В странах с влажным климатом и буйной растительностью природа тщательно скрывает следы культур когда-то живших здесь людей. Древние поселения, кладбища, мастерские чаще всего открываются перед нами случайно во время обвалов, земляных работ или глубокой пахоты. Тогда приступает к делу археолог и начинает внимательно изучать остатки древних цивилизаций. Во влажных экваториальных странах изучать прошлое намного сложнее, чем в умеренной зоне. Необычайно пышная растительность покрывает остатки прежних стоянок, кладбищ и даже когда-то процветавших городов. Предметы, состоящие из органических материалов, полностью разлагаются от влаги и жары. В Береге Слоновой Кости даже железные предметы съедаются коррозией менее чем за 100 лет. Совсем иное положение в пустыне. Сухой воздух сохраняет даже мельчайшие органические остатки, не говоря уже о древних памятниках. Места достаточно, и у человека нет необходимости уничтожать следы древних культур, чтобы создавать новые поселения, обрабатывать землю или прокладывать дороги. Единственная разрушительная сила — это ветер, но он одновременно и помогает обнаружить хранящиеся в глубине земли творения рук человеческих. В определенном смысле пустыня «бесстыдна», она ничего не пытается прикрыть, утаить. Даже то, что человек намеренно решил уберечь от повреждений или опасности и закопал глубоко в землю, спустя какое-то время оказывается обнаженным, извлеченным наружу, предстает человеческому взору.

Остатки древних культур можно встретить в Сахаре гораздо чаще, чем живых людей и животных. Это и мусульманские могилы последних двухсот лет, и отполированные ветром белые кости. Следы древнейшей истории, культур палеолита и неолита в этом обширном районе встречаются очень часто. Бедуинам известны места, где в нишах под скалами на плоских каменных стенах древние жители Сахары оставили изображения животных и сцен из своей жизни. Чаще всего контуры этих рисунков обозначены углублениями, а кое-где сохранились остатки красной и белой красок, которыми были раскрашены изображения. Мы постоянно сворачивали с основной дороги, чтобы осмотреть то могильный холм из старательно уложенных камней, то закругленные стены каких-то строений и т. д. Среди гравия и особенно в дюнах довольно часто попадаются наконечники стрел и прочих каменных орудий, а в селениях на юге — и остатки керамики. И все это буквально на поверхности, как будто сегодня взяли и бросили. Пастухи собирают древнее оружие, которое хорошо сохранилось, главным образом мастерски отточенные маленькие наконечники. Их набираются целые мешки.

Мавритания — подлинный рай для археологов, она скрывает в себе не одну тайну. Многочисленные памятники еще ждут интенсивного археологического исследования. В стране пет научных учреждений, которые бы их организовали. Кроме того, любые, даже самые небольшие изыскания требуют серьезных экспедиций, связанных с доставкой воды, продовольствия, а также обеспечением радиосвязи с миром. Археологические экспедиции предпринимаются только при наличии всего необходимого в пустыне снаряжения и рабочей силы. В их распоряжении должны находиться все современные технические средства. Археологические изыскания в широком масштабе в течение многих лет проводит здесь Сенегальский университет в Дакаре. Ежегодно на автомашинах, самолетах археологи, фотографы и чертежники, снабженные радиостанциями, трогаются в путь. Раскопки ведутся в местности Тегдауст, где были обнаружены руины средневекового города. Возможно, это был известный из истории Аудагаст. Когда-то он славился как торговый центр, так как находился на пути с берегов Средиземного моря и Западного Магриба в страны Черной Африки. Из других археологических раскопок следует отметить развалины Кумби-Сале, средневековой Ганы, в Юго-Восточной Мавритании, недалеко от границ Мали. Эти работы проводил поляк Шумовский. В публикациях ИФАНа можно встретить сообщения об археологических исследованиях, проводимых и в других районах страны. Однако все это результаты отдельных исследовательских работ, детали сложной мозаики, из которой когда-нибудь будет воссоздана правдивая картина истории Мавритании.

Современные белые жители Мавритании — берберы и арабы — прибыли с севера и овладели страной, которая уже была заселена. Мавр — воин и завоеватель, путь грабежа для него самый благородный, точнее говоря, единственный для приобретения богатства и власти. То обстоятельство, что страна была завоевана, дает ее сегодняшним жителям, по их собственному убеждению, больше нрав на эти земли, чем если бы они жили на них тысячелетиями.

Древние жители, бафуры, вызывают у мавров чувство благочестивого страха. Никто точно не знает, кем они были, а сохранившиеся о них сведения довольно противоречивы. Им приписывают черты всех древних культур — от неолита до XVI века. Руины старинных домов и могил, наскальные рисунки — все это остатки их былых творений. Бафуры укрывались в гротах под Баданом и обитали в домах, прижатых к склонам потухшего вулкана. Их развалины стоят там и по сей день. Отец кади, живущего в Шингетти, обнаружил на кладбище могилу бафура, а шейх Мустафа ульд л’Кеттаб отвез нас на могилу бафура, находящуюся далеко от ксара. Сопровождавшие нас мавры были очень взволнованы поездкой в места, принадлежавшие некогда бафурам. Измерения могилы, произведенные старым способом — с помощью размотанных тюрбанов, дали поразительные результаты: рост бафуров достигал пяти метров!

Считают, что оборонительные валы таинственной крепости в современном селении Азуги, расположенном в нескольких десятках километров от Атара, также возведены бафурами. Здесь, по-видимому, располагался их главный укрепленный пункт от нашествий берберского племени лемтуна. Легенда рассказывает, что у бафуров были злые собаки, от которых приходилось спасаться даже самым храбрым берберским воинам. Только святейший имам, мусульманский миссионер, уроженец Хадрамаута (Южная Аравия), который прибыл в Мавританию через Марокко, чтобы обратить «неверных», положил конец их могуществу. Как явствует из легенды, свершилось чудо. Животные, вместо того чтобы броситься на святейшего мужа, начали ластиться к нему. Конечно, этим воспользовались приближенные имама и уничтожили бафуров. В данном случае, согласно сведениям, сохранившимся в истории, бафуры — это неисламизованные или частично исламизованные берберы, которые выступали против Альморавидов. Тот, кто с оружием в руках поддержал миссию имама, был не кто иной, как сам вождь мавританских Альморавидов Абу Бекр. Благодаря этой победе Адрар был окончательно покорен. И поныне на кладбище в Азуги находится могила имама эль Хадрами, к которой нескончаемым потоком идут паломники. Естественно, нам, как «неверным», вход на кладбище был запрещен, и только после длительных переговоров удалось получить разрешение запечатлеть на пленке с расстояния в несколько десятков метров гробницу святого. Гробница скромная, напоминает небольшой жилой домик, сделанный из необработанных каменных плит, и производит впечатление полного запустения. Но это только на первый взгляд. Кажущаяся заброшенность отнюдь не означает, что святилище малоизвестно, что сюда не стекаются странники из всех уголков страны, удаленных на сотни и тысячи километров, из Мали, Западной Сахары и Марокко.

