Вдоль берегов реки Сенегал находится зона аллювиальных почв, увлажняемых здесь более обильными, чем где бы то ни было, осадками. Она называется Шеммама. В отдельных районах население использует воды Реки, строя примитивные оросительные каналы. На сенегальском берегу сельское хозяйство развито намного лучше, чем в Мавритании. Там можно увидеть большие площади, занятые под одну культуру, главным образом рис, с современной оросительной системой, которая находится в ведении государства. На мавританской стороне все еще тысячи мелких землевладельцев обрабатывают свои маленькие поля. И тем не менее эта в полтора десятка километров шириной зона — житница Мавритании. Достаточно сказать, что 5/6 производимого в стране проса, которое служит основной крупяной культурой, производится в Шеммаме.

Крестьяне, живущие у Реки, — негры — ничем не отличаются от своих соплеменников на сенегальской стороне. От Сен-Луи до населенного пункта Боге страна заселена в основном волоф, дальше вверх по Реке — тукулер, от населенного пункта Каэди начинается территория сараколе, пришедших с северо-востока, из сахарского района Ход. Эти народы составляют большинство на некоторых участках долины. Однако это не означает, что население, живущее вдоль Реки, как, впрочем, на территории почти всей Западной Африки, однородно. В селениях кроме преобладающих народностей проживают также представители других негроидных групп, а также берберы, смешанные с арабами, которые занимаются здесь преимущественно торговлей, приобретают у крестьян продукты и с выгодой продают в глубинных районах страны.

Климат долины Реки тяжелый, и не потому, что слишком жаркий. Температура в общем не превышает 30 °C, однако влажность воздуха чрезвычайно высока, а душные ночи не приносят облегчения. Влажность благоприятствует буйной растительности. Здесь возделывают прежде всего просо и сорго, причем десятки их разновидностей. Просо, как я уже говорила, — это настоящее богатство долины и составляет основную статью вывоза в отдаленные районы страны. Кроме него высевается небольшое количество ячменя и пшеницы, кое-где кукурузы и даже риса. Сажают фасоль «небе», батат, дыни и арахис, из которого получают столь популярное в африканской кухне масло.

К северу от Шеммамы осадки еще сравнительно обильны, и в период дождей в низинах собирается вода. Влаги хватает на то, чтобы засеянное здесь просо выросло и созрело. Обычно эти поля небольшие, и не каждый год они получают достаточно влаги, чтобы можно было собрать урожай. В районе Лкжужта я видела пустыню, где сравнительно недавно колосились поля проса, но вот уже четыре года не было дождя, и вся растительность погибла.

Дальше на север, уже на территории самой Сахары, возделывание продовольственных культур возможно только в искусственно орошаемых оазисах. Здесь в тени финиковых пальм выращивают на грядках просо, овощи, другие культуры. Площадь таких садов измеряется даже не в арах, а в квадратных метрах.

Одним из самых страшных бедствий для крестьян в долине Реки являются птицы квеле-квеле*. Еще их называют пожирателями проса. Они похожи на наших воробьев, но крупнее. В этом районе на всех деревьях полно гнезд. Подсчитано, что в годы, когда птиц особенно много, они съедают 1/5 урожая зерновых. Не помогают ни чучела, ни другие средства отпугивания. Квеле-квеле обрушиваются на просяные поля целыми тучами и молниеносно уничтожают созревшие метелки проса. В 1959 году Мавритания и Сенегал объединили свои усилия и с помощью армии, использовавшей огнеметы, провели кампанию против крылатого врага. Было уничтожено около 40 миллионов птиц. Эта цифра свидетельствует о масштабах бедствия, которое преследует крестьян. Нам, привыкшим к охране диких животных и птиц, такая мера может показаться жестокой, но в Мавритании человек еще не подчинил себе природу и вынужден принимать меры для самозащиты. Впрочем, квеле-квеле размножаются так быстро, что через 10 лет они восполнили свои потери. Другая опасность для прибрежного сельского хозяйства — это саранча. Она появляется нерегулярно, но в годы, когда саранча особенно размножается, это становится еще большей угрозой урожаю, чем птицы. Не удивительно, что ⅓ бюджета, выделяемого на сельскохозяйственные мероприятия, отводится для борьбы с этими двумя действительно серьезными бедствиями.

Во время нашего путешествия, уже в самой Сахаре, как-то мы увидели приближающуюся, низко висящую над землей тучу. Характерный треск, который сопровождает ее приближение, заглушил шум мотора нашего автомобиля. Через минуту мы оказались в гуще низко летящей саранчи. Тяжелые тела больших кузнечиков разбивались о переднее стекло автомашины, другие попадали внутрь через открытые боковые стекла. Пришлось остановиться и переждать какое-то время, пока туча не пройдет. На земле осталось только небольшое число убитых и замешкавшихся насекомых, которые, видно, отстали от общей массы и теперь лениво цеплялись лапками за нашу обувь. Хотя в эту минуту они для нас не представляли опасности, трудно было освободиться от чувства какого-то первобытного страха перед этой массой. Непрекращающееся движение насекомых, сухое шуршание крыльев походили на какой-то дурной и навязчивый сон. Представляю, какое впечатление должна производить саранча там, где ее появление вызывает экономическую катастрофу и голод.

Уезжаем из Росо. С чувством облегчения мы покидаем тропическую долину Реки. Солнце только-только поднимается, но влажная жара уже висит над буйными зарослями. Воздух кажется липким, дышать трудно. Буквально через несколько минут езды природа совершенно меняется. Травы выше роста человека, колючие кусты, образовавшие заросли, сквозь которые до сих пор пробиралась наша машина, сменяются низкой высохшей травой и кое-где разбросанными кустами «баобаба шакала» с крупными бесформенными стволами и ветками, покрытыми неожиданными на этом фоне красивыми розовыми цветами. Это единственное цветовое пятно в окружающем нас однообразии.

Мы пересекаем море холмов с невысокими склонами. Эти песчаные дюны уже давно сформировались, они поросли травой и кое-где лесами акации. Между скупой растительностью проглядывает песок. Его естественный золотистый цвет «испорчен» примесью перегноя. Такое впечатление, что все вокруг покрыто пылью. Серо-зеленые редкие листочки акации, серожелтая высохшая трава, серо-золотистый песок. Только месяц назад кончился период дождей, а зелень уже утратила свою свежесть. Еще немного, и исчезнут последние ее следы.

До чего же относительны впечатления, которые производит на нас окружающая действительность. Те же самые места, когда мы проезжали их на обратном пути из Сахары, предстали перед нами в радостной зелени, многолюдными, полными жизни. Так воспринимают мавры окружающий их пейзаж. Им неизвестна сочная зелень умеренной полосы, поскольку большую часть жизни они проводят в пустыне. Для них территория Сахеля, пролегающая от границ Шеммамы, приблизительно от Нуакшота до Немы, — это край зеленых почти в течение полугода пастбищ, где можно увидеть редкие кусты и одиноко стоящие деревья. Кое-где растут леса. Они довольно далеки от того понятия, с которым связано наше представление о лесе. Большие массивы низкорослых акаций с невероятным количеством колючек (у отдельных разновидностей колючки достигают 12 сантиметров), спутанные с таким же колючим кустарником подлеска, образуют заросли, через которые не пробраться. Здесь гнездятся многочисленные птицы, среди них — известные нам цесарки. Благодаря серому оперению они почти незаметны на фоне такой же серой почвы. Время от времени стайки этих пятнистых подвижных шариков перебегают нам дорогу и исчезают в зарослях. Случается, что «лес» напоминает саванну, деревья стоят редко и между ними можно передвигаться… Здесь пасутся стада коров, овец и коз, которые ощипывают и без того чахлые веточки деревьев. В районах, близких к Реке, деревья выше, и на концах толстых веток качаются шарообразные птичьи гнезда, напоминающие большие темные капли. Самое зеленое пятно пейзажа — это кусты, выше человеческого роста. Они похожи на наш можжевельник, с маленькими, едва заметными зеленоватыми цветами и с запахом жасмина. Всюду, куда бы ни ступил человек, его подстерегает неприятность похуже, чем змеи и скорпионы. Это — крам-крам*, невзрачная на вид трава. Семена ее с острыми крючками цепляются ко всему, даже к сандалиям, не говоря уже об одежде и коже. Именно в это время семена дозревают и особенно агрессивны. Крам-крам всюду: в машине, в пище, они впились в наши одеяла. Мы с ног до головы ими облеплены. По меньшей мере еще месяц после возвращения в Дакар я вытаскивала их из нашего экспедиционного снаряжения и одежды. И все же некоторые из них добрались с нами даже до Польши, вызывая уже не раздражение, а самые приятные воспоминания. По мнению мавританцев, крам-крам определяет границу пустыни. Там, где кончается эта трава, начинается настоящая Сахара.

