая игрушка — готовым: солнце, бабушка, дом и речка — все закончено, прочно и вечно, время расписано в календаре, вечная кошка шалит во дворе, мать и отец, как все, неизменные, неразлучные, несомненные, изначально, как мир, их родство, и любовь ко мне — неизменней всего.

В середине счастливого детства оказалось, что мир поразительно хрупкий, дома раскалываются, как скорлупки, и железо свистит, и внезапно навек перестал быть живым человек; отец на фронте, не возвращается, мама плачет всю ночь напролет, мир кончается, разрушается, по развалинам голод идет…

Когда началась моя молодость, первая молодость после войны, от вчерашней трагедии сердце отпрянуло, очарованно глянуло в очи весны, полюбил — потерял я голову и весь окружающий мир, среди поля голого, как Адам и Ева, мы вкусили плоды незапретного древа, и мир, как напев, начинался с нас, возникал в первый раз, сейчас…

Когда оказался я взрослым, мир предстал предо мной мастерской, и я в ней работал…

Только взглядом в три четверти жизни длиной мир увидишь как таковой, и не кадры отдельные — цельную съемку, где теперь превратилось в давно, — непрерывно от предка к потомку на глазах моих делалось это кино. …………………………………………… Содержание жизни и форму постигая достаточно долго, я, пожалуй, выполнил норму основного житейского долга. Что сказать вам, идущие следом? Окончательный вывод — неведом, кроме вкуса полыни и меда. Я стою на пороге, смущенный запоздалым чувством свободы, чувством ветра, весны зеленой, удивленный, как в первые годы. Детской веры своей не откину, не отрину и опыт прозренья… Созерцающий видит картину, созидающий видит творенье.