Могила святого марабута на кладбище в Аэуги

Если верить рассказам жителей Вадана, то часть бафуров выжила и продержалась здесь почти до последнего времени. Говорят даже, что в представителях отдельных родов и сейчас течет кровь бафуров, а некоторые и вообще их прямые потомки. Это не считают достоинством, поэтому предпочитают об этом не говорить.

Кем же на самом деле были легендарные бафуры? Были ли они властителями Мавритании? На этот вопрос не могут дать определенного ответа не только приверженцы мавританских традиций, но и современные европейские ученые. Тема соблазнительна, и многие ученые посвятили ей свои исследования, по до сих пор ничего определенного о бафурах сказать нельзя. Существует несколько гипотез об их происхождении. По мнению одних, это первые черные жители Сахары, осевшие здесь еще во времена неолита, завоеванные впоследствии берберами, а затем арабами. Другие связывают их с каким-то праберберским народом, появившимся в Сахаре перед самой волной обращения берберов в ислам. Имеются даже приверженцы теории, по которой бафурами именовались группы португальцев, прибывшие в Мавританию в XV веке в поисках золота и основавшие торговые конторы. Потом опи осели здесь и смешались с местным населением. Впрочем, это наименее правдоподобная из версий, поскольку Валентин Фернандш, писавший в 1506–1507 гг. об Адраре, уже тогда называл его Землей Бафуров, но ни словом не упоминал о том, что жителями этих мест были португальцы. Азуги, по одним источникам, был их основной крепостью, по другим — укрепленным монастырем Альморавидов. Это лишний раз свидетельствует о том, как мало мы знаем о древней истории этой страны.

Несмотря на нагромождение вопросительных знаков в древней истории Мавритании, мы все-таки можем в общих чертах воссоздать историю земель, на которых расположено современное мавританское государство.

Многочисленные следы древних культур в Сахаре неопровержимо свидетельствуют о том, что в прошлом она была более заселена. Как случилось, что сегодня, при довольно высоком уровне культуры, пустыня часто не в состоянии прокормить даже немногочисленные группы кочевников? Ответы следует искать в климатических изменениях, которые происходили на протяжении тысячелетий. На заре человечества, в эпоху палеолита, в Западной Сахаре имелось значительное количество влаги, и по зеленым просторным плато могли свободно кочевать группы первобытных охотников и собирателей. Особенно много их следов — остатки стоянок, каменные орудия — мы встречаем в Адраре. В середине каменного века Сахара начала высыхать, и людям пришлось отойти к ее границам. Но климат опять изменился: дожди становились все обильнее, и пустыня превратилась в саванну. Ее территорию пересекали многочисленные реки, следы которых — уэды — еще и сегодня можно увидеть. Образовались большие озера, похожие на озеро Чад, полные крокодилов, с берегами, поросшими папирусом. В саваннах паслись жирафы, слоны, антилопы. Вернулись в эти места и люди. Новые, негроидные жители Сахары были носителями культуры неолита. Вблизи рек и озер они возделывали поля, их стада коров и коз паслись в саваннах. Они оставили после себя наскальные рисунки, в которых передали нам особенности своей кочевой жизни, сцепы охоты и изображение повозок, на которых они колесили по Сахаре с севера на юг.

Благодаря использованию так называемого радиоуглеродного метода для определения возраста находок мы знаем, что наивысшая степень развития земледелия и скотоводства в Сахаре приходится примерно на 3000 год до нашей эры. К этому периоду относится наибольшее количество поселений и кладбищ, наскальных рисунков с изображениями людей и животных. Тогда же многочисленные охотники «усеяли» землю наконечниками стрел, которые сегодня выносят на поверхность движущиеся пески.

В эпоху расцвета климат снова стал меняться. Не хватало осадков, высыхали озера, и реки наполнялись водой только в период дождей. Население перемещалось к югу, на обеспеченные водой земли, где оно могло заниматься сельским хозяйством. Тем немногим, кто остался в долинах бывших рек, приходилось копать колодцы, чтобы добраться до водоносных слоев, скрытых под землей. Так возникли сахарские оазисы, заселенные черными потомками жителей времен неолита.

Высыхание Сахары разделило Африку на два мира — северный, связанный с культурами бассейна Средиземного моря, и южный, тропический. Последний в определенной мере был изолирован от того, что происходило в цивилизованном мире, включавшем юг Европы, Ближний Восток и северо-восточные страны Африки. Единственным естественным связующим звоном средиземноморской и Тропической Африки был Нил. Но этот район весьма удален от страны — объекта нашего изучения.

Однако и в Западной Сахаре сохранились древние пути, ведшие от Средиземного моря в тропические страны Черной Африки. Главный путь начинался у Южного Марокко, пересекал плоскогорье Адрара, Таганта и нынешнюю провинцию Мавритании — Восточный Ход — и доходил до изгиба Нигера. У этой дороги были ответвления, но ими редко пользовались. Одно из них шло от Адрара к реке Сенегал. Путь через Сахару, названный «дорогой колесниц», можно проследить по наскальным рисункам. На них изображены повозки, в которые запряжены быки или кони. Рисунки с быками, возможно, более старые, поскольку бык — типичный представитель животного мира африканского неолита. Лошадь же появилась в Сахаре только за полторы тысячи лет до нашей эры. И тому и другому животному нужен обильный корм и прежде всего вода, следовательно, еще во II тысячелетии до нашей эры влажность здесь была выше, чем в настоящее время.

В этой удивительной стране все долговечно. И «дорога колесниц» времен неолита продолжает жить в современных караванных путях из Южного Марокко через Адрар и Тагант к Мали, на рынки к берегам Нила. Сахара высохла, место лошади занял завезенный в Африку около первого столетия до нашей эры верблюд. Караваны везут теперь другие товары, а погонщики верблюдов — белые арабо-берберские торговцы, но дорога проходит по тому же самому древнему тракту.