Предсахарская зона Мавритании когда-то изобиловала дикими животными, по сейчас она довольно густо заселена. Большие стада скота и охота (она приняла особенно широкие масштабы в годы последней войны, когда в стране временно находились сенегальские войска, которые использовались на строительстве дорог) послужили причиной уменьшения числа диких животных. Здесь еще живут, хотя и в небольшом количестве, львы, пантеры, гепарды и леопарды, гиены, шакалы, различные виды антилоп и даже стадо слонов, которое охраняется. Много также мелких животных, птиц и различных видов пресмыкающихся. Около Нуакшота встречаются кабаны, на которых с удовольствием охотятся европейцы, мавританцы же никогда не едят их мяса. По законам Корана кабан считается грязным животным.

Дорога из Росо в Бутилимит, а затем из Бутилимита в Нуакшот дает полное представление о Южной Мавритании. Мы проезжаем леса акаций, степь, превращенную в парк, дюны с редкой растительностью; их крутые склоны нависли над топкими озерами, которые сейчас покрыты коркой засохшей грязи. Минуем высохшие поля проса, колодцы и еще не высохшие естественные водопои — небольшие озера. Едем мимо ленивых коров-зебу, овец и коз, вдоль стоянок и временных селений. За стадами скота присматривают пастухи, чаще всего негры-вольноотпущенники.

Дорога, которую мы выбрали, отмечена на карте как «местная, без дорожных знаков». Сопоставление такого определения с действительностью позволяет задуматься и над другими данными, касающимися средств сообщения, которые содержатся в справочниках о Мавритании и в официальных отчетах.

Например, нас заверили, что в Шингетти имеется аэродром. При ближайшем знакомстве это оказался участок плоской графито-черной пустыни с «флюгером», показывающим направление ветра. Он грустно свисал с какого-то уродливого одинокого деревца. Вдобавок аэродром находился примерно в 40 километрах от селения, куда после посадки нам следовало доехать на верблюде или добраться пешком, поскольку никакого иного сообщения не было.

Возвращаясь к дороге Росо — Бутилимит, можно сказать, что легенда на карте была правдива лишь в отношении дорожных знаков, которых действительно не существовало. Но, как оказалось, не было и самой дороги. По широкому пространству дюн, степей и редких лесов расходились следы колес грузовиков, которые проехали здесь со времени последнего периода дождей. Расстояние между колеями порой достигало нескольких километров. Каждый искал более удобную дорогу, выбирал только одному ему известный кратчайший путь или сворачивал к знакомым стоянкам. Выбор правильной дороги в такой неразберихе был делом отнюдь не легким. Временами колеса «лендровера» то увязали в песке и машина с огромными усилиями проходила пять километров в час, то вновь оказывались на утрамбованном степном грунте и тогда можно было ехать со скоростью шестьдесят километров. В первом случае нам угрожало свариться внутри металлического кузова, нагретого не только солнцем, но и тяжело работавшим мотором, во втором — и машина и мы бывали исхлестаны колючими ветками деревьев и кустов, между которыми Бальде демонстрировал безумный слалом.

К счастью, этот район страны густо заселен, и через каждые полтора десятка километров мы встречали селение, колодец или пастухов. Здесь можно было расспросить жителей и проверить правильность выбранной нами дороги. Среди людей чувствуешь себя более уверенно. Рядом с палатками, боковые стены которых часто сделаны из циновок, нередко встречаются куполообразные опрятные шалаши. Их крышу венчает торчащий в небо пучок соломы. Во время обработки участков проса и в период засухи, когда стада отводят на юг, в шалашах живут, а в период дождей люди и животные отправляются в дальний путь на север, и шалаши пустуют до их возвращения. Нам встретилось селение, в центре которого стояли дома, покрытые гофрированной жестью и побеленные известью. Это была зоотехническая станция, одна из тех, которые молодое государство начинает строить в районах интенсивного животноводства. Ею руководит зоотехник, он помогает скотоводам и делает животным прививки. Здесь держат племенных быков и баранов для улучшения породы скота. Таких центров еще мало, капля в море, учитывая потребности развивающейся страны. По они свидетельствуют о происходящих изменениях.

Обычно селения группируются вблизи больших, сейчас высохших озер. Крутые склоны окружающих их дюн и сами озера, топкие в период засухи и полные воды в период дождей, представляют одно из самых серьезных препятствий для сухопутного сообщения. Как только вода спадает, жители засевают просом дно озера и уходят в глубь страны. Возвращаются они только ко времени сбора урожая. У одного из таких высохших озер мы увидели колодец, построенный еще французскими колониальными властями. Насосы уже давно не действуют, но колодцем продолжают пользоваться традиционным способом. Воду достают с помощью ведра, сшитого из кожи, и привязанного к нему длинного каната, тоже кожаного. Ведро опускают в колодец до погружения, а затем один из пастухов привязывает канат к рогам быка и, стегая животное кнутом, отгоняет его от колодца. Канат, протянутый через блок, расположенный над колодцем, вытягивает ведро. Воду выливают в корыто, которое служит поилкой для скота. Бык возвращается к колодцу. По мере его приближения ведро снова опускается. Стадо в несколько сот коров терпеливо ожидает водопоя, а пастухи пригоняли все новых животных. В таких условиях эта процедура занимает у пастухов ежедневно несколько часов. Но из большинства колодцев воду достают без всяких приспособлений. Иногда над колодцами сооружают примитивный деревянный помост с блоком, который облегчает подъем ведра с водой. Однако колодцы, особенно в самой Сахаре, ничем не выделяются на фоне пейзажа. Это просто глубокая скважина, достигающая подземного водного горизонта, неогражденная и никак не обозначенная. Можно пройти в нескольких метрах, даже не заметив ее. Кочевникам Сахары очень важно знать расположение колодцев на территории многих сотен квадратных километров, а также признаки, по которым их можно найти. На каждой стоянке у любого пастуха, перегоняющего стадо, в караване и у одинокого путника должны быть при себе кожаное ведро и соответствующей длины канат. В противном случае они рискуют умереть от жажды, даже находясь у самого колодца.

Поскольку мы уже уделили внимание колодцам, остановимся ненадолго на самой проблеме воды в Мавритании. Проблема эта, пожалуй, самая важная, с ней связана жизнь человека и всего государства. От воды зависит благосостояние и даже существование людей и животных. Без пресной воды невозможно строительство городов, развитие горнодобывающей промышленности и промышленности в целом, не говоря уже о сельском хозяйстве.

Мы знаем, что в Мавритании есть только одна невысыхающая река, по которой проходит южная граница страны. Вся же остальная огромная территория государства воды лишена. На юге, в субсахарской зоне, правда, есть озера и болота, по почти все они высыхают в период засухи, и проблема воды разрешается только на несколько месяцев в году. В самой Сахаре остались русла рек, которые текли во времена, когда климат здесь был влажным. Они называются уэды*, в Мавритании такая высохшая река называется батха*. В период дождей они наполняются водой, но уже через несколько часов, самое большее несколько дней, дно батхи высыхает; в течение всего года там не набирается и капли воды.

Несчастье Мавритании не только в скудности осадков, но и в их распределении во времени. На юге страны, где осадков больше, в период дождей начинается внезапный торнадо*. Чаще всего ото происходит во второй половине дня, иногда случается и утром. Небо внезапно затягивают темные тучи, поднимается сильный ветер, и обрушивается ливень. В считанные минуты вода затопляет улицы ксаров. Батхи превращаются в стремительные потоки, а любые впадины — в озера. Буря длится 15–30 минут, после чего так же быстро появляется солнце. Дождь закончился, все плавает в воде, но вскоре она впитывается в почву, а остатки влаги испаряются в лучах жаркого солнца. Если взять минимальное среднегодовое количество осадков, то только в Шеммаме их выпадает 300–400 миллиметров, в Алеге, на юге страны, — еще 270 миллиметров, но уже в Бутилимите — 189, в Нуакшоте — 162, в Атаре — 81, в Шингетти — 52, на побережье в Нуадибу — 32 миллиметра. Эти скромные запасы воды низвергаются на землю в виде одного или нескольких ливней в год, что еще больше ухудшает положение. Основная масса воды впитывается в песок без какой бы то ни было пользы для человека. Положение осложняют регулярно повторяющиеся засухи, когда в течение года, двух лет и более в определенных районах, а иногда и на территории всей страны дождей не бывает совсем. Растительность, даже та, которая приспособлена к пустыне, исчезает. После длительного периода засухи понижается уровень грунтовых вод, много колодцев высыхает, в других воды не хватает, чтобы оросить сады или напоить большие стада скота. В это время сокращается площадь обрабатываемой земли, исхудавший и измученный скот гибнет от голода и жажды.

