…Голый негр       на пальму взбирается быстро, на закорках       грохочет битлами транзистор, и московский мой быт,       он не так одинаков, если Африка в нем       восклицательным знаком, ах, лагуну добавь,       деревушку на сваях, за моторкой угнавшихся вплавь       чертенят-попрошаек, это было — когда? —       над Москвою морозной черный блик —       африканский мираж светоносный.

…Разгоняется лайнер,       и в небо, и вскоре под крылом, как открытка,       Средиземное море, а под вечер       над джунглями пар, словно вата, в океан       кипятильником брошен экватор. Что за ночь! В Дуала —       это порт в Камеруне — приземляется «Боинг» парной —       в июне — воздух душно пахнет       французским мылом, дождь дымится, как душ —       не вчера ль это было? — только время — не то,       что считает Европа, а вращенье вселенского       калейдоскопа, его вертят клешнями       гигантские крабы: костяные,       сухие, как смерть, баобабы.

…По пустынной саванне       спешит голубая машина — это в Африке было,       посредине Бенина — вдруг, как радужный смерч,       толпясь и блистая, налетает безумная бабочек стая — от песков до небес,       ни конца ей, ни края, но с налета — о господи! —       горе немое: смерть цветасто пятнает       стекло ветровое. «Тормози!       Мы врываемся в рай, как убийцы!..» — это в Африке было,       в Москве повторяется, снится — мчатся бабочки снова,       большие, как птицы, золотые, лиловые, алые, черные, небывалые,       обреченные…