«Дорога колесниц» периода неолита, взятая с наскальных рисунков

Дорога трехтысячелетней давности — разве такое постоянство не достойно восхищения? Ее долгая история полна драматизма. С того времени, как высохла Сахара, это был единственно возможный в Западной Африке путь от «белого» севера к «черному» югу. Он проходил по уже упоминавшемуся коридору между совершенно безводным районом, трудным для преодоления дюнам Северо-Восточного Адрара, и дюнами вдоль Атлантического побережья. На этом маршруте попадались оазисы и колодцы, позволявшие караванам верблюдов преодолевать сотни километров пустыни. По этой дороге осуществляется вся транссахарская торговля, происходят все значительные военные вторжения с севера, волны миграции захлестывают североафриканские народы. Этим путем с юга на север шли товары из тропических стран: золото, слоновая кость и черные рабы. История караванов, которые столько тысячелетий исхаживали «дорогу колесниц», — это история самой страны. Все, что происходило в Западной Африке, не обходилось без участия этой дороги.

То, о чем мы говорили до сих пор, касалось предыстории Мавритании. Только к концу первого тысячелетия нашей эры эта страна выходит на историческую арену.

«Эта страна выходит на историческую арену». Но какая страна? Ведь Мавритания, какой мы ее знаем сегодня, возникла не так давно, ее самостоятельность была провозглашена в 1960 году, а границы, которые она получила, чисто условные. Они соответствуют прежнему колониальному внутреннему делению Французской Западной Африки. Саванны и пустыни занимают такую же территорию, как земли соседних государств: Западной Сахары — с запада, Алжира — с севера и Малийской Сахары — с востока. Население ни по расовым признакам, ни по языку, религии и характеру культуры не отличается друг от друга. Группы пастухов-кочевников постоянно переходят никак не обозначенные государственные границы: то идут в Мали, то в Западную Сахару, в зависимости от того, где рассчитывают найти пастбища для скота. Пограничные посты, как мавританские, так и соседних государств, порой удалены на сотни километров от границы. Так, первая пограничная таможня Мавритании на пути из Марокко находится в Атаре, то есть примерно в тысяче километрах от самой границы. Сахарская часть страны — всего лишь искусственно отрезанный кусок Западной Сахары, а области ее, расположенные вдоль реки Сенегал, заселенные неграми, ничем не отличаются с этнической точки зрения от территорий, относящихся уже к другому государству — Сенегалу. И здесь, на мавританском и сенегальском берегах пограничной реки, мы видим расовое, национальное, языковое и религиозное единство, ту же самую культуру скотоводства у фульбе и сельского хозяйства у волоф, сараколе (соннике), тукулер и других народностей.

Интересно отметить, что если не считать Атлантического океана, единственная естественная граница Мавритании — река Сенегал — с этнической точки зрения скорее объединяет Мавританию с государством Сенегал, чем разделяет их.

Если быть точным, следовало бы написать две истории Мавритании, хотя они бесспорно тесно связаны между собой. Одна из них, мавританская, которая посвящалась бы субсахарской зоне, кочевникам пустыни, а вторая — негритянская, земледельческая, была бы связана с Черной Африкой. Но Мавритания — единый государственный организм, и ее жители хотят создать единый народ.

И здесь снова следует сделать отступление. Для европейца понятия «государство» и «народ», за некоторым исключением, совпадают. Известно, что в Польше живут поляки, во Франции — французы. Есть, правда, многонациональные государства, такие, как СССР или Чехословакия, но уже в самом названии заключено равенство народов, входящих в один политический и административный организм. В Европе существует проблема национальных меньшинств, но и в данном случае понятие «меньшинство» указывает на то, что это небольшие национальные группы, живущие в пределах государства, которое создано другим народом. Они сохраняют свою индивидуальность, их окружают заботой и им помогают беречь и развивать собственные традиции. В современной Африке, особенно в Черной, вопрос стоит совсем иначе. Новые государства возникли как искусственные административные образования в результате колониального раздела. При этом руководствовались либо интересами различных колониальных государств (например, Испанская Сахара была испанской колонией, а Мавритания — французской), либо в пределах колонии одного государства географическими и экономическими критериями. Кроме того, Африка — континент, где перемещения народов, характерные для Европы первого тысячелетия нашей эры, еще не закончились. Переселение целых больших народностей, занимающихся не только скотоводством и по характеру своей деятельности всегда кочующих, по и земледелием, продолжает оставаться обычным явлением. Большие «ничьи» пространства, низкая плотность населения, малочисленные языковые и культурные группы, еще недавняя вера в то, что можно двинуться в любом направлении в поисках благоприятных условий существования, войны между племенами, вызывавшие перемещение целых пародов, торговля рабами, бегство целых деревень и даже племен в глубь недоступного континента, проникновение кочевников и земледельцев — все это вместе произвело такое смешение народов, что сегодня нет не только государств, провинций, городов, а в некоторых районах Африки даже селений с жителями одной национальности. В качестве примера приведу соседний с Мавританией Сенегал, где только крупных этнических групп насчитывается шесть, а кроме них еще более десяти мелких. Под «группой» подразумевается общность людей, владеющих особым языком, со своими традициями и способом ведения хозяйства, а в сущности, в псе входят самостоятельные народы. У этих групп есть соплеменники в соседних государствах, с которыми они поддерживают семейные и межплеменные отношения. Поэтому политические границы, если подходить к ним реально, — это еще не границы в прямом понимании, то есть не линии, которые делят два государства с собственными, непохожими историческими традициями. Они — просто административная необходимость, подчеркивающая самостоятельность каждого государства. Местные жители еще не осознали, что принадлежат к какой-то определенной территории, отделенной от других границами.

Положение Мавритании с национальной точки зрения исключительно благоприятно. Население здесь очень однородно, более 80 процентов составляют белые, мавры арабо-берберского происхождения. Остальные 20 процентов — негроидные народы. Эти 80 процентов (за исключением берберской группы зенага в несколько тысяч человек, сохранившей язык, на котором объяснялись до прихода арабов) говорят на одном арабском диалекте, называемом хасания. На нем объясняются и проживающие в Мавритании негры. Важную роль в государственной и частной жизни мусульман играет религия. Не без основания в официальном названии государства Исламская Республика Мавритания подчеркнуто его религиозное единство. Большое значение для современной сплоченности страны сыграл тот факт, что она была завоевана вначале берберами, а затем белыми арабами-хасанами, которые силой навязали всем населявшим страну племенам свою власть. Они создали единую общественную структуру, при которой каждая национально-культурная группа сохраняла определенные традиции, хотя эти группы и были неравноценны. Таким образом, были заложены основы арабо-берберо-негритянского единства, при этом национальный или расовый, даже племенной вопросы в значительной степени подменялись социальным.