Когда в стране в период полного расцвета рабства было еще достаточно рабочих рук, в батхах пытались строить дамбы, которые задерживали бы дождевую воду. Ее удавалось задержать до 20 дней, это зависело от почвы. Легко впитывающаяся вода настолько увлажняла почву, что ее хватало на весь вегетационный период возделываемых культур. В настоящее время государство проектирует и финансирует строительство именно таких дамб. Это — полумера, по благодаря подобным дамбам уже сейчас на юге удалось увеличить площадь обрабатываемых земель.

Все, о чем мы говорили, относится главным образом к южным границам субсахарского района. В Сахаре все живое существует исключительно благодаря колодцам: они — единственные источники пресной воды.

Если говорить о грунтовых водах, то здесь дела обстоят не так уж плохо. На самом юге страны бурение показало, что вода находится примерно на тридцатиметровой глубине. В треугольнике городов Алег, Подор и Каэди вода в избытке на глубине 40–60 метров. На самом севере ее иногда приходится доставать с глубины и 100 метров. В округе Трарза грунтовые воды в общем располагаются неглубоко, но это небольшие водяные «карманы», слишком маленькие, чтобы их можно было использовать для строительства водопровода или обеспечения водой крупного поселка.

Таким образом, строительство колодцев стало необходимостью. Мавры достигли большого искусства в этом деле. По характеру растительности они научились отыскивать места, где вода находится относительно неглубоко. Мавры умеют и строить колодцы. Их края они выкладывают камнем или обмазывают специальной глиной, которая через определенное время становится твердой, как цемент, и предохраняет шахту от обвалов. Существуют колодцы извечные, никто уже не помнит, когда и кем они были построены. Это колодцы для всех, и никто не может присвоить право на них. Есть колодцы, о которых традиция гласит, что их построил предок такой-то группы или племени, благодаря чему они являются исключительно их собственностью. Существуют частные колодцы отдельных родов и, наконец, колодцы — религиозные пожертвования. В Мавритании принято, чтобы набожный мусульманин для вящей славы Аллаха выкопал колодец. Это делает ему и его роду честь и приносит пользу всем, кто сюда приходит. Бедняки не в состоянии строить колодцы, по перед своим домом в ксаре они выставляют для томимых жаждой прохожих горшок, деревянную миску — любую посуду с водой. Я видела такую посуду в местах, куда прибывают паломники, вблизи известных мечетей и гробниц марабутов-чудотворцев. Каждый может здесь утолить жажду. Теоретически. На самом же деле ни в одном из таких сосудов мы не видели воды. Возможно, их наполняют только во время праздников и гетны*, когда приходят люди из дальних районов.

Несмотря на то что некоторые колодцы частные, пользоваться ими могут все, и это не вызывает возражения владельцев. До споров, даже драк за колодцы дело доходит только в годы катастрофической засухи, когда нигде нет воды или ее слишком мало. Тогда племена покидают свою традиционную территорию отгонных перекочевок и отправляются в пустыню на поиски водопоя и корма для животных. Появление у полувысохшего колодца чужого стада может лишить воды его законных владельцев. Вот тут и начинается борьба за источники воды.

Все эти колодцы, о которых я рассказала, находятся в саванне или пустыне, и служат они прежде всего для того, чтобы поить проходящие мимо караваны и стада животных. Совсем другое дело — колодцы в оазисах.

Классический край оазисов в Мавритании — это горы и возвышенности Адрара и Таганта. В сплошной пустыне при минимальных осадках встречаются районы, где испокон веков зеленеют пышные плантации финиковых пальм, а в тени их растут зерновые и овощи. Пальмовые рощи обычно вырастают на берегах высохших русел рек, во впадинах, у подножия гор или дюн. Здесь нигде пет воды, выходящей на поверхность земли в виде источника или небольшого озера, и тем пе менее растительность буйная и свежая. Это возможно только благодаря глубоким колодцам и постоянному орошению садов. Каждый сад, состоящий из полутора десятков или двадцати пальм и маленького участка обрабатываемой земли у их основания, поливается утром и вечером водой из собственного колодца. Эту работу выполняют черные слуги. Ежедневно утром и вечером в оазисе слышится скрип огромных журавлей из пальмовых стволов, которые размеренно наклоняются к колодцу и поднимают тяжелое ведро с водой. Мужчина или женщина, работающие в саду, берут его и выливают воду в бак, находящийся внизу. Отсюда по целой системе канав, поочередно закрываемых и открываемых, вода течет на грядки и в канавки, обрамляющие каждую пальму. Эта работа требует нечеловеческих усилий, ведь плечо журавля утяжелено камнями, а кожаные ведра совсем не просто приподнять не расплескав воды. Такое ведро — это большой кусок коровьей или верблюжьей кожи с отверстиями по краям, к которым привязываются кожаные канаты, соединяющиеся затем в один. Все это, пока такое ведро не наполнено водой, напоминает нечто вроде опрокинутого парашюта.

Шалаши прислуги, работающей в рощах, стоят вдали от ксара

Колодезной водой можно напоить стадо, но корма она не заменит. В периоды катастрофической засухи не только высыхают мелкие колодцы, но и погибает растительность. Изможденные животные падают от жажды и голода, людям и их стадам грозит гибель. Стоянки приходится переносить далеко на север, на возвышенности Адрара, где на большой высоте благодаря очень холодным ночам образуется обильная роса. Для диких животных, которые живут там, роса — единственное питье, вполне достаточное для поддержания жизни. Росой спасаются и верблюды. Ночью они слизывают ее капли, осевшие на камнях и утрамбованной земле. Роса в этой сухой зоне, проникая в почву, не дает погибнуть всей растительности. Хотя опа и очень скудная, но зато не зависит от осадков. Даже в самые засушливые годы можно рассчитывать на росу.

Таким образом, наряду с Рекой, болотами, временными озерами и колодцами ночная роса — также источник влаги. Это красноречивое свидетельство того, какую ценность для Мавритании представляет вода.

По понятиям кочевников, использовать воду для мытья — непростительное расточительство, и даже омовение, предписанное религией, производится несколькими каплями, а чаще всего — просто песком или глиной. Жестокая засуха, постоянно дующий в бруссе ветерок совершенно высушивают и проветривают тело, одежду, снаряжение, палатку с ее содержимым, а выброшенные за пределы лагеря нечистоты быстро превращаются в пыль. Даже погибшие животные в этой зоне не успевают разлагаться. Стоянки простерилизованы солнцем и ветром.

В пустыне самым большим достоинством, которому учат с детства, является умеренность и умение обходиться без воды. Мальчики чуть старше десяти лет, выпив мисочку молока, отправляются ранним утром со стадом коз пли группкой верблюдов и весь день странствуют с ними по испепеляющей жаре. Они не берут с собой ни еды, ни питья и только после заката солнца, преодолев порой многие километры, возвращаются в лагерь, где их ждет такая же миска молока или зрика. Жаловаться на жажду здесь не принято. Каждый, наоборот, стремится проявить стойкость и умение обходиться минимальным количеством жидкости. Женщины, оставшиеся в лагере, также не злоупотребляют питьем, поскольку нередко воду приходится привозить издалека. Однажды во время нашего путешествия мы видели женщину с двумя осликами, навьюченными бурдюками. Она сказала нам, что раз в неделю проделывает этот путь из лагеря к колодцу, который находится на расстоянии около 20 километров.

Встречавшиеся но дороге пастухи всегда просили воды. Иногда из палаток выбегали женщины с маленькими чайниками (они есть в любой мусульманской семье и служат в основном для омовения и приготовления чая) и тоже просили у нас немного воды. Как-то я сняла крышку с такого чайника, чтобы налить в него воды из канистры, и увидела на дне остатки грязной жидкости. Я хотела ее вылить, прежде чем наполнить чайник чистой водой, но бедуинка подскочила ко мне и схватила за руку. Она не могла допустить такого расточительства. Ничего не оставалось как налить чистую, свежую воду в грязный чайник.