История Мавритании — история многих этнических групп, которые создавали свои государства на ее нынешней территории, воевали друг с другом или вступали в дружественные союзы. Они завладевали частью мавританской земли, чтобы потом вновь ее потерять, наконец, они признали древнюю «дорогу колесниц» самым удобным караванным путем из районов Средиземноморья в Тропическую Африку. Этим же путем проникали сюда новые культуры. Только изучение бурной истории этой земли поможет нам понять современную Мавританию.

Анализируя историческое прошлое страны, мы можем выделить два течения. Первое, которое мы назовем северным, связано с арабо-берберскими миграционными волнами. Они пришли с севера, принесли ислам и способствовали формированию современного облика страны. Второе течение, южное (негритянское), шло со стороны Черной Африки. Оно охватывало южную субсахарскую Мавританию, редко достигало севера и было связано с возникновением трех негритянских империй: Ганы, Мали и Гао, которые процветали здесь с IX по XVI век. Все три возникли в основном в районе современного Судана, а Южная Мавритания была лишь их частью. Богатые негритянские империи, хозяйство которых основывалось на земледелии, торговле и золотодобыче, были прекрасно организованы административно, уровень их культуры был высоким. Все они пришли в упадок под натиском северных воинственных племен берберов и арабов. В итоге за два последних тысячелетия на территории Мавритании, кроме весьма разрозненных союзов — племен берберов из группы санхаджа (последним из них был союз Альморавидов), не было создано ни одного сильного государства берберов или арабов. Такими способностями обладали только черные в VIII–IX веках. Зато на долю кочевников севера выпало распространение в Западной Африке ислама, который в значительной мере содействовал росту культуры и сближению негрских народностей юга со средиземноморскими очагами культуры.

Чтобы сохранить хронологическую последовательность событий, нам придется перемещаться то на север, то на юг страны, занимаясь сначала историей берберов, потом арабов, затем вновь черных негритянских государств. Истории этих двух течений взаимосвязаны, и их невозможно рассматривать в отрыве друг от друга.

В Северо-Западной Африке на заре истории поселились люди, получившие общее название «берберы». Оно происходит от греческого barbaroi — так греки именовали все народы, не говорившие по-гречески. От греков это определение перешло к римлянам, назвавшим так коренное население Северной Африки. Эти берберы были народом подвижным и выносливым. Одна часть берберов заняла плодородные земли Северной Африки и начала заниматься сельским хозяйством, другая переместилась к югу, чтобы в пустыне и полупустыне вести жизнь скотоводов-кочевников. В доисторические времена некоторые берберы доходили морем даже до Канарских островов, где они появляются под названием «гуанчи» в XV веке, в период открытия этих островов. Их язык продержался до XVI–XVII веков и был записан испанцами, поселившимися на Канарских островах. Часть берберского населения, проживавшего в районе Средиземного моря, подверглась романизации и после введения христианства была обращена в эту веру. Они активно участвовали в создании христианской культуры Африки. Знаменитый философ и богослов св. Августин был берберского происхождения. Но большинство берберов, особенно пастухов-кочевников, живших вдали от центров цивилизации, противились всем внешним влияниям. Они придерживались старых традиций. Испытывая давление администрации североафриканских римских провинций, свою экспансию они направили на юг, в глубь пустыни. Очевидно, уже тогда берберы захватили много оазисов, изгоняя или принуждая к работе на себя веками жившее там негроидное население. Эти первые малочисленные группы берберов смешались с черным населением Сахары и потом уже вместе оказывали сопротивление новым, принявшим ислам берберским захватчикам.

Подлинный перелом в жизни кочевников берберов произошел в связи с появлением верблюда. Это животное попало в Африку из Азии примерно в I веке до нашей эры, но кочевники Западной Африки познакомились с ним где-то между II и III веками нашей эры. Пустыня, которую до сих пор приходилось преодолевать пешком или же в тех немногих случаях, когда сеть колодцев была достаточно густой, проезжать верхом, теперь была не страшна. Использование верблюда в Северной Африке в военных целях можно сравнить с появлением огнестрельного оружия. Благодаря верблюдам берберы получили неоспоримый перевес над противником; с их помощью они преодолевали большие пространства и появлялись в оазисах или на границе плодородных средиземноморских долин со стороны пустыни, откуда никто не ждал нападения. Хроники IV века часто упоминают нападения на римские колонии всадников на верблюдах, т. е. обитателей пустыни. Одновременно берберы продвигались в центр Сахары, все больше оттесняя черное население к югу. Вероятно, к этому периоду относятся десятки оборонительных селений, почти не тронутые разрушительным действием времени и до сих пор но изученные, которые можно увидеть в Южной Мавритании в направлении Тишит-Валата. Некоторые случайно обнаружены караванами и французскими экспедициями, большинство же — с помощью аэрофотосъемки. Это наиболее эффективный метод поиска древних цивилизаций в пустыне. Нам известно только то, что это были селения земледельцев эпохи неолита, то есть незнакомых с металлом (обнаружены лишь каменные орудия). Такие селения возводились явно в целях обороны: на вершинах небольших холмов — каменные дома за каменной оградой. Не вызывает сомнения, что жители этих селений находились в постоянной готовности защитить себя от неприятеля, которым, вероятно, были берберские всадники на верблюдах.

Черное население, былые владельцы пустыни с влажным климатом, а затем высыхающей Сахары, либо превращалось в рабов и обслуживавших оазисы работников, либо переселялось к югу, к реке Сенегал. А с севера продолжали надвигаться все новые, хотя еще и не очень многочисленные захватчики — кочевники-берберы.

Таково было положение на территории современной Мавритании к VII веку. Но страна находилась на пороге новых, радикальных изменений.

В это время на Аравийском полуострове проповедует свое учение Магомет и начинается священная война с «неверными». Все это пока происходит далеко от границ Мавритании. Но вот на северо-востоке Африки, в Египте, уже появляются первые отряды арабской конницы, которые, совершив молниеносный переход, вскоре достигают Северо-Западной Африки.