Ночью, когда мы находились в районе Шингетти, сильный порыв ветра зашелестел брезентом «лендровера», а на нас, спавших под открытом небом, посыпался песок. Ветер налетел и ушел, но нас не покидало чувство неясной тревоги. Мы так до утра и не сомкнули глаз. Звезды погасли, воздух стал тяжелым и душным, а на такой высоте, да еще ночью, чувствуешь себя как-то непривычно. Утром мы увидели, что небо на востоке обложили тучи. Наших проводников и жителей ближайшей палатки охватило волнение. Они все время посматривали на тучи и говорили только о дожде. Наш товарищ но путешествию и проводник Сиди Моктар из племени регейбат сказал нам, что юго-восточный ветер называют «ветром негра». Когда-то очень давно была страшная засуха. Вождь одного лагеря, в котором не хватало воды, приказал своему черному рабу взять бурдюк и отправиться на поиски. Через два часа раб вернулся, правда, с пустой гырбой, но с известием, что подул ветер, который обязательно нагонит тучи и принесет дождь, поэтому не нужно искать воды. Действительно, в тот же день после полудня пошел проливной дождь, с тех пор ветер с юго-востока и получил свое название. Он обязательно приносит дождь.

Этот день поистине был необычным. И хотя у нас с собой был запас в несколько десятков литров воды, мы поддались общему настроению радостного ожидания. Увы, на этот раз «ветер негра» обманул надежды. До вечера ничего не произошло, и утро следующего дня снова приветствовало нас голубым небом и зноем. Но это маленькое происшествие открыло мне глаза на то, что для этих людей значит дождь, как горячо они его желают, как бесконечно ждут, какое ощущение вызывает ожидание дождя.

Все, что мы до сих пор говорили о воде, относилось к традиционным способам ее добычи. Хотя созданный в Мавритании департамент вод и лесов начал строительство глубоких колодцев и систем каналов, распределяющих воды Сенегала, в целях увеличения общего количества воды в стране и площадей обрабатываемой земли, эти меры проблему воды не решили. К деятельности правительства относится также и создание в пустыне так называемых водопоев. Согласно распоряжению департамента животноводства через определенные промежутки времени в места, известные кочевникам, развозят железные бочки с водой.

Однако по-настоящему проблема воды встала перед Мавританией, только когда она вступила на путь строительства нового государства. Возведение современных городов и промышленных предприятий, а в связи с этим и большая концентрация населения требовали уже иных, более эффективных методов добычи воды. Кроме того, так сложилось, что крупные городские и промышленные центры были сосредоточены в самых безводных районах. Именно на таких территориях находятся три крупнейших на сегодняшний день и продолжающих динамично развиваться административно-промышленных центра. Первый — столица Нуакшот, второй Порт-Этьени, который в настоящее время носит мавританское название Нуадибу. Это важный перевалочный пункт железной руды, здесь же успешно развивается рыбная промышленность. Третий центр, населенный пункт Зуэрат, построенный при вновь созданном открытом карьере железной руды около Фдерика, рассчитан на пять тысяч человек. Здесь не хватало ни колодцев, ни даже живительной росы. В современных городах должны быть водопроводы, снабжающие водой промышленные предприятия и жилые дома. Вода необходима уже в самом начале строительства поселков, хотя бы для производства бетона. В удаленных районах страны, в частности в Зуэрате, воду добывают из глубоких колодцев. На побережье бурение не дало никаких результатов. Наибольшие трудностп возникли в Нуадибу во время строительства порта, города, многочисленных холодильников и рыбозаводов. Поставка воды судами-цистернами с Канарских островов не в состоянии была решить проблему. Помочь могло лишь строительство промышленных предприятий по опреснению морской воды. Но для работы таких предприятий требовалось большое количество электроэнергии. Надо было строить электростанции, которые работали бы на топливе, привозимом из Европы и с других континентов. Конечно, все это непомерно повысило стоимость электроэнергии, а тем самым и пресной воды. Но в силу огромного торгового значения этого порта расходы полностью окупаются.

Сегодня, после многолетней напряженной работы, сооружен порт и многолюдный город Кансадо, где бесперебойно идет перевалка руды, работают рыбные холодильники и консервные заводы, а перед виллами и домами даже разбиты газоны. Успехи Мавритании доказывают, какими огромными возможностями обладает человеческая энергия, когда ей оказана материальная поддержка.

Строительство Нуакшота, Нуадибу вместе с Кансадо и Зуэратом, а также медного рудника и горного поселка в Акжужте доказало, что в Мавритании можно возводить современные города, а проблема воды не так безнадежна, как это еще недавно представлялось. Однако не следует забывать о военных действиях и стихийных бедствиях, которые способны уничтожить сооружения, подающие воду, и привести города к гибели. Жизнь в населенных пунктах прекратилась бы, людям пришлось бы их покинуть. Подвижные дюны, в которых нет недостатка, особенно в районе Нуадибу, за короткое время завладели бы покинутым городом.

Все чаще встречается молодежь, захваченная современной жизнью, мечтающая о новой Мавритании. Но старый пастух, кочующий в районе Шингетти, два сына которого отправились зарабатывать деньги на предприятие по переработке рыбы в Нуадибу, сказал мне:

— Я останусь здесь и буду пасти верблюдов, чтобы у них было к чему вернуться. Все может измениться, но роса всегда будет выпадать в горах Адрара, а верблюдица всегда будет кормить пас своим молоком.

Проблема воды увела пас далеко на север, в пустыню, занимающую ⅓ всей территории Мавритании. Пустыня начинается примерно с 18° северной широты и доходит на севере до границ Сегиет-элъ-Хамры и Алжира.

На границе Сахары, в районе Акжужта, появляются, возможно, самые живописные во всем мавританском пейзаже графито-черные горы. Над песчаной светло-золотой равниной, которая в солнечном зное становится миражем, прозрачно-голубой волнистой поверхностью воды встают и упираются в небо горные цепи и отдельные вершины, напоминающие морские вулканические острова. Раскаленная солнцем блестящая чернота этих горных вершин на фоне золотых песков, отсутствие какой бы то пи было растительности, дрожащий знойный воздух — все это производит впечатление чего-то нереального, пейзажа иной планеты. За этими горами, еще дальше на север, начинаются горы Адрара. Трудно назвать их так в привычном смысле слова. Это скорее обрывистые, скалистые пороги между отдельными этажами плато, поднимающегося ступенями к северу. Для них характерны совершенно плоские вершины и отчетливо очерченные скальные пласты — как будто все это взято из учебника по геологии. Обрывистые склоны и глубокие каньоны вблизи производят впечатление высокогорного пейзажа, но после преодоления круч мы вновь оказываемся на плоской поверхности, чтобы через несколько десятков километров снова очутиться у подножия гранитных обрывов, которые здесь называют дхар*.

Другой горный массив, расположенный рядом с Адраром, — Тагант. Он достигает всего 300 метров над уровнем моря, тогда как Адрар поднимается более чем на 800 метров. Свежий ветерок постоянно дует в Адраре, подтверждая, что горы эти находятся на большой высоте. Это особенно чувствуется ночью, когда температура опускается до 5 °C и приходится доставать все имеющиеся теплые вещи, чтобы не замерзнуть на раскладушке, стоящей прямо под усеянным звездами небом. С Адраром мы знакомимся в холодное время, которое длится здесь почти полгода, и, несмотря на это, в полдень — труднопереносимая жара: температура достигает 50 °C, а черная скалистая земля накаляется до 70 °C. Через тонкие подошвы сандалий чувствуется такой жар, как будто ходишь по раскаленной кухонной плите. Почти все мавры носят кожаные сандалии. В последнее время фирма «Батя» заполонила Сахару специально сделанными для здешних условий пластиковыми, прочными и в то же время дешевыми сандалиями. В центре пустыни я встретила стоянку, где все мужчины, женщины и дети ходили по раскаленным камням босиком так, будто гуляли по прохладному мягкому лугу.

Горы Адрара

Пустыня не однообразна, она постоянно меняется. Ни одна ее часть но похожа на другую. Мы едем преимущественно по плоской, иногда слегка холмистой бледно-желтой укатанной земле, местами «устланной» камнями. Кое-где растут причудливые карликовые деревца, жалкие кусты или пучки травы. Большинство растений, которые здесь можно встретить, на первый взгляд кажутся безлистными. Только вблизи удается разглядеть, что между острыми колючками скрываются маленькие серо-зеленые листочки. У всех кустов и деревьев очень длинные корни, которые позволяют им доставать воду из глубоких слоев почвы. В Сахаре немного найдется мест, полностью лишенных растительности. Если поискать, везде можно найти ее следы. Иногда это может быть деревце, какое-нибудь вьющееся растение, а то и просто трава, по цвету ничем не отличающаяся от каменистой пли песчаной почвы. Даже в безводной пустыне, в районе бухты Нуадибу, ученым-ботаникам удалось собрать на скалах и среди дюн целых 55 видов различных растений. Случалось, правда, что приходилось проезжать более десяти километров в поисках деревца, под которым можно провести полуденную сиесту. И все же его почти всегда удавалось найти. Другое дело, что немногочисленные листья на ветвях плохо предохраняют от солнечных лучей. Но чем дольше мы находимся в этой стране, тем становимся менее требовательными, и даже слабый намек на тень способен нас удовлетворить.

На некоторых отрезках пути прочно утрамбованная земля и гравий сменяются пространствами, покрытыми обломками скал. Эти места непроходимы для автомашины, даже приспособленной к условиям Сахары. Живописны каменные громады: одни еще не совсем осыпались, другие превратились в плоскую поверхность, которую выровняли ветры и теперь перегоняют по ней песок. Неожиданно среди них встают отполированные песчаными бурями черные причудливые каменные изваяния, напоминающие по форме гигантские грибы, сваи, шляпы. Очевидно, их необычная форма испокон веков привлекала сюда странствующие орды, а трещины и гроты в скалах давали людям убежище. Необычный пейзаж вызывал у них чувство благоговения и трепет. Здесь можно увидеть высеченные на скале орнаменты, линии, круги, зигзаги и неумелые изображения людей и животных, относящиеся к эпохе неолита. Рядом с ними более поздние знаки племен берберов и арабов.

Особенно зловеще выглядят каменные пространства при свете луны. Их блестящие поверхности кажутся сияющими и серебристыми на фоне черных тепой, отбрасываемых уступами скал. Мертвый при дневном зное пейзаж ночью как бы оживает: слышится шелест ветра, различные шорохи. Временами ночную тишину нарушает резкий треск, похожий на выстрел, или сильный взрыв. Это трескаются скалы, несколько часов тому назад раскаленные лучами солнца, а теперь резко охладившиеся до температуры, близкой к нулю.

Скалистая Сахара и огромные каменные поля графито-черной поверхности — это «пустыня пустынь», пространство, где всякая жизнь выжжена солнцем. Из-за черного цвета графита поверхность земли нагревается до такой температуры, которую даже приспособленная к трудным условиям растительность не в состоянии вынести. Нас, жителей северных лесистых стран, пугают темные тучи, бури, морозы, заснеженные поля. Здесь — наоборот. Самое страшное и опасное — это жара, и ничего нет ужаснее пейзажа, залитого все уничтожающими лучами солнца.

Чем дальше мы продвигаемся к северу, тем реже обнаруживаем следы жизни. У южных границ Сахары мы сравнительно часто видели группки верблюдов, обгладывавших веточки низких колючих акаций, или коз, взбиравшихся на кусты в поисках корма. Порой вдали виднелась черная палатка кочевников, группа животных, собравшихся у колодца, или мимо проходил караван верблюдов, направлявшийся на северо-запад страны за древесным углем и плитками каменной соли. Теперь встречи становятся все реже, иногда за полдня мы не встречаем никого.

На одном из поворотов неожиданно натыкаемся на лежащего среди камней мертвого осла. Гул мотора вспугивает шакалов, устроивших здесь пиршество. Отбежав недалеко и присев за камнями, они следят за нами из своего укрытия. Едва шакалы оставили добычу, как с ближайших сухих деревьев с обломанными ветками взметнулись огромные вороны, которые до сих пор, парами прижавшись друг к другу, терпеливо ждали момента, когда шакалы утолят первый голод. В одну минуту вороны облепили то, что осталось от осла. Они отрывали клювами уже высохшие внутренности и глотали куски мяса, торопясь наполнить желудки до возвращения шакалов. Было что-то жуткое в ненасытности этих зловещих птиц.

На отдельных участках дороги стелются дикие дыни. Кое-где можно увидеть больших ящериц с блестящими бусинками черных глаз. Они перебегают дорогу перед самыми колесами машины. Те, что справа, ищут спасения на левой обочине, и наоборот. Иногда в спешке они сталкиваются друг с другом, очевидно думая, что спасение можно найти только на противоположной стороне дороги. Мы едем очень медленно, чтобы не причинить вреда этим симпатичным, ловким ящерицам. К счастью, обошлось без жертв.

Мы уже в глубине страны. Исчезли пасущиеся стада, нет даже юрких ящериц. Изредка мимо пас проносится стайка газелей, ночью пройдет рядом какой-нибудь хищник — и это все. На одной из стоянок, подкрепившись полуденной порцией горячего чая и сухарем, вместо отдыха на циновке в «тени» колючего безлистного куста я отправилась в бруссу. Воздух звенит, вибрирует от зноя, но, к счастью, дует легкий ветер, сухой и бодрящий. Чувствую, что все здесь как-то иначе. И вдруг осознаю, что это «иначе» — господствующая вокруг тишина. У нас тишина — это какие-то звуки: шелест листьев, голоса птиц, жужжание мух, бульканье воды. Здесь тишина абсолютная. Ветру шелестеть нечем, растущие кое-где колючие кусты — без листьев, нет ни птиц, ни даже насекомых. Только одинокий муравей вышагивает бесшумно. Несмотря на полную безжизненность, пейзаж хамады* обладает большим очарованием. Я не раз задумывалась, в чем оно. Здесь нет живописных гор, которые могли бы сравниться с грядой Татр, нет сочных красок нашей буйной растительности. Зато есть бескрайность пространства и жестокая природа, рядом с которой человек чувствует себя бессильным. В пустыне, как и в море, он оказывается лицом к лицу с силами природы, которые мы еще не смогли укротить. Только тут человек ощущает всю ее мощь, которая вне его власти.

В Центральной Сахаре дожди — редкость. Иногда в течение нескольких лет может не упасть ни одной капли воды, кроме ночной росы. Воздух настолько сухой, что кажется, дождь из высоких туч не достигнет земли. Капли воды испаряются еще до того, как коснутся ее поверхности. Пустыня, на вид лишенная жизни, усеяна семенами растений, приспособленных к коротким вегетационным периодам. Дожди в этой части Сахары редки и нерегулярны, но если уж случаются, то за несколько дней земля покрывается зеленым ковром и пустыня превращается в свежий луг, усыпанный цветами. Вегетационный период таких растений очень непродолжителен, не более нескольких недель. До того, как солнце допьет остатки влаги, растения отцветут, дадут плоды и засохнут. Л ветры снова разнесут их семена по пустыне. В расщелинах скал и горячей почве они будут ждать дождя, чтобы снова взойти, расцвести и дать семена.

Огромные пространства, перемещающиеся дюны, в которых застревают люди и животные, каменистая поверхность черной хамады, ранящая ступни путешественников и копыта животных, редкие места водопоя, знойные дни и ледяные ночи — это еще не все, чем угрожает пустыня человеку. Самая большая опасность для караванов, особенно на севере Сахары, — это пыльные бури. Они возникают неожиданно, вздымая столбы пыли и песка. Острые кварцевые песчинки впиваются в кожу и слепят глаза. Пыль застилает солнце, мгла уменьшает видимость до нескольких метров. Буря несет с собой волны горячего воздуха, который обезвоживает организм и часто приводит к смерти животных и людей.

Я столько начиталась о «белеющих среди песков пустыни костях», что воспринимала их как непреложный романтический реквизит Сахары. И в том, что я прочла, действительно не было ни малейшего преувеличения. Твердая, плотная земля хамады ничего не принимает в себя, а песчаный эрг*, наоборот, выносит все на поверхность. Везде вдоль караванных путей, в абсолютно пустынных местах, можно встретить отполированные ветром, белые как снег кости верблюдов. Это единственная светлая, правда только в отношении цвета, но никак не настроения, деталь на серографитовой или серо-желтой почве. Чаще кости разбросаны, реже скелет лежит целиком, создавая иллюзию спящего животного.