Берберы, независимые и воинственные, в течение длительного времени сопротивлялись принятию ислама, с переменным успехом борясь с отчаянно наступавшими арабскими племенами. Их миграцию на юг, особенно в период, когда в Северо-Западной Африке уже появились арабы, в какой-то мере можно расценивать как бегство. Со временем все большее количество берберов принимали ислам. Племена берберов, проживавшие в Сахаре, поддерживали контакты с соплеменниками в Магрибе, откуда они сами когда-то вышли. И этим путем ислам проникал в глубь Сахары. В течение VIII–IX веков группы берберов санхаджа, населявшие Западную Сахару, официально приняли ислам, и с той поры характер завоеваний изменился. Обычный грабеж превратился в священную войну с «неверными», точнее, с племенами негров-земледельцев юга, а также с праберберским языческим народом оазисов. Благодаря мобильности кочевников исламизация Сахары быстро продвигалась вперед.

Но в Сахаре обитали не только берберы-воины, желавшие подчинить себе жителей оазисов и субсахарских земледельческих районов, но и берберы, уже давно ставшие торговцами, проводниками и владельцами караванов. По древней «дороге колесниц» они везли на юг соль из сахарских соляных копей, сушеные финики и инжир, ткани и другие средиземноморские товары, а на север — продукты Черной Африки. Это мирное проникновение имело большое культурное значение: тем же самым путем к негроидным народам пришел ислам. Берберы были первыми миссионерами ислама для негров. Однако их форма ислама была искаженной, значительно отличавшейся от ортодоксального учения.

К концу X века отношения постепенно начали нормализоваться. Сахара была уже окончательно захвачена берберами. На южных границах современного Марокко проживала многочисленная группа берберов зената. Южная группа, называвшаяся санхаджа, жила в пустыне и вела жизнь скотоводов-кочевников. В числе этих последних главную роль играло племя лемтуна. Берберы уже тогда заняли все важнейшие стратегические пункты: колодцы, оазисы, они были хозяевами транссахарскпх дорог, на обширных пастбищах под присмотром пастухов паслись их стада верблюдов, коз и овец. Военный азарт берберов угас, они разбогатели и осели.

Санхаджа подразделялась на несколько племен, объединенных вокруг своих вождей. Каждое такое племя жило свободной, независимой жизнью, но время от времени кто-нибудь из вождей брал под свое начало и другие племена. Такие «объединения» в основном были недолговечны и распадались после смерти вождя или даже при его жизни. Здесь не было создано прочного берберского государства. Зато начали развиваться крупные торговые центры, которые со временем превратились в города. Конечно, это были сахарские города, ничем не напоминавшие средневековые города Европы. История их возникновения везде одинакова. На торговых путях, вокруг колодцев, собирались караваны с товаром. Сюда же из пустыни приходили кочевники, чтобы напоить стада. Между этими двумя группами людей начался примитивный обмен, превратившийся со временем в торговые сделки. В таких местах стали возводить дома, часть людей оставалась там жить постоянно — это положило начало будущим городам. Затем здесь селились вожди племен, чтобы лучше контролировать торговлю и строже взимать с торговцев «таможенные» пошлины. Их «усадьбы» придавали селению пышность, а военные отряды обеспечивали безопасность.

Так возникли поселения, подобные Лзуги, заселенному санхаджийским племенем лемтуна, и второму, еще более крупному и великолепному, Аудагасту, в Юго-Восточной Мавритании. В IX–XI веках Аудагаст был чем-то вроде столицы племени санхаджа. Дома и многочисленные мечети были построены из камня, в красивых садах рядом с финиковыми пальмами росли инжир, виноград и пшеница. Воды было в изобилии, а население занималось торговлей и различными ремеслами. Здесь расцвела наука. В X веке правители Ганы покорили племя санхаджа, но не уничтожили город, а, наоборот, расширили его и придали ему блеск.

Теперь обратимся к истории Мавритании, связанной с югом страны, истории, которую создавало черное население Судана. Южная часть современной Мавритании, ее субсахарская зона и прибрежная территория были тогда, а в значительной степени остаются и сегодня в руках негроидного населения, которое занималось земледелием и скотоводством. Одновременно, используя свое приграничное положение и пролегавшие здесь торговые пути, оно завладело всей торговлей между югом и севером. Созданию государства способствовала постоянно угрожавшая с севера опасность нападений кочевников-берберов. Чтобы защищать свою землю и богатые торговые города, нужны были армия и крепкая власть. В этих условиях сформировалась мощная империя Гана, первая и наилучшим образом организованная из всех, существовавших тогда в Западной Африке. Нам неизвестна точная дата ее создания, но она существовала уже в VIII веке. Более обстоятельные сведения о ней дошли до нас только от торговцев и арабских путешественников, которые посещали ее в период наивысшего расцвета, приходившегося на X–XI века. Создателем империи был парод сараколо (сонинке), но в нее вошли и многие другие народы, которым сараколе предоставили полную свободу. С юга граница проходила примерно вдоль рек Нигер и Сенегал. Большая часть территории Ганы приходилась на современную Юго-Восточную Мавританию — долину реки Сенегал, районы Тагант и Ход. На территории современной Мавритании находилась и столица Ганы, у нее было то же самое название. Обычно считается, что она находилась на месте нынешних развалин Кумби-Сале, на юг от Тимбедры. И второй крупный торговый город Ганы, захваченный у берберов, Аудагаст, также находился в пределах Мавритании.

Правитель Ганы избрал себе титул «тунка», что на языке сараколе значит «царь». Он имел сильную и хорошо обученную армию из пеших лучников и конницы. Но эта армия служила только для защиты, потому что тунка предпочитали мир войнам, истреблявшим население страны. Они заботились о сельском хозяйстве, наблюдали за работой золотых приисков в долине Сенегала и его левого притока Фалеме, о том, чтобы могли развиваться ремесла, чтобы торговцы спокойно передвигались по их территории и торговля сосредоточивалась бы в городах. Цари Ганы стремились к порядку и справедливости в стране. Власть они осуществляли сами, но прибегая к помощи чиновников. Утром и вечером царь лично объезжал столицу, чтобы иметь представление обо всем, что в ней происходило. Остальными провинциями управляли губернаторы, которые должны были информировать повелителя. Несмотря на то что правители и их подданные были анимистами, они отличались большой религиозной терпимостью, сами строили мечети, поддерживали мусульманских торговцев, даже пользовались услугами советников-мусульман.