В стране, где высохший колодец, на который рассчитывали, разорванный бурдюк с последним запасом воды, ветер, скрывший следы, или хотя бы незначительная поломка мотора могут означать конец путешествия, такая одинокая «сухая» смерть верблюда наводит на печальные размышления.

В почти безводной пустыне районы подножия гор и овраги Адрара и Таганта лучше обводнены, чем соседние с ними равнины. Осадки выпадают здесь чаще, а вода, приносимая кратковременным ливнем, собирается в глубоких уэдах и увлажняет почву настолько, что ее можно использовать для посевов проса и других культур. Многие из этих оврагов — остатки бывших рек, которые тысячи лет назад протекали через Сахару. Порой русло реки занимает несколько десятков километров, иногда же только маленький участок, а дальше ложбина засыпана песком и обломками скал. Хотя реки и высохли и только в период дождей ненадолго заполняются водой, в их руслах сравнительно неглубоко под землей находятся водоносные слои. Уэды выдает пышная растительность. Населению известны эти места, и оно старательно использует их для выращивания финиковой пальмы. Вблизи пальмовых рощ выросли старые города (конечно, в африканском понимании): Тишит, Валата, Нема, Атар, Шингетти и Вадан. Они расположились вдоль долины, по которой тянутся сады. Здесь такие селения называют ксарами. Это плотно застроенная территория с маленькими каменными или глиняными домами под плоскими крышами. Часть населения живет в самом ксаре. Чаще всего это богатые жители, владельцы возделываемых земель и одновременно торговцы, а также ремесленники. В больших ксарах имеются свои базарные площади, застроенные лавками, иногда здесь находятся мечеть и кораническая школа, а сейчас и светская школа. В последние годы некоторые ксары получили так называемый центр здоровья, где фельдшер дает всевозможные медицинские советы и консультации. За ксаром, рядом с плантациями, которые тянутся вдоль долины нередко на несколько десятков километров, стоят каменные дома, соломенные шалаши и палатки арендаторов, рабов, обрабатывающих поля своих хозяев, а также мелких владельцев; им самим приходится заботиться о своих садах.

Пальмовые рощи чаще всего можно встретить у подножия скалистых ярусов Адрара или высоких песчаных дюн. (Цепи песчаных холмов в Адраре сами совершенно лишены растительности.) Как правило, это свидетельствует о близости подземных водохранилищ, а значит, растительности и людей.

Типичный оазис Адрара — Вадан. Последний населенный пункт на дороге к нему, куда еще можно попасть на машине, — это Шингетти. За ним до Вадана уже полное бездорожье. Иногда этот путь могут преодолеть только караваны верблюдов. В Шингетти два раза в неделю приезжает грузовик — собственность одного из жителей этого ксара, который привозит сюда товары и людей, но, если пет собственного средства передвижения, чтобы добраться до Вадана, приходится ждать случая. А он представляется не часто. Мы прибыли сюда в ноябре. А последняя автомашина, как нам сказали, была в августе. Это был «лендровер», в котором кроме шофера находились какой-то путешественник-европеец и два его телохранителя. Правда, уже год работает маломощная радиостанция, осуществляющая связь между Ваданом и Шингетти. Однако по волнам эфира трудно переправлять людей и товары.

Известие о задуманном нами путешествии в Вадан разнеслось по Шингетти с быстротой молнии. Прежде всего пас засыпали полезными советами: вообще нам не следует туда ехать, потому что отправляться в такой путь, где мы не встретим ни людей, пи колодцев, одной автомашиной очень рискованно. Что мы будем делать, если у нас произойдет хотя бы небольшая авария? Если уж нам так необходимо ехать, то пи в коем случае нельзя ехать двоим. Эта дорога не для женщины! Я обязательно должна остаться, если хочу живой вернуться домой, к детям. Намекали на какие-то банды кочевников-регейбат, которые выступают против правительства и вообще ненавидят всех «французов» и им подобных. Кроме всего прочего, мы обязательно заблудимся, поскольку туда нет никакой дороги.

Я решительно воспротивилась тому, чтобы остаться в Шингетти, и, как потом оказалось, поступила правильно. Мы не встретили опасных бандитов, не сбились с дороги, аварии не произошло. Зато был Вадан, прекрасное и экзотическое место, превзошедшее все мои ожидания.

«Современный» дом в ксаре и шалаш для прислуги. Шингетти

Когда все поняли, что наше решение непреклонно, нас начали осаждать всяческими просьбами: взять с собой почту, посылки. Городской учитель притащил довольно большой стол, который он хотел переслать своему другу, учителю в Вадане. Стол был включен в наш багаж.

Отъезд был назначен на семь утра. Мы хотели хотя бы часть пути проехать свежим ранним утром: незнакомая дорога могла преподнести нам всякие неожиданности, и лучше было иметь запас времени. Конечно, мы не смогли избежать кое-каких осложнений и тронулись в путь только в одиннадцать часов дня.

В самое худшее время дня — в полдень — мы медленно продвигались по дороге, усыпанной острыми булыжниками. Никакого следа дороги, хотя бы какой-нибудь тропинки. Первые 25 километров еще кое-где виднелись сложенные из камней холмики, вселявшие в нас уверенность, что мы едем правильно. Потом исчезли и эти следы «цивилизации». Только безнадежно однообразное пространство, покрытое то крупными, то мелкими камнями и черной пылью. Временами пейзаж несколько оживляла бледно-желтая полоса низких дюн, одинокие карликовые деревца грустно протягивали голые, изогнутые ветром колючие ветви. Расстояние Шингетти — Вадан оказалось не таким большим — 127 километров. По чтобы преодолеть их, нам пришлось затратить целых пять часов. За все время пути только раз мимо нас пронеслась стайка газелей, затем мы натолкнулись на скелет верблюда и увидели сложенные мешки с древесным углем, выжженным из жалких маленьких деревьев где-то в глубине пустыни. Видимо, ждали каравана, который должен был его забрать на базар ксара.

Каким образом среди этого однообразия Бальде и Сиди Моктар сумели найти дорогу, осталось для меня тайной. И мы не только но заблудились, а выехали прямо к самому селению. Отупевшая от зноя, с глазами, опухшими от неослабевающего яркого света и пыли, я уже перестала разглядывать все вокруг, к тому же не очень-то многое можно было и увидеть, когда Вальде указал нам пальцем на что-то вдали. Это что-то напоминало колышущуюся воду. «Это — дюны, — сказал он. — Там — оазис».

Современный центр здоровья в Вадане

Все более отчетливыми становились формы песчаных золотых холмов. Спустя некоторое время мы оказались у их основания. Мотор работал с большим усилием, а колоса утопали в осыпающемся золотистом песке. С большим трудом мы взобрались на верхушку дюн и тут же увидели великолепную, совершенно сказочную картину. Внизу под нами лежала широкая плоская долина, кое-где покрытая песком, но с зелеными пальмовыми рощами и небольшими участками, огражденными каменными стенами и плетнями из пальмовых листьев и колючих веток. Рядом с последними тут и там расположились куполообразные шалаши, такие же золотистые, как песок: они были покрыты пшеничной соломой. Противоположная сторона долины поднималась обрывистой, скалистой стеной, к которой как бы прилепился каменный город. Это производило впечатление продолжения обрыва. Все тонуло в медно-красном солнечном закате. И оборонительные стены этого средневекового города, и его дома были построены из скальных пород, поэтому трудно было понять, где настоящая скала, а где начинается здание. Только два серых оштукатуренных здания, возвышавшиеся над другими, и выделялись в этой единой по характеру и цвету картине. Они напоминали укрепленный замок, в действительности же оказались школой и лазаретом, построенными современным правительством и выдержанными в стиле, который полностью соответствовал романтическому Бадану.

Старый французский форт. На переднем плане рощи финиковых пальм на дне батхи

На противоположной от ксара стороне долины стояло одинокое здание, ничем не отличавшееся от остальных в селении. Именно здесь нам предстояло остановиться. Здание оказалось старым французским фортом и поэтому было расположено так, что господствовало над долиной и обеспечивало наблюдение за городом на противоположной стороне. Во многих старых оазисах, на берегу долины мы встречали именно французские форты. Так было в Шингетти, в Бутилимите. В настоящее время форт — резиденция помощника префекта. В нем три большие комнаты. В одной размещалась канцелярия со столом, несколькими креслами и радиопередатчиком. Как раз, когда мы приехали, местный фельдшер принимал по нему распоряжение из Шингетти, что, если мы не прибудем до утра, на поиски следует выслать нескольких человек с верблюдами. В этой же комнате, в стенном шкафу, стояли книги со списком жителей ксара и кочевников, закрепленных за данным округом; значились только главы семей. Две следующие смежные комнаты были отданы нам. Одна была обставлена довольно скромно; мы приспособили ее под кухню. Другая выглядела побогаче — на полу для гостей лежали матрацы. К зданию пристроена «ванна»: маленькая клетушка с цементным полом и стоком для воды, в стену вместо вешалок для одежды вбиты колышки. Здесь можно было помыться, поливая тело водой из кувшинчика — это было единственное помещение с дверью, что позволяло уединиться от массы гостей и любопытных. Плоская крыша, на которую вела внушительная каменная лестница, предназначалась для сна в знойные, душные ночи. Вблизи еще стояли низкая прямоугольная ограда с входом в более высокую стену, выходящую на восток, — здесь совершались молитвы, и тут же рядом массивная башня — типичное для мавританских домов помещение.

Наш приезд был замечен в ксаре на противоположной стороне долины, и едва мы вышли из машины и начали распаковывать багаж, как тут же появились гости. Первым прибыл секретарь правящей партии в белой одежде и богатом голубом тюрбане.

Он приветствовал пас официально и с достоинством, через переводчика Сиди Моктара сообщил, что мы — желанные гости и он как представитель правительства берет нас под свое покровительство. За ним чинно, с изящным благородством приблизился шейх Мустафа ульд л’Кеттаб, глава живущего в районе Вадапа колена племени идау-эль-хадж, вышедшего из Альморавидов.

Шейх был хозяином этой земли. Он сел на ковер, поклонился и, расточая улыбки, положил перед нами шары, слепленные из фиников и обваленных в муке из проса. Поздоровавшись с нами, он объяснил, что в Вадане с незапамятных времен приветствуют почетных гостей города традиционным подарком — финиками, самым большим богатством этой страны. Мы также преподнесли подарок — полторы тысячи франков, благодаря его за полученные подарки и выражая признательность за гостеприимство и дружеское отношение.

Имам у дверей своего дома в Вадане

Не прошло и часа, как наш дом был полон. Прибыли имам*, кади*, учитель местной школы первой ступени и много других мужчин. Слуга шейха, красивый молодой мускулистый негр, принес для пас из колодца, расположенного на дне долины, полное ведро воды. Фельдшер, который в отсутствие помощника префекта замещал его и сейчас принимал гостей, угостил нас и всех собравшихся чаем. Потом Бальде приготовил большой горшок риса с превосходным томатно-пряным соусом, вокруг которого уселись все присутствовавшие.

Мавритания, зажатая между двумя жаркими и безводными пустынями: одной на востоке, приблизительно по границе с Мали, другой на западе, вдоль берегов Атлантики, на протяжении веков представляла собой коридор, соединявший северную арабо-берберскую Африку с суданской Африкой. Через Адрар, Тагант и Ход проходил древний караванный путь. Благодаря ему эти районы поддерживали связь с внешним миром и в то же время обогащались, особенно торговлей солью из сахарских шахт. Ее везли в Черную Африку, где обменивали на просо, рис, золото и рабов. Вдоль караванного пути, там, где имелись вода и пальмовые рощи, возникли сначала стоянки, которые позднее превратились в более крупные поселения, чьи жители занимались торговлей. Так было в Валате, Атаре, Шингетти, Вадане и других местах. Ксар Вадан, как гласит предание, основало племя идау-эль-хадж. И сегодня жители города принадлежат именно к этому племени и подчиняются его шейху. Наш хозяин Мустафа ульд л’Кеттаб показал нам заброшенный дом, в котором находилась могила одного из шейхов, его прямого предка, похороненного здесь якобы 600 лет назад. Он быстро перечислил своих многочисленных предков — отца, деда, прадеда и т. д. — поразительная память и культ традиции рода!

Торговое значение Вадана было немаловажным, если уже в 1487 году португальцы основали здесь свою торговую контору. Следует признать, что это был смелый шаг. В 1445 году на побережье Атлантического океана, между нынешним Нуакшотом и Нуадибу, португальцы заложили первое укрепленное поселение под названием Арген. Отсюда они отправлялись в глубь страны. Дорога по безводной пустыне до самого Вадана, жизнь среди фанатичных мусульманских племен в совершенной изоляции были полны опасностей.

Увеличение богатства городов на караванном пути способствовало развитию науки. Племя марабутов, основателей Вадана, было известно своими учеными. С этим связана народная этимология названия города: Вадд аль-ильм вадд аттагхния — любовь к пауке и желание разбогатеть. Объясняемое таким образом название города походило на арабское, в то время как его происхождение фактически берберское. Духовные традиции Вадана продолжают развиваться, хотя его славу затмил соседний город Шингетти, один из самых известных в миро ислама центров традиционной религиозной науки. В Вадане мы нашли «улицу мудрецов». В сорока домах здесь некогда жили 40 ученых, каждый занимался своей областью: религией, традицией, мусульманским правом и т. д. Сегодня многие из этих домов превратились в руины, но благодаря сухому климату сохранились не только стены, но и прекрасные деревянные резные двери. В некоторых стенных нишах до сих пор еще целы библиотеки рукописей умерших ученых. Впрочем, большинство жителей ксара из высших слоев общества собирают библиотеки рукописей, которые совершенно неизвестны европейским ученым и, несомненно, скрывают много неожиданных для науки сведений, относящихся к истории и культуре Мавритании и мусульманского мира.

С незапамятных времен Вадан — торговый и культурный центр, который веками населяли мирно настроенные племена марабутов, — представлял собой лакомый кусок для кочевников пустыни, живших главным образом грабежом. В городе, со стороны батхи защищенном почти отвесными скалами, а со стороны равнинной пустыни окруженном прочными, высокими каменными стенами, имелось трое ворот, закрывавшихся с заходом солнца. После наступления сумерек даже для жителей города ворота не открывались до рассвета. На главной площади, где возвышается старинная живописная мечеть в типичном для мавританских городов стиле, стоит дом, внутри которого находится священный барабан. Никто не помнит, когда и откуда он был привезен. Это самая большая святыня жителей. Когда с башни мечети замечают приближающиеся вооруженные орды кочевников, сразу же начинают бить в этот барабан, и его звук разносится на 15 километров. Это сигнал для пастухов, которые пасут стада в окрестностях города. Они тут же гонят животных в город, оставляют их на площади или улицах и становятся на защиту города. Услышав звуки барабана, в ксар сбегаются рабы, трудившиеся на плантациях. Много веков стены Вадана служили ему защитой. Но однажды, примерно 200 лет назад, во время войны между племенами город был захвачеп и уничтожен. Он уже никогда не вернул себе былого великолепия. Жители, пережившие нашествие, были полностью разорены. Со временем пришла в упадок торговля рабами и золотом, так что сегодня через Вадан проходят только караваны, которые везут соль из Себха-Иджиль в Мали, а также текстильные товары, медные изделия из Марокко в Мавританию, Мали и Сенегал. Жители ксара вновь разбогатели на торговле, но их богатство не может сравниться с богатством предков. Улочки ксара такие узкие, что руками можно коснуться стен домов, стоящих по обеим сторонам. Все дома построены из необработанного камня, одинаковой высоты и без окон. Эти постройки производят впечатление склонов узких горных оврагов. А двери настолько низки, что в них надо входить почти на четвереньках. Закрываются они на тяжелые деревянные задвижки.

В целом мавританский дом — это темное и холодное здание, где спят в период дождей и в холодные ночи; он, в сущности, является «царством» женщин (если дом большой, в нем имеются женская и мужская половины). Здесь хранятся одежда и все имущество семьи. В знойные ночи спят на плоской крыше, застланной циновками. С крыши, оставаясь невидимым, можно наблюдать жизнь на улице. Этим пользуются женщины, которым нечасто удается прогуляться по селению. Вся жизнь семьи проходит в маленьком дворике. На земле стоят примитивные каменные жернова, с помощью которых слуги, сидя на корточках, мелют зерно. Имеется также ступа для отбивания зерна проса. Пища готовится во дворике на небольших металлических печках, нагреваемых древесным углем. Вода содержится в подвешенном на стене дома кожаном бурдюке. Во дворике принимают гостей.