Тунка жил в прекрасном с африканской точки зрения дворце. Вся его жизнь сопровождалась сложным церемониалом, который в глазах подданных делал его персону еще более значительной. Он, как, впрочем, и его сановники, сгибался под тяжестью золотых украшений, а царский конь был привязан у дворца к слитку чистого золота. Царей хоронили торжественно — с оружием, лошадьми и всеми слугами. Наследником престола был не сын царя, а его племянник. В этом проявлялась приверженность былым традициям матриархата.

Караванные торговые пути, проходившие в средние века через район Западной Сахары. Они существовали до XIX в.

Богатству государства соответствовала пышность его столицы. В конце X — начале XI века в ней проживало около 15–20 тысяч жителей, что не только для Африки, по и для любой страны мира того времени было цифрой довольно значительной. Сюда приезжали торговцы со всей Африки и даже из Европы. Торговали медью, серебром (с севера), но прежде всего — золотом, которое поставляли богатые рудники сенегальского бассейна. В Экваториальной Африке находили спрос огромные плиты соли из северосахарских копей. С севера привозили ткани и сушеные фрукты. А юг вместе с золотом предлагал и другие свои богатства: разноцветные перья неизвестных на севере птиц, слоновую кость, черных рабов, которые очень ценились на рынках севера.

Конечно, как это обычно и происходит, достигшее сказочных размеров богатство королей Ганы возбуждало аппетиты кочующих народов севера. Государство высокой культуры, придерживавшееся мирной политики, могло существовать лишь до тех пор, пока противник был немногочисленным, а его военный потенциал слишком слабым, чтобы победить армию тунки. Только хорошо организованные Альморавиды, которыми руководило не одно желание грабежа, но и религиозный фанатизм, оказались способными сломить мощь Ганы, уничтожив ее в 1077 году, после чего она уже не могла подняться. Альморавиды разграбили сокровища и истребили население, разрушили два больших торговых города — Гану и Аудагаст. Оба города были так основательно стерты с лица земли, что сегодня можно лишь высказывать предположения об их местонахождении.

После падения Альморавидов Гана вернула независимость, но никогда уже не обрела утраченного величия, значения и авторитета. Объединенные когда-то под скипетром правителей Ганы малые народы и племена начали проводить собственную политику. Там, где некогда царили мир и благосостояние, теперь происходили междоусобные войны, грабежи, резня, и вскоре государство вообще перестало существовать. На этот раз окончательно.

Гану уничтожили Альморавиды, совершенно новая сила, проникшая не только в Сахару, но и в Западную Африку. Они достигли даже Европы. Чтобы передать их историю, предстоит вернуться к берберскому племени лемтуна, которое жило в Адраре и играло значительную роль среди других племен группы санхаджа. Их вожди выбирались, как правило, только из представителей «знати». Они распространяли свою власть на другие племена, а время от времени пытались даже объединить их.

В источниках эти вожди часто фигурируют как «цари Аудагаста» — города, занятого позднее Ганой. Один из таких вождей племени лемтуна, Яхья ибн Ибрахим, совершил паломничество в Мекку (1048–1049). Вместе со свитой он впервые прошел огромную территорию, захваченную арабами, встречая на пути города с высокой культурой и знакомясь с утвердившимся уже ортодоксальным исламом. Пребывание в самой Мекке позволило им соприкоснуться с религией Пророка в первозданной форме. До этого они знали ее в значительной мере искаженной. Собравшись в обратный путь, участники похода взяли с собой миссионера, благочестивого и ученого мужа по имени Абдаллах ибн Ясин, выходца из Марокко. Строгие правила, которые он проповедовал, не очень устраивали местных властителей племен и народностей. Оскорбленный миссионер удалился в сопровождении всего лишь двух братьев — Абу Бекра и Яхьи ибн Омара ибн Телагагина, предводителей племени лемтуна. И поселился он на «небольшом холме, окруженном водой». Так описывает это Ибн Халдун, арабский историк XIV века, в «Истории берберов». Принято считать, что это место находится на острове Тидра у Атлантического побережья, недалеко от столицы Мавритании. Прибыв туда, благочестивые мужи начали совершать религиозные обряды. Слухи о них разнеслись далеко по стране, и каждый, «кто хранил в сердце хоть зерно добродетели», как пишет летописец, поспешил к ним. Когда собралась уже тысяча воинов племени лемтуна, их духовный предводитель Абдаллах ибн Ясин сказал:

— Нелегко победить тысячу мужчин. Теперь мы можем заставить принять нашу единственно подлинную веру.

После этих слов вооруженные отряды миссионеров напали на племена, которые не хотели добровольно принять восхваляемую ими веру.

С прибытием на остров приверженцы Абдаллаха ибн Ясина начали возводить нечто вроде оборонительного монастыря, который назывался рибат*. От этого слова вооруженные отряды мусульманских монахов-рыцарей, получили название «аль-мурабитун», или «люди монастыря». Позднее отсюда пошло название «альморавиды». Также от слова рибат возникло название марабут (арабское мурабит), которое первоначально относилось к одному члену братства, а затем так стали называть племена берберов, занимавшихся религиозной деятельностью и проповедованием ислама.

Основание первого рибата, вероятнее всего на побережье Атлантики, произошло в 1050 году. Эту дату можно считать началом появления Альморавидов. Сама система организации братств воинов и их священные войны настолько отвечали примитивному милитаризму племен Сахары, что такие братства распространились чрезвычайно быстро, а попытки завоеваний, которые становились все более частыми, были отмечены целым рядом крупных побед.

С самого начала благочестивый Абдаллах ибн Ясин передал командование в руки Яхьи ибн Омара, одного из двух первых своих приверженцев. После его смерти в 1055 году Альморавиды разделились на две группы. Северная завоевала Марокко, и в 1062 году был основан Марракеш — новая столица страны. Упрочив свою власть, эта группа перешла через Гибралтар в Европу. В 1086–1090 годах мусульманская часть Иберийского полуострова оказалась под господством Альморавидов. В течение нескольких десятков лет они сдерживали движение христианства к югу. Юсуф бен Ташфин (предводитель северной группы) стал основателем династии Альморавидов, которая несколько десятилетий правила Западным Магрибом и мусульманской Испанией. В 1147 году она была низвергнута Альмохадами.