На первый взгляд ксар производит впечатление покинутого селения. Появление посторонних, особенно европейцев, пугает людей. Только дети бегут за нами гурьбой. С крыш с любопытством смотрят женщины. Редко встречающиеся пожилые мужчины здороваются с нами с достоинством и начинают разговор. Молодые люди, завидя нас, прикрывают лица и пропускают, застенчиво прижимаясь к стенам домов.

Мой муж все время, пока мы были в Бадане, просидел в библиотеках, меня же интересовала жизнь селения. Мы часто ходили порознь, неожиданно встречаясь на какой-нибудь улочке или в доме. Однако, как считали Бальде и Сиди Моктар, наше положение требовало, чтобы мы обязательно въезжали в ксар на машине. Всякий раз в городе нас встречали, и мы начинали шествие в сопровождении наших хозяев. Как-то, проблуждав два часа по ксару, я вернулась к «лендроверу» на площади и застала такую картину: рядом с машиной в окружении женщин стоял Бальде, непринужденно облокотившись на капот. Машина была для них такой же сенсацией, как и для мужчин, но обычай не позволял им посетить нас в резиденции на противоположной стороне долины, как это делали мужчины. Когда же мы оба несколько часов назад исчезли в лабиринте ксара, а черное лицо Бальде, по-видимому, их не так смущало, они вышли из домов, чтобы вдоволь насмотреться на современное чудо и расспросить о нас. Их было довольно много, все в черной одежде, с выкрашенными в черный цвет лицами и руками, стройные, грациозные, с огромными черными влажными глазами. Большинство из них держали на руках детей, потому что, по местным понятиям, хорошая мать никогда не должна расставаться со своим ребенком, пока он нуждается в ней. В первую минуту женщины, смотревшие на Бальде, не заметили моего появления. Я могла их спокойно рассмотреть и понаблюдать за ними, пока одна не повернулась и не увидела меня в нескольких шагах от себя. Моментально все пришли в замешательство. Женщины тотчас умолкли и поспешно начали пятиться, стараясь краешком одежды закрыть от меня головку ребенка: неизвестно, чего можно ждать от такого странного существа, прибывшего издалека. Через минуту у машины не было ни одной женщины, они скрылись в улочках и за дверями домов.

Все эти женщины принадлежали к местной элите, как мне потом рассказал Бальде. И как это типично для Мавритании: европеец может установить контакты с мужчинами, принадлежащими к любым кругам, с детьми, наконец, с женщинами больших кочевников, положение которых в определенном отношении почти соответствует положению мужчин. Общительны с посторонними и черные слуги, в то же время жительница ксара благородного происхождения из племени марабутов или из общества аристократов-воинов избегает любых контактов с посторонними, будь то мужчины или женщины.

Ежедневно под вечер мы покидаем ксар и возвращаемся в нашу уединенную резиденцию. Теперь ворота города уже не закрываются, большая часть стен и самих ворот разрушена. В селении стоит много заброшенных домов, на которые никто не польстился, а климат пустыни сохранил их в первозданном виде. Последняя мрачная деталь на нашем пути из ксара — это стоящая за чертой города виселица для ритуальных жертвоприношений животных. Каждый вечер мы проезжаем мимо возвращающихся в селение коз и верблюдов и опускаемся на дно батхи. Здесь еще кипит работа. Скрипят колодезные журавли. Вечером повсюду поливают сады. Затем мы взбираемся на противоположную сторону, к нашему временному дому, где нас уже ждут лохань воды — так называемая ванна, ужин и великолепный чай по-мавритански.

Я поднимаюсь на крышу, чтобы в последний раз в этот день посмотреть на Вадан. Как будто вымерший в эти часы город на другой стороне долины выглядит очень красиво. Скалы и прилепившиеся к ним дома пылают пурпуром в лучах заходящего солнца. Пальмы в долине кажутся еще более зелеными, а дюны вокруг нас и вокруг города еще более золотыми. Я стою как зачарованная; постепенно все гаснет и сереет. Издалека слышится блеяние коз, доносится трубный крик верблюда. Наступает тишина и опускается черное, расцвеченное звездами чужое небо.

Вадан — последнее постоянное селение на севере Мавритании. На северо-восток по линии, связывающей Фдерик на западе и Нему на юго-востоке, протянулась «земля без единого человека». Иногда пройдет туда какой-нибудь торговый караван с контрабандой, иногда группа «больших кочевников» в поисках лугов, появившихся после прошедшего дождя. Путешествие по этой территории не всегда кончается благополучно.

Мы говорили о коридоре, который представляет собой центр Мавритании. Его можно пройти с севера на юг между двумя безводными районами дюн — восточным, малийским, и западным, расположенным вдоль Атлантического побережья. Шестисоткилометровое Атлантическое побережье, принадлежащее Мавритании, более чем негостеприимно. Мелкое море у берега не позволяет причаливать судам: пет никаких заливов, за исключением бухты Нуадибу, защищенной мысом, который находится уже на самой границе Западной Сахары. Здесь построен единственный действительно удобный порт Мавритании, имеющий большое экономическое значение для страны, — Нуадибу. Берег покрыт песчаными дюнами, обычно еще не оформившимися. Из них наиболее опасны так называемые барханы, передвигающиеся дюны в форме полумесяца, обращенного обоими концами в подветренную сторону. С той стороны, откуда дуют ветры, склоны дюн некрутые, зато с внутренней стороны полумесяца — отвесные и сыпучие. Несколько лет назад между Нуадибу и Фдериком была построена железная дорога, соединившая рудники с портом. Перед началом строительства провели соответствующие исследования «жизни» барханов, через которые должен был проходить железнодорожный путь. Оказалось, что такие дюны высотой в три метра в течение года перемещаются на 63,8 метра.

Побережье совершенно лишено воды, а осадки минимальны. Случается, что в течение нескольких лет не бывает ни одного дождя. Несмотря на все это, там растут различные галофиты, в их числе тамарикс. Кочевники, занимающиеся разведением верблюдов и кочующие но западной части страны, ежегодно в мае ведут туда стада для «солевого лечения». Организм верблюда нуждается в соли, и выпас животных на соленых тамариксовых пастбищах придает им силы и делает их выносливыми. Так утверждают мавры.

Единственно, что облегчает жизнь в приморских городах, таких, как Нуакшот и Нуадибу, — это свежий ветер с моря. Благодаря ему средняя температура января колеблется в пределах 20–21° С, а августа — 27–29° С.

Казалось бы, маврам должен больше нравиться климат, изобилующий дождями, которые обеспечивают их животным корм и воду, а им самим благосостояние. Между тем это не так. Самый здоровый для людей, и животных — сухой климат Сахары. Те, кто живет на юге страны, вблизи Реки, часто болеют, и немногие доживают до глубокой старости. В самой же Сахаре люди и животные, если, конечно, не погибнут от песчаных бурь и испепеляющего зноя, здоровы и живут долго. Жизнь показала, что часто голодающие кочевники живут дольше, чем обитатели южных селений, пребывающие в достатке. Приводится такой пример: дерево, выросшее в пустыне, более крепкое, плотное, у него более интенсивный запах и меньше колючек, чем у того, которое выросло на юге субсахарского района. Также и гуммиарабик, собираемый с деревьев на севере Сахеля, намного лучшего качества, чем на юге.

Мавры рассказывают: один из мудрых старых шейхов, Лахбиб ульд Энтефи из Фендга, приказал привезти себе три одинаковых бревна: одно из дерева, которое выросло у Реки, другое из дерева, срубленного в центре субсахарского района, и третье — с северных границ пустыни. Он положил их на землю рядом. Через год бревно с юга стало совершенно трухлявым, его изъели термиты, бревно из Центрального Сахеля наполовину сгнило, а бревно с севера совершенно не изменилось.

Другой мудрец, эль-Фалл ульд Баба Ахмед из племени улад дейман, построил три зерибы*: одну на юге, другую в центре страны, третью на севере, в самой пустыне. Спустя некоторое время две первые развалились, третья сохранилась. Он сказал людям своего племени, что они должны переселиться на север, потому что только в пустыне будут здоровы и смогут жить долго. Так они и сделали.

В этих рассказах много правды. Я не знаю, есть ли на свете страна, где встречается столько стариков, которые бы так прекрасно выглядели. Учитывая, что медицинское обслуживание в пустыне отсутствует, а условия существования более чем трудны, можно считать, что именно в климате кроется тайна здоровья и долголетия.