Руководство южной группой принял на себя брат Яхьи ибн Омара — Абу Бекр, который двинулся на языческие народы юга. Первым его военным успехом был захват и уничтожение Аудагаста в 1054 году, а через двадцать лет — завоевание столицы Ганы и уничтожение этого государства. Во время войны с черными жителями правого берега Сенегала Абу Бекр был ранен отравленной стрелой. Тяжелобольного, его еще успели привезти в Тагант, но спасти не удалось. Гробница Абу Бекра находится в Мегсеме, в 55 километрах южнее Тиджикжи. До сего времени сюда приходят паломники.

В конце XI века и весь XII век испанские Альморавиды уже ничем не напоминают фанатичных кочевников Сахары. Они празднуют политические победы в Андалусии и Магрибе, занимаются изящным искусством в своей европейской столице — Кордове. То, что происходит с ними, не имеет ни малейшего отношения к Мавритании. От страны своих предков и суровой жизни первых рибатов их отделяет огромное расстояние — так далеко они ушли.

Тем временем произошел окончательный раскол в среде сахарских Альморавидов. Многообещающее государство, созданное Абу Бекром, распалось сразу же после его смерти. Лишь сильная личность и общая цель, какой могла стать священная война, гарантировавшая им богатую добычу, были способны на какое-то время объединить санхаджа, не признававших над собой никакой власти. Теперь они вернулись к прежним межплеменным столкновениям и спорам, которые решались только кровопролитием. Эти беспорядки среди берберов длились вплоть до XIV века.

Пока жизнь в пустыне идет своим чередом: племена берберов пасут стада коз и верблюдов в оазисах и на землях «покоренного» Сахеля, на нолях на них работает черное население; берберы занимаются караванной торговлей и постоянно воюют друг с другом. В подобном положении оказалось покоренное ими негритянское население, входившее в состав теперь уже разбитой империи Ганы. Южные соседи мавританских берберов агрессивно настроены против севера и предпринимают попытки создать собственные государства. Можно предположить, что именно ислам, который в большинстве своем они приняли, сделал их воинами и пробудил в них жажду завоеваний.

Поскольку Мавританская Сахара после падения Альморавидов превратилась в клубок небольших проблем и небольших войн, перенесемся еще раз на юг, на земли, которые некогда входили в империю Ганы.

Покоренные Альморавидами негрские народности начали постепенно возвращать себе утраченные владения. Возрожденная Гана, хотя и значительно слабее прежней империи, вновь сумела занять Тагант, другие предводители черных оттеснили берберов от реки Сенегал и захватили современную Южную Трарзу. Это не мешало им одновременно вести внутренние войны за власть и самостоятельность. Прежде всего более сильные стремились освободиться от главенства Ганы, что многим удалось. Таким путем обрели независимость небольшие государства Диара и Галам, а также народ coco. Честолюбивый и жестокий царь coco Сумангуру Канте поставил перед собой цель создать такое же могущественное государство, как Гана. Дорога к этой цели вела через захват слабых народностей и племен. В числе других были покорены соседние мандинги. Для того чтобы раз и навсегда положить конец династическим притязаниям потомков побежденного царя мандингов — Наре Фамаган’а, — царь Сумангуру Канте приказал убить одиннадцать его сыновей. Однако он не исполнил своего решения до конца: в живых остался двенадцатый принц, маленький парализованный мальчик, в котором он не усмотрел опасного соперника. Недальновидность, а может быть, просто пренебрежение к маленькому калеке, со временем дорого обошлась царю. Горячая любовь матери и тщательный уход исцелили ребенка, который уже в семь лет отличался большой силой и незаурядным умом. Сундиата Кейта, так звали мальчика, как только вырос, решил отомстить за смерть отца и братьев. И действительно, разгромил царя coco в битве при Крине в 1235 году. После этой первой победы он продолжил завоевания, овладев оставшимися территориями бывшей Ганы, захватил в Мавритании город Валату (Восточный Ход), на юге Сундиата Кейта дошел до границ современной Гвинеи, завоевал весь Сенегал, Гамбию и территории, располагавшиеся вдоль Нигера. В Мавритании он занял северный берег реки Сенегал, Тагант и южную часть района Ход — то есть те земли, которые представляли определенную ценность. Только Адрар со своими оазисами и пустыней остался в руках берберов. Создав могущественную империю, Сундиата Кейта основал столицу и назвал ее Мали (государство также называлось Мали). Всю же страну он разделил по примеру древней Ганы на провинции, которыми управляли назначаемые им губернаторы. Безопасность империи и успешно развивавшуюся в ней торговлю обеспечивала сильная армия иод командованием самого царя.

Дело Сундиаты Кейта, великого воина и организатора, продолжали его преемники, приумножая богатство страны и охраняя ее границы. Самым выдающимся из них был Канку Муса. В годы его правления могущество Мали было таким значительным, что царь мог полностью заняться хозяйственным развитием страны. Здесь процветала торговля, а Мали-столица стала крупным торговым центром. Так же, как в свое время Гана, она была местом обмена товарами между Тропической Сахарой и средиземноморскими странами Африки. С севера привозили оружие, шерстяные и шелковые ткани, медь, соль, а с юга — прежде всего черных рабов и золото.

К сожалению, неспособность преемников приводит государство ко все большему упадку; от него откалываются покоренные мелкие негритянские княжества, торговля, экономическое и политическое значение государства идут на убыль. Мали следующего столетия — это всего лишь тень былого великолепия. Его слава позднее перейдет к государству, которое возникнет в долинах Сенегала и Нигера, — империи Гао. Расцвет его приходится на XV век.

Это последняя страница истории Южной Мавританки, поскольку империя Гао, созданная на месте бывшей Ганы, а позднее Мали, — последнее политическое образование черных жителей в Западном Судане. Как и Мали, это будет мусульманское государство, хотя и основанное на традициях негритянской культуры.

В те времена, когда росло могущество Ганы, а затем создавалось государство Мали, в долине Центрального Нигера существовало небольшое государство народа сонгай Гао. С IX века им управляла династия Диа, которая согласно местным традициям была берберского происхождения. Это государство только в XIV веке было завоевано последним из повелителей Мали — мансой Мусой. В доказательство покорности Гао малийскому двору был взят заложник — молодой князь и наследник трона. В общей неразберихе, которая возникла после смерти мансы Мусы, заложник сбежал, вернулся в Гао и в 1335 году провозгласил себя повелителем, приняв царский титул Сонни. Его страна продолжала зависеть от Мали, но династия крепла. Полную независимость вернул ей живший в XV веке Сонни Али. Почти тридцатилетняя власть Сонни Али — это полоса сплошных завоеваний, в ходе которых он постоянно увеличивал масштабы своего государства. Только за 10 лет, находясь у власти, он сумел стать властителем долины Нигера и земель, лежавших от него на восток, север и запад — до Атлантики. В сравнении с империями Ганы и Мали мавританских земель под его господством было сравнительно мало. Он занял Южный Ход вместе с Валатой и территорию к северу от реки Сенегал, примерно до нынешнего Каэди на западе. Почти вся «черная» Мавритания оказалась в пределах государства Гао.

В одном из военных походов Сонни Али утонул, и с его смертью завершается длившееся шесть веков господство династии Диа. Хотя он и оставил преемников, опасались, что они унаследуют от отца дикость и жестокость. Трон занял один из его офицеров, по имени Мамаду Туре, и стал основателем повой династии Аскиев.

После похода в Мекку, где он, единственный из царей Судана, получил титул халифа, Аския Мохаммед (это имя он принял, вступая на трон) начал доброе и мудрое правление. Это не значит, что он не вел войн и не расширял границы своей империи — он завоевал царство Диара и Текрур, отторг от Мали царство Галам, захватив, таким образом, золотые прииски, на востоке он раздвинул свои границы за счет народа хауса. Но правил он справедливо и с умом, помогал развитию торговли, был набожным мусульманином и покровительствовал ученым. Города в его владениях — Гао, Валата, Томбукту и Дьен — благодаря созданным там школам и выдающимся учителям и ученым, которых удалось собрать, стали центрами мусульманской мысли. Аския Мохаммед оказался прекрасным организатором, его государство занимало большую часть Западной Африки. Основой благосостояния была монополизация торговли рабами и захват золотых приисков. Вскоре была монополизирована и торговля солью, которую покупали у сахарских торговцев за золотую пыль и черных рабов. Удалось захватить соляные копи в Тегазе на северо-западе Сахары.

У государства Гао было две столицы, и обе на Нигере — город Гао на востоке и Томбукту на западе. Обе столицы были важными торговыми центрами, где продавались даже европейские ткани, стеклянные бусы и бумага. И та и другая столицы были мусульманскими научными центрами. Однако материальное и духовное богатство не соответствовало их внешнему виду. Все путешественники того времени пишут о них как о больших деревнях с глиняными домами, покрытыми соломой. Поскольку в государствах Судана не стремились к упрочению славы и авторитета повелителя за счет возведения монументальных зданий, то это обстоятельство ставит перед современными археологами много проблем, связанных с определением местонахождения древних африканских городов.

Конец могущества Гао похож на конец других многонациональных суданских государств, которые объединила сила выдающегося повелителя или выдающейся династии. Великий халиф Аския Мохаммед к старости ослеп, а сыновья, воспользовавшись недугом отца, свергли его, сослав на один из островов на реке Нигер. Сами они управляли страной плохо, ведя непрекращающиеся братоубийственные войны, вступая в неоправданные конфликты с соседями и расхищая государственную казну. В результате ослабления власти начались интриги ранее лояльных губернаторов, отделение все новых и новых в прошлом подчиненных мелких княжеств. Одновременно пришло в упадок хозяйство, причиной тому послужило истощение золотых приисков, а также конкуренция торговцев из Португалии. Португальцы причаливали к берегам Африки и обменивали европейские товары на золото более выгодно, чем это делали торговцы из Гао.

Слава сказочного богатства Аскии Мохаммеда вызывала нездоровые аппетиты тех, кто желал поправить собственное финансовое положение. В XVI веке в сложной ситуации оказался султан Марокко. Когда-то Марокко было тем местом, где сходились пути из мусульманской Испании в Африку и оттуда на восток до Египта, а также на юг через Сахару в страну золота и черных рабов. Теперь реконкиста испанцев и господство христианского флота на Средиземном море закрыли возможности торговли с Испанией. С востока начали угрожать турки, которые уже заняли большую часть Северной Африки, с юга — племена кочевников. Это еще больше осложнило внутреннее положение Марокко, и начались поиски с оружием в руках новых источников пополнения казны. Таким источником должна была стать империя Гао.

Гао в свое время не приняло в расчет Марокко из-за расстояния, разделявшего их. Дороги, по которым передвигались немногочисленные караваны торговцев, не годились для переходов многотысячной армии. Однако в 1543 году Марокко была предпринята первая попытка. На юг отправилась марокканская военная экспедиция. Она достигла только Бадана и с большими лишениями и потерями вернулась домой. Такая же судьба постигла вторую экспедицию, и только третьей спустя сорок с лишним лет удалось занять соляные копи Тегазы. Марокканский султан, ободренный этим успехом и одновременно сведениями об ослаблении правителей Гао, решил направить четвертую военную экспедицию. На этот раз из Марракеша выступила четырехтысячная армия, состоявшая главным образом из испанских наемников. После четырехмесячного похода, полного опасностей, гибели от песчаных бурь и жажды, она, уменьшив свои ряды почти вдвое, достигла реки Нигер. Марокканская армия восстановила свои силы, отдохнув на берегу реки. Армия была вооружена огнестрельным оружием, совершенно неизвестным в Судане, что позволило ей решить исход битвы в свою пользу. Черные, чтобы защититься от пуль, пустили перед собой стада скота, но это не помогло. Захватчики выиграли сражение, полностью разграбили города Гао и Томбукту и захватили страну. Это произошло в 1591 году.

Победа, однако, не принесла марокканцам ожидаемой добычи. Богатство, хотя и было значительным, все же оказалось не так велико, как на это рассчитывал султан. Оно быстро начало таять. Марокканцы овладели городами, но им не удалось захватить золотые прииски. Осуществлял власть на захваченных территориях паша, назначенный марокканским султаном, который должен был не только управлять, но и забирать доходы от торговли. Однако удаленность Нигера от Марокко затрудняла контакты и любой контроль. Разграбленные города, да притом неумело управляемые, утратили свое былое торговое значение и не приносили доходов. В конце концов они отделились от Марокко, попав под власть туарег. Разрушенную страну постигли голод и эпидемии. Это положило конец могуществу государства Гао.

Для Мавритании переход марокканских войск не имел большого значения. Во всяком случае, пока. Он только открывал дорогу мавританской экспансии на юг, теперь уже никто не мог противостоять грабительским экспедициям кочевников на земледельческие районы долины реки Сенегал.